Христиан, божился Тиль, они не трогали, а в основном щипали сарацин в Бискайском заливе. Выходили туда всего два раза в год — когда сезон штормов заканчивался, и купцы опять открывали трафик. Все проблемы с реализацией, в том числе и с рыбой, решал как раз преступный эконом Михаэль, сдавая все оптом еврейским купцам, которые присылали за товаром караваны прямо в Гуттен. При этом, скорее всего обдирая по цене и самого Михаэля, ну а он соответственно, оставлял самим виновникам торжества, сущие копейки.

Но деревне, и так не бедной, все-таки отсутствие реального хозяина способствовало процветанию, и этих крох хватало с головой. Все — всем были довольны. В каждом дворе была добрая скотина с множеством птицы. Да и земельку господскую помимо своих клочков, они тоже стали потихоньку распахивать без спроса. То есть, наступил мир и процветание в одной отдельно взятой деревне и длился он до того самого времени... Пока... Пока окончательно не оборзел эконом.

Он, собака, деревню обложил налогом, сверх того что в казну сдавался, и даже батрачить сервов заставлял в своем хозяйстве. То есть фактически занял мое место. Повешу скота при полном стечении народа...

— Кто у вас старший в деревне? — поинтересовался я. — Пошли второй амбар смотреть, а ты по пути рассказывай.

— Так Якоб Янсен дорпхоофтом* у нас. Справедливый и уважаемый человек.

.........................................

*дорпхоофт — староста деревни в средневековой Голландии.

......................................

— Ну и почему этот уважаемый человек, не поставил эконома на место?

— А как, господин барон? — Тиль вздохнул. — Он этим нашим промыслом в кулаке народ держал. Почитай вся деревня на нем повязана. Грозил, что выдаст с потрохами и одновременно принуждал пиратствовать... Совсем заел, мироед, а Якоба Янсена чуть совсем со свету не сжил. Дочку его себе требовал в служанки, ну понятно же на самом деле для чего.

— Жены у него нет что ли?

— Вдовец он. Сын только. Такой же... — Тиль хотел сплюнуть, но постеснялся в моем присутствии.

— Почему вы его не прирезали? — поинтересовался я и вошел во второй сарай.

— Думали... — покаянно заявил Тиль. — Но...

-Что но? Не изображай раскаявшуюся овцу. Все равно не поверю

Я присел возле небольшой стопки остро пахнувших мешочков. Достал кинжал и сделал небольшой надрез... На руку выкатились несколько черных шариков... Рассмотрел получше, понюхал. Перец... Душистый перец... Очень хорошо.

— В общем, господин барон, он говорил, что бальи в Антверпене все знает, и если мы его — эконома, убьем, или в положенный срок он не отвезет деньги...

— То сюда прибудет стража. Так? — перебил я Тиля и надрезал другой мешочек...

А это просто черный перец.

А здесь гвоздика... И немало.

А это кажется дробленый лавровый лист...

Еще какая-то хрень... Кардамон, кажется.

Интересный набор получается... Прям как для...

— Ну, да... — слегка замявшись, ответил грозный глава пиратов.

— Ты мне лучше скажи, как вы солите селедку? — задал я вопрос фламандцу, проясняя сам для себя мелькнувшую в голове мысль.

— Ну как, как... — удивился фламандец. — В бочках, солью пересыпаем и все.

— Потрошите?

— Нет...

— И часто рыба тухнет — особенно летом в жару.

— Да, ваша милость. Мы ее, почитай, только с началом холодов и начинаем заготавливать. А летом, слишком много соли приходится тратить. Невыгодно, да и не всегда помогает. Летом вялим и коптим.

— То есть tuzluk, не делаете?

— Что такое tuzluk, господин барон? — выпятил глаза фламандец.

— Соляной раствор, придурок... — рявкнул я на Тиля и расхохотался от собственной догадливости.

Ах, какой же я молодец. Нет, все-таки я голова... Красавчег... Селедка пряного, 'царского' посола!

Просто селедка крутого посола, хранящаяся хоть год! Хоть три.

