Рыцарь Грааля

Бой у моста Дохлых собак

Ночь выдалась теплой и душной, точно в разгар лета. Казалось, что с наступлением темноты небо так плотно прильнуло к земле, лаская ее в своих объятиях, что воздуха почти не осталось, только запах жасмина пронизывал все вокруг, словно пытался заполнить собой весь город с его людьми, спящими в стойлах лошадьми и дремавшими вполглаза собаками.

В такую ночь хочется, лежа на крыше, тихо наигрывать звездам на лютне или петь под окном у красавицы. В такую ночь приятно уноситься в мечтах в неведомые страны, биться там с неверными, сражаться на турнирах, покорять сердца прелестных созданий. Или танцевать в свете звезд и луны с Агнесс, в чьих черных волосах запутались светлячки, для того чтобы, наплясавшись вволю, предаться затем нежной страсти.

При воспоминаниях о потерянной любви у Пейре сжалось сердце. Но он тут же велел себе подумать о чем-нибудь другом. О том, что было более важно в этот час. Он думал о Бертране де Борне, Гийоме де ла Тур и об ожидающей их засаде.

Пейре прекрасно знал улицу Сен Жерни и церковь святой Екатерины и теперь не боялся заблудиться и покрыть, таким образом, свою голову несмываемым позором.

К сожалению, он так и не придумал, как можно предупредить трубадуров, не предав при этом гасконца и его шайку — деяние в высшей степени недостойное рыцаря. Поэтому решился на отчаянный поступок. Дело в том, что к церкви святой Екатерины, как это рисовал на столе гасконец, всадники могли подойти только одним способом, а именно переехав через крохотный мостик Дохлых собак. Вот там-то, буквально в ста шагах от притаившихся в темноте копейщиков де Рассиньяка, Пейре и решил устроить собственную засаду.

Его план мог показаться чистым безумием — одинокий воин без приличной брони и коня против двух десятков вооруженных и неплохо обученных людей, но ничего другого не пришло ему в голову. Пейре решил, что шум, который поднимется во время сражения, спугнет людей Рассиньяка, не ожидающих ничего подобного.

Конечно, было бы лучше, получи он обещанное золото во время церемонии провозглашения королей турнира, но граф обещал отдать приз только на следующее утро, опасаясь, как бы неопытный юнец не прокутил свой выигрыш или не оказался жертвой мошенников.

В отчаянии Пейре и его оруженосец обошли лавки оружейников, умоляя дать в долг любую, пусть даже самую старую и дырявую кольчугу, обещая завтра же заплатить за нее втрое против ее цены. Никто не хотел одалживать юному рыцарю броню, объясняя свое нежелание войти в его положение тем, что по закону рыцарства, в случае поражения, доспехи последнего переходят в собственность победителя и, значит, Пейре уже не сможет ни вернуть взятую на время вещь, ни рассчитаться за нее.

В конце концов с величайшим трудом Хьюго удалось раздобыть для Пейре войлочное облачение простого лучника, которое обычно одевалось под кольчугу: стеганый войлок мог выдерживать удар тупым турнирным копьем либо касательный удар меча, но был почти что бесполезным при проникающем. И видавший виды шлем, единственным достоинством которого являлась широкая решетка, закрывающая лицо и делающая, таким образом, рыцаря неузнанным. Отправив Хьюго на поиски перчаток, Пейре надел войлочную одежду и, опоясавшись мечом и прихватив с собой чудный шлем и незажженный факел, отправился к мосту.

Цокот копыт застал Пейре за молитвой, юный рыцарь напрягся и, вынув из ножен меч, начал всматриваться в темноту. Небольшой отряд был освещен всего шестью факелами, в свете которых черные рыцари на черных конях выглядели призраками из старинной легенды. Пейре еще раз перекрестился. Сомнений не было — перед ним были окруженные свитой трубадуры. Один из них с рукой на перевязи был Бертраном.

До молодого человека донеслись их приглушенные разговоры и смех. Пейре чиркнул огнивом, и пропитанная смолой пакля загорелась. Он встал и, держа зажженный факел в одной руке и обнаженный меч в другой, произнес заготовленный заранее вызов.

