Осень на исходе (Темный мастер-0)

Воинское умение мастерством Сражения названо, ибо владеющий им силен и в трактирной драке — и на поле боя; и с клинком в рядах бьющихся — и в шатре полководца. А также быть ему искусным надобно в следопытстве да охоте, в преследовании и тайном умерщвлении.

Божественными признаны Дары, дающие власть над плотью людской и душою. Искусный в исцелении обязан знать толк не в одних лишь увечьях да болячках (как храмовые лекари), разбираться не только в травах да снадобьях (подобно деревенским знахаркам), но должен слышать и понимать людское тело в совершенстве, по своей воле даруя ему жизнь или смерть, страдание или утешение. Оттого и зовется сие искусство Мастерством не целительства, но Боли.

Последнее же из Гильдийных искусств, именуемое мастерством Разума, примечательно особенно, ибо хранится оно в глубокой тайне и невозможно обучиться ему нигде более. Посвященные в него одарены властью над памятью людской и сознанием, оттого всеведущи они сверх меры, искусительны или страх несущи. Сильнейшие же из оных подчинять себе могут, мысли тайные выведывать, незримыми промеж толпы ходить и прочие творить чудеса, кои чернь невежественная почитает, как деяния славных богов..."

Огнезор оторвался от книги, моргая уставшими глазами. Из тех воспоминаний, что милостиво ему оставили, — сухих, обезличенных, — знал он: в военной школе давно уж должно быть отбою. Гильдия же и здесь отличилась!

На дворе царила глубокая ночь — но в этих стенах, казалось, до того никому нет дела. Всякий по-прежнему был чем-то занят: кто над книгами сидел, кто пропадал в тренировочных залах и на дежурстве, кто отбывал схваченное днем наказание. А парочка его соседей по комнате, как сообщил по секрету Рудоглав, отправилась то ли на пьянку, то ль на свидание — много было в здешних подвалах укромных уголков, где кипела с наступлением темноты тайная ученическая жизнь...

Забывшись, Огнезор зевнул — и тут же болезненно охнул. Коснулся пальцами распухшей скулы, зло стиснул зубы, вспомнив сегодняшнее утро.

После урока с Верой он еле ноги волочил. Чудом не заплутав в коридорах, бледный и с кружащейся головой, добрел до ученической спальни, толкнул, распахивая, дверь — и замер на пороге, мгновенно проникшись царящей здесь тяжелой тишиной да разлитой в воздухе угрозой.

Высокий сухощавый мужчина с тонким неприятным лицом и черными с сединой волосами развернулся к нему, как паук, заметивший в своей паутине новую букашку. Жестоко скривил тонкий рот, сузил темные, звериные какие-то, глаза. Его пятерня, держащая за ворот Остроглаза, еще крепче вцепилась в свою жертву. Мужчина шагнул вперед, таща покорно сникшего парня за собой.

Огнезор невольно попятился. Растерянно скользнул взглядом по лицам остальных учеников — бледным, неестественно застывшим, испуганным.

Здесь были все. И он пришел последним.

— Кто такой? — зашипел на него мужчина. — Почему к проверке опаздываешь?

До утренней проверки было еще четверть часа — Огнезор точно знал. Еще вчера старательно выучил, как делится гильдийный день на отрезки, отмеченные ударами гонга. Но перечить черноглазому — нутром юноша чуял — не стоило.

— Ученик первой группы Огнезор. Я у наставника был, — опасливо буркнул он.

— Думаешь, правила не для тебя писаны? — ближе придвинулся незнакомец. Ворот Остроглазовой рубахи под его рукой натянулся, сжимая шею. Ученик полузадушено захрипел. — Думаешь, ты особенный?..

Огнезору от этого шипящего голоса и звериных глаз почему-то сделалось страшно.

— Что ж, повторю для особенных! ЭТО, — мужчина дернул на себя Остроглаза. — МОЙ УЧЕНИК! МОЯ СОБСТВЕННОСТЬ! НИКТО, — обвел он взглядом поникших ребят, — НИКТО НЕ СМЕЕТ ПОДНИМАТЬ РУКУ НА МОЮ СОБСТВЕННОСТЬ! Кроме меня, — добавил, грубо швырнув Остроглаза на пол. — ТЫ! — ткнул пальцем в Волемира. — И ты! — обернулся было к Огнезору.

