Символ Веры (полная версия)

Запоздавшие выстрелы ударили в угол роскошного здания сразу же вслед за Солдатенковым. Дорогой камень с характерным шипящим звоном рассыпался осколками и ядовитым дымком. Но судьба всегда собирает долги. Фюреру долго везло, а теперь пришло время расплачиваться. Одна из пуль сложным рикошетом вышла за поворот и перебила Олегу лодыжку искалеченной ноги.

Сначала не было ничего, только ногу словно отключили поворотом рубильника. Олег покатился по горячему асфальту, выронив пистолет. Холодное онемение перекинулось на вторую ногу, сковало позвоночник. Ладони враз покрылись холодным потом, пальцы затряслись, скребя и обламывая ногти.

Потом пришла боль.

Фюрер думал, что познал это чувство во всех проявлениях. В конце концов, стопу ему ампутировали с 'экономной' африканской 'анестезией, 'регионарно', то есть уколом в нерв. Но как теперь выяснилось — о настоящей Боли огнестрельной раны с переломом кости Олег не знал ничего.

В бульварном романе за пять сантимов в серой картонной обложке фюрер продолжил бы отстреливаться. В синематографической истории еще и пошел бы своим ходом, картинно страдая и опираясь на раненую ногу. Но в реальности Олег закончился как боевая единица в несколько секунд, сразу и бесповоротно. У него не осталось сил даже на мысль о том, бросят его спутники или будут спасаться дальше сами.

Впрочем, они уже ответили на этот вопрос.

Худая, но сильная рука подхватила хрипящего фюрера, дернула, почти лишив сознания новым приступом боли. Совсем рядом характерно и металлически забренчало — Родригес проворачивала барабан 'Echeverria'.

— Идемте, — Гильермо шатался под тяжестью Солдатенкова, но шагал вперед. — Они уже рядом.

Вторая пуля попала в спину фюрера и прошла навылет, чуть-чуть зацепив руку доминиканца. 'Марсы' делались в те времена, когда экспансивные боеприпасы еще не придумали, а конструкторы упивались мощью нового чудо-комбинации — бездымного пороха с остроконечными пулями. Стрелять дальше, как можно дальше, не особенно задумываясь об убойной силе! Так что маленький снаряд не убил Солдатенкова на месте, однако фюрер сделал еще один решительный шаг к тому свету.

Каменная крошка хрустела под толстыми подошвами.

Даже если бы Ицхак не видел, куда направились беглецы, ему подсказал бы широкий красный след, начинавшийся от столба, идущий далее по дуге, к двери какого-то непонятного заведения. Ицхак невольно ухмыльнулся — еще одним меньше. След был ровный, прерывистый, но без больших разрывов. Значит, кровь хлестала, как из шланга. При таких ранах не воюют, а без экстренной помощи, как правило, и не живут.

— Ждать здесь, — приказал Риман, не глядя на спутников. — Пока я не закончу с ними, сюда не должен войти ни один человек.

— Господин... — робко заметил один из кригскнехтов. — Осмелюсь...

Он не закончил, надеясь, что наниматель сам все поймет. Что все стало совсем сложно, и операцию пора бы и свернуть.

— Вам было заплачено втрое вашей ставки и вперед, — Риман говорил очень зло, сокрушаясь про себя, что для местных он не такой страшный, как Фрэнк. Приходится пользоваться заемным авторитетом, а это неприятно и унизительно. — И если не отработаете, 'Скорпион' вычтет разницу, не сомневайтесь. Ждать здесь. держать вход.

Неважно, кто появился, как будто выскочил прямо из преисподней. Что это за люди с ручными пулеметами и манерой работы штурмовиков времен Великой Войны. Главное — их нет между остатками ганзы и пистолетом Римана.

Родригес было страшно. Очень страшно. Она видела преследователей и главного из них — низкого, почти ее роста, но очень широкого в плечах мужика. Пистолет в его руках походил на карабинчик покойного Максвелла, но больше, гораздо больше, как будто карликовый артиллерийский ствол на лафете. Было в этой фигуре что-то немыслимо зловещее. Целеустремленность акулы, которая не рассуждает и не колеблется, влекомая лишь голодом и простейшими инстинктами.

