Они вместе резвились на поляне в кленовой роще, подбрасывали вверх кровавые и золотые листья, катались в них и пели, водя воображаемые свадебные хороводы вокруг дуба с ветвями, раскинувшимися практически по всему свободному пространству.

Мальчик изображал жениха, а деревенская девочка с загорелым лицом и копной белоснежных волос — невесту. Мальчику не нравилась избранница, он предпочел бы другую, ставшую священником. Темные волосы и большие карие глаза, белая кожа и пятна грязи на румяных щечках — оторваться невозможно от ее игры, когда обычная ветка вдруг становится свечой, а переплетенные ветви — сводами храма.

Мальчик помнил, как красиво и чинно он вышел под низкое небо с "названной женой", как позавидовал роли черноглазки, которая обсыпала новобрачных листьями. Как вся ватага побежала за хулиганистым "священником" в алевшую рощу. Они смеялись. Шурша и спотыкаясь, падая и вновь начиная преследование. Упав в последний раз, мальчик сильно ударился коленкой о корень. Он сел и осмотрел рану под порвавшейся шелковой брючиной, попробовал на вкус кровь и недовольно сплюнул.

Смех и крики смолкли внезапно. Лишь отжившая лето кленовая лапа, окончательно умерев, упала сперва на голову с легким шелестом, а потом смешалась с остальным плотно покрывшим землю ковром.

— Лиза! Анна! Карина! Где вы? — Мальчик зажал рану рукой. — Я упал. Мать точно лишит меня сладкого! Сюда...

Шорох. Глаза покосились на тень безобразного дуба, но тот не собирался двигаться с места. Шорох. Из ближайшего оврага друзья не появились, но рябью вырвался ветер.

— Значит так? Я задам вам, когда найду! — мальчик нехотя поднялся и захромал к краю поляны, за которой начинался пологий склон с кудрявым кустарником и невысокими деревцами.

— Карина! Лиза! — Тихо позвал он, делая осторожный шаг вперед. — Хватит в прятки играть!

Смешок или еще какой-то звук наводили на мысль, что друзья внизу явно не собираются сдаваться. Новая игра! Мальчик усмехнулся. Сейчас он им покажет чудесное появление. Сев на листья, неплотно приникшие к мокрой почве, рьяный искатель приключений оттолкнулся и вдруг с криком "ого-го-го" покатился к подножию, лавируя между природными преградами. Последняя незамеченная кочка выбила его из воображаемых санок и заставила носом впечататься во что-то твердое, пропахав до этого около двух локтей густого наста листьев.

Мальчик приподнялся на руках и понял, что лежит прямо перед чьими-то ногами. В следующую секунду он хотел закричать, но не смог, потому что невидимая печать молчания холодом легла на губы и оставила лишь возможность думать.

Огромные руки схватили ребенка за шиворот и поволокли вдоль дорожки к расщелине с черными камнями. Мальчик пытался упираться ногами, что чертили извилины на траве, и размахивал руками, пытаясь сопротивляться. Он не верил, что страшная сказка матери, оказалась правдой. Он еще думал, что домашние наняли актера проучить непослушное дитя, которое отправилось в кленовый лес...

Мальчик шел последним и не плакал. По камням. По мокрым камням. Он падал. Падали и подружки, но рука похитителя заставляла подниматься всю цепочку сильным рывком вверх. Теперь уже не колено, а руки стенали и просили пощадить.

Свет. Черное существо погасило факел, когда дети переходили холодную подземную речку, так что теперь мальчик не смог запоминать извилистый и бесконечный путь, который длился несколько часов или даже дней.

В темноте пленников бросили у гладкой стены, и они сразу прижались к друг другу и стали ждать. Мать говорила, что сперва детей оставляют с их страхами. А потом начинается пиршество.

