И бросив: "А ты пока лежи по стойке смирно — противоотечное подействует, тогда наложу постоянную фиксацию", — шагнула вперед:
— Показывай уж, горе ты мое, что там у тебя самого!
— У малыша хорошо поставленный удар назад, — пряча глаза, произнес Буш.
— Ага, сам ставил — есть, чем гордиться.
Некоторое время, пока Яна работала со сканером, стояла тишина, сменившаяся сопением, когда в ход пошли более "контактные" способы исследования. Но на появившийся из сумки шприц-тюбик обезболивающего "раненый" попробовал возразить:
— Не надо...
— А ну — цыц! — миндальничать со старшим по званию тут явно не собирались. — Это я Ёжку могу без допинга латать, ей, в конце концов, еще рожать — пусть тренируется. А мужики имеют болевой порог намного ниже, хотя любят похвастать своей несгибаемостью, но все это — пустая бравада! Я к слову перед вами, больной, разоряюсь исключительно потому, что у тебя где-то тоже бумажка валяется на право оказания медицинской помощи. Так что учись, хотя бы на собственной шкуре.
Некоторое время опять сохранялась тишина, нарушаемая только "мурлыканьем" Яны и прерывистым дыханьем Бушмейстера. Наконец молчание было снова нарушено:
— Ну что ж, распоротые икры ты залатал хорошо, и почти даже ничего внутри не оставил, заклеил правда рановато, но думаю ты сам это уже осознал, пока я это "почти ничего" из тебя вытаскивала. А вот перепонки надо шить. Ты чем думал, когда их так оставил?
— Срастутся, не впервой.
— Я и вижу, что не впервой — живого места на них нет, одни шрамы. Ты мне скажи — нафига тебе все это нужно?! Третий срок, тридцать лет, а ведь мог бы уже внуков нянчить. Но это все брехня про "украшающие шрамы", так что выдвигай коготки — буду тебе делать бо-бо.
— Ты... мне... скажи... тебе-то... зачем? — попытался отвлечься от собственных ощущений Буш. В процессе "индивидуального пошива" удерживать когти на "ногах" выдвинутыми, а перепонки растянутыми — это невыносимо сложно.
— Ну вот, будешь теперь как новенький... — пробормотала Яна, разглаживая гель, быстро становящийся упругим поверх свежего шва.
Казалось, она пропустила вопрос мимо ушей, но неожиданно ответила:
— А может я уже и не нужна никому — пятнадцать лет, детей нет. Перестарок. — Она спокойно посмотрела снизу вверх, и от этого взгляда капитана бросило в холод. Заметив его реакцию, молодая женщина лишь грустно и мудро усмехнулась. — Заметь, я не давлю. Просто предлагаю подумать... Потом. Вместе, или порознь...
Уже ничего не видя вокруг кроме карих глаз с теплыми огоньками надежды на дне, Бушмейстер потянулся вперед и... "Бум-ц!" — вся в жестких мозолях подушечка лапы, хлопнувшая его по носу, заставила встряхнуться, выбивая из головы посторонние мысли.
— Вижу, что у вас, выздоравливающий, только одно на уме. — Специальным "лекарским" голосом, казалось, можно было заморозить средних размеров озеро, но в следующий миг в нем уже звучало неприкрытое лукавое веселье. — Ишь, какой шустрый — как мед, так сразу ложкой! Я же сказала — все потом, вот как закончим с заданием, тогда и подумаем. А пока — держите себя в руках, товарищ капитан. И вообще — больше внимания личному составу, а то у вас тут едва до невосполнимых потерь дело не дошло!
И уже в сторону:
— Ёжка, ты когда уши греешь, хоть дышать-то не забывай. Не порть мне статистику посиневшим от любопытства пациентом!
— Нам надо отсюда уходить. Полигоном заинтересовались и местные, и команда охотников за головами. Всем им срочно понадобилась ваша "крестница"... — капитан просто поперхнулся последними словами, наткнувшись на внимательный и жесткий взгляд Яны.
