Железный герцог. Общий файл

В битве на перевале наемнику тоже повезло. Его ни разу не ранило, хотя он до сих пор не мог забыть тот ужас, который сковал его, когда мимо его головы пролетел призрачный зверь. Но жертвой этого исчадия Крома оказался сосед, а сам Удрени, сбросив оцепенение, побежал назад, в сторону позиций уторцев.

Повезло бывшему пирату и во время взрыва на заставе. И тогда, когда пехота, спешащая вслед за далеко обогнавшими ее вельможами, наткнулась на баррикаду с пушками, а потом подоспевшие кавалеристы начали отжимать северян к реке. Удрени оказался на самом берегу — и тут его удача подсказала ему единственный выход. Здесь ущелье, на дне которого тек Бен, было уже не таким глубоким, как на перевале, а берега — не такими отвесными. Дюжину раз рискуя сорваться и размозжить голову, судорожно цепляясь за самые крошечные выступы, бывший пират спустился по откосу к воде. На его счастье неподалеку от того места, где он затаился в камнях, течение прибило принесенное откуда-то бревно. Дождавшись ночи, Удрени сбросил куртку и сапоги и, привязав себя лямками от заплечного мешка к бревну, и оттолкнул его от берега.

Бен — бурная река, но по весне вода в нем поднимается, скрывая перекаты. Наемнику удалось перебраться на левый берег. Правда, течением его снесло далеко вниз, почти к месту впадения Бена в Альву. Но это было даже лучше — чем дальше от поля битвы, тем меньше риск встретить солдат. А вот надежда на то, что в домах мирных обывателей удастся разжиться деньгами, достаточными на новую одежду и проезд до какого-нибудь морского порта, — гораздо больше. Только надо найти место, где можно отсидеться несколько седьмиц, а то сразу после сражения на дорогах наверняка будут задерживать праздношатающийся люд.

Встреча с Влеком-пьяницей была для бывшего наемника очередной удачей.

Горсти серебра, которое появилось в кармане "господина Бриса" еще в Ааре, хватит, чтобы прожить пару седьмиц, не отказывая себе ни в сидре, ни в еде. А таких людей, как Влек, бывший пират прекрасно знал. Бесхарактерные, живущие только ради выпивки и, если повезет, чтобы переспать с какой-нибудь неразборчивой бабенкой. Они вербовались на пиратские корабли, мечтая о бездельной и разгульной жизни, но до большего, чем драить палубу, умные боцманы таких неудачников не допускали. Слишком уж ленивы и глупы эти бездельники.

Вот и сейчас, услышав про сидр, парень сразу же, забыв о своих ловушках, готов бросить их в воде и скорей-скорей бежать в лавочку за выпивкой.

— Ты это, парень, рыбу-то собери! — приказал бывший наемник. — Карасики твои тоже на закусь неплохо пойдут.

Влек радостно закивал и кинулся вытаскивать оставшиеся "морды". К его удивлению, в каждой билось полдюжины крупных рыб.

— Вот! На жарешку хватит, — кивнул Удрени. — А теперь веди.

Глава 23

Проснулись Генрика и Арчи лишь к вечеру. Они сразу же увидели, что голем переместился к камину.

— Он жив, — ответил на немой вопрос девушки юный маг, — но я чувствую, что с ним что-то не то. Словно его подменили.

— Но почему он молчит? — пробормотала Генрика. — Ведь я же ни в чем не провинилась, я сделала все, что надо.

— Не знаю, — так же тихо ответил мальчик. — Я еще очень многого не знаю. Может, он еще не освоился с новым телом?

— Значит, надо подождать, — согласилась Генрика. — И заняться делами, ведь для всех он умер.

Они быстро привели в порядок лабораторию, уничтожив следы ночной волшбы, и спустились на кухню поесть. Потом Арчи отправился на конюшню — ведь вчера он так и не успел вычистить лошадей после дороги, а Генрика села разбирать отцовские бумаги.

