Слухи о неких таинственных работах поползли сначала по минной мастерской, затем по гарнизону. Разглашения секретов переселенцы не опасались — о существе радиолампы не знал даже Коринфский, а слухи, как водится, то помогали, то вредили. Первыми пронюхали интенданты — эти упыри всегда чувствуют, когда к ним могут обратиться за 'дефицитом'. В плюсах оказалось внимание молодых морских офицеров, в основном, из минной мастерской. Самые изобретательные с удовольствием брались поломать голову над очередной проблемой, а таковых оказалось великое множество.
— Ильич, а что тебе в этих морских офицерах бросилось в глаза?
— Они не такие, — вердикт Мишенина был ясен, как решение Госдумы.
Вскоре после начала работ Борис стал ощущать какие-то отличия в менталитете здешних морских офицеров. Сначала подумалось — блажь, но особенности поведения все настойчивее давали о себе знать. Порою случается, что новое сразу не видится, но в один прекрасный момент все становится на свои места.
В то утро Федотов выразил сомнения в том, что капитану-лейтенанту Колбасьеву так уж необходимо мчаться за графитом под Питер.
— Борис Степанович, мое руководство всегда шло мне навстречу.
Эта хвастливая убежденность, на грани с легким куражом, оказалась той малостью, что все объяснила: этим людям присуща внутренняя, глубинная свобода, в основе которой не хамская воля, а врожденное право на поступок. Борис впервые осознал, как на мироощущении сказывается принадлежность к дворянскому роду. Позже он увидел и обратную сторону такого воспитания. Привыкших к 'особой свободе' дворянских сынков система безжалостно обламывала. На выхлопе порою оказывались редкостные моральные уроды. По этому поводу Зверев выразился как всегда образно: 'Их тут трамбуют по полной, крепче, чем в у нас учебке. Вот им мозги и плющит'.
И все же, когда плененные морские офицеры давали слово не воевать против Японии — их отпускали. Этот поступок не находил осуждения ни в российском обществе, ни у власти. Какая колоссальная пропасть в представлении об офицерской чести начала и конца ХХ века!
Евгений Викторович Колбасьев явил собой удачным пример 'правильного' воспитания, когда свобода гармонирует с долгом. Оказавшись изобретательным человеком, он организовал и стал владельцем телефонно-водолазной кронштадской мастерской, 'грешил' изобретением плавающей мины оригинальной конструкции и проектированием подводной лодки.
Этот офицер вместе с лейтенантом Щастным, взялся решить проблему резисторов. В водолазном деле Колбасьева применялись керамические стержни. Покрыв их графитом, офицеры после ряда опытов получили вполне приличный результат. От предложения возглавить список изобретателей резистора Колбасьев не отказался.
Изобретения же сыпались, как горох: вариаторы, динамики, резисторы и паяльники. Мишенин заморился подавать заявки на привилегии. В комитете на него стали смотреть волком, но положительных решений так и не выдавали. Наверное, хотели кушать.
Глава 18. Первые успехи.
1 мая. Кронштадт.
К испытаниям готовились почти неделю, а до этого три недели клепали опытные образцы. Хотя какие это опытные образцы, скорее сляпанные на скорую руку макеты, благо, что вид имели приличный. Из лаборатории вынесли все лишнее. Тщательно выскоблили простой деревянный пол — от него все еще тянуло мокрым деревом. В центре установили большой стол с трансивером. Сбоку закрепили рубильник. Оператору поставили кресло начальника мастерской — все же событие!
Сегодня в лаборатории было многолюдно. Окна лаборатории были распахнуты, а полуденное солнце создавало подобающее событию настроение. Справа от лабораторного стола толпились приодевшиеся мастеровые. Им было явно неловко в присутствии представителей командира порта.
