Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

К моему удивлению, Андрей не обрадовался известию о скорой смерти своего "вечного" врага.

Сколько лет они сходились в сечах! Да почти всю сознательную жизнь! Сколько гонялись друг за другом по лесам и полям, сколько крови и пота потратили, чтобы истребить друг друга, сколько раз клялись отомстить на могилах павших боевых товарищей, сколько проклятий и просто ругательств посылали один другому, сколько ночей не спали, пытаясь понять замыслы противника, влезть в его голову, увидеть расклады его глазами, перехитрить, обмануть...

А теперь... пусто как-то. И всё ближе холод могилы, всё меньше сверстников, прежних друзей и врагов. Меньше — здесь. Больше — там. На кладбище... "Ба, знакомые всё лица!". Здесь портретов на обелисках не делают — "знакомые имена".

Андрей не смог сдержать обуревающих его чувств. Вскочил с лавки, чуть не опрокинув кружку с остывшим уже чаем. Прометнулся своей шаркающей кавалерийской походкой, с распахнувшимися, сметающими пыль, полами шубы по каморке.

Четыре шага в одну сторону, четыре — обратно. В застенке — не разбегаешься.

Сел. Снова уставился мне в лицо. Да так, что я под его взглядом и квасом своим поперхнулся.

— Чем докажешь?

Вот так-то, Ваня. А то размечтался: я, де, Боголюбскому верность своих пророчеств прежде не раз доказал! Теперь на слово всегда верить будет!

Ага. Перетопчешься.

"Доверяй, но проверяй" — железное правило. Злиться и ершиться тут нечего. Лови момент, учись. Пока есть с кого пример брать.

— У тебя недавние описания внешности Ростика есть? Не всех же твоих... доброхотов переловили.

— Н-ну... А к чему это?

По моему суждению, Ростик долго и серьёзно болен. Похоже — рак желудка.

Значит — он сильно похудел и почернел. Прежде довольно дородный и светлый лицом, он должен напоминать обгорелую деревяшку.

— Полагаю, что князь похудел сильно, лицом тёмен стал, на висках — кожа впала, постоянные боли в животе, мясное не ест, рвота с кровью.

Факеншит! Давать симптоматику по летописным сведениям, случайными кусочками попавшимися на глаза через восемь веков после смерти пациента...! При том, что летописи дают лишь представление о продолжительности и, кажется, общую анемию.

С другой стороны, и "доброхоты" Андрея могут "поймать" дисфагию, но, наверняка, не мелену.

"Гос.кал — гос.тайна". Во все времена. Вот наоборот — не всегда.

— Так. Ещё?

— Ещё... Как поедет Ростик с Киева, то будет встречаться в Чечерске с зятем, с Олегом. Послы смоленские поедут ему навстречу за триста вёрст. Сын Роман, внуки, Епископ Мануил, вместе с народом, всё население выйдет из города его встречать. Вельможи, купцы, по древнему обыкновению, принесут Государю богатые дары.

Какое счастье, что я когда-то сунул нос в Карамзина! Чисто из вредности. Типа: как выглядит русская история по-монархически, а не только "в свете единственно верной марксистско-ленинской...".

— Мда... Не густо. "Богатые дары"... это-то всегда. Чечерск... встретят за триста вёрст... Ростик уже в Смоленске. Верно, уж и дальше пошёл. А мне о том не отписывает. И к делам Новогородским — не зовёт. Почему? Свою верёвочку плетёт? Для Залесья — удавку?

Почему Ростик не озаботился заблаговременно известить о делах своих Андрея — не знаю. Может, просто устыдился необходимости разбирать спор между сыном и боярами новогородскими? Святослав (Ропак) в такой ситуации выглядит... "папенькин сынок"? Или постоянные, нарастающие боли сузили поле зрения, заставили сконцентрироваться на самом главном: доползти, хоть бы из последних сил, выстрелить словами, вбить, вколотить в эти дурные головы простую мысль: свара — худо, нельзя.

Собрать "знатнейших Новогородцев и взять с них клятву забыть прежние неудовольствия на сына его, никогда не искать иного Князя, разлучиться с ним одною смертию".