Вскоре неверные отблески закатного солнца сменились тьмою, и девушка была вынуждена зажечь свечи. Так прошло несколько часов. Трещал горящий воск, шелестели листы. Ближе к полуночи Генрика встала из-за стола и подошла к неподвижному голему:

— Я нашла твой дневник. Или, может быть, ты хотел написать роман? Там идет речь о событиях столь давних... Хочешь, я почитаю тебе?

Девушка пододвинула кресло к камину и раскрыла рукопись:

— Слушай! Я не знаю, что нужно делать. И никто не знает. Но, может быть, ты вспомнишь:

"На набережной продавали подснежники, и я купил один букетик, истратив половину имеющихся у меня денег. Я не знал, зачем мне цветы. Я просто шел с подснежниками в руках, думая о наступающей весне.

На мосту Литибор, что напротив храма Тима Прекрасноликого, я увидел Ее — юную женщину, смотревшую на игру солнца в воде. Она была столь изящна и столь неподвижна, что казалась созданной кем-то из великих ваятелей. И имя той скульптуры было Безнадежность.

Звание магмейстера, пусть и недавно полученное, позволяло мне первым обратиться к женщине любого сословия, будь то великосветская дама или простая крестьянка. Я положил подснежники на перила перед Ней и сказал:

— Говорят, у рек, как и у людей, есть души. Но они холодны и коварны, как эти воды.

— Кто вы, юноша? — спросила Она и посмотрела на меня.

Глаза у нее были голубые, словно весеннее небо.

Мне захотелось выглядеть как можно таинственнее, поэтому я ответил:

— Я тот, кого зовут бойцом с ночными страхами.

— Вы хорошо делаете свою работу, — Она слегка нахмурилась, — Бывает, что ночные страхи приходят и посреди солнечного дня".

— Помнишь, отец? Помнишь? — продолжала Генрика. — Конечно, помнишь, ведь в ларце, в котором я нашла рукопись, лежит букет сухих подснежников. Очень старые, почти истлевшие цветы, которые не рассыпаются в прах только благодаря наложенным на них заклинаниям. А это помнишь?

Голем ничего не ответил, по-прежнему оставаясь недвижим.

И девушка вновь зашелестела листами:

"Я ушел от герцога Вильмира, не проработав и месяца. Я больше не мог терпеть. Ведь я видел Ее каждый день — за обедом или когда Она приходила ко мне в библиотеку. Мы беседовали о книгах, но я не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Когда я пришел к Ней прощаться, Она впервые взяла меня за руку. Я почти потерял разум от Ее прикосновения, но Ее слова отрезвили меня:

— Есть любовь, милый юноша, но есть и честь. У меня нет претензий к моему мужу, сиятельному герцогу Вильмира, и я не хочу, чтобы его имя... Вы поняли меня?

— Да, госпожа.

После этого дня мы не виделись долгих двадцать лет..."

Генрика хлюпнула носом, но быстро вытерла слезы, чтобы они не закапали старую рукопись.

— Я почти не помню маму, но я ее тоже люблю. Очень! Мне кажется, что она приходит ко мне по ночам. Я говорила тебе, но ты смеялся, ведь ты считаешь, что души, над которыми не проведено нужного обряда, растворяются в небесных потоках...

Голем молчал.

Генрика еще немного посидела в кресле, глядя на отблески пламени на серебре маски, и ушла в свою комнату.

Глава 24

После весеннего дождя освободившееся от туч небо кажется безмерно высоким. Отбушевал ураган, отгремел гром, иссякли острые водяные струи, и прозрачная голубизна так чиста и прозрачна, что в голову невольно приходят сравнения изысканные, словно в балладах, — с драгоценными сапфирами или с горным хрусталем, из которого столичные искусники вырезают подобия речных цветов. Если положить такой хрустальный цветок на дно чаши, то вода в ней приобретает целебные свойства.

