Крылья Тура.

Ну, ладно, нужно — так нужно, кто бы против? Мы выпрыгнули из кузова, тут же на эмке подлетел командир и цирк начался. Правильно говорили мои знакомые офицеры — кто в армии служил, тот в цирке не смеется!

К комполка шустрым восклицательным знаком подлетел молодой, длинный парень в топорщащейся, не обмятой еще форме, которая сидела на нем, как на корове седло, со здоровенным, просто-таки выдающимся шнобелем.

— Здравствуйте, я Яша Хейфец! — Яша схватил обалдевшего от такой милой непосредственности комполка за руку, и стал ее трясти, приговаривая — Так вот вы какой! Настоящий командир! Летчик! Становитесь во-о-от сюда, а планшетка у вас есть?

Комполка беспомощно повел вокруг глазами. Вылезший за ним из эмки незнакомый старший батальонный комиссар, улыбался и молчал, с интересом глядя на разыгрывающееся перед нами представление. Кто-то из наших сунул командиру планшет.

— Так! Кто с ним еще был? — продолжал кипятиться Яша по фамилии Хейфец. Помначштаба начал теснить наше звено к командирской машине.

— Нет-нет-нет! Так не пойдет! Это еще что такое?! — закричал Яша, оставив свой фотоаппарат на крыле истребителя. — Как они одеты?

— Как одеты? В комбинезоны одеты... — не понимая причину воплей фотохудожника, забормотал ПНШ.

— А как же я дам ордена? — продолжал витийствовать Яша. — Орденов не видать! А ну-ка! Быстро! Дайте мне ордена!

ПНШ обреченно махнул рукой, и подозвал машину.

— Смотайтесь, ребята, переоденьтесь. Не слезет ведь с нас это чудо. А нам приказали ему помогать...

Дело в том, что я, да и многие ребята тоже, летали без орденов. Почему? Да очень просто — парашютные лямки быстро стирали с них позолоту и портили вид наград. А мне это надо? В общем, мы смотались в нашу землянку, и вернулись одетыми как на парад.

— Ну, это же другое дело! — восхитился настырный Яша. — Как говорят у нас в Одессе — это две большие разницы! Встаньте сюда, к товарищу командиру...

Мы подошли к самолету и стали неровной дугой.

— Нет, не так! Как вы стоите! Товарищ командир, вы стоите здесь. Вы смотрите сюда, — начал размахивать руками Яша, — вы только что вернулись из боя, и проводите эту... как там у вас называется... да, — разбор полетов!

Ребята стали потихоньку перхать от сдерживаемого смеха, командир стал багроветь, а незнакомый старший батальонный комиссар уже откровенно посмеивался.

— Вы, товарищи, держите в руках свои планшетки, и смотрите на командира! Внимательно смотрите! Вы ловите каждое его слово — вдруг он скажет что-то важное!

— Ага! Давайте, ребята, наливайте скорее! — прошептал кто-то за моей спиной. Но командир это услышал, и добродушия это ему не прибавило.

— Товарищ командир, — продолжал давить Яша, — у вас суровое, волевое лицо! Вы ставите летчикам задачу... Нет — вы проводите разбор полетов! Да! Ну, начали.

Мы, довольные бесплатным развлечением, уставились на комполка, желая запечатлеть в своих душах его суровые, мужественные черты. Командир почему-то покраснел и отвел глаза.

— Нет, нет, нет! Не пойдет! Еще раз! — заорал Яша, прыгая вокруг нас с фотоаппаратом в руках. — Мужественно, бодро! Давайте еще раз, ну, дружненько!

Мы снова вылупились друг на друга. Командир постарался взять себя в руки, и смотрел на нас таким взглядом, что сразу хотелось крикнуть: "Нет! Это не я! Не надо!"

— Вы! Вот вы, товарищ блондинчик! Не загораживайте следующего товарища, у него награды не видно!

Блондинчик — Толя Рукавишников, — которому теперь придется всю войну ходить с новым прозвищем, с ненавистью посмотрел на мастера фоторепортажа. Из толпы зрителей донеслось одобрительное ржание.

— Так его! Блондина этакого, ишь, гад, командира звена закрывает, свою медаль выпячивает! Виктор, да двинь ты ему!

— А-а-тставить разговорчики! — мрачно буркнул комполка.

