— Смею заметить, подобную чепуху мне приносили, считай в каждый номер 'Кронштадского вестника'. В 'Военном обозрении', помнится, предлагали подавать по каучуковым трубам сжатый воздух. Да, да, да именно сжатый воздух для привода винтов мины. К слову сказать, управляемые мины Бреннана стоят на вооружении Великобритании, только пользы от них ... .

О минах Бреннана просвещенный обыватель из будущего ничего не знал, но надо было держать марку:

— Евгений Павлович, все верно, но вы не учли, что в мире появилась радиолампа.

Несколькими фразами Федотову удалось просветить отставника о возможностях электроники. Тверитинову открылись усилители, перемножители, интеграторы и прочие элементы аналоговых вычислителей. На паре примеров Федотов показал, как в электронике можно выполнить то, что в механике сделать почти невозможно.

— Таким образом, если по проводам мы даем низкий тон, то наш снаряд поворачивает вправо. Даем высокий — торпеда берет влево. Длительностью импульсов можно регулировать угол отклонения руля.

Принцип управления тональными посылками был очевиден. Так же логично выглядело наведение снаряда по шумам винтов корабля. Итогом разговора был возглас Тверитинова:

— Господин Федотов, а зачем тогда провода? Коль скоро у нас есть ваши гидрофоны, так отчего же не пустить управляющий звук по воде?

— Можно и по воде. Проверять надо. Кстати, вот еще одна мысль, по поводу, гидрофонов. Скажите, а отчего вы не прослушиваете звуки винтов вражеских кораблей? Звук в воде распространяются много дальше, нежели в воздухе. Даже без усилителей цель можно засечь за несколько миль, а ночью или в тумане это согласитесь... .

— Борис Степанович, не стоит отвлекаться. Надо закончить с вашими торпедами.

Голос каперанга был сух и подчеркнуто официален.

— Что скажете, Евгений Павлович?

Тверитинова можно было не спрашивать. Перед взором матерого технаря проносились идеи одна грандиознее другой. Ни о чем ином думать он был не в состоянии.

Эссен только вздохнул. На помощь Тверитинова рассчитывать более не приходилось, тот весь был во власти открывшихся перспектив. Одновременно подтвердилась догадка Федотова — Эссену был нужен беспристрастный эксперт.

— Ну, хорошо, предположим, что с управлением у вас получится, но как быть с двигателем? Торпеду может сбить кильватерная струя, а иной не хватит запаса хода.

В начале века торпеды (или, как их чаще называли 'самодвижущиеся мины') имели привод от сжатого воздуха. Федотов едва удержался от трепа о турбинах на перекиси водорода или о реактивной тяге в комплексе с управляемой кавитацией. Это был бы явный перебор. Особенно последнее.

— Уважаемые коллеги, я не господь бог, чтобы решать все проблемы. Давайте поговорим о кинетическом оружии, а потом прикинем стоимости этих проектов.

Коллеги не то чтобы не возражали, но согласились, что привод и гидродинамика относятся к иной области знаний.

Судя по скептическому выражению лица, Эссен явно настроился слушать типичную байку. Что его на это толкнуло, одному богу известно. Может мечтательное выражение лица Федотова, может заковыристость названия.

— И чем хорош ваш кинетический зверь?

— Хм, если в электромагнитном поле разогнать килограммовую болванку до скорости две-три мили в секунду, то при столкновении с броней болванка мгновенно испарится. Разрушения будут, как при взрыве тонны пироксилина. Опять же, при таких скоростях дальность прямого выстрела исчисляется несколькими милями.

Рассказывая о перспективах электромагнитной пушки, Федотов готов был поклясться, что Эссен и Тверитинов едва сдерживаются. В своих предположениях он оказался прав.

— Борис Степанович, последний раз такое изобретение нам приносили полгода назад, как раз перед выходом Тверитинова в отставку. Я, однако, даже начал сомневаться. Очень уж у вас гладко звучало с управлением миной.

