— Чтобы остаться собой, не утратить своего жалкого "я", ты должен проглотить мой подарок. — Просветил монстрик и указал глазами на комочек, продолжавший извиваться на коленях. — Уверяю, хуже не будет...

— Что ты затеял? — Виктин четко ощущал, как тело его начинает меняться.

— Ничего, бывший хозяин, что навредило бы тебе! Плащ — это, конечно, хорошо, но дела обстоят так, что скоро ты перестанешь контролироваться себя и превратишься в уродливого зверя без мозгов и всякой души вообще. А пустышек обычно захватывают как легкую добычу любые твари. Уяснил...

— Это ты подослал мальчишку с вином? — Догадка проскользнула по комнате онемением, но гобби не выдал себя ни одной эмоцией.

— Напиток предназначался не тебе, — маленький мерзавец встал, чтобы опять оказаться рядом с Виктином, который не мог пошевелиться. — Я использовал его для других целей. Ты же не пил, помнишь? — Веселые искорки загорелись в глубине темно-красных зрачков. — Когда ты появился во дворе замка, ты сразил меня наповал! Какая прозорливость, сиятельный Фарун! Ой, прости, Виктин! Так что мы решили?

Виктин с сомнением воззрился на черного шевелящегося червяка в морщинистой ладони гобби, который протянул душу бога прямо ко рту мужчины.

— Доверься мне! — Как заклинание произнес после короткой паузы карлик. — Я не обману тебя. И скоро заберу ее обратно! Ты останешься собой.

Мистерик не доверял увещеваниям гобби, но ощущал, что начинает терять способность соображать. Его память, отражаясь словно в зеркалах, быстро-быстро понеслась по воспоминаниям и вдруг остановилась на самом страшном моменте, будто ничего другого в жизни мужчины и не было — лишь эта агония! Бесконечная агония и боль!

Виктин увидел себя лежащим посреди поля среди моря трупов, услышал явственно крики и шум сражения. Он помнил, начал ползти прямо по распластанным, кровавым людям, недавно бывшим врагами или соратниками. Это случилось так давно... Но почему кажется происходит сейчас?

Далонцев, осаждавших границы, сложно удержать от постоянных нападений. Их мощь заключена в сознании свободы, как возможности занимать новые территории. Их много, ими не правит один бог. Они веруют, что после смерти вернутся в новом облике. Не зря король говорил о новой чуме — жестоких и еретичных варварах.

Что же, теперь и верующие, и заблудшие лежат на одной земле. Мужчина попытался привстать на руке, но не смог. Звон и скрежет — вот все, что осталось ему от войны. Железные латы сковали грудь, черное пятно выползло из-под края бесполезной защиты, под которую зашел длинный меч далонца. Смерть! И жажда продолжить драться! Ненависть к собственной слабости захлестнула воина, заставив ползти дальше — прямо к сражавшимся. Захлебываясь в крови, которая пошла горлом. По трупам, по траве, истоптанной и покореженной.

За короля, чей конь победно вздыбился вдалеке! За любимую, оставшуюся в замке ждать. Железная перчатка вцепилась в очередного мертвеца, тело подтянулось повыше, и тут мужчина случайно посмотрел в лицо лежащего, с которого уже кто-то сорвал традиционную далонскую меховую шапку. Пшеничные волосы рассыпались по плечам, в светлых глазах отражалось полуденное солнце. Мы возродимся вновь, говорили полуоткрытые бледные губы. Виктин замер. Прижался к молчаливой груди мертвого мальчишки, потому что над головой просвистела шальная стрела. Вспомнил, как видел в графстве страшные вещи и огляделся вокруг.

