Волшебник

Ещё несколько эпизодов — странных, сюрреалистических, но очень живых, и до меня наконец-то дошло: это не сны, это воспоминания о ритуале посвящения... Да уж, "я — не тормоз", ага, всего-то три года прошло... Вот Эльф небось порадуется... ну хотя бы поржёт.

* * *

Когда я проснулся, Фи по-прежнему спала, но стоило мне шевельнуться — немедленно открыла глаза.

— Проснулся? Как самочувствие?

— Нормально, а ты чего здесь, Фарисса? — Вспомнил-таки имя. — Я думал, ты к деду пришла.

— К деду. И к тебе тоже. И называй меня Фи, мы же друзья! — Хитро улыбнувшись, она пихнула меня кулачком в плечо.

— Ох, мелкая, смешная ты! А мне вот посвящение снилось, непонятно с чего и к чему. Надо будет Эльфу написать, он парень башковитый.

— Что, нечиста совесть бывшего школяра? — Понимающе хмыкнула Фи.

— А? А! Нет! Это в Магадемии ритуал вступительный, я разве не рассказывал?

— А, этот... — Она почему-то сразу погрустнела. — Да, рассказывал, я помню. Который никто не помнит потом. И что снилось? Как опять Рыжего в стенку вбил?

— Да нет, как пауку на водопое голову оторвал, чтобы пить не мешал. Ему-то всё равно, он местный, а вот я и отравиться мог. А голову я потом на место поставил, как было — я же не вандал какой! Там ещё на мой запах какая-то тварюшка приплыла — как раз паучку на обед, вместо "спасибо"... Он был сравнительно некрупный, едва три метра в холке... Молодой, наверное. — С каждой новой подробностью глаза Фи становились всё больше.

— Жуть какая! — Заворожённо выдохнула она.

— Где жуть? — Удивился я. — Паук, что ли? Да они безобидные! Им человек — мелочь, не стоящая внимания. Вот есть там мелкие хорьки... или белки, не разглядел во сне — вот они опасные, всегда двигаются стаями, быстрые, умные, зубастые... Бр-р-р, гадость! Такие и пятиметрового, — я показал рукой, мол, да-да, именно в высоту, — паука сожрут прямо на ходу.

Фи только передёрнулась, но потом всё-таки спросила:

— А что ещё там было?

— Не знаю, мне ведь только несколько кусочков приснилось... Деревья там всякие, синие и красные, ветвями машут, тоже, наверное, опасные... Горы перевёрнутые... Да не расстраивайся: если ещё приснится — тебе первой расскажу! — Я легонько ткнул пальцем ей в нос, но, вопреки обыкновению, она не возмутилась, а только проказливо показала язык и убежала к дедушке Вано.

Вечером дедушка Вано умер.

* * *

Как сказали врачи — отравление продуктами распада, да ещё и возраст — организм не выдержал, после заживления кислотного ожога слишком много всякой гадости в кровь попало, но мне почему-то эта история очень не понравилась.

