Барон был выше меня на полголовы. Лысый усач лет шестидесяти, с плечами, отлитыми из стали, и шеей, вырезанной из куска дубового пня. Он стоял рядом с окном, подняв руки: оруженосец застегивал на нем кирасу с гравированной гадюкой.
Я быстро оглянулся из-под шляпы, молясь про себя, чтобы среди ближайших сподвижников барона не нашелся человек, с которым бы я знался по старым делам. Вроде бы... вроде бы никого нет.
Тут барон обратил внимание на меня.
— Где наши бумаги? — громогласно спросил он, вращая глазами в бесчисленных кровяных прожилках
Бумаги? Великая Торба, какие бумаги?
С моей щеки на шею соскользнула капля пота.
А ты думал, все будет просто, Фатик?
Голос у барона оказался неожиданно высокий, почти женский, но не того типа, что звенит и дребезжит, грозя расколоть ближайшие вазы.
Вместо ответа я — гори все огнем! — приложил к сердцу три пальца и глянул на барона в упор.
Он сморщился, и почти нехотя притиснул к груди три пальца — звякнули тяжелые перстни.
Да здравствует шаблонное мышление фундаменталистов!
— Сын мой... — веско произнес я, изменив голос так, как учил меня Отли, и подал руку для поцелуя. Барона передернуло. Он рыкнул, отвесив плюху оруженосцу, чтобы скрыть гадливость. Между нами, я и сам едва не передернулся — ненавижу, когда мне целуют руки, особенно всякие усатые рожи.
Двадцать человек не отрывали от меня глаз. Аудитория, чтоб ее...
— Пусть нас оставят.
— Нет! Я не имею секретов от... сподвижников!
Сподвижники согласно загудели: подлец умело играл на публику.
Гр-р-рит!
Я впился в него взглядом, припомнив Митризена, который таким же образом пытался вытряхнуть из меня душу... Совсем недавно это было, а кажется, что прошел целый год.
Спокойно, Фатик, без суеты...
— Пусть нас оставят, — молвил я тихо. — Барон, мои слова — только для тебя!
Он рыкнул, но я продолжал сверлить его взглядом. Минуту, не меньше, мы играли в гляделки, но мне было уже море по колено, я почти дошел до точки, за которой начинается амок. Не отпусти барон своих людей, я бы взорвался, ну а после... Думаю, жизнь Кракелюра я бы успел с собой захватить.
— Жизнь — дерьмо! — прорычал барон, когда последний человек выскользнул сквозь парусиновый коридор палатки.
Верно, а ты делаешь ее еще дерьмее.
— Отойдем от окна.
Он послушался, избрав для переговоров место рядом с бочкой.
— Хлебнете, вашество? — Барон вооружился простецким деревянным кубком, пропитавшимся сивухой так, что капало со дна.
Я сказал тихо:
— Не играй со мной, Кракелюр. Предостерегаю.
— Тьфу! — Он прикончил кубок одним глотком. — Жизнь — дерьмо! Ну, где бумаги?
— Нас захватили люди Багдбора. К счастью, бумаги я успел уничтожить...
— Гриттово семя! Багдбор знает, что вы...
— Нет. И — называй меня "мессир".
Он стряхнул вино с седых усов.
— Вот же крыса... мессир!
— Хвала Трехрогому, ты успел вовремя. Я облечен высшей властью, и говорю устами Престола Истинной Веры. Мы подтверждаем все прежние договоренности. Не подведи нас в решительный час...
— Тьфу! Тьфу и тьфу! Вы обещали бумаги, что удостоверят наши баронские вольности! Мы ждем их уже два дня!
— Опасен был мой путь...
— Тьфу, тьфу и тьфу!
— Мои телохранители едва отбили меня от разъезда людей сатрапа... Сейчас, когда его генералом стала Боевая Баба, Рондина Рондергаст, по дорогам Фрайтора стало опасно передвигаться.
— Да, баба... Опоясанный рыцарь! Позор всего, позор всему! Ее надо прижучить первым делом! Опасная сука... И сатрапа... Вашество, вы же вздернете сатрапа?
— Мы стопчем его лошадьми.
— А Багдбор?