Увидев, непонимание в глазах Федотова, каперанг пояснил:

— Когда вы говорили об управляемой мине, все было кратко и понятно. Хоть сейчас могу подписаться под прошением о выделении средств. Другое дело ваше кинетическое оружие. Перед нами появился настоящий изобретатель. Тут только название чего стоит, не говоря об эффективности — всех врагов пустим на дно одним залпом! А я так думаю, коль в ином человеке нет такой фантазии, так ни чего у него не получится, — промочив горло, Николай Оттович одобрительно крякнул. — Но давайте перейдем к вашим выкладкам. Как вы изволили выразиться, на внедрение.

Эссен заерзал, удобнее устраиваясь в кресле, как бы давая понять, что с удовольствием готов послушать. Так слушают любимую арию.

Подивившись про себя на такой пассаж и последующие телодвижения, Борис решил, что скорее всего ему сделали комплимент.

— Собственно, говорить надо не о внедрении, а подходе к науке и технике. Ели же говорить шире, то о будущем России.

Федотов высказался в том смысле, что время изобретателей-одиночек миновало и на пороге маячит задача создания мощных коллективов ученых и инженеров. Показал цепочку: наука — техника — производство. Все это функционировало в едином цикле. С такой системой, Федотову довелось познакомится до демократической революции. Он знал, как при минимуме средств, порою, достигался поразительный эффект. Мимоходом лягнул здешнее 'народное образование', что существенно сократив часы на естественные науки, напрочь забило головы подростков знаниями мертвых языков. Тем самым лишив страну множества толковых ученых и инженеров.

— Что касается локатора. Мне сдается надо бы нанять десять-пятнадцать толковых инженеров. К ним вдвое мастеровых и управленцев. Смотришь, лет через десять и получится стоящий аппарат. Денег на это потребуется, как на пару новейших броненосцев, но затраты отобьются. Примерно, как с железнодорожным делом — начали в России делать свои паровозы, так и сто раз окупили затраты.

Тверитинов смотрел заворожено. Инженер сразу увидел всю цепочку от задумки до первоклассного оружия. Термин 'отобьются' прозвучал вульгарно, но в контексте с очевидной гармонией был воспринят едва ли не с радостью. Эссен увидел то же самое, но одновременно засомневался в психическом здоровье изобретателя — у того прозвучала слишком революционная мысль.

— Эк Вы, батенька, хватили. Миллиарды!

Федотов предполагал именно такой ответ. Предполагал, но услышав, опечалился. Налил себе легкого винца. Внимательно посмотрел в глаза каперенга. Вздохнул. На языке вертелось ядовитое: 'Потому-то Россию и имеют все кому не лень'. Вспомнил, как перед переносом в этот мир с экранов полились песни о необходимости прироста ВВП, и как через полгода было объявлено — прирост составил шесть процентов! Федотов иногда навещал своего учителя теоретической механики. Так получилось, что тот остался совсем один и всегда был рад общению. В тот раз Рудольф высказался с сарказмом: 'Борис, поверь, пройдет года три и наш новый всенародно избранный запоет о развитии прорывных технологий. На это даже выделят денежки, да только все уйдет в песок. А почему? — пенсионер поднял свой жирный еврейский палец, — Потому, что либералы по своей природе не в состоянии созидать. На задачи, что американцы тратят миллиарды зелени, наши станут швырять по миллиону деревянных. Можешь мне поверить, распилят и глазом не моргнут, а на выходе будут пыль. Неумехи'.

Сейчас Федотов наблюдал воплощение пророчества. Хотя время было обернуто вспять, но существо дела не изменялось. Эссен, вполне себе неглупый человек и помыслить не мог, что надо выделять такие средства. Локатор поиметь хотел, но... получалось 'на халяву'.

