— Он враг! — выплевывает первый напавший, сжимая вывихнутую руку.
Задира осматривает военное облачение защитника.
— Ополченец? И ты защищаешь его? Шуга!
— Никого из вас там не было, — четко и уверенно произносит Рихард, не отступая ни на шаг. — А в том, что вы делаете, — кивок на избитого, — нет чести.
Напавший как-то странно смотрит. Взгляд из опущенных глаз тухнет.
— У меня отца шуги убили, — тихо роняет он.
И уходит, уводя остальных. Рихард прикусывает язык. Сказать и правда, нечего. Война горе и ужасом для всех. Кто прав? Кто виноват? Все же, не смотря на боль, битвы и близость смерти, бывший ополченец не может чувствовать ненависти. Тем более к незнакомому северянину.
— Ну ты как? — поворачивается к шугу, что бы замереть от шока.
Теперь потерпевшего можно рассмотреть вблизи. Как-то слабо похож на соломенноволосых, носящих бороды жителей княжества. Несколько резкие черты лица, орлиный нос, придающий облику изюминку зловещности. Особенно выделяются черные, как смоль, волосы. Тем безумнее приходящая догадка. Княжество то воюет, то торгует, то заключает союзы с ханами степных орд. Нередки и династические браки. В мозгу вспыхивают строки из найденной книге по геральдике. Князь Влад женился на дочери хана Кудлая Гюльчатай.
"Так неужели это...", — думает юноша, прежде чем раздается девичий голос.
— Ярополк!
Рихард поворачивается. Ну надо же, просто день встреч. Кто бы мог подумать, но сквозь толпу к ним продирается Хильда.
Песня окончена. Происходящее в военном лагере выбивает почву из-под ног принцессы. Девушка едва ли воспринимает окружающее.
"Он не пришел"
Хильда тот час оказывается подхвачена волной обожателей. Не скупясь льются комплименты, изысканные, витиеватые или в форме стихов. Рыцари преклоняют колени, клянясь умереть по одному ее слову. Цветы. Снова пылкие слова и признания.
Все едино. Лица, слова, сливаются.
Вот кто-то рядом. Хильда поднимает ничего не видящие глаза. Пахнет дубленой кожей и металлом.
— Мне понравилось, — звучит сухой голос герцога Гримберта.
Видно, воин искренне пытается. Язык едва шевелится, привыкший орать приказы. Куда изыскам непривыкшему сыпать мед солдату. Как ни странно сдержанные слова вызывают первую осознанную мысль.
— Спасибо, — в тон герцогу роняет дочь короля.
Придворные дамы не скрывают слез. Умиленно охают, комкая заплаканные платочки. Фрейлины приходят помочь собраться для отъезда. Слуги начинают грузить вещи в экипажи.
— Ваше высочество, — компаньонка трогает сидящую и смотрящую в одну точку Хильду. — Пора уезжать. Ваше высочество?
Позволяет увести себя, вокруг суетятся, что-то говорят. Все как в тумане. В себя приходит в карете, увозящей далеко на юг. На горизонте полыхают всполохи боя, а в голове вертится одна фраза:
"Он не пришел"
Хуже всего приходится обитателям замка. Прислуга, даже под угрозой розг и изгнания, носа в коридор не высовывает. Придворные дамы пакуют вещи и переезжают — жить в женской башне невозможно. И главное никаких спецэффектов. Не сверкают молнии или сыпется камень. Страх. По непонятным причинам, приближающиеся к комнате Хильды чувствуют дикий ужас. Неведомая, непостижимая магия гонит прочь.
В панике вызывают команду боевых магов. Успокоить.
Опытные колдуны поднимаются по винтовой лестнице. Тихо, слегка шуршат специально надетые легкие сапоги. Маги не первый раз в деле. Войны сменяются охотой на монстров и разбойников и снова на войны. Но сейчас страшно, как никогда.
Средних лет колдун производит манипуляции с жезлом.
— Если хоть волос с ее головы упадет...
— Да знаю, — шипит рассерженным котом, — не бубни под руку.
Маги занимают позиции у двери. К штурму все готово. Главное сразу задавить щитами. Неподконтрольная магия истинная катастрофа.