Паюсная икра!

Просто икра!

Печень трески!

Сама треска горячего копчения в филе и тушками...

Да еще много чего, если поразмыслить... да вспомнить.

До этих деликатесов народ тут еще не додумался. Я первым буду! Это же доход! Стабильный доход! А я голову сломал, где деньги добыть...

— Короче, Веренвен. Завтра посылаешь в море баркас и чтобы к обеду у меня была селедка. Полная лодка. Ты меня понял? Потом скажу, что еще понадобится.

— Так вы нас прощаете, ваша милость! — Тиль бухнулся на колени и полез целовать мне руки.

— Еще чего! — я быстренько отпрыгнул на недосягаемое расстояние от фламандца. — Конечно, не прощаю, но жизнь дарю. Отработаете... Позже объясню как. Веди теперь к рабам. И это... еще раз полезешь мне руки целовать, утоплю в море как щенка! Ты понял?

— Понял, ваша милость! — радостно завопил пират. — Еще как понял! Не достоин я такой милости...

Вышли на берег и пошли в конец бухты. Я еще по дороге прихватил пяток мосарабов с собой на всякий случай. Через пару десятков метров стены бухты сузились, оставляя небольшой извилистый проход, и вскоре показалась щель, почти полностью заросшая плющом.

— Сейчас, ваша милость. Там темно... — фламандец сунул просмоленный факел в тлеющий возле входа в пещеру костерчик и помахал палкой, раздувая огонь. — Ваша милость, разрешите я первый туда войду. Мало ли что...

— Иди... Нет стой. Выводи их поодиночке, сюда... По пещерам я еще не лазил.

Фламандец замялся.

— Что еще?

— Ну, там...

— Что?

— Ну, черные там... и еще один есть совсем непонятный... Может, через решетку на них поглядите. Могут же порчу навести, исчадия адовы, или что еще похуже...

Нигеров, красавчики, наловили, ебтыть... Ну а кто еще на сарацинских галерах в гребцах? Только черные и христиане конечно. Ну и что с ними делать-то? Еще один головняк...

— Белые есть?

— Есть, немного.

— Так вы что, уроды, христиан в цепях держите? Порешу как нехристей!

— Ну... — замялся Тиль. — Как бы это... эконом сказал — перепродаст. А по мне так отпустить надо было... — моментом 'переобулся' серв.

— Я все-таки вас повешу, еретики. С христиан и начинай, — наорал я на фламандца.

И приказал аркебузиру принести мне с кораблей какое-нибудь кресло или стул. И еще мою флягу с вином. Комфорт превыше всего, ебтыть... На том и стоим.

Мосараб успел притащить резной стул с высокой спинкой и флягу, прихватив еще с шебеки красивый бокал из серебра, сплошь покрытый вычеканенными на нем арабскими письменами, а из пещеры никто так не и показывался. Я уже подумал, что хитрый фламандец надурил меня и свалил через другую дыру, как послышался лязг чего-то металлического и шибанула в ноздри особо ядреная вонь. А еще через пару секунд Веренвен выпихнул из пещеры какое-то чудище в лохмотьях, закованное в цепи и заросшее волосами до полной потери человеческого облика.

— Och... yobty... — только и смог сказать, при виде прикрывающегося от солнца рукой, чумазого и отвратительно воняющего мужика.

М-да... подозревал я, что в плену у сарацин христианам не сладко, но не до такой же степени. Хотя особо истощенным мужик не выглядит. Вот какой он национальности? А хрен поймешь так навскидку...

— Вы христианин? — я задал вопрос на языке Иль-де-Франса, для начала.

— Да... — хрипло ответил мужчина на том же языке и, брякнув цепью, широко перекрестился.

— Ваше имя?

— Пьетро Фиораванти.

— Я, кондюкто лейб-гвардейской роты его светлости герцога Карла Бургундского, барон Жан ван Гуттен, объявляю вас свободным, — как можно торжественней заявил я и грозно гаркнул в ухо Веренвену. — Снять с него цепи!

