Уселись мы уже порознь, я как мог изячнее вполз на стул с высокой спинкой, между двумя, сидевшими словно на иголках, гражданскими чиновниками среднего ранга и возраста. Ясное дело те самые приглашенные 'оказанием чести'. Они на меня даже не покосились, преданно взирая на хозяев, словно откровения апостольского ожидали. Да уж. Чехова на них нету. Осмотрелся по сторонам — вежливо и аккуратно, чай не в цирке. Ого. Вот и знакомое лицо — капитан гвардии Аксель, собственной, что характерно, персоной. Впрочем, сидит откровенно скучая, подперев голову локтем и смотрит куда-то в пол посередь зала. Поискал еще знакомых — не нашел. Публика делилась именно как и рассказал Хуго. Ближе к хозяевам — важные тузы, трое дядек, двое возраста полковника, а один уже откровенно престарелый, и с ними две дамы некликвидного совсем возраста. Далее — капитаны и чиновники, пара моряков, две девицы возраста 'замуж пора вчера' и одна — совсем молоденькая, судя по тому, как общается с сидящим рядом дядькой в форме таможенного ведомства — то ли дочка, то ли сестренка. Ну а дальше, где и мы расположились — всякая шелупонь, в основном молодого возраста, или вот как эти чиновники... да и я сам. Ну, посмотрим...

Просидели еще минут пять, я пока изучил сервировку — нет, все более чем скромно, печеньки, сушки какие-то, завитушки печеные — чай это только предлог, ясно же. Не обжираться же мы на халяву приехали. Тут пробили часы за спиной хозяев, возле камина. Все тут же подтянулись и замерли. Началось. Я внутренне был готов к чему-то высокопарному, в стиле Фалька, но полкан сказал просто:

— Господа и дамы, рад всех вас видеть в добром здравии. Приятно, что вы к нам зашли. Предлагаю немного отдохнуть и выпить глоток чаю.

Тут же двери, ведущие в дом, распахнулись, и оттуда выскочила пара симпатичных горняшек, таща здоровенные двуручные чайники — на полведра, поди, каждый, из красивого, тонкого валашского фарфора.

— Эбиденский фарфор — ради смеха шепчу я соседу — Я его узнал. Мы, на войне, раз такой сервиз ради шутки расстреляли. Ух, здорово осколки летят!

Сосед икнул беззвучно и покосился на меня глазом бешеной лошади. А я подмигнул горняшке, наливавшей, как раз, ароматнейший (островной, не местное дерьмо!) чай другому соседу. Делая при том вид, что пытаюсь заглянуть поглубже в ейное декольте. Вопреки ожиданию, горняшка в ответ чуть заметно улыбнулась, и наливая уже мне чай, нагнулась самую чуть излишне, продемонстрировав это самое декольте на всю тактическую глубину. Даже я оценил, что уж говорить о соседях — они, по-моему, дай им хозяева разрешение — тут же в обморок бы и упали от такой бестактности и хамства. Но разрешения им никто не давал, потому они просто отодвинулись от нахала, то бишь меня, на полдюйма каждый, и отвернулись на целых пару градусов в разные стороны. Как же мне теперь быть, так одиноко стало...

Пока чаевничал, прикидывал. Про 'дочку полковника Юлиуса', похоже, и припоминаю что-то из разговоров в караулке. Я-то как-то только сейчас сопоставил, по вновьоткрывшимся. Кто-то хвастался, что ему кто-то хвастался, как ухитрялись сношать сию особу прямо в родительском доме, пока все прочие были на балу каком заняты, во внутренних покоях уединясь. Причем, то ли убежав потом через окно, то ли наоборот, через окно проникнув... И ходили слухи, что один отважный гардемарин, дабы пробиться к вожделеемому телу юной прелестницы, пробил брешь в могучей обороне, в лице суровой внешности служанки-камеристки, именно тем органом, которым и вожделел. Ибо и суровой внешности нестарым служанкам не чуждо ничто человеческое, особенно если это человеческое имеет соответствующие размеры и эрекцию. Ходили даже слухи, что общества и так сказать, темперамента одного воздыхателя за раз красавице порой было недостаточно... Но, как теперь я понимаю — на время своей ссылки с отцом в Улле, под строгий надзор, красавица Олли сдала первенство молоденькой девятнадцатилетней Аурине, дочке капитана порта, отчего и слышал я о ней относительно немного, бо и не интересовался особо юными развратницами. А оно эвон как...

