Меня ждал завтрак. Яичница, поджаренные ломтики ветчины на хлебе. Кажется, все это приготовила Имоен. Что бы я без нее делал... Вдобавок к завтраку я получил странные взгляды моих праведников. Они словно что-то... готовились мне сказать. Хотели — но пока не решались. Пока я дрых, они, мне кажется, успели о чем-то перемолвиться. Гритт, что, снова настал день хреновых сюрпризов? Имоен, Виджи, принц, Крессинда... и даже Монго, который уже пришел в себя и внимательно смотрел на меня, немо шевеля губами. Все они знали некую общую тайну, которую собирались мне поведать, и я готов был заложить последние исподние штаны, что суть этой тайны меня бы ошеломила. Один Альбо сидел с отсутствующим видом и что-то бормотал себе под нос. Его освободили от пут, и это мне не понравилось. Не нравились мне его разговоры от имени Гритта...
На всякий случай, я вновь велел его связать, а вернее, просто опутать веревками, чтобы они не нарушили кровоток. Он не оказал сопротивления. Потом я занялся гаремом, чувствуя на затылке внимательные взгляды моей четвертушки. Выяснилось, что девицы поставлялись Фаерано не просто так — он занимался эстетическим коллекционированием красивых женщин, и не жалел на это огромных средств. Красивых девушек свозили к нему со всего света, похищали, покупали, везли через страны, где запрещена работорговля (за взятку это сделать проще простого, поверьте).
Они и правда были красивы. Все до единой. Безумно чувственны, ярки, они жалили взгляд помимо воли даже в килтах и рубахах. В любом сообществе выделяются лидеры, были они и в гареме. Донни и Валеска. Валеска назвалась дочерью видного чиновника из Талестры, а Донни утверждала, что она — подлинная принцесса из пограничного с Талестрой Одирума. Она говорила громче всех, а затем — я упустил зерно конфликта! — обозвала Валеску мокрой курицей и вцепилась ей в кудри.
Старина Фатик растерялся. Зато не растерялась Виджи. На все про все ей понадобилось несколько хлестких фраз и две пощечины, которыми она наградила Донни и Валеску.
Моя... кошка!
После завтрака мы двинулись к Зеренге и катили до самых сумерек. Я ехал и не думал о том, кого оставил за спиной. Мое оружие сыграло свою роль, и я старался забыть о нем поскорее.
Привал. Костры. Трапеза. Мои праведники снова мне ничего не сказали, но я был уверен — они собирались сказать мне что-то крайне важное и — исключительно неприятное для меня.
Однако — не сказали.
Может быть, скажут утром?
Ночью в фургон, где я устроился в гордом одиночестве (начальник похода может себе позволить диктаторские замашки), проскользнула Виджи...
31.
Объятия...
— Фатик?
— М-м-м... да?
— Это он, шрам, который оставил тебе кроутер?
— Он, Виджи.
— Тот, к которому ты допускаешь только любимую женщину?
— Да.
— Фатик, можно, я...
— А ты точно этого хочешь?
— Можно?
— А разве эльфийки этим занимаются?
— Можно?
Я запустил пальцы в ее густые волосы.
— Да...
* * *
Она мурлыкала мне в ухо. Большая счастливая кошка, упрятавшая до времени свои коготки.
Я повернул голову. Мурлыканье тут же смолкло. Виджи приоткрыла один глаз, внимательно глядя на меня. В полумраке мне почудилось, что зрачок у нее и правда кошачий.
— Пожалуйста, помурлычь еще.
Кончик ее острого уха зарделся — я ощутил это под своими пальцами.
— Не получается... Оно само, Фатик... помимо воли... когда я...
— Когда ты — что?
Она ткнулась носом мне в плечо и тихо рассмеялась серебряным смехом.
Чуть позже, устроив голову на моей груди, она вновь завела медовую кошачью песню. Ее чувства смешивались с моими в один поток, временами бурный, временами — тихо шепчущий под музыку звезд. Так продолжалось до самого утра. Утром она спросила, почему на моей груди больше нет татуировки.
Я открыл ей правду.