Впрочем, снимать оковы пришлось уже с лежачего пленника. Ломбардец, судя по фамилии — это был именно ломбардец, услышав, что он свободен, брякнулся попросту в обморок... Как бы понимаю. Сам не знаю, как бы на его месте среагировал. А фамилия чем-то знакомая... Фиораванти... Фиораванти...

— Пречистая Дева Мария благослови вас, господин барон! — ломбардец, придя в себя, ломанулся ко мне на четвереньках целовать все, что под губы подвернется...

— Право не стоит... — я, зная приличествующие времени обычаи и уже хорошо наловчившись, успел соскочить со стула, избежав лобызаний. — Это мой христианский долг.

Не, ну эпически же звучит, а смотрится еще красивее. Благородный барон, освобождает христиан из плена! Буду по одному освобождать и тащиться от собственной значимости в каждом случае.

Ломбардец, пока с него сбивали цепи, стоял на коленях и, обливаясь слезами, горячо молился, осеняя себя раз за разом крестными знамениями, и все порывался мне что-нибудь поцеловать. Я даже расчувствовался и приказал налить ему вина.

Нет... ну знакомая же у него фамилия...

— Как вы попали в плен к магометанам, Пьетро, кто вы и какой раньше у вас был род занятий? — пришлось поинтересоваться у него, пытаясь найти подсказки к навязчиво вертевшемуся у меня в голове вопросу.

— Я вместе со своими подмастерьями плыл на Мальту, господин барон... — ломбардец закашлялся, поперхнувшись вином. — Нас подрядили на работы по восстановлению обветшавших бастионов в порту. Но по пути судно захватили сарацинские пираты. Я же сам — член ложи святого Луки цеха масонов Генуи...

Член... ха... понятно, что не пелотка... Масонов? А-а-а-а... Каменщиков?

Да, ладно...

Не может быть...

Рояль в кустах...

Одна тысяча четыреста семьдесят пятый год ... Во, мля... Все сходится...

— Пьетро, насколько мне известно, вы сейчас должны быть в Москве...

— Нет, ваша милость, в Московию поехал мой дядя Аристотель, его пригласили туда для постройки храма... — начал отвечать ломбардец, запнулся и с удивлением вытаращил на меня глаза. — Откуда вы, сеньор барон, это знаете? Ему пришлось уезжать очень спешно, и практически никто об этом не знал...

— Из-за истории с монетами? — улыбнулся я, совсем вогнав ломбардца в ступор.

Какой-то парадокс получается. Вот совсем я истории не знаю. Какие-то отрывочные крошки, пользы от которых, казалось бы, никакой нет. А надо же, пригодилось...

Все дело в женщинах. Именно в них. Случилась у меня как-то горячая интрижка с одной кандидаткой исторических наук... или кандидатом? Впрочем, неважно. Дама была невообразимо интеллигентная, холодно красивая и как бы изображала всю из себя неприступную — отшивала меня чуть ли не с месяц. Но когда все-таки почётно капитулировала, я с ужасом обнаружил что она в постели, ни о чем кроме истории, разговаривать не может. Даже во время того как мы... ну в общем вы меня понимаете. Особенно после... Кайф у нее такой был...

Вот как раз, об архитекторе, механике и вообще мастере Ренессанса широкого профиля Аристотеле Фиораванти я от нее во время этого самого и узнал. И о построенном им Успенском соборе в Московском кремле тоже. И о Пушечном дворе великого князя. И как ни странно запомнил...

Твою же маман... каменщик, архитектор... а меня замок в ремонте. Не, ну мне сегодня везет. Все как по заказу...

— Маэстро, а твои мастера тоже здесь?

— Да, сеньор барон... Слава предтече Иоанну Крестителю, все здесь. И Лоренцо, и Джузеппе...

— Сколько их всего?

— Шесть душ. Вы же их тоже освободите? — ломбардец умоляюще сложил руки перед лицом. — Молю вас, ваша милость... ради всего святого.

