Ледяной князь

Да он же просто его злит! Зачем? Какую преследует цель?

— Она и не предала, — повернулся к нему Князь. — Ее смерть — моя вина!

— Ах, да, — воин приложил пальцы ко лбу, будто припоминая, — это же ты не научил ее, что голые люди на здешнем холоде могут замерзнуть. Она наверняка именно от незнания решила тайком прогуляться.

Воздух со свистом вышел из груди Северина.

— Не смей, Стейнар. Не смей.

— А то что?

Князь не ответил. Они сверлили друг друга взглядами, оба тяжело дышали, словно после долгих упражнений с мечом. Оба наклонились вперед, как если бы намеревались в тот же миг ринуться в атаку.

Да они всерьез!

— Княже... — я неловко потянулась к рукаву его камзола.

— Руки прочь! — не оборачиваясь, рявкнул он. Да так, что к стене меня просто отнесло.

Лэссо покачал головой.

— Вот что ты творишь, а? Это твоя будущая жена!

— Вот именно. МОЯ будущая жена, так и не тяни к ней лапы. — И уже мне: — Сними это сейчас же.

Наитие, не иначе, подсказало мне, что ослушаться будет глупостью; безрукавка меховым кулем упала на ковер.

— Так объясни ей. — Медленно, тщательно проговаривая слова, сказал воин. — Кто ты, чего ждешь, и что ее ждет в будущем. А то выйдет как... как с Велией.

Князь резко выпрямился.

— Нашелся... советник.

Не глядя, цапнул меня за руку и бесцеремонно поволок прочь. Я едва успела оглянуться, чтобы увидеть на губах Стейнара улыбку.

— Спасибо потом скажешь! — крикнул он вслед.

Князь притащил меня в одну из многочисленных гостиных с камином, уютными мягкими лавками, и шкурой кого-то большого и бурого на полу. Но в отличие от остальных, здесь над большим камином висел большой портрет, в старинной позолоченной раме, и изображенная на нем девушка красивой улыбкой делала всю гостиную словно бы еще светлее... и теплее, что ли.

Я рухнула на лавку, мало соображая.

Князь же принялся бродить туда-сюда по шкуре, то и дело потряхивая плечами будто дрожь прогонял.

— Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. — Осторожно ответила.

— Простите за... — он неопределенно махнул рукой. — ...за это все.

Я моргнула.

— А. конечно.

— И меня тоже. Простите.

— За что? Вы ничего не сделали...

— Вот именно, — он остановился напротив портрета, боком ко мне. — Я не сделал ничего, чтобы облегчить тебе дорогу, пребывание здесь, да и все остальное тоже... Думал, что все и так понятно. Я так долго ждал этой свадьбы, что... Думал, ты лучше понимаешь происходящее. Чтобы не вышло... Чтобы история не повторилась.

— История с Вельей? — Он, помедлив, кивнул. — Это она? — Указала на портрет. Снова кивок. — Красивая. Такую можно любить.

— Это было давно.

— А Ограничения? Она попала под них?

— У меня три Ограничения. Мне нельзя врать, отбирать, чью бы то ни было, жизнь, и иметь детей. Последнее с условием, я говорил тебе. Когда я встретил Велью, то не думал, что Условие это вообще выполнимо. Тогда это было неважно. Я был молод и самонадеян. Не думал ни о ком, кроме себя. Не хочу этого снова.

Мне понадобилось время, чтобы обдумать его слова. Наконец, я решительно сжала пальцы:

— Нужно ли мне знать что-либо еще?

Северин не повернул головы. Но лицо явно смягчилось, ушла глубокая складка у губ. Загнанное выражение тоже пропало.

— Я любил ее. И я учусь на своих ошибках.

Такой ответ я могу принять.

— Поэтому ты ненавидишь, когда тебе о ней напоминают?

Он вздохнул тяжело, взъерошил пятерней волосы.

— Да. И потому, что эта моя ошибка — тоже.

— Я согласна.

Северин вопросительно глянул на меня.