С другой стороны стояли профессор Попов и капитан первого ранга Николай Оттович фон Эссен, со свитой. Тронутая сединой аккуратная бородка и усы придавали лицу каперанга обманчиво простоватое выражение. Средний рост только подчеркивал это впечатление.
Федотов, наслаждаясь весенним солнцем, притулился задом к подоконнику. Сменивший Мишенина Зверев неспешно прохаживался по лаборатории. Может, чувствовал себя свободным человеком, а может, просто хотел размяться.
Колбасьев с Коринфским колдовали над трансивером. Последние проверки и подстройка антенны — это святое.
Коринфский вытер руки. Посмотрел на Федотова:
— Борис Степанович, все готово.
Разговоры разом стихли. Взгляды скрестились на аппарате. Такая тишина приходит от осознания, что твой труд сейчас навсегда уйдет к другим. В эти мгновенья на душе становится грустно, как бывает при спуске на воду корабля. Невольно возникает иррациональное желание задержать время.
Борис вышел к столу. Повернулся к публике. Надо всех видеть, особенно высокое руководство. Таков закон 'жанра'.
— Уважаемые представители Императорского военно-морского флота, уважаемые коллеги! Сегодня у нас торжественный день — мы приступаем к испытаниями нашего изделия. Все присутствующие так или иначе имеют отношение к радиосвязи на военно-морском флоте. Одни из вас эту связь обеспечивают, другие ею пользуются. Все вы прекрасно осведомлены о возможностях сегодняшних аппаратов эфирной связи. Все вы видели эти громоздкие и дорогие аппараты, как правило, иностранного производства. Прогресс не стоит на месте. Так, однажды на смену мушкетам пришло казенно-зарядное оружие. Господа, я позволю себе смелое утверждение — сегодня вы будете свидетелями аналогичного революционного прорыва в беспроводной связи. Вы убедитесь, сколь легко управлять соединениями флота с применением новейших технических решений. Эту научно-техническую революцию совершили наши российские рабочие, инженеры и ученые.
Речь Федотова звучала ровно. Заимствованные из другой эпохи термины использовались ровно в той мере, в какой придавали нужный настрой, подчеркивали таинство научной мысли. Присутствующие разделились, будто между ними пролег незримый барьер. На лицах одних читался скепсис, на лицах других — нетерпеливое ожидание.
— Господа, я надеюсь, все со мной согласятся, что право провести первую связь должно быть предоставлено первооткрывателю радио, профессору Императорского электротехнического института имени Александра III господину Попову.
— Александр Степанович! — повернувшись к Попову, Федотов рукой указал на кресло оператора. — Прошу Вас занять почетное место.
Раздались аплодисменты. По всему выходило — в этом оба лагеря едины.
Вокруг трансивера произошло стихийное движение. Всем захотелось увидеть торжественный момент. Лейтенант Щастный увидел предательски блеснувшие глаза профессора. Слесарь Коля Поповкин заметил, как дрогнула, тянущаяся к рубильнику рука.
Едва слышно загудели трансформаторы. Темно-бордовым сиянием отозвались радиолампы. В склепанном на скорую руку динамике послышались треск и шорох эфира. Словно в ожидании чуда, все смотрели на стрелку хронометра. Ровно полдень. Пора! В эфир полетела первая связь.
— Город, Город, даю счет для настройки, даю счет для настройки. Один, два, три... .
Позывные и порядок фраз были написаны на бумаге, но голос профессора предательски подрагивал. Окружающие верили и не верили, что в тридцати километрах на Аптекарском острове сейчас звучит этот же голос, что Петр Николаевич Рыбкин подстраивает второй трансивер.
— Город, Город, как слышишь меня? Прием.
Из динамика вновь раздался шум эфира. Все замерли. Шум не исчезал. Попов осторожно прикоснулся к варньеру. Слегка повернул влево — сигнала не было. Повернул вправо — никакого эффекта. Осторожно довернул еще на деление. Сквозь эфирный шум едва слышно пробилось:
— Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три ... .