— Доблестные рыцари, — шлем сделал голос Пейре глухим и страшным, точно голос вылезшего из могилы мертвеца. — Клянусь Богом, что никто из вас не перейдет этого моста, пока не сразится со мной, — сообщил Пейре, салютуя отряду факелом. — Я вызываю на бой всех, кто только пожелает сразиться со мной сегодня за право пройти по этому мосту и назвать свою даму самой прекрасной дамой на этой земле.

Про даму Пейре приврал, потому что знал, как эта тема обычно действует на рыцарей.

— Мне кажется, это какой-то сумасшедший, если осмеливается вызывать на бой целый отряд. Нужно послать людей, чтобы они скинули его в зловонную канаву, — прошептал де ла Тур, склонившись к плечу Бертрана.

— Думаю, что он не сумасшедший, а пьяный после турнира. Хотя для нашего дела плохо и то и другое.

Меж тем Пейре начал еще сильнее размахивать факелом и выкрикивать вызов. В окрестных дворах залаяли собаки, где-то хлопнула дверь, раздались недовольные голоса разбуженных людей.

— Сумасшедший или пьяный — он сейчас всю Тулузу на ноги поставит! — не выдержал третий попутчик. — Бертран! Прикажите, ради бога, своему оруженосцу уладить это дело.

Пейре ждал, радуясь произведенному его выходкой эффекту. В этот момент отряд расступился и перед юношей возник всадник.

— Я бьюсь пешим, отчего же вы высылаете мне конного противника?! — заорал, что было сил, Видаль. — Разве это по правилам благородного рыцарства? Разве о таком поступке вы захотите рассказывать своим детям?

— Если бы не благородные сэры, я бы заткнул тебя хорошей стрелой и получил бы от этого удовольствие, о котором рассказывал бы своим будущим детям, если они появятся, — продолжая ворчать и ругаться, оруженосец спрыгнул с коня и, вынув меч, направился к Пейре. — Уйди с дороги, рыцарь, или я пересчитаю все твои косточки.

В свете факела Пейре заметил, как блеснуло лезвие кинжала в левой руке противника, и, рубанув воздух один раз мечом, для острастки сунул факелом в лицо оруженосца.

Послышалась брань, должно быть, на краткий миг он ослепил противника и, пока тот старался проморгаться, подскочил ближе и заехал рукоятью меча по плоскому шлему. Противник пал, и Пейре повторил свой вызов.

На этот раз против него вышел высокий и плотный копейщик, который и не собирался биться по законам доблести и чести. Схватив свое копье как палку, он начал мастерски наносить удары, которые Пейре отражал с ловкостью завзятого борца. В конце концов, бой на палках был его любимым занятием в детстве. В какое-то мгновение ему удалось рассечь копье противника надвое, после чего оставшийся безоружным копейщик счел за благо сдаться на милость победителя.

Третий противник Пейре был еще наглее и заносчивее, он даже не подумал слезть с коня, надеясь растоптать ненавистного крикуна. В этом была его роковая ошибка, и получивший по морде факелом конь перестал слушаться своего хозяина и скинул его в канаву.

В домах начали зажигать лучины и масленые плошки, то тут, то там появлялись факелы.

— Сделайте же что-нибудь! — раздался срывающийся голос де ла Тура. — Сейчас сюда сбежится стража. Бертран!

В этот раз против Пейре вышел не один, а целых четверо вооруженных мечами и кинжалами воинов. Юноша попятился, шепча молитву. Исход битвы казался очевидным.

Пейре облизал пересохшие губы и принял выжидающую позицию, как вдруг неведомо откуда раздался голос.

— Доблестные сэры рыцари, остановитесь! Опустите мечи. Бертран де Борн и Гийом де ла Тур! Впереди вас ждет засада!

— Кто разговаривает с нами? — Бертран выехал вперед отряда, оглядываясь по сторонам. — Кто назвал меня по имени — выходи.

За забором одного из домов раздалось шевеление, скрипнула калитка, и перед Бертраном предстал Хьюго. Пейре тут же узнал его по фигуре и верному луку на плече.