Разговор с Максимом Игоревичем, тем самым приятелем дедушки Вано, работавшим вахтёром в "правительственном квартале", с которым мы тогда так душевно сидели вечером, мало что прояснил: вроде бы через несколько минут открылся ещё один портал в паре кварталов от первого и совсем мелкий, вроде бы армейцы успели оцепить потенциально заражённый район, вроде бы портал быстро погасили, но чудовищ на нашу сторону пролезло всё равно порядком. Вроде бы обычный щупалец, вроде бы просто плюнул кислотой, а вот дальше начинались нестыковки: сколько раз за год службы я видел такие плевки — трудно сосчитать, и солдат после них лечили у меня на глазах — ну никак не меньше десятка. Чароплёт создаёт быстренько плетение — да они эти плетения вообще не приходя в сознание с любого перепоя плетут, их три самых ходовых на границе: против кислоты, против яда и против чёрного сифона, который та же кислота, но для тонкой структуры. После боя, уже в спокойной обстановке, рану ещё раз проверяют и долечивают дырку, если большая, но до такого на моей памяти ни разу не доходило — наш отряд недаром считался одним из лучших. Почему здесь, в городе, в десяти минутах от госпиталя не смогли сделать то же самое — я не понимал. Разговор с врачом вышел тяжёлым и оставил неприятный осадок. Что-то он недоговаривал, этот врач, хотя про то, что делают всё, что могут — говорил явно искренне. Такое впечатление, будто намекнуть пытался на что-то... На что-то скверное, но всем известное. Главврач, как меня увидел, вообще такие глаза тоскливые сделал, ровно собака побитая, но линию гнул ту же — персонал хороший, на работе горят, работают за идею, хотя, конечно, сложностей много... Помилуйте, какие могут быть сложности в городском госпитале, в дне пути от столицы? Ан могут, уж поверьте молодой человек: столько в госпитале всякой всячины требуется, что в любой момент чего угодно нехватка случиться может, а тут такой форс-мажор внезапный, столько пострадавших гражданских сразу... Визит к директору госпиталя всё расставил на свои места.

Не знаю как, но Селиван Мефодиевич меня сразу узнал — первый из всех, с кем я был знаком ещё до Магадемии. Узнал и попытался убежать — жалкое зрелище. Одна эта попытка мне всё объяснила — ну, кроме того, как он смог попасть из сравнительно открытой, хоть и государственной школы в военный госпиталь — учреждение, насколько я понимаю, вообще режимное. Воровство. Бесстыжее воровство, поставленное на поток...

— Золотой, говоришь? — Тихо-тихо прошипел я. — Сейчас будет тебе золотой — на самые роскошные похороны хватит! — Глаза его судорожно распахнулись, он попытался что-то сказать, но не смог набрать воздух в перехваченное спазмом горло. "Долги", "проценты" и "у меня не было выбора" с трудом разобрал я по губам несколько слов, затем глаза его закатились, он упал и умер — не выдержало сердце. Прибежавший на мой зов главврач, сидевший в соседнем кабинете и с нашего разговора только и успевший выпить сто грамм "нервных капель", с ясно видимым облегчением поставил диагноз — удар. Он меня ещё пожурил, мол, не стоило обращаться к пожилому человеку на повышенных тонах, но искреннее облегчение на его лице словам никак не соответствовало.

Допрашивал меня тот же безопасник, что и в прошлый раз — думаю, другого в госпитале просто не было. С одной стороны, вскрывшиеся подробности вполне объясняли сердечный приступ у уже немолодого и весьма запустившего здоровье человека, с другой — присутствие мага, который к тому же некогда покинул школу покойного при не вполне ясных обстоятельствах, вызывал закономерные подозрения. Честно рассказанная мной история — дважды, второй раз под плетением правды — его явно не убедила, но придраться опять-таки было не к чему. Плетение правды — штука довольно неприятная, не столько мешающая врать (хотя и такой эффект тоже есть), сколько показывающая убеждённость говорящего в истинности его слов — ценой изрядной головной боли на следующий день, но использовать я предложил его сам: скрывать мне было нечего, а денёк можно и потерпеть, зато доверия к моим словам резко прибавилось... в теории. Словом, снова признав невиновным, меня отпустили на все четыре стороны, строго наказав не покидать город до конца расследования — ну или до прямого приказа начальства на новом месте службы, о каковом надлежит немедленно сообщить в соответствующее учреждение.

