| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
‒ Иван, ‒ прокашлявшись для солидности, ответил тот.
‒ Давай, Вань, дуй за остальным.
Прислушивающийся к нам продавец приглушённо фыркнул. Что-то подсказывает, что подсунули мне местного дурачка...
Завершив последний расчёт и уложив две банки кока-колы в пакет, я покрутил головой, ища своего Вергилия.
‒ Космонавт! ‒ окликнул я длинного.
Продавец неприлично громко заржал:
‒ Гы-гы... Мелочь тебя тоже раскусила, Кор-р-ролёв.
Подошедший на оклик фарцовщик густо покраснел и нарочито грубо спросил:
‒ Ну че забыл, мелочь?
Я качнул головой, снова отзывая его в сторонку.
‒ В "Балканы" вхож?
‒ Ну... Бываю...
‒ Пошли перекусим, угощаю. Заодно перетрём, как дальше контачить будем.
Заметно повеселевший Ванек пристроился сбоку и начал бубнить мне в темя:
‒ Ты, если что надо, меня обязательно ищи. Я честно работаю, у меня никого из "купцов" ещё не кинули. И уже давно здесь, за год со всеми познакомился, хочешь ‒ диски, хочешь ‒ аляску, всё есть.
‒ Угу... год ‒ это, конечно, круто, ‒ кивнул я. ‒ Здесь срок, наверное, один за шесть идёт, как у постоянного офицерского состава штрафбатов во время войны.
‒ Че, было такое? Год за шесть?
‒ Да. Хотел бы?
Немного подумав, отрицательно затряс головой:
‒ Не, ну на фиг. Там от своего пулю словить легко.
Ну слава богу, не совсем дурак.
Швейцар взглянул сквозь нас, и мы беспрепятственно прошли в полутёмный зал. Сев за столик у окна, я преувеличенно внимательно изучил следы пятен на белой скатерти, четыре разорванные салфетки, небрежно воткнутые в давно не мытый гранёный стакан, помятость одежды халдея и громко спросил, неопределённо очертив рукой круг:
‒ Ваня, а в этом городе вообще есть приличные заведения? В этом, к примеру, блюда из фарша я брать не рискну и тебе не рекомендую... Не, я понимаю, что это не "Прага", ‒ я брезгливо провёл пальцем по вилке, ‒ но жирные приборы ‒ это перебор даже для ресторана города трёх революций.
Официант, скривившись, сунул нам в руки по чёрной коленкоровой папочке с вытертым тиснением "Меню".
‒ Тэк-с, ‒ протянул я, разглядывая машинописные листы. ‒ Давайте по языку с горошком... Ваня, шурпу будешь?.. Значит, две шурпы, только передайте повару, чтобы не забыл баранину положить. ‒ Я строго взглянул на официанта. ‒ И... а давайте баранину же с рисом. Тебе тоже? Две баранины. Вино будешь?
Ваня с некоторой робостью изучил винный раздел меню и попросил рислинг.
‒ Э-э-э... ты уверен, что хочешь к баранине именно белое сухое? ‒ уточнил я и, увидев, как он замялся, повернулся к официанту: ‒ Красное сухое какое есть?
Хмыкнув и закатив глаза к потолку, тот перечислил:
‒ "Медвежья кровь", "Саперави" и "Каберне".
‒ "Каберне" ‒ молдавское?
‒ Мм... Да.
‒ Вот его, ‒ я оценивающе посмотрел на своего вероятного агента на галере, ‒ двести грамм ему. А мне ‒ чай с лимоном.
Шурпа оказалась неожиданно добротной ‒ с хороводом рубленой зелени поверх мутноватой наваристой похлёбки; сквозь зелень яркими пятнами просвечивала крупно нарезанная морковь. Пошуровав ложкой, обнаружил четвертинки картофеля, дольку репы, зелёную алычу и дымящуюся ароматами восточных специй рёберную часть ‒ и всё это великолепие за восемьдесят пять копеек. Мне стало немного стыдно за разыгранное представление.