— Зачем ты пришел сюда?! — закричал на оруженосца Пейре. Его душила горечь и обида.

— А вот зачем, мой господин, — Хьюго вырвал у Пейре факел и осветил им свое лицо так, чтобы Бертран мог его видеть. — Мой господин — рыцарь. Он не может нарушить рыцарского слова и открыть, что у церкви святой Екатерины вас ждет засада во главе с гасконцем Рассиньяком, которого вы видели на турнире. Поэтому мой господин Пейре Видаль был вынужден стоять здесь и не пропускать вас к вашей же гибели. Я же простой человек, который ничего не знает о рыцарской чести, но не хочет потерять своего господина. Поэтому я и пришел сюда, чтобы остановить кровопролитие.

— Пейре Видаль?! — Бертран спешился и подошел к Пейре. Видаль снял шлем, но его лицу тек пот, волосы прилипли ко лбу.

— Зачем они сделали это, друг мой? — мягко поинтересовался Бертран.

— Они хотели настигнуть вас в узком месте, пленить и затем потребовать выкуп, — Пейре трясло.

— Недурственно, — он оглядел скромное одеяние юноши. — Ты спас нас, благородный рыцарь. И должен сказать, что я не жалею о том, что просил за тебя перед донной Бланкой. Ты хороший трубадур и доблестный войн, я понял это, когда ты аккомпанировал принцу. Для меня была бы честь сразиться с тобой на поэтическом турнире. Скажу больше, прося дать тебе возможность показать свое искусство, я лелеял надежду забрать тебя после турнира к своему господину королю Генриху Английскому, но... — трубадур опустил голову, — я получил письмо, в котором говорится, что мой король при смерти. — Последнюю фразу он произнес доверительным шепотом. — Поэтому я выезжаю из Тулузы уже на рассвете. Что будет дальше, я не знаю, боюсь, что звезда моя начала стремительно падать, а тащить тебя с собой на дно — дело неблагородное. Поэтому я благодарю тебя за помощь, и положимся на волю Господа.

Пейре чуть не зарыдал, когда трубадур обнял его на прощание.

— Смелый воин, отважный рыцарь, благородный спаситель — тебе бы еще броню покрепче да коня! — к Пейре и Бертрану приблизился укутанный в плащ рыцарь, в котором только теперь Пейре узнал своего обидчика де Орнольяка.

— Клянусь вам, доблестный сэр, что с завтрашнего дня мои доспехи будут самыми дорогими и красивыми, а кони ладными и боевыми! — Пейре не говорил, а почти что кричал от обиды и нового унижения. — Клянусь вам, Луи де Орнольяк, что больше вы не увидите меня в рубище и... — он закашлялся.

После боя у моста Дохлых собак Пейре и Хьюго вернулись в отведенные им покои замка, где проспали словно убитые до самого утра. Компания же де Орнольяка разделилась на два отряда и, захватив незадачливых разбойников в клещи, пленила их всех до одного. Рассиньяк и два его приятеля, также рыцари и дворяне, были отпущены по домам после уплаты в казну штрафа за разбойное нападение на мирных прохожих и нарушение покоя граждан. Простолюдинов же добрый граф велел выпороть на площади, дабы не держать их в тюрьме на свой счет.

За поимку шайки разбойников из казны были выданы причитающиеся за этот подвиг суммы, из которых, правда, пи гроша не перепало рыцарю Видалю, который, хоть и спас лангедокских греховодников от постыдного плена или смерти, но не принимал участия в разгроме шайки, а значит, и не имел доли в дележе вознаграждения.

Год вдали от Тулузы. Дама сердца и два письма

Пейре сдержал данное де Орнольяку слово — с памятного боя у моста Дохлых собак Видаль преобразился до неузнаваемости. Полученные на турнире деньги пошли на шитье великолепной одежды и изготовление брони, достойной короля. Пейре приобрел для себя и своего верного оруженосца двух красавцев скакунов и вьючную лошадь, которая таскала за ними броню и вооружение. Спустив на ветер почти все полученные в Тулузе деньги, они праздновали с другими рыцарями окончание турнира, то и дело вспыхивая точно порох и вызывая на поединок сотрапезников и друзей. Будь то кривой взгляд, сказанное в запале слово или предложение сразиться за право называть свою даму самой прекрасной и достойной донной на земле — все шло в дело, а дело не заставляло себя ждать.

