Рыцарь Грааля

— Первые туры будут проводиться здесь, — шепнул Джауфре оробевшему Пейре, — вечером же после рыцарского турнира трое лучших трубадуров получат право блистать во время танцев. Король турнира получает особые привилегии, денежный приз и золотую корону. Также будет выбран принц турнира с меньшим выигрышем и серебряной короной и герольд турнира, который унесет с собой памятный знак Тулузы.

Но Джауфре не договорил, потому что как раз в это время лажи торжественно внесли золоченый сундук с дощечками, на которых были написаны имена участников турнира. Принц вздохнул и положил свою изящную руку на плечо Пейре.

— Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, — улыбнулся он в усы и погладил гриф своей гитары.

Облаченный в алую, точно кровь, одежду Рожер-Тайлефер отпер сундук и, вытащив две таблички, огласил имена первой пары.

— Но это же несправедливо! Бертран де Борн совершил низкий поступок! И об этом должны знать все! — голова Пейре пылала, сердце готово было выскочить из груди от клокотавшей в нем обиды и боли за оказывающего ему покровительство благородного сеньора.

— Признаюсь, я не могу не согласиться с твоими речами, дорогой друг, но... — принц приложил указательный палец к губам. — Вы же понимаете, мой дорогой, ни я, ни вы, ни кто другой не вправе разгласить тайну, откуда нам стало это известно. Скажу больше, если кто-нибудь в этом зале попытается выдать благородную даму, имевшую смелость предупредить недостойного рыцаря о готовившейся западне, и тем погубить ее... — принц насупил свои светлые брови. — Клянусь спасением души — я прикончу его на месте.

За разговором Пейре совершенно не слушал выступающих трубадуров, его трясло, по лицу тек предательский пот. Все его помыслы и все молитвы были обращены в защиту благородного Джауфре Рюделя, на оборону которого он направлял теперь всех известных и не раз помогающих ему святых и особенно своего любимого Святого Георгия, который, по мнению Пейре, мало говорил, но много делал. Стойкого и по-рыцарски верного святого.

Закончилась вторая песня, в ожидании высочайшего решения герольды выкрикивали имена только что сошедшихся на поэтическом турнире трубадуров, и зрители отвечали им криками, лязганьем оружия и топаньем ног. Весело было на турнире в тулузском замке.

Вторая пара оказалась более чем неравной — придворный менестрель из замка Табор по имени Ларимурр и простоватый на вид де Рассиньяк из Гаскони. Стареющий Ларимурр с необыкновенной легкостью и изяществом скинул голубой плащ на руку подоспевшему пажу и, перекинув гитару, извлек из нее серебряные звуки, нежней которых до этого Пейре не приходилось слышать. Стихи Ларимурра Пейре не понял, да и в стихах ли тут было дело, но чутьем подлинного трубадура юноша уловил имя прекрасной госпожи, которую восхвалял певец замка Табор. И имя это было ему приятно, давно знакомо и почитаемо — ибо певец Ларимурр уже давно положил свое сердце на алтарь любви единственной дамы, имя которой было Музыка. Госпоже своего сердца и души Ларимурр был до самозабвения предан, посвятив ей всю свою жизнь.

Певца слушали со вниманием и почтительностью. Когда он закончил и герольд выкрикнул имя гасконского дворянина, по рядам прошли смешки. Толстый и мокрый от пота Рассиньяк меньше походил на трубадура, чем даже папаша Дидье из харчевни 'Три цыпленка'. Он запел неожиданно высоким для человека его полноты голосом, чем насмешил собрание еще больше. В довершение позора певец вдруг запутался, забыв строку, сбил и так не стройный ритм и вынужден был уйти под громкие улюлюканья зала. Победа была отдана певцу Ларимурру, который, раскланявшись перед благородным собранием, вернулся на свое место.

Роджер-Тайлефер снова порылся в сундуке и извлек оттуда две новые таблички.