Талаши ошиблась. Бедный кот едва успел спастись бегством от разъярившейся кошки.
Я подхватил панталоны и выкатился из фургона, успев обзавестись счетверенными росчерками царапин от ногтей Виджи на щеке и поперек груди. Упав, вскочил, и удачно попал ногой в штанину с первого раза.
Над моей головой свистнул меч. Клянусь вам, еще вот столечко — и клинок снял бы с меня скальп, а может, и верхушку черепа.
Я не стал ловить бабочек и, как был одной ногой в панталонах, помчался к ближайшему дереву. Добавлю, что лагерь уже пробудился, и кое-кто из девиц как раз, позевывая, выбирался из палаток. Мой вид их взволновал, они, ахая, округлили рты, и тут же прикрыли их ладошками.
У дерева я оглянулся: меня преследовал клинок и острые малиновые уши, торчащие из разлохматившейся золотой гривы.
И глаза. Огромные серые глаза с черными, как сама смерть, зрачками.
Великая Торба!
Меня едва не настиг удар меча, но я ловко укрылся за деревом (это был вяз — мрачный и старый, он тоже, казалось, смотрел на меня враждебно). Мы принялись кружить вокруг древесного ствола на рысях, причем Виджи, пронзительно шипя по-кошачьи, пыталась то достать меня мечом, то лягнуть босой ножкой. Ее нагота была дерзкой, совершенной, прекрасной...
Девицы ахали, старина Фатик что-то блеял, волоча на лодыжке панталоны и отсвечивая всем, чем меня (местами — щедро) наградила природа.
Страшная женская месть!
Затем, устав от забега, Виджи остановилась на некотором расстоянии от дерева. Вовремя: мои панталоны как раз зацепились за корень.
Я осторожно выглянул с другой стороны вяза, дергая ногой, чтобы освободить панталоны.
Ну и что сказать?
"Родная, я люблю только тебя?"
— Ты... — воскликнула она, тяжело дыша. — Ты!
— Я, родная...
— Как... как ты мог?
— Мог... не мог... иначе... я... Она богиня, у меня не стало сил сопротивляться. Чародейство, магия!
— Магия? — Она взмахнула мечом. — Магия грудей? Магия задницы?
— Ты не понимаешь...
— Я? Я чего-то не понимаю?
— Нет, ты понимаешь все!
— Значит, я способна понять, что ты — просто похотливый сукин сын?
— Да, то есть — нет. Все не так как ты думаешь!
— Значит, я и думаю неправильно?
— Правильно, Виджи, правильно!
Крылья ее дивного носа трепетали.
— А если правильно, то скажи мне — кто ты?
— Я! Я, Виджи, это я!
— Бабник и пьяница, как я поняла это еще в вашей конторе!
— Да нет же, я не пью с начала похода, я ведь дал тебе зарок!
— Зато с женщинами можно развлекаться, да?
— Эта богиня...
— А, ну конечно, дело другое — богиня!
— У меня не было к ней чувств!
— Конечно, простая похоть!
— Да нет же, дело шло о спасении мира!
Весь бивак слушал наш диалог с живейшим любопытством. Из палатки высунулся щетинистый Олник, над которым нависла Крессинда. Оба были... не сказать, что хорошо одеты. То есть — они вообще не были одеты, но я отметил этот факт лишь краешком сознания.
— Зачем ты это сделал? Чем ты думал? — Ее подбородок подрагивал — верный предвестник подступающих слез.
— Я был как под чарами! У меня отобрали волю! Подумай сама — нашему миру... нашему счастью остался ровно год... Даже меньше!
— Где он? — вдруг вскричала она. — Покажи мне его! Если ты солгал! Если ты только солгал!
— Сейчас принесу, — сказал я, ощупью натягивая панталоны. Я вернулся в фургон, обойдя Виджи по широкой дуге, и принес пояс. Мои щеки горели, царапины саднили. — В потайном кармашке, — проговорил я, и сам добыл зерно Бога-в-Себе. — Я связан теперь с не рожденным богом одной нитью. Как и с тобой. Утратив кого-то из вас, я умру. Э-э... опусти меч, родная!