Барон Унтар Вельбирский смотрел на небо, на плывущие по нему облака и пытался понять: жив он или все же мертв? Или это душа его парит в сапфировой выси? И может ли душа предаваться не совсем пристойным воспоминаниям о хрустальных цветах? Нет, конечно, в самих этих безделушках не было ничего пошлого, кроме того, что о волшебных свойствах настоянной на прозрачных камнях воде Унти узнал от любвеобильной вдовы королевского повара. Ах, мистрис Дариэтта, нежная покровительница юных студентов, охочих до женской ласки! Ты была уже не первой молодости, но весьма хороша собой. И больше, чем смерти, боялась ты потерять нежный румянец и гладкость ухоженной кожи, поэтому умывалась исключительно "колдовской" водой. С вечера служанка приносила чашу и ставила у изголовья кровати. Утром, едва проснувшись, ты набрасывала на плечи легкий шелк и склонялась над водой, осторожно зачерпывая ее ладонью. Твое разнеженное сном и разогретое ночными ласками тело, казалось, светилось изнутри. И нередко, умывшись, ты была вынуждена вернуться в постель — твой мимолетный спутник, напрочь забыв о занятиях в университете, горел желанием продолжить ночные забавы.

"Где ты сейчас, Дариэтта?" — вздохнул Унтар и понял, что он скорее жив, чем мертв.

Теперь он слышал скрип колес, редкое хлопанье бича и неспешный разговор возницы с кем-то еще, сидящим на козлах. Попытавшись приподняться, Унтар ощутил резкую боль и бессильно откинулся на спину, закрыв глаза. И вдруг, вместо образа мирной Дариэтты он увидел другое женское лицо — очень юное и смутно знакомое. Юноша попытался вспомнить, где же видел эту синеглазую девушку, но тут на очередной кочке телегу тряхнуло. Унтар застонал.

— Тпру! — крикнул возница.

Лошади встали. Возница перебрался в телегу:

— Господин барон! Господин барон! Как вы, господин барон?

— Пить, — прошептал Унтар.

Он сразу же узнал рыжего парня, с которым виделся на Старой заставе. Возчик откуда-то из окрестностей Вельбира. Кажется, Бьорн.

— Сей секунд, господин барон! — зачастил парень. — Вот, испейте настойку, наниты дали, сказали поить, как в себя придет, чем больше, тем лучше...

Унтар ощутил на губах металл фляги, а под затылком — жесткую руку, приподнимающую его голову, чтобы было удобнее пить. Сделав несколько глотков, Унтар почувствовал себя гораздо лучше. Перестала кружиться голова, перед глазами больше не плыли цветные круги. Теперь он разобрал, что лежит в фуре, с которой снят тент.

— Помоги сесть! — приказал Унтар.

Рыжий возчик скрутил из ткани тента некое подобие подушки и подоткнул под спину раненого:

— Так хорошо?

Унтар кивнул.

— Так я поеду?

— Езжай, парень. А с кем ты тут болтал давеча?

— Дык это, господин барон, с лошадками. Надо же познакомиться с ними!

— С кем? — расхохотался Унтар, но сразу же закашлялся от боли в груди.

Заметив это, возница обернулся и снова поднес к губам барона флягу с лекарским питьем, продолжая тараторить:

— С лошадками, с ними, лиходеями. Мне господин полковник трех коняшек пленных отдал. Дескать, бери, говорит, в награду за верную службу. Лошадки подраненные, их или на колбасу, или, если выходишь, твои будут. Только на колбасу жалко, больно уж коняшки хороши, особенно вон этот, рыжий. Не молодой уже, но хорош, чертяка. На племя — самое оно. Старый конь борозды не испортит, кобылы — тож...

Унтар, насколько смог, повернулся в ту сторону, куда показывал возчик. Действительно, к передку телеги привязан золотистый жеребец, припадающий на заднюю ногу:

— Упс! — выдохнул юноша. — А ведь знакомый конь! Знаешь, кого тебе презентовали? Подарка моровского!

Услышав свое имя, конь всхрапнул и выгнул шею.

Возница на минуту замолк, присматриваясь к лошади.

— Подарок? А и впрямь! Видел я господина герцога верхами, да издали...

— Не веришь? — спросил Унтар. — Ты ему хвост расчесывал?

— Не, не успел, да и не подпущает покамест...

— Будешь чистить — глянь, у него в хвосте оберег вплетен. Цепочка стальная из таких маленьких вроде подковок. Я сам вплетал — их Высочество дал перед боем, велел приготовить ему коня, да вплести оберег...

