Волшебник

— И что же такого ужасного в карьерном росте? — Тон оставался по-прежнему ехидным, но интерес был неподдельный. — Тем более на кафедре теоретической магии?

— Третий курс. Пятый круг. Десять раз из десяти — без срыва и без отката, — по мере того, как я говорил, лицо вахтёра становилось всё серьёзнее, и я нанёс добивающий удар: — Полчаса на одно заклятие. И неделя на восстановление резерва с нуля до полного.

"Добил" я его на славу, он даже крякнул, а я продолжил:

— А оценки у меня... — Я хмыкнул. — Самая высокая по теории — девять баллов по стихиям, зато в поле — десять-одиннадцать, а по стихиям однажды все двенадцать выбил! — Гордость моя была вполне заслуженной, максимальный балл получить и так-то не просто, а стихийные плетения к тому же считаются сложнее и опаснее прочих.

— Ну что же, ситуацию я понял. Душа просит подвигов, а судьба упорно подсовывает рутину. — Вид у вахтёра сделался понимающий и чуть грустный. — Значит, так, знаешь анекдот про "ложиться надо прямо сейчас"? Отлично, вот и приходи завтра к полудню с бумагами, будет тебе учёба в Академии и контракт с экологами. Моё слово твёрдое.

Сказать, что я удивился — это сильно преуменьшить. Я реально ох... ох, как сильно был поражён! В голове у меня сразу возникло множество вопросов, я даже открыл было рот, но оперативно закрыл. Очевидно, что это была проверка. Если я действительно хочу заключить контракт и учиться в Академии, то смогу за оставшиеся часы разобраться со всеми делами и забрать бумаги, а если нет — значит, не очень-то и хотел, а зачем им такие работнички? Так что рот я закрыл, развернулся на 180 и помчался в школу — до закрытия оставалось часа два, а директор всегда уходит на полчаса раньше.

* * *

Директора я застал и даже смог к нему прорваться. Даже не пришлось устраивать безобразия — по дороге мне в голову пришёл и такой способ быстро предстать пред светлы очи школьной администрации. А вот разговор не задался с самого начала...

Делов-то всего ничего: принять от меня заявление о добровольном досрочном отчислении, убедиться, что я в своём уме, поставить резолюцию "не возражаю" и выдать указание секретариату отдать мне на руки личное дело, чтобы я его завтра с утра забрал. Ситуация, конечно, довольно редкая: мало кто вдруг берёт и бросает учёбу посреди семестра, обычно сессию всё-таки сдают, чтобы год не терять... но ничего исключительного нет, мало ли — бабушка померла или в другой город человека переводят волею судеб. Однако Селиван Мефодиевич моё заявление принимать как-то не спешил и всячески разглагольствовал на тему того, что, мол, современная молодёжь совсем испортилась, о будущем и не думает, а без образования, тем более одарённому.... Это было довольно странно — обычно ему на студентов плевать с высокой башни, и я долго удивлялся, пока не понял, что он тупо хочет с меня что-нибудь поиметь, но пока не знает, что. Ибо ни бабушки, ни даже родителей у меня нет, внезапно помирать больше некому, значит, всё происходящее — моя личная инициатива, а раз так — значит, я, видимо, нашёл способ быстро и наверняка окупить все потери, связанные с досрочным отчислением. А это деньги, а раз это деньги — то он их тоже хочет. Эта логика была настолько извращённой, что, похоже, соответствовала действительности — взгляд у Веселова, вопреки фамилии, был ни разу не весёлый: немножко жадности, немножко пафоса, и много-много холодного расчёта. Вообще, я человек довольно циничный — рано лишившись родителей уже успел повидать мир с изнанки — но тут мне стало до того противно, что я слегка презрительно, ровно дворянин какой, спросил:

— Сколько?

Директор, судя по всему, никак не ожидал от меня такого прямого вопроса, и не думая брякнул:

— Золотой.

