Сердце Арронтара. Две судьбы

— Одно не исключает другого, дартхари. Да, я презираю её, но и люблю тоже. Разве я могу не любить свою дочь? Мы с Праймой так ссорились из-за неё, жена боялась, что вы узнаете обо всём и... убьёте и Ронни, и нас... Она даже уезжала, уезжала к подругам в другие кланы, потому что очень боялась... А я надеялся, что со временем Рональда изменится, станет красивее, вырастет, будет сильной волчицей... Но она приносила нам с Праймой одно лишь разочарование. И я не могу даже сказать, кого я презираю сильнее — Рональду, оставшуюся такой же никчёмной, как и раньше, или себя — за то, что я несмотря на это продолжаю любить её и переживать за неё.

Нарро задыхался. Прошлое накатывало, причиняя невыносимую боль — то самое прошлое, которое, как он думал, давно уже ушло, отпустило... Нет. Оно просто затаилось, спряталось на время, и теперь вновь вылезло на поверхность, напомнив о себе даже болью в спине, где уже давным-давно не было никакого горба и не осталось ни одного шрама от брошенных камней.

Все шрамы — только внутри. В душе.

— Прошу, не убивайте её, дартхари...

Нарро посмотрел на Винарда, и тот вздрогнул — настолько его испугал пустой и полный какой-то бесконечной усталости взгляд Вожака.

— Ты глупец, Винард. Зачем мне убивать Рональду после того, как я взял девочку под свою защиту? Нет, я не убью её.

— Спасибо, дартх...

— Уйди, — выдохнул он устало, вновь отворачиваясь к окну. — Ты очень разочаровал меня, и на следующих игрищах ответишь за свой проступок. Что же касается Рональды... когда увидишь, передай — пусть придёт в усадьбу как можно скорее.

— Да, дартхари...

Тихие шаги, скрип закрывшейся двери — и тишина.

В кабинете остались только Нарро и его мысли.

* * *

"Одно не исключает другого, дартхари".

"Она приносила нам одно лишь разочарование".

"Я не могу сказать, кого презираю сильнее".

"... Продолжаю любить её и переживать".

Эти слова жгли Нарро изнутри. О Дарида, лучше бы он вообще не посылал за Винардом. Лучше бы он всего этого не слышал. Лучше бы он просто его убил.

А теперь эти слова крутились у него в голове, как бешеные карусели, и он чувствовал, что несётся на этих каруселях неизвестно куда и неизвестно зачем.

Но как же это было глупо. Оставить Рональду, не отнести её Вожаку, и при этом продолжать презирать и позволять остальным швырять в неё камни и унижать.

И любить. Но разве это любовь?

Нарро засмеялся, но этот смех был настолько жутким, что если бы его кто-то слышал, то испугался.

Весь ужас был в том, что дартхари видел ответ в глазах Винарда. Ответ, которого там не должно было быть. Ответ, которого там не могло быть.

Но он был.

Калихари действительно любил свою дочь. Презирал, унижал, даже иногда мечтал, чтобы её и вовсе не было на свете... но любил. И презирал заодно и себя самого за это недостойное, как он думал, чувство.

Нарро вздохнул и устало прислонился лбом к оконной раме.

Глупые оборотни. Ведь если бы Винард просто любил свою дочь, без всяких презрений, то она бы смогла обратиться и действительно стала бы самой сильной волчицей в стае. Уж он-то знает.

Но Винард точно так же поддался общему настроению, как и его родители.

Интересно... а они тоже его любили?

Хотя бы немного?..

* * *

Во сне Форс сидел на крыльце своего дома и пил из большой кружки ароматный чай из дух-травы.

— О, Дэйн! Заглянул-таки, — хмыкнул толстяк. Он так и не смог привыкнуть к новому имени Нарро и продолжал называть того Дэйном. Даже Аравейн перестроился, а вот Форсу это никак не давалось... или же он просто не хотел.

— Заглянул, — сказал дартхари, садясь рядом с наставником на ступеньки крыльца. — Хотел кое-что у тебя спросить...

— Валяй, — милостиво махнул рукой с чашкой Форс, из-за чего несколько капель чая вылетели наружу.