— Бертран де Борн из замка Аутафорт и сиятельный принц Джауфре Рюдель синьор Блайи, — пронеслось в воздухе.

Первым на середину зала вышел Бертран. С удивлением для себя Пейре заметил, что от вчерашнего пьяницы и драчуна в нынешнем Бертране не осталось и следа. Его светлые, легкие волосы были чисто вымыты, глаза смотрели прямо и весело. На Бертране были надеты кожаные, уже порядком потертые, латы с набитыми на них металлическими полосами. Сын кожевника без ошибки определил, что сия броня была выполнена из самой дорогой кожи, которую только можно было найти на земле. Что же касается заклепок и непробиваемых полос, то о них стоило поговорить особо, потому что мало того, что они были великолепно выкованными, так что даже когда на тугом теле трубадура изотрутся и изорвутся дорогие кожаные латы, заклепки будут служить и ему и его потомкам. Да, эти латы создавал настоящий мастер, потому что они гнулись, повторяя движение тела Бертрана, и были тверды, как камень, в местах, в которые с наибольшей вероятностью могло ударить копье или по которым мог полоснуть меч. И было это сделано не для красоты или привлечения взоров дам, а прилаживалось с единственной целью — продлить жизнь их владельцу.

Бертран заиграл и запел. Никогда прежде Пейре не слышал песни, в которой рокотали бы звуки боя, слышались стоны раненых и плач прекрасных дам. Бертран пел с необыкновенным напором, точно теснил своих врагов, на расстоянии расправляясь с далекими ратями.

Когда он закончил, аккорд повис над залом. Пейре вздохнул одновременно со всеми. Гул восторженных голосов заполнил зал, Бертран стоял в центре, разгоряченный, словно долго скакавший галопом конь. Смотря на своего вчерашнего врага, Пейре невольно поклялся небесам, что если когда-нибудь Господь потребует от него пожертвовать своей жизнью ради спасения жизни Бертрана де Борна, он отдаст ее, не задумываясь.

Зычный голос герольда произнес имя и титул принца, и Пейре задрожал от страха и отчаяния. По залу прошел легкий, словно весенний ветерок, смешок.

Рюдель неспешно поднялся и прошествовал в центр зала. Как зачарованный, Пейре проследовал за ним, остановившись лишь у запретной полосы, где его поймал за плечо следивший за порядком лучник.

Изящно поклонившись хозяевам замка, собравшимся на турнир трубадурам и гостям, Джауфре тронул струны и тут же схватился за лицо. Оборванная струна больно ужалила его в щеку.

Гости загалдели, несколько человек метнулись к принцу, разглядывая искалеченную гитару. Не зная, что делать, Рюдель смотрел то на свою гитару, то на тулузского графа.

— Есть ли у кого-нибудь из благородных рыцарей любви, возвышенных трубадуров и менестрелей запасные струны? — перекрикивая всеобщий гвалт, осведомился старый граф.

Несколько человек поочередно подходили к Рюделю и тут же уходили прочь. Ни у кого из них не водилось драгоценных и редкостных струн с металлической канителью.

— Знает ли досточтимый принц какой-нибудь другой инструмент? — попытался восстановить порядок граф.

— Должен признаться, мой господин, что я, несчастный, не обучен игре на других инструментах, — Джауфре опустил голову.

— Не знает ли кто-нибудь из менестрелей или жонглеров, находящихся на турнире, песни, которой вы собирались осчастливить наше собрание, чтобы сыграть ее за вас, в то время как вы будете петь?

— Боюсь, что ник... — Джауфре задумался, в то время как Пейре бросился к нему через зал и, держа белую лютню за гриф, встал на одно колено, преданно смотря в глаза принцу.

— Благородный сэр! Вчера я успел выучить вашу песню и уверен, что смогу исполнить ее не испортив.

— Ты уверен, что помнишь песнь о верной и преданной любви? — принц поднял Пейре с колен. — Ведь ты слышал мелодию лишь один раз?