"У-у-у" — голос бездонной дыры где-то рядом изрыгнул запах гниения, и мальчик услышал, как одну из девочек вырвало. Он плотнее прижался к поверхности, как к единственному реальному остатку жизни, и начал молиться, как поступают взрослые. Мама всегда просила у Бога нового мужа и конца войны, пополнения казны и еще... еще красоты. Возможно, тот, у кого есть столько даров, сможет помочь и ему — хоть один раз. Просить спасения... Умолять сквозь рыдания и стоны... изведать соль чужих слез, так как своих просто нет. Прошу тебя, Господи. Спаси, убереги... Что я могу отдать? Все, что попросишь. Все игрушки, все мозаики, деревянного коня, одежду... Отдам! Отдам!

— А-а-а! — Цепочка детей была вздернута и вдруг изменилась. Это выяснилось, когда на мальчика почти упала предпоследняя девочка. Она ничего не могла объяснить, а только тяжело дышала и стонала. Липкое, горячее потекло по курточке внутрь одежды от коротких объятий. Боже, еще глуше застучала голова. Ты знаешь, что это? "Еще!" — потребовало из мрака странное нечто, и мальчик вдруг понял, что в серебристом свете видит, как чудовище когтем отсекает Карине ступню, а она даже не может закричать, а лишь хватает ртом воздух...

Он очнулся вновь, не надеясь на окончание кошмара. Несколько часов убийца рисовал следы на стенах своей трапезной и наслаждался агонией каждого из детей. Несколько раз он когтем выводил на лице мальчика странные узоры и продолжал пожирать по частям живых еще друзей. А потом вдруг ушел в один из тоннелей, оставив несчастного с кучей обезображенных, связанных меж собой тел.

Мальчик не мог шевелиться, не мог кричать. Он видел лишь одну единственную во всех смыслах и мирах, усмехающуюся морду реального кошмара и уже готов был отдаться судьбе, которая по уши заляпала его в чужой крови и боли.

Невозможно ответить на вопрос, почему когти и зубы не лишили мальчика жизни, просто убийца отложил лучшую часть обеда на потом, полностью выполнив неизвестный ритуал, который вынул душу из несчастного ребенка и зашвырнул ее в бесконечную суму с остальными бесчисленными мертвецами.

Звук из ямы возвестил о скором возвращении подземного хозяина. Мальчик встрепенулся и задрожал, как кровавый лист на клене. Связанными ручонками утер сочащиеся знаки на лице, до боли натянув к себе остывающее рядом месиво.

— Ты живой? — незнакомое лицо в сером капюшоне склонилось к жертве внезапно, словно возникло из серебряного мрака пещеры. — Дай сюда руки. — Рука в шерстяных перчатках держала охотничий нож, который с треском разорвал цепочку смертей и оторвал мальчика от навеки присмиревших подружек. — Быстро!

Пальцы сжали детскую ладошку, мягкая шерсть перчаток сразу пропиталась кровью.

— Идти можешь? — голос вновь разрезал слух болью и дрожью. Но печать мешала говорить, а тело не желало подчиняться. — Давай сюда, мерзкая тварь. — Незнакомец поднял мальчика на руки и укутал грязным, пахнущим потом плащом. Обнял несильно, но достаточно крепко, обмякшие ноги, а детские инстинкты сами подсказали поближе прижаться к огромной, как вечность, вздымающейся груди.

— Где часть целого? — загремел вернувшийся убийца где-то снаружи плаща. — Грязная сволочь, где ты прячешься?

Шуршание, шаги и удар о стену телами, недавно бывшими детьми.

Коварное сердце застучало бешеным зайцем, но спаситель продолжал стоять на месте и не шевелился, как будто изначально воплощал собой всю неподвижность земли.

— У-у-у, — голодно и возбужденно взвыл черный хозяин и расцарапал стену, где недавно сидел мальчишка. — Я найду тебя. Ты не уйдешь далеко. — Он пополз к выходу, нюхая слезы и окунаясь носом в кровь и грязь, причитая и стоня, пока не исчез в неровной дыре.

— Пошли, — незнакомец зашагал в другую сторону, продолжая держать мальчика у груди. — Грязная тварь, — утверждение оскорбляло и пугало недавнюю жертву, которая стала равнодушна к исходу дела.

Казалось, тьме не придет конца, до того синь проникла в глаза и рот. Но вот за чернотой раскрасилось серым движение ног спасителя, вот стало брезжить вдалеке тусклое сияние, и мужчина ускорил бег, перешагивая через странные, скрюченные иссохшие трупы и грязные кости. Он остановился посреди широкой ямы, над которой стояла луна, и наконец опустил ребенка на землю.

