Совершенно неожиданно ожила одна из планетарных батарей, и попавший под ее удар эсминец вздрогнул, как боксер после хука. Вихляясь не хуже алкаша в день получки, он начал быстро отходить, но второго залпа, который мог бы добить лишившийся защитного поля корабль, батарея сделать не успела. Линкор, находящийся поблизости, смачно плюнул в батарею из штурмового орудия, и пучок мезонов, круша по пути экологию планеты, огненной стрелой проткнул атмосферу. Там, где он ударил в поверхность, вспух огненный купол, по поверхности которого побежали ветвящиеся сиреневые молнии. С технической точки зрения это был промах на пару километров, а с практической... С практической было все равно. Образовавшаяся на месте удара воронка имела радиус километров в десять, и батарея перестала существовать раньше, чем кто-либо на ней понял, что произошло. На этом всякие попытки организованного сопротивления прекратились и, хотя с орбиты было обнаружено еще не меньше десятка таких батарей, ни одна их них не открыла огонь.
По всем законам тактики, на планету уже должны были огненным дождем сыпались капсулы с десантом, однако этого не происходило. Соломин не видел нужды штурмовать планету, оборона которой уже подавлена, таким затратным методом. С американцами или там финнами, случись потрошить их, может, и стоило бы поостеречься, но французы... Ну, не помнил адмирал ни одного примера в истории, когда французы прославились бы, как партизаны. А раз так, то и опасаться сейчас было уже особенно нечего. В результате вместо того, чтобы спускаться в одноразовых капсулах, испытывая жестокие перегрузки, десантники высадились с ботов. Как и ожидалось, сопротивления им оказано не было, и на том сражение за Большой Марсель закончилось.
А дальше пошел уже давно отработанный до автоматизма процесс грабежа. Разве что приходилось торопиться — очень скоро французы поднимут тревогу, и, несмотря на свойственное им разгильдяйство, начнут спешно выяснять, что же случилось. Для скоростного разведчика, а пошлют скорее всего именно такой корабль, от ближайшей планеты двое суток ходу.
Итак, двое суток для разведчика, потом еще пять-шесть дней на сбор эскадры, достаточно мощной, чтобы изгнать нахалов, и переброску ее к Большому Марселю. То есть минимум неделя в запасе, но за это время надо было сделать дело и убраться подальше отсюда. Впрочем, возможны были и другие варианты. К примеру, если разведчика удастся обнаружить (шансы были — аппаратура на "Эскалибуре" и "поморниках" была на несколько поколений моложе, чем на любом из французских кораблей, а значит, спрятаться от нее было сложно) и уничтожить до того, как он передаст информацию о составе флота агрессоров, то могут послать другого... или сразу эскадру, собранную из того, что попадется под руку. Она, естественно, прибудет раньше, но зато ее по стенкам размажут. А возможно, французы еще что-то изобретут — они сволочи, но не дураки, так что лучше было поторопиться.
Пока трофейные команды занимались, будем называть вещи своими именами, грабежом захваченной планеты, с пристрастием допрашивая ее руководство, Соломин отправился на захваченную базу, чтобы оценить трофеи. Не то чтобы они впечатляли, но были, тем не менее, более чем солидные. Два линкора и два авианосца были захвачены целехонькими, плюс тяжелый крейсер и три эсминца. Еще один крейсер и один эсминец получили незначительные повреждения, которые не препятствовали их перегону на Новый Амстердам. Два крейсера и два эсминца были захвачены, но, по зрелому размышлению, их было решено подорвать — тащить этот металлолом к себе было непростительным риском. Корабли были изрешечены снарядами, их восстановление в разумные сроки не представлялось возможным, а скорость из-за повреждений снизилась до опасно малой величины. Словом, не стоило возиться.