— Выйти за тебя замуж. Жить в мире и согласии. Любить детей. — Пояснила с решительностью, в которой не была полностью уверена. — Я полностью согласна.

Он не улыбнулся, не рассыпался в обещаниях и клятвах, как сделал бы любой придворный мужчина.

— Я лишь хочу, чтобы ваша честность, Князь, и впредь оставалась в моем распоряжении.

Князь снова посмотрел на портрет. Я знала — его взгляд никогда не сможет оторваться от плавности и правильности черт, изображенной на нем женщины.

— Только если это будет взаимно, Лазорь.

Мои пальцы, оказывается, так крепко вцепились в ткань платья, что она разошлась, и сквозь некрасивую дырку было видно нижнее шелковое, густо-синего цвета.

— Приложу все усилия.

Многие девушки ждут свадьбу как самого большого в жизни праздника. Есть такие, которые мечтают о ней с детства, грезят, строят планы, воображая, как рассадят гостей, какое закажут платье...

Жаль, но я не отношусь ни к тем, ни к тем.

Свадьба? Очередной ритуал. Ритуалов много, и большинство из них созданы не для участников, а для народа — пусть смотрят люди, радуются и восхищаются.

Моя свадьба была скорой.

Причина, по которой Князь не желал ждать, осталась для меня неизвестной. С иной стороны, а зачем откладывать? Итог един.

Погода улучшаться не желала. Если в моем родном Даеране уже наверняка распускались подснежники, то здесь тепла даже не ждали. Впрочем, северяне не очень от этого и страдали. Я, одаренная шубой, муфтой и шапкой из неизвестного меха, такого теплого, что порой даже в метель их очень хотелось стянуть и подставить кожу порывом ледяного ветра, тоже вскоре привыкла. Лишь скучала по привычной красоте весеннего пейзажа.

Свадебного платья как такового у меня и не было. Какое платье, если основная часть торжества должна пройти на улице? Местные мастерицы сшили мне великолепную амазонку синего цвета. Я ожидала белую, но потом подумала и решила, что так даже лучше — на фоне вечного снега белый наряд затеряется совершенно.

— Наездница из меня не очень хорошая, — честно предупредила, снизу вверх рассматривая предложенную лошадь.

— Ничего, — утешил Князь. — Скакать не нужно.

Согласно традиции он усадил меня в седло, накинул на плечи свой плащ — хорошо Алкари подсказала перчатки и шапку надеть заранее, — взял лошадь под уздцы и в таком виде повел по улицам города.

Сальвиты бросали ему под ноги что-то мелкое и сыпучее, кричали поздравления. За нами плелась конная свита, возглавляемая Алкари, лицо которой выражало крайнюю степень отвращения. За ней тенью следовал Стейнар. Пешком шел лишь Князь.

Наверное, мы обошли весь город, потому что когда вернулись к замку, уже темнело, а выезжали ведь поутру. И хотя зимой темнеет раньше, я чувствовала что живот, не знавший ни крошки с прошлого вечера, подводит от голода.

Во двор замка выставили столы и лавки, накрыли снедь. Не успела я испугаться, что и есть придется вне стен, защищающих от порывов ветра, как Князь аккуратно снял меня с лошади и на руках внес в замок. Очень кстати, ибо от долгого сидения в одной позе ноги невозможно затекли.

Столы накрыты были и тут тоже, однако сидели за ними в основном воины вы полном облачении, мужчины и женщины. Повсюду крутились собаки.

Во главе стола еда была иной: как я и просила, на кухне приготовили на меня отдельно. Не хватало еще, чтобы в собственную свадьбу прихватило нутро.

Никаких клятв, публичных обещаний и лжи.

Правда, после каждого кубка горячего вина воины требовали, чтобы Князь целовал свою жену. И он целовал.

Это было... странно. Непривычно.

Потом отнесли в наши новые, по их варварскому обычаю совместные, покои. Обоих — на руках. По традиции двери осталась охранять единственный член семьи Северина — Алкари. Названная дочь.

Жестоко.

Мне не хотелось думать, что она могла слышать... нас.