Что "знатнейшие Новогородцы" — сплошь воры, лгуны и клятвопреступники — Ростислав знает. Куда лучше меня. Только иных средств, кроме "крёстной клятвы" — у него уже нет.

Хотя... клятва исполнена: новгородцы "разлучились одной смертию". Его. Ростислава.

Я ещё пребывал в раздумье о скоротечности жизни человеческой, о бренности земного существования, о безысходной вечной тоске любого варианта существования посмертного, как Андрей снова вперился в меня:

— Ну и чего теперь делать?

Факеншит! Даже меланхоличности с элегичностью похлебать не даёт! Кстати...

— Теперь — накормить.

Раздражение его от произнесённого мною только усилилось. И тут же было погашено видимым усилием воли. Андрей, как всякий опытный воинский начальник, знает: боец должен быть накормлен. Потом — хоть шкуру спусти и голову сруби. Но — на сытый желудок.

— Ман-нох-ха! Ты где, собачий сын?! Живо накорми этого... воеводу. И мне кваску принеси.

Снедь была из серии "холодные закуски". Но я не привередлив. Хоть и вчерашние, а пироги мне понравились. О чём я честно и сказал. У Манохи от моей похвалы по всему лицу лучики пошли. Борода встопорщилась, скрывая довольную ухмылку. Палач-кулинар? — Не встречал. Но почему нет? Хобби у человека такое. Законам того самого Исаака не противоречит.

Андрей фыркнул, отхлебнул. И уже не сколько раздражённо, сколько озабоченно спросил:

— Сказывай. Чего дальше будет.

Во! Кажется, я угадал. И с описанием изменений внешности Ростика, и с его "захождением на борт" в Смоленске. Вроде — доверие Андрея ко мне восстановилось. И теперь он собирается выжать из меня по максимуму. Как бы тут... Ага. Мясо запечённое холодное... Вкусно.

Так вот: в предсказаниях в моей ситуации важно не следовать советам "Янки" о пророчествах. В смысле: убрать рассудок в тёмное прохладное место и запустить язык на максимальные обороты.

Андрей, при всём своём боголюбии — реалист. Но — медленный. И трёх лет не прошло, как до него дошло. Дошло, что иметь в хозяйстве пророка — очень даже полезно. Пусть даже и мечтающего стать "ложным пророком".

Мы оба вспомнили давние обсуждения этой темы, с падающим, для наглядности подтверждения всеобщей распространённости пророкизма, стаканом, переглянулись...

— Дальше будет так. Повторю: Ростик до Новгорода не доедет. Вызовет сына и бояр в Великие Луки. Заставит их помириться. Потом... "Великий Князь возвратился в Смоленск, где Рогнеда, дочь Мстислава Великого, видя изнеможение брата, советовала ему остаться, чтоб быть погребенным в церкви, им сооруженной. "Нет, — сказал Ростислав: — я хочу лежать в Киевской Обители Св. Феодора, вместе с нашим отцом; а ежели бог исцелит меня, то постригуся в монастыре Феодосиевом". Скончался 14 марта 1167 г. на пути, тихим голосом читая молитву, смотря на икону Спасителя и проливая слезы Христианского умиления".

Я прикончил очередной кусок пирога... с груздями? Вкусно. И, утерев руки и губы, взялся за кружку.

Андрей смотрел "сквозь" меня. Представляя, видимо, картинку. "Дятла", проливающего "слезы Христианского умиления". А чего? Может, Карамзин и прав? Ростик, конечно, "дятел". Но некоторой сентиментальности не чужд. Опять же, на краю могилы, после полугода непрерывных болей...

— Значит, помирятся? Ропака обратно примут?

— Ага. Не надолго. Года не пройдёт — снова выгонят. Этим летом.

— Года, говоришь... Этого-то года нам и не хватит... Думай, ты, Иезикиля Всеволжская!

На что ему "года не хватит"? Чего он такое готовит? Летописи говорят о скором столкновении суздальцев и новгородцев в Заволочье. И о победе новгородцев. Это потому, что "года не хватило"? Или он о чём-то другом?