Чай закончился, и постепенно чаепитие стало переходить в новую фазу. Старперы из особ приближенных к — стали чинно беседовать в стиле 'Бриан — это голова! Я б ему палец в рот не положил!'. Все внимали с огромным вниманием, соседи мои аж рты приоткрыли в верноподданическом восторге, когда один из стариканов начал вещать о том, как в Лесном порту арестовали шайку мошенников. Видать, начальник их. Хорошо, печеньки сдобные попались, я их терпеть за это ненавижу, но тут кстати — поднатужился, и как мог, перданул в стул из чистого озорства. Бедолаг-соседей тока что инфаркт не хватил напополам с инсультом. Насилу они дождались, пока молоденькая девица спела, чуть фальшивя, но очень миленько, какой-то романс про моряка и русалок, которые хотели его погубить, но (любовь к родине) и влечение к невесте его спасли, и объявили вольно-разойдись, чтоб тут же избавить себя от соседства с некулюторным дикарем. Как жаль, что наконец-то это случилось.

Постепенно все переместились — старперы стянулись за столик к камину, курить, молодежь — тоже курить, но между рядами колонн, а типусы вроде моих соседей по столу сбились в натуральную отару по центру помещения, оттуда взирая на небожителей у камина. Там же в центре пребывали и все девушки — ну, ясное дело, курить на людях тут дамам из общества моветон, только в кулуарах где, или в отдельной дамской курительной, да и вообще за колоннами шариться неприлично. Флирт должен быть общественности виден, дабы не превышать рамок приличия. Я решил было утащить Хуго поскорее, но смотрю — он сам оживленно болтает с компанией молодых шалопаев — по виду типичные мажорчики, его же возраста. Поди, общие знакомые, а то и однокашники. Ну и ладушки. Судя по тому, как неодобрительно в сторону этой, довольно шумной, кстати сказать, группки зыркает маман — ничего им не светит. Хотя, наверное, эти ребятки из тех кого 'положено приглашать'. Ну и славненько, вот и хорошо...

Сам я тут же шмыгнул за колоннаду, и по кругу — на ту сторону зала. Аккурат поймал Акселя, когда тот, очевидно по-хамски, прикуривался от лампадки при входе. Только он обернулся — как и я тут, даже удивился, капа.

— Рад видеть, Йохан — щурится, как всегда, эдак язвительно — Какими судьбами?

— Да, вот — пригласили...

— Полковник Юлиус? — смотрю, огонек-то зажегся в глазу подозрительский. Это ты еще про Фалька не в курсе...

— Нет — говорю — Доченька егойная, симпатичнейшая Олли.

— А... — отвечает капитан, и глаза меняются — Это да. Она... такая... Смотри, окрутят!

— А я — чего? — отвечаю — Я — ничего. Я не против. Девушка видная... и приданое неплохое, говорят.

— Ну, да... Только, говорят так, девушка-то она... темпераментная...

— Да я в курсе — говорю. И по-хамски так вопрошаю — Никак — сам пробовал-то? Рекомендуешь?

— Ты оху... — капитан озирается, смотрит, словно не веря такой наглости, потом начинает довольно громко ржать, даром что мы за колоннами. Тока что он, по всему виду, не сильно дорожит здешним гостеприимством. Отсмеявшись, наклоняется поближе и говорит почти на ухо мне — Рекомендую! Не пожалеешь. Только учти — порой лягается...

Тут уж я заржал, пусть и негромко. Однако ж, из-за колонн показался давешний привратник, несший нам пепельницу со столь скорбной физиономией, что стало очевидно — на наше поведение таки обратили внимание. Капитан подмигнул мне, и, взяв пепельницу, удалился. А я поперся в центр зала. Попробуем таки как-нибудь подкатить...

