Рыцарь Грааля

Де Борн, Рюдель и де Орнольяк встали на колени, их примеру последовал Пейре.

— Властью, данной мне на прошлом турнире и теперь, я дозволяю трубадуру Пейре Видалю участвовать в турнире. Для того же, чтобы никто из собравшихся не был в обиде из-за того, что Пейре не обнажал поэтического копья на первом туре, а лишь способствовал победе прославленного принца и трубадура Джауфре Рюделя, я повелеваю ему теперь петь для почтенного собрания. И пусть эта песня послужит свидетельствованием моего правильного решения.

Она подошла к Пейре и провела белоснежной рукой по его золотым волосам.

— Юный трубадур! Я желаю тебе удачи в этом бою и буду молить Господа о ниспослании тебе победы, — с этими словами прекрасная королева вернулась на свое место, прославляемая благородными рыцарями.

Все это время Пейре едва мог унять биение своего сердца. Еще минуту назад его удача прямехонько шла ко дну, и вот сразу же несколько рук вытащили ее на твердую почву. Джауфре, Бертран, Луи и, главное, королева прошлого турнира божественная Бланка, излившая на несчастного юношу свой неземной свет и пожелавшая дотронуться своей лилейной ручкой до его волос! Пейре едва сумел взять себя в руки и, дождавшись тишины, запел.

Его голос — чистый и звонкий — легко заполнил турнирный зал и сердце каждого присутствующего там трубадура и дамы, не оставив равнодушных. Увлекшись, Пейре позволил своей песне нестись аллюром, увлекая за собой слушателей, а затем вдруг взвиться вверх неожиданной трелью. Белая лютня изливала на благородное собрание потоки божественных звуков, в то время как голос Пейре не уступал ей красотой и силой.

Зал задохнулся и излился в громогласных восторгах, бряцании оружия, стуке, топанье, хлопках и слезах благодарности, когда Пейре, закончив, поднял глаза на своих благодарных зрителей.

— Досточтимый Пейре Видаль, ты доказал свое право участвовать в сегодняшнем турнире и оспаривать рыцарское звание, — ответил за всех граф. — Если с мечом и копьем ты справляешься не менее искусно, нежели со своей волшебной лютней, если у тебя есть верный конь и твои манеры позволяют допускать тебя в общество дам — быть тебе рыцарем!

После этого торжественного обещания все снова расселись по своим местам, и герольды начали вызывать на поэтические поединки славных трубадуров, судьба которых была к ним в этот день немилостивой, так как им выпало показывать свое искусство после Бертрана и Пейре.

В тот день в Тулузе на поэтическом турнире выступало немало знаменитых трубадуров, но всех их затмила история с появлением на турнире Пейре. Не было в тот день в замке и за его пределами человека, который не пытался бы предсказать, как будут развиваться дальнейшие события и что произойдет с похожим на ангела мальчиком-трубадуром.

Да смилуется небо над ним. Аминь.

О том, как продолжался Тулузский турнир

Всего на поэтический турнир было допущено двадцать четыре трубадура, составлявших двенадцать пар — вдвое меньше от числа желающих. Но, по распоряжению достославного Рожера-Тайлефера, написавшего новый турнирный кодекс, к участию в столь знатной потехе могли быть допущены либо известные трубадуры, отказ которым мог навлечь серьезные неприятности для Тулузского дома, либо трубадуры, за которых ручались высокопоставленные особы. Так что многие приехавшие на турнир менестрели так и уехали, не солоно хлебавши.

После первого боя состав участников уменьшился наполовину — двенадцать трубадуров, готовых скрестить поэтические копья, сделались на краткий миг исполнения песни непримиримыми противниками.

Второй поединок оставил шесть претендентов на победу. Их имена: Бертран де Борн, Луи де Орнольяк, Гийом де ля Тур , Лоренцо де Морсанваль, Готфруа Ларимурр и наш герой Пейре Видаль.

