Осень на исходе (Темный мастер-0)

— Мой ученик, однако, прав! — меж тем вновь обратился лекарь к своей сегодняшней жертве. — Без этого зелья не обойтись на Испытании Боли, оно придает выдержки и раскрывает возможности тела... — он сделал паузу, вновь метнувшись взглядом к Остроглазу. — Но и способно причинить много мук, — закончил с мрачным злорадством, — коли приготовлено неверно...

Не желая больше этого слушать, Огнезор выхватил у подмастерья чашу и выпил варево с гадким запахом одним долгим глотком, безжалостно обжигая язык и горло. На вкус питье оказалось вполне приятным — однако не успел он даже удивиться столь вопиющему несоответствию, как двое лекарей рывком опрокинули его на холодный, сияюще-белый мрамор стола — да так резко, что юноша приложился затылком. Голова отозвалась болью, но какой-то неправильной, словно удар был приглушен тонким мехом. Похоже, хитрое Темнословово зелье начинало действовать...

Крепкие кожаные путы перетянули запястья и лодыжки Огнезора, распяв его, теперь беззащитного, под острым взглядом звероглазого мастера.

— Я мог бы просто дать тебе плетей, дерзкий мальчишка, — склонившись к самому его лицу, предвкушающе заговорил тот. — Но, видишь ли, это слишком расточительно — тратить твое наказание на подобную глупость, когда моим ученикам так не хватает ЖИВОЙ практики. Гильдия не терпит расточительности, знаешь ли...

Теперь юноша смотрел на него во все глаза, отказываясь понимать услышанное.

"Это я-то "живая практика"?" — что-то глухо протестовало в нем. Все казалось таким нереальным, таким... бредовым: белоснежная мраморная комната, проклятый стол-алтарь, лица учеников, сгрудившихся над его распростертым и почти раздетым телом...

Скованность, мертвая неподвижность полностью охватила Огнезора. Он чувствовал боль в голове, холод камня под спиной, но был не в силах пошевелить даже веками, чтобы закрыть глаза. Чтобы не видеть изучающих, равнодушных или злорадных взглядов вокруг. Его упрямая, нервная решимость окончательно сменилась страхом — диким ужасом беспомощного животного.

И, словно откликнувшись на этот смертельный ужас, мгновенным красочным всплеском цветов и звуков, яркими, тяжелыми мазками расцвела в его пустой черной памяти картина: говорливый деревенский праздник, сплетенные в венки пышные колосья, ноздреватый серый камень алтаря в честь божков плодородия — и белый козленок с разрезанным брюхом на нем. Темный тускнеющий взгляд, багряно-черные брызги на белоснежной, в косички сплетенной, шерстке. Зеленые и золотые ленты, измазанные алым и бурым...

Нож сверкнул в руках знакомого подмастерья — а Темнослов вдруг размеренно, нудно, словно и не блистал только что напыщенным красноречием, затянул непонятную лекцию об устройстве людского нутра, чертя крошащимся углем черные круги на белой коже Огнезорова живота...

Боль от разрезов была жгучей, но какой-то словно неважной... Благословенное Питье работало на славу!

Но вот страх — страх был настоящим! Никогда прежде не становилось юноше так жутко — до самых потрохов, в которых невозмутимо и деловито возились теперь старшие Темнослововы подмастерья, пока все прочие беззастенчиво пялились, кто брезгливо, а кто с интересом...

И мысль о том, что это все — лишь временная кара, и скоро, к примеру — завтра, не останется от нее никаких последствий, кроме памяти о пережитом страхе, уже не приносила Огнезору утешения. Мастер-лекарь тем и отличался от прочих мастеров, что исцелить мог почти все, а потому в методах наказания ничуть не стеснялся. Опаляемый болью да ужасом, юноша понял вдруг с лихорадочной ясностью: излечив тело своей жертвы, Темнослов ничуть не озаботится сохранностью ее рассудка. Слабому духом не место в Гильдии!

