Символ Веры (полная версия)

И в этот момент двери 'новой' лифтовой кабины звякнули предупредительным звонком, готовясь открыться. До нее было метра три. Байнет кинул быстрый взгляд на дверь, что вела к лестнице. Там сквозь матовое стекло уже маячили силуэты незваных гостей. Створки лифта поехали в стороны, сквозь открывающуюся щель ударил яркий свет, обрисовавший тени самое меньшее двух человек. Впрочем, Байнету не было нужды видеть их — специфический запах недавно нанесенной оружейной смазки шел впереди убийц. Первый из них занес ногу над порожком, свет скользнул по начищенному ботинку и ребристой трубке, навинченной на ствол компактного пистолета-пулемета.

'Кисельное' время закончилось. Андерсен качнулся назад, спиной буквально забросив обратно в номер Франца и, соответственно, Гильермо. Пистолет с глушителем щелкнул, в стекле двери словно выкололи черную точку, от которой разбежалась изломанная паутина трещин. На обратном движении, как маятник, воинствующий монах ринулся вперед, уходя с линии огня 'лифтовых' и сокращая дистанцию. Лежащий навзничь портье заскулил, суча ногами, и пытаясь закопаться в ковер. За исключением этого тихого воя все остальное происходило в молчании — только лязгали затворы и чавкали глушители на стволах.

Байнет за три громадных шага добрался до лифта, чьи дверцы едва-едва открылись полностью. За это время он еще дважды выстрелил по направлению двери, удерживая вторую группу ассасинов на лестнице. Убийца в лифте нажал на спуск, и, не забрось Штык спутников обратно в номер, их изрешетило бы одной очередью. В следующее мгновение Байнет налетел на стрелка всем своим немалым весом и вместе с ним ворвался в лифт.

— Господи, помилуй, — прошептал Франц, ставя на ноги упавшего Гильермо, тряся и кантуя подопечного, будто ростовой манекен. За открытой дверью происходило что-то скверное и человекоубийственное. Леон хотел сказать что-нибудь молитвенное, то ли за успех Байнета, то ли за прекращение кровопролития, но все происходило слишком быстро.

В лифте оказалось двое, как и ожидал монах. Неожиданный прорыв Андерсена в ближний бой на мгновение выбил их из колеи, и Байнет использовал с толком каждую долю секунды. Трижды выстрелил револьвер в его левой руке, полотенце на оружии заглушило и без того не слишком громкий шум. Ловким движением Штык подцепил ствол второго убийцы, направленный прямо в живот Байнета, дернул вверх и в строну за миг до того, как палец умирающего нажал спуск в последней конвульсии. Один из трех плафонов осыпался дождем осколков, мигнул и погас.

— Франц, пошел! — гаркнул Байнет, высовываясь из лифта.

Еще выстрел из револьвера в сторону двери, пока открытый боек не закусил таки ткань. Заклацал пистолет, посылая пулю за пулей в стекло, которое и без того уже походило на картину сюрреалиста — сплошные дыры и трещины.

Один. Два.

С опустошающей очевидностью Байнет чувствовал, как умирает время, столь успешно отыгранное им в самом начале схватки.

Три.

Если сейчас Франц и Гильермо не покинут номер — те, на лестнице, сориентируются и задавят одиночку с пистолетом автоматическим огнем. Будет шумно, громко, грязно, скандально, однако Леон Боскэ все-таки умрет, а дело кардинала Морхауза погибнет.

— Франц! — уже в голос заорал Байнет.

Четыре. Пять. В магазине восемь патронов, значит оружие пусто. Щелчок — и магазин упал, а Штык уже доставал из кожаного подсумка новый.

Топот ног из-за спины, приглушенный ковром — все-таки они поняли и поспешили. Поворот замка в одной из дверей — кто-то решил побродить за полночь или полюбопытствовал, что происходит. И две вспышки за той стороной расстрелянной двери — противники тоже сообразили, что пора действовать. Пули выбивали щепки из драгоценных панелей мореного дуба, стоимостью три тысячи франков за килограмм. Пара светильников погасла, рассыпавшись хрустальной пылью. Нелепо взмахнул руками и упал мальчишка в ливрее, прижимавшийся к стене в немом ужасе.