— Парень здесь не причем, мастер Темнослов! — поспешно обозвался старший. — Его вчера только привезли. К обеду, — соврал, предупреждающе стрельнув на юношу глазом.

— Значит, только ты, — зловеще искривился рот мастера в ухмылке. — Жду в Северном крыле, к вечеру...

— Как прикажешь, — очень тихо произнес Волемир. Голос его, кажется, дрогнул.

Растерянный Огнезор не успел вовремя отпрянуть у черноглазого с пути. Белая сухая рука в широком темном рукаве взлетела черной птицей — и врезалась юноше в лицо.

Деревянная, железом окованная дверь оглушительно грохнула, отрезав мертвую тишину ученической спальни от гулкого эха тяжелых шагов.

— Кто это, дьяволы его возьми, такой? — шипя от боли, выдохнул Огнезор.

Ему не ответили. Ребята постарше окружили Волемира, тихонько с ним о чем-то споря. Остроглаз забившись в угол, надсадно кашлял; на круглой покрасневшей его физиономии не было злорадства или торжества от свершившейся мести, — один лишь след безрассудного, животного страха. Словно смерть чудом только что прошла мимо. Словно черноглазый мастер, и правда, мог придушить его вот так, по минутной своей прихоти...

— Так кто это был? — пробравшись к своей койке, тихонько спросил Огнезор у рыжего.

— Мастер Темнослов, глава лекарей, — мрачно прошептал тот. — Бедняга Волемир...

С тревогой вспоминая сейчас эти слова, Огнезор то и дело отрывался от нудного "Устава" да поглядывал на дверь.

Волемир ушел за час до полуночи — и до сих пор не вернулся.

Постепенно сбредались остальные, усаживались на пол или плюхались на койки; шепотом заводили разговоры, блестя зрачками в свете полудюжины свечей на полках и единственного масляного фонаря на длинном столе... Спать не ложился никто. Даже угрюмый, отгородившийся ото всех, Остроглаз, казалось, ожидает чего-то.

Наконец, отворилась, скрипнув, дверь — и в спальню ввалились пятеро. Первой зашла, отгоняя любопытных, мрачная подмастерье Смела. За ней юркнула Ветроборова Жара с холщевой сумкой через плечо, а следом тащился и сам Ветробор с незнакомой всхлипывающей девчонкой. На их плечах обвис, водя мутными глазами, бледный до синевы Волемир.

Его трясло. Из горла вырывался хриплый свист. С мокрых волос капала вода, оставляя влажные серые пятна на старой льняной простыне, покрывавшей голые плечи. Ноги в изодранных, исполосованных штанинах подгибались, босые ступни при каждом шаге с трудом отрывались от пола.

— Давай помогу! — тут же вскочил с кровати, метнулся к нему Остроглаз.

Глаза Волемира на миг обрели осмысленность.

— Пошел вон, лекарское отродье! — яростно дернувшись, с отвращением прошипел он.

— Тихо, тихо, — придержала парня Смела. — А ты, мальчик... спасибо, конечно, но, и правда... спать иди. И вообще... ВСЕ ПО КОЙКАМ! — рыкнула на любопытствующих подмастерье. — Здесь вам не уличный театр!

Губы Остроглаза скривились. Угрюмый и взъерошенный, вернулся он в постель, сердито дернул на себя край одеяла.

На него, впрочем, никто уже не обращал внимания.

Волемира уложили в кровать, укутали поплотнее. Он тут же свернулся клубком, сжался под одеялом, силясь побороть дрожь.

— Я его в купальню сводил, — вполголоса рассказывал Смеле Ветробор. — Кровь помог смыть. Штаны, какие есть, натянули, а рубашку я выбросил — там вообще одни лохмотья. И в пятнах вся... Темнослов, сволочь, раны ему исцелил, да только сама видишь, довел до чего... Хорошо, если за день отлежится...

