Зябрики в собственном соку с примечаниями

Оп-па, стоять.

Дом. Выкрашен желтой краской, но о-очень давно, так что приобрел этакий серо-желтый оттенок. Три окна смотрят с фасада на улицу, и белый цвет наличников тоже не мешало бы обновить. Сарай ощутимо покривился, забор покосился, но при этом — стекла окон блестят чистотой, двор выметен, грядки аккуратно прополоты. То есть, живет здесь человек не ленивый, однако сил ему на поддержание должного порядка в хозяйстве не хватает. Старик, инвалид, сирота... Мне кто угодно сойдет. А, самое главное — зелено-оранжевая куча ольховых чурок во дворе. Точно знаешь, какую помощь предложить.

— Хозяева! Есть кто дома? — я откинул крючок с обратной стороны калитки и вошел во двор.

Глава 3

— Тяф! — сказал хозяин и вылез из-под крыльца. Небольшой черно-рыжий песик, из тех, что называют "четырехглазыми" — над каждым глазом красуется круглое желтое пятнышко.

— Старших позови.

— Тяф. Тяф, — коротко пролаяла собачка и убежала. Я огляделся.

Небольшой такой квадратный дворик. Слева — сарай, возле которого лежит дровяная куча и гуляют важные куры, справа — собственно дом, с высоким крыльцом, прямо — спускается по склону небольшой огородик и торчит пара деревьев, по виду — вишен.

— Здравствуйте.

А вот и хозяйка. Пожилая женщина, скорее даже — старушка. Вернее, правильно будет сказать — старуха. Ничего обидного, просто "старушка" — значит, невысокая, худенькая, сгорбленная. А вышедшая ко мне навстречу женщина — высокая и прямая, как палка. Худое, костистое лицо, покрытое морщинами, выцветшие серые глаза, сжатые в нитку губы. На вид ей лет семьдесят, а то и поболе. На голове — темный платок, одета в серую вязаную кофту, длинную юбку, обута в опорки. 9 И взгляд... такой... впечатляющий...

— Добрый день.

— Ну и что в нем доброго?

Косяк. И непонятно — то ли день лично для нее недобрый, то ли такое выражение здесь не используется.

— Вы правы. Ничего в нем доброго нет. По крайней мере, для меня.

— Что надо? — недружелюбно перебила меня старуха.

— Понимаете, в чем дело... не знаю как к вам обращаться...

— Маграна Карадьевна я.

— А меня Ершан зовут.

Так уж получилось, что все здешние имена, которые мне попадались — имена каких-то известных личностей. А известные личности обожают подбирать себе хитрозаковыристые имена, которые у нормальных людей и не встречаются. "Ершана" же я услышал на рынке, так обращались к вполне обычному человеку среднестатистической внешности (то есть, с большой долей вероятности, Ершан — это аналог нашего Сергея или Алексея. А не Ахмеда или Вольдемара).

— Что тебе надо, Ершан? — дружелюбия в голосе не прибавилось ни на градус.

— Дело в том, Маграна Карадьевна, что я — человек нездешний, приехал из другого города к вам в Раниманск. Просто так, погулять, посмотреть. Да вот беда, кошелек потерял, вместе со всеми деньгами...

Почему "потерял"? Во-первых, образ растяпы выглядит безобиднее и дает +5 к желанию помочь. Во-вторых — если бы я сказал "украли", мог появиться вопрос "Обращался ли я в милицию, и если нет, то почему?". На вопросы — даже еще незаданные — нужно отвечать так, чтобы не возникало следующих вопросов.

— И что, я тебе деньгами должна помочь?

— Нет-нет! Я думал на попутках уехать, только сегодняшний день уже заканчивается, а ночью попутки лови — не лови... Ищу где переночевать, чтобы с утра пораньше попытать счастья.

Уф. Главная цель озвучена. Ждем реакцию.

— На вокзал без билета не пускают... — в суровом голосе явственно прозвучала нотка ехидства.

Это хорошо, что я на вокзал не пошел. А ведь была такая мысль.