— Теперь ты должен лезть сам, — требование прозвучало ледяным издевательством, так как руки мальчишки были или сломаны, или растянуты. — Я помогу тебе. — Вдруг передумал незнакомец, когда увидел, что попытки не увенчались успехом, и снял с плеча дорожный мешок, в который поместилось бы много снеди и одежды. — Ногами залезешь внутрь, а когда я накину суму на плечо, сзади обхватишь меня руками. Понял?

Мальчик кивнул. И уже через несколько минут висел между дном и поверхностью, между смертью... и чем-то еще, на спине безымянного освободителя.

Вместе они упали в пожелтевшую траву и долго лежали без движения. Странно, что корни выдержали вес великана. Странно, что наступила ночь... Странно... Из глаз ребенка потекли слезы, отразив луну и оросив засыпающую почву бесполезным теплом, но большой друг не попытался утешить мальчика, а только подальше отодвинулся, чтобы надолго затихнуть. Холод пробирал спасенного до костей. Кусал за щеки, пил последнюю жизнь. А потому, отбросив сомненья, пришлось лезть в объятья незнакомца и кутаться рядышком под его плащом, словно вшивому щенку, ищущему материнский живот. Сон — испей моего яда? Спать, чтобы никогда не вспомнить, чтобы однажды забыть.

Мальчик очнулся от яркого света и понял, что случившееся вчера — правда. Грязный плащ до сих пор служил непослушному ребенку подстилкой и покрывалом, только незнакомец уже давно встал.

Нежно-голубые глаза недавней жертвы через щель убежища наблюдали, как высокий мужчина нанизывает на тонкий прут грибы и располагает их над костром, чтобы поджарить. Черные волосы убраны в благородный хвост, профиль — словно с чеканной монеты, одежда простая, но не деревенская. Неизвестный покрой: свободные шерстяные штаны, заправленные в высокие сапоги, простая рубаха с отделкой, металлический широкий пояс, меховой жилет. Невдалеке к дереву прислонены мешок и оружие — длинное копье со сверкающим наконечником, арбалет и еще что-то, похожее на набор ножей. Меча нет. Значит, не бродячий рыцарь.

— Очнулся. Пить хочешь? — Он поманил шевелящийся плащ и наклонился вбок, чтобы извлечь железную бутыль с золотым узором и драгоценной пробкой. — Довольно прятаться, вылазь.

Мальчик нехотя выбрался наружу и сделал нерешительный шаг к приятно пахнущей снеди, дымящейся над костром. Пить тоже безумно хотелось.

— Ты, брат, здорово попался, — неземные глаза, как два миндаля, в густых ресницах, гипнотизировали и располагали к себе. — Как тебя зовут?

Мальчик сглотнул, боясь раскрыть рот, но печать уже утратила силу и росой рассыпалась по окровавленной одежде.

— Я из замка, — пробормотали губы и жадно впились в горлышко протянутой бутыли.

— Из замка? — незнакомец закивал, точно недавно гостил там. — Далековато. Ходок ты никакой, да и след оставляешь. Потянешь за собой. Ох, потянешь нечисть. — Тонкие губы дрогнули и криво улыбнулись. — За три дня, может, и доберешься, но вероятность невелика... Что, худо?

Мальчику и вправду было плохо. Слабость валила его с ног, колено нагноилось, руки опухли и горели, лицо... просто полыхало.

— Тебя через деревни не пропустят, а в город вообще не следует соваться... На вот, поешь, — и незнакомец бросил грибы к ногам ребенка, как собаке. — Грязная тварь.

— Почему вы так говорите? — Ребенок в ответ захлебнулся в рыданиях и упал в траву, не в состоянии скрывать страх и горе. Слезы душили, но не приносили облегчения. Грибы таяли во рту, но не давали насыщения. И бездна печали ширилась и полнилась домыслами и намеками.

— Ты не реви. Ты скажи, что чувствуешь?