Шесть пуль в ее револьвере — вот все, что отделяло их от встречи с крепышом и его пушкой. Пистолет Олега улетел куда-то в сторону, искать его не было времени. Сам фюрер вышел из строя и даже сам идти не мог, его целиком тащил на себе монах. Девушка зауважала доминиканца — теперь не только как особу духовного сана, но и как человека. Как ни крути, монах оказался честным и смелым.

Этот не обманет с расчетом.

Но до расчета требуется еще дожить.

Риман глубоко вздохнул, успокаивая сердцебиение. Повел шеей. снимая мышечный спазм. Подумал, что молодость, к сожалению, давно прошла. Прежде он перестрелял бы всех контрабандистов еще на улице, а теперь даже быстро бежать не может. Остается надеяться на опыт, тем более, что у него теперь только один противник.

Снаружи шла яростная перестрелка, однако до собственно здания она еще не докатилась. Это хорошо, значит, запас времени еще есть. Ицхак снял шлем и отбросил в сторону. На таком расстоянии защита пулю не остановит. Кондиционированный воздух приятно холодил лысину и золотые контакты.

Обозрел будущее поле боя.

Похоже, случай завел их в здание, промышлявшее сдачей этажей и комнат под коммерческие представительства. Ни единой души, что понятно, все разбежались и попрятались. Пол затянут линолеумом бледно-салатового цвета, гладким и блестящим. Пластмассовые панели на стенах под цвет камня и полированного дерева. Низкие столики, низкие кресла, более схожие с одноместными диванчиками на вращающейся оси. Одна стена — сплошное стекло с декоративной косой решеткой снаружи — меж 'прутьями' человек запросто пройдет. Другая — череда офисных дверей. Все закрыты. Похоже, персонал не разбежался, а просто закончил работу. Да, сегодня же суббота, у клерков сокращенный день.

И колонны... Два ряда колонн, уходящих далеко вперед по обширному залу.

Неплохо, неплохо.

Надо бы предупредить, подумал Ицхак, предложить выбор, пусть выдадут главную цель, тогда он позволит уйти оставшимся. Хотя нет смысла, только время тратить. Они не поверят. Да и он не позволит на самом деле, слишком неравны силы, чтобы торговаться.

Ицхак начал напевать детскую песенку. Со стороны это выглядело как дешевая злодейская бравада в бульварной постановке, однако Риман точно знал, что это отличный способ выбить противника из равновесия.

— Frère Jacques, Frère Jacques,

Dormez vous? Dormez vous?

Кроме того противник поневоле начинает ориентироваться на звук, на слова. И когда они внезапно обрываются, у атакующего есть секунда форы.

Шаг вперед, еще один. Тихонько скрипят каменные иглы, впившиеся в подошвы, как будто под ногами тоже камень. Пистолет наизготовку.

Кровавый след уходит дальше, изгибается по направлению к коридору. Приглашает последовать за собой. И звук. Приглушенный, очень характерный, подделать его невозможно. Хриплый ритмичный стон, точнее сипение воздуха на выдохе. За углом тихо отходит раненый в грудь. Приди и добей.

Но это было бы слишком просто...

— Sonnez les matines, Sonnez les matines,

Ding Ding Dong, Ding Ding Dong.

Риман достал из кармана столбик монет, сантимы в фольге, и бросил в сторону, одновременно шагнул в противоположную сторону, поднимая пистолет. Получилось, как он и ожидал. Девица с соломенными волосами вынырнула из-за колонны, а здоровенный — не по росту и комплекции — револьвер в ее руках дважды жахнул снопами огня.

Ответный выстрел Ицхака почти попал ей в шею, но только почти — слишком быстро мишени смещались относительно друг друга. Риман шагнул за колонну, чувствуя спиной твердую, надежную опору. Сразу видно, что здесь обосновались люди с достатком, не имитация из грошового папье-маше. От девицы Римана отделяли четыре ряда колонн прямоугольного сечения со сглаженными углами. Последняя преграда, которую надо пройти.