— Маэстро Фиораванти, думайте что говорите. Это мой долг христианина! — величественно заявил я итальянцу и дал команду вытащить из пещеры всех ломбардцев.

Что, горе-пираты и сделали. Вскоре от запаха множества немытых тел дышать в этой каменной щели стало совсем невозможно, несмотря на это окружающие скалы огласились счастливыми воплями и горячими молитвами. Целовать же мои конечности бывшим рабам не дали мосарабы, без церемоний отпихивая тупыми сторонами пик то и дело кидавшихся с подобными намерениями темпераментных итальянцев.

Люди Пьетро также не показались не особо истощенными, что меня нешуточно обрадовало. Планы на эту компанию у меня нарисовались грандиозные. Итальянцы — признанные архитекторы и инженеры во всей Европе, а тупую рабсилу я им нагоню из деревни, в счет погашения их многочисленных грехов передо мной. И будут мои сервы работать как миленькие, ибо я решил народец облагодетельствовать и одним махом снять с них, кучу мелочных и бесполезных налогов. Даже право первой ночи сеньора уберу... или не уберу? Нет, вот с этим-то, как раз нельзя решать так, с налету. Значит, право первой ночи пока оставляю. Не понравится невеста на морду — отменю.

— Маэстро Фиораванти, — подозвал я к себе ломбардца сидевшего в обнимку со своими каменщиками и распевавшего псалмы.

— Сеньор барон, моя жизнь и жизнь моих людей в вашем полном распоряжении! — торжественно продекламировал ломбардец и глубоко поклонился, мотнув сбившимися в колтуны волосами.

— Мне от вас для начала требуется совсем небольшая услуга... — я сделал паузу, формируя свою мысль. — Вам будет необходимо до завтра побыть в таком виде, в каком пребываете, — я ткнул пальцем в лохмотья. — Вас обязательно накормят и обеспечат кровом, но приводить себя в порядок пока не нужно... — продолжил я объяснять, застывшему в почтительном недоумении ломбардцу. — Мэтр, что непонятного? Вас хотели завтра продать и продадут... да не падайте в обморок... да что же это такое? Я эту сделку не допущу, но мне нужно захватить покупателей на горячем... С поличным, так сказать.

Архитектор, наконец, понял, что от него требуется и горячо закивал головой, соглашаясь:

— Сеньор... это такие мелочи... все что угодно...

— Вот и договорились. Тиль, ты говорил, что там есть еще какой-то непонятный. Давай его... — я отхлебнул вина и приготовился увидеть кого-то совсем необыкновенного.

А что? День сегодня такой... Не удивлюсь, если они сейчас из пещеры извлекут синемордого марсианина с антеннами в заду... Или эльфа... лучше конечно эльфийку... Дивную...

Небольшая пауза и из пещеры вытолкнули... Я даже с кресла встал и подошел поближе рассмотреть пленника.

Не инопланетянин и не эльфийка точно...

— Obaldet... — от изумления я даже перешел на родной язык.

Передо мной стоял на коленях неимоверно грязный и заросший...

— Он что, тоже был на шебеке? — пришлось поинтересоваться у Тиля, ибо я не верил своим глазам.

— Да, ваша милость, — кивнул фламандец, с подозрением косясь на маленькую щупленькую фигурку в живописных лохмотьях. — В каморке, на корме был закрыт. Видимо сарацины сами не понимали, зачем он им нужен или провинился в чем...

Этот пленник в отличие от остальных был сильно истощен и все его тело покрывали рубцы от плеточных ударов. Сейчас он стоял на коленях и невозмутимо смотрел на меня своими узко разрезанными глазами. Да именно такими глазами, потому что он был китайцем. Не японцем или каким-нибудь филиппинцем, а именно китайцем. Каким-то загадочным способом я отличаю жителей Поднебесной от остальных обитателей Азиатского мира. Круглое скуластое лицо, щелки глаз, остренький подбородок. Возраст не поймешь, но вроде, в черных, сбившихся в космы волосах, седины нет.

— Ни хао... — выдавил я из себя, просто разрываясь от любопытства.