* * *

Всю оставшуюся неделю я помогал Фи, в основном морально, во всей этой бюрократии я не силён, когда мои родители умерли — всем занимались соседи, я тогда ещё даже базовую школу не закончил — да бегал по инстанциям с госпитальным вопросом. Максим Игоревич меня поддержал, мы написали обращение в Департамент Порядка, персонал госпиталя неожиданно дал развёрнутые показания, сводящиеся к тому, что директор воровал буквально каждый медяк, на который мог наложить лапу, и шантажом заставлял всех его покрывать. Несогласных он быстро переводил в другие места, одно другого хуже, несколько человек, по слухам, вообще пропали без вести, правда, следователи их всё-таки нашли, живых и здоровых, просто в совсем уж медвежьих углах. Выяснилась и причина — Веселов был заядлый игрок и влез в долги к крайне неприятным людям. Из школы его, как я узнал, попёрли вскоре после моего ухода, когда какой-то молодой и принципиальный учитель — кажется, тот самый аспирант, что меня с лабы выпер в тот знаменательный день — публично возмутился школьными порядками и вступился за очередного студента "на отчисление" — что-то директор там крутил тоже такое с финансами... Словом, картина вскрылась на редкость неприглядная. Человек, по старой дружбе пристроивший Селивана Мефодиевича в госпиталь, когда узнал все подробности, так боролся за собственное спасение, что покойного топил по полной программе... ему это всё равно не очень помогло — хотя галочку "активно сотрудничал со следствием" он честно получил, со всеми полагающимися смягчениями.

Главврач потом меня ухитрился поймать кулуарно и пытался благодарить, но на мой прямой вопрос, что им мешало самим дать делу официальный ход, зная все подробности, по примеру того школьного учителя, так и не смог ответить. Много чего мне захотелось ему сказать в запале, но потом вспомнил собственное общение с Веселовым, когда сам "из соображений пользы дела" дал ему взятку, и прикусил язык, ограничившись пожеланием успехов в новой должности — освободившееся место директора досталось ему. Сам же отправился по уже привычному адресу — по словам Фи, я был единственным, чьё присутствие хоть как-то успокаивало вдову дедушки Вано, которую, по неожиданному совпадению, тоже звали Фариссой.

* * *

— Ну почему он умер, а? Почему? — Не столько плакала, сколько возмущалась Фи, уже больше по инерции.

— Потому что мужчина. Или, думаешь, он бы предпочёл, чтобы умер кто-нибудь другой? Ну, скажем, Василиса из одиннадцатого дома, которой через месяц рожать? Или Наталья, которая вот только весной родила? Или их муж, который вкалывает, не покладая рук, чтобы прокормить семью? Эх, кнопка, кнопка... Ты никогда не задумывалась, почему у нас в половине семей по две-три жены? Потому, что мужчин не хватает. И на востоке, у горняков, та же картина, и на юге, у рыбаков. Везде! — Фи слушала внимательно, видимо, и правда не задумывалась. — Мальчиков рождается больше, чем девочек, процента на четыре, насколько я знаю, но уже в первом классе мальчиков и девочек поровну. К концу старшей школы — примерно восемь пацанов на десять девчонок, а то бывает и семь: мальчики гораздо чаще гибнут, особенно при изучении магии. Потом служба, там и вовсе — сама понимаешь... В общем, мужчин, готовых создать семью, считай, в два раза меньше, чем женщин подходящего возраста. Это вот в метрополии давно всё тихо и безопасно, там многожёнство вообще запрещено, только богачи и чиновники наложниц держат, а у нас по-другому не получается. Нет, конечно, когда наши предки сюда только приплыли четыреста с лишним лет назад, многожёнства и у нас не было: женщин банально не хватало. А как расселились да сменилось два-три поколения — ситуация и поменялась. Мужчины охотятся и рыбачат — словом, рискуют и гибнут, а женщины хранят домашний очаг и растят новое поколение... А если без пафоса — то один мужик хоть десятерым детей заделать может, а вот родить — это без женщины никак. И сами женщины тоже не хотели оставаться без детей только потому, что мужика не досталось... да мы просто вымрем все, если детей мало будет! Вот такая биологическая арифметика.

— А у южан-то почему так же, как у нас? Там же нет тварей и безопасно!