— А что вы хотите, господа? С грошовыми затратами получить конфетку в миллиард? Не-а, не получится. Чудес не бывает. Англия выделит миллионы и получит миллиарды отдачи, мы же ... . — Федотов горестно вздохнул. — Мы же будем в глухой заднице, извините за такую прозу. Зато балы и рауты ...

Не окончив фразы, Борис замолчал. Чуть позже, будто вспомнив, добавил:

— Кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Мне сдается, родись товарищ Наполеон сегодня, мы бы услышали: 'Кто не хочет кормить свою науку, будет кормит чужую'.

— Товарищ Наполеон, НИИ и КБ, — проскрипел Эссен. — Да вы батенька социалист, а мы, по-вашему, бессердечные сатрапы.

— Из вас сатрапы, как из меня рогатый римский папа, но Ваш царизм еще то ... .

Словечко 'угробище' с губ не сорвалось. Все было гораздо хуже. Было произнесено: 'Ваш царизм'. Пропасть была показана. На душе стало пакостно.

* * *

К вечеру с Балтики нагнало облаков. Потянуло сыростью. Под стать погоде оказалась дорога до Питер. С грязью из под копыт. Посматривая по сторонам, Николай Оттович временами морщился. Было то состояние, когда мужчинам неловко смотреть друг другу в глаза. Борис вдруг увидел, что Эссен уже старик. Захотелось как-то приободрить, вселить в него толику оптимизма.

— Николай Оттович, не переживайте. Как сделаю локатор, так первым делом к вам пожалую. Даже в ущерб своим миллионам.

Эссен повернулся к Федотову. Смерил его взглядом.

— Песни ваш друг поет красивые — 'Тридцать восемь узлов', а как до дела, так мы вспоминаем о своих миллионах. М-да. Наш царизм, не ваш, а наш!

Моряк плотнее вжался в спинку пролетки.

— С другой стороны, наверное, так и надо. История не терпит слабых. В прошлую встречу, вы говорили, нам не избежать войны на западе. Я бы на вашем месте проштудировал подшивку 'Военного обозрения'. Все ваши геополитические расклады там давным-давно расписаны. Так, через десять лет успеете? — прозвучало примиряюще.

— Трудно сказать. Если денег и таланта хватит, то успеем, но уверенности нет. Слишком все зыбко.

Глава 21. Арестант Вова и лирический вечер.

Начало июня.

До гостиницы Федотов добрался к десяти утра. Мишенина в номере не оказалось. Подивившись, куда могло занести этого ипохондрика, Борис обнаружил кадку с пальмой. Житель субтропиков до сего момента оставался незамеченным. Спустился вниз. Портье сообщил, что господин Мишенин не показывался несколько дней. От этого известия на душе тревожно тренькнуло. На Вову такое было не похоже. Увести, как теленка, его, конечно, могли, но кому сдалось такое сокровище? Вернувшись в номер, Борис тщетно пытался найти записку. Тревога за Мишенина стала перерастать в панику и куда только подевались коварные замыслы относительно его жизни. Отчаянно захотелось, чтобы рядом оказался Зверев, одновременно удивило подспудное желание спрятаться за чужую спину. Прежде всего, надо было срочно найти хоть какую-то зацепку, хоть намек на причину исчезновения Ильича. После этого можно телеграфировать Звереву или начинать самостоятельные поиски.

От 'разумных' мыслей сумбур немного отступил, уступив место трезвым размышлениям. До стоящего посреди номера Бориса наконец дошло — начинать надо с технического комитета, куда Ильич направился 'качать права'. Вот она отправная точка поисков. Но куда его понесло дальше и как именно искать человека в незнакомом городе, представлялось с трудом. Мысль привлечь полицию возникла и тут же растворилась — сказался стереотип жителя 'просвещенного' века.

Технический комитет находился в здании департамента торговли и мануфактур. Пока извозчик гнал к этому зданию, в голове крутился вопрос — к кому из местных обратиться. К Эссену, а может к Попову? Но стоит ли их привлекать? Нет, конечно. Впутывать потенциального заказчика в собственные проблемы — последнее дело, а на профессора надежды мало. Справа проплыла вывеска 'Слава Петрограда' — мелькнула спасительная мысль посоветоваться с писаками.

— Тормози!

Одиннадцать утра для журналистской братии рановато. Обычно здесь собирались к двум часам, но чем черт не шутит. На месте оказался Свищев, про которого коллеги по цеху дружески говорили: "Свищев крупный шантажист, он меньше трех рублин не берет". Виктор Сергеевич был довольно мрачной внешности тип, писавший фельетоны: "По камерам мировых судей".

Сомнения репортера были развеяны пятидесятирублевой купюрой задатка. Выслушав Федотова, он пояснил диспозицию:

— У нас, репортеров, негласно разделены округа, и вам, можно сказать, повезло: это моя вотчина. Касаемо вашего приятеля, знаю доподлинно — по уголовным делам он не проходил. Вчера последний раз справлялся. Мне бы такое сообщили. Другое дело, если труп обнаружили без паспорта, — обрадовал Федотова Свищев, — тогда надо объезжать городские морги. Хуже если камень к ногам и в Мойку. Такое случается. Да что греха таить — частенько случается. Всплывёт, конечно, но к концу лета. Никак не раньше.

Свищев безмятежно пялился на Федотова своими карими глазами. По лицу репортера было трудно понять, шутил он или нет. Скорее всего, и шутил, и готовил к худшему. Предложение заехать в комитет департамента Свищев отмел сразу:

— Господин Федотов, давайте потолкаемся в околотке, там у меня все прикормлены. Да не волнуйтесь Вы! Если в полиции о вашем приятеле не знают, так сей же час поедем в департамент, но сначала я пройдусь по околотку, а вы будьте рядом.

Когда-то Борис заглядывал к своему приятелю в райотдел милиции. Околоток пахнул привычными запахами и звуками. Сейчас Федотов готов был поклясться, что окажись он в древнем Риме, подобное заведение встретило бы его такими же 'ароматами и мелодиями'. От этого он почувствовал себя увереннее. Вот что делает с человеком 'знакомая' среда.

— Гриша, а скажи-ка мне, не поступал ли в околоток математик? — по-свойски продолжал пытать околоточного надзирателя репортер.

Григория Ивановича Топоркова нашли в крохотном кабинете. Был он упитанным мужчиной несколько выше среднего роста. На мясистом лице умещались такой же мясистый нос, губы и щеки. Места едва оставалось для маленьких зорких глазок, что мгновенно занесли приметы Федотова в 'картотеку'. С юмором у Топоркова оказалось все в порядке:

— Это что за новости? Ширмачей знаю, майданщиков и медвежатников знаю, а от математиков бог миловал, эта братия по какому делу будет?

Борис выпал в осадок: Топорков перекрестился на манер Чавеса, издевающегося над Бушем младшим. Не хватило только трибуны ООН.

Наблюдая дружеский треп, Борис с изумление осознал, что присутствует при циничной торговле живым товаром. Газетчик мастерски выведывал у полицая о Мишенине, а Топорков столь же мастерски оценивал каждый бит информации. Ни тот, ни другой не произносили ни имен, ни сумм. Почти с первых же слов стало ясно, что о Мишенине здесь знают и он здоров или почти здоров. Это была как бы бесплатная информация 'для родственников'. Сказать, что Федотов почувствовал облегчение, значило бы промолчать. С сердца будто камень свалился, что не укрылось от маленьких зорких глаз. Может быть, поэтому дальнейшие переговоры пошли туго, а может, Григорий Иванович был не в духе. Разобрать Борис не сумел, но вмешался:

— Хм, скажете тоже, неблагонадежен. Наш Вова, считай лучший царский опричник, почище вашего будет.