И быстро, судя по тому, как опасно приблизилась стрельба снаружи.

Квадратная фигура появилась из-за укрытия, словно смертная тень. Родригес снова выстрелила и снова промахнулась. Только молодость и быстрота спасли ей жизнь — девушка нырнула за соседнюю светло-коричневую колонну и разминулась с двумя пулями на толщину волоса. Девушка сразу высунулась с другой стороны, взводя курок. Здоровяк присел и качнулся в сторону, одновременно сбрасывая магазин. Большой и на первый взгляд тяжеловесный, преследователь двигался, словно огромная капля ртути, 'перетекая' из одного положения в другое короткими, стремительными, но удивительно плавными рывками. Выстрел — и промах. Пока Родригес снова взводила курок, противник успел перезарядить свою карманную пушку. И такой скорости перезарядки девушка никогда не видела, даже не представляла, что это вообще возможно.

Три ряда колонн. Два заряда в револьвере. Еще россыпь лежала в кармане, но девушка отчетливо понимала, что она не успеет даже вставить патрон в барабан. Две пули между ней и смертью с золотыми полосками на голове.

Риман потратил еще один магазин на то, чтобы пройти два ряда колонн. Шаг-выстрел, осколки летели во все стороны. Ицхак жал на спуск без перерыва, просто не давая хреновой валькирии высунуться. Укрытие, еще одна перезарядка.

Пахло жженым камнем, в воздухе плавала белая дымка, как от растертого гипса. Пистолет ощутимо нагрелся в руке. Ицхак вдохнул и выдохнул, собираясь с силами для последнего рывка.

Родригес бесшумно выступила из-за укрытия. Точнее, она надеялась, что получилось бесшумно. Подняла револьвер на вытянутых руках. Тягаться верзилой в стрельбе было бесполезно, оставалось обратиться к удаче. Если он правша, то выйдет с левой стороны от нее. И если повезет, попадет под ее выстрел. А если нет...

Не повезло, квадратная тень пошла справа, мелькая вспышками дульного пламени. Выстрел — мимо. Родригес снова спаслась рывком и перекатом, последний — шестой раз она выстрелила едва ли не через плечо, наугад. И удача снова показала ей длинный, как у самого дьявола, язык.

Мимо.

В следующее мгновение пуля 'Марса' выбила револьвер из ее рук. Это было больно, пальцы сразу онемели и безвольно повисли. Родригес упала на колени и склонила голову, понимая, что это конец. Револьвер отлетел в сторону, издевательски сверкая деформированным корпусом. Впрочем, даже окажись он цел, или появись у девушки запасное оружие, она все равно не смогла бы даже взять толком рукоять, не то, что нажать на спусковой крючок.

Дьявольский стрелок прошел совсем рядом, как волк, что не упускает кровавого следа. Как только его противник оказался обезврежен, лысый сразу потерял к ней интерес. Лишь выстрелил на ходу ей в голову, чтобы не оставлять помеху.

Вернее, хотел выстрелить. Боек щелкнул по пустому патроннику.

— Везучая тварь, — пробурчал Риман, вставляя в рукоять 'Марса' последний магазин. Возвращаться и оборачиваться не стал. Сначала дело, потом все остальное, если останется возможность и патроны. Главная мишень должна, наконец, сдохнуть.

Родригес осела на гладкий салатовый пол, покрытый пылью, выбитой пулями из колонн, склонила голову и тихо застонала от боли в руках и чувства собственной беспомощности. Ее никак нельзя было назвать трусливой или бесчестной. Но Родригес была практичным человеком и понимала, что Олегу с Гильермо конец. Она больше ничем им не поможет.

Но легче от этого не становилось.