‒ Эх, хорошо... ‒ С довольным прищуром я изучил добросовестно обглоданные и местами изжёванные рёбрышки и пододвинул блюдо со вторым. ‒ Ну-с, продолжим... Слушай, Ваня, а чего тебя по фамилии кличут местные, это же небезопасно, наверное?
Он стремительно покраснел:
‒ Да... это не фамилия ‒ кликуха. ‒ Чуть поколебался, но вино и сытость сделали своё дело, и он продолжил: ‒ Я как-то вначале чуть перебрал и спьяну ляпнул, что в школе хотел стать космонавтом. Вот... прилипло. ‒ Он делано беззаботно гоготнул.
‒ Не самая плохая мечта, ‒ заметил я серьёзно, посыпая хлеб крупной солью. ‒ Я бы даже сказал ‒ достойная.
Ваня покатал между пальцами хлебный мякиш, с тоской посмотрел на улицу, потом натужно рассмеялся:
‒ Мечта должна кормить! Иначе на фига она нужна?
‒ Думаешь, космонавтов не кормят? ‒ преувеличенно удивился я. ‒ Так это не так. Мне тут недавно тубы с едой для космонавтов предок привёз с комбината в Бирюлеве, очень даже ничего... Особенно клюквенный жидкий мармелад, такого и на Западе нет.
‒ Так это сколько ждать, пока так накормят.
‒ Ну если ждать, тогда конечно... Можно и не дождаться.
‒ Тебе легко рассуждать, ‒ неожиданно зло сказал Гагарин. ‒ Сколько ты сегодня расфукал? Около трёхсот? Институт уже тебе выбрали?
‒ Но-но, полегче на поворотах, Вань... Эти деньги не с кистенём по подъездам собирались. А в институт я в любой... ну почти в любой и сам без блата поступлю, не дурак, чай. ‒ Я повернулся, одёргивая себя, ‒ что-то из роли гадкого столичного сноба выпадать начал: ‒ Официант, счёт! Хочу проверить, что у вас в школе по математике было...
Тот же день, вечер
Ленинград, Измайловский проспект
Пакет с джинсами запихал в щель между стропилом и обрешёткой в самом тёмном углу чердака, туда же пошли банки с голландским пивом, кока-колой и подсоленным кешью, а также распечатанный блок лимонного "Ригли" и небольшая плоская бутылка мятного ликёра, которую я, не сдержавшись, вскрыл и парой глотков продегустировал. Внушительную плитку пористого французского шоколада и большой набор голландских фломастеров ‒ одних голубых и сиреневых оттенков аж четыре штуки! ‒ заботливо припрятал в тумбу стола, под самый нижний ящик. Остатки денег сложил в конверт, приклеенный к днищу этого же ящика. Ну-с, вроде всё.
Радостное возбуждение от удачного шопинга постепенно сменялось тревожной задумчивостью. Что-то не нравится мне моя реакция на открывшиеся возможности. Как бы на Западе потреблятство с головой не захлестнуло... Столько простых и понятных желаний можно легко реализовать, да не по одному разу... Как бы не забыть про цель.
Мотнул головой, сбрасывая наваждение, крутанул пару разом руками ‒ и упал-отжался. Ну-ка двадцаточку с хлопками, пошёл!
Отдышавшись, с ненавистью посмотрел на письменный стол ‒ девятый день, как папа Карло, строчу материалы для Управления по борьбе с наркотиками. Набралось уже почти семьдесят станиц с двух сторон. Непривычное к таким нагрузкам запястье правой руки начинает противно ныть, прося пощады, к концу первого часа писанины. А до клавиатур ‒ как до Луны, двадцать вёрст и всё лесом.
Всё-таки заставил себя сесть и взяться за авторучку:
"Грисельда Бланко. После арестов тридцати членов её группы в Нью-Йорке в апреле 1975 года перебралась в Майами и в настоящее время является важным посредником между группой Пабло Эскобара и наркосетями в США, фактически выполняя роль крупнейшего приёмного хаба кокаина на Атлантическом побережье. Ключевыми сотрудниками группы являются..."
