Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Никого не тормози, я их встречу, а прооперирую утром. Пока.
Войтович с сыном и Карамзин встретились в приемной у Сибирцева.
— Гена, привет, я слышал, что ты в Германию уехал, а ты здесь, оказывается, молодец. Я вот тоже решил сына привезти.
— Привет, Костя, не ожидал тебя увидеть. В Германии был, ты правильно слышал, но безуспешно, ничего врачи не смогли сделать. Сибирцев — последняя надежда наша. Как думаешь — поможет?
— Доктор всем поможет, — ответила за него Клавдия Ивановна, — пойдемте, я покажу ваши палаты.
— Зачем нам палаты? Пусть док оперирует, и мы домой отчалим, — возразил Карамзин, — давай, тащи сюда своего лепилу.
— Лепил в Германии и других местах поищите, а здесь доктор Сибирцев. Вам тут не биржа и не Госдума, обойдемся без торговли, речей, поправок и голосования, прошу, господа, — Самохина указала им на дверь.
Войтович, вроде бы начавший свирепеть, внезапно захохотал:
— Пойдем, Гена, видишь — серьезная дамочка, не поспоришь.
Он покатил сына на коляске в указанном направлении.
Карамзин в своей палате не остался, пришел к Войтовичу.
— Ты не против, Костя, если я у тебя побуду — скучно одному, втроем веселее.
— Конечно, заходи, падай в кресло.
Карамзин сел, вытянув больную ногу и поставив костыли рядом.
— Болит, зараза, черт меня дернул в эту Германию поехать, только растревожили и боли усилились. Думал — не доеду.
— Да-а, далеко Сибирцев забрался... петухи поют и всего два приличных дома на всю деревню. В одном мы находимся, а второй, видимо, поселковая администрация.
— Не, Костя, дом на жилой похож, скорее всего докторский. Как здесь можно жить, не понимаю? Но для деревни клиника у него классная, не ожидал — вода холодная и горячая, туалеты, номер не хилый.
— Палата, Гена, палата, ты не в гостинице. Действительно неплохо.
Вошел Сибирцев, представился и познакомился.
— Так, господа, с дороги наверняка устали, сейчас принесут поесть, отдохнете, выспитесь, наберетесь сил, а с утра я вас прооперирую. Потом можно будет окрестности посмотреть, в тайгу сходить и домой в добром здравии ехать.
— Доктор... а нельзя сегодня?
Карамзин посмотрел так умолительно, что Сибирцев не выдержал:
— Ну, хорошо, у вас операция не сложная, а вот с Сергеем придется повозиться.
— Как это не сложная? Шесть раз уже делали и в Германии в том числе — все бес толку.
— Спорить со мной не надо, Геннадий Иннокентьевич, если я сказал не сложная, значит, так оно и есть. Вот мальчику придется черепную коробку вскрывать, именно там у него повреждены задние отделы белого вещества мозга. Отсюда и идет деформация позвоночника и суставов, контрактуры, мышечная дисфункция обеих ног, патология черепных нервов, косоглазие, нарушения речи и так далее. Придется поработать серьезно, но все поправимо. Вечерком ужин в сауне. Вот такая программа на сегодня с учетом вашим пожеланий.
— Доктор, какая черепная коробка, мне никто не говорил, что надо вскрывать голову и ковыряться в мозгах? — испуганно произнес Войтович.
— Верно, не говорили, потому что никто подобных операций и не делал, и не сделают. Но вы не волнуйтесь. Ваш сын уже сегодня будет на своих ножках ходить, а не на коляске ездить. Пропарим его в сауне как следует, чтобы сила в мышцы вернулась. — Он повернулся к медсестре, стоявшей в дверях, — господина Карамзина в операционную, а Войтовичу старшему принесите сто грамм нашего коньячка.
Сибирцев вскрыл коленный сустав. В результате травмы коленная чашечка отсутствовала, как и хрящевая поверхность практически полностью. Отломившейся при аварии кусок панельной части автомобиля раздробил коленную чашечку, срезав, словно наждаком поверхности бедренной и большеберцовой костей, естественно, разорвав связки.