Топот за спиной — они еще не в лифте, почти, но еще нет. Байнет шагнул вперед и в сторону, прямо на линию огня, стреляя в ответ, прикрывая собой тех, кто оказался за его спиной.

Гильермо, наконец, вырвало. Не от вида бойни, что учинилась в лифте — сознание отказывалось воспринимать покойников настоящими трупами. От запаха. Запаха крови и еще какой-то дряни, что выворачивала наизнанку. Будущий понтифик опустился на колени, прямо в красную лужу, упершись локтем в ногу мертвеца, и жадно ловил воздух раскрытым, мокрым ртом.

— Жми номер один три раза, быстро, последний раз задержи, — приказал Андерсен.

Здоровенный монах привалился боком к зеркальной стене, часть которой растрескалась и выпала окровавленными осколками.

Франц выполнил указание. Пальцы у него тряслись, и лысый дважды промахнулся мимо клавиши, однако на третий все же сумел.

— Славно, — тихо сказал Байнет. — Славно... Старый фокус, все еще работает. Так кабина уезжает сразу на нулевой этаж. Для быстрой доставки жратвы

Франц вытер мокрое, вспотевшее лицо рукавом. Из замаскированных на потолке динамиков лилась негромкая музыка — что-то скрипичное или вроде того. Лишь едва уловимая вибрация показывала, что кабина движется. Гильермо стоял на четвереньках и шумно икал, пытаясь продышаться.

— Там, скорее всего, будет выход на кухню, — инструктировал Байнет. — Из него всегда есть черный прямо в подворотни, к мусору.

Андерсен неловко повернулся, уперся спиной в треснувшее зеркало, а ногой в труп, как будто Штыку было тяжело стоять. Он снова перезарядил пистолет — видимо успел опустошить обойму, пока Франц запихивал невменяемого Боскэ в кабину, забрызганную кровью. Движения монаха были замедлены, он заскреб магазином о шахту, не сразу вставив до упора. Отдышался, оттянул затвор, загоняя патрон в ствол.

Гильермо скорчился в углу, страдальчески кривясь. Даже ему стала заметна мертвенная бледность, заливавшая лицо Андерсена — совсем как у раненого ассасина в номере несколькими минутами ранее. Минутами? Неужели все происходило так быстро?.. С того момента, как ему принесли чай и до сего мгновения прошло от силы четверть часа, скорее даже меньше.

Поочередно загорались и гасли цифры, показывая неторопливое продвижение лифта.

Невозможно, немыслимо... Этого просто не может быть.

— Помоги снять сутану, накинь на него. И выводи из города, — продолжал инструктаж Байнет.

— Полиция? — несмело предложил Франц, помогая Андерсену разоблачиться.

— Нет, — жестко отказал Штык. — Мы не знаем, кого они успели купить. Один подсаленный чинуша, и вы оба не доживете до утра. Удавят в камере и все. Вывози его из города, там свяжись с Александром.

— А ты... — фраза началась как вопрос, но умерла на втором слове. Франц слишком хорошо все понимал. И слишком красноречивы были красные пятна, расползавшиеся по нейлоновому жилету, простреленному в двух местах. Если кровь начала просачиваться даже через многослойную армированную ткань, значит под жилетом ее очень, очень много.

— А я все, — улыбнулся Андерсен посиневшими губами. И повторил в третий раз, чуть запинаясь:

— Вы... води.

Звякнул невидимый звонок. Кабина остановилась. Франц выдохнул, дрожащими руками одернул свой пиджак, похожий на сутану. Вытер окровавленные ладони прямо о брюки.

— Вставай, — приказал он Гильермо и, не дожидаясь реакции, подхватил Боскэ за шиворот. Накинул не по размеру большую сутану Байнета, словно темный плащ. Выволок из кабины, прямо в марево пара и запах кухни, перебивший даже тяжелую кровавую вонь.