Сколько длились его мучения, Огнезор не знал. Счет времени потерялся с первым росчерком лезвия на коже. Все внутренние силы уходили на то, чтоб унять безумную панику, грозящую обернуться сумасшествием, — и, в конце концов, он даже преуспел в этом. Но вовсе не умение брать себя в руки было тому причиной. Вслед за первой — столь безжалостно яркой — картиной, взрезавшей пустоту его отобранной памяти, появлялись другие, то пестрые, то туманные, напирали, теснились в голове юноши, загоняя страх и боль в дальний, неприметный уголок сознания. Словно та паутина, что сковывала вялостью каждое из его чувств и надежно укрывала настоящего Огнезора, о котором он ничего не ведал, расползалась теперь гнилыми нитями, не выдержав натиска...

Он вспоминал! Боги, он действительно вспоминал!..

Долгие часы бессмысленных упражнений, мудреные ухищрения из Вериной науки не приблизили его ни на шаг к цели — но дикий ужас от Темнослововой пытки сделал это за них. Еще чуть-чуть — и Огнезор будет знать, кто он да откуда!..

И осознание этого, вопреки непрекращающейся боли, вызвало у юноши вялую мысленную улыбку, вслед за которой неохотно, еще не слишком послушно вытянулись в усмешке и его уста.

Проклятое питье прекращало действовать! А значит, и жестокому наказанию скоро должен прийти конец!..

Немилосердное жжение, сопровождавшее, как уже знал Огнезор, целительные касания всякого гильдийного лекаря, охватило все его существо, подтверждая правильность догадки. Улыбка юноши стала шире, заставив отшатнуться прочь одного из Темнослововых подмастерьев.

— Чего это он скалится, мастер? — вопросил тот с подозрением. — Никак все-таки свихнулся?

Оторвавшись от работы, Темнослов метнул внимательный взгляд на лицо своей жертвы. Черные глаза на миг скрестились с синими.

— Какая... занимательная ... была лекция, мастер-лекарь! — не в силах сдержаться, хрипло выдохнул Огнезор, уже понимая, что совершает чудовищную ошибку.

Рот Темнослова вытянулся в зловещую тонкую линию, а рука в бурых и рыжих влажных пятнах тяжело впечаталась беспомощному нахалу в лицо.

Боль пронзила Огнезора с новой силой, что-то хрустнуло — и он закашлялся от собственной крови.

— Развяжите его, — зло выплюнул мастер.

Испуганные подмастерья мгновенно выполнили приказ — и расступились, безжизненными куклами из черного тряпья размазавшись по белоснежным стенам.

Следующий удар черноглазого снес юношу на каменный пол. Инстинктивно Огнезор попытался сжаться, прикрыть руками лицо, но лишь бессильно заскользил пальцами по мокрым, совсем уже не белым плитам. Тело, не отошедшее от лекарского зелья, отказывалось повиноваться. Лишь после пятого жестокого удара он смог подтянуть ноги к животу и замереть напряженным комком, пережидая вспышки звериной Темнослововой ярости.

А тот, похоже, разошелся не на шутку! Позабыв о своей продуманной, изощренной пытке, мастер-лекарь опустился до бессмысленного избиения! Но почему-то все, что еще оставалось от измученного Огнезорова сознания, искренне гордилось этой маленькой, нелепой победой!

Поддаваясь неумолимой черноте, захлебываясь болью и кровью, безрассудный светловолосый ученик зло усмехался звероглазому мастеру.

* * *

На него вылили два ведра ледяной воды, отволокли — полубессознательного — в ученическую спальню и бросили, не сильно церемонясь, на колючее покрывало застеленной койки. Одежду швырнули поверх сундука в изножье. Жгучим целительным касанием прошлись по всему телу, заставляя стонать и корчиться — но не даря облегчения, лишь проверяя: жив ли еще? и как надолго?.. Огнезор не мог разлепить век, а звуки вокруг различал, будто сквозь перину, — глухо да урывками.

— Какого дьявола происходит? — кажется, ерепенился Ветробор, больше потрясенный и растерянный, чем злой. — Почему парня притащили в таком виде?

— А что, кровью здесь напачкали? Ну, извини, — глумился в ответ один из Темнослововых подмастерьев.

— Мастер не велел пока исцелять, — виновато бормотал другой.