А вот еще линкор и два авианосца, хотя и были основательно повреждены, могли пригодиться. Правда, после тщательного изучения трофеев, линкор решено было подорвать — хотя он и был поврежден незначительно, однако это было связано с тем, что на момент атаки корабль этот стоял в доке с демонтированными двигателями. На то, чтобы восстановить его, требовались как минимум пара недель, а их у Соломина не было. Так что, скрепя сердце, пришлось корабль приговорить, а вот авианосцы были в состоянии дать полный ход, и потому, несмотря на огромные дыры в бортах, призовые команды начали немедленно готовить их к старту.
Даже без учета того, что еще предстояло взять на планете, эти трофеи полностью окупали поход, а ведь процесс только начинался. Амстердамцы, имея богатый опыт грабежей, набивали трофеями свои и захваченные здесь же транспортные корабли, спешно выводили на орбиту и цепляя к ним гигантские контейнеры. В первую очередь, естественно, победителей интересовало оборудование для заводов, а также специалисты, умеющие с этим оборудованием работать. Они, конечно, не особенно жаждали ехать, вот только кто же их спрашивать-то будет? Хотя, разумеется, и другими трофеями победители не брезговали, и последующие дни запомнились марсельцам, как один из самых страшных моментов их жизни. Конечно, особых грабежей, убийств и насилия победители не допускали, но и не церемонились зря, гребя под себя все, что шевелится. Издержки любой войны, и как бы ни была высока цивилизация, в отношении победителей к побежденным, по большому счету, так ничего и не изменилось.
За колоссальные трофеи была заплачена относительно небольшая цена. Помимо двух незначительно поврежденных линкоров и всерьез покалеченного эсминца, атакующие потеряли три истребителя, сбитых в бою, и два десантных бота, из-за сбоя в системе наведения неудачно зашедших на посадку и столкнувшихся в каком-то десятке метров надо поверхностью планеты. На линкорах никто не пострадал, на эсминце погибло пятеро. Из трех пилотов истребителей погиб один — снаряд попал ему прямо в колпак кабины, буквально испарив хрупкое человеческое тело. Второй успел катапультироваться из разваливающейся на куски машины и провел несколько очень неприятных минут, болтаясь на орбите в одном скафандре, прежде чем был подобран эсминцем. Однако же он не запаниковал, и вообще отнесся к случившемуся с юмором — крепкий парень с устойчивой психикой, впрочем, других в пилоты и не берут.
Третьему пилоту не потребовалось даже катапультироваться. Как только поврежденный двигатель пошел вразнос, он последним импульсом поднял свою машину на более высокую орбиту, чтобы не скатиться в атмосферу и не сгореть, а потом отстрелил взбесившийся агрегат. Двигатель рванул в десятке километров за кормой истребителя, а обездвиженная машина провисела до прибытия спасательного бота, который отбуксировал ее на авианосец. Повреждения были серьезные, но восстановлению истребитель подлежал, и пилот требовал, что так хорошо послужившую ему машину надо восстановить обязательно. Ну что же, логичная просьба. Пилоты часто настолько сживаются со своими корабликами, что воспринимают их, как продолжение самих себя, или же, что бывает еще чаще, как друга, обладающего собственной волей и сознанием. Именно поэтому поврежденные истребители почти всегда восстанавливали, и этот случай не был исключением.
А вот десантным ботам повезло меньше. Оба они при столкновении покалечились настолько, что превратились в одну большую груду искореженного металла и пластика. Правда, десантники, которых прикрывала еще и собственная броня, отделались, в основном, переломами — погибли только пилоты одного из ботов, кабина которых буквально размазалось о борт второго бота. Однако двое погибших из-за программного сбоя — это уж слишком, и Соломин рвал и метал, обещая, что в случае, если что-нибудь подобное повторится, он лично расстреляет виновных. Адмиралу верили, но погибших все равно было не вернуть.