Неужели прошла целая минута? Еще движение варньера и в динамике отчетливо зазвучало:
— Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят. Остров, Остров, я Город, как слышите меня? Прием.
Лихорадочным движением Попов переключил станцию на прием. Поднес к губам микрофон:
— Город, Город, слышу вас! Слышу вас отлично!
В тот же миг все вокруг взорвалось восторгом:
— Господа, это успех, это потрясающий успех!
— Коля, ты глянь, ведь сработала, ядрена пала, точно тебе говорю, сработала.
— Николай Оттович, вы посмотрите, как удобно. Эх, чуть бы раньше такую связь.
— Господин Федотов, Александр Степанович, это победа!
Объятия, радостные пожатия рук, похлопывания по плечу. Всё смешалось. Забылись чины и различия. Тревожное ожидание уступило место восторгу свершившейся победы.
В этом времени радиосвязь стремительно развивалась. В печати уже мелькнуло сообщение о передаче короткого сообщения через Атлантику. Только неделю назад на востоке державы были развернуты станции 'Симменс-Гальске', обеспечившие связь на триста пятьдесят километров. Между тем в боевых условиях командиры больше полагались на сигнальные флаги. Сказывалось и несовершенство аппаратуры, и недоверие, и медлительная громоздкость. Квалифицированных специалистов не хватало катастрофически.
Для большинства присутствующих все это было известно, тем более их поразили миниатюрные размеры, но, главное, возможность общаться по радио, словно по телефону. Последнее было только в стадии лабораторных экспериментов.
Дружное русское 'ура!' совпало с внесением в лабораторию 'напитков'. Опыт не пропьешь — Федотов подготовился заранее.
— Господа, минуточку внимания, я предлагаю первый тост за ... .
* * *
По причине отбытия Балтийского флота на восток, объем работ мастерской существенно снизился, чем и воспользовались 'эмиссары' из будущего. Не все складывалось гладко. Кое-что делали в полулегальном режиме, и это при активной поддержке профессора Попова. Существенную роль сыграли навыки жителей XXI века, правда, печень Федотов подсадил изрядно. По первости ему помогал Мишенин, но не долго. Математик вскоре не выдержал алкогольного отравления и укатил к своей Настасье. Его сменил Зверев.
В рокировке были свои положительные стороны. Друзья сумели завести много полезных знакомств. Бориса больше интересовали интенданты — сказывалось природная склонность к 'хомячеству'. Зверев сумел втиснуться в офицерскую касту. Оставалось только гадать, отчего так случилось — то ли по причине военного поражения кастовая скорлупа истончилась, то ли жало Зверева было излишне ядовитым. Федотов предполагал последнее.
* * *
Борис любовался иррациональной картиной. В стенах Кронштадской мастерской, за декаду до известия о поражении под Цусимой, Зверев снимал на свой Panasonic импровизированный банкет. Камера скользила по 'фигурантам этого громкого дела'. Задержалась на Попове и Эссене. Замерла, снимая маракующего у станции Коринфского. Местным объяснили — снимается на новейшую американскую фотокамеру. О фильме, естественно, не заикнулись.
Если бы еще в феврале Федотову кто-то сказал, что он сам предложит воспользоваться камерой, он бы не поверил. Время, однако, обладает удивительными особенностями. То, что вчера казалось непреодолимым, сегодня становится обыденностью. Опасения о раскрытии инкогнито потихоньку отступили. Собственно, а что могли инкриминировать переселенцам местные? Ну, снимает себе 'чилиец' на новейшую американскую технику, ну и пусть себе снимает. Камеру на местный манер прикрыли темной тканью, светодиоды заклеили. Дабы никого не смущать, съемки вели с большого расстояния — трансфокатор позволял. А вот 'фотографий' не увидит никто: 'Извиняйте граждане, сломалась заморская машинка'. Фильма же пусть себе 'пылится' в жесткой памяти до лучших времен, благо Димон имел склонность на флэшках не экономить.
