Крылья Тура.

О чем народ спорит? Ага, ясно. Ну, это они еще долго будут мусолить. Так, а это кто? Ага, понятно — это и есть ведущий конструктор "птенца" товарищ Синельщиков. Ну-ка, ну-ка... поглядим... А что — нормальный на вид мужик. Сделал он самолет, и хорошо сделал. И тут, в этом 43-м году сделает. Недолго уж ждать осталось. А я ему постараюсь помочь. Вот для него и подготовленный мной блок информации по Яку-третьему подойдет самым лучшим образом. Яковлеву этого не надо, у него и других дел полно. Хочешь — не хочешь, а Яковлев еще три направления в работе тащит. И нач, и зам, и пом, и ответственный за... Хватит ему! А тут надо постоянно и вдумчиво. А надо будет — так товарищ Синельщиков с товарищем Яковлевым и посоветуется, чтобы мои нетвердые воспоминания проверить наукой и практикой авиастроения.

Совещание, тем не менее, шло к своему завершению. Военные охрипшими голосами продолжали талдычить про недостаточный ресурс мотора М-105 и малое количество бензина в баках, конструкторы злыми, осипшими голосами отбивались от них, говоря, что много бензина было у бомбардировщика ТБ-3, и не хотят ли уважаемые представители военно-воздушных сил гоняться за "мессершмиттами" на "братских могилах"? На военных и на конструкторов резко ополчились моторостроители, утверждая, что не сегодня, так уж наверняка завтра, они дадут на новый истребитель новый мотор М-106, а может быть — даже и М-107. При этом они закатывали глаза и восхищенно качали головой. Как евреи-лоточники на блошином рынке. В общем — было ясно, что пора эту говорильню заканчивать.

— Так, товарищи! — хлопнул по столу ладонью Яковлев. — Пора заканчивать! А то скоро вы друг друга за манишки хватать начнете. Все! Все высказались, все всем понятно. Надо работать, надо устранять вскрытые недостатки. А они — вы ведь все это отлично знаете, товарищи! — они, эти недостатки, и на стадии госиспытаний полезут, и на первых сериях выпуска... Так что — все! Расходимся.

Народ, все еще оживленно бубня, потянулся на выход. Я поймал утомленный, больной взгляд главного конструктора, и молча поклонился, прощаясь. Он только кивнул головой и успокаивающе махнул рукой — "Мы еще увидимся..."

К Синельщикову я без рекомендаций главного не полез. Еще успеем познакомиться. Выбрав какого-то подполковника с добрым лицом, я поинтересовался, а не подбросит ли он героя-фронтовика до центра Москвы? Желательно — до ресторана "Метрополь"? Подполковник, не раздумывая, согласился. Только спросил — откуда я. С Южного фронта, с Кубани... Полковник понимающе кивнул, и махнул рукой — во-о-н та машина! Поехали...

Глава 4.

В общем, я не очень-то понял, что хотели мужики из ОКБ-115 от меня? Они что, думали я приеду и сразу — как солнце из-за туч, освещу все проблемы и решу все сложности? И все станет вокруг голубым и зеленым? Нет, я так не могу и не умею. А могу я им сказать, какой результат должен появиться от их работы. Это я могу, и это я сделаю. Кровь из носа, но сделаю!

Додумывал я это, поглощая дежурный обед, полученный мной в зале ресторана "Метрополь" по талонам с литерой "А". А ничего — вполне прилично! Особенно, если для аппетита плеснуть грамм 50 армянского коньячку. А лучше — сто! Мне сегодня не летать. Да и завтра тоже. Да, кстати, — завтра в госпиталь, да и за мундиром пора зайти. Полевая форма меня лично не смущает. Она смущает принимающую сторону и отдельных высокопоставленных собеседников.

Вон, еще зашли три летуна, тоже по талонам, наверное. Привет, пернатые, кивнул я им. Привет!

Так, обед закончен. А дела еще есть. Надо найти порученца Колю Сидоренко. Дело есть к нему. Порученец Коля нашелся в Штабе.

— Слушай, Коля! А свяжи ты меня сейчас с полком, а? Можешь?

— А что тут сложного, товарищ капитан?! Пошли на узел связи.