— Только следить, чтоб не сдох, — не унимался первый, казавшийся теперь почти знакомым. Был ли то нерадивый ночной дежурный, из-за которого началась вся история? Или недавняя жертва Огнезоровой злости и кулака?

Мысли путались, не в силах ни за что зацепиться. Пульс неровно бухал в висках, поглощая все прочие звуки.

— ...Ладно, этот — сволочь! Но ты-то ведь всегда человеком был! — спустя миг или вечность опять вторгался в темноту чей-то голос. Уже не Ветробор — Волемир? — горячился, напирал на молодого целителя, того, что прежде имел неосторожность выказать больному сочувствие.

— Да не могу я его "подправить"! — затравленно отпирался подмастерье, вот-вот грозя ударится в панику. — Вам-то Темнослов — только лекарь, а мне — вместо бога! Захочет — и сдохну, как миленький!.. И вообще, парень ваш сам виноват — чего на рожон полез? героя из себя строил? Оттерпел бы, как обычно, — через день мастер о нем бы и не вспомнил...

"Зато я бы вспоминал! Такое за всю жизнь не забудешь!.." — вылезла невесть откуда злая, на диво цепкая мысль. Но и ее беспамятством уволокло вскоре прочь — в безмолвие и темноту, нарушаемую лишь багряными вспышками боли.

До утра Огнезор больше не приходил в себя.

На рассвете сострадательного целителя, дежурившего у его постели, сменила равнодушная сонная девица. Пробежалась пальцами по изувеченному телу юноши, безжалостно ощупывая каждую рану, болью вырывая из бессознательного оцепенения, в котором было так спокойно.

— Не помирает пока, — буркнула то ли сама себе, то ли для хмурых учеников, что от пострадавшего товарища старательно отводили взгляд, но разбегаться по своим делам все ж не спешили...

Напряженные лица слегка разгладились, и комната потихоньку опустела. Только Ветробор все так же торчал в спальне, будто привязанный, с неизбывным подозрением следя за лекаркой, которая мирно примостилась у больного в изножьи да уткнулась в какой-то мудреный талмуд.

А в послеобеденный час, когда мрачные ученики опять сбрелись к своему обиталищу, поистине случилось чудо. Дверь их унылого жилища распахнулась с сердитым визгом — и седая златоглазая богиня предстала на сбитом пороге.

— Высокий мастер Вера? — до оторопи изумилась ее появлению приставленная Темнословом девица. — Что-то стряслось, почтенная госпожа?..

На этом и смелость ее, и красноречие иссякли, а голос подозрительно осип. У прочих же и на такой обычный вопрос слов не хватило. Еще бы! Неслыханное дело — высокий мастер снизошла до здешнего подвала!

Вера же вплыла, степенно и грозно, заставляя своим пронзительным волчьим взглядом цепенеть всех вокруг.

— Мой ученик не явился в назначенное время, — царственно снизошла до ответа. — Я пришла выяснить, почему.

Взор ее остановился поочередно на каждом в спальне. А затем отыскал и свою пропажу — да заледенел в один миг, не суля виновным ничего хорошего.

— Почему я нахожу своего ученика в таком виде? — сорвалось с ее уст очень-очень спокойно, а оттого — с еще большей угрозой. — Коли ты здесь для его исцеления, подмастерье, то либо пренебрегаешь долгом, либо абсолютно бездарна.

Возмущенная сомнением в ее талантах, лекарка даже осмелела.

— Он наказан. Избиение старшего рангом, дерзость, неуважение... — огрызнулась она не без злорадства. — Мастер Темнослов запретил исцелять его еще ночь и день.

Угрожающий холод в глазах Веры сменился нешуточным гневом.

— Вот значит как? — вкрадчиво переспросила она. — И приказ сей касается всякого лекаря в Гильдии?

— Конечно, — наивно ляпнула подмастерье, даже не поняв, в какую ловушку угодила.

— Не забывайся, наглая девчонка! — голос Веры вдруг взвился яростным рыком. — МНЕ мастер Темнослов не может ничего запретить! Ибо Я пока что среди лекарей высшая рангом! А коли твой глава не помнит этого сам, так я напомню ему на ближайшем Совете. И про долг мастера Боли заодно!.. Можешь так и передать. А теперь ПРОЧЬ ОТСЮДА!