В центре зала каждую барышню окружало стадо воздыхателей, причем у Олли и еще одной барышни — ни одного моложе тридцати и чином менее капитана. В каждой группке шутили и смеялись так, что Петросян бы умер от скуки. Я подошел вовремя — как раз какой-то дряхловатый гражданский, масляно глядя на Олли, рассказывал ей какой-то анекдот, отчего она крайне ненатурально улыбалась. Подошел, дождался окончания всеобщего похихикивания, и вклинился:

— Мне вот тоже давеча в караулке рассказали. Молодую жену офицер спрашивает: 'Дорогая, скажи мне честно — ты мне хоть раз изменяла?' — Олли подняла бровь удивленно-радостно, а вот прочие слушатели замерли, аки часовые у Мавзолея. Я, значит, продолжаю: — А она ему в ответ: 'Да, дорогой... Но всего один раз! Не переживай, пожалуйста! Ты у меня самый лучший! Они тебе — не конкуренты!'

Олли смеялась так, что маман едва не направилась к нам, то ли выяснить причину, то ли сразу выгнать меня вон. Но как-то пронесло, хотя ее пристальный взгляд я теперь ощущал постоянно. Впрочем, тут же оживился другой ухажер, решив, раз такое дело, тоже жахнуть солененькой шуткой. И, разумеется, нарвался на совершеннейший афронт — Олли скорчила такую гримасу, вдобавок посмотрев на всхохотнувшего было усатого капитана как на быдло и говно, что стало ясно — кое-кто вряд ли будет в ближайшее время приглашен сюда вновь. Бедолага аж ростом стал ниже, бормоча извинения. Что поделать, дружок, жизнь так несправедлива... потому пошел нахер отсюда. После этого прочие ухажеры были крайне аккуратны в репликах, а я даже не участвовал особо в беседе, просто откровенно разглядывая Олли. А что? Так вот подумать. Меня, в общем-то, все устраивает. Девка-то хороша. К тому же — 'ребята хвалят', как говорится, модель протестирована и обкатана. Все одно моего здоровья даже вон на мою-то дуру... вот же вспомнил не вовремя! — так вот, здоровья на эту кобылку у меня все одно не хватит. Пусчай гуляет. Тем более что ревностью она сама вряд ли отличается, мало ли что. Девушка она интересная, пусть пока общались мы мало — но видно, что не глупа. Да и образованна явно не то, что... в общем, образованна. И — приданное. Осталось за малым... Вперед, на мины! И я рванул напрямки к камину, где, чуть поодаль от курящих мужчин (дабы не окуривали, видать — ну и чтоб доченьку лучше видеть, понятно) восседала маман. Будем куять железо не роя другому ямы.

— Простите мою наглость! — сходу выдаю, глядя в весьма удивленные глаза дамочки. А дамочка-то неплоха — доча в маму... Впрочем, сегодня у нас не про это. Сегодня у нас про другое — Я, увы, впервые приглашен, оттого, наверное, не все делаю правильно... К тому же, я сам с севера, а у нас, Вы поверьте, столь дикие нравы...

— Ах, оставьте!— вдруг улыбается она. Улыбка у нее тоже хороша, сразу делает ее моложе... и еще привлекательнее. Завидую полковнику Юлиусу, чего уж там... А она продолжает, весьма насмешливо: — Я сама из северного Рисса, и знакома с многими горцами, да и из-за Хребта кое-кто приезжал до войны. Народ у вас там, конечно, своеобразный, но до войны никакой особой дикости не наблюдалось, так что уж мне не надо рассказывать сказок!

— Увы, увы, за Риссом — благодатные земли — на ходу леплю ей горбатого — А я, волею Богов — из северного Застепья, а там... Ууууу! Позвольте же представиться, я Йохан, бывший... офицер, а теперь — по коммерции.

— М? — она смотрит с некоторым интересом — Меня зовут Лита. Графиня Лита, из Кро. Это на границе с Лурре.

— О. — делаю почтительное лицо, но не более того. Тут, в союзе это ее графинство, да еще в жопе мира — немного значит. Но надо ж вежливость соблюсти — Я так вот сразу понял, что Вы благородного происхождения! И Ваша дочь...

— Хм?! — Лита меняется в лице, глядя на меня разом словно поверх прицела. Да-с, доченька, походу, всю дорогу жжот автогеном, раз у мамки такая реакция... Надо что-то делать... Вишь как смотрит... — Это она вас сюда... притащила?!