— На счет три.
... Три!
Пинок ноги в дверь и все вваливаются внутрь...
Хильда мирно вертится перед зеркалом. Придирчиво изучает новый образ. Облегающие штаны, короткий полушубок в купе с сапожками на каблуке. Волосы заплетены в простую косу, на лице ни грамма косметики. Вполне элегантно, можно сойти за дочь преуспевающего банкира. Но никак не принцессу могущественной страны.
Прекрасное изумрудное платье остервенело изорвано ножницами.
— Вы можете сказать, что с моей дочерью? — Оттон бегает из угла в угол кабинета.
Отец Эрнанд долго молчит. Почтенный старец долго служит королевской чете духовником. Знает наперечет все проблемы монарших особ. Но сейчас теряется в догадках.
— Ваше высочество, — специально растягивает, теребя четки, — Хильда просит избавиться от всех украшений и платьев. Всех. Богатство должно пойти в детские дома и богадельни. Присутствующая Генриета нервно сжимает платок. Благотворительность? Кто угодно, но не этот маленький дьяволенок. И уж точно не в таких масштабах.
— Что это значит? — спрашивает взволнованная мать.
— Я не знаю, — капитулирует духовник, — но в ее просьбе нет ничего осудительного.
Хильда не без удовольствия наблюдает за Рихардом. Узнает. Не сразу, но узнает, пораженный преображением. Теперь посмотрим, кто кого. Девушка ищет юношу намеренно и в встрече не сомневается. Бывшего вояку трудно пропустить.
Тем временем сын Влада, зло отбросив протянутую руку Рихарда, поднимается. Остервенело стирает кровь с лица. Не помогает, на рассеченном лбу быстро набухают новые алые капли.
— Ярополк, — повторяет принцесса, по-хозяйски упирая руки в бока, — говорила тебе, далеко не отходи.
Таково решение Оттона, одно из условий мирного договора. И без того унизительного. Северяне лишаются в пользу Западноземелья части территории. Сдают форты в горных проходах. А главное отдают единственного княжеского сына и наследника. Почетный пленник, так звучит нынешнее положение Ярополка. Хильда понимает, сестру мальчику не заменит, даже пытаться не пробует. Дикий волчонок впрочем, и от дружбы отбивается.
— Без няньки обойдусь, — говорит тоном повторяющего фразу не раз и не два, — и без дружков оккупантов, — презрительный взгляд на оторопевшего Рихарда.
Не дожидаясь отповеди, княжич исчезает из виду. Бывший ополченец и принцесса остаются наедине. Прежде чем Рихард успевает хоть пошевелиться, берут под локоть, уводя от лишних ушей.
— Тут меня почти не знают, — быстро говорит девушка, осматриваясь по сторонам. — Обещаешь не выдавать?
Юноша открывает было рот, но умолкает, остановленный жестом принцессы.
— И никаких высочеств, миледи и светлостей. Для тебя просто Хильда, — строго, но с улыбкой предупреждает она и протягивает руку. — Друзья?
Рихард не поймет, что происходит. Вроде принцесса перед ним, а вроде нет. От чего-то так легко стоять рядом, разговаривать будто... будто знакомы не первый день.
— Друзья, — говорит парень, пожимая протянутую руку.
Академия.
Тот случай — комфорт приносит неудобство. Отвык Рихард жить по-человечески. Тянущая холодом земля, пахнущий мышами мешок с набитой соломой. Служба неделя за неделей заставляет приспосабливаться. Справлять нужду под кустом, спать на досках под храп, есть что получиться, если вообще получиться. Лежа на простыне, долго ворочается, не в силах заснуть. Неудобно, до нытья в спине. А ведь даже дома, в Приречном, не видит ничего подобного. Настоящее стекло в окне, а не простые деревянные ставни. Кровать, тумбочка и шкаф. Даже изящный, лакированный письменный стол. Роскошь. Но от чего-то не радостно. Наоборот, необъяснимое чувство чужеродности. Далеко за полночь проваливается в сон. Тяжелый, не приносящий облегчения, наполненный тяжестью прошлого. Шуга -снег. Рихард не придает особого значения названию княжества. Лето не сдает рубежи золотой, мягкой осени. Мягкой. На юге конечно так и есть. Север быстро падает в объятия мороза. Солнце продолжает печь днем, с лихвой компенсируя ночами. От пронизывающего холода солдаты коченеют. Жмутся к кострам, в тщетной попытке согреться.