— С того дня, как я вернулся, — вздохнул Нарро, — я всё время ждал, когда случится то, о чём говорил Аравейн. Когда я встречу дэрри. Ты ведь помнишь, да, Форс? Знаешь, что я думал? Я думал, что она будет лежать в колыбельке. Думал, что мне принесут её, ведь она должна быть такой же, как я. Я думал, что, встретив её, я смогу оградить её от той боли, что когда-то испытывал сам. Я хотел сделать так, чтобы она никогда не чувствовала себя ненужной, презираемой и нелюбимой.

Но сегодня на игрищах... Она не лежала в колыбельке, Форс, ей уже исполнилось тринадцать. И пока она пыталась пройти ритуал, я слышал отголоски Зова. Он ещё очень слабый и далёкий, потому что ей всего лишь тринадцать, но я чуть не сошёл с ума... Форс, я соскучился. Дохлый кот тебя дери, как же я соскучился по этому чувству единения...

Наставник усмехнулся и опустил взгляд в чашку, скрывая повлажневшие глаза.

— Я понимаю. Как её зовут?

— Рональда.

— Надежда... Красиво. Так что ты хотел спросить у меня, Дэйн?

Нарро сжал кулаки.

— Спросить... да, хотел. Я тысячу раз проходил по деревне белых волков за эти тринадцать лет. И в доме родителей Рональды я тоже был, если не ошибаюсь, дважды. Но я ни разу не чувствовал её запаха, не ощущал присутствия! Разве это возможно? Сегодня, даже вернувшись с игрищ, я продолжал чувствовать аромат Рональды. Он далеко, но я его слышу. Я не понимаю, Форс... Тринадцать лет! Ей ведь тринадцать... Как я мог...

— Как ты мог за все эти годы умудриться не ощутить присутствия дэрри? Право, Дэйн, ты меня удивляешь. Иногда бываешь таким дураком...

— Где уж мне до тебя, Форс, — хмыкнул Нарро, и маг выразительно глянул на него.

— И не поймёшь — то ли ты мне сейчас комплимент сделал, то ли намекнул, что я бываю ещё большим дураком, нежели ты.

— И то, и другое.

— Ладно уж, — Форс вновь отхлебнул из кружки, — прощаю. У тебя в Арронтаре от сытой жизни совсем мозги склеились, раз ты таких очевидных вещей не понимаешь. Лесу нужно прощение, и не просто прощение, а прощение дартхари. Двоих оборотней. Но прежде чем прощать, надо, чтобы было, за что это делать. А если бы ты воспитал Рональду в любви и покое, как рассчитывал, кого и зачем ей прощать?

— Значит, Арронтар.

— Значит.

Даже во сне Нарро почувствовал, как невидимая рука коснулась его щеки и легко погладила. Лес просил прощения...

— Тебя не очень-то заботит проклятье, Дэйн, я знаю. Ты бы предпочёл избавить от боли одну Рональду и сделать её счастливой. Но лес... он считает иначе. И он имеет на это право. В конце концов, именно он сделал вас такими...

— Изгоями?

Форс вздохнул.

— Ты всё-таки непроходимый дурак. Арронтар наделил вас силой, и я не только про магию. Я ещё и про силу духа. Ты знаешь, сколько юных оборотней умирало там? Сколько убегало и не возвращалось? А ты смог вернуться. И ты стал дартхари, первым настоящим дартхари за столько лет. Ты ведь знаешь, что победить предыдущего — это ещё не всё. Сам лес признал тебя Хозяином, и ты просто занял то место, что принадлежало тебе по праву. Как сильнейший.

Арронтар сделал всё, чтобы случилось именно так. Благодаря тебе он обрёл новую надежду, надежду на снятие проклятия, именно поэтому твою дэрри так и зовут, Дэйн... Она — надежда леса, поэтому он прятал её от тебя, чтобы ты встретил её только тогда, когда придёт время.

— И чтобы ей было, за что прощать. Я понимаю. Но это жестоко, Форс.

Они несколько минут сидели молча, Форс вертел в руке пустую кружку, думая о том, чего ему хочется больше — ещё чаю или чего-нибудь покрепче, а Нарро... он вспоминал.