Энергетическое поле начало процесс восстановления суставных поверхностей. Нарастала хрящевая ткань, восстанавливались связки, суставная сумка замкнулась, наполняясь синовиальной жидкостью. Сибирцев убрал рубцовую ткань от предыдущих операций и произнес: "Проснись".
Карамзин открыл глаза, сел на операционном столе.
— Все, Геннадий Иннокентьевич, идите в палату и ждите. Прооперирую мальчика и подойду.
Сибирцев ушел в кабинет, где его уже ждал стакан чая с молоком. Выпил и вернулся в операционную. Сережа смотрел на него испуганными глазами, и доктор приказал: "Спать".
Сибирцев, как обычно, вскрыл черепную коробку и запустил механизм восстановления некротизированных нейронов задней части вещества белого мозга. Закончив работу над головой, он перевернул больного на живот и произвел разрез вдоль позвоночника, выправляя его. Потом поработал над тазобедренными, коленными суставами и голеностопами. Разбудил мальчика.
— Как чувствуешь себя, Сережа?
— Хорошо, — ответил он.
— Что-нибудь беспокоит, болит где?
Сибирцев видел, что косоглазие у мальчика исчезло, и он стал говорить нормально, внятно, без замедления.
— Ничего не болит.
— Операцию я закончил, будем начинать учиться ходить.
Он помог ребенку встать со стола и, держа за руку, повел к отцу. Взволнованный Войтович, увидев сына, идущего на своих ногах, упал в обморок. Аня помахала перед его носом нашатырем, он пришел в себя и кинулся к сыну. Сибирцев отстранил его:
— Подождите с обнимашками — устал ребенок. Своим ходом из операционной пришел. Надо учиться ходить и вначале очень немножко, ежедневно увеличивая нагрузку. Мышцы ног у него никогда не работали, болеть будут от нагрузки, но через месяц бегать будет. Только следите, Константин Яковлевич, чтобы сын не переусердствовал. Сегодня сто метров в день, завтра двести и так далее. Все с учетом ходьбы в туалет, в столовую, спальню. Пока ходьба только дома, потом прогулки на улице. Лекарств никаких не нужно — здоровая полноценная пища, воздух, полезен бассейн, но тоже дозированно.
— Доктор... я глазам своим не верю...
— В этом помочь ничем не могу, — улыбнулся Егор, — все закончилось удачно, приглашаю вас с сыном к себе на ужин... в баньку. И вас, конечно, Геннадий Иннокентьевич. Жду через час, Аня покажет вам дорогу. Сегодня Сережа уже прошелся, до баньки дойдет еще и обратно потом. И больше никуда, никаких просьб к нему встать и пройтись.
Сережу парил в сауне сам Егор двумя вениками — пихтовым и березовым, помассировал мышцы ног, накупал в бассейне и отправил в палату спать. Мужчины еще остались побаловаться местным коньячком.
— Хоть тресни — не верится, что сын здоров и ногами своими ходит. Егор Борисович, вы великий доктор, — говорил уже немножко заплетающимся язычком Войтович.
— Велик — это точно, — поддержал его Карамзин, — у меня на колене даже старые рубцы исчезли. Куда делись — непонятно. Егор Борисович, поехали с нами в Москву — клинику, домик, машину: все организуем в лучшем виде.
— Нет, ребята, Москва — это большой муравейник, суета, пробки на дорогах. А здесь воздух, зимой снег чистый и белый, как в сказке, тайга, речка. У меня здесь сын родился, жена...
— Егор Борисович, скажите честно, что мы для вас можем сделать? — спросил Войтович.
— Всех порвем и купим, это точно, — поддержал Карамзин.
— Помочь можете. Недавно министр здравоохранения позвонил нашему руководителю облздрава Кириенко и поставил ультиматум — если тот не уговорит меня переехать в Москву, то его уволят. В Москву я не поеду, а с другим начальником облздрава работать не хочется. Начнет отправлять комиссии, выяснять мою профпригодность и так далее.
— Профпригодность, — ударил кулаком по столу Карамзин, — хрен им, а не комиссии. Вот она вся профпригодность, — он поднял свое колено, — и сын его. Этого им мало?
— Не переживайте Егор Борисович, вопрос в пять минут решим, — подтвердил Войтович, — пусть Кириенко работает и вам помогает. Вашего человека в обиду не дадим.