Ворон с раздражением роется в худых, прогрызенных мелкими тварями мешках.
— Чай кончился, — издает вердикт, отбрасывая последнюю, матерчатую ткань.
Возвращается Рихард, ставя на огонь чан с водой. В кармане плоды шиповника. Поначалу носы воротят, быстро привыкая. От безысходности.
— Это не дело, — на Крысу жалко смотреть. Трясется, кутаясь в непонятного происхождения тряпки, — мы до утра околеем.
— И что предпримем? — не чая получить ответ говорит Рихард. — Идеи есть?
— Вообще-то есть, — неожиданно отвечает, оживившись. — Я с ребятами по соседству общался. Тут тропки есть, чабаны до войны ходили. Так у них и хибарки в горах есть. Может, сходим, а? Гляди, теплые вещи найдем.
При этом все смотрят на Рихарда. Тот долго молчит. Надоедает непрошенная ответственность. Как почести — так аристократам, а шею подставить — сразу Умник. Делать и правда, нечего. Не мерзнуть же. Все слягут.
Улизнуть с лагеря не проблема. Хоть в чем-то разгильдяйство службы играет на удачу брата солдата. Всего идут пятеро, Крыса за проводника. На улице ночь, темень. Того гляди ноги переломаешь о камни и торчащие корни. О факелах и речи быть не может. Форт рядом, как раз идеально для лучника, стоящего на станах.
Страшно. Можно на шугов нарваться. Или на горцев. Вон, в лагере сколько баек рассказывают. Мол, живут дикари, мужики в юбках, бородатые и людей едят. Жуть. Только крепче сжимаешь древко и стараешься не шуметь.
Натыкаются на следы появления людей. Объедки, обрывки одежды и одинокий, просящий кушать, сапог.
— Это наши ходят, — уверенно уводящий дальше и дальше Крыса спокоен как столб.
Набредают на низенькую, покосившуюся избушку. Внутри холодно, гуляет ветер. Обитатели покидают жилище давно. Добро, оставайся от прежних жильцов хоть что — растаскано. На полу свежие следы.
Решают идти дальше. Не возвращаться же с пустыми руками. Пехотинцы в чем было воюют, сплошь легонькие, сродни тунике, одежды. Должно же у северян что-то быть.
— Кто ищет, тот найдет, — довольный Крыса указывает на вполне целехонький деревянный домик.
— Там кто-то внутри, — говорит, присмотревшись, один из пехотинцев.
— Где?
— Да вот же.
И правда, в окне, при выглянувшей луне, можно различить человеческий силуэт. Кто? Да кто угодно. Может, какие отряды северян по ущельям бродят. Или из местных кто живет, рассчитывая пересидеть войну. Посовещавшись, решают приблизиться тихо и послушать. Внутри смех и звон бьющейся посуды.
— Нет золота? Точно нет? — раздается голос, сопровождающийся новыми разрушениями. — Может серебро?
Диалект ни с чем не спутать. Не смотря на родственность с папским, акцент западноземельцев резко отличается. Значит свои. Рихард однако, активно машет, останавливая встрепенувшихся товарищей. Не нравится происходящее. Исходит нехорошее от ноток в словах говоруна.
— Видимо и правда ничего ценного, — подключается второй.
— Ну ладно, не беда. Одно золото я и так вижу.
Непонятеая шутка вызывает дружный гогот. Судя по звуку, внутри далеко больше двух. Рихард аккуратно заглядывает. Так и есть, пятеро солдат, сколько и папистов. А с ними девушка. Молоденькая, лет двадцать на вид. Золотые волосы растрепаны, в глазах дикий страх, не дающий закричать или пошевелиться.
— Северная шлюха!
Один из западноземельцев, не сдерживаясь, бьет кулаком в лицо. Девушка падает, распластавшись на полу. Оккупанты тянут за юбку, обнажая ноги и стройные бедра.