Сейчас, в предсмертной судороге, он уже не знал, что реальность, а что выдумка. Но друг-освободитель, сидящий в седле, больше не казался воину обычным человеком — скорее очередным чудовищем. И тогда в памяти пронесся прием у теней, смеющийся среди гостей король, кровь на его руках. Господи, за что я дрался? Сотни побед, тысячи обездоленных судеб, разоренные вражеские земли, захват городов ради наживы — вот итог славной жизни, которую гобби разменяли на звон подземных горшков с золотом. И все ради того, чтобы сделать графство, да и все земли подвластными таинственной воле уродливых страстей. Сон или явь любимая Наиша? Есть ли на самом деле у несчастного родина, на которую стоит вернуться и начать бороться за благополучие ее жителей. Далонцы, захваченные в плен, утверждали на допросах, что воюют с демонами, а не с людьми. Что черный ветер чумы ничто в сравнении с духами, заполонившими проклятое королевство, и плевали в лицо воинам, потому как думали, будто именно злосчастная вера в непонятного бога толкает его детей на копья и мечи. Тебя самого лишили души, пронеслось в голове воспоминание. Ты больше не расплатишься за удовольствие жить.

Тело внезапно стало ватным и бесполезным, всем весом легло на холодного далонца, а тени дерущихся начали медленно растворяться в пространстве. Вот тогда из-за трупов к беспомощному Виктину начал приближаться знакомый мерзкий карлик, что легко перепрыгивал через щиты, мертвых лошадей и наконец оказался также близко, как теперь — в замке.

— Не удалось тебя догнать. Какая сила воли! Какое упорство! Ты оказался лучше иных беглецов от судьбы. Почуял, как ловко мы тебя обманули и решил умереть? — Зеленоватое, мерцающее тело оказалось вновь на груди у мужчины. — Последние силы истратил, чтобы вырвать чужую душу из тела. Но себя не спас постыдным бегством от жены. Так ли хорошо с войны на войну кочевать? Или есть нужда быть именно собой? Почему ты сопротивляешься?

— Потому что вы мир сделали марионеткой собственного воображения, играете людьми как куклами, наделяете неживое магическими свойствами, в зверей вселяете тварей из иных миров... Я должен был чем-то заняться, а не лежать в кровати с волшебным чудовищем, у которого маска красавицы, а лицо — свиньи. — Зашептал быстро воин и закрыл глаза. Казалось два момента, сейчас и в будущем, слились воедино. Тогда граф Фарун действительно умер, но хитрый карлик не собирался сдаваться. Ему необходимо было вернуть этого человека к жизни во что бы то ни стало, а потому гобби ни на секунду не задумался и отрубил замолчавшую навеки голову, чтобы лишить тело истинных воспоминаний. Позеленевшие, алчные глаза пошарили вокруг, обращаясь то к сражению, напоминавшему уродцу мышиную возню, то к мертвецам на потоптанной траве. И наконец остановились на юноше, на котором лежало обезглавленное тело. Улыбка озарила лицо гобби. Он потянулся за желанным трофеем и... дернул мертвеца за пшеничные волосы...

Виктин мотнул головой и вдруг увидел комнату в каком-то новом ракурсе. Создавалось такое ощущение, что мужчину вытянули за волосы из прошлого и бросили прямо на ледяной пол. Хотя, возможно, мистерик просто свалился с кресла.

— Очнулся? — Переживающий нос сунулся прямо в лицо.

Это же гобби, промелькнуло в сознании.

Мужчина приподнялся и сел, только теперь поняв почему не узнает помещения: солнце уничтожило последние следы разрушения, пропали извилистые следы когтей на стенах, вернулась на места мебель, исчезла кровь на полу и дверях.

— Ты живой? — Гобби поддержал Виктина в вертикальном положении. — Воды дать?

— Ком в горле, — через силу пробормотал мистерик и начал кашлять, утираясь рукавом и путаясь в плаще, разметавшемся вокруг, как огромные крылья.

— Сейчас, подожди, пройдет, — гобби ласково погладил золотые в ярком свете волосы. — Не думал, что душа так преобразит тебя. Жаль, что мою работу могут оценить лишь тонкие мастера колдовства. Другие ничего не заметят.

— Когда ты успел?

— Ты же сам это сделал, — засмеялся карлик. — Сначала корчился, потом стал зверем и...