Ещё немного, ещё чуть-чуть... Через час-полтора я закончу эту мутотень, а когда родители пойдут на боковую, закроюсь в ванной "немного попечатать фотографии". В итоге информация с этой толстой пачки бумаги переместится в рулон фотоплёнки. И можно свиданку Синти назначать.
Среда 20 апреля 1977 года, 12:45
Ленинград, Красноармейская улица
Взяв привычный борщ и гуляш из говядины с двойным пюре, занял один из немногих свободных столиков и по которому уж разу принялся проверять на прочность задуманный алгоритм связи с ЦРУ. Тут, как у минёра, ошибок быть не должно, это не продажа золотого червонца и не поход на галеру, где можно, в случае чего, косить под малолетнего дурачка.
Размещение закрытых постов наружного наблюдения мне в общих чертах известно, поэтому основную угрозу представляют пикеты и подвижные наблюдатели. Ещё бы проконтролировать, не взяли ли Синти в "вилку" и нет ли опережающего наблюдения в парке... Уж больно она с реакцией на иероглиф подставилась. Но тереться рядом с ней опасно. Съездить посмотреть издали на её пробежки?
Тут моё одиночество грубо прервали ‒ на стулья напротив вспорхнули две смутно знакомые семиклассницы и, запивая молоком присыпанные сахарной пудрой булочки, начали со смешками строить мне глазки. Я принял глубоко задумчивый вид и срочно заинтересовался дефектами покраски на стене за их спинами.
Не тут-то было. Девочки, как выяснилось, были настроены серьёзно, и меня начали играть, вовлекая в разговор. Особенно старалась ширококостная русоволосая хохотушка. Я пригляделся ‒ в будущем ей светит превратиться в знатную пышку. А вот её подружке, кареглазой хрупкой брюнетке, предстоит стать интересной. Пока же, конечно, только гадкий утёнок с умненькими и почему-то слегка печальными глазками.
Эх, девоньки-девчонки, не до подрастающего поколения мне сейчас, у меня сеанс одновременной игры с КГБ и ЦРУ, обе партии в дебюте. Только е2-е4 сделал, а нервы уже в животе в комок перекрутились...
Тот же день, день
Ленинград, Красноармейская улица
‒ Девочки, газеты и марганцовку принесли? Белые передники снимаем, оставляем в классе, портфели тоже здесь пусть лежат. Отлично... ‒ Наша классная, Зинаида Эриковна, переоделась в синий рабочий халат и оживлённо засучила рукава. ‒ Сегодня на Ленинском коммунистическом субботнике нашему классу доверили окна в столовой. Девочки моют, мальчики меняют воду. Делать всего ничего, по окну на пару. ‒ Она хитровато улыбнулась, блеснув золочёной коронкой. ‒ Все свою пару знают? Ну тогда пошли...
По дороге я первым делом оттёр Лейта от Томы, и он скользнул куда-то вбок, в сторону Яси, унося в выразительных еврейских глазах "грусть осенних дней и слезы матерей". Ну, даже в мыслях извиняться не буду, на войне как на войне.
Девчонок загнали на высокие, по грудь, подоконники, и веселье началось. Парни обрадованно суетятся вдоль стен с алюминиевыми кастрюльками, за водой и обратно, по дороге с интересом поглядывая на открывающиеся при взгляде снизу дали. Пунцовеющие комсомолки разрываются между необходимостью мыть стекла и одновременно яростными взглядами контролировать стратегически важные участки пола за спиной. Правда, не все ‒ Кузя величественно игнорирует снующих понизу лилипутов. Молодец, не жадная...
Я посмотрел на прикусившую уголок губы Тому и негромко сказал:
‒ Слезай, я помою, у тебя голова от высоты закружилась.
Секунд пять она непонимающе смотрела на меня, потом, наградив благодарным взглядом, кивнула и радостно соскочила на стол, а с него, опершись на мою руку, на пол. Под удивлённые взгляды и перешёптывания класса я залез на её место.