И столь много силы было в последних ее словах, что не только несчастная девица, но и все прочие прыснули вон из комнаты, толкаясь в узкой двери да оттаптывая друг другу ноги. Лишь угрюмый Ветробор остался неловко мяться у порога, да приник в испуге, зажавшись в угол у своей койки, юркий рыжий мальчонка, чье беспокойство за друга оказалось сильнее страха.

Ничего из этого, погруженный в свою боль, Огнезор, конечно, не видел (да и слышать удавалось с большим трудом!). И все же он почему-то знал, кто сейчас рядом. Звериным каким-то чутьем ловил каждый посторонний вдох или движение. И было это так странно и ново, что даже прояснилось ненадолго в его отчаянно раскалывающейся голове.

— Госпожа наставница... — стоило воцариться тишине, разлепил Огнезор опухшие, разбитые губы.

— Заткнись пока что, дружок, — уже без прежнего гнева, лишь с ворчливым недовольством, приказала Седая Богиня.

Ему оставалось лишь подчиниться.

Сухая теплая ладонь легла на лоб юноши, а вторая накрыла черный от побоев, исчерченный бордовыми полосами полузаживленных шрамов, живот. Бесконечный, испепеляющий плоть и кости, жар охватил все несчастное Огнезорово тело. И впервые за прошедшие много часов он позволил себе от души заорать...

Долгие минуты спустя юноша сел на постели, подобравшись и пытаясь отдышаться. Его сильно трясло, и голова кружилась — но от Темнослововых издевательств, кажется, не осталось ни следа.

Вера же спокойно, без тени брезгливости отерла руки тоненьким расшитым платочком да опустилась у своего ученика в ногах, на испачканную кровью постель. Ухватила Огнезора пальцами за подбородок, повертела его лицо так и эдак, оценивая свою работу. Довольно, совсем не царственно хмыкнула.

— Боюсь даже представить, чем ты прогневал мастера-лекаря, что он так приложился к твоему лицу... — изрекла, наконец, не без издевки.

— Кажется, я ослепил его улыбкой... — не замедлил он ответить ей в тон. — Не могу припомнить точно... А-а, и восторг выразил его наставническим талантом...

— Наглец и дурень! — вынесла приговор Вера. — Еще раз подставишься так по-идиотски — вытаскивать не буду. Не люблю дураков, пусть даже и смелых...

Огнезор промолчал, ничуть в своих поступках не раскаиваясь.

Женщина досадливо вздохнула.

— Разве не учила я тебя, — раздраженно наставила на юношу сухой тонкий палец, — что темный мастер обязан быть хитроумным и гибким? Должен уметь пролезть под кожу любому, даже худшему из людей! И к Темнослову подход найти можно было, вместо того, чтоб переть напролом!.. А-а!.. — безнадежно махнула она рукой, да завершила почти мстительно. — Чтоб к завтрашнему вечеру, пока в себя приходишь, дочитал-таки "Трактат об убеждении, согласии да почитании", все восемьсот четыре страницы!..

— Как прикажешь, высокий мастер, — безрадостно скривился Огнезор. Но тут же лицо скорчил благоговейно-нелепое, заговорил с мольбой и почтением (как и учила говорить с вышестоящими Верой упомянутая скверная книжонка). — А мудрая госпожа не снизойдет ли до совета, как быть мне, несчастному, с пропущенным дежурством и тренировками? Есть ли надежда снискать милость?..

— Поздновато ты вспомнил о подхалимстве, наглый мальчишка! — от души возмутилась мастер его нахальному кривлянию. — Что же Темнослову таких рож не строил? Лежи уж теперь, шут... — согласилась милостиво. — Испрошу тебе освобождение.

Вера ушла, оставив Огнезора странно успокоившимся и бодрым. Совсем не так, он думал, будет чувствовать себя после вчерашнего кошмара! Но страхи, злость, тревожащие мысли не бурлили больше, норовя вот-вот утопить, а скользили теперь лениво да плавно — будто и не с ним случилось то, что случилось... Что же сотворила здесь его наставница, кроме своевременного исцеления?