— С ним проще. Его посадят в клетку для показа в Арконии... А потом... может быть, мы отдадим его тебе... в полную собственность.
Гадючий сын закатил глаза практически в экстазе. Наконец-то удалось ему потрафить.
— Да, да, да, этот святоша... это же он готовил заговор против наших свобод! Он хотел, чтобы мы платили тройные налоги в казну Церкви Чоза! Мы, землевладельцы, те, кто кормит всю страну!
Правда ли? Или это придумали арконийцы, чтобы посеять между вами вражду?
— А Фаерано? Нужно непременно удушить Аерамина Фаерано!!! Эта тварь подговаривает сатрапа урезать наши вольности, смотрит на наши земли, чтобы их захапать!
Я кивнул с легкой улыбкой:
— Мы сделаем из него живую мишень для стрел.
— Хорошо, хорошо!
Я сказал проникновенно:
— Новые грамоты будут вручены тебе сразу после разгрома сатрапа. Ты у нас на особом счету, Кракелюр...
— На особом? — встрепенулся он. — А что, есть другие?
Торба, это крепкий орешек, не чета кардиналу. Осторожней, Фатик!
— О да. Я разумею твоих сподвижников. Тех, кто решил всемерно поддержать приход истинной веры, прийти в ее лоно добровольно, покаянно и с распростертыми объятьями...
— Тьфу! Пускай будут три рога... Хоть четыре...
— Кракелюр!
— Э-э... — Он приложил три пальца к кирасе. — Вот. Я в полной мере... Вы понимаете, вашество... Мессир! Гриттово семя... И вас уважаю... А крестьяне у нас в кулаке — заставим их поклонятся кому угодно... Лишь бы не касалось баронских свобод ...
Быдло ты конченое, сказали мне пьяные глаза Кракелюра, быдло молодое да раннее, чтоб ты сдох.
Все же, не так он и умен — все чувства напоказ.
— Ты вознесешься высоко и быстро, — сказал я. — Верь мне, Кракелюр. Но горе тебе, если ты нас подведешь! Горе, если пойдешь на попятную в решительный час! Повтори, как ты будешь действовать на поле Хотта?
— Тьфу!.. Я ж не забыл! Смешаю ряды, как вы и приказали, тьфу, тьфу! Справа от меня будет церковная гвардия Багдбора... слева щенки сатрапа... Рыцари Чоза у реки... Так условились на совещании у сатрапа... Когда сыграют атаку, наша конница двинется наперерез полкам Багдбора. Мы смешаемся с церковниками на всю глубину их рядов, и расстроим их порядки, замедлив их атаку. Одновременно мы откроем под ваш удар левый фланг войск сатрапа, и при этом, как велено вами, никуда не двинемся в поля Хотта... Говорят, людей сатрапа поведет в бой Боевая Баба! Чтоб ее удар хватил! — Он отдулся, вытер пот и опрокинул еще полкубка. — Пешие ополченцы моего войска в это время начнут отступать, оголяя фланг этой бабы еще сильнее. Тьфу!
Я сложил два и два. Предатель не знает о предателе. Войска двух фракций не пойдут в атаку, смешают ряды... А если предположить, что предателем является также Фаерано и его храмовники? Он, как и остальные предатели, не знающие о том, что есть еще предатели, не пойдет в атаку, а его войска постараются смешать ряды других партий, и на поле Хотта воцарится хаос... Аркония использует предателей втемную, как марионеток... В груди похолодело. Кажется, Престол задумал что-то страшное. Страшное до безумия.
— Вы не отказываетесь от своих слов? Вы дадите нам пограбить Синьорию, мессир? Ведь мои люди в городе только и ждут сигнала к началу битвы, чтобы открыть вам ворота! Их там четыре сотни...
Великая Торба!
Мои руки мимо воли дернулись к горлу барона, но в последний момент я остановился, сделал неопределенный жест.