— На поле, — мужчина почти справился с недомоганием и жадно запил колючки в области адамова яблока ледяной водой из кубка. — Я видел, как ты отрубаешь мне голову. Почему я не помню?

— Потому, что ты сам не знаешь, что реальность. Хватит вопросов! Поздно отступать, если заключил договор с нами. А сделал ты это уже давно, когда согласился жениться... Вот так-то, мистерик Виктин.

— И я должен заплатить?

— Да, мой славный беглец, — гобби посмотрел на дверь с едва уловимым интересом. — Надеюсь, что три года добровольного отрешения от мира и тайное общество помогут тебе. Особенно сейчас. Ты можешь изменить себя. А то, что именно ты убил жену и сына, лучше не помнить. Ты хотел оставаться человеком, не становиться нашей марионеткой, но превратился в игрушку случайностей.

— Почему я должен верить?

— Не верь, не слушай. Просто живи.

— Чью душу ты в меня вложил? — Виктин ощутил, как живительная сила новым бризом пробирается по венам.

— Душу бога, иного тебе не надо знать. А вот говорить ложь про нас больше не советую. Поступки совершаете вы. Мы лишь позволяем делать выбор.

— Ты хочешь сказать, что я заточил себя в монастыре, потому что убил семью?

Гобби опустил глаза. Он изучал парчовую вышивку на носках остроносых туфель и не собирался отвечать.

— Ты не сказал мне, зачем тебе плащ? — Вдруг заявил карлик и запрыгал вокруг на одной ножке, как ни в чем не бывало. — Почему я должен разрешать твои сомнения?

— Я точно знал, кто моя Наиша! Я верил, что смогу обуздать волшебство, которое вы на нее наслали. Она убила нашего сына...

— Не она, а ты! Ты возомнил, что видел жену у выгребной ямы. Ты убил ее, а потом покинул замок и собирался постыдно скрыться, считая вассалов монстрами. Ты сошел с ума.

— Ты тоже выдумка?

— Нет, но разве это имеет значение? — Гобби направился к двери и подпрыгнул, чтобы закрыть ту на защелку. — Так надежнее, — заметил он, а затем вернулся и лег поверх плаща, разглаживая его пальцами. — Такое сокровище, — пробормотали хищные губы. — И у такого бестолкового хозяина! Он не ценит даров, предназначенных для королей.

— Хватит! — Воин резко встал. — Ты решил заморочить мне мозги, но не выйдет. Чего ты хочешь от меня? Чего мотаешься следом?

Гобби пожал плечами и отступил подальше от неуправляемого гнева.

— Ну, наверное, не раскрывать, что ты граф Фарун, ставший теперь отшельником и поменявший одну голову на другую. Я хочу, чтобы ты взял королевство, а я и мои братья получил свободу. Обещаю помочь в уничтожении болезни. Ты ведь знаешь, я мастак по этой части.

— Значит, болезнь не ваша работа, — догадался мужчина внезапно. И обернулся, так как в дверь довольно грубо постучали. — Кто это? — Тише переспросил он.

— Держи себя в руках, поговорим потом, — гобби решительно направился в тень, унося с собой ответы. — Ты перестаешь контролировать бога внутри. Он может полностью завладеть тобой. Так что без эмоций. Неси мой дар с честью.

Черная щель между полом и кроватью послужила маленькому чудовищу входом, и он исчез за покрывалом, а Виктин отправился к двери с сознанием того, что не имеет теперь не только собственного лица, но и души.

* * *

Шепот дамаста по каменному полу говорил о том, что Кларисса все-таки жива, хотя сердце ее стучало холодно и тихо. Белое лицо, чуть задетое солнечным светом через длинные острые, как пики, окна, было бесстрастным. Оно не выражало интереса к болтовне служки, возомнившего себя не бог весть кем. Другое дело — мистерик, который остался лежать в верхних покоях.

Пальцы сцепились поверх юбки, выражая надменное равнодушие к Каеллю, который пытался привлечь внимание госпожи и что-то без остановки говорил. Он несколько раз отставал, поправлял сапог, в который, по-видимому, попал песок, и снова бежал следом, словно боялся оставить женщину одну, с совершенно обезумевшими и потрепанными королевскими конвоирами и церковником, находившимся в явной прострации после ночи в харчевне.