— Лицо горит, больно. Мать убьет меня! Выдерет. — Мальчик замолчал, вдруг вспомнив, как этой ночью огромная пасть на его глазах разорвала грудь Лизы, и поток рвоты вывернул желудок наизнанку. — Пожалуйста, я хочу домой! Прошу!

— Жить хочешь, значит? — Усмехнулся недобро спаситель. — Да знаешь ли ты, что тебя ждет?

— Прошу, умоляю, отпустите!

— Иди, не держу, — мужчина пожал плечами и принялся за свою стряпню. — Вали подальше.

Мальчик огляделся: незнакомый лес, освещенный солнцем, не внушал доверия. Почва в двух шагах казалась зыбкой и опасной, за дальними кустами, где сидел неразговорчивый, неприветливый малый, виднелись камыши и болотная трава, а позади — мальчик отшатнулся и обомлел — высился огромный серый камень в два взрослых человека высотой и непонятными надписями от верхушки до самого основания. Там же, чуть позади, разбросаны были булыжники и виднелись руины какого-то здания, сплошь покрытого мхом. Внутри него тоже росли камыши и раздавалось подозрительное бульканье, какое бывает только в гиблых местах. А яма? Мальчик поискал ее глазами и не нашел, вздрогнул и вдруг подумал, что, возможно, со страху недопонял, что увиденное — лишь часть коварного похищения. А здесь сидит убийца.

— Кто вы? — Ноги, начав отступление, по щиколотку погрузились в жижу, башмаки сразу же заполнились грязью.

— Ты жить хочешь? — Вновь спросил незнакомец.

— Да.

— Тогда сделай шаг вперед и выйди из болота. — Мужчина встал во весь рост и протянул навстречу руку. — Уйти ты отсюда без моей помощи сможешь лишь на дно. Были и такие смельчаки.

— Это вы... вы их... — Беспомощное трепетание выдавало несчастного с потрохами.

— Что? Разорвал? Сожрал? По частям, по кусочкам... Ты ведь боли боишься. Ты видел и ничего не мог сделать. И теперь ничего сделать не можешь, а потому готов совершить величайший грех и кинуться в трясину.

— Я ничего не видел! Ничего.

— Иди сюда, дай руку, часть целого. Дай, пока я не разозлился, а ты не пожалел. — Потребовал незнакомец и, быстро подойдя, выдернул ребенка на твердую поверхность. — Я не собираюсь тебя убивать. Не сегодня. У одних смерть быстрая, другим ее необходимо заслужить.

— Отпустите! — Пленник уцепился за ногу, которая сначала попыталась стряхнуть несчастного, а потом поволокла к руинам.

— Что ты готов мне отдать? — Сверху бездонные черные дыры глаз сверкнули почти равнодушно.

— Умоляю.

— Ты не бойся, я не стану тебя целовать и не заставлю служить моим страстям. — Грубо подняв мальчишку на ноги, незнакомец толкнул его на каменную дорожку, окруженную водой внутри бывших стен. — Иди к центру!

Мальчик, подталкиваемый сзади, без сопротивления пошел вперед, сердцем сознавая, что попал в какой-то немыслимый и ужасный ритуал, и моля того же Бога о скорейшей смерти, которая, несомненно, успокоила вчерашних подруг.

— В центр, — указал хладнокровно незнакомец, и жертва шагнула в воду, под которой зеленели плиты пола, инкрустированного драгоценными камнями. Рисунок их придумал художник от рождения. Шелковые штаны выпустили извилистых змей грязи и крови, поплывших вокруг ног. Посередине руин возвышалось подобие стола.

— Поднимайся, — хлюпанье сапог сзади угрожало и смеялось. — Руки на алтарь, раздвинь пальцы шире.

Незнакомец обошел мраморный постамент и наклонился к лицу мальчика.

— Закрой глаза, сейчас я сделаю тебе больно. Я получу то, что хотел, а ты отправишься домой.

Светлые глаза закрылись, капельки пота выступили у корней волос и потекли на ранки, ответившие огнем. Но следующая боль оказалась еще сильнее. Кровь залила алтарь, когда огромный нож отсек ребенку мизинец на левой руке.