— Билеты без денег не продают, — улыбаясь, подхватил я.

Если на вокзал и вправду не пускают без билета — улыбка показывает, что потеря денег меня не расстроила. Если же слова старухи — всего лишь толстый намек проваливать и переночевать на вокзале — будет выглядеть так, как будто я поддерживаю шутку.

— Так и у меня не ночлежка.

— Так и я ж не за просто так хотел напроситься. Шел по улице, увидел у вас дрова неколотые, думаю: дай-ка я людям свою помощь предложу, авось не откажутся пустить на ночлег, если я помогу с расколкой. Мне ж много не надо, сам на лавку, хвостик под лавку... 10

Ну, еще бы неплохо было бы перекусить что-нибудь, а то в желудке — только вода из горбатой уличной колонки. Хорошо бы еще и денежек чуток. Но просить этого нельзя. Слишком наглые попрошайки сочувствия не вызывают. А вызывают желание прогнать взашей. Про то, что я голодный — должна сама понять, да и работников принято кормить, про отсутствие денег я уже два раза намекнул, дальше — все зависит от доброты бабушки.

— Помочь, говоришь? Пошли.

Из бочки с водой старуха извлекла и вручила мне колун. Старый, много поработавший инструмент: потемневшее отполированное руками топорище, сам колун чуть подернулся ржавчиной, вместо клина вбиты несколько гвоздей.

Эх, поработаем! Вспомним молодость!

Я скинул футболку — она у меня одна и пачкать ее не стоит — выкатил чурку побольше вместо колоды и принялся за дело.

Чем хороша ольха: если она спилена не так давно — а эта спилена недавно — то колется она легко. Чурки звонко разлетались, превращаясь в аккуратные поленья, резко пахнущие свежей древесиной. Отлетали острые щепки, пугая кур. В теньке под сараем чесался Бугай — тот самый песик со слишком большой для него кличкой. Один раз зашла еще какая-то старушка, видимо, соседка или подруга Маграны Карадьевны. Поздоровалась без особого удивления, я поздоровался в ответ, этим наше общение и ограничилось.

Под ольхой пряталось несколько приличных березовых чурок, плотных, суковатых, вот с ними я повозился. Прежде чем взяться, с тайной надеждой поинтересовался у бабушки, нужно ли их колоть: вдруг они для каких хозяйственных надобностей припасены? Увы, увы. Ничего, справился.

Уже наступил вечер, когда я смывал пот и пыль из висящего на заборе рукомойника, с удовольствием оглядывая ровную пирамиду наколотых дров. Ай да я, ай да молодец!

— Держи, Ерик, — из-за спины появилась рука с вафельным полотенцем, сероватым и жестким как наждачка. Таким, наверное, и вправду бриться можно. Вместе с кожей. Я вытерся докрасна и надел футболку:

— Спасибо, Маграна Карадьевна.

— Да ладно, называй уж как все: бабушка Мара.

Я чуть не подавился. 11

— Пойдем уж, покормлю, беспризорник.

Мы вошли в дом. Короткий коридор, упиравшийся в массивный деревянный шкаф. Справа — проем в комнату, закрытый занавеской, слева, тоже за занавеской — кухня.

— Присаживайся.

Я опустился на скрипнувший табурет и огляделся по сторонам. Высоко под потолком — черная тарелка динамика радиосети, прикреплена кнопками пожелтевшая фотография. Солдат, в гимнастерке с "разговорами" 12 и буденовке, и рядом с ним — женщина, в которой явственно угадывается бабушка Мара в молодости. В кожаной куртке, с револьвером и не пропавшей с годами суровостью во взгляде. Вот это я влип. Хорошо, если она просто воевала, а если служила в местном аналоге ЧК?

Щелкнул выключатель, загорелась лампочка, болтавшаяся на проводе под потолком (кстати, тут же оказалось, что солдат с фото — не в буденовке, а в шлеме, похожем на пикельхельм, 13 только с огромной звездой). На стол приземлилась засаленная и местами обугленная доска, а на нее — сковорода с жареной картошкой, из которой торчала алюминиевая вилка.

