И падишах оценил оформившееся тело своей дочери, воспылав тёмной страстью к родному ребёнку. Такие же чувства охватили и его супругу, когда взор её пал на родного сына. Немного времени потребовалось, дабы свершилось тёмное дело, и Царь Зла ликовал, исходя хохотом.

Но и этого ему показалось мало.

Словно чёрная патока, поток его отравленной сладости, вкушался несчастными детьми, уже поражёнными ядом похоти. И случилось так, что они полюбили друг друга. Тёмное пламя их противоестественной страсти взметнулось до небес и пожрало оставшиеся здравые мысли. Дочь возненавидела родную мать, как соперницу, а сын признал врагом отца. Тайно встречаясь и предаваясь утехам, брат с сестрой замыслили злодеяние. Они купили у придворного колдуна заморское зелье и подмешали его в кушанья своих родителей, решившись умертвить обоих. И те — умерли. Никто не смог бы заподозрить родных детей в подобном злодействе, и колдун отправился на кол за преступление, которого не совершал.

Так к власти пришёл молодой падишах, лучшим советником которого оказалась его сестра. Она же была и его единственной любовницей. Но, со временем, эти отношения стали тяготить правителя, облечённого почти безграничной властью. Сестра почувствовала, как на смену прежней любви приходит холод. Это заставляло её страдать и искать прежнего огня в другом месте.

Но что бы ни говорили сплетни, в первую очередь она нуждалась в родстве душ, а не близости тел. Именно поэтому она отринула старика-визиря, домогавшегося её. Тот же затаил, в ответ, чёрную злобу и задумал отомстить строптивице. Подходящий случай подвернулся достаточно скоро.

Сестра падишаха познакомилась с молодым человеком, красивым, умным и романтичным. Она оказалась поглощена своими чувствами и её не остановило даже то, что юноша был бунтовщиком — врагом её брата. Но внутренне она страдала, ибо любовь к брату всё это время оставалась с ней, терзая старую рану. И она помогала одному, чтобы предать его, а после помогала другому и совесть безжалостно мучила её.

В тот час появились странные существа, принявшие человеческий облик.Люди называли их джиннами и боялись их, пуще смерти, ибо смертью они и были. Один из них положил глаз на злосчастную сестру, и она не смогла устоять против его тёмной магии. Но в этой связи не было истинной страсти, а лишь чёрное колдовство джиннов. Деля ложе с посланцем Царя Зла, девушка получала небывалое наслаждение, но понимала, насколько она безразлична новому любовнику.

Мир девушки разваливался на куски: она любила двух мужчин, враждующих между собой и спала с чуждым существом, не в силах отказаться от его ласк. И всё это время за ней следил отвергнутый поклонник. Так не могло продолжаться слишком долго — близилась развязка.

Но она оказалась страшнее, чем могло представиться. Падишах, её брат, завёл связь с одной из женщин-джиний, напрочь позабыв про сестру. Его враг, молодой любовник несчастной, воспылал страстью к другой девушке и всё реже отправлял послания бывшей возлюбленной. В довершение всего, теперешний повелитель сестры падишаха, человек-джинн, смеясь, рассказал ей о своём замысле. В его планы входила смерть всех близких девушки, а после — и её. Но сказав всё это, он связал её уста несокрушимой печатью молчания.

Душа девушки была разбита. Последней каплей оказалось зрелище возлюбленного, доставленного на казнь к её брату. Не было пути к спасению, и девушка решила разорвать последнюю нить, связывающую её с жизнью, но прежде облегчить душу от камня, гнетущего её. Открыть все секреты, накопленные за недолгую жизнь. Она проклинает Царя Зла, но прощает всех людей, послуживших его орудиями.

Рассказ окончился.