Тем не менее, результат был, вцелом, очень положительный. Французы потеряли почти шестнадцать тысяч человек только убитыми, и размен один к двум тысячам сделал бы честь любому из великих адмиралов прошлого. И это не говоря уж о внушительных трофеях. Первый этап задуманного Соломиным плана, призванного спровоцировать нападение на себя, любимого, можно было считать успешно завершенным. Провокация, конечно, не слишком тонкая получилась, но корабли-то без опознавательных знаков. В конце-концов, точно так же французские корабли совершили налет на Новый Амстердам, и теперь, когда всплывет правда (а она всплывет, кто бы сомневался, если что, сами утечку информации и организуют, хотя это и вряд ли понадобится), в глазах соседей Соломин будет в своем праве. И теперь французы или начнут войну, выступая в ней агрессорами, или заткнутся в тряпочку, теряя уважение в глазах соседей. И тот, и другой вариант адмирала устраивали. В первом случае все будут с интересом наблюдать, как крупная страна получает по морде от всего лишь молоразвитого доминиона империи, и даже если французы победят, остальным это воинственный пыл очень сильно охладит. Просто посчитают потери — и испугаются. Во втором случае все воспримут поведение французов, как признание ими своего поражения. Крупная страна получила по морде от... ну и далее по тексту, с тем же результатом, разве что трупов будет поменьше. Это было даже предпочтительнее, но адмирал сомневался, что такое произойдет — вероятность того, что французы закусят удила, была намного выше. Хотя пес их знает, в конце концов, опыта победоносных войн у них не так и много, а двойной перевес в численности кораблей — отнюдь не гарантия победы. Тем более что кто-то же и саму Францию защищать должен будет остаться. Варианты при таких раскладах выплывали интересные, но тут уж будущее покажет, к чему приведет так удачно начавшаяся авантюра.
К сожалению, разведчика обнаружить не удалось. Он был, просто не мог не быть, это противоречило здравому смыслу, но то ли капитан разведчика был хорош, то ли повезло ему — русские корабли тщетно сканировали пространство. Скорее всего, конечно, капитан французского разведчика был грамотным и изобретательным — дураков и неумех на такие корабли не ставят, а удача улыбается подготовленным. Впрочем, чего гадать — надо было адекватно реагировать.
Адекватной реакцией была скорость. Быстро взять, что успели, и быстро свалить, оставив за собой руины. Принимать бой сейчас, имея под рукой только половину флота, Соломин не собирался — по его мнению, эти силы можно было использовать с куда большей пользой, чем он, собственно, и занялся. К исходу пятого дня раздувшиеся от прицепленных контейнеров, как нажравшиеся крови пиявки, транспортные корабли покинули орбиту планеты. Вместе с ними ушли захваченные боевые корабли, и треть эскадры — конвоировать трофеи.
Остальные корабли чуть задержались, а потом ушли в другом направлении — Соломин намерен был малость позверствовать. Ну а уходя, он приказал разрушить всю инфраструктуру Большого Марселя. Мощные взрывы превратили в руины заводы, сгорели набитые продовольствием склады. В городах разрушений было не так и много — дома взрывать не было смысла, но вот очистные сооружения, систему подачи воды и объекты энергообеспечения уничтожали тщательно. Попробуйте, поживите в домах без света, тепла и воды, утопая в нечистотах — не слишком приятная перспектива. Уничтожались разве что крупные здания-небоскребы, но это делалось, скорее, ради показательного примера. Мол, что хотим — то с вами и сделаем. Побитый враг — это хорошо, но запуганный — еще лучше.