Жребий распределил пары для поединков следующим образом: первыми должны были помериться силами благородный Бертран де Борн виконт Отфора и доблестный Готфруа Ларимурр из замка Табор. После них итальянский трубадур Лоренцо де Морсанваль из города Падуе должен был скрестить музыкальные и поэтические мечи с Пейре Видалем, и последними по жребию, а не по значимости преклоняли на встречу друг друга копья Луи де Орнольяк и трубадур из Тулузы Гийом де Ля Тур.

Перед третьим туром трубадурам и зрителям было предложено отдохнуть, наблюдая потешные бои, жонглирование горящими головнями и другие диковинные штуки. Зрители заключали пари на победу полюбившихся им трубадуров. Прекрасные дамы слали дуэний с записками и амулетами, наделенными волшебной силой способствовать скорейшей победе избранника.

Взволнованный и потрясенный до глубины души произошедшими событиями Пейре не мог ни есть, ни пить. Все его мысли были заняты турниром и тем, что происходило вокруг. Его голова кружилась, а сердце было готово выскочить из груди. Да и было отчего: его хвалили, подбадривали, дружелюбно хлопали по плечу, прелестные создания шептали ему добрые пожелания своих хозяек.

— Считай, что ты уже посвящен в рыцари, — шепнул де Орнольяк очумевшему от свалившихся на него впечатлений Пейре. — Один тур — и ты на коне! Ты хорошо начал, прикончи итальяшку и победа у тебя в кармане. Что же касается рыцарского поединка, то тут тебе не удастся покрасоваться сегодня. Разве что кто-нибудь из рыцарей разрешит биться с тобой своему оруженосцу. Видишь ли — рыцарский кодекс суров. Ты не можешь бросать вызов рыцарю, не будучи сам рыцарем. Так что, мой тебе совет: сосредоточься на победе в этом турнире и не лезь на рожон после того, как ты почти достиг мечтаний своей жизни?! — он весело рассмеялся.

— Не говорите так! — Юноша испуганно перекрестился. — Удача не любит, чтобы ее подначивали. Благородный Лоренцо де Морсанваль, по чести, не кажется мне слабым соперником, а если я не сумею вырвать у него победу, вы же слышали, достославный граф — хозяин замка, сказал, что посвятит меня в рыцари, если я буду одним из трех.

— Ну и будь одним из трех! Или зачем ты на свет родился? Докажи, что ты лучший! — он хлопнул Пейре по плечу, отчего молодой человек чуть не упал на пол, опозорившись на все высокое собрание. — Впрочем, если итальянец и выбьет тебя из седла, я думаю, что ты быстро найдешь себе службу менестрелем в одном из замков, да хоть к этому олуху Рюделю. Тем более что он к тебе благоволит. В трубадурском деле же как — высокое положение, титул и богатство, конечно, вещи не последние, но не самые главные. То есть, если все это идет тебе в руки — ясное дело — грех отказываться. В Святой земле, например, происхождение — пустой звук. Там ты можешь стать тем, кем хочешь и, главное, кем достоин. Хоть рыцарем, хоть королем. В трубадурском же мастерстве все это не помогает — тут либо ты божьим промыслом поэт, либо пшик — пустое место. Но для начала тебе необходимо собрать все свои силы, призвать всех своих святых и либо надеть себе на голову золотую корону турнира, либо воспользоваться случаем, набрать побольше выгодных знакомств и зацепиться за чьим-нибудь троном.

Пейре вздохнул. Простые слова трубадура подхлестнули его воображение. Де Орнольяк был тысячу раз прав, возвращаться домой — значит жениться на дочери кого-нибудь из соседей, заняться ремеслом и похоронить себя для рыцарства и поэзии на всю оставшуюся жизнь. Потому что достаточно сделать шаг в трясину, а она уже постарается затянуть тебя по самую шею. Он посмотрел на весело обсуждающего что-то с молодой красоткой итальянца и возблагодарил небо, что его противник не Луи де Орнольяк и не Бертран де Борн. Де Морсанваль хоть и виделся ему сильным трубадуром, но перед этими двумя трубадурами — и особенно перед Бертраном — Пейре преклонялся и робел. Кроме всего прочего, итальянец был чужаком. Пейре сжал кулаки, представляя себя во время учебного боя рядом с чучелом противника, которому Пейре должен был наносить поставленные де Орнольяком удары. Да, об Лоренцо де Морсанвале следовало думать как о чучеле, до которого Пейре не было никакого дела. Как о камне, через который следовало перепрыгнуть, как о мосте, через который надо было перебраться на другую сторону реки. И если Бертрана де Борна — героя, трубадура и рыцаря — он боготворил, если учителю был благодарен, то итальянец представлял собой досадную преграду, пройдя через которую он — Пейре — получал обещанную награду. Таким образом, из блистательного трубадура, веселого и жизнерадостного человека Лоренцо де Морсанваль в воображении Пейре превратился в лишенный души и самого права претендовать на что-либо предмет.