Сумма была настолько наглая, что в нормальной ситуации я бы, наверное, полчаса глазами бы хлопал и искал нужные слова... Но здесь и сейчас все мои эмоции напрочь вымерзли, и я спокойно, с той же интонацией ответил:

— Тогда мне проще вынести вот это окно и сказать вслух, что я о вас думаю. Ремонт со всеми штрафами вместе обойдутся мне меньше серебряного, а наказание за оскорбление администрации — немедленное отчисление, так написано в уставе. — Этот пункт устава все студенты знали очень хорошо, ибо каждую сессию как минимум пара попадалась преподавательскому составу в момент искреннего обсуждения свежезаваленного экзамена — с соответствующим результатом: директор свою фамилию отрабатывал исключительно на ниве чёрного юмора. — Но в этом случае вам придётся минимум три дня сидеть на сквозняке: школьный рабочий болеет и вернётся не раньше понедельника.

— Сопляк! Да ты знаешь! — Директора душило возмущение... или жаба, что показалось мне более вероятным.

— Одну минуту, я только дверь открою, чтобы Надежда Евгеньевна слышала. — Продолжил я тем же тоном и шагнул к двери, за которой сидела Кулакова, личная секретарша директора — матёрая тётка лет тридцати, с неплохой ещё фигурой, но таким выражением лица, что от одного её взгляда тараканы дохли, наверное. Тем не менее, если верить слухам — бессменная любовница директора... — Без свидетелей мне могут не поверить, что я и вправду...

— Стой! — Перебил меня директор на полуслове. Всё возмущение с его лица куда-то испарилось, хотя злость на мелкого нахала, которым он, несомненно, меня считал, осталась. Главное же место досталось всё тому же холодному расчёту. — Скажи честно, почему ты уходишь?

— Я же сказал: госконтракт, надо завтра в полдень быть у них с бумагами...

— Это я понял. Я спрашиваю — почему? А эту сказочку про подвиги можешь не повторять. — Снова перебил меня директор.

Я тяжело вздохнул. Некоторые люди принципиально не могут поверить, что другим может быть интересно хоть что-то кроме денег и власти, вот и директор мой рассказ про "душа жаждет подвига" воспринял исключительно как дурацкую отмазку... она же — "официальная версия". Мыслей в голове не было, а директор, похоже, решил упереться и не отпускать меня ни за что. И если я не смогу уйти сейчас так, как хочу — мне придётся уйти сразу после сессии (если повезёт её сдать, ага), ибо житья мне здесь не будет точно... А что если...

— Кафедра теоретической магии — это сначала ещё три курса учиться, потом два-три года стажёром-аспирантом и лет пять-шесть кандидатом, и только потом — доктор... И, может быть, ещё лет через десять-пятнадцать — профессор, если место освободится и если старики меня пустят. А тут — новое, только что созданное министерство. На многое я не претендую, но хотя бы нет стариков, и никто не будет мешать... — Я чуть не сказал "работать", но вовремя прикусил язык. "Работать" он не поймёт, а вот "делать карьеру" — уже не скажу я, чтобы не врать. Так что пусть будет недомолвка. Оно и к лучшему.

Взгляд директора резко погрустнел. Такая мотивация в его систему ценностей вполне укладывалась. Довольно рискованно, нахально и немножко наивно — но в целом, вполне прагматично, особенно для молодого человека с амбициями. И понятно, что сейчас с меня особо ничего не стрясти — я не нашёл золотое дно, как ему подумалось сначала, а просто решил рискнуть и сыграть по-крупному, в расчёте на возможные перспективы позже. Ему, с его уже вполне устоявшейся и сытой жизнью, такой риск категорически противопоказан, а вот для молодого студента без связей и гроша за душой — очень даже. В случае успеха я получу докторскую должность (и оклад!) минимум на пару лет раньше, чем мои сокурсники, и никакие подковёрные интриги не помешают мне потом получить должность профессорскую — опередив сверстников ещё больше. Если же государственная карьера не задастся — всё равно среди колдунов конкуренция гораздо меньше, так что даже при самом неудачном раскладе я получу докторскую должность не сильно позже сверстников-чароплётов — и минимум вдвое лучшие шансы на профессорскую.