Сволочи! Подонки! Кровь бешеными толчками пульсирует в висках. Плевать на последствия. Плевать, что союзники. Рихард, не задумываясь ни секунды, перехватывает копье. Их пятеро, силы равны, но на стороне папистов внезапность. Сейчас, пока не поздно, ворваться и с ходу воткнуть острие в спину.
На плечах виснет сразу несколько пар рук. Рот зажимают, гася крик.
— Мы не справимся, — шипят на ухо.
Плевать. Юноша рвется из хватки, но проигрывает, уволакиваемый прочь от дома. Внутри характерные звуки начинающегося веселья.
— Там взрослые воины, — пытаются успокоить, волоча вниз по ущелью.
— Они убьют нас, девушке все равно не помочь.
Рихард просыпается, находясь в пустой комнате академического общежития. Перед глазами до сих пор испуганное лицо северянки и небритые рожи солдат. Мерзко. Сам себе мерзок. В голове постоянно вертится — мог ли изменить, спасти?
Скидывая ночную опустошенность, погружается в приготовления. Сегодня важный день. Не скупясь, можно сказать роковой. Негоже встречать судьбу выползшей из окопа крысой. На дворе раннее утро, практически все абитуриенты в царстве морфея. Можно спокойно спуститься в душевую. Диковинка. Все в Академии чудное, наполненное магией. Вот и вода, поступающая по трубам, всегда теплая. Стоит нажать рычажок и сверху льются приятные, бодрящие струи. Фыркая, юноша с удовольствием отмывается и откисает.
Постепенно просыпаются остальные. Чуть ли не у половины следы бессонницы. Переживают. Немудрено, совсем скоро экзамены. А как провалишься? Аж передергивает. Рихард живо представляет. Возвращается в родные края, в деревне на смех поднимут. Лучше на ближайшем суку хаосу душу отдать.
Разузнав на счет еды, направляется в ближайшее кафе. Городок расцветает во время волны поступающих. Да и в другое время живет за счет учащихся. Многие из будущих магов дети состоятельных родителей, да и стипендия есть. Так что, выйдя из корпуса, взгляд то и дело натыкается на сеть магазинчиков. Магического или гражданского назначения. Мелькают вывески рекламирующие волшебные свитки, артефакты или посохи. Рихард останавливается у одной из витрин.
— Вот это да, — не сдерживает восхищенного возгласа.
За стеклом шикарнейшая коллекция мечей. Сплошь произведения искусства. Рукоять из дорогих металлов, усыпанная драгоценными камнями. Клинки покрыты письменами. Зачастую декоративными, но есть и отдельные экземпляры — рунные.
— Нравится? — на юношу обращает внимание продавец. Развитая мускулатура, опаленные ресницы и брови, видимо от работы с огнем. Мастер внимательно осматривает гостя. — Да ты никак с войны. Вижу-вижу, — кивает он с важным видом, — взгляд у вас, ребята особый. Смотрящий в лицо смерти как бы одной ногой там и остается. Мужчина извлекает оружие, взмахивая для пробы. Лезвие жужжит, рассекая воздух. Уух! Можно подобно красно девице шлепнуться в обморок от переизбытка чувств.
— Сколько? — исходя слюной, говорит Рихард.
Указывает на самый простой, без "прибамбасов". От названной суммы смущенно извиняется и идет дальше. Цена исчисляется золотом. Парень за всю жизнь ни одной золотой монеты не видит. Стыдно даже мечтать о мече. А ведь хочется.
Петляя улочками, останавливается у крохотного кафе. Застекленная дверь с очень гладкой, блестящей от лака поверхностью. Звенит миниатюрный колокольчик, пропуская будущего мага в крохотный, но поражающий воображение мирок. Внутри простенько, но опрятно. Стойка с улыбающимся персоналом, круглые столы постелены белой скатертью. Посетителей немного, создается особенная атмосфера тишины и уюта.
К севшему в углу молодому человеку подходит официантка. Обтягивающий корсет, небрежно наполовину расшнурованный у груди, волосы вопреки мирским устоям свободно распущенны.