Разговор обессилил Унтара. Он откинулся на свернутый полог и закрыл глаза. В памяти одна за другой вспыхивали картины недавних событий. Вот Золотой Дракон говорит с оставшимися на заставе кавалеристами. Вот мечутся, давя друг друга, уторские пехотинцы... Вот мчится навстречу северный воин, размахивая тяжелым палашом...

Вместе с воспоминаниями пришла и боль. Лекарские снадобья помогали не чувствовать избитое, искалеченное тело, но, видимо, их действие заканчивалось. Унтар пошарил здоровой левой рукой, нащупал флягу, поднес ко рту, зубами отвинтил крышку. Несколько глотков снова вернули его в блаженное состояние бесчувствия.

— Прими флягу, Бьорн, — приказал он вознице.

И, помолчав, спросил:

— Герцог Мор погиб?

— Да, — вздохнул возница. — И он, и господин эт-Лидрерри, долгая ему память и светлая дорога... Но Северянина все равно разбили. Говорят, его самого полковник Ррот с парнями из Вельбира в полон взял. Шорник Рэй сам видел...

— Кто разбил? — удивился Унтар. — Ррот разбил?

— Не-е-е... Эдо Желтоглазый разбил, который принц варварский. Пришел аккурат когда надо... Ой, господин барон, простите великодушно! Запамятовал я, дурак! Вот!

— Что такое? — заинтересованный Унтар даже приподнялся на локте.

— Письмо вам от варвара. Сунланцы вас в лагерь лекарей притащили. Через день после битвы. Под утро уже... А я как раз там с фурой случился. Мы в Иртин раненых возили. Так вот, я и говорю, заночевал я с коняшками в лагере, да и люди господина полковника подранков пригнали, он меня наградил... А куда на ночь глядя с калечными конями? Ну и остался я на ночь. А под утро смотрю — вас везут. Я к варварам кинулся — дескать, откуда господина барона взяли? А старшой их вроде как обрадовался. Говорит, коли ты — из людей господина барона, тебе доверим. И это... Бумагу дали. Наниты тоже мне говорят — не спеши ехать, жди господина. Два дня над вами они колдовали, потом говорят: вези в замок, чтобы челядь ухаживала...

— Какую бумагу? — переспросил Унтар, пытаясь хоть что-то разобрать в обрушившемся на него потоке слов.

— Счас, один момент!

Бьорн придержал коней — чтение дело серьезное, на ходу не делается. Достал из-за пазухи лист пергамента:

— Один момент! Слушайте: "Во имя предков наших и по заветам старших, я, Вен Тторх из рода Халь, что властвует в степи от горного кряж Фех до камышей Сиитти, властью старшего сына объявляю о праве рода моего над жизнь благородного Унтара из замка Вельбир по закону братской крови, смешанной с землей. Объявляю так же право Унтара из замка Вельбир на жизнь и кровь братьев его из рода Халь, дабы плата была равной".

— Ничего не понял, — хмыкнул Унтар. — Но хоть буду знать, кто мне из-за Крома помог вылезти. Надо будет найти этого Вен Тторха и поблагодарить... Глядишь, и впрямь побратаемся... Слушай, а дочки нашего некроманта, который на Старой Заставе лютовал, с сунланцами не было?

— Генрики эт-Лидрерри? — удивился Бьорн. — Нет, конечно. Она не из тех, кто будет с солдатами вязаться. А с дикарями — тем более.

— А ты откуда ее знаешь? Да еще знаешь — такая она или не такая?

— Дык это, маменька моя у Лидреррей почитай дюжину лет в домоправительницах служила. Так что Генрику совсем масенькой помню. Я ж маменьке помогать ходил — в саду там, да полы помыть... На моих глазах девка росла. Хорошая девка, ученая. И жалостливая. Лошадок любит. Вот пригоню моих калек домой, пойду к ней, попрошу зелья какого от ран. Думаете, она хоть грошик с меня возьмет? Нет, сама на конюшню пойдет, будет лошадок выхаживать. Уж я-то знаю...