— Ешь, — рядом брякнулась миска с солеными огурцами и здоровенная глиняная кружка с цветочками на боку. Размерами кружка была разве что чуть поменьше пивной. И почему в наше время все кружки делают таких размеров, как будто боятся, что потребитель в них утонет? Невозможно напиться с первого раза!

— Откуда приехал-то?

— Аж из самой столицы, — улыбнулся я и набил рот картошкой, чтобы хотя бы временно избежать новых вопросов. Хорошо, хоть со "столицей" быстро сориентировался: ни одного местного названия я не знаю, а столица здесь по любому должна быть.

— Далеко...

— Люблю путешествовать.

— Все вы, мужики, бродить любите...

А дальше пошел разговор, который касался не столько меня, сколько бабушки Мары. Осторожными наводящими вопросами я узнал, что в здешнем мире были свои аналоги и Октябрьской революции и Гражданской и Великой Отечественной, и войн помельче, вроде финской 14 или боев у озера Хасан. 15 Слава всем богам, что старуха ушла в воспоминания и не требовала особой реакции. И слава тем же богам, что мне хватило ума не встревать с вопросами типа "А где это?" или "А что там было?". Кто его знает, вдруг "сражение у перевала Чантар" здесь так же известно, как у нас — Курская битва?

Муж бабушки Мары прошел чуть ли не все войны здешнего государства, и Крым и Рим и умудрился умереть уже после окончания Великой Отечественной (да-да, она именно так и называлась!) буквально пять лет назад. Вот детям повезло меньше: один из сыновей таки погиб на войне, другой — уже после нее умер от ран. Остался третий, который отирается где-то в дальних далях будучи представителем экзотической профессии вулканолога.

Под неспешный разговор мы с бабушкой Марой умяли сковородку картошки.

— Ну что, Ерик, иди, ложись спать. Я тебе в пристройке постелила.

Чтобы попасть в упомянутую "пристройку", нужно было протиснуться между печью и стеной, где по каким-то загадочным причинам пряталась дверь. За которой находилась моя сегодняшняя спальня.

Больше похожая на приткнутую к стене дома беседку: маленькая, только-только поставить кровать и пару стульев, с окнами аж в трех стенах, выходившими в сад.

— Нужник в огороде, — хмуро буркнула старуха и закрыла за собой дверь.

Я скинул одежку и нырнул под толстое ватное одеяло. Закрыл глаза. Перед ними веселой разноцветной каруселью пробежали события сегодняшнего дня, и я уснул.

Наутро бабушка Мара накормила меня яичницей, такой, знаете, бабушкиной яишней — на сале, из десятка яиц, прямо с горячей сковородки. Не чинясь, я приговорил завтрак к заключению в собственном желудке, и плевать на холестерин: есть подозрение, что в следующий раз так замечательно поесть мне удастся ой как нескоро...

А вот вчерашних намеков старуха не поняла. И денег не дала. А может, у нее не было лишних. Несмотря на это, я от всей души поблагодарил бабушку Мару (в конце концов, она не обязана снабжать деньгами каждого приблудного дровокола, особенности, если он денег и не просил. Как говорится: кто не просит — тот не хочет) и отправился дальше.

Улицы славного города Раниманска были не по-вчерашнему многолюдны. Хотя, видимо, все дело в том, что народ спешил на работу, ну или на учебу... тьфу ты. Июль на дворе — каникулы. Дети рассованы по пионерлагерям и бабушкам. Или просто пользуются моментом и отсыпаются. В любом случае, меня сейчас заботило не это.

Может быть, вы считаете, что я думал над тем, как я оказался среди здесь и что это за "среди здесь" такое и почему так сильно похоже на СССР пятидесятых? А вот и нет. Думать о том, как я здесь оказался — бессмысленно, что это за мир такой — нужно не думать, а узнавать, то есть, посещать библиотеки и читальные залы. В настоящий момент меня заботил один вполне серьезный вопрос...

То, что бабушка Мара меня накормила — это везение или результат моего точного расчета?