— Этого вполне достаточно, — скромно потупился Пейре. — Верьте мне, сиятельный принц, ночью я наигрывал вашу мелодию много раз, потому что она запала мне в сердце.

— Решено. Ты будешь подыгрывать мне. Должно быть, Господь не случайно вчера послал мне тебя, если сегодня он отдает мою жизнь и честь в твои руки. Спаси же, мальчик мой, своего принца, и история не забудет твоего славного подвига, — он весело подмигнул Пейре и, показав на него очень довольному такому повороту дел графу, оправил драгоценный пояс и, отдав слуге искалеченную гитару, вышел на середину зала.

Перекрестившись и быстро протараторив молитву своему любимому святому, Пейре дотронулся до струн.

Нежная мелодия, тонкая, словно звуки пробуждающейся природы, теплая, точно первая ласка матери, излилась из-под гибких пальцев юного музыканта и поплыла по залу. Пейре украсил песню Рюделя, придав ей невиданную до этого глубину и совершенство. Так что сам автор, поначалу смешавшись, запел тише обычного. В конце концов, очарованный и околдованный неземным звучанием своей песни, принц запел в полную силу. Песня Джауфре летела легкой голубицей под своды зала, отзываясь в чувствительных сердцах рыцарей и дам, которые со слезами умиления на глазах взирали на стройную фигурку юного музыканта, его горделивую осанку, белый лен одежды и золотые, словно у ангела, волосы.

Текст песни, как мы уже говорили, был прост и примитивен, и что еще хуже — поэт то и дело путался с рифмами и терял только что обретенный ритм. Искусство Пейре сделало огрехи поэзии Рюделя незаметными, превращая явные минусы в блистательные плюсы. Так что, когда мелодия истекла, подобно последним кружевам лунного света или исчезающей в воздухе радуге, в зале поднялась настоящая буря.

Пейре поднял глаза и встретился со все понимающим взглядом Бертрана. Молча они поприветствовали друг друга.

Пока хозяева турнира совещались, кому из трубадуров присудить победу, герольды выкликали их имена, доводя зал до исступления.

'Если победителем назовут принца — Бертран будет повержен!' — подумал Пейре, и от этой мысли ему сделалось плохо.

Рожер-Тайлефер поднялся со своего места и еще раз попросил совета у благородного собрания, кого же следует назвать победителем? Лучники уже начали успокаивать первых драчунов, желающих с помощью силы доказать правоту своего суждения о выступающих.

Наконец решение сложного вопроса было возложено на королеву турнира поэтов прошлого года — на прекрасную донью Бланку, которая своей властью увенчала славой обоих рыцарей. Чем положила конец вспыхнувшей было ссоре.

— Было бы непростительно с нашей стороны, наградив одного из этих трубадуров, лишить права выступления во втором туре другого, — весело и звонко произнесла она. — И главное, лишить почтеннейшую публику радости еще раз за сегодняшний день услышать столь великолепных певцов.

Но прежде чем отшумели последние восторженные возгласы, благородный Рюдель взял слово. Улыбнувшись собранию, он подошел к Пейре и, обняв его за плечи, произнес:

— Будет несправедливым, благородные рыцари и прекрасные дамы, участники турнира, если я, забрав себе все лавры, обойду стороной молодого человека, которому во многой степени я обязан сегодняшней победой. Поэтому, дабы никто и никогда не смог обвинить меня в черной неблагодарности, я осмелюсь представить собранию великолепного трубадура, юного и прекрасного певца любви Пейре Видаля, который хоть и не был записан для участия в этом турнире, не менее прочих достоин здесь находиться. Поэтому я прошу благородных хозяев замка позволить моему другу Пейре Видалю занять мое место на этом турнире. Сам же я готов устраниться и взирать на его победы со смирением и радостью, ибо продолжать участие в турнире без инструмента для меня равнозначно выйти пешим против конного противника, — он развел руками. — Пейре Видаль не имел счастья родиться в дворянском семействе, и поэтому он надеется выиграть этот турнир, чтобы получить посвящение в рыцари из рук самой прекрасной королевы турнира, которую мне когда-либо приходилось лицезреть в своей жизни, — он поклонился раскрасневшейся от комплемента Бланке. — Я же, в свою очередь, благословляю его на этот поединок и обещаю всячески способствовать его судьбе в дальнейшем.