Мы вышли из главного здания Штаба, долго шли двором, и наконец, подошли к трехэтажному строению за плотным забором. Предъявив на КПП документы серьезной охране, мы прошли в помещение.

Попросив меня подождать, Коля на секунду куда-то умчался, а потом вернулся с таким же молодым и улыбчивым лейтенантом, как и он сам.

— Слушаю вас, товарищ капитан!

— Здравствуй и ты, вольный сын эфира!

На сына эфира лейтенант хохотнул, пояснил, что он телеграфист, и начал меня пытать, а что же мне, собственно, надо?

— Слушай, ты можешь меня с полком связать? 111-ый ИАП, на Южном фронте, позывной вроде "Гроза" был...

— Да раз плюнуть! Что нужно — спецсвязь, телеграф, телефон?

— Телефон, конечно! Зачем мне телеграф? У меня в квартире телефон есть, а телеграфного аппарата нет.

— Пошли! — и лейтенант пошел по коридору, на ходу пытаясь открыть двери попадающихся на его пути кабинетов. Наконец, третий или четвертый кабинет оказался не запертым, и мы вошли. Лейтенант-связист снял трубку со стоящего на столе аппарата и стал вполголоса о чем-то говорить, потом долго слушал, потом опять что-то бормотал. Затем он замигал мне обоими глазами и замахал свободной рукой.

Я взял теплую от его руки и уха трубку.

— Оперативный дежурный лейтенант Корзухин!

— Сашка! Привет! Это я, Туровцев! Ну, как вы там?

— Какой Туровцев? Витька, ты, что ли?

— Я-я, пень глухой, сказал же что я. Как у вас дела? Все живы-здоровы?

— Все нормально, Витя! А как там Москва?

— Стоит Москва, никуда пока не делась... Вот что, Сашка, ты мне Толю Рощина покличь, он там где-то у тебя под боком сидит. Мне с ним парой слов перекинуться надо...

Пришлось подождать пару минут, пока разыскали и притащили к телефону нашего живописца.

— Толя? Привет! Ага, это я, Виктор! Карандаш есть? Возьми у Корзухина, он без планшета не ходит. Готов? Записывай! Зачем я тебе твой номер телефона диктую? Да затем, чтобы вы ночью мне в Москву на этот телефон позвонили. Сначала на "Редут" — это штаб ВВС, а потом попросите у "Редута", чтобы вас соединили с городским номером. Скажите — там ваш командир эскадрильи звонка ждет. Все понял? Ну — пока! Всем привет! Пока-пока!

Я, довольный и улыбающийся, положил трубку телефона на аппарат.

— Соединят твои телефонисты моих ребят с фронта с квартирой в Москве? — обратился я к такому же довольному и улыбающемуся лейтенанту.

— Соединят, я предупрежу... Но только — сам понимаешь — линия открытая!

— Да брось, ты! Какие могут быть секреты! Обычный бытовой разговор. Ну, спасибо тебе, лейтенант! Здорово ты меня выручил! Бывай!

И мы с Колей ушли.

— Ты не занят, Николай? Пошли, по кружечке пивка дернем? Есть тут поблизости?

— Есть, как не быть! Пошли, только разом и быстренько, а то мне уже пора по делам бежать.

Мы быстро опрокинули с Николаем по кружке вполне приличного и прохладного пива по два двадцать пять, я еще удивился — надо же, не дорого, и он убежал к себе в штаб, а я пошел на троллейбус. Кстати — вполне приличный для 43-го года троллейбус, сине-белый такой, с мягкими сиденьями.

Все, на сегодня беготни хватит, пора домой.

* * *

А поздно вечером мне дозвонились ребята. В общем — как я и надеялся, так оно и получилось. Этому трюку меня научили еще в Советской Армии. Ночью, когда наступает известное затишье, ребята по цепочке всеми правдами и неправдами разысканных и разнюханных позывных, частенько звонили домой, на свои городские телефоны. Правда, для этого лучше служить в какой-нибудь серьезной части. Лучше всего — со своим узлом связи. Я служил в штабе дивизии ПВО страны, в Куйбышеве. Через несколько городов и частей, мне удавалось дозвониться до дома. Я родных не часто баловал, но случалось.