В этот момент итальянец бросил взгляд на своего противника и, прочтя в его глазах свой приговор, резко замолчал. Секунду, минуту или чуть больше велся странный поединок взглядов, пока Лоренцо не сдался, показав Пейре свою спину.

Монарший суд

Бездействие начинало угнетать Видаля. Перекинув через плечо белую лютню, он вышел из турнирного зала на старую широкую каменную лестницу. Он не боялся опоздать к началу решающего поединка, потому как трубы герольдов были слышны далеко за пределами самого замка, и с каждым туром они становились все громче и громче, все настойчивее и настойчивее медные голоса их призывали судьбу поскорее разобраться в своих планах и выбрать нового короля поэтов.

На лестнице царило оживление, вверх и вниз летали нагруженные бочонками с вином и угощениями слуги, щеголяли новыми кольчугами и бравым облачением рыцари, кто-то здоровался с Видалем, кто-то старался улыбнуться и подбодрить молодого человека. Пейре искал Рюделя. Слова де Орнольяка о том, что сегодня ему предстоит либо определиться в жизни, либо продолжить жалкое существование, не вылетали из головы. Трубадуры мессена Джауфре Рюделя сами прочили для Пейре место в свите своего господина, сейчас на турнире он помог принцу выстоять против козней Бертрана, а значит, можно было надеяться на что-то большее.

Пейре дотронулся рукой до стены и неожиданно ее холодный камень показался молодому человеку теплым и приветливым. Замок притягивал Пейре и манил, как начавшая вдруг обретать телесные контуры мечта. Он представил себя трубадуром этого замка. И на душе его потеплело.

Теперь было необходимо встретиться с принцем и, упав перед ним на колени, умолить его сделаться сюзереном и покровителем бедного трубадура. Как-никак на турнире Пейре оказал Джауфре услугу, и сам принц уступил ему свое место участника — значит, хотел, чтобы Пейре сделался рыцарем. Рыцарем, который затем сможет мечом и лирой служить интересам Рюделя и всей Блайи.

Именно так и случится. Безусловно, благородный Рюдель доведет дело до конца и заберет юного трубадура к себе. Остаются еще неясные отношения с Бертраном, перед которым Пейре откровенно преклонялся. Сэр Бертран был другом его учителя, но именно против Бертрана де Борна Пейре заточил свой поэтический клинок, спасая от позора принца. Об этом следовало подумать. При одной мысли о том, что де Борн может стать его врагом, Пейре пробил холод. Он инстинктивно боялся Бертрана и одновременно любил его самой преданной и верной любовью. Он боготворил трубадура и его суровую музу, а с богами, как известно, не принято спорить.

Пейре спустился вниз по лестнице и свернул в узкий, темный коридор. Здесь, укрывшись от любопытных взглядов челяди и гостей, он мог немного побыть наедине с собой, чтобы привести мысли и чувства в некоторое подобие порядка.

Итак, вчера, когда он впервые увидел Бертрана, тот чуть не убил и его и де Орнольяка. Помнит ли об этом Бертран? Если и помнит, вряд ли придает этому значение. Мало ли кого он когда-либо пытался убить. Далее, когда Пейре заслонил своей лютней Рюделя, понял ли Бертран, что его замысел раскрыт, или посчитал поступок юноши данью дружбы и вассальной преданности господину? Лучше бы, конечно, второе. Пейре прижался лбом к стене. Если Бертран понял, что его секретный разговор с Рожером-Тайлефором стал как-то известен молодому трубадуру, значит, он должен докопаться до того, как это произошла. Вычислить предателя в собственных рядах, крысу в стенах. Как он это сделает?