Делов-то... Окно одно помыть, ха! Зачарованно понаблюдал, как несколько крупинок марганцовки, оставляя в воде густо окрашенные хвосты, опускаются, покачиваясь, на дно кастрюли. Взболтал ветошью порозовевшую воду и решительно прошёлся по внешней стороне окна. Прополоскал тряпку ‒ и ещё раз. "Правду" в комок ‒ и тщательно, до скрипа, протираю стекло. Немного мешают частички отваливающейся с рамы старой покраски, но боже, все бы мои проблемы были такой сложности...
Знать бы, как они будут снимать закладку... Пустят кого-нибудь из "сидящих под корягой", какого-нибудь малозаметного работника архива? Да нет, маловероятно, что сразу задействуют разведчика-агентуриста "глубокого прикрытия". Пойдёт кто-то засвеченный. Значит, нужна такая слепая зона, в которую оперативник, не вызывав при этом подозрений, может зайти секунд на десять. Этого должно хватить для изъятия закладки. Кажется, я такое место знаю...
‒ ...чтоб на Леньку поменять! ‒ доносится от соседнего оконного проёма.
С неодобрением смотрю на Паштета, который распушает хвост перед Иркой. Из-за угла выворачивает Эриковна, и кружок слушателей распадается. Тома возвращается ко мне, Лейт бредёт к Ясе. Ловлю Пашкин взгляд и молча стучу себя пальцем по лбу. Он в ответ беззаботно лыбится. Ну и кто из нас дурак? То ли я за давностью лет переоцениваю опасность, то ли он по молодости недооценивает.
‒ Воду менять? ‒ звонко несётся снизу.
Смотрю на Тому, и на лице против воли расцветает глупая улыбка ‒ вот у нас и совместная хозяйственная деятельность завелась.
Четверг 21 апреля 1977 года, утро
Ленинград, улица Чернышевского
В этот раз, перед тем как войти, она осторожно постучала.
‒ Да, ‒ раздалось из-за двери.
Босс сидел в излюбленной позе, забросив ноги на стол и выставив в сторону посетителя грязные подошвы. Синти грустно про себя вздохнула. Самое обидное, что он даже не играет в грубоватого ковбоя, он такой и есть ‒ хамоватая умная сволочь. Не самый плохой тип начальника, если притерпеться.
‒ Завтра в восемнадцать.
‒ Что ‒ завтра?
Синти взяла лист, нарисовала "мин тянь" и "ши ба", и повторила:
‒ Завтра в восемнадцать.
Фреда выбросило из кресла в сторону шкафа, где он держал бар. Возбуждённо плеснул себе неразбавленного.
‒ Будешь?
‒ Знаешь, кто пьёт по утрам?
‒ Знаю. Большой босс и те, кому он милостиво разрешает. Будешь?
‒ Нет.
Синти начала пробивать нервная дрожь, и она зябко обхватила себя руками. Фред это моментально заметил, усы зашевелились в язвительной ухмылке:
‒ Не ссы. Если это подстава ‒ со спокойной улыбкой отдашься кагэбэшникам и поедешь отсюда на полгода раньше. Но я не вижу для них никакого смысла разводить всю эту бодягу, чтобы спалить уже известного рядового оперативника, который к тому же скоро уедет и так. Прогуляешься, спокойно возьмёшь и уйдёшь. Но если это не подстава, то прогуляться надо по высшему классу. Давай зови Майкла и Рича, будем соображать.
Через час стали складываться контуры операции, а через четыре были тщательно, вплоть до количества шагов и условных жестов, пережёваны все детали и сценарии.
‒ Всё, стоп. ‒ Фред устало хлопнул ладонью по столу и, сладко потянувшись, выбрался из кресла. ‒ Пошёл к Колверу, надо поставить его в известность, что завтра он везёт нас на балет.
Оперативники заржали. Генеральный консул США в Ленинграде Колвер Глайстин искренне ненавидит оперу и балет, но вынужден изображать самый неподдельный к ним интерес и регулярно посещать театр имени Кирова, выступая в качестве прикрытия.
Синти бросилась открывать форточку, от клубов сизого дыма в кабинете слезились глаза, остальные участники мозгового штурма высыпали в туалет. Минут через двадцать вернулся довольный Фред и, пробираясь на своё место, бросил:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