Виджи приняла зерно Бога-в-Себе и стиснула его в кулаке, что-то беззвучно проговаривая. Три минуты ничего не происходило, затем ее тело сотрясла дрожь, и словно бы лучи — едва видимые розовые лучи веером разошлись по земле из-под ее сжатых пальцев.
Альбо страшно завыл, дергаясь в своих путах.
Виджи пошатнулась и бросила зерно мне под ноги.
— Ты не солгал, — сказала она, тяжело дыша. — Хотя бы в одном ты точен: это артефакт, наполненный такой мощью, какой давно не знал наш мир...
Монго проговорил что-то странное.
Старина Фатик осторожно коснулся царапин на физиономии:
— Я его зачал... как я уже говорил... Все произошло помимо моей воли.
Виджи шикнула, как делает кошка: пшшшш!
— Мне все равно! Я не могу и не хочу определять его природу... Он слишком силен и страшен. Его нужно бросить в яму Оракула?
Старина Фатик подтянул панталоны.
— Я должен сам туда прыгнуть... Это врата на Небеса. Да, вот так странно — прыгнуть вниз, чтобы попасть наверх. Дальше мой путь лежит к Источнику Воплощения... Дело — проще пареной репы и вареной моркови. Я сработаю быстро.
— Значит, мы продолжим путь к Оракулу, — промолвила моя четвертушка непререкаемо и громко, так, чтобы услышал весь лагерь. — Спрячь артефакт и больше не смей показывать его мне.
Яханный фонарь, а я что, хвастался им, что ли?
— Но мы и так идем к Оракулу? — не понял я, поспешно пряча зернышко в пояс.
— Идем. Но не смей требовать от меня, или кого-либо из отряда, ответов, зачем и почему мы туда следуем!
Гритт, а я так давно собирался устроить пристрастный допрос... Одного пришпилить к дереву, другую — высечь по мягкому месту...
— Знаешь, Виджи...
— Дай мне слово, что не станешь нас допрашивать!
— Но...
Она шикнула разъяренной кошкой: пшшшш!
— Дай слово, Фатик!
Я заглянул в ее глаза и отступил. Если хотя бы так мне удастся загладить вину...
— Даю слово, что до самого Оракула не стану спрашивать вас ни о чем.
— Слово варвара Джарси.
— Слово варвара.
Она вздернула подбородок и направилась к фургону, неся свою дивную наготу с безмолвной гордостью.
Монго, высунувшись из палатки до половины, взирал на мой пояс, губы его шевелились.
Опять сочиняет стихи на ходу?
Вечером Виджи собрала отряд Альянса — всех, кроме Альбо. Отойдя в сторонку, они о чем-то переговаривались. Нас с Олником, гномов, гарем, естественно, к совещанию не допустили. Совещание длилось, наверное, минут двадцать, и не было особенно бурным. Я видел, как все члены Альянса почти одновременно кивнули.
— Мы идем с тобой к Оракулу, Фатик Джарси, — сказала Виджи, вернувшись ко мне.
Слова ее прозвучали торжественно.
Гритт, они ведь и наняли меня затем, чтобы я провел их к Оракулу!
Если они хотели меня запутать, то у них получилось.
* * *
Затем произошло ужасное.
Виджи захотела, чтобы я постоянно правил фургоном, в котором находился гарем. Я отбрыкивался. Виджи настаивала. Наконец она сказала, что просто не двинется с места, пока я не соглашусь. Я сдался.
За невольную измену с богиней меня постигла страшная женская месть, говорю же!!!
32.
— Фатик!.. Да проснись ты!
— А?
Я вскочил, оглядываясь в поисках знакомого голоса. Кругом белым-бело.
Локус Лигейи-Талаши. Я одет.
Но где сама богиня? Уж теперь я зажмурюсь, если она явится в образе синекожей обольстительницы.
— Ты спишь, — прошелестело над ухом. — А я проснулась. Не оглядывайся. Я... не могу... сформировать свой вещественный образ. Слишком мало сил.
— Тебе плохо? Ты умираешь?
— Н-нет... Плохо... Мне тяжело пробиваться к тебе сквозь кокон отражения, поставленный... Ты знаешь о Князе Тьмы. И он о тебе знает. Молчи и слушай.