Перед ним уже не было доброй лекарши, заговаривающей зубы пациенту. Не было и полной внутренней силы и понимания сути жизни молодой женщины. Перед ним было второе лицо "Двуликой", его коллеги — спокойный и внимательный взгляд смерти, выбирающий свою новую добычу, вот только смотрела-то она ему в глаза.
Еле уловимое движение и выскочивший "указательный" коготь уверенно "воткнул" кнопку тестирования на коммуникаторе в нагрудном кармане капитана, одновременно с ним "шпора" левой руки вдавила такую же кнопку на собственном. Теперь есть несколько секунд, пока занятая тестированием автоматика не ведет запись.
— Командир, а ведь ты у нас... политик, однако. — Одними губами произнесла Яна. Голос ровен и спокоен, в нем нет ни горечи, ни сожаления. Вот и все сказано — еще четыре, показавшихся вечностью, удара сердца и индикатор сообщил о готовности фиксирующей аппаратуры продолжать свою работу.
— У нас трое раненых, разной степени тяжести. Как медик настаиваю на длительной "дневке", или эвакуации группы по воздуху, — спокойно продолжила санинструктор, как ни в чем ни бывало. Но капитан уже не ощущает боли в начавших "размораживаться" от действия наркоза ногах, все вытеснила тягучая боль в сердце. И чувство невосполнимой потери.
— Предложение отменяется? — спросил он враз охрипшим голосом.
— Ну почему же? — весело усмехнулись ему в ответ карие глаза. — Я ведь не двенадцатилетняя максималистка. Просто буду смотреть вокруг внимательней, чего и тебе желаю.
И, отойдя назад, к первой пациентке, Яна, напевая себе под нос, начала присоединять к медицинскому манипулятору новый баллон с фиксирующим гелем.
— Я пожалуй пойду... Надо выбрать место для дневки.
— Медицина не возражает, тащ капитан, если обещаете не превышать паспортные нагрузки на фиксирующий гель. На всякий случай для военных: не прыгать выше сорока сантиметров, не бегать, по деревьям не лазить.
Глядя вслед начальству, пытающемуся двигаться по лесу с "эластичным гипсом" на ногах, Яна невольно фыркнула от забавной мысли: "Будут у нас теперь два косолапых — Мишутка и Потапыч...".
— Яночка... — очень тихонько попробовала привлечь к себе внимание Сладкоежка. — Это и есть оно?
— Что? — невольно нахмурилась молодая женщина, пытаясь понять, что так заинтересовало девушку, выглядящую (причем как внешне, так и по показаниям телеметрии), буквально умирающей от любопытства.
— Ну... Чувство... Любовь...
— Сразу видно, что маленькая ты еще... — задумчиво ответила женщина, не отрывая полного нежности взгляда от удаляющейся спины, и едва успела поймать возмущенно дернувшееся тело. — Лежать, кому сказала! Потому и говорю — маленькая, что сплошные романтические глупости на уме. Любовь — это когда второго ребенка заводят от того же, от кого и первого. А все остальное — просто следование естественному ходу миропорядка...
* * *
Пару дней Дара не отлучалась от своего жилища. Она внимательно осматривала всё, на чём ночной гость мог оставить следы, и отыскала и вмятины на земле, и шерсть на ветвях или древесных стволах — слабые признаки присутствия кого-то незнакомого. То есть они не ассоциировались ни с одним из известных ей животных. Так ведь много ли знает она о здешней фауне!? Вот, если бы пошарить по сетке... но активировать визоры страшнее, чем теряться в догадках. Опасность быть обнаруженной перевешивает даже страх перед неведомым воришкой.