— Ничего, завтра от подмастерьев мой друг дежурит. Он парня прикроет. Жара, давай сюда свою... "контрабанду"!

Ученица сняла с плеча сумку, принялась аккуратно разгружать ее прямо Волемиру на кровать. Показалась на свет большая краюха белого хлеба, булькающая чем-то фляга и завернутый в полотно кусок подкопченного мяса.

С соседних коек тут же высунулось несколько любопытных носов, жадно втянули воздух.

Голодно засверкали глаза.

Нет, кормили учеников в Гильдии досыта — вот только вкусностями не баловали. Серые лепешки; каша; жиденькие, на потрохах, бульоны; худосочная, костлявая рыбешка; соленые и моченые овощи; порой — молоко и сыр. По праздникам, вроде, мясо и вино давали — Огнезор знал об этом лишь со слов говорливого Ветробора и не успел пока убедиться лично.

— Пей давай! — первым делом сунула Смела Волемиру под нос флягу. — Придержи его! — прикрикнула на все еще хнычущую незнакомую девчонку. — Развела тут сопли, словно сельская барышня! Ты темный мастер или кто?

— Тихо, Блага, не плачь, — слабо отозвался Волемир. — Ну жив я, все в порядке будет, видишь?

Та согласно всхлипнула, помогая ему приподняться.

Юноша стиснул зубы, сдерживая стон. Принюхался к горлышку фляги, поморщился. С усилием глотнул.

— Еще давай! — приказала подмастерье.

— Гадость, — скривился Волемир. — Сивухой к тому же отдает.

— Укрепляющая настойка и должна быть гадостью! Чем противнее на вкус, тем лучше! Положено четыре глотка. Пей!

Парень выпил, закашлялся — но трястись перестал. Даже щеки немного порозовели.

— А теперь ешь! — и не думала его в покое оставлять Смела.

Вдвоем с Благой, под голодными взглядами, провожающими каждый кусочек, подмастерье скормила Волемиру большую часть принесенной "контрабанды". Жара метнулась к кадке с чистой водой, поднесла напиться.

— Другое дело! — одобрительно осмотрела юношу Смела. — Ну-ка, все лишние — вон отсюда! А остальным — спать! — приказала она, задувая ближайшую свечу. — Уже и рассвет скоро!

Огнезор проводил девушек завистливым взглядом, мрачно посмотрел на огарок, оставшийся от собственной свечки, вытащил из сундука в изножье новую — и опять уткнулся в ненавистный "Устав".

* * *

Утро началось даже хуже предыдущего. Полторы дюжины невыспавшихся, еле ногами передвигающих учеников выгнал очередной подмастерье-наставник во внутренний двор, объявив, дескать "тренировки на свежем воздухе укрепляют тело и дух". С этим было сложно не согласиться — ибо изрядное здоровье и еще большая сила воли нужна, чтоб на рассвете, после сонного тепла спальни, хлюпать в холодных лужах под проливным дождем.

Огнезор вымок и продрог в первую же минуту. На его мрачный вопрос — полагается ли ученикам теплая форма (если не сейчас, то хоть на зиму) вместо легеньких полотняных рубах и штанов — примостившийся на крыльце под каменным козырьком Ветробор лишь гаденько хихикнул, пугая страшным оскалом изуродованного лица какую-то девчушку, тоже, видать, из новеньких. Сидевший рядом с ним паренек-подмастерье согласно загоготал.

"Интересно, — уныло размышлял Огнезор, с брызгами прыгая по лужам да оскользаясь на мокром булыжнике, — у других новичков вроде нормальные "няньки", не изувеченные... Что ж мне-то так повезло?"

Раз за разом осматривал он с тоской внутренний двор: смыкающиеся в прямоугольник стены Общего Дома с черными в такой час проемами окон; неровно вымощенную, с ямами, заполненными грязной дождевой водой, площадку; огороженное низким каменным парапетом и прикрытое толстой деревянной лядой жерло колодца в центре...

Колодец его заинтересовал особенно. Еще в первый день поведал ему рыжий всезнайка, что воду для здешних нужд испокон веков берут из скважин, куда и ведет так удивившее Огнезора хитросплетение труб.