Факеншит! Мозги сломать можно! Аж аппетит пропал!

— Ты, Китаец Бешеный! Ты скажи об чём — я подумаю.

С Андреем всегда так. Князь-провокатор. Ведь я начинаю всегда тихо, благостно. Типа: посидим рядком, поговорим ладком. А он... пока не заведёт — не успокоится! Вампир эмоционально-энергетический. Даже есть расхотелось!

У меня тёща такой была. Потом, когда её велосипедист переехал, стала поспокойнее.

Может, сделать велосипед и на Андрея...?

Картинка с велосипедистом, наезжающим на святого русского князя Андрея Юрьевича Боголюбского, сбила нарастающее раздражение. Я сочувствующе, от представляемой реакции князя на внезапное бряканье велосипедного звонка, улыбнулся Боголюбскому, от чего его снова затрясло, и радостно сообщил ему:

— Чего тут думать-то. Через два года возьмёшь Киев, станешь Великим Князем.

Лучше б я промолчал! Беднягу аж вскинуло от моих слов.

— Я?! С чего это?! Не хочу! Да и не по закону.

Как это? Я ж помню по истории... А причём здесь закон?

— Ты про какой закон толкуешь?

— Да про наш, про русский! Гос-с-споди... "Лествица" — слышал? Вот был Мономах. Потом — сыновья его по старшинству, Потом — внуки.

— Постой. Но между мономашичами были Гориславичи.

— Воры!

— Изя Давайдович...

— Сволота изменническая!

— Изя Блескучий. Он, хоть и внук, а твоего отца, Юрия Долгорукого, сына Мономахова, своего дядю, с Киевского стола сдвинул.

— Лжа! Там старший из сыновей Мономаховых сидел — стрый мой, Вячко.

Ну, типа, если не вдаваться в подробности... После последнего из сыновей Мономаха — Юрия Долгорукого, умершего в результате отравления в Киеве, власть перешла, после ряда приключений, к внуку, старшему из живых в тот момент сыновей старшего сына Мономаха Мстислава Великого — Ростику Смоленскому. От восьмого колена рюриковичей к девятому.

— Та-ак. И кому же по закону Русью после Ростика править?

— Известно кому. Мачечичу.

Глава 519

* * *

"Мачечич" — от "мачеха".

Мстислав Великий первый раз женился на своей четвероюродной сестре, дочери шведского короля Инге Первого принцессе Христине. Брак был, вероятно, счастливым: за 27 лет Христина родила десятерых, известных по хроникам, детей. Однако, и счастливые семьи — не вечны.

"В л?то 6630

Преставися Мьстиславляя Христина.

В том же л?т? оженися Мьстиславъ в Киев?, поя Дмитриевну в Нов?город? Завидовица".

Карамзин называют эту женщину — Любава Дмитриевна. Ещё одна, кроме второй жены Свояка, дочь новгородского посадника в семье рюриковичей.

Типаж... новгородский. Мы больше слышали про Марфу Борецкую (Посадницу), но женщины такого... сногсшибательного типа — в Новгороде не переводились издавна.

Дочь и сестра новгородских посадников, она, вероятно, возводила свою родословную к Рёгнвальду Ульвсону, бывшего с 1019 г. посадником в Старой Ладоге. Которая тогда, хоть и была уже старой, но так не называлась.

В 1017 г. Рёгнвальд, приближенный шведского короля, женился на сестре короля Норвегии Олафа Первого. А дочь короля шведов Ингегерда собралась выйти замуж за сына короля норвежцев (который позднее — Олаф Святой). Свадьба должна была состояться осенью 1018 г. на границе двух государств на берегу реки Эльв. Но папаша Ингегерды, тоже Олаф (Шётконунг) передумал, и отдал дочку за "конунга Ярицлейва" — Ярослава Мудрого.

Ярослав в "Святой Руси" — "агент западного влияния". Ориентировался на скандинавскую элиту. В отличие от своего отца Владимира Крестителя. Который "агент южного влияния" — Византии.