Наконец, все вроде бы устаканилось. Стояли мы как надо. Но у командира пропало нужное героическое выражение лица. Пропало — и все тут! Ну, что ты будешь делать. Мы начали коченеть в своих гимнастерках. Что-то надо было делать.

— Товарищ майор, — интимно шепнул я ему голосом вертолетчика Карлсона, извещающего фрекен Бок об убежавшем молоке, — а у вас ширинка расстегнута...

— Где?! — испуганно ахнул майор и дернул рукой с планшетом, прикрывая подол гимнастерки. — А-а-а! Туровцев! Да как ты... да я тебя...

— Вот! Вот оно! — закричал абсолютно счастливый Яша, щелкая своей камерой и ужом увиваясь вокруг нас. — Вот так... еще так... Есть! Ф-ф-ух, ну и тяжело с вами работать, товарищи летчики. Объясняешь, объясняешь — пока до вас дойдет...

До командира, наконец-то дошло, и выражение лютой злобы и свирепой ненависти, которым можно было довести Гитлера до инфаркта, медленно сошло у него с лица.

— Ну-у-у, Виктор, ты у меня еще получишь! Но, вообще-то, молодец. Выручил! Иди отсюда! Глаза бы мои на тебя не смотрели бы. Вон, корреспондент с тобой поговорить хотел. Иди, иди...

Народ вокруг перестал ржать, захватил Яшу Хейфеца в плен, и потащил его к самолету, чтобы он заснял героев, стоящих в кабине и пристально вглядывающихся во фронтовое небо. Яша, что мне понравилось, не упирался и охотно щелкал ребят на память.

Батальонный комиссар, мужик постарше меня лет на пять-шесть, с несколько висячим носом, маленькими усиками, слегка картавя, проговорил, протянув мне руку: "Ну, здаавствуй, геой! Тебя Виктог зовут? А я — Симонов, Константин... Ааскажешь пго тот вылет?"

Я немного обалдел. "Ну, здравствуй, Константин! Тебе — конечно расскажу!"

* * *

В общем, поговорили мы плодотворно, по душам. Я не стал кочевряжиться и многое Симонову рассказал. Но так, естественно, чтобы не раскрыть наши маленькие секреты. Летчики, если будут читать эту статью, поймут как надо.

Пока мы беседовали, Яша нащелкал полную пленку, и, выпросив у комполка По-2, успел смотаться в дивизию, чтобы ее проявить и сделать фотографии. Молодец парень! Это он хорошо сделал. Мне тоже интересно посмотреть, как я там, на фотографии, получился...

— ...Так вот, Константин, что я хочу тебе сказать... Тебя прислали, чтобы ты дал зарисовку нашего боя. Я тебе так скажу... Мы, такие красивые, не одни. Вон, рядом с нами полк Льва Шестакова летает, полк Еремина... Где-то на Южном фронте летает Саша Покрышкин. Вот это бойцы! Ты про них еще услышишь, будь уверен! А пока своим коллегам посоветуй, чтобы присмотрелись они к этим парням. Ладно, ладно — я понимаю, что тебя прислали к нам по конкретному заданию, пиши... Да, имей в виду! Твою статью летчики будут читать с карандашом и секундомером в руках, тут же схемы боя будут чертить, так что особо не ври и красот не напускай! Ты пиши об этом бое, как о производственном процессе, о плавке стали или о шахтерах, что ли. Ведь на самом деле, это так и есть. Это наша работа, и нужно учиться, чтобы делать ее хорошо и результативно. Вот была бы у командира полка при атаке скорость поменьше — глядишь, бой и быстрее закончился бы... Ты об этом не пиши, не надо... И еще — чтобы так не получилось, как однажды у ребят из нашей дивизионки "Сталинский сокол". Те умудрились в одной статье написать примерно так: "немецкие самолеты, трусливо прячась за облаками, заходили в атаку на наши войска..." и тут же — "наши ястребки, зашли за облака, чтобы смело ударить оттуда..." и так далее. Понимаешь, использовать лучи солнца, облака — это тактический прием, и эти приемы используют как немцы, так и мы, вот в чем дело-то. Ну, ладно, ты мастер, ты напишешь как надо...