Зачем же тогда эта дыра в земле?

Раньше, наверное, он не обратил бы на такую мелочь внимания. Но мучительный урок с Верой все-таки пошел на пользу. И хотя к открывшемуся якобы у него чудесному дару юноша отнесся с изрядным сомнением, однако не мог не признать: замечать да помнить стал он куда больше. Может, и прошлое его, коли постараться, со временем вспомнится?

Сзади, отвлекая от раздумий, раздался вдруг громкий хлюп, а следом — яростные проклятия. Ледослав, тонкая натура, поэт и менестрель, на четвереньках выбирался из растоптанного ученическими башмаками болота — и ругался столь виртуозно, что даже подмастерье-наставник замер. Заслушался.

Рядом громко расчихалась низенькая русоволосая девушка. Кто-то простужено засипел. Рудоглав, скорчив потешно-страдальческую рожицу, стрельнул хитрыми глазами в наставника. Запрыгал на одной ноге, стягивая с другой мокрый башмак. Вылил из него воду — прямо в лужу, в которой стоял, — обул. Потоптался на месте, поднимая брызги... В башмаке тут же снова захлюпало.

Подмастерье, так ратовавший за "здоровье тела и духа", глядя на рыжего, хмыкнул — и велел всем расходиться.

Огнезор вздохнул с облегчением.

Радость его, впрочем, оказалась, недолгой. Едва переодевшись в сухое, не успев еще толком отогреться, отправлен он был на работы, "полезные Гильдии, усердие да послушание в учениках воспитывающие"... Вот любили почему-то здешние подмастерья говорить цитатами из ненавистного "Устава"! Выдадут с постной миной что-то эдакое — и неясно: всерьез говорят, иль издеваются. До блеска вымывая широченную, продуваемую сквозняками лестницу, все больше юноша склонялся к последнему...

А день, похоже, хоть капельку приятней становиться не собирался.

— Вот, Ветробор просил тебе передать, — подсев за утренней трапезой, протянул Миродар Огнезору потрепанный желтый свиток.

Разворачивал юноша его с опаской. Первое, что бросилось в глаза, — слово "утверждено" и аккуратно выведенный значок имени "Вера" вместо подписи. Читать как-то сразу расхотелось. Зато его соседи по столу с интересом вытянули шеи, заглядывая через плечо.

— Вера, значит? — многозначительно протянул Ледослав.

— А? — светловолосый рассеянно вскинул на "менестреля" глаза.

— Твоя наставница. Не помню, чтоб она брала учеников.

Огнезор с легкой досадой дернул плечами: какая, мол, разница?

— Ты просто не понимаешь, как отличился! — таинственно понизил голос Рудоглав. — Вера не берет кого попало! Из ее рук не иначе, как мастерами выходят!..

— Если вообще выходят, — буркнул себе под нос юноша, с содроганием вспоминая вчерашние свои мучения. До сих пор мерещился ему во рту ржавый привкус крови.

Вздохнув поглубже — для храбрости — он уткнулся в свиток. Аппетит мгновенно пропал, а во взгляде поселилась обреченность.

— Мда, — любуясь вытянувшимся Огнезоровым лицом, похлопал его по плечу Миродар. — Сочувствую! Я б от такого расписания через неделю загнулся бы...

"А меня — так и на неделю не хватит", — тоскливо вспомнились две последние, почти бессонные, ночи.

Гильдийный день начинался обычно в пять утра, когда даже сквозь стены ученического подвала слышен был далекий перезвон храмовых колоколов, — и заканчивался в полночь вместе с последним протяжным "гру-м-мм" большого здешнего гонга. Трижды по часу отводилось ученикам и подмастерьям на трапезу; послеобеденный час давался на отдых — остальное же время заполнялось обучением, всевозможными обязанностями да поручениями, меж которыми, впрочем, тоже случались краткие минуты передышки.

Это у других.

В Огнезоровом свитке слова "свободно" не было вообще.

"Утро, 5 ударов, — с растущим ужасом читал он, — общая тренировка.