— Что мне передать СиАвали? — Юноша наконец сумел заглянуть в глаза Клариссе, которая решила остановиться в проходной комнате и уселась у ярко полыхающего камина с черными каменными ангелами по бокам и множеством небольших диванчиков вокруг. Синеватые и фиолетовые блики заиграли на ткани, на белом лице появился отблеск жизни. — Госпожа моя, что мне ей сказать?

— Сначала устрой наших гостей, — тихий голос почти не выражал чувств, но Каелль умел читать в бессердечности герцогини многое — теперь она несомненно гневалась.

— Я приготовлю комнату и вам, — черные миндали слегка вздрогнули, понимая, что никакая красота не способна произвести на Клариссу впечатления.

— Ступай, — та кивнула отстраненно и отвела взгляд на огонь, который сейчас казался ярче всходящего над замком дня.

Устала, она ужасно устала. Почему они стоят и не уходят? Что им нужно теперь?

— Подите вон, — шепот перерос в злобный вскрик, когда Кларисса обернулась. Но возможно, прошло уже много времени... И комната была абсолютно пуста. Как странно! Этим людям уже вряд ли вернуться домой прежними. Они еще не поняли, что произошло, и пытаются держаться близ той, кто был рядом в последний момент прежнего бытия. Женщина зажала уши руками, пронзенная жутким воплем, исходящим из памяти, и попыталась уйти от воспоминаний недавней ночи. Но комната харчевни ярко всплыла в сознании.

— Не делай вид, что ты меня не слышишь? — сказал тогда знакомый голос у кровати, огибая ее тончайшей паутиной, из которой нельзя выбраться. — Я знаю, что ты чувствуешь меня.

Кларисса в кресле скукожилась, сжалась до состояния горящей бумажки и попыталась просто дышать. Она видела прошлое даже четче настоящего. Жила ядом и жадностью неведомого нечто.

В харчевне в прошлую ночь произошло ужасное. Жаркая, требующая ответа потусторонняя тяжесть навалилась на грудь и сильно сдавила тело. Герцогиня знала, что отбиться она все равно не сможет, и потому лежала очень тихо, стараясь не злить тень, которая с треском разорвала платье и горячим соком потекла на кожу, проникая сквозь нее и принося неимоверные страдания. Шевелиться женщина не могла. Она видела, как мрак с мастерством садиста затекает в полуоткрытый в стоне ее собственный рот, как заполняет каждую клеточку тела. А потом, потом наступает ночь, в которой сознание Клариссы скорее вторично — живет он, ее убийца.

Он заставляет спускаться вниз, вынимает из внутренностей кости, больше похожие на острые мечи, и кидается на посланцев короля. Кларисса помнила тварей, что вылезали из всех щелей, чтобы помочь ХОЗЯИНУ. Видела, что они разрывают на части солдат, обезумевших от ужаса, слышала их последнюю агонию. Теперь харчевня не служила усталым путникам, а требовала немедленной смерти.

— Прекрати, умоляю, — шептала герцогиня из глубины убийцы. — Мне больно. Мне очень больно.

Ее бог молчал. Он общался лишь тогда, когда желал того сам. А сейчас ненависть мрака обратилась к настырным королевским лизоблюдам.

Боже! Кларисса, что теперь сидела в кресле у камина, беззвучно заплакала и попыталась успокоить себя каким-нибудь добрым воспоминанием, но в голове продолжал теплиться пожар, который угас лишь сегодня утром. Такой сильной вспышки не случалось раньше никогда. Никогда жестокий убийца не пользовался Клариссой настолько долго. Никогда не оставлял столько разрушений. Казалось, болезнь бушевала еще сильнее именно этой ночью. Она принесла запах гари от Большой Галанны, затопила кровью придорожные канавы, вспахала кладбища и повалила деревья на пути к летнему замку.