| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Особо радовали прорезавшиеся острота и резвость мышления. Всё же с возрастом способности мозга снижаются, причём настолько постепенно, что самому это и не заметно. И только резкое омоложение дало мне возможность почувствовать разницу.
"А неплохой мне процессор достался, ‒ подвёл я промежуточный итог. ‒ Надо его холить и лелеять, к примеру, давать вовремя отдохнуть. А лучший вид отдыха ‒ смена деятельности. Иди сюда, биология, полистаю я тебя..."
Звонок в дверь грянул неожиданно, оторвав меня от изучения тонкостей химического равновесия. Я изумлённо похлопал глазами: "Кого это чёрт принёс?"
‒ Ловко ты от контр увернулся, ‒ с завистью заявил Паштет с порога. ‒ Один щелбан от стены, а сколько плюсов!
‒ Не слушай балбеса, ‒ возникла за его плечом разрумянившаяся от морозца Света. ‒ Он сегодня по инглишу два "трояка" сразу схлопотал, теперь боится, что его в поход на каникулах не отпустят.
‒ Проходите, гости дорогие, ‒ посторонился я, вглядываясь в своих товарищей и заново знакомясь с ними.
Зашедший первым Паштет быстро скинул ботинки, вздёрнул на вешалку потёртую куртку и, слегка косолапя, уверенно направился в мою комнату, освобождая место для Светы. Высокий, крупный, круглолицый, с небольшим курносым носиком, усыпанным неяркими веснушками, тускло-рыжеватой шевелюрой и маленькими голубенькими глазками, он был лишь чуть моложе уже основательно поистёршегося из моей памяти образа.
Света отпихнула ногой брошенный в прихожке портфель Паштета, разгребая себе пятачок для манёвра, и начала снимать пальто. Я протянул руки, чтобы его принять.
‒ Ты это что? ‒ удивлённо замерла она в неудобной позе.
‒ Пальто помочь повесить... ‒ с недоумением откликнулся я.
‒ Да... Крепко тебя приложило... ‒ кривовато улыбнулась Света, удивлённо покачивая головой. ‒ Ты мою просьбу выполнил?
‒ Каку таку просьбу?
‒ Плиточку волшебную пометил?
Я шагнул вперёд и взял лёгкое пальтишко:
‒ Не холодно в таком бегать сейчас? На улице не лето.
‒ Ничего, я короткими перебежками, по два-три прыжка. От дома к метро, от метро к школе. Не шубу же сейчас носить. Ты как? ‒ Она встревоженно упёрлась взглядом мне в глаза.
‒ На западном фронте без перемен. ‒ Теперь пришла моя очередь кривовато улыбаться. ‒ Жить можно. Гони Паштета руки мыть, и на кухню давайте. Будем практиковать высокое искусство приготовления горячих бутербродов.
‒ Горячих? Это как?
‒ Сейчас покажу. Я в старой "Работнице" недавно рецепт видел. Легче сделать, чем рассказывать. Кыш глистов с рук смывать! ‒ И я пошёл на кухню приводить в порядок мысли.
Появление Паштета всколыхнуло во мне старое чувство вины, хотя разве я виноват, что он лёг за Пянджем? Светка же привела в недоумение тем, что первое впечатление о ней совсем не совпало с воспоминаниями. Да, красавицей её не назовёшь, факт. Но и точно не "уродина", как я думал раньше.
На полголовы выше меня, тонкая-звонкая, длинношеяя. Продолговатое лицо с крупными чертами, выдающиеся вперёд челюсти. О таких лицах иногда говорят "лошадиное", но в данном случае у меня возникала иная ассоциация. Широко расставленные большие тёмные глаза, высокие рельефные скулы и агрессивная линия подбородка ‒ всё это в сочетании с веретенообразной фигурой наводило на мысль о стрекозе, но не беззаботной "попрыгунье", а серьёзном хищнике мира насекомых, грозе мошек и букашек. Впечатление усугублялось привычкой смотреть слегка исподлобья и иногда прорывающейся властностью характера. В такие моменты я невольно чувствовал себя той самой букашкой, на которой с недобрыми намерениями остановился фасетчатый взгляд.
Но чуть неприятное впечатление развеивается, стоит Свете начать говорить. Блеск глаз, живая мимика и милая улыбка чётко оконтуренных губ заставляют забыть об особенностях внешности, оставляя на поверхности лишь интересную и лёгкую в общении девушку-подростка. Странно, что в детстве я замечал лишь худшее.
И ноги у неё стройные... Интересно, она так выпендривается с длиной юбки до середины бедра или это мода сейчас такая? Если мода, то я горячо "за". Как много нам открытий чудных...
Жизнерадостно насвистывая "Прощание славянки", я начал потрошить холодильник. Сосиски, сыр, масло сливочное, сметана, горчица и томат-паста. Основа есть. Городской батон, растительное масло. Отлично, всё необходимое в наличии.
Сковородку на огонь, лью в неё масло. Косо нарезаю батон и начинаю обжаривать ломтики, ожидая появления похрустывающей золотистой корочки. Одновременно включаю духовку на нагрев. И кастрюлю с супом на плиту: сосисок не много, надо и на родителей оставить.
За плечом нарисовался вечно жизнерадостный Паштет:
‒ Люблю повеселиться, особенно пожрать, двумя-тремя батонами в зубах поковырять!
‒ Но-но. На слишком многое не рассчитывай, надо маме с папой оставить.
Паштет оживился:
‒ А что, предок сегодня должен приехать? Ты же его в пятницу вечером ждал?
Я взял тайм-аут на раздумье, имитируя бурную деятельность:
‒ Чёрт, подгорает! Пашка, на лопатку, переворачивай куски, я пока сосиски с сыром нарежу и приправу замешу.
Но сбить Паштета с мысли не удалось. Ловко работая руками, он с энтузиазмом продолжал допрос:
‒ Так приехал? Магнитофон привёз? В воскресенье "Иглз" будут передавать по "Вашему магнитофону", наверняка запустят эту новую песню, "Отель Калифорния". Надо обязательно записать.
На помощь, с сочувствием взглянув на меня, пришла Света:
‒ Нет, раз конгресс в Париже до вечера среды, значит, раньше пятницы не приедет, чего спрашивать? А в понедельник вечером программу всё равно повторят, можно будет записать, если магнитофон появится.
Я кивнул головой, принимая подачу. Эпизод я помнил хорошо. Ещё бы, папа тогда привёз из-за границы двухкассетник и десять 60-минутных кассет "Super Chrome" фирмы "Maxell". Не забывается такое никогда.
‒ Магнитофон привезёт, раз обещал, ‒ будет и на нашей улице праздник. "Иглз", безусловно, достойны записи. Семь минут медленного танца. Ты с кем, Паштет, собираешься в первую очередь слиться в экстазе?
Светка захихикала, Паша потупил глазки.
‒ Я сегодня, между прочим, тоже чуть сотрясение мозга не получил, ‒ буркнул он. ‒ Ирка за мной так носилась, так носилась... Если б догнала, прибила б!
‒ Чем ты её так достал?
‒ Да он стащил на уроке её кеды и разрисовал фломастерами. Сердечки там всякие и любовные послания, ‒ охотно пояснила Светка. ‒ Когда обнаружила, визгу и писку было до первого этажа. Если бы не Биссектриса, Пашке каюк, Ира его уже в угол зажала.
‒ Да, Паштет, внимание к себе ты привлёк, но не с тем знаком. Или ты и задумывал это ради единоборства в уголке? ‒ со смешком прокомментировал я, размешивая сметану с горчицей и томат-пастой. ‒ Попробуй в следующий раз классику: портфель там поднести или сменку. Снимай сковородку, хватит.
Паша уморительно задрал нос кверху:
‒ Ещё чего. Нужна она мне.
‒ Ну-ну, почти верю. Так. Демонстрирую один раз. Мажем булку получившейся ядерной смесью. ‒ Я попробовал результат, подумал и досыпал в смесь пол чайной ложки сахара. Перемешал ещё разок, лизнул и, удовлетворившись, начал намазывать ломти батона. ‒ Затем кладём нарезанные вдоль сосиски, видите, они как раз по длине ложатся. Сверху пластинку сыра. Опа! Теперь на противень ‒ и в духовку, пока сыр не расплавится целиком. Минуты на три-четыре.
Мы на корточках столпились у плиты, зачарованно наблюдая, как сначала "потеет", а потом начинает оплывать сыр. Подсветку в духовых шкафах ещё не придумали, но окошко с термостеклом в дверце уже было.
‒ Мы от этой ядерной смеси, что ты намешал, не загнёмся? ‒ задумчиво поинтересовался Паша, втягивая раздувающимися ноздрями аромат, пробивающийся из-за неплотно прилегающей дверцы духовки.
‒ Я готов принять весь удар на себя. Ты прав, тебе не следует так рисковать.
‒ Нет-нет, ты не понял. Я о тебе беспокоюсь, ты для общества важнее ‒ у тебя средний балл выше.
Мы дружно похихикали. Затем я быстро налил три тарелки супа, раздал ложки и торжественно извлёк противень. Бутерброды с ещё пузырящимся кое-где сыром были переложены в одну большую тарелку и водружены на центр обеденного стола.
‒ Он сказал: "Поехали!" ‒ и взмахнул рукой, ‒ продекламировал я и, подавая пример, осторожно взял первый бутерброд.
‒ Мм... ‒ замычал Паштет, неосторожно отхватив одним укусом треть бутерброда. ‒ У-ум-м...
‒ Ась? Не расслышал, какую философскую концепцию ты хочешь обсудить? ‒ поглумился я над ним.
‒ Ат-али... нэ эшай эс.
‒ Как ты думаешь, ‒ обратился я к Зорьке, ‒ эти милые фефекты дикции могут дать ему несколько дополнительных очков в Иркиных глазах? Девушки должны сочувствовать сирым и убогим... Света, ты же комсомолка, защити больного товарища от агрессивно настроенного гиппопотама!
Минут через десять мы закончили бодро стучать ложками и сыто откинулись на спинки.
‒ Хороший рецепт, ‒ подвела итог Света. ‒ Жаль, сосиски в магазинах ловить надо, а то бы можно было только этим и питаться. При случае своим предкам сделаю.
‒ Угу, неплохо, ‒ подтвердил Паштет. ‒ Если бы у нас было рабовладельческое общество, я бы купил тебя к себе поваром. Заслужил.
‒ Ох и намучился бы ты. Я жизнеописание Эзопа читал, знаю, как таких хозяев приучить строем на обед ходить.
‒ Кстати о походах строем, ‒ оживился Паша. ‒ Свет, что у нас там в кино на каникулах интересного?
Света задумалась, покачиваясь на стуле, потом, с осуждением глядя на нас, изрекла:
‒ А мы ещё "Рабу любви" не посмотрели. Уже два месяца идёт, скоро закончится, а вы всё никак не соберётесь. Ну и ещё начали показывать "Игрушку" с Пьером Ришаром, говорят, смешно.
‒ О! На Ришара обязательно сходим. Бельмондо, жаль, нового нет... А рабу на фиг. ‒ Паша выразительно поморщился. ‒ Фи на эти мелодрамы.
‒ Паш, душа обязана трудиться, ‒ наставительно сказала Света, глядя на Паштета так, как смотрят любящие родители на дебильноватого сынка. ‒ Мелодрамы надо смотреть, иначе так чурбаном неотёсанным и останешься. Будешь Ире кеды раскрашивать да бумажками в неё стрелять.
‒ Света права, ‒ поддержал я. ‒ "Рабу любви" обязательно надо посмотреть, Михалкову фильм однозначно удался, будет классикой.
‒ Вообще, ‒ мечтательно протянул Паша, ‒ название фильма звучит интригующе. Вот было бы смешно, если бы Ирка в меня влюбилась до состояния рабы, ‒ вот бы я повеселился.
‒ О боги! ‒ задохнулась Зорька от возмущения. ‒ Когда они повзрослеют наконец!
‒ Скоро, Света, скоро, ‒ обнадёжил я её. ‒ У нас сейчас возраст такой, интересный: девочкам уже хочется поцелуев в уголке, а мальчикам ‒ до сих пор на переменке стёрками в футбол погонять. Но это ненадолго.
Света с подозрением царапнула меня взглядом и, чуть помедлив, сказала:
‒ Хм... Как-то странно ты запел. Ну-ка, проверочный вопрос... Скажи-ка мне, что лучше ‒ любить или быть любимым?
‒ Вот спросила! ‒ немедленно вклинился Паша, возбуждённо размахивая руками. ‒ Дураку понятно ‒ лучше, чтобы тебя любили! Какие возможности открываются!
Света с пренебрежением отмахнулась от него и попыталась перехватить мой взгляд. Я старательно скрёб им по потолку. Наконец, когда молчание уже неприлично затянулось, посмотрел ей в глаза.
‒ Ну, ‒ начал я, ‒ считай, что я тебя понял. Достойная позиция.
‒ Вы о чём это? ‒ Паша вертел головой, пытаясь прочесть что-нибудь по нашим лицам.
‒ Ты что, с-с-скотина, ‒ со зловещим присвистом начала, наклоняясь ко мне, Света, ‒ влюбился уже в кого-то? Ну-ка признавайся!
От волнения у неё на скулах выступили пятна. Я отпрянул, опешив, и, выставив вперёд ладони, примирительным тоном начал отмазываться:
‒ Что ты, что ты! Свят-свят-свят! С чего ты решила?
‒ Да с того, что раньше за тобой такого понимания ни грамма не было. Мычал бы, как Пашка. Признавайся немедленно!
‒ Э-э-эм... Может быть, ума прибавилось от удара?
‒ Да при чём тут ум! ‒ От волнения Света аж подпрыгивала на стуле. ‒ На этот вопрос и дурак правильно ответит, если он хоть раз был влюблён!
Упс, замаскировался, называется... Прокол на первой же беседе. И, что характерно, не на речи или незнании чего-нибудь, а на изменении личности. Было бы странно, если бы этого не произошло.
‒ Хм... ‒ Я уселся поудобнее, заодно выйдя из радиуса действия Зорькиных рук. Так, на всякий случай. ‒ Тогда, вероятно, мой организм уже готов в кого-нибудь влюбиться. Но ещё не влюбился. Эдакое предощущение возможности любви. Как такое предположение, а? Может такое быть?
Света некоторое время буравила меня взглядом, потом нехотя буркнула:
‒ Наверное, может... ‒ и сварливо полюбопытствовала: ‒ И в кого это ты собрался, интересно, влюбляться?
‒ О, разве тут можно предугадать? ‒ начал я вдохновенно впаривать, хотя рабочая гипотеза на эту тему возникла ещё вчера при просмотре фотоальбома. ‒ Как звезды лягут, от меня мало что зависит. Это же инстинкт ‒ он никого не спрашивает. Его не зовут, он сам приходит.
‒ Любовь ‒ инстинкт? Ну ты загнул, ‒ протянул Паша.
‒ Ни малейшего сомнения. Хотя, признаю, тут всё очень запутано. Для начала мы называем словом "любовь" два совершенно разных чувства. Они очень сильно различаются у мужчин и у женщин. По-хорошему, их надо было бы обозначать разными словами...
‒ Теоретик, ‒ фыркнула Света.
Ах теоретик! Во мне стремительно взметнулась тёмная волна гнева:
‒ У тебя, как и у всех женщин, на уровне генома зашита необходимость достичь важной для вида цели. Ну ты понимаешь, о чём я... А любовь нужна, чтобы ты достижением этой цели не манкировала. Этакий механизм, пресекающий излишнюю разборчивость в выборе отца для своего ребёнка. Время пришло, и всё ‒ цигель-цигель, ай-лю-лю, вперёд, исполнять свой долг перед видом. Нефиг перебирать варианты, бери что есть. Отсюда и "любовь зла, полюбишь и козла".
Паша аж прихрюкнул. Зыркнул, как ему показалось, незаметно на погрустневшую Зорьку и елейным тоном осведомился у меня:
‒ Как-как ты себя назвал?
‒ Как есть, так и назвал. Ни я, ни ты ничего собой ещё не представляем. Даже не козлы ещё, а так, козлята на выпасе. Ты сначала стань кем-то, там, глядишь, и высокого звания "козла" от Иры удостоишься.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