Николая Оттовича 'пригласил' Федотов. Почему именно Эссена? Да потому, что фамилия показалась знакомой. Сработало как упоминание из 'добрых старых времен'. О том, что Эссен командовал броненосцем 'Севастополь', и ходил в героях, переселенцы узнали только здесь. О нем поговаривали как о человеке, рискнувшем ослушаться приказа. Перед сдачей Порт-Артура Эссен вывел свой броненосец на внешний рейд и утопил пару японских миноносцев.
Операция 'Каперанг' потребовала изрядной изворотливости. Сначала был заход со стороны интендатуры — не проканало. Пришлось привлечь командира порта, параллельно решив две задачи — заполучить Эссена и придать испытаниям статус 'государственных'.
Командиром порта был вице-адмирал Алексей Алексеевич Бирилев, сменивший на это посту Степана Осиповича Макарова. По слухам адмирала вот-вот должны были отправить на восток державы. С ним поочередно общались, то Попов, то Федотов.
— Господин Федотов, нет и еще раз нет! Без высочайшего соизволения я никак не могу пойти вам навстречу, — голос адмирала был столь непреклонен и тверд, что Федотов ему не поверил.
— Господин адмирал, вы ничем не рискуете. Во-первых, вы не тратите ни копейки казенных денег. Во-вторых, вы всего лишь фиксируете факт состоявшихся испытаний. Ну и самое главное — в случае успеха кому как не Вам одному достанется вся слава?
Подливая усатому крокодилу в эполетах дорогущий коньяк, Федотов вспоминал аналогичный эпизод из своей прежней жизни. В том мире, в точности как и здесь, его мучила здоровенная жаба, но 'Хеннеси' выпивался в невероятных количествах. Как и в том мире, здесь все сложилось благополучно. Недешево, но оно того стоило — на этом этапе требовалась известность.
Кроме офицеров минной мастерской, в свиту Эссена вошел капитан инженерной службы Скворцов и два молодых штурманца. Последних отправили 'прицепом'. По меркам XXI века, капитан был представителем 'местной госприемки', а поручиков послали для количества. Зато молодым Зверев навешал лапши, что впору было накормить всю БЧ-1.
Сегодняшние испытания были в значительной степени спектаклем — связь была установлена заранее. Об этом знали все, но по закону жанра — делали вид, что все происходит первый раз. Бумагами же переселенцы обставились знатно. Как и в истории с 'террористом Тузиком', была написана программа и методика испытаний устройства беспроводной связи. Написана всерьез.
После нудных согласований документ удалось скрепить подписями директора ЭТИ и командира порта, хотя руководящего мозгоклюйства хватило с избытком.
Известная истина — большие руководители подписываются только после своих многочисленных замов, а вот последние могут вынести мозг даже гиппопотаму. Оказывается, и на них есть управа. Первый прием, это намеренное внесение в документ очевидной нелепости. За обнаруженную 'ошибку' проверяющего следует долго и искренне благодарить. Если такую подставу не делать, проверяющие 'бедолаги' будут править то, что изменять категорически нельзя. Объясняется это, на первый взгляд нелепое явление, весьма просто— проверяющий просто не имеет права не найти ошибок, а коль их нет, но он сам будет вносить нелепости, что много страшнее ошибок разработчика.
По этому поводу Федотов с наслаждением вспомнил, как он внаглую инструктировал долбоклюев из ОАО 'АК 'Транснефть', какие именно фразы и каким образом надо 'исправить' в его документах, дабы перед начальством блистать преданностью и квалификацией. Справедливости ради он не забыл, что этому приему его обучил один из тех самых 'долбоклюев'. В реальности эти люди были отнюдь не глупыми. Истинная причина этих коллизий крылась в состоянии перманентного страха, испытываемого ворующим руководством.