Франц не оглянулся, а Байнет обошелся без напутствий. Оба слишком хорошо друг друга знали. Андерсен полагал, что раны его тяжелы, однако не смертельны. Можно протянуть еще немного, если забиться подальше, остановить кровь, дождаться помощи...

Байнет глубоко вздохнул и нажал клавишу, отправляя кабину на первый этаж, в холл. Скрутил глушитель — теперь тишина не нужна. Теперь нужно много шума, много внимания, чтобы Франц успел вытащить бестолкового Боскэ из отеля.

— Надеюсь... — прошептал Андерсен 'Штык' Байнет, крепче сжимая рукоять пистолета. — Надеюсь, ты этого стоил, Гильермо.

Глава 13

У мегаполисов международного значения, наподобие Парижа, Москвы или Нового Орлеана уже давно не было 'вокзалов' в традиционном понимании. Постоянно растущий грузопоток и ежедневный оборот в сотни тысяч пассажиров создавали громадные транзитные узлы, где сплетались воедино стальные змеи железнодорожных путей, серые ленты автодорог, исполинские ангары дирижабельных стоянок. А в последние полтора десятилетия — и взлетные полосы аэродромов.

Однако Бейрут был еще слишком архаичен и одновременно слишком юн для такого статуса, поэтому в его транспортной сети оставалось место и для более традиционных форм сообщения. Город обслуживали сразу три настоящих вокзала, причудливо сочетающих новое и старое.

Здесь можно было встретить новейший электровоз, курсирующий по элитным линиям 'ExpressZug' — для состоятельных и достойных пассажиров, посадка на отдельных платформах, под охраной профессиональных пинкертонов. Можно было сесть на экономичный дизельный 'стример' в обтекаемом кожухе-пуле. А если в карманах совсем пусто — оставались поезда, словно шагнувшие из предыдущего, девятнадцатого века. Из тех времен, когда экономику и паровозы двигал пар, а химия еще не научилась выжимать из угля 'carburant en pierre' , то есть газойль.

Впрочем, паровозами странствовали не только бедняки, но и просто люди, которые не желали привлекать к себе лишнего внимания. А еще железнодорожные картели Востока (как основные контрабандисты региона) очень не любили 'муравьев' и потому разным латиносам вход на вокзалы был заказан. Таким образом, выбор — каким образом покинуть Бейрут — для Хольга был очевиден с самого начала.

Северный вокзал был безымянным и носил только порядковый номер. Строго говоря, он вообще не предназначался для пассажиров, только грузовой оборот. Однако отсюда можно было уехать с относительным (очень относительным, прямо скажем) комфортом, пользуясь официальными оговорками законодательства 'о сверхнормативной нагрузке', в которую включались целые составы.

До поезда оставалось еще тридцать минут.

Хольг потер ладони, которые немилосердно потели — личная реакция на стресс и опасность. Машинально провел ладонью по куртке, ощупывая контуры конверта во внутреннем кармане. Франки, которые принимают по всему миру, даже в России. И эскудо, с ними сложнее, но валюта тоже достаточно устойчивая, сгодится резервом на черный день. Сделал жест, призывая спутников ко вниманию. Ганза обступила командира, а Родригес наоборот, чуть отодвинулась и как бы невзначай положила руку на скрытую рукоять любимого револьвера 'Echeverria'. Просто так, на всякий случай, если кому-нибудь взбредет в голову устраивать пересмотр договоренностей прямо здесь, неподалеку от входа на охраняемую территорию вокзала номер три.

Было уже за полночь, но воздух гудел от заполошного шума и светился десятками, сотнями газовых и электрических огней. Пронзительно шипели паровозные свистки, лязгал металл, десятки автомобилей, рыча двигателями, ежеминутно покидали ворота складов и транспортных терминалов. Все торопились насытить спящий город необходимыми товарами, чтобы тот смог пережить еще один день. Сотни, тысячи приезжих даже ночью ступали на землю, благословленную удачей и деньгами, чтобы испытать свою удачу и вытянуть счастливый билет новой жизни. Соперничать с этой людской рекой мог только обратный поток, который стремился из Бейрута, проклиная злую фортуну или унося ноги от больших неприятностей. Голоса на двунадесяти языках сплелись в такой шум, которого не слыхали со времен строительства вавилонской башни.