Через неделю, когда деньги закончились, трубадуры и рыцари начали собираться на Каннский турнир, их примеру последовали Пейре и Хьюго. Одетые словно на прием к королю, приятели не преминули заглянуть в квартал ремесленников, где Пейре наконец-то обнял давно ожидавших его родителей.. Одетый словно принц, с короной победителя трубадурского турнира на голове, в сияющей кольчуге и алом плаще — Пейре являл собой необыкновенное зрелище. Даже де Орнольяк, которого в красном квартале побаивались и почитали, никогда не показывался горожанам в большем блеске и красоте.

Навестив соседей и влюбив в себя всех девушек и женщин от босоногих пастушек до почтенных жен, Пейре Видаль и его верный оруженосец отбыли в Канны.

Пейре пока не обзавелся хозяином, но это уже не волновало юного трубадура. Теперь его ждали во многих замках, с хозяевами которых он был знаком и даже успел подружиться.

С непринужденной легкостью он победил в Каннском турнире трубадуров, и затем, почти не отдыхая, отправился в славившуюся своими рыцарскими турнирами Ниццу.

Пейре пел на турнирах, отправляясь затем в ближайший замок, где оставался на какое-то время, развлекая добрых хозяев и их гостей. Подарки и деньги сыпались на юного трубадура точно из рога изобилия. Дамы дарили ему надушенные перчатки и платки, кольца и золотые цепи.

Однажды заехав в замок Табор, Пейре обнаружил там участника Тулузского турнира трубадура Ларимурра, который вызвался обучить юношу игре на лире и арфе. Молодой трубадур остался здесь дольше обычного, очаровывая гостеприимных хозяев своими песнями и веселыми шутками.

В замке Табор Пейре явила милость ее величество любовь, в лице кареглазой и шустрой, словно птичка, племянницы благородного хозяина замка сэра Ричарда, Вьерны.

Веселая смешливая девочка и Пейре сразу же полюбили друг друга. Так что уже через неделю знакомства Вьерна подарила своему юному трубадуру перстень, подтверждающий, что отныне он является ее рыцарем, а она его дамой. Этой перстень Пейре поцеловал тысячу раз и посвятил ему несколько стихотворений. Он пел для прекрасной Вьерны, славя ее имя и называя своей королевой, феей и богиней. Дядя Вьерны Ричард смотрел на ухаживание трубадура сквозь пальцы, понимая, что рано или поздно племянница должна будет выйти замуж, и поскольку за девочкой почти совсем не было приданого, то громкая слава дамы сердца такого галантного рыцаря, как Видаль, могла послужить ей большим украшением, нежели драгоценные диадемы и фамильные земли.

Тем не менее Пейре и Вьерна были еще слишком молоды, для того чтобы сохранять на долгое время чистые и возвышенные отношения, и уже к зиме, венчавшись тайным браком в часовне замка, они сделались настоящими мужем и женой.

Опасаясь мести Ричарда и смертельно боясь как-либо опорочить честь своей возлюбленной, Пейре продолжал петь ей песни и сочинять стихи, завывая под окнами своей дамы, подобно мартовскому коту, и целуя ступени, по которым ступали ее ножки. В компании воинов и трубадуров Видаль сетовал о своей любви и холодности похитившей его сердце Вьерны. Дошло даже до того, что сам Ричард начал сетовать на племянницу за ее холодность к столь замечательному и знаменитому трубадуру, как Пейре Видаль. Дядя умолял Вьерну быть поласковей с Пейре, и та неистовствовала в своих ласках по ночам, когда юноша забирался к ней в окно по ветвям раскидистого дуба или когда они тайно встречались где-нибудь в замковом лесу или в гроте влюбленных, что возвышался над озером Прекрасной наяды.