Утром у дверей покоев мы нашли подарки. Всякая всячина, принесенная с любовью в дар Князю и его жене. И будущим детям — тоже.

Алкари спала головой на коленях Стейнара, который сидел тут же, спиной подпирая стену. Рука его ласково перебирала светлые пряди немного отросших волос.

— С почином, — белозубо ухмыльнулся нам.

Я сумела не покраснеть, но кивок вышел принужденным.

— Как она? — указал на воительницу Князь.

— Плохо, — лаконично ответил Лэсс'о.

Северин опустил глаза. Его рука нашла и сжала мою; я погладила его спину в знак утешения.

Стейнар заметил это движение.

— Идите, вас заждались.

Единственное хорошо: у северян не было позорного обычая вывешивать на всеобщее обозрение брачную простыню.

Но во дворе все же ждали, и едва мы показались на балконе, толпа с радостными воплями повалила прочь.

— Куда это они? — зябко кутаясь в плащ мужа, спросила.

— Праздновать. Им положено семь дней гулять во славу нашего союза.

Интересный обычай.

После завтрака новоиспеченный муж со словами "И так все забросил" засел в кабинете и углубился в дела. Я послонялась некоторое время по коридорам, затем, увидев из окна знакомые спины, вышла во двор.

Алкари и Стейнар явно только что упражнялись: они сидели прямо на снегу восстанавливали дыхание и не обращали ни малейшего внимания на весь окружающий мир. Рядом крутился белый пес, то и дело бестолково толкая мордой руку воительницы, что та держала на колене.

— Ну чего? — в конце концов, недовольно буркнула она, отталкивая песью башку. — Вот пристал!

— Погладь его, — посоветовала, подходя ближе. — Всякая тварь ласку любит.

Воительница скривилась и отвернулась.

— Ей Рин разрешил свадебные гуляния отпраздновать и только потом на Край ехать, — сообщил Лэсс'о. — Вот и злится.

— Ты б не злился, — буркнула. — Охота больно там подыхать. Хорошо, Элн позволил остаться.

Я вздрогнула.

— А вам не кажется несправедливым, что Элн не наказана? Ведь из-за нее погибла та девушка.

Алкари фыркнула.

— Латъер рассказал? А он не сказал, чем думал когда тащил в постель чужую жену?

Стейнар осуждающе ее толкнул.

— Та девушка не сальвит. А Элн всего лишь сказала правду. Нет, — он оборвал меня на полуслове. — Не спорь. Не бывает абсолютно правых и не правых. Латъер осужден за месть. Элн не мстила.

Алкари тяжело поднялась на ноги, отряхнула налипший снег. Сказала недружелюбно.

— Церемония завтра утром. Приходи.

Пес с радостным лаем, помчался впереди нее.

— Переживает, — грустно пояснил Стейнар, тоже вставая. — Рин ей и отца заменил, и мать, и друзей. Она любит его.

— А как же Элн? Разве они не сестры?

— Элн всю жизнь служила на форпосте. Алкари Рин растил в одиночку.

Нет уж, наши дети такими не вырастут, не дам. Хватит с этой земли и одной сумасшедшей.

Я смотрела вслед званой дочери мужа и думала, что не завидую ей. У меня есть муж, есть земля и есть будущее. Несчастная же Алкари потеряла лишь одно — самого дорогого человека. Остального у нее никогда и не было.

— Я не хотела отбирать у нее Князя.

Стейнар проследил мой взгляд.

— Это сделала не ты.

Как мне объяснила служанка, церемония Погружения — это казнь, принятая тут. Считается позорной, потому проводится лишь в крайних случаях — обычно самая жестокая мера — ссылка на Край. Смерти там частое явление, как и недостаток рук.

Ничего зрелищного: виновному дают чашу с отравленным вином. Латъеру чашу подаст Элн, ведь именно ей он нанес вред. Если сальвит не выживает, вместо него это делают родственники или друзья.

— А почему не Князь?

— Ему не дозволено убивать.

Да. Теперь я вспомнила: его Ограничение. Забавно знать, что Князь никогда не убивал.