— Так, иди к чёрту. Десять серебряных и завтра с утра твоё личное дело тебя ждёт. А если вздумаешь бузить — вызову полицию и тебя засадят до выяснения, ты никуда не успеешь, а из школы тебя выставят уже по статье. Всё понял?

"Клятый вымогатель. Я тебе это ещё припомню!" — дал я себе мысленно страшный зарок... Выложил на стол стопку медных полтинников, несколько гривенников, а рядом высыпал кучку "пуговиц" — насколько помню, в сумме десятка получалась точно, даже, наверное, полсеребрушки сверху, но пересчитывать не стал, побрезговал. Директор, однако, брезговать не стал, а сгрёб монеты в свой кошель — и даже с некоторой поспешностью, явно углядев лишние и как будто опасаясь, что я потребую сдачу. Меня аж передёрнуло от такого скупердяйства, не ожидал я от нашего директора — всё-таки, уважаемая волшебная школа, не в каком-нибудь захолустье... Нет, решительно не понимаю!

Выйдя из школы я бесцельно брёл по парку и думал, что мои сегодняшние действия — это или самая большая удача, или самая большая глупость в моей жизни. С одной стороны — жизнь старая, понятная и предсказуемая: учёба, армия, кафедра, аспирантура, женюсь на дочке какого-нибудь доктора (а то и профессора), сам стану доктором, заведу детей, если повезёт — выйду на пенсию профессором... А с другой — жизнь новая и абсолютно непонятная: учёба в Академии, работа в непонятном "министерстве экологии". Почему-то я верил вахтёру, что скучно там не будет, в буклете обтекаемо говорилось про "исследование диких земель и их обитателей в естественной среде". Из обитателей там только всякая мелочь, вроде белок и диких кошек, да твари... "Они что, тварей собираются изучать?!!" — вдруг дошло до меня... — "Да уж, это точно скучно не будет! А глупость это или удача — видно будет потом, скорее всего, хватит и того, и другого, ещё и что-нибудь третье до кучи нарисуется!" — на этой оптимистичной ноте я понял, что проголодался и потопал опять к Вано, заесть стресс, тем более, что время ужина уже даже как бы наступило... Даже, скорее, довольно позднего ужина — разговор с директором оказался заметно длиннее, чем я думал, да и пробежка по канцелярии тоже порядком затянулась...

— А вот скажи мне, уважаемый дедушка Вано, почему в жизни всякая фигня всегда косяком прёт? — спросил я, сделав паузу между второй и третьей порцией. Клиентов, которые посидеть, а не что-нибудь с собой завернуть, уже не осталось, и Вано перебрался за мой столик — поболтать. — Вот сегодня утром жизнь была прекрасна: предпоследний курс, ещё полтора года — и выпуск, и даже есть разные варианты, интересные и не очень... И вдруг — как кран перекрыли. Препод, который лабы ведёт, заболел, поставили вместо него приблудного аспиранта, только вчера приехавшего, он мои плетения как увидел — так сразу давай орать, что так нельзя, что сейчас всё рванёт, и вообще, мол, меня и на первый-то курс брать нельзя было... Ну я его и послал — у меня ни срывов, ни отдачи никогда не было, а он меня выгнал и лабу не зачёл... И в деканате сказали, что раз преподаватель сказал — значит, так и есть, лабу потом пересдавать придётся... А потом ещё наш стихийник сказал, что отсутствие срывов — это, конечно, хорошо, но недостаточно, чтобы специализироваться на стихийного чароплёта, лучше идти на что-нибудь другое, например, в теорию...

Вано ничего не говорил, только сочувствующе хмыкал — он явно понимал, что история сегодняшних злоключений ещё не закончена.