Утром, опохмелившись, Войтович и Карамзин пришли в приемную.
— К Егору Борисовичу можно?
— Он на операции, просил передать вам наилучшие пожелания, — ответила Клавдия Ивановна.
— Он скоро освободится?
— Не скоро, у него еще пять операций сегодня.
— Жаль, нам домой надо, хотелось бы попрощаться лично.
Самохина развела руками. Карамзин вдруг вспомнил:
— Костя, мы же за лечение не заплатили.
— Доктор сказал, что ничего не нужно, — пояснила Клавдия Ивановна.
— Как это не нужно, сколько мы вам должны? — спросил Войтович.
— Доктор запретил мне говорить и брать деньги.
— Гена, ты в Германии на сколько раскошелился?
— На двадцать Евро, — ответил он.
— Двадцать Евро — это миллион двести шестьдесят по курсу. Вот тебе и цена. А ДЦП посложнее будет. Подождите.
Войтович сходил в палату и вернулся, положил на стол десять пачек красных купюр. Карамзин положил четыре.
— Я не возьму деньги, я не могу, — пояснила Самохина.
— Сожги, если не можешь, — ответил Войтович.
Он ехал домой и все не мог насмотреться на сына, радости не было предела. Как только на дороге появилась сотовая связь, он связался с женой, та затараторила сразу:
— Костя, куда ты пропал, я уже извелась вся, два дня ни слуху, ни духу, уехал неизвестно куда, не звонишь, совести у тебя нету. Там же глухомань, тайга, может тебя там медведи съели, волки задрали, бандиты убили, я волнуюсь, переживаю, а ты исчез, как в воду канул...
Войтович отключил связь, настроение испортилось. Даже про сына и не спросила ни разу... сука болтливая. Она перезвонила сама:
— Извини Костя, я слушаю.
— Про сына бы лучше спросила, чем всякую хрень молоть.
— Извини, Костенька, как наш сынок, как Сережа, помог ему доктор? Наверное, надо было в Германию ехать, там врачи лучшие, ты же знаешь это прекрасно. Мы бы денег не пожалели, только бы сынок стал здоровым. Мы же все для него готовы сделать...
— Заткнись, — оборвал ее муж, — Сережа здоров, своими ногами ходит.
Он отключил телефон совсем. Как только земля таких балаболок на себе держит.
— Мама опять много говорила? — спросил сын.
— Ничего, Сереженька, ничего... она же твоя мама, волнуется. Вырастешь, станешь жениться — проверь подругу на словоблудие.
Он улыбнулся и обнял сына. В Москве связался с министром здравоохранения:
— Я в Н-ске был, ездил в Пороги к доктору Сибирцеву. Сын у меня инвалид, ДЦП, сам не ходил, теперь ходит и здоров полностью. Сибирцев врач и хирург, он не академик, он от Бога. А ты, говорят, на местного руководителя облздрава наехал... Со мной к Сибирцеву Карамзин летал, он тоже считает твои действия неправильными, с Президентом дружит... Позвони в Н-ск и извинись, если работать хочешь, конечно. Извлекай выгоду в том, что Сибирцев в России живет, а не в Штатах или в Европе.
Войтович не стал дожидаться ответа, понимая, что с ним согласятся. Он уже думал о другом — в Североянске был когда-то аэропорт местных авиалиний и его надо вернуть к действию, тяжело тащиться на машине четыреста километров. И вышку сотовой связи в Порогах поставить... Войтович связался с губернатором.
Самохина убрала в сейф оставленные на столе семь миллионов рублей, сообщила Сибирцеву о деньгах.
— Ты их официально не проводи, будем считать, что сожгла, — посоветовал он, — жизнь такая. Загубил меченый страну, а мог к тому же рынку прийти только под контролем государства, превратил демократию во вседозволенность. Вот его плод — наша деревня, ранее процветающая с тракторами, машинами, комбайнами, фермами... А сейчас что? Одна пилорама да куча домов пустующих. Депутат с олигархом семь миллионов на стол бросили — не возьмешь: сожги. А попроси их на здравоохранение по одному рублю в месяц перечислять — удавятся.