Настиган пытался спрятаться между подушек, чтобы блуждающий взгляд падишаха не наткнулся на него. Галя, с напряжённым видом выслушавшая всю эту галиматью, посмотрела на меня мол, о чём шла речь? Лучезарно улыбаясь, я пожал плечами, дескать, что взять с сумасшедшей, но при этом слегка слукавил — эта история была поприличнее, чем остальные опусы Саимы. Вот она, неприглядная картина жизни верхов: сплошной разврат и насилие! Да ещё и лицемерие; списывать собственные грехи на мифических персонажей!

Из шатра раздался полувсхлип-полустон и плотная материя содрогнулась, словно кто-то толкнул её изнутри. Не успел я начать гадать, что же это могло означать, а падишах уже вскочил на ноги и ударил кулаком по хрупкому сооружению, опрокинув чёрную башенку на бок. Чёрный шёлк густых волос рассыпался по горе подушек, и тонкая рука безвольно упала поверх испорченной причёски. Лицо Саимы отражало безмятежное спокойствие, а глаза оказались плотно закрыты, точно их хозяйка уснула глубоким сном. Причина столь крепкого сна была очевидна — из обнажённого живота девушки торчала изогнутая рукоять, инкрустированная тёмно-синими камнями. Крови не было вовсе, но что это означало? Грудь не шевелилась, стало быть всё кончено. Прощай, моя крикунья. Когда она успела сунуть в себя эту железяку — кто знает? Умерла так же тайно, как и жила.

Из груди правителя донёсся глухой рык, наполненный животной болью. По смуглому лицу катились крупные слёзы и именно сейчас стало ясно, насколько ещё молод правитель Сен-Сенали. Он поднёс к лицу крепко сжатые кулаки и упёрся ими в виски. Мычание боли внезапно сменилось оглушительным воплем ярости, пробудившим большинство спящих гуляк в зале. Сообразив, что происходит нечто неладное, они начали спешно покидать, ставшее небезопасным, место.

Настиган медленно крался между подушек, не отрывая взгляда от окаменевшей фигуры своего повелителя и в его тусклых глазах плескался ужас. Однако улизнуть ему не удалось. Вздохнув, до треска в рёбрах, падишах обернулся и ткнул пальцем в советника, намеревающегося дать дёру. Тот мгновенно замер, оказавшись в неприглядной позе: задница поднята вверх, а лицо прижато к подушкам.

— Взять его! — всхлипнул падишах и заскрежетал зубами, — содрать шкуру с мерзавца, но очень медленно, пусть он успеет увидеть, как насадят на кол головы всех его родных! Если негодяй ускользнёт до того момента, когда последняя голова займёт полагающееся ей место — я проделаю с вами то же самое.

Настиган издал звук в котором не осталось ничего человеческого — это был дикий визг сломавшегося механизма. В его руке появился тонкий изогнутый клинок. Как он его собирался использовать; то ли убить своего повелителя; то ли последовать примеру Саимы, осталось загадкой. Гвардейцы (справедливо опасаясь за свои шкуры) действовали очень быстро и чётко: десяток крепких рук вцепились в извивающееся тело Настигана, мгновенно обезоружив старика и заломив руки за спину. После этого, продолжающего визжать визиря поволокли прочь из зала, который успели покинуть самые тупые из придворных.

Оставались только танцовщицы, музыкант и личные телохранители. Взмахнув рукой, падишах отпустил девушек и парня с ландроном — тех, словно ветром сдуло.

Пока происходили все эти забавные события я развлекал кошек, рассказывая им истории из жизни королевских конюших. Галя буквально корчилась от смеха, присев на огромную цветастую подушку и пыталась руками изобразить финальный эпизод последней истории. Это сражало её ещё больше. Даже Ольга делавшая вид, будто её не интересуют мои примитивные анекдоты, не смогла удержаться от сдерживаемой улыбки. Впрочем, мне и самому нравились несколько историй. Особенно вот эта, где главный конюх заходит в стойло и видит свою жену. А та...Но нет, в следующий раз.