— Позвольте и мне просить за Пейре Видаля, — рядом с Рюделем встал его недавний противник Бертран. — Преклоняю колено перед королевой турнира прекраснейшей мадонной Бланкой и молю ее дать шанс этому юноше показать нам во всем блеске свой талант. Клянусь рыцарской честью и доблестью, что не стану принимать дальнейшего участия в турнире, если будет отказано Видалю, потому что я слышал его игру и не хочу, чтобы кто-нибудь из завистников сказал после турнира, что Бертран де Борн не сделал попытки помочь одаренному трубадуру занять подобающее его талантам место.

— Клянусь Богом, любезный Бертран, что никто из ныне живущих никогда не посмеет обвинить в чем-то подобном вас, мой друг! — слушавший трубадура с вниманием тулузский граф вскочил теперь с места и готов был подбежать к доблестному рыцарю, дабы успокоить его лично, но сильная рука облаченного в красное зятя остановила благородный порыв старого графа.

— Если молодой человек не получит разрешение участвовать на нашем турнире, значит он как сын безродных родителей будет вынужден вернуться к себе домой. Я знаю, как простолюдинам сложно хотя бы раз оказаться на рыцарских турнирах, и понимаю, что на следующий год он может уже не найти в себе сил и средств для того, чтобы снова предстать на турнире. Я же пекусь о том, чтобы иметь возможность сражаться с действительно сильным противником, коим может оказаться этот юноша. Да и не только я, — сверкая глазами, Бертран обвел взглядом достойное собрание. — Клянусь честью, что присутствующие здесь рыцари скорее последуют моему примеру и откажутся от участия в турнире этого года, нежели позволят, чтобы о них думали, как о слабаках и трусах, боящихся бросить поэтический вызов новому противнику!

В зале поднялся неодобрительный гул, несколько человек повскакали с мест, поддерживая благородное негодование Бертрана. Все они рвались в бой, не желали и капли снисхождения ни от кого другого, как только от собственных дам.

— Но молодой человек не был представлен турниру по заведенным правилам. — Пытаясь перекричать собрание, надрывался правитель Каркассона Рожер-Тайлефер. — Он не представил никаких грамот, никто не поручился за него до звука медных труб, возвещающих об окончании записи.

Ответом ему был настоящий гвалт. Рыцари вставали со своих мест, громко возмущаясь произволом.

— Позвольте и мне, пусть запоздало, просить за моего ученика Пейре Видаля и предоставить необходимые для участия грамоты, — из левого прохода, расталкивая лучников и раздавая зуботычины нерасторопной челяди, к центру зала пробирался де Орнольяк. — Ваша милость, благородное собрание. Вот грамоты Пейре Видаля, — он поднял над головой бумаги и со значением положил их перед старым графом.

— Но не будет ли нарушением всех правил и установленного порядка, если мы примем грамоты на участие в турнире после того, как шестеро участников первого тура скрестили между собой поэтические копья? — перекрикивая ор, обратился старый граф к собранию. Ответом ему были радостные крики и бряцанье оружия. — Тогда я передаю полномочия принять единственно правильное решение королеве предыдущего турнира несравненной донне Бланке. И да будет Господь ее поводырем.

В наступившей тишине прекрасная Бланка, поддержанная дамами, вышла на середину зала, где ее королевская диадема сразу же засверкала в свете факелов, точно вдруг проснулась заключенная в ней сила.