Вот и они. Даже не пытались скрыться. Широкие кровавые мазки обрывались за углом. Люди сидели рядом, у стены — раненый фюрер и довольно высокий старик с лицом в порезах и желтоватых пятнах от недавних побоев. Один при смерти, второй, похоже, смирившись с неизбежным. А может старик не хотел бросать защитника, чувствуя ответственность и ложную благодарность. Он выглядел гораздо старше, чем на фотографиях, однако сомнений не оставалось — это и есть главная цель.

Следовало, наверное, сказать что-нибудь эффектное и назидательное, но Риман просто поднял пистолет.

Гильермо смотрел в широкий темный ствол. Пистолет казался громадным, а его дуло — еще больше, как железнодорожный тоннель, готовый выпустить поезд на тот свет.

Боскэ хотел начать молиться перед неминуемой гибелью, но память как отшибло. Он не мог вспомнить ни единого слова. Леон просто закрыл глаза и приготовился к встрече с Создателем.

Хотя одна связная мысль все же появилась. О том, что хорошо верить и знать. И как, должно быть, страшно умирать спутникам, которые не верят ни во что, кроме силы оружия...

Секунды шли одна за другой, и ничего не происходило. Леон приоткрыл глаз, один, как ребенок, который боится смотреть на буку под кроватью.

Человек с пистолетом стоял в той же позе, пистолет все так же твердо лежал в его руке. Но другой рукой стрелок прижимал к уху странную штуку, похожую на маленькую телефонную трубку с рожком.

— Что? — отчетливо, по-французски спросил убийца. — Отозвали?

Ответ был, разумеется, неслышим, зато реакция на него — очень явной и впечатляющей. Каменный лик смерти дрогнул, поплыл гримасой разочарования и обиды, словно металлический слиток, брошенный в тигель.

— Какие гарантии?! — неожиданно заорал стрелок. — Мне не нужны их гарантии! Заказ есть заказ!

Похоже, новый ответ не порадовал. Убийца молча сорвал с головы телефонную штуку и бросил в сторону. Аппаратик жалобно хрустнул оксирановым корпусом.

Пистолет опускался медленно, рывками, словно рука была механической, и гидравлический поршень в ней терял давление от пробоины. Боскэ почувствовал удушье и понял, что не дышал все эти мгновения. Но вдохнуть толком не мог — спазм перехватил горло.

— Сегодня твой счастливый день, — холодно сказал стрелок, опять же по-французски. Голос у него был на удивление не зловещий. Обычный, довольно приятный баритон с мягким акцентом. Голос немолодого и уставшего человека, которого грубо и не вовремя оторвали от важного дела.

Горячий, раскаленный воздух наконец-то ворвался в легкие доминиканца. Гильермо закашлялся, хрипло вдохнул еще раз.

Убийца вздохнул, провел рукой по лысине. И сказал, повернувшись к потерявшему сознание Олегу, но обращаясь скорее к самому себе:

— Что ж, по крайней мере, получу с тебя.

Но прежде чем ствол уперся в голову стонущего в беспамятстве Солдатенкова, доминиканец неожиданно четко сказал:

— Нет.

И было это сказано так, что человек с пистолетом услышал. По -настоящему услышал.

Риман повернул голову одним ухом к сумасшедшему старику, не сводя, впрочем, прицела с Солдатенкова.

— Ты его не тронешь, — выговорил Леон, поднимаясь на ноги. Ему пришлось опереться на стену, однако монах смог встать сам.

— Неужели? — саркастически отозвался убийца.

— Ты его не тронешь, — повторил Гильермо.

За окнами уже топали, шумели, что-то со звоном ломали. Перестрелка почти затихла, и помощь была близка. А это значило, что счет жизни Олега идет на секунды, и убийца пристрелит его, прежде чем подоспеют неизвестные спасители.

— И почему же? — Риман не спешил, точно зная, что успеет убить фюрера проклятой ганзы любым угодным образом.

Гильермо окончательно выпрямился, расправил худые плечи. Он понимал, что выглядит безмерно жалко, наверное, даже гомерически смешно. Но сейчас его оружием было слово, и слово надлежало сказать.