Эвона как. Даж и не знаю, что сказать. Одно хорошо — мой маневр не остался незамеченным, и Олли, видать наблюдавшая за всем, тут же подлетает ко мне, и с ходу начинает дуть в уши маме, мол, она познакомилась со мной в Собрании, да как ей тут скучно с одними и теми же, и прочее и прочее. Попутно упоминает, что я не буду часто докучать визитами, так как я занятой человек — тоном это несколько выделяя — на что маман на миллиметр опускает поднятую по-боевому бровь.

— Дорогая?— опа, вот и тяжелая артиллерия из-за холмов. Юлиус подошел и смотрит на меня как Ленин на анархистов. Смотрю и привратник нарисовался недалеко — конечно, в окно не выкинут, но именно со всеми приличиями 'проводить гостя'. Да-с... Птица обломинго.

— А еще, мама, представляешь, Йохан сдружился, оказывается, не с кем-то, а с этим.. как его... ну мрачный такой... А, с полковником Фальком! — выдает Олли — Представляешь, беседовали с ним в Собрании почти час... трезвые!

— Правда? — Лицо маман меняется довольно серьезно — в глазах прибор управления огнем сменяется на счетную машину — И о чем же Вы беседовали с полковником, Йохан?

— О, сущие пустяки — отвечаю я ей — Нельзя же все время отдавать только коммерции. Я, знаете ли, увлекаюсь военной историей, вот и советуюсь со знатоками этого дела...

— Кхм! — напоминает о себе полковник, все еще смотрящий на меня, как линкор 'Бисмарк' на крейсер 'Худ'. Но Лита его игнорирует вообще, счетная машина работает на полную мощность. После, приняв решение, Лита выдает:

— МЫ очень рады будем видеть Вас вновь. — и смотрит на Юлиуса. Тот с некоторым недоумением подняв бровь, переводит взгляд на Литу — и тут же словно выключатель повернули — дежурно вежливо улыбается:

— Именно так, уважаемый.... Эээ?...

— Йохан — отвечаю я, по привычки вытягиваясь, только что не козырнул — но полкан тянет руку. Вяло рукопожимаемся — ничего особо такого, меня всего лишь допустили до дому, рано пока праздновать, но все же неплохо. Развивая успех, тут же продолжаю — Увы, не смогу бывать очень часто, прошу понять и простить — коммерция, контракты и обязательства...

— А я думал — Вы военный... — словно с некоторым разочарованием протягивает Юлиус, оглядывая мой наряд.

— Бывший... Сам я с севера, у нас воевать — дело почетное. Увы, как война кончилась — мне не нашлось места. Но, знаете, попав Рюгель, я очаровался этим предпринимательским духом нашего чудного города — и начинаю находить и в коммерции немалый интерес!

-О, да! — лицо Юлиуса светлеет: рюгельцы очень любят подчеркивать свою оборотистость и предприимчивость, везде и всячески — Рюгель — он такой! Он из любого... кхм... воина с севера, сделает годного купца! Вот, кстати, моя жена, она тоже...

— Чтооо?! — рисская графиня аж выпрямляется в кресле, глядя на полковника в упор.

— Дорогая, я имел в виду — что ты тоже очень полюбила Рюгель, не так ли?...

* * *

...Пока мы ехали обратно до Хуго, обменялись информацией. Хуго посмеялся над моими выкрутасами, совершенно не интересуясь, похоже, Олли, а сам рассказал, что встретил именно приятелей по универу — богатых бездельников. Поморщился, говорит — в мастерской интереснее. Ну, каждому свое, хотя у меня собственно тоже интерес-то сугубо практический. И то — посмотрим. С Хуго уговорились — завтра он все готовит к гвардейскому показу, а потом снова переключится на наши дела. Сам показ проведут без нас, там у братьев все отлажено.

Добрался я домой, вперся в нашу убогую лачугу... Да. Не тот компот. У полковника-то хоромы, хотя и не как у Аллерта, скажем, в разы меньше, но все же... Хорошо бы эту кобылку заарканить, и обеспечить себе спокойную жизнь. Накрай потом развестись, оттяпав кусок... Эх, мечты, мечты... Но где наша не пропадала? Везде пропадала!