Мысли скакали, как блохи от зажженной головни. Пейре закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Каким образом Бертран может выяснить имя предателя? Только вырвав его у самого Пейре. Другого способа нет. Как это можно проделать? Выкрасть трубадура, это можно доверить слугам, и затем, довезя его до ближайшего леска, привязать там к дереву и пытать, пока тот сам не выдаст источник.

Пейре, конечно, хватятся, но если похищение проделают слуги, то, в крайнем случае, со слуг и станут спрашивать. Он же, Бертран, останется как бы ни при чем. Тем более что все участники и гости турнира присягнут на Библии, что во время первого тура он — виконт Отфора — стоял на коленях перед королевой турнира прошлого года и тулузским графом, моля дать пареньку шанс.

Пейре глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух и моля святого Георгия явить ему божью милость, дать возможность сначала получить заветное посвящение в рыцари, а уж потом встретиться с Бертраном. Как-никак рыцарь — пусть даже свежеиспеченный — это птичка поважнее, нежели сын ремесленника, которого можно пытать в лесу зажженной головней или повесить на первой сосне. Рыцарь требует рыцарского к себе отношения. Во всяком случае, права на поединок. Пейре воздел очи к небу, и тут же холодное лезвие коснулось его шеи, а второе кольнуло в бок.

— Рыпнешься, убью, — пообещал за спиной незнакомый голос. Пейре застыл, быстро соображая, что можно сделать. За плечами лютня, и значит, если резко повернуться, есть надежда, что напавший сначала столкнется с ней. Молодой человек напружинился, но воин за спиной, по всей видимости, хорошо знал свое дело, потому что в бок снова кольнуло, да так, что у Пейре от боли потемнело в глазах и на лбу выступил пот.

— Я говорю, не дергайся, если жизнь дорога, — рука незнакомца проворно прошлась по поясу Пейре, вытащив припрятанный там нож. — Слушай меня, щенок, и если хочешь выжить, делай что говорю. Понял?

Пейре кивнул.

— Хорошо. Тебя хочет видеть одна высокопоставленная особа. Так что мы с тобой сейчас обнимемся, как старые друзья, и я провожу тебя куда нужно. Но учти, гаденыш, если что — мне моя жизнь не дорога, пикнешь, сразу на нож насажу. Уяснил? Ну и хорошо, — он развернул Пейре лицом к себе. Это был не Бертран.

Крепкий светловолосый старик с двумя косами, как это иногда еще носят германцы, смотрел на молодого трубадура глазами свирепого лесного волка.

— Кто вы и кто вас прислал? — выдавил из себя Пейре. Факт, что напавший оказался не тем, кого предчувствовал он увидеть, неожиданно придал трубадуру сил и уверенности. — Вы, должно быть, ошиблись, почтеннейший. Я первый раз на турнире и вряд ли успел кого-то обидеть? Что же до этой вашей высокопоставленной особы, то никуда я не пойду, потому что, черт возьми, это глупо! — страх заставил юношу тараторить. — Скоро затрубят к началу турнира, и любой, кто увидит меня вне зала турнира, сочтет своим долгом подойти и напомнить о моем поединке с благородным итальянским трубадуром! — Он уже не боялся ничего и никого. Пейре трясло, его голос срывался. — Скажу больше — поскольку я на турнире в первый раз, ваша рыцарская братия, без сомнения, поставила на меня немалые деньги, любой, кто увидит меня после сигнала герольдов, решит, что я струсил, и притащит меня в турнирный зал за шиворот! Так что я не дурак, чтобы идти куда-то с вами и подставлять себя под ваш нож или их мечи! — Пейре расхохотался. — Если эта высокопоставленная особа, как вы говорите, желает видеть меня — пусть пожалует сюда!