— Не надо, не ходи, — сказал он мне вечером, когда я рассказала о словах Алкари. — Там нет ничего красивого. И двух дней не пришло со свадьбы, негоже тебе смотреть на смерть.

— Я владею этими землями, — ответила. — Я хозяйка, а не трепетная птичка.

Он прикрыл глаза.

— Все равно.

Но я все же пошла. В какой-то мере я чувствовала ответственность за всех троих: Алкари, ее сестру и Латъера, хотя и не понимала ее природы. Северин взял меня за руку и поставил рядом с собой. Не сказав ни слова. Я перевела дух.

И правда, никаких зрелищ. Задний двор пустовал, лишь Элн, ее сестра, Лэсс'о и мы с мужем почтили его своим присутствием этим утром. Не считая, разумеется, Латъера. Тот спокойно стоял, опустив руки, под охраной собак и Стейнара. Смотрел лишь на Элн.

Та приняла из рук сестры простую деревянную чашу, на нетвердых ногах шагнула к бывшему воину. Собаки расступились

Шаг, другой...

Чаша твердо встала в снег у ног северянки.

— Я хочу поединка, — глухо сказала она.

Алкари вскинулась:

— Элн!

— Я хочу поединка, — упрямо повторила та. — Он нанес мне обиду. Я хочу отомстить оружием, а не отравой.

Северин склонил непокрытую голову:

— Твое право.

Латъер зло оскалился. Не было в его глазах ничего кроме темноты. А ведь мне так и не вспомнился их цвет...

Зря я решила, что бывшему. Бывших воинов не бывает.

Нет, это был не поединок.

Это был... танец.

Они знали друг друга наизусть. Предугадывали каждое движение, наперед видели любую мысль.

Они ненавидели друг друга... и любили.

Завороженная я смотрела на них, и вдруг не помня себя, не помня совести, загадала: если победит... то...

Танец не продлился долго. Они знали друг друга слишком хорошо.

Элн прикрыла распахнутые слепые глаза, обращенные к небу. И сама рухнула рядом.

Муж прижал меня к себе и зашептал что-то в мех шапки. Слова не были похожи на молитву, но откуда-то я знала: он именно молился. За них. За нас. За всех нас.

За землю, которую хранил.

— Я ухожу.

Она стояла, скрестив на груди руки, и опираясь плечом на стену рядом с дверью. Светлые волосы немного отросли и торчали вовсе стороны, придавая девушке немного озорной вид. Вот только печальные глаза и скорбная складка у рта совсем этому виду не соответствовали.

— Прости? — я дернулась и тут же зашипела от боли: служанка подгонявшая по фигуре очередное платье, промахнулась и булавка кольнула кожу. — Можно поосторожней? Благодарю.

Служанка мурлыкнула извинения, но отвлекаться от струящейся ткани не стала. И правильно, работа ей предстоит не самая легкая.

— Уже?

— Прямо сейчас, — воительница провела ладонью по макушке, взъерошив волосы еще больше. Глянула исподлобья. — Не хочу больше видеть, как вы с Северином... Сестра обойдется и без меня, не маленькая уже. В общем, я зашла попрощаться.

Вернешься ли ты? Названная дочь мужа — странная такая у нас вышла семья...

— Возвращайся.

— Прощайте... хозяйка.

И ушла. Ушла, как я подозреваю, навсегда.

Но я все равно повторила:

— Возвращайся домой.

На пороге остался лежать ее воинский пояс и ножны с мечом.

Она смотрела на меня с портрета. Красивая молодая девушка, с беззаботной улыбкой на губах. Волосы, с отчетливой медной рыжинкой, вились крупными локонами, обрамляя бледное лицо. Портрет был действительно удивительно точным, мне нравилось на него смотреть. Нравилось, что эта девушка была частью истории не только моего Рина, но и истории этого дворца, его обитателей, моей истории... возможно истории моих детей.

— Владетельница, — появившаяся в дверном проеме Элн отвесила мне неглубокий поклон, прежде чем войти. Давнее ранение все еще не давало ей ходить прямо, и к этой немного скособоченной фигуре рядом с собой я успела привыкнуть