Ничего смешного — вопрос лично для меня очень серьезный. Дело в том, что в моей жизни везение и невезение следуют друг за другом с точностью поездов в немецком железнодорожном расписании. Если в чем-то повезло — жди невезухи. И наоборот. И нет, нельзя по примеру древнего тирана Поликрата откупиться, выбросив в море ценный перстень. 16 У него не сработало и меня не срабатывает. Невезение должно быть таким же случайным и независящим от моей воли, как и предыдущее везение. Иначе ничего не получится. Выкинув перстень в море, я все равно получу порцию невезения. Еще и перстень потеряю.

Главное тут: понимать, что было везение — после которого нужно ждать невезения, а что было закономерным результатом — после которого с равной долей вероятности можно получить как удачу, так и неудачу.

Итак, история с бабушкой Марой — удача или нет?

С одной стороны — я целенаправленно и намеренно искал доброго человека, у которого можно попросить ночлег за посильную помощь по хозяйству. Так что то, что я такого человека нашел — никакая не удача. С другой стороны, положа руку на сердце — каковы шансы найти настолько доброго человека? Да еще с первой попытки? А если вернуться обратно на первую сторону: что, если люди здесь просто более добры и дружелюбны, чем в наше оскотинившееся время?

Итак: глупость или измена... тьфу. 17 Удача или расчет? И если удача: можно ли считать невезением то, что я не получил от бабушки денег и обнуляет ли эта возможная неудача предыдущую возможную удачу? Или нет?

Вот же ж головоломка...

Глава 4

Жизнь города Раниманска продолжала течь вокруг, не обращая на меня никакого внимания. Неторопливая, размеренная, какой она, наверное, и была в пятидесятые годы в СССР.

Машин совсем немного и ездят они не быстро. По крайней мере, для моего глаза, привыкшего совсем к другим скоростям — небыстро.

Пешеходы ходят неторопливо, да и немного их. Надо полагать — все на работе.

Улица вывела меня к округлой площади, на которой стоял памятник тому самому дедушке со вчерашнего плаката. На постаменте указано только "Афосин", без инициалов, так что вообще непонятно: имя это, фамилия или звание. И где здесь ставить ударение.

Бронзовый товарищ Афосин стоял на цилиндрическом гранитном пьедестале, протягивая вперед руку со сжатым кулаком. Надо полагать, указуя путь к светлому будущему. Или угрожая мерзавцам, которые могут осмелиться напасть с той стороны. Правда, поза памятника казалось какой-то неуловимо неправильной, как будто он сейчас ударит левой рукой по сгибу локтя и выкрикнет "Накося, выкусите!".

Слева от него находилось высокое здание с колоннами, позади — второе здание с колоннами, а справа за высокими кустами скромненько пряталась церковь. Сюр: местный, надо полагать, аналог Ленина или даже Сталина — и церковь. За моей спиной, то есть в том самом направлении, куда была протянута рука памятника, пролегал широченный, прямой как стрела проспект. Отчего Афосин приобретал вид могучего мага, метнувшего здоровенный файербол, после чего выжившие решили, что проще устроить проспект, чем восстанавливать дома.

Живот квакнул, напоминая, что фантазии это хорошо, замечательно, но нельзя ли как-нибудь поторопиться и сообразить насчет пожрать? Я вздохнул и продолжил прогулку.

Стопы свои я направлял в сквер, который находился через улицу от меня. Сам по себе он, конечно, не мог помочь мне ни с едой, ни с деньгами, ни с документами — то есть со всем тем, чего мне сейчас остро не хватает — зато там наверняка найдутся люди, которые подскажут заблудившемуся приезжему, где находится железнодорожный вокзал. Зачем мне вокзал? Ну, сам по себе он мне без денег неинтересен, зато там можно попробовать пристроиться на ночную разгрузку вагонов, что позволит получить какие-никакие, но деньги. Желудок намекнул, что деньги за вагоны я получу только ночью, значит, поесть смогу только утром. А до этого? А до этого придется вспоминать книгу Пола Брэгга "Чудо голодания". 18 Никто еще не умирал от того, что не поест денек.