— Это в центральных провинциях, где в основном сельским хозяйством занимаются — там да, безопасно, только очень бедно. Деньги есть в море — там рыба, янтарь, жемчуг... и подводные твари с погодой на пару. Гибнут подчас целыми артелями. И в горах тоже не легче — обвалы в шахтах, да и других напастей хватает. И на западе у узкоглазых то же самое, только что государство единое. И на востоке за хребтом — так же, хотя там, наоборот, что ни деревня — то независимое баронство, а если частокол есть — то уже целое графство. — Фи улыбнулась, представив себе "графство с частоколом", но потом упрямо мотнула косичками:

— А я, может, тоже хочу людей защищать!

— Ну и защищай, кто тебе не даёт? Вот закончи волшебную школу — и защищай! Чароплёты на границе — на вес золота!

— А как же "хранить домашний очаг"?

— Ну вот когда заведёшь — тогда и будешь хранить. И вообще, волшебники пола не имеют... Ну, не в служебное время. — Я подмигнул Фи.

— Ты же сам только что говорил...

— Что без детей вымрем? Говорил! И могу повторить, только... детям без отца, конечно, плохо, но без матери их и вовсе не будет. Так что — делай, как знаешь, только береги себя, ладно? — Фи с чего-то крепко задумалась.

— Что, вот так просто? — Уточнила она после долгой паузы.

— А зачем усложнять? В жизни и без того хватает сложностей. Должно же быть хоть что-то простое!

Глава 12. Новое место, старые лица...

— Маг Васин, позывной Шива, для прохождения службы по контракту прибыл! — Бодро отрапортовал я, войдя в неожиданно скудно освещённый кабинет. Ещё раз внимательно оглядел хозяина небольшого кабинетика и уточнил. — Петруччо, ты что ли?

Тот оторвал затравленный взгляд от рассыпанных на столе бумаг и с недоумением уставился в ответ, так и не поздоровавшись. Я демонстративно выпятил живот, слегка присел, чтобы казаться ниже, и почесал затылок, прикусив кончик языка, как часто делал в школе, творя какое-нибудь очередное заумное плетение.

— Колян? — Он был настолько удивлён, будто весь его мир в одночасье перевернулся. — Это ты?

— Ну да, а кто же ещё! — Его удивление совершенно не вязалось с ситуацией. — А ты кого ожидал встретить? Епископа?

— Кардинала, л-ля! — Неожиданно ответил он. — Пойдём, выйдем, поговорить надо!

Старый вневременной школьный "формальный вызов" заставил меня рассмеяться: настолько давно и прочно уже забылась та жизнь.

— Ну пойдём, выйдем... раз надо! — Всё ещё хихикая ответил я.

Кивнув, Петруччо развернулся на стуле и ухватился за стоящие рядом костыли. Левой ноги у него не было практически совсем, а правая, вся переломанная, плохо гнулась в колене. Утвердившись на своих троих, он довольно бодро поковылял в сторону выхода.

— Со мной, вернёмся. — Мрачно буркнул он охраннику на проходной и направился в сторону трактира — не того, что рядом, в котором весь квартал обедал, а к другому, мало кому известному полуподвальному закутку за углом.

— Значит, Шива — это ты? — С мрачным прищуром спросил он, взгромоздившись на высокий стул. Странно, раньше он предпочитал светлое... как минимум — не креплёное. — Ну спасибо тебе, Шива. — Он выразительно пошевелил обрубком ноги. — Кабы не твой адреналин — и вторую бы ногу мне отъели... а то и голову... может, оно и лучше было бы. — Неожиданно мрачно закончил он.

Прежняя его весёлость куда-то делась, превратившись в едкую язвительность. Он и раньше-то на язык был остёр, чему я, признаться, порядком завидовал, но тогда это были именно дружеские подколки, а сейчас, казалось, с каждого слова капал яд.

— Эк тебя... кто? — Привычным за годы службы спокойным тоном спросил я бывшего одноклассника.