Теперь, таким же Макаром, ко мне дозвонились ребята. Мы болтали, наверное, целый час. Я выслушал все новости, в щадящем, конечно, не секретном варианте. Рассказал, что мог, о своем московском житье-бытье. Немного подколол ребят, сказав им, что птенчик вылупился из яйца, но пока еще дохленький — ни летать, ни пищать еще не умеет. Ничего, к лету научим! Передал приветы всем-всем, получил долгожданный привет из одного полка ночных бомбардировщиков, летающих на По-2 и, совершенно счастливый, аккуратно положил трубку.

Жить — хорошо! А спать — уже пора! Отбой. А, как известно, — по команде "Отбой!" моментально наступает темное время суток. И ведь, правда — уже 23.40! Все — пошли баиньки...

* * *

"Нас утро встречает прохладой..." — мурлыкал я, умываясь и бреясь. Где-то я уже это пел, не помню... Надо же! Не любитель я петь, совсем не любитель. Да и текстов песен, считай, не знаю совершенно. Так — одну-две самых любимых. А тут — распелся, как Басков, какой.

Что, неужели пришла пора перепеть всего Высоцкого, создать промежуточный патрон, изобрести автомат Калашникова, и напомнить конструктору Кошкину про командирскую башенку на Т-34-85? Такой, как мне кажется, должен быть "попаданский минимум"? Ах, да! Еще нужно поставить палку в колеса "Манхэттенского проекта" и подвести под некролог Н.С. Хрущева. Сколько дел-то впереди, а я еще не жрамши!

Быстренько спроворив яичницу с обжаренными кубиками хлеба, я со вкусом позавтракал, испил чаю, и пошел на остановку, где, как мне сказали в Конторе, останавливается их автобус, который собирает конторский народ по одному из московских маршрутов.

Благодаря форме и командирскому удостоверению в автобус я влез. Но по приезду был ненавязчиво остановлен охраной объекта. Попросил бдительную стражу кое-куда позвонить, и буквально через пять минут, за мной прибежал спортивного вида молодой человек с временным пропуском для меня. Гордо помахав пропуском перед грустными глазами гвардейцев кардинала, совсем уж было раскатавшими губёнки на задержание агента Абвера, я незаметно просочился на охраняемый объект. Спортивного молодого человека звали Петром, и он был приставлен ко мне — гидом и оруженосцем. По крайней мере — сегодня.

— Куда пойдем? — доброжелательно осведомился херр Питер. — Сразу к нам, в группу?

Я, почему-то, сразу представил группу продленного дня какого-нибудь детского садика "Ягодка", и сидящих на ночных горшках молодых, умных конструкторов, продолжающих что-то чертить на ватмане. Улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Нет, Петр. Не будем пока мешать занятым людям. Потом с ними познакомимся. А пока пойдем в цеха опытного завода. Там ведь И-30 стоят? Вот и пойдем, глянем на них, хорошо?

— Хорошо, товарищ капитан...

— Давай так договоримся, Петр. Меня Виктор зовут, и хотя мой позывной на фронте был "Дед", парень я еще достаточно молодой. Да, молодой... достаточно... — хмыкнул я. — так что — давай по именам и на "ты"!

— Давай, Виктор, заметано! Пошли.

* * *

В цехах опытного завода тоже было чисто, аккуратно, продуманно. Видимо, главный конструктор А.С. Яковлев уделял этим вопросам большое значение, и коллектив понял и поддержал своего руководителя. Это мне понравилось.

Рабочие тоже ходили в халатах. Только в синих. К двум пожилым "синеблузникам" меня и подвел мой новый чичероне.

— Привет славному отряду тружеников тыла! — весело поздоровался я. — Ваш новый член коллектива — летчик Туровцев.

Труженики тыла переглянулись, и один из них, тот, что постарше, ответил: "Ну, здорово, член! Новый..."

Это была катастрофа! Так попасть! Да причем сразу, и по собственной дурости. Теперь мне тут жизни не будет.

Я снял пилотку и низко поклонился.

— Извините за дурь, отцы! Не было у меня желания вас обидеть. Я действительно новенький у вас, прикомандированный. С Южного фронта, летчик-истребитель, капитан Туровцев, Виктор. Командир эскадрильи... — с каждой фразой я говорил все тише и тише.