В ту ночь все воспоминания, которые он так старательно гнал от себя, вернулись и вновь стали терзать сердце. Все брошенные камни, презрение в глазах сородичей, отречение отца...

Он так хотел, чтобы ничего этого не было в жизни Рональды. Так хотел...

— Я ведь никогда не рассказывал тебе, как жил до Нерейска, да, Дэйн? — Форс выпустил из рук чашку, и она моментально растворилась, будто и не было её никогда. Впрочем, её и не было — сон же... — Можешь не отвечать, я помню, что не рассказывал. Думаю, пришло время. — Маг сощурился, и у него во рту вдруг появилась большая дымящаяся самокрутка. — Я родился чёрным волком, самым обычным чёрным волком, у меня не было никаких горбов или других особенностей. Кроме, пожалуй, излишнего авантюризма... Я любил гулять в Западном лесу, но тогда он был совсем другим. Там не было никаких злобных аксалов... нет, аксалы были, но тогда они жили там постоянно. И больше всего любили именно Западный лес, потому что осенью там расцветает одно чудесное растение, оно называется зилли, и время его цветения совпадает с течкой самок. Аксалы едят цветки зилли, они нужны им, чтобы щенки рождались крепкими и выносливыми...

— Значит, именно поэтому набеги в Арронтаре случаются осенью?

— Да, но не только. Слушай дальше.

У каждой земли есть своё животное-оберег. В Арронтаре этим животным были аксалы. Очень умные зверьки, невосприимчивые к магии Разума, со слюной настолько ядовитой, что она может убить и взрослого оборотня с сильной регенерацией. Но есть один секрет, который знали наши с тобой сородичи тогда и совершенно забыли сейчас.

Если оборотень встречал аксала, и этот аксал становился его другом, то слюна такого зверька становилась для его хозяина волшебной, исцеляющей практически любые раны. А сам аксал... вернее и преданнее животных я не знаю, Дэйн. И встретить друга-аксала было счастьем для любого оборотня...

— Чара, — улыбнулся Нарро, вспомнив свою умную и верную подругу.

— Именно. Арронтар подарил тебе Чару, и этим будто пометил тебя. Именно благодаря ей мы с Аравейном поняли, что ты можешь справиться с проклятьем. И именно благодаря ей ты вообще выжил, Дэйн. Я уверен, что она не раз вылизывала тебя, когда ты спал, залечивая своей слюной твои раны.

Но вернёмся к моей истории... Я всегда очень хотел друга-аксала, поэтому часто убегал в Западный лес, я просто преследовал этих зверьков, ходил за ними, надеясь, что какой-нибудь аксал признает меня. Но мне не везло.

В тот день с утра шёл дождь, и сразу как он кончился я побрёл в лес. Мне тогда было десять... да, кажется, именно столько.

Ещё издалека я услышал чей-то смех и пошёл именно на него. А подойдя поближе, спрятался в кустах и выглянул...

На полянке сидела и играла с маленьким аксальчиком рыжая девочка. Волосы у неё были мокрые — видимо, она попала под дождь — платье всё в пятнах от травы и грязи, старые ботинки на ногах... и всё лицо в веснушках. И шея, и руки... она вся была в веснушках.

— Её за это презирали?

— Нет. Хотя, возможно, и за это тоже. Я не знаю, Дэйн. Но одно плечо у неё было сильно выше другого, почти возле уха, и сама она была ужасно худенькой, просто сплошные косточки. Косточки и веснушки, — Форс улыбнулся. — Её звали Магда.

— Звезда...

— Верно. Звёздочка моя... Поначалу она меня стеснялась и дичилась, ей всё казалось, что я начну смеяться или обзываться, но потом перестала. Благодаря Магде я обрёл своего друга-аксала. Её аксала звали Лаки — это была девочка, а моего — Лори. Улыбка и смех...

Магда родилась рыжей волчицей, но Ночь Первого Обращения она, конечно, не прошла. Я помогал ей прятаться, и за это, как ты понимаешь, тоже заслужил презрение стаи. Хотя меня не трогали, я ведь был сыном тогдашнего дартхари. А отец... о, он знатно трепал меня на игрищах, что я смею не слушаться и общаюсь с Магдой. Пока я не сказал, что находясь рядом с ней, слышу музыку.