Тем временем падишах стал на колени и поцеловал неподвижную руку своей сестры. Это так напоминало завязку самой первой истории, что у Гали началась истерика, а Ольга не выдержала и громко расхохоталась. Телохранители падишаха уставились на кошек с искренним ужасом, а правитель содрогнулся, будто по его спине прогулялась тяжёлая дубина. Он поднял голову и повернул к нам лицо, залитое слезами. Осмотрев скорбную физиономию Баджары, неотрывно глядящего на Саиму и веселящихся кошек, он перевёл пылающий отчаянием взор на меня. Я усмехнулся и помахал рукой: мы ещё здесь!

— Не понимаю! — проскрежетал падишах, почти не разжимая зубов, — должны же у вас быть хоть какие-нибудь чувства...Люди-джинны, посланцы Царя Зла, неужто в вас нет ничего человеческого? Даже та похотливая тварь, которую я послал на казнь или этот ублюдок, стоящий передо мной; все они ближе мне, чем вы! Один боится за свою жалкую жизнь, второй — скорбит о потере, подобно мне. Но вы...С каким наслаждением я прикончил бы вас всех своими собственными руками!

— Руки коротки! — сообщил я ему очевидную истину, — ладно, продолжай скорбеть о своей дохлятине, но не забудь — в полдень нужно явиться на центральную площадь. Думаю, ты нам ещё пригодишься. Да, пленника мы пока забираем.

Падишах хмурясь, смотрел на меня и в его глазах бурлило непонимание. Не удивительно! Разве человеческому разуму может быть доступна логика льва? Как может смертный проникнуть в замысел бога? А не может — пусть и не пытается.

— Бога? — женщина осторожно качает головой, — ты слишком много берёшь на себя, хищник. К счастью, ты ошибаешься.

Один из охотников, пошатываясь, проходит мимо, узкими глазками ощупывая клетку, меня и наконец, человека, сидящего передо мной. На сальной физиономии заметна откровенная похоть. Если бы собеседница не находилась в таком авторитете, среди жителей Сревенага, пьяная скотина уже начала бы домогаться её. Ненависть тёмной волной поднимается внутри, но, к сожалению, я умру так и не сумев добраться до ублюдка, столь долго пытающего меня.

— Почему? Потому что бога невозможно засунуть в клетку?

— Нет, — человек закрывает детёныша от взгляда пьяной твари с треспом в волосатой лапе, — ты, хоть и пытаешься казаться бесстрастным вершителем судеб, всё же оставляешь в себе частичку сопереживания. Твой голос дрогнул, когда ты упомянул смерть этой несчастной.

— Ты ошибаешься.

Так ли?

Вилена на полу библиотеки смотрит на меня и её глаза больше не светятся неистовым желанием жить. Письмо Миляты падает из ящика, и я тупо смотрю на него, вспоминая давно умершую баронессу. "Мой ангел" — так она называла меня. Постаревшая, но не сломленная Лилия стоит у окна, изготовившись умереть, но не отступить. Волосы Саимы чёрным шёлком рассыпаются в руках рыдающего падишаха.

— Ты ошибаешься, — повторяю я, но голос дрожит и прерывается.

— Ну ладно, пора в дорогу, — сказал я львицам, — Ольга, забирай этот мешок с неприятностями. Оставим бедного падишаха наедине с горем. Пусть поплачет — так все психологи рекомендуют.

Абсолютно безлюдный зал окружал нас, когда мы неторопливо шествовали к выходу. Первый раз на моей памяти здесь царила полная тишина. Даже белые хищники, прикованные по углам, замерли, словно статуи, а шустрые обезьянки вовсе удрали подальше от ставшего таким негостеприимным, места. И только тоскливые воющие стоны за моей спиной показывали, кто-то живой здесь ещё оставался.

— Кстати, — поинтересовался я, вспомнив момент из финального рассказа сестры падишаха, — кто из вас крутит шашни с правителем? Я не имею в виду — переспать пару раз, а постоянные отношения?

— Наташка, — не задумываясь, ответила Галька, — она, вроде, собиралась повлиять на него, обратить к свету и преобразовать Сен-Сенали в систему, подчиняющуюся законам равновесия.

Последние слова звучали очень знакомо, но крайне диссонировали с обычной речью кошки: очевидно она цитировала кого-то другого. Нетрудно догадаться, кого. Странно, но мне не было известно об этих, далеко идущих планах нашей кошечки, не от мира сего. Правда, теперь стали понятны, удивлявшие меня (да и не только) последние указы правителя.

— Куда мы кстати, идём? — тихо спросила Ольга, продолжая пихать понуро бредущего Баджару, — если у тебя нет ничего важного, то у меня имеется пара-тройка неотложных занятий. Очень личных.

— Можешь проваливать, — разрешил я, поскольку до назначенного часа ещё оставалось время, — но чтобы в полдень ты была на Центральной площади. Иначе я буду сердиться и громко топать ногами.

— Не стоит, я — буду, — усмехнулась Ольга, но как-то криво, — это и в моих интересах. Забирайте багаж.

С этими словами, она пнула пленника в мою сторону и молнией метнулась вниз по лестнице. Переведя взгляд с остывающего следа Ольги на Баджару, я заметил некоторое замешательство на его смуглом лице. Казалось, будто парень пытается что-то вспомнить и у него это никак не выходит. Наверное, все эти удары по голове должны были привести именно к такому результату. Пусть не переживает: ничто так не лечит головные боли, как сабля палача — радикальное средство от мигреней и прочих заболеваний.

— Может быть займёмся любовью? — предложила скучающая Галька, непосредственность которой всегда вызывала у меня искреннее одобрение, — надо же на что-то потратить свободное время!

Я обдумал эту идею — она была абсолютно права: до полудня было ещё достаточно далеко и других дел у нас не было. Нужно было только найти подходящее место. Возвращаться в осквернённое логово я не желал, а тут ещё и Баджару надо было куда-нибудь спрятать, дабы никто из доброжелателей не перерезал ему глотку раньше времени.

Не долго думая, я изложил всё это Гале, которая всегда решала подобные задачки самым простым способом. Выслушав меня, кошка заявила: вообще-то постоянного места проживания у неё нет (после Лисичанска её привычки так и не изменились) и предложила прогуляться по запретным уровням, где она частенько развлекалась. Баджару кошка решила прихватить с собой, чтобы оставался на виду, во время наших утех.

Всё это она выпалила, не задумываясь ни на секунду, да ещё и удивилась, почему это я забиваю голову подобными мелочами? Вот уж действительно — идеал хищника; простые проблемы она решала простыми методами, а сложные — вовсе не замечала, словно их и не было. Мне всегда хотелось, чтобы и остальные члены Прайда вели себя точно так же.

Подталкивая обузу, мы спустились на заброшенные этажи.Здесь уже всё было спокойно: толи охрана изловила бестию и увела прочь; толи хитрая тварь ухитрилась разорвать всех охранников и удалилась в своё логово. На моей памяти бывало и так, и эдак. Для нас это не имело никакого значения.

Ступая по крошащимся плитам пола, покрытым плёнкой какого-то мха, мы шли по сумрачным переходам, заглядывая в комнаты, попадающиеся нам на глаза. Все они мало соответствовали моим представлениям о романтическом приключении. Эти растения и куски обвалившихся стен — я готов смирится с таким бардаком, но вот всё остальное...Кто бы мог подумать, что в королевском дворце будет эдакая свалка, состоящая из куч мусора, животных испражнений и человеческих останков, в разной степени разложения! Согласитесь — мало приятного, когда во время секса, с одной стороны лежит полуистлевший ковёр, а с другой — скалит зубы обглоданный человеческий череп.

Галя решительно шагала вперёд, бросая по сторонам лишь мимолётные взгляды. Казалось она была точно уверена в своём курсе. Наконец, львица остановилась, издав радостный возглас и поманила меня пальцем.

— То, что надо, — сказала кошка, — я бываю здесь довольно часто. Самое лучшее место на этаже. Ниже тоже есть неплохие комнатки, но там пованивает.