Отцы молча слушали, не проявляя к В. Туровцеву, командиру и орденоносцу, никакого интереса.

Тут кашлянул позабытый-позаброшенный Петр.

— Между прочим, Архипыч, это ведь Виктора придумка — делать мотораму единым блоком со всем каркасом фюзеляжа. И счетчик боекомплекта — тоже он... — индифферентно, как бы ни к кому особо не обращаясь, обронил мой гид. — Да и еще кое-что... Килограмм на семь-десять веса, между прочим...

— Да ты что! — ужаснулся Архипыч. — Такой человек! А с первого взгляда — дурак дураком!

Я покаянно повесил голову, кося на отцов глазом с поволокой...

— Ладно тебе притворяться, парень! Не боись — не выдадим. А ты впредь язык не распускай! И рабочего человека зря не чепляй! Не дело это, понимаш... А что ты воин знатный — поглядели мы уж на твои заслуги. Ладно, забыли! Говори, чего пришел?

Я и высказался по полной программе. Мол, полазать мне надо по истребителю, в кабине посидеть, прикинуть что-нибудь к носу, покумекать... И еще — комбинезончик бы мне не помешал. А то, вот беда, — переодеться мне не во что. Сирота я московская, стало быть...

Отцы усмехнулись в усы, и ответствовали, что, мол, все будет, все, стал быть, справим. Не сомневайся. Иди, сирота московская, руки мой. Сейчас чай пить будем, с сушками. Так, с чаепития, и начались мои трудовые будни.

Первые впечатления были несколько смутными. Во-первых, в цеху было несколько темновато. Поэтому, переодевшись, я воодушевил передовой отряд работников авиапромышленности на трудовой подвиг, и мы, кряхтя и поругиваясь, выкатили истребитель на солнышко.

Теперь дело пошло веселее. Правда, несколько диковато было смотреть на не покрашенную в привычный камуфляж машину. Истребитель был покрыт пятнами какой-то не то мастики, не то шпаклевки мерзкого серо-желтого цвета, и выглядел как больное проказой, несчастное существо с обвисшими крыльями.

Не было у него бодрого, боевого вида, не было. Хоть ты плачь! Ну, ничего! Это сейчас, как я понимаю, не главное. А что главное? А вот это мне и предстоит уяснить...

Глава 5.

В общем и целом, день прошел не зря. Я от души налазился по, наползался под и насиделся в кабине истребителя. Но — успокоения моей мятущейся душе это не принесло. Что-то было не так. Ну, не складывалась общая картинка, не складывалась! Не получалось этакого красивого и гармоничного рисунка, как в калейдоскопе. Хоть ты убейся — не получалось, и все тут! Все время вылезала какая-то, пусть и маленькая, но — несуразность, несоразмерность какая-то. А время ведь шло. Уже первая декада мая. Еще немного — и ожесточенная воздушная схватка разразится в небе над Курской дугой. А я тут новенький комбинезон маслом пачкаю, руки ветошью вытираю и лоб морщу... Вместо того, чтобы летать. Что же не так?

Я еще раз со всех сторон осмотрел истребитель, потом отошел от самолета и присел поодаль на вытащенную из цеха табуретку.

— Что ты, Виктор, все его обнюхиваешь? Гляди, дырку в машине протрешь, поломаешь, значит... — Это Иван Архипыч, подошел. Скоро за ним, как на веревочке, подтянется и его давнишний друг и напарник Николай Кузьмич. Самые опытные кадры на производстве. Еще с самого начала века судьба-придумщица связала их жизнь с авиацией. Сначала, еще солдатами, таскали первые воздушные этажерки на показательных полетах в Гатчине, потом ремонтировали битые аэропланы, потом — строили первые русские машины. В общем — живая история нашей авиации стоит передо мной, не хала-бала, полено дров!

— Чего-то, Архипыч, не вижу я в нем... Не узнаю. Неправильность какая-то... Или незавершенность. Да еще эти пятна, будь они неладны! Так и лезут в глаза, нервничать заставляют. А вторая машина крашеная? И где она, кстати?