Потом я притомился от всей этой суеты, попрощался с Симоновым, спросил, а когда можно ждать статью, и потихонечку побрел к себе в санчасть.

На следующий день ко мне пришел Толя Рощин. Он принес эскизы того, что я ему заказывал. Не буду вас мурыжить — он принес эскизы рисунка на мою машину. На них, в разных видах, был изображен один и тот же немолодой, суровый мужчина, с длинными седыми висячими усами. Он был запечатлен как бы в полете. Сразу чувствовалось, что это воин. Он грозно смотрел по курсу самолета, по пояс высунувшись из темных туч, в его руке сверкала молния. При стрельбе из мотор-пушки, ее трасса будет продолжением молнии в руке... ну, вы, наверное, догадались, в чьей руке? Именно — в руке Перуна.

— Здорово! Вот тут, за ним дай еще грозовые облака, даже тучу. Знаешь, такую страшную, набухшую, несущую грозу тучу... Сделаешь, и все, — переноси на самолет! Хорошо получилось, аж пробирает.

— Товарищ лейтенант...

— Толя, ты это, не козыряй особо... Мы ж не в строю, давай по именам, хорошо?

— Хорошо. Виктор, а это кто?

— Это? — хмыкнул я, — это... мой дед это! Красный партизан и участник двух войн, а может — и больше... Даже наверняка больше...

— Де-е-д?! — с сомнением протянул живописец, — ну, может быть и дед. Только знакомое что-то — "волосы его черны, с проседью, усы же серебряны..." Где-то мне это попадалось, Виктор...

— Попадалось — и молчи! Дед это мой, понятно?

— Понятно, понятно, — пробормотал Толя, складывая эскизы. — Виктор, а ты не скажешь, что это командир ржет, как на фотографию посмотрит, а?

— На какую фотографию?

— А у нас перед штабом, на стенде для "Боевых листков" повесили несколько крупных фотографий этого... Яши, в общем... Так вот, как командир на них взглянет, так то плюется, то смеется... Что это с ним, не знаешь?

— Знаю, но сказать не могу — страшный секрет! Связан с нарушением формы одежды, между прочим... Знаешь поговорку: "От расстегнутой пуговицы до летного происшествия — один шаг"? Вот то-то и оно, брат ты мой. Так, что — "Т-с-с-с! Молчок! Враг подслушивает!" Иди, рисуй, Шишкин ты наш...

Глава 9.

Как я уже говорил — все проходит... Прошла и болезнь. И я тут же побежал к своей новенькой машине: погладить по теплому живому боку, проверить — а как там она без хозяина?

Без хозяина "Як" окреп и заматерел. На борту, под фонарем кабины, алели пять звездочек, на боковых крышках капота грозно возлежал в облаках Перун... ох, ты ж! Оговорился я! Дед возлежал, мой дед! Красный партизан и участник всех войн на Руси... Смотрелся старик просто здорово — грозно и впечатляюще. При взгляде в глаза под насупленными бровями зябкий холодок пробегал по спине. А если еще и пушка заработает! Здорово, молодец художник-грековец Анатолий Рощин!

Около самолета, натирая его до блеска белой ветошью, крутился Антоша. Комбинезон чистый, сапоги чистые, руки — тоже чистые, фонарь кабины просто сверкает! Молодец, Тоха! Механик самолета командира звена — пример для подчиненных. Так держать!

— Командир! Выпустили?!

— А куда они денутся, Тоха! Конечно выпустили! Ну, как машина? Подлетнуть можно?

— Машина — зверь, товарищ командир звена! Летай на здоровье!

— Где народ, Антоша?

— Да комэск повел барражировать над Сталинградом и немцев ловить. Вишь — погода-то не очень, меньше теперь они летают, каждый просвет солнца ловят.

Я выклянчил у РП дежурку и помчался в штаб. Там я упросил комполка дать добро на вылет для облета истребителя и восстановления навыков пилотирования. Майор вылет разрешил, но приказал взять кого-нибудь из 2-й эскадрильи в качестве ведомого.

— Один не летай, Виктор. Тут ВНОС который раз передает о паре охотников — то ли меняются они, то ли — одни и те же, черт их разберет. Висят на шести тысячах, паразиты... К ним незамеченным не подойдешь, а выделять специально против них пару не могу — свободных самолетов нет. Вот, разве что ты... А на самом деле, слетай-ка, Виктор, покрутись, а потом отойди на восток, поднабери высоты, да и пугани-ка ты этих гадов.