— Я, кстати, сходил по вашему совету, дедушка Вано, в правительственный квартал. Пообщался с вахтёром, интересный такой человек... Он посоветовал обратиться в Управление экологии — но прям завтра к полудню и непременно с документами... А в школе директор, с-с-с... сильно меня огорчил. — Мне всё-таки удалось остаться в рамках приличий. — Денег с меня хотел, целый золотой, с-с-странный человек. — Вот тут Вано отчётливо мигнул, но всё равно ничего не сказал. — Сошлись на десяти серебряных, но всё равно на душе муторно, как нагадили...

Вано задумался. По его хитрой морщинистой физиономии никогда нельзя было понять, что же происходит в его многомудрой голове, но, судя по тому, что он до сих пор не разорился, думать он умел хорошо.

— К полудню, говоришь? Небось, хотел завтра поспать, да неспешно в школу идти? — Я непонимающе кивнул — от школы до правительственного квартала идти было две минуты, если не спеша, а долго ли бумаги забрать? Тем более, что распоряжение директора я в канцелярию уже отнёс. — Так вот я тебе советую в школу прийти первым и канцелярию прямо сразу за горло брать, и всё на директора валить, как на мёртвого, пока не пришёл. — Вано хитро подмигнул. — Знаю я этих бюрократических крыс, в армии повидал. А с бумагами сразу и иди — ничего с ними не сделается, и пораньше примут, не заржавеют.

Мысль о том, что могут возникнуть ещё сложности меня даже не посещала, но чем больше я вертел её в голове, тем больше мрачнел.

— Спасибо тебе, дедушка Вано — умеешь ты порадовать! — Я покачал головой. — И за совет тоже спасибо, так и сделаю. А сейчас — спать.

— И то верно, вон, уже стемнело совсем, иди, мелкий. — Вообще-то, я очень не люблю, когда меня называют "мелким" — мало ли, что большинство одногруппников на голову уже выше... Но обижаться на дедушку Вано не получалось, такой уж он человек...

Глава 2. Теория и практика.

Наутро я встал, как и решил, с петухами — даже раньше, чем в первый день в школе. Быстро привёл себя в порядок, наскоро "зажрал калорию" (как говаривал всё тот же незабвенный Петруччо, как раз на последней сессии всё-таки отчисленный за длинный язык) и побежал в канцелярию. Разумеется, никто ни разу не был рад меня видеть ещё даже перед первой утренней чашкой кофе и даже перед первыми, самыми прилежными учениками. Но я, по совету Вано, валил всё на директора, мол, он сказал, чтобы документы были готовы с утра и чтобы я утром их забрал, и таки вы хотите вот прям щаз связаться с ним, чтобы уточнить подробности? Связываться и уточнять никто не хотел — все знали, что директор раньше второй перемены в школе не появляется, разве что только комиссия приедет, а вот "радостью" от ранней побудки преохотно с "будильником" поделится. После получаса ворчания и беготни из кабинета в кабинет работа всё-таки пошла, и ещё через полтора часа я получил свои бумаги — со всеми положенными штампами и отметками, и даже с подписью директора (секретарша нарисовала). Схватив бумаги, я послал Надежде Евгеньевне воздушный поцелуй — совершенно искренне, ибо очень надеялся никогда больше её не увидеть — повергнув её в лёгкий шок, и решительно направился в правительственный квартал.

Совет дедушки Вано оказался бесценным: если бы я не пришёл в школу прямо с утра — даже если бы все бумаги сделали бы за те же два часа, в чём я очень сильно сомневаюсь — в правительственный квартал я бы успел — если бы успел — очень впритык, и что-то мне подсказывало, что здесь тоже не будет быстро...

Уже через минуту я достойно оценил свою интуицию... Точнее, её отсутствие. Тот самый вчерашний вахтёр стоял возле будки и болтал с напарником или сменщиком — словом, с вахтёром сегодняшним.