Многие часы проводила она в засаде, внимательно наблюдая через оптику прицела за тем, что творится вокруг. Даже ночью не забывала время от времени просыпаться, чтобы обшарить взглядом окрестности, следя в инфракрасном диапазоне за перемещениями тепловых пятен. Но ни разу никого подкрадывающегося обнаружить не сумела. Все ближние подступы оснастила растяжками, приводящими в действие гремелки и стучалки, а также брякалки и звякалки. Чаще всего их срабатывание вызывала худая и облезлая лисица, поджидавшая рыбьих голов и хвостов.
Больная, раненая или старая, понять было невозможно, но поймать для неё лишнюю рыбку Дара не забывала. Даже видела, как та "ворует" подношение, если полагает, что хозяйка не смотрит в сторону "забытой" добычи. Что-то с ней было не в порядке, с рыжей плутовкой. Странное сочетание осторожности и неаккуратности, неточность движений...
Постепенно к Серой вернулось спокойное расположение духа, и мысли снова обратились к банке варенья. Она так и не прикасалась к нему, оставив на старом месте. А тут хорошенько измерила уровень содержимого, чтобы убедиться в том, что именно половина была съедена ночным воришкой. Так вот, в пределах точности "на глазок", то есть без применения специальных методик или приспособлений, в аккурат половина и исчезла.
Более того, оценка толщины жердей, между которыми проник коготь похитителя, однозначно указывала на то, что дотянуться им, этим когтем, до варенья, оставшегося в относительно небольшой банке, было вполне реальной задачей. То есть существо, проделавшее манипуляции с крышкой, обязательно добралось бы до самого дна, если бы хотело.
Вывод получался элементарный. Некто разумный подшутил над ней. То есть это наверняка человек, обнаруживший её жилище и решивший испугать самовольно занявшую столь удобное место девушку. Откуда у него когти? Ну, ради мистификации их не так уж трудно изготовить из металлического прутка. Разумеется, поглядывая издалека за её стараниями обнаружить его, шутник немало повеселился, но он не дурак, чтобы приближаться, рискуя быть разоблачённым. Или сразу ушёл? Ясности не получалось. Зато стало понятно, как себя вести.
* * *
А ещё Дара осмотрела пространство под полом своего жилища — видимо душа её пришла в равновесие с миром. Мозги встали на место, пропала инстинктивная насторожённость и она, наконец сделала то, что сразу упустила из виду — осмотрела следы похитителя там, где он наверняка был.
Единственное, что про него удалось выяснить — то, что он покрыт средней длины шерстью — несколько ворсинок удалось снять с нижней части раздвинутых им жердей. Неужели это был зверь?
— Глава 12. Охота.
Прерия — дикий мир, доверять которому человек должен, соблюдая великую осмотрительность. Это Дара вспомнила с полной ясностью — так учили её в детстве, так оно осталось и до сих пор. Относительно небольшая замкнутая долина — не исключение. Писк пойманной добычи нередко напоминал о том, что повсюду продолжается борьба за жизнь. А полосатый амфицион, нагло вторгшийся в её владения, загнал девушку на дерево, за что и поплатился — впервые за многие дни пришлось израсходовать патрон. Потом над тушей пировали мелкие куницы, спустившиеся ради этого с деревьев, и та самая неказистая лиса, каким-то чудом до сих пор не попавшаяся никому на зуб.
Удивительно было смотреть на то, с каким искренним невниманием друг к другу зверьё пожирает тушу, даже не пытаясь отогнать от неё возможного конкурента в битве за место в пищевой цепочке. Впрочем, секрет этого открылся быстро — снизу до мяса добрались землерои, отчего отвлекаться на борьбу друг с другом стало просто некогда — надо было успеть ухватить побольше, пока хоть что-то осталось. Тут уж не до ссор за лучший кусок.
Наблюдая за живностью, Дара обращала особое внимание на следы. Чтение их — особая наука, постичь которую ей, увы, не довелось. А вот теперь — никуда не денешься. Не научившись разбирать записи этой великой книги, останешься в вечном неведении о том, что творится у тебя под боком.