Это видно на печатях/монетах: Владимир и его сын Святополк изображаются в лоре — парадной одежде византийских императоров, с крестами, надписями, повторяющими монеты византийских басилевсов. У Ярослава — ни креста, ни венца с пропендулиями, есть — меч и усы. Надпись — "князь русский". Ничего византийского.

Гибель святомученников Бориса и Глеба, болгар по матери, была не только династическим братоубийственным эпизодом, а столкновением двух менталитетов: северного — варяжского и южного — греческого.

Судя по "Слову о благодати..." Илариона — греки снова победили. И Владимир, и Ярослав, начинавшие как предводители варяжских дружин, меняли образ жизни и образ мысли, одежду, риторику на подобие греческих.

В 1027 г. Олаф (который "Святой"... кто-то думает, что имя даётся человеку, чтобы от других отличать? Вот три Олафа в королях, на одном пяточке места-времени — отличайте) напал на Данию, потерпел поражение, бежал в Новгород к своей бывшей невесте Ингигерде (Ирине). Бежал с малолетним сыном Магнусом, бросив в Швеции его маму — наложницу Астрид.

В Новгороде Ингегерда настояла, чтобы Магнус остался у Ярослава.

Как я уже отмечал, в Скандинавии отношение к "магнусам" — бастардам аристократов, довольно доброжелательное. Их режут. Но как родных.

Дальше случилась романтическая история. Которая, как говорят, и в 21 в. проявляется отдельной гаплогруппой в крови рюриковичей.

Согласно "Пряди об Эймунде", во время пребывания Олафа в Новгороде Ингегерда "имела с ним тайную любовную связь". Отчего, как говорят, родился Всеволод Ярославич, он же Всеволод Великий, он же — "не выходя с дому пять языков знал" — папенька Владимира Мономаха.

Чисто для ревнителей расовой чистоты. Неизвестно кем этнически был Рюрик, Владимир Креститель был "робичем" — сыном рабыни, и, кажется, поэтому наполовину славянином. И это единственный, лет за триста, источник "русской крови" в русских князьях. До Софьи Кучковны и двух дочерей новгородских посадников в середине 12 в. Которые (дочери), обрусевшие шведки.

Одна Софочка — наша, исконно-посконная. Внучка клятвопреступника, изменившего вятскому князю Хадоге, дочь обезглавленного преступника Степана Кучки.

Мудрый же Мономах был, похоже, шведско-норвежско-греческим метисом вообще без примеси туземцев. Отчего, вероятно, и долбал своих англо-сакско-греческих сыновей "Поучением" — наш бы и на пальцах объяснил.

Многообразие генетики и культуры — свойственно Руси изначально. Толпы прирождённых "деревенских дурачков" — типичного следствия местечкового инбридинга — для Руси, хотя бы в части княжеского рода в эту эпоху — не повсеместно.

После смерти отца малолетний Магнус был усыновлён "Ярицлейвом" и воспитывался в его семье. Потом стал королём Норвегии и Дании. Провозгласил своим соправителем в Норвегии дядю — единоутробного брата отца Харальда Хардраду, вернувшегося в 1045 г. из Византии, где тот служил в варяжской гвардии.

Этот Харальд был, одновременно с византийской службой и победами в Сицилии, ещё пиитом и ухажёром дочери Ярослава, которого использовал в качестве хранилища награбленного у мавров и наворованного у греков барахла. Сбежав от воспылавшей к нему страстью престарелой византийской императрицы, Хардрада, стал-таки зятем Хромцу. Чуть позже он оказался "последним викингом" — неудачливым (и покойным) противником последнего англо-сакского короля Гарольда. Тоже вскоре неудачливого. Под Гастингсом.

Шётконунг чуть не повесил Рёгнвальда. Его спасла Ингегерда, которая, согласно "Сагам об Олафе Святом" и "Пряди об Эймунде", в приданое получила город Альдейгаборг (Старая Ладога) с прилегающими землями.

Учитывая её патологию — чрезмерно толстую лобную кость — она и не такое могла выбить из окружающих.

Ладога — в приданое. То есть — от папашки. То есть — земли шведской короны. Причём корона — есть, а шведов — ещё нет. Два племени — свеи и готы (гёты) то объединяются, то старательно режут друг друга.