Ситуация усложнилась еще больше. Значит, люди барона в столице. Как только начнется битва, они пустятся во все тяжкие, это ясней ясного... Пойдут на Синьорию, в которой с гулькин нос охраны, ибо все, кто способен держать оружие — на поле Хотта. Будут грабить, насиловать, убивать... Ну а фундаменталисты решили не даровать милости никому — они вырежут на поле Хотта всех предателей, и не предателей тоже, всех, кто имеет касательство к власти во Фрайторе... И, наверное, даже горожан не пощадят — ведь столица, это главный рассадник ереси, по их суждениям. Тут больше всего храмов и клира, а значит — больше всего еретиков. Проклятие!
Спокойно, Фатик, спокойно!
Решай — и решай быстро. Ты идешь с гномами в Сэлиджию ради двух эльфов... Или — зная теперь, как обстоят дела! — все-таки попытаешься остановить войну, а лучше — выиграть ее, чтобы спасти несчастную страну, властители которой увязли в предательстве?
По моему виску скатилась капля пота. Я постараюсь сделать и то, и это. Помогу Рондине и сатрапу выиграть войну — и одновременно выручу Виджи, чтобы никто не сказал потом: Фатик предпочел спасти свою женщину, и бросил на растерзание целую страну. Да, так и будет. Значит, вывожу Кракелюра на чистую воду, иду к Рондине, а после — бросаюсь в Синьорию вместе с гномами.
Кракелюр сказал, глядя на меня с тревогой:
— Сатрап пустит в атаку элефантерию... Кроутеры вряд ли справятся с ней... И еще эти гномы с дымовальной машиной... Я слышал, это оружие престрашное и опасное...
— Элефанты не твоя забота. А гномы... Гномы — наши тайные союзники, мой дорогой Кракелюр. Верь Престолу.
— Ох... вот как...
— Именно так и никак иначе, барон.
— Сатрап чокнутый, он точно чокнутый! Он готовил заговор против наших свобод. А Боевая Баба запытала всех магов!
— Тем лучше для нас. И проще.
— Мессир, я могу сказать своим людям, что Синьория...
Мразь!
Оскал, помимо воли исказивший мое лицо, я вовремя преобразил в свирепую улыбку. Если я дам запрет на грабежи, он меня заподозрит... Гритт! Мне придется...
— Конечно и безусловно! Но только на сутки!
— О, мессир! — Вот тут он решил чмокнуть мою руку от чистого сердца, но я брезгливо отдернулся и покачал пальцем:
— Учти, Кракелюр, ты у нас на особом счету! Не оступись в решительный час!
— Мессир!
Я провернул трюк с двумя списками и спрятал их за пазуху. Вот и новые доказательства для Рондины...
— Теперь самое важное, барон. Нам нужно, чтобы ты вывел свою армию в поле, а затем с десятью своими ближайшими сподвижниками прибыл в шатер сатрапа, и оставался там до самого начала общей атаки.
Кракелюр отшатнулся:
— Зачем?
— Не задавай вопросов. Делай, что велят. Верь Престолу. Учти, ни один волос не упадет с твоей головы! Там везде наши люди!
— Ваши...
— Наши. Когда сатрапа будут убивать... — Я в упор посмотрел на него. — У нас большие планы насчет тебя, барон. Очень, очень большие, — примерно как задница элефанта, мог бы я добавить. — Ты вознесешься высоко и быстро. А может быть даже... наденешь корону герцога!
Он содрогнулся, в глазах засверкали рубиновые огни:
— Корону...
— До Престола дошли слухи о твоих новшествах, о том, что ты творишь на лоне природы, э-э, — я пощелкал пальцами, — твои инновации! Престол впечатлен! Клеймление крестьян, например! Мы-то их только порем...
Гадючий сын оживился:
— Да-да, это же скот, быдло! Каждый сверчок знай свой шесток! А мы — элита... Рождены, чтобы править скотами!
— Именно, барон! Отрезание ушей беглецам нам также очень понравилось...
— На моих землях дети работают с семи лет! — Он произнес это с гордостью. — А если дети плохо работают, мы отсекаем им пальцы.