Теперь восстановление Большого Марселя должно было изрядно подорвать экономику Французской деспотии. С энергоснабжением вопрос еще можно было как-то решить, к примеру, подвезя мобильные реакторы или посадив на планету несколько небольших транспортов и запитавшись от них. Посадка корабля — это вообще задача, подобная подвигу Геракла, но, теоретически, можно. А вот что делать со всем остальным? А ведь есть еще уничтоженные рудники и информационные центры, траулеры, утопленные в портах, да и наиболее квалифицированные кадры отсутствуют — вывезли их захватчики, чтобы как минимум на Францию не работали, а в идеале и вовсе работали на заводах Нового Амстердама. Плюс к этому, атмосферу изрядно загадили, да почву — реакторы, как бы они не были совершенны, если их разрушить выбрасывают из себя очень много всякой дряни. Да на одну дезактивацию десяток лет уйдет, не меньше. А при этом населению еще и жрать что-то надо...
Ну и все добывающие и перерабатывающие предприятия, расположенные за пределами планеты, от шахт на астероидах до огромных газоперерабатывающих заводов у все того же многострадального газового гиганта, расстреляли из корабельных орудий безо всякой жалости. Для войны требуются деньги, деньги и еще раз деньги, и чем меньше будет этого универсального топлива у французов — тем лучше.
Еще одной небольшой проблемой были пленные. Вообще, пленных для такого налета было очень мало, но Соломин полностью разделял суворовский подход к вопросу. Зачем брать пленных, которых нужно охранять, размещать, кормить, все это делая за счет собственных невеликих ресурсов, а потом еще и возвращать противнику после войны, пополняя его страну многочисленными здоровыми и обученными воевать мужчинами? Нет, разумеется, никто пленных расстреливать не будет — хотя Новый Амстердам и не подписывал соответствующих конвенций, но и создавать себе образ чудовища тоже не стоило. Однако можно ведь пленных просто не брать, ставя противника в положение, когда он попросту не может сдаться. К примеру, расстрелять его вместе с кораблем до того, как там успели сообразить, что происходит. Или дал десантник очередь, а потом уж посмотрел, подняты у тех, в кого он попал, руки, или нет... В общем, пленных было мало.
Однако с полтысячи человек на базе захватили. Те бравые солдаты, которые, в теории, должны были оказать сопротивление непосредственно на планете, просто поснимали мундиры и драпанули по углам, ловить их никто, естественно не стал. Правда, десантники малость побродили по улицам, засучив рукава и стреляя от пуза из автоматов, но им это быстро наскучило, да и поважнее дела были. А вот тем, кого захватили на базе и на взятых на абордаж кораблях, деваться было некуда. С одной стороны, уничтожать их не стоило, с другой, возвращать их Франции хотелось еще меньше. Однако же ничего не поделаешь — пришлось оставить.
Один из модулей базы, набив пленными, подвесили на орбите. Все остальное подорвали, чтобы не оставлять врагу. Уже намного позже Соломин узнал, что французские корабли пришли к Большому Марселю только через неделю, а спасательную операцию начали еще позже. К тому времени по неясным причинам импровизированная тюрьма сошла с орбиты, вошла в атмосферу газового гиганта, и исчезла там навсегда. Адмирал подозревал, что те, кто занимался расчетами орбиты, не сильно утруждались — очень уж многие из них потеряли товарищей во время налета французов, и теплыми чувствами к лягушатникам они не пылали. Однако никаких расследований он проводить не собирался — смысл? Если французы не успели помочь своим товарищам, то это только их проблемы.
Десять линейных кораблей и два авианосца, а также несколько крейсеров и эсминцев пошли дальше налегке, без транспортов и с минимумом десанта — только те, что разместились на линкорах. Соломин шел на "Эскалибуре", его гвардейские крейсера держались рядом, и шли они чуть отдельно от остальных сил. Эти корабли не приняли непосредственного участия в штурме Большого Марселя, и в дальнейшем походе их вступление в бой тоже не планировалось. Пока была возможность, Соломин натаскивал своих людей. Осуществляя только общее руководство, и с каждым разом у набирающихся опыта экипажей получалось все лучше и лучше. Обстрелянный и имеющий опыт боев флот быстро превращался в инструмент, способный переломать руки кое-кому посерьезнее, чем соседи-карлики.