Самое лучшее место, чтобы неполный десяток бывших контрабандистов скрылся от чужого внимания.

— Значит так...

Хольг немного помолчал, прислушиваясь к внутреннему голосу. Чувство тревоги все еще не отпускало, сливаясь с лихорадочным ожиданием новых перемен. Коктейль из чувства опасности и бодрого предвкушения горячил кровь, заставлял чувствовать себя живым и бодрым. Забыть о больной ноге, плохо заживших пальцах и прогрессирующем отслоении сетчатки на левом глазу. Завтра не существует, есть только 'сейчас' и восхитительное чувство близкой опасности, с которой разошлись на кончиках пальцев. Но расслабляться нельзя. Самоуверенность — скорейший путь к могиле.

Хольг огляделся, повернул голову характерным движением карманников и вообще людей, которые малость не в ладах с общественной моралью — ссутулившись, шея вперед, как рептилия, взирающая на мир снизу вверх. Перехватил взгляд Родригес. Блондинка с револьвером в кармане коротко, почти незаметно улыбнулась, вспоминая, что у нее с командиром отдельное 'купе', пусть размером чуть побольше комода в приличном доме. Фюрер был довольно справедлив, но не видел причин, почему бы не воспользоваться привилегированным положением в разумных пределах.

— Значит так, — повторил командир ганзы. — Еще раз, чтобы все было ясно.

Он говорил быстро, но четко, тщательно выговаривая слова по-французски, чтобы поняли даже негры. Все это уже обговаривалось ранее, однако Хольг предпочитал кристальную ясность и понятность в любое время.

— Здесь нам делать нечего, только лишь кабала у 'муравьев'. За океаном тоже. Остается Китай и вообще Азия. Там все время неспокойно, нет государств, картели делят и переделивают все подряд. Там всегда нужны люди с особыми навыками.

'Особые навыки' Хольг выделил голосом, и ганза закивала, ответив командиру кривыми ухмылками понимания.

— И там нет расписных ублюдков, — продолжил фюрер. — Придется начинать сначала, но теперь мы при деньгах. И наверняка найдется кто-то, кто про нас слышал.

— А если нет? — китайский радист задал вопрос, мучивший его с самого начала всего предприятия.

— Расскажем. И покажем, — коротко ответил за командира Максвелл и быстро глянул на Хольга. Тот кивнул, подтверждая, что все понято верно.

— Идти сработанной ганзой лучше, — сказал Хольг. — Но если кто-то хочет отойти, его право. Расчет сделаем прямо сейчас, по долям и больше друг друга не знаем. И еще, важное...

Фюрер поднял левую руку, словно оратор на трибуне или проповедник перед толкованием особо важного текста.

— Если вопрос с дележкой встанет потом, я его не приму. И решу, что это попытка обобрать всю компанию. Кроме того, потом денег не будет, я их сгружу в хавалу до самого конца.

— Э-э-э... — протянул Хохол. — Брат, а у нас же вроде контры с ослиными менялами?

— По деньгам — нет, — усмехнулся Хольг. — Они нас больше не прикрывают, но по вкладам мы обычные клиенты. С Белцем оговорено. Кроме того, он мне дал рекомендацию для восточных менял. Там нет сальваторцев, нет и проблем с ними.

— Годно, — потер ладони пулеметчик, заметно повеселев. — Это лучше, чем в карманах наличность таскать. И про рекомендацию весть хорошая.

— Ну, так?.. — вопросил фюрер. — Кто со мной, кто стороной? Минута.

Он демонстративно поддернул лохматившийся нитками рукав поношенной куртки. Свет ближайшего фонаря забликовал на дешевом оксирановом стекле часов, которые Хольг надел на руку, обернув цепочкой запястье.