— Говори.
— Линии твоей судьбы изменились. Будь очень осторожен у Оракула. Скорее всего, ты там умрешь...
Великая Торба!
Я передернулся.
— Поясни!
Голос богини, кажется, звучал теперь прямо в моей голове. Слабый голос, полный одышливых пауз.
— Твои шансы на успех нашего дела тают с каждым часом. Торопись... Но ты все равно опоздаешь.
— Не понимаю. Ты можешь говорить прямо, Талаши?
— Н-нет... Иначе все линии твоей судьбы сойдутся на твоей гибели...
— Гри... Яханный фонарь! — Я тяжело задышал. Все-таки я ни черта не смыслю в женской логике, и тем более — в логике женщин-богинь. — Уж если я там помру, не исполнив задуманного, за каким хреном мне туда идти?
— Я не могу сказать... Хаос готовится поглотить твой мир... Магия исчезает и преображается... Бойся... Бойся волны! Когда вы прибудете в Ридондо, садись на корабль, заплатив любую цену... У вас останется времени... Не медли в Ридондо... Лишь только вы увидите крыс, городу останется немного... После — смерть. Не медли!..
Я бы, конечно, заковыристо выругался, вот только что-то в голосе богини заставило меня прикусить язык.
— Талаши, тебе... больно?
— Ос-ставь...
— Ладно. Значит, с прыжком в Оракул у меня не сложится?
— Вероятно.
— Кто-то еще умрет в Облачном Храме?
— Многие... Ты слышал про Охотника Борка?
— Борк?.. Нет, не слышал, кто это?
— Он — левая рука Вортигена. Существо, в котором сейчас от демона больше, чем от человека. Так же, как Гродар был направлен вслед за Фреем, Борк направлен вслед за Гродаром на Южный континент... Молись, чтобы вы не столкнулись в Зале Оракула. Это существо невиданной силы и мощи, но вместе с тем — дьявольски хитроумное...
— Я намерен обогнать Гродара, не говоря уже о Борке. Скажи, у меня есть шансы сделать это?
— Д-да...
— Я ведь должен завести весь свой отряд туда, в Зал Оракула, чтобы они услышали ответ на проклятый вопрос, понимаешь?
— Н-нет... Это н-не обязательно... но это уже предначертано. Как и твоя встреча с Зодчим...
Зодчий? Я напряг память. Зодчего упоминал Квакни-как-там его, когда я в горячке лежал в пещере.
— Кто такой этот Зодчий?
— Я не могу тебе сейчас сказать...
Яханный фонарь!
— Черт... Что еще ты не должна мне сказать, Талаши? С моим отрядом — наследник престола Фаленорской Империи! Отряд должен добраться до Оракула, чтобы задать ему вопрос! И я, Гритт, уже понял, хоть ты и не желала мне рассказывать, в чем суть вопроса! Оракул подтвердит, что Монго, он, мать его за ногу, истинный наследник. Вот зачем я тащу к Оракулу и людей, и эльфов, и гномов: все они представители сил Альянса, и все они должны услышать ответ, чтобы донести его своим.
— Нет.
Я обмер.
— Как это — нет?
— Они лгут, но эта ложь... обернется правдой.
Мне показалось, что невидимые белые стены локуса начали вращаться перед глазами.
— И Виджи лжет? Я имею в виду — продолжает лгать мне сейчас?
— Д-да...
— Но эльфы... "Эльфы не лгут", хотел я сказать, но вовремя вспомнил, что в моем мире нет никаких эльфов, и слава Творцу, что нет, иначе, я думаю, мы, люди, давным-давно бы передохли. В мире эльфов, мире Агмарта, людей не было. Свободных людей не было. Опустим. — Виджи лжет? Почему?
— Клятва. Они принесли общую клятву в начале похода, и не могут открыть тебе правды. И не пытайся спрашивать — ни один из них ничего тебе не расскажет, пока вы не окажетесь у Оракула! Но сейчас клятва работает на тебя.
— Не понимаю.
— Сейчас они идут с тобой... ради тебя...