— Слушаюсь! Разрешите выполнять?

— Иди, иди... Да ведомого не забудь!

С тем я и отбыл. Во 2-ю эскадрилью. Там я удачно нашел того молодого парня, которого когда-то назначил своим ведомым. Да знать не судьба. Перетряхнули эскадрильи, перевели туда-сюда людей. Забрали молодого во вторую. Как его зовут? Василий, кажется...

— Василий, слетать со мной не хочешь? Я покручусь маленько, потренируюсь, а ты меня прикроешь. А потом, если все нормально будет, может, немецких охотников пуганем...

— Конечно, хочу, товарищ лейтенант!

— Вот и хорошо, разрешение на вылет получено. Готовься, через пять минут жду на взлётке. Парой пойдем. Давай, раскочегаривай аппарат!

Антоха уже запустил и прогрел двигатель. Я был готов взлетать. На взлетной полосе к моей машине пристроился истребитель Василия.

— 17-ый, взлет парой, держись метрах в тридцати... Пошли!

Рев мощного мотора, стук шасси по подмерзшей земле, отрыв... Мы в воздухе. Так, как тут мои навыки, сейчас проверим... Высота полтора... два...

— 17-ый, оттянись метров на двести и поглядывай. Я начинаю...

На двух с половиной тысячах я начал куролесить. Отлично! Истребитель все больше и больше меня радовал. Он свободно и легко держался в воздухе, чутко слушался каждого движения ручки. Так, еще вот та-а-а-к, и вот этак... Теперь вверх! Мертвая петля, пике... Скорость! Есть скорость — красота!

— 17-ый! Пристраивайся, отойдем за уголок...

Василий подошел поближе и мы, постепенно набирая высоту, пошли на восток. На пяти тысячах навстречу нам прошла девятка Пе-2, без истребительного прикрытия. Наверное, где-нибудь поближе к ЛБС у них назначена встреча с нашими истребителями. Та-а-а-к, а это интересненько... Там, у пешек на маршруте, крутится пара охотников. А что, если...

— 17-ый! Подойди ко мне ближе... еще ближе... Смотри на меня.

Я посмотрел на Василия. "Все будешь делать по моей команде. Радио не трогаем. Пешек используем, как наживку... пошли ловить худых".

Два истребителя, связанные незримыми узами, взмыли вверх, в небо, уже меняющее из-за нарастающей высоты свой цвет. "Вася, нужно опять обеднить смесь, уже больше шести тысяч". Воздух разряжен, бензин не успевает сгорать — нужно обеднить смесь... Еще выше.

"Вася, стань еще ближе ко мне. Если все получится — будет всего одна атака. Высоко — рули не эффективны... Один раз бы зайти, и то хорошо... Стрелять будем вместе. Снарядов не жалей — вдруг цапанешь фрица. Ну, пошли еще немного вверх".

Высота уже около семи. "Як" летит, но ему тут, на семи тысячах, некомфортно. Слишком высоко. Мотор "Яка" рассчитан на малые и средние высоты. Нет, он может и на десять тысяч забраться, да как там воевать? Воздух настолько разряжен, что самолет почти не управляется. Он ползает, как пьяный беременный таракан, маневр практически невозможен. Если получится зайти в атаку — у нас будет всего одна попытка...

"Вася, вот они! Заходим. Ближе ко мне, еще ближе. Стрелять по моей команде".

Немцы висели тысячах на шести, в левом вираже, с интересом рассматривая девятку проходящих ниже них пешек. Знаете, как придирчивый и денежный покупатель — немного склоняя голову на бок, холодно и точно выбирает свои покупки за стеклом витрины большого и дорогого магазина: "Это... и вот это, пожалуйста. И во-о-н то, сбоку! Беру! Заверните!"

Сейчас, гады, мы вам завернем! "Вася, товсь! Пошли — плавненько и спокойненько! Не торопись! Держись ближе... ближе держись".

Наша пара истребителей, скользя, как салазки со снежной горки, постепенно набирая скорость, начала сближение с охотниками. Терялась высота, нарастала скорость. Все, уже, наверное, пора... "Что ты делаешь?! Отставить!" Поздно...