— Зов?

— Зов. Магда его не слышала, она ведь была необращённой... А я слышал. И когда отец узнал об этом, он изменил своё мнение, пытался понять, почему она не обращается, даже позволял приходить в усадьбу. Перед стаей подарил Магде свою защиту, чтобы никто не смел её трогать...

В усадьбе с нами жила служанка, Стэри, она тоже неплохо относилась и ко мне, и к Магде. Именно благодаря ей я и остался жив, Дэйн...

Мы тогда не пошли на игрища. Нам было по семнадцать... Мы не знали, что это наша последняя ночь вместе, но будто чувствовали — я любил её, я соединялся с ней и телом, и душой... Моя бедная девочка...

Стэри ворвалась в нашу комнату, рухнула на колени и закричала так, что мы моментально проснулись. Она кричала, что отца победил его злейший враг из клана серых волков, кричала, что его порвали так, что он едва дышит, и она прибежала, дабы предупредить... Сейчас в усадьбу придут, и если мы не убежим — нас убьют... Меня, может, и нет, а Магду — точно...

И мы побежали... Взяли с собой Лаки и Лори и побежали практически в чём были. В Западный лес. Надеялись спрятаться, а потом, когда всё уляжется, уйти из Арронтара — куда угодно, лишь бы уйти.

— Не получилось?

— Нет, Дэйн. Мы поняли, что нас догонят, Магда села на землю и заплакала... Я до сих пор помню, какая она была в тот миг — распущенные рыжие волосы, бледное лицо... и ковёр из золотых листьев. Лаки и Лори сидели рядом с ней и выли.

А потом она подняла голову, и я увидел в её глазах решение. "Нет, — сказал я, — я не оставлю тебя, даже не думай".

Она улыбнулась, подошла, поцеловала... Посмотрела в последний раз — долго, пристально...

"Я знаю, что не оставишь. Но я хочу, чтобы ты жил".

Это были её последние слова. А потом она приложила ладошку к моей груди и оттолкнула... сильно и далеко.

Я отлетел, и вместе со мной почему-то летели Лаки и Лори, объятые странным пламенем. Я не знаю, как она смогла, но в минуту отчаяния чего только не сделаешь... И она переместила нас троих в Снежную пустыню. Конечно, совсем недалеко — я упал рядом с Арронтаром, буквально десять шагов — и вот он, лес. Но всё же...

Если ты думаешь, что я развернулся и послушно побрёл в пустыню, как Магда и хотела, ты ошибаешься. Я рвался обратно, ведь мне хватило бы и пяти минут, чтобы вернуться и погибнуть, как герой, спасая любимую. Но меня не пустили.

Лаки и Лори схватили меня за ноги и чуть не сгрызли их до кости, пытаясь удержать на месте. А Арронтар... поднялся такой ветер, что я не мог и шагу ступить — меня тут же откидывало назад в пустыню.

Это продолжалось полчаса, а потом всё закончилось. Ветер стих, аксалы сели на песок и завыли. И я понял, что Магды больше нет.

Я вернулся туда, на то место, где она погибла. У оборотней принято сжигать тела и развеивать их по ветру, ты знаешь, и я был уверен, что они оставили её там, не стали забирать... Но я не нашёл тела. Только кровь.

Позже, гораздо позже я узнал подробности той ночи. Узнал, что её затравили аксалами, узнал, что она прокляла их в минуту смерти, узнал, что Арронтар сам сжёг её тело...

— Значит, это Магда прокляла аксалов? Именно её проклятье лес вплёл в своё?

— Да. Хотя она очень любила их. И я думаю, что она об этом жалела. Позже, примерно через неделю, когда я уже был у Моря Скорби, она приснилась мне. Она сидела возле Лаки и Лори, гладила их по головам, плакала и просила простить её.

Почти полгода я жил там, Дэйн — у Моря Скорби. Не знаю, как не умер. Однажды я уснул на самом берегу, а проснувшись, понял — что-то изменилось.

Я стал иначе видеть мир, начал чувствовать то, чего раньше не замечал. Магия... её подарило мне Море, а не Арронтар. И стихийную, и магию Разума. Я получил своё благословение от Моря Скорби, и это, наверное, определило мою жизнь.