Вот этот барон, подумал я, сдерживая ярость, его ведь даже не царапает совесть, он живет в своей скорлупе, которая сияет святостью — в его глазах. Для себя он чист и свят, он все делает как надо, и даже заведомо подлые поступки оправдывает необходимостью, и — самое страшное — тем, что ему можно их совершать, ибо он стоит выше большинства смертных, которые недостойны даже носить подол его мантии, стоит выше уже по факту благородства своей крови. Он дворянин, он велик и почти всевластен! Исправить подобных людей невозможно: если умные правители хотят изменить жизнь в своей стране в лучшую сторону, они просто рубят таким людям головы.
— Ну вот же, вот! — кивнул я. — Чудесные инновации, за-ме-ча-те-ль-ны-е! Ты именно тот управленец для обширных земель Фрайтора, что нужен Престолу... А теперь — пусть нам дадут лошадей и выведут из лагеря. Престол хочет навестить гномов. Да, сын мой, у нас везде дела...
Он кивнул — молча, потрясенный. В своих фантазиях он уже примерял герцогскую корону.
* * *
Вместе с подопечными я подъехал к ставке сатрапа и предался в его руки.
23.
Легче сидеть на тлеющих углях голым задом, чем пролеживать бока со связанными конечностями и заткнутым ртом между армиями, которые вот-вот пойдут в атаку.
Какая-то мелкая тварь заползла мне за шиворот и деловито спускалась по груди.
— Ы-ы-ы... — прогудела Крессинда, сдвигаясь ближе ко мне. Она без всяких усилий тянула за собой Монго, который — вот же черт! — приходил в себя на глазах. Грэмби дал ему хорошее лекарство: физиономия нашего наследника имела вид недоспелого помидора — нечто бледно-красное с быстро спадающей прозеленью, да и веки подрагивают, вот-вот очнется.
Рондина велела скрутить нас спина к спине, каждому в рот насовать тряпок и обвязать их веревками, чтобы даже перемолвиться словечком не могли. Месть оскорбленной женщины, блюдо, охлажденное до невозможности. Я, знаете, тоже ее связал, когда драпал от ее притязаний, а было это... ох, как давно это было: семь лет назад. Ну, иначе бы она меня остановила — чтобы женить. Головокружительный роман и скоропостижный брак в финале — нет, спасибо, я лучше убегу. Я еще подумал тогда — почему именно сильные женщины пытаются навязать мне свою волю? Неужели я настолько слаб? Или настолько правилен? Но Рондина не выглядела дамочкой, которой нужен мужик-мямля (кем я, разумеется, и не был), тем не менее, она хотела повязать меня путами брака, так сказать, лишить воли и соединить с собой навек в земной... как ее там, забыл... Ну, примерно как графиня дар Конти.
Что же они во мне нашли?
Черт их разберет, этих баб... А уж если баба Боевая — то и вовсе мрак, немнота (помесь темноты и немоты) и неизвестность.
Позади меня была Имоен (старину Фатика преследовало ощущение, что к его спине привязали трепетную лань). Я задумчиво жевал кляп и, сопя, смотрел, как армия фундаменталистов выходит на позиции для атаки в жарком послеполуденном мареве.
— Ы-ы-ы! Ы! — подбодрил я отряд.
Крессинда прожгла меня взглядом. Кажется, она придвигалась, чтобы попытаться пнуть меня связанными ногами. Не слишком хорошая идея, поскольку каблуки ее сапог были со стальными подковками. Густые светлые волосы гномши растрепались, в них набился сор: пыль, комочки земли и трава.
— У-у-у-у! — провыл Грэмби, привязанный к Скареди и Альбо. Старый абортмахер тоже меня ненавидел. Ну, прости, дружище, за сломанную челюсть! Вот тебе слово: до последнего часа я буду каяться в этом грехе... Только закавыка в том, что жить нам осталось минут тридцать, не больше.
Мне адски хотелось почесаться.
Неподалеку от нас высился холм, покрытый цветущим разнотравьем, там летали шмели и порхали бабочки. На верхушке холма мирно покачивался в петле старой виселицы раздувшийся покойник — генерал Трауч. Зрелище не слишком приятное, ибо над его лицом как следует поработало воронье. С другой стороны — поучительное: вот, дескать, глядите, что бывает с теми, кто не справился со сложной математикой битвы. Бедняга, разве мог он знать, принимая командование армиями, что в прогнившем Фрайторе предатель гнездился на предателе?