Повёрнутый не туда листик, излом травинки, вмятина на земле — у каждого из этих проявлений жизни есть своя причина, узнать о которой крайне полезно для хорошего самочувствия. Сегодня внимание привлекли к себе именно вмятины. Одна и та же лапа оставляет на разных поверхностях разные отпечатки. Или, не отпечатки, а другие отметины, например, выкрошившийся грунт, налипший на подошву раньше.
Одна из цепочек чуть заметных углублений привлекла к себе внимание в вечерние часы, когда тени становятся длинными и заполняют пониженные участки. Читать эти отметины мешала трава. И она же — помогала сохранившимися примятостями или неправильно отклонившимися стеблями. Сопоставить с этими следами какое-либо из известных существ Даре не удалось, и в ней проснулась страсть исследователя. Одну из такого рода цепочек она проследила на протяжении нескольких сотен метров — создавалось впечатление, будто неизвестный кружил поодаль от её жилища, время от времени останавливаясь — при этом отпечаток менялся. Он становился мельче, но удлинялся в одну сторону. Будто собака присела, оперевшись о землю частью лапы, которая не соприкасается с поверхностью при ходьбе. Иногда появлялись и признаки опоры на передние конечности — незнакомец одинаково уверенно передвигался и на двух, и на четырёх.
На другой день пройти по вчерашнему следу уже не удалось — вмятины стали почти неразличимы, и трава расправилась. Зато Дара приметила новую цепочку довольно далеко от первой и, кажется, угадала направление, в котором двигался неизвестный. Сама она давно уже перешла во взведённое состояние, старясь ступать неслышно и, как могла, маскировалась, чему способствовала камуфляжная одежда. Так и сейчас она кралась, почти не дыша, направляясь за непонятным существом.
Вот тут оно стояло на задних лапах и отломало от дерева веточку. Нет — две. Обе они мешали смотреть в сторону её жилища, поэтому были отодвинуты, но оказались хрупковаты и надломились. И было это буквально только что, меньше часа тому назад.
Понюхала кору на повреждённом месте, присмотрелась — точно! Свежак.
Двинулась дальше к берегу озерца. Началось открытое пространство с низкой травой-путанкой, буквально на глазах распрямляющейся в потревоженных лапами местах. Однако, нет никого — тут всё прекрасно просматривается, и созданию размером примерно с неё спрятаться решительно негде. Берег озера здесь низменный, пологий, и только у самого обреза имеет полуметровый обрывчик, под которым сразу глубоко... ну, по пояс где-то. Как раз кромка глиняного пласта, подмытого водой, создала подобие стенки бассейна, затянувшегося буйной растительностью.
Вот сюда и привели девушку следы. Пока она преодолевала пару сотен метров луговины, ей дважды почудилось, будто она уловила впереди какое-то движение. Замирала, присматривалась, вцепившись руками в ружьё, но ничего неправильного впереди не улавливала и продолжала приближаться, тщательно выбирая место, куда поставить ногу. По всему выходило, что неизвестный вошёл в воду и, наверняка, на глиняной кромке удастся что-нибудь разглядеть. Или в воде. Главнее — не спугнуть. А для этого и нужна плавность и большая замедленность — ведь большинство хищников реагирует именно на движение.
По мере приближения к берегу возрастала встревоженность. Казалось, от той точки, где след обрывался у воды, исходило что-то... как бы это передать? Ну вот Вы видели, как кошка беззвучно мяукает? Так вот, никакой кошки впереди не наблюдалось, и, тем более, никакого мяуканья ниоткуда не доносилось. А чувство было. И оно крепло с каждым метром.
У кромки озера на береговой траве имелась примятость, точь в точь, будто человеческая попа тут взгромоздилась и... да, отсюда чётко просматривается тропа, ведущая от Дариного убежища к ручейку на противоположной стороне озерца. Она тут обычно рыбу удит. И знакомая лисичка тоже виднеется там же — лежит на раскалённой солнцем поверхности валуна и озирается по сторонам. И как ей не горячо?