Самохина смотрела удивленно на зятя, не понимая, что происходит с ним, спросила:
— Так зачем принимали их?
— Я не их принимал, я помогал Кириенко. Медицинская помощь здесь вторична.
Сибирцев не стал вдаваться в подробности. Теща перевела разговор на другую тему:
— Мама Анина, Виктория Михайловна, без работы. Может ее к нам вместо тети Гали взять?
Егор понял, что женщины уже обговорили этот вопрос, и Тоня почему-то не захотела спросить его. Соображает, улыбнулся он. Ответил:
— Семейный бизнес — дело хорошее, но не возьму, — сказал он, как отрезал. — Во-первых, тетя Галя меня вполне устраивает, трудится хорошо и ей тоже надо где-то зарабатывать себе на жизнь. Во-вторых, Андрей с Аней на работе, пусть Виктория Михайловна им еду готовит. Тоня тоже не ишак всех кормить. Дети пойдут, водиться надо или опять все на Тоню? Вороновым денег за глаза хватит, а вот снегоход подарить — дело хорошее, подарю. И карабин можно купить, нужная вещь.
Клавдия Ивановна опустила глаза, Егор понял, что ей стало стыдно за свою просьбу. Вряд ли сама хотела — уговорили. Надо присмотреться к Вороновым — желание крепостной стать княгиней: редкость на Руси.
Виктория Михайловна получила ответ, оставшись недовольной.
— Я хуже Гальки что ли, почему Егор меня взять на работу не хочет?
— Вика, я же объяснила тебе, что Галина здесь ни при чем. Аня весь день на работе, супы варить некогда. Тебе трудно детям помочь?
— Не трудно, Клава, мне не трудно, но ты же обеды не готовишь, Тоня все делает.
— Тогда пусть Аня дома сидит, еду готовит, а тебя на работу возьмем.
— Че это она дома будет сидеть? — фыркнула Виктория, — Аня — девушка с медицинским образованием, не то что твоя Тонька. Не развалится, может и на нашу семью приготовить, и с детьми поводиться, когда Аня родит.
Клавдия вышла из дома во двор, решив не ссориться и не отвечать — все равно не поймет. Виктория посидела в ее доме, не дождавшись, ушла. Дома все рассказала мужу. Он возразил:
— Вика, Егор правильно говорит — придут молодые домой с работы и пожрать нечего.
— Много ты понимаешь... Егор как раз ничего и не говорит, это Клавдия воду мутит, хочет, чтобы только ее Тонька в фаворе была. У меня Аня с образованием, а Тонька недоучка, могла бы на всех еду готовить.
— Ты сдурела, Виктория... Тогда ты Клавдии обеды готовь, у ней образования побольше, чем у тебя.
— Разбежалась... Я свою дочь выучила, а Клавка нет... примазалась к доктору и права теперь качает. Ничего, я всех на место поставлю. Буду балакаться на место Румянцева. Я родственница Егора, его все уважают и народ за меня проголосует. Хватит Румянцеву деревней править, теперича я буду.
Муж рассмеялся от души:
— Балакаться она будет... Баллотироваться, дура. И никто тебя не выберет Главой поселковой администрации с твоими восемью классами образования. Из тебя руководитель — как из меня космонавт. Сиди дома и помалкивай, суп вари. Родственница нашлась... седьмая вода на киселе. Тебя на работу взять, так вся больница грязью зарастет, только и умеешь, что по деревне ходить, да языком молоть. Родственница она, — распалялся Евгений, — всю нашу семью перед Самохиными опозорила. Дома сиди, а станешь шастать по соседям — вломлю так, что синяя станешь. Понятно, — крикнул он, ударяя кулаком по столу.
— Ты че, Женя, ты че... — испугалась Виктория.
— Ни че, пальцем тебя никогда не трогал, но станешь свой поганый рот разевать — так отлуплю, что мало не покажется. День к вечеру уже, а что ты сделала? Еды не приготовила, полы в доме со дня ухода дочери в дом Андрея не мыты. Хватит, — он снова ударил кулаком по столу, — жопу в горсть и убираться, ужин готовить. Не нравится — свободных домов много стоит, разведусь и выкину тебя, как Тузика, в любой из них.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |