Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Лето и осень сорок пятого


Статус:
Закончен
Опубликован:
15.01.2017 — 26.01.2017
Аннотация:
Скромная попытка показать несостоятельность пресловутых планов Черчилля начать войну против СССР летом 45-го года, известные всем как операция "Невозможное".
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Лето и осень сорок пятого


ЛЕТО И ОСЕНЬ СОРОК ПЯТОГО.

Как в действительности называлась операция, разработанная британским Генеральным штабом по приказу Черчилля в начале сорок пятого года, доподлинно неизвестно. Призванная внести существенные изменения в итоги Второй мировой войны в пользу западных союзников, она оказалась невостребованной и канула в военных архивах Британского королевства безвестной. Как бы ни любил и ненавидел Страну Советов "самый выдающийся британец" всех веков и народов, реализация этого воинственного плана могла обойтись западному миру очень дорого. Уж слишком откровенно авантюристическим был этот замысел, и его реализация была не под силу даже таким гениям военного искусства англо-американской коалиции, как генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери.

Лишь спустя пятьдесят лет, когда пришло время снимать грифы секретности, она получила свое нынешнее название, которое должно было дать понять всему просвещенному миру, что эти планы всего лишь черновые наброски. Эдакий неудачный пассаж, досадный пук, который не стоит воспринимать в серьез.

Мало ли чего не бывает в таком важном деле как "Большой политики", где все партнеры не в полной мере доверяют друг другу. К чему пугаться того, что не произошло в далеком прошлом. Давайте вместе радоваться тому, что всего этого не случилось и наслаждаться прелестями жизни.

Подобное объяснение на первый взгляд логично и понятно, но в своей основе откровенно лживо. Ведь кроме пресловутого плана "Немыслимое" со стороны Черчилля были многочисленные призывы к генералу Эйзенхауэру занять Берлин раньше русских. А когда это не удалось сделать, то британский премьер приложил максимум усилий, чтобы войска англосаксонской коалиции как можно дальше продвинулись на восток, в чем они довольно преуспели.

Так на севере Германии англичане заняли Висмар и Шверин, а в её центральной части, американцы захватили Эрфурт и Лейпциг, входившие в зону советской оккупации. Также господа союзники вошли в западные районы Чехословакии, попытались продвинуться к Вене и беспардонно потеснили югославов под Триестом. Все это конечно делалось под девизом братской помощи испытывающему трудности восточному союзнику, ради скорейшего завершения войны и наступления мира.

Однако произнося, эти святые для всех простых людей слова, британский премьер одновременно отдавал секретный приказ о трофейном оружии. Оно должно было тщательно собираться и складироваться, чтобы в нужный момент, его можно было вернуть сдавшимся в плен немецким солдатам.

Всех этих фактов вполне достаточно, чтобы понять, что операция "Невозможность" это отнюдь не случайность, а логическая закономерность деятельности британского премьер министра в его тайной борьбе с Советским Союзом и лично против Сталина.

К настоящему моменту, ещё много интересных фактов скрыто в секретных архивах британского правительства. Крайне скудная информация о том, как спецслужбами западной коалиции была подготовлена капитуляция немцев на севере Италии.

Ждет своего часа досье, раскрывающее полную правду о прилете в Англию Гесса. За семью печатями хранятся подробности тайных переговоров союзников с немецкими финансистами и промышленниками в конце сорок четвертого года. Ничего неизвестно как о количестве имперского золота взятого англосаксами в Баварии и Австрии, так и о его дальнейшей судьбе, но все это частности.

Главное заключается в том, что в конце войны, советские солдаты воевали не только за победу над гитлеровской Германией. Своими подвигами на поле брани, они принуждали западную коалицию к соблюдению своих союзнических обязательств и заключению справедливого и долгосрочного мира.

Об этом очень подробно рассказано в замечательном фильме Джеммы Фирсовой "Зима и весна сорок пятого". Даже не зная о существовании "невозможных планов", она прозорливо угадала его существование и при помощи кинохроники, талантливо и обстоятельно рассказала об этом подвиге бойцов и командиров Красной Армии.

Как за сорок четыре дня боев, пройдя в стремительном броске от Вислы до Одера, они нарушили коварные планы британского премьера. Ведь согласно первоначальным замыслам Черчилля, встреча союзников должна была состояться не на берегах Эльбы, а далеко за Одером, на подступах к Варшаве. Именно там, видели разграничительную черту влияния, вступившие в тайный сговор с фашистами представители "свободного мира". Именно там, пять месяцев безуспешно прогрызавшие "линию Зигфрида", а потом за месяц прорвавшие её и успешно форсировавшие Рейн, англо-американские войска должны были протянуть руку помощи завязшим в позиционных боях русским.

Как окончательно сорвали их в апреле сорок пятого, когда за семнадцать дней непрерывного наступления, разгромили и уничтожили лучшие дивизии вермахта и вопреки всем надеждам Черчилля, сходу взяли хорошо укрепленный Берлин. Раз и навсегда, показав всему миру, кто является главным победителем в войне, страшнее и ужаснее которой мир ещё не знал за всю историю своего существования.

Как своим героизмом и мужеством, своим мастерством и храбростью, они принудили американского президента Трумэна отказать Черчиллю в поддержке его планов силового давления на СССР и заставили западных союзников сесть за стол переговоров. Прагматик до мозга костей, несмотря на всю англосаксонскую солидарность, Трумэн так и не решился на открытый конфликт с Советским Союзом. В том, что советские танки дойдут до берегов Ла-Манша никто не сомневался, а у американского президента ещё не была завершена война с Японией.

Все это есть в талантливом фильме, незаслуженно отодвинутом в тень забвения, память о котором и подтолкнула автора к созданию этого скромного произведения.

Часть первая. Операция "Клипер".

Глава I. Пагубное влияние алкоголя на большую политику.

Премьер министр Великобритании Уинстон Черчилль, находился в крайне возбужденном состоянии. Вот уже в который раз он наливал в свой бокал янтарного бренди ровно на два пальца и жадно поглощал его в надежде обрести душевное успокоение, но все было тщетно. Горечь и злость вперемешку с обидой и растерянностью не позволяли "первому англичанину", как именовали тогда Черчилля его друзья и враги, успокоиться и принять правильное решение.

Последний раз подобный душевный дискомфорт британский премьер испытывал в декабре 1944 года. Тогда, прошляпив подготовку немецкого наступления в Арденнах, англо-американские войска на севере Франции оказались под угрозой полного разгрома. Посчитав, что вермахт не в состоянии наступать на Западном фронте, союзники усиленно готовились к Рождеству и внезапный удар немцев застал их врасплох.

Впервые со времени высадки в Нормандии, англичанам и американцам столкнулись с наступлением, подготовленным по всем правилам германского военного искусства.

Создав на узком месте прорыва превосходство в живой силе и технике, после полуторачасового обстрела, немцы легко прорвали оборону застигнутого врасплох противника.

Уже к исходу вторых суток наступления, танковые подразделения вермахта вышли на оперативный простор и принялись уничтожать беззащитные армейские тылы неприятеля. И теперь уже не на запад, а на восток, потекли понурыми колоннами пленные, под триумфальное стрекотание кинокамер подручных рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса.

В те горестные для Англии дни, ни фельдмаршал Монтгомери, ни генерал армии Эйзенхауэр не могли сказать господину премьер-министру ничего утешительного. Прорвав фронт на его большом протяжении, танковые клинья немцев уверенно продвигались на запад, решительно сметая все на своем пути.

Сделав первый шаг в Арденнах, Гитлер намеривался рассечь силы противника надвое и, выйдя к морскому побережью, устроить англосаксам новый Дюнкерк. Который если не приведет к полному развалу Западного фронта, то серьезно осложнит положение союзников в Европе и даст фюреру, очень важную фору во времени.

Рейхсминистр вооружения Шпеер клятвенно обещал Гитлеру к средине сорок пятого года, дать немецкой армии новое оружие, способное кардинальным образом изменить весь ход войны. В листе ожидания значилось не только массовое производство фаустпатронов, реактивных самолетов и ракет Фау-2. Там были зенитные ракеты "Водопад", стратегических бомбардировщик "Америка — Бомбер", пилотируемые крылатые ракеты Фау-4 и дисколеты Фау-7. Однако самым главным сюрпризом для врага была немецкая атомная бомба. Её испытание в малом черновом варианте, намечалось провести в марте сорок пятого года в Рудных горах.

Обо всем этом союзному командованию стало известно лишь после окончания войны, когда победители занялись разбором захваченных трофеев. А тогда, солдаты коалиции дружно отступали на запад под натиском танков вермахта. При этом особую резвость выказывали англичане.

Четыре года понадобилось британским генералам, чтобы излечить сердца своих солдат от страха перед противником. Благодаря численному превосходству в живой силе и технике, англичане смогли одержать ряд побед над немцами в Африке и Италии и поверить в себя. Успешно высадившись в Нормандии вместе с янки, англичане продолжили свое исцеление, но сентябре сорок четвертого года случился опасный рецидив.

Тогда, притворяя в жизнь навязчивую идею Черчилля по скорейшему захвату Берлина, фельдмаршал Монтгомери произвел высадку воздушного десант в Голландию. Британцы собирались захватить мосты через Рейн и вторгнуться в Германию с северо-западного направления. Полностью уверенный в том, что вермахт основательно обескровлен ожесточенными боями на Восточном фронте, Черчилль намеривался уже к ноябрю захватить столицу рейха, но жестоко просчитался.

Немецкие дивизии под командованием фельдмаршала Моделя дрались стойко и упорно, чем полностью сорвали наступательные планы британского премьера. Всего что сумели достичь войска Монтгомери за неделю боев — это незначительное продвижение на севере Брабанта. Понеся потери в почти двадцати тысяч человек убитыми и ранеными, британцы вновь с опаской и настороженностью, стали относиться к своему противнику.

Прорыв немцами под Арденнами легким щелчком сбил с британских солдат с таким трудом добытую в себя уверенность и вселил в их сердца страх и уныние. Как бы они не хорошились друг перед другом, любое известие о немецких танках, заставляло думать их об отступлении, чем об обороне.

Что же касается янки, то для них немецкое наступление было подобно кошмарной детской сказке, которая так хорошо начиналась и неожиданно приняла столь скверный оборот. Впервые попав под сокрушительные удары немецких бронетанковых дивизий, новоявленные освободители Европы лихо показали врагу спину. Несмотря на истошные крики и призывы к стойкости и сопротивлению, исходившие от верховного командования объединенных союзных сил.

Никто из увешанных звездами генералов не мог с уверенностью сказать, где и когда им удастся остановить стремительное продвижение германских дивизий. Непрерывные заседания союзного командования по исправлению положения на фронте не давало ощутимого результата. Получив наконец-то возможность нанести полноценный удар, немцы на деле доказали, что их не даром считали лучшими солдатами мира.

В декабре сорок четвертого года, вермахт был очень близок к исполнению своих планов, но из-за невозможности ОКХ снять дополнительные силы с Восточного фронта и новый Дюнкерк не состоялся. Наметившийся успех не был закреплен и расширен. Американцы и англичане пришли в себя и, имея подавляющее превосходство в авиации, сначала остановили наступление немцев, а затем подтянули резервы и отбросили их на исходные рубежи.

Страх и пугающая неизвестность заставили Черчилля в эти дни, обратиться к Сталину со слезной просьбой спасения Западного фронта от полного развала. Однако хитрый английский лис не был бы самим собой, если бы при этом не вел двойную игру с советским лидером. Взывая к союзническому долгу, он надеялся не только на спасение англосаксонских войск, но и значительное ослабление военной мощи Советов.

Согласно докладу английской разведки, шесть линий мощных немецких оборонительных укреплений пересекали территорию Польши с севера на юг, надежно прикрывая подступы к восточным границам германского рейха. Созданные по личному распоряжению Гитлера, они должны были стать для советских войск той непреодолимой преградой, что вынудит их перейти к длительной позиционной войне и даст немецкому фюреру столь необходимую для него паузу.

Исходя из собственного опыта прорыва немецких оборонительных линий, британские военные в один голос утверждали, что начав свое наступление, советские войска в лучшем случае смогут преодолеть только часть оборонительных рубежей немцев. Прочно увязнув в позиционной борьбе, потеряв много сил, Красная армия надолго выйдет из борьбы за главный трофей этой войны — столицу фашистского рейха Берлин.

Ловко плетя паутину против своего восточного союзника, Черчилль активно трудился и на другом фронте. Он вел активные переговоры с представителями деловых кругов Германии, намериваясь заключить сепаратный мир с немцами. После чего, вчерашние противники единым фронтом выступали против истинного врага свободного мира — Советской России.

Идею о необходимости заключения сепаратного мира с Германией полностью разделял и американский резидент Управления стратегических служб в Берне Аллен Даллес. Обосновавшись в нейтральной Швейцарии, он создал тайные каналы связи, для ведения прямых переговоров с высокими чинами гитлеровского рейха.

Такого же мнения был представитель деловых кругов Америки мистер Фарлонг. При поддержке финансовых воротил с Уолл-Стрита, он вел активный зондаж в кругах германских предпринимателей о мирных переговорах, сидя в Стокгольме.

О необходимости скорейшего завершения войны говорили не только в столицах Швеции и Швейцарии. Важно надувая щеки, о необходимости заключения сепаратного мира Запада с Германией говорили в Стамбуле, Мадриде, Лиссабоне, выказывая готовность стать посредником в столь важном для всей Европы деле. О том же говорил даже Ватикан, чей папский нунций пытался внести свой скромный вклад в спасение свободного мира от "красной угрозы".

Идея сепаратного мира так прочно пустила свои корни в умах европейцев, что едва положение во Франции стабилизировалось, в Германию отправилась специальная миссия, состоявшая из особо доверенных лиц Сити и Уолл-Стрита.

Уединившись в особняке одного из ведущих германских промышленников на берегу Рейна, деловые люди быстро нашли общий язык. Прекрасно понимая безвыходность своего положения, немцы были готовы сложить оружие на западе и продолжить войну на востоке.

В виду чрезмерной одиозности фигуры Гитлера главная роль в этом процессе отводилась генералами вермахта, которыми у промышленников были давние связи. Военные могли устранить так не любимого ими Гитлера, а заодно удержать армию, полицию и народ в повиновении. К средине января сорок пятого года Европа была в двух шагах от нового крестового похода на Восток, но успешное наступление русских войск в Польше, полностью разрушило все планы заговорщиков.

Неожиданно для всех, Красная Армия начала столь стремительно идти вперед, что привела Берлин в ужас, а Лондон и Вашингтон в замешательство. Прорвав фронт, танковые армии Сталина быстро пересекли всю Польшу, с легкостью преодолевая одну оборонительную линию противника за другой. Изумленный темпами наступления советских армий, комитет объединенных штабов не исключал возможности захвата Красной Армией Берлина уже в феврале 1945 года, однако, слава Богу, этого не случилось.

Не дойдя до столицы рейха всего 60 километров, русские были вынуждены остановиться, чтобы обезопасить свои растянутые фланги. Положение на Восточном фронте стабилизировалось. Берлин, Лондон и Вашингтон облегченно перевели дух, и принялись лихорадочно спасать не рожденное детище.

В сложившейся ситуации ни один здравомыслящий политик не согласился, сесть за стол переговоров с немцами как равноправными партнерами по будущей антирусской коалиции. Единственно приемлемым вариантом была почетная капитуляция вермахта на Западном фронте и продолжение войны на Восточном фронте.

Черчилль с энтузиазмом ухватился за эту формулировку, видя в ней реальную возможность, занять столицу Германии войсками западной коалиции вопреки недавно подписанным в Ялте соглашениям. Центр тайной дипломатии переместился в Берн, и вскоре, она дала неплохие результаты.

При полном непротивлении немецких генералов, англо-американские войска победным маршем двинулись на восток. "Линия Зигфрида", которую объединенные силы не могли прорвать за пять месяцев, рухнула в считанные дни. Вопреки призывам фюрера "стоять насмерть" гарнизоны больших городов не оказывали никакого сопротивления, покорно складывая свое оружие перед разведывательными дозорами американских мотоциклистов.

Только непримиримая позиция командующего Западного фронта фельдмаршала Моделя, не позволила американским войскам с ходу форсировать Рейн. Ярый сторонник фюрера, он собирался дать бой врагу на этом важном рубеже обороны, но черная измена не позволила фельдмаршалу осуществить свои намерения.

Вопреки личному приказу Моделя, один из стратегических мостов через Рейн достался союзникам целым и невредимым, чем они не преминули воспользоваться. Перебросив значительные силы на восточный берег Рейна, американцы провели успешную операцию по окружению главных сил противника в районе Рура.

Оказавшись в "котле", фельдмаршал Модель пытался вырваться из него, но силы были не равны. Исчерпав все возможности сопротивления, в средине апреля он застрелился. Западный фронт рухнул, дорога на Берлин оказалась открытой. Черчилль радостно потирал руки, но и этим планам британского премьера не суждено было сбыться.

Благодаря хорошей работе разведки, Сталин сумел с блеском нивелировать эти успехи своего заклятого союзника. Находясь в доверительной переписке с Эйзенхауэром, он сообщил генералу, что свой главный удар советские войска будут наносить в конце апреля начале мая, но не по утратившему свое значение Берлину, а по Лейпцигу и Вене.

Главной целью советского наступления было объявлено разгром и окружение группы армий "Центр", а также скорейшее занятие так называемого "Альпийского редута". Эйзенхауэр поверил советскому вождю и Берлин стал второстепенным направлением союзного наступления, несмотря на яростные протесты Черчилля.

Одновременно с этим Сталин обрушился на Рузвельта и Черчилля с гневными упреками в предательстве общих интересов. Уличенные в нечистой игре американцы и англичане были вынуждены свернуть переговоры в Берне. Идея капитуляция Германии на западе и продолжение войны на востоке была трансформирована в капитуляцию немецких войск в Италии при участии советского представителя.

Неудачи на дипломатическом фронте, крайне плачевно повлияли на здоровье президента Рузвельта, который скоропостижно скончался. Был это апоплексический удар или что-то иное ударило в голову 32-го правителя Америки так, что его пришлось хоронить в наглухо закрытом гробу, неизвестно. Однако в самый ответственный момент, Черчилль остался один на один со Сталиным.

С болью в сердце он наблюдал, как советские войска сначала окружили Берлин, а затем меньше чем за неделю взяли его штурмом. Пытаясь хотя бы частично реализовать свои тайные планы, Черчилль затеял возню с капитуляцией немецких войск в Реймсе.

Прожженному политикану было крайне важно, хоть чем-то уменьшить победный лавровый венок Сталина, но и здесь его постигла неудача. Советский вождь твердой рукой довел свою партию до конца, и окончательная капитуляция Германии перед союзными войсками была подписана не в занятом американцами Реймсе, а во взятом Красной Армией Берлине.

Единственными успехами, которыми Черчилль мог похвастаться по окончанию войны, были только два момента. Захват британскими войсками в Киле и Фленсбурге германского военного и торгового флота, а также занятие итальянского порта Триеста, вопреки требованиям маршала Тито.

Вспомнив об этих двух маленьких клочках шерсти доставшихся британскому льву, Черчилль помянул черта и злостью поставил на письменный стол пустой стакан. Его трофеи не шли ни в какое сравнение с трофеями хитрого азиата.

Однако не эти печальные итоги его противостояния со Сталиным лишило главу Британии его былой выдержки и спокойствия, заставив полностью опустошить один графин с бренди и взяться за другой. Дело заключалось в серой невзрачной папке, лежавшей на углу стола, а точнее в её трехстраничном содержании.

Английская разведка всегда славилась своими кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны, один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении отношение англичан по поводу того или иного военно-политического вопроса. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.

В трудный для Британии час, когда её изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Уинстон отлично знал, что в душе, британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы и не потребуют его отставки.

Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе британского премьера. За годы войны она сильно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять её на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи своего бюро.

Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть даже несколько чопорными под стать самим англичанам. Читать их порой было не интересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или допустили досадный промах.

Люди Фимса верно улавливали настроения, как простого народа, так и высших слоев общества и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации или по какой-то другой причине было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время и материалы для анализа. В том случаи, если заключение требовалось предоставить немедленное, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.

Одним словом длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо и обе стороны, были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества.

Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном. Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения ведения дел в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса "младшего брата" и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.

Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право "первой скрипки" в англосаксонском дуэте.

Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны время, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.

Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежным делом.

Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально всех видов товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканями и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.

Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его средину и погрузился в изучении прогноза своего ближайшего будущего.

Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале, ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.

— Что это такое!!? — взорвался в праведном гневе Черчилль. — Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс!!? Они, что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик!? Как это так, партия победы может проиграть выборы!!? Вы сами, только вдумайтесь в эти слова!!

— Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им, у меня нет никаких оснований.

От этих слов лицо Черчилля стало ещё больше пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.

— Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс — с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом.

— Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.

В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько простонал.

— Но то, что вы принесли немыслимое, просто немыслимое, Фимс!

Жалостливое сетования премьера нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу "Глас народа, глас Божий!", но он естественно этого не сделал.

Возможно из джентльменской солидарности но, скорее всего из боязни за собственное место. Ведь в порыве гнева Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков и выдать незадачливым пророкам "вечный волчий билет", несмотря на былые заслуги. Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру и одновременно спасти свой отдел и собственное место.

— Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками нашего доклада. Будучи, так же как и вы, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения нашей страны повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.

— Вы это серьезно, Фимс? — в голосе Черчилля уже звучал не обиженный в своих чувствах джентльмен, а обнаруживший шанс на спасение своей карьеры политик.

— В полученном нами материале, на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, а не контрразведчики — заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.

— Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко, ясно и подробно. Как вы это умеете делать. Все остальное не ваша забота — изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.

Когда двери за вестником горя закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками он налил из хрустального графина полный стакан бренди и принялся торопливо поглощать его жадными глотками.

С начала войны для Черчилля это было лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что очень часто посещал душу правителя Британии.

Мало кто знал, что внешне уверенный в себе политик и вполне успешный джентльмен, был подвержен частым приступам депрессии. И чем тревожнее были приходившие вести, тем труднее ему было найти нужное решение.

Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля могло поставить крест на его политической карьере и потому, он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи бренди.

Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из неё черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.

Именно такой человек и был нужен дряхлеющей британской империи, на которую с начала мая 1940 года, трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьера в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость, спасла британскую армию во время арденской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске.

Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени и это не стало давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки.

Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.

Предсказания Фимса о грядущее поражение на выборах, породило у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, "кавалер ордена Башмака" затворился в своих апартаментах, вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как дезавуировать черную неблагодарность нации.

Вскоре графин опустел, но господин премьер, так и ни на йоту не продвинулся в своих поисках. Бренди давно уже бурлило в крови "первого британца", но долгожданное озарение так и не наступало. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все свои старания, он никак не мог связать воедино.

Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс.

После очередного глотка бренди, по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал охваченный неуемной жалостью к себе.

Увидь его в этот момент кто-нибудь из посторонних, и монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что им можно было напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии но, ни как не врагов британской империи.

Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек катящиеся градом слезы, громко шмыгая носом подобно маленькому первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и исполнительности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.

Сколько продлилось душевное очищение британского премьера сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим, началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа Гилберта Честертона.

Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая различной литературы.

— "Где умный человек прячет сорванный им лист? В сухом лесу. А тело убитого человека? На поле боя" — доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил её, но по прошествию времени забыл и вот теперь вспомнил это изречение вновь.

Охваченный внезапным озарением он вскочил из-за стола и стремглав бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь своего бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.

С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг одну невзрачную папку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов, "Совершенно секретно, только для высшего руководства империи".

Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: "Операция Клипер", отпечатано в одном экземпляре". В папке находился черновой вариант плана войны Британии с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.

Идея войны со Сталиным после разгрома Германии, зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда, он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропали даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.

Зная, как непопулярна в сознании народе новая война после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключение сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи.

Подобно мухе случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым прошедшим месяцем войны, уверенно набирая силы. Последней каплей переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.

Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически, возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалось в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона.

Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жесткий, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны, легла на стол Уинстона Черчилля.

Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам, два внезапных удара, в центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения, заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии и при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.

На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц, максимум полтора месяца. По истечению этого срока, они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.

Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении план операции "Клипер" на совещании начальников объединенных штабов, фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к ней. Начальника Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американских войск, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от её рассмотрения и отправить план в архив.

Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало её внутреннему содержанию и потому, было переименовано Черчиллем с незатейливое "Клипер" на дерзкое и звучное "Немыслимое".

Именно в реализации "Немыслимого", Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу её неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести более весомую и убедительную агитацию в свою пользу.

Наконец-то запущенные в действие, мозги лидера британской нации заработали, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего за каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период.

Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время, от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.

Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека, перед ним сидел совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения уверены и решительны.

— Позвоните военным, Бригс и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного — многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.

— Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? — осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.

— Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции "Клипер", точнее "Немыслимое", — поправился премьер, — он должен его хорошо помнить.

Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала, и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции "Клипер" и был очень огорчен сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.

— Что-нибудь ещё, сэр?

— Позвоните лейтенант полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним сегодня говорили, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока, я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.

— Понятно, сэр — перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.

— Завтра мне нужна встреча с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.

— Очень точно подмечено, сэр.

— И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне нужно с ним поговорить в самое ближайшее время.

— Будет исполнено, господин премьер-министр — заверил своего патрона секретарь.

Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевший свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона, старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как представить их официальной огласки.

Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончание ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары и переполненный энергией Черчилль, заговорил.

— Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает главенствующее положение. Мы никак не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.

— Понятие "любой ценой" имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помниться, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто кроме лиц запятнавших себя в сотрудничестве с немцами не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствии во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов, наглядный тому пример.

— Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они контролируют чисто техническую сторону дела но, ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД, они проголосуют так, как будет нужно Сталину — уверенно вещал Черчилль.

— И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? — осторожно спросил собеседник.

— Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой стране. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случаи необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!

— Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране — прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко. Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны — с опаской молвил Стэмплтон.

— Риск в борьбе с русским всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.

Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.

— Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться решить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Да сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, какими бы ни были значимы успехи Сталина в Европе, он вряд ли решиться на конфликт с Америкой.

— Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спася Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она — смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно у нашего "старшего брата" есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.

— Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке — продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.

— Да, как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! — гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. — Все время, что находиться у власти он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет, особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!!

Выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.

— Простите меня Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя — изумился Стэмплтон.

— Нет! — энергично запротестовал Черчилль. — Перед вашим визитом я позволил себе промочил горло глотком бренди, но не более того.

Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.

— Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках.

Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.

Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеривался исподтишка ударить Сталина.

— Есть ещё один не маловажный факт. После подписания немцами капитуляции, русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.

— В ваших словах Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходиться сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержал ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.

— Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в её окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все ещё дети — снисходительно произнес Черчилль.

— Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне нашей схватке со Сталиным.

— При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови — выложил свой последний козырь сомнения Стэмплтон.

— А вот здесь, вы глубоко ошибаетесь дружище, впрочем, как и все англичане — торжественно изрек Черчилль. — Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им, бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все ещё не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, 700 тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.

— Браво, браво. Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом Уинстон. Очень сильный ход способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу — негромко похлопал в ладоши Стэмплтон.

— Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону — это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.

— Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэн действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеют определенные рычаги влияние на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки — многозначительно сказал Черчилль и Стэмплтон согласился с ним. — Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно, северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.

— Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации — вынес свой вердикт Стэмплтон.

— Ещё как пойдет! — горячо заверил его Черчилль. — Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.

Когда гость покинул кабинет премьера, изнывающий от жажды Черчилль, налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.

Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.

Двадцать лет назад, Антанта в лице французов и англичан, выстроила вдоль границ Советской России "санитарный кордон", состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван, надежно прикрыть Европу от большевиков в случаи большой войны. Вступая на земли восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного "пояса безопасности", в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего "заклятого" союзника, послав ему в подарок свой портрет и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.

Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес: — Мы ещё поборемся с вами, мистер Сталин!

Глава II. По ту сторону большого пруда.

Уютно устроившись в президентском кресле Овального кабинета, мистер Гарри Трумэн усердно занимался государственными делами. По воле случая, оказавшись во главе великой страны, выходец из Миссури просто жаждал активной деятельности. Каждый день своей новой службы, он вставал только с одним желанием, как можно скорей выйти из тени своего предшественника и заставить окружающих перестать сравнивать его с покойным Рузвельта. Стереть со своего лба тавро вице-президента и стать полноправным правителем Америки — это была идея фикс 33-го президента США.

Пройдя хорошую школу жизни в политических кругах Миссури и Вашингтона, Трумэн хорошо понимал, что быстро изжить этот комплекс неполноценности он сможет только громкими военными победами. Это обстоятельство полностью совпадало с его давним тайным желанием доказать окружающим, что знание военного дела отставного майора ничуть не хуже знаний генералов воюющих с Гитлером и микадо.

Его первым шагом на военном поприще стал приказ о бомбардировке японских городов зажигательными бомбами. Сама идея такого вида борьбы с врагом, в военных кругах была хорошо известна. Новоявленный главнокомандующий американских войск без всякого стеснения позаимствовал её у немцев, которые в начале войны буквально завалили своими "зажигалками" польские, английские и советские города.

Бомбардировки зажигательными бомбами Токио, в котором большинство построек было деревянными, по мнению Трумэна, был беспроигрышный ход. Вид ужасной огненной смерти, должен был сломить боевой дух японцев и заставить их просить мира.

Затаив дыхание, он ждал положительного результата своего "гениального" приказа, но так его и не дождался. Вопреки расчетам просвещенного американца, дикие японцы совершили абсолютно нелогичный поступок. Вместо того чтобы гневно и громко роптать и посредством бунта принудить своего императора прекратить войну, лишенные крова люди смиренно приняли обрушившийся на них гнев небес.

Трумэн очень сильно переживал свое неудачное возвращение на военную стезю. Читая сводки боевых действий, он откровенно завидовал генералам Эйзенхауэру и Макартуру, успешно громивших врагов Америки в разных частях земного шара.

Единственное что успокаивало его душу, так это тот факт, что прославленные генералы одерживали свои победы под его мудрым и грамотным руководством. Кроме того, пользуясь правом главнокомандующего, он мог карать или миловать любого из них, руководствуясь исключительно собственным мнением. А наказывать всегда было за что. Это он хорошо усвоил, за годы службы в армии.

Некоторое облегчение его уязвленной гордыне, принес небольшой конфуз, случившийся с генералом Эйзенхауэром в конце войны в Европе. Попав на удочку пропаганды доктора Геббельса и ловкой дезинформации Сталина, штаб генерала Эйзенхауэра был убежден, что на юге Баварии создан мощный укрепрайон под называнием "Альпийский редут". Туда по данным разведки намеривался прибыть Гитлер, поручив оборону Берлина Геббельсу, а север отдать в командование адмирала Деница. скорей всего Гитлер.

Ожидалось, что бои за "Альпийский редут" будут затяжными и кровавыми. Потому для штурма этой твердыни Эйзенхауэр бросил лучшие соединения американской армии и большое количество авиации. Отказавшись от первоначального плана взять столицу Германии раньше советских войск.

Как Черчилль не убеждал, не умолял американского генерала изменить свое решение, все было напрасным. Приняв решение взять последний оплот немцев, Эйзенхауэр упрямо стремился на юг, где его ожидало сильное разочарование.

Вместо неприступной крепости, в горных отрогах Баварии янки нашли распустившиеся фиалки, до смерти перепуганных местных бюргеров и малочисленные гарнизоны, которые без единого выстрела сложили свое оружие.

Грозный редут Юга пал без всякого сопротивления, поскольку никаких оборонительных сооружений там не было и в помине. Единственно кто стрелял при появлении американцев, были эсэсовские фанатики. Большей частью они стреляли себе в лоб, боясь справедливого возмездия.

В качестве утешительного приза американцы захватили в Баварии золотой запас имперского банка и сидевшего под домашним арестом рейхсмаршала Геринга. Кроме этого им достался весь урановый запас рейха, емкости с тяжелой водой, центрифуги, а также доктор Вернер фон Браун. Именно его межконтинентальные ракеты Фау-9, согласно планам Гитлера должны были упасть на Нью-Йорк во второй половине сорок пятого года.

К трофейному золоту, почти четверть, которого составляли средства казненных нацистами людей, была немедленно приставлена охрана и финансовые контролеры. По праву победителей американские офицеры содрали с парадного мундира Геринга все его награды, включая единственный экземпляр Большого Железного креста. Та же участь постигла и платиновые погоны рейхсмаршала, что сильно его оскорбило.

Отвечающие за проведение операции "Скрепка" агенты, немедленно вывезли в Америку свои атомные трофеи. Начиная от урана и тяжелой воды, кончая научным персоналом, за что получили специальную благодарность от Конгресса.

Что касается доктора фон Брауна, то победители не в полной мере представляли себе, то направление вооружения, которым занимался их пленник. Ракеты Штатам были совершенно не интересны. Янки свято верили в мощь своей бомбардировочной авиации, способной поставить на колени любого врага.

Наглядной демонстрацией силы воздушного флота Америки, как для врагов, так и для союзников, стала бомбардировка Дрездена в феврале сорок пятого года. Тогда за пару часов массированного налета огромный город был превращен в груду сплошных руин. Под бомбами американцев погибло свыше 150 тысяч ни в чем неповинных мирных жителей.

Поэтому в услугах немецкого ракетного гения ракет не очень нуждались, но на всякий случай решили перебросить его за океан, вместе со всем запасом "Фау-2" из заводов Нордхаузена. Сделано это было не столько ради конкретной цели, сколько из желания осадить не в меру ретивых русских парней, решивших, что они могут на равных говорить с англосаксонским миром.

По этой же причине Америка и Англия направили в Потсдам, на подписание акта полной капитуляции Германии перед союзниками второстепенных лиц. Зачем генералу Эйзенхауэру и фельдмаршалу Монтгомери лететь в Берлин, если от имени союзников они уже приняли капитуляцию немцев в Реймсе. Пусть русские будут рады тому, что ради этого дела им предоставили фельдмаршала Кейтеля, покорно сложившего свой жезл к ногам победивших его американцев.

Когда в Белый дом пришло сообщение о том, что с Германией, столько лет наводившей на Америку страху покончено, Трумэн поспешил использовать эту весть для собственной выгоды. Взяв в руки небольшой звездно-полосатый флажок, он смело вышел на бушующие от радости и восторга улицы американской столицы.

В белом костюме со строгой черной бабочкой, Трумэн гордо шел впереди колонны военных с видом подлинного триумфатора одержавшего заслуженную победу над "коричневой чумой". Он шел так, как будто все годы борьбы с Гитлером был верным единомышленником и активным помощником президента Рузвельта. Словно вмести с ним, изо дня в день, плечом к плечу усердно ковал победу над врагом и вот теперь, с полным правом принимает поздравление с заслуженной викторией.

Вальяжно помахивая рукой в сторону отряда кинооператоров снимавших его торжественный выход, хищно улыбаясь подобно птеродактилю, Трумэн цвел всей душою под восторженные крики толпы. Без капли смущения он надел на себя чужой лавровый венок и именно в тот момент, сам впервые поверил в то, что он действительно может быть самостоятельной фигурой в мировой политике.

Это был самый замечательный день в жизни простого уроженца Миссури, по воле больших денег ставшего 33-м правителем Штатов, однако все хорошее быстро кончается. Подарив мир Европе, Америка должна была даровать его и Азии, но на Тихом океане, дела шли не столь блестяще, как того хотелось Вашингтону.

Готовясь осуществить высадку на Японские острова с целью принуждения Токио к миру, американцы решили создать себе удобный плацдарм перед решающей схваткой. Просто так десантироваться с кораблей, под прикрытием артиллерии и авиации, солдаты дяди Сэма не были готовы. После тщательных расчетов и раздумий, было решено использовать остров Окинава, идеально подходивший для этой цели. Расположенный всего в пятистах километрах от Японии, он был очень удобным трамплином для американских самолетов и морской пехоты.

Для выполнения планов американского главнокомандующего было привлечено огромное количество кораблей и самолетов. Они должны были создать максимально благоприятные условия для захвата Окинавы силами корпуса морской пехоты США.

Опираясь на силу этой могучей армады, первого апреля 1945 года, американские пехотинцы лихо начал операцию "Стальной тайфун", но вскоре прочно завяз в позиционных боях с противником. Дни шли за днями, недели сменялись неделями, потери морпехов неуклонно росли, а вот их успехи можно было разглядеть только на крупномасштабной карте.

В основном вооруженные стрелковым оружием и легкой артиллерией, японские солдаты оказывали упорное сопротивление отважным сынам Америки, за спинами которых надрывались танки, ревели самолеты, и грохотала корабельная артиллерия.

Так в ожесточенной борьбе прошел апрель, закончился май и наступил июнь, но звезднополосатый флаг так и не был поднят над всей Окинавой. Обращаясь к нации по радио по поводу прекращения войны в Европе, Трумэн высказал надежду, что в скором времени мир наступит и на берегах Тихого океана. Эти слова вызвали у простого народа бурный восторг и ликование. Рейтинг популярности нового президента стремительно рванул вверх. Получив две звонкие пощечины от коварных азиатов в Перл-Харборе и Яванском море, американская нация жаждала окончательной сатисфакции, которая затянулась на долгие четыре года.

Связанный публичным обещанием скорого завершения войны, Трумэн никак не мог обмануть ожидания своих избирателей. Каждое заседание с объединенным комитетом начальников штабов он только и делал, что подталкивал военных к скорейшему завершению войны, но усеянные звездами и орденами генералы, никак не хотели ему помочь в этом. Каждый раз они со скорбным видом перечисляли понесенные на Окинаве американской армией потери, попутно давая объяснения причин постигших их неудач, и обещали все исправить в скором времени.

Поначалу Трумэн терпеливо выслушивал эти речи, но когда наступил июнь, его терпение иссякло. Последней каплей стало сообщение о снижении популярности президента согласно очередным опросам. Дело принимало неприятный оборот, и Трумэн решил строго спросить со столь высокооплачиваемых стратегов и тактиков.

На очередной встречи с военными, не дав председательствующему генералу открыть рот, президент потребовал четкого и ясного ответа на вопрос, когда армия намерена завершить войну с Японией.

То, что он услышал, потрясло его до глубины души. После недолгого совещания, скромно потупив глазки, генерал заверил, что сопротивление врага на Окинаве будет подавленно, скорее всего, к концу июня — началу июля. Что же касается высадки американских войск на главный остров Японского архипелага Хонсю, то комитет объединенных штабов планирует это сделать в начале ноября этого года. Учитывая упорное сопротивление японцев на Окинаве, господа военные ожидали на Хонсю длительные затяжные бои.

— Что вы хотите, мистер президент?! — горько посетовал генерал, — нам противостоят отчаянные головорезы и убежденные фанатики. Им нисколько не жаль ни своей, ни чужой жизни. Каждый из них готов умереть ради славы своей страны и божественного микадо. С ними невозможно воевать, опираясь на общепринятые нормы ведения войны.

Этот стон цивилизованного человека нашел отзыв в сердце Трумэна, но не смог его погасить гневного взора, пылавшего из-под роговых очков. Теплота и понимание были не чужды президенту, но только не в деловых отношениях.

— Каковы ваши прогнозы относительно предполагаемых потерь наших войск при захвате острова Хонсю? — холодно спросил у генерала отставной майор. От этого вопроса оживший было стратег, вновь вперил взор в лежавшие перед ним бумаги.

— Согласно заключению наших экспертов, при захвате острова Хонсю они составят минимум 50 тысяч убитыми и ранеными. В эту цифру не входят потери, которые понесет наша армия при штурме Токио. Фанатизм японцев очень трудно подается подсчету — пояснил Трумэну генерал, пытаясь упредить гневную вспышку его глаз, но не смог. Озвученная им цифра никак не устраивала президента.

— Высадка морской пехоты на Хонсю у вас запланирована на ноябрь, когда же вы намерены занять оставшиеся острова!?

— К осени будущего года, господин президент. Но если японцы уйдут в горы и начнут партизанскую войну на их полное умиротворение понадобиться несколько лет.

От озвученных прогнозов, президент побагровел. Подобный срок ставил жирную точку на всех его планах и начинаниях. За неудачника американский избиратель никогда не проголосует.

— Так считаете вы и ваши эксперты!? — гневно процедил Трумэн, крепко сжав в пальцах карандаш, которым до этого делал пометки в блокноте. Зло, прищурив глаза, он уже знал, что сделает с этим вестником несчастья, но генерал оказался крепким орешком. Выпускник Вест-Пойнта умел не только воевать, но лавировать среди опасных рифов высоких кабинетов.

— Нет, мистер президент. Это мнение генерала Макартура изложенное им в специальной докладной записке — чиновник в погонах проворно зашуршал бумагами в папке и извлек из них нужный документ.

Услышав имя человека бывшего на устах у всего американского народа, Трумэн от злости сломал карандаш и бросил его обломки на стол. С освободителем Филиппин нужно было считаться. Захлопнув блокнот, он прервал заседание, и холодно попрощавшись, удалился, источая в сторону "медных котелков" флюиды гнева и негодавания.

Для быстрого и коренного перелома в войне с Японией, а также спасения своей карьеры, нужно было новое средство, гораздо больше эффективное, чем американская армия. И такие средства в распоряжении американского президента имелись.

Первым, как бы это не странно звучало, была Красная Армия. На мирной конференции в Ялте, Рузвельт сумел выторговать у Сталина обещание о вступление России в войну с Японией, через три месяца после капитуляции Германии.

Главный удар советских войск должен был обрушиться на Квантунскую армию, основную сухопутную силу японской империи. Её разгром твердо гарантировал завершение войны ещё до конца года при минимальных потерях со стороны американских войск.

В оплату своих услуг, Сталин потребовал от Рузвельта Сахалин, Курилы и Порт-Артур, с КВЖД в придачу. Для Америки это были вполне приемлемые требования. Русские получали довольно скромные приращения к своим территориям, которые никак не затрагивали стратегические и финансовые интересы Вашингтона.

Все было прекрасно, но только для Америки Франклина Рузвельта. Для Америки Гарри Трумэна, с первых же дней принявшегося с усердием закручивать гайки американо-советскому сотрудничеству, просить о помощи было очень даже не с руки.

Этим самым, по мнению президента, Соединенные Штаты не только демонстрировали свою слабость в борьбе с Японией, но и де-факто признавали появление в мире второй сверхдержавы, что для Трумэна было совершенно неприемлемо. Тем более что он совершенно не собирался выполнять обещание президента Рузвельта разделить Японию на зоны оккупации подобно Германии и передать Советскому Союзу остров Хоккайдо.

Скальп японского императора должен принадлежать только американской армией и никому иному, иначе могут возникнуть неприятные вопросы, кто победил дальневосточного тигра. В войне на востоке Трумэн собирался просить русских Иванов придержать свинью, пока янки будут резать ей горло, лишь в самом крайнем случаи.

Вторым, более приемлемым и достойным средством по принуждению к капитуляции японцев являлся секретный проект, под кодовым названием "Манхеттен". Суть его заключалась в создание совершенно невиданного ранее нового вида оружия. Оно было способно уничтожить огромное количество людей и произвести ужасающие разрушения посредство взрыва одной небольшой бомбы.

Это обещание ученых мужей, для большинства американских политиков исповедующих здоровый прагматизм звучало откровенно фантастично и неубедительно. Почти все они сочли слова об атомном проекте явной авантюрой, за исключением президента Рузвельт. Главный американский миротворец и друг всех детей мира, в начале сорок третьего года согласился выделить деньги на создание это смертоносного оружия.

Со всего мира в Америку были собраны лучшие умы, способные разбираться в сути ядерных процессов. В самых современных лабораториях того времени, под завесой полной секретности они принялись создавать технологию обогащения урана и превращения его в оружейный плутоний. Не покладая рук, они проработали почти два года и уже стояли на пороге величайшего открытия, потратив на это дело из государственного бюджета Америки почти два миллиарда долларов.

Прижимистый Трумэн схватился за сердце, когда увидел, в какую чудовищную сумму обошлось чудачество его предшественника. Подобно Гитлеру и Черчиллю он захотел закрыть столь дорогой проект, не давшей стране быстрой отдачи, но курирующий проект генерал Гровс сумел убедить президента не делать этого.

Аргументы военного человека, так плотно сроднившегося с тайным проектом, тронули разум Трумэна, и он согласился подождать результатов исследования до начала августа сорок пятого года. Именно к этому сроку засевшие в Лос-Аламосе ученые, должны были доказать, что они не зря пользовались финансовыми благами великой Америки.

Поэтому, сразу после разговора с "медными котелками", обозленный Трумэн пригласил к себе генерала Гровса, желая узнать последние новости из лабораторий Лос-Аламоса.

— Я с большим уважением отношусь к той ученой компании, что трудиться в Нью-Мексико под вашим неусыпным контролем, генерал. Вы постоянно говорите, что там собраны самые лучшие умы мира, работающие на благо нашей великой страны. Со средины апреля они постоянно твердят, что стоят на пороге открытия способного перевернуть весь мир, но мне очень не терпится узнать, когда конкретно их прожорливое дитя даст результат!? — С ходу в карьер поинтересовался Трумэн, едва только Гровс переступил порог его кабинета.

— Если бы вы спросили меня про пушки и снаряды, про число солдат охраняющих их лабораторию или степень секретности, я бы дал вам исчерпывающую информацию, сэр. Однако, что касается формул и рассуждений о способах расщепления атомного ядра, то здесь я бессилен. Все они подобны мантрам и заклинаниям индейских шаманов, которые мы слышим, но не можем познать их смысл и способ действия.

— Вы, очень верно сказали, Гровс. Смысл их речей нам совершенно непонятен, и приходиться верить этим яйцеголовым господам на слово. Я был бы совсем не против этого, если бы цена их слов не упиралась в астрономическую сумму — два миллиарда долларов. Это очень высокая цена для ничем не обеспеченных заверений, вы так не находите, генерал?

— Готов подписаться под каждым вашим словом, господин президент, если бы разговор шел только о новом виде танка, самолета или подводной лодки. Однако в Лос-Аламосе создается оружие, которое обеспечит нашей стране мировое господство на долгие и долгие годы — многозначительно сказал Гровс, но Трумэн отмахнулся от его слов как от надоедливой мухи.

— Все это красивые рекламные слова. Покажите мне эту бомбу, явите мне её мощь, дайте пощупать товар руками!

— Хочу напомнить вам, мистер президент, что у вашего предшественника был особый нюх на новые виды вооружения. Только благодаря его прозорливости с конца тридцать девятого года мы раньше всех стали на смену линкорам строить авианосцы. Уверенный в правильности своего выбора, он продавил сопротивление конгресса и сумел выделить на строительство авианосцев миллионы долларов.

Только благодаря президенту Рузвельту, мы встретили войну с Японией, имея свыше пятидесяти авианосцев различной модификации, что позволило удержать контроль над Тихим океаном даже после Перл-Харбора. Точно также я уверен в правильности выбора президента Рузвельта относительно атомного проекта. Он весьма необычен, фантастичен, но именно он твердо гарантирует Америке мировое господство на ближайшие десять лет.

Гровс говорил это с такой твердой убежденностью, что Трумэн не решился вступать с ним в дискуссию. Отказавшись от тактики прямого кавалерийского наскока, он решил подойти к проблеме неимоверно дорогущего проекта с другого конца.

— Вы в этом проекте с самого начала Гровс, скажите, против кого президент Рузвельт собирался применить новое оружие? Ведь вы, несомненно, обсуждали с ним этот вопрос.

— Конечно, сэр. Этот вопрос стоял на повестке с самого начала проекта, когда он был ещё только на бумаге. Президент Рузвельт говорил, что проект создается для сдерживания любого конкурента Америки за победу в нынешней войне. Без разницы, будь это немцы, русские, японцы или даже англичане.

— Вот как? Расскажите поподробнее, Гровс.

— Охотно, мистер президент. Сразу после Перл-Харбора планировалось сбросить бомбу на Японию, используя полет в один конец с посадкой самолета в Китае. Затем по мере того как флот смог отодвинуть от наших берегов угрозу японского вторжения, цель использования атомного оружия изменилась. Её стала Германия.

Немцы очень яростно сражались с русскими и англичанами и исход их борьбы, до начала сорок четвертого года был совершенно не ясен. К тому же по данным нашей разведки, немецкие ученые стали активно продвигаться к созданию собственного атомного оружия. Предполагалось сбросить атомную бомбу на Берлин или на любимую виллу Гитлера в Бергхофе, когда он отправиться туда на отдых. С этой целью в Германию были заброшены специальные агенты, по сигналу которых из Англии, должен был вылететь бомбардировщик с атомной бомбой на борту.

Трумэн слушал рассказ Гровса с большим интересом. Все сказанное генералом было для него совершенно неизвестно. Белый дом умел хранить свои тайны, скрупулезно ограничивая число лиц посвященных в секретный проект.

— Так продолжалось до конца сорок четвертого года. Из агентурных источников стало известно, что благодаря диверсии на заводе по производству тяжелой воды в Норвегии, немецкий атомный проект испытывает серьезные трудности и вряд ли будет способен устранить их к средине сорок пятого года. Тогда же стало понятно, что нашими главными конкурентами за право устройства послевоенного мира стали русские и цели вновь поменялись. После Арденн и выхода русских армий к Одеру, президент Рузвельт приказал усилить работы над проектом "Манхэттен". Он очень надеялся, что к началу последней мирной конференции у него будет дубинка, при помощи которой он сумеет укоротить непомерные аппетиты дяди Джо.

— Честное слово, я сделал бы то же самое, Гровс, — усмехнулся Трумэн, — мистеру Сталину совсем не помешал бы отрезвляющий удар по рукам такой дубины. Но будет ли она готова к мирной конференции в Германии?

— Если последние испытания завершаться успешно, то согласно заверениям профессора Оппенгеймера окончательный результат работ следует ждать ко второй половине июля — торжественно доложил Гровс.

— Вторая половина июля это обнадеживающий срок, но скажите честно, Гровс, вы верите в это?

— Да, мистер президент. За все время общения с физиками я немного научился разбираться в их поведении и могу твердо сказать, они сами верят в реальность указанных сроков.

— Прекрасно, прекрасно. Значит, в начале августа нужно будет выбрать место целесообразного применения нашего нового оружия.

— Против кого вы хотите применить бомбу, против русских, сэр? — с опаской в голосе спросил Гровс, но собеседник успокоил его.

— Нет, не против русских. С дяди Джо будет вполне достаточно одной только демонстрации в действии нашего нового оружия. Так сказать, скрытое, но очень явное предупреждение — хищно улыбнулся Трумэн. — Бомбу следует применить против японцев и чем быстрее, тем лучше. Для Америки война с микадо в сто раз важнее, всех европейских дел вместе взятых.

— Слава богу, что вы решили не применять её против Англии — пошутил генерал, но президент не поддержал его тона.

— Если будет нужно, то применим и против неё. Англия ничем не лучше остальных стран мира, хотя и является нашим ближайшим союзником. Господин Черчилль поет мне дифирамбы, а сам пытается вести свою игру в Европе. По данным нашей разведки англичане так и не разоружил немецкие части, сдавшиеся к ним в плен. Возможно, он намерен сделать из них козырь на встречи со Сталиным, но это идет в разрез с нашими планами и намерениями. Думаю, следует ограничить своеволие Черчилля и твердо указать ему место в нашем кильватере. Президент Рузвельт слишком долго играл в джентльмена с этим обанкротившимся рыжим лисом.

— Вы совершенно правы, мистер президент. Америка есть Америка, а Англия есть Англия, и не следует путать наши жизненные интересы — подхватил Гровс. В отличие от Черчилля он хорошо знал свое место в кильватере президента.

Совсем иная беседа об интересах Англии и Америки состоялась в Нью-Йорке. Туда из Лондона, специально приготовленный "Дуглас" доставил двух британских джентльменов с особыми полномочиями от премьер-министра Черчилля.

Не имея ни малейшего ограничения в пищевом рационе в отличие от большинства англичан, джентльмены хорошо перенесли длительный полет над бурными водами Атлантики. За время полета они с истинно королевским достоинством поглощали бекон с яичницей, хрустящие гренки с оливками и запивали натуральным кофе.

Бросив грязные вилки на подносы с остатками еды, и вытершись белоснежными салфетками, британские гости принялись играть в карты. Ставя на кон сущую мелочь, они неторопливо перебрасывались между собой короткими фразами, состоящим из обозначений и определений понятным только им двоим. При этом они внимательно следили, чтобы ничего лишнего не стало достоянием ушей стюардов, обслуживавших их на всем пути перелета.

Перед самым прибытием в город "Большого яблока" джентльмены приказали подать им по бокалу шампанского, которое было выпито за успех предстоящих переговоров. Поднятие бокалов было своеобразным ритуалом, который часто приносил им удачу. Последний раз, джентльмены поднимали бокалы в конце января сорок пятого. Тогда, через нейтральную Швецию, они летели на тайные переговоры в Германию.

Представляя финансовую элиту Британии, они смогли быстро найти общий язык с такими же представителями деловых кругов Германии. Результатом переговоров была джентльменская сделка. Тайные визитеры гарантировали германским промышленникам сохранение активов их заводов и предприятий в обмен на открытие Западного фронта перед союзными войсками.

Добиться подобной договоренности было не так уж трудно. Прекрасно видя скорый крах гитлеровского режима, германские партнеры были весьма сговорчивы и податливы. Спасая собственные интересы, они смогли заставить немецких генералов отступить к Рейну, несмотря на яростное сопротивление со стороны Моделя и Гитлера.

Теперь у джентльменов была иная задача. Предстояло убедить финансовые круги Америки поддержать план Черчилля по внезапному нападению на советские войска в Германии. Вся сложность их миссии заключалась в том, что некоторые представители деловой элиты Штатов видели в Советском Союзе потенциального покупателя американских товаров после окончания войны. Они намеривались вести с русскими мирную торговлю, видя в их необъятном рынке большую выгоду.

Также, сильно затрудняло действия британских посланцев и позиция президента Трумэна. По твердому убеждению обитателя Белого дома, Америке сначала предстояло разделаться с Японией и только потом начинать обстоятельное противостояние с Россией. Борьба на два фронта не входила в стратегические планы бывшего сенатора от Миссури.

Одним словом миссия была трудна, но выходцы с туманного Альбиона очень надеялись, что у них хватит аргументов и их стрит не будет перебит каре с джокером.

Заокеанских визитеров приняли по высокому разряду. В это понятие входил поданный прямо к трапу самолета "Линкольн", отсутствие на выезде из аэропорта паспортного контроля и таможенного осмотра, а также шикарная вилла в пригороде Нью-Йорка.

Высоким гостям дали время прийти в себя после столь длительного перелета и назначили деловую встречу только на следующий день. Как бы гости не крепились, но годы давали о себе знать.

Когда двери гостиной широко распахнулись перед англичанами, посланцев Черчилля ждал неприятный сюрприз. Из числа тех, кто приехал на виллу и учтиво пожимал гостям руки, лишь один был представителем финансовой элиты Северо-Востока Америки. Только он обладал правом голоса для принятия решения по важным вопросам. Двое других переговорщиков имели более низкий статус, обладая исключительно совещательными функциями. Что касается четвертого визитера, то он был сенатором и с ним, у англичан были довольно натянутые отношения.

После обмена любезностями и разговорами о погоде, джентльмены сразу перешли к деловой части разговора.

— Господа, смею вас заверить, что причины, заставившие нас отправиться в столь далекое путешествие, важны как для нас, так и для вас. Они важны для всего цивилизованного мира, поскольку у нас есть все основания говорить о появление новой угрозы его жизненным устоям. Мы прилетели просить у вас помощи против русских, которые намерены подчинить своему влиянию Англию и всю Европу — напыщенно начал один из джентльменов и его слова породили усмешку на лице американского сенатора.

— Вы зря так беспечно улыбаетесь, мистер Уэстли. Конечно, сейчас русская угроза стучится только в наши окна и двери, Америка им не по зубам. Но смею вас заверить что, поглотив нас, они не остановятся и по прошествию времени, возьмутся и за Соединенные Штаты. Тоталитарная коммунистическая система Сталина по своей сути мало, чем отличается от нацистской системы Гитлера. Они обе несут смертельную угрозу свободному демократическому миру, в какие бы идеологические одежды они бы не рядились. Это надо понимать, господин сенатор — с укоризной произнес англичанин.

— Я прекрасно понимаю, что русские наши главные конкуренты, сэр, — парировал упрек Уэстли, — но мне кажется, что вы несколько сгущаете краски. Все наши агенты из Москвы доносят, что Сталин совсем не собирается вступать в конфронтацию с нами. Их главная задача на ближайшее десятилетие восстановление разрушенной войной экономики и с логикой этого решения трудно не согласиться.

— Вы плохо знаете, Сталина, сэр — взвился британец. — Это двуликий человек способный одной рукой подписывать мирный договор, а другой готовиться к войне. Его пакт с Гитлером в тридцать девятом, прекрасное тому подтверждение. Говоря о мире, он подчинил своей власти Прибалтику и восточную Польшу, напал на Финляндию и Румынию. Не зря Россию исключили из Лиги наций!

Но это в прошлом, а нынешнее положение Европы ещё ужаснее. Ещё не успели смолкнуть пушки, как господин Сталин вторгся во внутреннюю жизнь своего боевого союзника Англии. Желая устранить с поста премьер-министра господина Черчилля, через агентов влияния он начал свою коварную игру и добился значительных успехов. Наши специальные службы выяснили, что большая часть избирателей Британии намерена отказать в доверии сэру Черчиллю на ближайших выборах.

— И, что из этого? Вместо Черчилля премьером станет Эттли или кто-нибудь другой. Ведь коммунисты никогда не смогут получить кресло премьера — невинно спросил сенатор, чем вызвал праведный гнев у британца.

— Как вы не понимаете, что не избрание на первых послевоенных выборах премьер-министром человека, который спас Англию от немецкого нашествия — нонсенс!! Это точный и хладнокровный удар по политическим устоям королевства. Одно дело, когда простые англичане выражают недовольство своим премьером в беседе на кухне и совсем иное его публичное унижение на парламентских выборах. Как можно отказать в доверии человеку, столько сделавшему на благо своей многострадальной стране!? Как можно отказать в доверии победителю Гитлера!? Это означает, что страна победила врага вопреки действиям премьер-министра! А это очень опасный прецедент! — звенящим от возмущения голосом негодовал посланник Альбиона.

— Уход Черчилля с поста премьера, несомненно, посеет сильную смуту и анархию в умах простых англичан и поколеблет государственные устои. Англичане очень устали от войны, они хотят мира и спокойствия и ради этого готовы на все. При этом совершенно неизвестно куда может качнуться чаша весов, если русские агенты влияния будут продолжать раскачивать лодку.

Сейчас Англия ещё может противостоять скрытому давлению агентов Сталина, но наши силы на пределе. Мы не сможем в одиночку спасать Европу от русских, надо что-то делать и делать немедленно — от избытка чувств на лбу оратора выступил пот, и он поспешил стереть батистовым носовым платком.

— Скажите, сэр Астон, а насколько достоверны ваши сведения относительно русских агентов влияния в Англии? Может быть, господин Черчилль стал у англичан невольным олицетворением тяжкого бремени войны. При длительной войне надломленность психики вполне возможно — высказал предположение Уэстли, чем только повысил градус накала у британца.

— Я даю вам слово джентльмена, что приведенные мною слова о тайных русских агентах абсолютно соответствуют истине! — эти слова посланник Альбиона отчеканил столь громко и яростно, что представитель Северо-Востока, был вынужден одернуть сенатора.

— Ведите себя достойно, Уэстли. Мы нисколько не сомневаемся в правоте слов мистера Астона, а уж тем более в данном им сейчас слове. Сталин всегда был для нас непримиримым противником, даже когда временно стал нам союзником в борьбе с Гитлером. Ранее у нас с ним были общие интересы, теперь же, когда война закончена, и каждый блюдет свой интерес, я нисколько не сомневаюсь, что он попытается извлечь для себя любую политическую выгоду. Скажите, Астон, какую помощь вы хотите получить от нашего правительства?

— Спасибо за понимание мистер Фриман, — скорбным голосом ответил британец, изображая невинно достоинство, попранное грубым сапогом недоверия. — Мы всегда верили, что наши американские партнеры не останутся, глухи к нашим нуждам и чаяниям. Все что мы просим, это поддержать план мистера Черчилля по умиротворению советского диктатора. Для этого он собирается нанести мощный удар по советским войскам, находящимся в восточной Германии и вытеснить их на территорию Польши. Не скрою — главная задача этого плана восстановление в Польше демократии и создание там правительства разделяющего демократические ценности цивилизованного мира. Однако если даже русские будут только отброшены за Одер, то по агрессивным планам Сталина относительно Восточной Европы будет нанесен сокрушительный удар.

— Вы намерены начать новую войну?! Но вас не поддержит собственный народ! — удивленно в один голос воскликнули молчавшие до этого финансисты, к тайной радости Уэстли.

— Говоря о полномасштабной войне, вы серьезно заблуждаетесь, господа. Разговор идет всего лишь о небольшом скоротечном военному конфликте и только. Что касается народа, то его главная функция на войне является безропотное служение интересам государства и послушно идти за вождем к полной и окончательной победе демократии. Это определение, на мой взгляд, относиться к любому народу земного шара — с мнением Астона о народе не был согласен один из двух американцев. Он уже открыл рот, но его опередил второй англичанин

— Я прекрасно понимаю господа, что вы имели в виду, говоря о народе, — начал он противным скрипучим голосом. — Да, народ может иметь свое мнение отличное от мнения правительства, и это одно из завоеваний демократии. Все верно, но если начать спрашивать мнение народа по тому или иному вопросу, то смею вас заверить, мы можем очень далеко зайти и, в конце концов, потерять власть над ним. Как в Англии, так и Америки.

— Не будем терять времени для словесных упражнений, Морли — властно изрек Фриман, осаждая взмахом пальца обиженного поборника американской демократии. — Меня в гораздо большей степени интересуют военные планы британской стороны мистер Бишоп. Хватит ли у вас сил разгромить русских до начала осени, и какая роль отведена в этом конфликте американским войскам.

— Охотно отвечу на ваши вопросы, сэр. Главной ударной силой в этом конфликте будут немецкие дивизии, сдавшиеся в плен английским войскам фельдмаршала Монтгомери. Общая численность немецких военнопленных составляет около 700 тысяч человек. Все они размещены в полевых лагерях и могут быть задействованы против русских в любой момент.

Главный удар будет нанесен на севере Германии, вдоль балтийского побережья. Второй, большей частью вспомогательный, планируется нанести в районе Лейпцига. Их цель окружить берлинскую группировку русских или заставить их отойти за Одер. Все, что мы просим на данный момент от американской стороны, это оказать содействие генералу Венку, чьи войска будут действовать в районе Лейпцига. Если же характеризовать в целом наши роли в этом конфликте, то они попадают под определение наблюдателей за действиями желающих взять реванш немцев.

— Блестящая идея! — восхищенно воскликнул Фриман. — Вот подлинное мастерство британской дипломатии, Морли. Решить свои проблемы при минимальных материальных затратах и людских потерях. Давняя идея мистера Черчилля о создании единого фронта западного мира против коммунистов, похоже, начинает сбываться. А как оценивают ваши военные шансы на успех проведения этой операции? Как патриот, я бы охотно послушал мнение Айка, но в этой ситуации меня устроит и мнение ваших генералов мистер Бишоп.

— Как заверяют представители нашего генерального штаба, операция имеет все шансы на успех. Русские опьянены тем, что стоят в Берлине, Праге и Вене. Они наслаждаются наступившим миром и нечего не подозревают. Наступление немцев для них будет ошеломляющим ударом. К тому же, советские армии понесли значительные потери при взятии Берлина. Его можно сказать взяли на последнем дыхании, столь высоки были потери у маршала Жукова и Конева — подчеркнул англичанин, и американцы понимающе закивали головами.

— После подписания капитуляции, Сталин объявил о скорой демобилизации, и пополнение войск идет совсем не в том темпе, что прежде. Поэтому на первых этапах операции мы не ожидаем серьезного сопротивления со стороны советских частей. После того же, как русских отбросят за Одер в дело вступят дипломаты, но тогда наши позиции будут куда прочнее и предпочтительнее, чем сейчас.

— Ну, а если, немецкое наступление будет идти не так как того, вам хотелось, примут ли британские войска в боевых действиях против русских?

— Да, мистер Фриман. Господин Черчилль готов идти до победного конца и деловой мир Англии готов поддержать его действия, так как нынешний момент очень благоприятен для нас. Посудите сами. Русские непрерывно наступали по всему фронту с ноября сорок четвертого года и практически исчерпали все свои резервы. Они ещё смогли взять Берлин, но для быстрого захвата всей Чехии и севера Германии у них элементарно не хватило сил. Так в Мекленбурге, фельдмаршал Монтгомери выполнил за маршала Рокоссовского большую часть его работы, а в Пльзене танкисты генерала Паттона помогли маршалу Коневу. Сейчас у русского колосса глиняные ноги и нужен один хороший удар, чтобы повергнуть его в прах.

— Все это хорошо и я готов принять на веру оценку ваших военных, но всякая услуга требует оплаты. Что британская сторона готова предложить Америке в обмен за её поддержку в борьбе против Сталина? — поинтересовался Фриман и сразу на лбу у англичан, вновь появились капельки пота. Посланцам Лондона предстояло открыть "большому брату" свои не слишком сильные карты.

— Мы готовы отказаться в пользу Америки от всех территорий советской оккупационной зоны, за исключение Мекленбурга — произнес Астон. Слова британскому посланнику давались нелегко, ибо он жертвовал священными интересами своей страны.

— Щедрый подарок — попытался напомнить о своем присутствии сенатор, но быстро увял под требовательным взглядом Фримана.

— Это примерно две трети площади советской зоны — быстро подсчитал финансист — надеюсь, в такой же пропорции будет разделена и советская часть германского золота, а также военных репараций.

От такого откровенного грабежа у англичан перехватило дыхание. Изрядно обнищавшая за годы войны Британия очень рассчитывала поправить свое положение за счет советской доли репараций с Германии, но заокеанские союзники беззастенчиво выворачивали им руки. Развалившись в креслах, меланхолично пережевывая жвачку, американцы ждали ответ на свой вопрос о процентах. Сила была полностью на их стороне, и британцам пришлось пойти на уступки.

— Мы согласны на подобный раздел советской доли трофейного золота и репараций — с трудом выдавил из себя Астон, чем вызвал улыбки на лицах у своих собеседников.

— Приятно иметь дело с деловыми людьми, готовыми платить за необходимую помощь настоящую цену — примирительно сказал Морли. Англичане, молча, проглотили свое унижение, но в разговор вмешался Уэстли.

— Все это хорошо, но вы, господа забыли о президенте Трумэне. Именно он является главнокомандующим американской армии и за ним последнее слово — сенатор хотел развить свою мысль, но Фриман в который раз оборвал его.

— Среди нас есть люди, которые довольно много сделали для карьеры Гарри и с чьим мнением он будет полностью согласен — жестко припечатал сенатора финансист и тот больше не решился встревать в беседу.

— Что же, осталось обсудить разделение причитающихся русским активов с патентами и дело будет сделано — подытожил третий финансист, чем вызвал у посланников Альбиона бурю негодования. Подобно девушке, с которой грабители пытаются снять нижнее белье, британцы принялись яростно отстаивать свой процент с общей добычи. Спор об активах продлился добрых сорок минут, прежде чем стороны пришли к общему мнению. Соглашение было достигнуто, и в далекий Лондон полетела шифрованная телеграмма о благополучном выздоровлении заболевшего дяди.

Глава III. Предупрежден, значит вооружен.

После неожиданного пришествия в столицу на день парада Победы слякотного и проливного осеннего дождя, в Москву вернулось лето. Проказник июнь широко распахнул свои жаркие объятия, пытаясь компенсировать москвичам, нанесенный ущерб во время празднования великого подвига советского народа.

Напоенные летним теплом весело и приветливо зашумели зеленые кроны деревьев, под лучами солнца заиграла изумрудная трава на многочисленных городских газонах. Обильно расцвела липа, запели птицы, громко славя радость жизни, но не это было самым главным. Особым теплом наполняла сердца людей мысль о том, что проклятой войне пришел конец, и теперь они наконец-то смогут вернуться к долгожданной мирной жизни.

Эта мысль была у каждого советского человека, вне зависимости от того была ли на него надета военная форма или гражданская одежда. Каждый из них стремился, как можно скорей позабыть страшные ужасы войны и окунуться в светлые будни повседневного мирного бытия.

Не были исключением и те военачальники, что томились в приемной Верховного Главнокомандующего, под зорким оком Поскребышева. Ещё вчера торжественно отпраздновав Победу, они начали строить планы на жизнь, как вдруг их внезапно вызвали в Кремль без всякого объяснения причин.

Сидя в мягких креслах или осторожно вышагивая по ковровой дорожке приемной и перебрасываясь между собой ничего не значащими фразами, они напряженно думали, что заставило Сталина пригласить их к себе через два дня после столь грандиозного празднования Победы. Собранные и настороженные, они время от времени, украдкой бросали взгляды на массивные дубовые створки двери кабинета.

Последний раз в столь представительном составе они собирались в преддверии парада Победы. Тогда в кабинете у Сталина они обсуждали сценарий проведения грядущего торжества, предложенный на их суд Верховным. Однако, хорошо зная характер Сталина, ни один из приглашенных не подумал, что он намерен вернуться к праздничной теме. Срочный вызов маршалов в Кремль говорил только об одном, грядет новая война. Но вот только с кем и когда?

Логичней всего было бы предложить, что предстоящий разговор пойдет о грядущей войне с Японией. О том, что она будет, Сталин рассказал своим полководцам после окончания мирных переговоров Большой Тройки в Крыму. Тогда, собрав командующих фронтов на большое совещание, Сталин попросил их особо беречь свои войска, поскольку после окончания войны в Европе их предстояло перебросить на границу с Маньчжурией.

О том, что воевать с японцами Сталин поручил маршалу Мерецкову, генералам Еременко, Пуркаеву и Плиеву, под общим руководством маршала Василевского, командующие фронтами узнали только накануне проведением парада. Режим секретности при подготовке реванша России за поражение в русско-японской войне, в Ставке Верховного Командования был на высоте. Однако отсутствовали в приемной тех, кому было поручено смыть пятна позора с русских знамен, прямо указывало, что предстоящий разговор не будет касаться Японии.

Также полностью исключался начало войны на южных рубежах страны. Но никто из вызванных на прием военных ничего не слышал о каком-либо вооруженном конфликте СССР на границах с южными соседями или о территориальных претензиях к ним со стороны советского правительства. И значит предположение о возможной войне с Грецией, Турцией, Ираном или Афганистаном было лишено всяких оснований.

Конечно, чисто теоретически к числу возможных театров боевых действий можно было отнести франкистскую Испанию и салазаровскую Португалию, угнетенную англичанами Индию или оккупированный Тибет, но война давно приучила маршалов к жестокому прагматизму.

Однако не только война могла затаиться за дубовыми дверями кабинета Верховного Главнокомандующего. Вполне возможно, что внезапный сбор цвета Советской Армии, был обусловлен грядущей демобилизацией. Третий рейх сокрушен, отгремели победные салюты и фанфары, и уже нет нужды в многомиллионной армии. Стране предстояло, как можно приступить к восстановлению разрушенных войной городов, деревень, фабрик и заводов, а для этого ей были нужны рабочие руки, находящиеся в подчинении маршалов. Предстояло решить сроки демобилизации и количество нужных стране солдат, а заодно и пристроить в мирную жизнь и маршалов, чье число заметно разрослось за годы войны.

Это предположение было вполне похожим на правду, однако и оно имело один серьезный изъян. Хозяин кабинета не был любителем крупных заседаний при обсуждении любого значимого государственного вопроса. Он всегда предпочитал принимать решение в узком кругу, либо при беседе с глазу на глаз. Мирное обустройство маршалов было весьма щепетильным вопросом, и обсуждение его в присутствие третьего лица было недопустимым.

Так или примерно так, рассуждали советские военачальники, начиная от командующего Прибалтийским фронтом генерала армии Баграмяна, до победителя Берлина, трижды Героя Советского Союза маршала Жукова. Предположений было много но, ни одно из них не могло полностью объяснить этот неожиданный вызов.

Конец терзаниям и размышлениям военачальников положил короткий звонок по внутреннему телефону, прозвучавший, словно гром среди ясного неба. Все это время сосредоточенно перебиравший лежавшие на столе бумаги секретарь проворно схватил трубку, вытянулся во весь рост, а затем торжественно объявил: "Можете заходить, товарищи".

В хорошо знакомом маршалам кабинете Верховного Главнокомандующего, находилось всего два человека. Кроме самого хозяина кабинета стоявшего у окна кабинета и пристальным взглядом, глядевшего на вошедших в кабинет полководцев, за покрытым зеленым сукном столом сидел заместитель начальника генштаба генерал армии Антонов.

На время отсутствия начальника Генерального штаба маршала Василевского выполнявшего на фронтах страны различные поручения Сталина, генерал Антонов исполнял его обязанности и исполнял их весьма неплохо. Алексей Иннокентьевич был единственным генералом в РККА награжденный высшим полководческим орденом "Победы".

Скрестив руки на папке красного цвета, в которой всегда носил для доклада документы особой важности, он терпеливо ждал момента, чтобы начать свою рутинную работу генштабиста. Сам хозяин кабинета, обведя маршалов цепким взглядом, негромко поздоровался с ними и неторопливо повел рукой в сторону стола заседаний, предложил садиться.

Ещё только заходя в кабинет, каждый из них заметил разложенные на зеленом сукне специального стола военные карты большого масштаба, и всем стало ясно, что разговор у них пойдет о войне. Стоя у дверей им было плохо видно, каких именно из стран были эти карты. Идя к столу заседаний, маршалы напряженно гадали о театре будущих военных действий. Маньчжурия, Япония, Турция, Греция, Италия, Испания и только пройдя вблизи стола, поняли. На демонстрационном столе лежала карта Германии с нанесенным положением советских и англо-американских войск на момент окончания боев.

Так и не сев в кресло председательствующего, Сталин неторопливо заговорил, делая чуть заметные нажимы на, те моменты, которые считал особо важным. Эта была его излюбленная манера общения, благодаря которой каждое сказанное им слово было хорошо слышано и четко доходило до сознания сидящий за столом военачальников.

— Мы вас собрали товарищи по очень важному поводу. Дело в том, что англо-американские империалисты продолжают свое черное дело, которым они в тайне занимались с момента прилета в Англию Гесса.

Все время войны, они подобно жуликам на ярмарке, пытались за нашей спиной сговорить с Гитлером о заключении сепаратного мира. Благодаря умелым действиям нашей разведки, мы неоднократно ловили господ союзников на этом нечестном деле, но по вполне понятным причинам были вынуждены только одергивать их, не доводя дело конфликта. Правда, один раз, нам все-таки пришлось крепко ударить их по рукам при разгадывании кроссворда. Мы думали, что этого будет хорошим уроком, для сохранения добрососедских отношений, но оказалось, что мы ошибались.

Сталин замолчал, сделал паузу, давая возможность полководцам полностью осознать смысл произнесенных им страшных слов.

— Уже нет Гитлера, уже разгромлена германская армия и на всей Европе наступил долгожданный мир. Казалось, живи и радуйся, но оказалось, что у господина Черчилля имеются свои, далекоидущие планы. Вопреки здравому смыслу и логике, он вновь взялся за старое дело, и теперь пытается разыграть, казалось уже раз и навсегда битую немецкую карту. Из достоверных источников, нам стало известно, что англичане вступили в преступный сговор с так называемым правительством Деница и собираются напасть на нас третьего июля этого года. Наши разведчики смогли своевременно вскрыть эти преступные замыслы господина Черчилля и примкнувших к нему финансовых магнатов. Товарищ Антонов, доложите, пожалуйста.

Исполняющий обязанности начальника Генерального штаба убрал руки с папки, раскрыл её, и чуть откинувшись назад, стал зачитывать бумагу хорошо поставленным командным голосом.

— Согласно разведывательным данным, поступившим из Лондона, британский Генеральный штаб разработал и передал к исполнению в войска план наступательной операции под кодовым названием "Клипер". Цель этой операции, нанести внезапный удар по нашим войскам, дислоцированным в северной и центральной части Германии. Используя фактор неожиданности разгромить их и отбросив за Одер продолжить боевые действий на территории Польши.

В ходе проведения операции "Клипер" предполагается нанесение двух ударов, из района Висмара и Лейпцига по направлению Росток — Шнайдемюль — Быгдошь и Котбус — Познань — Бреслау. Главный удар будет наноситься в земле Мекленбург, силами сводной армейской группировки с кодовым обозначением "Север" под командованием фельдмаршала Шернера. В районе Лейпцига усиленными соединениями 9-й армии генерала Венка, кодовое обозначение "Центр", будет проведен вспомогательный удар при поддержке американского командования.

При осуществлении наступления, в качестве войск первого эшелона будут использованы соединения вермахта ранее сдавшиеся в плен английским и американским войскам. Так, сдавшиеся в плен соединения группы армий "Висла" и соединения армии "Норге" не были разоружены и находятся в полевых лагерях под охраной английских войск. Войска генерала Венка, сдавшиеся американцам, хотя и разоружены, но также находятся в полевых лагерях вблизи разделительной границы между нашими и американскими войсками. Общая численность немецких пленных, включая норвежскую группировку, составляют 700 тысяч человек.

Так как основное вооружение немцев на данный момент составляет стрелковое оружие, англичане поддержат их наступление огнем своей артиллерии и в случаи необходимости авиацией. На южном участке наступления возможно участие танков генерала Паттона, но эти данные требуют уточнения. Развертывание войск на исходных позициях начнется первого июля, переход к активным действиям назначено на 4 часа среднеевропейского времени третьего июля этого года, после получения условного сигнала "Брунхильда". Операция "Клипер" санкционирована и разработана по секретному распоряжению премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

— Что скажите товарищи? — спросил генералиссимус военных, как только Антонов закончил свое чтение.

— А где гарантии того, что все это не хорошо организованная провокация тех, кто желает сорвать предстоящую мирную конференцию по Германии и внести раздор между нами и союзниками? Я думаю надо все тщательно перепроверить. Лично у меня большие сомнения относительно этой информации о силе немцев и их союзе с англичанами и американцами. Особенно настораживает направление нанесения главного удара, ведь южный вариант предпочтительнее во всех отношениях. Нет, здесь надо хорошенько разобраться — сказал Жуков, в памяти которого всплыл один неприятный для маршала эпизод.

В начале июня сорок первого, на совещании у Сталина нарком внутренних дел Берия доложил разведданные, полученные на различных участках Западного особого округа. В своих донесениях пограничники подробно перечисляли номера немецких частей и соединений, сосредоточенных на белорусской границе.

Из представленного доклада следовало, что война могла начаться со дня на день и главным направлением наступления противника являлась Белоруссия. Имевший противоположную точку зрения о главном направлении немцев, Жуков оспорил представленные Берией данные, сославшись на чересчур подробное перечисление соединений.

— Можно подумать, что ваши агенты имеют всюду свободный проход. Спокойно пересчитывают численность немцев и их вооружение, и даже записывают номера воинских частей. Только к немецким генералам в окна не заглядывают! — возмущенно съязвил Жуков, чем вызвал законный гнев наркома, стоявшего стеной за своих пограничников.

Начался бурный обмен колкими мнениями, в котором верх остался за начальником Генерального штаба. Главным направлением предполагаемого немецкого удара осталась Украина, что во многом обусловило страшную трагедию лета 1941 года. Сталин также как и Жуков вспомнил этот давнишний эпизод, но на этот раз у вождя было иное мнение.

— Не думаю, товарищ Жуков, что тут имеет место провокация. Наш источник в Лондоне вполне добросовестный и ответственный человек, не раз, доказавший на деле свою компетентность и осведомленность в освещаемых им вопросах. Тем более что сведения, полученные от разведки сходны с теми, что представила нам служба товарища Абакумова. Зачитайте их, пожалуйста, товарищ Антонов.

Алексей Иннокентьевич послушно перелистал несколько страниц папки и, невозмутимым голосом стал вновь читать.

— Согласно сообщениям от представителей СМЕРШ 1-го и 2-го Белорусских фронтов за последние две недели отмечена активизация немецко-фашистских соединений сдавшихся в плен нашим англо-американским союзникам. Особая активность отмечена в английской оккупационной зоне на севере Германии. Находившиеся там, в полевых лагерях солдаты под командованием офицеров занимаются строевой и физической подготовкой, проводят учебные стрельбы из винтовок и пулеметов. Все это проходит под наблюдением и с согласия английских военных, в частности полевой жандармерии. Места расположение лагерей объявлено запретной зоной, куда разрешен въезд по специальным пропускам.

Также отмечена активность среди немецких пленных находящихся в Норвегии. Они не разоружены и находятся в казармах лишь под присмотром английских офицеров. Специальных сил для их охраны не выделено. Между ними идут постоянные разговоры о том, что в скором времени они будут переправлены в Германию, где смогут достойно рассчитаться с русскими за поражение рейха.

Экипажи кораблей захваченных англичанами в Киле и Фленсбурге находятся на своих судах, с которых вопреки решению союзной комиссии не полностью удален боезапас корабельных орудий. Все требования представителя советской стороны в Киле генерал-майора Суслопарова о необходимости разоружения кораблей британская сторона игнорирует.

Меньшая активность отмечена в американской зоне. Там нет занятий с личным составом и учебными стрельбами. В основном идет идеологическая обработка солдат и офицеров из армии Венка. Представители так называемого правительства Деница, находящегося под арестом у англичан ведут с военными многочисленные беседы реваншистского толка. Многие из солдат охотно слушают их, но много и таких кто отказывается общаться с посланцами гросс-адмирала. Необходимо отметить, что американцы и англичане не торопятся покидать территорию Висмара и Лейпцига, которые согласно ялтинским договоренностям отошли в советскую оккупационную зону.

Прекрасно понимая всю важность и ответственность представляемых сведений, руководством СМЕРШ был отдан приказ, провести их всестороннюю и основательную проверку. Согласно итогам организованной проверки все приведенные в докладе сообщения получили полное подтверждение.

— А почему об этих сведениях представители СМЕРШ не проинформировали командующих фронтов? Почему произошло утаивание столь важной информации!? — в голосе Жукова зазвучали властные командирские ноты, но закрывший папку генерал Антонов и ухом не повел, чем ещё больше распалил первого заместителя Верховного Главнокомандующего.

— Потому, что представители СМЕРШа не имели право посвящать в это дело командующих фронтов. Мы посчитали, что нецелесообразно поднимать тревогу раньше времени. Теперь это время настало — любезно пояснил Жукову генералиссимус, пресекая на корню возможность начала выяснения отношений между военными и особистами, совершенно ненужную в данный момент.

— Кто предупрежден, тот вооружен, говорили древние римляне. Поэтому, следуя их традициям, поговорим по существу дела. Как вы оцениваете боеспособность немецких войск сдавшихся в плен нашим так называемым союзникам, товарищ Жуков?

— Нужно признать, что до самого последнего дня войны, противостоящие моему фронту немецкие войска группы армий "Центр", дрались яростно и ожесточенно, с фанатичным упорством. Окруженные со всех сторон в Берлине, без шансов на спасение они сложили оружие только после приказа генерала Вейдлинга. До самого последнего дня войны, они по праву сохранили за собой звание лучшей армии Европы, но смерть Гитлера и последующая капитуляция основательно сломили их боевой дух. Я сам лично допрашивал сдавшихся в плен солдат берлинского гарнизона. Все они подавлены, опустошены и просят только о сохранности своей жизни — вынес свой вердикт маршал.

— Да, свою жизнь эти мерзавцы высоко ценят — с расстановкой сказал Сталин, и его коричневые глаза полыхнули холодной ненавистью. — А каково ваше мнение, товарищ Конев. Вам пришлось иметь дело не только с солдатами, окруженными в Берлине. Вы разбили последнего фельдмаршала Гитлера. Каковая была боеспособность его войск, хорошие были вояки?

— К сожалению, товарищ Сталин, не могу сказать ничего определенного относительно воинства Шернера — сокрушенно развел руками маршал. — Его солдаты во время марш-броска на Прагу не столько сражались с танками генерала Рыбалко, сколько спешили сдаться американцам. А вот относительно солдат генерала Венка могу сказать с полной уверенностью, они больше не вояки. Уж слишком сильно мы их потрепали во время прорыва из берлинского котла. В иных местах они бежали под прямым огнем наших пушек и пулеметов. Так, что если их вновь пошлют в бой, вряд ли они будут драться так же, как дрались ранее.

— Понятно — сказал Сталин, окидывая взглядом разложенную на столе карту Германии. — А, что скажет товарищ Рокоссовский?

— Маршал Жуков совершенно прав, говоря о надломленности солдат группы армий "Центр", товарищ Сталин. Попав под мощный удар двух наших фронтов, они понесли серьезные потери в живой силе и технике и вряд ли смогут быстро восстановить свою боеспособность, даже при помощи третей стороны.

В отличие от соседей войска 2-го Белорусского фронта не смогли полностью разгромить противостоявшую нам армию "Висла". Сохранив боеспособность, часть её сил сдались англичанам и, безусловно, представляют собой серьезную силу, с которой необходимо считаться. Однако у этой гитлеровской группировке имеются свои слабые места. В результате боев и отступления враг полностью потерял все свои авиационные и бронетанковые соединения, а также тяжелую артиллерию. Все чем они могут располагать в случаи нападения, это стрелковое оружие и легкая артиллерия. Кроме этого, при отступлении группа армии "Висла" потеряла все склады материального и технического снабжения. Все это дает нам неплохие шансы для достойной встречи врага.

— Ну, с этим добром у немцев проблем не будет, — вступил в разговор генерал армии Баграмян, — англичанам достались все склады вермахта в Голландии, Шлезвиге, Дании и Норвегии.

— Да, это так. Трофеи англичанам достались богатые. Однако не следует забывать тот факт, что для довооружения частей армии "Висла" англичанам будет необходимо определенное время для переброски в полевые лагеря боеприпасов и вооружения. Даже если они будут осуществлять это с территории Дании, времени у них будет очень мало. А если учитывать, что операции готовиться тайно и действовать открыто они не смогу, то оно ещё больше уменьшиться и к объявленному сроку они вряд ли успеют полностью вооружить своих пленных немцев.

— Товарищ Рокоссовский, прав. Временной фактор очень важен для англичан, и его необходимо учитывать. Значит, войска 2-го Белорусского смогут выдержать внезапный удар противника?

— Думаю, сможет товарищ Сталин — заверил Верховного комфронта.

— А учитываете ли вы тех немецких солдат, что сдались англичанам в Дании, Голландии и особенно в Норвегии. Это очень крупные силы и при всей силе вашего фронта с ними надо считаться.

— С любым врагом всегда надо считаться, товарищ Сталин, а особенно с немцами. Война нас крепко к этому приучила, но и переоценивать врага тоже не следует. После наступления мира англичанам будет крайне сложно открыто перебросить в Мекленбург немецкие соединения, не будучи пойманным, за руку. Ну, из Шлезвига и Дании ещё как-то можно объяснить, но вот из Голландии, а тем более из Норвегии это очень сложно, почти невозможно.

— Меня очень радует ваш боевой настрой, товарищ Рокоссовский, но на чем строиться ваша уверенность в победе? Ведь для наших солдат новые бои это тоже тяжелое испытание и в первую очередь чисто психологическое. Одержали победу, собрались вернуться к мирной жизни, а тут снова воюй, да к тому же с прежними союзниками. Это очень легко для политиков и очень трудно для простого солдата — сказал Сталин, остановившись за спиной маршала. По давней привычке, при обсуждении важных дел, Верховный Главнокомандующий ходил по кабинету, внимательно слушая своих гостей.

— Действительно, трудно воевать после недавно одержанной победы. Очень трудно, но наши советские люди поймут это, товарищ Сталин, я твердо убежден в этом. Что же касается немцев, то моя уверенность основана на том, что в этом случае придется наступать им, а не нам, и значит, у нас есть весомая фора. Конечно, в нашем распоряжении нет прочной обороны и в случаи нападения, все сведется к встречному бою. Однако сегодня у нас есть, чем достойно встретить нападение врага. Пусть фашисты только попробуют сунуться! Смею Вас заверить, они получат достойный отпор. Пойдут по шерсть, а вернуться стриженными.

Сдержанный смех сидевших за столом военачальников был ответом на слова Рокоссовского. Шутка пришлась как нельзя кстати.

— Все это хорошо, но нельзя исключать того, что с началом боевых действий, англичане отбросят всякую щепетильность и предоставят немцам полный карт-бланш. Тогда им не составит большого труда перебросить соединения из Дании и Норвегии. Думаю, не стоит предоставлять противнику такую возможность, и с началом боевых действий следует активизировать наши войска на севере Норвегии. Захватить Осло они, конечно, не смогут, но вот взять Нарвик и тем самым сковать норвежскую группировку им вполне по силам. —

Сталин остановился, на секунду задумался, а затем уверенно произнес: — Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что лучше маршала Говорова никто не справиться с этой задачей. Он единственный из всех кто большую часть войны провел в Прибалтике, и хорошо знает особенности этого региона. Есть, возражения?

Возражения не последовали, все были согласны с мнением генералиссимуса. При нынешнем положении дел, после ликвидации Курляндского котла, маршал Говоров оставался как бы, не у дел, и назначение его в далекую Лапландию устраивало всех военачальников.

Больше других это решение устраивало маршала Жукова. Он очень опасался, что Сталин может сместить его с командования 1-м Белорусским фронтом.

Подобные мысли были навеяны неприятным инцидентом, случившимся с маршалом во время праздничного обеда в Кремле после парада Победы. Тогда, захмелевший Жуков стал жаловаться Сталину на недооцененность его боевых заслуг в битве под Москвой. Верховный Главнокомандующий терпеливо выслушал речь "спасителя Отечества", а затем холодно напомнил маршалу о его просьбе разрешить оставить Москву ради спасения армий, на что получил жестокий отказ Ставки.

Пытаясь спасти лицо, Жуков стал апеллировать к авторитету Кутузова свершившего подобное деяние в 1812 году, чем ещё больше разозлил Сталина.

— Я хорошо помню, как вы спасали армии генералов Ефремова и Белова! — в сердцах произнес Сталин и, бросив бокал на стол, покинул зал под гробовое молчание.

С большим трудом маршалу Рокоссовскому, которого Верховный всегда выделял из общей плеяды полководцев, удалось уговорить генералиссимуса вернуться за стол и продолжить праздник.

С этого досадного момента прошло два дня. Жуков очень опасался возможной отставки с поста комфронта, однако этого не случилось, и маршал повеселел. Опытный кабинетный работник, он точно знал, что заменять его присутствующим на совещании генералом Баграмяном, Сталин не станет. У него были свои претензии к славному сыну армянского народа.

Определив судьбу Говорова, Верховный стал спрашивать мнение о немцах у маршалов Малиновского и Толбухина, а затем обратился к начальнику генштаба.

— Товарищ Антонов, как соотносятся мнения командующих фронтов с мнением Генерального штаба относительно боеспособности немецких частей плененных союзниками? Смогут ли наши армии выдержать их нападение, не имея оборонительных сооружений?

— Генеральный штаб полностью согласен с высказанной командующими оценкой, товарищ Сталин. Войска группы армий "Центр" и группы армий "Юг" после сокрушительных ударов наших войск полностью деморализованы. Мы оцениваем их боеспособность как весьма низкую.

Что касается оценок состояния войск группы армий "Висла", а также соединений дислоцированных в Дании, Голландии и Норвегии, то их боеготовность по нашим оценкам находиться чуть ниже среднего. Эти войска не участвовали в боевых действиях зимой и весной этого года и поэтому имеют относительно полные кадровые составы. Англичанам они сдались, не произведя ни одного выстрела, значит, боевых и санитарных потерь у них не было. Кроме этого солдаты этих группировок не подвергались разгромам наших войск и, следовательно, не испытываю чувство страха, в отличии других немецких войск.

— Значит, войскам товарища Рокоссовского будет противостоять серьезный противник, не только по численности, но и подготовке — констатировал Сталин, разглядывая разложенную на столе карту.

— Совершенно верно, товарищ Сталин. Противник у маршала Рокоссовского отнюдь не слабый, но и он имеет свои минусы. Во-первых, все 70 немецких дивизий разбросаны на большой протяженности и не собраны в один мощный кулак. Во-вторых, за исключения солдат "Вислы" они не имеют боевого опыта. Общий состав этих дивизий составляют призванные из запаса или необстрелянные юнцы.

Теперь относительно самого плана нападения. Анализируя предоставленные разведкой сведения, Генштаб составил общую картину британской операции "Клипер". Готовя свое нападение, англичане ориентировались на два фактора, главным их которых является внезапность. Ввиду отсутствия у нас развитой оборонительной системы, они надеются застать наши войска врасплох, разгромить и обратить в бегство, угрожая фланговым окружением.

Вторым фактором, на который британцы делают ставку, это то, что наши войска находящиеся в Германии не успели восстановить свои силы после взятия Берлина. Рассчитывая, что наши соединения обескровлены последними операциями, британцы надеются, что немцы смогут сломить их сопротивление.

— Наши потери считают, и радуются им! Союзнички! — возмущенно воскликнул Жуков, порождая гул недовольства среди остальных военачальников.

— Спокойно, товарищ Жуков. Злость вам ещё пригодиться в бою, — одернул маршала Верховный, — продолжайте, пожалуйста, товарищ Антонов.

— Оценивая возможную результативность английского плана, то Генштаб видит у него очень серьезный недостаток. Разрабатывая свою наступательную операцию, англичане полностью повторили ошибку немцев, постоянно считавших, что мы долго восполняем понесенные в боевых действиях потери и некоторый срок не способны к активным действиям. Подобный шаблон мышления основательно подводил немецкий Генштаб во время наших наступлений летом 44 и зимой 45 года.

Все это, в купе с отсутствием у противника фактора внезапности, позволяет Генеральному штабу оценить шансы операции "Клипера" на успех как весьма низкие — подытожил свое выступление Антонов.

— Значит, вы тоже придерживаетесь мнения, что наши войска смогут отразить нападение противника? — уточнил генералиссимус.

— Так, точно, товарищ Сталин. Предупрежден, значит вооружен.

— У меня тоже сложилось такое мнение товарищ Антонов. Тем более что они ничего нового, по своей сути, не изобрели. Примитивный плагиат немецких наступательных планов образца сорок первого года. Напал, ошеломил, взял в клещи и уничтожил. Все это мы уже проходили, и повторять эту горькую азбуку не будем.

Сталин отошел от карты и стал медленно прохаживаться вдоль стены украшенной портретами Суворова и Кутузова. Все ожидали, что он продолжит обсуждение военных планов, но Верховный заговорил совсем об ином.

— В истории мировых войн есть война под названием Вторая Балканская, случившаяся в начале этого века. Тогда, едва заключив мир с Турцией, бывшие союзники по антитурецкой коалиции Румыния, Сербия и Греция объявили войну Болгарии, получившей, по их мнению, слишком много территориальных приобретений. Нынешнее наше положение в какой-то мере можно сравнить с этой войной. Нам ещё до конца не ясны мотивы, которые двигают Черчиллем, но то, что он предал и растоптал идеалы нашего боевого союзничества с Западом это неоспоримый факт, существование которого приходиться признать.

— А нельзя ли избежать этого кровопролития, товарищ Сталин. Например, по дипломатическим каналам намекнуть англичанам, что нам известны их планы и тем самым, удержать их от непоправимого шага — неожиданно предложил Рокоссовский, чем вызвал горькую улыбку на лице генералиссимуса.

— Намекнуть, конечно, можно, товарищ Рокоссовский и даже нужно. Нам очень дороги жизни наших солдат, тем более, когда мир уже наступил и нужно как можно скорее восстанавливать то, что разрушил Гитлер и его сателлиты.

Однако боюсь, что дело зашло слишком далеко. Черчилль хитрый и опытный политик и по данным разведки, сумел втянуть в свои преступные планы не только представителей британского капитала, но и тех, кто находится по ту сторону океана. Образовалась опасная смычка власти и денег, представители которой, к огромному сожалению, понимают только один язык — язык силы. Только хороший удар сможет отрезвить их затуманенное наживой сознание и заставит отказаться от своих преступных намерений — произнес Сталин, коснулся своей трубкой погона Рокоссовского и, тягостно вздохнув, направился к креслу председательствующего.

Сидевшие за столом полководцы отчетливо видели, как прогибались его плечи под тяжестью нового, ужасного груза незримо легшего на плечи пожилого человека одетого в маршальский мундир. Но когда он повернулся к ним лицом, перед ними вновь был опытный и уверенный в своих силах вождь, под чьим мудрым руководством была одержана победа над заклятым врагом.

— Очень надеюсь на то, что все военные действия будут сведены к небольшому военному конфликту на линии, разделяющей наши и союзные войска — с нажимом произнес Сталин, настраивая своих полководцев на деловой лад после минорных рассуждений.

— Каким бы прекрасным дипломатом и оратором не был бы Черчилль, он вряд ли сможет убедить англичан в необходимости большой войны с нами. Небольшой конфликт он ещё как-то сможет объяснить простому народу, но вот обосновать начало новой полномасштабной войны у него вряд ли получиться, если только не представить нас в роли агрессоров. Поэтому нашим войскам разрешается отвечать удар на удар, сбивать любые самолеты атакующие расположение наших войск, но продвижение вглубь Германии запрещено.

Постарайтесь, как можно лучше довести это до сознания своих солдат и командиров. Я прекрасно понимаю, то негодование и ярость, которую будут испытывать наши солдаты от этого подлого и коварного нападения, но они должны удержать себя в руках и не поддаваться на провокации — Сталин строго посмотрел на военных, и те разом подобрались.

— Сейчас нам не нужно прорывать оборону и совершать стремительные рейды по тылам противника с целью его окружения. Наша нынешняя задача нанести по немецко-фашистскому охвостью мощный сокрушительный удар. Разгромить во встречном бою их в пух и прах, перемолоть их оставшуюся живую силу так, чтобы раз и навсегда отбить охоту воевать с нами. Чтобы у солдат и офицеров вермахта пропало всяческое желание быть пушечным мясом, какой бы не сильно соблазнял их идеей реванша.

Оттого как ваши армии выполнят боевую задачу, зависит сохранение мира, который достался нам с таким трудом, товарищи. Страна очень надеяться на вас, на ваших солдат и в первую очередь на вас Константин Константинович. Вам принимать главный удар врага, и вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы не только отразить его, но и не позволить англичанам получить выгоду с этой провокации.

Едва Сталин закончил говорить, как с места встал генерал Антонов.

— Товарищи, командующие фронтов. До начала наступления врага осталось несколько дней и за этот период необходимо успеть привести войска в состояние полной боевой готовности. Для этого вам следует немедленно отбыть в свои штабы фронта.

Генеральный штаб уже подготовил, все необходимы приказы и директивы по проведению операции "Заслон", которые будут вручены вам на аэродроме. Исходя из того, что наша разведка, возможно, вскрыла не все замыслы врага, и могут быть провокации на других участках фронтов, генштаб решил усилить их командными кадрами. С этой целью на участок югославского фронта направляется генерал армии Баграмян в ранге полномочного военного советника. Согласие на это назначение от югославских товарищей уже получено.

Прощаясь с отъезжающими военачальниками, Сталин находил для каждого теплое и емкое напутствие, стоя у двери и пожимая маршалам руки. Каждый из них заверял Верховного, что любой ценой выполнит полученный приказ Ставки, и в ответ слышал его негромкую просьбу беречь людей.

Вскоре кабинет опустел, и в нем остались только Сталин и Антонов. Генералиссимус заранее попросил его задержаться после окончания совещания.

Держа в руке так и не зажженную трубку, он подошел к картам Германии, и в который раз окинул их взглядом.

— Какая своеобразная ирония судьбы, товарищ Антонов. Операцию по взятию Берлина мы готовили целых два месяца, а для его обороны в нашем распоряжении всего лишь недели. Как это мало.

— Сейчас не сорок первый год, товарищ Сталин. Если бы мы имели тогда такое вооружение и такие кадры, какими располагаем теперь, немцы никогда бы не продвинулись дальше наших западных границ. Наши войска выдержат удар немцев и разгромят их — заверил генерал Сталина.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, товарищ Антонов. Не хочу прежде времени поднимать тревогу но, скорее всего простым военным конфликтом с немцами дело не ограничится. По поступающим этой ночью из Англии сообщениям, Черчилль намерен идти ва-банк, и военного столкновения с Англией нам избежать не удастся. Вчера Черчилль освободил Монтгомери от должности командующего британскими войсками в Германии и на его место назначил фельдмаршала Александера.

— Это действительно очень важный момент, товарищ Сталин. Замена всегда имеющего свое мнение Монтгомери на уступчивого воле Черчилля Александера, говорит в пользу войны, а не мира. Маршалу Рокоссовскому будет трудно противостоять напору врага, если немцы и англичане объединят свои силы. В состав группы армий под командованием Монтгомери входит 1-я канадская армия генерала Крерара и 2-я армия генерал Демпси — всего четырнадцать дивизии, плюс семь бронедивизионов. Вместе с немцами находящимися в Шлезвиге и Дании это весьма внушительная сила. Для успешного противостояния им войска маршала Рокоссовского следует усилить соединениями 3-го Белорусского фронта.

— И тем самым перевести оборонительную операцию в наступательную операцию. Я вас правильно понял товарищ Антонов?

— Совершенно верно, товарищ Сталин — подтвердил генерал. Встав из-за стола, он подошел к карте Германии и, взяв указку, стал уверенно водить ней.

— Работая над планом операции "Заслон" Генеральный штаб не исключал возможность подобного развития событий и разработал ряд предложений. В случаи если, англичане все же рискнут принять участие в открытом противостоянии с Красной армии, генштаб предлагает провести Эльбинскую наступательную операцию, суть которой заключается в следующем.

Сразу после отражения нападения противника, предполагается нанести силами танковых соединений войск 2-го Белорусского фронта мощный контрудар и после быстрого разгрома войск противника совершить бросок в направлении Гамбурга — рука генерала сделала короткое движение по карте.

— Вместе с танкистами в наступление перейдет группа генерала Осликовского, усиленная подвижными частями 3-го Белорусского фронта. Прикрывая правый фланг танковых соединений, она поведет наступление на балтийские порты: Висмар, Любек с выходом на Киль и кильский канал, являющийся конечной целью наступления. Левый фланг танкового клина Рокоссовского будут прикрывать соединения маршала Жукова. Им будет поставлена задача, активно помогать северному соседу, но без права перехода Эльбы. Таким образом, мы изолируем англо-немецкие войска в Дании и Норвегии наподобие "курляндского котла" от остальных английских сил находящихся в Голландии и Саксонии.

Закончив пояснения, Антонов оставил в покое карту Германии и неторопливо перешел к другой карте.

— Одновременно с наступлением в Шлезвиге, будут более широко и активно задействованы войска маршала Говорова. Если в плане "Заслон" порт Нарвик обозначен как возможная цель действий войск маршала Говорова, то при наступлении Рокоссовского Нарвик будет являться его главной задачей. Учитывая, сложные местные условия и ограниченность во времени, для выполнения поставленной задачи, Генштаб рекомендует войскам маршала Говорова действовать напрямик, через территорию Финляндии. Вместо продвижения вдоль кромки морского побережья, когда каждую сопку придется брать с боем, следует выйти по тундре к Тромсе, а оттуда к Нарвику — генерал уверенно провел черту по финской территории.

— Этот порт имеет для англичан важное стратегическое значение, поскольку через него к ним идет транзит шведской железной руды. В случаи возникновения угрозы захвата Нарвика, Лондон будет вынужден направить против Говорова дополнительные силы, чем ослабит свою группировку в северной Германии. Что касается остальных участков противостояние наших войск с войсками союзников, для недопущения разрастания конфликта, рекомендуется вести активную оборону, без перехода линии разделения.

— Вижу, что вы очень обстоятельно продумали этот вопрос, товарищ Антонов. Будем надеяться, что падение Гамбурга и расчленения английской армии охладят горячие головы в Лондоне, но что будет, если в конфликт будут втянуты американцы? Что намерен предпринять Генштаб в этом случаи? Переход от активной обороны к наступлению в центральной Германии? Где следует нанести главный удар? В направлении Рура, а в Баварии и Адриатике провести отвлекающие удары?

— У англичан и американцев имеется весьма уязвимое место — это морские порты. Достаточно прервать их связь с метрополией, и экспедиционные войска обречены на уничтожение. Генштаб предлагает в случаи расширения вооруженного конфликта и вовлечение в него частей американской армии продолжить наносить танковые удары вдоль побережья Северного моря. Сначала по направлению на Бремен и в случаи необходимости на Роттердам, к дельте Рейна.

В задачу войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта будет входить нанесение вспомогательных ударов для прикрытия флангов маршала Рокоссовского и создание угроз окружения армий Эйзенхауэра. Оказавшись перед угрозой окружения, американцы будут вынуждены отвести свои войска за Рейн, который, по мнению генштаба, станет новой разграничительной линией между нами и союзниками. Войска 4-го украинского фронта в виду полного исчерпания своих задач предполагается передать 2-у и 3-у Украинскому фронту. Их задача будет заключаться в недопущения переброски на север Германии противостоящих им сил союзников, путем сковывания их активными действиями.

— Бывших союзников — поправил Антонова Сталин. — Если нанесение главного удара по господам бывшим союзникам ляжет полностью на плечи маршала Рокоссовского, думаю, будет правильнее передать в его распоряжение бронетанковые соединения не только 3-го Белорусского, но и Прибалтийского фронта. И отдать этот приказ следует немедленно.

— Будет сделано товарищ Сталин, — генерал на секунду замолчал и затем предложил. — Учитывая, что в ожидаемом конфликте главное направление будет в полосе 2-го Белорусского фронта, возможно, стоить заменить маршала Рокоссовского, на посту комфронта маршалом Жуковым?

Услышав предложение Антонова, Верховный неторопливо прошелся по кабинету, остановившись у портрета Суворова и произнес.

— Не думаю, что это правильное решение товарищ Антонов. Мы и так уже сильно обидели Константина Константиновича, когда из-за происков Хрущева в сентябре сорок третьего не позволили освободить Киев, а в ноябре сорок четвертого, руководствуясь исключительно политическими мотивами, заменили его маршалом Жуковым на посту командующего 1-го Белорусского фронтом. Мне кажется, что не стоит мешать, нашему советскому Багратиону стать Суворовым.

Глава IV. Начало "Невероятного".

Тиха и прекрасна была июльская ночь вблизи городка Людвигслуста, что расположился на берегу речушки Эльде на севере Германии. Не пылили проселочные дороги, не дрожали от ветра листья придорожных кустов. Темный величественный лес, погруженный в глубокий сон, был полон, свежей прохладой. Легкий белый туман, стелившийся над поверхностью сонных речных вод, обещал пригожий солнечный день, в котором хорошо работать и приятно отдыхать, с кружкой свежесваренного пива.

Все было прекрасно, но эту мирную пастораль безжалостно разрушили громкие людские голоса, внезапно возникшие буквально из небытия. Подобные лаю охотничьих псов и реву боевой трубы, они возвещали застывшим под сенью деревьев безликим солдатским шеренгам.

Вот уже два дня, они безвылазно сидели в густом ельнике Шверинского леса, оживая только по ночам, когда с запада, к ним тайком подходили новые соединения. Солдатам было запрещено разводить костры, ходить по лесу и громко разговаривать. Любой лязг оружия, звон солдатского котелка, вызывал грозное нарекание командиров.

Так продолжалось до ночи со 2 на 3 июля, когда поднятым по тревоге солдатам, при свете походных фонарей было зачитано громкое воззвание к германскому народу его нового фюрера.

— Солдаты великой Германии! Солдаты Восточного фронта! К вам обращается рейхспрезидент Германии, гросс-адмирал Карл Дениц. Несмотря на то, что армии большевиков заняли Берлин и оккупировали восточные земли рейха, а англичане и американцы стоят на Эльбе и в Баварии, германское государство продолжает свое существование. Оно существует, хотя наши доблестные войска были вынуждены сложить оружие и подписать унизительный акт о полной капитуляции.

Существует, несмотря на то что, многие из её граждан, не выдержав ниспосланных нам Судьбой тяжелых испытаний, поспешили принять сторону врага, трусливо отказавшись от наших национальных ценностей и идей. Государственные институты Германии продолжают свою деятельность и мое обращение к вам наглядное тому подтверждение.

Да, наше Отечество живо! Но оно как никогда за всю свою тысячелетнюю историю нуждается в защите от орд русских дикарей, что захватили наши дома, грабят мирных людей, насилуют беззащитных женщин, убивают немощных стариков и детей. Нашей стране, нашему народу, нашему государству угрожает опасность стать большевицким протекторатом и дело каждого патриота защитить фатерлянд от этой ужасной участи.

Я знаю, как сильно потрясло вас известие о мученической смерти рейхсканцлера Адольфа Гитлера, что до самой последней минуты боролся с нашим заклятым врагом, большевиками. После акта капитуляции у многих из вас опустились руки, но испытание, которому подвергла нас Судьба уже позади. Сегодня я могу, открыто сказать вам то, что ещё вчера являлось строгой государственной тайной, и было известно лишь узкому кругу лиц.

Благодаря божественному Проведению мы обрели новых союзников в лице английских и американских войск, вместе с которыми мы начинаем объединенный поход против большевистских орд. Вместе с ними мы изгоним из нашей страны эту азиатскую заразу, очистим наши дома от поселившейся в них скверны, освободим от грязных рук захватчиков наших жен и дочерей, спасем жизни наших стариков и детей.

Обрадованные нашей капитуляцией и уверовав в свою мнимую победу, русские дикари недооценили нашу природную хитрость и прозорливость, стойкость германской нации и несгибаемость тевтонского духа. Именно благодаря этим нашим национальным качествам, мы сможем одержать вверх над врагом который, утратив бдительность, предался беспробудному пьянству, грабежу и насилию. Нанеся внезапный удар, мы сполна оплатим нашим врагам каждую слезинку и каждую каплю крови, что были пролиты нашими отцами, матерями, женами и детьми под их игом.

В сорок первом году мы были в шаге от того, чтобы раз и навсегда разгромить большевиков и полностью стереть Россию с лица земли. Тогда Проведение отвернулось от нас, но теперь все будет по-другому. Сегодня, русские серьезно оторвался от своих природных баз и национальных тылов. Занявшие Германию войска это последнее, что есть в распоряжении Сталина. Полностью истратив свои людские резервы, Россия стала колоссом на глиняных ногах. Достаточно нанести один мощный удар, перерезать их тонкую нить снабжения и враг будет окружен и полностью уничтожен. Мы освободим от врага нашу столицу, отбросим за Одер и выйдем к границам генерал-губернаторства.

Вместе с нами, в новый крестовый поход на Восток, выступят американцы и англичане. Они разгромят и изгонят русские войска из Австрии, Богемии и Моравии. Получив сокрушительный удар объединенных сил Европы и Америки, лишившись своих последних войск, Сталин будет вынужден просить мира у западной цивилизации.

Солдаты Германии, только от вашей решительности и мужества зависит судьба фатерланда, ваших родных и близких. Спасите их от большевицкого рабства и азиатской дикости, избавьте от кровавой тирании и русского кнута. Принесите долгожданный мир и спокойствие на землю Германии. Да поможет нам Бог!

Рейхспрезидент Германии Карл Дениц.

Обращение нового правителя Германии к войскам было изготовлено в одной из типографий Фленсбурга с разрешения британских оккупационных властей. Отпечатанное на серой невзрачной бумаге, оно разительно отличалось от прежних имперских обращений фюрера, что зачитывались войскам перед началом очередной военной кампании.

Рожденные на свет в имперской типографии министерства пропаганды Берлина, они имели благородный белый цвет, приятную плотность и соблазнительно пахнули свежей типографской краской. Такие воззвания было приятно брать в руки и звенящим от торжественного момента голосом, объявлять волю верховного вождя германской нации своим солдатам.

Послание рейхсканцлера Гитлера зачитывали перед строем одетые в парадные мундиры, обильно увешанные крестами и медалями генералы, оберсты и на самый худой конец оберстлейтенанты, за плечами которых была мировая война.

Отточенными за долгие года службы командирскими голосами, громко и зычно призывали они подросшее поколение Германии совершить военный подвиг во славу горячо любимого фюрера и фатерланда. Быстро и решительно изменить историю страны. Смыть с её скрижалей "позор Версаля", могучим плечом, раз и навсегда расширить границу жизненного пространства немецкого народа, на западе, на востоке, на севере и на юге.

Привыкшие с детства повиноваться полученному свыше приказу, молодые немцы послушно шли в поход туда, куда им было указанно, и почти всегда одерживали победу. Твердой поступью своих могучих колонн они вернули в состав Германии отторгнутую у неё ранее Рейнскую область и Мемель. Под громкий треск боевых барабанов, без единого выстрела пала Австрия, Богемия, Моравия и Чехия. Неудержимый натиск солдат вермахта заставил капитулировать Данию, Норвегию, Польшу, Бельгию, Голландию, Францию, Грецию и Югославию.

Слава одержанных Германией побед заставила финнов, венгров, румынов, болгар, словаков, итальянцев, испанцев и далеких японцев, просить для себя статуса союзников рейха. Перед видом боевых знамен империи, в смертельном страхе трепетала Англия вместе со своими многочисленными колониальными сателлитами, разбросанными по всему земному шару. Соединенные Штаты Америки с настороженностью и опаской следили за действиями немецкого фюрера, желая видеть в нем скорее союзника, чем противника. Германия была в шаге от мирового господства, пока летом сорок первого года фюрер не совершил трагическую ошибку, двинув свои армии на Россию.

Теперь, воззвание главы государства солдатам, по ротам и батальонам зачитывали майоры и капитаны. В мятой полевой форме, без парадных перчаток, с потускневшими от грязи наградами, они являлись жалкой тенью былого величия германской империи.

В их голосах уже не было былой прежних ноток бравурной уверенности в скорой победе. В них была отчетливо слышна неприкрытая усталость от войны, злость обреченного на исполнение своего долга военного человека, но не это было главным. Наследник фюрера призывал немецких солдат к реваншу, и эта мысль находила горячий отклик и понимание в их сердцах и душах.

Нет ничего соблазнительнее и заманчивее для проигравшегося в пух и прах человека, чем надежда быстрого реванша. Возможность сейчас и немедленно переделать, переиграть, доказать всему миру свою правоту, многие тысячи лет сводило с ума не одну светлую голову. Да и как было не поверить словам гросс-адмирала о шансе на реванш, если за спинами читавших обращение офицеров маячили британские и американские военные.

Стоя в стороне, по-хозяйски расставив ноги и заложив руки за ремень, они цепким взглядом наблюдали за поведением своих новых союзников. Их сытые и довольные жизнью лица, вызывали у немецких солдат отнюдь не дружеские мысли, но они умели держать себя в руках. Сжимая в руках вновь обретенное оружие, прагматичные тевтоны горели желанием разобраться сначала со своими главными обидчиками и лишь, затем приступить к выяснению отношения с вечно жующими жвачку англосаксами.

В одной из дивизий которой предстояло идти в бой на севере Германии, находился фельдмаршал Шернер. Готовясь к проведению операции "Клипер" британский премьер-министр лично утвердил кандидатуру командующего северной группировкой немецких войск. На его суд были предложены такие маститые немецкие полководцы как Манштейн, Гудериан и Гальдер, но Черчилль остановил свой выбор на последнем фельдмаршале Гитлера.

Его выбор совсем не был обусловлен личной симпатией или антипатией к тому или иному кандидату, хотя не любивший Манштейна фельдмаршал Александер внес свою скромную лепту в выбор премьера. Причина, побудившая Черчилля выбрать Шернера, была банальна и прозаична.

На данный момент ему не были нужны умные стратеги и прозорливые тактики. Требовался простой, педантичный исполнитель и Шернер отлично подходил на эту роль. К тому же его выдачи добивались русские, а это, по мнению Черчилля, было отличным стимулом для его верной службы интересам Британии.

— Тот, кто знает, что над его головой весит русская петля, готовая в любой момент сомкнуться на его шее служит проворнее и ретивее — изрек Черчилль, делая свой выбор.

На первый взгляд, носивший очки Шернер был больше всего похож на простого школьного учителя, на которого по какому-то недоразумению надели генеральскую форму, чем на мудреного опытом военачальника. Однако это было не более чем обман зрения. В германской армии, Фердинанд Шернер был единственным человеком, который дослужился до звания фельдмаршала, начав свой путь к вершине власти с рядового.

Как правило, лучше всякий характеристик и рекомендаций духовную сущность военачальника отражает прозвище, которым награждают его подчиненные. "Задница", "пожарник", "папаша Гейнц" немецкие солдаты едко, но метко подмечали главные черты характеров своих командиров. За стремление безупречно выполнить приказ верховного командования и суровую беспощадность к провинившимся в его исполнении, Шернер получил от солдат прозвище "фельджандарм".

Но если эти качества генерала сильно претили его подчиненным, то именно за них, Гитлер высоко ценил Шернера, выделяя из общей плеяды своих военачальников. Верный и исполнительный Шернер, был для фюрера прекрасным образцом нового солдата рейха в противовес вечно недовольным его планам и действиям прусским военным аристократам. Обычно прижимистый в награждении генералов, Гитлер щедро награждал Шернера за каждую одержанную им на фронте победу или достигнутый успех.

Отправляясь под Висмар, для поднятия боевого духа солдат, Шернер надел все свои боевые ордена, среди которых особо выделялся Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями. Это была одна из самых высших наград германской империи. За всю войну только знаменитый асс Ганс-Ульрих Рудель получил её из рук Гитлера и теперь, в канун наступления, гросс-адмирал Дениц решил расширить список обладателей этой наградой.

Официальная формулировка награждения звучала как исполнение посмертной воли фюрера, который своей последней волей назначил Шернера военным министром в новом правительстве. Эту жульническую идею, гросс-адмиралу Деницу подсказал помощник Геббельса доктор Науман, сумевший чудом пробраться на север из захваченной русскими имперской канцелярии.

Предложение Наумана пришлась гросс-адмиралу по вкусу и недолго думая, он добавил к мечам и бриллиантам Рыцарского креста Шернера ещё и золотые листья. К чему мелочиться, если тот же Науман "явил" Деницу ещё одну посмертную волю фюрера, о произведении его в звание рейхсмаршала, которое перед своей кончиной Гитлер отобрал у опозорившего себя предательством Германа Геринга.

Третьим, кого с подачи доктора Наумана облагодетельствовал после своей смерти фюрер, был генерал Венк, назначенный командиром группы "Центр". Его утверждение на этот пост не заняло у британского премьера много времени, ибо для этого были свои причины. Самый молодой генерал вермахта, сумел овеять себя боевой славой в самые последние часы гибнущего рейха.

Двигаясь по приказу Гитлера от берегов Эльбы на деблокирование Берлина, Венк попал под сильный фланговый удар советских войск. Над его 12-й армией нависла угроза окружения и пленения. Многие немецкие генералы, оказавшись в подобной ситуации в апреле 1945 года, бросили свои части и на самолетах бежали на запад, однако генерал Венк был не из их числа. Он не только не оставил своих солдат, но и оказал крайне важную помощь рвущейся из Хальбского котла армии генерала Буссе.

Испытывая огромное давление со стороны артиллерии противника, Венк дождался прихода остатков 9-й армии. Вобрав их в себя вместе с огромным количеством мирных беженцев, он направился к спасительным берегам Эльбы, чтобы сдаться американским войскам.

Каждый день, каждый час отступления армии Венка сопровождался потерями от огня русских танков и самолетов, непрерывно атакующих немцев. Кульминацией этой эпопеи стала переправа через Эльбу под ураганным артиллерийским огнем противника.

Желая, во что бы то ни стало заставить генерала Венка капитулировать, русские стремились задержать немцев на переправе до подхода своих танков и пехоты. Снарядов не жалели, но Венк все же сумел переправить через реку основную часть своих войск и беженцев, после чего сдался в плен американцам.

Переправа через Эльбу под оглушительный грохот артиллерийской канонады огромной массы людей, произвела на янки сильное впечатление. Не познав страшных ужасов войны и не успев очерстветь сердцем, при виде ужаса на лицах, бежавших от войны людей, их слез благодарности за позволение сдаться в плен, американцы выказали немцам свое участие. И когда советская сторона потребовала передать ей генерала Венка и его солдат, янки ответили категорическим отказом, объявив немцев гражданскими лицами не подлежащих выдаче.

Спасенные от русского плена солдаты и офицеры буквально боготворили генерала Венка, и доктор Науман не преминул этим воспользоваться. Выполняя "волю" покойного фюрера Дениц произвел Венка в генерал-полковники к огромной радости его солдат. Лично от себя, за мужество и храбрость в борьбе с врагами Германии, рейхспрезидент добавил Рыцарскому кресту генерал дубовые листья.

При создании под Лейпцигом второго ударного кулака против русских, на начальном этапе, британцы испытали определенные трудности. Как бы благосклонно не относились американцы к Венку, но они не позволили генералу действовать на своей территории, даже под присмотром британских союзников. Казалось, что создание группы "Центр" зашло в тупик, но тут в дело включились заокеанские партнеры Черчилля.

К командующему 3-й американской армии генералу Омару Брэдли, обратились два скромных джентльмена с рекомендательным письмом от одного из членов объединенных штабов американских войск в Европе. В простой и непринужденной беседе, джентльмены в общих чертах рассказали генералу о целях и задачах операции "Клипер". Гости не вдавались в подробности, но для Брэдли вполне хватило, чтобы понять, что дело идет о новой войне.

Полностью лишенный дипломатического политеса, генерал высказал все, что он обо всем этом думает, но его голос остался не услышанным. Сочувственно покивав головой по поводу опасения Брэдли, гости любезно пояснили генералу, что вопрос о новой войне с русскими уже решен на самом верху. В доказательство своих слов они организовали звонок в Вашингтон, хорошо ему знакомому человеку, занимавшему видный пост в администрации президента.

Голос в трубке горячо заверил Брэдли, что всё, о чем говорят ему вежливые визитеры, делается исключительно на благо Америки и её национальных интересов. Также, собеседник пояснил, что в виду исключительной секретности предстоящей операции по оттеснению русских за Одер, Брэдли категорически запрещено обсуждать этот вопрос с кем-либо из военных, включая самого генерала Эйзенхауэра.

Когда же озадаченный генерал попросил письменных подтверждений полученного им запрета, то получил твердое заверение, что они будут высланы ему в самое ближайшее время. Слова старого знакомого не оказались пустыми разговорами. Ровно через двое суток, специально прилетевший из Вашингтона курьер, передал лично в руки командующему 3-й армией пакет с документом за подписью советника президента по военным вопросам.

За все время своей службы, получать бумаги из президентской канцелярии посредством правительственного курьера генералу Брэдли ещё не приходилось. Этот факт полностью развеял все его сомнения, и генерал Венк получил зеленый свет на формирование своей новой армии.

Что касается самого президента Трумэна, то вежливые джентльмены решили оставить общение с ним на потом. И дело было совсем не в том, что они совсем не уважали американского президента, который по своей сути был их ставленником. Джентльмены справедливо полагали, что если дела у англичан пойдут так, как и планировалось, им будет гораздо легче и проще говорить с главой Белого дома. Зная тайную слабость Гарри к лаврам победителя, они справедливо полагали, что новый венок триумфатора быстро заставит его сменить гнев обойденного человека на милость к победителям.

В случае же возникновения у Черчилля серьезных затруднений с реализацией его планов, у вежливых людей были припасены другие аргументы для разговора с американским лидером. Они были весьма солидны и вполне убедительны для того, чтобы заставить господина президента прислушаться к мнению собеседников и сделать всё так, как его попросят.

Никто из джентльменов не сомневался, что предъявленный ими к оплате "вексель" будет погашен по первому их требованию, но согласно неписаным правилам теневой игры, подобным "векселем" можно было воспользоваться лишь однажды. Конечно, в запасе у джентльменов были и другие неоплаченные "векселя" Гарри Трумэна, но как всякий рачительный хозяин они предпочитали не разбрасываться ими. Ведь политическая карьера их протеже только началась, и кто может знать, что будет дальше.

Так, вопреки всем заверениям о мире и дружбе с Советским Союзом, его бывшие союзники создали две сильные оперативные группировки, главная из которых была нацелена на войска маршала Рокоссовского. После встречи со Сталиным, он немедленно вылетел в Берлин, а затем в Транзе, где находился штаб 2-го Белорусского фронта.

Все-то время, что имелось в распоряжение маршала до часа Х, было потрачено для приготовления войск к отражению нападения врага. С соблюдением всех строжайших мер предосторожностей была проведена передислокация частей и соединений. Наиболее вероятные направления наступления немцев были усилены танками и артиллерией, авиация была рассосредоточена на запасных полевых аэродромах.

С целью предотвращения утечки информации, при помощи пограничных нарядов и секретов была полностью перекрыта буферная зона, разделяющая советские и британские войска. Визиты британских офицеров были резко ограничены, а если английскому гостю было невозможно отказать, то за все время своего визита он находился под пристальным наблюдением представителей СМЕРШ.

В кратчайший период были проведены мероприятия по дезинформации противника. Против него действовали люди, имевшие большой опыт разведывательной работы, которая в свое время обеспечила успех в разгроме немцев в Белоруссии, Прибалтике и Восточной Пруссии. Было сделано все, чтобы британцы расценили передвижение воинских частей на севере Германии, как подготовку к их переброске на Дальний Восток.

Общий объем проделанной работы был огромный. Штабные работники работали на износ, полностью позабыв про отдых и сон. Константин Константинович прекрасно видел это, но память о горьких уроках июня сорок первого года не давала ему успокаиваться. За день, он по несколько раз перебирал все слабые стороны построения своей обороны, находил весомые аргументы в её защиту и по прошествию времени, вновь подвергал их сомнению.

В самый последний вечер, когда уже было поздно, что делать и оставалось лишь только ждать вестей с передовой, маршал собрал штаб фронта в своем особняке на окраине Транзе.

— Значит по-прежнему считаете район Виттенберге наиболее вероятным местом нанесения главного удара? — спросил Рокоссовский начальника штаба фронта генерала Боголюбова, недавно вернувшегося из инспекционной поездки по войскам. С целью соблюдения конспирации, генерал-лейтенант ездил без эскорта, на одном "виллисе", в кожаной куртке без знаков различия.

— Так точно, товарищ маршал — подтвердил генерал. — Именно в районе Виттенберге имеется единственный неповрежденный автомобильный мост через Эльбу, по которому Шернеру будет удобно нанести удар по нашим войскам в направлении на Штеттин. В этом случаи он избегает затяжных боев в районе системы озер Мюриц и, выйдя на оперативный простор, создает угрозу охвата Берлина с севера и отсечения от основных сил фронта наши войска в районе Ростока.

— Не стоит думать, что противник будет наступать там, где ему будет удобно. В сентябре сорок первого мы были убеждены, что фон Бок будет наступать на Москву по удобной смоленской дороге и жестоко за это поплатились — не согласился с Боголюбовым маршал.

— Выбирая направление Виттенберге, штаб фронта руководствовался не столько удобством наступления, сколько его выгодностью и целесообразностью. Посудите сами, Константин Константинович. Из района Висмара удобно начинать наступление только с целью установления контроля над побережьем. Район Шверина неудобен своими мекленбургскими озерами. Наступать здесь теми силами, что имеются у Шернера смерти подобно. По этой же причине мы исключили район между Вербен и Вильснок. Там нет уцелевших мостов и кроме Эльбы, противнику придется форсировать реку Хафель, что займет у него много времени.

— А направление Людвигслуста?

— Это направление определено нами как второстепенное. Штаб фронта считает, что Шернер попытается максимально использовать фактор внезапности нападения и продвинуться как можно быстрее и дальше. Хотя в районе Людвигслуста у немцев есть удобный плацдарм на реке Варнов, но наступление с него только удлинит его плечо и значит, увеличит риск получения нашего контрудара.

— Что скажите вы, Алексей Гаврилович? — спросил Рокоссовский начальника оперативного отдела штаба фронта полковника Поливанова.

— Я полностью разделяю прозвучавшее здесь мнение. Виттенберге во всех отношения самый выгодный и удобный вариант для наступления немцев, Константин Константинович. В поддержку аргументов приведенных Александром Николаевичем, могу добавить последние данные от нашей разведки. За последние сутки вблизи моста через Эльбу, замечена повышенная активность английских военных, что пусть косвенно, но все же указывает на виттенбергский вариант.

— Английских или немецких военных? — переспросил Рокоссовский.

— Исключительно английских, товарищ маршал. Если нападение произойдет, то немцы, скорее всего, подойдут к мосту под покровом ночи. Будь я на месте Александера, то поступил бы именно так.

— Я бы тоже так поступил, но не исключен вариант нанесения немцами одномоментного удара по двум направлениям. Если англичане выложились по полной программе в оснащении своих новых союзников, то у Шернера должно хватит сил для реализации этого варианта.

— Даже, если англичане усилят дивизии Шернера своими танками и самолетами, у него не хватит сил для нанесения двух полноценных главных ударов. Один из них обязательно будет второстепенным, отвлекающим ударом — уверенно заявил Рокоссовскому Поливанов.

— Что с частями передового прикрытия, заняли указанные им рубежи обороны?

— Так, точно, товарищ маршал — ответил Боголюбов, мельком взглянув на небольшие настенные часы. — Час назад соединения 49-й армии генерала Гришина и кавкорпуса генерала Осликовского закончили развертывание и готовы к отражению нападения врага. Благодаря усилению нашего фронта артиллерией и противотанковыми соединениями из состава 61-й армии, в тылу наших войск создан оперативный резерв. В случае необходимости, мы сможем оказать помощь как людвигслустскому заслону, так и защитникам переправы через Эльбу.

— Что авиация?

— Летчики доложили о рассосредоточении машин по запасным аэродромам. Объявлена готовность номер один, взлет по сигналу постов ВНОС.

— Значит, для встречи нежданных гостей все готово. Осталось лишь проверить правильность наших с вами расчетов — усмехнулся маршал. — Ну, что же, ждать осталось недолго.

Ждать действительно пришлось недолго. Обращение Деница к войскам было зачитано в 2.30 по берлинскому времени, и ровно через сорок пять минут под Лейпцигом и Виттенберге загрохотали пушки, большей частью британские. Желая основательнее разжечь пламя военного конфликта, англичане не поскупились бросить свою охапку сухих поленьев в костер реваншизма.

Не имея точных целей, немцы вели огонь исключительно по площадям. Как в лучшие времена блицкрига, германские артиллеристы основательно обрабатывали места дислокации советских войск, любезно отмеченные на их картах британскими офицерами.

Сорок минут над мирно спящей землей стояла оглушительная канонада. Сорок минут один за другим возникали ужасные всполохи разрывов, несшие всему живому вокруг разрушение и смерть. И как только раскаленные жерла орудий умолкли, под громкие крики офицеров, в бой двинулись серые цепи немецких солдат.

Вопреки ожиданиям генерала Боголюбова, свой главный удара фельдмаршал Шернер решил нанести в районе Людвигслуста. Посчитав захват переправы через Эльбу довольно рискованным мероприятием, он отдал предпочтение небольшому плацдарму за рекой Варнов.

Именно сюда, в ночь перед наступлением был переброшен главный козырь немцев, бронетанковый отряд полковника Винца. В него входили танки, самоходки и штурмовые орудия, общим числом пятьдесят две боевых единиц. Большего количества бронетехники, для нужд новой Германии из числа своих боевых трофеев англичанам собрать не удалось.

Наскоро отремонтированные и заправленные натружено урча своими моторами, построившись привычным ромбом, бронированные ландскнехты Черчилля начали новый поход на восток. Вместе с пехотой они без особых затруднений достигли места расположения русских войск, и здесь их ждал неприятный сюрприз.

В тех городках и деревнях, где ещё вчера вечером находились советские солдаты, стояли грузовые машины, мотоциклы и орудия никого не было. Сотни мин и снарядов, выпущенных немцами по противнику, не нанесли ему никакого ущерба, безрезультатно перепахав вдоль и поперек совершенно пустые площади.

Обнаружив исчезновение противника в городке Ханзен, полковник Винц остановил свои танки. Все факты указывали, что русские каким-то образом узнали о готовящемся ударе и под прикрытием утреннего тумана отошли на восток. Если бы полковник лично сам мог принимать решения, то он бы не сдвинулся ни на шаг без проведения разведки местности, однако высокое командование имело совершенно противоположное мнение. Несмотря на все доводы и аргументы, приведенные Винцем во время доклада, ставка категорически требовала продолжения наступления.

Первое присутствие противника, обнаружилось через полтора-два километра от предполагаемого места его расположения. Пока Винц препирался со штабом, пехотные цепи ушли вперед и неожиданно наткнулись на хорошо замаскированные пулеметные гнезда противника.

Грамотно расположенные в условиях пересеченной местности, они легко остановили продвижение немецких солдат. Метким фланговым огнем, русские пулеметчики уничтожали любого, кто пытался перебежками выйти на дистанцию броска гранаты. Темные каски храбрецов одна за другой утыкались в яркую зеленую траву, так и не дойдя до нужного рубежа.

Попытку своих солдат продвинуться вперед поддержало несколько бронемашин. Их пулеметные расчеты попытались огнем своих крупнокалиберных пулеметов уничтожить огневые точки русских, но из этой затеи ничего не получилось. Едва только бронемашины вступили в бой, как со стороны противника гулко и противно затукали противотанковые ружья. Их бронебойные пули для нынешних танков вермахта были подобны укусу комара, но вот для бронемашин они представляли смертельную угрозу.

Уже после второго-третьего выстрела детища немецкой танковой мысли либо вспыхивали яркими факелами, либо останавливались и экипаж обреченной машиной, становился жертвой русского снайпера. Надежно укрывшись среди кустов и деревьев, хрупкая миловидная девушка уверенно сократила число спасшихся танкистов, а также офицеров, время от времени пытавшихся поднять в атаку своих солдат.

Так, уткнувшись носом в землю и яростно огрызаясь одиночными выстрелами и очередями, немцы ждали приход танков полковника Винца. Их появление на месте боя должно было самым кардинальным образом изменить ход сражения в пользу немцев.

Противостоять мощным калибрам танков русские пулеметчики естественно были не в силах, но у них имелся ещё один тайный козырь. Бронированные громады немцев только приближались к уныло лежавшим на земле цепям пехоты, когда под правой гусеницей идущего головным "тигра" что-то гулко рвануло. Тугое пламя рыжего огня как гнилую нитку порвало в клочья танковые траки, и машина встала, немного развернувшись боком.

Больше, потерь и разрушений "тигр" от взрыва не понес, но был, полностью вычеркнут из сражения. Когда танкисты попытались повернуть башню и открыть огонь по русскому заслону, в недрах танка что-то предательски хрустнуло, и башня встала. Могучий ствол "тигра" безвольно застыл, не имея возможности вести огонь в нужном направлении.

Сразу вслед за "тигром", на мине подорвалась самоходка пытавшаяся обойти поврежденный танк. Ей повезло гораздо меньше в отличие от своего бронированного собрата. Из поврежденной взрывом кормы штурмгешютц вперемешку с языками пламени повалил темный удушающий дым.

Спасая свои жизни, экипаж попытался покинуть машину, но это ему не удалось. Едва только башенные люки танка распахнулись, как по ним ударили из пулеметов. Один из танкистов успел выскочить из объятой огнем башни и уже намеривался спрыгнуть на землю, но тугая свинцовая очередь буквально смела его с брони.

Так же судьба постигла и высунувшегося из люка второго танкиста. Получив пулю в грудь, он безвольной куклой повис на башне, перекрыв единственный путь спасения остальным членам экипажа.

Обнаружив наличие перед собой минного поля, и потеряв на них ещё два бронетранспортера, немцы были вынуждены остановиться и, ожидая подхода саперов, стали обстреливать русский заслон с дальней дистанции. Гневно водя из стороны в сторону своими могучими стволами, танкисты пытались заставить замолчать зловредные пулеметы противника, но это у них плохо получалось. Хорошо замаскированные расчеты, были плохо видны в смотровые щели танков, а вести наблюдение высунувшись из люка, никто из немцев не рискнул. Взятие первой линии русской обороны откладывалось.

Выбирая направление удара своего танкового кулака, Винц сумел попасть на стык советских частей прикрывавших направление Людвигслуста. Танки полковника вышли на самый край обороны стрелкового полка под командованием подполковника Петрова.

Об этом в штабе полка стало известно от начальника связи капитана Клещева, что вихрем ворвался в небольшую комнату фольварка, временно приютившую КП Петрова.

— Георгий Владимирович, танки! Немецкие танки непрерывно атакуют батальон капитана Симочкина! — доложил Клещев начальству с плохо скрываемой растерянностью и боязнью.

— Ах ты, черт! Ведь там у нас ни одной противотанковой батареи, а одними только зажигалками немцев можем и не удержать! И перебросить пушки от Батеева не успеем, прорвав оборону батальона, немцы через полчаса будут здесь! — чертыхнулся от злости начштаба и, стукнув по столу рукой, вопросительно посмотрел на комполка.

— Прекратите хоронить батальон раньше времени! У него очень выгодное положение для обороны, я сам лично проверял, он должен выдержать! — решительно одернул начштаба Петров и, повернув, черный ежик коротко остриженной головы в сторону Клещева вперил в него гневный взгляд.

— Что это за вид!? Вы командир Красной Армии или кто!? Приведите себя в порядок и доложите, так, как положено, докладывать советскому офицеру, а не курсистке! — из узких глаз комполка в сторону Клещева било столько энергии, что у бедного капитана руки сами устремились к расстегнутому воротничку. В мгновения ока он одернул гимнастерку, поправил ремень и вытянувшись во весь фронт стал неторопливо докладывать командиру.

— Товарищ подполковник, комбат три доложил, что в 5.23, в квадрате 17 был атакован большим числом немецких танков при поддержке пехоты. Предположительно не менее двух батальонов.

— Каким именно числом, и какими видами танков он атакован?

— Симочкин не указал число и вид танков противника. Только сказал большим числом танков, товарищ подполковник.

— Это все? — недовольно уточнил комполка.

— Так точно, товарищ подполковник. Как только Симочкин сообщил о танках, я поспешил доложить об этом вам — начал оправдываться Клещев, но Петров оборвал его властным взмахом руки.

— В вашем докладе капитан мне нужна ясность и точность, а не его быстрота, которая нужна лишь при ловле блох и при поносе. Соедините меня с комбатом три — приказал Петров и Клещев бросился к радистам. Из-за внезапной передислокации полка, не со всеми его соединениями имелась проводная связь, и большей частью она осуществлялась по радио.

— Мне кажется, что вопрос о виде капитана Клещева в сложившейся обстановке совсем не к месту, товарищ комполка — недовольно заметил присутствующий при разговоре замполит — сейчас нужно думать как немцев бить, а не к форме подчиненных придираться.

— Именно этим, я и намерен заняться, Николай Иванович. Но я никому и никогда не позволю сеять панику в своем штабе. Она крайне опасна и смею вас заверить, как человек, трижды побывавший в окружении, очень дорого обходится — холодно произнес Петров. Обиженный замполит вспыхнул и хотел привести нужную и политически верную цитату из классиков марксизма, но приход Клещева с радистом заставил его замолчать.

— Пятнадцатый у аппарата, доложите сложившуюся у вас обстановку! — потребовал комполка у собеседника.

— Так, так, так, хорошо, вы уверены? Выясните и доложите это подробнее в течение получаса — говорил комполка, склонившись над картой и нанося на неё пометки карандашом.

— Молодцы, иных действий я от вас и не ожидал. Держитесь, но в случаи необходимости разрешаю отход на вторую линию, но дальше, ни шагу. Подкрепление к вам отправим в самое ближайшее время — Петров положил трубку и обратился к начштабу.

— Симочкин пока удерживает немцев на первой линии обороны благодаря минному полю и пулеметным точкам, но это не надолго. Исходя из расчета времени, немцы с минуты на минуту должны повторить атаку и тогда Симочкину будет очень жарко. Василий Маркелович, что мы сможем дать комбату для отражения танков противника? Снимать все противотанковые батареи с исходных позиций я считаю преждевременно. Хотя комбат уверяет, что его атакуют не менее десяти танков противника, это может быть только разведка боем. Думаю можно перебросить на левый фланг батарею Панкратова, но это займет определенное времени, а сейчас каждая минута дорога.

— Можно забрать у Василенко самоходки старшего лейтенанта Кафтанова. Их всего две, но экипаж боевой, обстрелянный, действовать из огневых засад умеют. Не в первый раз.

— Самоходки конечно хорошо, но для отражения танков этого все же мало. Что ещё можем дать? — Петров требовательно посмотрел на начальника штаба, но тот только развел руки. Недовольный комполка нахмурился, уставился взглядом в одну точку, а затем кликнул командира охраны штаба.

— Колокольцев! Трофейные фаусты в тыл ещё не отправили?

— Никак нет, товарищ подполковник. В грузовике под навесом лежат.

— Отлично. Возьми мой виллис, пятнадцать человек из взвода охраны и чтобы через пять минут фаусты были на позиции у Симочкина. Ясно!?

— Так, точно.

— Тогда бегом! — приказал Петров и Колокольцев исчез.

Столь неожиданное решение вопроса не нашло поддержки и понимания со стороны замполита.

— Товарищ комполка, отдавая подобный приказ, вы рискуете не только жизнями простых солдат, приказывая им сражаться неизвестным оружием, но и жизнями работников штаба полка, непродуманно ослабляя его охрану. Я считаю... — начал замполит, но Петров решительно прервал его.

— Фаустпатрон — хорошее оружие, немцы им вооружали не только строевые части, но и фольксштурм. Что касается охраны штаба, то время немецких десантов давно ушло, а в случаи прорыва врага, я приложу максимум усилий для его ликвидации, прежде чем застрелиться. В плен попадать я не намерен, надеюсь, вы тоже? Вот и прекрасно, давайте работать.

Говоря о смерти, славный сын корейского народа Пэн Ген, ни капли не лукавил. Под Гвадалахарой, Сенявиным и Варшавой смерть трижды заглядывала в его глаза, но каждый раз проходила мимо.

В восемнадцать лет получив свое первое боевое крещение на КВЖД, с рекомендацией командира полка он был направлен в военное училище далекого Ленинграда. Отправляя корейского интернационалиста в колыбель трех революций, прозорливый командир посоветовал своему протеже сменить имя и фамилию, дабы не вызывать излишнего интереса у специальных служб. Благодаря тому, что подобный процесс в новой России был в тот период очень распространен, на свет появился Петров Георгий Владимирович, которого неискушенные ленинградцы принимали за якута.

После была женитьба на племяннице одного из латышских стрелков красавице Эльге и кочевая жизнь сначала в Туркестане, затем в Азербайджане и Поволжье. В 1936 году, благодаря протекции дальнего родственника жены, он был направлен в Испанию в числе советских военных специалистов. Там, старший лейтенант Петров отличился в наступлении под Гвадалахарой, за что был награжден орденом Красного знамени.

Вернувшись на Родину в 1938 году, Петров подал рапорт на учебу в академию Генерального штаба, и командование поддержало этот шаг. Боевые заслуги "героя Испании" были оценены по достоинству.

Жернова военных чисток того времени едва коснулись семьи Петрова. После ареста дяди, Эльга попала в поле зрения чекистов и находилась, что называется в разработке.

От ареста её спасло то, что с момента ареста дяди она не предпринимала никаких активных действий, сидя тихо, как мышь под веником. Перед самым приездом мужа она была вызвана на допрос, но к удивлению соседей, которым приглянулась скромная квартира четы Петровых, Эльга Эдуардовна вернулась домой. Статус мужа добровольца и отсутствие трех показаний или сигналов на гражданку Петрову, вынудил следственные органы воздержаться от её ареста.

Многие ожидали, что вернувшийся домой, Георгий откажется от жены и подаст на развод, но капитан Петров был из иного теста. Получив приглашение на торжественное вручение правительственной награды в Дом офицеров, он явился на него с красавицей женой и лично представил её наркому Ворошилову.

Возможно это, возможно назначение наркомом внутренних дел Берии и его знаменитая "оттепель", поставило крест на деле Эльги Петровой. Больше, следственные органы ею не интересовались.

Войну майор Петров встретил под Псковом, от которого отступал до самого Тихвина. Затем участвовал в нескольких попытках прорыва блокады Ленинграда, а когда она наконец-то была прорвана, летом 43-го получил ранение, но остался в строю и продолжил службу.

Вместе со 2-м Белорусским фронтом дошел до Варшавы, где получил тяжелое ранение и был отправлен в тыл. В действующую армию подполковник Петров вернулся только в конце апреля, когда войска маршала Рокоссовского уже добивали разгромленного врага.

Открытая неприязнь трусости, некомпетентности и расхлябанности, в купе с наличием собственного мнения тормозило рост званий и наград Георгия Владимировича. К концу войны, китель подполковника украшал второй орден Красного знамени, орден Александра Невского и медаль "За отвагу".

Вступив в командование полком слишком умный "якут" обрел нового недоброжелателя в лице замполита полка товарища Деревянко. Проигнорировав несколько предложений идейного вдохновителя солдатских масс относительно ведения боевых действий, подполковник получил ответный удар в виде сигнала в особый отдел. В нем, замполит указывал на факт морального разложения командира полка, имевшего связь со своей квартирной хозяйкой Мартой Кнаух.

В мирное время, подобный сигнал имел совершенно иной вес в отличие от военного. За связь с иностранкой можно было загреметь под трибунал, но полковой особист не дал, делу хода. Прошедший всю войну от звонка до звонка он прекрасно разбирался в людях и хорошо видел кто, что из себя представляет. Переговорив с Георгием Владимировичем, особист поставил на письме пометку "неподтвержденные данные".

Отбив очередной наскок Деревянко, Петров взял трубку одного из аппаратов стоящих на столе и стал вызывать командира полковой артиллерии.

— Аристов! Срочно отправь наблюдателя в батальон Симочкина для определения реперов, и будьте готовы открыть огонь по 17 квадрату. Там большое скопление живой силы противника.

— Может, стоит передислоцировать вторую минометную батарею? Времени это займет не много, но прикрыть позиции батальона они смогут.

— Отличная идея. Действуйте майор.

Быстро сделав новую пометку на карте, Петров уже снова держал трубку телефона.

— Дайте дивизию! — потребовал у связистов подполковник, и когда ему ответили, стал неторопливо докладывать.

— Товарищ седьмой, это пятнадцатый. В квадрате 17 немцы атакуют соединения моего полка. По докладу комбата около роты танков и не меньше батальона пехоты. Первая атака врага отбита, есть уничтоженные танки но, зная характер немцев можно с уверенностью сказать, что вскоре они повторят атаку новыми силами. Мною уже отдан приказ полковой артиллерии, поддержать батальон огнем, однако если немцы предпримут массированное наступление, я буду вынужден просить о помощи со стороны дивизии.

— Не пори горячку, Петров, — раздраженно проквакала трубка — не у тебя одного немцы наступают. Час назад они большими силами форсировали Эльбу и теперь рвутся на Виттенберге. Там сейчас такая каша.

Комдив сделал многозначительную паузу, после чего продолжил разговор.

— Что касается тебя, то штаб фронта изначально предполагал нанесение противником второстепенного удара в район Людвигслуста. И нанесен он будет по полку Свириденова, там сейчас тоже стреляют. Так, что против твоего полка идет банальная разведка боем с целью отвлечения сил и внимания.

— Разведка боем с применением танков, в то время когда у немцев каждая машина на счету. Кстати, одна из подбитых моими бойцами машин, "тигр". По-моему это говорит о многом — не сдавался Петров, но его слова были гласом вопиющего в пустыне.

— Ни о чем это не говорит, Петров! Почудилось твоим бойцам! Почудилось, понятно?! Орденов и премиальных денег им захотелось, вот и увидели то, чего нет! Смотри на эти вещи проще и делай правильные выводы! Ты, что — первый год замужем!? — гневно вопрошала эбонитовая мембрана.

— И все же, нельзя исключить, что это не разведка боем, а массированное наступление. В этом случаи мне потребуется поддержка гаубичного полка дивизии.

— Послушай подполковник! Тебе же русским языком сказали — против тебя ведется разведка боем, для отражения которой сил и средств у тебя вполне хватает. Ясно!? — взвился комдив.

— Так, точно. Но может быть, для прояснения обстановки следует провести воздушную разведку? Времени много это не займет, но тогда будет точно ясно, что это.

— Будет нужно, проведем. Это не твоя забота, Петров! Воевать надо, а не рассуждать! — прорычал генерал и разъединился.

— Что нервничает? — сочувственно спросил у Петрова начальник штаба.

— Да, никак не могут определиться, где немцы наносят свой главный удар, здесь или под Виттенберге — ответил подполковник, задумчиво держа трубку в руке и что-то сосредоточенно обдумывая.

— Значит, ещё не настало время для этого — вступил в разговор Деревянко.

— Вы правы, время скорей всего ещё не настало, но мы не можем ждать и гадать на кофейной гуще. — Петров решительно закрутил ручку телефона, — дайте одиннадцатого!

Под этим номером, числился командир гаубичного полка полковник Полупанов, с которым у Петрова были хорошие отношения.

— Михаил Семенович! В семнадцатом квадрате батальон капитана Симочкина атакуют немецкие танки. Полковая артиллерия уже получила приказ и поддержит их огнем, но может случиться так, что потребуется помощь твоих канониров. Все указывает на то, что дело будет жарким.

— Рад бы тебе помочь, Георгий, но без приказа комдива не могу.

— Единственное, что я тебя прошу сейчас, отправить в семнадцатый квадрат толкового офицера наблюдателя. Чтобы когда приказ поступит, не было упущено время.

— Что же, послать наблюдателя я смогу, — согласился Полупанов — лейтенант Скворцов вполне поедет, толковый парень.

— Вот и прекрасно.

Немецкая атака, о которой так упрямо твердил подполковник Петров, не замедлила себя долго ждать. Пополнив свои ряды ещё одним взводом, немецкие танкисты с нетерпением ждали, когда же саперы проделают проход в минном поле. Проклятые русские устроили его так, что ролики полковника Винца не имели возможность для маневра и были вынуждены атаковать только в лоб.

Загнанные в свои бронированные коробки и, не смея высунуть из них носа, они изнывали от жгучего желания скорейшей сатисфакции. К тому же время работало против них. Вперед, вперед, и только вперед. Пока против них только сорок шесть гавриков со стрелковым оружием. Пока на помощь им не подошли противотанковые орудия и легендарные "зверобои". Пока есть ещё возможность раздавить их стальными гусеницами танков и расстрелять из курсовых пулеметов.

Наконец в шлемофонах танкистов прозвучала долгожданная команда "Форвертс!" и их машины устремились в атаку. Поднявшееся из-за горизонта солнце заиграло на бронированных боках танков, и нет-нет да мешая водителям вести машины на позиции противника.

"Тигров", "пантер" и прочих "элефанов" в распоряжении полковника Винца не имелось. Весь танковый зверинец приказал долго жить, но модернизированные старички "Т-IV" в купе со штурмовыми орудиями представляли собой грозную силу.

Быстро и без потерь пройдя минное поле, они устремились на вжавшихся в землю русских солдат. Любой танк, "тигр" или "четверка" страшен для любого пехотинца, будь он новобранец или ветеран. У каждого из них сдают нервы при виде огромной махины, что идущей на прямо тебя с одной только целью — убить, уничтожить, вдавить в землю лязгающими гусеницами. В такой ситуации от человека требуется огромных сил и напряжения, чтобы не потерять голову и не броситься со всех ног от этих чудовищ, а терпеливо ждать их приближения, вжавшись в землю.

Чем меньше оставалось до передней линии русской обороны, тем азартнее водили стрелки стволами своих курсовых пулеметов в поисках цели. Привычно наполовину отжав пулеметные курки, они были готовы скосить любого, кто бросится бежать или просто попытается поднять голову, но таковых, к сожалению, у русских не оказалось.

Их оборона казалось, вымерла перед стремительно наступающими асами панцерваффе. Только изредка било несколько противотанковых ружей в надежде сбить у танка гусеницу или попасть в смотровую щель водителю, но все было напрасно. Ничто не могло остановить этот грохочущий строй танков, штурмовых орудий, самоходок и бронетранспортеров.

Быстро сокращая расстояние до рубежа русской обороны, они уже предвкушали быструю и легкую расправу с его защитниками, как неожиданно на поле боя появились новые действующие лица.

Неожиданно, из-за массивного, обильно покрытого мхом пня, поднялся с фаустпатроном солдат, и на секунду задержавшись, выстрелил по ближайшей к нему машине. Это была короткоствольная самоходка "Штуг", в чей бронированный борт со всего маха врезался маленький смертоносный болид. Взрыв был совсем небольшим. Просто что-то нестерпимо яркое вспыхнуло на броне атакующей машины и больше ничего.

Из небольшого отверстия, что пробил в броне фаустпатрон, наружу не вырвалось ни пламени, ни дыма. Башня и борта казались целыми и невредимыми, но поврежденная самоходка встала как вкопанная, и ни один из её люков так и не открылся, толкаемый руками стремящихся выбраться наружу танкистов.

С идущих по краям боевого ромба бронетранспортеров, в сторону пня сразу ударило несколько пулеметов. Не успевший спрятаться стрелок упал, но дело было начато. Навстречу танкам полетели новые фаустпатроны. Державшие оборону солдаты спешили выложить свой огневой козырь, в надежде остановить натиск панцерваффе, но этого им не удалось сделать.

Не все метатели фаустпатронов были столь же удачливы как первый стрелок. Некоторых из них скосили из своих пулеметов танкисты, прежде чем они успели произвести выстрел. Залпы других прошли мимо или угодили в защитные экраны, установленные по бокам танков. Боевые заряды с грохотом разносили их в клочья, но не наносили никакого ущерба самим машинам. Всего только два танка с тевтонскими крестами окрасились рыжими всполохами огня вперемешку с клубами черного дыма и замерли у переднего края русской обороны, но восемь других машин продолжили свое движение вперед.

Когда они приблизились на расстояние броска, в них полетели гранаты и бутылки с КС, но не каждый бросок достигал своей цели. Огонь курсовых пулеметов, а также сам вид танков, их рев и лязг огромных гусениц сыграл свою роль. Бойцы старшего лейтенанта Степанкова бесстрашно сражались с бронированными монстрами, зачастую жертвуя своими жизнями, смогли остановить продвижение двух самоходок и сжечь одну бронемашину. Подобный результат был бы неплох при отражении лишь одной танковой атаки, но в сочетании с появившейся на поле боя немецкой пехотой, это было началом конца. Оказавшись между двух огней, рота Степанкова была обречена на быстрое и полное уничтожение.

Немецким танкистам казалось, победа близка. Ничто не мешало им растереть в пыль этот рубеж русской обороны и двинуться дальше на восток, неся освобождение милому фатерлянду. Яростно рыча мотором, длинноствольная "Штуга" под командованием унтер-офицера Ранке развернулась и уже была готова произвести окончательный расчет с русскими варварами, как внезапный удар сотряс её могучий корпус. Самоходка качнулась, чуть двинулась вперед, и в это время огненный столб высоко взмыл в голубое небо. Прожорливые языки огня заплясали на корме и рубке "Штуги", извещая об очередном изменении расстановки сил на поле боя.

Посланные на помощь батальону "сушки" старшего лейтенанта Кафтанова, прибыли как нельзя кстати. Быстро оценив ситуацию, две "СУ-85" смело вступили в бой с превосходящим по численности врагом, открыв по нему огонь не прекращая движения. Каждый их выстрел если не приводил к уничтожению врага, то вселял в него страх, ибо нет ничего страшнее для танкиста, чем подставить свою спину под огонь пушек противника.

Как не была сильна любовь к родине в сердцах германских танкистов, ни один из них не попытался вступить в бой с двумя небольшими истребителями танков. Все они дружно устремились прочь с поля боя, предоставив пехоте одной поставленную перед ней задачу.

То количество солдат, которые появились с некоторым опозданием на боле сражения, было вполне достаточно, чтобы уничтожить остатки роты Степанкова даже под защитой двух самоходок. Доблестные воины вермахта справлялись и с более трудными задачами, но неожиданно возникший пушечно-минометный огонь стал непреодолимым барьером на их пути. Умело направляемый офицером корректировщиком, огненный вал заставил немцев отступить.

Радость одержанной победы окрыляет любого командира, несмотря на потери, понесенные его подразделением. В подчинении Степанкова осталось всего тридцать один человек, включая самого командира но, несмотря на это он был готов сражаться и дальше, имея столь могучую поддержку. Каково же было его удивление, когда после похвал и поздравлений, он получил приказ командира полка оставить позицию и скрытно отойти к новой линии обороны.

Изумленный Степанков попытался разъяснить начальству всю ошибочность полученного приказа, однако всю было напрасно. Трубка только властно брякнула "Выполнять!" и замолчала. Как горько и обидно было старшему лейтенанту оставлять этот кусок чужой земли, обильно политый русской кровью. Однако приказ есть приказ, и с трудом сдерживая негодование, Степанков приказал отступить.

Всю справедливость приказа подполковника Петрова Степанков понял только через час, когда вновь разразилась орудийная канонада. Подбитые танки вблизи оставленных позиций были хорошим ориентиром для немецких артиллеристов. Обозленные неудачей, они принялись с остервенением перепахивать то место, где совсем недавно находились остатки роты Степанкова. Глядя на черные разрывы, что густыми столбами взметались посреди наспех отрытых укрытий, можно было не сомневаться, чем завершился бы обстрел, не отдай Петров приказ к отступлению.

Раскаты артиллерийских разрывов ещё продолжались, когда спасители Германии двинулись в новую атаку. Теперь танки и пехота наступали вместе, как в лучшие годы германского блицкрига. Стремясь прорвать русскую оборону во, чтобы то ни стало, Винц рискнул бросить в бой все, что у него только было.

Он прекрасно понимал, что у противостоявших ему русских войск нет крепкой обороны, способной остановить немецких танкистов. Все их прежние неудачи, по мнению полковника, были обусловлены досадным стечением ряда обстоятельств и необычайным везением русских. Требовалось нанести русским один решительный удар и, сломив их сопротивление, занять небольшой городишко Груббе, через который проходило несколько дорог.

По мнению командования, Винцу следовало ещё продвинуться в русский тыл на глубину десяти километров, но полковник уже определил свой рубеж на этот день в виде Груббе.

— Мы уже сделали свой первый шаг, теперь пусть его делают наши новые союзники, англичане и американцы — объявил он своим подчиненным, и те полностью разделяли мнение командира. Воевать с русскими в одиночку было откровенным самоубийством.

Не встретив никакого сопротивления на перепаханной снарядами развилке дорог, танки Винца уверенно приближались к Груббе. Стоявший непроходимой для машин стеной лес послушно расступился, давая боевым машинам простор для маневра.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что русские приготовили немецким танкистам горячий прием на въезде в Груббе. Поэтому Винц отправил штурмовать городок в лоб пехотинцев, дав им поддержку в виде двух "Хуммелей". Самоходные гаубицы в купе с парочкой бронетранспортеров должны были помочь солдатам если не взломать оборону русских, то отвлечь на себя их внимание. Свои же главные силы танки, полковник решил пустить в обход и атаковать Груббе одномоментно с двух сторон. Высокие и густые кусты, что росли вблизи леса, позволяли провести скрытное сосредоточение перед атакой от глаз противника.

Первыми в бой, полковник бросил отряд бронетранспортеров, приказав им атаковать Груббе с севера. Сам же Винц, возглавил две роты танков, которым предстояло брать городок с юга. Выждав время и дав возможность пехоте и бронетранспортерам втянуться в бой, полковник отдал приказ к наступлению.

Южные подступы к городку пролегали через поля, так и оставшиеся не засеянными по причине войны. Не вспаханные, ровные как стол они не должны были создать особых трудностей танков полковника Винца. Наблюдая за боем из люка своего танка, он справедливо полагал, что для отражения удара русские задействовали все свои силы и максимум, что могло противостоять его панцерваффе, это небольшой заслон с одиночной противотанковой пушкой.

В умозаключении полковника Винца было много верных деталей. Русские действительно бросили против наступающей пехоты и бронемашин много сил, и южные окраины городка обороняли всего два противотанковых орудия, но были свои нюансы. Расчеты этих орудий составляли бойцы, за плечами которых было не одно выигранное сражение с бронированными монстрами господ Порше и Хеншеля. Кроме того, оборону городка держали две самоходки, одна из которых была знаменитый "зверобой". Обнаружив появление танков противника, они подпустили врага поближе, а затем открыли огонь.

В начале боя советским артиллеристам серьезно повезло. Наступая на окраины Груббе, вражеские танкисты неверно выбрали направление своей атаки и любезно подставили свои борта под огонь затаившейся русских орудий. Опытным наводчикам не составило большого труда поджечь ближайшие к себе машины. Когда немцы обнаружили свою оплошность и изменили направление своего движения, четыре танка уже горели, а у пятого была перебита гусеница.

Противостоять идущим на тебя почти двум ротам танков двум противотанковым пушкам, пусть даже с первоклассным расчетом крайне трудно, но присутствие самоходок несколько облегчало эту задачу. Укрывшись за невысокими каменными заборами немецких усадеб, они принялись опробовать на зуб крепость брони танков полковника Винца.

Началось ожесточенное противостояние двух сторон. Одна из них стремилась любой ценой остановить противника и принудить его к отступлению. Другая намеривалась во чтобы то ни стало достичь окраин Груббе и уничтожить засевших там русских. С протяжным свистом в ту и другую сторону летели снаряды, неся с собой смерть и разрушение, круша и уничтожая все, до чего только смогли дотянуться.

Умело укрывшись за массивной каменой стеной одного из амбаров, "сушка" привычно сокращала ряды атакующих машин. Три танка противника были подбиты её метким огнем и горели ярким пламенем. Самоходка намеривалась поразить четвертый, но не успела. Быстрый и верткий "Хетцер" сумел добежать до "мертвой зоны" и атаковал советскую засаду сбоку. С ходу проломив деревянную изгородь усадьбы, он стремительно развернулся и всадил снаряд в бок "сушки". От сильного взрыва самоходку качнуло, а затем, из объятой пламенем машины, стали выпрыгивать русские танкисты.

Обычно в бою, экипажи подбитых машин, как правило, пытались добить, идущие в атаку или держащие оборону пехотинцы. Однако на этот раз, эту миссию решил взять на себя экипажа "Хетцера". Вместо того чтобы продолжить атаку и уничтожить ближайший орудийный расчет русских, они принялись яростно расстреливать танкистов из пулемета установленного на рубке. Свинцовый ливень обрушился на горящую самоходку, безжалостно сражая всех, кто только оказался на его пути. Никто из экипажа советской самоходки не смог спастись, но их смерть не осталась не отомщенной.

Не успел "Хетцер" насладиться своей местью и двинуться дальше, как в его топливный бак угодила противотанковая граната, брошенная одним из державших оборону пехотинцев. И теперь уже сами немцы искали спасение от языков пламени и дыма, но все было напрасно. Каждый, кто сумел выбраться наружу, падал прошитый автоматными очередями.

Наступление танков полковника Винца поддерживала САУ вооруженная 88 миллиметровой пушкой. Могучий "шершень" позже своих проворных бронированных собратьев прибыл на поле боя и сразу же вступил в противоборство с советским "зверобоем" притаившимся за каменным забором усадьбы. Четыре выстрела потребовалось "шершню", чтобы привести к молчанию своего противника, но и сам он, лишился возможности передвигаться, получив снаряд в передний трак.

Едва в огневом заслоне русских образовался провал, Винц немедленно ринулся в него, ведя за собой всех тех, кто уцелел от губительного огня противника. Не останавливаясь ни на секунду, танк полковника пролетел широкий усадебный двор с засевшими там пехотинцами, и выскочил на улицу, намериваясь пробиться навстречу атакующим с севера бронемашинам.

Над невысокими крышами аккуратных немецких домиков отчетливо возвышался шпиль кирхи расположенной в центре городка. Чтобы прорваться туда, Винцу нужно было повернуть за угол и, поддав газу, за пять минут доехать до кирхи. Там в окружении взвода автоматчиков располагался штаб обороны городка.

Положение советских войск в эту минуту можно было смело назвать критическим. На отражение атак противника были брошены последние резервы, но натиск врага не ослабевал, ни на минуту. Не считаясь с потерями, немцы лезли и лезли вперед и были в шаге от того, чтобы сломить защитников Груббе.

Неоценимую помощь в отражении натиска врага, оборонявшимся ротам оказали артиллеристы. Полковая артиллерия и чуть позже присоединившийся к ней гаубичный полк, не позволили немцам реализовать свое численное превосходство. Умело руководимые корректировщиками они не только не позволяли немецким пехотинцам продвинуться вперед, но и успешно боролись с бронетехникой.

Так огнем советских гаубиц один из "Хуммелей" обстреливавший центральный сектор обороны был поврежден, а другой поспешил ретироваться. Не отставали от канониров Полупанова и полковые артиллеристы. Метким огнем их орудий был уничтожен один бронетранспортер и поврежден другой, штурмующий городок с севера. В результате близкого разрыва, осколком снаряда был убит водитель бронемашины. Она беспомощно встала перед самыми позициями русских войск и была добита выстрелом из противотанковой пушки. Все это позволяла батальону держаться, но прорыв танков полковника Винца поставил бы жирную точку в истории обороны заштатного немецкого городка.

Немцы были всего в полушаге от победы, но как это часто бывало на войне, в дело вмешалась госпожа Случайность. Когда грозно ревя мотором, командирский "T-IV" выскочил на перекресток и браво развернувшись, покатил вперед, его ждал неприятный сюрприз.

Вместе с церковным шпилем в танковом перископе, Винц заметил немецкий бронетранспортер, что стоял в самом конце улицы. Сам по себе SdKfz 7 был мало чем примечателен, но за ним виднелся до боли знакомый силуэт зенитной пушки, прозванной в германских войсках "ахт-комма-ахт".

Брошенная частями вермахта во время майского отступления, зенитка долго стояла без дела, пока по приказу подполковника Петрова не была возвращена в строй, в качестве трофея. За день до наступления немцев установку укомплектовали расчетом, был пополнен её боезапас, и в срочном порядке она была отправлена в Груббе.

По горькой иронии судьбы, именно при помощи 8,8 см пушки, немцы всю войну боролись с русскими танками. Теперь, произведение "Рейнметалл" смотрело прямо в створ танка Винца и в его добрых намерениях не приходило сомневаться.

Будь на месте полковника простой обер-лейтенант или даже унтер-офицер, возможно у танка и был шанс выиграть дуэль с зенитным орудием. С одного выстрела было вполне возможно уничтожить зенитку или вывести из строя её боевой расчет, а затем добить примолкшее орудие. Для этого нужна была быстрота в исполнении и благосклонность господа Бога.

В притертом экипаже командир и стрелок поняли бы друг друга с полуслова, однако на месте командира находился оберст и это, сгубило дело. Пока стрелок в уставном порядке докладывал господину полковнику об опасности и, получив приказ, рапортовал начальству о своей готовности к его исполнению, драгоценные секунды были безвозвратно утрачены. Чуть вздрогнув стволом, зенитка стала выплевывать в направлении танка противника снаряды и боевая карьера полковника Винца, была прекращена.

Такая же судьба постигла две другие машины, что шли вслед за своим командиром. Один из танков успел развернуться и дать залп по зенитной установке, но снаряд прошел мимо, а русские артиллеристы не промахнулись. Сначала один, затем другой танк вспыхнули от попадания прямой наводкой.

Чуть более удачливыми своих собратьев оказались "Штуги". Увидев внезапную гибель товарищей, самоходчики решили идти в обход вражеской позиции. Проломив дощатый палисад и разворотив цветочные клумбы, они въехали в проем между домами, из которого открыли по врагу огонь.

С первого же выстрела им удалось поразить водительскую кабину бронетранспортера, из которой повалил густой черный дым. Его разлетавшиеся в разные стороны клубы помешали самоходкам дать прицельно второй залп. Их снаряды угодили в стену близлежащего дома, отчего ударная волна качнула бронетранспортер. Его кузов наехал на зенитный лафет, но это не помешало орудию вести ответный огонь.

Не имея возможности точно определить расположение врага, советские зенитчики вели огонь практически вслепую, и им повезло. Один из их снарядов попал в немецкую самоходку и огонь с дымом от вспыхнувшего пожара полностью выдал её месторасположение.

Возможно оставшемуся в живых экипажу "Штуги" удалось бы подавить зенитную батарею русских, но у немецких танкистов сдали нервы. Вид трех подбитых танков с горящими телами экипажа на земле, а также гибель соседней самоходки крайне отрицательно воздействовал на душевное состояние экипажа самоходки. Смерть ощутимо заглянула танкистам в очи, они благоразумно предпочли ретироваться.

После отбития танковой атаки, немцы ещё около часа пытались взять штурмом Груббе, но безрезультатно. Враг был отбит на всех направлениях, с большими для него потерями. На передовой наступило затишье, в то время как штабах работа закипела с удвоенной силой. Вышестоящие штабы требовали от нижестоящих незамедлительного отчета и потому телефоны звонили не умолкая. Победные реляции, несомненно, грели все начальственные сердца, но чем был выше ранг доклада, то тем меньше похвалы и больше требовательности присутствовало в разговоре.

— Ты мне скажи, на каком основании без согласования со мной и штабом армии, ты задействовал полк Полупанова!? — гневался на Петрова комдив.

— Решение о вводе в бой гаубичного полка полковника Полупанова было принято мной лично, исходя из сложившейся обстановки. Получить на это ваше согласие или согласие штаба армии я не мог, из-за технических нарушений на линии и выставлением противником больших радиопомех.

— Не морочь мне голову своими техническими нарушениями, Петров! Без согласия вышестоящего командира ты не имел права втягивать в бой полк Полупанова, а я тебе в этом тебе отказал, категорически!! Забыл или напомнить!!?

— Все решали минуты, товарищ генерал! Не выстави Полупанов вовремя огневой заслон, мы бы, не смогли удержать Груббе. Пользуясь своим численным преимуществом, противник бы выбил нас из городка и, выйдя на оперативный простор, пошел бы гулять по нашим тылам. Благодаря меткому огню артиллеристов полковника Полупанова уничтожены две самоходные гаубицы и не меньше роты солдат противника. Считаю, необходимым представить их к награде, товарищ генерал.

— Какие ещё к черту награды!? Ты мне тень на плетень не наводи! Нечего прикрывать свои ошибки и самоуправство важностью момента. К началу штурма Груббе, ты перебросил Симочкину самоходки и противотанковые пушки. Этого достаточно для отражения наступления немцев. Достаточно! И это не только мое мнение! — продолжал распекать комдив Петрова.

— Для отражения лобовой атаки противника сил действительно достаточно. И если бы они атаковали только в лоб, мы бы их разбили своими силами, товарищ генерал. Но вся беда в том, что немцы атаковали нас сразу с трех сторон и для их отражения, мне потребовалась поддержка артиллерии, включая полк полковника Полупанова. Только благодаря нашим совместным усилиям Груббе по-прежнему в наших руках, немцы потеряли убитыми до двух рот солдат, а также одиннадцать бронемашин и девятнадцать танков и самоходок.

— Все это конечно хорошо, но за свое самоуправство, ты вместе Полупановым ответишь перед трибуналом! — комдив хотел продолжить свою гневную тираду, но звонок из штаба фронта заставил его прекратить разнос чересчур самостоятельного комполка.

— Ну, как? — многозначительно спросил подполковника начштаба — сердятся за привлечение Полупанова?

— Благодарят, за подбитые танки и требуют удержать Груббе любой ценой — буркнул Петров, склонившись над картой.

— Шутки шутишь, Георгий Владимирович, смотри. Комдив человек памятливый, не любит чужого самоуправства — предостерег подполковника начштаба.

— Только не говори мне, Василий Маркелович, о том, что я поступил неправильно, не получив добро от комдива. Ты лучше меня знаешь, что без согласования с начальником штаба армии он и шага не сделает. И значит, сначала мне нужно было доказывать правоту своих действий комдиву, а потом ещё и Гавриленко. В мирное время на маневрах я так бы и поступил, но только не тогда, когда от быстроты принятия решения зависят людские жизни и результат всей операции.

Начштаба хотел, что-то возразить, но Петров решительно хлопнул рукой по столу.

— Давайте работать. И так. Немцы вскрыли присутствие у Груббе нашей артиллерии и, скорее всего часа через полтора ударят по нам авиацией. Попытаются максимально ослабить наше огневое прикрытие, после чего предпримут новую атаку.

— Почему через полтора? — усомнился Деревянко.

— Пока подсчитают потери, доложат, примут решение и свяжутся с летчиками, как раз в полтора часа и уложатся. Типичный шаблон немецкой атаки — учтиво пояснил ему Петров.

— Мне кажется, вы недооцениваете способности немцев. За все годы войны с нами, они хорошо доказали, что являются опасным противником.

— Немцы, действительно серьезный противник, однако не следует чересчур преувеличивать их способности. Я воюю с самого начала войны и со всей ответственностью могу сказать, что немецкие генералы в основном воюют по шаблонам, которые легко просчитываются. И противостоящий нам сейчас немецкий командир не исключение.

Подполковник высказал своей вердикт с такой уверенностью и убежденностью, что замполит не рискнул продолжить доказывать свою правоту.

— Значит, через полтора часа они обрушат на нас авиацию и наша главная задача свести к минимуму потери среди артиллеристов. За канониров Полупанова я спокоен. Позицию они не меняли и маскировка у них поставлена что надо. А вот у наших полковушек её наверняка нет. Николай Иванович, — обратился Петров к Деревянко, — отправляйтесь к Аристову, проконтролируйте проведение маскировочных работ, а затем доложите мне по телефону. Постарайтесь довести до личного состава батарей важность исполнения этих работ. Их огонек, нам сегодня ещё очень понадобиться.

— Есть — без особой радости ответил замполит. Покидать штаб в самый разгар боя Деревянко не хотелось.

Прогноз подполковника Петрова относительно действий противника частично оправдался. Он угадал время нанесения нового удара, но ошибся в его исполнителе. Не имея в своем распоряжении авиации, немцы обрушили на Груббе шквал огня из подтянутых к нему пушек и минометов. В течение пятидесяти минут германские артиллеристы утюжили маленький германский городок, в котором жили исключительно добропорядочные немецкие бюргеры.

Снаряды разрушали дома, перепахивали грядки, клумбы, булыжные мостовые, сносили ограды и прочие постройки. С сугубо немецкой аккуратностью и педантичностью уничтожалось все, где, по мнению наблюдателей, могли разместиться советские пулеметчики или засесть автоматчики. Огненной метлой, проходили германские артиллеристы места возможного расположения минометных и орудийных расчетов противника, стремясь максимально ослабить русскую оборону.

Обстрел площадей был проведен основательно и без малейшей поблажки для противника, но как оказалось с минимальной результативностью. За полчаса до начала обстрела коварные русские отвели свои подразделения из западной части Груббе, оставив в ней лишь наблюдателей.

Возможно, у бросившейся в атаку немецкой пехоты и был небольшой шанс упредить противника в развертывании своих главных сил на переднем рубеже. Бежали вперед они довольно бойко, не рассчитывая встретить серьезного сопротивления, но камнем преткновения стал один единственный человек — лейтенант Скворцов.

Укрывшись в наспех отрытой щели, он вместе с наблюдателями мужественно переждал обстрел. Рискуя ежесекундно быть убитым, он мужественно прикрывал своим телом рацию, старательно защищая её от камней и кусков земли, все норовивших свалиться в небольшую ямку.

Когда наполовину оглохший от взрывов и ослепший от клубов пыли, лейтенант услышал сигнал тревоги, он с трудом распрямил свое затекшее тело и покинул укрытие. Прижав одной рукой рацию и сжав в другой бинокль, Скворцов укрылся за грудой битого кирпича, ещё час назад бывшего стеной коровника и стал корректировать огонь советских гаубиц.

Из-за грохота многочисленных выстрелов и радиопомех в телефонной трубке его часто было плохо слышно, но это нисколько не сказалось на окончательном результате его деятельности. Канониры полковника Полупанова сначала основательно опустошил атакующие цепи немцев, а затем при поддержке полковых орудий прочно прижали их к земле своим огнем. Наступление на Груббе оказалось под угрозой.

Стремясь выправить положение, генерал Демельхубер отдал приказ своим артиллеристам начать контрбатарейную борьбу. Притихшие было немецкие орудия, вновь грозно загрохотали из-за леса, стремясь привести к молчанию советских артиллеристов, но из этого ничего хорошего не вышло.

Готовясь к нападению, англичане предполагали застать советские войска врасплох и потому не снабдили дивизионы своих новых союзников звукоулавливающей аппаратурой. Из-за этого германские ландскнехты вели свой огонь исключительно наугад, тогда как подопечные Полупанова точно знали месторасположение своего противника. Прошло всего двадцать минут ожесточенного противостояния, и немецкие расчеты должны были вынуждены ретироваться. Уж слишком близко рвались рядом с ними русские снаряды, иногда даже накрывавшие прямым попаданием и орудийные расчеты.

Воспользовавшись тем, что заградительный огонь советских батарей ослаб, генерал Демельхубер предпринял попытку переломить ход сражения в свою пользу. С этой целью он ввел в бой свой последний резерв, остатки танкового отряда Винца. По хорошему счету, танкистам нужно было дать отдохнуть, прийти в себя, но фельдмаршал Шернер уже дважды выказывал генералу свое недовольство и он был вынужден послать их на верную смерть.

Появление танков моментально преобразило картину боя. При виде их понуро уткнувшиеся носом в землю земле солдаты приободрились, вскочили и без всякого понукания со стороны офицеров бросились в атаку. Несмотря на то, что русские пули и снаряды наносили их рядам ущерб, немецкие пехотинцы упрямо бежали вперед, громко по привычке крича призыв: "Хайль!". Бой за Груббе разгорелся с новой силой. Теперь чаша весов стала склоняться в сторону немцев, но за это было заплачено высокой ценой.

Пять из семи боевых машин, что были брошены генералом Демельхубером в бой, навсегда угрюмо застыли на обочине дороги, искореженные прямым попаданием снаряда или фаустпатрона. Экипажи двух самоходок инсценировали отказ техники, и трусливо вышли из боя. Почти каждый третий из немецких пехотинцев был либо ранен, либо убит, либо контужен, но все-таки они почти достигли окраин Груббе.

Казалось ещё чуть-чуть и враги, сойдутся в рукопашной, где численный перевес немцев скажет свое слово, однако этого не произошло. Продолжая оставаться на своем боевом посту, лейтенант Скворцов успел перенести огонь с дальних реперов на ближние подступы русской обороны. Для того, чтобы забросать русские пулеметы гранатами и совершить решающий бросок, немцам не хватило всего несколько минут. Смертельный шквал советских снарядов и мин сначала остановил их у последней черты, а затем обратил в повальное бегство.

Новая победная реляция от подполковника Петрова несколько изменила настрой у высокого начальства. Оно уже не гневалось и не пугало проштрафившегося комполка всевозможными карами, но на этом дело и закончилось. На настойчивую просьбу Петрова прислать ему подкрепление генерал ответил отказом, не вдаваясь в подробности.

— Вот, что интересно получается. Полковник Аслямов, подкрепления не просит. Полковник Княжко, подкрепление не просит, один только подполковник Петров просит подкрепление. Нет у меня резервов. Своими силами надо обходиться — наставительно произнес генерал, подражая образу фельдмаршала Кутузова из одноименного фильма не так давно показанного в дивизии.

По мнению комдива сказанные им слова должны были оказать на Петрова нужное воздействие. Он должен был проникнуть и осознать всю сложность и ответственность сложившегося в дивизии положения, но его старания пропали даром. Несносный "якут" продолжал настойчиво доказывать генералу свою правоту, чем вызвал раздражение комдива.

— По всем признакам немцы на твоем участке фронта выдохлись и больше наступать не будут. Так что твоя основная задача продержаться до вечера, а там посмотрим по обстановке. Может быть, тогда и поможем, чем сможем. Ясно?!

Подполковника очень подмывало ответить трехэтажным матом, но все, что он мог себе позволить, так это глухо буркнуть "ясно" и зло бросить трубку на рычаги аппарата. В отличие от своего собеседника, он хорошо понимал что, начав боевые действия, немцы не успокоятся, и наверняка ещё будут атаковать боевые порядки его полка.

Получив начальственный отказ, Георгий Владимирович принялся лихорадочно латать свой передний край обороны, пользуясь затишьем. Не слушая предостережения начштаба, он снимал с малозначимых направлений обороны полка, где взвод, где полроты отправляя их в потрепанный батальон Симочкина. От своего первоначального состава он сохранил чуть больше половины своего состава и нуждался в пополнении.

Постоянно поддерживая связь с батальонами, нанося на карту все новые и новые обозначения, Петров напряженно ждал дальнейшего развития событий. Уже было пять часов вечера, когда противник выложил на стол свой последний козырь в этом сражении. Не отступив ни на шаг от своей привычной тактики, в начале атаки немцы обрушили на позиции советских войск град снарядов. Однако, опасаясь ответного удара, сократили время артобстрела до пятнадцати минут.

Стремясь нанести советским солдатам максимальный урон, они ударили по городку из всех своих минометов, полевой артиллерии и даже из гаубиц. Втиснувшись в прокрустово ложе времени, артиллеристы генерала Демельхубера громили и коверкали все то, что ещё только уцелело от их предыдущих обстрелов. Испытанию на прочность было подвергнуто буквально все, что могло послужить укрытием для советских бойцов. Разрушительный смерч вновь и вновь проходил по истерзанному войной городку, окончательно превращая его строения в руины. Весь передний край русской обороны окутался огнем и дымами, но все усилия немцев вновь пропали даром. Подполковник Петров вновь отвел своих солдат с передовой, и они почти не пострадали.

Куда больший урон батальон понес, когда в бой вступили истребители с разноцветными кругами на крыльях и фюзеляже. Вынырнув из-за леса сразу после окончания артподготовки, они обрушили мощь своих многочисленных пушек и пулеметов на защитников Груббе. Лихо, выписывая восьмерки и круги в небе над городком, вражеские летчики буквально устроили охоту на советских солдат спешивших вернуться на переднюю линию обороны.

Стоявшая вблизи кирхи зенитная установка смело вступила в бой с врагом. Не обращая внимания на значительное превосходство англичан, зенитчики пытались, если не отразить налет, то хотя бы, не позволить королевским самолетам вольготно летать над городком. Они даже смогли подбить один из истребителей, но долго противостоять многочисленному врагу не смогли. Две пары истребителей одномоментно атаковав зенитный расчет, буквально изрешетили его пулями и снарядами.

Но не все было британскому коту или вернее сказать, льву, масленицей. Куда более скромные успехи были у тех самолетов, что совершили налет на позиции советской артиллерии. Гаубичный полк Полупанова и полковые батареи Петрова были так хорошо скрыты от взора врага маскировочными сетями, что англичане не смогли их сразу обнаружить. Зато сами "Спитфайры" и "Мустанги" были хорошо видны зенитных расчетов прикрытия.

Без какой-либо спешки и торопливости, они обрушили на асов противника мощь своих сдвоенных установок. За одну минуту перед атакующим строем англичан вырос огневой заслон, ставший неодолимой преградой для них. Множество тонких серебристых нитей подобно огромной смертоносной косе пронеслись по небу, безжалостно срезая с него творение человеческих рук. Сначала один, потом другой самолет, выбросив темный шлейф дыма, стал сваливаться в крутое пике.

Наткнувшись на плотный заградительный огонь, британцы сломали строй и бросились врассыпную, не утратив при этом боевого пыла. Озлобленные и разъяренные, подобно человеку, наступившему голой ногой на ежа или колючку, они уходили на разворот, чтобы поквитаться с дерзким обидчиком.

Асы туманного Альбиона уже выходили на угол атаки, решая, как им будет удобнее атаковать врага, когда вновь попали под удар русских, но теперь со стороны воздуха. Неизвестно откуда взявшиеся самолеты с красными звездами на крыльях смело атаковали англичан, зайдя им в хвост сверху. Увлекшись атакой русских зениток, королевские пилоты прозевали появление противника, за что и поплатились несколькими сбитыми машинами.

Завязалась яростная схватка, из которой британский лев был должен ретироваться. Покидая небо над Груббе, англичане очень надеялись, что советские истребители продолжат преследование. И тогда можно будет либо навести их на огонь своих зениток или подставить под удар уже летящим на перехват эскадрильям истребителей. План был очень заманчивым и вполне реалистичным, но русские не поддались на эту уловку. Четко выполнив приказ командования, они защитили свои сухопутные войска от удара с воздуха и вернулись на аэродромы.

Тем временем события вокруг маленького германского городка стремительно развивались. Не успело очиститься небо над Груббе, как бой вступили танки. Один за другим к городку устремились хорошо знакомые советским солдатам танки "Матильды", так же как и самолеты, украшенные разноцветными кругами на броне. Дело стало принимать скверный оборот, и было совсем не ясно, смогут ли на этот раз, уставшие и израненные защитники Груббе остановить противника. Напряжение среди них нарастало с каждой минутой.

— Два, пять, восемь, шестнадцать — пересчитывали бойцы бронетехнику противника, с тревогой поглядывая в сторону "зверобоя", притаившегося в засаде. Это была единственная уцелевшая самоходка из отряда старшего лейтенанта Кафтанова, все другие машины были либо повреждены, либо подбиты.

Трудно было представить, что она сможет остановить натиск во много раз превосходящего по численности врага, но это произошло. Укрывшись от посторонних глаз за кирпичной стеной амбара, самоходка уверенно гвоздила по медленно ползущим танкам противника, поражая их раз за разом.

Нет ничего приятнее в бою, чем вид поверженного противника, перед которым ещё минуту назад трепетало твое сердце. В начале стрельбы "зверобоя" пехотинцы лишь переговаривались между собой настороженными междометиями, но после третьего подбитого танки раздались восторженные крики. Сначала они были единичными, но затем солдат словно прорвало и они, стали громко приветствовать самоходчиков.

— Молодцы! Ай да умницы! Как чешут, любо дорого смотреть! Братцы, так они нас без работы оставят! — кричали солдаты после каждого удачного выстрела "зверобоя", отставляя в сторону гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

В этот раз самоходчики действительно оставили пехотинцев без работы, уничтожив тринадцать танков противника. Вслед за немецкими панцерваффе, сожженные британские "Матильды" украсили пейзаж на подступах к Груббе.

До наступления темноты, немцы ещё трижды атаковали полк Петрова, и с каждым разом их было все труднее и труднее отражать. На все просьбы подполковника об оказании помощи, командующий дивизией твердил только одно: "Держаться, держаться". Только поздно вечером, в распоряжение Петрова прибыла рота автоматчиков, но её появление не повлияло на общее положение дел.

Во время последней атаки, под прикрытием ночных сумерек немцам все же удалось зацепиться за западную часть городка, особенно сильно пострадавшей в результате боев. Захваченные противником руины были малопригодны для обороны и поэтому, Петров не стал предпринимать попытку отбить их. Отойдя к центру городка, русские образовали новую линию обороны. Крепость её была незамедлительно продемонстрирована неприятелю, попытавшемуся развить успех своего наступления и захватить кирху.

Подобное завершение сражения вполне устраивало обе противоборствующие стороны. Генерал Демельхубер наконец-то смог отрапортовать фельдмаршалу Шернеру о выполнении задачи дня захвата Груббе. Точно также и подполковник Петров с чистой совестью доложил командующему, что его приказ выполнен, полк продержался на занимаемой позиции до наступления ночи и теперь ждет обещанного подкрепления.

Имя подполковника Петрова, полк которого уничтожил сорок два танка и самоходных орудий противника, не раз упоминалось в оперативных сводках этого дня. Последний раз его имя промелькнуло в разговоре командарма 49-й армии с командующим фронтом.

— Правда, сорок два танка уничтожено? Все верно? — переспросил командарма Рокоссовский.

— Эти сведения указаны в донесении командира дивизии Горчакова, со ссылкой на рапорт комполка, товарищ маршал. В полк подполковника Петрова ездил начальник оперативного отдела штаба армии полковник Овцын. Он лично видел только одиннадцать подбитых танков противника. Остальные разглядеть не смог, так как прибыл в полк поздно вечером. Ещё есть косвенное подтверждение от летчиков, прикрывавших полк с воздуха. Согласно их рапортам они наблюдали не менее двадцати уничтоженных машин немцев на подступах к Груббе.

— За такие успешные бои, обязательно награждать надо! Пишите представление на Петрова, военный совет фронта поддержит.

— Да видите ли какое тут дело, Константин Константинович. Вместе с донесением, командир дивизии подал рапорт на подполковника Петрова, обвинив его в нарушении субординации и самоуправстве во время боя. В связи с этим, военный совет армии не готов ходатайствовать перед фронтом о награждении подполковника Петрова — со вздохом пояснил Гришин.

— А в чем конкретно проявилось его самоуправство? — удивился маршал, точно знавший, что сорок два танка на войне просто так не подбивают.

— Без ведома и согласия командира дивизии, подполковник самовольно ввел в бой приданный дивизии гаубичный полк. Сам Петров объясняет свои действия тем, что не смог связаться с Горчаковым и был вынужден действовать самостоятельно исходя из обстановки. Один из его батальонов был атакован превосходящими силами противника, пехотой с танками, и только поддержка гаубичного полка помогла отразить атаку противника.

— Ну а сам ты, Иван Тихонович, как оцениваешь действия подполковника? Прав он или комдив? — напрямую спросил генерала Рокоссовский и командарм напрягся.

— Да как вам сказать, товарищ маршал. Я не исключаю, что действия подполковника Петрова действительно могли быть обусловлены сложившимися обстоятельствами. Ведь главный удар немцев как-никак пришелся именно на его полк. Однако командир дивизии и прежде жаловался мне на Петрова, который с момента вступления в должность, постоянно с ним пререкался. Очень уж неуживчивый человек, этот наш якут — подытожил командарм, полагая, что тема о награждении строптивого комполка закрыта, однако у маршала оказалось иное мнение.

— Якут? Какой якут? Подполковник Петров? Как его зовут? Георгий Владимирович? — забросал вопросами генерала Рокоссовский. В трубке было хорошо слышно, как застигнутый врасплох Гришин торопливо листал бумаги, а затем подтвердил догадку командующего фронта.

— Так точно, товарищ маршал. Подполковник Петров Георгий Владимирович — осторожно доложил командарм.

— Я хорошо знаю подполковника Петрова по ноябрьским боям под Варшавой. Толковый и грамотный мужик. Только почему он подполковник? Хорошо помню, что перед отбытием с фронта подписывал ему представление на полковника.

— Не готов ответить на ваш вопрос, товарищ маршал. Если надо, то я немедленно уточню и сразу же доложу вам.

— Не надо. Петров по ранению был отправлен в госпиталь, в Москву, а там скорей всего представление канцелярия заиграла, — Рокоссовский оторвался от аппарата и обратился к стоящему рядом адъютанту, — срочно сделайте запрос кадровикам относительно представления на подполковника Петрова Георгия Владимировича.

Затем придвинул к уху трубку и с интересом спросил у Гришина: — Так как военный совет армии намерен наказать подполковника Петрова?

— Военный совет армии ещё не принял окончательного решения по подполковнику Петрову, товарищ маршал — замялся командарм, — надо всесторонне разобраться с этим вопросом.

— Вот и хорошо, разбирайтесь. А пока поздравьте его от моего имени с награждением орденом Кутузова 3 степени. Военный совет фронта считает, что командиров, чьи подчиненные подбили сорок два танка противника и не допустили прорыва обороны, следует достойно поощрять. — Рокоссовский замолчал, а затем добавил. — У нас с вами впереди трудные дни.. Очень трудные дни. Надеюсь, вы меня правильно поняли.

Решение маршала о награждении Петрова высоким полководческим орденом было продиктовано отнюдь не простым желанием, навести справедливость в отношении незаслуженно обиженного человека. Час назад Рокоссовский докладывал Сталину о положении дел на фронте. Верховный внимательно выслушал маршала, а затем сказал: — Все это очень хорошо, товарищ Рокоссовский но, к сожалению, мы не добились того, чего хотели добиться. Согласно последним сведеньям разведки, господин Черчилль с самого начала был настроен на полномасштабные военные действия против нас — с сожалением констатировал Сталин.

— Наш стратегический посыл оказался не совсем верным, но у нас есть ещё время и возможности для его исправления. Ставка считает необходимым нанесение по войскам Шернера контрудара силами 49-й армии с последующим переходом соединений фронта в контрнаступление по направлению Гамбург и Киль. Директива об этом уже Вам отправлена. Учитывая всю сложность поставленной перед Вами задачи, принято решение передать в ваше распоряжение 5-ю танковую армию, а также 2-ю и 11-ю гвардейские армии из состава 3-го Белорусского фронта в качестве оперативного резерва. Согласно поступившим в Ставку сообщениям их переброска в ваш оперативный тыл началась три часа назад — Сталин замолчал, давая возможность маршалу переварить услышанные новости, а затем продолжил.

— По утверждению представителей Генерального Штаба, англичане в отличие от немцев и французов традиционно считаются для нас неудобным противником. Надеюсь, что это досадное суеверие не помешает вашим войскам выполнить приказ Ставки?

— Нет, не помешает, товарищ Сталин, — без малейшего раздумья ответил Рокоссовский. — Англичане действительно хорошие солдаты и две прошедшие войны это наглядно показали. Однако наш солдатский долг бить любого врага, который посягнул на нашу советскую Родину и мирную жизнь трудового народа. Командование фронтом сделает все возможное и невозможное, для выполнения поставленной перед нами задачи.

Голос командующего фронта звучал твердо и уверенно, и это придало Верховному хороший заряд бодрости, которая так необходима в трудные часы.

— Вы, очень хорошо сказали, Константин Константинович. Лучше и не скажешь. Я очень надеюсь на Вас и Ваших подчиненных. Сейчас нам как никогда прежде, нужна сокрушительная победа над врагом. Чем быстрее мы сможем лишить господина Черчилля его опасных иллюзий, тем скорее будет потушен этот опасный пожар, и мы сможем вернуться к мирной жизни.

— Я вас очень хорошо понял, товарищ Сталин. Можете на меня положиться.

— Большое спасибо, от меня и от всего советского народа, Константин Константинович. Успехов Вам. Я очень на Вас надеюсь, до свидания.

— До свидания, товарищ Сталин — сказал Рокоссовский, с тяжелым сердцем кладя трубку ВЧ. Не нужно было быть большим провидцем, чтобы понять, что солдат его ждали серьезные бои. Как и два года назад им предстояло вновь наступать на запад, платя за каждый пройденный вперед метр платить своими жизнями, ради мира на земле. И самым лучшим стимулом для солдат вновь шагнувших навстречу смерти, по твердому убеждению Рокоссовского была справедливая оценка их мужества и умения, бить врага и уничтожать его танки. Такова была жестокая диалектика войны, и её невозможно было изменить.

Глава V. Время принятия решений.

В течение всего дня 3 июля в кабинет Сталина шел нескончаемый поток посетителей, вызванных в Кремль в связи с началом военного конфликта с бывшими союзниками на территории Германии. Вновь, как в кризисном сорок первом году заседание Ставки Верховного командования, сменяло заседание комитета обороны, вслед за которым начинала работу специальная рабочая группа по тому, или иному вопросу. Затем следовали доклады представителей различных наркоматов, после этого наступал двадцати минутный перерыв на обед, и все начиналось сначала в неослабевающем темпе.

Сидевший в приемной дежурный секретарь бисерным подчерком аккуратно заносил в журнал посещения фамилии тех, кто переступал порог сталинского кабинета. Педантичный служака, он привычно фиксировал время входа и выхода тех, на чьи плечи легло тяжелое бремя новых горьких испытаний.

До самого вечера у Сталина сохранялась определенная надежда, что военное противостояние с бывшими союзниками удастся остановить на уровне приграничного конфликта. Для одетого в военную форму шестидесяти пятилетнего человека, стоявшего во главе Советского Союза, мир был важен и необходим как никогда прежде. Ради его сохранения, он был готов закрыть глаза на мерзкие происки со стороны бывшего союзника и даже на небольшое пролитие крови. Однако последние сведения, полученные из Америки по каналам разведки, полностью похоронили эти надежды.

Читая стенограмму переговоров эмиссаров Черчилля в Нью-Йорке, добытую, что называется со стола британского премьера, советский лидер все больше и больше мрачнел. Уж слишком высокие преференции и бонусы получали денежные магнаты от развязывания военного конфликта между странами победителями. Утверждение господина Даннинга, о том, что нет в мире такого преступления, на которое бы не пошли капиталисты ради получения прибыли в 300% даже под страхом смертной казни, в очередной раз получило своё подтверждение.

Трудно, невыносимо трудно долгое время ходить в туго застегнутом мундире, испытывать множество трудностей и лишений ради достижения победы над врагом и наступления мира. Но во стократ труднее, после того как ты наконец-то распахнул мундир и вздохнул полной грудью воздух мирной жизни, нужно вновь застегивать его обратно.

Именно такое духовное мучение испытал Сталин в этот бесконечно длинный, июльский день. Добившись победы над Гитлером, он искренно понадеялся, что с войной в Европе покончено и, не дожидаясь замирения в Азии, поспешил начать лечение ран нанесенных советскому народу проклятой войной. Уже были готовы планы по восстановлению страны на ближайший период, отданы необходимые распоряжения и разосланы правительственные циркуляры. Мирная жизнь начала вступать в свои права, и вдруг все приходилось сворачивать и вновь заниматься так постывшей войной.

Вновь переходя от планов мирного созидания к решению военных нужд, Сталин был уверен, что этот процесс не принесет ему трудностей, но воздух мирной жизни сыграл с советским вождем злую шутку. Привычно уходя с головой в работу, он неожиданно получил жесткий укол со стороны своего здоровья. Не столько от решений многочисленных проблем порожденных конфликтом, сколько от душевного разлада, к концу дня у Сталина сильно заболела голова, и он был вынужден обратиться к докторам.

Срочно прибывший эскулап измерил у вождя давление и без долгих колебаний и размышлений посадил на шею своего пациента несколько медицинских пиявок. Настороженно относясь к достижениям современной химии и фармакологии, всегда Сталин отдавал предпочтение природным средствам. По этой причине, увешенный мирными кровососами, он просидел сорок минут в комнате отдыха, прежде чем смог вновь приступить к работе.

Последними кого он принял в этот день, были генерал армии Антонов, начальник внешней разведки НКГБ генерал-лейтенант Фитин и полковник Скворцов, начальник аналитической службы оперативного отдела Генерального штаба. Именно после разговора с этими людьми, советскому вождю и предстояло определить свои действия на ближайшие и все последующие дни этого месяца.

Четыре года назад коварные англосаксы сумели столкнуть Россию и Германию в войне, которая по своим масштабам ужасов и потерь превзошла все прежние войны мира. Тогда, Лондон и Вашингтон надеялись, что в ожесточенной борьбе Сталин и Гитлер полностью обескровят друг друга и станут покорными их воле. Однако все пошло совсем не так, как ожидали и планировали по обе стороны Большой Лужи. Вопреки прогнозам и предсказаниям всевозможных экспертов и знатоков, советская Россия вышла из этой схватки сильной и мощной державой и стала на равных говорить с Англией и Америкой.

Подобное завершение войны никак не мог устроить представителей англосаксонского мира, вложивших в неё огромное количество денег и материальных средств. В своем нынешнем состоянии Россия представляла смертельную угрозу англосаксонскому миру, и её следовало устранить раз и навсегда. Весь вопрос заключался в том, когда начинать против неё новую войну. Сейчас, по горячим следам или немного погодя, поднакопив для этого побольше средств и ресурсов.

После недолгого колебания было решено не давать Москве мирной передышки и попытаться уничтожить её, втянув в новую затяжную войну. Заставить русского медведя полностью исчерпать все свои людские и материальные ресурсы и раз и навсегда разрешить "русский вопрос" по выгодному для всех сценарию.

Благодаря блестящей работе советских нелегалов Сталин оказался в курсе всех черных дел Черчилля и стоящих за ним кругов. Он всеми силами, пытался не допустить вооруженного противостояния между союзниками по антигитлеровской коалиции, но обстоятельства оказались сильнее его. Тяжкое бремя войны вновь нависло над Россией и единственным способом избавиться от него, была быстрая победоносная война. Только молниеносное поражение англичан могло принудить их сесть за стол переговоров о мире, который так был нужен советскому народу.

Так или примерно так думал Сталин, терпеливо ожидая пока Антонов, расстелет на столе принесенную с собой карту и, привычно взяв в руки указку, не начнет подводить итоги дня. Из прежних докладов генштабиста он уже знал приблизительно положение на фронтах. Оно было не таким ужасным, как в июне сорок первого, но при этом, не давало излишнего оптимизма.

— Подводя итоги сегодняшних боев, можно с уверенность говорить, что противник не смог выполнить своих первичных задач, товарищ Сталин. На обоих участках своего наступления, немцы смогли продвинуться вглубь нашей обороны на два-три километра, а в некоторых местах до четырех-пяти километров. Во всех случаях боевого столкновения наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, в результате которого он понес значительные потери в живой силе и боевой технике — начал свой доклад Антонов, привычно не заглядывая в папку военных сводок.

— Главный удар немцев пришелся по войскам маршала Рокоссовского. Здесь отмечено применение со стороны противника пехоты и артиллерии, а также участие танков, самоходных орудий. Действия немцев были поддержаны английской авиации.

Против войск маршала Жукова, немцы бросили исключительно пехоту, артиллерию и до двух десятков бронемашин. Участие в боях танков, самоходок или штурмовых орудий, согласно поступившим сведениям из штаба 1-го Белорусского фронта замечено не было. Также под Лейпцигом не было отмечено участие какой-либо авиации, как немецкой, так и английской или американской.

— Выходит, нападение господ союзников мы худо-бедно отбили и если не сорвали их планы, то основательно затруднили их исполнение. Но это только полдела. Как вы думаете, удалось ли нам реализовать наши собственные намерения, товарищ Антонов? Попытаются ли завтра англичане продолжить свою авантюру, или же получив сегодня по зубам, решат свернуть операцию и начнут искать выход из сложившегося положения.

— Исходя из той информации, что располагает Генштаб на данный момент трудно делать какие-либо окончательные выводы, товарищ Сталин. Вполне возможно что, получив жесткий и решительный отпор, англичане не решатся на дальнейшее продолжение военного конфликта с нами. В донесениях фронтов есть некоторые факты, говорящие в пользу этого предположения, однако аналитики полковника Скворцова не вполне согласны с этим предположением. Единственно, что можно сказать с полной уверенностью, что за прошедший день немцы понесли серьезные потери и для продолжения наступательных планов, англичане будут вынуждены задействовать собственные силы.

— Что заставляет вас товарищ Скворцов думать, что, невзирая на неудачу, англичане решат продолжить боевые действия? — поинтересовался Сталин у сухощавого аналитика.

— Сам факт начала проведения операции, чьи задачи по своей сложности и масштабу мало, в чем уступают гитлеровскому "плану Барбаросса" товарищ Сталин. Слишком много поставлено англичанами на карту, чтобы после первой же неудачи отказаться от своих амбициозных намерений. Кроме этого в пользу вывода об их готовности идти до конца, говорит замена Черчиллем фельдмаршала Монтгомери, на посту командующего британскими войсками в Европе. Александер в отличие от своего предшественника, всегда имеющего свое собственное мнение, не склонен обсуждать полученный приказ. Он будет выполнять его до тех пор, пока не кончатся имеющиеся в его распоряжении людские и материальные ресурсы или приказ не будет отменен сверху.

— Жестко, но довольно точно, — усмехнулся Сталин. — Ваши соображения хорошо совпадают с теми сведения, что два часа назад предоставил нам товарищ Фитин. Они полностью доказывают тот факт, что господин Черчилль все же взял курс на полноценную войну. Прекрасно понимая, что одной английской армии не выстоять в борьбе с нами, он очень надеется на помощь американцев, которых намерен втянуть в этот конфликт как можно скорее. Трумэн, конечно, будет этому всячески сопротивляться, но в том, что это рано или поздно произойдет, сомневаться не приходится. Уж слишком крепко переплелись между собой политические и экономические связи Англии и Америки.

Сказав эти страшные для всех собравшихся слова, Сталин помолчал, а затем, словно окончательно перейдя невидимый рубеж, обратился к начальнику внешней разведки:

— У вас есть, какие-нибудь дополнительные сведения по этому вопросу, что помогут Генштабу принять правильное решение, товарищ Фитин?

— Никак нет, товарищ Сталин. За последние часы ничего существенного не поступало. Есть масса разрозненных сообщений, которые надо проверять и перепроверять.

— Какие, например?

— Одни источники сообщают, что в ближайшие часы Черчилль собирается встретиться с нашим послом Майским, для обсуждения возможности своего вылета в Москву для срочных переговоров. Другие информируют о намерении Черчилля отправиться в штаб Эйзенхауэра в Реймсе, чтобы разобраться во всем происходящим "беспорядке" на месте. Согласно третьим, английский премьер отдал приказ о снятии и отдачи под суд бригадного генерала Блейка, ответственного за содержание немецких военнопленных в британской оккупационной зоне. Одним словом полный букет фактов, с которыми нужно разобраться, что из них истина, а что ложь.

— Очень напоминает почерк господина Геббельса, образца июня сорок первого года. Вы не находите, товарищ Фитин?

— Так, точно, товарищ Сталин. Похоже, англичане специально вылили тотальный поток дезинформации, чтобы в нем было невозможно разглядеть истину. Подобный прием немцы дважды с успехом применяли против нас в июне сорок первого и мае сорок второго, стремясь скрыть свои наступательные приготовления. В июне сорок третьего, это им не удалось.

— Да, не удалось. Надеюсь, что и в этот раз наши чекисты окажутся на чеку — усмехнулся Сталин. Он ещё раз окинул взглядом, лежавшую на столе карту, и как бы пройдя какой-то невидимый постороннему глазу, но очень значимый для себя рубеж, сделал резюме всему ранее сказанному.

— Значит, будем исходить из того, что господин Черчилль не хочет мира, и будет стоять за продолжение военного конфликта, — сказал Верховный, намеренно избегая, слова война. — Как в этих обстоятельствах намерен действовать Генеральный штаб, товарищ Антонов?

— Генеральный штаб считает необходимо проведение Эльбинской наступательной операции товарищ Сталин. Согласно докладам штаба 2-го Белорусского фронта, войска маршала Рокоссовского имеют достаточно сил для её проведения. Если данные разведки верны, то завтра противник возобновит свое наступление против наших войск с целью выхода на подступы к Берлину. Генеральный штаб предлагает нанести встречный удар в районе Людвигслуста. Предполагается остановить наступление войск противника и, обратив их в бегство, начать собственное наступление на Гамбург и Киль.

— А, что по этому поводу скажут наши аналитики? Как вы оцениваете шансы наших войск на успех? — вождь требовательно посмотрел на Скворцова. — Только, пожалуйста, без шапкозакидательства. Берлин мы взяли, Гитлера победили, но это совсем не означает, что англичане будут драться с нами хуже, чем они дрались с немцами. Когда вопрос об их священных интересах стоит ребром, англичане бьются очень храбро и упорно.

— Есть, без шапкозакидательства, товарищ Сталин, — откликнулся полковник. — Все сведения, которыми мы обладает на данный момент, говорят о том, что английские войска вступили в конфликт с нами не полностью подготовленными. Главная причина этого — привязка начала боевых действий к дате проведения парламентских выборов. Находясь в цейтноте, противник сделал ставку на возможность застать нас врасплох и стремление немцев к быстрому реваншу. Выступая в роли застрельщиков, они должны были выявить слабые и сильные стороны наших фронтовых построений. О больших успехах со стороны вермахта, по моему твердому убеждению речь изначально не шла. Главное было выиграть время для полной развертки и сосредоточения британских войск на границе зон и по возможности снять с Англии обвинение в развязывании военного конфликта.

— Вы очень верно подметили политическую подоплеку в действиях англичан, товарищ Скворцов. Это очень важный факт, продолжайте.

— Спасибо, товарищ Сталин. В пользу правильности наших выводов, говорит отсутствие поддержки английской авиации в наступления Венка и слабая помощь британскими танками солдат Шернера. Если бы у англичан было полное сосредоточение войск в местах немецкого наступления, они бы постарались максимально использовать преимущество первого удара.

— Сколько времени необходимо англичанам для полного сосредоточения и развертки?

— Ещё минимум двое суток, товарищ Сталин. Об этом говорят данные воздушной и наземной разведок наших армий. Если наши войска начнут Эльбинскую наступательную операцию через сутки, то у нас есть все шансы захватить войска противника на марше или в процессе развертывания.

— Захватить противника на марше и перемолоть его войска по частям, очень хорошо, но позволит ли противник нам это сделать? Вы сами говорили, что немцами движет дух реванша, а фельдмаршал Шернер сделан из того же теста, что и фельдмаршал Александер. Не завязнем ли мы подобно пчеле в немецком сиропе?

— Фельдмаршал Шернер не все немецкое войско, товарищ Сталин. Дух реванша крепок и силен от одержанных побед, а не от горечи полученного поражения. Сегодня немцы много потеряли своих солдат, много потеряют они и завтра. А когда по ним ударят в полную силу, побегут, несмотря на гнев Шернера, приказ Деница и сильную любовь к фатерлянду — твердо заявил Скворцов, выдержав пристальный взгляд вождя.

— Это хорошо, что вы так уверены в своих словах, товарищ Скворцов. А как долго продлиться, по-вашему, Эльбинская операция? Какой срок отводите вы этому конфликту?

— Как и все наши товарищи, мы хотели бы скорейшего завершения военных действий, товарищ Сталин, но дать даже примерную дату по завершению операции мы нем можем — честно признался полковник.

— Жаль, конечно, что не можете. Но на нет и суда нет, — вздохнул Сталин, а затем обратился к Антонову, — а каково ваше мнение, товарищ Антонов?

— Генеральный штаб полностью согласен с выводами полковника Скворцова. Войска маршала Рокоссовского смогут за сутки подготовить и нанести по врагу контрудар, товарищ Сталин.

Вождь неторопливо дошел до своего стола, сел в кресло и, взяв в руки синий карандаш, произнес: — Раз все уверены в успехе, не будем медлить. Читайте, директиву, товарищ Антонов.

Так был сделан ответный ход в партии, главным призом которой было мировое господство с одной стороны и мирная жизнь с другой. Однако кроме Сталина и Черчилля, в неё было задействовано ещё некоторые игроки. И одному из них Гарри Трумэну, предстояло внести свою скромную лепту в её развитие.

Если бы кто-нибудь пожелал узнать, с чем ассоциирует у нынешнего обитателя Белого дома его деятельность на политической арене, то он был бы сильно удивлен. Бывший сенатор от Миссури и нынешний президент Америки, отождествлял себя с вышедшим на ринг боксером или точнее сказать кулачным бойцом. И как бы это не парадоксально звучало, каждый свой шаг или действие на политическом поприще, он отождествлял с нанесением противнику хука, свинга или апперкота в зависимости от обстоятельства дела.

Да, именно понятия кулачного боя были наиболее близки и понятны для человека, по воле небес и большого бизнеса занявшего президентское кресло в апреле 1945 года и в этом не ничего удивительного. Тридцать третий президент Америки был воспитан своим отцом, исключительно на культе грубой мужской силы.

Именно этому идолу, Джон Трумэн заставлял с малых лет поклоняться своих мальчиков, говоря, что настоящий мужчина только тот, кто может постоять за себя кулаками. Заносчивый и хамоватый фермер из Миссури изо дня в день вбивал в головы детей, что только этим способом можно заставить окружающих считаться с тобой и твоим мнением. Тот же, кто по своей природе был, слаб и хил и, следовательно, не мог постоять за себя, был вынужден преклоняться перед сильным человеком и постоянно угождать ему. Таковы были жизненные принципы, на которых был взращен Гарри Трумэн.

С самых ранних лет он боготворил своего отца и всячески стремился заслужить от него хоть какую-нибудь похвалу. Это было нормальное детское желание, но к своему огромному стыду и великому сожалению, маленький Гарри так и не смог преуспеть в этом деле, несмотря на все свои старания.

Вся беда заключалась в том что, имея от рождения слабое зрение, он был вынужден носить большие очки. Для простого человека эта беда не столь большой руки, но только не для мальчишки, тем более воспитанного на культе всепобеждающей мужской силы. Наличие проклятых стекляшек на носу, не давало ему возможность самоутвердиться в среде своих сверстников при помощи кулаков.

— Хлюпик! Слабак! Ты позоришь славный род Трумэнов, которым не могла перечить ни одна собака в округе! — презрительно бросал отец всякий раз, когда разговор за столом заходил о детских обидах и проблемах, чем доводил ребенка до слез. Стоит ли удивляться, что в узком семейном кругу, за Гарри прочно закрепилось прозвище "девчонка".

Со временем культ кулаков постепенно отошел на задний план. Повзрослевшего Трумэна стали интересовать и заботить иные жизненные проблемы, но детский комплекс несостоятельности так и остался в его душе. Уйдя в глубины подсознания, он изредка напоминал о себе в виде пункта перечня важных дел, против которого так и не была проставлена отметка — "выполнено".

Нельзя сказать, что это сильно мешало Гарри в его дальнейшей жизни. Пойдя в услужение к "сильному мира сего" господину Пендергасту, он стал окружным судьей, сенатором от штата Миссури и даже был избран вице-президентом Соединенных Штатов. И все это время он производил на окружающих впечатление "простого, настоящего американского парня", не имевшего в своей душе заумной червоточинки. Во время его выступлений, ему кричали, аплодировали, дружески хлопали по плечу и, следуя избранному образу, Трумэн понимающе кивал головой, хлопал по плечу в ответ и поднимал большой палец в знак восхищения.

Все изменилось в тот день, когда неожиданно для непосвященных он покинул скамейку запасного игрока и вышел питчером на широкое поле Большой политики. Именно тогда у сына заносчивого фермера появилась возможность поставить заветную галочку в перечне не выполненных дел. С большим запозданием, он стал доказывать самому себе, а заодно и всему миру, что является достойным продолжателем боевых традиций склочного рода Трумэнов.

Первой жертвой новой американской политики стал министр иностранных дел Советского Союза Вячеслав Молотов. По поручению Сталина он приехал в Вашингтон для встречи с новым президентом Америки и встретил там "горячий прием".

Привыкший к разговору, в котором обе стороны искали разумный компромисс своих интересов, Молотов был буквально раздавлен той лавиной грубости и хамства, что обрушилась на его голову в Овальном кабинете.

Подобно тяжелому асфальтному катку, Гарри буквально расплющил советского министра, опешившего от столь неожиданного обращения. Встав у стола как у трибуны, Трумэн громким и безапелляционным тоном, стал указывать Молотову, как отныне должен вести себя Советский Союз, чтобы и дальше иметь возможность быть союзником и деловым партнером великих Соединенных Штатов Америки.

Когда же изумленный Молотов наконец-то пришел в себя и попытался перевести яростный монолог президента в ложе конструктивного диалога, Трумэн остался глух к его словам, продолжая упрямо гнуть свою линию.

— Таковы новые правила политики между нашими странами, господин Молотов. И если они не устраивают вас и ваше правительство, то вы можете смело идти на все четыре стороны. Так и передайте маршалу Сталину! — властно изрек Трумэн, с огромным удовольствием отмечая, как нервно дрогнул кадык у советского наркома, а его лицо залилось пунцовой краской гнева.

— Со мной никогда в жизни не говорили в подобном тоне, господин президент — начал было говорить Молотов, но Трумэн моментально его оборвал.

— С вами говорят тем тоном, который вы заслужили своими действиями!! Делайте все что, вы обязаны делать по своим обязательствам перед Соединенными Штатами и тогда, с вами не будут говорить в подобном тоне! У меня всё, господин Молотов. Я вас больше не задерживаю!

После таких слов, русский посланник пробкой вылетел из кабинета президента, чем ещё больше развеселил нового обитателя Белого дома.

— Я славно отколотил его, Бирнс! Я задал ему достойную трепку, нанеся славную "двойку" в челюсть! — восторженно вещал Трумэн новому госсекретарю, радостно потирая от возбуждения руки. Он почти физически ощущал силу своего ментального удара по лицу советского министра, и это ещё больше будоражило и заводило его.

Да и как было не радоваться? Ведь господин президент славно бился за священные интересы своей страны и её демократические принципы. И сегодня, он наконец-то смог с полным правом поставить в графе важных дел заветное "исполнено", доказав хорошим делом, что он не "девчонка"!

Опытный и прожженный политикан Бирнс, видя щенячью радость своего друга и патрона, щедро отвел на его триумф ровно пятнадцать минут чистого времени. Больше, как говорили врачи и политики, было вредно радоваться, как личного здоровья, так и для общего дела.

Бирнс искренне поддакивал и соглашался с президентом, называя его манеру общения с русским посланником единственно верной и наиболее полезной для Америки. А по истечению отведенного времени, любезно пояснил хорошему американскому парню Гарри, что Молотов, по своей сути всего лишь тень грозного Сталина, его говорящий конверт.

Охваченный эйфорией от одержанной победы, Трумэн моментально загорелся желанием как можно скорее и качественнее надрать зад и самому дяде Джо, который по клятвенному заверению госсекретаря, только и делал, что постоянно обманывал его доверчивого предшественника. Поэтому, на встречу трех лидеров в Потсдаме Трумэн решил прибыть во все оружии и публично указать кровавому русскому диктатору его истинное место в Большой истории.

Желание нанести усатому азиату стремительный апперкот и отправить его в нокаут, стало своеобразной идеей фикс, которая с каждым днем все сильнее и сильнее охватывала душу американского президента. Простодушно слушая нашептывания хороших парней — Бирнса, Гарримана и Гровса, Трумэн с увлечением строил планы по обузданию аппетитов советского лидера в Европе и Азии.

И тут как нельзя, кстати, стало известие от ученых, что они смогут произвести долгожданное испытание сверхбомбы в средине июля. Узнав об этом, Трумэн приложил массу усилий, чтобы передвинуть начало мирной конференции с начала июля на самый конец месяца. Дядю Джо ждал весьма болезненный сюрприз в незащищенную челюсть.

Когда секретарь с известием о событиях в Германии переступил дверь президентского кабинета, Трумэн был в отличном настроении. Вместе с генералом Гровсом он был занят составлением планов по полному и окончательному умиротворению Японии. После того как проклятая заноза по имени Окинава была наконец-то удалена из определенного места американской армии, настало время подумать о высадке десанта на главный остров японского архипелага. Следовало нанести узкоглазому противнику сильный хук слева и, сбив с ног мощным кроссом, заставить его смыть кровью нанесенное оскорбление американскому народу.

Будучи сенатором, а затем вице-президентом, Трумэн глубоко уважал Рузвельта как политика сумевшего вытащить страну из стальных тисков "великой депрессии". Но чем глубже Трумэн вникал в дела управления государством, тем больше у него возникало сомнений относительно правильности деятельности своего предшественника. С его глаз словно спадала пелена, открывая его взору истинную сущность легендарного ДФР, и многое предстало перед американским президентом совсем в ином виде.

Оказалось, что "великий Рузвельт" был типичным кабинетным червем, ставивший крепкие кулаки на самое последнее место, при разрешении споров с соседями. Вместо того чтобы во время переговоров со Сталиным твердо стоять на своей точке зрения, гордо поигрывая мускулами, он вел душевные разговоры, плел тайные интриги, искал компромиссные решения, чем наносил большой вред интересам Соединенных Штатов. И ялтинские соглашения, по которым после наступления мира русским слишком много перепадало, были наглядным примером неэффективности подобной тактики.

Подобные действия президента Рузвельта плохо укладывались в голове Трумэна. Он совершенно не понимал человека, стараниями которого американские вооруженные силы были так быстро и качественно перевооружены. Всего за четыре года американские солдаты получили самые лучшие в мире танки и автоматическое оружие, авиация первоклассные истребители и бомбардировщики, а военно-морские силы самую мощную группировку в мире авианосцев.

Любая армия мира могла только мечтать о таком превосходстве, которое позволяло осуществить доктрину генерала Дуэ. Перед ней преклонялись лучшие военные умы всего цивилизованного мира, в том числе и Гарри Трумэн. По его твердому убеждению, только благодаря ковровым бомбардировкам союзной авиацией, превратившим в руины главные немецкие города была одержана победа над Германией. Именно массированные удары с воздуха сломали хребет военному потенциалу рейха и позволили русским армиям дойти до Берлина, Праги, Вены и Белграда.

Вне всякого сомнения, эту же победоносную тактику следовало бы применить и против японцев. Ведь уже с конца сорок четвертого года, американский флот мог свободно перерезать все морские пути в Японию, взять противника в плотное кольцо блокады и начать бомбить города узкоглазых агрессоров. Бомбить безжалостно, до тех пор, пока измученные бомбежками японцы сами не свергли бы своего божественного микадо и не обратились бы к Вашингтону со слезной просьбой о мире.

Ведь это так просто! И зачем тогда было просить Сталина о помощи в борьбе с этими макаками, которые по авторитетному утверждению дяди президента Джозефа Трумэна, господь Бог создал из собственных испражнений. Советский диктатор и так получил слишком большой политический бонус, настояв, чтобы главный акт капитуляции Германии перед союзниками был подписан в Берлине. Благодаря этому успеху, теперь он мог без зазрения совести называть себя главным победителем Гитлера, что совершенно не соответствовало англосаксонской трактовки истории этой войны.

Очень может быть, что за просьбой о помощи в борьбе с японцами стояла мадам Чан Кайши. Дочь китайского миллионера, выпускница американского университета она имела широкие связи, как среди общественности Америки, так и в её деловом мире. Каждый раз, совершая визит в Штаты, китаянка неизменно просила американский истеблишмент о всесторонней помощи Гоминьдану, чьи армии завязли в войне с японцами на просторах центрального и южного Китая.

Вполне возможно, что определенные представители финансовой элиты обратились к Рузвельту с просьбой о содействии мадам Чан Кайши и тот не смог им отказать, как в свое время не смог отказать Пендергасту в назначении Трумэна на пост вице-президента страны. Вторжение Сталина в Маньчжурию и разгром Квантунской армии, был очень выгоден для президента Чан Кайши. За свою помощь русские возвращали ранее утраченный Сахалин, КВЖД и Порт-Артур, тогда как правителя Гоминьдана не сделав ни одного выстрела, получил бы всю Поднебесную.

Впрочем, Трумэн не исключал, что к этому шагу президента Рузвельта могли подтолкнуть и генералы из объединенных штабов, ловко скрывавшие за упорством японцев, свои тактические просчеты и ошибки. Позорный штурм маленького алеутского острова Кыска был наглядным тому примером. Тогда, американские корабли и самолеты три дня вдоль и поперек утюжили укрепления, наспех построенные высадившимися на остров японцами. Все было сделано по всем правилам высокого военного искусства. Высадившийся на остров десант потерял ранеными и убитыми всего тридцать человек но, несмотря на это, американская армия покрыла свои боевые знамена позором и унижением.

Оказалось, что к началу операции на острове нет ни единого японского солдата. За два дня до начала операции, под покровом тумана японский гарнизон оставил остров, что осталось совершенно незамеченным со стороны американских военных. А понесенные ими потери при взятии Кыски были за счет так называемого "дружественного огня".

И вот теперь, эти же генералы, как ни в чем не бывало, говорят Трумэну о трудностях, с которыми столкнется американский экспедиционный корпус при высадке на острова Японского архипелага. И ради сохранения жизней американских парней, настойчиво предлагают использовать русское наступление в Маньчжурии в качестве отвлекающего внимание японцев удара.

Версий было очень много, одна правдоподобнее другой, но президент Трумэн не собирался докапываться до истины. На сегодняшний момент, он считал участие русских в разгроме японцев крайне нежелательным фактором, для интересов Америки в тихоокеанском регионе мира. Кроме того, потерпев фиаско с капитуляцией немцев в Реймсе, американский президент не собирался отдавать русским из лаврового венка победителя микадо ни единого листка.

И пусть многозвездные советники предупреждают президента от возможности затягивания войны. Что благодаря своей непритязательности и неприхотливости, японцы могут покинуть большие города, переселиться в деревни и горы, тупо терпя военные невзгоды. Президент Трумэн был твердо уверен, что заставит диких азиатов склонить свои головы в покорности перед собой. И если не при помощи ковровых бомбардировок, то тогда посредством сверхбомбы, которая будет в его распоряжении со дня на день. Это оружие не только вгонит в землю японского микадо по самую шляпку, но и поможет обломать бока несговорчивому дяде Джо.

Одним словом, бейте барабаны, трубите трубы, мы идем в великий поход и горе тем, кто встанет у нас на пути или посмеет не согласиться с мнением Гарри Трумэна. Сегодня у нас крепкие кулаки, которые могут отправить в нокаут любого противника, способные расколотить его голову словно пустой горшок.

Все было так хорошо, пока на американского президента не обрушилось известие из штаба объединенного командования в Европе о начале вооруженном конфликте в Германии. Для него оно было сродни хорошему апперкоту в живот, после которого тебе нечем дышать и, пропустив коварный удар, ты позорно склоняешься к ботинкам своего обидчика.

— Как это понимать, что на границах американских и английских секторов идут бои немцев с русскими? Получается, что в Европе началась новая война? Как это произошло? — удивленно переспросил секретаря, побледневший от неожиданности Трумэн, рассеяно бегая глазами по лежавшей на столе карте Японии.

— Не могу знать, господин президент. В телеграмме из штаба генерала Эйзенхауэра говориться только о начале боевых действий. Возможно, более подробно об этом происшествии будет сообщено потом — секретарь протянул Трумэну лист бумаги, которую тот стал лихорадочно просматривать, пытаясь найти в его лаконичных строчках ответ.

— Как это потом!? Как потом? У нас тут вопрос по завершению войны с Японией и нам совсем не надо... — забормотал Трумэн, но затем замолчал и, стал стремительно заливаться пунцовой краской гнева. Как он ненавидел в эти мгновения секретаря и седевшего возле письменного стола Гровса, невольных свидетелей его растерянности и испуга, от полученного удара судьбы.

— Как это случилось, что немцы покинули свои лагеря!? Кто дал им оружие!? Кто позволил им приблизиться к границам секторов и вступить в бой с русскими!? Я вас спрашиваю! — голос Трумэна стал стремительно набирать начальственные обертоны, а из глаз полетели пучки сверкающих молний. Несчастный секретарь не смог выдержать столь мощного ментального удара по своей душевной субстанции. В считанные секунды, он сник, уменьшился ростом, пытаясь, что-то лепетать в свою защиту.

— Как генерал Эйзенхауэр со своим штабом, смог допустить возникновение этого инцидента!? Он нам сейчас совершенно не нужен! Не нужен!! Вы это понимаете или нет!!? — негодовал Трумэн, яростно потрясая рукой со злополучным донесением. От охватившей его чувства безысходности, он в ярости смял листок бумаги и швырнул его в секретаря с громким криком: — Вон!

Вестник горьких новостей не заставил себя долго упрашивать и покинул кабинет, оставив на растерзание президента генерала Гровса. Изумленный сначала известием о внезапно начавшемся конфликте, а затем столь неадекватной реакцией президента, генерал инстинктивно попытался отсесть от стола, чем только усугубил свое положение.

— Боевые действия немцев с русскими идут с самого утра, а генерал Эйзенхауэр только сейчас решил сообщить мне о них! Почему я узнаю об этом только сейчас!? Я, президент Соединенных Штатов Америки!! Главнокомандующий американских вооруженных сил!!? В чем дело!!?— вопрошал Гровса Трумэн, уперевшись руками разделявший их письменный стол, яростно сверля генерала пылающим взглядом. Его вид был столь воинственен, что Гровс взлетел со стула и вытянувшись во весь фронт, стал преданно поедать глазами бушевавшего правителя.

— Я, что блеклая тень Рузвельта, с которым можно не считаться и не обращать никакого внимания!!!? — продолжал вопрошать Трумэн и, достигнув самых верхов гнева, с яростью швырнул на пол попавшуюся под руку табличку с покерным девизом: "Фишка дальше не идет". Это действие не принесло ему должного морального удовлетворения, и вслед за табличкой на пол полетели лежавшие на столе блокноты, карандаши и даже тяжелый нефритовый пресс-папье.

— Так, что вы молчите, генерал!? Вы что-то скрываете от меня или тоже не в курсе дела! — Гарри очень подмывало схватить Гровса за лацканы, и что было силы тряхнуть, как это делали с обидчиком его славные предки Трумэны. Однако широкий стол не позволял рукам президента осуществить столь заманчивую миссию, да и после бросания предметов охвативший Трумэна гнев пошел уже на спад. Поэтому, яростно посверлив некоторое время Гровса глазами, он махнул рукой и бросился к столику, на котором стояли телефоны специальной связи.

Чуть было, не опрокинув несчастный столик, Трумэн мертвой хваткой вцепился в белый телефон, предназначенный для связи с Европой.

— Это президент Трумэн! Генерала Эйзенхауэра, мне немедленно! — прорычал он в трубку и услышал в ответ испуганный голос телефонистки: — одну минуту, мистер президент.

Работа связь в Америке всегда находилась на высоком уровне, и не прошло пяти минут, как президенту ответил Нюрнберг, в котором в этот момент находилась ставка Айка. Трумэн собрался обрушить гром и молнии на голову командующего американскими войсками в Европе, но Эйзенхауэра не оказалось на месте.

— Извините, мистер президент, но генерала Эйзенхауэра сейчас нет в штабе. Он срочно выехал в войска к генералу Брэдли, чтобы на месте разобраться, в вооруженном конфликте случившимся на границе соприкосновения с русскими войсками. К сожалению, у нас нет точной информации о том, что там происходит — почтительно доложил президенту дежурный офицер.

— Как главнокомандующий войсками США, я приказываю вам немедленно найти генерала Эйзенхауэра и передать, чтобы он связался со мной, где бы он ни был. Вам все понятно майор? Немедленно найти и немедленно соединить со мной!! — Трумэн со злостью швырнул трубку на телефонный аппарат.

— Черт знает, что происходит! Никто из этих штабных крыс ничего не может сказать толком, что там у них случилось под Лейпцигом! Из-за этого командующий вынужден лично ехать в войска, чтобы получить достоверную информацию о конфликте с русскими! В моё время подобного бардака в армии не было! — Трумэн принялся расхаживать по кабинету, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

Генерал Гровс имел свой взгляд на отсутствие Эйзенхауэра в штабе. Скорее всего, хитрый Айк предпочел оттянуть неприятный для себя разговор пока полностью не проясниться ситуация. Это был вполне предсказуемый и логичный ход, но Гровс предпочел не озвучивать свое мнение.

— На войне всякое может случиться, господин президент. Вы это знаете не хуже моего. Мне кажется, нам следует немного подождать, пока генерал Эйзенхауэр во всем не разберется — произнес Гровс и тут же, словно в подтверждении его слов раздался телефонный звонок. Обрадованный Трумэн вновь бросился к столику, но звонил черный внутренний телефон.

Он с раздражением снял трубку, и по мере разговора цвет лица у него стал меняться. Но если раньше Трумэн стал пунцовым от гнева, то теперь он побагровел от злости. По черному телефону звонил Пендергаст, которому Трумэн был обязан очень многим, в том числе и президентским креслом. И потому, славный Гарри был вынужден внимательно слушать каждое слово своего благодетеля, не имея возможность дать волю душившей его злости.

— Да, сэр, я все понял. Благодарю, вас за столь исчерпывающую информацию. Очень надеюсь, что дело не примет скверный оборот, и интересы Америки не пострадают — Трумэн положил трубку и только потом дал волю своему вулкану страстей.

— Чертов Черчилль!! Лакированная каналья!! Это оказывается его рук дело!! Ради спасения Европы от коммунизма он вступил в сговор с евреями из Нью-Йорка, и теперь они меня ставят перед свершившимся фактом! ....! — выкрикнул Трумэн, начав перебежку по кабинету.

— И это человек писал мне нерушимости англосаксонской дружбы! Негодяй!! Стравил немцев с русскими, а наши генералы закрыли глаза на его шалости! Что это как не подлая и гнусная измена!? А!? — Гровс очень опасался, что повторится метание предметов, но Трумэн уже держал себя в руках. Получив от жизни чувствительный апперкот, он как истинный Трумэн не раскис, не распустил нюни, а быстро собрался и был готов нанести ответный удар.

— Он, что думает? Что если за него замолвили слово, то он останется безнаказанным?! Что он теперь постоянно будите держать меня за горло!? Нет, мистер Черчилль, за все надо платить! Я покажу вам, у кого из нас больше калибр! — президент вновь оказался у стола связи. Уверенным движением он схватил трубку красного телефона и уже через минуту говорил с первым замминистра торговли отвечавшего за поставки по ленд-лизу.

— Уолли! Немедленно приостановите все наши поставки военных грузов Англии до моего особого распоряжения! Да-да, вы меня, верно, поняли, все без какого-либо исключения! Если отгрузки завершены, но корабли не покинули наши территориальные воды, задержите их, также до моего личного распоряжения! Выполняйте мой приказ Уолли и меньше задавайте вопросов!

Вслед за этим, движимый злостью и обидой Трумэн, приостановил поставки в Англию продовольствия, выдачу британским банков кредитов, а также приказал начать переговоры о незамедлительном погашении военных долгов. Не имея возможности напрямую отомстить Черчиллю за сговор за своей спиной, Гарри мог поквитаться с обидчиком, нанеся удар по самому болезненному для британца месту — финансам. Прием, конечно, был из разряда подлого, но душа Трумэна требовала немедленного отмщения. На данный момент это было для него самым главным.

— Не бойтесь, Гровс, это не война. Просто мне необходимо преподать толстяку хороший урок этики, чтобы в следующий раз у него не было желания плести сговоры за спиной президента Соединенных штатов. Надеюсь, вы со мной согласны?

— Конечно, господин президент. Союзники нам нужны до тех пор, пока они приносят пользу для Америки, а там...

Гровс не успел закончить фразу, как вновь зазвонил телефон. На этот раз белый, с вестями из далекого Нюрнберга.

— Здравствуйте, генерал! Очень рад, что вы так быстро смогли связаться со мной. Я уже немного в курсе того, что там у вас происходит и потому меня сейчас интересует только один вопрос. Наши войска вступали в военный конфликт с русскими? Нет!? Прекрасно, вы даже не представляете, какой тяжелый груз вы сняли с моей души. Вот, что я вам хочу сказать. Немедленно свяжитесь с маршалом Жуковым и скажите ему о нашей полной непричастности ко всей этой заварухи. Это полностью инициатива англичан и пусть они сами расхлебывают эту кашу. Я понимаю, что вам будет очень трудно это сделать, но это мой приказ. Вот и прекрасно! Я очень рад, что наши военные хорошо понимают значение этого слова! И ещё, как главнокомандующий американской армии, я запрещаю, любые действия американских войск против русских. Только с моего личного распоряжения. Любой, я подчеркиваю любой военный, вне зависимости от звания и должности будет отдан под суд в случаи нарушение этого приказа. Да, письменные подтверждения вы получите в самое ближайшее время. Действуйте генерал!

Во время произнесения этого монолога Трумэн специально произнес стоя спиной к Гровсу, чтобы тот не видел его лица. Во время свершения мелкой мести, оно плохо выглядит у любого человека, будь он простой фермер из Оклахомы или президент.

Закончив разговор с далекой Европой, Трумэн повернулся, и пытливо взглянув в лицо Гровса, заговорил.

— Стараниями господина Черчилля мы получили новую занозу. Очень надеюсь, что она не сильно помешает нашим приготовлениям по десантированию нашей армии в Японию. Победа над микадо по-прежнему остается нашей главной задачей, а для её разрешения мне нужна, эта чертова сверхбомба. С её помощью мы заставим Токио капитулировать, дадим по загребущим рукам дяди Джо и не позволим никому в мире косо смотреть в нашу сторону. Поэтому, поезжайте к этим умникам в Лос-Аламос и сделайте все, чтобы испытание бомбы было проведено не позднее 20 июля. Это очень важно для меня, это важно для всех нас, генерал. Действуйте, я жду от вас сообщения, — Трумэн доверительно дотронулся до груди генерала и, желая приободрить его, хищно улыбнулся, — помните, от нас двоих сейчас зависит судьба всего земного шара и в первую очередь Америки.

Глава VI. Под покровом белых ночей.

Чудесна и прекрасна летом страна Лапландия. Просто невозможно не влюбиться в её зеленые просторы, покрытые ягелем, кустарниками, карликовыми березами и ивами. Величавые речные долины и ущелья, многочисленные речушки и озера, наполненные небесной синевой, не отпускают взгляд и навсегда остаются в сердце гостя, посетивший этот чудный край. С чистым сердцем можно было бы назвать Лапландию северным Эдемом, когда бы ни духота и зной, да комары и мухи, порядком осложняющих пребывание гостя в этих местах.

Впрочем, человек не собака, он ко всему рано или поздно привыкает или вернее приспосабливается к непривычным условиям северного климата. Куда более трудная задача стояла перед маршалом Говоровым, который по поручения Ставки должен был провести наступление на северной макушке Европы. Его главной целью было не позволить британцам перебросить в Германию сдавшиеся им в плен немецкие дивизии, а для этого следовало максимально продвинуться вглубь норвежской территории.

Проще всего было двинуть войска вдоль берега моря по узким скалистым дорогам, причудливой лентой вьющимся вдоль берега моря. Продолжить так сказать победный марш после взятия Киркенеса. Это был самый простой и верный вариант наступления, тем более что дорога до самого Тромсе была совершенно свободна, как от немецких, так и английских войск. Однако, как это часто бывает в жизни, было одно но, способное серьезно осложнить планы советского командования и им было местное население.

Потомки легендарного Одина и Тора с радостью приветствовали изгнание из Финнмарка порядком поднадоевших им немцев, но вместе с этим, они не выказывали особой радости в отношении сменивших их русских. Нахохленные и прижимистые обитатели северных просторов с нетерпением ждали, когда пришельцы с красными звездами покинут их землю и позволят им заняться привычной для себя торговлей со странами свободного мира.

Можно было не сомневаться, что стоило бы советским солдатам двинуться на юг, как об этом сразу же стало бы известно англичанам. Обязательно какой-нибудь рыбак, охотник или кто-нибудь ещё рассказал бы об этом местным властям, а те уже посредство телефона или радио сообщили бы в Тронхейм о нежданных гостях.

Англичане не держали больших сил в Финнмарке, но вот бросить против русских, сдавшихся в плен немцев, могли без всякого колебания или угрызения совести. И тогда, любой каменистый склон или скальный выступ по дороге на юг превращался в неприступный бастион, который пришлось бы брать по всем правилам воинского искусства, то есть большой кровью. А больших сил в распоряжении маршала Говорова, согласно принципу житейской подлости не имелось.

Можно было попытаться перебросить войска морем, благо после проведения Киркенеской операции опыт десантирования у моряков Северного флота появился, да и район Тромсе, главный пункт наступления они худо-бедно, но знали. План, несомненно, имел свои плюсы, но маршал был вынужден отказаться от него. Для осуществления десантирования требовалось время, а именно его у Говорова и не было. Поэтому, после долгих размышлений и раздумий, он решил взять за основу третий вариант, наступление на Тромсе через финские земли.

С Финляндией все обстояло совсем по-другому. И дело было не в том, что в сердцах финнов было больше Любови и уважения к русским, чем у наследников Локки и Фреи. Просто сейчас они были проигравшей войну стороной, которая вряд ли бы рискнула ссориться со своими победителями. Сохранив по условиям мирного договора суверенитет, государственный строй и относительную целостность границ, финны наверняка предпочтут закрыть глаза на самоуправство "русских оккупантов", чем станут трубить на весь мир о произволе восточного соседа, как это было несколько лет назад. Не та была политическая обстановка и иной расклад сил.

Окончательно утвердившись в своих планах, Говоров решил не дожидаться получения приказа Ставки о начале наступления на Тромсе. Зная, примерную дату начала боевых действий в Европе маршал решил действовать на опережение. По его приказу была сформирован боевой отряд, которому предстояло совершить марш-бросок по финской территории.

Совершая столь смелый и ответственный шаг, по сути дела маршал Говоров мало, чем рисковал. В случаи начало боевых действий все его действия были направлены на выполнение приказа Ставки, а случись какая-нибудь осечка или даже отбой, то у маршала был готов запасной вариант. Ведь всегда свои огрехи можно свалить на нерасторопность подчиненных, умудрившихся во время боевых учений залезть на территорию соседнего государства. Растяпы и олухи есть в каждой армии мира.

Придавая марш-броску большое значение, Леонид Александрович лично утвердил численный состав отряда и проследил за его подготовкой. Для быстрой переброски двух сотен солдат были выделены могучие "студебеккеры", а для огневого прикрытия отряда было отряжено четыре легких танка и два вездехода амфибии. Кроме этого, отряду были приданы грузовики с боеприпасами и большим запасом топлива. Зная, по какой местности, предстоит совершать марш-бросок, Говоров не рискнул посылать обычные бензовозы.

За время нахождения в Лапландии немцы построили хорошие дороги. Созданные руками специально привезенных из Европы пленных, они сослужили немцам хорошую службу, когда финны выдавливали их в конце 1944 года со своей территории. Только благодаря созданным дорогам, генерал Рендулич смог отвести свои войска в Норвегию без серьезных людских и материальных потерь.

Значимость любой дороги в непролазных просторах Лапландии трудно переоценить. А тем более созданная педантами немцами, она была для маршала Говорова настоящим подарком судьбы, и не воспользоваться им было большим грехом.

Боевой отряд под командованием майора Кривенко пересек государственную границу Советского Союза у пограничного знака 36/15 ровно в 7.16 утра, не встретив никакого сопротивления со стороны соседей. Да и какое противодействие мог оказать пост пограничной стражи боевой колонне, во главе которой шли так хорошо знакомые каждому финскому солдату танки Т-26 и БТ-7. Забившись в строжку, стражники с испугом смотрели в окно на грозную силу, что проплывала мимо их носа, не смея выйти наружу. Только после того как замыкавшие колонну танки Т-50 скрылись из виду, сержант Макарайнен вышел на дорогу и смачно плюнул вслед незваным гостям.

Первые объяснения с финскими властями состоялись в Ивало, где был сделан первый привал на маршруте движения. Едва только грузовики остановились на центральной площади поселка, как из трактира над которым развевалось бело-голубым полотнище Суоми, вышел грузный фельдфебель, перетянутый портупеей. В этот момент он, представлял в одном лице военную и гражданскую власть поселка.

Увидев незваных гостей, Укко Переляйнен поправил съехавшую на голове фуражку, расправил свои усы и стал торопливо одергивать на толстом животе мятый китель. Придав себе относительно бравый вид, он направился к Кривенко, с первого взгляда определив в низкорослом офицере командира отряда.

— Что-нибудь случилось, господин офицер? — учтиво спросил его Укко, с опаской косясь на Т-26, чья пушка смотрела прямо на крыльцо трактира.

— Нет. Все в порядке. Становиться на постой мы не собираемся, — успокоил фельдфебеля Кривенко. — По приказу маршала Говорова мы направляемся к Ангели для поимки большой группы немецких солдат сбежавших из норвежского лагеря военнопленных. Несколько дней назад они напали на охрану лагеря и жестоко убили её. Это очень опасные преступники, которых нужно обезвредить как можно скорее.

Услышав эту тревожную новость, фельдфебель разом встрепенулся и напрягся. Покидая Лапландию, немцы оставили финнам немало неприятных напоминаний о себе, о которых те вспоминали с дрожью.

— Это не егеря генерала фон Леера случайно сбежали!? Вот по кому действительно веревка плачет! — воскликнул фельдфебель, но Кривенко не стал вдаваться в детали своей легенды.

— Ничего не знаю. У меня приказ командования прибыть к Ангели, а там видно будет — важно изрек советский майор и старый Укко поспешил с ним согласиться.

— Да, да конечно, приказ есть приказ — сказал фельдфебель и, попрощавшись с гостем, поспешил к толпе односельчан боязливо стоявших в отдалении.

Тревожные новости, принесенные Укко, в один момент разогнали с улиц всех любопытных сельчан. На всем протяжении часового отдыха к колонне не подошел ни один человек, за исключением мальчишек. Даже новости о сбежавших немцах не заставить их отказаться от возможности посмотреть на грозные русские танки.

Легенда, созданная для отряда Кривенко работниками СМЕРШ, была вполне правдоподобна и не должна была вызывать большого сомнения у финнов. В той послевоенной обстановке, что царила в обеих северных странах, могло произойти все, что угодно. Однако командир не стал лишний раз проверять ей живучесть в деле, пройдя главный центр финской Лапландии поселок Инари без остановок.

Проехав по грязным улочкам Инари ни на минуту не снижая скорости, колонна майора Кривенко, изрядно напугала местных обывателей. Внезапно возникнув посреди белого дня подобно фата-моргане недавней войны, своим грозным видом она отбил у финнов всякое желание что-либо спрашивать у незваных гостей. Забившись по домам, они с тревогой наблюдали за движением отряда и только когда последняя русская машины скрылись за сопками, население поселка радостно вздохнуло.

И все же, более крепкой и основательной проверки легенды отряда избежать не удалось. Всегда найдется какой-нибудь въедливый человек, которому надо больше всех. Им оказался начальник пограничного поста Ангели, вблизи которого Кривенко сделал привал перед решающим броском по норвежской территории.

В отличие от своих соотечественников, проживавших на восточной границе Лапландии, здешние жители не испытывали особого страха и опасения перед русскими солдатами. Война войной, а порядок должен быть порядком. Так считал Тойво Теппонен, рискнувший спросить у майора Кривенко о причинах его появления на финской территории.

С важным и вдумчивым видом слушал пограничник объяснения Кривенко, при помощи советского переводчика.

— Очень странно, господин майор, но я не имею никаких сведений относительно бежавших из лагеря немцев. Господин капитан Юусо обязательно сообщил бы мне об этом ужасном случаи. Также никто из пересекших границу людей ни, словом не обмолвился об этом происшествии. Вот уважаемый торговец Вайтонен недавно прибыл из Карасйок и ничего не сказал мне о побеге. Очень странно — озабоченно цедил финн, неторопливо переминаясь с ноги на ногу.

— Считайте, что теперь предупреждены — отрезал Кривенко, но Тойво совсем не желал успокаиваться.

— Мне, очень жаль, господин майор, но для пересечения нашей границы вы должны получить разрешение у господина капитана Юусо, таков общепринятый порядок — известил Кривенко финн.

— Так, зови своего капитана, поговорим, — согласился с ним майор, выказывая свою учтивость к настырному собеседнику.

— Господин капитан Юусо уехал на хутор Семянайнен и будет только завтра. Вам придется подождать его возвращения — важно изрек страж границы, заложив руки за ремень.

— Товарищ майор, все готовы, можно ехать — доложил Кривенко подбежавший ординарец.

— Очень хорошо, приготовиться к движению! — приказал майор, и десятки голосов повторили его слова.

Хотя Теппонен ничего не понял, но он легко догадался о намерениях подозрительных русских, неизвестно как оказавшихся на финской территории. Это был непорядок, и он решил немедленно пресечь его.

— Господин майор, мало того, что у вас нет разрешения на пребывание на территории Финляндии, вы ещё собираетесь пересечь границу с сопредельным государством, не имея на то никакого дозволения пограничной стражи. Это безобразие! От имени правительства Финляндии я запрещаю вам двигаться! Прикажите вашим людям заглушить моторы и покинуть машины! — от избытка чувств финн покрылся красными пятнами

— Ну, что ты шумишь. Получим мы у твоего капитана разрешение, обязательно получим, но только на обратном пути. Понимаешь, на обратном. А сейчас извини, время нет — проникновенно произнес Кривенко и хлопнул левой рукой несговорчивого собеседника по плечу.

От приблизившегося к Тойво Кривенко нестерпимо пахло луком, потом и ещё черт знает чем. Он попытался отстраниться, но тяжелая ладонь русского майора цепко держала его плечо. Раздраженный столь бесцеремонным поведением, стражник открыл рот, желая напомнить о недопустимости подобного поведения к представителю государственной власти, на территории которого незваные гости сейчас находятся. Тойво собирался сказать о суверенности Финляндии, о её демократических ценностях, требующих международного уважения, но из его рта не вылетело, ни одного звука.

Настырный финн случайно столкнулся взглядом с несносным русским майором и остолбенел. В черном зрачке серых выцветших глазах собеседника он отчетливо увидел для себя смертельную угрозу. Там не было ничего кроме одной только усталости, но Тойво интуитивно почувствовал готовность майора убить его. Испуганный взгляд стражника сам скользнул вниз и то, что он увидел, только подтвердило его страшную догадку. Кобура русского была расстегнута и из неё высовывалась рубчатая рукоятка парабеллума.

Тяжелая рука на плече, многозначащий взгляд майора и вид открытой кобуры произвели на Тойво сильное впечатление. Ему страшно захотелось, чтобы этот низкорослый русский исчез из его жизни как можно скорее и желательно навсегда. И позабыв всякие умные слова, теснившиеся в его стриженной и пока ещё не простреленной голове, он с торопливой быстротой заговорил.

— Все хорошо, господин майор. Можете ехать. Счастливой дороги.

Когда последний русский грузовик скрылся вдалеке, поднимая клубы пыли на проложенной немцами гравийной дороге, Тойво Теппонена пробила сильная дрожь. Ноги славного стража границы стали ватными, тело покрылось противной испаренной, и моментально лишившись сил, он сел прямо на обочину дороги.

От контакта с русскими, славный сын Суоми получил жесточайшее духовное и моральное опустошение. Стоит ли удивляться, что после этого, надсадно глотая слезы пересохшим от волнения горлом, он искренне желал уничтожения отряда Кривенко руками немецких беглецов, чей путь на север освещал не меркнувший небесный свет.

Белые ночи изумительное творение матушки Природы. Нет ничего противоречивее этого явления для человека в первый раз столкнувшегося с ним. Он отчетливо видит, как садиться за горизонт диск солнца, но привычная темнота ночи почему-то не настает. Вместо неё вокруг господствует белый свет весьма характерный для пасмурной погоды. Проходит час, два, три, но ничего не меняется. Наконец появляется некоторое жалкое подобие сумерек, но всего только на час. После чего появляется яркое солнце и настает полноценный день, в три часа утра.

Вся эта небесная эквилибристика весьма сильно давила на психику сидящих в грузовиках солдат, но оказывала неоценимую услугу для водителей. Совершая марш-бросок по совершенно неизвестной местности, они прекрасно видели все особенности упавшей под колеса их машин дороги. Все её коварные ловушки, в которые можно легко угодить в ночной темноте.

Свернув в нужном месте с дороги, ведущей к норвежскому городку Карасйок, русские машины вступили в состязание с местной природой. Ведомый приказом маршала Говорова, отряд специального назначения стал энергично пробиваться на норд-норд-вест.

По каменистым сопкам и мшистой тундре, старательно обходя болотистые места и сходу преодолевая многочисленные ручьи и речушки, он уверенно двигался к своей конечной цели, обозначенной на карте как пункт Б-24. Час за часом неудержимо ползли вперед могучие "Студебеккеры". Славные творения американской промышленности, полученные по ленд-лизу, вновь доказывало делом, что не зря получили в Красной Армии уважительное прозвище "студер".

Простые и неприхотливые в обслуживание грузовики, они с успехом проходили там, где пасовали остальные автомобили. Благодаря могучему мотору, сцепленные между собой ремнями и тросами, грузовики легко преодолевали небольшие речки с топкими берегами. Уперевшись друг в друга бамперами, они буквально продавливали вперед идущие по вязкому дну машины. Сначала задние грузовики выпихивали идущую первой машину. Затем на твердый берег общими усилиями вытягивали среднюю и заднюю машину. После чего все повторялось вновь.

Иногда, благодаря своей мощи, "студера" оказывали спасительную помощь завязшим в грязи танкам, если не было возможности закрепить спасательный трос. Надсадно ревели моторы, высоко в небо вздымались клубы пыли вперемешку с гарью, было очень тяжело, но победа всегда оставалась за детищем далекой Индианы.

За всё надо платить — это суровый закон жизни. Он был обязателен для всех и отряд специального назначения не был исключением. За свое успешное продвижение вперед, он щедро расплачивался пустыми бочками из-под горючего. После каждой остановки отряда, бескрайние просторы полярной тундры получали замысловатые металлические украшения.

Расставания с бочками отдавалось болью в сердцах большинства участников автопробега по лапландским просторам, но она имела разные причины. Если сердца командиров сжималось от вида быстро уменьшающихся запасов горючего, то рачительные дети советского крестьянства, горевали об утрате столь ценных и нужных для хозяйства предметах.

Однако не только одними бочками из-под горючего пришлось заплатить отряду за свои успехи преодоления пространства. Когда до места прибытия отряда оставалось чуть больше 30 километров, встал танк Т-26. Как бы его хорошо не готовили и не проверяли перед марш-броском механики, ветеран советского танкостроения не выдержал испытания пробегом.

Пытаясь преодолеть очередной склон, он навечно застыл среди бескрайних просторов Лапландии, брошенный по приказу командира. С задранной к небу башней, танк напоминал живое существо, изо всех сил пытающееся догнать своих товарищей, уходящих все дальше и дальше от той злополучной сопки, что стала его последним пристанищем. Им предстояло продолжить свой трудный и не легкий путь у цели, а славный Т-26 был обречен на вечное забвение и медленное разрушение.

Каждый, кто даже краешком взгляда видел оставленный танк, испытывал острую жалость к нему, как к своему боевому товарищу, с которым немало пройдено и пережито и по жесткой несправедливости жизни покидающему их ряды.

Так горюя от понесенных потерь, отряд вышел к долгожданной точке, чтобы отдать свой долг перед Родиной. Вышел к неказистой и мало чем примечательной гряде сопок, за которой, в получасе езды, согласно данным разведки располагался искомый объект Б-24.

Под этим обозначением скрывался лагерь немецких военнопленных общим числом в две тысячи человек. Они были свезены британцами со всей провинции Финнмарк в бывший лагерь строителей дороги из Карасйок до Альты. Условия проживания заметно отличались от привычной для солдат казармы, но немцы не роптали. Они мужественно переносили отсутствие комфорта, ободренные обещаниями англичан в самом скором времени отправить их домой или на худой конец в Осло.

Таковые планы у британского командования действительно имелись, но с началом подготовки операции "Клипер" они были приостановлены. Не без основания, опасаясь, что советские войска могут вторгнуться в Норвегию, англичане решили повременить с эвакуацией немцев из Лапландии.

Лагерь под Альтой был идеальным местом, позволявший англичанам обманывать своих недавних союзников. Согласно ранее подписанным протоколам союзной комиссии, весь немецкий гарнизон Тромсе и прочих малых городков и поселков был полностью разоружен и отправлен в полевой лагерь. К подобным действиям англичан было невозможно придраться, все на букве закона. Однако ничто не мешало им в любую минуту вооружить своих пленных и с их помощью перекрыть дорогу со стороны Киркенеса.

Так, чужими руками, господа союзники хотели защитить священные интересы британской империи, но сильно просчитались. Привыкшие к правильности и комфорту, они не предполагали получить удар с финской территории, со стороны плохо проходимой на их цивилизованный взгляд лапландской тундры.

Бывший лагерь строителей, а теперь германских военнопленных представлял собой ровный строй бараков посреди уютной долины. Привычных для немцев караульных вышек и рядов колючей проволоки здесь не было, так как цивилизованные немцы, а за ними и англичане, считали, что побег в этих условиях не возможен. Это русские дикари могут решиться бежать через ужасную тундру ради сомнительной свободы. Цивилизованные европейцы не способны на подобные глупости и предпочтут решить возникшую проблему мирным путем.

Стоит ли говорить, что внезапное появление вокруг лагеря русских солдат вызвало шок, как у заключенных, так и у их охранников. Выйдя на привычную утреннюю зарядку, они стали свидетелями незабываемого зрелища. Неожиданно, из-за невысоких сопок, что примыкали к лагерю со стороны болотистой тундры, появились неизвестно откуда взявшиеся танки вперемешку с пехотой.

Затаив дыхание, смотрели они на пришельцев появившихся оттуда, где по твердому убеждению детей цивилизации просто не было дороги. Потрясенные немцы с ужасом наблюдали, как незваные гости неторопливо взяли лагерь в полукольцо, направив на них хищные стволы своих пушек, пулеметов и автоматов. Для них это был какой-то жуткий сон, сюрреалистическое зрелище, которое никак не хотело пропадать.

Первым в себя пришли англичане в лице начальника лагеря капитана Вудста. Имел ли он какую-либо информацию о действиях высокого командования или только один вид русских танков пробудил в нем неприязнь англосаксов к дикому азиатскому народу, неизвестно. Однако именно он стал подбивать немцев к активному сопротивлению отряду Кривенко.

— Это русские! Русские! Они намерены отправить вас на сибирские рудники по приказу Сталина! — истошно выкрикнул Вудст, вскочив на крыльцо комендантского барака. Слова о Сталине и Сибири моментально привели в чувство толпу пленных, и они разом недовольно загудели. Отправляться в далекую и страшную Сибирь вместо родной и близкой Германии никто из пленных не хотел.

— Это специальный отряд НКВД! Подручные кровавого палача Берии! — усердно плескал англичанин керосином на тлеющие угли недовольства, зная природную нелюбовь солдат к представителям спецслужб.

— Надо оказать им сопротивление! Не бойтесь! Вы находитесь под защитой Британии и женевской конвенции по правам пленных! Русские не имеют права уводить вас в Сибирь! — последние слова капитана придали немцам силу и уверенность и они возроптали в полный голос.

Если бы основной костяк лагерных сидельцев составляли необстрелянные солдаты, что несли караульную или какую-нибудь иную тыловую службу, они бы не представляли для отряда Кривенко серьезной опасности. Вид направленного против тебя оружия или несколько очередей поверх голов, всегда быстро отрезвляли горячие головы. Однако перед русскими стояли бывалые вояки, чей боевой путь проходил по территории Кольского полуострова, финской Лапландии и норвежского Финнмарка. Они слышали свист пуль, разрывы снарядов, они смотрели с лицо смерти, и просто так их было невозможно успокоить.

Опытный военный, майор Кривенко это сразу понял. Медлить было нельзя и он, не колеблясь, махнул рукой, высунувшемуся из башенного люка БТ-7 старшему сержанту Вележину. Согласно договоренности с командиром, он должен был привести немцев в чувство одиночным выстрелом танкового орудия. По замыслу Кривенко снаряд должен был просто разорваться за пределами лагеря, не причинив никому никакого вреда, так сказать чисто психологическое воздействие. Однако сержант Вележин решил по-иному.

Ещё только приближаясь к лагерю, он сразу заметил небольшое строение, над которым была видна радиомачта. Вне всякого сомнения, лагерная администрация имела связь с Тромсе или Тронхейм и в любой момент могла сообщить о появлении нежданных гостей.

Умение принимать самостоятельное решение, не дожидаясь команды сверху в условиях войны очень важное свойство. Зачастую оно спасает солдатские жизни, ибо высокое начальство не вездесуще и безошибочно. Поэтому, без всякого согласования с командиром, Вележин навел пушку на радиомачту и в нужный момент "выбил всю фигуру" одним выстрелом.

Увидев результат "воспитательной работы" Кривенко яростно показал сержанту кулак, но от комментариев воздержался. Перед отправкой в рейд, он получил от командования хитрый приказ: — не оказывать на немцев чрезмерного воздействия и одновременно действовать по обстоятельствам. Действия Вележина переходили грань дозволенного в приказе, но были абсолютно правильными.

Взрыв пункта связи на краю лагеря ошеломил и напугал немцев. Готовые ещё минуту назад драться с "кровавыми опричниками НКВД" не на жизнь, а на смерть, многолюдная толпа моментально утратила боевой настрой.

— Молодец Вележин. Я бы точно также поступил; и мозги проветрил и связи лишил бы. Ладно, сошлемся в рапорте на неопытность наводчика — подумал майор, глядя на то, как немцы, в страхе отхлынули от внешнего периметра лагеря в разные стороны.

— Имранов! — обратился он к приданому отряду переводчику, — отправляйся парламентером и передай, что для наведения порядка мы даем пятнадцать минут. Иначе применим силу.

— Есть товарищ майор — отрапортовал молодой лейтенант и, одернув гимнастерку, двинулся вперед решительным шагом. В глубине сердца выпускника специальных курсов, конечно же, шевелились определенные опасения и тревоги за исход своей миссии. Поведение многотысячной толпы людей всегда трудно предугадать, но он шел на неё твердо и уверенно.

Каждый шаг вперед придавал черноволосому красавцу силы и одновременно нагонял на немцев страх. К ним подходил представитель великой державы, перед которой они сложили оружие и обязались выполнять все требования победителей. Внутренне господа тевтоны уже были готовы подчиниться требованиям советского командования, но не был согласен капитан Вудст.

Выстрел сержанта Вележина застиг его в тот момент когда, набрав в грудь воздуха, он намеривался познакомить немцев с новой антисоветской страшилкой. Испуганный разрывом снаряда, он поперхнулся на полуслове, потерял равновесие и упал.

Нет ничего смешнее и глупее, чем неудачно упавший пророк, вещавший своей пастве высокие откровения. Особенно если он ещё и при погонах и лежит на грязном, заплеванном полу у всех на глазах. Единственное, что может помочь в этом случае пророку для восстановления утерянного реноме это быстрые и решительные действия.

Английских офицеров специально учили сохранению своего лица перед нижними чинами или туземцами и капитан Вудст стал действовать. Судорожно хватая клапан лакированной кобуры, он вскочил на ноги и вытащил пистолет. В этот момент Имранов приблизился к передним рядам немцев и заговорил. Его громкий и властный голос был хорошо слышан в возникшей тиши, и каждое произнесенное им слово смиряло немецкие души.

Лейтенант ещё не успел договорить до конца, когда неожиданно раздался выстрел в воздух.

— Не слушайте его! Все его требования не правомерны! Вы сдались в плен британскому командованию, и только оно несет за вас ответственность! Возьмите в карауле оружие и защищайтесь! — выкрикнул англичанин и, отрезая всякую возможность проведения диалога, выстрелил по русскому парламентеру. Расстояние было не большим. Промахнуться было сложно и сраженный пулей лейтенант, рухнул на землю. Незримый Рубикон был перейден.

Согласно первоначальному плану, под угрозой применения оружия отряд должен был заставить немцев подчиниться себе и, загнав в бараки, караулить до прихода главных сил. Вмешательство Вудста сорвало мирные намерения командира отряда, и он был вынужден срочно вносить коррективы.

Удержать бойцов от кровавого возмездия за гибель Имранова было глупо, бессмысленно, да и Кривенко не пытался этого сделать. Он свято придерживался правила — проливший кровь должен за это поплатиться, но при этом не собирался пускать дело на самотек.

— Поверх голов! Огонь поверх голов! — напоминал майор бойцам о ранее отданном приказе, и в большинстве своем они его выполняли.

Огненное полукольцо из автоматных и пулеметных очередей плотно охватило лагерь. Неистовый рой свинца засвистел, загудел, завыл над головами немцев, стремясь сломить их волю, заставить упасть и попытаться вжаться от страха в землю. Ведь того, кто упал, затем очень трудно поднять на ноги, а уж тем более заставить сражаться.

Многие, очень многие из немцев рухнули на землю, убоявшись звука и вида звенящей смерти, но были и те, кто последовал словам Вудста. Уж слишком разными были люди в числе двух тысяч пленников альтского лагеря. Ворвавшись в караулку, они расхватали хранившиеся там карабины и вступили в бой с "кровавыми палачами НКВД". Из окон, двери, из-за углов, поленниц дров и прочих укрытий в сторону советских солдат загремели ответные выстрелы.

Самым простым и верным делом для подавления этого сопротивление было открытие артиллерийского огня. Пушки танков в два счета раскатали бы караулку и засевших там немцев, но Кривенко не решался отдать подобный приказ. Слишком много народу могло погибнуть при этом, так как караулка находилась в центре лагеря. Требовалось неожиданное, неординарное решение и оно было найдено, и без участия командира.

Вновь отличился сержант Вележин. Не имея возможности подавить огневую точку врага ответным огнем, он двинулся на таран. БТ-7 легко скатился с пригорка, въехал лагеря и, не снижая скорости, двинулся к караулке.

Выполняя этот опасный маневр, Вележин специально не разгонял танк, давая возможность людям отбежать в сторону от скрежещущей гусеницами машины. Многим немцам благородство сержанта спасло жизнь, но были и те, кто не успел воспользоваться ею. Из-за шума работы мотора и грохота траков их крики не были слышны экипажу. Стальные гусеницы легко перемалывали человеческую плоть, и только брызги крови упали на щель водителя, что впрочем, не повлияло на движение машины.

Легко, словно на учениях, БТ-7 добежал до караульного помещения и мощным ударом корпуса развалил его. Доски, бревна горбыли градом разлетелись в разные стороны подобно соломинкам, а красавец танк совершил разворот, уничтожая гусеницами последние очаги сопротивления.

Грозен и ужасен был он в этот момент. Стальная броня с честью выдержала экзамен на прочность. Могучая пушка властно смотрела вперед готовая в любой момент выстрелить по перепуганной толпе людей, но не это было самым страшным. Окровавленные гусеницы и человеческий скальп, свисавший с одной из них, вот, что потрясло и полностью сломило дух гордых тевтонов. Именно это зрелище заставило подумать, что русские не будут с ними церемониться и в случаи отказа повиноваться уничтожат всех как баранов.

Через час, когда все пленные были заперты в бараках и выставлена охрана, в эфир полетело кодированное сообщение. Несколько малозначащих цифр извещали советское командование об успешном выполнении задания. В ответ прилетело ещё более короткое послание, состоявшее всего из трех знаков. Оно сообщало о начале боевых действий между бывшими союзниками, что снимало огромную тяжесть ответственности с плеч майора Кривенко. Обозленный гибелью Имранова, он пустил в расход всю лагерную администрацию, в лице капитана Вудста и трех его помощников, что категорически не устраивало замполита.

— Нельзя поддаваться эмоциям и мстить за смерть Имранова по законам средневекового феодализма! — бурно негодовал замполит, который слишком поздно узнал о ликвидации англичан майором.

— А я не только за одного Имранова их в расход пустил! Но ещё и за Долгачева, за Спиридонова, за Уварова, за Лешку Тупикова! — зло загибал пальцы Кривенко, — не подбей эта сволочь немцев к сопротивлению, все они были бы живы!

— Держи себя в руках, Федор! Мы советские люди никогда не расстреливаем пленных! Командование тебя за эти штучки по головке не погладит! — продолжал гнуть свою линию замполит, надеясь устыдить и усовестить Кривенко, но тот был глух к словам разума.

— А это не пленные, а подстрекатели и провокаторы. А с провокаторами у нас по канонам великого Октября разговор короткий — к стенке и точка! — вынес свой вердикт майор, и зашагал прочь от замполита. Посланец партии захотел догнать Кривенко и продолжить важный разговор, но быстро передумал. Отряду предстоял долгий и трудный поход на Альту и Тромсе, и воспитательная работа могла подождать.

В этот день не только один отряд майора Кривенко вышел на тропу необъявленной войны. Отряд только готовился к походу на побережье, а мимо извилистых норвежских фьордов проплывала подводная лодка К-24. Её командир, капитан 2 ранга Лапин хорошо знал эти места. Не раз он совершал боевой поход в студеных водах Баренцева и Норвежского моря, выступая в роли охотника. Больших побед за лодкой не значилось. Несколько тральщиков и сторожевиков, десантных барж и мотоботов числились в активе капитана Лапина, но было кое-что и ещё, что заставило командование отправить лодку в боевой поход в мирное время.

Капитан 2 ранга Лапин умел рисковать. Однажды пристроившись в кильватер патрульной барже, он проник в тщательно охраняемый немцами фьорд Тромсё, где прятался от английской авиации линкор "Тирпиц". Пытаться атаковать его из-под воды, было невозможно. Корабль со всех сторон был прочно прикрыт противоминными сетями, но вот уточнить последнее местоположение линкора, это Лапин провел отменно. Именно благодаря полученным от К-24 данным, в ноябре 1944 года, англичане наконец-то смогли уничтожить последний германский линкор, так сильно наводивший на них страх.

Не менее удачной была атака Лапина в Варанген-фьорде. Тогда скрытно приблизившись к вражескому берегу, капитан отдал команду на всплытие и открыл огонь из корабельного орудия. В результате скоротечной огневой дуэли сначала была уничтожена береговая батарея противника, а затем нефтеналивные склады. Возникший пожар полностью уничтожил у немцев все запасы горючего, что на два месяца полностью парализовало действия германского флота.

Отправляясь в новый поход, Лапин получил от командующего флотом адмирал Головко приказ не допустить эвакуацию немецких солдат с севера Норвегии. По сообщениям разведки британцы сосредоточили вблизи Нарвика сдавшийся им в плен горно-егерский корпус генерала Йодля. Имея опыт в войне с советскими войсками, они были наиболее боеспособными частями вермахта, находившимся на территории Норвегии и, следовательно, особо важным трофеем для англичан.

Вначале британский генеральный штаб намеривался использовать их против Советского Союза в Норвегии, но затем передумал. Без поддержки со стороны Финляндии, горные егеря были обречены на уничтожение. Гораздо больше пользы для Англии они могли принести на полях Германии, и британское командование отдало приказ на их тайную эвакуацию.

Более пятисот человек было переброшено в Данию на эсминцах Его Величества, но для перевозки главных сил корпуса требовались транспортные суда. Так как весь торговый флот немцев был захвачен англичанами, проблем с переброской войск генерала Йодля не возникло. Единственное препятствие заключалось в нехватке экипажей для трофейных кораблей.

За короткое время, англичане сумели набрать судовые команды для нескольких кораблей, которые прибыли в Нарвик под погрузку в начале июля. Не особенно доверяя профессиональной надежности корабельных команд, отвечавший за проведение операции контр-адмирал Майлс, приказал выделить каждому транспорту корабли сопровождения для подстраховки.

Перед самым прибытием подлодки Лапина в Вест-фьорд, Нарвик покинули два небольших парохода, основательно нагруженные солдатами и боеприпасами. Армия Шернера испытывала определенный голод на снаряды, а в Норвегии их было в большом количестве.

Главным транспортным средством для эвакуации немцев из Нарвика, был пассажирский океанский лайнер "Марита" водоизмещение в 15 тысяч брутто-тонн. Он должен был покинуть порт вместе с пароходами, но задержался из-за проблем с погрузкой. Созданный исключительно как торгово-перевалочный порт, Нарвик не обладал погрузочными средствами для быстрой погрузки солдат на корабль такого класса как "Марита". По этой причине, свыше трех тысяч семьсот солдат 19 горного корпуса вермахта были вынуждены медленно подниматься на борт лайнер по узкому пассажирскому трапу, подобно темно-зеленым гусеницам.

Погрузка закончилась уже заполночь и, дав прощальный гудок, лайнер покинул Нарвик, держа курс на Киль. Там уже находился генерал Йодль, ранее покинувший полуостров на самолете и с нетерпением ожидавший прибытия своих верных горных стрелков. Зная откровенную непримиримость генерала по отношению к русским, британцы делали большую ставку на командира армейской группы "Нарвик" в предстоящих боях в Германии.

В качестве эскорта "Мариту" сопровождали два тральщика и сторожевик, уж слишком ценен был для британцев её груз, чтобы доверять его воле случая. Идущие впереди тральщики оберегали корабль от случайных мин, а сторожевик прикрывал от возможной угрозы нападения со стороны моря.

Двигаясь в надводном положении, советская подлодка первой заметила конвой противника и, погрузившись, пошла на сближение. Идя встречным курсом, Лапин не рискнул атаковать "Мариту" со стороны моря. Мешал сторожевик, и командир К-24 не совсем точно представлял себе цель возможной атаки. Поэтому он пропустил конвой и начал преследование, намериваясь атаковать со стороны берега.

В обычных условиях у подлодки было мало шансов догнать быстроходную "Мариту", но в этом случаи Лапину повезло. Корабль был загружен людьми, что называется под завязку. Солдаты в огромном количестве находились не только в каютах и проходах, но и на верхней палубе. Кроме того, боясь наскочить на шальную мину, капитан не рискнул развить свои шестнадцать узлов.

Преследование лайнера продолжалось два с половиной часа. Лапин трижды поднимал перископ, выбирая удобный момент для атаки "Мариты". В том, что преследуемый им корабль — крупный транспорт, командир подлодки смог определить только во время последнего поднятия перископа. До этого классификация цели варьировала от эсминца до тяжелого крейсера.

Плывущие на корабле солдаты только — только угомонились после прощания с Норвегией и легли спать, когда смерть простерла свою ладонь над их головами. Две торпеды, выпущенные из носовых аппаратов, устремились вдогонку "Марите".

Пущенные умелой рукой, они быстро догнали лайнер и вонзились в его беззащитный левый бок. Два черных султана взрывов выросло в сумерках белых ночей и в развороченные взрывом внутренности корабля, неудержимым потоком хлынули холодные воды. Все нижние палубы лайнера за считанные минуты были залиты водой, погребая людей в каютах и переходах.

Построенный в начале тридцатых годов, лайнер состоял из водонепроницаемых отсеков и попадание двух торпед, не означало смертельный приговор для корабля. У "Мариты" и её пассажиров имелись шансы на спасение, но внутри корабля произошла детонация боеприпасов. Акустики подлодки отчетливо слышали, как один за другим раздались два глухих удара, после чего наступила тишина. Получив смертельный удар, лайнер затонул в течение двенадцати минут, не успев спустить ни одной спасательной шлюпки.

Подошедшие к месту трагедии тральщики и сторожевик сумели вытащить из воды и спасти чуть больше двухсот человек. В основном это были те, кто разместился на верхней палубе корабля, все остальные три с половиной тысячи человек были поглощены морской пучиной.

Отметив попадание торпед в лайнер, Лапин не стал испытывать судьбу. Воспользовавшись возникшей суматохой, он покинул район атаки, благоразумно отказавшись от соблазна добить оставшиеся корабли.

Как показали дальнейшее события, направив подлодку в открытое море, капитан Лапин принял единственно правильное решение. Вызванные по радио из Нарвика, английские эсминцы и морские охотники очень долгое время рыскали по Вест-фьорду, будоража его тихие воды, взрывами глубинных бомб, стремясь поквитаться со злокозненной русской подлодки.

Гибель "Мариты" вызвало сильный переполох в британском адмиралтействе. Контр-адмирал Майлз был отстранен от командования портом Нарвика, а его приемнику контр-адмиралу Болдуину было приказано отправлять транспорты из Нарвика только в сопровождении миноносцев и эсминцев. Кроме того, адмиралтейство потребовало от Болдуина в кротчайший срок найти и уничтожить виновника трагедии, сорвавшей наступательные планы верховного командования.

Глава VII. Встречи со старыми знакомыми.

Как говаривал один из классиков — хрустело. Хрустела Германия, вернее хрустел её северо-запад Шлезвиг-Гольштейн. А если быть совсем точным, хрустело англо-немецкое воинство в тяжелых лапах русского медведя.

Раскрутив тяжелый маховик войны, британские военные были твердо уверены, что в их распоряжении есть минимум три дня прежде, чем русские смогут оказать им организованное сопротивление. Нанести ответный удар, по расчетам английских аналитиков, Красная армия могла только на пятые-седьмые сутки военного конфликта, в зависимости от развития событий.

Так было красиво расписано на бумаге, однако в действительности все оказалось совсем по-другому. Британцы жестоко ошиблись в своих расчетах. Вместо напуганной аморфной массы одетой в военную форму, испуганно разбегающиеся под ударами объединенных сил, они наткнулись на прочную стальную оборону. Сначала она достойно выдержала нанесенный удар, а затем, без всяких раскачек и проволочек ударила сама.

На второй день конфликта, желая помочь своим сателлитам наконец-то прорвать русскую оборону на направлении главного удара, англичане ввели в бой свои бомбардировщики. Более тридцати "Ланкастеров" и "Галифаксов", под прикрытием истребителей вылетели на бомбежку русских позиции у Людвигслуста.

Мощным ударом с воздуха они собирались раскатать русских соединения, о которые споткнулись полки Шернера в пух и прах. После этого, британским сателлитам оставалось только подавить остатки сопротивления и скорым маршем двинуться на Берлин.

На каждый бомбер, командование выделило по два истребителя прикрытия. Это обстоятельство должно было помочь британским бомбардировщикам покинуть уютные для себя большие высоты и произвести более точное и прицельное бомбометание.

Вводя в действие бомбардировочную авиацию, фельдмаршал Александер не сомневался в успехе. Ни одна армия мира, не имея инженерных укрытий, не могла выдержать столь мощный удар с воздуха на ограниченном пространстве. На тот случай если у немцев вновь не хватит пороха, фельдмаршал решил послать им в помощь канадцев генерала Крирара.

Все было предопределено. По утверждениям астрологов — звезды сулили успех и победу, но как оказалось другой стороне. Мощная армада "Ланкастеров" только приближалась к цели, как им навстречу устремились советские истребители. По заверению военных никогда в своей жизни, они не видели столь много самолетов, что сошлись в этот день в небе над Людвигслустом.

Словно осы из разворошенного гнезда, советские истребители набросились на уже привыкших к легким победам англичан. Легкие и верткие "Яки" вступили в бой с прикрытием и оттянули его в сторону от бомбардировщиков, с которыми схватились хорошо вооруженные "Лавочкины" и "Кобры".

Не обращая внимания ни на что кроме выбранной цели, они смело атаковали бомберы, уходили в стороны и снова атаковали. Горки, перевороты, пике создавали причудливый калейдоскоп, в котором даже опытному человеку было довольно трудно разобраться. Весь эфир был забит громкими фразами на русском и английском языке, постоянно перекрывающими друг друга.

Привыкшие работать в более комфортных условиях английские пилоты сильно нервничали. Ведь одно дело бомбить с больших высот, опасаясь только действия немецких зениток и совсем иное, когда тебя атакуют со всех сторон и даже наличие восьми пулеметов, не давало твердой гарантии не быть сбитым.

Если человек опасается худшего то, как правило, оно случается. Это неписаное правило Мэрфи с блеском проявилось в этот день для британских пилотов. Не прошло и пяти минут боя, как задымил подбитым крылом один самолет, затем другой, третий. От меткого попадания в бензобак, черным метеором к земле устремился "Галифакс" с большой белой белкой на хвосте. Затем его примеру последовал "Ланкастер" с эмблемой в виде золотой лиры.

Нельзя сказать, что пулеметы английских самолетов были заряжены горохом, а их пилоты только вчера сели за штурвалы. И краснозвездные истребители покидали поле боя, дымя пробитыми крыльями или бессильно падали с небес охваченные пламенем. Борьба была жестокой и все же чаша победы склонялась в сторону советских летчиков. Уж слишком зло и дерзко, без оглядки и страха дрались они со своим противником.

Последней каплей переполнившей чашу терпения англичан стал воздушный таран, проведенный советским летчиком против поврежденного "Ланкастера". Во время атаки у истребителя отказало оружие, но пилот не вышел из боя, хотя, по мнению англичан, он был обязан это сделать. Ловко увернувшись от огня хвостового пулемета, советский истребитель пошел на сближение с бомбардировщиком и, выйдя в хвост, срубил его своим пропеллером.

Все кто наблюдал за атакой, отлично видели, что это не было простой случайностью боя. Русский пилот сознательно таранил хвост противника, что привело к сваливанию "Ланкастера" в штопор. Что касается истребителя то, совершив столкновение, он покинул поле боя, пытаясь при этом совершить вынужденную посадку.

Видя как, противник не дорожит своей жизнью, англичан охватил страх. Все как один, они решили, что против них сражаются штрафники-смертники, о которых им рассказывали сдавшиеся в плен немецкие асы. Оказывается, большевики создали особые части, в которых служили приговоренные к смерти летчики. Отправляя в полет, комиссары не только не давали им парашюты, но ещё и приковывали к штурвалу цепями. Именно этим высококультурные немцы объясняли своим цивилизованным братьям причины яростного упорства русских летчиков в бою.

Сражаться с подобными зверями никто из английских пилотов не имел ни малейшего желания. У многих из них оставалось по два-три вылета на боевое задание до законной демобилизации. Поэтому, они предпочли убраться восвояси и попутно опустошить свои самолеты от тяжелого груза. Без всякого разбора, они валили смертоносный груз на реки, равнины, леса, поля, ибо пустой самолет быстрее летит, чем тот, что набит бомбами под завязку.

От их бегства, в первую очередь потери понесли немцы, что изготовились для новой атаки русских позиций. Вжавшись в землю, они с упоением проклинали английских болванов, сидящих за штурвалами самолетов.

В результате неудачных действий пилотов, запланированное фельдмаршалом Александером на утро наступление так и не состоялось. Понеся чувствительные потери от "дружественного огня", Шернер не решился атаковать не разбомбленные порядки русских и затребовал от англичан подкрепления. В ответ на это, фельдмаршал Александер нелестно отозвался о боеспособности своего сателлита и приказал ждать скорого подхода канадской бригады генерала Монтегю.

Наступление было отложено на два часа. Немцы стали спешно устранять последствия от "дружественного огня", но не прошло и часа, как соединения Шернера сами подверглись нападению. Выполняя приказ Ставки, войска маршала Рокоссовского перешли от обороны в контрнаступление.

Главный удар был нанесен севернее Людвигслуста, где у немцев находились силы прикрытия в виде наспех созданных опорных пунктов. Массированный огонь гаубиц и ракетных установок за сорок минут буквально смел их с лица земли и когда в атаку устремился танковый батальон при поддержке пехоты, они не встретили серьезного сопротивления и вышли на оперативный простор.

Наступательный порыв войск генерала Гришина был активно поддержан действиями фронтовой авиации. Впитав в себя прибывшие с аэродромов Восточной Пруссии машинами, летчики устремились вслед за танкистами, прикрывая их с воздуха и расчищая им дорогу от врага.

Первыми силу удара соколов 2-го Белорусского фронта испытали на себе канадцы, спешащие на помощь Шернеру. Пешки и тушки прошлись по колонне британского доминиона мощным тараном, раскроив её подобно консервному ножу, вскрывшему на раз-два банку тушенки.

Нет ничего ужасней и страшнее чем попасть под удар пикирующих бомбардировщиков. Когда посреди тишины, из-за верхушек деревьев неожиданно вываливается тройка самолетов и с пронзительным завыванием начинает падать на машину, в которой ты едешь. Огромное счастье, если ты успеешь выскочить из неё, прежде чем сверху ударит тугая очередь горячего свинца, превращающая всех и вся в бесформенную груду мяса и железа. Если при этом тебя не заденут осколки упавшей рядом бомбы, и ты успеешь добежать до спасительного леса, ты явно родился в рубашке или у тебя сильный ангел хранитель. Если же ему в этот момент не совсем до тебя, то ты падаешь на землю и, закрыв голову руками, начинаешь истово молиться. Молиться так, как не молился никогда ранее, ибо только один господь Бог может спасти и защитить в эти ужасные минуты.

Только он один может укрыть распластавшуюся в пыли букашку от пушек и пулеметов воздушного охотника, яростно прошивающего своими очередями все живое и не живое на своем пути. Только он может сохранить от алчущего взора тех, кто, пройдя на бреющем полете всю колонну, разворачивается и возвращается вновь, желая поразить и уничтожить все, до чего ещё не успел дотянуться.

Чем труднее испытание, тем сильнее чувство радости когда, опустошив свой боезапас и баки, кровожадные валькирии пропадают за стеной леса раз и навсегда. Тогда можно безбоязненно поднять голову, вздохнуть полной грудью и смахнув с лица песок и травинки порадоваться жизни. Можно, но только это подлый обман. Новое иезуитское испытание, которому подвергает тебя судьба, ибо в дело вступают истребители, исполнявшие функцию прикрытия.

Не встретив в воздухе врага способного помешать действиям пикировщиков, они вносят свою лепту в общее дело. И вновь на деле проверяется, счастлив ли ты в этой жизни? Успеешь ли ты спрятаться в маломальское укрытие, прежде чем сверху вновь ударят очереди? Если да, то все хорошо, если же нет, то тебе вновь предстоит вжаться в землю и с замиранием сердца ждать окончание налета.

Ждать когда пилоты устанут стрелять во все, что движется или пытается двигаться. Все что живо, что проявляет хоть какую-либо активность или по непонятной причине ещё не горит. Ждать невыносимо долгие минуты пока у истребителей подойдет к концу горючее, и они также как и бомберы скроются за массивом сосен.

И вновь ты радуешься жизни. Ты начинаешь двигать своим затекшим телом, слышать голоса оставшихся в живых товарищей и то страшное чувство, что страшно коробило и плющило твою душу несколько минут назад, начинает отпускать. Ты вновь веришь, что жизнь прекрасна и вновь выясняется, что это подлый обман. Обман потому, что не пройдет и пяти минут как чей-то визгливый, ломающийся от страха голос, извести о появлении русских танков.

С грохотом и лязгом выползут на дорогу бронированные монстры, носящие имя советского вождя. Не ведая страха, они устремятся в атаку на так и не успевшую прийти в себя колонну. Из своих мощных 122 миллиметровых орудий они уничтожат все, что не успели уничтожить их летучие товарищи. Крупнокалиберный пулемет выкосит тех, то только посмел оказать сопротивление, а могучие траки впечатают в землю каждого, кто оказался на дороге этого исполина. И горе тому, кто не спрятался при его появлении или не успел бросить оружие и поднял руки, униженно прося о милости сохранить жизнь.

Так, или примерно так, было с канадским капитаном Джозефом Харпером, попавшего в русский плен впервые часы наступления. Разбитый и опустошенный, в разорванном кителе и грязи, забившись под упавшее дерево, он представлял собой жалкое зрелище, когда на него наткнулся сержант Перепеляк.

Вначале он отчаянно сопротивлялся и громко верещал когда, крепко ухватив за ворот, сержант стал вытаскивать канадца из его убежища. Когда же Перепеляк вытащил Харпера на свет божий, тот упал на колени. Трясясь мелкой дрожью от страха, сложив руки на груди, канадец стал просить русского не убивать его.

Видя, что сержант не понимает обращенных к нему слов и зло топорщит усы, капитан со слезами на глазах попытался поцеловать его руки, чем окончательно вывел из себя Перепеляка. Орденоносец, член партии, авторитетный человек в своей роте и батальоне, он не мог вынести подобного к себе обращения. Двинув в лоб для приведения в чувство кованым прикладом, он рывком поставил канадца на ноги. Забрав пистолет, документы и дав сильный пинок, погнал Харпера в нужном направлении.

— Сори, сори! — презрительно передразнивал сержант своего пленника, — и ведь родятся же на белом свете такие извращенцы. Срамота одна!

Гораздо сдержанней и достойней вел себя бригадный генерал Монтегю, когда его доставили в штаб генерала Гришина. Он не падал на колени, не хватал за руки в отличие от своего подчиненного. Пережив бомбовый налет и танковый удар, Монтегю неплохо выглядел и даже попытался требовать от Гришина достойного отношения к себе.

— Требует!? — громыхнув голосом, переспросил командарм переводчика, — скажите ему, что в его нынешнем положении он может только просить.

Воинственный вид Гришина и громкий голос быстро вразумили пленного, и он стал вести себя подобающе.

— Товарищ генерал, он просит о гуманном обращении к пленным и оказании помощи раненым, согласно Женевской конвенции.

— Вот так-то оно лучше. Скажи, что вся необходимая помощь пленным будет оказана, может, не сомневается. Пусть сядет — разрешил пленному Гришин. — Допрашивайте, а я пока доложу маршалу, пусть порадует Москву нашим успехом и первым трофейным генералом.

Успех у 49-й армии действительно был неплохой. За один день боев войска генерала Гришина продвинулись на 20-25 километров вышли к городу Хагенов, основательно потесня противника. Протаранив канадцев, танковый клин генерала Панова создал угрозу флагу и тылу главных сил Демельхубера. Застигнутый врасплох противник пытался контратаковать, но его соединения подверглись массированному удару с земли и воздуха.

Первыми по немцам ударили "Илы". Зная, что немцы испытывают особый страх перед штурмовиками, русские генералы специально бросили против них и не ошиблись. Достаточно было одного удара идущих на низкой высоте "летающих танков", чтобы изгнать мужество из сердец защитников фатерланда.

Надежно прикрытые истребителями, в течение двадцати минут они принялись буквально ходить по головам перепуганных немцев. Прочно оседлав небо, русские летчики методично разрушали все, что было в зоне досягаемости их огня, и делали это весьма эффективно. В результате этой атаки немцы лишились почти всей артиллерии, бронемашин и ствольных минометов, сосредоточенных на подступах к Груббе. Во многих местах была нарушена связь, что очень плачевно сказалось на управлении войсками.

Не менее важным результатом налета русских штурмовиков стало падение морального духа у немецких войск. Никто уже не говорил о новом походе на восток ради освобождения фатерланда. Пережив атаку "сталинских монстров", раздались крики о предательстве со стороны англичан, бросивших немцев на растерзание русским. Об этом говорили все, с той лишь разницей, что солдаты гневно кричали, а офицеры ругались, крепко сцепив от злости зубы.

В этой обстановке было крайне трудно организовать как наступление, так и оборону. Стоило только взводу русских танков атаковать расположение передовых частей немцев, как те стали стремительно отступать на запад, не оказав серьезного сопротивления.

Никто не хотел выполнять приказы, независимо от кого они не исходили бы. Солдаты слушали голоса своих взводных и ротных только тогда, когда речь шла о спасении их жизни. Уже никто не хотел сражаться вместе с новыми союзниками. Все рухнуло в одночасье. Потеряв управление, разрозненные соединения немцев стали отступать по направлению Войцебург — Лауэнбург.

Не имея возможности сразу организовать контрудар из имеющихся у них сил, англичане попытались остановить наступление армии Гришина ударами с воздуха. Дважды за день поднимались в небо соединения королевских ВВС, но всякий раз терпели неудачу. Размещенные на полевых аэродромах подскока, советские истребители успевали отразить удары врага по своим сухопутным соединениям.

Небо над наступающими частями советских войск было надежно прикрыто, но англичане все же, смогли оставить за собой последнее слово, а вернее пакость. Потерпев неудачу в дневных боях, они прибегли к своему излюбленному приему ночной бомбардировке. Здесь у них был большой опыт, и едва стемнело, пощипанные днем "Ланкастеры" и "Галифаксы", вновь отправились в полет.

Привыкшие бомбить большие, хорошо различимые сверху объекты, британские пилоты столкнулись с непредвиденной ситуацией. Светомаскировка советских частей, ставшая нормой военной жизни, лишила их возможности ориентироваться на местности. Единственной, достоверной привязкой к местности была река Эльба. Её могучие воды были хорошо видны с высоты, но для нанесения точного удара этого было мало.

В итоге главную роль в выборе места бомбометания, как это не странно сыграли русские зенитки. Их присутствие на земле в определенной мере внести ясность для англичан, ведь если они есть, значит, что-то охраняют. Приняв во внимание столь существенную поправку, и присоединив данные разведки, славные Бобби, с чистым сердцем раскрыв свои бомболюки, ударили по местности.

Главным успехом этого удара, было накрытие штаба дивизии, в состав которой входил полк подполковника Петрова. Ещё большей трагедией было то, что во время бомбежки, в штабе шло совещание с участием командиров всех трех стрелковых полков. Благодаря одному удачному бомбовому попаданию, в один момент из строя было выведено практически все управление дивизии. Были ранены или убиты сам комдив, начальник штаба дивизии, начальник оперативного отдела, два командира полка, командир легкого артиллерийского полка и командир противотанкового дивизиона.

Столь массовое убытие командного состава в самом начале наступления, могло самым пагубным образом сказаться на общем положении дел. В тот самый момент, когда требовалось наступать как можно быстрее и дальше, не давать противнику прийти в себя, целая дивизия любезно дарила ему бесценную фору — почти целый день бездействия.

Что и говорить, шутка госпожи Судьбы в отношении русских была очень злой и коварной, но господин Случай милостиво подарил им шанс для исправления. По счастливой случайности или вернее сказать простой банальности подполковник Петров не присутствовал в штабе дивизии во время налета. Выехав вместе с командиром гаубичного полка полковником Полупановым на совещание, он не смог прибыть на него в назначенное время из-за поломки машины.

Пробитое колесо, стало причиной двенадцатиминутной задержки, которая не только спасла жизнь двум командирам, но и позволила дивизии продолжить выполнять боевую задачу. Запасной пункт связи не пострадал от бомбежки и Петров смог доложить в штаб армии о гибели комдива.

Ответ сверху пришел довольно быстро. Генерал Гришин приказал подполковнику временно вступить в командование дивизией и продублировал приказ штаба фронта, который должен был быть озвучен на злополучном совещании. В то время как главные силы фронта шли в прорыв на Любек, Киль и Неймюнтер, стремясь расчленить соединения англичан и запереть часть на Земландском полуострове, дивизия должна была прикрывать фланги наступающим соединениям, двигаясь строго вдоль берега Эльбы.

Честно говоря, генерал Гришин отдавал этот приказ не столько из-за веры в командирские способности Петрова, сколько от безысходности. Главное на тот момент было не утерять управление частями и продолжить взятый темп наступления. Вечером следующего дня, слушая доклад начштаба, он был готов отправить замену подполковнику, но тот его приятно удивил. Руководимая им дивизия не только не выпала из общего графика наступления, но даже несколько преуспела, заняв важный опорный пункт Любтен. Вспомнив слова маршала Рокоссовского, что "якут Петров" дельный мужик, командарм не стал проводить намеченную ротацию. Снять и заменить всегда легче, чем найти толкового человека, особенно в столь важный момент как наступление.

Подполковник Петров воспринял свое неожиданное назначение не как благо, а как тяжелую обязанность. Куда легче командовать одним полком, с которым ты уже хорошо знаком и знаешь, способности своих подчиненных, чем отвечать за всю дивизию целиком. Узнавать все минусы и плюсы того или иного человека хорошо в спокойной обстановке и совершенное иное дело делать это в наступлении, когда любой казалось бы верный шаг может дать обратный результат.

С подобной ситуацией, Петров столкнулся на третьем дне своего командования, когда передовые соединения дивизии вышли к маленькому старинному городку Буйценау, стоявшему на реке Бройц. Он был очень важным местом, так как прикрывал подступы к Лауэнбургу с его переправой через Эльбу.

На всем протяжении течения Эльбы от Демица до Лауэнбурга не было ни одной переправы, по которой немцы смогли бы переправиться через реку и тем самым спасти свои жизни. Они попытались уйти за Эльбу по британской понтонной переправе в районе Ной-Блекеда, но не успели. Взвод русских тридцатьчетверок с десантом на броне вышел к переправе раньше немцев и заставил их продолжить свой "бег к морю".

Причина, позволившая горстке людей обратить вспять наступавший на них полк, заключалась не только в одной танкобоязни у немецких солдат. С паническими криками о якобы появившихся в тылу "русских танках", худо-бедно справлялись, хотя вред от них был огромен. Гораздо труднее было справиться с разговорами о предательстве англичан, которые усиливались с каждым новым днем боев. Главные силы британцев сразу отошли на север Шлезвига. Там они вели трудные бои с наседавшими на них кавкорпусом Осликовского и танкистами генерала Панова и Панфилова, а из-за Эльбы только требовали держаться, не присылая в помощь ни одного своего солдата.

Под воздействием всех этих обстоятельствах, лаковый слой реваншизма, покрывавший сердца немецких солдат треснул как сухая галета. Обнажился огромный излом недавнего поражения, на который наложились новые беды. Почувствовав себя обманутыми и брошенными, немцы хотели только одного, как можно скорее отойти за Эльбу, под прикрытие войск союзников. Переправа через Эльбу стала навязчивой идеей, что с каждым днем и часом, все сильнее и сильнее поражала умы немецких солдат и офицеров.

Все это было совершенно не известно подполковнику Петрову, но исходя из тактических соображений, он стремился отрезать противника от переправ и разгромить его на подступах к Гамбургу.

По данным воздушной разведки, немцы не успевали подойти к Буйценау, и у соединений дивизии было три-четыре часа форы, чтобы вновь отбросить врага от переправы через Эльбу. Занять Буйценау, было поручено полку подполковника Минина.

Сам подполковник производил впечатление грамотного и опытного человека, на кого можно положиться. Но привыкший доверять тем людям кого хорошо знал, Петров решил лично проконтролировать исполнение приказа, уж очень неспокойно было на душе комдива.

Оставив за себя в штабе дивизии замполита, подполковник отправился к Минину, где узнал неприятные вести. Оказалось, что в Буйценау находятся поляки из армии генерала Андерса и выбить их из города никак не удается. Засев за крепкими старинными стенами, общей численностью никак не меньше батальона, они успешно отбили две атаки и не позволяли соединениям полка двигаться на Лауэнбург.

Все это Петров выслушал, не проронив ни слова, после чего отправился в батальон исправлять положение.

Появление у себя на КП комдива, майор Визикин никак не ожидал. Прежнее начальство редко опускалось до батальонного уровня.

— Докладывайте, — потребовал Петров у напуганного его визитом комбата, — точно и обстоятельно.

Из слов Визикина вырисовывалась следующая картина. Батальон наступал в походном строю и первыми к городку, подошла головная застава, состоявшая из легкого танка и двух грузовиков с пехотой. Поляки подбили танк из орудия, повредили обе машины, один грузовик полностью сгорел, другой съехал в кювет и завалился на бок.

Обнаружив присутствие противника, майор развернул батальон и подверг место расположения врага обстрелу минометно-орудийным огнем. По докладу комроты капитана Кобылкина врагов было около взвода, поэтому Визикин посчитал, что для обстрела хвати 15 минут. Однако во время атаки солдаты наткнулись на плотный пулеметно-оружейный огонь, и численность солдат противника была оценена уже в батальон.

— Плохо, очень плохо, майор! — рыкнул Петров, едва комбат закончил свой доклад, — почему не выслали разведку!? Привыкли к тому, что немец бежит от вашего вида и его можно не опасаться! Забыли про устав, а вам напомнили! И напомнили кровью ваших солдат! Кто командовал головной заставой?

— Капитан Кобылкин.

— Кирилл Митрофанович, считаю нужным отдать капитана Кобылкина под трибунал. Пусть там разбираются в степени его вины — предложил Петров Минину.

— Георгий Владимирович, капитан опытный командир, член партии, орденоносец — попытался заступиться за подчиненного Минин, но комдив был неумолим.

— Вот пусть твой опытный командир мне с того света двадцать семь человек вернет! Пусть он их в атаку поведет и не даст немцам за Эльбу уйти! Орденоносец хренов!

— Может, подождем окончания боев и тогда решим судьбу капитана? Кроме него в роте одна молодежь зеленая — не унимался Минин.

— Только под твою личную ответственность, Кирилл Митрофанович — Петров испытующе посмотрел на Минина, но тот выдержал его взгляд.

— Так, точно, товарищ комдив. Под мою личную ответственность.

Петров не был тираном и самодуром. Он всегда на первое место ставил порядок и дело, и если кто-то нарушал его, то должен был понести наказание, пусть даже и моральное. Комдив не собирался доводить дело до суда, но считал необходимым показать подчиненным, что будет жестоко спрашивать за малейшую расхлябанность.

— Что собираетесь делать, майор? — спросил Визикина Петров.

— Стены крепости, где засели поляки не меньше трех метров толщиной. Без гаубичной артиллерии нам их никак не выбить, товарищ подполковник.

— Гаубицы конечно хорошо, да вот только будут они не раньше часа. Пока развернуться, пока проутюжат немцы как раз и подойдут. И драться будут с большим вдохновением и остервенением.

— Можно выставить напрямую наводку все пушки, танки и самоходки полка и под их прикрытием попытаться взять крепость — предложил Минин.

— И положить не меньше батальона без гарантии на успех. Заманчивое предложение. Нет, конечно, идет война и потери неизбежны, но вот кто, Лауэнбург брать будет и на Гамбург наступать, Пушкин, Александр Сергеевич?! — спросил в лоб командиров Петров и, не дожидаясь ответа, приказал, — ладно, чего гадать. Поехали и на месте разберемся.

Когда подполковник рассматривал укрепления Буйценау, за его спиной царила почтительная тишина. Среднего роста, коренастый, без капли жира, с широко разведенными плечами и крепко упертыми в землю ногами, в этот момент он был похож если не на рысь, то точно на манула. Что-то неуловимое роднило подполковника с хищным зверем, замершего в напряжении перед прыжком, чтобы затем мертвой хваткой вцепиться зубами в горло противнику.

Буйценау действительно оказался крепким орешком. Старинная крепость, занимала стратегическое положение и не зря имела герб в виде двух башен, между которыми расположились два ключа. Река обтекала городок с двух сторон, а засевший в крепости гарнизон, своим огнем мог полностью контролировать дорогу на Лауэнбург, проходящую всего в пятнадцати метрах от её стен.

Разглядывая крепость в бинокль, комдив моментально отметил торопливость, с которой действовал гарнизон, поднявший на надвратной башне красно-белый прапор. Засевшие в Буйценау поляки слишком рано атаковали головную заставу колонны, нанеся минимальный урон. Следовало бы позволить ей пересечь мост через Бройц и ударить в тот момент, когда она заканчивало бы огибать наружную стену крепости. Уничтожив переднюю и заднюю машину, гарнизон бы нанес, куда больший урон, чем он сделал сейчас.

Помянув недобрым словом Кобылкина, подполковник продолжил осмотр местности, стремясь найти выход из сложившегося положения. В любом другом случаи, Петров не задумываясь, отдал приказ обойти этот узел обороны и продолжил бы наступление, но сейчас это было сделать невозможно. Обходить Буйценау, означало строительство моста на топких берегах Бройца, а этого, ограниченный во времени комдив позволить себе не мог. Требовалось, что-то предпринять, и чтобы это что-то было быстрым и эффективным.

— Передайте мой приказ полковнику Полупанову. Пусть как можно скорее прибудет в тридцать седьмой квадрат, развернется и будет готов открыть огонь при появлении немецких колонн — приказал Петров, закончив изучение крепости. — Если не успеем взять крепость до прихода немцев, то хоть потреплем их огнем.

— Георгий Владимирович, а может, стоит попытаться уладить дело миром. Пошлем парламентеров, поговорим — предложил Минин, но комдив не согласился.

— С ними сейчас бесполезно разговаривать. У них сейчас кураж, и любое наше предложение будет расценено как слабость.

— Но ведь это поляки, наши братья славяне. Мы же с ними Берлин вместе брали!

— Это не те поляки. Это ясновельможные шляхтичи, что по-прежнему мечтают о великой Польше от моря до моря и ненавидят и презирают нас от всей души. Они понимают только один аргумент, силу. И договориться с панами рыцарями, можно только основательно умыв кровью. Желательно ихней, а не моих солдат.

— Значит, нам остается только одно, атака крепости под прикрытием артиллерии и танков. Другого выбора у нас нет — продолжал гнуть свою линию Визикин.

— Действительно, товарищ комдив, если сосредоточить всю артиллерию полка в один кулак, можно будет попытаться заткнуть глотку этим белополякам — поддержал комбата Минин.

— И остаться с минимальным боезапасом, когда немцы будут прорываться за Эльбу? Спасибо, но подобные решения меня не устраивают — отрезал Петров.

— Можно попробовать применить дымовые снаряды и под их прикрытием атаковать поляков. Небольшой запас этих спецсредств у нас есть но, не зная точного направления ветра, не могу ручаться за полный успех — предложил Минин.

— Дымовая завеса, это хорошо — задумался комдив. Глаза его заблестели, как у человека, случайно нашедшего нужный фрагмент и теперь пытавшегося сложить всю картину.

— Дымовая завеса, это хорошо. Оставим это на крайний случай и попытаемся решить задачу с помощью других спецсредств. Если мне не изменяет память, то в районе Венцбурга сейчас находится дивизион гвардейских минометов капитана Пухового. Это до нас минут тридцать — сорок. Передайте приказ о срочном выдвижении дивизиона и добавьте, что от его расторопности зависит успех всей операции — отдал приказ комдив радистам.

— Это очень серьезный и ответственный шаг, товарищ комдив. Может, следует связаться с командармом и получить его согласие — спросил Минин.

— Как командир дивизии, я в праве самостоятельно распоряжаться приданым соединением. Думаю, не стоит загружать командарма проблемами, которые мы можем решить самостоятельно.

— Вы меня не так поняли, Георгий Владимирович. Я имел в виду иное. Вы действительно намерены применить "Катюши" против мирного города?

— Насколько мне известно, в дивизионе Пухового не "Катюши", а "Андрюши". А в остальном, вы меня верно поняли. Я собираюсь выбить поляков из крепости при их помощи.

— Но ведь приказ Ставки строго ограничил их применение по мирным городам — напомнил комдиву Минин.

— Где вы видите мирный город!? Они уже положили почти тридцать моих солдат и ещё больше положат, если мы не раскатаем эту крепость по кирпичикам. К тому же, я получал приказ Ставки на той войне, а не на этой — властно изрек Петров и разложил на столе карту.

— Минометы разместим вот здесь. Это самое удобное место, для максимального накрытия крепости, — отметил на карте комдив, — и разверните поблизости зенитки в нужном количестве. Я не желаю лишаться дивизиона из-за внезапного появления авиации противника. На все про все полчаса. Вам всё ясно, майор?

— Так точно, товарищ комдив. Ваше приказание будет выполнено — отрапортовал Визикин.

— Вот и отлично. Можете идти. А вам Кирилл Митрофанович, пора возвращаться в штаб. Мы здесь без вас справимся — продолжал командовать Петров и комполка поспешил ретироваться.

Гвардейские минометы в батальон прибыли без задержки, уложившись в отведенные комдивом сорок минут. Звание гвардейцев обязывало к дисциплине и точности.

— Товарищ комдив, вверенный в ваше распоряжение дивизион гвардейских минометов, прибыл согласно вашему приказу. Командир дивизиона капитан Пуховой — важно отрапортовал Петрову молодцеватый капитан. Привыкший к тому, что гвардейские минометы были элитными частями и подчинялись напрямую Ставке, Пуховой был недоволен тоном полученной радиограммы.

— Заместитель командира дивизиона старший лейтенант Засорин — доложил худой долговязый офицер с густыми пшеничными усами.

— С прибытием товарищи офицеры. Сколько установок в вашем дивизионе, капитан?

— Согласно штатному расписанию двенадцать, товарищ комдив.

— Отлично. Необходимо уничтожить укрепленный пункт обороны врага, точнее старая крепость. Засевший в ней гарнизон мешает нашему продвижению вперед. Уничтожить нужно как можно скорее, дорога каждая минута.

— Но к крепости примыкают жилые кварталы и при обстреле могут пострадать мирные люди. У нас был приказ... — начал Пуховой, но Петров оборвал его.

— Сейчас вы переданы в мое подчинение и, следовательно, обязаны выполнять мои приказы. В вашем снаряжении имеются снаряды со спецсредством?

— Так точно имеются, но их применение разрешено только в особых случаях и с одобрения штаба армии или фронта.

— Сейчас как раз такой особый случай, капитан. У меня нет времени, и возможности связаться со штабом фронта, поэтому всю ответственность я принимаю на себя. Приказываю зарядить половину установок снарядами со спецсредствами. Вам все ясно?

— Я не могу выполнить ваш приказ товарищ подполковник без санкции штаба фронта или штаба армии, — решительно заявил Пуховой, — только при наличии приказа сверху.

— Прекратите болтать ерунду, капитан Пуховой! Санкцию штаба фронта в лучшем случаи я получу через два часа, а мне нужно подавить оборону крепости, сейчас, сию минуту. Потому что если мы не возьмем крепость в течение часа, то через полтора здесь будут немцы, и они спокойно уйдут за Эльбу! И продолжат воевать против нас. Вы это понимаете, капитан!?

— Повторяю, товарищ подполковник, без санкции штаба фронта я не могу...

— Хватит валять дурочку! — повысил голос Петров, — у меня нет времени заниматься бумажной волокитой. Вы примените спецсредства под мою ответственность, это приказ.

— Только с разрешения штаба фронта или в крайнем случаи штаба армии — отрезал Пуховой. Привыкший чувствовать себя маленькой, но элитой, капитан хотел заставить Петрова признать этот факт. Сначала жесткая радиограмма, затем требовательный тон подполковника, все это вызывало в душе у артиллериста сильную неприязнь к комдиву. И потому, уперевшись в параграф инструкции он намеривался стоять до победного конца.

— С вами все ясно, капитан. Никак не думал, что командир гвардейского дивизиона, окажется тыловым канцеляристом, для которого кусок бумаги важнее жизни солдатской — с презрением молвил Петров, прочитавший позицию капитана до последнего знака.

— Я боевой офицер и не позволю говорить со мной в таком тоне! — взвился Пуховой, он собирался продолжить пламенную речь невинно оскорбленного человека, но комдив оборвал его.

— Какой вы боевой офицер, вы расскажете военному прокурору трибунала. Капитан Пуховой, за неисполнение боевого приказа вы отстраняетесь от командования. Старший лейтенант принимайте командование дивизионом.

— Но, я действовал согласно приказу! — стал энергично протестовать капитан, судорожно сглатывая слюну.

— Если вы рядитесь в одежду канцеляриста, то им надо быть, а не казаться. В Уставе четко написано, если вы не согласны с приказом вышестоящего командира, вы можете обжаловать его, подав рапорт командованию, но только после исполнения приказа. Силаев, уведите капитана — приказал Петров начальнику охраны, а затем обратился к долговязому усачу. — Старший лейтенант Засорин, приступайте к командованию дивизиона. Вам все ясно относительно обстрела крепости?

У уводимого Силаевым капитана была огромная надежда, что Засорин проявит офицерскую солидарность и тоже откажется выполнять комдива, но этого не случилось. Засорину было достаточно одного взгляда в прищуренные глаза комдива, чтобы понять, что тот не остановиться ни перед чем и если будет нужно, поставит во главе дивизиона, старшину, сержанта или даже рядового. Потом он, конечно, ответит за свои действия, но это будет потом, а пока следовало выполнять полученные приказы.

— Так точно, товарищ подполковник — вытянулся перед командиром во весь рост офицер.

— Тогда, я вас не задерживаю. В вашем распоряжении ровно тридцать минут на развертку дивизиона. Письменный приказ о применении спецсредств вы получите перед началом обстрела. Идите, время пошло — приказал Петров, и лейтенант вылетел на крыльях из штаба батальона.

Залп реактивных минометов БМ-31 накрыл Буйценау точно в указанное комбатом время. С протяжным гулом летели огромные снаряды по направлению старинной крепости, круша и уничтожая её каменные стены, зубцы и башни, а заодно и убивая засевших там поляков.

Двести восемьдесят снарядов не только превратили тевтонский оплот в руины, но ещё и подожгли его. В спецснарядах вместо взрывчатки находился напалм, который огненным дождем разлетался во все стороны. Упав на камни, дерево или землю он не только поджигал все вокруг себя. Он выжигал сам воздух и те, кто оказался вблизи дьявольского огня не мог дышать.

Охваченная огнем крепость выла, гудела, стонала. Казалось, что это был живое существо, бьющееся в смертельных конвульсиях и судорогах. Огромные клубы гари вперемешку с пылью и ещё бог знает чем, поднимались к небу густыми волнами. Иногда порывы ветра на мгновения относили их в сторону, и тогда можно было разглядеть флагшток с чудом, уцелевшим красно-белым знаменем.

Позже, когда подполковника Петрова спрашивали, почему он настоял на применении спецсредств, тогда как можно было попытаться сломить сопротивление врага обычными снарядами, он неизменно отвечал: — Они помогли мне сломить боевой дух свыше двух с половиной тысяч немцев сложить оружие. Без вида горящего Буйценау они бы попытались прорваться за Эльбу. А, так получив по зубам под Лауэнбургом, попав под обстрел гаубиц Полупанова, они быстро сдались в плен при первом нажиме полков Минина и Рахимова. Чистая тактика и ничего иного.

Было ранее утро 8 июля, когда передовые соединения дивизии Петрова вышли к предместьям Гамбурга и вступили в них. Танкисты генерал-лейтенанта Панфилова успешно наступали на Неймюнстер и Бюзум, позволяя комдиву удачно завершить свой "бег к морю". По-прежнему опережая разрозненные подразделения отступающих немцев на один день, дивизия Петрова заняла последние переправы через Эльбу.

В основательно разрушенном союзной авиацией Гамбурге не были ни немецких, ни английских войск. Подразделения британской военной полиции, что представляли в городе оккупационную власть, благоразумно покинули Гамбург за два часа до появления русских войск.

Получив сообщения о приближении противника, англичане дали стрекоча, успев вывезти содержимое местного отделения рейхсбанка. Стратегически же важные мосты через Эльбу остались нетронутыми, несмотря на специальный приказ генерала Демпси об их уничтожении.

Кроме гамбургских мостов, англичане позабыли ещё об одном, по их мнению, важном объекте, а вернее человеке. Это был пленный немецкий фельдмаршал Эрих Манштейн. Он с самого начала дал согласие на сотрудничество с оккупационными властями, но англичане решили прибегнуть к его услугам в самый последний момент.

Доставленный в Гамбург вечером 6 июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром 8 июля он оказался уже не нужным.

Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный стал жертвой банального предательства. О его присутствии в городе, русским сообщил портье гостиницы "Бристоль", где все эти дни проживал Манштейн.

Не каждый день выпадает возможность взять в плен целого фельдмаршала, а уж тем более, такого зубра как Манштейн. За время пребывания в Германии советские военные контрразведчики уже привыкли к особенностям местного доносительства и среагировали моментально. Фельдмаршал ещё только складывал чемоданы, а в дверях его уже ждала охрана для сопровождения.

Об удачном захвате матерого гитлеровца, телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова. Приказ о присвоении нового звания пришел сразу после рапорта о занятии Гамбурга. Соединив все прежние и нынешние заслуги Георгия Владимировича перед Отечеством, маршал Рокоссовский отдал распоряжение по фронту.

Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе.

Ещё больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было конечно далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практики.

Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.

— А ведь мы с вами уже дважды встречались господин фельдмаршал — сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним немца.

— Да? Простите, не припомню, господин, господин ... советский офицер — Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного как он пленного ведет не генерал. К тому же, отправляясь на допрос пленного, Петров не успел сменить погоны.

— Мое звание полковник Красной армии — с достоинством произнес Петров.

— Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.

— Вполне вас понимаю, господин фельдмаршал, — легко согласился с собеседником комдив — все помнят только одержанные победы, а вот о полученных поражениях не любят вспоминать.

— У меня нет ни одного поражения! Тем более от людей вашего звания господин полковник — с рыцарским достоинством отчеканил Манштейн.

— Конечно, такого оглушительного разгрома как у фельдмаршалов Паулюса или Буша у вас конечно не было. Здесь вы правы. У вас, как и у большинства генералов вермахта, как это принято говорить были тактические неудачи и непредвиденные обстоятельства, порожденные безграмотными приказами фюрера. Я угадал?

Язвительный выпад Петрова попал точно в цель. Лицо Манштейна покрылось пятнами, взгляд стал злым и он в одно мгновение из величественного гения военной мысли превратился в провинциального фельдфебеля уличенного начальством в неисполнении приказа.

— Позвольте узнать господин полковник, о каких поражениях идет речь? О Сталинграде, Курске, Харькове, Киеве или Ровно? — сварливо поинтересовался фельдмаршал, перечисляя этапы своего отступления с советской территории.

— Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда, мы впервые со времени отступления от границы смогли нанести полноценный контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?

— Ах, Сольцы — презрительно скривился Манштейн, — у вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.

— У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.

— Мнение майора и генерала всегда существенно различаются из-за разницы их положения. Из окопа всегда видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или в Красной армии иначе?

— Ну, что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находится, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно сильно недолюбливали летчиков. Их просто забивали касками и кулаками.

Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну "обутой в один сапог". Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг смогли нанести контрудар и взять его в плен.

— Повторяю ещё раз. Это была временная неудача и только. Попавшая в окружение дивизия была освобождена и затем продолжила свое наступление до самого Петербурга. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать.

— Хорошо воевать, когда у тебя под рукой есть резервы, которые позволяют быстро решить возникшие проблемы. Особенно если они элитны и механизированы, как дивизия "Мертвая голова". У нас, к сожалению, тогда не оказалось под рукой резервов, и мы действительно были вынуждены отступить.

— И кто тогда проиграл? — высокомерно спросил Манштейн.

— Конечно, вы — коротко ответил Петров.

— Я!!? — изумился Манштейн, — ну, знаете ли, всему есть предел.

— Вы проиграли время, господин фельдмаршал, одну из главных составных любой стратегии. Мне ли вам говорить об этой прописной истине. Или в германской армии иначе? Из-за нашего контрудара и других боев местного значения, ваш корпус потерял на Лужском рубеже целый месяц. А это был очень важный месяц. Ваши офицеры, взятые потом в плен, называли его месяцем обманутых надежд и были абсолютно правы. Без него не было бы августа, не было бы сентября. Когда ваш блицкриг приказал долго жить, и началась затяжная война, закончившаяся вашим поражением, господин Манштейн.

— Если бы меня не перевели в Крым, я бы прорвал вашу оборону и взял бы ваш Петербург так же как взял Севастополь! — пыхнул обидой фельдмаршал.

— С Севастополем вам просто повезло, также как повезло с захватом переправ через Двину. А потом везение прекратилось, и начались планомерные отступления. Не так ли?

— Стыдитесь, господин полковник! Взятие такой крепости как Севастополь вы называете везением?! Я трижды штурмовал его, и моя победа вполне заслужена — Манштейн гордо вскинул голову и на его мундире победно звякнул "Крымский щит".

— Вам повезло в том, что когда ваш десантом высадился на южной стороне бухты, в штабе обороны города возникла паника. Если бы он провалился, вам бы пришлось долго собирать войска на четвертый штурм и неизвестно взяли бы вы Севастополь вообще — возразил Петров.

— Так значит Севастополь мое второе поражение, в вашем понимании? — усмехнулся Манштейн, стремясь подчеркнуть разницу между мнением фельдмаршала и полковника.

— К сожалению, я никогда не был в Севастополе. О том, что там было, мне рассказал мой боевой товарищ, капитан Гаврилов. Он находился в крепости до конца и смог избегнуть плена, уплыв по морю на автомобильной камере. Второй раз мы встречались с вами позднее, в августе сорок второго года под Синявином. Куда вы прибыли после захвата Севастополя в звании фельдмаршала.

От услышанных слов, кровь прилила к лицу Манштейна. Было видно, что эта тема ему была не особенно приятна.

— Вы не оригинальны, в своем стремлении сделать из мухи слона. Под Синявином мои войска блестяще отразили вашу попытку прорвать блокаду Петербурга. Мы удержали свои позиции и с большими потерями для ваших войск. Вы, на каком фронте наступали?

— На Волховском.

— Ну, тогда, о каком поражении может идти речь. Имейте совесть! — пристыдил Манштейн комдива, но тот и бровью не повел.

— Ваша победная реляция о боях под Синявином, случайно не проходила цензуру в министерстве доктора Геббельса? Уж очень похожий стиль превращения черного в белое — парировал тот.

— Вы забываетесь, господин полковник!

— Помилуйте, господин фельдмаршал. Как можно назвать победой провал стратегической операции, разработанной таким военным гением как вы?

— Что!?

— Операция "Северное сияние", если я не ошибаюсь. Так она именовалась в ваших документах, захваченных нами летом сорок третьего года вместе со штабом подполковника Фрайбаха.

— Вы не ошибаетесь. Но здесь вы явно передергиваете карты. Осенью сорок второго мы просто разменяли равноценные фигуры и только. Мне не удалось взять Петербург, вам прорвать его блокаду. Каждый остался при своих интересах — упорствовал Манштейн.

— И вновь не могу с вами согласиться. Пытаясь прорвать блокаду, мы в первую очередь хотели спасти людей от голодной смерти, на которую их обрекли вы и ваш фюрер. Главная задача вашего "Сияния" заключалась в захвате Ленинграда и высвобождении большей части войск группы армий "Север". Именно их вам так и не хватило в качестве резерва в сражении за Сталинград и Кавказ, после которых стратегическая инициатива полностью перешла к нам. Так что о равнозначном размене не может идти и речи.

Не найдя достойных аргументов против слов Петрова, Манштейн только вздохнул от негодования и зло поджал губы. Его очень нервировал разговор с Петровым, и он решил переменить тему.

— Наш экскурс в историю несколько затянулся, господин полковник. Пора вернуться к нынешним делам. О чем вы хотели узнать, вызвав меня на допрос?

— Как источник стратегической информации, вы не представляете особой ценности, господин фельдмаршал. Мы разгромили ваши войска в Шлезвиге. Благодаря успешным действиям моих солдат без боя занят Гамбург, переправы через Эльбу, а также состоялась наша третья с вами встреча. На этот раз очно — впервые за весь разговор, полковник позволил себе улыбнуться.

— Вряд ли вы будите представлять интерес и другому вашему знакомому по Сталинграду, маршалу Рокоссовскому. А вот в Москве вас ждут с большим нетерпением. Как военного преступника, по приказу которого в Крыму и на юге-востоке Украины была применена тактика выжженной земли, и погибли тысячи мирных людей. Русские, украинцы, евреи.

— Я солдат, я исполнял приказ верховного командования — пафосно произнес фельдмаршал.

— Москва с нетерпением ждет ваших объяснений, господин фельдмаршал. Исчерпывающих и обстоятельных. Очень ждет — Петров встал и, глядя в посуровевшее лицо Манштейна, добавил, — Прощайте, господин фельдмаршал. Думаю, в четвертый раз мы с вами вряд ли встретимся.

Манштейн бросил на собеседника полный неприязни взгляд и, не прощаясь, повернувшись через левое плечо, направился к выходу. В этот момент, в нем совершенно ничего не было от великого гения военной мысли, каким он так хотел казаться. Сейчас он больше напоминал пойманного за руку карателя, которому ох как не хотелось отвечать за свои грязные дела.

Пленный фельдмаршал ещё не успел сесть в машину, как на столе у полковника затрещал телефон. Звонил командарм Гришин.

— Да отправил, отправил я уже этого Манштейна, товарищ генерал. Привел немного в чувство, как вы приказали, и отправил на аэродром — начал доклад комдив, но командарм перебил его.

— Отправил и ладно. Тут вот какое дело, Петров. Поступил приказ Ставки создать плацдарм на западном берегу Эльбы. Твои соображения?

Заканчивалась первая неделя военного конфликта между бывшими союзниками антигитлеровской коалиции. О нем скупо писали в газетах по обе стороны демаркационной линии, но вся Европа, затаив дыхание, следила за событиями в Шлезвиге. Миллионы людей истово молились за то, чтобы это "вооруженное разногласие" закончилось как можно скорее, не успев перерасти в новую мировую войну.

Так думали простые люди, но были и те, кто жадно потирал руки в предвкушении новых прибылей и барышей. Они были глухи к голосу разума и вместо осознания своей неправоты, только поднимали ставки на бирже, торгующей смертью.

Глава VIII. Встречи с новыми знакомыми.

Заканчивался пятый день конфликта в Шлезвиге, а славное полотнище Юнион Джека украсилось траурной лентой позора и поражения. Подобно черной креповой змее она прочно обвила славное знамя империи, под которым легендарные генералиссимус Мальборо и фельдмаршал Веллингтон, громили войска короля Людовика и императора Наполеона. Вместе с ним шли полки королевы Виктории в своем победоносном марше по земному шару, расширяя колониальные владения империи в Африке, Азии, Океании и Латинской Америки.

Знамя объединенного королевства гордо возвышалось над столом, на котором представители германских милитаристов Вильгельма и Гитлера ставили свои подписи под актом о полной и безоговорочной капитуляции. Вместе с флагами России и Америки оно должно было украшать зал конференции, где британский премьер должен был решиться послевоенную судьбу всего мира. Казалось, что тяжелые дни невзгод и поражений навсегда забыты. Страница истории перевернута. Юнион Джек наконец-то вернул себе былую мощь и славу и в этот момент, на белоснежный мундир победителей, упал жирный ком грязи.

Любое поражение само по себе неприятно, но для поднявших голову англичан, оно было неприятно в особенности. Разбитые немцами в пух и прах в мае сорокового года, в течение шести невыносимо долгих лет, они мужественно прошли горькие университеты войны, постигая все её премудрости от альфы до омеги. Стойко терпя все выпавшие им беды и невзгоды, англичане научились одерживать победы над свои заклятым врагом на полях Африки, Италии и Франции. Благодаря помощи американцев и самоотверженной работы британского тыла, к концу войны солдаты королевской армии не испытывали никакого недостатка в вооружении и содержании.

Их пушки, танки и самолеты, по своему качеству мало, чем уступали вооружению остальных странам союзной коалиции. Британский флот успешно громил противника на всех морях и океанах земного шара, и по праву считался вторым в мире по своей моще и силе. Сердца солдат и офицеров были полны духом победы и гордости за свою страну. В разговорах между собой, они неизменно именовали себя лучшей армией Европы, снисходительно отдавая пальму первенства в Америке — американцам, а в Азии — русским. За шесть лет войны, британская армия получила хорошую подготовку и обрела боевой опыт. Однако, не смотря на все это, она терпели чувствительные неудачи в боевых действиях с Красной Армией.

Внезапный удар советских армий, не просто нанес чувствительные потери британским бригадам и дивизиям, что подпирали разгромленные соединения Шернера в северной Германии. Благодаря умелым действиям противника была полностью нарушена связь между полевыми войсками и армейскими штабами, и последние, лишились возможности эффективно управлять ими.

Оказавшись один на один с противником, не зная быстроменяющейся обстановки, английские подразделения были вынуждены действовать в слепую, и несли неоправданно высокие потери. Так выполняя ранее полученный приказ командования о занятии того или иного городка или деревни, англичане могли неожиданно попасть под губительный огонь советской артиллерии, уже его занявшей. Двигаясь к местам своего сосредоточения, британские войска в любой момент могли попасть под удар наступающих советских танков, авиации или моторизированной пехоты.

Лишенные связи с главным штабом, командиры бригад и дивизий совершенно не знали, какие силы неприятеля им противостоят, положение их соседей и что происходит у них в тылу. Не удивительно, что в этой ситуации, британская армия вместо крепкого монолита являла собой рыхлую массу разобщенных войск. При первом хорошем ударе противника она развалилась, и началось повальное отступление.

По замыслу Лондона в первые два дня конфликта главную скрипку должны были играть немецкие соединения Шернера. При поддержке английской артиллерии и танков они должны были максимально расшатать построение советских войск. С третьего по четвертый день конфликта в дело вступали английские ВВС. Их задача заключалась в расчистке дороге английской пехоте, которая по замыслу командования, вступала в действие на пятый день конфликта.

Именно к этому времени, по мнению командования, под воздействием агрессивной пропаганды, английские солдаты будут готовы повернуть свое оружие против вчерашних союзников, вместе со вчерашними противниками. С первого дня конфликта, специально присланные офицеры вели в войсках разъяснительные беседы, усердно разоблачая коварство Сталина в отношении интересов своих союзников.

Агитаторы честно отрабатывали свой хлеб, но солдаты и младшие офицеры не очень охотно слушали их. Не столько из-за веры в Сталина и верности боевому братству союзничества, сколько из-за стойкой неприязни к немцам. Слишком много крови пролегало между новыми союзниками, и перешагнуть через неё, они не были готовы.

Командир танковой королевской дивизии, стоявшей под Висмаром, генерал-майор Генри Килиан усердно готовил своих подчиненных к часу "Х". Соблюдая полный режим секретности, он собирался отдать приказ полной боевой готовности дивизии, в самый последний момент. Генерал уже приготовил и выучил специальную речь, приготовленную офицерами из отдела пропаганды, но она оказалась ненужной. Внезапное наступление русских спутало англичанам все карты.

Судьба свела генерала Килиана колбаса с подразделениями 3-го танкового гвардейского корпуса генерал-лейтенанта Панфилова, имевшего задачу наступления на Ратцебург, Любек, Киль. Начав наступление вечером 4 июля, русские танкисты смяли хлипкий заслон немецких войск и продвинулись на глубину десяти километров, не встречая серьезного сопротивления.

Узнав о коварных действиях большевиков посмевших упредить благородных островитян, генерал Килиан привел свою дивизию в полную боевую готовность и рано утром следующего дня выступил на противника. В авангарде шла моторизированная бригада полковника Гулля. Она построилась в боевую колонну, и двинулись на юго-восток, где по данным разведки должен был находиться неприятель.

Впереди согласно боевому распорядку двигалась первая рота танкового батальона майора Добби. За ними следовали грузовики с пехотой, противотанковыми орудиями и штабом, вместе со второй ротой танков и бронетранспортеров. Затем снова двигалась пехота и прочие соединения дивизии, под прикрытием третьей роты танкового батальона. Следовало отметить, что почти 75 процентов солдат ехало на машинах, но этот фактор не добавлял английским соединениям маневренности. Двигаясь как единое целое, бригада утрачивала подвижность.

Пугая шумом своих моторов местных бюргеров, англичане одну за другой проезжали чистенькие и аккуратные немецкие деревни, не встречая никакого намека на присутствие русских войск. Взвод мотоциклистов уверенно шел впереди колонны, имея дистанцию отрыва в полтора километра имея с головным танком устойчивую радиосвязь.

Лихо, отматывая километр за километром и сосредоточив все внимание на дороге, они не обратили никакого внимания на одинокую ферму с коровником, и на основательно заросший кустарником придорожный холм. Все это не вызвало у мотоциклистов никакого подозрения и не снижая скорости они пролетели мимо, выписав плавную петлю.

Скрытое присутствие врага выяснилось в момент прохождения танков, когда словно по команде загорелась сначала головная машина, а затем идущая в хвосте. От меткого попадания в борт, словно спичка вспыхнул огнем и тут же окутался дымом красавец "Кромвель". Не прошло и полминуты, как вслед за ним загорелся пораженный снарядом концевой "Валентайн".

С яростным лязгом и скрипом, чтобы не наехать, друг на друга, английские танки встали на дороге. Высунувшись из люков, командиры машин принялись лихорадочно озирать окрестности, в поиске причин вызвавших гибель их товарищей.

— Русские, русские танки — тревожно пронеслось по волнам эфира и отразилось в шлемофонах танкистов. Десятки глаз устремились в направлении, куда несколько минут назад уехала мотоциклетная разведка, но никакого врага, они перед собой не обнаруживали.

Застыв прямо на дороге и занятые поиском неведомого врага, англичане не осознавали всю сложность и опасность своего положения. Теряя драгоценное время, одни пытались выйти на связь с разведчиками, другие докладывали в штаб о случившемся инциденте.

Ясность в ситуацию внесли два следующих выстрела, прозвучавшие для британцев как гром с ясного неба. Идущий третьим номером в колонне танк получил попадание в моторный отсек и полностью лишился хода. Грозно вращая стволом своего орудия, он искал своего обидчика, но тщетно. Дым от горящего впереди "Кромвеля" застилал ему обзор и выпущенный танком снаряд ушел в никуда.

Второй выстрел русской засады был более удачным. Стоявший в средине колонны "Шерман" не выдержал испытания своей бортовой брони. Кумулятивный снаряд на раз пробил его защиту, и мощный столб огня влетел внутрь машины. Прошло несколько секунд, и танк потряс страшный взрыв. Могучая сила взрыва отбросила в сторону башню "Шермана" и огненный вулкан вырвался из его недр.

Ничто не порождает страх и неуверенность, как осознания своей беззащитности перед врагом, который безнаказанно тебя уничтожает, оставаясь невидимым. Вновь раздался нестройный ответный залп английских танкистов. Его результативность вновь оказалась нулевой, но это по большому счету уже мало кого волновало. Осознав всю ущербность и опасность своего стояния на дороге, британцы спешили покинуть смертельноопасное для себя место.

Громко взревели моторы, танкисты стали сползать по дорожным откосам, не всегда удачно. Паника охватила водителя танка зажатого пылающим "Кромвелем" и подбитым "Шерманом". Боясь разделить горькую судьбу своих товарищей, он попытался как можно скорее вырваться из коварной ловушки. Лихорадочно маневрируя на узком пяточке, водитель неверно рассчитал угол наклона и многотонный "Кромвель" свалился под откос.

Отчаянно цепляясь стальными гусеницами за дорожное полотно, танк сполз вниз и завалился на бок. Подняв огромный столб дыма и пыли от ревущего двигателя, бешено вращая левой гусеницей, стальной левиафан пытался встать на ноги, но безуспешно.

Страшная судьба взорвавшегося "Шермана" и незавидная судьба "Кромвеля" так потрясла и напугала экипаж танка идущего четвертым в колонне, что он не стал испытывать судьбу. Не сговариваясь, англичане дружно покинули машину, посчитав свои жизни более важными вещами, чем глупое железо.

Куда более удачно сложилась судьба остальных четырех танков. В шахматном порядке они стали спускаться по разные стороны дороги. Две машины успешно совершили сложный маневр и стали отходить по правой стороне полотна, навстречу второй роте, уже идущей вместе с основными силами бригады.

Машинам спускавшиеся по левую сторону дороги повезло меньше. Один из "Валентайнов" спускался так медленно, что получил попадание в корму и съехал вниз, уткнувшись носом в придорожную траву. Оставшийся танк предпочел ретироваться с поля боя. Не разбирая дороги, он устремился прочь, несмотря на то, что оставшийся на дороге поврежденный "Шерман" определил место засады и вступил с ней в бой.

Совершенно случайно, лейтенант Фуллер заметил вспышку выстрела в кустах у холма и открыл ответный огонь. Поддержи его порыв оставшиеся танки первой роты, и они смогли бы поквитаться с врагом, за погибших товарищей, но этого не случилось. Пока Фуллер обменивался выстрелами с одним русским танком, второй выехал из коровника и поразил англичанина метким выстрелом под башню.

Между тем на дороге возник затор. Услышав канонаду выстрелов и звуки взрывов, шофера машин встали, пытаясь выяснить, что там происходит впереди. Из-за этого, танки второй роты, получившие приказ майора Добби идти на выручку своим товарищам были вынуждены медленно ползти вдоль обочины, теряя драгоценное время.

Жирный мазок в виде четверки "Илов" серьезно изменил летний пейзаж Голштинии. Взлетев с аэродрома подскока по запросу танкистов Панфилова, они сходу обрушились на вражескую колонну, ведя огонь из всех видов своего вооружения. Пушки и пулеметы, реактивные снаряды, все обрушилось на голову англичан никогда ранее не встречавшихся с советскими штурмовиками.

Быстро и сноровисто обрабатывали они своим огнем растянувшуюся на дороге бригаду противника, стремясь как можно скорее превратить боевую колонну в табор на колесах. Длинными очередями поджечь автомашины с пехотой и разогнать как можно дальше тех, кто успел спрыгнуть с них. Уничтожить и не дать развернуться орудийным расчетам, чей огонь может остановить продвижение пехоты и танков. Подавить и не дать возможности сделать ни одного выстрела зенитчикам, способным прикрыть бригаду от удара с неба и земли.

Все это нужно было выполнить советским штурмовикам в кратчайший срок этого скоротечного боя. Пока не ошеломленный враг не успел опомниться. Пока он не поднял голову, не начал защищаться и не вызвал на помощь истребителей.

Нельзя объять необъятное. Не все солдаты двух рот Нортумберлендского полка были рассеяны или уничтожены. Не все пушки и их боевые расчеты были уничтожены огнем сверху. Несмотря на все усилия штурмовиков, англичане успели развернуть один из зенитных расчетов и даже повредить один из атакующих "Илов".

Но не это было главным. Самым важным успехом было то, что летчики смогли породить сильный страх в сердца и души солдат противника. А когда вслед за ними в бой вступили самоходки танкового батальона майора Угланова, дело пошло куда веселей. И необъятное ранее, стало вполне и вполне объятным.

Выехав первыми из леса самоходки, без малейшей раскачки вступили в бой. Они принялись яростно громить огнем своих гаубиц все, что не было уничтожено штурмовиками, и до чего они только могли достать. Десяток грузовиков, две противотанковые батареи полного состава, зенитная установка и почти два взвода Нортумберлендского королевского полка стали жертвами их губительного огня.

Стремясь не допустить полного уничтожения главных сил бригады а, также пытаясь переломить ход сражения в свою пользу, в атаку на врага устремилась вторая танковая рота капитана Галловея. Потеряв в результате удара с воздуха две машины, английские танкисты смело атаковали самоходки капитана Асфандиарова, но тут же сами попали под удар "исов" и "тридцать четверок".

Ударной силой батальона командовал сам майор Угланов. Полностью уверенный в превосходстве своих машин над врагом, он не побоялся вступить в дуэль с противником, не дожидаясь подхода машин третьей роты. Остановившись по приказу командира, танки принялись громить своими мощными орудиями "Черчилли", "Шерманы" и "Валентайны" составлявших костяк роты Галловея.

Чуть-чуть упредив англичан с открытием огня, танкисты дали один залп, второй, третий и вот уже четыре вражеских танка объял огонь. Опытные экипажи, успевшие пройти достойное крещение огнем, уверенно вели огонь, по противнику не обращая внимания на его ответный огонь. Прошло чуть больше пяти минут этой страшной дуэли, когда у одного из британских танков после удачного выстрела "иса" взрывом снесло башню.

Для советских танкистов это было неприятным, весьма жестоким, но вполне обыденным явлением танкового боя. У англичан же от этой картины просто сдали нервы. Дав нестройный залп, даже не по русским танкам, а лишь в их сторону, они стали отходить.

Они отходили, хотя при соотношении шести против девяти ещё можно было сражаться. Они отступали, хотя точно знали, что им на помощь спешит третья рота майора Добби. Танковое противостояние было ещё ох как далеко от своего завершения, но напуганные англичане предпочли ретироваться. Ведь ещё неизвестно как скоро подойдет подкрепление, а им предстоит подставлять свои лбы и борта под огонь русских.

Заметив начавшийся отход врага, майор Угланов без малейшего колебания отдал команду "вперед". Его батальон ошеломил и потряс противника, теперь выполняя бессмертный завет Суворова, его следовало уничтожить.

"Бей, коли и помни, что недорубленный лес вырастает" наставлял великий русский генералиссимус своих подчиненных, напутствуя их перед боем. И то же самое требовал от своих генералов и маршалов нынешний генералиссимус России, следуя призывам своего предшественника.

Преследуя и уничтожая машины отступающего противника, танки майора Угланова вышли к тому участку дороги, где остановилась вторая часть бригады во главе с самим полковником Гуллем. Извещенный о боевом столкновении с русскими танками полковник остановил колонну и отдал приказ занять оборону.

Островитяне хорошие и храбрые воины, готовые биться, где и с кем угодно, был бы приказ и благословение его королевского величества. Беспрекословное подчинение верховному командованию это главный стержень английской армии, на котором веками зиждилось благополучие Британской империи. Как бы тяжело не было, ты должен идти в бой ради своей страны, её интересов и её демократических ценностей. Этот девиз был написано на лентах британских знаменах и это, без устали вбивали в голову новобранцам своими палками английские капралы и сержанты.

Получив приказ Гулля, англичане изготовились к бою, но что могли противопоставить русскому бронированному кулаку две роты Нортумберлендского полка и одна противотанковая батарея. Все остальное было рассеяно русскими штурмовиками, разгромлено гаубичным огнем самоходок и добито моторизированным полком, следовавшим за танковым батальоном. В распоряжении Гулля находилась лишь инженерная рота, взвод связи, химзащиты и прочие тыловые службы.

Единственное, что могло существенно уравновесить силы англичан, была третья танковая рота майора Добби. Вобрав в себя остатки танков Галловея, они стали превосходить противника на целых три машины, что являлось ощутимой форой в завязавшемся бою.

Третья рота Гладилина ещё только шла на соединение с основными силами батальона, но этот факт нисколько не смутил командира. Едва только показались английские машины, как Угланов атаковал их и здесь, в полной мере проявились различия между советскими и британскими танкистами. Англичане дрались правильно и размеренно, аккуратно выполняя приказ командования. Советские же танкисты дрались с таким напором и злостью, как будто это был их последний бой, так как если бы за их спинами была Москва.

Позабыв обо всем, они дрались не на жизнь, а на смерть. Посылая во врага один снаряд за другим, они мстили ему за свои поруганные надежды на прочный и долгий мир, за свои несостоявшиеся возвращения к родным и близким.

Обе стороны несли потери, но ярость и презрение к смерти, позволили русским танкистам выстоять эти трудные минуты до подхода роты Гладкова. И пусть у него были одни только "тридцать четверки". Этого вполне хватило не только обратить в бегство танки противника, но и добить остатки королевской бригады.

Смело плюньте в глаза тому человеку, кто с упоением будет рассказывать вам, как здорово уничтожают атакующие танки врага противотанковые батареи. Просто этот человек никогда не стоял, согнувшись в три погибели, у орудия наблюдая за наступающим противником. Не вжимался в орудийный щиток, ища укрытия от осколков вражеских снарядом разорвавшегося рядом с орудием. Не наводил прицел на неприятельский танк, не стрелял в него и не ругал себя, когда снаряд уходил мимо цели или, попав в неё, отскакивал от брони, не причинив вреда.

С одетым в броню монстром ещё можно воевать, когда рядом с тобой стоят несколько батарей, и все они дружно стреляют по врагу. Когда впереди тебя пехотные окопы с засевшими там солдатами, которые тоже ведут огонь по противнику из противотанковых ружей, фаустпатронов или пытаются подбросить связку гранат под гусеницы танка.

И совсем иная картина, когда ты почти, что один, а танков много, и все они идут почему-то прямо на тебя. И уткнувшиеся в землю солдаты не горят желанием помочь тебе остановить этих монстров, а громко призывают тебя сделать это самому и как можно скорее. И тогда, ты как никогда ранее осознаешь цену каждого своего выстрела, которых у тебя осталось крайне мало. В этом случае будет огромным везением, если ты сумеешь зажечь или остановить, хоть один наступающий танк, прежде чем тебя убьют или ранят.

У притаившихся по обе стороны от дороги англичан оставалась слабая надежда на благополучный исход сражения. Сумей артиллеристы отбить или задержать наступление русских танков и бригада получала бы драгоценную передышку в полчаса. За это время должны были подойти главные силы дивизии, 2-я бронетанковая бригада бригадного генерала Эванса. С его четырьмя танковыми батальонами все можно было бы исправить.

Таковы были надежды полковника Гулля, но им не суждено было сбыться. Тяжелый танковый ромб смял и раскатал последнюю батарею бригады. Четыре противотанковых орудия не смогли остановить идущую на них грохочущую лавину. Потеряв две машины, танкисты майора Угланова уничтожили позицию английских артиллеристов и принялись расстреливать стоявшие перед ними машины, довершая разгром противника.

Вместе с гибелью батареи, погиб и боевой дух солдат бригады. Подобно огромной волне цунами, паника в один момент накрыла и захлестнула подданных его королевского величества. С громкими криками, суть которых можно было соотнести с русским криком "Амба!" англичане принялись разбегаться кто куда, позабыв про долг, про честь, родину и свои европейские ценности, защищать которые они свято обязались в день присяги у боевого знамени.

Ещё больше усугубил панику тот факт, что во время обстрела машин, один из русских снарядов угодил в штабную машину, возле которой стоял полковник Гулль. Осколок снаряда перебил ногу британскому командиру выше колена, за одну секунду превратил её в бесформенную груду мяса и костей.

Чинно почитание развито среди английского офицерства на протяжении многих веков. Младший офицер всегда должен стелиться перед старшим офицером, каким бы деспотом он не был в его глазах. Поэтому, адъютант полковника Гулля не бросил своего командира. Презрев смерть, свистевшую и грохочущую рядом с ним, он оттащил кричащего полковника в кусты и попытался оказать ему первую помощь. Вместе с подбежавшим санитаром он наложил жгут на ногу, пытался остановить кровотечение, и ему это удалось.

Оставив санитара бинтовать рану полковника, адъютант побежал к санитарной машине, чтобы принести носилки, а самое главное найти обезболивающее. Полковник Гулль очень сильно страдал от боли, и его могла спасти только двойная доза морфия.

Как это не было бы странным, но храбрый и честный офицер добыл для своего патрона и, то и другое, но помощь опоздала. Господин полковник так громко стонал и при этом лупил санитара, что тот не смог дождаться возвращения адъютанта. Удар каменеем в область темени, оказался отличным анестетиком, но впопыхах санитар не смог правильно рассчитать его дозу и господин полковник не дожил до лучших времен.

Так закончился разгром первой моторизированной бригады, но само сражение только, только начиналось. Отомстить за своих товарищей спешила вторая бронетанковая бригада генерала Эванса, представлявшая собой крепкий орешек. Её семьдесят четыре танка при поддержке трех гаубичных батареях и четырех йоркширских моторизированных батальонах могли создать проблему любому противнику. Именно по этому, получив тревожное сообщение от Гулля, генерал Килиан приказал бригаде продолжать движение по прежнему маршруту.

Вперед и только вперед. Вперед не смотря о тревожных сообщениях, о русских танках. Так требует генерал Килиан, того же требует фельдмаршал Александер и премьер Черчилль. Да иначе быть не может. Перед силой и мощью трех танковых полков его королевского величества, усиленных батальонами Гулля не устоит ни один враг.

А если и у них возникнут проблемы, так у дивизии есть ещё два полка королевской артиллерии, полк зенитчиков и два батальона 10-й пехотной бригады. И кроме всего прочего на помощь дивизии уже летят вызванные по радио эскадрильи бомбардировщиков и истребителей. Красное солнце Аустерлица ещё только начинало свой путь в небе, и было совершенно не ясно, чем все закончиться.

Очень часто большие дела зависят от мелочей, так как иногда они играют довольно существенную роль. Сыграли они свою роль и в бою вблизи мало кому известного озера Шальзе, где столкнулись английские и советские танковые батальоны.

В этом месте топкие берег озера Шальзе и извилистое русло реки Альбек, притока реки Травен образуют своеобразное горлышко. Обе противоборствующие стороны стремились первыми пройти этот природный коридор, чтобы обрушить на врага всю имевшуюся у него мощь и силу.

Первыми к проходу между озером и рекой вышли танки головного дозора генерала Панфилова. Они намеривались быстро проскочить опасное место и, закрепившись на выходе из него, дать знать главным силам корпуса. Англичан обнаружено не было, но тут выяснилась одна важная деталь. Двое суток назад над озером прошел хороший дождь, и земля не успела, как следует высохнуть. Опасаясь, что в самый ответственный момент броска тяжелые машины завязнут, танкисты остановились и решили пустить вперед разведку на колесах.

Азартно выбрасывая из-под колес влажную землю, виллис с разведчиками дошел ровно до средины озера, когда с его северной стороны появились англичане. Берега озера Шальзе имеют хорошо выраженный наклон с севера на юг, и почва у входа в горлышко находилась в лучшем состоянии, чем на его выходе. Поэтому танки 2-й бригады легко въехали в проход и, преследуя автомобиль разведчиков, даже достигли его средины. И здесь их ждал неприятный сюрприз. Скорость движения танков резко упала, а затем и вовсе сошла к нулю. Чем сильнее англичане газовали, тем прочнее они увязали.

Ковыляющий подобно божьей коровки в грязи танк — сладкая мечта стрелков. О такой цели можно только грезить и нужно быть круглым идиотом, чтобы не воспользоваться выпавшим шансом её реализовать. Раздались выстрелы, один, другой, третий и "Шерманы" под британской символикой запылали.

По мере подхода новых соединений, ожесточенная перестрелка только нарастала. Выполняя приказ генерала Килиана, английские танкисты упрямо шли вперед и везде терпели неудачу. Пробным методом тыка выяснилась ширина полосы непригодности для прохождения танков. Она простиралась от озерных берегов до самой средины перешейка и даже чуть захватывала его. Более или менее удобным местом для прохождения танков была сторона русла Альбек, но и здесь имелись свои трудности.

Стоило только англичанам начать двигаться по этому направлению, как у них произошел трагический инцидент. Шедший головным вдоль обрывистого русла реки танк, слишком близко подошел к краю реки и серьезно потревожил её склоны. Они с шумом обвалились и вместе с ними в реку рухнули два танка шедшие следом. Пока другие танки роты капитана Фиста останавливались, а затем проводили маневры разведки, оказавшийся один на один с противником, виновник трагедии был уничтожен.

Когда же нужный участок был обнаружен, воспользоваться им было невозможно. Он оказался под шквальным огнем двух танковых батальонов русского корпуса, и преодолеть их смертельный заслон никто не смог. Потеряв больше пятнадцати машин, англичане остановились. Они очень полагались на помощь королевской авиации, чьи эскадрильи уже появились в небе до полем боя. Бомберы и истребители должны были расчистить дорогу к победе, бронированным подопечным генерала Килиана. Однако их надежды оказались тщетными.

Не только британская, но и советская авиация уже спешила к озеру Шальзе по запросу своих сухопутных частей. Завязалась отчаянная схватка, вверх в которой остался за русскими. И дело было не в том, что сталинские соколы дрались лучше королевских орлов. Просто они имели численное преимущество, что немаловажный фактор для воздушного боя.

Воздушная армия 2-го Белорусского фронта подобно гигантской губке впитала в себя все лучшие силы соседних фронтов. Самолеты 3-го Белорусского, Прибалтийского и даже часть Ленинградского фронта по приказу Ставки влились в ряды армии генерал-полковника Вершинина. Созданный за короткий отрезок времени, мощный военно-воздушный кулак, был призван помочь танковые клинья Страны Советов в борьбе с коварным врагом.

Один за другим падали на землю подбитые самолеты, перечеркивая теплое синее небо своими черными полосами пожаров. Многие летчики успевали покинуть горящие машины и, раскрыв парашют стали парить в небе, лихорадочно пытаясь определить, где свои, а где чужие.

Однако были и такие, кто не покинул свой самолет до последнего момента. Так старший лейтенант Колокольцев получив прямое попадание в мотор, стал стремительно падать вниз. У него было несколько десятков невыносимо длительных секунд, чтобы покинуть обреченную машину, но из-за поврежденного парашюта он не смог этого делать. Осознав это, он принял решение направить свой истребитель на колонну машин неприятеля, оказавшихся под ним.

Трудно, невыносимо трудно управлять падающим самолетом, но во стократ труднее осознавать, что это твой последний маневр. Ценой невероятных усилий Колокольцев сумел дотянуть свой истребитель до выбранной им цели и протаранил её.

Самолет героя упал на грузовики одной из гаубичной батарей, второй бронетанковой бригады. В результате взрыва был уничтожен один орудийный расчет и повреждены два орудия. По сухому статистическому счету нанесенный советским пилотом ущерб был не столь серьезен в материальном плане, но имел громадное моральное значение.

Первый раз в своей жизни, англичане не только увидели столь необычный вид тарана. Они увидели, что поврежденный самолет не просто случайно упал на грузовик, а был целенаправленно направлен сидящим за штурвалом пилотом. Увидели, ахнули и испугались, так как точно знали, что ни один из королевских асов не способен повторить подвиг советского летчика. За всю историю войны в британских ВВС не было подобного случая, да и не могло быть. Уж слишком рациональны были английские пилоты.

Тридцать семь машин потеряли англичане в схватке с русскими танкистами за озерный проход, и ещё восемь машин было уничтожено или выведено из строя в результате удара с воздуха. Была полностью уничтожена одна гаубичная батарея и частично повреждена другая. Свыше ста двадцати человек было ранено, убито или пропало безвести в бригаде генерала Эванса, который сам пережил несколько неприятных минут в своей жизни, во время визита советских летчиков.

Нанести больший вред британцам, краснозвездным самолетам помешало прибытие к месту боя третьей бригады генерала Хантера имевшей в своем составе зенитный полк. Остановившись прямо посреди свежих бомбовых воронок, английские зенитчики сноровисто установили свои орудия, и всей дивизии сразу стало легче и проще дышать.

К обеду наступательный порыв британцев иссяк. Потеряв почти половину своих танков, Килиан временно прекратил атаки и отправил в штаб фельдмаршала Александера рапорт о возникших трудностях исполнения приказа командующего. Также, генерал просил дать указания относительно своих дальнейших действий: продолжать ему наступление или перейти к обороне.

В этот момент фельдмаршал находился в сильном цейтноте и потому не дал генералу четких указаний. Александер приказывал дивизии находиться в боевой готовности для выполнения новых указаний ставки и одновременно приготовиться к отражению возможного наступления русских в районе озера Шальзе.

При всей туманности и обтекаемости, депеша фельдмаршала была не лишена здравого смысла. Генерал-лейтенант Панфилов требовал от своих танкистов продолжить их наступление для скорейшего разгрома противника по частям и выхода к предместьям города Любека. Одного из самых старых немецких портов на Балтике.

Таков был приказ Ставки, но командир третьей гвардейской танковой бригады генерал-майор Голованов, которому предстояло наступлением, убедил комкора воздержаться от поспешных действий. Быстро оценив сложившуюся обстановку, когда предстояло атаковать изготовившегося к бою врага, по влажной земле, лавируя между подбитых танков противника, он отказался дать англичанам столь существенную фору.

— Наверняка противник уже развернул свои противотанковые батареи и только того и ждет, чтобы по полной программе расплатиться с нами за свой утренний погром. Я категорически против немедленно атаки. Только зря технику погубим и людей положим, Алексей! — убеждал Панфилова Голованов и тот прислушался к его мнению.

Разведка боем, проведенная комкором для очистки совести полностью подтвердила слова Голованова. Едва только танковый взвод начал имитацию атаки, как англичан открыли плотный огонь. Сначала заговорили две гаубичные батареи, затем к ним прибавились выстрелы танковых орудий, и только потом прорезался голос полевых орудий.

Не имея точных данных о действиях Панфилова, англичане решили, что на них наступают бронетанковые соединения при поддержке пехоты. Именно этим объясняется их решение выставить огненный заслон на пути советских солдат. Около получаса громыхали канонада с английской стороны, прежде чем они убедились, что противник отказался от активных действий.

Об успешном отбитии атаки русских войск было немедленно доложено в ставку фельдмаршала Александера. Сообщалось, о потерях атакующего противника, составившие десять тяжелых танков и около ста пятидесяти солдат и офицеров, что несколько разнилось с действительностью. Во время разведки боем, огнем английских войск был уничтожен один легкий танк и один получил серьезное повреждение, что впрочем, не помешало экипажу с наступлением темноты эвакуировать его в тыл. Что касается потерь в живой силе, то они были равны абсолютному нулю, так как никто из советских пехотинцев не наступал.

Вести об успехах с боевых полей были восприняты британским командующим весьма позитивно. Он поблагодарил Килиана за храбрость и мужество, а также приказал отметить отличившихся героев. В отношении дальнейших действиях дивизии, генералу было предписано, твердо стоять на занимаемых позициях и ждать скорого подхода двух немецких полков. Вместе с ними, утром следующего дня, Килиану предстояло атаковать русских, пустив "немецкое пушечное мясо" впереди себя.

Таковы были планы англичан, но маршал Рокоссовский тоже не дремал. Убедившись в патовости ситуации в районе озера Шальзе, он решил изменить её при помощи 3 кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Осликовского. Пока гвардейцы Панфилова и 70 армия в районе Висмара своими действиями приковывали внимание противника, маршал решил ударить в межозерное дефиле.

Решив, что в ближайшее время проход между восточным берегом озера Шальзе и цепочкой мелких озерков Плезнь непроходим для танков, англичане выставили там небольшой заслон. Двух противотанковых батарей и три неполные роты пехоты этого, по мнению Килиана вполне достаточно, чтобы связать боем танков противника, если он решит попытать счастья на восточном берегу озера.

Если спросить правоверного англичанина, какое подразделение Красной Армии самое жестокое и беспощадное, девяносто процентов назовут казаков. Именно эти конные наследники диких кочевников монголов и татар могут целыми днями не покидать седел, обедая сидя на конях и даже справлять нужду. Казак считает день неудачным, если не омочил свое оружие в крови врага, и нет никакой разницы кто это — воин или мирный житель. Ворвавшись во вражеский городок, они предаются неудержимому разгулу, главным развлечением которого — истребление людей, независимо от возраста и пола.

Такой образ казака создала свободная британская пресса за двести с лишним лет у своих читателей. И создала благодаря карикатурам, в которых щедрыми красками рисовала ужасные образы русских казаков.

Когда наступил мир, многие кавалеристы генерала Осликовского побывали в гостях у своих британских союзников и их приезд, всегда вызывал повышенный ажиотаж среди англичан. Почти каждому из них хотелось посмотреть и потрогать тех страшных всадников, которыми их регулярно пугали с самых пеленок.

Особый интерес у англичан вызывали легендарные казацкие шашки, которые усачи любезно демонстрировали дотошным островитянам. С видом знатоков они щупали это страшные клинки, пробовали его твердость, проверяли острие, а затем приходил в неописуемый восторг, когда казаки демонстрировали свое умение владением оружия.

После одного такого показа, один наивный добропорядочный англичанин спросил чубатого красавца, сможет ли он с одного удара разрубить человека, и получил утвердительный ответ. Сделанное открытие так потрясло англичанина, что он не нашел ничего другого как спросить казака: — Вы и меня зарубить сможете?

Взглянув на сухую костистую фигуру рыжего собеседника, усач решительно замотал головой, и ласково похлопав англичанина по плечу, снисходительно произнес: — Нет, дорогой. Я тебя рубить не буду, я тебя так, руками задавлю.

Эта фраза моментально облетела полк и мало кто из англичан, усомнился в правдивости слов сказанных станичником. Уж больно сильными и цепкими были пальцы у казака.

Вот с таким врагом и столкнулись британские солдаты рано утром следующего дня, когда свет только-только стал отделяться от тьмы. Когда уже видна дорога под копытами твоих коней, которые легко пройдут там, где пасует танк или автомобиль.

Есть ли в мире такие секреты, которые смогут заметить ползущих в ночи подобно змеям казачьих пластунов. Что тихо и незаметно подползут к затаившемуся в кустах посту и тихо снимут его в два ножа. И наглядное тому доказательством была казачья атака, что обрушилась на англичан в это утро.

Птицей, пролетев открытое пространство, что отделяло казаков от противника, они обрушились на оторопелых англичан. Поздно поднявшие тревогу часовые позволили британским пушкарям дать всего два залпа по атакующим кавалеристам. Два залпа это очень мало для любого танка, а уж тем более для скачущего во весь опор всадника.

Это тебе не бронированный керогаз медленно ползущий на тебя. Это твой потаенный страх, твой ужас, летящий на крыльях уходящей ночи и в руке у него страшная шашка из твоих детских снов. Уверенно отставив руку в сторону, он азартно вращает это ужасное создание с одной только целью, омочить её в твоей горячей крови. Их громкие крики "А-а-а!" впиваются в твой мозг подобно острым иглам, лишает тебя всякого мужества, и ты понимаешь обреченность своего положения.

Правда в их сторону летят одиночные выстрелы и даже очереди из автоматов, кто-то отчаянно пытается развернуть в их сторону пулемет, но все это, увы, запоздало. Пулемет хорошо против конного, когда ты находишься в надежном укрытии типа дота или броневика. Когда ты в полной уверенности в своей безопасности и даже чудом, доскакавший до тебя всадник сломает свою саблю, отчаянно рубя броню твоего укрытия. Когда же ты один на один перед стремительно летящей на тебя конной массой, то выпущенные тобой пули почему-то проходят мимо, и ты с тоской осознаешь как мало пространство, пролегающее перед тобой и противником.

Так, или примерно так думали английские пехотинцы, когда их атаковали конники генерала Осликовского. Застигнутый врасплох британский заслон не смог оказать серьезного сопротивления, и кавалеристы хлынули в тыл дивизии Килиана.

У советских кавалеристов подобных рейдов по вражеским тылам был не один десяток. Конные взводы и эскадроны привычно находили для себя цели, уничтожали слабых и стремительно уходили, едва получив отпор от сильных. Подобно хищному и хитрому зверю, они разрушали тыловые связи англичан, стремясь подорвать становой хребет дивизии, и им это удалось. Под громкие крики напуганного противника — "Казаки! Казаки!" кавалеристы Осликовского вихрем пронеслись по тылам врага, крепко зажав шашку в руке сея страх, панику и отчаяние. В этот рейд казакам трижды улыбнулась Фортуна.

Первой их жертвой стали бензовозы с топливом для танков и автомашин дивизии, на которых наткнулся один из эскадронов красных кавалеристов. В считанные минуты, уничтожив и разогнав изумленную охрану, они принялись поджигать бензовозы англичан. Огромный столб огня, внезапно взметнувшийся высоко к небу в тылу дивизии, стал печальным знаком для десятков "Кромвелей", "Шерманов" и прочих разновидностей танков изготовившихся отразить атаку русского корпуса, об их обреченности. Вместе с бензовозами было уничтожено десяток грузовиков с боеприпасами, но это было ничто по сравнению с утратой горючей.

Второй удачей казаков стал их выход к штабу дивизии генерала Килиана. Правда, самого генерала взять в плен не удалось, благодаря мужеству охраны штаба. Едва только поднялась тревога, как два броневика охраны штаба заняли позиции согласно боевому расписанию и изготовились дать достойный отпор конным варварам.

Застигнутый врасплох нападением казаков во время завтрака, генерал Килиан наблюдал за боем, испуганно выглядывая из-за окна своего штаба. По всем канонам боя, пулеметный огонь двух броневиков должен был, если не разгромить напавших кавалеристов, то наверняка отбросить их проч. Стать для казаков, своеобразными Каннами и Фермопилами. Однако вопреки ожиданиям англичан этого не произошло.

Натолкнувшись на огневой заслон, кавалеристы не отступила, а спешились и продолжили бой в пешем порядке, неприятно удивив англичан. Мало того, что кроме своих страшных шашек, казаки были вооружены автоматами и гранатами и, кроме того, у них имелись при себе ещё ручные пулеметы и противотанковые ружья.

Именно последние, оказались той козырной картой, что полностью перебила бронированную охрану генерала Килиана. Спрятавшись за укрытие, два ружейных расчета смело вступили в единоборство с держащим оборону "Бренам". Выпущенные из ружей пули уверенно кромсали броню английских автомобилей, решительно и бесповоротно снимая их экипажи с довольствия его королевского величества.

Случайно оказавшийся возле штаба красавец "Даймер" попытался переломить ход боя и спасти своего генерала. Его отважный экипаж храбро вмешался в схватку со страшными казаками и вначале, ему даже повезло. Огнем из пушки он привел к молчанию один из ружейных расчетов и заставил другой сменить свою дислокацию. Обрадованный успехом, бронеавтомобиль решил огнем своих пулеметов разогнать окопавшихся казаков и двинулся в атаку. Однако, не успев проехать и несколько метров, как разорвавшаяся у его переднего колеса граната полностью лишила его возможности движения. Все остальное было делом техники, как бы яростным огнем не огрызался броневик, все было напрасно. Против русского лома в виде гранат и ПТРД у него не было никакого приема защиты.

Храбрость и верность долгу солдат охраны, позволили генералу Килиану благополучно отбыть из штаба на автомобиле, оставив победителям свой походный чайный сервиз, парадную фуражку и массу интересных штабных документов. Также в качестве боевого трофея, кавалеристам Осликовского досталась штабная радиостанция, на которой было завязано все правление дивизией.

Последним, третьим успехом рейда было организация между англичанами и немцами так называемого "дружеского огня". Обстреляв одну из рот стоявшей в тылу третьей бригады, казаки отошли, изрядно напугав тех с кем, недавно лихо отмечали торжество союзнического военного братства. Напуганные появлением в тылу ужасных казаков и не горя желанием испробовать крепость их сабель и шашек, англичане в тревоге вглядывались, вокруг боясь пропустить их нового появления.

Стоит ли спрашивать, за кого они приняли передовые соединения немцев, посланных на подмогу Килиану по личному распоряжению рейхспрезидента Деница. Не предупрежденные заранее штабом о подходе подкрепления англичане открыли огонь по немцам, а те в свою очередь ответили мнимому неприятелю.

Более двух часов немцы и англичане выясняли отношение между собой, исправно нанося урон друг другу. Общее положение усугубляло отсутствие связи бригады генерала Хантера со штабом дивизии в виду уничтожения её радиостанции. В таком же плачевном положении был и штаб фельдмаршала Александера, куда от немцев поступали сообщении о столкновении с русскими.

Точку в противостоянии между противоборствующими сторонами поставили полевые орудия, переброшенные Хантером к месту боя. Едва только их снаряды принялись падать в расположении немецких батальонов, те предпочли отступить и тут же попали под удар кавалеристов Осликовского.

Дважды за день получать болезненные удары для немцев оказалось болезненным испытанием. Тем более пропаганда доктора Геббельса рисовала казаков черными красками с не меньшим упоением, чем англичане и славные тевтоны тоже обратились в бегство с истошными криками "Казаки! Казаки!"

Все это самым катастрофическим образом сказалось на общем положении вещей. Лишенные связи с командованием и, не имея достоверной информации, генералы Эванс и Хантер посчитали себя свободными в выборе и отдали приказ об отступлении.

Страх перед вездесущими казаками полностью парализовал волю англичан ещё сутки назад храбро дравшихся с противником. Среди них возник слух, что спастись от кровожадных дикарей можно, укрывшись за Кильским каналом. Там можно будет привести себя в порядок продолжить борьбу с коварным врагом. Лучше всякой пандемии этот слух накрыл обе бригады в мгновении ока, и все дружно устремились на север, в поисках укрытия.

Лишенные возможность пополнять запасы горючего, танкисты были вынуждены бросать свою слишком прожорливую технику. Вслед за ними вынуждены были бросать машины водители орудийных тягачей и автомобилей. Для продвижения вперед, с некоторых грузовиков сливали бензин, бросая совершенно целые автомобили на произвол судьбы.

Целые сутки продолжался исход английской дивизии на севере. И все это происходило под непрерывными атаками с воздуха, ударами русских танков с тыла и постоянными наскоками казаков. "Это был настоящий ад" — говорили впоследствии солдаты 2-го бронетанковой дивизии его королевского величества, в оправдании своих действий и им охотно верили.

— Да, драпали они так, что лишь только пятки сверкали! — уточняли кавалеристы генерала Осликовского, и командир был полностью согласен со своими орлами при докладе маршалу Рокоссовскому. Да и как было не согласиться, если уже к 6 июля, его подопечные взяли Любек, а через два дня уже вышли к предместьям города Киля. Советские кавалеристы наступали ударными темпами.

Глава IX. В полях за Эльбой сонной.

Наступление советских войск в Шлезвиге, застало английское командование врасплох. Сделав главную ставку на немецкие дивизии, Джон Буль ждал, когда негодные "колбасники" отработают оказанное им высокое доверие. Привыкшие считать каждый пенс королевской казны, англичане были настроены на определенную отдачу затраченных средств на содержание пленных и до самого конца ждали результатов, но, увы. Ожидания оказались напрасными, и теперь англичанам приходилось впрягаться в это дело самим.

Против войск маршала Рокоссовского были брошены соединения 2-й английской армии, однако они не смогли остановить движущиеся на запад танковые клинья советских войск. Захватив наступательную инициативу, они неудержимо атаковали врага, не давая ему ни часу передышки, методично перемалывая его разрозненные боевые соединения.

Уже на третий день советского наступления по ту сторону Эльбы у англичан не было ни одного соединения способного нанести противнику контрудар и остановить его продвижение. В результате ударов советских войск все было так основательно перемешено, что самым разумным действием был отвод разгромленных войск за Эльбу и Кильский канал.

Для того чтобы отступление британских подразделений не переросло в паническое бегство и для сохранения своего военного престижа, англичане решили ввести в бой свою 7-ю танковую дивизию, с громким названием "крысы пустыни". Его она заработала за разгром войск фельдмаршала Ромеля во время североафриканской кампании. Её боевой путь начинался от Каира и пролегал через Тунис, Италию, Францию и закончился северной Германии.

Затевая операцию "Клипер" англичане отводили 7-й дивизии роль тактического резерва на тот случай, если немецкое наступление будет недостаточно успешным. Теперь было принято решение использовать её для нанесения контрудара по русским войскам.

Перебрасывать дивизию через Эльбу и вводить её в бой в Шлезвиге означало растерять и без того скудный запас времени. Самый удачный вариант, по мнению штаба фельдмаршала Александера было нанесение контрудара в районе Виттенберге, в Меклебурге. За два дня боев, там уже был создан плацдарм и наступление с него "крыс пустыни", по мнению британских штабистов, могло если не сорвать продвижение русских войск, то существенно затормозить.

Обычно наступлению союзников предшествовала основательная обработка позиций противника посредством авиации. Минимум как два дня бомбардировщики утюжили оборону врага и только потом в бой вступали сухопутные соединения, уничтожая все, что ещё только осталось после непрерывных налетов.

Имея значительное преимущество в воздухе и солидный запас боеприпасов и топлива, можно было доказывать всему миру неоспоримое превосходство "доктрины маршала Дуэ". Однако на этот раз англичане были вынуждены отступить от своих излюбленных правил и начать наступление в некомфортных для себя условиях. В районе Виттенберге не было нужного числа бомбардировщиков и истребителей прикрытия, способных эффективно взломать оборону советских войск.

Фельдмаршал Александер уже отдал приказ о переброске к Эльбе дополнительных авиационных соединений, но для достижения необходимого количества самолетов на прифронтовых аэродромах требовалось в лучшем случае минимум полуторо суток. Перед англичанами встал трудный выбор — ждать полного сосредоточения самолетов или наступать, используя то, что имелось на данный момент.

По этому поводу в ставке разгорелись жаркие дебаты. Каждый из двух вариантов имел своих ярых сторонников и противников. Ждать и наступать на врага полновесными силами, было предпочтительнее всего, но для этого требовалось время, а его у англичан просто не было. Войска маршала Рокоссовского неудержимо наступали на запад, принуждая бриттов действовать по второму варианту, что сулило королевским войскам большие потери.

Точку в двухчасовом споре поставил фельдмаршал Александер. Действуя в своем "фирменном стиле", он сначала дал выкипеть бушующим страстям спорщиков, а затем объявил свое решение. Тем, кто успел повоевать под командованием Александера, оно было вполне предсказуемо. Вспомнив о судьбе родины и величии империи, фельдмаршал приказал наступать, не дожидаясь полного прибытия воздушных сил.

Воспитанный в лучших канонах британской империи, он был готов исполнить полученный приказ, даже если после этого в его подчинении не останется ни одного солдата. "Победителей — не судят!" был девиз Александера и именно за это свойство его души, Черчилль и назначил его вместо желчного, всегда имевшего свое собственное мнение Монтгомери.

Вместо привычных двух дней налетов, было решено провести четырех часовую бомбардировку всеми имеющими на данный момент силами, а потом ударить танковым полком, вооружение которого составляли только "Кромвели" и "Шерманы".

Вечером пятого июля, легкий бомбардировщик "Москито" произвел фотосъемку русских позиций в районе Виттенберге. Полученные данные легли в основу боевых заданий для экипажей бомбардировщиков, задействованных в этом наступлении.

Главная беда англичан заключалась в том, что за два дня боев, русские успели окопаться и создали элементы полноценной обороны. У них имелись окопы, блиндажи и прочие инженерные укрытия. Дзоты и доты, пулеметные гнезда и орудийные позиции. В некоторых местах даже имелись вкопанные в землю танки. Единственно чего у них не было в полной мере, так это хорошей маскировки. На полученных снимках отчетливо просматривались наспех развернутые минометные и орудийные батареи, а также открыто стоящие танки.

Все это легло в боевые задания экипажей английских самолетов, поднявших в небо свои могучие машины утром шестого июля. Первую волну королевских ВВС, которой предстояло снять сливки и разрыхлить русскую оборону, составляли тридцать два могучих бомбардировщика "Ланкастера" под прикрытием истребителей. Вслед за ними в дело вступала вторая группа британских бомбардировщиков в составе уже сорока шести машин. Своими многотонными ударами они должны были закрепить полученный успех и продолжить разрушение оборонительных позиций противника.

Третьими, согласно плану британского командования, в дело вступали двадцать восемь "Лайтингов", тяжелых американских истребителей. Они были полученные англичанами по ленд-лизу и зачастую использовались в качестве штурмовиков, способных поражать цели на земле бомбами и неуправляемыми авиационными ракетами. После этого в дело вновь вступали "Ланкастеры" и все повторялось снова.

Этот план, был типичным шаблоном, по которому англо-американские союзники проводили воздушные атаки, начиная с 1943 года, когда по количеству самолетов они смогли превзойти сражающуюся на два фронта Германию. Единственное, что вызывало вопрос у командования авиацией, с какой высоты наносить бомбовые удары. С излюбленных западными летчиками верхних эшелонов или спуститься ниже?

После не долгих обсуждений было решено все же работать с нижних эшелонов, несмотря на угрозу столкнуться с советскими истребителями. Британский плацдарм на Эльбе был небольшим и потому, удары с больших высот не гарантировали безопасность английских войск от своих же бомб.

Солнце уже взошло, когда к Эльбе приблизилась первая ударная волна английской авиации. Надсадно гудя моторами, огромные "Ланкастеры" величественно проплывали в воздухе над древней красавицей рекой. Сотни лет назад, здесь тоже шла ожесточенная между славянскими племенами и псами рыцарями Первого рейха, осуществлявших свой знаменитый "натиск на восток". Прошло время и теперь уже другая империя, готовились преподать урок малоцивилизованным славянам, кто есть кто.

Двигаясь плотным строем, как некогда тевтонские рыцари наступавшие "свиньей", английские летчики намеривались блеснуть перед врагом всей силой и мощью своих воздушных сил. И пусть некогда первая империя мира переживает далеко не лучшие моменты своей истории. У неё ещё есть силы заставить уважать себя, принудить считаться с собой и уважать свои неизменные интересы.

Ведя свои могучие самолеты за Эльбу, пилоты первой волны чувствовали себя если не богами, то уж точно первыми после них. Эту уверенность им придавало знание того, что по расчетам штаба, русские истребители никак не успевали помешать им дойти до цели и вывалить на неё свои бомбы. Слишком далеки были их аэродромы от Виттенберга и довольно близко находились взлетные полосы англичан.

Гордыня и напыщенность богоравных пилотов значительно уменьшилась, если бы они знали истинное положение вещей, о котором штабные работники предпочли не распространяться, не желая подрывать боевой дух идущих на смерть. И наверняка настрой летчиков упал бы ещё ниже, знай они, что отмеченные на их картах цели, ложные. Готовясь к боевым действиям в полном соответствии с боевым уставом, советские войска извлекли со своих тыловых складов фанерные макеты танков, пушек, гвардейских минометов и выставили их на обозрение противнику. Вместе с линией пустых свежевырытых окопов, они были отличной приманкой, на которую ранее не раз клевали немцы, а теперь попались и англичане.

Приблизившись к переправе через Эльбу, бомбардировщики распахнули свои люки, чтобы через минуты разнести в пух и прах, русские позиции у леса, в самом лесу и за ним, но тут для них начались неприятные сюрпризы.

Первым из них было появление у противника зениток. Их было не так уж много, но грамотно расположенные, они создавали серьезную опасность для идущих крыло в крыло тяжелых самолетов. Для проведения своего коронного "коврового" бомбометания, они должны были придерживаться именно этого строя. В противном случае эффект от удара снижался в разы.

Ох, как было страшно и неохотно англичанам наползать на перистые разрывы зенитных снарядов возникших прямо по курсу их машин. Плотный строй представлял собой отличную цель, по которой было трудно промахнуться.

Сначала один бомбер, затем другой, третий стали отмечать попадание в свои могучие тела. Попадание в крыло, фюзеляж и даже повреждение мотора не могли уничтожить такую огромную машину как "Ланкастер". Несмотря на полученный ущерб, она продолжала функционировать, и была пригодна для продолжения полета. Было гораздо хуже, когда против одного самолета действовало сразу несколько орудий, тогда его шансы катастрофически падали.

Именно с этим и столкнулись англичане на плацдарме под Виттенберге. Дав им, возможность подойти поближе, русские зенитки, словно хорошо выдрессированные охотничьи собаки, атаковали переднюю пару самолетов, быстро и сноровисто разделив их между собой. Нисколько не пасуя перед угрожающе гудящей армадой, зенитные расчеты занялись истреблением врага. Прильнув к перекрестью прицелов, они стремились успеть, как можно лучше сделать свою работу, прежде чем разорвавшийся рядом фугас не прервет их службу Родине.

От попавших в смертельные жернова бомбардировщиков градом летели куски обшивки, отчаянно дымили поврежденные моторы, а на борту что-то горело, выбрасывая черный, удушливый шлейф дыма. Картина была столь ужасна, что не один здравомыслящий англичанин, посмотрев на неё со стороны, не дал бы и жалкого пенса за жизнь несчастных летчиков.

Целых три самолета было потеряно англичанами от огня зенитных расчетов и ещё четверо, получили серьезные повреждения во время выполнении этого задания. Один из "Ланкастеров" рухнул, не дотянув до аэродрома, второй разбился при посадке, надолго закрыв своей пылающей массой взлетную полосу.

Другим неприятным сюрпризом было появление в небе над плацдармом советских истребителей. Вопреки всем расчетам и подсчетам англичан они все-таки успели перехватить незваных гостей, взлетев с одного из полевых аэродромов подскока.

Прикрывавшие бомбардировщики истребители попытались связать появившиеся из неоткуда "Кобр" встречным боем, но это им не удалось. Уклонившись от боевого столкновения со "Спитфайерами", они атаковали сверху вражеские бомбардировщики, что было очень неожиданно для них. Досконально изучив методику боя немецких летчиков и уже привыкнув к ней, англичане растерялись. Ограниченные в маневренности плотным строем, они не могли эффективно противостоять атакам сверху.

Подобно злобным гарпиям "яки" принялись нападать на "Ланкастеры" нанося тем смертельные удары один за другим. Полностью презрев при этом угрозу смерти исходящую, как от истребителей, так и от пулеметов бомбардировщиков, они раз за разом атаковали врага, и успех сопутствовал им. Три "Ланкастера" сложили свои могучие крылья, так и не успев исполнить свой долг перед любимой империей и своим обожаемым королем.

Работать в подобных условиях, когда тебя бьют с земли и воздуха, было совершенно невозможно и невыносимо для любого цивилизованного летчика. Когда перед тобой встает выбор жизни и смерти вопросы совершенно излишне. Боевой порядок, дающий победу, был сломлен, и снять пенки не получилось.

Такая же судьба была и у второй волны грозных "Ланкастеров". Прибывшие в значительном количестве советские истребители просто не дали англичанам выполнить свою боевую задачу. "Лавочкины", "яки", "аэрокобры" встали надежным щитом над своими позициями.

Оказавшись в столь некомфортных для себя условиях, королевские пилоты превзошли своих предшественников. Если самолеты первого эшелона ещё пытались произвести прицельное бомбометание, то их последователи просто вывалили свой смертоносный груз на зеленый массив леса и были таковы.

Гораздо больше проблем для русских создали "Лайтинги". Верткие и быстрые в отличие от громоздких и неповоротливых "Ланкастеров" они, как правило, успевали нанести огневой удар по позициям советских войск, прежде чем их атаковали истребители.

В результате воздушной атаки англичане лишились девятнадцати машин и свыше тридцати получили повреждения различной степени тяжести. Ни о каком повторении вылетов бомбардировщиков в этот день никто из командования и не заикался, опасаясь массового отказа пилотов. Получив столь сильную моральную травму, они нуждались в отдыхе и лечение, и командование пошло им навстречу.

Единственными кто в этот день вновь решил слетать "в гости" к русским, были эскадрильи "Лайтингов". Они меньше всех понесли потерь от зениток и истребителей, и боевой дух у них ещё не полностью угас. После дозаправки и пополнения боезапаса английские штурмовики полетели расчищать путь "крысам пустыни" под командованием генерал-майора Льюиса Лина, чье наступление должно было начаться через два часа.

Малые потери "Лайтингов" были обусловлены не тем, что в распоряжении генерала Вершинина было мало истребителей или они понесли серьезные потери в борьбе с двумя эшелонами "Ланкастеров". Потери, конечно, были, и были достаточно значимые, просто время налета штурмовиков пришлось на так называемую "форточку", когда часть истребителей была вынуждена покинуть поле боя, а вторая только подлетала. К тому же три из восьми русских зениток были приведены к молчанию, что также сыграло свою роль.

Ободренные своим успехом, пилоты "Лайтингов" горели желанием ещё раз пощипать русскую оборону, но на этот раз, пойдя по шерсть, вернулись стриженными. Посты ВНОС вовремя заметили их приближение и немедленно сообщили эскадрилье майора Чекалина, пребывавших в готовности номер один. Красная ракета, взметнувшаяся в небо, ещё не закончила свой полет, а моторы истребителей уже взревели и они дружно устремились навстречу врагу.

Вместе с эскадрильей капитана Хайрулина, они перехватили англичан на подступах к плацдарму и устроили им горячую встречу. Восемь машин покинули ряды королевских ВВС после этой встречи. Семь самолетов записали на свой счет летчики и один, пришелся на долю зенитчиков. Даже в уменьшенном составе они внесли свою лепту в эту маленькую победу.

Вид своих самолетов падающих на землю не очень приподнял настроение у подопечных генерала Лина. Все говорила о том, что оборона у русских была на должном уровне, и для того чтобы прогрызть её "королевским грызунам" придется попотеть.

Чтобы максимально облегчить им решение этой задачи, за сорок минут до начала атаки, пушки двух конных артполков ударили по позициям советских войск. Не имея точных целей, они били исключительно по тем квадратам, что были переданы им из штаба.

Сорок минут, они утюжили русскую оборону, стремясь доделать ту работу, что не успели сделать летчики. Гаубичные снаряды с яростью перепахивали цветущую землю, а уткнувшиеся в стенки окопов солдаты в который раз с радостью вспоминали созданные ими макеты. Многим, очень многим из них они спасли в этот день.

Старший сержант Снегирев Мефодий Павлович был одним из лучших наводчиков в противотанковом полку, на чью долю выпало отбивать атаки танков 7 моторизованной бригады полковника Фимса. По счастливой случайности ни одно орудие из его батареи не пострадало ни во время бомбежки, ни при артобстреле и когда был подан сигнал тревоги, весь расчет быстро занял свои места.

В лучах поднявшегося солнца было хорошо как на передние траншеи, изрядно побитых бомбами и снарядами наползали английские танки при поддержке двух пехотных батальонов. Глядя на линию истерзанных окопов, казалось, что там не осталось ничего живого, и англичане должны были легко их преодолеть. Однако это только казалось. В передовых траншеях находились только наблюдатели, основные силы были отведены в тыл, и как только началась атака, солдаты вернулись на свои места.

Плотным автоматно-пулеметным огнем они отсекли пехоту от танков, заставив их залечь. Несколько раз солдаты 131 пехотной бригады его величества пытались подняться с земли и догнать ушедшие вперед танки, но каждый раз падали снова. Когда же англичане из своих "Шерманов" и "Кромвелей" попытались принудить окопы к молчанию по ним сначала ударили из трофейных панцерфаустов, а затем из противотанковых пушек.

Стоя у орудия, Снегирев отчетливо видел как, потеряв от огня "панцеров" две машины, танки перемахнули через переднюю линию окопов и, не останавливаясь, двинулись прямо на батарею. Начался смертельный поединок между огромной бронированной махиной и горсткой людей сгрудившихся вблизи приземистого орудия.

Между противниками было примерно пятисот метров, когда Снегирев попал, а затем поджег свой первый вражеский танк.

— Горишь, сволочь, — удовлетворенно проронил наводчик, глядя на языки пламени, гуляющие по броне "Шермана", — и чего вам всем не хватало. Ведь мир же был. Мир!

Подобный вопрос терзал всех солдат всех шести фронтов. Как? Зачем? Для чего надо снова стрелять и убивать, ведь нет ничего лучше на земле чем мирная жизнь. Что двигает этими людьми уже успевшим вкусить прелести этой жизни, когда ты просыпаешься рано утром без опасения быть убитым через минуту. Как тут не вспомнишь классовую неприязнь.

— Снаряд, снаряд — раздавалась команда, и Снегирев принялся ловить в своем прицеле башни, борта, гусеницы неприятельских бронированных машин. Несколько раз рядом с орудием рвались снаряды, и оно больно било своего наводчика. За его спиной кто-то кричал, стонал, хрипел, но все это было для Снегирева неизмеримо далеко, где-то на другом конце света. Полностью захваченный смертельным поединком, он только наводил на вражеские танки и докладывал о готовности командиру.

Он так и не оторвался от орудийной панорамы, когда его сильно ударило по спине и под гимнастеркой побежало что-то горячее. Боли наводчик не чувствовал, руки работали, и значит, не было причин отвлекаться от боя. Да и как было оторваться, если огромный "Кромвель" так удачно подставил под удар свой бок, и нужно было срочно соединить прицел и точку наводки.

Забыв про все на свете, он азартно выкрикнул "готов!". Орудие тут же отозвалось на его слова мягким толчком и несказанное упоение охватило Снегирева то вида своей, хорошо сделанной работы. Как радостны и велики, бывают такие секунды счастья, неизменно сменяющиеся минутами горя.

Снегирев яростно крутил наводку пытаясь высмотреть за клочьями черного дыма своего нового врага, когда рядом с орудием разорвался очередной снаряд и сраженный осколком лейтенант сложился пополам и рухнул на землю.

— Командира убило! — это известие заставило наводчика прекратить охоту и оторваться от прицела. Два года пробыл Мефодий Снегирев в действующей армии, и ему было достаточно одного взгляда в широко раскрытые на солнце глаза лейтенанта.

— Гады! — коротко бросил он и, оглянувшись вокруг увидел, что кроме него из всего расчета имелся в наличие только один подносчик снарядов. Где-то очень глубоко в сердце вспыхнула искра жалости и горести к своим товарищам, но она тут же погасла. Шел бой, и нельзя было тратить на душевные сантименты ни одной секунды драгоценного времени. После оплачем, отгорюем, отдадим должное смелости и героизму своим боевым товарищам, если останемся в живых.

— Что стоишь?! Не зевай! Снаряд! — крикнул Снегирев молодому солдату и, сглотнув шершавый комок в пересохшем горле, вновь прильнул к панораме. Ветер повернул клубы дыма в другую от орудия сторону, и можно было продолжить охоту.

До атакующих танков противника было около трехсот метров, когда в перекрестье прицела попал "Шерман" с разноцветными отметинами на броне. Плохо разбираясь в символах британских танкистов, Снегирев не мог догадываться, какое начальство находится в этом танке, но о том, что оно там, определи сразу, и не ошибся. В разноцветном штабном "Шермане" ехал заместитель командира бригады полковник Рамсфилд. Охваченный страстью положить на алтарь родины столь нужную для неё победу, он решил возглавить атаку и лично разгромить большевиков.

Затаив дыхание, наводчик несколько невыносимо долгих секунд плавно вел цель, и только выбрав самый удачный момент для выстрела, дал команду "огонь!". Пушка в очередной раз выплюнула из своего жерла смертоносный снаряд и через несколько секунд, он точно ударил прямо под основание башни танка.

— Это вам за нашего лейтенанта! — удовлетворенно констатировал Снегирев, наблюдая как густые клубы черного дыма, поползли во все стороны от вставшего на всем ходу танка. Один из башенных люков откинулся в бок и из него появился танкист, спешивший как можно скорее покинуть поврежденную машину. Он уже наполовину вылез из люка, но в это время на него наползла волна черного дыма, и задохнувшийся его ядовитыми парами, танкист рухнул в горящие недра танка.

Снегирева охватила секундная радость и удовлетворение от удачного выстрела, но он сразу подавил её. Поредевшие ряды противника уже выходили на последнюю дистанцию танковой атаки. Смертельная схватка орудия и бронированных машин вступала в решающую стадию, в которой решался главный вопрос атаки. Отступят бронированные монстры англичан восвояси или все же прорвут русскую оборону и в этот момент, каждый выстрел мог стать решающим.

— Снаряд! — потребовал от своего помощника Снегирев, и тот послушно лязгнул затвором орудия, досылая в ствол снаряд. Обостренные до предела чувства подсказывали наводчику, что атакующий враг основательно измотан и силы его уже на исходе. Нужно было лишь ещё раз побольнее дать ему по зубам, и он обязательно отступит.

— Сейчас, сейчас, сейчас, я тебя паразита сделаю — шептал старший сержант, колдуя у своего прицела. В этом бою Мефодий Павлович сумел подбить целых пять танков противника. Это было очень много для одного боя, и ему полагалась высокая правительственная награда, но Снегирев совершенно не думал об этом. Он спешил успеть сделать свой главный выстрел в этом бою и обратить врага в бегство.

Старший сержант успел поймать в прицел танк с красным тушканчиком на борту и стал совмещать точку наводки, когда шестым чувством почувствовал нависшую над собой опасность. Снегирев не видел, что идущий сбоку от "тушканчика" танк остановился и стал целиться точно в его орудие. Он только явственно ощутил на себе взгляд смерти и отчетливо понял, что у него просто нет времени на прицельный выстрел. И потому, он бросил крутить прицел, громко выкрикнул: — "Огонь!" и влепившись в каучуковую накладку прицела, стал наблюдать за результатом своего выстрела.

Снегирев успел заметить, что своим выстрелом он основательно повредил трак "тушканчика" и теперь поврежденный "Шерман" обречен на добивание или оставление его экипажем. Он даже порадовался этому моменту, но в это время у правого колеса орудия разорвался вражеский снаряд. Раздался оглушительный взрыв, и бессильно раскинув руки, наводчик рухнул на пустые зарядные ящики.

Предчувствие Снегирева оказалось верным. Вскоре после его выстрела танковая атака противника захлебнулась, и он отступил, так и не сумев прорвать прочную противотанковую оборону советских войск. Созданная и прошедшая испытание на прочность в борьбе с бронированными армадами вермахта, она устояла и под натиском недавних союзников.

Выстояла она и во время второй атаки, хотя на этот раз англичане продвинулись далеко за линию передних траншей. Пополнив свои атакующие ряды соединениями 22 бронетанковой бригады и свежими ротами пехоты, англичане вновь пошли в наступление, исполняя приказ фельдмаршала Александера.

К моменту начала наступления противника под Виттенбергом уже не было крупных соединений артиллерии, и вся тяжесть по отсечению пехоты от танков легла на плечи минометчиков. Своими героическими усилиями, несмотря на обстрелы конной артиллерии, ротные, батальонные и полковые минометы, остановили продвижение британской пехоты, положив перед её атакующими рядами непреодолимый огневой заслон.

Оставшись один на один с противотанковыми пушками, "Кромвели", "Шерманы" и "Валентайны" все же решили проверить крепость советской обороны. Британцы полагали, что она уже подточена предыдущим боем и последовавшим за ним артобстрелом. Кроме того, над ними довлел приказ фельдмаршала Александера во, чтобы то ни стало прорвать оборону врага и открыть дорогу войскам прорыва.

Воля высокого командования для англичан всегда священна и обязательна для исполнения, но в этот день этого оказалось недостаточно для прорыва русской обороны. Созданный в конце июня для отражения главного удара войск Шернера, противотанковый заслон пушек ЗИС-2 с успехом пригодился против солдат фельдмаршала Александера. Умело расположенные в две линии, своим убийственным огнем, русские батареи вновь заставили танки противника. Приказ, конечно приказом, но доблестным Бобби, Эдди и Гарри в этот исторически важный момент почему-то так захотелось жить, что они мигом нашли тысячу и одну причину позволившие им отложить его исполнение.

Разъяренный неудачей генерал Лин приказал двум полкам конной артиллерии завалить снарядами все русские окопы и траншеи. Одновременно с этим он затребовал поддержку со стороны авиации, и она была предоставлена. Над плацдармом вновь появились "Лайтинги" теперь в сопровождении отряда "Спитфайеров". Все вместе они принялись ровнять и утюжить позиции дивизии генерала Кабанова, по которым уже была английская артиллерия.

На помощь героической пехоте, хоте с определенным опозданием пришли истребители 2-ого гвардейского полка. В яростной схватке, не жалея собственной жизни, они заставили противника отступить от берегов Эльбы.

Получив твердый и решительный отпор, королевские истребители ретировались и в этот момент на поле боя появились новые действующие лица. Как уже отмечалось, в этот момент у советского командования не было под рукой артиллерии способной заткнуть горло пушкам противника, расположившимся по ту сторону реки. Поэтому, для недопущения разрушения оборонительных позиций, в бой были введены штурмовики "Ил-2".

В этот день конная королевская артиллерия доподлинно узнала, почему немецкие солдаты так боялись русских штурмовиков. Эти крайне живучие машины буквально ходили над головами у привыкших к комфортным боевым условиям королевских канониров. Пули, снаряды и ракеты, выпущенные этими ужасными машинами, нанесли серьезный урон, как материальный, так и душевный.

— Это ад! Просто ад! — истошно жаловались друг другу артиллеристы, которым посчастливилось пережить налет советских "илов", — в таких условиях невозможно сражаться! Где наши истребители! Где "Ланкастеры!? Пусть сотрут в порошок эти мерзкие самолеты вместе с их летчиками!!

С не меньше силой и накалом в штабе дивизии шли дебаты, продолжить наступление, предписанное фельдмаршалом или нет. Многие из военных выступали за прекращение атак, благо для этого имелась прекрасная причина, налет русской авиации. Однако вверх взяли верноподданнические чувства.

— Мой король и моя семья не поймут меня, если имея, хотя бы один шанс выполнить свой долг перед империей, я проявлю малодушие и слабость, и не воспользуюсь им. Я твердо верю, в храбрость и бесстрашие моих солдат. Я верю в их верность идеалам британской демократии, самой древней из демократий в Европе, за которые мы вот уже шесть лет проливаем свою и чужую кровь — воскликнул генерал Лин и, опустившись на колено, горячо поцеловал край дивизионного знамени.

— Передайте моим солдатам, что русская оборона почти разрушена огнем нашей артиллерии и ударов с воздуха. Нужно всего одно усилие и она падет к их сапогам. Скажите им, что страна, король и премьер Черчилль как никогда нуждается в победе и ждет её! — генерал козырнул своим подчиненным и, зажав стек подмышкой, собрался идти на командный пункт, чтобы наблюдать за атакой в стереотрубу, как вспомнил ещё одну важную вещь. — Да, вот ещё, что. Передайте солдатам, чтобы, идя в атаку, громко кричали "Боже храни короля!". Это значительно повысит их боевой настрой. И пусть командиры строго смотрят за этим. Те, кто будут отлынивать, подвергнуться телесным наказаниям!

Таковы были наставления генерал-майора Лина своим солдатам, и все они были полностью выполнены. Ведь нет ничего страшнее для британского солдата, чем командирский стек или пеньковая кошка, для лупцевания. Что поделать, святые традиции, хотя на дворе уже и двадцатый век.

В утверждениях английского командующего о слабости русской обороны присутствовала своя правда. Как бы хорошо не были укрыты орудия с минометами и не крепки были окопы, но советские войска от предыдущих атак понесли серьезные потери. И когда вновь англичане двинулись на штурм их позиций, положение очень осложнилось. Оставшиеся в окопах солдаты не могли остановить идущую вслед за танками вражескую пехоту, и угроза прорыва обороны стал реальна как никогда прежде.

Людских резервов способных устранить нависшую опасность у генерала Кабанова не было, но один козырь у него в рукаве все же нашелся. После недолгих раздумий и уточнений, он приказал бросить в бой дивизион гвардейских минометов.

Существенного ущерба для танкистов полковника Рэткинса выкаченные на прямую наводку "катюши" не нанесли, но вот британскую пехоту потрясли основательно. Мало кто из людей останется спокойным, когда на него в упор, с шумом и грохотом разрывая воздух, летят реактивные снаряды. При виде этого ужаса, тело само падает на землю вопреки воле человека. И уж совсем не найдется смельчаков, которые после их оглушительных разрывов и мощных сотрясений земли, изъявит готовность продолжить наступление и не останется разумно лежать на земле.

Попав под обстрел гвардейских минометов, англичане дружно залегли и никакие приказы и призывы не смогли поднять их в атаку. Встреча с очередной русской легендой, полностью лишила сил поданных его королевского величества.

Если у попавшей под обстрел пехоты было законное право не выполнять свой долг перед нацией, то у танкистов полковника Рэткинса такой возможности не было. Долг перед былой славой обязывал их идти вперед, и они упрямо ползли на русские окопы.

Танкисты не пели на распев "Боже храни короля!", а были полностью сосредоточены на предстоящей схватке. Многие из них свято верили или надеялись, что они, грозные "крысы пустыни" смогут добиться успеха и с чистым сердцем отрапортовать командованию о выполнении приказа. И чем ближе они приближались к советским позициям, то радостнее начинали биться их сердца, число противотанковых орудий у противника заметно уменьшилось.

Это открытие вселило уверенность в умах англичан, но она там продержалась недолго. Быстро выяснилось, что коварству русских варваров нет конца. Они заранее приготовили земляные укрытия для танков и самоходок, до поры до времени прятавшиеся в густом лесу, невидимые сверху.

Теперь, они заняли укрытия и стали вести прицельный огонь по ничего не подозревавшим англичанам. Присутствие танков и самоходок, а также место их расположение было обнаружено экипажами машин слишком. Очень многие из них заплатили за это открытие своими жизнями.

Перед пылкими островитянами и их союзниками из доминионов встал очень острый вопрос, продолжить наступление или отважно продолжить наступления без твердой надежды на успех. И тут им на помощь пришла пехота, или вернее отсутствие её. Наступать без неё было чистым безумием, и английские танки с чистой душой повернули назад.

— Мы сделали все, что было в наших силах и даже больше. Но прорывать оборону врага без пехотной поддержки, это нонсенс, сэр. Такого нет ни в одном уставе империи — так доложил генералу Лину полковник Рэткинс и примерно в том же ключе был рапорт командира "крыс" фельдмаршалу Александеру. Все было сделано с соблюдением всех формальностей, и ни один из вышестоящих командующих не смог упрекнуть своих подчиненных, включая самого премьера Уинстона Черчилля. Таково было положение дел в британской армии.

Впрочем, ничто не помешало начальству выразить свое неудовольствие отсутствием результата и, стремясь смыть позор со своих боевых знамен, "крысы пустыни" намеривались на следующий день попытать счастье ещё раз. Своим упорством и настойчивостью они не раз заставляли строптивую фортуну повернуться к себе лицом, но утром 7 июля у них случился досадный сбой.

Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, когда эскадрилья советских бомбардировщиков в дребезги разбомбила переправу через Эльбу, по которой осуществлялось снабжение плацдарма. Хитрые русские продолжали изумлять простодушных англичан своим коварством. Мало того, что они подошли к переправе не с севера, а с юго-востока, сделав изрядный крюк. На это задание они отправили полученные по ленд-лизу "бостоны".

Стоит ли удивляться, что охрана моста приняла эти бомбардировщики за свои машины и спокойно пропустила их к переправе. Когда маски были сброшены и бомбы уже падали на забитый до отказа людьми и техникой мост, было уже поздно. Сделав свое черное дело "бостоны" быстро ушли на север, под огнем проснувшихся зенитчиков.

Согласно утверждению командиров батарей им даже удалось сбить одно или два самолета противника, но это было слабым утешением. Связь с северным берегом была прервана всерьез и надолго, что самым трагическим образом сказалось, на положении дел на плацдарме.

Людей охватил страх, и когда русские только нажали, возникла паника. Солдат не смогло успокоить ни наличие у них противотанковых орудий и зенитных батарей, ни появление в воздухе родной авиации, ни заверения командиров, что саперы уже начали возведение переправы через Эльбу.

После налета русских бомбардировщиков мост через Эльбу рухнул, но по капризу судьбы, с одной стороны уцелела узкая боковая кромка. По ней невозможно было проехать на танке или машине, но можно было свободно пройти трем людям. Казалось бы, всего лишь малозначимая деталь, но именно она стала причиной стремительного разрушения дисциплины среди солдат.

Иногда наличие слабой надежды бывает хуже, чем её полное отсутствие. Когда человек полностью предоставлен сам себе, когда мосты сожжены и только от тебя самого зависит собственное спасение. Для зажатых на плацдарме войск, наличие возможности отхода стало тем моральным искушением, которое быстро разрушило простые души английских солдат.

Вид покореженного моста породил в чей-то памяти, рассказ смененных на плацдарме немцев об одной русской притче. Сами господа тевтоны услышали её под стенами Сталинграда и в качестве обмена опытом противостояния советам поведали своим новым союзникам. Притча гласила об одном охотнике, который сумел схватить медведя, но потом никак не мог сдвинуться с места, из-за крепких объятий зверя.

Островитяне очень любят рассказы об охоте на зверей, а про охоту на медведей в особенности. Обычно воспоминания об охотничьих удачах бодрят душу и будоражат кровь, но только не в этот раз. "Сталинградская" притча оказала прямо противоположный эффект на умы зажатых на северном берегу Эльбы англичан. Услышав её, бравые Тэдди только мрачнели душой, хмурились и принимались искать всевозможные предлоги, чтобы как можно скорее перейти по хрупкой жердочке на противоположный берег. И чем сильнее грохотала подтянутая русскими к Виттенбергу артиллерия, тем больше возникало желающих сделать этот неблаговидный поступок.

Ещё больше усилил негативное настроение солдат империи налет на плацдарм эскадрильи русских пикирующих бомбардировщиков. И хотя их целью был вовсе не огрызок мост, а скопление людей и техники перед ним, а зенитчикам и в самом деле удалось сбить один из самолетов и повредить другой, страх среди англичан стал разрастаться с ужасающей прогрессией.

Весь плацдарм превратился в развороченный улей, который только и делал, что отчаянно гудел. Невзирая на чины и звания, все энергично обсуждали положение дел на плацдарме. И если офицеры сдержанно называли его сложным, то простые солдаты и сержанты говорили о "втором Дюнкерке"

Появление у русских дальнобойной артиллерии, которая принялась бить по саперам наводящий переправу, только увеличило градус накала среди британских военных. Не имея точных координат переправы и корректировщиков, советские артиллеристы били исключительно по площадям, но даже это вгоняло в отчаяние и уныние островитян. С каждым разрывом русского снаряда на том берегу, в сердцах и душах островитян усиливался страх попасть в плен к этим "страшным советам". И хотя обстрел продолжался около часа, этого вполне хватило, чтобы страх с хрустом и треском пожрал их мужество.

Последней каплей переполнившей чашу терпения, стал налет русских бомбардировщиков поздним вечером. Сброшенные с больших высот бомбы не нанесли больших повреждение для понтонной переправы уже достигшей средины Эльбы. Однако сам факт бомбежки подстегнул англичан к бегству, сломав последние препоны в их сердцах. Посчитав, что они сделали все, что могли сделать во благо родине и короне, "крысы пустыни" решили ретироваться. Бросив все тяжелое вооружение, ночью они стали переправляться на противоположный берег, благо русские этому никак не препятствовали. Когда расцвело, подавляющее большинство британских солдат, уже было по ту сторону реки. На этой стороне остались только те, которым просто не повезло убежать от своей горькой судьбы.

Исход англичан за Эльбу только начинался, а в тихий и мирный город Стокгольм прибыл один очень важный человек. Западный мир хорошо знал его, по громким московским процессам 30-х годов, когда он умело, проводил чистку рядов советских руководителей самого высшего ранга от пресловутой "пятой колонны".

Это был Андрей Януарьевич Вышинский. Сразу после первого открытого процесса газеты свободного мира сразу окрестили его сталинским инквизитором, но у него имелись ещё и другие таланты. За годы войны Вышинский проявил себя весьма грамотным дипломатом на встречах с союзниками. Он не только твердо отстаивал интересы своей страны, но и неукоснительно следовал линии Сталина, что было редким явлением в дипломатическом корпусе доставшегося Молотову в наследство от Литвинова.

Именно такому человеку можно было поручить начать переговоры с британцами о прекращении боевых действий, без опасений, что он не сорвет их, из-за своего видения политической ситуации. Раньше, с этой целью Сталин отправлял Молотова, так как был совершенно уверен, что он сделает все так, как ему было сказано. Подчеркивая его полную несамостоятельность и покорность воле вождя, дипломаты за глаза называли Вячеслава Михайловича говорящим письмом Сталина. При этом полностью забывалась та польза, которую получила страна благодаря подобной деятельности советского наркома.

Сталин охотно бы отправил в Стокгольм своего старого соратника, но он мог подключиться к переговорам только на их конечной стадии. Появление министра иностранных дел в нейтральной стране сразу давало противоположной стороне серьезное преимущество, что было совершенно недопустимо. За годы своего правления Сталин хорошо усвоил подобные азы дипломатии и строго придерживался их.

Другой, весомой кандидатурой на роль переговорщика, был легендарный посол Советского Союза в Швеции Александра Коллонтай. Она пользовалась заслуженным уважением в кругах мировой дипломатии. Благодаря её усилиям Швеция так и осталась нейтральной страной во время войны, несмотря на все усилия немцев сделать эту скандинавскую страну своим военным союзником. Кроме того, госпожа Коллонтай смогла убедить несговорчивых финнов выйти из состояния войны с СССР и выдворить со своей территории все соединения вермахта. Начать процесс умиротворения англичан было вполне ей под силу но, к огромному сожалению вождя, серьезный недуг полностью приковал Александру Михайловну к инвалидному креслу. Она могла помочь советом и словом, и на этом её участие в этом важном деле заканчивалось.

Требовалась новая кандидатура, по своим деловым и моральным качествам мало, в чем уступавшая, а в чем-то и превосходившая самого Молотова. От услуг советского посла в Лондоне Майского, Сталин отказался сразу. Уж слишком длинен был за ним шлейф нареканий, связанных с несдержанностью господина посла на язык. После тщательных и взвешенных размышлений, вождь решил поручить столь важную и секретную миссию Андрею Януарьевичу. Перед отправкой специального эмиссара в Стокгольм, дал ему следующее напутствие.

— Не стоит думать, что англичане встретят вас с распростертыми объятиями и сразу станут обсуждать условия мирных переговоров. Это очень хитрые и расчетливые люди, у которых на первом месте всегда стоит не забота о сохранении мире, а только выгода и защита собственных интересов. На этих принципах строилась вся английская политика, начиная со времен Ивана Грозного и спустя триста лет мало, в чем изменились. Вот на этих интересах вам и предстоит сыграть в первую очередь — Сталин многозначительно покачал, синим карандашом, крепко зажатым в руке.

— В первую очередь необходимо заставить их задуматься о целесообразности и выгоде для британской империи той авантюры, что затеял Черчилль и стоящие за его спиной круги. Быстрой победы у них не получилось и теперь уже не получиться, а вести долгую и продолжительную войну слишком разорительно для английской казны. Доведите до их сведения, что советский народ сможет выдержать ещё один год войны. А вот для экономики Великобритании, чье положение давно уже далеко неблестяще, даже полгода ведения боевых действий на два фронта может привести к необратимым для неё последствиям. Простой народ, вряд ли согласиться, ещё туже затянуть свой пояс.

— Англичане всегда стараются делать хорошую мину, как бы скверно не шли их дела, товарищ Сталин. Никак не могут расстаться с лаврами первой империи в мире, — с горькой иронией заметил Вышинский. — Пытаясь спасти лицо, они наверняка будут преуменьшать, свое трудное экономическое положение и будут говорить о помощи со стороны доминионов и США.

— Напомните им, что главный бриллиант британской империи Индия, с нетерпением ждет исполнение обещаний господина Черчилля относительно своей независимости. То же самое обстоит и с так называемыми доминионами британской империи. Канада, Австралия и Южная Африка уже давно самостоятельные государства, у которых есть свои национальные интересы. Они конечно готовые поддержать английского короля людьми и оружием, но вряд ли захотят полностью разделить все экономические тяготы новой войны. Что касается помощи американцев, то каждый день новой войны только усилит их и без того огромные задолжности Англии перед Вашингтоном. Это неоспоримые факты и с их помощью нужно убедить их в пагубности для интересов Британии продолжение нынешнего военного конфликта.

— Может быть, для ускорения процесса переговоров следует, открыто сказать англичанам, что нам известны планы операции "Клипер"? — Вышинский вопросительно посмотрел на вождя, но тот решительно покачал головой.

— Мысль довольно интересная но, на мой взгляд, не вполне своевременна, товарищ Вышинский. Пока ещё рано бросать такой козырь на стол переговоров. Пока будет достаточно той наглядной агитации за мир, что к вашему приезду провели войска маршала Рокоссовского. Одержанные им успехи в ратном деле, скажут свое веское слово в переговорных делах, можете не сомневаться — хитро прищурился Сталин и поставил карандашом пометку в блокноте, лежавшем на столе.

— Кроме угрозы выгод и интересам, англичане также очень чувствительны к вопросам потерь, понесенным их войсками в результате боевых действиях. Публикации в газетах списки погибших, пропавших безвести или попавших в плен солдат и офицеров, это своеобразная ахиллесова пята любого британского правительства, постоянно открытая для критики со стороны политических оппонентов. При этом потери на фронтах их интересуют не из человеколюбия и сострадания. Нет, им важен только один вопрос: — хватит ли сил для защиты метрополии, на случай внезапного вторжения на остров. Это очень важный политический аспект. Поэтому, постарайтесь выжать из него максимальную для нас выгоду.

— С вопросом о способах принуждения англичан к миру все ясно, товарищ Сталин. Теперь хотелось бы знать, на каких условиях мы готовы сесть за стол переговоров?

— В этом конфликте у нас нет, и не может быть никаких интересов, поскольку мы втянуты в него помимо своей воли. Единственно чего мы добиваемся, это немедленное прекращение военных действий и начало переговоров по установлению мира между нашими странами. В знак искренности своих стремлений, мы готовы остановить свои войска на рубеже Кильского канала и нижней Эльбы и не переходить его на все время переговоров. Как только конфликт будет прекращен, и мы получим твердые гарантии невозможности его повторения, мы готовы отвести войска на линию разграничения оккупационных зон утвержденных ялтинскими договоренностями — Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил.

— Но пусть, господа англичане не считают наши миролюбивые предложения признаком слабости. У нас есть силы и возможности ответить ударом на удар, не зависимо от того, кто его нанесет. Мы мирные люди, но мы всегда стоим на страже интересов нашей многонациональной Родины.

Вождь подошел к Вышинскому и, тронув его плечо рукой, доверительно сказал: — Я очень надеюсь, что вы все правильно сделаете, товарищ Вышинский. Точно также как делали это ранее. Не стоит унывать, если первый блин будет комом. В этом я почти уверен. Главное начать переговоры, заставить англичан думать, торговаться, считать выгоду. Сделаем это, значит, сделали половину дело. Всего вам доброго.

Полным подтверждением правильности сказанных Сталиным слов, стала телеграмма, пришедшая в Москву воскресным вечером из Стокгольма. Она гласила следующее: "Дядя серьезно болен, но доктора надеются на успех от начатого лечения".

Глава X. В полях за Эльбой сонной — II.

— Нет, нет и нет, генерал Бредлов. Ваши утверждения относительно планов русских строятся на предположениях в корне неверных и подобны замкам из песка — Черчилль решительно потряс в воздухе кулаком с зажатой в нем сигарой. От этих энергичных движений столбик пепла обломился и упал прямо на карту боевых действий, украшенную красивыми обозначениями. Подобное кощунство к творению воинской мысли вызвало гневное возмущение у стоявшего на вытяжку перед премьером генерала. На его лице заходили желваки, но скованный невидимыми узами присяги, он был вынужден проглотить обиду.

У тайно прилетевшего в Брюссель Черчилля было отвратительное настроение. Пять минут назад он по буквам объяснил начальнику оперативного отдела, что он идиот и пригрозил отставкой без пенсии и пособия. Для бравых полководцев, не раз бесстрашно водивших свои полки прямиком в пасть к смерти, это было самым страшным наказанием из тех, что можно только придумать. Это было крайне несправедливо, но что поделать, воины всегда подчинялись царям.

— Флот. Немецкий флот, захваченный нами в Киле и Фленсбурге вот, что нужно Сталину. Вот ради чего он затеял весь этот поход, а не ради обращенного в руины Гамбурга, как вы думаете генерал. Вот тот могучий магнит, что прочно приковал к себе внимание русских армий. Ведь это же так очевидно! Смотрите! — Черчилль навис над картой и стал тыкать в неё дымящейся сигарой, пренебрежительно отмахнувшись от услужливо протянутой генералом указки.

— За время конфликта на севере русские заняли Тромсе, на юге их войска вышли к Килю. Что это вам напоминает? Правильно, гигантские клещи, которые по замыслу Сталина должны сомкнуться вот здесь, в районе Дании, чтобы захватить наш главный военный трофей — флот Деница. Германский флот лакомый кусочек для маршала Сталина. Он давно положил на него глаз и в своих письмах ко мне неоднократно напоминал, что как союзник, Россия имеет право на одну его треть. Ясно, что северное направление является приоритетом в действиях Сталина — Черчилль перестал трясти сигарой над столом и, сделав ею, непринужденный пирует, с победным видом отправил в рот.

— Но, это только один из возможных вариантов действий русских, господин премьер министр — заикнулся, было, генерал, но тут же был жестоко бит могучим интеллектом своего высокого собеседника.

— Я совершенно не понимаю, за что английская казна платит вам деньги, Бредлов!? Как можно быть таким непонятливым человеком!? Что доносит авиаразведка о действиях русских после занятия Тромсе? — требовательно спросил премьер своего адъютанта от авиации.

— С вечера вчерашнего дня их передовые части движутся на юг, по направлению к Нарвику, господин премьер министр — браво доложил Черчилль полковник Хомбс, всем своим видом демонстрируя, что он то, как раз и не зря получает деньги британских налогоплательщиков.

— Правильно. А были ли со стороны русских переправиться через Эльбу и проникнуть дальше в нашу оккупационную зону? Я вас спрашиваю генерал — премьер грозно вперил свой тяжелый взгляд в Бредлова.

— Нет, господин премьер министр — с трудом выдавил военный, покрываясь липким потом. В этот момент, когда отставка без пенсии и мундира стала так реальна, он страстно жалел, что находится в штабе, а не в войсках. Там, среди своих собратьев по ремеслу можно свободно отстаивать свою точку зрения, не боясь подвергнуться остракизму. К тому же у генерала так некстати свело живот, что доставляло ему дополнительные мучения.

— И что из всего этого следует? — продолжал донимать Бредлова расспросами Черчилль.

— Что вы правы, господин премьер министр — быстро согласился со своим мучителем генерал.

Причиной столь быстрой сговорчивости стала схваткообразная боль, что в ускоренном темпе принялась терзать его кишечник.

— Да?— удивился Черчилль, — а мне показалось, что у вас есть свое, особое мнение.

— Услышав ваши доводы, я понял, что ошибался, господин премьер министр — генерал оказывал героически усилия против коварного врага, но прекрасно понимал, что был обречен на позорное поражение.

— Я очень рад, что вы наконец-то поняли и оценили то, что ясно любому школьнику, генерал Бредлов — разочарованно хмыкнул премьер. Он был настроен на долгое препирательство и теперь испытывал нечто похожее на обиду.

— Я тоже, господин премьер министр. Извините, но сейчас мне нужно сделать один важный звонок — Бредлов из последних сил пытался соблюсти приличие.

— Ну, если вам так нужно, можете идти — Черчилль снисходительно повел плечами и Бредлова, как ветром сдуло. Ведь главное в этих случаях не добежать, главное донести.

— Слава Богу, что такие генералы в основном находятся в штабах, а не командуют войсками — презрительно бросил премьер, едва за Бредловым закрылась дверь. Руководитель английского правительства не терпел слабовольных людей.

— У него сегодня был трудный день, сэр — вступился за коллегу начальник штаба 2-й армии генерал Пим.

— У нас всех сегодня трудный день — сварливо не согласился с ним Черчилль. Вытащив сигару изо рта, он подошел к карте.

— Итак, теперь все согласны с тем, что главное направление русского наступление является Фленсбург с находящимся там флотом. Пока у Сталина нет сил и возможности пересечь канал и продвинуться ещё дальше на север, но можно не сомневаться, что со временем они у него появятся. Что вы намерены предпринять для срыва плана русских и реализации замыслов операции "Немыслимое"?

Премьер ожидал, что говорить будет фельдмаршал Александер, но слово взял генерал Пим. В те моменты, когда дела шли не так, как того хотело верховное руководство, у фельдмаршала пропадала уверенность в себе, и он начинал размазывать кашу по тарелки. Гордон Пим хорошо знал эту особенность и потому взял инициативу в свои руки.

— Вы совершенно верно отметили, сэр, что у Сталина пока нет сил для продолжения похода на север. Все те танковые соединения, которыми располагал маршал Рокоссовский, полностью задействованы для оттеснения наших войск из Шлезвига, захвата Гамбурга, Любека и выхода к южной стороне канала. Анализируя сведения, поступившие к нам из дивизий, можно смело сказать, что наступательный порыв русских на данный момент полностью выдохся. Чтобы привести свои войска в порядок и продолжить наступление, маршалу Рокоссовскому нужна тактическая пауза минимум полторы недели. За это время он успеет подтянуть тылы снабжения, пополнить войска резервами и сможет наступать в любом направлении — как бы невзначай подчеркнул Пим.

Острое ухо Черчилля моментально уловило скрытый подтекст, но премьер не подал вида. Он только неопределенно кивнул головой, как бы показывая, что сказанное принято к сведению и генерал продолжил свою пояснительную речь.

— Наших войск находящихся в Голштинии хватает только для обороны полуострова, — с сожалением констатировал Пим, — о наступлении против войск Рокоссовского можно будет говорить только через неделю, не раньше. К этому сроку мы надеемся завершить переброску немцев из Норвегии и, довооружив их, двинем против русских.

— Вы думаете, Рокоссовский спокойно позволит вам сделать это? Не обольщайтесь, генерал, не стоит недооценивать своего противника. Маршал Рокоссовский один из лучших маршалов Сталина и как он умеет воевать, прекрасно видно по результатам его наступления в прошлом, да и в нынешнем году. Наверняка он не будет сидеть, сложа руки, и попытается сорвать ваши планы — пустил парфянскую стрелу в темя генерала Черчилль.

— Все это мы полностью учили при разработке наших нынешних планов, сэр — невозмутимо молвил Пим.

— Для сковывания войск Рокоссовского, в течение четырех-пяти дней, мы намерены подготовить и нанести контрудар в районе Виттенберга. Как показала практика, русские оказались весьма чувствительны к ним.

— Очень хотелось бы узнать, сколько танков мы оставили на том берегу Эльбы в результате прошлого контрудара — бесцеремонно прервал генерала Черчилль.

От столь непочтительного к себе обращения, Пим покрылся красными пятнами и обиженно поджал губы.

— В результате упорных боев, после которых противник был вынужден остановить свое наступление на Фленсбург, мы потеряли примерно двадцать девять таков и бронетранспортеров, сэр — с видом несправедливо оскорбленного человека произнес Пим.

— По моим данным, этот контрудар обошелся нашей армии в сорок шесть единицы бронетехники. Как вы объясните подобное расхождение? — грозно спросил премьер.

— Мне неизвестно, откуда вы получили подобную информацию, сэр. Озвученную мною цифру я получил от начальника штаба 7-й дивизии, и как вы могли заметить, она носит предварительный характер. Нам пока неизвестна точная численность танковых батальонов участвовавших в бою против русских. Из-за спешки, их бросили против русских в неполном составе.

— Моя информация поступила от мистера Левитана, и я хотел уточнить полученные данные — любезно пояснил Черчилль и милостиво кивнул головой, призывая Пима продолжить изложение плана.

— На этот раз контрудар под Виттенбергом будет подготовлен по всем правилам и требованиям. Батальоны 7-й дивизии будут иметь штатную укомплектованность и смогут действовать в свою привычную мощь и силу. Вместе с сухопутными силами, на этом направлении будут усилены авиационные соединения. Под их прикрытием мы сможем форсировать Эльбу и вернуть утерянный плацдарм. Вынужденный отражать наши атаки, Рокоссовский будет вынужден перебросить часть своих сил от канала, что в значительной мере облегчит наступление дивизий Шернера. Начав наступление в районе Киля, он двинется на юг навстречу генерала Лину, чтобы сначала рассечь оборону русских в Шлезвиге, а затем, разгромив отбросить армии Рокоссовского далеко на восток.

Генерал закончил с упоением водить указкой по нарисованным на карте стрелкам и, поставив её возле ноги подобно винтовки, с достоинством посмотрел на Черчилля. Пим ожидал от премьера вопросов, но их не последовало. Британский премьер только посапывал своей сигарой и откровенно зло смотрел на докладчика, явно не оправдавшего его ожиданий. Когда возникшая пауза затянулась до неприличия и у Пима вновь пошли красные пятна на лице, Черчилль вновь уронил столбик пепла на карту и принялся метать стрелы.

— Все что сейчас прозвучало очень интересно и дай Бог, что все было, так как вы запланировали. Дай Бог, — повторил Черчилль, сделав в воздухе неопределенный знак рукой с сигарой, — но всего это крайне мало для реализации плана операции "Немыслимое". Все ваши действия отодвинут русских в район озер Шверин. В лучшем случае к предместьям Берлина и все! После этого нам придется делать паузу и терять столь драгоценное время. А где южное наступление, при помощи которого вы намеривались отодвинуть русских за Одер!? Про рубеж Вислы я ничего не говорю. То, что вы только что обрисовали генерал Пим чистая тактика, но никак не стратегия!

Число красных пятен на лице у генерала быстро увеличилось, но он сдержался и проглотил очередные упреки премьера. Тем более что по большому счету Черчилль был прав.

— Северное направление изначально считалось главным в операции "Немыслимое", так как наступление проводилось с опорой на войска 2-й армии. Что касается южного направления то, к нашему огромному сожалению, генерал Венк не оправдал возложенных на него надежд. Показав себя превосходным мастером по части обороны и отступлений, он не смог преодолеть построение войск маршала Конева.

— Положение дел на юге мне хорошо известно. Хотелось бы знать, как вы намерены активизировать действия Венка? Когда вы начнете реализацию планов операции в полном объеме, черт возьми! Ведь с каждым днем, с каждым часом мы теряем шансы на благополучное завершение начатого нами дела по установлению нового порядка в Европе!

Нежелание генерала говорить о главном для премьера, их неготовность принятия нужного премьеру решения сильно его раздражало. Каждая минута общения с людьми, в руках которых было решение главного вопроса для британской империи, над которым безрезультатно бились лучшие умы английского народа почти двести пятьдесят лет, была для Черчилля невыносимо тяжелой. И дело было не в том, что восемь часов назад, он имел неприятный разговор со "спонсорами" нового крестового похода на Восток.

Уже к концу вторых суток конфликта, Черчилль понял, что операция разворачивается не совсем, так как её запланировали лучшие головы генерального штаба. К этому обстоятельству он отнесся спокойно. Война давно приучила его к мысли, что при проведении военных операций не все всегда бывает гладко и, начиная дело, в его конце ты можешь получить не совсем то, что хотел. Тем более что главная тактическая задача — перенос парламентских выборов, пусть с небольшим скрипом, но выполнена.

Британского премьера отчаянно бесил тот факт, что стоящие перед ним высокие чины, увешенные орденами и обласканные короной, не хуже его понимали всю значимость и важность проводимой ими операции для интересов империи. И при всем при этом их нужно было постоянно толкать, требовать действий и контролировать исполнение. Господа генералы не хотели воевать, и это заставляло Черчилля щелкать хлыстом и подавать команды громким голосом.

— Готовя операцию, мы рассчитывали получить на южном направлении на помощь со стороны генерала Эйзенхауэра. Однако президент Трумэн запретил нашим американским партнерам оказывать нам какую-либо военную помощь без его личного приказа — заговорил покрытый пятнами Пим, но Черчилль в который раз бесцеремонно прервал его.

— Мне не хуже вас генерал известно решение президента Трумэна. Меня интересует, что вы намерены предпринять для возобновления наступления в районе Лейпцига в самые ближайшие дни. О часах я не говорю, так как понимаю, что это нереально. Я вас слушаю, генерал Пим.

Вид заливающегося краской генерала с одной стороны забавлял британского премьера, с другой вызывал отвращение, так как этот человек не способствовать окончательному разрешению русского вопроса.

— Но мы не можем руководить американской армией! — воскликнул Пим и был немедленно ужален новой стрелой премьера.

— Благодарю вас за столь блистательный и весьма ценный вывод, генерал! Есть ли ещё какие-нибудь идеи? — Черчилль требовательно окинул всех присутствующих на совещании генералов.

Униженный и оскорбленный Пим обратил свой полный страданий взор в сторону Александера, прося у него поддержки и защиты. Фельдмаршал был бы рад помочь своему начальнику штаба, но ничего путного предложить не мог. Над цветом военной мысли британской империи нависла угроза позора и унижения, но генерал Вэйлинг смог отвести её в сторону.

— Возможность получения помощи для армии Венка со стороны американцев существует, но она, как бы это сказать, не совсем обычна — генерал сделал выразительную паузу, стремясь с помощью её показать всю сложность и необычность предлагаемого им решения.

— Не тяните, говорите яснее — нетерпеливо потребовал премьер.

— Помощь в осуществлении наступлении на юге, мы можем получить от генерала Паттона. Это очень своенравный и независимый человек. Он очень недоволен генералом Эйзенхауэром и президентом Трумэном из-за того, что они не позволили его танкам въехать в Прагу раньше русских. Думаю, он согласиться намять им бока, при определенных обстоятельствах — многозначительно закончил Вэйлинг.

— Очень интересная идея! С ней стоит поработать — глаза Черчилля радостно заблестели, но совсем не по поводу слов Вэйлинга. Премьер истово славил корнуэльскую деву Марию таки подтолкнувшую генералов к нужной мысли. Рьяно болея за начатое дело, премьер уже давно перебрал все варианты дальнейшего развития операции и без помощи увитых лавровыми венками тугодумов понял. Без скорейшего вовлечения в конфликт с русскими американцев, "Клипер" обречен на неизбежный провал. Единственное, что не знал Черчилль, так это имя человека способного действовать самостоятельно, невзирая на приказы сверху.

Ради этого, британский премьер и провел шоковую стимуляцию мозговой деятельности своих генералов. Подобный метод, конечно, был довольно жестким и в какой-то мере жестоким, но Черчиллю требовался немедленный результат и он его получил. Все остальное — эмоции, не имеющие серьезного значения в большой политике.

Добившись желаемого, премьер не стал больше мучить генералов и милостиво отпустил их. Узнав у Вэйлинга все необходимые детали относительно Паттона, Уинстон поспешил на пункт связи для важных переговоров. Воротилы большого бизнеса все ещё верили в него и были готовы поддержать британского премьера в его борьбе с советами.

Самый большой город Саксонии — Лейпциг, уже один раз вошел в анналы мировой истории. На его полях произошла знаменитая "Битва народов", когда в октябре 1813 года союзные полки немцев и русских разгромили ранее непобедимого императора французов. Теперь, в июле 1945 под Лейпцигом вновь сошлись армии трех народов, но на этот раз французов заменили американцы, которые вместе с немцами противостояли русским.

По замыслу операции "Клипер" армия фельдмаршала Венка начинала свое наступление в районе города Эйленбурга и концу второго дня, немцы должны были захватить переправы через Эльбу у Торгау. Для реализации этого плана им было нужно пройти каких-то тридцать-сорок километров по прямой линии, но неожиданно для себя, господа тевтоны наткнулись на хорошо организованную оборону.

Там, где должны были быть разрозненные стоящие на постое взводы и роты, немцы обнаружили батальоны пехоты вместе с пушками, танками и минометами. Стоит ли удивляться, что за два дня ожесточенных боев, подразделения Венка смогли продвинуться всего на шесть километров, понеся серьезные потери в живой силе и куцей технике предоставленной им англичанами.

Ещё одним фактором, серьезно осложнившим задачу немцам, было то, что им приходилось наступать строго вдоль кромки лесного массива. Это здорово ограничивало им возможность маневра и заставляло атаковать русские очаги обороны в основном фронтальными ударами.

Конечно, можно было перенести направление наступления и попытаться опорные пункты русской обороны, но немцы не были самостоятельны в принятии решений. Главным заказчиком музыки были англичане, которые решили, что те, кто пойдет на Торгау вслед за армией Венка, должны будут двигаться только по хорошей дороге. Продвигаться по лесным чащам, прикрывшим северо-восточные подступы к Лейпцигу, для господ англосаксов было не вполне комфортно. Таким образом, погибая от пуль и снарядов противника, немецкие солдаты не только освобождали Германию, но и обеспечивали комфорт передвижения своим новым союзникам.

Весь фронт наступления немцев простирался от Эйленбурга на севере, до Вурцела на юге. На большее у них не хватало ни сил, ни средств. Саксония примыкала к зоне американской оккупации и здесь, англичане не могли свободно действовать как в Шлезвиге.

Связи и влияние покровителей у поджигателя новой мировой войны Черчилля у американцев были весьма солидны и весомы. Ничем другим было невозможно объяснить, что начавшееся 11 июля наступление немцев, было не просто мощнее и сильнее в отличие от всех предыдущих. На этот раз, плечом к плечу против русских, вместе с солдатами вермахта наступала американская танковая дивизия генерала Дугласа.

Рано утром, на всем протяжении противостояния между войсками фельдмаршала Венка и маршала Конева начался артобстрел русских позиций. Огонь из американских пушек велся по площадям четкими последовательными сериями залпов. Это оказывало поддержку пришедшей в действие пехоте и одновременно не позволяло русским определить, где будет нанесен главный удар немецких войск.

Через пятнадцать минут после начала обстрела две роты американских "Шерманов" стала выдвигаться к высотке в районе Луисбурга, господствующей над дорогой ведущей к Торгау. Подступы к ней прикрывали два опорных пункта обороны, в которых находилось по танковому взводу, роте пехотинцев и батареи минометов или противотанковых орудий. Примерно такие же силы располагались на самой высотке, в хорошо подготовленных укрытиях.

Действия танкистов были поддержаны ураганным огнем, который продолжался ровно семнадцать минут, после чего перекинулся на другую сторону дороги на Торгау, где также находились русские полевые укрепления.

Примерно такая же картина происходила и в районе города Вурцел. Сначала полк реактивных минометов "Небельверфер" открыл огонь по советским позициям, а затем, через двадцать минут, их поддержала американская артиллерия.

Весь этот огневой концерт продолжался тридцать пять минут, после американские артиллеристы взяли десятиминутную паузу. Она позволяла им сменить цели, вводила противника в заблуждение относительно продолжительности артобстрела и давала возможность пехоте приблизиться к позициям врага перед решающим броском.

Первыми нарушили тишину батареи северного фланга. Они открыли ураганный огонь по высотке у Луисбурга, буквально утопив её и подступы к ней в столбах огня и дыма. Вслед за ними ожил южный фланг наступления. Усиленные тремя дивизионами "Небельверфер", американские артиллеристы утюжили подступы к городку Блюцер, через который проходила грунтовая дорога на Торгау. Новый артобстрел продолжился пятнадцать минут, после чего пушки замолчали, и в бой вступила немецкая пехота при поддержке американских танков.

По замыслу Вальтера Венка, вначале в бой вступили войска в районе Луисбурга. Гренадерский полк и две роты танков должны были создать впечатление у противника, что направление главного удара немецких войск не изменилось. Ранее Венк трижды пытался прорваться в этом месте, и каждый раз терпел поражение.

Присутствие танков должно было заставить русских поверить, что неприятель не отказался от прежней тактики, сделав на этот раз ставку на бронетехнику. Главный же свой удар, Венк собирался нанести в направлении Блюцер, ранее имевшее второстепенное значение.

Как и предполагал фельдмаршал гренадеры и "Шерманы" у Луисбурга получили отпор, несмотря на артобстрел. Находящиеся в засаде и укрытиях советские танки и самоходки не сильно пострадали от огня гаубиц и хорошо пощипали танки и пехоту противника. Первая атака немцев была остановлена на подступах к высотке. Во время второй атаки они сумели прорваться к вершине высотки, но были отброшены огнем находившихся там противотанковых батарей.

Примерно такая же картина была по другую сторону автобана и под Блюцер, с одним только отличием, что там немцы только один раз атаковали советские позиции. Все эти атаки продолжались течение полутора часов и стоили противнику тринадцати подбитых танков и около роты пехотинцев. Принесенные в жертву по замыслу фельдмаршала Венка, они должны были заставить советское командование начать переброску тактических резервов к Луисбургу.

После отражения атак, по обеим сторонам дороги ударила, а также по подступам Блюцер, ударила артиллерия. Проводя этот артобстрел, артиллеристы уложились в свои привычные семнадцать минут. Огонь по-прежнему велся четким залпами по площадям, не позволяя русским до последней минуты проникнуть в сокровенный замысел Вальтера Венка. И только когда на советские позиции под Блюцер двинулись два полка пехоты дивизии "Райх" и бригада танков, стало ясно, где сегодня наносят свой главный удар немцы.

Одиннадцатое июля было пасмурным и дождливым. С трех часов утра зарядил мелкий противный дождь, который, то припускал свой неторопливый бег, то замирал на какое-то время и снова начинал идти. Так продолжалось около пяти часов, когда небеса неожиданно разразились ливнем. Он был настолько сильным и продолжительным, что казалось, будто господь Бог выказывает свою немилость к тому, что происходит внизу.

Разыгравшаяся непогода полностью исключала применение авиации, хотя если говорить честно, в районе Лейпцига она бы не была применена и при ясной погоде. Каждый из маршалов по-своему интерпретировал слова Сталина об осторожности, сказанные во время последней встречи в Кремле. И если Рокоссовский поступил, так как он посчитал нужным, Жуков был готов ответить ударом на удар, то маршал Конев поступил иначе. Он приказал не дать ни единого повода к обвинению в развязывании войны между Америкой и СССР. Огонь должен был вестись строго на подконтрольной территории Советским Союзом и точка. Не дай Бог, чтобы хоть один снаряд упали в американский сектор оккупации.

По этой же причине был введен запрет на применение авиации в зоне конфликта. Только одиночные вылеты для проведения разведки, со строжайшим запретом пересечения границы секторов.

Вот в каких условиях приходилось советским солдатам отражать наступление врага, и как ни странно делали они это вполне успешно. Умелое сочетание действий мотопехоты и артиллерии сводили, на нет все усилия противника. Выполняя приказы своих покровителей, Венк упрямо гнал своих солдат вперед, и каждый раз оказался жестоко битым.

Опытный вояка, он сразу заподозрил утечку информации о проведении операции, но стоило ему только об этом заикнуться, как его сразу обвинили во всех смертных грехах. Первый фельдмаршал новой Германии мужественно выслушал бездумный бред высокого начальства, не проронив ни слова. И только когда все было выплеснуто до самого донца, заговорил.

Венк не стал размазывать кашу по тарелке пытаясь доказать неправоту и ошибочность слов высокого начальства. Пройдя хорошую школу при Гитлере, он не стал попусту тратить время на столь глупое занятие. Венк сказал коротко и предельно просто. Для продолжения наступления на Торгау крайне мало поддержки артиллерийским огнем, нужны танки и авиация. Без их помощи, он рискует остаться командиром без подчиненных.

Получив столь качественную пилюлю, высокое начальство отстало от Венка со своими упреками и отправилось делать "думато". Очень полезное занятие для любого начальника независимо от высоты и местоположения его стола.

Два дня в армии Венка стояла мертвая тишина, в которой был отчетливо слышен скрип мозгов высокого начальства. На третий день, командующий южной армии, был вызван на порядком изношенный ковер, и получил известие о придаче ему танков, вместе с новым приказом наступления.

Стоит ли говорить, что появление танков здорово обрадовало немцев. Теперь можно было отвечать полноценным ударом на удар, а не пытаться взять штурмом опорные пункты врага под губительным огнем его танков и пушек.

Получив долгожданное подкрепление, Венк с головой ушел в подготовку операции. Не оставив на сон ни одного часа, он подготовил наступление в лучших традициях немецкой военной науки. Усыпив бдительность противника равноценной артподготовкой, обманув с местом нанесения главного удара, заставив перебросить свои тактические резервы, а затем ударить всей силой там, где тебя не ждут, разве это не блестящий замысел.

Так думал Вальтер Венк и поступавшие с места боев сообщения, как бы подтверждали правоту его замыслов и действий. Опорные пункты врага под городишком Блюцер, что так много выпили крови немецких солдат, были взяты и уничтожены в течение первого часа наступления.

Об этом радостно донесли командующему радисты и тот, с большим удовлетворением поставил на карте, жирные отметки синим карандашом. Правда, за скобками этих известий остались потери, что понесли солдаты полка "Лангемарк" и "Дойчланд" в живой силе и технике преодолевая ожесточенное сопротивление советских солдат. Не было сказано ни слово, что только благодаря своему численному превосходству эсэсовцы и их звезднополосатые союзники смогли прорвать первую линию советской обороны. Да и то, на отдельных участках советской обороны, смяв слабых и обходя сильных, они продвинулись вперед, как требовал от них Венк.

Так обстояли дела, но на этот момент все было совершенно неважно. Оборона врага была прорвана, и сейчас нужно было как можно скорее выйти к Торгау, пока русские не заметили угрозу своих тылов и не начали переброску войск.

Венк наверно бы сильно удивился, если бы узнал, что все его обманные манипуляции были направлены на переброску под Луисбург двух батальонов пехоты и роты танков. Именно такую численность имел тактический резерв полковника Тараканова, обороняющего подступы к Торгау.

В утешение фельдмаршала стоило отметить, что его замысел блестяще удался. Резервы были переброшены туда, куда он хотел и под двумя деревушками Козец и Цильдау, стояло только два полка противотанковой артиллерии с пехотными ротами прикрытия. Именно они преградили путь немецко-американской армаде выкатившейся ко второй линии советской обороны, благополучно пробежавшись по полям и взгоркам Саксонии.

Командующий первым штурмовым батальоном майор Кнопс внимательно рассмотрел в бинокль сквозь серую пелену дождя деревушки, сосновый лес, разрезанный на две неравные части идущей через него дорогой. Она прямиком вела сначала к городку Майер, стоявшему на берегу озера Гробер, а затем выходила и к переправам через Эльбу, минуя Торгау.

В состав каждого из истребительного полка входило по пятнадцать пушек ЗИС-2 и тридцать девять орудий ЗИС-3. Советское командование перебросило сюда артиллеристов на третий день боев, и их появление осталось незаметным для немцев. По данным штаба Венка в обеих деревнях могло находиться по взводу танков, батарея пушек и рота автоматчиков. Все это вселяло самые радужные надежды и оставалось только их реализовать.

Разыгравшаяся непогода создавала неудобство для обеих сторон. Плотные потоки дождя затрудняли продвижение танков и солдат "крестоносцев", но и они до поры до времени укрывали их от взора советских артиллеристов.

Свой главный удар, немцы нанесли по деревни Козец, бросив против её защитников, двадцать пять танков и до батальона пехоты. Первыми удар врага приняла 4-й батарея, вооруженная пушками ЗИС-2. Не имея возможности из-за плохой видимости стрелять на дальней дистанции, артиллеристы были вынуждены подпустить врага на расстояние в 200 метров и только тогда открыли огонь. Стреляя бронебойными и подкалиберными снарядами, они подбили восемь танков противника.

Встретив столь решительный отпор, большая часть танков отступила, не дойдя двух десятков метров до самой окраины поселка. Однако семь танков все же смогло прорваться в северную часть Козец. Положение было критическим и тут во всей свое красе, проявился порядок размещения противотанковых батарей. Заметив прорыв противника, артиллеристы 2-й батареи в чью задачу входила поддержка, огнем соседей, развернув орудия, принялись громить вражеские танки. Своим метким огнем они в течение нескольких минут поразили три "Шермана", что вызвало сильное смятение в душах американских танкистов. Не раздумывая, они стали отходить на юг, но к своему несчастью попали в сектор огня 3-й батареи, которая перебила их один за другим.

Вместе с артиллеристами свой вклад в отражение атаки внесли и пехотинцы капитана Мартынова. Невзирая на огонь со стороны танков и наступающей пехоты противника, они положили вражеских солдат на землю и не дали возможность приблизиться им к артиллеристам. Как не пытались разгоряченные боем эсэсовцы прорваться к окраинам поселка, они не смогли этого сделать. Трижды офицеры поднимали в атаку своих солдат, и каждый раз пулеметно-автоматный огонь защитников Козец заставлял их отступать.

Примерно такая же картина происходила и в районе поселка Цильдау. Грамотно расположил свои батареи, командир 1125 истребительного полка устроил противнику огневой мешок, из которого он вырвался ценой больших потерь. Семь танков с белыми звездами на борту навсегда застыли на подступах к скромной германской деревне, так и не дойдя до её окраин.

Столкнувшись с непредвиденным затруднением, Кнопс затребовал огневую поддержку, которую он получил с часовой задержкой. Дождь уже закончился, но мокрая земля не позволила дивизиону "Небельверфер" быстро прибыть на помощь застрявшему мотопехотному клину.

Честно исполнив свой долг, ракетные минометчики обстреляли советские позиции и быстро отошли в тыл, не желая попадать под ответный огонь. Впрочем, их помощь мало, что изменило в расположение сил. Даже понеся определенные потери от минометного обстрела, русские противотанковые батареи смогли отбить вторую атаку противника. Отсутствие дождя позволяло им вести огонь с дальней дистанции и, попав под убийственный огонь "зисов", американские танкисты дружно отступали. Оставшиеся один на один с русскими немцы не имели возможность самостоятельно взять поселки.

Шесть часов проходило это тяжелое противостояние. Неизвестно как бы дальше развивались эти события, но во время обороны Цильдау произошел трагический случай. Неизвестно по какой причине во время четверной атаки, солдаты старшего лейтенанта Тарасюка неожиданно отошли с занимаемых позиций, оставив артиллеристов один на один с врагом.

Храбро бились в этот день батарейцы 1125-го истребительного полка. Двадцать шесть танка противника и свыше двухсот солдат противника они уничтожили в этот день, но противостоять наступающей пехоте врага они не смогли. Большая часть артиллеристов погибла возле своих орудий, до конца исполнив свой солдатский долг. Лишь немногие с оружием в руках сумели прорваться к лесу, где укрылись от наседающего врага.

У командующего сводной группой полков бригадефюрера Кройца было огромное желание раздавить засевших в Козец русских, но он был очень ограничен во времени. Фельдмаршал Венк требовал незамедлительного продолжения наступления к переправе через Эльбу и Кройц был вынужден подчиниться приказу.

Оставив в стороне так и непобежденную деревушку, сводная группа немцев и американцев двинулась через лес. До городка Майер осталось всего около часа езды, а оттуда уже невооруженным глазом видны мосты через Эльбу. От предчувствия скорой победы у всех было приподнятое настроение, но оно продлилось недолго. Не успели белозвездные "Шерманы" углубиться в лес больше чем на сто метров, как головная машина неожиданно подпрыгнула и её башня отлетела в сторону, словно снесенная ударом невидимого молота.

От столь неожиданного зрелища танковая колонна встала как вкопанная. Никто из седевших в танках экипажей не мог толком понять, что случилось. Американцы полагали, что головной танк наскочил на мину, но немцы, хорошо узнавшие русскую тактику огневых засад, настороженно вглядывались в окружавший дорогу лес. Новый выстрел и второй подбитый танк все расставил на свои места. С обеих сторон от дороги, среди высоких сосен находилась русская танковая засада.

Называть эту засаду русской можно было с большой натяжкой. Это был "трофейный танковый батальон", в состав которого входило четыре "тигра", шесть "пантер", восемь "хуммелей" и два "насхорна". Все это досталось Красной армии в качестве боевого трофея и вот теперь, трофейный зверинец с нарисованными красными звездами на броне вступил в бой против своих создателей.

Вначале в дело вступили "тигры" и "пантеры". Их могучие стволы орудий, отлитые из лучшей немецкой стали, положили непреодолимый предел танковой армаде американцев. От их меткого огня на шоссе остались гореть три машины, остальные ретировались.

Пять раз до наступления ночи, танки совместно с пехотой атаковали русский танковый заслон, пытаясь пробить себе дорогу на восток, но все было напрасно. Крупповская броня была крепка для снарядов "Шерманов", а две роты автоматчиков при поддержке "хуммелей" прекрасно сдерживали немецкую пехоту. Эсэсовцы раз за разом поднимали в атаку своих солдат, но они каждый раз отступали, наткнувшись на огневую стену из пуль и снарядов.

Как жалел в этот момент бригадный генерал Линц, что в его сводном отряде нет батальона самоходных установок "Прист". Вооруженные мощными гаубицами, они в два счета перепахали бы не только, все эти чертовы сосны в районе засады, но и все русские танки в придачу.

Линц уже не один раз имел возможность наблюдать работу этих прекрасных машин, но сейчас он был полностью лишен этой возможности. Поступив в подчинение Венка, американец был вынужден расчленить свою дивизию, направив самоходки и часть танков, для отвлекающего маневра под Луисбургом.

Сидя в головном танке, он метал громы и молнии в адрес немецкого стратега, лишившего его поддержки самоходных гаубиц. Разве могли сравниться с их силой и мощью реактивные минометы, что прислал им в поддержку Венк. Они трижды подвергали район засады минометному обстрелу и сумели подбить одну "пантеру" и повредить один из "тигров", и это всё. Конечно от огня "Небельверфер" понесли потери и советские пехотинцы, но и противник не остался в долгу. Во время последнего обстрела, немецкие минометчики попали под ответный огонь, и реактивные установки были полностью уничтожены.

Не принесла удачу и попытка обойти засаду с флангов. Примыкавший справа к засаде лесной массив тянулся на многие километры и не имел хороших грунтовых дорог для "Шерманов". Обходить засаду по ним значило потерять массу времени без уверенности на успех. Лесок, что расположился слева от дороги, был не столь массивен и велик, как его собрат. При желании его можно было обойти за два часа, но разыгравшаяся непогода сильно затрудняло выполнение этой задачи для танков, минимум как до завтрашнего утра. К тому же, при совершении этого маневра, танки оказались бы в зоне досягаемости неподавленных пушек Козец. И не было никакой гарантии что, совершив этот маневр танки не наткнуться на ещё одну засаду. По заверениям немцев, русские мастерами на подобные каверзные штучки.

Получив столь неутешительный доклад от Кройца, Венк пришел в негодование. Наступавшие на Луисбург немецкие части плотно завязли в обороне русских и, несмотря на все усилия командиров, были далеки от предписанных им фельдмаршалом рубежей. Но если неудачи на этом направлении можно было объяснить его второстепенностью, то топтание соединений Кройца, в глазах Венка не имело себе оправданий.

Ему было отдано все, что только имела в своем распоряжении южная армия рейхспрезидента Деница. Нужно было только правильно и умело всем распорядиться, и немецкие соединения были бы по ту сторону Эльбы, развивая наступление на Котбус.

Сгоряча фельдмаршал высказал бригадефюреру все, что он думает по поводу его неудач но, успокоившись и подумав, Венк все же нашел отмычку, которая позволила ему сковырнуть русский замок на пути к Эльбе.

Когда наступила ночь, "Шерманы" предприняли свою шестую атаку, и она оказалась на удивление удачной. Приблизившись на расстояние в четыреста метров, они принялись стрелять по стоявшим в засаде советским танкам. Те незамедлительно ответили им огнем, но результаты их стрельбы в разы отличались от стрельбы американцев. В отличие от русских наводчиков пытавшихся определить положение вражеского танка по звуку и огню от выстрела и большинство своих снарядов отправивших "в молоко", янки били на удивление точно.

Почти каждый их снаряд попадал в танк или падал вблизи него. И чем ближе подползали американские танки, тем точнее становились их выстрелы. Крупповская броня стоически сносила выпавшее ей испытание, но и у неё был свой предел. Один за другим стали выходить из строя чудные зверюшки зоопарка рейхсминистра Альберти Шпеера, к огромной радости американцев.

Причина столь меткой стрельбы американских танков крылась в установленных на низ приборах ночного видения. Благодаря ним они засекали в инфракрасном изображении силуэты советских танков, и смело вступали с ними в бой, скрытые от противника ночной мглой.

В составе русского батальона оставался только один "носорог" и "королевский тигр", когда правила игры резко изменились. Неизвестно, догадались ли русские о хитроумной отмычке американцев или вмешался господин Случай, но неожиданно загорелись ранее сбитые взрывами снарядом сосны. Ни с того, ни с сего, по их крепким смолистым бокам пробежал язычок огня. Буквально за минуту вспыхнул хороший костер, и янки стало очень плохо. Языки пламени не только мешали им прицельно стрелять. Теперь они надежно скрывали русских и выставляли на всеобщее обозрение американцев.

Удар могучего "носорога" сулил серьезные неприятности любому танку, оказавшемуся в зоне действия его орудия. А уж для тех, кто находился на расстоянии в двести метров, грозил немедленной и ужасной смертью.

Пять танков противника снес этот могучий исполин вместе с одиноким "королевским тигром", прежде чем на американцев сошло прозрение, и они ретировались как можно дальше в темень от их ужасного рыка.

Однако на этом ночные столкновения не закончились. К месту боя подошел батальон самоходок, которые Линц таки вытребовал у Венка для решения русской пробки. Они прибыли через двадцать минут после позорного отступления "Шерманов" и не утративший боевого пыла генерал Линц решил посчитаться с русскими за нанесенные обиды.

Зная примерное расположение остатков засадного батальона, Линц отдал приказ "Пристам" открыть огонь. Проклятые сосны к этому времени уже догорали и выехавшие на позиции гаубицы, надежно скрывал ночной сумрак. Выстроившись в линию, самоходки принялись дружно молотить по указанным квадратам. Им нужно было не так уж и много времени, для того чтобы утихомирить одного зверя, а затем лишить жизни другого.

Мощные 105 миллиметровые снаряды действительно были весьма эффективным средством и вскоре "носорог" выбыл из строя. "Тигр" продержался несколько дольше, но обе машины до самого конца вели бой с "Пристами" пытаясь успеть уничтожить хотя бы одного из своих врагов.

"Зверям" не сильно повезло в этом деле, но вот "хуммели" полностью расквитались с их обидчиками. Пока американские гаубицы с азартом и упоением вкатывали в ночную тьму один снаряд за другим, глухо поскрипывая гусеницами, к ним приближалось возмездие.

Засечь месторасположение гаубиц и открыть по ним огонь для русских танкистов не составило большого труда. Уже после второго залпа у американцев появились потери, но вместо того, чтобы благоразумно ретироваться как их товарищи, самоходчики вступили в перестрелку с напавшим на них врагом.

Что заставило командира американских самоходок скрестить свой меч с русскими трофеями? Гордость, храбрость, уверенность в своих силах или что-то ещё непонятно. Но, так или иначе, нашла коса на камень. В результате боевого столкновения у русских осталось всего два исправных "хуммеля". Выпустив последние снаряды, они были вынуждены покинуть поле боя вместе с остатками пехотного прикрытия, взяв с собой раненых и погибших танкистов.

Из батальона американских "священников" в строю ни осталось, ни одной целой машины. Все они были либо уничтожены прямым попаданием, либо подбито, либо повреждено разрывом снаряда. Линц яростно кусал губы. Ему очень хотелось двинуть на несломленного врага, свои потрепанные бригады, но он боялся. За один день, русские прочно приучили его к мысли, что они способны преподнести очередной сюрприз, который обернется очередными потерями. И Линц не рискнул наступать, хотя пепел его сгоревших подчиненных бился в генеральскую грудь.

Только когда расцвело и посланные вперед разведчики, доложили генералу, что противник отступил, Линц согласился с требованием Кройца продолжить наступление. Услышав приказ, танкисты запустили моторы и двинулись через проклятый лес, на въезде в который их личный состав уменьшился почти на батальон.

С опаской и напряжением проезжали они сквозь стройные ряды сосен, опасаясь вновь попасть под огонь новой танковой засады русских, но их тревоги оказались напрасными. "Трофейный батальон" был последним резервом полковника Тараканова, который он мог выставить против Венка и его звезднополосатых союзников.

Не встречая никакого сопротивления, американские танкисты достигли озера Гробер, что их здорово приободрило. Поверив в удачное завершение своей миссии, и отбросив в сторону недавние страхи, они дружно прибавили хода своих застоявшихся "Шерманов".

Как в лучшие времена стремительного марша по Европе, американцы лихо проскочили прямые как стрела улочки городка Майер и устремились к Эльбе. Радисты полков Кройца радостно доносили наверх об очередном успехе продвижения в тыл противника и затаившие дыхание штабисты делали новые пометки на своих картах. Боясь спугнуть госпожу Удачу, немцы не спешили радоваться и поздравлять друг друга, и как оказалось не напрасно.

Танковая колонна Линца уже достигла Эльбы и двигалась вдоль её берегов по направлению к мосту. Он уже был отчетливо виден в бинокль, и чтобы достичь его, танкистам нужно было пройти всего несколько километров. Американцам оставалось сделать до завершения своей миссии всего один шаг. Вернее сказать даже полшага, но в самый последний момент, дорогу им заступили танки 25 танкового корпуса генерал-майора Фоминых.

Совершив под покровом ночи стремительный марш-бросок, от города Риза к берегам Эльбы, два взвода Т-34-80 успели до подхода врага переправиться через мост и занять оборону переправы. Расположившись вдоль дороги, они дождались появление американцев, а затем принялись громить "Шерманы" ничуть не хуже гвардейских "исов".

Самые трудные и самые ответственными были первые десять минут сражения. Десяти танкам очень трудно противостоять наступлению танковых батальонов противника, но танкисты 25 корпуса сделали это. Своим огнем они сначала заставили противника остановиться, смешаться, а затем вынудили наступать в невыгодных для себя условиях. На топкой после дождя земле, танкисты Линца утратили свою скорость и маневренность, становясь удобной мишенью для советских наводчиков.

В разгоревшейся схватке с обеих сторон взрывались и горели танки, гибли люди, но американцам не удалось сходу опрокинуть русский танковый заслон. Он успел продержаться до подхода главных сил корпуса, который повзводно, поротно, побатальонно переправлялись на левый берег Эльбы и вступали в бой.

Действуя небольшими группами, советские танкисты навязывали противнику тактику встречного танкового боя, оказавшуюся для него трудным испытанием. Привыкшим одолевать врага исключительно числом, американцам она оказалась не по зубам. Начав нести непривычно большие для себя потери, янки не сговариваясь, ретировались.

Да и как было не ретироваться, если им обещали привычную легкую прогулку, а вышло совсем наоборот. Если за каждый пройденный рубеж русской обороны им приходилось втридорога платить своими подбитыми и уничтоженными машинами.

Им говорили, что русские — дикие азиаты, одержавшие все свои победы, только благодаря тому, что завалили противника трупами своих солдат. Что они понимают лишь язык силы и нужно только один раз крепко стукнуть по столу, продемонстрировать силу и крепость великой Америки, как эти варвары сразу поймут, где их истинное место.

Так говорили командиры, но оказалось, что дело обстоит несколько иначе. Советские солдаты не были трусами, и они умели воевать. И за это открытие, гордым и храбрым янки пришлось заплатить жизнями своих товарищей, погибших из-за прихоти своих командиров решившихся на эту преступную авантюру.

Брошенные американцами на произвол судьбы, солдаты бригадефюрера Кройца в полной мере испытали на себе силу и мощь танкистов генерала Фоминых. Те, кто успел бросить оружие и поднять руки получал за свою расторопность жизнь. Те же, кто пытался оказывать хоть какое-то сопротивление, уничтожался безжалостно и беспощадно, тут же на поле боя. Почти у каждого танкиста 25 корпуса были свои кровные счеты с гитлеровцами захотевшими взять реванш, и они сводили их, пока была возможность.

К концу дня положение не только выровнялось и вернулось к исходному состоянию. Тесня и преследуя противника, советские войска вышли к пригородам Лейпцига.

Глава XI. Морская сага.

Офицеры флота Его Величества испокон веков привыкли служить в хороших и добротных условиях. Конечно, каюта командира лидера эсминцев не могла соперничать по размерам и комфорту с каютой адмирала или капитана линкора. Всякий сверчок хорошо знал свой шесток, однако эти факторы, нисколько не умоляли достоинства самой каюты и её хозяина коммодора Бэйли. Едва переступив комингс, каждый посетитель чувствовал строгое изящество каюты, ощущал её аристократичный дух, витавший в воздухе.

Джордж Бэйли был из семьи потомственных моряков, чьи выходцы вот уже четвертое поколение служили в королевском флоте. Бороздя морские просторы сначала под парусами, затем пересев на паровые корветы и турбинные корабли, представители фамилии Бэйли верой и правдой служили интересам Британской империи.

Срочно переброшенный из портов родной митрополии в Нарвик, командор Бэйли должен был обеспечить порядок и спокойствие в местных водах. В результате начала боевых действий с Россией возникла угроза захвата Нарвика советскими войсками, чего Лондон никак не мог допустить. Шведская железная руда была очень важная для английской промышленности, особенно сейчас, когда экономика империи, подорванная непомерно высокими расходами на войну, находилась в плачевном состоянии.

Нарвик нужно было удержать любой ценой, но по злой иронии судьбы все имевшиеся в распоряжении английского командования силы, были переброшены в Копенгаген для отражения русского натиска. Возвращать их обратно означало внести путаницу и дать противнику очень важное преимущество. Поэтому, было решено перебросить на защиту Нарвика войска из метрополии.

Наиболее простым решением этой проблемы было высадка на север Норвегии воздушного десанта, но после голландской неудачи в ноябре сорок четвертого, англичане не успели восстановить численность этого рода войск. Единственное, что смогли британцы отправить в Нарвик по воздуху, это две роты десантников из армии генерала Андерса переброшенных в Данию из Италии. Поляки благополучно добрались до места, но для защиты Нарвика это была капля в море.

Основные силы короны отправлялись морем, и их охрана была возложена на отряд коммодора Бэйли имевшего опыт проведения конвоев через Атлантику. Для этой цели Адмиралтейство выделило несколько крупнотоннажных кораблей. За их сохранность, командор отвечал головой, так как в их состав входили лучшие океанские лайнеры, когда-либо созданные на верфях Британии. Ведь это были легендарные покорители Атлантики — "Кинг Джордж" и "Куин Мэри" с "Куин Элизабет". В их честь светлые головы Адмиралтейства и назвали операцию по переброски британских войск в Норвегию — "Король и королевы".

Первой в путь отправилась "Елизавета". "Мария" ещё не была готова к походу, "Король Джордж" мог принять к себе на борт ровно вдвое меньше солдат, чем его "королевы", а время не ждало.

Привычно полагаясь на скорость, которая позволяла "королевам" пересекать Атлантику без конвойного прикрытия, британские адмиралы решил отправить "Елизавету" в одиночку. Корабли коммодора Бэйли были должны лишь обеспечить лайнеру благополучный выход из порта, а на подходе к Вест-фьорду "королеву" должны были встретить корабли контр-адмирала Болдуина.

Получив строжайшее предупреждение из Адмиралтейства об обеспечении сохранности лайнера, адмирал выгнал в море все свои эсминцы, сторожевики и морские охотники. Помня трагическую судьбу "Мариты", они на двадцать раз просеяли все пространство фьорда в поисках зловредной русской подлодки.

В день прибытия "Куин Элизабет" британские моряки расширили зону своих поисков до границ полярного круга, но беда подкралась с другой стороны. Стремительно приближавшийся к берегам Норвегии лайнер был прекрасно виден не только на экранах локаторов. Наблюдатели передовые кораблей отчетливо видели в бинокли дымы лайнера. До встречи "королевы" с кораблями конвоя оставалось совсем немного времени, когда радисты доложили о приеме сигнала "SOS".

Не доходя до точки рандеву пятнадцати кабельтовых "Куин Элизабет" получила огромную пробоину в носу в результате внезапного взрыва. По счастливой случайности, находившиеся в огромном количестве в трюме корабля боеприпасы не сдетонировали, чем спасли многие сотни человеческих жизней.

Имея запас хода, капитан корабля решил приблизиться к одному из Лофотенских островов, стремясь посадить судно на мель, но сильное волнение на море не позволило ему совершить этот маневр. Лайнер затонул через тридцать семь минут после взрыва, успев спустить несколько шлюпок и множество спасательных средств.

Подоспевшие на помощь корабли сумели вытащить из воды около тысячи двухсот человек из тех двух тысячи солдат, что находились на борту "Элизабет". Немедленно созданная комиссия для выяснения причин гибели лайнера опросила около сотни спасшихся людей, но не смогла прийти к однозначному выводу. Собранные показания давали двоякую картину гибели "королевы". Большинство свидетелей говорили, что скорей всего лайнер наскочил на шальную мину, но были и такие, кто уверяли, что собственными глазами видел след приближающейся торпеды.

Полностью разрешить вопрос могло только обследование корпуса судна водолазами, но на это у комиссии не было времени и возможностей. Поэтому, право делать окончательный вывод о причинах гибели лайнера, они предоставили светилам из Адмиралтейства, сняв с себя, таким образом, всю ответственность.

На Адмиралтейство в свою очередь давил Черчилль, и оказавшись между двух огней, оно приняло соломоново решение. Считать гибель "Куин Элизабет" результатом взрыва мины, но обязать коммодора Бэйли провести проводку конвоя с максимальным вниманием и осторожностью.

Телеграмма из Лондона застала конвой "Короля Джорджа" на полпути к цели и для принятия решения, коммодор Бэйли собрал свой маленький штаб на экстренное совещание. Ведь коллегиальная ответственность всегда лучше, чем личная.

Зачитав послание Адмиралтейства, он предложил своим офицерам высказываться, относительно принятия решения по безопасности проводки конвоя. Следуя старым флотским традициям, первым заговорил лейтенант Эймс, как самый младший по званию из всех присутствующих офицеров.

— Я считаю, что господа из Адмиралтейства просто дуют на воду, обжегшись на молоке. Гибель "Куин Элизабет" очень чувствительный удар для его престижа в глазах общества, но нам необходимо следовать фактам, а они с большей степени вероятности говорят, что лайнер погиб наскочив на мину, сорванную штормом с якоря. Возможность его атаки русской подводной лодкой вызывает у меня большое сомнение. Для этого русские должны были знать точное время её выхода из порта, место прибытия, а это просто невозможно, учитывая всю степень секретности вокруг его отправки — лейтенант сделал паузу и коммодор был вынужден с ним согласиться.

Приказ о выходе "Элизабет" в море пришел из штаба Адмиралтейства и был исполнен меньше, чем за час. Даже, если у русских в порту имелся хорошо осведомленный шпион, и он успел передать сведения сразу с момента начала операции, скорость лайнера сводила к нулю все его усилия. Лайнер можно было только на подходе к Вест-фьорду, ведя непрерывное наблюдение за морем, что было очень сложно и опасно. После гибели "Мариты" британские корабли вели патрулирование акватории фьорда.

— А как же показания тех спасшихся с "Элизабет", кто утверждает, что своими глазами видел след торпеды? — вступил в разговор командор Броуди, который сильно недолюбливал Эймса. Год назад, покинув свою университетскую кафедру математики по мобилизации, лейтенант так и не стал своим среди морских волков.

— Их число слишком мало от общего числа свидетелей и, следовательно, этим фактом можно свободно пренебречь, — ответил Эймс и, увидав презрительную ухмылку Броуди, поспешил расшифровать свой математический вердикт, — испуганным гибелью корабля людям просто могло показаться.

— В ваших рассуждениях слишком много от математика и совершенно ничего от моряка получившего боевой приказ. Две гибели кораблей в одном и том же месте, с очень важным для империи грузом не могут быть простыми случайностями, которыми совсем нельзя пренебрегать, — передразнил Эймса Броуди, — я считаю, что русскую подлодку нельзя списывать со счетов и во время проводки "короля" нужно быть предельно внимательными.

— Хорошо командор. Вы опытный морской волк. Тогда скажите, как бы вы поступили на месте командира русской подлодки после потопления "Мариты"? — не унимался Эймс, которого сильно задело пренебрежение Броуди.

— Пробыл бы на море ещё два-три, максимум четыре дня и с чистой совестью вернулся на базу — не раздумывая, ответил Броуди, — но если бы поступил приказ уничтожить "Элизабет", обязательно бы продолжил вахту у фьорда и потопил корабль. Такой лайнер слишком заманчивая цель для любого подводника.

— Хорошо, а что бы вы делали, после того, как потопили "Элизабет"?

— Ушел бы. Слишком большой риск оставаться в этих водах.

— Вот видите! Вы противоречите сами себе! — радостно воскликнул Эймс.

— Ничего я не противоречу! Кто сказал, что у русских в районе действует только одна подлодка. Одна ушла, другая пришла на охоту, это азбука — огрызнулся Броуди.

— Конечно азбука, кто с этим спорит. Но вот по данным кораблей адмирала Болдуина патрулирующих море в районе Тромсе сразу после гибели "Мариты", проход второй подлодки русских не зафиксирован.

— Они могли просто не заметить её!

— Точно также как они не заметили уход первой подлодки? Но ведь это нонсенс, так не бывает — не сдавался Эймс.

— На войне много бывает такого, что и не снилось простым математикам — пренебрежительно выдал Броуди. От негодования Эймс покрылся пятнами и попытался отстоять честь своего мундира, но коммодор утихомирил его властным взмахом руки.

— Вы высказали свое мнение господа, я его услышал. Благодарю, вас. Теперь я хочу услышать мнение капитана Джиллеана. Что вы думаете по этому поводу сэр — обратился к седовласому моряку, чей рукав был украшен четырьмя золотистыми полосками.

— Как бы это не странно прозвучало, но я считаю, что лейтенант Эймс прав в своих математических расчетах.

Услышав эти слова капитана, Эймс обрадовался как ребенок, но его радость быстро угасла.

— Однако, они полностью верны лишь в отношении действий британского моряка, коим является наш командор Броуди. Вы совершенно забываете господа, что вам противостоят русские, а это люди особого сорта. Мне приходилось встречаться с ними и в 18-том году и в 41-ом. И я в полной мере оценил степень твердолобого упрямства, и я даже сказал бы фанатизм этого народа — лицо Джиллеана исказила недовольная гримаса. Капитан до сих пор помнил свои негостеприимные проводы из Архангельска в 1919 году.

— Поэтому, даже если есть чисто теоретическая угроза для "короля" со стороны русской подлодки, её надо воспринимать как вполне реальную угрозу. Лучше лишний раз подуть на воду, чем лишиться ещё одной морской гордости нашей державы.

— Как вы считаете, Мартин, отвернет ли в сторону командир русской подлодки, когда увидит, какой мощный эскорт имеет наш "король"? — почтительно спросил Джиллеана коммодор.

— Не стоит слишком уповать на наши двенадцать вымпелов, сэр. Вспомните атаку русских на "Тирпиц" в сорок втором году. Тогда у любимой игрушки Гитлера было куда более сильное, чем наше сопровождение. Любой здравомыслящий командир ушел бы в сторону и постарался навести на линкор авиацию. Однако русский капитан вопреки всякой логике атаковал "Тирпиц" и, насколько мне известно, нанес ему урон.

— Официального подтверждения о попадании в линкор нет! — энергично запротестовал Броуди, но Джиллеан и бровью не повел.

— Я говорю о самом факте атаки, командор! А было или не было попадание, пусть решают это историки. Повторяю, капитан Лунин атаковал линкор, идя на смертельный риск. Он несколько раз поднимал перископ, находясь в окружении немецких кораблей ради того, чтобы поразить "Тирпиц". Назовите мне, кто из наших подводников действовал аналогичным образом? — капитан властным взглядом окинул каюту Бэйли, но никто из моряков не проронил ни слова.

— Поэтому, я не советую вам, успокаиваться относительно числа кораблей конвоя. Русские по своей сущности очень опасны, а русские моряки, получившие приказ к действию, опасны вдвойне.

— Исходя из ваших слов капитан, думаю, будет совсем не лишним запросить у адмирала Болдуина помощь. До Вест-фьорда мы добежим сами, а вот на подходе пусть нас встретит патрульная авиация. Думаю, их глаза не будут лишними к сотне глаз наших наблюдателей — подвел итог разговора Бэйли, и все с ним согласились. Адмиралтейство никогда не простило бы гибель второго лайнера за столь короткое время.

Оценивая угрозу для своего конвоя, англичане были одновременно правы и неправы. Правы они были в том, что подлодка капитана Лапина продолжала бороздить воды Норвежского моря, но ошибались, записывая "Куин Элизабет" в её боевые успехи. К гибели лайнера советская подлодка не имела никакого отношения.

Проведя удачное торпедирование "Мариты", Лапин не стал кружить возле Вест-фьорда, а направился на юг к Тронхейму, надеясь перехватить идущие из этого порта транспорты с войсками. Ход был вполне разумным, но срочная телеграмма из штаба флота, перечеркнула эти намерения капитана. Командование приказывало Лапину возвращаться в район Нарвика, для перехвата британских конвоев.

Столь хорошая осведомленность о действиях недавнего союзника, объяснялось очень просто. Советские разведчики смогли достать коды британского Адмиралтейства, и теперь Москва читала все действия противника как открытую книгу.

Обладание подобной форой серьезно облегчало действие советских моряков. Однако знать было мало, нужно ещё было потопить, а вот с этим были большие проблемы. Эсминцы адмирала Болдуина плотно прикрыли подходы к Нарвику со стороны Тромсе и все надежды советского командования по срыву переброски войск в Норвегию теперь были связаны с подлодкой капитана Лапина.

Прекрасно зная, какой теплый прием ему готовят англичане после уничтожения "Мариты", Лапин проявил максимум осторожности во время похода к Вест-фьорду, что в конечном итоге спасло жизнь экипажу подлодки. Достигнув точки рандеву с конвоем Бэйли, он не стал всплывать, а ограничился подъемом перископа. Пролетавшие мимо патрульные самолеты англичан не смогли разглядеть в одном из морских бурунов перископ подлодки, тогда как идущая в надводном положении субмарина была бы видна им как на ладони.

Зная время и место прибытия конвоя, Лапин не долго провел в томительном ожидании появления своей цели. Ему пришлось всего лишь дважды поднимать перископ, прежде чем на самом краю горизонта были замечены дымы конвоя. С поста акустиков капитану подтвердили результаты его наблюдения. Наступал момент истины, но дальнейшие действия командира советской подлодки в корне отличались оттого, что стал бы делать его английский визави. Вместо того чтобы начать сближение с конвоем, а затем атаковать транспорт с перископной глубины, Лапин полностью отказался от подобной тактики боя.

Уйдя с перископной глубины и начав сближение с конвоем, он полностью положился на мастерство своих акустиков, которые не подвели своего командира. Слившись воедино с эбонитовыми чашечками наушников, они сначала отделили шумы винтов эсминцев от шумов "Короля Джорджа", а затем прочно взяли его пеленг.

С самого начала войны, Михаил Лапин увлекся идеей так называемого "слепого удара" — атаки противника без поднятия перископа, основываясь только на данных акустика. Этот метод был очень сложен и труден. Он требовал полной слаженности всего экипажа и в первую очередь точности акустиков в наведении на цель. Многие командиры подлодки избегали не только использовать его, но даже говорить о нем, но только не Лапин. Сразу оценив все плюсы от возможности внезапного удара, он с радостью ухватился за него, заразив своей уверенностью весь экипаж.

За все время войны, капитан лишь трижды смог проверить столь необычный способ атаки на практике. Дважды победа была за ним и один раз, торпеды прошли мимо. Начав охоту на "Джорджа" с таким скромным багажом атак, Лапин шел на огромный риск. Когда подлодка оказалась между кораблями сопровождения и лайнером, старпом предложил командиру поднять перископ.

— Михаил Алексеевич, я считаю необходимым всплыть и поднять перископ. Это даст нам точное представление о месте положения транспорта и поможет лучше сориентироваться перед атакой.

В словах старпома был свой резон, но капитан был непреклонен.

— Всплывать и поднимать перископ сейчас, значит подвергать лодку смертельному риску. На море штиль, сотни глаз сигнальщиков внимательно глядят за морем, а после гибели "Элизабет" глядят с утроенной силой. В этом можете не сомневаться. Так что атака транспорта "вслепую" — это наш единственный шанс выполнить приказ командования. Иного выхода у нас просто нет.

— Но ведь можно всплыть, поднять перископ, дать залп и благополучно уйти. Вы ведь мастер ухода от глубинок противника — не сдавался старпом.

— Конечно можно, Павел Константинович, — согласился Лапин, — но вы не учитываете одно обстоятельство. Атакуемый нами корабль — быстроходный лайнер и у него больше шансов уклониться от наших торпед, чем у обычного транспорта. Для его поражения надо бить наверняка, но в этом случаи у нас слишком мало шансов уцелеть при перископной атаке. Вы, что предпочитаете? Потопить лайнер и героически погибнуть или выполнить задание и остаться в живых.

— А тот ли это транспорт, Михаил Алексеевич? — проигнорировал вопрос командира старпом.

— Тот, тот. Других тяжелых транспортов здесь быть не может.

Лапин склонился к переговорной трубе: — Молочков, диктуй пеленг, через каждый градус — приказал он акустику и тот принялся выдавать координаты транспорта.

Идя на самом малом ходу, подлодка неторопливо сближалась с легендарным лайнером. Наступал решающий момент в этом напряженном противостоянии. Молниеносные секунды, что ранее пролетали подобно пулям, стали тянуться, превращаясь в невыносимо долгие минуты. На плечи всех кто находился в эту минуты на центральном посту, давило невидимое, но вполне ощутимое бремя ответственности.

Не отрывая глаз, все смотрели на своего командира, который достал из кармана хронометр и зажал его в руке. Слушая доклад акустика, он совершал последние расчеты атаки, не имея права на промах.

Когда, по мнению Лапина, пришло время атаковать, он вновь склонился к трубе и произнес заветную команду: — Носовые аппараты, товсь!

— Есть, товсь! — один за другим доложили командиру торпедисты. Лапин выдержал паузу, а затем приказал "пли!" и щелкнул секундомером.

Появление торпед стало настоящим шоком для сигнальщиков конвоя. Подобно страшному кошмару из злой сказки, они неожиданно возникли из толщи воды, и хищно блеснув на солнце своими толстыми темными боками, устремились наперерез "Королю Джорджу".

— Торпеды по правому борту! — подобно напуганным чайкам, визгливо и пронзительно закричали наблюдатели, так и не усмотревшие приближение врага. Отчаянно загудели басовитые сирены тревоги, к которым присоединился грохот матросских башмаков по палубе корабля, вперемешку с громкими криками страха и отчаяния перед возникшей угрозой.

Стоявшему на капитанском мостике капитану Гуллю, было достаточно одного взгляда, чтобы определить всю серьезность положения "Короля Джорджа". Без всякого промедления, он положил руль влево, одновременно отдав приказ в машинное отделение "самый полный вперед".

Корабль немедленно откликнулся на приказ капитана, став плавно поворачивать своим могучим корпусом. Мощные стальные винты стали яростно пенить морские просторы, стремительно набирая ход. Благородный "скиталец морей альбатрос" намеривался благодаря своей быстроходности и если не уклониться от столкновения с торпедами, то хотя бы получить минимальный урон.

Все козыри, которыми только обладал "Джордж" и его команда были брошены на стол, но их оказалось мало для отражения нанесенного удара. Он был выполнен столь мастерски и столь расчетливо, что ничто не могло помочь англичанам в этом смертельном поединке. Весело вздымая белые буруны, торпеды догнали лайнер и с интервалом несколько секунд разворотили его изящный стройный борт.

Два огромных столба взрыва взметнулись вверх, словно пытаясь достать столпившихся у борта людей. Мощный удар потряс корпус "короля" и он стал заваливаться на поврежденную сторону. Началась паника, темные клубы дыма стали вырываться из развороченного нутра лайнера, но никто из экипажа капитана Лапина ничего этого не видел. Зафиксировав попадание, подлодка уходила прочь от места трагедии, отчаянно пытаясь избежать глубоководной сдачи от эсминцев коммодора Бэйли.

Узнав о гибели "Джорджа", Адмиралтейство пришло в неописуемую ярость. Гором и молнии обрушились мощным шквалом на головы моряков не сумевших обеспечить безопасность легендарного лайнера. Казалось, что их судьба уже решена, но тут, неожиданно для всех в дело вмешался Черчилль. Поверив клятвенным заверениям коммодора Бэйли и адмирала Болдуина о том, что русская подлодка потоплена, он лично отдал приказ о выходе в море "Куин Мэри".

Затаив дыхание, высокие и не очень высокие чины Адмиралтейства ждали известий из Нарвика. Многие из них были настроены крайне скептично в отношении решения премьера. По их мнению, это был очень опрометчивый шаг. Следовало подождать, подтянуть дополнительные силы и только тогда пускать в ход последний из трех легендарных лайнеров. "Осторожность, мать фарфора" — говорили они, однако Черчилль оказался прав. "Мэри" благополучно миновала все опасные места Вест-фьорда и доставила в Нарвик подкрепление. Самый северный стратегический форпост британской империи, был надежно прикрыт от лап русского медведя.

Не менее напряженно развивались события по ту сторону Бельтов, в районе славного ганзейского города Киля. Передовые подразделения генерала Осликовского, сломив отчаянное сопротивление британских войск, вышли к его предместьям. В городе находились лишь подразделения британской военной полиции и несколько комендантских взводов. Оборонять город было практически нечем, однако англичане не собирался просто так отдавать столь важный порт на Балтике.

Не имея возможность остановить наступление советских солдат при помощи сухопутных войск, англичане бросили в бой флот. Не имея на Балтике крупных военно-морских соединений, они решили задействовать свои военные трофея, благо они находились в боеспособном состоянии.

Так из Копенгагена, под прикрытием отряда эсминцев и тральщиков, в Кильскую бухту был переброшен тяжелый крейсер "Принц Ойген" в сопровождении легких крейсеров "Нюрнберг" и "Лейпциг".

Последнему линейному крейсеру фюрера уже ранее приходилось вести бои с войсками маршала Рокоссовского. В марте 1945 года вместе с линкором "Шлезиен", он огнем своих главных калибров, прикрывал подступы к одной из двух главных крепостей немцев на Балтике городу Данциг.

Столь мощный огонь со стороны моря сильно затруднял продвижение советских войск. Неся серьезные потери, они были вынуждены остановиться, что дало возможность немецким войскам упорядочено отойти к крепости и организовать прочную оборону.

Только вмешательство ассов 51-го минно-торпедного авиаполка майора Орленко, заставило германские корабли покинуть Данцигскую бухту. Их торпедоносцы и топовики "Бостоны" в пух, и прах раскатали балтийскую эскадру фюрера, потопив за день боев несколько транспортных судов противника, миноносцев и вспомогательный крейсер. Сильное зенитное прикрытие, а также воздушная поддержка, не позволила советским летчикам уничтожить добраться до главных сил противника. Единственным утешением было уничтожение собрата "Принца Ойгена", крейсера "Зейдлиц". Давно разоруженный по приказу Деница из-за невозможности восстановления после столкновения с британцами, он использовался немцами в качестве плавучего склада и был выведен из осажденного Кенигсберга в Данциг.

Добротно сделанный на верфях рейха, крейсер "Зейдлиц" выдержал прямое попадание одной бомбы и двух торпед. Лишенный команды и, не имея возможности откачивать воду крейсер начал тонуть, не имея сильного крена. Почти сутки медленно прибывающая вода проникала в отсеки корабля, пока он не скрылся подводой.

Пощипанный сталинскими соколами и напуганные видом гибнущего "Зейдлица", "Принц Ойген" и "Шлезиен" предпочли ретироваться на запад, в спокойный порт Свинемюнде. Именно там, в начале мая произошла новая встреча германской эскадры со своими крылатыми противниками. После неё, линкор "Шлезиен" был уничтожен, а "Принц Евгений" вновь ретировался на запад, в Копенгаген, где спустил флаг перед англичанами.

Появление трех крейсеров, вместе с эскортом эсминцев серьезно изменило расстановку сил в Кильской бухте. Тем более что к могучему хору крейсеров присоединились орудия "Адмирала Хиппера" стоявшего в доке Киля. Получив серьезные повреждения в результате налета британской авиации, тяжелый германский крейсер был полностью лишен хода, но имел возможность вести огонь из неповрежденных орудий.

Стремясь переломить ситуацию в свою пользу, англичане бросили против кавалеристов Осликовского все что имели и эти действия принесли им успех. Не имея в своем распоряжении тяжелой артиллерии способной противостоять корабельным орудиям противника, советские соединения были вынуждены приостановить свое наступление на Киль.

Чтобы не допустить повторения данцигского сценария и не дать британцам возможность организовать оборону города, требовалось немедленно предпринять решительные контрмеры. Счет шел на часы, и Рокоссовский бросил в бой славных торпедоносцев 51-го авиаполка.

Так, в июле сорок пятого года, состоялась третья встреча противников, которая должна была стать для кого-то из них последней.

Минно-торпедный авиаполк майора Орленко базировался под Висмаром и находился в полной боевой готовности для перелета в Гамбург. Оттуда, летчики должны были начать охоту за транспортами, идущими из Норвегии в датские порты. Ставка прекрасно понимала, что авиация не сможет полностью блокировать все морские коммуникации противника, но появление в этой акватории моря советских торпедоносцев могло серьезно нарушить планы англичан по переброске немецких солдат в Голштинию.

Летчики и штурманы полка изучали карты пролива Скагеррак и разрабатывали маршруты перехвата транспортов идущих из Кристиансанн или Осло, когда пришел приказ лететь на Киль. Известие о новой встрече с "Принцем Ойгеном" вызвало бурю радости и ликования. У многих из летчиков были личные счеты с этим кораблем, в особенности у старшего лейтенанта Богачева.

Во время мартовских боев он получил серьезное ранение головы во время атаки на крейсер и чудом сумел посадить поврежденный самолет. После лечения летчик вернулся в строй и горел желанием поквитаться с врагом.

Против "главной германской канонерки на Балтике" было брошено 53 самолета, в составе четырех торпедоносцев и восьми топмачтовиков. Сопровождающие их двадцать два "яка" и восемнадцать штурмовиков должны были прикрыть краснозвездные "бостоны" от удара с воздуха и отвлечь на себя огонь кораблей охранения. Координацию действий эскадрильи взял на себя капитан Макаркин вылетевший на специальном "бостоне", не имея бомбового запаса.

При подлете к цели эскадрилья столкнулась с самолетами прикрытия. По поднятому в воздух числу истребителей, англичане превосходили количество "яков" капитана Усачева и имели все шансы сорвать атаку советских торпедоносцев. Однако здесь простое арифметическое счисление потерпело жестокое фиаско.

Точнее фиаско потерпела манера ведения боя англичанами и их союзниками. При встрече с идущими на бомбежку самолетами противника, англичане действовали следующими образом. Сначала используя свое численное превосходство, они сначала сражались с истребителями прикрытия. И только уничтожив их или рассеяв, они принимались за оставшиеся без защиты бомбардировщики.

Советские летчики действовали совершенно по иной схеме. Несмотря на истребительное прикрытие, они атаковали в первую очередь бомбардировщики, стремясь любой ценой помешать противнику выполнение его боевой задачи. Зачастую хваленые ассы Геринга не выдерживали столь агрессивного прессинга "лапотных Иванов" и, потеряв несколько машин, они спешно выходили из боя, опустошив свои тугие бомболюки, где придется.

Верные своей тактике столкнувшись с эскадрильей капитана Макаркина, англичане вступили в бой с истребителями капитана Усачева. Завязалась отчаянная схватка, в результате которой "яки" оттянули англичан на себя, дав возможность подопечным Макаркина беспрепятственно подойти к своей цели.

Первыми, следуя указаниям комэска, по врагу ударили "илы". Объектом атаки "черной смерти" как прозвали эти самолеты немцы, стали английские корабли сопровождения германских трофеев. Именно на них обрушился мощный шквал огня из пушек, пулеметов и ракет которыми располагали прославленные советские штурмовики.

Любой корабль, будь это тральщик, сторожевик, морской охотник, а уж тем более, целый эсминец, по своим размерам в несколько раз превосходили танки, пушки и зенитки, по которым в основном работали "илы". И промахнуться по этим громилам было весьма проблематично. Поэтому почти каждый патрон, снаряд или ракета, выпущенная трудягой штурмовиком, попадали в цель и наносили урон противнику.

Огненный смерч пронесся по кораблям королевского флота, прикрывавшего своими бортами крейсера, на мачтах которых развивались трехцветные флаги нацистского рейха. Конечно, потопить и уничтожить боевой морской корабль, задача для штурмовика прямо скажем невыполнимая. Для этого, за короткое время атаки ему должно очень и очень повезти. Однако безжалостно исковеркать борт и оснастку корабля, уничтожить его экипаж и вызвать пожар на нем, это — штурмовику вполне по плечу.

Два тральщика и три сторожевика в результате атаки "илов" были вынуждены покинуть Кильскую бухту и уйти в открытое море. Досталось от огненной лавины штурмовиков и королевским эсминцам. "Ил" управляемый старшим лейтенантом Борисовым храбро атаковал британский эсминец "Фогт" и нанес ему серьезный урон. Два реактивных снаряда угодили в эсминец на уровне ватерлинии, и в корабль стала поступать вода. Получив столь серьезное повреждение, командир эсминца решил ретироваться, с чистой совестью оставив свой боевой пост.

Другой штурмовик лейтенанта Бахметьева, нанес серьезные повреждения эсминцу "Сэвидж". Невзирая на яростный огонь его "эрликонов" он атаковал командную рубку противника, чем нарушил управление кораблем. В результате его атаки на борту эсминца вспыхнул пожар, и он надолго был исключен из боя.

Отважно атакуя врага, советские штурмовики не только наносили ему урон, но и приковывали к себе всю его зенитную артиллерию. Этим они серьезно помогали "бостонам" в нейтрализации немецких крейсеров, что было сделать весьма затруднительно.

Грамотное расположение кораблей прикрытия очень затрудняло использование против крейсеров торпедоносцев, и главная задача легла на плечи топмачтовиков. Один за другим они атаковали "Принца", сбрасывая в крутом пике бомбы на своего старого врага.

Первым атаковал крейсер гвардии лейтенант Иван Григорьев. Сброшенная его "бостоном" бомба упала точно в районе машинного отделения. На корабле возник сильный пожар, началась паника, но храбрый летчик ничего этого не увидел. Во время пике, немецкий зенитный снаряд угодил в кабину пилота и, потеряв управление, могучий "бостон" рухнул в воду рядом с крейсером, подняв огромный столб воды.

Вслед за товарищем "Принца Ойгена" атаковали другие самолеты, но гитлеровский корабль был словно заговоренным. Сброшенные бомбы ложились рядом с ним либо взрывались прямо под бортом но, ни одна из них так и не попала в крейсер. Видимо не зря среди летчиков ходили слухи, что во время закладки крейсера, по личному указанию Гитлера, над ним проводились тайные оккультные обряды.

Наибольший урон "Принц" получил в результате атаки лейтенанта Михаила Борисова. От упавшей под кормой бомбы были повреждены винты крейсера. "Балтийская канонерка" фюрера полностью лишилась хода, но это никак не мешало ей вести по берегу огонь.

Наблюдавший за атакой топмачтовиков капитан Макаркин остался недоволен результатами атаки топмачтовиков. Жестко высказавшись в адрес неуязвимости "Принца", он отдал приказ "бостонам" уходить на базу для пополнения боеприпаса. Комэск был твердо настроен, потопить фашистскую гадину, любой ценой.

С тяжелым сердцем он ожидал атаки торпедоносцев, которые приближались к кораблям со своим тяжелым грузом. Опытный летчик отлично видел, как трудно будет им выполнить боевую задачу.

Заходящему на цель "бостону" старшего лейтенанта Егорычева директрису прочно прикрывал английский эсминец с гордым названием "Олбани". Названный по старинному имени современной Шотландии, он не покинул своего места в боевом строю, несмотря на повреждения, полученные в результате атаки "илов". Не испугался командор Эдгар и приближения советских торпедоносцев.

— Задайте им жару ребята! — коротко приказал он сидящим за "бофорсами" зенитчиками и услышал в ответ, — есть, сэр.

Эсминец вооруженный "бофорсами" мог причинить много вреда идущим следом торпедоносцам и потому, Егорычев принял самое верное решение. Он решил атаковать "Олбани", расчистить дорогу к "Принцу" и обезопасить своих товарищей. Не обращая внимания на стремительно подбирающиеся к нему смертельные нити зенитного огня, Егорычев точно вывел свой "бостон" на цель и сбросил на воду торпеду.

Наконец-то освободившись из своего тесного узилища, взметая воду винтом, торпеда с шумом устремилась к эсминцу противника. Храброе презрение угрожающей опасности и до конца исполнение своего долга достой моряка любой страны. Именно такие люди и приносят победу своим армиям и флотам в жестокой схватке с противником. Были случаи, когда советские моряки ценой своей жизни спасали транспорты, везущие в своих трюмах важные для страны грузы. Смело подставляли они борта своих кораблей, прикрывая от вражеских торпед транспорты с оружием из далекой Англии и Америки. С упорством обреченного на смерть прокладывали через минные поля дорогу пароходам с ранеными и эвакуированными. Таких примеров в истории советского флота было довольно много и крайне мало их было у западных союзников, с их хорошо развитым инстинктом самосохранения.

Командор Эдгар был дитя своей страны и своего времени. Он был готов храбро биться вместе со всеми, но вот гибнуть в одиночку это было в его понимании непозволительной роскошью. Ведь у него была семья, старики родители, да к тому же неплохая выслуга лет, которая в купе с боевыми наградами позволяла рассчитывать на достойный пенсион после выхода в отставку.

Командор славно бился за свое отечество, флаг и короля, но всему есть разумный предел. Никак нельзя рисковать тем, что заработано непосильным трудом долгих лет. Нет, никак нельзя и после короткого раздумья, Эдгар отдал приказ "полный вперед", уж слишком проворно бежала к эсминцу нежданная гостья.

Решение, принятое командором было вполне разумным и понятным. Он только уклонялся от вражеской торпеды, а в кого она попадет это уже не его головная боль. Стоявшие за ним немцы сами могут позаботиться о себе, союзнички на нашу голову.

Выполняя приказ капитана "Олбани" проворно выкатилась со своей позиции в сторону, и выпущенная Егорычевым торпеда продолжила свой путь, разминувшись с эсминцем.

В жизни часто бывает, что тщательно выверенный бросок проходит мимо, а случайно брошенный камень попадает точно в цель. Так случилось и с атакой Егорычева. Выпущенная по эсминцу торпеда угодила точно в борт "Нюрнбергу", стоявшему невдалеке от "Принца".

Полностью поглощенные стрельбой по берегу и прикрытием от ударов с воздуха, немцы проморгали торпеду, столь любезно пропущенную в их сторону "Олбани". Тяжелый удар потряс крейсер от клотика до киля, словно легендарный бог Тор метнул в него свой волшебный молот. Могучий взрыв вскрыл стальной борт крейсера, словно нож консервную банку и внутрь его обрушился шквал морской воды. Неудержимым потоком врывался он в незащищенные внутренности корабля, круша на своем пути, всех и вся, обрекая красавца "Нюрнберг" на неминуемую гибель.

Однако на этом жизненные коллизии далеко не закончились. По злой иронии судьбы, уклонившись от одной русской торпеды, королевский эсминец попал под удар другой. Идущий вслед за Егорычевым "бостон" капитана Самойловича пытался атаковать борт "Ойгена" направив торпеду между кораблями прикрытия. Маневр был довольно сложный, но в исполнении опытного Самойловича имел неплохие шансы на успех.

Уйти от столкновения сначала от одной, а затем от другой торпеды для быстроходного эсминца не представляло большой трудности. Главное было вовремя заметить движущуюся по волнам торпеду и совершить маневр уклонения. Командор Эдгар так и собирался поступить, но в самый ответственный момент отказали машины эсминца.

Атака двух штурмовиков не прошла для "Олбани" даром. Многочисленные попадания в машинное отделение дали о себе знать и вместо привычного быстрого и стремительного хода, корабль стал медленно плестись от надвигающейся смерти.

Когда не везет одному, обязательно везет кому-то другому. Эсминец не смог быстро отвернуть в сторону, и новый взрыв потряс акваторию Кильской бухты. Для любого корабля, в независимости от класса и тоннажа, попадание торпеды несет смертельную угрозу. Линкоры и тяжелые крейсера ещё могут с горем пополам справиться с нанесенным ударом, но только не эсминцы. Огромной силы удар буквально оторвал корму у "Олбани", навечно вычеркнув его из списка кораблей Его Величества.

Уход командора Эдгара с боевой позиции и взрыв на крейсере "Нюрнберг" серьезно помешали атаке третьего торпедоносца младшего лейтенант Бузины. Попав в столь сложную ситуацию, он не рискнул атаковать вражеский крейсер сразу и решил повторить атаку на втором заходе.

Приняв это решение, Бузина стал набирать высоту и в этот момент вражеский снаряд угодил в левый мотор "бостона". Столп дыма и огня вырвался из пораженного мотора и самолет начал заваливаться на крыло. Ценой огромных усилий Бузина выровнял поврежденную машину, но вражеские зенитки вновь попали в объятый пламенем самолет. Один из снарядов угодил в пилотскую кабину, и его осколки рассекли голову пилота. Ничего не видя, от страшной боли и залившей глаза крови, он мертвой хваткой вцепился в штурвал, не давая самолету свалиться в пике.

Всего несколько десятков секунд прошло с момента попадания в "бостон" младшего лейтенанта Бузина до того момента когда, потеряв высоту, он столкнулся с вражеским крейсером. Трудно сказать, был ли это намеренный шаг или простое стечение обстоятельств, но, так или иначе, "Принц Ойген" получил прямое попадание в районе капитанского мостика.

Огненный столб, взметнувшийся высоко в небо в мгновение ока сломал величественный мостик подобно тростинке и отбросил его прочь от корабля. Все что только могло гореть в радиусе пятнадцати метров, моментально вспыхнуло жарким пламенем, охватившее все носовые надстройки крейсера.

От сильного удара нарушилась подача снарядов в носовые башни, и их грозные орудия были приведены к молчанию. Вслед за этим, главную ударную силу крейсера атаковал стремительно набиравший силу пожар. Его огненные языки, плотным кольцом охватившие носовые надстройки корабля, быстро подобрались к орудийным башням. Словно живое существо пламя атаковало засевших за броней комендоров, травя их едкий удушающий дым и обжигая огнем. Прошло несколько минут отчаянной борьбы людей с огненной стихии, и комендоры были вынуждены покинуть её.

Когда "бостон" старшего лейтенанта Богачева приблизился к крейсеру, "Принц Евгений" был охвачен клубами дыма и огня. Со стороны могло показаться, что часы корабля уже сочтены, но это было не совсем так. Несмотря на огонь и разрушения, команда крейсера храбро боролась с пламенем и не собиралась опускать руки.

Низко стелящаяся прямо по курсу самолета черная дымовая пелена пожара и хаотичная стрельба пулеметов с кораблей прикрытия заметно усложняла и без того непростую задачу для зашедшего на цель "бостона". Несмотря на появление дыры в рядах прикрытия после гибели "Олбани", повреждение винтов крейсера, в него ещё нужно было попасть. И попасть не в нос или корму, а желательно как можно ближе к центру, что давало хорошие шансы на уничтожение корабля.

После получения ранения, уничтожение "Принца" для старшего лейтенанта Богачева стало делом чести, и он блестяще произвел атаку. Сброшенная им торпеда лихо промчалась мимо кораблей прикрытия и попала точно в цель, как раз под уничтоженным самолетом Бузины капитанским мостиком.

Мощный взрыв с хрустом проломил броню германского крейсера, добавив новые мазки огня и дыма в общую палитру бушующего на нем пожара. Вода стала стремительно заполнять поврежденные взрывом отсеки, но к огромному разочарованию Богачева "последняя канонерка" фюрера осталась наплаву.

Получив прямое попадание торпеды "Принц Ойген" лишь накренился на пораженный борт, и тонуть не спешил. Объятый языками пламени, с искореженными и залитыми кровью надстройками, он продолжал оставаться наплаву благодаря отличной работе немецких корабелов.

В этот момент крейсер представлял собой незабываемую картину. Подобно огромному языческому молоху войны он величественно возвышался на развернувшееся вокруг него сражение и хладнокровно взирал на то, как у его ног гибли как те, кто стремился его уничтожить, так и те, кто его защищал. И в эту минуту трудно было усомниться в том, что крейсер не связан с темными потусторонними силами.

С горечью в сердце, докладывал капитан Макаркин высокому начальству о результатах проведенной его эскадрильей операции. Желая довести начатое дело до конца и не дать "Принцу" уйти от законного возмездия, было решено бросить на его добивание эскадрилью пикирующих бомбардировщиков "Ту-2". Первоначально они должны были нанести удар по британским частям, отошедшим на ту сторону канала, однако война внесла свои коррективы.

На согласование и подготовку удара у авиаторов ушло около полутора часа, но когда "тушки" появились над Кильской бухтой, "Принца" они там не обнаружили. Было несколько британских эсминцев, которые пытались остановить приближение к городу разрозненных отрядов кавалеристов Осликовского. Втянувшись в узкое горлышко бухты, они были полностью поглощены борьбой с сухопутными соединениями противника и просмотрели налет советских бомбардировщиков.

Внезапное появление стремительных "тушек" полностью изменило картину боя. Если до появления "тушек" англичанам худо-бедно удавалось сдерживать продвижение кавалеристов, то, попав под удар с воздуха, эсминцы ретировались и дорога на Киль, для красных конников оказалась открытой.

Вместе с эсминцами, атаке бомбардировщиков подвергся и "Адмирал Хиппер". Его черная громадина была хорошо видна с воздуха и как магнит притягивала к себе внимание советских летчиков. Обратив в бегство английские корабли, они принялись терзать крейсер, чьи орудия уже были приведены к полному молчанию из-за отсутствия снарядов. Именно "Хиппер" принял на себя львиную долю бомб и снарядов, предназначавшихся исчезнувшему "Принцу Ойгену".

Окончательная судьба крейсера стала известна только после занятия Киля советскими частями. Оказалось, что после ухода эскадрильи капитана Макаркина, крейсер продержался на плаву чуть более получаса, после чего благополучно затонул с креном на поврежденный борт.

Причиной столь неожиданной гибели корабля стали не многочисленные повреждения, полученные им во время налета, а чисто человеческий фактор, против которого оккультные чары оказались бессильны. Ведя отчаянную борьбу за крейсер, фрегатен-капитан Швенде пришел к неутешительным выводам. Лишившись, хода и способности вести огонь, "Принц Ойген" полностью исчерпал все свои силы и возможности. В этих условиях следовало подумать об экипаже и после короткого размышления, Швенде приказал оставить корабль, предварительно открыв кингстоны.

Решившись затопить крейсер, капитан принял соломоново решение, так как не желал видеть свой корабль ни под красным флагом, ни под "Юнион Джеком", ни под звездно-полосатым полотнищем.

Все это стало известно спустя месяцы, а пока, обрадованный успехом налетом героев торпедоносцев, маршал Рокоссовский утвердил поданные ему наградные списки отличившихся в этой операции летчиков. В них были не только пилоты "бостонов" и "тушек", но и истребители. Своей храбростью и мужеством, они не только позволили бомбардировщикам выполнить свою боевую задачу, но и нанесли сильнейший удар по врагу.

И тут дело было не столько в количестве сбитых в бою самолетов противника. Потери понесли обе стороны, но после этого боя, в сердцах британских летчиков прочно поселился страх смерти. Словно эпидемия среди британской авиации, находившейся в Гольдштейне, Дании и Норвегии, стали возникать массовые поломки техники, отказа оружия или внезапная заболеваемость среди пилотов. Бравые английские асы двинулись той же дорогой, на которую свернули хваленые орлы Геринга в конце 1944 года. Как говорил один легендарный герой: — "Тенденция, однако".

Глава XII. По Саксонии сосновой, по Тюрингии дубовой.

Закончилась первая декада июля, наступила вторая, но разгоревшийся в самом центре Европы военный конфликт не думал угасать. После сокрушительного разгрома в Шлезвиге и неудачи под Лейпцигом, стало совершенно очевидным, что задуманный Черчиллем план по пересмотру итогов войны с треском провалился. Самым логичным и закономерным шагом было бы начало переговоров на нейтральной территории и сидевший в Стокгольме Вышинский, демонстрировал полную готовность к началу этого процесса.

За наступление скорейшего мира выступал французский генерал Шарль де Голь, английские лейбористы во главе с Эттли, а также масса различных европейских политиков и парламентариев, частично освобожденных из фашистских лагерей или рискнувших открыть рот после долгого молчания. Все они в массовом порядке слали письма и телеграммы в Лондон, Париж, Ватикан, Вашингтон с просьбой как можно скорее прекратить этот крайне опасный и никому ненужный военный конфликт, но его главный организатор, господин Черчилль, был абсолютно глух к голосу разума.

Прочно прижатый к стене своими военными неудачами с одной стороны и долговыми обязательствами перед сильными людьми мира сего с другой, он продолжал яростно стучать в барабан войны, упорно отвергая любую возможность начать со Сталиным разговор о мире. Ведь в случаи прекращения боевых действий ему грозило гораздо большее, чем получение оскорбительный для любого политика "орден башмака". На кону стояла даже не высокая репутация политического деятеля и государственного мужа созданная британским премьером десятилетиями кропотливого труда.

Вопрос шел о самой жизни величественного потомка герцога Мальборо. Ибо как доказала история, любому кумиру, достаточно одного неверного действия, чтобы рухнуть со своего пьедестала и превратиться в отверженного изгоя. И чем весомее становилась эта угроза, тем активнее становились действия Черчилля для избежания этой ужасной участи.

Следуя проверенным рецептам кухни доктора Геббельса, для поднятия боевого настроя своего окружения, он с поразительной легкостью извергал из своих уст одну ложь за другой, искусно добавляя в них крупицы правды.

— Да, господин Сталин сумел нарушить наши планы, а президент Трумэн позабыв об англосаксонской солидарности, устроил нам обструкцию. Все это так, но не стоит впадать в панику и излишне драматизировать положение в Европе. Вспомните, как в начале войны с Гитлером положение Британии было куда более угрожающим и ничего. Мы выстояли тогда, выстоим и теперь. Ещё ни разу за четыреста лет, ни одна страна мира не могла одолеть нашу империю в военном конфликте Нам нужно крепко сжать зубы и, проявив твердость духа идти взятым ранее курсом — вещал Черчилль, по старой привычке хорошо заправившись бренди и яростно попыхивая любимой "гаваной".

— Посудите сами. На севере мы остановили наступление русских на Нарвик, а на юге не позволили ни единому солдату Советов переправиться через Кильский канал. Мы полностью держим под своим контролем датские проливы, прочно заперев флот Сталина в балтийской луже. Русские могут сколько угодно трубить об успехах своей морской авиации но, ни один их корабль не войдет в воды Северного моря — разливался соловьем премьер, забывая при этом уточнить, что маршал Говоров не пытался штурмовать Нарвик, только ловко обозначив свое присутствие вблизи столь важного для англичан порта. Что же касалось прочного запертого британцами Балтфлота, то на данный момент самыми боеспособными единицами в его составе были подлодки и торпедоносцы. Все остальное нуждалось в срочном ремонте и восстановлении. Впрочем, подобная избирательность вполне характерна для политика любого ранга и калибра.

— Конечно, положение наших войск в Саксонии не совсем то, что мы хотели бы видеть, но смею вас заверить это лишь временное явление. Отведя наши войска за Эльбу, фельдмаршал Александер удачно спрямил линию фронта и добился определенного стратегического успеха. Взгляните — важно тыкал пальцем в карту политикан, одетый в китель генерал-лейтенанта. — Русские неосмотрительно засунули голову в пасть британскому льву, и нам осталось лишь захлопнуть её. В настоящий момент наши и канадские войска заканчивают свои приготовления, чтобы в самые ближайшие дни совместным ударом отсечь и разгромить войска маршала Рокоссовского занявшие Гамбург.

— Все это хорошо, господин премьер, но когда к нам на помощь придут наши союзники — американцы? Сейчас они только сковывают своим присутствием главную силу Сталина войска маршала Жукова и Конева, но без их поддержки победа над русскими невозможна — спрашивало Черчилля окружение и он, без малейшего промедления и затруднения отвечал и на этот каверзный вопрос.

— К сожалению, господин Трумэн не совсем полностью разделяет идею англосаксонского единства в отличие от его великого предшественника. Когда загремели пушки, он не стал подставлять плечо своему единокровному брату, а занялся банальным меркантильным расчетом выгоды. Вместо того чтобы сразу начать громить русские орды, он принялся выяснять кто главнее в нашем военно-политическом союзе. Ну, не мальчишество ли!? И такой человек встал во главе Америки в столь судьбоносный для всего мира момент — горестно вздыхал Уини и тут же успокаивал своих слушателей. — В этом мире все можно исправить, даже такую посредственность как Трумэн. Слава Богу, в Америке ещё есть люди, не утратившие здравого смысла и доброго отношения к Англии. Мой специальный посланник Крипс сейчас находиться в Вашингтоне и ведет переговоры, как с господином Трумэном, так и с нашими союзниками. Слов нет — это трудные и жестокие для нас переговоры. С оступившимися партнерами всегда разговаривают сквозь зубы но, несмотря, ни на что консенсус будет найден. В этом я полностью уверен.

На этот раз в его словах была определенная доля истины, но совсем не того размера, который хотел бы видеть Черчилль. На переговорах Трумэн основательно вытирал ноги о беднягу Крипса, но не спешил дать Лондону каких-либо надежд, несмотря на активное давление со стороны деловых кругов.

Едва только советские войска вступили в город, чей герб украшают две башни, как Черчилль обрушился на своих заокеанских партнеров со слезными просьбами об оказании Англии срочной военной помощи.

— Из-за неконструктивной позиции президента Трумэна, Британия оказалась один на один с Советской Россией. Если в самое ближайшее время со стороны генерала Эйзенхауэра нам не будет оказана самая действенная поддержка, то Америка лишиться своего самого верного и надежного союзника в противостоянии с коммунистической угрозой. Только решительные действия американских войск смогут обуздать Сталина, угроза, исходящая от которого для всего цивилизованного мира ничуть не меньше былой угрозы со стороны Гитлера — взывал Черчилль к сильным мира сего, ловко играя на их страхе потерять законные дивиденды от войны. Это было самым уязвимым местом любого финансового магната, и потому, горькие причитания британского премьера не остались без внимания.

Заокеанская закулиса была огромной силой, поддержкой которой был бы рад заручиться любой политик, как в Америке, так и за её пределами. Её мнение учитывал каждый американский президент XX века при принятии того или иного важного государственного решения и президент Трумэн не был исключением. Однако на этот раз коса нашла на камень.

Гарри внимательно слушал все, что ему говорилось, но не спешил принимать каких-либо решений по возникшей проблеме. Подобным поведением он не только жестоко мстил Черчиллю за болезненный апперкот, полученный им неделю назад. Американский президент стоически ждал наступления момента истины, который яйцеголовые умники из Лос-Аламоса назначили на 16 июля. Именно в этот день должен был получен ответ на самый важный в этот момент для Трумэна вопрос — будет ли Америка обладать самым мощным и разрушительным оружием в истории человечества или нет.

В случаи удачного проведения испытания "изделия ? 1" президент Трумэн поднимался на небывалую высоту и мог надолго заткнуть рот как внешним, так и его внутренним оппонентам. Ведь крайне трудно спорить с человеком, имеющим столь весомый аргумент, как атомную бомбу.

Таково было положение дел, которое было нарушено двенадцатого июля наступлением Красной Армии на севере Германии. Ставка придавала ему очень большое значение. Сталин лично контролировал подготовку этого наступления и очень часто звонил на командный пункт 2-го Белорусского фронта. Последний звонок был всего за несколько часов до начала наступления.

— Здравствуйте, товарищ Рокоссовский. Как обстоят у вас дела с исполнением последней директивы Ставки? — буднично поинтересовался генералиссимус. Приученный за годы войны к соблюдению режима секретности в разговорах по телефону, он всегда старался говорить лаконично, стараясь не дать даже минимальной информации для посторонних ушей. Даже при разговорах с командующими фронтов по линии ВЧ, которая по утверждению компетентных лиц, была защищена от угрозы прослушивания.

— Здравствуйте товарищ Сталин. Сосредоточение соединений фронта завершено. Войска заняли указанные Ставкой исходные рубежи атаки и в назначенное время начнут наступления. Большое спасибо за гвардейские корпуса, Иосиф Виссарионович. Их поддержка очень поможет фронту выполнить поставленную перед нами задачу в кротчайшие сроки — следуя примеру собеседника, комфронта также старался говорить, коротко и сжато.

— Рад это слышать. Как вы видите, Ставка постаралась максимально учесть высказанные вами предложения и пожелания по проведению наступления, товарищ Рокоссовский. К сожалению, мы не смогли организовать сильное прикрытие с воздуха. Воздушная армия генерала Вершигоры понесла некоторые потери, что не позволяет ей эффективно действовать на обоих направлениях сразу. В самое ближайшее время мы попытаемся исправить сложившееся положение за счет вашего соседа. Он тоже рвется в бой, но у него сейчас другая задача — прикрывать ваши фланги. Так что самолеты обязательно будут, а пока их нет, Ставка передала вам дополнительные соединения зенитной артиллерии. Они уже поступили в ваше распоряжение и приданы наступательным частям?

— Да, зенитчики генерала Комоедова прибыли и находятся в резерве фронта. Согласно директиве Ставки они будут переданы в войска сразу после начала наступления и прорыва обороны противника.

— Ставка очень надеяться, что ваши войска смогут разрешить "английский вопрос" и избавят нас от борьбы на два фронта с нашими бывшими союзниками. Несомненно, англичане уже отошли от шока неудач первых дней, однако они не успели создать перед войсками вашего фронта полноценную оборону. Для этого нужно время, а его-то у противника нет, и наша задача максимально использовать это преимущество до того момента пока в дело не включились американцы.

— Вы считаете, что генерал Эйзенхауэр все же решиться на этот шаг? — с сомнением спросил Рокоссовский. В ответ Сталин промолчал, а затем, вздохнув, продолжил разговор.

— Мы с вами реалисты Константин Константинович. Каким бы честным и порядочным военным не был бы генерал Эйзенхауэр, он вряд ли сможет противостоять давлению тех, кто стоит выше его. Того финансово-политического круга, что развязали этот конфликт. Сейчас американцы все ещё придерживаются нейтралитета, но рано или поздно они вступятся за господина Черчилля. Это к сожалению не вызывает сомнение. Поэтому, войска вашего фронта должны не просто в очередной раз разгромить англичан. Вы должны лишить их возможности в течение ближайшего месяца вести какие-либо наступательные действия. Что бы в решающий час испытаний у американцев не было союзника способного оказать ему реальную помощь.

Сталин замолчал, давая возможность Рокоссовскому лучше понять и уяснить сказанные слова. Также он ожидал, что маршал станет задавать вопросы, но тот молчал, так как давно был готов к подобному развитию событий.

— Задача, поставленная перед вами Ставкой сложная и очень ответственная. Не каждому полководцу под силу продолжить наступление при растянутых тылах и минимум времени для его подготовки. Но Верховное Командование знает, кого ставить на направление главного удара. Оно твердо верит, что советский Багратион блестяще справиться с возложенной на него задачей и приведет свои войска к указанному Ставкой рубежу. При вашем таланте иного и быть не может — завершил беседу Верховный.

О том, что русские в скором времени могут предпринять новое наступление на севере Германии, в ставке фельдмаршала Александера что называется — догадывались. За это говорили не только данные воздушной разведки и радиоперехвата, непрерывным потоком поступавшие в штаб британских экспедиционных сил. Эта незатейливая и вполне логичная мысль наглядно проистекала из всех предыдущих действий маршала Рокоссовского, и чтобы понятия это не нужно было быть семи пядей во лбу.

Одним словом все знали, понимали и даже готовились, но когда это случилось всё британское руководство во главе с Александером и находившимся в штабе Черчиллем испытало сильный шок.

Во-первых, эти коварные русские наступали совсем не там где, по мнению английских генералов, они должны были наступать. Так, вместо того чтобы попытаться форсировать Кильский канал и попытаться захватить Фленсбург вместе с находившимися там остатками Кригсмарин, соединения 2-го Белорусского фронта двинули прямо в противоположную сторону, по направлению бывшего свободного города Бремена на Везере. Во-вторых, вопреки всем самым точным и верным прогнозам многочисленных светочей и пророков из британского генерального штаба, главную ударную силу войск маршала Рокоссовского составляли отнюдь не моторизированные полки советской пехоты, а танковые гвардейские корпуса.

Справедливо полагая, что войска 2-го Белорусского фронта потратили большую часть своего ударного потенциала в боях на землях Шлезвига, британские штабисты исключали маршала Рокоссовского из числа активных игроков на ближайшие две недели. Все их внимание было приковано к армиям покорителя Берлина маршала Жукова.

Именно войска 1-го Белорусского фронта, по мнению англичан, могли нанести из-за Эльбы удар вдоль границы американских и английских оккупационных зон по направлению столицы Нижней Саксонии — Ганноверу. При этом они не исключали возможность нанесения вспомогательного удара войсками маршала Конева в районе Лейпцига. Об этой угрозе американцы были заблаговременно извещены и даже нашли подтверждения коварных намерений русских.

Прикрывавшие бременское направление соединения 2-й британской армии не смогли вовремя вскрыть опасное сосредоточение войск противника против себя. Бравые сыны туманного Альбиона попросту проспали нависшую над ними угрозу, что на войне было вполне обычным делом. Соблюдая максимальную осторожность, прибывшие к Эльбе танковые соединения передвигались скрытно, исключительно ночью. Для советских соединений это был привычный тактический маневр, которым они в отличие от своих противников владели в совершенстве. К этому их приучила долгое противостояние с лучшей армией мира.

Занимавшие важный железнодорожный и шоссейный узел Розенгартен английские части были серьезно потрепаны в предыдущих боях и не имели полного штатного состава. Имея хорошую оборону, они бы смогли противостоять пехотным соединениям русских, а их полевые пушки, "Матильды" и "Шерманы" при удачном стечении сражения могли бы отразить их наступление самоходок и "тридцать четверок". Однако глубокоэшелонированную оборону они создать не успели, а против них действовали соединения гвардейских танков.

Остановить атаку мощного "ИС-2" можно было либо, действуя из хорошо организованных засад, либо выкатить напрямую наводку зенитные орудия крупного калибра. Только так можно было пробить броню советского тяжеловеса но, к сожалению, у англичан не было подобного опыта борьбы с танками.

Не выдержав стремительного натиска танковых рот и батальонов противника, британская оборона развалилась как карточный домик. Подавив небольшие очаги сопротивления, советские войска устремились вперед по зеленым просторам Нижней Саксонии.

Стремясь спасти положение, англичане решил применить против противника свой главный козырь — авиацию. В прежних сражениях, вооруженные неуправляемыми ракетными снарядами, английские пилоты показывали неплохие результаты в борьбе с немецкими танками. Среди славных сынов Альбиона были ассы своего дела, которые могли попасть в движущуюся цель чуть ли не с первого захода.

Фельдмаршал Александер очень надеялся, что подопечные генерала Стоуна выступят против русских также хорошо, как и против немцев, но после первого налета его надежды развеялись как дым. Танковые гвардейские соединения противника имели очень хорошее прикрытие от ударов с воздуха. Атаковав бронетанковую колонну, движущуюся на Тоштедт, английские эскадрильи понесли весьма ощутимые потери личного состава, которых у них не было почти два года.

Первым неприятным сюрпризом для англичан оказалось наличие у русских танкистов многочисленных зенитных установок. Выставленный ими заградительный артиллерийский огонь стал серьезной помехой для британских пилотов в демонстрации своего умения поражать реактивными снарядами цели. Вслед за этим, выяснилось наличие у танковой колонны и истребительное прикрытие, которое свело боевой дух англичан на нет.

Столь сильное прикрытие от ударов с воздуха гвардейских танковых соединений объяснялось довольно просто. За потерю чуть ли не каждого тяжелого танка высокое командование отвечало лично перед Ставкой Верховного Командования в лице товарища Сталина, который был весьма требователен в этом вопросе.

С честью, выдержав столь серьезную проверку боем, гвардейские подразделения продолжили свое движение вперед. Не считаясь с понесенными потерями, они полностью разломали оборону противника на изолированные очаги сопротивления, и вышли на оперативный простор. Уничтожением вражеских узлов обороны было возложено на идущую следом мотопехоту.

В первый день наступления советскими танкистами с боями было пройдено тридцать семь километров. Преследуя стремительно отступающего врага, они достигли небольшого городка Штаден, вблизи которого были вновь атакованы авиацией противника. На этот раз против них были брошены скоростные бомбардировщики "Москито".

Благодаря внезапности нападения и высокой маневренности, они смогли нанести существенный урон русскому танковому авангарду. В результате удара с воздуха в роте капитана Котельникова было повреждено четыре танка, два из которых были сожжены в результате прямого попадания.

Зенитный огонь прикрытия "Исов" оказался малоэффективным против столь подвижного противника. Эскадрилья "Москито" покинула поле боя без потерь, однако когда через полтора час англичане повторили налет, результаты были иными.

Получив жестокий урок, советские танкисты рассредоточили и замаскировали свои машины. Главный удар "Москито" приняли ранее поврежденные, которые русские не успели увезти в тыл на ремонт. Темные громады "Исов" стоически принимали на себя новые удары врага, против которого теперь действовали все силы зенитного прикрытия.

Как бы, не были быстры и проворны бомбардировщики противника, но против грамотно расставленных зенитных орудий они оказались бессильны. Подбитые танки оказались своеобразной приманкой заманившей английских асов в смертельную ловушку. Зная примерную цель атаки врага, советские зенитчики вели упреждающую стрельбу, принесшую им серьезный успех. Во время атаки один "Москито" был сбит, а два других получили повреждения, причем довольно серьезные. На обратном пути один из подбитых самолетов рухнул на землю в районе Ратенбурга, а другой был сбит "яками" прилетевшими на защиту гвардейцев.

Подобные потери эскадрильи "Москито" оказались холодным душем, для горячих британских парней. Дело в том, что обычно на тысячу вылетов этих скоростных бомбардировщиков число потерь составляло в среднем до шестнадцати машин. И потери эти, "Москито" несли вовсе не от зенитных орудий немцев, а от их реактивных истребителей. Простым "Мессершмидттам" было довольно трудно бороться в ночном небе с этим вертким и маневренным противником.

Когда на землю спустился вечер, и боевые действия прекратились, в штабы обоих противоборствующих сторон устремился поток рапортов, донесений и докладов об одержанных успехах, неудачах и понесенных потерях.

Положение 2-й британской армии в Нижней Саксонии было, мягко говоря, плачевным. Ранее разрезанная войсками маршала Рокоссовского на две части, новым наступлением противника она оказалась перед угрозой быть вновь разделенной. Русский танковый клин, рвавшийся к Бремену, грозил отсечь части сил англичан на побережье моря в районе Бремерхафена.

Остановить продвижение тяжелых танков противника фельдмаршал Александер не мог из-за отсутствия резервов. Единственным выходом из создавшегося положение было отступление, приказ на которое и был отдан войскам по радио в ночь с 12 на 13 июля.

Не имея сил и возможности защищать Бремен, англичане решили пожертвовать им для спасения своих главных сил. Они стали спешно отводить свои войска вглубь Нижней Саксонии к двум её главным города Ганноверу и Оснабрюку. Сосредоточив вокруг них достаточное количество сил, фельдмаршал Александер намеривался превратить их в опорные пункты обороны, наподобие знаменитых немецких городов-крепостей фестунгов.

Это тактическое изобретение Гитлера конца войны, заметно осложняло наступление советских армий зимой и весной 1945 года. Фестунги надолго привязывали к себе значительные силы наступающих войск необходимые для их блокады или штурма. Конечно, немецкая идея не являлась спасением от бронированных клиньев противника. На образование полноценного города-крепости требовалось время и силы, которых у англичан к этому моменту просто не было. Но вот создать крепкий пункт обороны способный если не остановить наступление русских танкистов, то доставить им большие хлопоты, это британцам было вполне по силам.

Одновременно с отходом на юг, англичане начали отвод своих войск из Бремерхафена. Всю ночь и весь день, неудержимым потоком двигались они на ту сторону устья Везера, оставляя русским нетронутыми верфи и портовые сооружения этого города. Некоторые горячие головы предлагали уничтожить хотя бы что-нибудь, но получило жестокий отпор со стороны высокого командования. Частная собственность транснациональных корпораций была священна.

Благополучно переправившись за реку, солдаты генерала Бакстона принялись лихорадочно организовывать оборону в районе Ольденбурга, благо этого были все условия. Созданный немцами судоходный канал между Везером и Эмсом был идеальным барьером, прикрывавшим порты Восточной Фризии на случай внезапного вторжения с востока.

Отсутствие у британцев крупных резервов в районе Бремена и их решение отступить к Ганноверу, в значительной мере облегчило наступление советских танкистов утром 13 июля. Уже к полудню ими был занят Ратенбург, а ближе к вечеру перед авангардом гвардейцев предстал и сам Бремен.

Нельзя сказать, что поход на "город серебряного ключа" был подобен простому марш броску, который совершали американцы и англичане в конце апреля и начале мая по дорогам Германии. Дважды танковые колоны русских были атакованы королевскими ВВС, но без особого результата. Скоростные "Москито" были хороши для нанесения точечного удара по неподвижной цели, но против движущихся целей их эффективность оставляла желать лучшего. К тому же, увеличилось число истребителей прикрывавших танки, которые не позволяли "Москито" безопасно спуститься с высоких небес и повторить штаденский успех.

Кроме налетов авиации, было несколько боевых столкновений, в которых противником советских танкистов были большей частью немцы. Так на подступах к Ратенбургу дорогу "Исам" преградили две роты автоматчиков при поддержке минометной батареи. Брошенные англичанами на произвол судьбы, немцы решили сами оборонять свои города от "большевистской заразы". С упорством обреченных на смерть людей они в течение почти двух часов вели неравный бой с тяжелыми танками батальона майора Герасименко.

Вооруженные фаустпатронами они могли бы нанести ощутимый урон гвардейскому авангарду, но злость и злоба основательно подвела немцев. Всю свою ярость они выплеснули на взвод советской разведки состоявшей из мотоциклистов и пары легких танков. Когда подошли главные силы танкового батальона, положение дел было ясным, и танкисты принялись огнем с дальних позиций уничтожать засевших в строениях немцев.

К вечеру 13 июля передовые подразделения Красной Армии вступили в Бремен, но Черчилль не был бы самим собой, если бы, не постарался извлечь из своих военных неудач определенные политические дивиденды. Наступление советских войск в Нижней Саксонии было воспринято всем прогрессивным демократическим миром как акт агрессии, что автоматически изменяло ранг британского премьера. Из злокозненного поджигателя войны подвергшемуся заслуженному остракизму, Черчилль в мгновения ока становился жертвой насилия со стороны тирана Сталина и нуждался если не в защите, то уж в явном сочувствии.

Таковы реалии и причуды свободного общества, которому должны следовать все, невзирая на личные симпатии или антипатии. И как бы, не была сильно злость Трумэна к Черчиллю, столь не к месту и не вовремя заварившего эту кашу в Европе, он был вынужден сменить тон при общении с Крипсом. Во время очередной встречей с британцами, Трумэн прекратил наносить ему хуки и всевозможные апперкоты. Президент выразил свое полное несогласие с действиями Сталина и пообещал призвать его к скорейшему ответу. В качестве проявления своей доброй воли к попавшему беду собрату, он известил Крипса о своем решении возобновить поставки в Англию по ленд-лизу.

Для опального Черчилля это событие было серьезным успехом, однако аппетиты британского премьера простирались гораздо дальше полученного результата. Черчиллю было мало получения индульгенции от Трумэна за свои недостойные махинации, свершенные им за спиной "большого брата". Он хотел получить статус полноправного политического партнера и союзника в "крестовом походе против большевиков", и у него были довольно серьезные основания.

Все дело заключалось в том, что согласно ялтинским соглашениям, бывший вольный город Бремен отходил под управление американской оккупационной администрации. К началу июля 1945 года, военно-административная миссия янки в составе сорока двух человек успела въехать в город на Везере и приступила к его управлению.

Соглашаясь на отвод английских войск от Бремена, Черчилль надеялся спровоцировать открытый военный конфликт между русскими и американцами. За все время возникновения конфликта, благодаря максимально взвешенной позиции Сталина, две великие державы так и не пересекли роковую красную черту.

На все провокационные действия со стороны солдат армии Венка, Москва ограничивалась призывами к Вашингтону навести порядок в своей оккупационной зоне и только. Военных действий по ту сторону разграничительной линии русские не вели. В свою очередь, на предъявленные Москвой претензии, Вашингтон отвечал длинными и пространными заявлениями о своих намерениях досконально разобраться в этом непростом вопросе.

Шла своеобразная игра в "глухой телефон", которую не изменила даже конфуз, случившийся с немецко-американской армадой под Лейпцигом. Узнав о досадном инциденте в Саксонии, президент Трумэн лишь глухо огрызнулся на "шалости" генерала Паттона. Инициатору прощупывания слабых мест у русских, было предложено срочно явиться в Белый дом, перед ясными очами президента. Приказ был по-военному лаконичен, но виновник не спешил его выполнять. В отправленной за океан телеграмме говорилось, что генерал попал в автомобильную аварию, в результате чего в данный момент никак не может приехать в Вашингтон.

Не желая идти на открытую конфронтацию с генералами победителями Трумэн, молча, проглотил эту выходку Паттона, но в своей записной книжке поставил против его фамилии три восклицательных знака. Время конфликтов со звездными генералами пока не наступило.

Бросая русскому медведю бременскую кость раздора, Черчилль очень надеялся, что американский орел немедленно броситься в бой к великой радости островитян. Стравливание двух сильных мира сего было излюбленным коньком британской дипломатии на протяжении последних пятисот лет и, как правило, всегда приносило нужный для империи результат.

Черчилль с большим нетерпением ожидал возникновение громкой склоки между Москвой и Вашингтоном после занятия советскими войсками Бремена, но к огромному его разочарованию ничего серьезного не возникло. Нет, со стороны госдепа конечно раздался властный окрик в сторону Кремля напоминающий русским, что они вступили в священные владения Америки, но дальнейшего продолжения не последовало.

Хитрый дядя Джо заметил подстроенную англичанами ловушку и попытался её обойти. По его приказу войска маршала Рокоссовского лишь взяли под свой контроль мосты через Везер и прилегающую к ним территорию. Вся власть в городе осталась в руках американской военной администрации.

После этих событий Москва и Вашингтон обменялись дипломатическими нотами. В них одна сторона объясняла причину своих действий, а вторая грозно требовала соблюдения статус-кво в вопросе о Бремене.

Красная черта конфликта вновь так и не была пересечена, что вызвало громкое негодование со стороны Черчилля. Едва это стало известно, как он разразился потоком громких проклятий в адрес дилетанта Трумэна, предавшего Англию в столь трудный для неё момент.

Запасы бренди в штабе Александера стали стремительно сокращаться, что заметно сказалось на речи премьера. Выражая свое негодование в отношении американского президента, Черчилль не особенно стеснялся в выражениях, более свойственных простолюдину чем британскому лорду.

Трудно сказать, во что могло все это вылиться, но положение исправил звонок с той стороны Большого пруда. Доброжелатели британского премьера призывали его быть мужественным и держаться. В самом скором времени в политике Белого дома грядут большие изменения, как в отношении Лондона, так и в отношении Москвы.

Большего заокеанские доброжелатели сказать не могли, но и то, что услышал Черчилль, хорошо взбодрило его. Старый ястреб моментально почуял ветры перемен и вопреки советам своей свиты остался в штабе фельдмаршала Александера.

Тем временем советские танкисты продолжали свое стремительное наступление. Перейдя Везер, подопечные генерал-лейтенанта Панфилова, не дожидаясь подхода тылов, двинулись вперед, но не совсем в том направлении, как предполагали англичане.

Поднятые в воздух самолеты разведки утром 14 июля засекли продвижение советских подразделений в направление столицы Нижней Саксонии. Об этом было незамедлительно доложено фельдмаршалу Александеру и обороняющие подступы к Ганноверу войска были приведены в полную боевую готовность. Сотни противотанковых пушек, танков и самоходок застыли в ожидании врага, готовясь разгромить его бронированный клин сокрушительным ударом. Десятки самолетов, выстроившись на летном поле, ждали команду на взлет, чтобы взмыв в небо обрушить смертоносный груз на головы противника. Англичане с нетерпением ждали танки врага, но они так и не появились.

Безрезультатно прождав обещанного противника всю первую половину дня, англичане забеспокоились его исчезновением. На поиски русских танков были подняты в небо разведчики, которые вскоре смогли внести ясность в этом загадочном явлении. Оказалось, что советские танкисты остановились на рубеже городка Мазен, в двадцати километрах от Нинбурга. Этот порт на Везере был передовым пункта обороны англичан к северу от Ганновера.

Получив это известие, англичане решили, что русские накапливают силы перед штурмом Ганновера. Единогласно утвердившись в этом решении, они позволили противнику продолжить накопление живой силы на занятом им рубеже до вечера. Когда же стрелки часов показывали 17.00, с аэродромов взлетели самолеты с приказом уничтожить всех и вся в районе Мазен.

Поднятые в воздух "Москито", "Ланкастеры" и "Галифаксы" четко выполнили поставленное перед собой задание. Поднявшись на высоту пяти тысяч метров, они достигли нужной точки и дружно распахнули свои бомболюки. Естественно при такой высоте ни о каком точном попадании речи и быть не могло. Славные сыны Альбиона произвели классическое накрытие по площадям, стремясь одним мощным ударом прихлопнуть зловредную русскую блоху.

О том, что удар состоялся, было понятно по многочисленным точкам пожаров хорошо видимых в наступающих сумерках. Прожорливые языки пламени жадно пожирали разнесенные в пух и прах дома местных немецких бюргеров. Долгие шесть лет страшные ужасы войны обходили стороной саксонские равнины, но теперь пришла и их пора пить горькую чашу печали.

Под сводящий с ума свист бом и их оглушительные взрывы сиротели дети, распадались семьи, уходили в небытие целые фамилии. За какой-то миг добротный немецкий городок превратился в пылающий ад в котором удалось уцелеть лишь нескольким домам. Все остальное было превращено в дымящиеся руины.

Именно их страдальный вид и был запечатлен фотокамерой английского разведчика пролетевшего над городком рано утром следующего дня. Блестящие глянцем фотографии дымящихся руин Мазена несколько подняли настроение фельдмаршала Александера, расстроенного потерей во вчерашнем налете одного "Галифакса" и "Ланкастера".

Сам налет был проведен блестяще. Площади были полностью накрыты, глаз радовался от проделанной работы, но случилась досадная неприятность. Два звена бомбардировщиков отправленных на бомбежку русских танкистов несколько запоздало. Когда они приблизились к Мазен, все было кончено. Город пылал и просто так, высыпать бомбы в столбы пламени для командиров королевских летающих крепостей было верхом неприличия.

После недолгого размышления они решили продолжить охоту, благо для этого были все предпосылки. Горючего было вдоволь, самолетов противника не было, а с земли никто не бил из зенитных орудий. Сказано — сделано и снизившись, пилоты стали искать достойные для себя цели.

Делая этот шаг, англичане полностью позабыли, что лучше — враг хорошему и удача переменчива. Не успели они опустошить свои бомболюки, как неожиданно появились советские истребители. Они не были посланы на защиту попавших под бомбежку частей. У них было другое задание, но встретив противника в воздухе, советские пилоты не смогли пролететь мимо просто так.

По здравому и логическому размышлению легкие истребители никак не могут помешать налету таких стратегических бомбардировщиков как "Галифакс" и "Ланкастер". Прекрасно вооруженные и довольно приличной скоростью они могли достойно постоять за себя. Одни только находящиеся в хвосте самолета пулеметы чего только стоят.

Однако у напавших на британские бомбардировщики советских летчиков была своя логика. В отличие от сидящих за штурвалами самолетов королевских пилотов, у них на первом месте стояло служение Родине, а не стремление любой ценой сохранить свою драгоценную жизнь. Поэтому, вопреки логике и правильным рассуждениям они вступили в бой с врагом, будь он трижды стратегическим бомбером.

Как не яростно строчили из своих пулеметов королевские стрелки, но тугие струи их смертоносных очередей так и не могли настичь бросивших им вызов "лавочкинов". Как бы, не были сильны и могучи их спаренные пулеметы в юркого и проворного врага ещё надо и попасть. Нужно успеть сбить или хотя бы повредить его, прежде чем он стремительно пронесется над тобой и сделает свое ужасное "та-та-та".

"Та-та-та" раз, "та-та-та" два и вот уже перебиты маслопроводы, дымятся моторы, горит фюзеляж. Проходят невыносимо длинные минуты и блестящее творение британских мастеров стоящее десятки тысяч полнокровных английских фунтов стерлингов потеряв высоту, падает на землю. И вид его величественных обломков моментально рождает в умах зрителя легендарную латинскую фразу: "Зиг транзит глория мунд".

Фото руин и полное отсутствие наступательных действий со стороны русских, несколько успокоило и обрадовало Александера и его штаб. Сразу же в войска было отправлено сообщение об успешном действии английской авиации, что сумела остановить наступление противника. Продолжая славное дело доктора Геббельса, англичане оценили нанесенный им ущерб десятками единиц бронированной техники врага, скромно установив планку потерь его между двадцатью и тридцатью танков.

Убаюканные собственной ложью, британские штабисты не придали серьезного значения сообщению воздушной разведки, о том, что советские войска замечены вблизи небольшого городка Эмстек к западу от Бремена. После недолгого обсуждения было решено, что этими действиями русские пытаются прикрыть свои оголенные фланги от удара с севера, перед наступлением на столицу Нижней Саксонии.

Ведь что могли забыть танки дяди Джо в болотистых землях Тевтобургского леса, где в свое время сложил голову легендарный римский полководец Квинтилий Вар. Их главная цель — Ганновер, занятие которого создавало серьезную угрозу тылам приходящей в себя после разгрома 2-й британской армии.

Так полагали светочи британской стратегии, но данные воздушной разведки, полученные к средине следующего дня, несколько озадачил их. Оказалось, что вопреки их мнению, Эмстек был занят танковые соединения противника, а не мотопехотными как они ранее предполагали. Мало того, удачно проскочив горловину саксонских болот, русские танки продолжили свое движение на запад, заняли Клоппенбург и уже приблизились к переправам через реку Хазе.

Одновременно с этим пришло сообщение, что занявшие Мазен советские части предприняли наступление на Нинбург. После короткой артподготовки в виде удара гвардейскими минометами, силами двух рот при поддержке танков они атаковали передовые позиции англичан, но были остановлены. Была ли это разведка боем или плохо подготовленное наступление сказать было трудно. Реактивная артиллерия русских нанесла серьезный урон противотанковым батареям, хорошо сработала разведка, но минные поля англичан, прикрывавшие подступы к Нинбургу не позволили им развить этот успех. Повредив на минах две машины русские, танкисты отступили, а пехота без их поддержки не решилась идти на штурм.

Сразу, как только в штаб армии поступило сообщение о начале штурма Нинбурга, на помощь оборонявшей его бригаде были посланы две эскадрильи бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Этот налет был весьма удачен для англичан. По утверждению летчиков огнем с воздуха было уничтожено три танка противника и один гвардейский миномет. У них видимо были проблемы с двигателями, так как машины стояли посреди дороги, а вокруг них суетились люди.

Подобные действия противника сильно озадачили штабистов Александера. После недолгого, но очень бурного совещания было решено считать действие русских под Нинбургом отвлекающим маневром. Понеся серьезные потери от бомбежки Мазен, маршал Рокоссовский решил отказаться от наступления на Ганновер и перенес направление своего главного удара на Оснабрюк. Подобное решение существенно осложняло наступление советских дивизий, но имело свои серьезные плюсы в борьбе за Нижнюю Саксонию.

— Рокоссовский наверняка узнал, что мы ждем его под Ганновером, и теперь ударом на Оснабрюк хочет сначала окружить наши силы на Везере, а затем ударом с запада уничтожить её — докладывал Черчиллю фельдмаршал Александер, после вечернего заседания штаба армии. — Ход довольно рискованный, но вполне здравый. Умело создав иллюзию продолжения наступления на Ганновер, он заставил нас стянуть сюда все наши силы и резервы. Из-за этого Оснабрюке остался без серьезного прикрытия и Рокоссовский стремиться воспользоваться этим.

— Если это так, то необходимо срочно усилить нашили силы на этом направлении, — живо откликнулся на слова фельдмаршала. — Маршал Рокоссовский один из лучших полководцев Сталина. Он большой мастер хитрых маневров, и давать ему какую либо фору, совершенно недопустимо.

— Не беспокойтесь, господин премьер министр. Мною уже отданы необходимые распоряжения, и переброска войск к Оснабрюке началась — успокоил Черчилля Александер.

— Меня очень волнует та скорость, с которой русские танки продвигаются по нашим тылам. Посмотрите, сначала Бремен, теперь это быстрое продвижение на Оснабрюке. Нет ли здесь для нас угрозы, что мы можем потерять нашу Саксонию, также быстро как Сталин потерял Белоруссию в июне сорок первого года.

— Скорость продвижения русских танков также не доставляет мне радости, но этому есть свои объяснения, сэр. Против русских танков нет единого фронта, что позволяет им обходить наши очаги сопротивления, используя свое численное превосходство. Единственным противоядием от танковых клиньев Рокоссовского — это контрудары в их основание. А для этого необходимо время и нужное количество сил на направлении удара, чем мы, к сожалению сейчас не располагаем.

— Благодарю за столь честный и лаконичный ответ, Гарольд, но он не уменьшает мою озабоченность в отношении Саксонии. Когда мы сможем остановить войска Рокоссовского!? Ведь судьба Оснабрюке и всей нашей армии под большой угрозой!

— Я полностью разделяю ваше опасение относительно угрозы Оснабрюке, сэр Уинстон, но смею заверить вас, что дела наши не так плохи. Да, Рокоссовский угрожает окружить нашу армию, но для этого ему также как и нам, нужно время и силы. Сходу взять Оснабрюк ему не удастся. Все шоссейные дороги, ведущие к городу, перекрыты нашими противотанковыми батареями, а болотистая местность полностью исключает возможность обхода. Русским придется атаковать наши позиции в лоб, а это для танкового авангарда не под силу. Придется ждать главные силы, а это потеря времени. Наши резервы будут в Оснабрюке уже завтра, и значит, войска Рокоссовского застрянут. Застрянут хорошо, потеряют ещё время, а через двое суток мы нанесем свой контрудар под основание русского клина. Вот так. С севера со стороны Ольденбурга и с юга со стороны Нинбурга.

— Здесь? — спросил Черчилль, уставившись в висевшую на стене карту Саксонии, — а почему не со стороны Люнебурга и Зольдау? Ударом в этом направлении мы смогли бы вернуть себе Бремен и отбросить русских за Эльбу.

— К сожалению, в этом районе у нас слишком мало сил для нанесения полномасштабного удара по врагу. Для его организации необходимо минимум три-четыре дня.

— Нет сил у нас, так бросьте в бой немцев. Пусть Шернер со своей армией наконец-то принесет нам хоть какую-то помощь! Зря, что ли мы кормили и поили этих неудачников.

— Но подразделения немцев не смогут прорвать оборону русских. Они слишком слабы для этого! — запротестовал было Александер, но Черчилль моментально подавил его бунт.

— Не смогут ну и что? Пусть они отвлекут на себя внимание противника и затруднят ему оказание помощи своим войскам по ту сторону Везера. Ведь любая проблема для Рокоссовского крайне выгодна для наших солдат, не так ли? — ехидно спросил Черчилль, и фельдмаршал поспешил с ним согласиться. К чему жалеть немецкое пушечное мясо, тем более, что американцы обещали в ближайшие дни с его пополнением.

Англичане были уверенны, что смогли полностью разгадать хитрый ход Рокоссовского, но русский маршал продолжил преподносить им сюрприз за сюрпризом. Утром следующего дня из-за тумана была нелетная погода и потому все сведения о противнике поступали из частей по телефону или радио.

Переправа через Хазе в районе Кройца не имела прикрытия, и взятие её русскими танкистами было делом решенным. Все утро и весь день англичане ждали сообщений о приближении противника к Оснабрюке, но он все не объявлялся. С каждым пройденным часом тревога британцев стремительно возрастала, но четкого и ясного ответа на вопрос "где русские" так и не было. От посланных на разведку разведчиков поступали противоречивые сообщения и тогда англичане прибегли к последнему средству. Они стали обзванивать по телефону прилегающие к Оснабрюке города и поселки и спрашивать местных немцев, не появлялись ли у них русские.

Ситуация было чрезвычайно комична. Вчерашние победители спрашивали у побежденных о своем новом противнике, но благодаря широкой телефонизации страны и панического страха немцев перед русскими, англичанам составить более или менее правдивую картину действий противника.

К огромному удивлению англичан, переправившись через Хазе у Кройца и заняв Эмстек, главные силы русских не повернули на дорогу, ведущую к Оснабрюке. Ограничившись занятием стоявшего на полпути к Оснабрюке городка Вейцгере, они двинулись по направлению к городу Линген, расположенному вблизи с голландской границей.

Услышав эти новости, штабисты Александера стали проверять и перепроверять сведения, полученные столь необычным путем, но все это было правдой. Удачно прикрыв свои фланги болотистой местностью, гвардейцы генерал-лейтенанта Панфилова неудержимо рвались на запад, преодолевая сопротивление оказавшихся на их пути соединения англичан.

Было очень трудно с подвозом боеприпасов и горючего. Тылы 3-го гвардейского танкового корпуса безнадежно отставали, не успевая за ушедшими в прорыв танкистами. Очень часто танкисты были вынуждены сливать бензин с поврежденных или вышедших из строя машин для того, чтобы продолжить свой "натиск на Запад". Экипажи оставленных машин были практически брошены на произвол судьбы, но обстановка требовала принесения таких жертв, для выполнения директивы Ставки Верховного Главнокомандующего. Неудержимо наступая вперед, к утру 16 июля советские танкисты захватили стоявший на берегу реки Эмс Линген и перерезали важный речной канал Дортмунд — Эмдем.

Когда к вечеру 15 июля картина полностью прояснилась, штаб фельдмаршала Александера был подобен растревоженному пчелиному улью. Непонятный отказ Рокоссовского от штурма Ганновера и Оснабрюка поставил английских генералов в тупик. Никто из не мог дать четкого ответа, что стоит за действиями противника.

Действуя по принципу "на безрыбье и рак рыба" штабисты предположили, что главной целью русского наступления является не Оснабрюк, а расположенный в сорока километрах от него Мюнстер. Это был важный железнодорожный узел, через который дороги вели к Ганноверу, Бремену и Оснабрюке. После недолгого раздумья фельдмаршал поддержал эту идею, но против неё категорически высказался присутствующий на совещании Черчилль.

— Наступление на Мюнстер — откровенная авантюра. Это понятно даже мне, наполовину военному человеку — Черчилль с презрением посмотрел на стоявших у стола генералов. — Не стоит недооценивать противника, господа. Как все живые люди Сталин может допустить ошибку, но пойти на авантюру, никогда. Смею вас в этом заверить, так как хорошо знаю этого человека. Сталин — прагматик и реалист, и авантюризм слово не из его политического лексикона.

— Если вы так хорошо знаете Сталина, то тогда, может быть, подскажите нам, что означают все эти действия русских? — ехидно спросил премьера генерал Бредлов, учтиво напоминая Черчиллю о его неудачных прогнозах недельной давности. Своими словами генерал хотел смутить премьера, но его порыв канул в небытие. Черчилль не удостоил неудачника инсургента даже взгляда, только презрительно пыхнув в его сторону.

— У меня нет хрустального шара, я не могу читать мысли на расстоянии и мне не известны замыслы противника. Я говорю об этом честно и откровенно. Я не знаю, что задумал Сталин, но чувствую серьезную опасность грозящую нам. Если мы не можем разгадать замысел врага, то его следует разрушить всеми доступными средствами и чем быстрее, тем лучше.

Не торопясь Черчилль вылез из кресла и подошел к висящей на стене карте. Не обращая внимания на стоявшего у карты генерала Вэйлинга, он вперил напряженный взгляд во все те точечки и кружочки, что покрывали карту. Все они для него мало что значили. Все внимание Черчилля привлекла линия разграничения английских войск и армии Рокоссовского. Внезапно глаза его хищно блеснули, прищурились и губы скривились в жесткой гримасе.

— Вы говорили, Гарольд, что самое слабое место русского клина это — Нинбург. Так немедленно нанесите удар по этому месту! — Черчилль властно ткнул зажатой сигарой в карту. — Нанесите удар завтра! Пусть Бакстон ударит по ним всем что имеет! Бросьте против русских канадцев, что прикрывают побережье. Пусть наступают Шернер и Венка. Нельзя сидеть, сложа руки, надо действовать.

— Извините господин премьер министр, но чтобы нанести полноценный удар по войскам Рокоссовского нам нужно как минимум сутки, а лучше двое — возразил Черчиллю генерал Пим, но тот не стал его слушать.

— Рокоссовский попросту не даст вам их! Его танки не будет штурмовать Мюнстер! Они достигли своей точки опоры и теперь постараются сбросить наши войска в море в районе Эдема. Главная цель наступления русских — порты Северного моря.

— У Рокоссовского нет сил для этого. Все, что имел его фронт, он уже выложил без остатка между Эльбой и Везером и мне совсем непонятно за счет чего его ролики докатились до голландской границы. Не удивлюсь, если завтра разведка нам доложат, что это сделали бронетранспортеры с пехотой на борту — не сдавался Пим.

— Из-за нелетной погоды вы целый день понятия не имеет, что конкретно делает Рокоссовский и какими силами он сейчас располагает. Он очень серьезный противник, способный многое сделать за столь небольшой отрезок времени.

— Нам не в чем упрекнуть нашу воздушную разведку, сэр. За все время конфликта наши летчики достойно выполняли свой долг перед Британией — подал голос Бредлов, за что был награжден Черчиллем презрительным взглядом.

— Мне импонирует ваша уверенность в своей правоте, господа. Я очень этому рад. Ведь если все обстоит так как вы говорите, то вам не составит большого труда на деле доказать неправоту моих суждений. Сделайте это, и я немедленно избавлю вас от своего общества. Но сделайте это завтра же!

В комнате повисла напряженная тишина, которую разорвал осевший от волнения голос генерала Пима.

— Простите, сэр, но мы настойчиво рекомендуем начать наступление против русских в обозначенные нами сроки.

— Прекрасно. Я вас понял, генерал, — зло улыбнулся Черчилль, — мы пошли по второму кругу и мне не хочется терять зря время.

— Поймите, сэр! Наступление в указанные вами сроки невозможно! Это все равно, что наносить удар не кулаком, а растопыренными пальцами! — взмолился Пим, но премьер был неумолим.

— Пока вы будите собирать свой кулак, Рокоссовский сбросит канадцев Макмердо в море, а затем примется за вас! И тогда для отражения его наступления нужно будет два, а то и три кулака! Да, начиная это наступление, мы сильно рискуем, но это наш единственный шанс переломить ход сражения за Саксонию и я не хочу его терять!

Не в силах продолжать дискуссию с несговорчивым премьером генералы обратили полные мольбы взгляды на Александера, за которым согласно законам британской армии было последнее слово.

Кость от кости военного клана фельдмаршал не мог остаться безучастным к генеральским призывам. Он заколебался, начал нервно подкашливать, но попав под свинцовый взгляд Черчилля, Александер не смог противостоять ему. Судорожно одернув ремень, фельдмаршал сухо произнес: — Господа, сроки запланированного нами наступления против русских переноситься на завтра, 16 июля.

Покрывшись красными пятнами, Александер стоически выдержал ментальный удар шквала откровенно недовольных взглядов своих генералов штабистов. Стремясь положить конец этому тяжелому испытанию, Черчилль важно добавил: — Кто не согласен с этим решением, может подать рапорта об отставке. Можете не сомневаться, они будут приняты.

Хитрый политикан ловко бил генералов по их самому незащищенному месту — почетной пенсии и потому рапортов не последовало. Слабые это люди — генералы.

Любое наступление, подготовленное и организованное не до конца, изначально обречено если не на неудачу, то уж точно на большие потери в живой силе и технике. Начатое англичанам 16 июля наступление по настоянию Черчилля, не было исключением из правил и имело свои подводные камни. Зная об их наличие, штаб фельдмаршала Александера предпринял ряд мер для сведения к минимуму нежелательные для себя последствия.

Увлеченные идеей создания фестунгов для отражения наступления Рокоссовского, британские генералы сосредоточили свои силы между Ганновером, Оснабрюке и Мюнстером. Для создания численного перевеса в районе Мазен британцы решили прибегнуть к помощи своих новых союзников — немцев.

Так как основная часть армии Шернера находилась под Гамбургом и никак не успевала к началу наступления, к Мазен были направлены эсэсовские соединения, состоявшие в основном из литовцев, латышей и эстонцев. Сдавшиеся с оружием в руках в плен американцам и англичанам, по иезуитской логике Черчилля, они находились в лагерях не как военнопленные, а как перемещенные лица.

С начала конфликта англичане забыли о них полагая, что смогут обойтись силами Венка и Шернера, но затем ситуация изменилась. По мере приближения боевых действий к Нижней Саксонии, где и располагались лагеря с прибалтийскими коллаборационистами, британцы их срочно вооружили. А когда пришла пора, их отправили под Мазен, сражаться за нового фюрера, идеалы западной демократии и за собственную жизнь.

Прибегая к услугам этих порядком потрепанных эсэсовских дивизий, англичане видели определенные резоны. Во-первых, прибалтийские легионы уже имели за своими плечами солидный военный опыт, а во-вторых, они испытывали сильную ненависть к русским.

Вынужденные покинуть в 1944 году свои родные пенаты вместе с немцами, прибалты больше всего на свете хотели вернуться домой. Поэтому идя в бой против русских, они надеялись если не осуществить свою мечту, то хотя бы свести с ними свои старые счеты.

Согласно английской национальной традиции — воевать чужими руками, прибалты были отправлены в первый эшелон наступления английских войск в качестве пушечного мяса. Рано утром 16 мюля, с замиранием сердца смотрели они из своих укрытий за действиями британской авиации. Тогда, около пятидесяти бомбардировщиков под прикрытием истребителей нанесли удар по русским позициям в районе Мазен.

К огромной радости и удивлению английских пилотов, на этот раз их воздушной армаде противостояла одна зенитная артиллерия. Советских истребителей доставивших столь большие неприятности королевскому флоту в этот день в небе не оказалось.

Русские зенитчики смело вступили в бой с бомбардировщиками врага, но не смогли помешать им, нанести удар по своим позициям. Одна за другой, проворно вываливались тяжелые бомбы из огромного чрева самолетов и всей зловещей массой, со свистом и завыванием устремлялись к земле, неся смерть и разрушение.

Не имея точных координат расположения советских войск, английские пилоты впечатывали свой смертоносный груз, что называется по площадям. Конечно, это была не фирменная ковровая бомбежка союзников, легко сметавшая все с лица земли, но зрелище было вполне захватывающее. Черные столбы разрывов взлетали высоко до небес, закрывая собой от людских глаз развалины маленького немецкого городка и прилегающие к нему район. Казалось, что ничто живое не может уцелеть под этими могучими ударами, но это только казалось.

Большая часть британских бомб упала в стороне от позиций дивизии полковника Петрова, уничтожая деревянные макеты танков, орудий и гвардейских минометов. Получив приказ изображать активные действия на ганноверском направлении, полковник Петрова в первую очередь потребовал от командования предоставления этих макетов.

На войне часто приходится чем-то и кем-то жертвовать. Причем малым жертвуют не только в обороне ради спасения, но и в наступлении. Прорвав оборону англичан под Бременом и устремившись, к голландской границе войска маршала Рокоссовского оказались в очень сложном положении. Советский наступательный клин вытянулся слишком далеко на запад и чем дальше продвигались соединения фронта, тем сильнее становилась угроза их флангового окружения.

Нечто подобное уже было в феврале сорок пятого, когда войска 1-го Белорусского фронта совершив стремительный бросок от Вислы до Одера. Тогда, не дойдя до Берлина всего 60 километров, маршал Жуков был вынужден остановиться и вступить в сражение с померанской группировкой врага нависшей над его правым флангом. Единственным отличием тех событий от нынешней ситуации было то, что левый фланг Жукова прикрывали войска маршала Конева, тогда как левый фланг войск маршала Рокоссовского прикрытия не имел.

Внимательно следившая за развитием событий Ставка энергично помогала "советскому Багратиону". В его распоряжение были переданы войска не только 3-го Белорусского и Прибалтийского фронта, но даже часть сил 1-го Белорусского фронта. Все это непрерывным потоком шло в распоряжение маршала Рокоссовского, но чтобы собрать полученные подкрепления в единый кулак требовалось время, а его как всегда не было. Единственным выходом из этой ситуации было ликвидация правофланговой группировки врага с сохранением подвижной обороны на левом фланге.

Именно на разгром ольденбургско-эмденских сил врага и пошли полученные фронтом соединения от Ставки. Едва собрав ударный кулак, утром 16 июля советские войска прорвали оборону врага на канале и устремились к морскому побережью. В месте главного удара советских войск неприятель отчаянно сопротивлялся, но против массированного удара гвардейских минометов оказался бессилен. Канадские солдаты первый раз в жизни, столкнувшиеся с реактивными установками подобной силы и мощи, и потому не смогли оказать должного сопротивления штурмовым группам русских. Те из защитников передних траншей кто выжил после удара "Катюш", при виде советских солдат безропотно поднимали руки вверх и сдавались на милость победителей.

Совсем иная картина наблюдалась на левом фланге фронта, чья оборона была поручена армии генерала Гришина. Растянув все свои дивизии от Бремена до Лингена, он направил на самый трудный и ответственный участок обороны дивизию Петрова. При этом, она была должна не просто держать оборону, а постоянно создавать у неприятеля видимость подготовки наступления, проводя разведку боем.

Задача, поставленная командованием перед полковником Петровы, была очень сложная и, учитывая, что его дивизия не совсем восстановила свой личный состав после боев за Гамбург и Бремен. Любой генерал союзников упрямо доказывал о невозможности выполнения поставленной перед ним задачи, однако полковник Петров только молча, козырнул и приступил к выполнению полученного приказа.

Три дня подряд воинское счастье улыбалось ему. Грамотно проведя разведку боем, он сумел удержать англичан от наступательных действий, приковав к себе внимание значительной части его сил. Но на четвертый день положение резко изменилось. После массированного налета британской авиации, соединения дивизии были атакованы пехотой врага при поддержке артиллерии танков.

Первые две атаки пехоты противника советские воины отразили благодаря минным полям, и умело созданной обороне. Атакующие солдаты врага несли сильные потери от пулеметно-ружейного огня, залпов минометов и были вынуждены отступить.

Третья атака началась после тридцатиминутной артподготовки при поддержке танков. Благодаря численному превосходству, противник сумел захватить передний рубеж советской обороны, но дальше продвинуться не смог. Вовремя введенные в бой танковые подразделения дивизии отбили наступление врага. Был нанесен серьезный урон его живой силе и технике, но англичане продолжали атаковать.

Вновь прилетели бомбардировщики и с остервенением принялись утюжить позиции советских войск, местоположение которых им теперь было хорошо известно. Подбитые английские танки были прекрасным ориентиром и в небе, над дивизией Петрова вновь не было воздушного прикрытия.

Пользуясь этим подарком судьбы, королевские асы отлично справились с заданием, несмотря на огонь уцелевших русских зениток. Напрасно комдив непрерывно требовал от командования помощи. Телефонная трубка привычно твердила Петрову приказ "держаться, держаться и держаться". Вся авиация фронта была задействована против защитников Ольденбурга и Кюстен-канала.

Оказавшись в столь непростых условиях, Георгий Владимирович предпринял наиболее верный шаг по сохранению жизни своих солдат. Едва только визуальные посты наблюдения доложили комдиву о приближении новой волны самолетов противника, Петров дал приказ на отвод войск с первой линии обороны.

Этот маневр вместе с поддержкой гаубичного полка помогло соединениям дивизии отбить и эту атаку противника. Из-за болотистой местности англичане были вынуждены наступать исключительно в лоб, и несли из-за этого неоправданно высокие потери. Раздосадованный неудачами, командующий наступлением генерал-майор Робинс потребовал экстренной поддержки авиацией и незамедлительно получил её. Срочно поднятые в воздух эскадрильи штурмовиков "Тандерболтов" обрушились на дивизию Петрова.

Главной их целью был гаубичный полк полковника Полупанова, ставшей костью преткновения для английских войск. Зная приблизительное месторасположение гаубиц, английские самолеты атаковали его, но не сильно преуспели в этом деле. Хорошая маскировка и наличие зенитных батарей не позволило королевским асам нанести существенного материального убытка полку. Куда более серьезным оказалось прямое попадание бомбы в штаб артиллеристов, в результате которого погиб начальник полка Полупанов.

Посчитав, что гаубичный полк уничтожен, Робинс бросил свои войска в пятую атаку. Ценой больших потерь англичане сумели захватить развалины Мазена, но дальше продвинуться не смогли. Третья линия обороны, куда сумели отойти советские воины, оказалась им не по зубам.

И вновь Робинсу пришлось докладывать высокому начальству о постигшей его неудаче и просить поддержки авиацией. И вновь, в третий раз за день британские бомбардировщики поднялись в воздух, чтобы раз и навсегда выбить злосчастную "русскую пробку" по дороге на Бремен.

Доверху набитые бомбами они взяли привычный для себя курс, внеся небольшие поправки в свои летные карты. Дважды они удачно сравнивали с землей то, что от них требовало командование, но на этот раз счастье отвернулось от них. Эскадрильи были ещё только на подходе к цели, как на них обрушились советские истребители.

Весь день, проведя непрерывные бои в районе побережья, уставшие русские летчики пришли на помощь истерзанным защитникам Мазен. Над разрешенным до основания городком завязалась яростная схватка. Не обращая внимания на самолеты прикрытия, советские истребители смело атаковали англосаксов. В этом сражении не было большого числа сбитых бомбардировщиков, но советские пилоты одержали важную победу. Они заставили самолеты противника отступить и не позволили сбросить бомбы на цель.

Прильнувшему к окулярам стереотрубы генералу Робинсу было трудно определить результативность бомбежки. Ему были хорошо видны черные султаны многочисленных разрывов и посчитав дело сделанным, он отдал приказ о начале очередной атаки.

Неизвестно как бы сложилось наступление, если бы Робинс на свой страх и риск рискнул изменить направление удара своей дивизии или бы сумел убедить в этом вышестоящее начальство. Возможно, что найдя слабое место в обороне противника, на стыке его полков англичане сумели бы прорвать оборону полковника Петрова, но этого не произошло. Получив указание сверху наступать именно в этом направлении, Робинс твердо выполнял полученный приказ командования до последней капли крови прибалтов, канадцев и ирландцев.

Очень может быть, что война на истощение все же принесла бы свои плоды. Соединения полковника Петрова также понесли серьезные потери при отбитии пяти атак противника, и шестая могла стать последней, но этого не произошло, благодаря активной позиции комдива.

Не ожидая получения долгожданной поддержки с воздуха, он своей властью остановил идущую к Ольденбургу танковую роту. Невзирая на яростные протесты командира роты капитана Хрюкина, Петров заставил повернуть танки на Мазен и контратаковать противника. Появление танков на поле боя внесло решающий перелом в сражении. Не выдержав стремительного удара "тридцать четверок" солдаты противника отступили.

Так провалилось британское наступление под Бременом, но и не только там. Англичане потерпели неудачу под Гамбургом, Вейцгере и Ольденбургом. Однако не только Нижняя Саксония была местом сражения в этот день. Не менее ожесточенные бои шли и в Тюрингии, где в очередной раз испытал свое воинское счастье фельдмаршал Венк.

Потерпев неудачу под Лейпцигом, Венк решил перенести боевые действия несколько южнее в район Кольбица. Своим новым наступлением в Остфален он намеривался расколоть левый фланг войск маршала Конева и выйти в тыл его главным силам.

Обозленный за свой конфуз в боях за Вурцев, "болевший", но не отстраненный от командования генерал Паттон, оказал максимальную помощь Венку в его наступлении. По его приказу были распахнуты двери всех лагерей, где содержались немецкие военнопленные.

Если раньше сдавшихся в плен солдат вермахта сражаться за Германию уговаривали агитаторы Деница, то теперь идти в бой за фатерлянд их отправляли под угрозой расстрела. И делали это специально созданные команды, при полном попустительстве лагерной администрации.

Такими экстренными мерами, армию Венка была пополнена тридцатью тысячами человек. Вместе с этим, по приказу Паттона, в качестве боевой поддержке были прикомандированы три танковых батальона. Их командиры полностью разделяли желание генерала "надрать задницы" зарвавшихся советов.

Начав свое новое наступление утром 16 июля, Венк удивительно легко прорвал оборонительные заслоны русских и за один день продвинулся на восток до десяти километров. На фоне прежних неудач, это наступление было серьезным успехом, о чем было незамедлительно доложено Деницу, Александеру и Паттону. Все наперебой поздравляли Венка с одержанной победой, а в ставках обсуждался вопрос куда дальше вести фельдмаршалу свои войска, на Дрезден или на Ризе, с захватом переправ через Эльбу и продолжением движения на Котбус.

Лавры легкой победы основательно вскружили головы, как немцам, так и их новым союзникам. Они с упоением строили наступательные планы, но уже на следующий день оказалось, что дела обстоят несколько иначе, чем они представлялись ранее.

Не успела армия Венка продолжить свое продвижение к Эльбе, как получила сокрушительный удар в свой правый фланг. Оказалась, что увлеченные движение на восток, немцы наскочили на мощный бронетанковый кулак 4 гвардейской танковой армии, переброшенной под Дрезден по приказу Ставки. При этом против сил Венка сражалась только часть армии генерала Лелюшенко. Остальные силы начали самостоятельное наступление из района Хемниц по направлению на Йену и Эрфурт.

Получив извещение о появлении в своем тылу русских танков, Венк без колебания бросил на них свои батальоны "Шерманов". По своим боевым качествам американские танки худо-бедно, но могли противостоять русским "Исам" и потому, фельдмаршал питал определенные надежды на исход этого маленького танкового сражения. Впрочем, его ожиданиям не было суждено сбыться.

Танки дяди Сэма действительно, по своим качествам были достойными противниками изделиям из Танкограда, но вот орлы Паттона здорово уступали орлам Лелюшенко в мастерстве и сноровке. В результате огневого контакта потери сторон распределились следующим образом. Американцы потеряли двенадцать "Шерманов", семь из которых были уничтожены прямым попаданием снаряда. Потери советских танкистов составляли два танка и обе машины подлежали восстановлению.

Примерно такое же соотношение потерь в пользу советских танкистов было и после второго столкновения вблизи местечка Беркенау. Американские танки горели как свечки, в то время как их противник имел куда более скромные потери.

Внезапный удар танкистов Лелюшенко поставил жирный крест на наступательных планах немцев. О продвижении к Эльбе было моментально забыто и Венк, стал лихорадочно перестраивать свои войска, стремясь с наименьшими потерями отойти к американцам, за разграничительную линию.

Ранее этот маневр позволял немцам уйти от справедливого наказания, но на этот раз фокус не получился. Получив указание Ставки, советские танкисты смело пересекли её и продолжили свое наступление в Тюрингии, которая согласно Ялтинским договоренностям входила в советскую зону.

— Надо напомнить нашим американским друзьям о наших правах на эту провинцию и слегка подтолкнуть их к выходу — сказал Сталин генералу Антонову во время обсуждения военных планов 1-го Украинского фронта. — Даже если они не сразу начнут выполнять свои обещания, присутствие наших танков в Тюрингии заставит их поторопиться. Как говорил один из основателей Америки: "Присутствие пистолета у виска делает собеседника более сговорчивым".

Исполняя приказ Ставки, танковая армия генерала Лелюшенко переправилась через реку Мульде и к утру 18 июля вышли к городу Цейцу. Именно там и произошел первый в истории боевой конфликт, между русскими солдатами и американцами.

Поначалу, советские танкисты не собирались вступать в бой. Преследуя отступающих немцев, танкисты майора Петровского намеривались перехватить бегущую колонну неприятеля. Перерезав дорогу, танкисты хотели не дать возможность немцам укрыться в городе от справедливого возмездия.

Имея строгий приказ командования, по возможности не провоцировать американцев к открытию огня, Петровский специально не стал приближаться к окраинам Цейца, намериваясь принудить преследуемого врага к сдаче в чистом поле. На всех танках батальона были хорошо различимые красные звезды, а над башнями командирских танков были установлены красные флаги.

Вначале по советским танкам, со стороны Цейца не было произведено ни одного выстрела. Их внезапное появление вызвало сильное замешательство у американцев, но затем, ситуация быстро изменилась. Не желавшие сдаваться немцы, оказали танкистам майора Петровского яростное сопротивление. Завязался бой, исход которого был полностью ясен, так как самым тяжелым вооружением у немцев были минометы. Советские танкисты прочно держали под полным контролем дорогу в город. Им нужно было удержать немцев до подхода мотопехоты, которая должна была появиться с минуты на минуту. Положение солдат Венка стремительно ухудшалось и в этот момент, со стороны города, по советским танкам ударили пушки.

Били американские канониры не очень метко, но этого было вполне достаточно, чтобы поникшие было духом немцы, воспрянули. Почувствовав поддержку, они попытались прорваться в город. Не считаясь с потерями, немецкие солдаты яростно наседали на танкистов майора Петровского.

Неизвестно смогли ли бы удержаться оказавшиеся в столь трудном положении танкисты, но в самый критический момент им на выручку подоспела пехота. Теперь между двух огней оказались сами немцы, которые не выдержали флангового удара. Интенсивность сражения сразу спала. Разом, лишившись сил, немецкие солдаты бросали оружие и покорно поднимали руки вверх. Те же, кто не внял голосу разума и рассудка, продолжали яростное сопротивление, пока их руки сами не опустились по вполне понятным причинам.

Отступающие немцы уже сдались в плен и стрельба, на подступах к Цейцу уже прекратилась, но американская артиллерия продолжала упорно гвоздить по советским танкам. Пытаясь выполнить наказ высокого командования, русские танкисты долго не отвечали на огонь, но потом их терпение лопнуло. Сначала один, затем другой танк открыл огонь в сторону Цейца, и завязалась перестрелка.

Когда полковник Баранов командующий авангардом Лелюшенко прибыл к городу, бой был в полном разгаре. К большому удивлению полковника, "зажравшиеся и обленившиеся" американцы, дрались с советскими танкистами если не с опытом и умением, то уж точно с храбростью и упорством.

Грамотно построив оборону города, артиллерийским огнем, американцы отсекли идущую в атаку пехоту от танков, и на этом штурм Цейца закончился. Раздосадованные и разгоряченные боем пехотинцы хотели повторить штурм, сразу после прибытия артиллерии, но Баранов не стал этого делать.

— Хорошо дерутся, черти. А говорили, что американцы никудышные солдаты и от одного вида танка бегут без оглядки. Наврали, однако — произнес Баранов, с каменным лицом разглядывая подбитые танки на поле боя.

— Пока мы с немцами возились, они гады пушки успели развернуть и создали огневой заслон, — стал оправдываться перед полковником Петровский. — Будь у меня в резерве хотя бы ещё одна рота, поквитались бы с господами союзничками по полной программе. Задали бы им жару.

— Это ещё неизвестно, кто кому задал бы. Судя по всему, оборона у американцев хорошо организованна, и взломать её, даже усиленным батальоном, задача не из простых — не согласился с ним Баранов, оторвавшись от бинокля. — Одно хорошо, что несмотря ни на что принудили немцев к сдаче, а когда получили отпор не стали повторно лезть на рожон.

— Может быть, и не взломал бы, но сейчас это не столь важно. С вашим приходом мы американцев на раз-два разнесем — с жаром заверил собеседника майор в чей душе бурлила жажда скорого реванша, но его слова не нашли поддержки, ни у Баранова, ни у его зама, подполковника Поленичко.

— Боюсь со штурмом города, придется повременить, Петр Алексеевич, — с сожалением сказал Баранов. — Пока ты здесь воевал, поступил новый приказ. Теперь наша главная цель не Лейпциг, а Йена, Веймар и Эрфурт. И выйти к Йене мы должны к исходу дня. Так что времени у нас в обрез.

— А что же делать с этими, товарищ полковник? Просто так простить им все эти художества!? — Петровский с горечью ткнул пальцем в подбитые машины.

— Не горячитесь, майор — осадил его Поленичко, — нам также как и тебе дорог, каждый подбитый танк и погибший экипаж, но приказ есть приказ. Сейчас нам надо как можно быстрее двигаться вперед, пока остальные американцы не очухались и не устроили нам жаркий прием наподобие этого. А штурм Цейца отнимет у нас время и людей.

Заместитель комполка говорил правильно и логично, но в стремлении Петровского поквитаться с противником, была своя правда.

— Вы совершенно правы, Спиридон Николаевич. Штурмовать Цейц занятие хлопотно и опасно, однако и оставлять просто так в своем тылу эту занозу никак нельзя.

— Что же вы предлагаете, Сергей Алексеевичи? Провести новую разведку боем в надежде определить слабое место обороны врага? Хороший ход, но не забывайте, что выход к Йене нам никто не отменял и лишних сил, для штурма Цейца у нас нет!

— В штурме города нет никакой необходимости — успокоил Поленичко командир. — Будет вполне достаточно обойти его с флангов и, взяв в кольцо блокировать город. Думаю, что такая задача вполне под силу танкам майора Петровского.

— А если американцы предпримут контратаку? Ведь нам неизвестно какие силы сидят в городе.

— Почему не известно? Согласно данным разведке в городе находятся около четырех батальонов пехоты и приданной ей артиллерии под командованием подполковника Крайтона. Также известно, что военных складов в Цейце нет, а судя по всему, американцы здорово потратились боеприпасами, отражая атаку Петра Алексеевича. Так, что не думаю, что они будут контратаковать. Скорее всего, сядут в оборону и будут ждать дальнейшего развития событий.

— Ваши слова да Богу бы в уши, — сдержанно хмыкнул Поленичко, — а впрочем, можно попробовать. Попытка не пытка.

— Вот именно. Ваша главная задача Петра Алексеевич, перекрыть все дороги, ведущие в город и не допустить подвоз в него подкреплений и боеприпасов. Никаких новых атак на город не предпринимать, дождаться прихода наших главных сил. В помощь вам, оставляю две роты автоматчиков. В этом деле их поддержка будет совсем не лишней. Все ясно?

— Так, точно, товарищ полковник.

— Вот и хорошо. Посмотрим, как повоюют американцы без свежих булочек с джемом и фисташкового мороженого. Успехов и постарайтесь сберечь людей и технику — Баранов энергично тряхнул руку собеседника и решительно зашагал к своему танку, бравурно взревевшего мотором при виде командира.

Полковник был одним из лучших командиров в армии Лелюшенко и потому точно выполнил поставленную перед ним задачу. Совершив стремительный рывок вдоль знаменитых тюрингских дубрав, он в пух, и прах раскатал застигнутый врасплох гарнизон Айзенберга, а затем сходу захватил Йену вместе с переправами через Зале. Точнее сказать захватил многочисленные руин, что остались от города после не столь давней американо-британской бомбардировки.

Был уже поздний вечер, когда Баранов сообщил командованию, что его танки находятся на дороге к столице Тюрингии Веймару. Подобный успех был обусловлен не только одним мастерством полковника. Оказалось, что американцы совершенно не были готовы к столь стремительному и массированному танковому удару сл стороны русских. Убаюканные их пассивным поведением первых двух недель июля, они решили, что и дальше смогут безнаказанно делать соседу гадости, не опасаясь получить за свои действия весомую сдачу.

Новый провал наступления армии Венка и успешное продвижение советских войск в Тюрингии, обошелся американцам свыше десяти тысяч человек убитыми, ранеными, пропавшими безвести и сдавшимися в плен. Подобные потери за несколько дней для американцев были весьма чувствительными и за них, кто-то должен был ответить. Срочно потребовался козел отпущения, которым стал Паттон.

Все кто ещё вчера дружески хлопали генерала по плечу и в случаи чего обещали свою поддержку, вдруг разом забыли о его существовании и своем знакомстве с ним. Напрасно припертый к стене вчерашний герой Америки пытался дозвониться и достучаться до своих покровителей. В один момент вокруг него образовался прочный вакуум, и знаменитый полководец приказал долго жить.

Утром 20 июля, всего газетные агентства свободного мира сообщили о скоропостижной смерти Паттона от сердечного приступа. Следуя принципу "о мертвых либо хорошо, либо ничего" газетчики не поскупились на лестные отзывы о таланте и деятельности покойного на благо его великой родины. Многие из американцев, кто читал газетные некрологи, искренне плакали, сожалея о преждевременной кончине "верного рыцаря Америки". Однако те, кто знал или догадывался о причине смерти генерала, с негодованием швыряли прочь листы газет.

Такова была реакция американцев на смерть генерала Паттона, но по сути дела, она была совершенно не так уж и значима. Ибо на календаре истории уже был перевернут очередной листок и ничего неподозревающая страна, вместе с остальным миром, вступила в новую эпоху своего существования.

Глава XIII. Рождение Пантократора. Надежды и разочарования.

Сказать, что американский президент нервничал последние дни второй декады июня, значит не сказать ничего. Бедный Трумэн дергался так, как будто он находился на раскаленной сковороде, температура которой стремительно увеличивалась с каждым новым днем.

Причиной столь необычного поведения был один объект, под кодовым названием "Штучка". Собранный умелыми руками всемирно известных физиков, он находился на секретном полигоне в пустыне, в штате Нью-Мексико. Доставленный в строжайшей тайне из Лос-Аламоса в небольшой американский городок Аламогордо, он терпеливо ждал своего часа, чтобы показать всему человечеству свою огромную силу и смертоносную мощь.

Для того, чтобы как можно точнее оценить разрушительные свойства нового оружия, весь полигон был напичкан всевозможными приборами и датчиками. Несколько кинокамер, установленные в различных точках полигона, должны были зафиксировать все моменты взрыва, для своего главного заказчика — Пентагона. Вложив в это дело миллионы долларов, американские военные хотели точно знать, на что способно их прожорливое детище.

С этой целью, на полигоне были вырыты окопы и блиндажи, возведены одноэтажные дома и десяти метровые каменные башни. Новенькие, блещущие краской танки, самоходные орудия и броневики, образовали полукруг цвета хаки, хищно уткнувшись стволами своих орудий и пулеметов, в спрятавшийся под фанерный навес сверхсекретный объект.

С другой стороны, ровный полумесяц образовали орудийные батареи различных калибров, состоявшие на вооружении у дяди Сэма. Выставленные на открытые и закрытые позиции, они грозно смотрели на восток, готовые в любой момент обрушить свою огневую мощь на голову врага. Чуть в стороне от танков и орудий, стояли артиллерийские тягачи, легковушки и груженые мешками с песком грузовики. Ещё дальше располагались самолеты различных видов и классов. Все чем только обладали сухопутные и воздушные силы Америки, должны были пройти испытание новым оружием.

На ряду с этой огромной грудой железа, на полигоне присутствовали и живые существа. В окопах, блиндажах, находилось множество клеток с курами, гусями, кроликами, собаками. На открытой местности, к колышкам были привязаны овцы, бараны, лошади. Обладатели многочисленных звезд, желали доподлинно знать о всевозможных свойствах атомной бомбы.

Все было готово к проведению испытания этого страшного творения людского разума, назначенное генералом Гровсом на 16 июля. Именно в этот день, в далекой американской пустыне должно было расцвести второе солнце, но этого не случилось.

За час до наступления долгожданного время "Ч", отвечавшие за подрыв бомбы саперы, испуганно доложили генералу, что в цепи подрыва нет сигнала. Срочно брошенные на проверку всей линии связисты потратили около часа, чтобы выяснить причину отсутствия сигнала. Ею оказались местные обитатели пустыни, решившие испробовать на зуб, плохо закопанный в горячий песок телефонный кабель.

На все исправление этого досадного инцидента ушло время и время "Ч", было перенесено на два часа. Не будь рядом Гровсом телефона прямой связи с президентом, подобная отсрочка, была бы неприятным, но вполне понятным случаем, которых в жизни бывает превеликое множество. Никто от них не застрахован, ибо стопроцентную гарантию дает только страховой полис. Да и то, солидной и проверенной голами фирмы. Однако незримое присутствие на наблюдательном пункте Гарри Трумэна, обязанность ежечасно докладывать о делах на полигоне, нервировала всех там присутствующих. И в первую очередь генерала Гровса.

На него было жалко смотреть, когда вместо бравурного доклада о взрыве бомбы, генерал доложил президенту о двухчасовом переносе. Что услышал Гровс в ответ, так и осталось тайной для обслуживающего персонала. Генерал крепко прижимал к уху телефонную трубку, но и без этого было ясно, что ему крепко достается на орехи.

Получив свою долю свингов и хуков, Гровс нашел в себе силы положить злосчастную трубку на рычаги и без сил рухнуть в кресло. Горечь и муки застывшие в этот момент на его челе, мало в чем уступали мукам распятого Христа и стоявший рядом с ним майор Марли поспешил проявить к нему участие.

— Не принимайте так все близко к сердцу, сэр. Даю вам слово, что через час мы обязательно взорвем эту чертову штуку.

— Да, Чарли, взорвите её. Взорвите и мы достойно отпразднуем это дело! — воскликнул генерал, ничуть не стесняясь проявить душевную слабость перед своими подчиненными.

Подстегнутые словами майора, десятки глаз прилипли к окулярам биноклей и стереотруб, придирчиво просматривая всю местность вдоль места прокладки кабеля, в поисках шкодливых обитателей пустыни. Уткнувшиеся в свои приборы операторы, через каждые пять минут докладывали Марли об устойчивом прохождении сигнала по всей цепи. Все были полны решимости, выполнить обещание майора и дать американскому народу самое мощное оружие всех времен и народов.

Висящие на стене часы уверенно отматывали минуты до начала испытания. Осталось полтора часа, час, тридцать минут. Казалось все идет хорошо, но на двадцать шестой минуте случилось непредвиденное. В тот момент, когда все внимание людей было приковано к далекой точке в центре полигона, на электроподстанции, питавшей все его коммуникации, случился пожар.

Вначале, огромный столб огненных искр вылетел из дверей подстанции и разноцветными метеорами разлетелся в разные стороны. Затем повалил черный дым, который с каждой секундой становился все больше и гуще, ставя жирный на надеждах и ожиданиях генерала Гровса.

Как показало тщательнейшее расследование лучшими агентами ФБР, причиной пожара на подстанции вновь стали обитатели пустыни. Один из них сумел проникнуть внутрь одной из трансформаторных будок подстанции и закоротил её провода.

"Кажется, что сама Природа всячески противилась проведению этого эксперимента, пытаясь сорвать его любым способом" — многозначительно сказал Джон Гувер, ознакомившись с докладом своих подчиненных. Но все это будет потом, а в тот момент, единственной мыслью у всех наблюдателей — было диверсия. Кто стоит за ней? Японцы, немцы, русские, марсиане это было неважно. Главное коварный враг пробрался в святая святых Америки и всеми силами пытается помешать проведению эксперимента.

Пока одни храбро сражались с огнем, другие бросились отражать возможное внешнее проникновение в тщательно охраняемую зону. Ну а третьи, принялись выявлять коварного врага внутри полигона. Стоит ли говорить, что в этот день испытание не состоялось. Да и как оно могло было быть проведено, когда почти каждый пытался выявить скрытого врага в своих близких. В один момент, твой сосед, с которым ты утром сидел за одним столом, стал подозрителен тебе. С особой тщательностью ты стал оценивать и интерпретировать все недавно сказанные им слова, вспоминать и анализировать его поведение.

В приливе патриотизма и желании сдержать данное генералу слово, майор Мали был готов взорвать бомбу при помощи бикфордова шнура, но Гровс, под давлением ученых, отклонил его предложение. Пожар на подстанции не позволял адептам науки в полной мере оценить созданного ими монстра и в значительной степени обесценивал эксперимент.

Сколько седых волос и нервных клеток стоил генералу новый разговор с президентом, история хранит молчание. В Большой политической игре такие мелочи совершенно не берутся в расчет, ибо в ней важен только результат, а не судьба расходного материала, будь он хоть трижды генерал, или даже фельдмаршал.

Разговор с Трумэном был не самым приятным из разговоров, который то и разговором трудно назвать. За все его время, Гровс в основном молчал, изредка вставляя в него некоторые междометия.

С некоторыми индивидуумами после подобных разговоров случается инфаркт или инсульт, но генерал был скроен из другого теста. Выволочку от высокого начальства он перенес мужественно. Потоки пота обильно стекали по его лицу, шеи и спине, но он до конца выдержал мучительную пытку и в конце разговора заверил президента, что испытание состоится ровно через два дня. Именно столько, по мнению Гровса было необходимо для полного устранения последствий пожара и недопущения подобных ситуаций вновь.

Получив высочайшее добро, он истово принялся наводить порядок во вверенном ему хозяйстве. Генерал и весь персонал полигона трудились как одержимые, но все их самоотверженные усилия не шли, ни в какие сравнения с тем, что испытывал в эти дни американский президент.

Начиная с 15 июля, Черчилль принялся бомбить Белый дом телеграммами с просьбой об оказании военной помощи. Отбросив всякую гордость, потомок Мальборо, с каждым днем усиливал давление, с каждым днем увеличивая число посланий и их тональность. Одновременно с ним, усиливалось давление на президента со стороны сил стоявших за спиной мелкого пакостника. Нагрузка на нервы президента была колоссальная, но он держался.

Знай, Трумэн, что в его распоряжении есть атомное оружие, он бы подобающим образом действовал против дядюшки Джо. За прошедшие дни, Трумэн ни на йоту не изменил свое отношение к русскому лидеру. Но одно дело словесно разносить своего противника и откровенно шантажировать его, и совсем другое дело разговаривать с ним через планку прицела. Это знаете ли совсем другое дело. Для открытого военного столкновения со Сталиным, американский президент не был морально готов.

Ничем не помог Трумэну и разговор с начальником объединенных штабов, на котором обсуждалось сложившееся положение в Европе. Вместо толкового совета, президент получил сухой отчет, который больше подходил бухгалтеру, чем военному.

— Мы можем оказать военную помощь англичанам. Наша армия сильна как никогда. Мы готовы и способны достойно противостоять Красной армии, но мы совершенно не готовы к тем потерям, которые последуют в результате этих действий. Русские фанатики. Они слепо верят Сталину и готовы идти на любые жертвы, как только он этого потребует. Потери в триста тысяч убитыми и ранеными, во время проведения войсковой операции не вызовут ропота и осуждения в адрес Сталина. Тогда как даже за их половину, конгресс снимет с нас скальп, а пресса с ног до головы обольет помоями и пригвоздит к позорному столбу.

— Не надо излишне пугать меня, генерал. Конгресс вправе спросить с нас за потери, а пресса может задавать неудобные вопросы. На этих принципах стоит наша демократия, а защищать нашу страну и её интересы, это наша с вами прямая обязанность. Скажите прямо, сможем ли мы остановить русских, если возникнет военное столкновение с их дивизиями?

— Если бы сейчас в Европе находилось подавляющее число солдат, которыми располагают Соединенные штаты и Великобритания, то мы, несомненно, намяли бы бока русскому медведю. Однако, самые лучшие наши силы, сейчас, к сожалению, заняты войной с Японией и не могут быть переброшены в Европу. Конечно, армии генерала Эйзенхауэра доставят большие неприятности русским в случаи военного конфликта, но одержать победу над ними, они не способны.

— И это говорите мне вы, начальник объединенных штабов американской армии! — с горечью воскликнул президент но, ни один мускул не дрогнул на лице его собеседника.

— С момента вступления на пост верховного главнокомандующего, вы приказали мне говорить только правду, ради интересов страны. Так вот она. В случаи вооруженного конфликта с русскими мы вынуждены будем воевать с противником, который на данный момент, по своей силе не только равен Гитлеру, но во многом и превосходит его — с откровенным сожалением признал генерал.

— В ваших словах есть резон, но ведь англичане наши союзники. Какие бы ни были у нас к ним претензии и разногласия, мы не вправе бросать их на произвол судьбы. Других союзников в борьбе против русских у нас просто нет. Мы обязаны им помочь, и я хочу узнать, чем мы можем помочь англичанам, исключая прямое столкновение с русскими.

— К сожалению не столь многим, как бы того хотелось. Во-первых, мы можем поддержать англичан силами нашей стратегической авиации. У русских нет опыта борьбы со стратегическими бомбардировщиками. Массированные удары наших летающих крепостей по тылам русских, как ближним, так и дальним, создадут для них большие проблемы. Это незамедлительно скажется на темпе их наступление на севере Германии. Особенно, если главные цели наших ударов будут мосты, дамбы, а также крупные железнодорожные и шоссейные центры.

— О применении против русских нашей стратегической авиации, я и сам думал неоднократно. Что ещё?

— Так как мы напрямую не можем вступить в сражение с русскими дивизиями, то единственный выход из сложившегося положения — заставить воевать с ними немцев. Я предлагаю освободить из наших лагерей всех пленных немецких солдат и, вооружив их трофейным оружием, бросить в бой против советов. Предвижу, ваше опасение, что Сталин выразит протест против подобных действий, но оно совершенно напрасно. В нынешней обстановке практически невозможно определить, кому сдались в плен немцы, нам или британцам.

— Но сделав подобный шаг, не утратим ли мы контроль над немцами? — выразил опасение Трумэн.

— Не думаю, господин президент. Немцы прекрасно понимают, что только с нашей помощью, они смогут отстоять свои города и земли от красной угрозы. Получив в руки оружие, они с утроенной силой начнут драться с русскими, видя именно в них, а не в нас, своего главного врага. Если сейчас отдать этот приказ, то уже к концу месяца, мы сможем противопоставить русским сто тысяч опытных бойцов. Которые будут биться с ними не на жизнь, а на смерть.

— Идея интересна, спору нет. Но в ней есть определенные натяжки и свои шероховатости. Её надо хорошенько обдумать и обговорить с Черчиллем — вынес свой вердикт Трумэн.

— Как вам будет угодно, господин президент — смиренно произнес генерал, в душе, считая высказанную идею гениальной.

— Что-нибудь ещё?

— Я считаю, необходимо потребовать от англичан активизацию их войск в районе Триеста. Там им противостоят отряды армии Тито, которые обладают крайне низкими военными навыками. Они хорошие партизаны и совершенно скверные солдаты. Кроме того, можно обратиться за помощь к идеологическим противникам Тито — сербским четникам и хорватским усташам. Если удастся натравить их на коммунистов, то в Югославии начнется такая кровавая каша, что Сталин волей, неволей будет вынужден вмешаться и направить на юг войска. Это конечно не сможет серьезно изменить ситуацию в целом, но доставит русским большие хлопоты и в той или иной мере осложнит их наступление против англичан.

— Слава Богу, что вы не предлагаете мне, обратиться за помощью к итальянской армии. Те ещё помощники, — брезгливо поморщился Трумэн. — Говорю честно, мне это не нравиться, но я переговорю с Черчиллем, по этому поводу.

Президент требовательно посмотрел на собеседника в ожидании предоставления новых идей и предложений, но тот молчал.

— Как? И это все? — разочарованно спросил Трумэн.

— Увы, да, господин президент. За исключением идеи Паттона, усиливать немецкие части нашими подразделениями — сдержанно уточнил генерал. Президент обиженно пожевал губы, выражая свое недовольство скудностью высказанных предложений, а затем задал вопрос, что больше всего тревожил его в эти дни.

— Ну, а если, произойдет открытое столкновение с русскими. Я говорю чисто в гипотетическом смысле — принялся смущенно оправдываться Трумэн, боясь даже мысленно, переступить столь опасную для всех черту.

— Если это произойдет, то с самых первых дней, мы будем вынуждены отступать, господин президент — огорошил Трумэна генерал.

— То есть, как отступать!? — взвился президент, — ведь вы сами, только что говорили мне, что наша армия лучшая в мире?

— Я и сейчас готов подтвердить это, но очень многое зависит от месторасположения войск к началу конфликта. А положение наших войск в Европе, следует признать крайне неудачным. Из-за отступления англичан на севере Германии, вместо единого и сплоченного фронта, мы имеем открытый левый фланг. При таком положение наших армий, Сталин наверняка попытается окружить нашу вестфаленнскую группировку. На его месте, я бы именно так и поступил, нанеся двойной сходящийся удар из Саксонии и Тюрингии.

— Неужели наши войска не смогут противостоять наступлению Сталина, так как они противостояли наступлению Гитлера в Арденнах? Я понимаю, что русские сильней немцев, но и наши парни чего-то стоят!

— Наши парни не хуже, а лучше русских, но общая ситуация сейчас не в нашу пользу. Смею вас заверить, что в случаи ударов с флангов, мы потеряем гораздо больше, чем в результате фронтальных боев. К тому же, в отличие от Арденн, у нас сильно увеличился путь получения подкрепления. Германские порты в руках русских и значит основная нагрузка по подвозу резервов, останется на плечах французов и голландцев. И я совсем не уверен, можно ли их будет по-прежнему считать нашими союзниками, так как влияние Сталина во французском и итальянском Сопротивлении очень велико — продолжал терпеливо гнуть свое генерал и Трумэн сдался.

— И как далеко нам придется отступать?

— Лучший вариант — это отход наших и английских войск на рубеж Рейна, с сохранением за собой контроль над Баварией, Баденом и Вюртембергом. Существенно сократив периметр фронта, мы сможем остановить наступление русских и навязать им позиционную войну. Все в нашем мире имеет свой предел и резервы Сталина в том числе. Сейчас он выигрывает за счет своей численного превосходства над англичанами, но столкнувшись с объединенными силами, будет вынужден играть по нашим правилам.

— Да, незавидную картину рисуете вы мне, господин генерал.

— Увы, господин президент, но лучше горькая, правда, чем сладкая ложь.

После этих слов, Трумэн ещё больше возненавидел начальника объединенных штабов. В глубине души, он понимал, что его собеседник абсолютно прав, но это только раздражало президента. Ибо слова генерала, разрушали столь любимый постулат Трумэна об исключительности американской армии.

Чем человек ущербнее душой, тем ему труднее расставаться со своими воззрениями и Гарри Трумэн не был исключением.

— Благодарю, вас, генерал, за ваше столь содержательное разъяснение, — сказал он, бросив на начальника штабов колючий взгляд из-под очков. И откинувшись в кресле, добавил тоном хозяина, обращающегося к своему слуге. — Не смею вас больше задерживать.

Два дня, которые даровал президент Гровсу для устранения последствий пожара, показались Трумэну настоящим адом. Нагрузка на его нервы были огромны, но он её мужественно выдержал. Ведь не зря он был потомком упертых фермеров, привыкших добиваться своего, при помощи крепких локтей и кулаков.

Утром 18 июля, после всевозможных проверок всего и вся, была отдана команда на подрыв "Штуки". На часах наблюдательного пункта под Аламогордо было 10.18, когда раздался глухой рокочущий гул, дрогнула земля и посреди пустыни, расцвел огненный цветок, небывалой формы и размера.

По своей яркости, он во много крат превзошел само солнце, в этот момент неторопливо катившееся по голубому небосводу. Те из людей, кто наблюдал за его появлением в многочисленные трубы и бинокли, испуганно зажмурили глаза или поспешили отвести их от оптики, несмотря на сильнейшие затемненные фильтры, стоявшие на ней. Настолько резок и ярок был этот необычный всполох.

Вслед за светом, на полигон обрушился сильный удар. Словно кто-то невидимый и могучий, из озорства выдохнул полной грудью тугую струю воздуха, пробуя на прочность творения человеческих рук. От этого ветра все на наблюдательном пункте заходило ходуном. Заскрипело, застонало, затрещало, но к огромной радости присутствующих, устояло.

Все эти необычные явления породили сильный страх и ужас в людских душах. Многие съежились, позабыли о цели своего присутствия на полигоне и только одни кинокамеры, спокойно фиксировали метаморфозы происходящее в раскаленной пустыне. Они навечно запечатлели для истории, как яркий сноп огня, подобно молнии метнулся в небо, словно пытался поразить солнце. А затем, не достигнув светила, стал стремительно превращаться в гигантский, грязно-серый гриб. Сначала была только одна его тоненькая ножка, потом появилась шапка, которая стала стремительно разрастаться вширь и ввысь, интенсивно меняя свой цвет.

Это зрелище завораживало зрителей. Оно приковывало к себе взгляд своей необычностью, необыкновенностью и одновременно отталкивало своим зловещим видом. Каждый из прильнувших к окулярам людей, в этот момент, ощутил страшную ауру, исходившую от диковинного гриба. Каждый понимал, что видит перед собой ужасную смерть, торжественно взиравшую на своих создателей. Так появился на белом свет новый Пантократор — сокрушитель и губитель рода человеческого, созданный руками ученых мужей.

Ещё не успело огромное облако песка и пыли полностью осесть на землю, как в Вашингтон уже летело срочное сообщение о рождении ребенка. Конечно, гораздо проще было снять трубку и напрямую доложить президенту о случившемся, но генерал Гровс не был уверен, что все прошло так, как должно было произойти. Кроме этого, было необходимо сохранять строжайшую секретность, которая в эти дни была максимальной, а в некоторых случаях, даже превзошла все грани разумности. Поэтому он решил ограничиться коротким сообщением, которое должно было снять то огромное напряжение, что царило в Белом доме все последние дни.

Когда телеграмму из Аламогордо положили перед Трумэном, то радости президента не было предела. Его вид был столь радостен и лучезарен, что со стороны, могло показаться, что он действительно счастливый отец, обрадованный рождением долгожданного ребенка. Что в определенной мере было правдой.

Наконец-то дождавшись того момента, когда госпожа Наука подарила ему атомную дубину, Трумэн полностью преобразился душой и телом. Моментально ушли в небытие все его прошлые страхи и сомнения о правильности его действий в отношении русских. Теперь, образ лихого американского парня уверенно приставившего свой револьвер ко лбу несговорчивого собеседника, вновь прочно занял Овальный кабинет, вольготно положив ноги на письменный стол.

Единственно, что удерживало Трумэна от начала празднования своего триумфа, так это отсутствие у него подробного доклада генерал Гровса. Как истинный отец-молодец, он хотел знать рост, вес и силу легких по шкале Апгара своего дитяти.

Пять долгих часов ждал он новых известий с далекого полигона, но это было ничто, по сравнением с прошлыми ожиданиями. Следуя логике событий, Трумэн ожидал, что новые сообщения от Гровса ему принесут связисты, но на этот раз генерал рискнул позвонить ему по телефону. Звенящим от радости голосом, он доложил президенту, что ученые только что закончили обработку собранных данных. Согласно их заверениям, эксперимент превзошел все ожидания.

— Полная победа, господин президент! Мы сделали это! — торжественно пела трубка телефона, позабыв про всякую секретность.

— От себя лично и от имени правительства Соединенных штатов, благодарю вас за службу, генерал Гровс. Америка никогда не забудет вашего служения, — ответил президент, а затем по-хозяйски добавил, — жду полного отчета не позднее завтрашнего утра.

В этот момент, рядом с Трумэном находился госсекретарь Бирнс, который и стал свидетелем момента полного его триумфа. Радостно бросив трубку на рычаги телефона, Трумэн повернулся к нему и не в силах сдерживать своих эмоций, обратился к Бирнсу.

— Отныне, мы нация номер один!!! Только мы, и никто другой, Бирнс! Отныне все страны мира должны будут слушать нашу волю и беспрекословно исполнять её!! С этого дня начнется эпоха господства Америки над всеми народами земли! Эра американской империи!

Позже, в кругу близких друзей, рассказывая об этом моменте, Бирнс в шутку сравнивал Трумэна с шестикрылым серафимом, что принес великую весть жителям Земли.

— Вы не поверите, господа, но тогда, я явственно слышал шум крыльев, неожиданно появившихся за его спиной. Правда они быстро опали, но они точно были. Настолько сиятилен и величественен был в этот момент наш Гарри — уверял своих слушателей Бирнс.

Прожженный прагматик и политический циник, Бирнс вновь дал Трумэну ровно десять минут на наслаждение радостями жизни, а затем мягко опустил триумфатора на грешную землю.

— Самым правильным, будет, если мы сообщим о нашем успехе Сталину. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. Известие о появлении у нас сверхбомбы, наверняка умерит наступательную прыть дядюшки Джо в Европе и сделает его более сговорчивым на дальнейших переговорах.

— Я полностью согласен вашим предложением, Джеймс. Можно сказать, что сорвали его с моего языка. Как по вашему, кому можно поручить столь важное дело? Я сам бы с огромным удовольствием сделал это при личной встрече, но при нынешнем положении дел это невозможно.

— На мой взгляд, есть два варианта выполнения этой миссии. Либо через нашего посла в России Гарримана, либо через спецпосланника Джойса, с которым господин Вышинский, вот уже неделю активно контактирует в Стокгольме.

Трумэн на секунду задумался над решением этой задачи, а затем вынес свой вердикт.

— Нет, вариант с Вышинским решительно не подходит. Он ведь только посланник, тогда как посол Гарриман во время встречи со Сталиным и сможет лично наблюдать за его реакцией на сообщение о бомбе. Надеюсь, что вы понимаете как это важно знать. Сломается Сталин сразу от этого удара или его монолит даст только трещину, что лишь отсрочит его капитуляцию перед нами. Я много думал об этом и даже набросал подробную инструкцию, для действий нашего посла в Москве — президент внимательно посмотрел на собеседника пытаясь заметить на его лице несогласие со своими действиями, но Бирнс был профессионал.

— Что можно сказать, господин президент, — широкая дежурная улыбка, моментально озарила лицо госсекретаря, — только поздравить с очередным успехом в дипломатии. Право, блестящая идея. Аверелл Гарриман опытный дипломат и достойно справиться с этой задачей. К тому же Сталин благоволит к нему. Он считает нашего посла человеком команды Рузвельта, а значит другом России.

— Вы очень верно подметили этот факт, Джеймс. Он должен помочь Гарриману, как можно лучше выполнить эту миссию, которая может оказаться самой важной в его работе послом.

— Значит, решено, Гарриман. Когда и как вы отправите ему свое послание?

— Сейчас же, по радио. Сообщением в тысячу слов — усмехнулся Трумэн, радостно потирая руки. В этот момент у него было прекрасное настроение. Сегодня у него все получалось, все его понимали с полуслова и посол в Москве Гарриман не стал досадным исключением.

Получив секретную депешу, он обратился в советский МИД с просьбой о незамедлительной встрече со Сталиным и сразу же получил приглашение в Кремль. Столь быстрый ответ, был обусловлен тем, что советская сторона была кровно заинтересована в скорейшем прояснении позиции Америки в германском конфликте.

С самого начала боевых столкновений, американские дипломаты не торопились дать четкий и ясный ответ относительно событий в Германии. Полностью позабыв о своих возможностях сгладить возникшие среди участников коалиции разногласия, Вашингтон занял откровенную позицию стороннего наблюдателя. За все время боевых действий, Штаты лишь ограничивались демагогическими призывами к Москве и Лондону найти виновных в разжигании конфликта и наказать их. О незамедлительном прекращении боевых действий между союзниками, не было сказано ни слова.

Подобная позиция Америки, вызывала большое беспокойство у советского руководства. Не добавлял спокойствия и тот факт, что на всех встречах посвященных германскому кризису присутствовал не сам посол, а его помощники. Не считая себе зачинщиком боевых действий, Советский Союз не мог настаивать на присутствии на этих встреч американского посла, что автоматически принижало статус Москвы. Превращая её из равноправного партнера в просителя, зависимого от доброй воли Америки.

Подобное поведение американцев, Сталин расценивал как определенный дипломатический реверанс, обусловленный духовными и моральными ценностями, объединяющими эти две англосаксонские державы. Пожелание Гарримана о личной встрече с советским вождем, было расценено как серьезный прорыв в конфронтации между бывшими союзниками. Сталин посчитал, что Америка решила с целью прекращения далеко зашедшего конфликта, изменить свою наблюдательную позицию и начать зондаж противоборствующих сторон.

Следуя давно выработанной привычке, встречи с иностранными послами, он проводил один, без Молотова или кого-то другого представителя правительства или ГКО. В кабинете присутствовал лишь один переводчик, скромно сидевший чуть поодаль, от застеленного зеленым сукном гостевого стола. Неплохой психолог, ориентируясь по малозаметным мелочам, Сталин часто угадывал внутренний настрой гостя, едва тот переступал порог его кабинета.

Вот и в этот раз, от его опытного взгляда не ускользнуло изменения, произошедшие с американским гостем. Раньше, в Кремль приходил равноправный партнер по одному большому делу, имевший свои интересы в России и готовый, ради них кое-что предложить Москве. Потом, в кабинет приходил партнер, у которого появилось определенное преимущество перед хозяином. Отчего он хотел, чтобы с его мнением больше считались и прислушивались.

Так было до последнего времени, однако на этот раз в гости к Сталину уже не партнер по союзной коалиции. В кабинет вошел посланник великой державы, воля которой, для всех остальных стран священна и подлежит немедленному исполнению.

На какой-то миг, Сталину показалось, что перед ним персидский шахиншах или турецкий султан времен расцвета этих держав. Так важно и величественно двигался к нему навстречу американец.

Отгоняя нехорошее предчувствие, Сталин радушно улыбнулся гостю, мягко пожал ему руку и пригласил садиться. Пытаясь выиграть время и перепроверить свои наблюдения, вождь приказал подать гостю чая. Не решаясь нарушить этикет, Гарриман согласился выпить чаю, но едва ритуал был закончен и американец открыл рот, стало ясно, что предчувствие Сталина не обмануло.

— Господин Сталин, правительство Соединенных Штатов очень озабочено стремительным разрастанием военного конфликта на территории северной Германии. На данный момент, вашими войсками занята большая часть английского оккупационного сектора. Это вызывает у президента Трумэна сильную тревогу, ибо подобные действия трактуются им, как агрессия. Захват даже малой части оккупационной зоны союзных государств, является прямым нарушением не только подписанных в Ялте договоренности, но и дискредитирует саму идею союзничества.

У нашей страны возникает справедливый вопрос, готов ли Советский Союз выполнять взятые на себя обязательства и если да, то когда он намерен это сделать — властно чеканил Гарриман, не отводя пытливого взгляд от лика советского вождя. Он ожидал, что его слова вызовут гнев, испуг, неудовольствие, однако ничего этого не было. Сталин спокойно выслушал переводчика, чуть заметно кивнул головой, что понял и неторопливо заговорил.

— Господин посол, мы решительно не согласны с обвинением нас в агрессии. Хочу напомнить вам, что именно мы подверглись внезапному нападению из британского сектора оккупации и все наши ответные действия носят исключительно оборонительный характер. На предыдущих встречах, мои помощники неоднократно информировали американскую сторону о тех причинах, что породили этот конфликт. Приведенные нами факты напрямую доказывали вину британской стороны в развязывании войны, но ваши представители не захотели их услышать, требуя предоставления неопровержимых доказательств нашей правоты.

Как вы прекрасно понимаете, подобные требования трудновыполнимые. Однако нам повезло и сегодня, мы готовы предоставить, вам доказательства, что называется из первых рук. В нашем распоряжении есть копия плана операции, которую британские военные разработали против Советского Союза по личному приказу господина Черчилля. Здесь, — Сталин указал на лежавшую, на столе папку, — есть все. Указанна точная численность германо-британских войск, места их сосредоточений, направление движения и точная дата наступления на советский сектор. Четко обозначены первичные задачи наступающих группировок и отмечены рубежи дальнейшего продвижения. Нам даже известно название, которое дал этой операции господин Черчилль. Можете ознакомиться.

Сталин любезно придвинул американцу папку с документами, но Гарриман не удосужился даже прикоснуться к ней. Он только снисходительно взглянул на папку и продолжил увеличивать градус накала.

— Все это звучит весьма убедительно, господин Сталин, однако боюсь, что этого недостаточно для признания вины господина Черчилля. Где гарантия подлинности того, что находится в этой папке. Ведь это — только бумага, а она, как вы русские любите говорить, "все стерпит, что на ней написано". Вот если бы вы предоставили, эти документы нам, хотя бы за неделю, за день до начала боевых действий, тогда поверьте мне, к ним было бы совсем иное отношение. Сейчас же, когда с момента начала конфликта прошло больше половины месяца, большинство вами перечисленного уже не является секретом и, следовательно, не может быть неопровержимым доказательством агрессивных действий британской стороны. Прошу меня простить, но для моего правительства этот вопрос слишком важен и потому, он остается для нас открытым.

— Эти документы господин посол, предоставили нам англичане. Это не завербованные агенты, продающие секреты своей страны за деньги. Это честные люди любящие свою страну. Единственная причина, побудившая их сделать это, желание не допустить развязывания новой широкомасштабной войны в Европе. Они как и мы хотим наступления прочного и долгого мира между нашими странами и потому, эти документы не вызывают у меня недоверия — не сдавался Сталин, но Гарриман был непреклонен. Заставить изменить его позицию, мог только документ подписанный Черчиллем и заверенный королевским нотариусом.

— Вы хорошо сказали, генералиссимус, но к моему глубокому сожалению, вынужден с вами не согласиться. В ваших словах преобладают чувства, тогда как мы дипломаты, в своей работе должны опираться исключительно на факты, которые прошли всестороннюю проверку. Вполне возможно, что люди, предоставившие вам документы сами стали жертвой провокации третьей стороны. Война окончилась, но ещё не все подопечные Гиммлера и Риббентропа арестованы нами. И я не исключаю того, что эта папка дело их рук.

Выдвигая подобное предположение, американец надеялся, что желая сохранить честь мундира, Сталин станет доказывать компетентность своих источников и тем самым приоткроет над ними завесу тайн, но этого не случилось. Советский вождь прекрасно умел хранить свои секреты и не торопился выкладывать их гостю. Он только сокрушенно развел руками и Гарриману, не оставалось ничего другого, как перевести беседу в другое русло.

— Давайте на время оставим этот вопрос и вернемся к главной теме моего визита. Президент Трумэн считает, что ваши войска недопустимо далеко продвинулись вглубь английской оккупационной зоны. Наши представители ранее высказывали, свою озабоченность в связи с занятием вашими армиями Гамбурга, однако это не возымело действие. Вместо того чтобы прислушаться к нашим словам, вы продолжили свое наступление, заняли все побережье Северного моря и угрожаете захватом Ганновера. Более того, ваши войска заняли Бремен, который согласно договоренности Ялты входит в американскую оккупационную зону. Правительство Соединенных Штатов считает подобные действия недопустимыми и в моем лице выражает советской стороне резкий и решительный протест, господин Сталин — Гарриман выразительно посмотрел на собеседника, как смотрит строгий учитель на не в меру расшалившегося ученика. Он ожидал, что Сталин бурно отреагирует на этот грозный окрик, но тот по-прежнему остался невозмутим.

— Все наши действия господин посол, направлены исключительно на прекращение конфликта в Германии. Мы неоднократно призывали британскую сторону срочно начать переговоры о прекращении боевых действий. Нас специальный представитель в Стокгольме товарищ Вышинский, трижды передавал наши предложения английской стороне, но они так и остались без ответа. В сложившейся ситуации, у нас остался только один выход, принудить господина Черчилля сесть за стол переговоров при помощи оружия. Мы говорили ранее, говорим и сейчас, что захват территорий английского сектора оккупации, не сама цель нашего наступления на севере Германии. Все они будут очищены от советских войск и возвращены Англии в полном объеме, сразу после прекращения боевых действий и проведения мирных переговоров. Мы не претендуем на Гамбург, Шлезвиг — Гольдштейн и Нижнию Саксонию.

Что касается Бремена, то хотел бы напомнить вам господин посол, что управление городом находится в руках американской оккупационной администрации. Под нашим контролем находятся лишь переправы через реку Везер и небольшая часть порта. Их оккупация обусловлена военной необходимостью и носит временный характер. Ни о каком захвате Бремена частями Красной Армией не может быть и речи. Согласно ялтинским соглашениям это зона американской оккупации и мы намерены твердо соблюдать их и уважать право нашего союзника.

— Мне понятна ваша позиция относительно событий на севере Германии, господин Сталин. В определенных условиях я бы согласился с ней, но мне не позволяют это сделать действия ваших войск в Тюрингии. Их никак нельзя признать дружественными по отношению к американской армии — продолжал наседать на Сталина Гарриман, но тот уверенно отражал все попытки американца прижать его к стене.

— Как вам уже известно, на наши войска, расквартированные в районе Лейпцига, также были подвергнуты нападению со стороны германских военных частей. Они каким-то непонятным образом покинули свои лагеря военнопленных и, добыв оружие, атаковали наши подразделения. Американская сторона уверяет нас, что это были остатки вермахта до сих пор не сложившие оружие, но в это объяснение плохо вериться, господин посол. Сегодня июль сорок пятого года, а не май, когда подобное явление было вполне возможно. Мы потребовали тщательного расследования инцидента, но столкнулись с противодействием американской стороны. Ради наших добрых союзнических отношений, мы были готовы закрыть глаза на этот досадный казус, как мы закрыли глаза на трагический случай в Югославии, сорок четвертого года. Однако

нападение немецких частей с американской стороны продолжилось, и мы были вынуждены принять меры для недопустимости подобных действий в дальнейшем. Так же, хочу напомнить вам господин посол, что земли Тюрингии входят в состав советской зоны оккупации и должны были быть переданы нам американской стороной не позднее 1 июля. Однако этого не случилось, и мы были вынуждены при помощи оружия принудить немецко-фашистских бандитов к полной и безоговорочной капитуляции. Все это сделано согласно духу и букве ялтинских договоренностей, под которыми стоит подпись президента Рузвельта.

Оставаясь сдержанным и невозмутимым, Сталин неторопливо выстроил крепкий правовой забор вокруг своих действий. Все было точно и логично, однако это сооружение совершенно не пришлось по вкусу Гарриману. Советский вождь должен был чувствовать себя виноватым и постоянно оправдываться перед послом первой в мире державы.

— Вне всякого сомнения, Тюрингия входит в состав вашей оккупационной зоны. Америка полностью признает это, господин Сталин. Однако этот факт совершенно не позволяет вам оказывать столь недружественные действия в отношении своего союзника по мировой коалиции. Вы практически выталкиваете нас к выходу, угрожая оружием. Подобные действия совершенно не способствуют укреплению отношений между нашими странами и могут привести к очень нежелательным последствиям — рубил с плеча Гарриман, но сталинский частокол оказался ему не по зубам.

— Вы несколько несправедливы к нам, господин посол. Ни о каком выдавливании американских войск из Тюрингии речь не идет. Мы только уничтожили напавшего на нас агрессора, точно также как бы вы уничтожаете напавших на вас японцев. Если бы намеривались вас выдавливать, то заняв город Йену, мы бы двинулись дальше, на Эрфурт и Веймар, но этого не произошло. Ни один танк, ни один самолет или солдат не продвинулся вглубь Тюрингии. Мы терпеливо ждем, когда начнется отвод американских войск и были бы очень благодарны вам, если будет названа конкретная дата. Это полностью развеет всякие недоразумения и опасения между нами и будет способствовать доверию и взаимопониманию между нашими странами.

В своей речи, Сталин специально упомянул японцев. Это был своеобразный пробный камень, который должен был проверить крепость советских позиций в американском раскладе. Прежде, Гарриман всегда реагировал на японскую тему, так как Америка нуждалась в помощи России против желтого агрессора. Теперь же, американский посол пропустил слова Сталина мимо ушей, и это насторожило советского вождя.

— Как вы понимаете, господин Сталин, решать подобные вопросы не в моей компетенции. Я обязательно доведу до сведения моего правительства ваши слова, но не могу ручаться, что они полностью удовлетворят президента Трумэна. Он очень обеспокоен развитием событий в Европе и оставляет за собой право ответных действий в случаи проявления недружественный действий в отношении интересов Америки.

— Я думаю, что самым лучшим вариантом для всех для нас, будет скорейшее начало мирных трехсторонних переговоров. Советский Союз готов к их проведению в любое время и в любом месте. Будь это Вена, Хельсинки, Стокгольм, Берн или даже Ватикан. Нам крайне важно установление мира в Европе и во всем мире. Передайте, пожалуйста, эти слова президенту, господин посол.

— Можете в этом не сомневаться — заверил Сталина посол. Он встал, давая понять, что визит завершен и официальный разговор окончен. Гарриман дождался, когда Сталин подойдет к нему для прощания и как обычно проводит его до дверей кабинета. Американец хорошо изучил привычки собеседника и специально подготовился к этому моменту.

Когда до дверей оставалось несколько шагов, Гарриман остановился, как будто вспомнил какую-то мелочь, не вошедшую в общий разговор.

— Да, чуть не забыл, господин генералиссимус. Президент Трумэн просил передать вам одно сообщение. Вчера в Америке состоялось успешное испытание нового вида оружия. Американские ученые создали новый вид оружия, способный одним взрывом уничтожить целый крупный город. Это атомная бомба и ею теперь обладает Америка — Гарриман, сказал все это торжественным тоном и внимательно следил за реакцией собеседника. Согласно полученной из-за океана инструкции, он должен был, как можно точно описать поведение Сталина в этот исторический момент.

Будучи опытным дипломатом, он прекрасно понимал, какой должна быть реакция политического деятеля на известие подобного рода. Страх, испуг, растерянность, на крайний случай озабоченность. Эти эмоции обычно появлялись на лицах политиков, узнавших о внезапном усилении военной мощи своего соседа и конкурента. Конечно, в зависимости от опытности и артистических способностей человека, они проявлялись в той или иной мере. Это было непреложным фактом политической жизни.

Чуть склонив голову на плечо, Гарриман нетерпеливо ждал их проявления, чтобы потом во всех красках описать его Трумэну. Начав говорить, он был недоволен тем, что переводчик не может полностью передать тональность его речи. Вместо плавных и победных фанфар, Сталин слышал неторопливую речь переводчика, тщательно подбирающего перевод слов, что в определенной мере принижало значение переданного известия.

Прошло несколько томительных для посла секунд, но он не заметил на лице советского вождя никаких изменений. Опустив глаза, Сталин с невозмутимым лицом слушал американского переводчика и Гарримана, охватило беспокойство. Он испугался, что Джозеф Стентон не точно переведет послание президента. Из-за соблюдения секретности, посол ни с кем из работников посольства не обсуждал депешу Трумэна.

Кляня себя за подобную неосмотрительность, Гарриман затаив дыхание ждал, когда Сталин заговорит в ответ. Лавры триумфатора с чела посла бесследно исчезли. Он настроился на кропотливую работу перевода, но оказалось, что Сталин прекрасно его понял. По крайней мере, так можно было судить по его ответу.

— Вот как? — спросил советский вождь с таким видом, что услышал забавную историю. — Спасибо за предоставленную информацию, господин посол. Я очень рад за господина Трумэн и весь американский народ. Передайте президенту мои самые искренние поздравления в связи со столь значимым успехом. Интересно, намерено ли правительство Соединенных Штатов использовать её в войне против Японии? Ведь, если оно обладает такой большой силой, то наверняка сможет принудить японцев к скорейшему заключению мира.

Сталин вопросительно посмотрел на Гарримана, но тот в ответ, только с рассеянным видом пожал плечами.

— Мне это неизвестно, господин Сталин. Президент Трумэн поручил передать вам только эту информацию. Ничего сверх того, что я сказал мне неизвестно — посол лихорадочно шарил по лицу советского лидера, но ничего кроме участия хозяина к гостю не находил.

— Не беспокойтесь, господин Гарриман. Это сейчас не столь важно. Главное как можно скорее прекратить германский конфликт и сесть за стол мирных переговоров. Надо поскорее дать людям мир, как в Европе, так и в Азии. Обязательно передайте это господину президенту. Я очень на вас надеюсь — Сталин вежливо подвел гостей к двери и пожал им руки на прощание.

Проводив американца, Сталин подошел к окну и закурил. Степенно и неторопливо попыхивая папиросой, он обдумывал сказанные Гарриманом слова. Докурив папиросу, он бросил её в пепельницу и, сняв трубку внутреннего телефона, произнес: — Пригласите ко мне Берию.

Воля вождей и правителей, как правило, исполняются быстро. Прошло не очень много времени, как комиссар внутренних дел предстал перед Сталиным.

— Хочу поздравить тебя, Лаврентий. Гарриман только что подтвердил твою информацию по Америке. Говорит, что испытание прошло успешно и американцы теперь самые сильные парни в мире — усмехнулся вождь.

— Что, так прямо сказал?

— Нет, конечно. Это хорошо было написано у него на лице. Скажи, что эта бомба действительно может уничтожить большой город или это скрытый шантаж со стороны Трумэна?

— Думаю, что на данный момент американцы откровенно блефуют, Иосиф Виссарионович. Испытание прошло чуть больше суток. Сейчас ученые только обрабатывают полученные данные и вряд ли смогут быстро сказать что-либо конкретно, относительно силы и мощи взрыва. Утверждение о том, что одна бомба сможет полностью уничтожить большой город — это чисто теоретическое предположение. Возможно, оно верно, а возможно и не совсем — уверенно доложил нарком, курирующий согласно решению Политбюро "атомный проект" Советского Союза.

— А как обстоит дело у нас? Как далеко продвинулись мы в этом деле? Что говорит Курчатов? Когда мы догоним американцев? — вождь забросал Берию вопросами.

— К сожалению, мы в самом начале пути, Иосиф Виссарионович, — честно признался нарком. — Благодаря помощи наших американских друзей, мы знаем устройство атомной бомбы и примерно знаем, как её создать. Но у нас нет заводов, институтов, лабораторий без которых невозможно создать бомбу. Уранового сырья крайне мало не только для создания бомбы, но и для проведения самих опытов. Нет квалифицированного персонала, как среди рабочих, так и среди самих инженеров. Есть кучка энтузиастов ученых во главе с Курчатовым, но нет единой команды. Каждый из них считает себя вторым после Бога, и очень ревностно относятся к другим.

— Ну что же, нормальное и вполне объяснимое поведение гениев, которым ничто человеческое не чуждо. Именно об этом я и предупреждал тебя Лаврентий, когда ставил на этот проект. Главное ты нашел общий язык с Курчатовым, а с остальными вы вдвоем справитесь. Так, что он говорит о сроках?

— Курчатов говорит о пяти годах, но я думаю, управимся пораньше — вынес свой вердикт Берия.

— Смотри, Лаврентий. Шапкозакидательство для нас крайне опасно в этом вопросе. Не сильно торопи, но и не давай спать. Нам крайне важно создать свою бомбу. Получив её, американцы начнут шантажировать нас, требуя покорности. Гарриман все глаза проглядел, пока говорил мне о ней. Хотел увидеть, как я испугаюсь, но благодаря твоей информации, господин посол ушел не солоно хлебавши — сказал Сталин наркому, вновь переживая непростой момент в разговоре с американцем.

— Первый блин у них комом, но это только ещё цветочки. Скорее всего, американцы решат применить бомбу против японцев. Этим они убьют сразу двух зайцев. И нас напугают и принудят японцев к капитуляции. И обязательно на условиях серьезно отличающихся от тех, что были утверждены в Ялте. Так, что Сахалин с Курилами и Порт-Артур с КВЖД, могут сделать нам ручкой. Вот такие могут быть у нас дела.

Вождь замолчал, неторопливо прошелся по кабинету, а затем снова заговорил.

— Значит, Курчатов просит пять лет. Солидный срок. Долго нам придет терпеть выкрутасы господина Трумэна и ему подобных. Однако терпением Бог нас не обидел. Как говориться Христос терпел и нам велел. Потерпим. Где будет необходимо, пойдем на временные уступки, но зато потом, уже никто не сможет диктовать нам свою волю.

Так закончилась эта в какой-то мере историческая встреча. Благодаря советским разведчикам, новость об испытании атомного оружия, не стала для Сталина полной неожиданностью. Тогда как поведение самого вождя, поставило американского посла в тупик.

Подробно описывая встречу с лидером СССР, Гарриман сделал следующий вывод о реакции Сталина на сообщение о бомбе. "Боюсь, господин президент, что мы зря метали бисер перед свиньями. Ваши слова самым подробным образом были переданы Сталину, но он никак не отреагировал на них. Скорее всего, он просто не понял, каким могучим оружием стал обладать американский народ".

Получив доклад посла, Трумэн несколько раз перечитал интересующее его место и после некоторого раздумья согласился с выводом Гарримана.

— Ну что же. Придется нам для некоторых непонятливых тугодумов устроить наглядную демонстрацию. Надеюсь, она как следует, встряхнет дядю Джо и заставит его уважать нас — криво усмехнулся президент. Он отложил в сторону доклад посла и раскрыл блокнот, на странице которого ровным почерком было написано название нескольких японских городов, обреченных на жертвенное заклание. Президенту Трумэну предстояло выбрать первую жертву ядерному молоху.

Глава XIV. На севере и юге.

— Вот посмотрите, товарищ маршал на горку, которую нам предстоит взять — комдив Полынин, любезно предложил маршалу Говорову место у стереотрубы, на наблюдательном пункте дивизии. Готовясь к наступлению на Нарвик, маршал совершал осмотр места главного удара его войск. Педантичен и скрупулезен по своей натуре, Говоров всегда стремился ознакомиться с обстановкой не только по красиво разрисованной карте, но и на месте. При этом, маршал неизменно отдавал приоритет второму, а не первому.

Многие военные, привыкшие готовить наступление в штабной тиши и уюте, в окружении кучи проворных адъютантов, сговорчивых замов и понятливых секретарш, за глаза называли Леонида Александровича "математиком в погонах". Возможно, определенная доля правды в этих словах и была, но во многом благодаря именно этой черте характера, за несколько лет войны, Говоров стремительно прошел путь от генерал-майора до маршала. Тогда как "нормальные" штабные деятели привыкшие управлять своими войсками по телефону, так и остались младшими генералами на почетных тыловых постах.

Обороняя Москву и Ленинград, прорывая блокаду и освобождая Прибалтику, Говоров всегда оставался верен своим принципам, не позволяя сиюминутным обстоятельствам диктовать свою волю. Это было очень и очень непростым делом, но маршал никогда не жалел о своем выборе. Будучи твердо уверенным в правоте своей точки зрения, он мог поспорить с самим Сталиным, и были случаи, когда Верховный Главнокомандующий менял свое мнение перед фактами, стройно и логично встроенными Леонидом Александровичем.

Выдвинув Говорова на пост командующего фронта в трудный для страны 1942 год, Сталин ни разу не жалел об этом шаге. Сдержанный и суховатый генерал, отстоял Ленинград от попыток Кюхлера и Манштейна взять штурмом "колыбель трех революций". Правильно используя тот минимум войск бывших в его подчинении, он сначала прорвал вражескую блокаду, а затем и вовсе отодвинул врага от стен города, чего не смогли сделать Жуков, Федюнинский и Хозин. Неторопливо и методично, Говоров очистил от неприятеля Прибалтику, вместе с Мерецковым принудили Финляндию выйти из войны, а затем не позволил Гитлеру, перебросить курляндские дивизии на защиту Берлина.

Родина щедро отметила все успехи "математика в погонах". Множество боевых наград украшало его мундир на параде Победы и в числе их, присутствовал самый высокий из советских военных орденов, "орден Победы". Не каждый командующий фронтом был его кавалером, несмотря на свои многочисленные заслуги перед Отечеством. Только избранные люди входили в их число и среди них, был маршал Говоров.

— Противник занял немецкие оборонительные позиции, оставшиеся здесь после боев в сороковом году между егерями Дитля и английским десантом Окиленка. Долгосрочных, бетонных сооружений здесь нет. В основном блиндажи, доты, дзоты, пулеметные гнезда, но и этого вполне достаточно, чтобы серьезно осложнить нам штурм этих позиций.

— Вижу — отреагировал на слова Полынина маршал, рассматривая зеленые склоны двух гор, между которыми проходила дорога, — основательно перекрыли все подходы. В других местах такая же картина или противник создает основные очаги своей обороны там, где удобно наступать?

— Скорее всего, второе, товарищ маршал. Больше всего оборонительных сооружений в районе Стурпака и Торнпака. Там самое удобное место для наступления на Нарвик со стороны моря. Немного слабее, оборона между Кубергетом и Коберфьетом. Там нет большого количества пулеметов и минометов. Главная сила врага — это артиллерийские батареи, установленные на противоположных склонах гор. Во время проведения разведки боем, англичане легко отдали склоны, обращенные в нашу сторону, и отступили на обратную сторону этих горок. Выбить их оттуда оказалось невозможно. Артиллеристы противника сосредоточили свой огонь на вершинах, а тех, кто смог проскочить этот огневой заслон, остановили засевшие в окопах стрелки и пулеметчики. Когда мы отступили, англичане вновь заняли свои окопы, по эту сторону — докладывал Полынин, вновь переживая неудачу недельной давности.

— Понятно — не выказывая эмоций, сказал Говоров, — а как оборона в районе Реурбергет?

— Вижу, вы знаете здешние места лучше меня, товарищ маршал, — удивился комдив, — здесь у англичан одна линии обороны. Видимо считают это место неудобным для атаки, да оно и верно. Склоны гор, здесь очень неудобны для спуска и подъема. К тому же шведская граница в сорока шагах. Можно легко вторгнуться на сопредельную территорию и стать причиной международного скандала.

— Верно, можно, но не нужно, — маршал оторвался от окуляров трубы, — молодец. Хорошо знаете обстановку, но вот с разведкой доработали не до конца.

— Согласно данным авиационной разведки у Реурбергет, две линии обороны, а не одна, как вы утверждаете. Вот здесь и здесь, установлены две минометные батареи страхующие оборону врага в случаи её прорыва на этом участке — Говоров уверенно ткнул пальцем в расстеленную на походном столике, карту с разведданными.

— Не учтены также в общем раскладе сил противника зенитная батарея у Кубергета, два сторожевика прибывших в район Йосвик и Бьервик, и артиллерийская батарея у Эльдерсвик. На первый взгляд силы небольшие, но и они могут оказаться решающими в критическую минуту. Я считаю, что такое знание обстановке совершенно недопустимо за два дня до начала наступления. Прошу вас, Сергей Сергеевич, принять во внимание и сделать соответствующие выводы.

— Слушаюсь, товарищ маршал — вытянулся перед командующим Полынин и при этом, за спиной показал кулак начштабу. За час до приезда Говорова, начштаб уверял комдива, что данные нанесенные на карту самые свежие.

— Очень хорошо, — удовлетворенно произнес маршал, — а так всё верно. Бетонных дотов здесь действительно нет, да и откуда им взяться. В сороковом, Дитль развертывал оборону впопыхах, не имея времени и серьезных средств, и как результат, англичане её прорвали. Дальше, оборона Нарвика велась немцами исключительно силами береговых батарей, сухопутными позициями никто не занимался. Об этом нет никаких упоминаний ни в разведданных, ни в имеющихся у нас трофейных документах. Так что англичане, в основном используют доставшуюся им от немцев оборону, наскоро подлатав её.

Сделав маленький экскурс в историю, Леонид Александрович не только развил кругозор своих подчиненных, но и протестировал свою память.

— А теперь доложите, где какие силы врага нам противостоят.

— Промежуток от берега моря до Торнпака, силами около трех батальонов занимают шотландцы, валлийцы и поляки. Правее их, на отрезке Кубергет и Коберфьето находятся два батальона канадцев и англичан, а также около трех роты норвежцев. Норгов возможно меньше, но не намного. Оборона у Реурбергет держат немецкие егеря, общей численностью около двух рот. Сколько сил находится в резерве у противника, точно неизвестно. Предположительно не меньше трех батальонов со вспомогательными силами. Точных сведений не имеем, из-за невозможности взять языка, в эти дивные белые ночи. Наши разведчики дважды пытались приблизиться к передовой неприятеля, и каждый раз были им обнаружены.

— Да, не густо. А откуда вы так точно знаете, что у моря стоят шотландцы, а под Кубергетом находятся канадцы? По данным радиоперехвата?

— Никак нет, товарищ маршал. По данным визуального наблюдения. Оказывается, среди подопечных генерала Гагена нет единства. Каждая часть стремиться идентифицировать себя и под британским флагом над позициями, обязательно вывешивает свой флаг. Особенно в этом преуспели поляки и норвежцы. Над их позициями британских флагов крайне мало.

— А у немцев, что, свастика под британским флагом развивается? Интересное сочетание.

— Нет. у немцев нет знамени. Об их присутствии у Реурбергет рассказали два сбежавших дезертира. Уверяют, что мобилизованные рабочие и всегда сочувствовали коммунистам. Ими особый отдел занимался, но ничего подозрительного не выявил.

— То, что обратили внимание на знамена, хорошо, но по большому счету, все это может быть хорошо организованной дезинформации. Немцы большие мастера на такие дела, да и англичане никогда не отставали в подобных пакостях. Для подтверждения информации всегда нужны данные радиоперехвата, вместе с данными воздушной разведки. Только тогда, можно с уверенность утверждать, что перед тобой находятся именно те части, а не другие.

Говоров говорил своим подчиненным степенно, неторопливо. Если бы на нем не было военной формы, то его можно было принять за школьного учителя, излагающего ученикам очередную тему урока.

— Что вы можете сказать относительно намерения штаба, наступать на участке Кубергет — Коберфьето?

— Мне представляется товарищ маршал, что это не совсем верное решение. Мало того, что мы не завершили полного сосредоточения своих сил, но и выбрали самое трудное направление. Как я уже докладывал, здесь у противника плотный артиллерийский заслон. Но даже если мы возьмем первую линию обороны, то впереди нас ждет вторая линия, построенная по аналогичной схеме. При штурме этого участка мы понесем большие потери, чем при прорыве со стороны моря.

— Там, где со всех сторон простреливается каждый метр. Там, где подступы к своим позициям враг надежно прикрыл минными полями и имеет огневую поддержку своих кораблей. Там, по вашему мнению, мы понесем меньше потерь?

— Потери будут всегда, товарищ маршал. Да, враг явно ждет нашего наступления со стороны моря. Однако мы в состоянии огнем своей артиллерии уменьшить число огневых точек врага, чем серьезно поможем наступающей пехоте. Что касается поддержки противника со стороны моря, то здесь нам потребуется поддержка авиации. Англичане очень чувствительны к уларам по кораблям с воздуха. Наверняка, попав под огонь, они отведут от берега свои суда.

— Или вызовут на подмогу свои самолеты и тогда отогнанные корабли, вернуться. Хорошо, что здесь у англичан нет авианосцев. Тогда бы они имели полное превосходство в воздухе, а так паритет. Учитывая количество самолетов, которыми мы располагаем и время подлета с аэродромов. Значит, вы предлагаете ударить по врагу всеми силами и попытаться проскочить в узкую щель, до возвращения кораблей врага. Так?

— Совершенно верно, товарищ маршал. При таком положении дел, есть определенный шанс прорвать оборону — уверенно заявил Полынин.

— Шанс, конечно, есть, но при этом пожертвовать всеми людскими резервами и боеприпасами. Вы учтите, Сергей Сергеевич, что британцам проще и легче перебрасывать снаряды и людей по морю, чем нам все это везти по суше. Нарушить их морские перевозки, мы не в силах. Англичане прочно прикрыли морские подступы к Нарвику эсминцами и сторожевиками. Тромсе не пригоден для стоянки наших подлодок, а нашего героя потопившего "короля" так отделали, что он едва дополз до Гамбурга. Вот такое положение, товарищ комдив. Так, где лучше наступать? Со стороны моря или в центре обороны врага? — спросил маршал. Полынин немного задумался, а затем выдохнул.

— Со стороны моря, товарищ маршал.

— Точно, со стороны моря? А может все же у Кубергета? — допытывался Говоров.

— Нет, товарищ маршал. Там две сплошные линии огня, а здесь один удар и ты вышел в тыл всей группировке врага. Если все получиться, мы потеряем на побережье меньше людей, чем при штурме горных склонов.

Говоров внимательно посмотрел на карту, как бы оценивая выводы, приведенные Полыниным, помолчал, а затем хитро улыбнулся.

— Это хорошо. Очень хорошо, что вы мыслите точно также как и англичане. В сороковом они взяли Нарвик ударом со стороны моря и теперь там же ожидают главный удар. Не будем их разочаровывать. На побережье мы проведем разведку боем, а наступать мы все же будем через столь нелюбимый вами Кубергет, Сергей Сергеевич.

Полынин удивленно переглянулся с начштабом, но промолчал, ожидая разъяснений от командующего, и не ошибся. Готовя наступление, Говоров всегда придерживался суворовского завета о том, что во время боя каждый солдат должен был знать свой маневр. Решение бросать людей в бой силою своего приказа, маршал глубоко презирал, считая, что чем лучше и точнее командир будет понимать свою задачу, то тем лучше он с ней справиться.

— Противник действует сугубо по стандартам, считая, что лучше всего наступать там, где удобно. Вот на этот крючок мы его и поймаем. Пусть считает направлением нашего главного удара свой левый фланг, а наступление на Кубергет, отвлекающим маневром. За один час мы должны взломать оборону противника, пока генерал Гаген разберется, что к чему. Знаю, возможны большие потери, но мы постараемся их максимально снизить за счет контрбатарейной борьбы. Мною лично определены места дислокации батарей, откуда они смогут наиболее эффективно вести огонь по противнику. Повторяю, в направлении Эльдерстрома мы ведем разведку боем, но она должна быть убедительной, чтобы продержать противника в неведении наших подлинных намерений как можно дольше.

— Извините, товарищ маршал, но вы нечего не сказали о нашем левом фланге, Реурбергете. Там тоже будет нанесен отвлекающий удар? — задал вопрос начштаба.

— Для проведения полномасштабного наступления в этом районе у нас нет сил, да и в этом нет большой необходимости. Сергей Сергеевич правильно подметил о возможности государственного конфликта и чем больше людей будет задействовано в операции, тем больше шансов в него влезть. Поэтому, на левом фланге будет действовать группа майора Кривенко — кратко ответил Говоров.

Как бы сильно маршал не исповедовал заветы великого Суворова, но он также строго придерживался режима секретности, который в армии никто не отменял. Начдиву вовсе было не обязательно знать, что самый главный удар по плану Говорова наносила как раз группа майора Кривенко.

Приковав своими активными действиями внимание противника в центре и на своем правом фланге, маршал стремился максимально облегчить Кривенко выполнение боевой задачи. Дождавшись момента, майор должен был прорвать оборону противника и выйти к станции Бьернфьепль. Через неё проходила железная дорога, соединяющая Нарвик и Швецию. Захват станции или получение возможности держать дорогу под артиллерийским огнем, означал выполнение приказа Ставки Верховного командования. Перерезанная железная дорога, делала совершенно бесполезным обладание англичан Нарвиком. Они могли сколько угодно сидеть в порту, но шведской руде, дорога в Альбион была заказана.

Нарвик был третьим портом северной Норвегии, который имел важное значение, до которого дошла Красная Армия. Захват Киркенеса и Тромсе давал возможность свободного выхода из Баренцева в Норвежское море кораблям Северного флота. Недаром Гитлер до самого конца, держал в этом районе свой последний линкор "Тирпиц".

В захваченном отрядом майора Кривенко Тромсе, наши моряки сразу кинулись, к этой махине металла, уныло застывшей в студеное море. В первую очередь их интересовало состояние орудий линкора, хищно торчавшие из его башен. Уже беглый осмотр показал их хорошее состояние, и теперь моряки срочно решали, возможно, восстановление линкора как корабль или он был обречен на слом.

Леонид Александрович был доволен тем, как развивалось операция. Все минимальные задачи, поставленные перед ним Верховным Главнокомандующим, Говоров выполнил. Но вместе с этим, время стремительных бросков закончилось. Предстояла куда более трудная задача, взломать оборону противника имея в своем распоряжении ограниченный ресурс.

Силы, что были в распоряжении маршала, ненамного превосходили сидящего в обороне противника. По канонам военного искусства этого было недостаточно для штурма Нарвика, и маршал решил компенсировать этот фактор при помощи артиллерии. Опытный артиллерист, он сразу заметил тот факт, что у англичан, в подавляющем большинстве, на вооружении имелись орудия, способные вести настильный огонь.

Они были эффективны при наступлении и обороне по ту сторону Бельт, но были малопригодны в гористой части Скандинавии. Отметив столь важный момент, Говоров решил противопоставить противнику артиллерию навесного типа. Обычно с этой задачей прекрасно справлялись гаубицы, но их в распоряжении маршала, не было в необходимом количестве для исполнения задуманного им плана. И здесь, в очередной раз проявился таланта Леонида Александровича.

Как известно, если человек не хочет, или не умеет что-либо делать, то он ищет причины, помешавшие ему исполнить свой долг. Когда же он хочет решить задачу, он ищет средства для её решения. Маршал Говоров был из второй половины людей и с блеском нашел способ исполнить им задуманное.

Хорошо знакомый с немецкой трофейной артиллерией, он без колебания сделал ставку 75мм легкие полевые пушки, захваченные советскими войсками в Альте и Тромсе. Их главная особенность заключалась в способности стрелять малыми зарядами под углом в 75 градусов. Находясь на закрытой позиции, они могли вести огонь, не имея для себя "мертвых зон".

Ставка на навесную артиллерию полностью оправдала себя в битве за Нарвик. Как и в предыдущий раз, англичане легко уступили советским солдатам гребень Кубергета, отойдя на вторую линию обороны, на обратном склоне возвышенности. Британские артиллеристы стали привычно стрелять по рипперам, создавая смертельный вал для наступающей пехоты.

Прошло двадцать минут с начала атаки, а стороны оказались в том же положении, что и несколько дней. Руководящий обороной майор Мальзебар уверенно доложил в штаб об отбитии русского наступления, за что получил от начальства устную благодарность.

— Скорее всего, сэр, они пытаются отвлечь наше внимание от своего главного удара. Здесь им не пройти — высказал предположение майор.

— Вы совершенно правы, Чарльз. Побережье, вот их главное направление, но здесь их ждет неприятный сюрприз в виде наших эсминцев — согласился с ним полковник Вендлер, совершенно не подозревая, что действия соединений подполковника Земцова, хорошо организованный спектакль.

Наблюдая за тем, как английские снаряды методично перепахивают гребень Кубергета, майор Мальзебар совершенно не догадывался, что среди залегших солдат, находились два корректировщика огня. Вооруженные биноклями и катушками телефонных проводов, они принялись координировать работу своей артиллерии, что дало свои результаты.

Уже после второго залпа гаубиц, в результате прямого попадания замолчало одно из британских орудий. Затем с геометрической прогрессией стала сокращаться численность боевых расчетов батарей. Озлобленные англичане усилили свой огонь по ту сторону гребня, пытаясь заставить замолчать советских артиллеристов, но все было напрасно. Находясь в "мертвой зоне", они были недосягаемы для пушек противника, чье число быстро сокращалось.

Испуганный Мальзебар попытался связаться с командованием и доложить о стремительно меняющейся обстановке, но случайно разорвавшийся снаряд, помешал майору исполнить свой долг. Стальной осколок изделия "Рейнметалл" больно ударил Мальзебара в бок и, заливаясь кровью, он рухнул на столик, вместе с телефонной трубкой, зажатой в руке.

Пока англичане разобрались с заменой выбывшего из строя майора, и его зам вступил в командование, действия русской артиллерии изменилось. Ведомы корректировщиками, гаубицы продолжали свою дуэль с британскими канонирами, тогда как трофейные орудия, обрушили свой огонь на английские позиции по ту сторону гребня.

Подведенные к самому подножью возвышенности, немецкие пушки принялись забрасывать противника снарядами. Всего пятнадцать минут продлился их обстрел, однако он заметно облегчил жизнь, бросившимся затем в атаку советским солдатам.

Получив возможность проскочить простреливаемый противником гребень, они в одном порыве скатились вниз, выбили англичан из их траншей, после чего стремительно атаковали их позиции на второй вершине Кубергета.

Уверенно идя за "огневым валом" своих артиллеристов, советские солдаты в едином порыве взобрались на крутые склоны норвежских гор. Ведя непрерывный огонь из пулеметов и автоматов, они прорвали оборону врага на подступах к гребню и заставили замолчать, ещё неподавленные орудия. Только умелое сочетание действие пехоты при поддержке артиллерии, позволило взять хорошо укрепленные позиции противника с минимальными потерями.

Прорыв первой линии обороны, считавшейся ранее труднопреодолимой, серьезно осложнило положение англичан. Получив это известие, генерал Гаген оказался перед трудным выбором, что считать главным направлением русского наступления. По сообщениям полковника Трентона, русские продолжали демонстрировать активность на побережье. Остановленные плотным артиллерийским огнем в одном месте, они, судя по всему, намеривались атаковать в другом месте британской обороны. Будь он на месте противника, сам Гаген именно так бы и поступил.

Успех русских в районе Кубергета, несомненно, доставлял англичанам большие проблемы. Однако на преодоление второй линии обороны, у противника в любом случае заняло бы много времени, что оставляло генералу время и пространство для маневра. К тому же, полковник Вендлер заверил Гагена, что при прорыве первой линии русские понесли серьезные потери. Это несколько успокоило генерала и, послав Вендлеру из резерва две роты подкрепления, он стал ждать дальнейшего развития событий.

Давая оценку положения в районе Кубергета, Гаген в целом был прав. Для переправы ко второй линии обороны врага орудий нужно было время. Тяжелые, трудные в подъем советские гаубицы, маршал Говоров решил не трогать. Штурм вражеских позиций был возложен на трофейные орудия. Они были более легкими, чем гаубицы и их транспортировка по горам, занимала гораздо меньше времени.

С начала операции прошло около двух часов, однако свой главный удар, маршал Говоров так и не нанес. Слушая неутешительные донесения из района Торнпака и победные реляции Полынина, маршал сдержанной улыбался. Он ждал известие от майора Кривенко, который должен был начать по своему усмотрению.

Получив приказ о штурме твердынь Реурбергет, Кривенко решил взять их под прикрытием дымовой завесы. Это был идеальный вариант, благодаря местной розе ветров, имеющей в это время года неизменное направление. Под покровом дымной завесы, наползающей на позиции врага, было очень удобно атаковать, оставаясь невидимым для стрелков противника.

Идея майора понравилась Говорову, и специальные средства были доставлены самолетом из Мурманска. Все было готово, но перед самым наступлением, Кривенко отказался от их применения. Главной причиной этому стал сержант, предсказавший за день до наступления, густой туман с небольшого озера находившегося вблизи.

Родом из северо-восточной Сибири, он хорошо разбирался в незримых вестниках изменения погоды. Его прогнозы погоды имели необъяснимую привычку сбываться и потому, Кривенко решил отказаться от спецсредств. Появление дымовой завесы обязательно вызвало бы переполох на вражеских позициях. Густой же туман, позволял незаметно подобраться к противнику и застать его врасплох.

Полностью поверив сержанту, Кривенко внес изменение в план операции и сумел убедить в этом Говорова. После успешного рейда через Финляндию и захвата Тромсе, маршал явно благоволил к майору. За прежние успехи, он представил Кривенко к ордену Боевого Красного Знамени, а за час до начала наступления, поздравил с производством в подполковники.

Этот хитрый прием, Говоров перенял от Верховного Главнокомандующего. Тот имел привычку, в качестве поощрения, за несколько дней до генерального наступления, повышать в звании командующих фронтов. Делалось это не только для стимуляции генералов к одержанию победы. Получив своеобразный аванс, командующие фронтов был вынужден действовать с удвоенной силой, чтобы оправдать оказанное ему доверие Сталина.

Подобный прием в одинаковой мере действует, как на генерала, так и на майора, вернее подполковника. Получив неожиданное продвижение по службе, волей— неволей Кривенко должен был побеждать. Сидя на наблюдательном пункте батальона, он тихо матерился, глядя, как неторопливо поднимается туман с поверхности озера.

Вначале он был недостаточно плотным для прикрытия атаки, но сержант Федорцов заверил Кривенко, что все ещё измениться, и скоро туман достигнет нужной консистенции. Это "скоро" затянулось на целых полтора часа. Озабоченный этой задержкой, Кривенко уже подумывал о внесении изменений в план операции и в этот момент, ему доложили, что туман начал свое движение на позиции врага.

Медленно и величественно, серое облако поползло вверх по крутому склону, подталкиваемое дыханием ветра. Плотный и густой, он не только надежно скрывал советских солдат от взора немецких часовых, но и хорошо приглушал их шаги. Видимость была не больше пяти метров, что в значительной мере ограничивало действие отряда.

Командовавшего немецкими ротами прикрытия, английского капитана Ника Милиндера, появление тумана нисколько не насторожило. Серое облако уже дважды наползало на его позиции, но оба раза без каких-либо последствий.

Когда капитану донесли, что на этот раз туман более густ и плотен чем обычно, Милиндер пренебрежительно ответил, что только самоубийца рискнет сначала спуститься с крутого обрыва, а затем подняться на него при подобных обстоятельствах.

Каменистые склоны, разделяющие противников действительно были крутыми и создавали серьезные препятствия перед атакующими. Стремясь уменьшить влияние этого фактора, майор Кривенко три дня подряд тренировал своих солдат на соседней горке и добился серьезных успехов. Его подчиненные научились спускаться и подниматься по каменистым склонам Норвегии за короткий промежуток времени, и при этом, не нарушая строя.

Выбрав момент, под прикрытием тумана штурмовые группы незаметно покинули свои позиции, а затем стали подниматься каменистой круче. Для того, чтобы иметь возможность отличать друг друга, каждый из солдат повязал вокруг левой руки кусок белой ткани, в качестве опознавательного знака.

Полностью уверенные, что русские не решаться атаковать в этом районе, немецкие егеря до самой последней минуты прибывали в трагическом заблуждении. Впереди наступающих цепей, двигались разведчики. Благодаря длительному наблюдению за позициями врага, они хорошо знали месторасположение немецких часовых и потому действовали наверняка. Подобравшись к вражеским постам под прикрытием тумана, они сняли часовых, открыв дорогу атакующим соединениям.

В мгновение ока советские солдаты ворвались на считавшиеся неприступными позиции противника, и завязалась рукопашная схватка. Штыком, прикладом, камнем, кулаком, они стремились погасить не до конца оплаченные кровные счеты. Иногда, в серой пелене окутавшей склоны Реурбергет раздавались одиночные выстрелы, но они тонули в ней, вместе с криками умирающих людей.

Яростная борьба развернулась на этом Богом забытым клочке норвежской земли, в которой никто не хотел уступать своему заклятому врагу. В этом коротком и беспощадном бою, обе стороны имели право на успех. Так отчаянно они бились, но чашу весов перевесили новые цепи советских солдат, поднявшихся по каменистым кручам вслед за редеющим туманом.

Около пятнадцати минут провисел он на вершине горы, но этого вполне оказалось достаточно для захвата вражеских позиций отрядом подполковника Кривенко. Стремительным ударом, русские сломили сопротивление врага, уничтожив или рассеяв егерские роты.

Всего два небольших взгорка пришлось преодолеть советским солдатам, чтобы достичь своей главной цели — станции Бьернфьепль. Охранявший её взвод шотландских стрелков попытался остановить орлов Кривенко, но это оказалось невозможным. Перекатив по зыбким осыпям и каменистым откосам, по самому краю государственной границы пушку сорокапятку, советские артиллеристы привели вражеских стрелков к молчанию. За несколько минут, в пух, и прах было разнесено двухэтажное здание вокзала, из окон которого шотландцы вели огонь.

Победа была полной. Однако мало было её одержать, нужно было защитить и удержать, достигнутые успехи. Ещё поднимался черный дым из окон железнодорожного вокзала, а советские солдаты уже энергично окапывались вблизи Бьернфьепль.

Ровно тридцать пять минут отпустил им на это британский генерал Гаген, узнавшего о разгроме своего правого фланга, из доклада Ника Милиндера. Старому вояке потребовалось меньше минуты, чтобы понят дерзкий и смелый замысел маршала Говорова. Захват станции не только обесценивал значение Нарвика, он ставил под угрозу все соединения короны по эту сторону Ромбакс — фьорда. Бьернфьепль следовало вернуть как можно скорее, и Гаген бросил на незваных гостей три роты из своих резервов.

Генерал бы с огромным удовольствием для выправления положения дал бы Милиндеру больше, но активность Полынина не позволяла ему сделать это. К тому же, Гаген прекрасно понимал, что по кручам Реурбергета противник не мог перебросить большое количество войск, и значит, выделенных войск должно было хватить.

Гладко выстроенные планы хорошо смотрятся на бумаге, но в жизни всегда возникают обстоятельства способные спутать их. В особенности, когда имеешь дело с русскими. Мало того, что они с горем пополам сумели устроить некоторое подобие обороны и встретили солдат Его королевского Величества пулеметным огнем. Эти варвары, каким-то непостижимым способом сумели перетащить две батареи минометов. Притаившись по ту сторону холмов, они нанесли существенный урон наступающим англичанам и заставили их отступить.

Самым простым и эффективным способом дать сдачи после звонкой оплеухи, по мнению генерала Гагена и офицеров его штаба, было ударить по врагу из артиллерии и раскатать его танками. Идея вполне стоящая, но вот только с исполнением вышла заминка. Танков у генерала Гагена не было, ровно, как и лишних батарей и он был вынужден прибегнуть к помощи корабельной артиллерии.

Выполняя приказ командующего, британские эсминцы и сторожевики вошли вглубь вод фьорда, насколько им позволяла осадка, и открыли свой губительный огонь. Их могучие орудия, один за другим изрыгали смертоносные снаряды, стремясь, раз и навсегда уничтожить защитников станции. Перепахать, развеять в пыль, стереть с лица земли, хотели английские комендоры, исправно опустошая свои артиллерийские погреба, но справиться на отлично, им мешали горы, надежно прикрывавшие подходы к станции со стороны моря.

Не имея возможности вести прицельный огонь, англичане били по площадям, что в условиях скалистой Норвегии было малоэффективным занятием. Королевские канониры перепахали горные склоны, так и не смогли нанести существенного ущерба русским позициям.

Куда более успешным был налет "Харикейнов" вызванных на подмогу генералом Гагеном. Внезапно обрушившись с небес, они стали яростно утюжить бомбами и пулеметами прилегающие к станции горные склоны, а заодно и саму станцию. Подобно беспощадным валькириям носились они над защитниками узкого прохода, что соединял станции Хумдалан и Бьернфьепль, щедрой рукой сея смерть и разрушение.

Взрывом бомбы ранило подполковника Кривенко, серьезно повредив ему ногу. В трудный для отряда момент, он посчитал своим долгом находиться вместе со своими бойцами, а не раздавать приказы, сидя в штабе. Скрипя зубами от дикой боли в раздробленной голени, он самостоятельно наложил на ногу жгут из ремня для остановки кровотечения. Бледный от потери крови, с осунувшимся от боли лицом, он категорически отказался покидать поле боя и во многом, благодаря этому решению, отряд остановил рвущегося к станции врага.

Многих своих бойцов недосчитали взводные и ротные после этой атаки. Кто был ранен, кто убит, однако ещё больше осталось солдат врага на подступах к станции. Немцы, поляки, норвежцы, ирландцы, валлийцы, все они пытались пробиться через узкую горную горловину, но так и не смогли сломить сопротивление советских воинов. Сраженные свинцом, они лежали вповалку друг на друге, безжизненными кулями цвета хаки.

Благодаря их мужеству и храбрости, были выиграны самые трудные, самые тяжелые минуты боя, после которых наступил перелом. Вызванные с аэродрома Тромсе маршалом Говоровым истребители, не только прогнали прочь "Харикейнов", но и заставили покинуть фьорд королевские эсминцы. Британские моряки очень трепетно относятся к своим кораблям, и как только им начинает угрожать опасность, предпочитают покинуть поле боя, чем биться на нем до конца.

Стремясь спасти положение, генерал Гаген бросил в бой весь гарнизон Нарвика, но это было запоздалым решением. Пока британцы двигались от Сильдвика к Хумдалан, комдив Полынин прорвал оборону врага у Кубергета и вышел к фьорду. Падение этого участка британской обороны делало бессмысленным борьбу по эту сторону фьорда. Окруженным англичанам оставалось либо сдаться, либо при помощи кораблей укрыться от врага в Нарвике.

Начался бег к морю, на берегу которого возникла давка за места в шлюпках, присланных с кораблей. Русские не стали мешать эвакуации противника. Они только развернули за холмами свои гаубицы и неторопливыми ударами, подгоняли британцев покинуть эту сторону фьорда. Весь свой главный удар, маршал Говоров направил сначала на станцию Хумдалан, а затем стал наступать на сам Нарвик.

Было около шести часов вечера, полярное солнце ярко блистало на небосводе, не думая заходить, когда советские войска вышли на рубеж Сильдвик — Бейсфьорд. С него можно было обстреливать Нарвик из артиллерийских орудий. Судьба порта была предрешена, однако Говоров не стремился занять его любой ценой.

Следуя указанию Сталина, он только обозначил угрозу Нарвика, позволив англичанам сохранить порт за собой.

— Пусть они как можно дольше будут вынуждены тратить на его оборону людей и материальные средства. Нам Нарвик не нужен, пусть у этого авантюриста Черчилля болит голова, как разрешить эту проблему. А мы усердно поможем ему в этом деле — шутил Сталин с Говоровым, обсуждая план северо-норвежской операции.

Маршал полностью выполнил замысел Ставки на самом северном направлении противостояния бывших союзников. Совсем иная картина возникла на юге, в районе другого важного стратегического порта Триеста. В этом месте столкнулись интересы англичан, стремившихся не допустить перехода под контроль коммунистов столь стратегически важного порта и лидера югославских коммунистов маршала Тито, объявившего себя собирателем славянских земель на Адриатики.

Согласившись в июне месяце на требование генерала Моргана передать занятый югославами Триест под контроль англичан, Тито не спешил с отводом войск. Единственное что позволил югославский лидер, это продвинуться 2-у английскому корпусу к Триесту за разграничительную линию в районе Гориции. Дальше дело продвигалось с большим скрипом и к началу операции "Клипер", под контролем англичан находились лишь предместья Триеста.

Обе стороны на словах выказывали дружеское расположение друг к другу, но по мере развития конфликта в Германии, напряжение между англичанами и югославами стремительно нарастало. К 20 июлю, оно достигло своего максимума. Достаточно было любой маломальской искры, чтобы вспыхнул пожар, и этой искрой стали поляки генерала Андерса.

Находясь в составе 8 английской армии, эти изгнанники, считали себя не только полноправными членами антигитлеровской коалиции, но и полноценными победителями. Польские солдаты, облаченные в британскую форму, с гордостью демонстрировали югославам свои красно-белые шевроны с медной варшавской сиреной, называя себя освободителями.

— Мы взяли Монте-Кассино, освободили Рим и Болонью. Мы надрали зад немцам, итальянцам и вашим усташам. Сегодня мы устанавливаем порядок в Триесте, а завтра пойдем наводить порядок Варшаве. И мы наведем его, даже если при этом придется надрать зад ещё кое-кому. Ведь с нами англичане и американцы. Вместе мы великая сила! — петушились поляки на площадях и в трактирах Триеста.

Остановленные в шаге от города, они не смели переступить разделительную черту, но могли свободно посещать его увеселительные заведения. Ведь как-никак союзники, вместе сделавшие большое дело.

Во время очередного посещения поляками Триеста, в кабачке "Белая лилия" произошел конфликт, переросший в массовую драку. Подвыпившие местной ракии, поляки стали хвастаться перед югославами своими победами над немцами, начиная с Монте-Кассино. И на их беду, в кабачке оказался человек, бывший непосредственным свидетелем этих событий.

Также хорошо приняв на грудь, он смело подошел к полякам и громко обозвал их хвастунами и захребетниками.

— Вы взяли Монте-Кассино!? Враки! Наглые враки! Это не вы, а немцы надрали вам задницы в боях за монастырь. Сколько ваших там полегло во время штурма? Тысяча, две? Не считали? И сидели немцы в Монте-Кассино, пока марокканцы с алжирцами, по горным тропам не пробрались к ним в тыл и перерезали дорогу в монастырь. Вот тогда немцы и отступили. А пока марокканцы грабили ближайшие деревни, насиловали женщин и резали мужиков, вы и заняли Монте-Кассино, неприступную крепость — выпалил свидетель истории, опершись на стол поляков.

Понятно, что столь унизительное разоблачение своих боевых подвигов славные паны не стерпели. Вскочив из-за стола, они бросились с кулаками на обидчика их воинской славы. К огромному сожалению, для правдолюба, численное превосходство было на стороне поляков, которые одержали пусть маленькую, но все же победу.

Одержанная виктория изрядно вскружила головы ясновельможным панам. Не ограничившись топтанием ногами поверженных югославов, они принялись сдирать с их формы знаки воинского различия, а с фуражек красные звезды. Но на этом защитники чести и достоинства польской истории не остановились. Почувствовав сладкий воздух шляхетной вольницы, поляки стали срывать со стен кабачка висевшие в большом множестве югославские флаги, рвать и топтать их ногами.

Ограничься этот инцидент стенами кабачка, его можно было замять и притушить, но поляки выбрались на улицу, где и продолжили свои геройства, во славу далекой родины. Первой их жертвой стали югославские солдаты, прогуливающиеся по улицам Триеста под ручку с девушками. Затем пострадал патруль попытавшийся утихомирить не в меру разошедшихся буянов. Только когда из трактира "Под липами" высыпали гулявшие там югославы, британские ландскнехты были посрамлены и повержены.

Даже после этого, возникший конфликт можно было локализовать и свести на нет, но судьба сулила им иное. Несколько сбежавших с "поля боя" поляков, принесли в корпусные казармы весть, о том, что югославы убивают их боевых товарищей. Между коммунистами Тито и антикоммунистами Андерсена и до этого были склоки и бытовые конфликты. Все то, что до этого тлело и коптило, мгновенно вспыхнуло ярким пламенем и польские солдаты, все как один, бросились спасать своих соратников от кровавых застенков коммунистов.

Охранявшим подступы к городу югославским караульным заставам, было вполне под силу охолодить горячие головы пылких борцов с коммунизмом. Для взбудораженной толпы вооруженной стрелковым оружием, их пулеметы были бы хорошим аргументом к началу мирного диалога. Однако в конфликт славян неожиданно вмешалась третья сила, в лице взвода английских броневиков. Приданные польским соединениям две недели назад, они так вовремя поддержали выступления разгневанных выходцев с Вислы, что невольно возникало подозрение о хорошо подготовленных действиях.

Приблизившись к заставе у часовни святого Варфоломея, они снесли шлагбаум и шквальным огнем из пулеметов, в считанные минуты разогнали растерявшуюся охрану. Ободренные столь успешным началом, поляки радостно затопали по улицам спящего Триеста. Пугая мирных обывателей воинственными криками, они добрались до злополучного трактира, но задержанных поляков там не оказалось. Патрульные отвели иностранных забияк на гауптвахту, что находилась в центре города рядом с ратушей.

Казалось, что конфликт исчерпан и следует дождаться наступления утра, для дальнейшего разрешения вопроса мирным путем. Однако присутствие британских броневиков приподняло воинственный пыл поляков до самых небес. Под выкрики "Свободу братьям", они продолжили свой ночной поход. Сметая на своем пути застигнутые врасплох югославские патрули, жолнежи генерала Андерсена двинулись к центру города. Им оставалось пройти всего несколько кварталов, когда идущие в авангарде броневики наткнулись на непреодолимую для себя преграду.

С момента начала военного конфликта Англии и СССР, югославы начали с опаской относиться к своим союзникам и по совету советских инструкторов предприняли некоторые превентивные меры. Так комендант Триеста полковник Джилич, приказал установить на подступах к центру города несколько баррикад. В основном это были сваренные на скорую руку противотанковые ежи, за которыми располагались, хорошо укрепленные пулеметные точки.

Установленные за сутки до описываемых событий, они стали роковой преградой на пути британских броневиков в ночном сражении за Триест. Впервые столкнувшись с подобным видом заграждений, британцы сначала попытались их протаранить, а потом попытались уничтожить их огнем своих пушек и силами сопровождавших броневики солдат.

Пока ночные гости были заняты разрушением баррикад, югославы пришли в себя и сумели дать им отпор. Противотанковой артиллерии у гарнизона Триеста не было, но вот советские противотанковые ружья и трофейные фаустпатроны в казарме имелись.

Застрявшие у ежей броневики, представляли собой идеальную цель для стрельбы и югославские солдаты не заставили себя долго ждать. Не прошло и десяти минуты, как ярко вспыхнула головной броневик англичан, пораженный выстрелом из фаустпатрона. Охваченный страхом, экипаж броневика попытался покинуть обреченную машину, но едва они показались из люка, заговорил притаившийся в ночи пулемет.

Длинная очередь в одно мгновение смела на землю не только гордых бриттов, но и примкнувших к ним поляков. Расплавленный свинец и брызги горячей крови моментально охладили наступательный порыв подданных Джона Буля, заставив их искать спасение на жестком булыжнике мостовой.

Невыносимо долгую минуту, защитники демократических ценностей приходили в себя. Только стоны и ругань были слышны в ночи, прежде чем четыре оставшихся броневика не разразились огнем. Безудержно трещали пулеметы, яростно грохотали пушки, стремясь смыть кровью югославских солдат нанесенное оскорбление британской короне. Со сладостным упоением крушили они, то место, откуда велся огонь. Пули и снаряды превратили в сплошное решето афишную тумбу, вблизи которой расположился пулемет. Казалось, что от пулеметчика должно было остаться мокрое место, однако когда поляки попытались продвинуться вперед, несносный пулемет вновь заговорил, только из другого места.

Разъяренные британцы принялись охотиться за своим обидчиком, щедро прошивая мрак ночи трассирующими очередями и выстрелами из пушек. В этой суматохе, никто не обратил на одинокую фигуру человека, притаившегося за старинным платаном. Выглянув из-за ствола дерева и определив расстояние до ближайшего броневика, удачным выстрелом из фаустпатрона, он добавил освещения улицы короля Эммануила.

Понеся ощутимые потери, британские броневики дружно откатились назад, предоставив полякам право выхода на ратушную площадь. Мелкими перебежками, под прикрытием британских пулеметов, они пробрались за колючую баррикаду, где столкнулись с ожесточенным сопротивлением югославов.

Опытные бойцы, они рассредоточились по всевозможным углам и подворотням, не давая своим метким огнем противнику, приблизиться на бросок гранаты. То один, то другой солдат армии польской, падал на землю сраженный свинцом, так и не увидав, дорогую сердцу Варшаву.

Пули роем носились из одной стороны в другую. Никто из славян не хотел уступать друг другу жемчужину Адриатики. Сербы, своим огнем не давали полякам прорваться на ратушную площадь, те в свою очередь не позволяли фаустникам уничтожить свой броненосный аргумент в этом бою. Возникла патовая ситуация, жирную точку в которой поставили прибывшие из казармы расчеты с противотанковыми ружьями. Укрывшись за каменным парапетом уличных кабачков, они быстро привели к молчанию две боевые машины противника.

Обнаружив присутствие на поле боя смертельного для себя противника, оставшийся броневик попытался ретироваться. Он стал медленно отползать, но брошенная с крыши одного из домов бутылка с зажигательной смесью, прервала этот маневр. Объятый пламенем броневик попал колесами в канаву и беспомощно встал, накренившись на один бок.

Лишившись огневой поддержки, поляки моментально пали духом. Они ещё пытались удержать рубеж баррикад в надежде, что из лагеря к ним подойдет помощь, однако югославы не позволили им её дождаться. Дворами, они обошли польских жолнежей и ударили им в тыл.

При свете дня, ещё можно попытаться определить численность напавшего на тебя врага, ночью это сделать весьма трудно. Особенно когда тебя уже хорошо умыли кровью твоих товарищей, а грозная поддержка мистера Буля догорает сизым пламенем. При таких обстоятельствах трудно держать высокую марку и потому, хрустнув подобно сухой галете, изрыгая проклятья клятым коммунистам, паны стали отступать.

Они отступали с той же легкостью, что совсем недавно наступали. Длинные очереди сербских пулеметов заставляли героев Монте-Кассино усиливать свой бег, дабы навек не остаться в Триесте. Подталкиваемые подобным образом в спину, поляки оставили злополучный кабачок, где возникла вся эта история, и были готовы полностью очистить город, но в этот момент из лагеря подошла долгожданная помощь.

Ведомые господами полковниками батальоны, не только остановили позорное бегство мстителей, но захватили два квартала на северной окраине города. Каменные постройки домов, оказались хорошим укрытием для стрелков генерала Андерсена, получивших приказ любой ценой закрепиться в Триесте. Прикрываясь выброшенными из домов мирными жителями, поляки сумели отбить атаки югославов и прочно закрепиться на захваченном ими рубеже.

Весь последующий день, обе стороны отчаянно пытались улучшить свое положение. Сербы стремились очистить Триест от врага, поляки при поддержке англичан расширить зону своего контроля. Первыми ударили поляки, двинув в ход, батальонные и полковые минометы. Югославы ответили артиллерийским огнем. Выкатив орудия, они прямой наводкой разнесли несколько домов, превращенных противником в опорные пункты. Это сразу поставило под угрозу всю оборону поляков, но в самый критический момент к ним на помощь подошли британские танки.

Сбив югославский заслон у Гориции, они с боем прорвались к Триесту и их появление, кардинальным образом изменило всю картину боя. Получив столь чувствительную подпитку, поляки с утроенной силой ринулись в бой, и теперь настала очередь пятиться назад югославов.

Преследуя их, поляки дошли до "липового" кабачка. В знак торжества справедливости, они моментально увешали его множеством красно-белых флажков. Казалось, что фортуна наконец-то повернулась к ним лицом, но это только казалось. За время боев, по настоянию советских советников, у кабачка выросла баррикада из противотанковых ежей. Вновь повторилось ночное противостояние, только с той разницей, что английским бронированным машинам противостояли не метатели фаустпатронов и бронебойщики, а мощные противотанковые пушки. По рекомендации генерала Баграмяна они были тайно переброшены Тито в Триест.

И тут, британский враг очень хорошо почувствовал, что значит удалый славянский бой. Метким огнем были подбиты головные машины врага, и вся колонна встала, зажатая стенами домов. Когда противник попытался обойти "ежовую" баррикаду по соседним улицам, то там его ждал неприятный сюрприз.

Один из отрядов нарвался на противотанковые мины и кинжальный огонь батареи сорокапяток, установленных по обе стороны улиц. Несмотря на свой скромный калибр, благодаря близкому расстоянию, пушки пробивали броню британских танков. Другой отряд счастливо избег мин и артиллерийских засад, но также не смог продвинуться вперед. В тот момент, когда казалось, что все страшное позади, раздался страшный взрыв. Это советские саперы заложившие мину на первых этажах одного из домов взорвали её. Рухнувшее здание частично перегородило улицу, а когда англичане попытались объехать завал, по ним ударили метатели фаустпатронов и бутылок с зажигательной смесью.

Потеряв во время штурма сразу двенадцать танков и броневиков, англичане прекратили атаки, бросив вперед польскую пехоту. Завязались ожесточенные бои за каждый дом, за каждый переулок, которые по несколько раз переходили из рук в руки. Для перелома сражения в свою пользу, генерал Морган бросил на Триест весь польский корпус. Подразделения 4-ой югославской армии не могли сдержать продвижение противника, так как подверглись ударам английских бомбардировщиков.

Против столь мощных сил, державшийся из последних сил гарнизон Триеста устоять не смог бы. Не считаясь с потерями, поляки прорвали бы оборону югославов и взяли бы город, если бы, не вмешалась третья сила в лице советской авиации. По личной просьбе маршала Тито, Баграмян обратился за поддержкой к маршалу Толбухину. Поднятые с венских аэродромов, советские штурмовики успели перехватить колонны поляков на подходе к Триесту и полностью их разгромить.

В течение всего дня, на разбомбленной автостраде горели автомобили и бензозаправщики, сожженные советскими летчиками. Черные столбы дыма, что резво поднимались в голубое югославское небо, имели двоякое значение. Для обороняющих город югославов они были добрым знаком братской помощи со стороны Красной армии, тогда как для штурмующих Триест поляков, они символизировали печальные вести о провале англо-польского блицкрига.

Конфликт начал затягиваться и для его скорейшего завершения, обе противоборствующие стороны предприняли новые энергичные меры. Под руководством генерала Баграмяна, 4-я югославская армия стала наседать на английскую лазейку в Гориции, стремясь отрезать польский корпус от остальных соединений 8-й армии генерала Моргана. Два дня в районе побережья шли упорные бои, принесшие успех югославам. Полностью перекрыть дорогу на Триест они так и не смогли, но благодаря подтянутой артиллерии, позволила им простреливать её насквозь.

Впрочем, к тому моменту, борьба за контроль над дорогой утратил свою актуальность. Приковав внимание югославов к Гориции, англичане нанесли новый удар по Триесту. Сначала они нанесли массированный бомбовый удар по центру города и обратили в руины гарнизонные казармы. Теперь черный столб дыма, поднимающийся в небо, был добрым знаком для поляков и грусти для югославов. Вечером того же дня, в акваторию порта Триеста вошел британский флот с десантом на борту.

Высадка десанта всегда была одной из самых трудных задач для военных моряков. Для организации десанта требовалось хорошее прикрытие с моря и воздуха, транспортные суда и хорошо обученная пехота. Все это у британцев было в избытке, что вновь наводило мысли о заранее спланированной акции.

Под прикрытием корабельной артиллерии и авиации, десант полковника Хепгуда не только удачно высадился на берег и взял под свой контроль порт. Воспользовавшись бедственным положением защитников Триеста, англичане сумели соединиться с казалось отрезанными от основных сил поляками Андерсена. Соединившись друг с другом, они развернули полномасштабное наступление и почти дошли до ратушной площади.

Несколько раз, желая выслужиться перед "старшим братом" и водрузить красно-белое знамя над развалинами казарм, поляки шли в атаку, но каждый раз югославы заступали им дорогу. Под градом пуль и снарядов, держась из последних сил, солдаты с красными звездами на пилотках, отбрасывали врага, чьи конфедератки украшал белый орел.

Груды тел лежали не только на подступах к ратушной площади, но и на ней самой, ибо один раз, поляки сумели перебраться через руины казарм. Завязалась отчаянная рукопашная схватка. В ход шли не только автоматы и винтовки, но и ножи, камни и кулаки. Озлобленные люди душили, резали, убивали друг друга под торжествующие крики победителей и глухие хрипы побежденных.

Возможно, что в этот день полякам и удалось бы укрепить свое знамя победы, на основательно разбитой английскими бомбами стариной ратуше. Многое, и усталость не спавших две ночи югославов и понесенные ими потери, способствовало бы этому. Однако на пути "солдат свободы" с Вислы встали советские инструктора и советники. В самый ответственный момент одни собрав последние резервы, организовали контратаку, другие подтянули минометы и их огнем, полностью отсекли прорвавшихся на площадь поляков.

Обозленные неудачей, поляки и англичане решили предпринять совместную атаку, благо дорога на ратушную площадь им уже была известна. В исходе нового штурма никто не сомневался. Для удержания города югославам были как воздух нужны свежие силы, а их не было. Положение защитников Триеста было критическим и для его исправления, вновь потребовалась помощь советской авиации.

Вновь были подняты в воздух штурмовики, которые нанесли удар по стоявшим в порту английским эсминцам, крейсерам и миноносцам. Большого ущерба кораблям короны штурмовики нанести не могли, ни один вымпел не был потоплен. Однако и того, что разрушили и повредили своим огнем русские "летающие танки", было достаточно, чтобы основательно напугать британцев. Не прошло и часа после налета, как королевский флот покинул Триеста, пообещав вернуться в самое ближайшее время.

Казалось, что сражение за Триест уже достигло своего пика и переросло в локальные вялотекущие бои. Обе стороны уже выложили на стол все свои козыри и для организации новых наступлений, нужно было время. Англичане очень надеялись на помощь со стороны 5-й американской армии, а югославы ждали подхода из Словении соединений 1-й и 2-й освободительных армий. По мнению генерала Баграмяна этого было достаточно, чтобы сбросить поляков и англичан в море, но оказалось, что ещё не все британские консервы были вскрыты.

На шестой день конфликта, в Загребе произошло выступления хорватских усташей. Начавшись как мирные демонстрации против притеснений со стороны югославской милиции, на другой день они превратились в массовые столкновения хорватских националистов с силами местного самопорядка.

Это выступление были хорошо подготовлено и точно рассчитано. Все наиболее боеспособные воинские части Югославии находились вдоль границы с Австрией и Италией. Для переброски войск в ставший тыловым городом Загреб, требовалось время, а его у штаба Тито не было.

— Товарищ генерал, наше положение гораздо сложнее и опаснее, чем может показаться на первый взгляд, — говорил Баграмяну Тито, во время внеочередной личной встрече. — Подавить выступление усташей в Загребе мы сможем. Силы у нас есть, да и большую часть этой нечестии мы либо выгнали с нашей земли, либо взяли в плен. В Загребе выступили те, кто сумел ускользнуть от взора югославских коммунистов, натянув на себя овечью шкуру. Их не так много, но их пример очень опасен. Вслед за хорватскими усташами, могут выступить сербские четники, боснийские легионеры и это может разорвать пока ещё хрупкое единство новой Югославии.

— Я все прекрасно понимаю, товарищ маршал но, к сожалению, Красная армия в данный момент не может двинуть в Югославию, ни одного солдата. Все чем мы располагаем на данный момент, приковано к военному конфликту в Германии. Нет никакой гарантии, что господа бывшие союзники не двинут против нас войска в Тюрингии, Моравии, Богемии или Австрии. Я уже разговаривал с товарищем Сталиным, и он настоятельно просил нас обойтись собственными силами. Все, чем мы можем немедленно помочь югославской армии, так это авиация.

— Товарищ Баграмян. Вы здесь человек новый и вам трудно разобраться во всех наших тонкостях, но поверьте моему опыту, Загреб нужно отбить как можно скорее. Иначе ставленники английских империалистов прольют реки людской крови — продолжал настаивать Тито.

Иван Христофорович Баграмян был хитрым и опытным полководцем. Его полководческий взлет после киевской трагедии, одним из виновников которой он был назван приказом Ставки, был редким случаем в Красной армии. Своими победами на фронтах Баграмян сумел вернуть к себе доверие Сталина, по достоинству ценившего его таланты. Конфликт вокруг Триеста мог, как поднять Баграмяна по картерной лестнице, так и отбросить его назад. Прецедентов подобному, на войне было много.

Генерал прекрасно понимал, что югославский лидер во многом прав, давая оценку беспорядков в Загребе. Из всех важных объектов в хорватской столице, к исходу третьего дня, под контролем югославских коммунистов оставались управление полиции и аэродром. Все остальное, включая вокзалы и мосты через Саву, были в руках националистов.

Иностранные уши во всей этой каше, были хорошо видны. Уж слишком слаженно действовали усташи и очень быстро, у них появилось оружие. И это притом, что главный арсенал находился в управлении полиции.

Вместе с этим, Иван Христофорович отчетливо видел, что бунт в Загребе был направлен на отвлечение воинских сил Югославии от Триеста. В частности 2-й народно-освободительной армии, чьи соединения должны были усилить защитников Триеста. Все это многоопытный генерал давно уже понял и просчитал, и теперь ему следовало сделать непростой выбор.

— Я считаю, что наступление на Загреб должна вести 1-я армия. Её соединения ближе других находятся по отношению к Загребу — вынес свой вердикт Баграмян.

— Но на переброску войск уйдет минимум четыре-пять дней! За это время очень многое может случиться, что нанесет непоправимый вред Югославии, товарищ генерал!

— Единственный выход из создавшегося положения, я вижу в переброске в Загреб по воздуху, частей 1-й болгарской армии. Они прекрасно показали себя в борьбе с фашистами и среди болгарских военных много коммунистов и людей сочувствующих им. Думаю, им будет под силу оказать интернациональную помощь, братскому югославскому народу.

— Я ничего не имею против такого решения, товарищ генерал. Однако убедительно прошу вас, кроме болгарских солдат, первыми самолетами прислать хотя бы батальон советских солдат. Это будет очень важным шагом не только с военной, но и с политической точки зрения. Усташи очень боятся русских солдат.

— Хорошо, товарищ маршал. Я передам вашу просьбу маршалу Толбухину — заверил Тито Баграмян, но первым местом, куда он позвонил после ухода Тито, была Москва. Ставка одобрила предложение своего советника и дала добро. Уже через три часа после звонка Баграмяна, краснозвездные "Дугласы" взлетели с венского аэродрома и взяли курс на юго-восток.

Глава XV. Дранг нахт Вестен.

В Москве уже были сумерки, когда в Кремле началось вечернее совещание Ставки Верховного Главнокомандования в лице трех человек. Сталина, Антонова и маршала Рокоссовского прибывшего в Москву из своей ставки под Гамбургом по вызову генералиссимуса.

По своей сути это был небывалый случай, ибо никогда раньше Сталин не вызывал командующих фронтов к себе в самый разгар боевых действий. Вождь мудро считал, что нет смысла отрывать человека от важного дела, когда почти все вопросы можно решить по телефону.

Обычно, комфронта вызывался в Москву только для одной цели, снятия его с поста командующего и перевода на другую работу. В этом вопросе Сталин всегда проявлял большую щепетильность. Он, считая необходимым сказать человеку эту неприятную новость исключительно в личной беседе, а не в телефонном разговоре и тем более в виде бездушного приказа на бумаге.

Маршал Рокоссовский также хорошо знал эту примету и к внезапному вызову в Москву отнесся очень настороженно. Он хорошо помнил, как в октябре 1944 года, вызвав к себе, Сталин убрал его с должности командующего 1-м Белорусским фронтом, отдав честь взятия Берлина Жукову.

Большая политика трижды переходила дорогу красавцу поляку. Из-за неё он не стал освободителем Киева и Варшавы, не взял на штык Берлин, не стал первым Трижды Героем Советского Союза, хотя он был ничуть не хуже своего боевого товарища. Проклятый пятый пункт извечно гадил "советскому Багратиону, несправедливо отбирая заслуженные лавры.

Вот и теперь, получив приказ прибыть в Ставку, Константин Константинович заподозрил, что его в очередной раз хотят принести в жертву Большой политике. Всю дорогу он настойчиво гнал эту противную мысль от себя, но она снова и снова возвращалась в его голову.

Перешагнув порог сталинского кабинета, маршал попытался определить по лицу вождя правдивость своей догадки, но его постигла неудача. Сталин встретил его радушной улыбкой, поинтересовался, как маршал долетел и любезно пригласил его сесть за стол.

Ничего для себя полезного не смог прочесть Рокоссовский и по лицу генерала Антонова, встретившего его сдержанным кивком головы. В руках у главы Генерального штаба была папка, в которой обычно находились приказы Ставки по армиям и фронтам. Этот факт можно было трактовать как в пользу отставки маршала с поста, командующего фронтом, так и в пользу продолжения его службы.

Видимо неудачные попытки узнать причины срочного вызова в Ставку, заметно отразились на лице полководца и Сталин их заметил.

— Вы сильно устали, товарищ Рокоссовский? — заботливо спросил его вождь, слегка коснувшись рукой злотого погона маршала, — наверняка перелет утомил.

— Никак нет, товарищ Сталин, не устал — бодро заверил Сталина Рокоссовский, у которого от слов вождя с удвоенной силой забилось сердце. Начала разговора, как две капли воды напоминало ему ту октябрьскую беседу, после которой маршал был снят с поста комфронта.

Сталин никак не отреагировал на ответ Рокоссовского. Верный своей давней привычке, он неторопливо прошел вдоль стола заседаний. Дойдя до угла, Сталин повернулся и подошел к расстеленной на столе карте. На ней, цветными карандашами была нанесена последняя обстановка на фронтах. При этом обозначения "Белорусский" и "Украинский" фронты были заменены на "Германский". Вместе с ними, на карте присутствовали "Норвежский" и "Югославский" фронты. Встав возле стола, он положил руку на спинку стула и с легким прищуром посмотрел на маршала. В руках у вождя не было его легендарной трубки. В момент принятия важных решений он предпочитал не отвлекаться на курение.

— Хороший ответ, товарищ Рокоссовский. Очень хорошо, что вы не устали, хотя нагрузка, что легла на ваши плечи была колоссальная. Ставка вполне довольна результатом действий армий вашего фронта в Нижней Саксонии. Правда, полного контроля над морским побережьем, нам так и не удалось установить, — Сталин сделал паузу и выразительно посмотрел на маршала. В телефонном разговоре он обещал Сталину сбросить канадцев в море и не совсем сдержал свое слово. Его танки вышли к побережью, захватили главную гавань рейха на Северном море — Вильгельмсхафен, пленили свыше двадцати тысяч человек, но Норддейх и Эмден остались в руках врага. Это был единственный серьезный прокол в действиях Рокоссовского, заставляющий маршала нервничать в кабинете у Верховного.

— Однако, это по большому счету уже не так уж и важно. Ставка считает, что удержание канадцами Норддейха и Эмдена, в сложившейся обстановке нам даже на руку. Пусть господин Черчилль думает, что наша главная цель контроль над морским побережьем. Наши разведчики сообщают, что он намерен до конца биться за Голландию с её портами — усмехнулся Сталин. — Что же, мы ничего не имеем против этого. Более того, мы очень хотим, чтобы противник как можно дольше именно та и думал.

— И мы не будем вести борьбу за побережье? Но как, же так, товарищ Сталин? Ведь Амстердам и Роттердам имеют важное стратегическое значение.

— Нет, товарищ Рокоссовский. Генеральный штаб считает, что сражение за Голландию и её порты, вовлечет наши войска в затяжную позиционную борьбу с непредсказуемым исходом. Знаете как гауляйтер Зейсс-Инкварт, не допустил захвата Голландии англичанами? Этот сукин сын, объявил, что взорвет все дамбы и затопит всю прибрежную часть страны. И фельдмаршал Монтгомери принял его условия. Только десятого мая, германские войска в Голландии сложили оружие и то, под сильным нажимом на гаулейтера со стороны военных.

Господин Черчилль намерен использовать немецкий опыт в борьбе с нами, но мы не будем лить воду на его мельницу. Если он мертвой хваткой вцепился в Голландию, пусть держит её до второго пришествия. Мы намерены нанести удар вдоль голландско-германской границы, выйти к Рейну в районе Везеля, с последующим наступлением на Брюссель, Гент, Кале. Таким образом, нарушается целостность англо-американского фронта, а господин Черчилль получает свой "голландский котел", как в свое время Гитлер получил "курляндский".

— Это очень рискованный ход, товарищ Сталин. Совместный контрудар англичан и американцев может серьезно нарушить все наши планы — высказал опасение маршал, но Верховный поспешил успокоить его.

— Вполне разделяю ваши опасения относительно контрудара, товарищ Рокоссовский. Однако у товарища Антонова есть довольно весомые аргументы в пользу нашего наступления к Рейну. Послушайте их и выскажите свое мнение.

Повинуясь приказу Верховного, Антонов встал и взяв в руки указку, пустился в объяснения.

— Бои за побережье Голландии свяжут нас по рукам и ногам, что крайне выгодно англичанам. Они выиграют время и смогут беспрепятственно перебросить в Голландию подкрепления с острова. Расстояние между берегами минимальное и мы не будем иметь ни малейшей возможности, хоть как-то помешать этому процессу. Если это случиться, то по расчетам Оперативного отдела, уже через две недели англичане смогут начать наступление против наших войск. Как со стороны Голландии и Ганновера, так и со стороны Шлезвига. Не думаю, что в этих условиях американцы окажутся в стороне и откажутся поддержать своих союзников — Антонов сделал многозначительную паузу. Число людей знавших о появление у американцев нового оружия было крайне мало, и маршал Рокоссовский не входил в их число. "Советский Багратион" моментально уловил скрытый подтекст в словах Антонова и воспринял их как не требующую доказательств аксиому.

— Единственный выход из этой ситуации, по мнению генштаба — нанесение удара с целью полного развала фронта союзников и полная изоляция друг от друга их армий. В этом случаи будет не только нарушено общее командование войск противника, но и серьезно затруднено их снабжение. В частности это коснется американцев, чьи войска наиболее удалены от побережья и длина плеча их снабжения сильно уязвима.

Указка начальника Генштаба хищной змейкой скользнула по карте и послушно замерла в исходном положении.

— Константин Константинович высказывал опасения относительно возможного контрудара со стороны союзников. Опасно недооценивать противостоявшего тебе врага, но также не следует его переоценивать. Хочу напомнить, что с самого начала конфликта мы вели действия на расчленение английских войск на части и добились в этом серьезных успехов. В результате Эльбинской наступательной операции мы разбили 2-ю английскую армию на две части, с образованием "датского" котла. Затем после наступления на Бремен и проведения Нижнее-Саксонской наступательной операции, мы ещё уменьшили численность войск генерала Демпси и изолировали от них канадцев во Фрисландии. В борьбе с нами англичане израсходовали все свои резервы и в случаи прорыва нами фронта, заткнуть дыру им будет нечем.

— Для ликвидации прорыва англичане могут попытаться перебросить часть войск со второстепенного направления. Если учитывать разветвленности местных железных дорог и автострад, это не составив для них большого труда. Кроме того, не следует забывать о авиации противника. Пока мы воюем только с одними англичанами, и нам удается нивелировать действие их авиации. Когда же им на помощь придут американцы, а в словах Алексея Иннокентьевича мне сомневаться не приходиться, то численное превосходство в авиации будет полностью на стороне противника. Я много говорил с летчиками о возможности налета американцев и все они в один голос сказали, что они не смогут сорвать их знаменитую "ковровую" бомбежку — высказал свои опасения Рокоссовский.

— Да, сорвать их знаменитую бомбежку мы не можем. Это надо прямо признать, как бы ни была горька эта правда. Весь расчет нашей Рейнской операции строится на быстроте, это наш главный козырь. Благодаря нему мы сможем заставить противника действовать по нашим правилам и в значительной мере обесценим его любимое оружие. Фельдмаршал Александер, конечно же, попытается ликвидировать прорыв фронта. Это азбука и в этом не приходится сомневаться. Поэтому маршалы Жуков и Конев постараются сделать все, чтобы во время вашего наступления, ни у британцев, ни у американцев не было второстепенных направлений — заверил Рокоссовского Антонов.

— Черчилль и Александер уверены, что наш наступательный порыв полностью выдохся и у них, есть время для передышки, — вступил в разговор Сталин. — В целом их рассуждения верны. Ради достижения поставленных целей, мы полностью задействовали танковые соединения, как вашего фронта, так и танковые соединения 3-го Белорусского фронта. Убыль их такова, что оставшимися силами, вам будет трудновато осуществить новое наступление, в обозначенные Ставкой сроки. Однако у нас есть ещё один козырь, способный доставить немало хлопот нашим бывшим союзникам. Для успешного разгрома войск противника и скорейшего выхода к Рейну, Ставка решила передать в ваше распоряжение 25-ю, особую танковую дивизию, в состав которой входят тяжелые танки ИС-3. Это мощное оружие мы намеривались использовать во время штурма Берлина, однако не уложились в сроки. Теперь вот решили с его помощью попытаться взять Брюссель.

Сталин усмехнулся, и чуть заметно двинув рукой, предлагая Антонову продолжить доклад. Генерал моментально понял вождя, и его указка вновь пришла в движение.

— В настоящий момент дивизия находится под Бремена и ждет сигнала к выступлению. Начало нашего наступление назначено на 22 июля, 4.30 утра по московскому времени. Место нанесения главного удара район Лингена. По данным разведки, англичане по-прежнему считают, что в случаи наступления в Саксонии, мы будем пытаться захватить Ганновер и Оснабрюк. Поэтому, главные свои силы, они сосредоточили по линии Ганновер — Оснабрюк — Мюнстер.

Подобное положение войск противника, благоприятствует прорыву его фронта и выходу наших ударных соединений на оперативный простор, в течение первых двух суток. Только в этом случае у англичан не будет возможности нанесения контрудара, и они будут вынуждены начать отвод свои войска из Нижней Саксонии. Скорее всего, противник будет отступать к Рейну, чтобы опираясь на эту водную преграду, а также расположенные там свои материальные базы, попытаться остановить наше наступление.

— Не слишком ли смелый прогноз, товарищ Антонов? Строить свои расчеты только на том, что из-за угрозы окружения Александер даст приказ на отход, на мой взгляд довольно рискованно. Могу сказать со всей ответственностью, что англичане хорошие солдаты и всегда будут бороться до конца.

— Никто не принижает боевых качеств британцев, товарищ Рокоссовский. Да они хорошо дерутся, но большей частью в позиционных сражениях. Готовясь к сражениям с ними, Генштаб самым тщательным образом проанализировал тактику британцев и пришел к следующим выводам. Все наступательные операции, начиная с 1943 года, английские войска вели главным образом на второстепенных направлениях. Во всех сражениях в Италии и Франции, они находились на подхвате у американцев, позволяя делать им всю основную работу. Единственный раз, когда англичане, осенью сорок четвертого попытались наступать самостоятельно, все закончилось провалом. После этого, англичане действовали со строгой оглядкой на американцев. Если наши танки смогут вырваться на оперативный простор в первые двое суток, у англичан не будет выбора. Американцы не успеют прийти им на помощь, даже если решаться на открытую военную борьбу с нами.

Уверенно зажав в руке указку, Антонов замолчал, давая возможность Рокоссовскому высказать новые сомнения, но их не последовало. "Генерал Кинжал" предпочел не вступать в полемику, а выслушать все доводы докладчика.

— Что касается обороны, то и здесь у англичан не все в порядке. Анализ боевых действий за две недели июля, показал, что в действиях британского генералитета присутствуют те же ошибки, что были у них прежде. Они хорошо дерутся в условиях хорошо налаженной обороны, но совершенно не способны быстро противодействовать в случаи её прорыва танковыми клиньями. Как летом сорокового года во Франции, так и летом сорок второго года в Ливии, англичане предпочитают отступить вглубь территории, не пытаясь нанести контрудар под основание прорыва. Согласно показаниям пленных, в английских частях появилась танкобоязнь, которой подвержены как простые солдаты, так и офицеры.

— Просто чудеса! — воскликнул Рокоссовский, — знал бы фельдмаршал Хейг в кого превратятся его славные герои Марны и Соммы, он сошел бы с ума.

— Зря иронизируете, Константин Константинович. Причина подобного состояния британской армии, заключается в том, что англичане полностью попали под влияние американцев, и слепо следуют их стратегии, так называемой "доктрине Дуэ". В ней, главная роль в борьбе с противником отведена авиации, а танки и пехота на второстепенных ролях.

Воюя с японцами, американцами всеми силами стараются доказать правоту своего выбора, ради которого они потратили миллионы долларов. Чтобы добиться подавляющего превосходства над противником во всех видах боевых самолетов, американцы пристегнули к решению этой проблемы и англичан. И если за два года войны, благодаря своему промышленному потенциалу американцы могут вести "доктрину Дуэ" почти самостоятельно, то англичане, как выявили последние бои, оказались несостоятельны к подобным действиям. И этой слабостью противника нужно воспользоваться как можно быстрее.

— Пока им на помощь не пришли американцы и не применили против нас свой доктрину, в виде "коверного налета". Судя по всему, что я услышал, подобное "радостное" событие для наших армий не за горами. Скажите, Алексей Иннокентьевич, как можно эффективно противостоять этой самой доктрине? Что конкретно могут посоветовать нам ваши специалисты? — спросил Рокоссовский.

— Обобщая те сведения, что поступают к нам с востока и из Европы, наши аналитики считают единственным противоядием, против этой напасти, стремительный прорыв фронта и наступление по тылам врага. Если вы сможете сделать это, то союзники не смогут использовать свою авиацию в полную силу. "Доктрина Дуэ" можно эффективно действовать, опираясь на стабильный фронт и крепкие тылы, в виде регулярного снабжения.

— Как я понимаю, всё то, что вы сказали — это чисто теоретические предположения, чью верность или ошибочность мне предстоит узнать на деле. Так сказать, отделить зерна от плевел. Хорошее дело — в голосе Рокоссовского проскользнули нотки плохо скрытого сарказма, и Сталин поспешил прийти на помощь Антонову, обиженно дернувшего головой.

— Я прекрасно понимаю вас, товарищ Рокоссовский. Вы привыкли оперировать точными цифрами и понятиями, а сухими теоретическими выкладками, без четкого и ясного ответа на многие вопросы. Задача действительно сложная, но кому как не вам, нашему советскому Багратиону, под силу её решить. Товарищ Антонов хорошо обрисовал нам все изъяны английской армии, но при всем при этом её нужно ещё разбить. Разбить окончательно, бесповоротно. Разбить так, чтобы раздробленные её части уже никогда не склеились воедино и больше не стояли у нас на пути к миру и победе. Или вы считаете, что генерал Эйзенхауэр для вас более серьезный и опасный противник чем фельдмаршал Александер?

Вопрос был задан прямо, открыто, со всеми вытекающими из него последствиями и требовал ясного и точного ответа.

— Долг солдата, обязывает меня защищать мир и спокойствие моей Родины до последней капли крови. Я выполню его, можете не сомневаться, товарищ Сталин. А все мои сомнения вызваны только одним. Стремлением как можно больше сохранить жизни своих солдат, при его выполнении.

— Огромное спасибо за эти слова, Константин Константинович. Берегите солдат, они так много вынесли на своих плечах ради нашей великой победы, — Сталин с чувством пожал Рокоссовскому руку. — А мы в свою очередь окажем вам любую помощь в вашем тяжелом труде. Любую, какая только будет возможна, по первому вашему требованию.

Так закончилось это вечерне совещание, результатом которого стало новое советское наступление, потрясшее и ошеломившее бывших союзников. После "бега к дельте Эльбы", марша по Саксонии и яростной борьбы за побережье, англичане с чистой совестью посчитали, что наступательный потенциал русского медведя иссяк, но они жестоко ошибались.

Военный потенциал трех фронтов, соединенный по воле Сталина в одно единое целое, продолжал изумлять тех, кто ещё вчера были боевыми союзниками. Начав свой стремительный бег в начале июля, фронт Рокоссовского, за короткое время пробил зияющую брешь в построениях англичан и их сателлитов. Подобно огромной сжатой до отказа пружине, он стремительно пролетел по северной Германии и сохранив силу, нанес по врагу свой последний сокрушительный удар.

Рано утром 22 июля 1945 года, советские войска Северо — Германского фронта, под командованием маршала Рокоссовского, перешли в решительное наступление. Подошедшие со стороны моря танковые и моторизованные соединения фронта, мощным тараном обрушились на позиции британских войск в районе города Лингена.

Этот день, для сэра Уинстона, стал днем самого сильного разочарования с момента начала операции "Клипер". Твердо уверенный, что сумел разгадать сталинский стратегический план по захвату морского побережья, он направил все силы на удержание Голландии. Её морские порты были объявлены "английскими Фермопилами", за которые империя намеривалась биться до победного конца. Началось усиленное возведение оборонительных сооружений, минирование дорог и прилегающих полей на самых танкоопасных направлениях.

Особое внимание было уделено дамбам и мостам, которых в Голландии было огромное количество. Все они были взяты под усиленную охрану и за короткий период были приготовлены к взрыву. Произвести его, охрана могла как по приказу командования, так и самостоятельно, под угрозой захвата охраняемого объекта. Был издан специальный приказ, давший высокую оценку действий Зейсс-Инкварта по защите Голландии, с призывом действовать в сложившихся обстоятельствах не хуже, а даже лучше вчерашнего противника.

Находившимся в Голландии солдатам непрерывно вдалбливали, что уничтожение дамбы — верный способ остановить наступление русских и навязать им позиционную войну.

— Мы принудим этих азиатов к миру. Мы заставим их сесть за стол переговоров — с пеной у рта уверяли простых солдат агитаторы, специально посланные премьером в войска. Закатив глаза, они повторяли эти слова как мантру, скромно замалчивая, что именно того же, вот уже вторую неделю подряд, добивался от английских дипломатов в Стокгольме Вышинский. Советский спецпосланник всеми доступными ему методами, пытался сдвинуть процесс переговоров с мертвой точки.

Из-за объявленных Черчиллем новых Фермопил, англичане не уделил должного внимания Лингену, посчитав его второстепенным театром военных действий. Маленький приграничный городок Нижней Саксонии, на картах британского Генштаба был всего лишь точкой максимального продвижения советских войск на запад, после которого они начали исполнять свою главную задачу, захват побережья Северного моря.

Противостоящие в этом месте войскам Рокоссовского английские соединения, успели создать настоящую оборону лишь на главных дорогах, ведущих на юг. Возле них были отрыты в полный профиль окопы, натянуто проволочное заграждение, установлены минные поля, развернуты противотанковые батареи. На дорогах второстепенного направления, были созданы усиленные блокпосты с огневыми точками, призванные если не задержать, то предупредить о появлении противника.

Без серьезного прикрытия остались лишь проселочные грунтовые дороги, которые контролировали разъезды мотоциклистов. На их перекрытие у англичан не хватало сил и средств, да к тому же высокое командование считало, что русские не рискнуть двинуть свои танки по хлябким саксонским дорогам.

Так считали генералы штаба фельдмаршала Александера, так считал сам фельдмаршал и с этим мнением был согласен Черчилль, однако они жестоко заблуждались. Для танков 25-й гвардейской дивизии проселочные дороги Нижней Саксонии не были непреодолимыми преградами. Ничуть не смущаясь коварного хлюпанья под своими гусеницами, могучие красавцы ИС-3 дружно прошли так, где им было указано приказом маршала Рокоссовского. Лично проверив состояние дорог направления главного удара, комфронта дал свое согласие на танковый прорыв в этом месте.

Но перед тем как грозно взревели моторы могучих детищ Танкограда, в воздух поднялась авиация. Ранее, её основная задача была расчистка дороги наступающим войскам фронта и прикрытие их от самолетов противника. Теперь же первыми в воздух поднялась бомбардировочная авиация, для нанесения удара по аэродромам неприятеля.

Отказ Ставки от игры "в полруки", был обусловлен не только ослаблением ударной пружины Северо-Германского фронта, или как его скромно именовали в официальных документах штабисты — направления. Получив не двусмысленное предупреждение от Трумэна, Сталин не исключал возможности открытого, широкомасштабного столкновения с американцами. И в этом случаи, ему нужно было раз и навсегда снять со своих рук английскую гирю. Было необходимо обратить британцев в тотальное бегство, как это сделали немцы в сороковом году.

Главные цели авиаудара советских соколов были британские аэродромы под Мюнстером и Оснабрюке. У англичан был ещё аэродромы под Ганновером но, не желая разбивать силу удара, Рокоссовский отказался от их бомбежки.

Все аэродромы врага были вскрыты в результате двухдневной авиаразведке, произведенной необычным способом. Имея полную свободу рук, маршал приказал летчикам в качестве разведчика использовать трофейные немецкие Ф-189, хорошо известные всей Красной Армии как ненавистная "рама".

Как высокие летные чины не упирались против этой идеи Рокоссовского, говоря, что недостойно победителям пользоваться оружием побежденных, маршал был неумолим.

— Все это глупости и предрассудки. Для полного и скорейшего разгрома противника мне нужно постоянное наблюдение за ним, а для этого, "рама" самый лучший вариант. Ни истребители, ни наш верный У-2, не подходят для воплощения задачи поставленной перед нами Ставкой и лично Верховным Главнокомандующим — Рокоссовский специально упомянул Верховного, после чего возражения со стороны летчиков прекратились.

Все хорошо помнили недавний случай, когда прибывший в Бремен генерал-полковник Катуков, высказал маршалу свое несогласие с планом боевых действий. Поначалу Рокоссовский пытался доказать новому командующему 4-й танковой армии свою правоту, но от этого, танкист становился все упрямее и несговорчивее. Тогда командующий фронтом подошел к аппарату ВЧ и положив руку на телефон, объявил, что вынужден будет просить Ставку о замене генерала Катукова. Сказано это было столь уверенно, что никто из присутствующих на совещании генералов, ни на секунду не усомнился в словах комфронта.

По прошествию нескольких дней, Катуков был вынужден признать правоту слов маршала, как вскоре признали её и летчики. "Рама" никогда не была использована на Западном фронте и её появление в воздухе, сильно сбило с толку англичан. Ещё большей неразберихи, добавили немецкие кресты на крыльях медленно летящего самолета. Большинство из постов наблюдения посчитало Ф-189 немецким связным, летящего с севера от адмирала Деница.

Вторичное появление "рамы" над аэродромами вызвало у англичан законную настороженность, однако каких-либо активных действий с их стороны, так и не последовало. Между штабами начались энергичные переговоры по поводу повторного появления над аэродромами самолетов с немецкими крестами. Ясности это не принесло, но родился приказ, сбивать всякие неопознанные объекты, не отвечающие на запросы с земли.

Получив свободу действий, британские зенитчики и истребители перехватчики, с нетерпением ждали нового визита нежданных гостей, но он не состоялся. Вместо них, рано утром, над аэродромами появились советские бомбардировщики.

За время конфликта, англичане привыкли, что русская авиация придерживается исключительно оборонительной тактики и жестоко поплатились за это. В результате утреннего налета на британских аэродромах было уничтожено 62 самолета и ещё 28 машин различные получили повреждения.

Главной целью русских, были тяжелые бомбардировщики "Галифакс", "Ланкастер" и "Летающие крепости В-17" состоящие на вооружение у англичан. Сорок восемь огромных машин было сожжено на летном поле и двадцать один самолет, был разбит.

Нельзя сказать, что стратегической авиации английского королевства был нанесен смертельный удар. Она мужественно перелистнула эту черную страницу своей истории, и уняв кровь из разбитого носа, продолжила свою стоическую борьбу с коварными азиатами. RAF ещё была способна ответить ударом на удар, но только, не в ближайшие два дня. Вслед за утренним налетом, британские аэродромы подверглись ещё нескольким воздушным атакам советской авиации, в результате чего сильно пострадали их взлетные полосы.

Бомбардировщики и штурмовики, под прикрытием истребителей, яростно атаковали врага, стремясь разрушить и уничтожить все, до чего они только могли дотянуться. В этот день, английские зенитки познакомились с легендарными советскими "илами" и были вынуждены признать правдивость прозвища данного им немцами. Невзирая на плотный зенитный огонь, "черная смерть" упрямо атаковала зенитные установки.

Два штурмовика было сбито в результате прямого попадания снаряда в кабину пилота. Многие из машин получили различные повреждения, причем некоторые из них имели по несколько попаданий. Огонь зенитных установок был страшен но, ни один из экипажей не покинул поле боя, не выполнив задания или не расстреляв свой боекомплект.

Все силы фронта были брошены на нейтрализацию авиации противника, в результате чего, идущие в атаку танки, впервые остались без воздушного прикрытия. Больше того, Рокоссовский решил отказаться от ставшей привычной перед началом наступления артподготовки. Риск был огромен, но маршал сознательно пошел на него, намериваясь разгромить врага за счет внезапности.

Впрочем, говорить о том, что идущие в наступление танки были лишены поддержки, было нельзя. Перед началом атаки, в воздух были подняты все имеющиеся в наличие у фронта "рамы". Повиснув в воздухе, они самым тщательным образом рассматривали дороги, по которым предстояло наступать особой танковой дивизии.

Любое пехотное скопление врага, его засады, противотанковые батареи или просто препятствие на пути танковых колонн, тут же летчиками замечалось и передавалось специальному офицеру связи, следовавшему вместе с танкистами. Таким образом, советские танкисты были прекрасно осведомлены о намерениях и замыслах противника и действовали наверняка.

Первое боевое крещение танков дивизии состоялось вблизи небольшой деревушки Хельстен. Пройдя совершенно неохраняемыми лесными дорогами, танкисты приблизились к речной переправе, вблизи которой расположилась противотанковая батарея с тремя танками в придачу. Этого было вполне достаточно, чтобы сорвать или серьезно затруднить переправу советских танков, если бы не "воздушные глаза".

По укрытым в кустарнике, по обеим сторонам дороги пушкам, ударили приданные дивизии самоходки. Благодаря точной наводке, они за считанные минуты уничтожили орудия англичан или выбили их прислугу. Когда же один из танков решил наказать обидчиков и отправился на тот берег реки, то его ждал неприятный сюрприз.

Решив срезать дорогу, он проехал через высокую изгородь кустарника и оказался один на один с краснозвездным "исом", застывшим в ожидании приказа к атаке. Никто из противников не ожидал появления другого и потому ни у одного из них не было преимущества на выстрел. Первым, выстрелили английский танк. Его наводчик чуть раньше успел навести на противника орудие и дать залп. Бравый "Кромвель" громко выплюнул во врага смертоносным снарядом, но боевое счастье отвернулось от него. Торопясь упредить русских, Джон Смит чуть-чуть не докрутил наводку орудия в результате чего, снаряд только скользнул по броне советского танка и ушел в сторону.

Наводчик "иса" имел большую практику и боевой опыт. Его выстрел был точен и выпущенный с расстояния в сто метров снаряд, пробил лобовую броню "Кромвеля". Мощный взрыв сотряс бронированную махину и ни один из членов экипажа не сумел выбраться из неё. Огненная гиена в один миг поглотила славных британских парней, отдавших свои жизни по прихоти своего кровожадного премьера.

Неожиданная дуэль двух танков, стало своеобразным сигналом для гвардейцев. Грозно ревя могучими моторами, они устремились в атаку на мост. При этом они применили тактический прием. Пока три танка двигались к переправе, ведя по противнику огонь на ходу, два танка, выехали на дорогу и открыли прицельный огонь.

Стоявшие по ту сторону реки "Челленджер" и "Комета" оказались перед трудной задачей, по какой из целей вести огонь. Двукратное превосходства противника, а также огонь самоходок довершивших разгром артиллерии, сильно затрудняло принятие правильного решения.

Развязка в этом бою, наступила очень быстро. Один из двух стоявших "исов" попал в лоб "Комете" убил водителя и вызвал пожар. Пока экипаж боролся с огнем, в танк попало ещё два снаряда, повредило орудие, и он стал совершенно непригоден для ведения боя. Командир и наводчик покинули машину, но не успели пробежать и нескольких шагов. Пущенный из САУ снаряд нещадно посек беглецов осколками.

Гибель командирской "Кометы" развеяло все сомнения у оставшегося в живых экипажа "Челленджера". Не имея возможности к дальнейшему сопротивлению, англичане живо ретировались, оставив на произвол судьбы остатки противотанковых батарей и взвод солдат прикрытия.

Отступая с поля боя, англичане получили прощальный подарок. Осколок разорвавшегося вблизи танка снаряда, пробил топливный бак. К счастью для англичан пожар не возник, но вскоре им пришлось бросить поврежденную машину.

Потери советских танкистов от этого боя составило две машины. Но если у одного танка была перебита гусеница и после короткого ремонта, он продолжил движение, то у второго "иса" полетела коробка передач, и он выбыл из строя надолго.

После этого удачного дебюта, ведомая "рамами", танковая колонна приблизилась к городку Эмсброну, где их ждало более серьезная встреча. В городке находились части 1-й польской танковой дивизии генерала Мачека, в составе танкового батальона, двух гаубичных батарей, двух противотанковых батарей и двух батальонов пехоты. Все подступы, включая две дороги, ведущие в Эмсброн, были минированы, а в каждом взводе, находился боец вооруженный противотанковым ружьем. Польско-британский орешек был довольно крепок, но бойцы 25-й гвардейской дивизии сумели расколоть его с наименьшими для себя потерями.

Зная примерное расположение сил противника, советские танкисты повторили уже опробованный прием, с небольшими изменениями. Первыми, как и в бою у Хельстен, в дело вступили самоходки. Невидимые для врага, они точно ударили по противотанковой батарее прикрывавшей восточные подступы к городку. Благодаря укрытиям из мешков с песком, батарея продержалась гораздо дольше своих товарищей у лесной переправы. Баррикада хорошо закрывала орудийные расчеты от осколков, но против прямого попадания снаряда была бессильна.

Судьба батареи была предрешена, но и поляки сумели преподнести русским свой сюрприз. Две гаубичные батареи были укрыты маскировочной сеткой и потому, они оказались недоступными взору наблюдателей. Их присутствие выдали вспышки орудийных залпов, которые было невозможно замаскировать. Завязалась ожесточенная дуэль, в которой поляки оказались в неравном положении. Они стреляли по противнику, не видя его, ориентируясь по данным звуковых батарей, тогда как русские имели всевидящие глаза. Кроме этого, попав под огонь русские самоходки, могли сменить свою дислокацию, тогда как польские пушки находились на одном месте.

Командующий гарнизоном Эмсброна подполковник Хмара, с ужасом наблюдал, как от огня невидимого противника сначала погибла противотанковая батарея, а затем из строя стали выбывать гаубицы. Чтобы полностью не лишиться артиллерии, Хмара решил уничтожить зловредную батарею русских. Эту почетную миссию, он возложил на роту "Шерманов" под командованием майора Комаровского.

Сказано-сделано и вот, по узкой тропе в минных полях, польские танки устремились на врага. Шестнадцать бронированных машин грозная сила против любой батареи, пусть даже с пехотным или иным прикрытием. Их мощная 76мм пушка позволяла на равных драться с любым средним танком мира, включая знамениты русский Т-34. А отличный мотор давал "Шерманам" неплохой шанс в борьбе с "Тиграми" и "Пантерами" за скорости и маневренности. Одним словом, молодцам майора Комаровского был по плечу любой противник. Ведь не зря борта их танков украшает эмблема гусарского крылатого шлема.

Быстро и слаженно мчались машины к темному лесу, за которым расположились вражеские артиллеристы. "Марш, марш вперед" зазывно пели моторы танков майора Комаровского, и словно откликаясь на их призыв, из соснового леса появилась пятерка краснозвездных "исов" капитана Золотарева. Медленно выкатив на опушку, они дружно дали залп, четко и ясно обозначив врагу свое присутствие.

Стрельба с дальней дистанции, как правило, не приносит результатов, но едва только разрывы снарядов преградили дорогу польским "Шерманам" майор Комаровский приказал остановить танки. Высунувшись из люка командирской машины, он стал лихорадочно рассматривать в бинокль окрестности в поисках новых танков противника, но ничего не обнаружил. Только пять краснозвездных танков, методично вели огонь по наступающим на них "Шерманам" и тогда, у пана майора родился план.

Тяжелые танки русских могли поражать машины противника с расстояния около двух километров, тогда как "Шерманы" могли пробить их броню с шестисот метров. Атака силою в шестнадцать машин не давала твердой гарантии на победу. Но вот удар тридцати двух танков уничтожал пятерку противника при любом раскладе. Кто-нибудь из них уж точно выйдет на дистанцию в шестьсот метров и поразит борт или лоб противника.

К тому же, пана майора съедало страстное желание поквитаться с "большевистскими хамами", что сейчас творят страшное насилие и произвол на берегах священной для любого поляка Вислы. Все эти чувства и доводы, изложенные Комаровским по радио, нашли полную поддержку и понимание со стороны пан подполковника. Не прошло и пяти минут, как ещё одна рота "Центурионов" двинулась по узкому фарватеру минного поля, на помогу своим товарищам.

— Хороший москаль, мертвый москаль. Так ускорим им встречу с нашим создателем — обратился к своим подопечным пан Заремба и все шестнадцать экипажей дружно поддержали его. У каждого из сидящих в танке поляков были свои счеты с москалями. У кого кровные, у кого сугубо экономические. А те, у которых их не было, были готовы драться с русскими по убеждению, за реализацию светлой мечты коменданта Пилсудского — "Речь Посполита, от моря до моря".

Все сулило и предвещало полякам в грядущем бою безусловную удачу. Единственное, что смущало Комаровского, это то, как располагались советские танки. Уж слишком далеко друг от друга они находились. Что-то нехорошее виделось в этом пану майору, но ему некогда было рассуждать и додумывать. "Марш, марш вперед" играло его сердце и ему вторили могучие американские моторы.

До противника оставалось чуть больше полторы тысячи метров, когда лес неожиданно разразился мощным залпом, затем другим, третьим. Десятки огромных машин стали выскальзывать из его темных просторов и проскочив мимо стоявших танков, устремились к "Шерманам".

Со смертной тоской, наблюдал майор Комаровский за этой бронированной лавиной, что заступила путь его крылатым гусарам, и отчетливо понимал, что 22 июля, не его счастливый день. Мечта о сведении счетов откладывалась в дальний-дальний ящик. Нужно было отступать, и чем быстрее, тем лучше. Однако у русских были совершенно иные планы и главным аргументом в этом споре, были 122 мм орудия.

Нет ничего страшнее, чем наблюдать, как вражеский огонь выбивает из идущего в атаку строя твоих боевых товарищей, а ты не в силах ничего изменить. Яростно посылая на головы врагов всевозможные проклятья, ты пытаешься выжать из мотора все что можно, стремясь как можно скорее достичь заветного рубежа атаки, но с каждой пройденной минутой понимаешь, что все напрасно. И у тебя остается только два варианта, либо с честью пасть в бою, либо повернуть назад и если повезет, спасти свою жизнь.

Только восемь из тридцати двух танков смогли удачно разминуться с грозными "исами" и избежать попадания в борта снарядов. Все остальные, включая командирский танк майора Комаровского, были сожжены и разбиты на подступах к Эмсброну.

Полностью занятые спасением от разящего огня русских самоходок, поляки с ужасом заметили своих бегущих танкистов. Спасаясь от преследования врагов, они спешили поскорее проскочить минное поле и укрыться за каменными постройками городка.

Горько и жалостливо было смотреть на тех, кто совсем недавно отправлялся в бой, со страстным желанием уничтожить "большевистских хамов". Уйдя по шерсть, они вернулись стриженными, но на этом, их злоключения не закончились. Только двум танкам удалось благополучно пройти минное поле. Третью машину вынесло за вешки, она повредила себе гусеницу и прочно закупорила спасительный для беглецов фарватер.

Пять оставшихся машин, либо погибли на собственных минах, от страха решив сыграть со смертью в рулетку. Либо были уничтожены русскими "исами" в попытке отойти к северной окраине городка, где был ещё один проход в минных полях. При этом была одна особенность, хорошо характеризующая воинство генерала Андерсена. Ни одна из польских машин не встретила приближение противника лицом к лицу, как подобает настоящим воинам. Все танки были уничтожены попаданием снарядов в бок или корму.

Тем временем в самом Эмсборне дела обстояли неважно. Подавляюще большинство гаубиц было уничтожено, вместе со своей прислугой. Корректируемые зависшей над городом "рамой", русские самоходки били точно в цель, не оставляя противнику ни единого шанса. Всего от их огня уцелело только два орудия, да и то, одно было опрокинуто набок, а второе было нещадно посечено осколками.

От полного уничтожения польскую артиллерию спасло то, что у русских самоходок подошел к концу боекомплект. Но и это было ещё не все. У собравшей массу всевозможных проклятий "рамы" заканчивалось горючее. Необходимо было возвращаться и перед тем как покинуть поле боя, она послала полякам прощальный подарок.

Снизившись над городом, самолет обрушил из своего чрева град кумулятивных бомб, на стоявшие на площади танки. Точность бомбометания была невысокой, но для стоявших плотным строем машин, было вполне достаточно. В результате удара с воздуха из строя было выведено сразу три машины, что отнюдь не укрепило дух польских воинов, в эти трудные для гарнизона минуты.

Охрипнув от криков в телефонную трубку, требуя от начальства немедленно прислать истребители, для защиты Эмсброна, пан подполковник с ужасом ждал той минуты, когда танковая громада русских начнет штурмовать городок, но этого не случилось. Подобно хищному зверю, краснозвездные танки неторопливо протекли мимо до смерти напуганного городка, изредка стреляя по не в меру ретивым его защитникам.

Полностью лишив противника возможности атаковать, оставив два взвода для временной блокировки вражеского гарнизона, дивизия двинулась на юг, к городку Райне. Там по данным воздушной разведки находились около двух батальонов танков из дивизии генерала Мачека. Командовал ими полковник Жмирский, и его главной задачей было не допустить прорыва русских в Вестфалию.

Хотя эти батальоны состояли в основном из "Челленджеров" и "Комет", при правильном использовании, они могли серьезно осложнить жизнь любому противнику. Вся беда поляков заключалась в том, что у полковника Жмирского был прекрасный послужной список, но очень мало боевого опыта. Он был у его заместителя, майора Кнопека, но между двумя командирами не было взаимности и согласия.

Полковник прибыл в дивизию в конце 1944 года, когда после понесенных потерь в Голландии, в армии генерала Андерсена была острая нехватка командного состава. Просидев всю войну в Лондоне, в штабе генерала Сикорского, пан полковник с большой неохотой отправился в действующую армию, но по прошествию времени освоился. Благодаря точному исполнению полученных сверху приказов, получил от Андерса сначала благодарность, а затем был представлен к ордену, за умелое руководство блокадой немецких войск в Голландии.

Успешное продвижение дивизии во втором эшелоне во время наступлении на Бремен, окончательно убедило Жмирского, что он состоявшийся боевой командир, который больше не нуждается в советах своего опекуна Кнопека. Как это часто бывает в жизни, поверивший в свои силы пан полковник заподозрил пана майора в стремлении занять его место и объявил тому войну не на жизнь, а на смерть. Поэтому, когда началось русское наступление, пан полковник принимал решение исходя не из логики и здравого смысла, а вопреки тому, что говорил Кнопек.

Так получив приказ генерала Мачека оказать помощь подполковнику Хмаре, он тут же направил в Эмсброн две роты танков, без проведения какого-либо уточнения боевой обстановки. Напрасно майор Кнопек убеждал Жмирского выслать сначала разведроту и только потом отправить в бой танки.

— Нашим солдатам, засевшим в Эмсборне важна каждая минута, каждая секунда, а вы предлагаете украсть у них целый час! Скольких своих людей мы недосчитаемся за этот час?! Конечно, сидеть и ждать прихода врага лучше и спокойнее, чем оказать помощь нуждающимся в ней. Очень может быть, что так делают немцы, итальянцы, венгры. Возможно бельгийцы, французы и русские, но только не поляки! Мне стыдно за вас, господин майор! А что касается разведки, пусть капитан Марусяк возьмет взвод мотоциклистов, я не против!

Так говорил полковник Жмирский, отправляя своих танкистов в бой, который завершился их полным разгромом под Зальценбергом. Идущие на помощь гарнизону Эмсброна, польские танкисты наткнулись на танковую засаду 25-й особой дивизии.

Готовя натиск к берегам Рейна, маршал Рокоссовский стремился создать своей главной ударной силе все условия для удачного наступления. Поэтому, он выделил танкистам генерала Ермолаева не один, а целых два воздушных разведчика. И пока один из них ещё кружил над Эмсброном, другой уже летел на смену ему. Он то и доложил танкистам о вражеской колонне, идущей к городу.

Командир танкового авангарда капитана Головчанского за плечами было два года войны и сообщение летчиков не застало его врасплох. Быстро сориентировавшись на местности, он устроил засаду по всем правилам военного искусства. Дав польским орлам приблизиться, танкисты Головчанского принялись расстреливать неприятеля с двух сторон.

Впервые столкнувшись с подобным методом ведения войны, поляки сильно растерялись. Прекратив движение из-за возникшей пробки на дороге, польские танкисты никак не могли понять, откуда ведется по ним этот убийственный огонь, а когда поняли, было уже поздно. Шесть танков, включая танк капитана Марусяка, были разбиты и подожжены. Управление отрядом было нарушено.

Каждый из командиров принимал решение самостоятельно, что в итоге самым пагубным образом сказалось на судьбе отряда. Те, кто решился в одиночку атаковать позиции неприятеля, стали легкой добычей "исов". Те же, кто отказался от атаки и вступил в перестрелку с противником, укрывшись в кювете, попали под фланговый огонь русских танков, подоспевших на помощь авангарду. Наведенные вездесущим оком "рамы", танкисты майора Жихарева совершили обходной маневр и сходу ударили во фланг полякам.

Исходом боя, стали четырнадцать подбитых и сожженных машин с крылатым гусаром на броне. Когда же на помощь, теперь уже своим танкистам, к Зальценбергу подошел танковый батальон во главе с майором Кнопеком, он столкнулся с главными силами 25-й гвардейской дивизии.

В возникшем противостоянии двух сил, главным аргументом в пользу победы стала 122 мм пушка "исов". Как бы ни был опытен и искусен в танковом бою пан Кнопек, но могучие стволы советских "исов" в пух и прах раскатали его батальон. Испуганные немецкие бюргеры, в панике разбежались по подвалам своих домов. Оставив двери приоткрытыми, они со страх слушали грохот снарядных разрывов, не смея даже в полглаза посмотреть на сражение, развернувшееся у стен их городка.

Всего сорок две минуты продлился бой, после которого, танки особой дивизии устремились к Райне, где уже не было пана полковника. Трусы хорошо чувствуют приближение опасности, и полковник Жмирский не был исключением. Едва только из переговоров по радио стало прорисовываться общая картина, как пан полковник решил покинуть Райне. Оставив на подступах к городу взвод танков поручика Сбыха, он двинул свои танки на Мюнстер, полагая, что в обороне города им найдется место.

Был уже вечер, когда краснозвездные "исы" вступили в Райне. Путь к этому заштатному вестфальскому городишке был нелегок и непрост. По дороге к нему, дивизия понесла потери, но это было уже неважно. Оборона врага была полностью взломана и теперь, уже ничто не могло помешать советским танкистам дойти до берегов Рейна. Теперь, главное было вовремя получать топливо, пополнять боезапасы и иметь надежное прикрытие над головой. Все остальное было не столь существенным.

Глава XVI. Явление экзекутора и наш ответ Чемберлену.

Президент Трумэн вновь пребывал в плохом настроении. Мало того, что из-за событий в Германии, он никак не мог сосредоточиться на главном для себя вопросе — сокрушении Японии. Ведя в течение месяца незримый бой с советским вождем, обитатель Овального кабинета пропустил внезапный выпад Сталина и получил болезненный апперкот.

Злость и обида от постигшей неудачи, ещё больше усиливалась в душе президента от того, что в противостоянии со Сталиным, открылась его политическая неопытность и незрелость. С советским вождем было мало, важно надувать щеки и пугать противника, грозно стуча по крышке письменного стола. Здесь нужно было думать, просчитывать возможные варианты развития событий, хитро лавировать, а не диктовать свою волю, вальяжно развалившись в кресле. Это была Большая игра, в которой новичок Трумэн, стремительно "терял лицо" и для этого были свои основания.

Сначала, в угоду охватившего его чувства мести, он позволил Сталину разгромить англичан на севере Германии и занять Гамбург. Скулеж и стенания разбитого в пух и прах Черчилля, были для президента райской музыкой, которую хотелось слушать и слушать. Правда, строптивый госсекретарь не позволил долго этим заниматься, открыто напоминая о союзническом долге перед Англией. Тут бы господину президенту и заступиться за обмаравшегося союзника, сказать свое веское слово и одернуть разошедшегося Сталина, но этого не случилось.

Стоявший за левым плечом президента дьявол, умело заиграл на своем рожке и Трумэна понесло. Господин президент, решил показать господам советчикам мастер класс большой политики, в своем исполнении. Посчитав, что русские исчерпали свой наступательный потенциал, он решил дать им возможность, как можно крепче увязнуть в затяжных позиционных боях в Нижней Саксонии. Зная по линии разведки, что Сталин стремиться как можно быстрее начать восстановление разрушенного войной хозяйства, Трумэн считал, что рано или поздно, он обратиться к американскому президенту за помощью, в установлении мира между двумя странами.

Подобная возможность стать третейским судьей в споре двух союзников, очень радовала Трумэна. Ведь тогда, Советская Россия становилась зависимой от Америки. Признавая над собой силу вердикта американского президента, она из равноправного партнера превращалась в зависимое от Штатов государство. Этого никак не мог добиться от Сталина Черчилль, этого не смог сделать Рузвельт, когда Россия переживала тяжелые времена. За это стоило побороться и потому, Трумэн отказал в помощи Черчиллю, оставив его один на один с Советами.

Задумка была действительно прекрасной. 10:1 было к тому, что все будет так, как задумал президент, но коварный азиат переиграл простодушного выходца из Миссури. Вопреки всем выкладкам и схемам, советские войска нанесли новый сокрушительный удар и заняли половину английской оккупационной зоны. Кроме того, русские весьма чувствительно пощипали американские интересы в центре Германии, начав жестко выдавливать их войска из Тюрингии.

В эти дни, Трумэн испытал то же самое, что и Гитлер, когда генералы докладывали ему о новых неудачах вермахта на Восточном фронте. Тяжесть недовольства президента, на себе ощутило его близкое окружение, секретари и некоторые предметы президентского кабинета. Лондон немедленно разразился новым потоком истошных криков об оказании незамедлительной помощи союзнику, а кредиторы Черчилля с Уолл-Стрит усилили свое давление на Трумэна.

Все требовали от президента энергичных действий, и он их произвел, но только в своей манере. Получив долгожданный результат от ученых, Гарри посчитал, что самый лучший выход из создавшегося положения — пригрозить зарвавшемуся дяде Джо ядерной дубинкой.

Любой из здравомыслящих политиков мира, по твердому убеждению Трумэна, должен был немедленно внять прозвучавшей из Вашингтона угрозе и постараться как можно быстрее исправить допущенную оплошность. Так думал властитель Белого дома и ему поддакивал хор генералов из комитета Объединенных штабов. Согласно их заверениям, Сталин полностью исчерпал военный потенциал своих сил на севере Германии и в ближайшее время наступать не мог. Для подготовки нового наступления требовалось время, а именно это и хотели получить изрядно потрепанные англичане.

Трумэн очень надеялся, что он внятно и четко объяснил советскому лидеру положение дел, однако несносный азиат оказался тупым и самонадеянным человеком. Он полностью проигнорировал предупреждение со стороны "самой великой державы всех времен и народов" и нанес американскому президенту подлый апперкот, в виде нового наступления в Нижней Саксонии. Оборона британцев в очередной раз затрещала, и вместе с ней затрещал авторитет самого Трумэна. Необходимо было немедленно спасти свое лицо и Гарри, засучил рукава.

Вначале, он позвонил Эйзенхауэру и попросил генерала дать оценку состояния британских войск. Айк не стал скрывать правду.

— Положение английских войск близко к критическому, мистер президент. Если мы не вмешаемся в ближайшие сорок восемь часов, то дело может закончиться весьма скверно. Настала пора принимать решение — вынес свой вердикт, командующий американскими войсками в Европе и в Овальном кабинете наступила тишина.

При всей своей нелюбви к русским, на открытый военный конфликт со Сталиным президент Трумэн не был готов. Одно дело добивать с переломанным хребтом фашистского зверя и совсем другое дело, драться с соперником находящимся на подъеме. И драться приходилось в тот момент, когда лучшие силы Америки находились на другом конце света, сражаясь с заклятым врагом.

— Чем мы можем помочь фельдмаршалу Александеру? Начать наступление против русских? Если да, то где, когда, какими силами? И какие при этом наши шансы на успех? Мне не нужно наступление только ради наступления — президент буквально забросал вопросами собеседника и теперь настал черед подумать Эйзенхауэру. Генерал ничуть не хуже Трумэна знал весь расклад боевых сил и не спешил пройти точку невозврата.

— К сожалению, господин президент, наши сухопутные войска в настоящий момент не готовы нанести по русским удар, который бы смог существенно изменить положение на фронте. В лучшем случаи мы только приостановим наступление Рокоссовского, но не заставим их отступить. Для этого у нас недостаточно сил в Европе.

— И что же вы предлагаете? Что конкретно!? — взвился Трумэн, не в силах перенести утверждение, что американская армия не первая армия мира.

— Я считаю, что против русских следует бросить нашу стратегическую авиацию вместе со всеми другими самолетами, включая авиацию англичан. Пусть разнесут в щепки все их прифронтовые коммуникации. Поглядим, как будут успешно воевать их танкисты без горючего и снарядов, а пехота без провианта и подкреплений. За неделю непрерывных налетов, наши славные парни превратят весь тыл советов в выжженную пустыню. Только после этого мы двинем против них наши танки и пушки, и сможем отодвинуть русских так далеко, как нам надо — уверенно заявил Айк и его слова упали на самую благодатную почву. Трумэн и сам считал точно также, но трижды попав впросак, он хотел получить поддержку своих мыслей от Эйзенхауэра. Что поделать, обжегся на молоке, дуешь на воду.

— Отличная мысль, генерал. Посмотрим, насколько крепче окажется спина Сталина в сравнении со спиной Гитлера. Ставлю доллар против цента, что у русских не найдется эффективного средства от нашего воздушного Левиафана — пошутил Трумэн, и генерал с ним согласился. Тысячи бомбардировщиков, которыми располагало объединенное командование, могло серьезно осложнить жизнь советским войскам. При правильном применении.

Получив добро с самого верха, в штабе Эйзенхауэра разгорелся энергичный спор о цели первого удара. Молодые горячие головы предлагали произвести фирменную "ковровую бомбежку" по советским войскам, вступившим в пределы Вестфалии, но это предложение было незамедлительно отклонено более опытными "стариками".

— Это все ровно, палить из пушки по воробьям. Так мы сможем уничтожить только часть русских войск, одержим лишь тактический успех, тогда как от нас требуют стратегического удара, — осаживал молодых торопыг генерал Джойс, энергично тыча пальцем в карту. — Мое мнение, нужно наносить удар по переправам. Либо на Эльбе у Гамбурга, либо на Везере у Бремена. Это самые слабые места в снабжении русских и их нужно прервать в первую очередь.

— Наносить удар следует по Ольденбургу. Там по данным разведки расположен штаб маршала Рокоссовского. Его уничтожение нарушит руководство войсками и задержит наступление русских минимум как на неделю. Это гораздо более эффективное действие, чем ваши удары по переправам, генерал Джойс — вступал в общий спор генерал Морган, воинственно потрясая пачкой листов с последней разведсводкой.

— Пусть по Ольденбургу или переправам наносят удар англичане. Наступление Рокоссовского это их головная боль, пусть они с ней и возятся. Наша задача устрашить русских и заодно поквитаться с ними за неудачи в Саксонии и Тюрингии. Поэтому самым разумным будет удар по одному из крупных городов находящихся под их контролем. Конкретно в качестве цели предлагается Лейпциг. Если отдавать русским отошедшие им немецкие города, то только основательно разрушенные — высказал свою мысль бригадный генерал Тойберт, входивший в близкий круг Айка.

— Это предложение было бы уместно, если бы русские наступали бы в Саксонии и через Гарц пытались бы прорваться к Рейну. Однако они рвутся на запад через Вестфалию, и значит, именно здесь следует нанести по ним первый удар — не сдавался Морган.

— Вы слишком рьяно рветесь сделать за англичан их работу и полностью забываете о наших собственных интересах. Мы должны в первую очередь осадить русских здесь, в центральной Германии, отбить у них всякую охоту к любому наступлению и только потом заняться спасением английского сектора обороны. И прекратите размахивать своими бумагами. У меня есть свои бумаги, согласно которым, маршал Конев готовит против нас свое наступление — Тойберт властно хлопнул по лежавшей перед ним папке.

— У вас данные полученные всего лишь путем воздушной разведки, которым можно верить с большой оговоркой. Тогда как мои сообщения исходят от опытных агентов и разведчиков, специально заброшенных англичанами в русский тыл. Их значимость гораздо выше ваших.

— Я полностью доверяю моим летчикам! — вскипел Тойберт, но Морган был крепким орешком.

— Сколько времени могли наблюдать за одним местом на земле ваши летчики? Две, две с половиной минуты. В лучшем случае, могли вернуться и посмотреть повторно. Это пять минут, не больше! Тогда как наши разведчики, имеют возможность часами изучать нужный им объект. И согласно их утверждению, в замке Фалькейнштат под Ольденбургом, ставка Рокоссовского — генерал с видом победителя бросил на стол свои листки.

— Вот пусть англичане этим и занимаются, а мы займемся нейтрализацией угрозы исходящей от войск маршала Конева! Это куда важнее для нас, чем утирать слюни Черчиллю и убирать за ним дерьмо!

— Хватит! — прервал генеральский диспут Айк — Нам нужно решить важный стратегический вопрос, а вы занимаетесь банальным перетягиванием одеяла. Давайте заниматься делом.

Эйзенхауэр окинул гневным взглядом собравшихся военных, и они послушно замолчали как нашкодившие дети.

— Если позволите, сэр, я хотел бы озвучить мнение генерала Брэдли — подал голос, молчавший все это время полковник Нэвис. Из-за сложной обстановки в Саксонии и Тюрингии, Омар Брэдли не смог прибыть на совещание лично и прислал полковника вместо себя.

— Говорите Нэвис, мы вас внимательно слушаем — разрешил Айк.

— Генерал Брэдли также считает, что русским следует преподать урок, путем разрушения с воздуха одного из знаковых для Германии городов, как это предлагает генерал Тойберт. Однако вместо удара по Лейпцигу, он предлагает бомбить недавно занятую русскими столицу Тюрингии — Веймар. Его тотальное разрушение этого города, продемонстрирует русским и всем кто им симпатизирует силу и мощь американской армии.

— Лейпциг тоже знаковый город — начал было Тойберт, но Айк властно махнул на него рукой и генерал мгновенно завял.

— Для массированного разрушения такого большого города как Лейпциг, потребуется слишком много бомбардировщиков. Для их сведения в один единый кулак потребуется время, а преподать урок русским нужно в ближайшие 24 часа. Выбрав в качестве главной цели удара Веймар, мы сэкономим не только время, но и количество задействованных в налете самолетов. И следовательно сможем нанести ещё один бомбовый удар по уже прозвучавшим здесь целям. Кроме того, как показал наш опыт налетов на Гамбург, Кельн и Дрезден, одного удара для массового разрушения больших городов, как правило, не хватает. Тогда как Веймар можно уничтожить одним ударом.

— Вы так уверенно это говорите полковник, как будто сам господь Бог дал вам твердую гарантию, на уничтожение Веймара, — скептически хмыкнул генерал Морган, — в жизни всегда бывают всякие неприятные случайности.

— Полностью с вами согласен, господин генерал. На войне многое зависит от каприза его величества Случая, — согласился с Морганом Нэвис, — однако в этот раз он полностью на нашей стороне. В Веймаре нет зенитных установок, ни немецких, ни русских. Немецкие вывели мы, а русские ещё не успели их установить. Так, что на сегодняшний день, город практически беззащитен от удара с неба. Что же касается русской авиации, то она целиком занята прикрытием своих, наступающих на запад войск. К тому же, согласно последним данным разведки, русские летчики ещё не успели перебазироваться со своих прежних аэродромов. И если успеют вмешаться в операцию, то только в её финальной части.

Тойберту очень хотелось возразить, задать этому конопатому выскочке Нэвису пару каверзных вопроса, но взглянув на Айка не стал этого делать. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, генерал принял своё решение.

— Хорошо, полковник. Вы, вместе с генералом Брэдли меня убедили. Цель нашего главного удара — Веймар, — властно изрек генерал, — теперь давайте определимся с выбором других целей.

И вновь началось перетягивание каната генералами на свою сторону. При этом каждый из них бился с удвоенной силой, в тайне надеясь, что предложенная им идея, по своему исполнению затмит бомбежку Веймар. Рубка была отчаянная, но мудрый Айк, сумел быстро отделить зерна от плевел. В итоге, было решено позволить англичанам самим разбираться с ставкой маршала Рокоссовского, а свой второй удар нанести по русским переправам под Гамбургом.

Решение было принято, утверждено генералом Эйзенхауэром и скреплено большой черной печатью. Огромная армейская машина принялась проворно набирать свои обороты. Невидимый маятник стал безжалостно отсчитывать время, оставшееся до часа "Ч". Казалось, что все решено и предусмотрено, но его величество Случай, все же смог смачно щелкнуть американцев по носу.

Все заключалось в том, что второй лейтенант Пол Ламберт, что вел протокол этого собрания, имел любовницу немку. В Нюрнберге, куда перенес свою походную ставку Айк, было много представительниц женского пола, готовых за маргарин и консервы доставить маленькую радость воину завоевателю.

Этот бизнес к этому времени в Баварии, как впрочем, и по всей Германии, был уже хорошо отлажен и изрядно истомившемуся от скуки мистеру Ламберту, была предложена симпатичная, без вредных привычек и дурных наклонностей фрау Марта. За неё поручился мастер-сержант Барлоу, поставивший господам офицерам не одну даму приятную во всех отношениях.

После недолгого экзамена, второй лейтенант убедился в правоте рекомендации Барлоу и между прагматичным янки и расчетливой немкой, возник временный союз. Обе стороны были довольны заключенной сделкой. Фрау Марта хорошо снимала житейскую усталость, а мистер Ламберт не был сильным жадиной и очень часто дополнительно премировал свою партнершу роскошным ужином.

Все было хорошо, но в этот день случился конфуз. Несколько увлекшись во время "огневого контакта", офицер рассказал фрау Марте о налете на Веймар, совершенно не подозревая, что в нем проживает её многочисленная родня.

Услышанное откровение потрясло немку до глубины души. С большим трудом дождавшись ухода американца, она со всех ног бросилась к ближайшему телефону. Междугородняя связь между оккупационными зона все ещё свободно функционировала, и фрау Марте удалось дозвониться до обреченного на уничтожение Веймара.

Когда Мартин Бом узнал об угрожающей городу опасности, он без малейшего раздумья бросился сначала к бургомистру, а затем вдвоем с ним отправились к военному коменданту Веймара. Обоих немцев сильно трясло от страха, что полковник Кулагин не захочет их слушать посредине ночи и прикажет прийти утром или, что ещё хуже, велит их наказать. Подобные случаи очень часто бывали, когда в городе хозяйничали американцы, но на этот раз, опасения немцев оказались напрасными.

Военный комендант Веймара был советским офицером и был готов слушать каждого, кто обратился к нему за помощью. К тому же, Кулагин видел руины Дрездена и потому сразу поверил в правдивость слов ночных визитеров.

В распоряжении коменданта была всего лишь одна неполная ночь, но он много успел сделать. Когда американская армада бомбардировщиков приблизилась к Веймару, столица Тюрингии была большей частью пуста. Выведя из города войска, полковник Кулагин занялся эвакуацией мирного населения. В пригнанные грузовики, русские солдаты в спешном порядке грузили немецких стариков, женщин и детей. Грузили как своих, без криков, понуканий, оскорблений и немцы с радостью повиновались им, ибо понимали, что их спасают от неминуемой смерти.

Занимаясь спасением жителей Веймара, полковник Кулагин не забыл и о военной стороне дела. О готовящемся на город налете были предупреждены летчики, а также было переброшено несколько зенитных батарей. Они не могли заставить огромное число самолетов противника отказаться от бомбежки, но нанести определенный урон агрессору было им под силу.

Собранные в один кулак, они прекрасно понимали, что подвергаются смертельной угрозе и уцелеть удастся не каждому. Смерть отчетливо смотрела в глаза тех, кому предстояло защищать не свой, а чужой город но, ни один из зенитчиков не покинул свои батареи. Сдвинув на лоб тяжелые каски, они хмуро смотрели в летнее небо, ожидая появления незваных гостей.

Американцы бомбили Веймар двумя колоннами. Первыми, в сопровождении истребителей, к городу приблизились "митчелы" и "бостоны". Поднятые в небо с ближайших аэродромов, они как бы составляли парадную свиту "летающим крепостям", взлетевшим с более дальних и отдаленных аэродромов американской армии.

На войне всегда надо ожидать, что в самый ответственный момент, что-то пойдет не так. Тяжелая война с немцами, прочно и надежно вбила эту аксиому в головы советским солдатам, летчикам, танкистам. Что касается американцев, то эти "дети кукурузы", плохо усваивали преподанные им войной уроки. Получив твердое заверение о том, что в Веймаре нет зениток, они уверенно шли на малой высоте, опасаясь только одного — внезапного появления советских истребителей.

О "красной опасности", что отчаянно лезет на рожон, среди американских летчиков было много разговоров. О русских пилотах было известно, что они крепкие ребята, любят подраться и если дядя Джо поставил перед ними задачу, они постараются выполнить её любой ценой.

Последний пункт достоинств нового противника, особенно беспокоил янки. Нет, славные дети заокеанской демократии нисколько не боялись встречи с краснозвездными самолетами. Потомки покорителей дикого Запада были совсем не прочь померяться силами с "хватившими лишку" коммунистами. Всегда полезно указать разгулявшемуся соседу его место, а заодно продемонстрировать крепость своего забора. Настоящий янки готов к этому в любой момент дня и ночи, но одно дело иметь отношение с подобным себе человеком и совсем другое, когда напротив тебя стоит немного сумасшедший фанатик. Такие совершенно не признают правила "демократических джентльменов" и предпочитают действовать по своему усмотрению.

Так оказавшись один против семерых самолетов противника, русский летчик не попытается как можно скорее покинуть поле боя, спасая свою драгоценную жизнь, а вопреки логике и разуму обязательно ввяжется в бой. Его, конечно, наверняка собьют, но при этом будет обязательно потеряно или повреждена одна, две машины. Или получив в бою повреждение, русский летчик вместо того, чтобы выпрыгнуть с парашютом, попытается направить свой горящий самолет на любой вражеский объект.

— Фанатики — горестно вздыхали мистеры Норманны и Гордоны, слушая эти отвратительные истории. — Коммуняки — презрительно цедили всякие Саммерсы и Тревионы, тщательно ведущие учет своих боевых вылетов. Никто из них внешне никак не выказывал страха перед противником, но в глубине души, на самом её донышке уже колыхался темный туман дрожи и боязни от скорой встречи с неправильными русскими.

Для того, чтобы избавить передовые бомберы от нежелательной встречи с вражескими самолетами, их плотно прикрывал эскорт истребителей. Возможное появление противника ожидали в воздухе, а он неожиданно пришел с другой стороны.

Плотный зенитный огонь с земли, от которого сразу загорелось несколько самолетов, застал янки врасплох. Подобно маленькому ребенку, что внезапно наступил на колючего ежа и больно укололся, наткнувшись на зенитки, американцы запаниковали. Вместо того, чтобы перестроиться и попытаться атаковать русские зенитные батареи, они поспешили покинуть ставшее столь опасным воздушное пространство над Веймаром.

В одно мгновение атакующий строй был сломлен. Ни о каком прицельном бомбометании не было и речи. Каждый из бомберов спешил побыстрее освободиться от своего тяжелого бремени и уйти в сторону.

Было несколько машин, чьи экипажи пытались придерживаться первоначального плана и атаковать, указанные командованием районы города. Но были и те, кто первыми покинул поле боя и высыпал свой груз на лесные верхушки Харферта. И таких разумных трусов, было в разы больше, славных смельчаков.

Огонь зенитных батарей защищавших Веймар, был довольно эффективен. Более десяти машин было сбито или повреждено в этом бою, и чуть меньше получили своё от встречи с советскими истребителями, подоспевших на помощь к своим.

От ответного огня бомбардировщиков противника и его охранения, серьезно пострадало лишь одно орудие, полностью лишившись своего расчета. Вначале, упавшая рядом с зениткой бомба, выбила весь её немногочисленный расчет, а затем повторный взрыв опрокинул орудие навзничь, нанеся ему серьезные повреждения.

Охваченные радостью от одержанной победы, с неким упоением смертельной схватки, советские артиллеристы ждали приближение главных сил противника, "летающих крепостей". Это были гораздо опасный и опытный враг, тем более знающий о присутствии в Веймаре зениток.

Командовавший "крепостями" полковник Пульман, был опытным пилотом. Узнав о "русском колючем еже", он не отказался от атаки города. Приказав пилотом занять верхние "этажи атаки", Колин Пульман уверенной рукой вел свою воздушную эскадру к заданной цели.

Подполковнику уже не впервые приходилось осуществлять фирменную "ковровую бомбежку". Он ничуть не хуже русских, умел точно выполнять полученный приказ, независимо от того кем он подписан, Айком, Трумэном или даже Хэмфри Богартом. Приказ есть приказ.

Удар стратегических бомбардировщиков страшная вещь. Сердце просто выпрыгивает из груди от страха, при виде той огромной гудящей стены, что закрыв половину неба, неотвратимо наползает на тебя. Величественный вид крылатой армады, где каждый самолет был набит тремя тоннами отборной взрывчатки, завораживал и парализовал любого наблюдателя, который её увидел. А свист и завывание стремительно падающих на землю бомб, буквально вдавливал несчастного человека в землю, безжалостно размазывая по ней, его душу и людскую сущность.

Все это просто ужасно, но у советских зенитчиков, за плечами которых были долгие годы войны, были стальные нервы. Позабыв обо всем, они смело вступили в бой с превосходящим их врагом. Не обращая внимание на бомбовый ливень, что обрушился на жилые кварталы Веймара, они стреляли и стреляли по звездно-полосатым бомберам, стремясь сбить их как можно больше, прежде чем эта смертоносная стена дойдет и до них.

Бомбометание с больших высот всегда страдает большой погрешностью разлета бомб, но этот факт нисколько не мешал американцам сносить городские улицы одну за другой. Строй огромных стокилограммовых бомб, в считанные минуты обращал в прах дома и строения оказавшихся у них на пути. От чудовищных ударов дома буквально складывались гармошкой или обрушивали на проезжую часть свои величественные фасады, объятые огнем.

Садом и Гаморра пришли в старинную столицу Тюрингии. Безжалостно беря с немцев дань, за погибшую в огне Гернику, за уничтоженную Варшаву, разрушенные до основания Минск, Киев, Сталинград, Ковентри. Огненный молох был готов пожрать весь город, но на его пути встали советские артиллеристы. Своим метким огнем они сорвали кровожадные планы американской военщины, создав крайне некомфортные условия для "небожителей полковника Пульмана.

Из всех расчетов зенитных батарей в живых осталось только три человека. Израненные и усталые, они были обнаружены возле своих орудий полковником Кулагиным, прибывшим в Веймар сразу после налета противника. С трудом найдя живых героев артиллеристов, он вручил каждому из них по ордену Боевого Красного Знамени, совершенно не зная, что во время налета на Веймар, противник потерял 17 "летающих крепостей" и ещё 46 самолетов получили серьезные повреждения. Но и это ещё было не все. Поднятые по тревоге истребители, сбили ещё восьмерых Б-17 и четырем бомбардировщикам нанесли серьезные повреждения.

Гораздо меньше потерь понесла американская эскадрилья совершившая налет на переправу через Эльбу в районе Гамбурга. Посты ВНОС с большим опозданием предупредили гарнизон Гамбурга о грозящей ему опасности. Истребители были поздно подняты на перехват эскадрильи подполковника Миллера, но благодаря находчивости и смекалки советских солдат, стратегически важные переправы удалось отстоять.

Все дело заключалось в том, что охранявшие мосты речные катера применили простой, но довольно эффективный способ защиты. Советские моряки, практически перед самым носом у врага, поставили мощную дымовую завесу, которая прочно скрыла от взора врага часть мостов и паромные переправы, наведенные саперами.

Наткнувшись на плотную пелену дыма, американские летчики оказались перед трудной дилеммой, что делать. Большая часть из них, не испытывая большого угрызения совести, просто высыпала свой смертоносный груз в "белое молоко", не сильно заботясь о результате. Приказ был выполнен, удар нанесен, а какие достигнуты результаты их не сильно волновали. Теперь, главное было благополучно добраться до аэродрома.

Те же, кто болел душой за полученное дело, направили свои машины к мосту кайзера Вильгельма. Находясь в стороне от главных переправ через Эльбу, он оказался единственным мостом, оставшимся без дымовой защиты.

Прикрывавшие мост зенитки, заставили "крепости" подполковника Миллера занять верхние эшелоны и оттуда произвести бомбометание. Дивные грязно-серые грибы разрывов выросли на просторах красавицы Эльбы. В хаотическом порядке, заметались они по поверхности реки, намериваясь достать мост кайзера Вильгельма.

Видимость была хорошая, и она позволила Эйри Миллеру оценить работу своих подопечных. В результате массированного удара было серьезно повреждено два пролета, этого железнодорожного моста. Один из них рухнул своим концом в воду, другой был частично разрушен. Это было зафиксировано фотокамерой и позволило подполковнику доложить высокому начальству о частичном выполнении боевого задания.

Вся комичность данной ситуации, заключалась в том, что с января 1945 года, мост кайзера Вильгельма был выведен из эксплуатации и законсервирован на ремонт. Об этом факте прекрасно знали англичане, которые впрочем, не решились добавить свою ложку дегтя в бочку меда янки. От этого шага, их удержала не любовь и уважение к своему боевому союзнику. Просто при разборе налета Миллера, англичане озаботила одна мысль. А вдруг эти странные русские, вопреки всякой логике ввели в эксплуатацию этот мост, и тогда поднимать на смех успехи старшего брата, было чреватым для детей коварного Альбиона. Тем более, что их налет на ставку Рокоссовского оказался безрезультатным. Стремительным ударом королевской авиации, замок был полностью снесен с лица земли, но вот только советского Багратиона, в нем не оказалось. Кипучая натура командующего не позволяла ему сидеть на одном месте, в то время когда шли решающие бои.

Все помыслы Константина Константиновича были направлены на скорейший разгром врага, который пока ещё оставался сильным и опасным. Готовя наступление к рейнским берегам, маршал не забывал и о "северном котле", в котором находились серьезные силы противника. Командование запертыми в Шлезвиге войсками было поручено генерал-лейтенанту Макферсону, в ведение которого были переданы англо-германские части, находящиеся на территории Дании и Норвегии.

Укрывшись за Кильским каналом, англичанин спешно готовился нанести удар в спину советским войскам, сумевшим далеко продвинуться на запад. При всем своем трагизме положения, сыны Джона Булля имели хорошие возможности не только спутать карты любимцу Сталина, но и вообще, отрезать часть войск Северо-Германского фронта от основных сил.

Эту опасность "генерал Кинжал" чувствовал каждый раз, когда подходил к карте боевых действий.

— Пока мы не срубим угол в районе Люнебурга или не отбросим противника к Фленсбургу, мы ежедневно рискуем получить удар в спину. Генерал Макферсон ещё не готов нанести удар, но с каждым днем становиться все ближе и ближе к этому — сказал Рокоссовский на заседании штаба фронта, давая оценку сложившейся обстановки.

— Да, товарищ маршал, положение сложное, — соглашался с ним начштаба, — может сделать нам Макферсон козу. Будем надеяться, что танкисты генерала Катукова прорвут фронт противника и заставят англичан начать отвод своих войск к Рейну.

— Предлагаете отдать инициативу врагу, Александр Николаевич? В нашем положении это непозволительная роскошь. Надо заставить противника играть по нашим правилам — не согласился с Боголюбовым маршал. — Скажите, где бы вы начали переправу через канал, если бы наступали на Фленсбург?

— Главный удар бы наносил в районе Киля. Здесь не только удобнее всего его форсировать, но и всегда можно получить огневую поддержку со стороны моря. А отвлекающий удар, произвел бы в районе Рендсбурга. Там отступающие англичане не полностью разрушили мост. Согласно данным разведки через него можно перебросить пехоту, артиллерию и мотоциклетные соединения.

— Вот и генерал Макферсон считает, что мы будем наступать не через Брюнсбюттель и Хайде, а через Киль и Рендсбург. Ведь это далеко от ставки Деница, да к тому же болотистая почва этих земель затруднит использование танков и самоходок.

— Все верно товарищ маршал. А откуда у вас такие сведения? Разведка "языка" добыла? — осторожно спросил генерал.

— Нет, "языка" пока нет, но и без него можно сделать нужные выводы. Согласно данным воздушной разведки и радиоперехвату, ясно, что все свои боеспособные соединения, Макферсон как раз и держит в указанных вами местах. А вот оборона Дитмаршена, поручена войскам фельдмаршала Шернера, вернее сказать их остаткам. И мы должны создать у противника иллюзию в правильности его выводов.

— А где же вы, собираетесь наступать, товарищ маршал? Через Рендсбург? Киль? Или Брюнсбюттель? — Боголюбов уже приноровился к характеру Рокоссовского и давно понял, что раз он заговорил о наступлении, то уже имеет план действий.

— В Рендсбурге самое широкое место канала, да и согласно данным разведки нас там ждет, очень горячий прием. У Брюнсбюттеля расстояние через канал меньше, но вот только со стороны моря мы можем сильно получить на шеи. Поэтому будем наносить два удара; один в районе Киля, другой в районе Хайде, с общей разницей в одни сутки. Это позволил нам смешать противнику карты и создаст благоприятные условия для нанесения третьего удара.

— Как будет ещё и третий удар?

— Будет, обязательно будет — заверил его Рокоссовский. — И поможет нам его нанести, маршал Голованов. Хватит его дальним соколам простаивать без дела.

— Фельдмаршал Александер не будет сидеть, сложа руки. Он обязательно придет на помощь Макферсону — внес свою лепту в разговор, член Военного совета фронта Субботин.

— Обязательно придет. Не может не прейти, ведь в противном случае "шлезвигский котел" превратится в "датский мешок" — согласился с ним маршал, — и судя по всему, наступать англичане будут в районе люнебургского угла.

— Не слишком ли все просто, товарищ маршал? Не идет ли недооценка противника, которая может выйти боком? А это в нынешней напряженной обстановке, крайне нежелательно — усомнился комиссар, заранее обеспечивая свои политические тылы.

— Что касается обстановки, то насколько я себя помню, то она всегда была напряженная. Что сейчас, что в сорок первом, что в гражданскую, что в империалистическую. А в отношении недооценки противника, то здесь вы сильно ошибаетесь. Англичане уже пытались нас отрезать под Бременом, не получилось. В районе Лингена идет наше генеральное наступление и идет неплохо. Здесь противнику в ближайшие дни просто нечем нас ударить, все его помыслы о обороне. Точно такое же положение на участке Эммен-Энсхеде. В принципе ударить канадцы здесь могут, но для серьезного контрудара, у генерала Тернера нет сил, да и ждем мы их там. Так, что, как не крути, остается один Люнебург.

— Но мы их там тоже ждем?

— Ждем, Никита Егорович, ещё как ждем — усмехнулся Боголюбов.

— А со Ставкой, все это согласованно? — осторожно уточнил Субботин.

— А зачем? Отражение удара противника и проведение тактической операции входит в компетенцию командования фронтом. Вот мы и согласовываем это с вами, товарищ член Военного совета. Не стоит загружать Москву излишними проблемами, их у неё и так в избытке — ответил Боголюбов, чем вызвал испуг у комиссара. Он требовательно посмотрел на комфронта, но Рокоссовский был полностью на стороне начштаба.

— Действительно, у Ставки и без нашей тактической операции дел хватает. Или вы сомневаетесь в способности войск фронта провести её? Если так, то говорите ваши сомнения, я готов их обсудить пока все это только на бумаге. Только учтите, Ставка ничего дополнительного для проведения этой операции нам не даст. Товарищ Боголюбов уже просил, да и я признаться тоже — любезно пояснил политработнику маршал.

— Ну, раз Москва в курсе, тогда к чему её действительно тревожить, — успокоил Субботин, — к тому же, если вы так все точно просчитали, в успехе операции сомневаться не приходится. Раз так, то считаю необходимым проверить подготовку войск, к отражению возможного наступления врага. Вы не возражаете товарищ маршал?

— Никак нет. думаю хорошее слово политрука, всегда приободрит солдат перед трудным испытанием и ратному подвигу — согласился с ним Рокоссовский и комиссар отправился выполнять свой долг.

Проводив Субботина, маршал подошел к столу и обратился к начштабу.

— Давайте товарищ Боголюбов кое-что в наших планах уточним и в первую очередь относительно плавсредств.

— Давайте, товарищ маршал — со вздохом согласился генерал. Как настоящий военный, в душе он недолюбливал политических наблюдателей, которые исполняя сугубо наблюдательную функцию, получали за операции боевые ордена наравне с их создателями. — по вопросу плавсредств, следует пригласить полковника Дроздова. Он за них отвечает.

Задуманная и осуществленная маршалом Рокоссовским Шлезвигская операция, упредила наступление врага ровно на три дня. Фельдмаршал Александер, намеривался ударом из района Люнебурга, сначала отсечь советские армии от Эльбы, а затем ударом из-за канала отбросить войска фронта к Любеку.

Первыми, начали наступление советские соединения в районе Киля. Мощный артиллерийский обстрел, накрывший северного берега канала, вызвал яростный ответ со стороны британцев. Завязалась ожесточенная контрбатарейная борьба, которая с каждой пройденной минутой стремительно нарастала.

По обе стороны канала громыхала, ухала и визжала огненная смерть, безжалостной рукой собирая свою дань. Под прикрытием дымовой завесы, советские пехотинцы попытались пересечь восемьдесят метров темной воды, разделявших противоборствующие стороны.

Славным бойцам 65-й армии не в первый раз приходилось преодолевать водные преграды под огнем врага. За их плечами были такие могучие реки как Десна, Сож, Днепр, Буг, Нарев, Висла, Одер и теперь предстояло перебраться через Кильский канал.

Дополнительную трудность в форсировании последнего германского рубежа на севере, представляли бетонные берега канала, возвышавшиеся на четыре метра над водной гладью. В спокойной обстановке было трудно спуститься с одной стороны канала, переплыть его на лодке и подняться на противоположной его стороне. В условиях боя, под свист пуль и непрерывных разрывов мин и снарядов, повторить это было чертовски трудно, если не сказать невозможно.

Единственным спасением от вражеского огня с той стороны канала, была дымовая завеса. Её плотная пелена надежно скрыла советских солдат от глаз противника, не позволяя ему вести прицельный огонь.

Первые ряды десанта ещё только переправились через канал и вступили в бой с англичанами, когда на помощь обороняющимся частям прилетела авиация. Десятки истребителей и бомбардировщиков появились в небе над Килем и принялись с усердием обрабатывать по обеим сторонам канала.

К этому моменту дым полностью развеялся и английские летчики с остервенением принялись уничтожать русские плавсредства. Мощным бортовым огнем, они разносили в щепки не только плоты или лодки. Пулеметные очереди прошивали насквозь любую бочку, доску, любую связку тюков или мешков, привлекшие внимание пилотов. За считанные минуты они уничтожили все, что только могло держаться на воде и тем самым отрезали от главных сил пехотинцев, успевших пересечь канал под прикрытием завесы.

В одну минуту канал стал полностью непроходим и англичане попытались скинуть в его соленые воды советских солдат. Трем батальонам королевских стрелков противостояло, чуть больше двух рот, сумевших закрепиться на северном берегу канала.

Численное превосходство в этом бою, было полностью на стороне англичан, но вот воспользоваться им они не смогли. Пушки, минометы, танки, самоходки, даже гвардейские минометы, все это удалое воинство ударило по врагам и заставило их отступить. Обозленные неудачей, англичане решили уничтожить советских солдат при помощи артиллерии, но не тут-то было. Им на помощь свои пришли краснозвездные самолеты. Они поздно поднялись с аэродромов и появились в небе над каналом, когда переправа уже была сорвана. И словно стремясь искупить свою вину перед своими солдатами, летчики принялись громить ещё не подавленные огневые точки врага.

И вновь, завизжала, загрохотала смерть над истерзанным сражением каналом, и снова на помощь защитникам канала прилетела королевская авиация. В огромном синем небе закрутилось, засверкала огромная карусель, из которой, время от времени вываливались сбитые самолеты.

Англичане ещё дважды пытались сбросить десант генерала Батова, но оба разы неудачно. Впрочем, это нисколько не помешало Макферсону доложить Александеру и Черчиллю о своем успехе. Высадка русского десанта сорвана, плавсредства уничтожены, а что касается нескольких сот солдат противника окруженных на этом берегу канала, так не стоит беспокоиться. Район их высадки надежно блокирован и завтра, послезавтра, они будут уничтожены.

Победные вести всегда приятны. А в тот момент, когда дела на остальных участках противостояния с врагом обстоят, не очень хорошо, они приятны вдвойне. Громкий слог победной реляции в ставке Александера заглушил все, включая хмурое брюзжание Черчилля, о необходимости держать ухо востро, когда речь идет о маршале Рокоссовском. Его слова в этот момент звучали таким диссонансом, что вечно идущий в кильватере премьера Александер, был вынужден одернуть его, заявив, что у любого военного есть свои неудачи.

Вести следующего дня, как бы подтвердили правоту слов фельдмаршала, ибо он прошел под знаком артиллерийской перестрелки. Стреляли в районе Киля. Стреляли в районе Рендсбурга и Хайде, но если у Рендсбурга перестрелка была интенсивная, то на участке Хайде, огонь советских батарей был вялым, явно отвлекающим. Макферсон посчитал это отвлекающим маневром и Александер был с ним полностью согласен.

— Грегори, сбросьте этот русский десант в воду во чтобы то ни стало! Если надо перебросьте часть войск со спокойных участков обороны и замените их немцами. этого добра у нас сейчас в избытке! — приказал фельдмаршал Макферсону и тот взял его слова за основу. Подобно фельдмаршалу Паулюсу, доверившему в Сталинградской битве свои фланги румынам и итальянцам, Макферсон доверил оборону западной части канала немцам Деница.

Вся беда этой рокировки состояла в том, что немецкие соединения не имели танковых соединений и были вооружены стрелковым оружием, минометами и очень скудным количеством противотанковых орудий и гаубиц. Всего этого оказалось крайне мало, для того чтобы остановить наступление русских, которое началось утром третьего дня.

Вначале по позициям немцев ударила советская артиллерия. Била плотно, кучно, так как, не имея точных целей, она била исключительно по площадям, стремясь уничтожить все, до чего только смогла дотянуться.

На истошные призывы генерал-майора Минца об оказании срочной помощи, Макферсон приказал ему не раскисать и держаться.

— Все это только отвлекающий удар. Полчаса назад в районе Киля русские предприняли новую попытку десанта, и мы пытаемся остановить их. Держитесь, скоро у вас все кончиться — заверил англичанин собеседника и бросил трубку. У него не было времени его успокаивать. Под прикрытием миноносцев, в Кильскую бухту вошли транспорты с русским десантом на борту. Несмотря на упорное сопротивление английской обороны и атаку с воздуха, противник высадил десант и сумел серьезно потеснить британцев.

Генерал в срочном порядке стягивал к месту высадки все силы, чтобы не дать русским продвинуться вглубь британской обороны. Для исправления сложившегося положения, Макферсон добился у моряков отправки кораблей во главе с флагманом эсминцев "Кавендиш". Их пушки должны были переломить ход сражения в пользу англичан.

Бросая в бой корабли, англичане очень опасались появление советских торпедоносцев, но обстановка требовала риска. Высадив посаженный в Любеке десант, транспорта пошли за подкреплением в Киль. В случаи удачной высадки нового подкрепления, о целостности британской обороны приходилось только мечтать.

Краснозвездные миноносцы против королевских эсминцев — неравные пропорции орудийной мощи, но у советских моряков имелся один маленький, но очень громкий сюрприз. Его появление не только перевесило чашу весов в пользу советских моряков, но и нагнало большого страха на личный состав "владычицы морей".

Появление двух торпедных катеров, англичане встретили сдержанно и настороженно. Любой из этих морских коньков мог попытаться атаковать британские корабли, но результативность этой атаки оценивалось как "пятьдесят на пятьдесят". Скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы эсминцев, легко могли остановить резвый ход этих скакунов, до момента их выхода на угол атаки.

Десятки глаз наблюдателей внимательно следили за советскими катерами, которые очень странно себя вели. Вместо того чтобы атаковать, они застопорили ход и повернулись носом в направлении британской эскадры. В бинокли было хорошо видно, что на носу, у катеров находились какие-то непонятные сооружения, с которых моряки спешно сбрасывали брезент.

Несколько минут, англичане тщетно пытались понять предназначение этого странного переплетения решеток и труб, пока в их сторону, густым роем не полетели ракеты. Это были экспериментальные образцы реактивных катеров, созданные по приказу Ставки.

Получив мощное реактивное оружие в лице гвардейских минометов, Сталин давно вынашивал идею перенести этот вид вооружения с суши на море. К концу войны все работы по реализации этой идеи были завершены и даже прошли успешные испытания в боевых условиях. Из-за сложностей создания, подобные изделия были штучными и применялись только по личному распоряжению Верховного.

Малая кучность выпущенных снарядов, был единственным недостатком гвардейских минометов, но в условиях ближнего морского боя, он был в значительной мере нивелирован. Низко летящие над водой ракеты имели хорошие шансы попадания по таким крупным целям как эсминцы. Даже одно попадание ракеты могло если не уничтожить корабля, то нанести ему серьезный урон.

Два из пяти британских эсминца получили по одному попаданию, после которых на кораблях возник пожар. Ещё один корабль получил целых три ракеты. Он остался на плаву, хотя и был вынужден покинуть место в строю, из-за больших разрушений.

Больше всех от реактивного обстрела пострадал "Кавендиш", шедших головным. В флагман угодило сразу пять ракет, в результате чего он лишился не только хода, но и командования. С большим трудом, идущему вторым "Корнуоллу" удалось завести на флагман трос и вывести его из боя.

После таких потерь, королевские моряки решили не испытывать судьбу и предпочли ретироваться, несмотря на энергичные протесты генерала Макферсона. Ведь неизвестно, сколько ещё было у русских подобных катеров, на одном из которых вовремя залпа возник пожар, а у второго возник крен на нос и оба они нуждались в посторонней помощи.

Уход эсминцев из Кильской бухты, позволил русским успешно завершить свое десантирование. На ту сторону канала было переброшено свыше трех батальонов пехоты, две противотанковые батареи и минометы. Все это так прочно приковало к себе внимание Макферсона, что он остался полностью глухим к крикам немцев о помощи.

— Это все попытки Рокоссовского отвлечь мое внимание от своего главного удара — уверял себя английский полководец и был не совсем прав. В районе Хайде, прославленный маршал наносил свой второй главный удар, руками генерала Осликовского.

После удара дивизиона гвардейских минометов выкаченных на прямую наводку, началось форсирование канала. На установку переправных понтонов ушло около получаса и все это время, на северной части канала стоял треск и грохот от начавшегося там пожара. Начиненные напалмом ракеты подожгли все, что только было можно, включая землю и бетон. Все трещало, плавилось, стреляло, источало удушающий дым, подавляя у защитников канала всякое желание, оказывать сопротивление.

Строя свою оборонную тактику, Макферсон твердо полагал, что в районе Хайде, русские не смогут применить против него моторизованные соединения. Любой дождь мог сделать эту часть Шлезвига полностью непроходной для советских танков и прочей колесно-гусеничной техники. Расчет британского генерала был полностью верен, но вот против кавалеристов Осликовского он оказался бессильным.

Удалые конники Николая Сергеевича, с блеском показавшие себя в Эльбинской операции не ударили в грязь лицом и Шлезвиге. Уже в первый день боев, сломав сопротивление врага, они успешно продвинулись вглубь обороны противника, и вышли на подступы к Фридрихштадту.

Напрасно Макферсон требовал от немцев остановить продвижение Осликовского. Пробитая им в обороне брешь стремительно расширялась с каждым часом, и исправить положение было невозможно. Ибо трудно сражаться с противником имея только одно стрелковое оружие на руках. В ряде мест немцы оказывали ожесточенное сопротивление советским кавалеристам, но это были единичные случаи. Большинство немецких солдат, не желало быть "пушечным мясом" англичан и никакие увещевания о реванше и спасении фатерланда уже не помогали. Немцы либо сдавались в плен, либо отступала на север, к старой границе рейха.

Оказавшись в столь сложной ситуации, Макферсон не запаниковал и удержался от соблазна начать отвод войск к ютландскому перешейку. Энергично перебрасывая соединения, он отчаянно пытался не допустить полного развала обороны и это ему пока удавалось. С открытыми флангами, с постоянной угрозой высадки русского десанта в тылу на побережье, но британские войска держались.

С целью недопущения высадки нового морского десанта русских, британцы в срочном порядке перебросили на Балтику дополнительные соединения кораблей. К берегам Шлезвига был даже отправлен крейсер с грозным именем "Ундервуд", однако все это, не спасло англичан. Пока они зорко следили за морскими подступами Ютландии, коварный враг подкрался с другой стороны.

В то время, когда славный сын Альбиона Макферсон храбро сражался с ордами азиатских большевиков, коварный враг ударил с воздуха. В ночь с 27 на 28 июля, подопечные маршала авиации Головина осуществили операцию под кодовым названием "Чемберлен", произведя высадку десанта на датской территории в районе Фленсбурга.

Вылетев из Ростока под покровом темноты, сделав изрядный крюк над морем, подойдя к цели со стороны Швеции, с первыми лучами рассвета, советские транспортники десантировали две воздушные бригады. Такого наглого и дерзкого проникновения в свой глубокий тыл, ни ожидали, ни немцы, ни англичане.

Ранние датские пастухи собравшиеся выгонять свои стада, с удивлением наблюдали как на их зеленые поля, с неба опустились люди в военной форме. Аполитичные ко всему происходящему с самого начала войны, датчане и пальцем не пошевелили, чтобы узнать о причинах появлении незваных гостей с оружием. Они только хмуро глядели на пришельцев, опасаясь, чтобы эти странные люди без знаков различия, не попытались отнять их любимых коров и коз.

Десантники под командованием полковника Георгия Сафронова хорошо справились с поставленной им задачей. Опасаясь возможной бомбежки Фленсбурга, гросс-адмирал Дениц вместе со своим правительством переехал в тихий приграничный городок Харрисле. Там, в гостинице "Мариенгоф", их и захватили советские десантники, что называется тепленькими. На часах местной радиостанции было 12:43, когда последний рейхспрезидент зачитал по радио свое обращение к германским войска о полной и безоговорочной капитуляции.

Глава XVII. По Вестфалии бузинной, по Баварии хмельной.

Тихо и медленно вставал рассвет над Вестфалией, как бы опасаясь людей, затеявших смертоубийственную войну, на этих благословенных Творцом землях. Летчики, танкисты, артиллеристы и пехотинцы, сошлись между собой в яростной схватке в бузинной Вестфалии, а с недавнего времени к ним присоединились и моряки.

Это были отнюдь не морячки Деница, по воле своего гросс-адмирала оставившие родные корабли и ставшие пехотой. Не представители королевской морской пехоты, прозванные "коммандос" и чьей задачей был захват плацдарма на морском побережье противника. Головы этих моряков украшали бескозырки с красной звездой, а на воротниках матросок виднелись три белые полосы. Это были советские моряки из Днепровской военной флотилии.

Хорошо когда имеются водные каналы, а ещё лучше, когда они пересекают всю страну сверху донизу. Очень удобно для быстрой переброски в нужную тебе точку, отряда малых речных бронекатеров. Это была грозная и опасная сила, прошедшая вместе с сухопутными силами советских фронтов от Днепра до Шпрее. Двенадцать могучих бронекатеров, находились в Лингене, готовые в любую минуту выполнить особо важное задание командования.

Надежно укрытый от воздушных разведчиков маскировочными сетями, отряд катеров без потерь пережил налет английских самолетов 24 июля. Стремясь остановить наступление войск маршала Рокоссовского, британцы нанесли по Лингену мощный бомбовый удар, в надежде нанести противнику максимальный урон.

Терпя неудачи на полях сражений, англичане и американцы сделали ставку на массированные бомбардировки советских тылов. Сотни самолетов, каждый день взлетали в небо Германии, чтобы обрушить на головы советских солдат тонны отборной взрывчатки. Под прикрытием истребителей они шли бомбить города, мосты, переправы и дороги, стремясь породить хаос, который должен был остановить "орды кровожадных азиатов". Иногда им это удавалось сделать, иногда нет, но число самолетов заметно сокращалось. Некоторые из них были сбиты советскими летчиками, других уничтожили зенитчики, третьи неожиданно разбивались при посадке. Четвертые, вдруг теряли ориентацию в пространстве, садились в нейтральной Швейцарии и интернировались до конца войны.

Обе противоборствующие стороны несли потери, но держались, в ожидании, что противник не выдержит испытания первым и тогда все жертвы окажутся ненапрасны. И если американцы и англичане надеялись по помощь американской военной промышленности, то маршал Рокоссовский делал ставку на продвижение вперед, пытаясь как можно дальше отодвинуть аэродромы противника.

Именно с этой целью и был переброшен с берегов Шпрее отряд бронекатеров из хозяйства вице-адмирала Григорьева. Два дня они простояли у причалов Лингена, а затем проследовали к недавно занятому Райне, где провели одну ночь.

Все это время проводилась воздушная разведка состояния Дортмундского канала от Райне до Мюнстеру. Согласно сведениям, полученным от летчиков, англичане не придавали каналу особого значения и не установили на нем каких-либо заграждений. Единственной помехой для движения бронекатеров была полузатопленная барража вблизи города Дорнт. Её массивный корпус, преткнувшийся под углом к берегу, представлял серьезную угрозу для движения советских моряков.

Дело было в том, что в этом месте канал пересекала дорога, ведущая на Оснабрюк, и на обоих концах моста находились хорошо вооруженные посты охраны. Из-за положения баржи, катера должны были снизить ход, что делало их уязвимыми для огня противника. Проход под мостом был сопряжен с большим риском, но неожиданно появившийся туман, помог нашим морякам.

Плотный, низко стелящийся туман над каналом, не только скрывал катера от глаз врага, но и приглушал звуки работающий двигателей. Едва дождавшись, когда серое покрывало поднимется над водой и видимость станет до пяти — шести метров, отряд капитан первого ранга Неустроев, двинулся в поход.

Первыми шли три быстроходных торпедных катера. Лишившись своего грозного оружия торпед, они несли на своих бортах десант. Он должен был атаковать британский аэродром Ванзеен, находившийся неподалеку от Мюнстера.

Все последние часы перед началом операции, командиры катеров сдавали Неустроеву экзамен по знанию канала, используя данные воздушной разведки. Капитан первого ранга был строг к своим подопечным, не давая им ни малейшего послабления.

— Настоящий экзамен, у вас завтра будет смерть принимать. И я хочу, чтобы вы все сдали ей его на отлично — говорил Неустроев, и никто из моряков не был на него в обиде. Ведь командир отряда, говорил горькую правду.

Быстроходный авангард Днепровской флотилии, охрана моста самым откровенным образом прохлопала. Внезапное появление на канале катеров, вызвало сильный переполох по обе стороны моста. Слыша глухой рокот мотора, солдаты никак не могли понять, откуда идет звук. Только в самый последний момент, они смогли понять его происхождение, но было уже поздно. Три темных тени, стрелой пронеслись под мостом и тут же, пропали в тумане.

Приближение главных сил отряда, уже не застало англичан врасплох. Стремясь остановить движущиеся в тумане темные силуэты, охрана моста дружно ударила по бронекатерам из пулеметов и автоматов. Какова же была реакция англичан, когда в ответ они получили мощный орудийный залп и заливистую очередь крупнокалиберного пулемета.

Серый туман не позволял советским морякам вести прицельный огонь по врагу, но даже одного орудийного выстрела, было достаточно, чтобы посеять панику в рядах противника. Не отставали от моряков и десантники. Заметив в дымке тумана вспышки вражеских выстрелов, они без промедления открывали огонь из своих автоматов, внося свой вклад в общую победу.

В распоряжении англичан охранявших мост имелись 17-фунтовы полевые орудия. Они могли на равных тягаться с любым танком и представляли серьезную угрозу для бронекатеров. Достаточно было одного попадания в катер, чтобы вывести его из строя и сделать легкой добычей охраны моста. Но по иронии судьбы, все британские орудия находились на южном берегу канала, готовые к возможному наступлению противника на Оснабрюк с западного направления.

Появление русских моряков полностью спутало все планы британцев. Пока высокое командование пришло в себя от неожиданности и поняло, что к чему. Пока было принято нужное решение, и был отдан приказ развернуть пушки. Пока он был принят к исполнению и реализован, драгоценное время истекло, и отличный момент был упущен. Только несколько снарядов упало вблизи бортов и кормы концевого катера из отряда Неустроева.

Холодная вода вперемешку с осколками хлестко ударили по нему, но советская броня надежно прикрыла смелых моряков от смертельной угрозы. Выровняв ход после очередного разрыва, бронекатер уверенно продолжил движение к обозначенной командование цели.

Аэродром Ванзеен, не был местом дислокации стратегических бомбардировщиков. В основном на нем базировались эскадрильи британских истребителей, легких бомбардировщиков "Москито" и два звена "Тандерболтов", которые использовались командованием в качестве штурмовиков.

Все британские летчики уже имели опыт встречи с пилотами "красной машины", но ещё не знали все её сильные и слабые стороны. Каждый, кто возвращался из боя с советскими асами и мог грамотно ответить на эти важные вопросы, был для союзников на вес золота. И именно такие летчики находились в этот момент на аэродроме Ванзеен.

В этот день им предстояло прикрывать "Ланкастеры" и "Крепости", в их новом налете на советские тылы. Перед столь ответственным вылетом летчикам предстояло, как следует подкрепиться. Горячий кофе, стейки с гарнирами, омлеты и свежие булочки с джемом, уже ждали летчиков на завтрак, но вместо них, британским пилотом пришлось отведать свинцовый горох и жареные бобы. Едва только летчики пришли в столовую и начали прием пищи, по ним ударили из минометов.

Изучавшие снимки воздушной разведчики штабные работники, ошибочно приняли столовую аэродрома за командный пункт и потому, определили её советским десантникам, как одну из главных целей атаки. Высаженные с торпедных катеров десантники, скрытно приблизились к британскому аэродрому, имея у себя на вооружении батальонные минометы.

Три пятидесятикилограммовые трубы с боезапасом в шестьдесят мин каждая, первыми возвестили врагу о наступившем возмездии. Ибо нет сладостей и желанней минуты для пехотинца, чем нанести смертельный удар своему крылатому мучителю, застигнутому врасплох.

Первой, как уже было сказано, под удар минометных труб попала аэродромная столовая. Штаб любой летной части, по своей значимости, был гораздо важнее простой аэродромной столовой, но только не в тот момент, когда она доверху набита пришедшими на завтрак пилотами.

Каждый, врыв мины упавшей на столовую, наносил королевским вооруженным силам огромный, невосполнимый урон. Сраженные осколками мин, пораненные разбитым стеклом, придавленные, контуженные, королевские пилоты надолго, а многие навсегда, покидали ряды защитников империи, в самый трудный и опасный для ней момент.

К счастью для многих из пилотов, обстрел столовой продлился ровно четыре с половиной минуты. После этого, русские диверсанты перенесли огонь на выстроившиеся в ряд самолеты.

Прямых попаданий в крылатые машины было мало. Большей частью минные разрывы поражали хвосты, крылья, бензобаки или на худой конец превращали в решето их кабины и фюзеляжи, но и этого было достаточно серьезной угрозой, для стоявших крыло в крыло самолетов.

На пятой минуте обстрела аэродрома, одна из машин загорелась. Не прошло и минуты как жаркие языки пламени полностью охватили красавец "Лайтинг", угрожая перекинуться на соседние истребители. Требовалось, что-то делать, но напуганные минометным обстрелом, аэродромные службы и пальцем не пошевелили, чтобы попытаться спасти свои машины.

Единственные, кто энергично отреагировали на внезапное нападение врага, были зенитчики. С первыми разрывами мин, они быстро развернули свои пушки и принялись азартно двигать их стволами в поисках врага. Когда же все прояснилось, они без колебаний открыли огонь в сторону овраг, где расположились советские минометчики. С охотничьим азартом, зенитчики принялись изрыгать из своих могучих стволов во врага раскаленную смерть, но в этот момент, он был для них полностью неуязвим.

Стремясь остановить уничтожение самолетов, комендант аэродрома бросил на десантников две роты охраны. Завязалась ожесточенная перестрелка, но советские десантники не пропустили врага к своей артиллерии. Мужественно сражаясь и погибая, они продержались до прихода главных сил десанта.

С приходом бронекатеров, судьба аэродрома была предрешена. Мощные 76 миллиметровые орудия, довершили разгром. Ведомые засевшими на деревьях корректировщиками, они поразили сначала склады с горючим, а затем уничтожили аэродромный арсенал и зенитные расчеты.

Всего восемь истребителей смогли подняться в воздух и покинуть охваченный огнем аэродром. Все самолеты имели полный боезапас, но только двое пилотов, решили наказать коварно напавшего на них врага. Все остальные летчики, находились в состоянии сильного шока и не могли принять участие в боевых действиях. Так было указано в их рапортах, которые они подали командованию, по прибытию самолетов в Кельн.

Только двое из восьми пилотов с аэродрома Ванзеен, нашли в себе силы вступить в бой с противником, который и не считал нужным скрывать свое присутствие. "Королевские кобры" — грозное оружие, в хороших руках способное на многое, но и у него был свой лимит способностей.

В этот раз, ограничителем их способностей стали шесть зенитных пулеметов советских бронекатеров. Едва только истребители поднялись над горизонтом и стали заходить на атаку, они вступили в дело. Двое против шести скверный расклад, особенно когда тобой управляет одна слепая ярость, полностью подавившая все другие чувства и мысли. Да, атака с воздуха нанесла определенный ущерб катерам, но какой ценой. Один из истребителей рухнул на землю объятый пламенем, а другой был вынужден покинуть место боя с поврежденным крылом.

Атака на аэродром моряков Неустроева стоила отряду минимальных потерь, но впереди их ждало ещё большее и опасное дело — штурм Мюнстера. Около батальона пехоты смогли доставить советские катера к порогу столице Вестфалии, беспрепятственно продвигаясь по Дортмундскому каналу. Англичане не предполагали, что русские смогут воспользоваться каналом как средством передвижения и сосредоточив остатки своих войск в близи Эмсдетеен и Гревен. Там они собирались если не остановить, то хотя бы задержать наступление советских танкистов, но хитрый маршал Рокоссовский нашел другой путь к Мюнстеру.

Стройные шпили его городских соборов, были хорошо видны не только со стороны канала, по которому продвигался отряд катеров. Они служили прекрасным ориентиром для союзных бомбардировщиков, обрушивших на мирные германские города свое многотонное возмездие. От их ударов, весь центр города был разрушен и уничтожен до основания. От главного символа Мюнстера городской ратуши остался только один фасад, все остальные части здания были превращены в ужасные руины.

Многочисленными проемами разбитых окон, смотрел на своих горожан закопченные развалины Мюнстерского дворца. В нем находился один из старейших университетов Германии, полностью сгоревший за одну ночь. С ним перекликались величественные остатки собора святого Павла, превращенный в прах в ту же ночь, что и дворец. По странной причуде взрывной волны, всё внутренне пространство этого фундаментального здания было разрушено, но вот высокие шпили зданий, уцелели.

С чувством жалости и сожаления, смотрели на них советские войны, подплывая к пристани святого Ламберта. Пройдя долгий военный путь, увидев на нем неизмеримое количество горя и печали, они не очерствели сердцами, и вид поверженной, пусть даже чужой красоты, находил у них сочувствие.

Что могут сделать три сотни солдат для захвата большого города? Скажем прямо — очень мало. Это не те силы, перед которыми сдаются такие города как Мюнстер. Но если они захватят два главных городских моста и ударят из имеющихся у них орудий, сначала по казарме, а потом комендатуре у железнодорожного вокзала, это довольно весомый аргумент в споре за город. А если все эти удары корректировались с зависшего над городом "костыля", дело принимало совершенно иной оборот.

На войне, дурные вести расходятся гораздо быстрее добрых, несмотря на яростные уверения начальства, что все в порядке, и оно полностью контролирует положение дел. Известие о высадке в Мюнстере советского десанта, вызвали у подчиненных полковника Жмирского самые дурные предчувствия. Напрасно майоры и капитана, поручики и подпоручики кричали на своих солдат, обвиняя тех в трусости и малодушии. Уже не раз битые советскими танкистами, польские жолнежи не желали жертвовать своими жизнями, не видя достойного поведения со стороны отцов командиров.

Славная польская сцепка, основанная на любви к родине, действовала только на уровне отделения, взвода и роты. Начиная с батальона, начинались брожения и шатания, которые усиливались в геометрической прогрессии, в направлении полк-бригада-дивизия.

Ещё больше эти пагубные настроения, усилились от вида столбов дыма и пламени, возникших на аэродроме Ванзеен. Все это очень плохо влияло на душевный настрой солдат генерала Мачека. И когда танковый авангард капитана Панафидина приблизился к польским позициям, то их защитники не столько воевали, сколько думали об удачном отступлении.

Потеряв связи с британским командованием, соединения полковника Жмирского, были представлены сами себе. И потому, они с чистой душой, начали отходить за Везер к Оснабрюке, на юг к Дортмунду или на запад к Рейну. Каждый из командиров сам определял для себя пути и направление отхода, и весь вопрос состоял в том, как отступать.

Тем, у кого имели колесные средства, несказанно повезло, в отличие от тех, кто имел только две свои ноги. Они стремительно мчались по прекрасному немецкому автобану так далеко, насколько им позволяли запасы бензина или заставы полевой жандармерии. Большей частью, им не удавалось пополнить свои опустевшие бензобаки или договориться с блюстителями порядка на военной дороге и тогда, покинув свои прелестные авто, они становились простыми пешеходами.

Впрочем, наличие автомобиля, не гарантировало безопасность на военной дороге. Очень часто, отступающие части пехоты были атакованы собственной авиацией, ошибочно принимавших их за врага. В основном это были истребители, совершавшие воздушное патрулирование, того или иного квадрата. Бомбардировщики были заняты целевыми ударами и на всякую "мелочевку" не реагировали.

В тот день, когда десантники капитана первого ранга Неустроева атаковали аэродром Ванзеен, из Оснабрюке, на боевое задание вылетела группа британских бомбардировщиков "Митчеллов". Их целью был район Люнебурга, где королевские войска, отчаянно пытались прорвать советскую оборону. Собранные здесь со всего фронта противотанковые батареи, успешно отражали атаки англичан одну за другой. Попытка британцев устранить эту проблему при помощи контрбатарейной борьбы удачи не принесла и тогда, командующий войсками "люденбургского выступа" генерал Артур Гордон, потребовал применить "ковровую бомбежку".

Для этого дела, командующим королевскими ВВС было выделено пятьдесят восемь бомбардировщиков, под командованием полковника Берда. Своим фирменным ударом, "Митчеллы" должны были пробить серьезную брешь в советской обороне и дать возможность танковой дивизии генерала Гордона, захлопнуть "гамбургскую" ловушку.

Под сильным прикрытием истребителей, В-25 должны были перемолоть в пух и прах все противотанковые батареи русских, вместе с прикрывающими их зенитками. Пятьдесят восемь первоклассных бомберов — это был очень сильный кулак, но к огромному сожалению фельдмаршала Александера, он наткнулся на крепкий русский щит. И дело тут было не в зенитном прикрытии, развернутом в этом месте по приказу маршала. В этот день, в воздух поднялась особая эскадрилья, под командованием майора Амет-Хана Султана.

Её особенность заключалась не только в том, что она состояла из одних только асов советского воздушного флота. Необычными были машины, на которых летчики приняли свое боевое крещение. Это были легендарные немецкие "Ме-262" оснащенные турбореактивными двигателями.

Две машины достались советским войскам в качестве боевых трофеев в Праге и ещё семь самолетов, были обнаружены в разобранном состоянии на железнодорожных платформах, под Пенемюнде. По личному распоряжению Верховного, была создана специальная группа летчиков по изучению столь необычных трофеев. Постижение чужого оружия всегда долгий и кропотливый процесс. Обычно на него уходят месяцы и годы, но для советских людей не было ничего невозможного. Особенно если они асы и получили приказ Родины, в лице Верховного Главнокомандующего.

В ходе ознакомления и тренировочных полетов, одна машина была разбита при посадке и не подлежала восстановлению. Ещё двум другим требовался серьезный ремонт, провести который на данный момент, за короткий срок было невозможно. Такова была плата за познание, но зато все остальные самолеты были готовы к участию в боевых действиях.

Свой первый вылет по перехвату вражеских бомбардировщиков, особая эскадрилья совершила вместе с группой истребителей "Ла-7". Командир эскадрильи Амет-Хан Султан, был полностью уверен в том, что он и его товарищи полностью овладели премудростями реактивного трофея, однако присутствие в первом бою боевых товарищей, давало им дополнительные силы и уверенности.

Следуя своей привычной тактики, советские летчики не стали отвлекаться на истребители прикрытия, а обрушились на главную цель атаки — британские бомбардировщики. Стремительно набрав высоту, "меки" как их прозвали между собой летчики", первыми сверху атаковали "Митчеллы", летевших "коробочкой", излюбленным построением союзников.

Темно-зелеными молниями пролетели они мимо самолетов противника, не сбив при этом ни одной машины. Огромная скорость "мека" была одновременно и его козырем и его недостатком. Сидевший за штурвалом реактивного истребителя летчик, должен был обладать большим искусством, попасть в цель, за кротчайший отрезок времени.

Летчики осваивавшие "меков" знали об этом недостатке, много тренировались в стрельбе, но так и не смогли поразить цель с первого захода. Даже командир, с его феноменальными летными способностями, не смог открыть свой счет, в этой необъявленной войне.

Атака "Ла-7" была более результативной. Несколько машин получили повреждения, а один бомбардировщик задымил подбитым мотором и был вынужден оставить строй. Надрывно гудя моторами, он с каждой секундой все больше и больше отставал от спасительной "коробочки" и вскоре стал добычей "яков", ведущих бой с "Лайтингами" прикрытия.

Присутствие "яков" и "лавочкиных", позволили эскадрильи Амет-Хана развернуться без потерь и вновь атаковать врага. В этот раз, заходя на цель, командир решил опробовать трофейные неуправляемые снаряды, доставшиеся советской стороне вместе с самолетами. Столкнувшись с плохой результативностью стрельбы из-за избытка скорости, немцы решили сделать ставку на малые ракеты и по словам пленных пилотов, добились неплохих результатов.

Амет-Хан решил на деле проверить правдивость слов пленных. Темно-зеленые машины вновь приблизились к строю бомберов и улучшив момент, дали залп реактивными снарядами. Выпущенные скопом, по плотному строю самолетов, неуправляемые ракеты дали положительный результат. Было поражено целых три "Митчелла", которые подобно огненным метеорам, устремились с небес на землю.

Ещё один бомбардировщик получил повреждение хвостового оперения и предпочел прервать свой полет. Проворно опорожнив бомболюки на многострадальную землю, он покинул строй. Судьба благоволила к нему. Он удачно разминулся с советскими истребителями и, не смотря на повреждения, совершил удачную посадку.

Тем временем английская "коробочка" отчаянно трещала по швам. Несмотря на яростный огонь со стороны истребителей прикрытия и самих бомбардировщиков, русские пилоты упрямо её атаковали. Бравые защитники демократических ценностей и свобод много слышали о фанатизме сталинских пилотов, но действительность оказалась намного ужасней. Полностью позабыв о славе, призовой выплате за каждый лично сбитый самолет и наконец, о своей жизни, краснозвездные пары беспрерывно нападали на каре бомбардировщиков, и оно, к вящему ужасу пилотов, неотступно редело.

Редели и ряды самих атакующих, но совсем не в той прогрессии и не с такой скоростью, как того хотелось бы англичане. Хорошие моторы и высокооктановый бензин, помогали британцам в определенные моменты одерживать вверх над своими противниками. Но этого было недостаточно, чтобы переломить схватку в свою пользу. Советские асы не уходили в сторону, получив хороший отпор. Нет, они все время энергично наседали на противника, демонстрируя ему свое неукротимое желание драться, драться во чтобы то ни стало, драться до победного конца.

Они не выходили из боя даже когда у них кончались патроны. Продолжая атаковать, они пытались таранить англичан, чем вызывали страшную панику в их рядах. Подобный маневр в арсенале английских летчиков, полностью отсутствовал и находился под строжайшим запретом.

На свою третью атаку, "меки" заходили вчетвером. Из-за проблемы с подачей топлива в двигатель, бой покинул старший лейтенант Гуселин, на счету которого было восемнадцать сбитых самолетов противника. Четыре проворных молнии брызнули по металлическим спинам врага жарким огнем и на этот раз, удача не отвернулась от них.

Сразу загорелось два самолета, и ещё у одной машины было повреждено крыло. Тонкая струйка дыма потянулась вслед за самолетом, неторопливо решая дилемму, загораться или нет.

На "Митчелле", который атаковал сам командир, не было видных повреждений. Как ни в чем, ни бывало, он продолжать идти прежним курсом, но при этом, чуть заметнее виляя корпусом. Так продолжалось около двух минут, пока самолет не завалился на крыло и стал уходить резко влево.

Подобные маневры в сомкнутом строю были недопустимы, ибо подвергали смертельному риску столкновения с другими крылатыми машинами. Самолету Самуила Каплера, чудом удалось избежать столкновения с внезапно "сбесившимся" соседом. За считанные секунды он начал стремительное пикирование, чем спас себя, машину и остальной экипаж.

Оказалось, что залп "мешки" Амет-Хана попал в кабину пилотов и ранил обоих летчиков. Теряя от боли сознание, первый пилот пытался позвать на помощь других членов экипажа и передать им управление самолетом, но ему не хватило времени.

Цивилизованные люди не любят воевать в некомфортных для себя условиях. И не важно, относиться это к внутренней обстановке кабины самолета или того, что твориться с наружи её. От этого они теряют свой душевный настрой, веру в собственные силы и правоту своих действий.

Нет, среди них, конечно, имелись славные парни, не придающие большого значения комфорту. Простые выходцы из Корнуолла или Кента, они не испытывали сильно дискомфорта от армейской стесненности, стрельбы и прочего неприятного шума, твердо веря в величие "Юнион Джека" и вечности британских интересов.

Такие пилоты как капитан Джеффри Пайп, в точности выполнили поставленную перед ними боевую задачу. Несмотря на зенитный огонь и атаки русских истребителей, он вышел в указанный командованием квадрат и произвел бомбометание. И пусть корпус славного "Митчелла" был поврежден во многих местах и с перебоями работал правый мотор, главное было сделано. Тротиловый гостинец был доставлен точно по адресу и сброшен, на голову несговорчивого адресата.

Честь и слава была таким храбрым британским пилотам но, к огромному сожалению Джона Булля, таких парней как Джеффри Пайп у него было маловато. Большая часть тех людей, что сидела за штурвалами "Митчеллов" считала и думала несколько иначе, и ставила блага комфорта немного выше флага и интересов. И потому, часть из них повернула назад, а другая, сбросила свой смертоносный груз несколько в стороне. Ведь это так трудно разобраться, где свои, а где чужие, в такой некомфортной обстановке.

Одним словом, удар с воздуха не достиг своей цели. Солдаты генерала Гордона так и не смогли прорвать русскую оборону и выйти к Гамбургу. Более того, при этом они понесли серьезные и теперь, вопрос стоял не о продолжении штурма, а об удержании собственных позиций.

У звездно-полосатых союзников британских орлов, тоже были свои трудности. Так потерпев неудачу под Веймаром, американцы выместили свою злость на Лейпциге. Собрав могучий кулак из ста восьмидесяти семи бомбардировщиков, они ударили на следующий день по столице Саксонии, но только ночью.

Пользуясь тем, что у советской фронтовой авиации не было большого опыта в отражении ночных налетов, на этот раз, американцы выполнили свой план, по умиротворению русских. Потери от огня противника все же были, да и бомбардировка с большой высоты железных и автомобильных дорог не дало нужного результата.

Были определенные места, где американские бомбы серьезно повредили полотно дороги. Однако таких мест было до обидного мало. А там где они были, русские саперы привычно пускали машины в объезд по второстепенным дорогам или вообще по бездорожью. Благо опыт за четыре года войны, был приобретен громаднейший.

Таково было положение дел, что впрочем, не помешало летчикам победно отчитаться перед командованием, приложив к докладу фото пылающих предместий Лейпцига. При умелой подаче фактов, вместе с подобными фотографиями, всегда можно убедить высокое начальство в чем угодно. Вредное и придирчивое, в глубине души оно всегда радо обмануться, при правильной постановке дела.

Генерал Эйзенхауэр остался доволен началом операции, доложил наверх и приказал, с несгибаемой волей, продолжить принуждение дяди Джо к миру на американских условиях. Бравые генералы взяли под козырек, бросились составлять боевые планы и тут, к их огромному неудовлетворению, начались пробуксовки.

Неожиданно выяснилось, что бомбовый запас американской армии несколько сократился. Нет, о возможности нехватки боеприпасов речь нисколько не шла. Славным звездно-полосатым орлам, ещё было чем ответить на коварные происки русских азиатов. Однако позволить себе просто засыпать бомбами тот или иной участок фронта, отважные "джи-аи" уже не могли. С прекращением снабжения через порты Северного моря, американская армия стала испытывать определенные трудности. И теперь, требовались конкретные цели, удар по которым заставил бы русских прислушиваться к миролюбивым словам мистера Трумэна.

Получив новые вводные условия, блистательные мозги союзного генералитета отчаянно заскрипели, но решить задачу качественно и быстро у них не получилось. Вновь стал вопрос, куда и как, следует наносить новый удар. Бить по-прежнему единым кулаком или наносить дробные удары. Прийти на помощь англичанам в районе Люнебурга или ограничиться своей зоной оккупации.

Намечая новые удары, американцы упрямо держались собственного сектора, помня старую пословицу про дружбу и табачок. Однако на этот раз, слезные крики Черчилля, соединенные с интересами большой политики взяли вверх, и бравые янки отправились вытаскивать из лужи, так неловко упавшего в неё младшего брата.

Для прорыва русской обороны американцы выделили двести шесть стратегических бомбардировщиков В-17. Англичане слезно умоляли довести число ударного кулака до пятисот самолетов, но старший брат остался глух к их просьбам.

— Оказывая союзническую помощь фельдмаршалу Александеру, мы не можем полностью забывать о собственных интересах. Генералиссимус Сталин упрям как бык и нам стоит большого труда, сдвинуть его с места в нужном нам направлении. Если господин Черчилль хочет победы, то пусть добавит в чашу весов свои Ланкастеры, Галифаксы и Веллингтоны — сказал Эйзенхауэр британскому офицеру связи, при обсуждении плана операции "Неустрашимая решимость".

После долгих обсуждений, союзники сошлись на цифре в триста одиннадцать бомбардировщиков. Они должны были дважды атаковать позиции русских, под мощным прикрытием американских "Мустангов" и "Тандерболтов". Истребителей у янки было в избытке, в отличие от бомбардировщиков.

В договоренный день и час, к изрытым бомбами и снарядами окрестностям Люнебурга, приблизилась воздушная армада союзников. В числе тех принял участие в этом налете, был и Коллин Пульман. Во время налета на Веймар, его "летающая крепость" получила незначительные повреждения, и подполковник рвался в бой.

Перед выступлением, в штабе долго обсуждали тактику налета. В том, что русские будут их ждать под Люнебургом, американцы не сомневались. Весь вопрос заключался в виде построения, обычной "коробочкой", что серьезно затрудняла работу вражеских истребителей или разорванным строем, позволявшим сделать противозенитный маневр. Дебаты были не долгими. Все сошлись во мнении, что зениток под Люнебургом у русских осталось мало и потому правильнее будет приметить против них "каре". Что касается эшелона высоты, с которого предстояло производить бомбометание, то смелые янки остановились на "золотой средине". Зарываться в облака им не позволяла гордость, а опускаться на самый низ их не пускал инстинкт самосохранения.

— С их "яками" и "лавочкиными", наши парни справятся. Так им дадут, что ко второму рейду мало кто решиться атаковать наши славные В-17 — подбадривали друг друга штабными светилами. Все было ясно и понятно, но "эти русские" поступили вопреки привычной для американцев логике.

Когда американская часть армады, идущая первой, приблизилась к Люнебургу, оказалось, что количество зенитных установок у противника значительно больше, чем ожидалось. Сделав ставку на прорыв к Рейну, маршал Рокоссовский постарался максимально прикрыть с воздуха, свой "Верден".

Наличие зениток стало для американцев неприятным, но далеко не смертельным сюрпризом. Несмотря на сильный огонь с земли, они упрямо наползали на цель, держа плотный строй. Фирменный "ковровый" удар требовал четкости и сосредоточения.

Ещё одной неприятностью для янки, стали советские истребители. Вместо ставших для них привычными "яков" и "Ла-5", им противостояли "Ла-7" и "аэрокобры". В этом было что-то символическое, так как с американцами воевали их же оружием и воевали хорошо. Забракованная экспертами по военным закупкам, "кобра" на равных противостояла "мустагам" и "тандерболтам" благодаря своей высокой маневренности. Сидевшие за их штурвалами советские асы, доставили много неприятностей американским пилотам.

Полностью презирая опасности, вопреки всей логике и здравому смыслу, находясь в численном меньшинстве, они смело атаковали "летающие крепости" и очень часто добивались успеха. Нет, после их стремительных атак, стратегические бомберы дяди Сэма не падали вниз сбитые пачками. Прекрасные американские машины выдерживали до 4-6 попаданий противника и могли продолжать свой полет. Просто агрессивные атаки советских летчиков, в купе с плотным огнем с земли, создавали для янки сильный дискомфорт, который заставлял их разваливать, свои любимы "коробки".

Большая часть американских потерь в этом бою, приходились именно на долю зениток. Благодаря тому, что самолеты противника не могли совершать маневр уклонения, зенитные расчеты методично сокращали число боевых машин неприятеля.

У многих пилотов не выдерживали нервы от вида сбитых соседних машин. Они покидали спасительный строй, выходя из прикрытия огня задних полусфер соседних машин. Эти опрометчивые поступки ставили под угрозу не только целостность общего строя, но и целостность самого самолета. И таких дурных поступков, в две минуты разваливавших неприступную "коробочку" было очень много.

Коллин Пульман не входил в число тех, кого русские смогли смутить или запугать. Несмотря ни на что, он достиг заданного квадрата и произвел бомбометание. Он не свернул с боевого курса, когда от него откололись соседи по строю и когда реактивный "мессершмитт" атаковал его в лоб. Вместо привычного захода с боков или сзади сверху, на высокой скорости они атаковали В-17 спереди и часто добивались успеха.

Восемь боевых машин врага, сбила в этот день шестерка "меков" под руководством Ахмет-Хана Султана. Проанализировав опыт недавних боев, прославленный советский ас предложил изменить тактику воздушного боя, используя все достоинства реактивного самолета. Благодаря высокой скорости, "меки" атаковали противника в тот момент, когда он этого не ожидал и, нанеся "кинжальный" удар по кабине пилотов, стремительно уходили от ответного удара.

Все это было по силам только подлинным асам воздушного боя, но результат боя, полностью оправдал все ожидания. Все машины благополучно вернулись на базу. Каждый из пилотов сбил по одному бомбардировщику противника, тогда как командир уничтожил целых два самолета врага и ещё один поделил со своим ведомым.

Охваченные азартом боя, позабыв про усталость, летчики принялись живо обсуждать подробности боя. Столпившись в кучу, прямо на летном поле они торопились поделиться с товарищами своими наблюдениями, высказать свои замечания и предложения.

Техники едва успели заправить самолеты и пополнить их боекомплект, как в воздух вновь взвилась ракета и серо-зеленая пятерка, вновь устремилась в небо. Приближалась вторая волна союзной армады, состоящая из британских бомбардировщиков.

Ведомые бесстрашным Амет-Ханом, летчики вновь атаковали противника используя новую тактику и вновь удачно. Звено "меков" сбило шесть самолетов врага. И это притом, что один из самолетов после первой атаки совершил вынужденную посадку из-за проблем с мотором, а второй был подбит. Пилот не бросил поврежденную машину. Он дотянул до автобана, идущего на Гамбург и вопреки всему, посадил дымящийся истребитель.

Реактивное детище Вили Мессершмитта с честью выдержало посадку в столь необычных условиях. Несмотря на все разговоры о привередливости машины, она не сломалась, не завалилась на бок и не загорелась. Конечно, истребитель надолго вышел из строя, но сам факт его восстановления не вызывал сомнений.

Хитрые британцы, узнав о наличии у русских сильного зенитного прикрытия, моментально скорректировали свои планы. Они отказались от построения в каре и заняли высотные эшелоны бомбометания.

Предпринятые меры безопасности не были сделаны напрасно. Несмотря на бравые заверения янки о полном успехе их миссии, дела обстояли совсем не так, как того хотелось бы. Зенитный заслон русских, если и понес потери от бомбежки, но все равно представлял собой серьезную угрозу для королевского воздушного флота.

Как показали подсчеты потерь, во время дневного налета на Люнебург, объединенные воздушные силы союзников понесли существенные потери. Так американцы потеряли 44 процента бомбардировщиков принявших участие в этом налете, тогда как англичане недосчитались 37 процентов своей ударной силы. За каждую сброшенную на "русский Верден" бомбу, союзники щедро платили жизнями и кровью своих пилотов.

Генерал Эймс схватился за голову, когда адъютант доложил ему цифры понесенных летчиками потерь.

— Мы слишком много кормим русского медведь своей плотью, в угоду английскому льву! — в праведном гневе воскликнул летчик, но его слова бесследно канули в Лето. Как бы, не было горько и обидно от понесенных потерь, нужно было лететь ещё один раз. Во-первых, роль старшего брата нужно было играть до конца, а во-вторых, этого требовала общая обстановка на фронте. Прорыв русской обороны под Люнебургом, был единственный способ заставить Рокоссовского остановить наступление своих танков, которые выкатились на просторы Европы непозволительно далеко.

Однако вновь подставлять свои самолеты под огонь русских зениток, сбивших около 65 процентов всех самолетов, генерал Эймс не стал. Весь расчет налета, был построен таким образом, что американцы подошли к цели глубокой ночью, предварительно заняв средние воздушные эшелоны бомбометания.

Полагая, что у русских зенитчиков мало опыта в отражении ночных налетов, Эймс не стал загонять своих орлов высоко в небо, надеясь поквитаться с противником за утренний конфуз. Все расчеты генерала были логичны и ясны, но русские вновь ухитрились спутать их.

Полностью заменить уничтоженные во время дневного налета зенитные орудия и расчеты, у русских не было времени и возможности. Однако, они смогли установить в небе над позициями заградительные аэростаты. Подобного хода генерал Эймс от противника не ожидал, хотя и читал отчет военного ведомства о применении русскими аэростатов в небе над Москвой и Ленинградом.

Умелое сочетание зенитного огня, аэростатов и истребителей, вновь сорвало планы союзников по уничтожению советской обороны ударом с воздуха. Вновь бомбардировочные объединенных сил понесли потери, и в их числе был удачливый подполковник Пульман. При заходе на цель, его "летающая крепость" задела крылом аэростат и камнем рухнула вниз. Никто из экипажа В-17 не успел воспользоваться парашютом.

Обсуждая на утреннем докладе налет американцев на Люнебург, Сталин остался доволен результатом вчерашних воздушных боев.

— Значит, товарищ Рокоссовский просил объявить благодарность, летчикам и зенитчикам отбившим налет вражеской авиации? — уточнил Верховный у Антонова.

— Так точно, товарищ Сталин, просил. Вот телеграмма — генерал вытащил из папки нужный бланк, положил его на стол, но Сталин не стал его брать.

— Раз просил, значит, объявим по войскам благодарность, но по-моему этого мало. Наши зенитчики и летчики в первый раз столкнулись со столь масштабным налетом американской стратегической авиации. У господина Эйзенхауэра ещё очень много осталось таких самолетов как В-17. Мы очень часто просили американцев продать нам их по ленд-лизу, но каждый раз они нам отказывали. Силы против нас копили и вот опробовали — недовольно произнес Верховный, вновь переживая эту маленькую неудачу в Большой политике.

— Думаю, что нам следует дать широкую огласку боевым успехам солдат и офицеров, Северо-Западного фронта. Чтобы все в Красной Армии знали, что не стоит бояться этих хваленных американских бомбардировщиков. Что их можно и нужно сбивать, и для этого у нас есть все необходимое — вождь на секунду, прошелся вдоль стола, а затем принялся развивать свою мысль.

— Особо следует отметить группу летчиков воюющих на реактивных машинах. Конечно, их число не велико и вся тяжесть в борьбе с американцами легла на плечи ПВО и простых летчиков, но сам факт наличия у нас реактивных истребителей дорогого стоит. Все заявления Геббельса о так называемом чудо оружии на деле оказались откровенным блефом, но немецкие солдаты упрямо верили в него и воевали до самого конца. Мы конечно не Геббельсы, ложь не наш метод, но задумываться над причинами успеха противника. Тем более, что пограничники товарища Берии обнаружили ещё один эшелон с реактивными истребителями, в количестве семнадцати штук. Так, что у нас будет, что противопоставить пресловутой "доктрине Дуэ". Подумайте о поощрении летчиков, товарищ Антонов.

— Генштаб уже рассматривал этот вопрос, товарищ Сталин. Думаю, будет правильно наградить командира группы майора Амет-Хана Султана орденом Ленина, а остальных летчиков орденом Боевого Красного Знамени — предложил генерал, но Сталин не поддержал его идею.

— Реактивный самолет — это совершенно новый вид оружия. По утверждению конструкторов Яковлева и Лавочкина за ними будущее. И кто первым сумеет им овладеть лучше других, может быть спокоен за безопасность своих границ. Это очень важный вопрос, товарищ Антонов, в котором не стоит мелочиться. Будет правильнее наградить орденами Ленина всех летчиков отряда, а командира представить к званию Героя Советского Союза.

— Майор Амет-Хан Султан уже, дважды герой Советского Союза, товарищ Сталин. И вторую звезду героя он получил в июне этого года.

— Да, я помню это — откликнулся Верховный и вновь мягко зашагал вдоль стола. Дойдя до его конца, он становился, повернулся и подняв голову заговорил.

— Бог любит троицу, товарищ Антонов. У нас уже есть два летчика трижды Героя Советского Союза, пусть будет третий. Ну, а если серьезно, то ни в коем случаи не стоит экономить на талантах, которые сэкономят нам миллионы. Так говорил американец Генри Форд, со временем ставший миллиардером. Не будем пренебрегать положительным опытом акул капитализма, тем более, что для восстановления страны, нам важна каждая тысяча рублей.

— Видите ли в чем дело, товарищ Сталин, — не сдавался генерал, — у майора Амет-Хана Султана не все в порядке с анкетой. По своей национальности, он является крымским татарином, что по мнению товарища Шикина совершенно недопустимо.

Сам Антонов ничего не имел против летчика, который за столь короткий срок сумел освоить сложнейшую технику. Однако при этом, он полностью разделял позицию главы политического управления армии. Третий трижды Герой, должен был иметь чистейшую анкету. Тяжело вздохнув, генерал посчитал, разговор об Амет-Хане закончен, но Сталин был иного мнения.

— У любого народа нашей Великой Родины есть герои и предатели. Так было, есть и будет, но никак нельзя, чтобы за грехи грязной кучки отщепенцев страдал весь народ и тем более его лучшие представители. Нельзя всех грести под одну гребенку, товарищ Антонов. Это сильно подрывает у людей веру в справедливость, в честность людей стоящих во главе страны. Но не это сейчас важно. Мне интересно, с каких пор товарищ Шикин стал евреем?

— Простите, товарищ Сталин, не понял — переспросил вождя удивленный Антонов.

— Это только у евреев национальность ребенка определяется по матери, у всех других национальностей, национальность идет по отцу, — любезно пояснил Сталин, — а согласно анкете, отец Амет-Хана является лакийцем. Так, что многонациональному Советскому Союзу, будет не зазорно вслед за русским Покрышкиным и украинцем Кожедубом, иметь трижды Героем славного сына дагестанского народа. Я думаю, что это будет правильным шагом. Передайте там товарищам, чтобы подготовили все необходимые документы.

— Слушаюсь, товарищ Сталин — с непроницаемым лицом ответил Антонов.

Вождь сделал пометку в блокноте, а затем вернулся к рассмотрению дел.

— А, какое у нас сложилось положение на центрально — германском направлении ? Что там произошло за сутки?

— Войска маршала Конева подошли к Эрфурту и остановились, согласно приказу Ставки. Маршал Жуков, предлагает, силами его фронта нанести удар за Эльбу, в основание люнебургского выступа. Это, по его мнению, снимет угрозу с тылов маршала Рокоссовского и принудит американцев покинуть Саксонию. Генерал Штеменко считает подобные действия разумными и своевременными, Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Жуков, явно засиделся без дела и потому рьяно рвется в бой, однако в этом нет никакой необходимости. Войска маршала Рокоссовского в самое ближайшее время выйдут к Рейну, и у англичан начнется полномасштабный кризис, и они будут вынуждены начать отвод войск и из Саксонии, и из Вестфалии. Что же касается мысли потеснить американцев, то с этим прекрасно справляется маршал Конев, имея перед собой буфер из немецких войск Венка. Прямое же давление на американцев с нашей стороны, на данный момент, крайне вредно и опасно. Передайте товарищу Жукову, пусть готовит войска к переправе через Эльбу, пусть пугает англичан и американцев, но переходить Эльбу, Ставка категорически запрещает. Категорически и под его личную ответственность. И пусть товарищ Штеменко это проконтролирует — резюмировал Сталин, справедливо раздав нетерпеливым сестрам по серьгам.

— Теперь относительно войск маршала Конева. То, что они дошли до Эрфурта — прекрасно, но дальше давить на противника не стоит, можно перегнуть. Надо оставить Эйзенхауэру "золотой мост" для почетного отступления из Тюрингии и Саксонии. А для того, чтобы это отступление началось побыстрее, пусть маршал Конев начнет наступать на Хоф и по возможности возьмет его.

— Но Хоф — Бавария, товарищ Сталин, американская зона оккупации! — возразил генерал.

— Вот и прекрасно, пусть поторопятся и отведут свои войска от Пльзень и из всей западной Чехии. А как только они выведут, мы уйдем из Хофа. Передайте это решение Ставки товарищу Коневу, и пусть приступает к его исполнению незамедлительно.

Со второй половины июля, американцы вслед за англичанами, начали повсеместно освобождать пленных немцев из лагерей. И тут же наступали на, те же грабли, что и британцы. Не до конца доверяя "Джерри", они вооружали их исключительно стрелковым оружием, в лучшем случае разрешая пользоваться фаустпатронами и минометами. Пушки, танки, а уж тем более самолеты, остались за списком "германского ленд-лиза".

Соверши американцы этот шаг в июне или хотя бы в первых числах июля, и они получили опытного и в меру преданного союзника. Слова "реванш", хорошо открывало немецкие сердца, но теперь, время было упущено. Хорошо вербовать союзников, когда у тебя все прекрасно, громко гремят победные фанфары, и каждый считает за честь быть твоим другом. И совсем иное дело искать себе союзника в годину горьких испытаний. Когда любой захмурышка, имеет наглость требовать заплатить за свою помощь вперед и при этом в твердой валюте.

В конце июля мало кто из немцев желал отомстить "русским свиньям" за поруганный фатерлянд. "Сарафанное радио" в Германии тоже хорошо работало. И когда дядя Сэм решил осчастливить германских парней, сделав их своими союзниками, то не все немцы откликнулись на этот призыв. Очень многие, едва распахнулись лагерные ворота, разбежались по домам, честно избавившись от оружия и опостывшей формы. Другие объявили себя фольксштурмом и занялись охраной маленьких городков и селений. И только небольшое число пополнило ряды армии Венка.

Положение войск "блистательного ума современности" оставляло желать лучшего. Основные силы последнего фельдмаршала Германии, отчаянно пытались остановить продвижение войск маршала Конева в Тюрингии. Даже усиленные американскими танковыми соединениями и поддержанные американской авиацией, они были вынуждены отступать на запад, подпихиваемые русскими танковыми армиями.

Другая часть армии Венка прикрывала фланги соединениям 3-й американской армии, все ещё не покинувшей пределы западной Чехии. Состав войск, генерала пехоты Фридриха Шульца был очень разномастный. Сюда входили новобранцы из бывшей группы армий "Г", остатки соединений группы армий "Центр" избежавшие пражского котла и часть сил 11 армии генерала артиллерии Вальтера Лухта, сложившей оружие в конце апреля 1945 года, в Гарце. Получив свободу, старый вояка сразу же выказал полную готовность сражаться с русскими, с которыми по его словам не могло быть никакого мира.

Присутствие в этой группе войск двух опытных генералов, было, по мнению Венка, большим плюсом. Фельдмаршал считал, что они будут двумя главными основами, призванные сцементировать рыхлое воинство, доставшееся им в наследство от фюрера.

Лучшие силы этой группы, под командованием Лухта, держали оборону на участке Плауэн — Ауэрбах, на наиболее танкоопасном направлении. Оперируя угрозой наступления русских танков, генерал сумел выбить у американцев несколько батарей противотанковых орудий, но это была капля в море.

Полагая, что район Плауэн — Нойензальц надежно прикрыт двумя неширокими, но глубокими озерами, Лухт сосредоточил почти все свои батареи вблизи Ауэрбаха. Здесь, на стыке Тюрингского и Богемского леса, под прикрытием вековых дубов, генерал намеривался поквитаться со своими заклятыми врагами, но этого не случилось.

Главный удар советских войск пришелся на район Плауэн. Именно по узкому озерному дефиле и по прилегающим к ним позициям врага, молотили изделия конструктора Грабина в течение двух часов. Молотили с чувством, с толком, с расстановкой. Били по площадям с размахом, не опасаясь за нехватку снарядов или внезапно появления противника в воздухе. Полковые, дивизионные и корпусные орудия уничтожали все, на что им было указанно или до чего, они могли дотянуться.

Никогда ни до, ни после, эти места не слышали столь ужасной артиллерийской канонады, что подобно сказочной гребенке, основательно перепахала по ту сторону озер, всю территорию вдоль и поперек. Разрывы снарядов были столь часты и сильны, что все кто находился на передней линии обороны, были либо убиты, либо бежали прочь от всепожирающего огня русских батарей.

Бежала специальная группа взрывников, в обязанность которых входило уничтожение автомобильного моста через озеро, по которому проходила дорога из Цвикау на Плауэн. Когда штурмовые группы советских солдат захватили мостовые подмостки, в одном из блиндажей были найдены машины для подрыва, провода которых тянулись к мосту. В своеобразное оправдания немцев, можно было сказать, что озерное дефиле обороняли молодые солдаты группы армий "Г", никогда ранее не попадавших под столь мощный артобстрел. Сам генерал, вместе с ветеранами 11-й армии находился под Ауэрбахом, введенный в заблуждение данными воздушной разведки.

Согласно сведениям, полученным от американских летчиков, основные танковые силы противника находились под Эрфуртом. Против группы Лухта располагалось небольшое танковое подразделение, численностью менее двух рот, дислоцированное в районе Ауэрбаха. В случаи начала наступления противника, имеющейся у него противотанковой артиллерии, Лухт рассчитывал остановить русские танки, а в случаи прорыва пехоты противника в районе озер, он успевал вернуться на защиту города.

Привычное мышление, что прорыв обороны противника русские будут осуществлять танками, сыграла с генералом злую шутку. Отряд майора Кочумасова, выявленный вражеской разведкой в районе Ауэрбаха, был сугубо отвлекающим фактором. Главную ударную силу русских, конную группу генерала Исы Плиева, противник не обнаружил.

Именно ей, усердно расчищали дорогу на Плауэн изделия товарища Грабина, аккуратно перемалывая все и всех в межозерном дефиле. Мало кто попытался заступить дорогу конной лаве, которая под грозное гиканье и залихватский свист, посверкивая саблями, устремилась в прорыв. Те же, кто все-таки рискнул померяться силами с удалыми кавалеристами, был ими обойден стремительным рывком, втоптан в землю копытами их лихих коней или пал от хлесткого удара шашкой, с разрубленной надвое головой..

Что для летящего подобно молнии скакуну расстояние от узкого дефиле до Плауэна? Всего лишь ослепительный миг, за который он пролетел весь этот путь, независимо от того, что это, прекрасный немецкий автобан или просторное поле.

В один мгновение, словно из подземли, возникла конная лава у окраин Плауэна и без раскачки, стала занимать его. При этом, кавалеристы входили в город не только по главной дороге. Подобно морской волне, они просачивались, вливались, проникали в Плауэн со всех сторон, в каждую его щелочку. Для мирного бюргера нет ничего ужаснее, когда в его тихом городке неожиданно появляются дикие казаки, которые по заверениям доктора Геббельса только и занимались, что насиловали всех немок без разбора и жарили младенцев на своих страшных пиках.

Паника в одно мгновение захлестнула город и заставила его пасть к ногам победителей. Местный гарнизон послушно сложил оружие, успев передать генералу Лухту по радио о появлении "русских казаков".

Получив тревожные вести из города, Лухт решил оставить под Ауэрбахом заслон, а с главными силами двинуться на защиту Плауэна. Уже началась переброска солдат, но в это время активизировались танки майора Кочумасова. Силами двух взводов, они начали проводить разведку боем, вернее её имитацию, и Лухт был вынужден прервать передислокацию.

Наступление врага было отбито. Четыре советских танка были подбиты или повреждены, но за эту победу, немцы заплатили слишком большую цену. Идущие на помощь городу войска попали под удар кавалеристов Плиева, которые после захвата Плауэна, ринулись в разные стороны подобно хищным щупальцам осьминога.

Спешащие по автобану грузовики с солдатами, внезапно подверглись удару со стороны леса, где совершенно не было дороги. Не зная, что дикие азиаты могут двигаться не как все нормальные люди, а так как им удобнее, немцы катили к городу, ограничившись лишь головным охранением. Про необходимость выставлять ещё и боковое охранение они забыли, за что и жестоко поплатились.

Выскочившие из леса кавалеристы не стали яростно рубить борта грузовиков и грозно бить шашками по броне головного бронетранспортера. Несущиеся прямо по полю конники, обрушили на грузовики шквал автоматного огня, а приблизившись к колонне, забросали её гранатами.

Среди кавалеристов были такие асы, что прямо на скаку вели огонь из пулемета, не испытывая при этом ни малейшего неудобства. Приученные к выстрелам кони, послушно несли всадника прямо к цели, управляемые одним лишь движением ног. Страшные казацкие сабли, которыми их обладатели могли разрубить человека с одного удара, были уже на десерт. Для особо упрямых и несговорчивых солдат германского рейхспрезидента.

У тех, кто воевал на южном направлении, к 11-й армии вермахта были свои кровные счеты, объединенные простым и доступным девизом: — "Если враг не сдается, его уничтожают". Именно им руководствовались конники Исы Плиева в этом бою, после которого в живых мог остаться лишь тот, кто успел поднять руки или притворился мертвым.

Истребление колонны уже приближалось к концу, когда на дороге появился Лухт с главными силами своего отряда. Отбив атаку Кочумасова, генерал на всех парах двинулся к городу и угодил к самому финалу боя. Германский солдат не зря считался лучшим солдатом в Европе. Быстро оценив обстановку и поняв, что авангард капитана Дитца обречен, Лухт приказал разворачивать орудия и минометные батареи.

Имея за спиной танки противника, Лухт совсем не собирался отсиживаться в обороне. Пушки ему были нужны только в качестве прикрытия для бронетранспортеров, которыми он намеривался протаранить преградивших ему дорогу кавалеристов.

Появление нового противника, не осталось без внимания со стороны, бокового прикрытия краснознаменных конников полковника Деркача. Обнаружив противника, он оказался перед трудным вопросом "что делать? Атаковать или перейти к обороне". Первый вариант был особенно предпочтителен, стремительный натиск и новая победа, но Марко Гордеевич отказался от него. Для новой атаки требовалось время, а его, суетившиеся возле орудий фигурки, не собирались давать. В лучшем случаи они накрыли бы казаков на полпути к позициям врага, а про худший вариант Деркач предпочел не думать.

Последовала команда занять оборону и через несколько минут, стало ясно, что это выбор сделан правильно. Град мин и снарядов ударил по тому месту, где сиротливо чадили грузовики капитана Дитца. Дорогу заволокли серые дымы разрывов снарядов, к которым, вскоре присоединились дымы от загоревшихся машин.

— Отлично, — оценил работу своих артиллеристов Лухт — Вили, пусть артиллеристы поработают ещё девять минут, а мы к этому времени будем готовы к атаке.

Генерал махнул рукой адъютанту и зашагал к третьему бронетранспортеру, доверху набитых солдатами. Предполагая раскатать русских кавалеристов при помощи курсовых пулеметов и бронированной мощи бронетранспортеров, Лухт и не подозревал, что у кавалеристов тоже есть чем ответить.

Русские противотанковые ружья, очень хорошо пробивали броню германских монстров, в считанные минуты, на раз-два, превращая их в красивую груду мусора. Разумеется, в умелых руках, которых в конной группе генерала Плиева их было в большом количестве. Кроме них у кавалеристов оказались автоматы, пулеметы и даже минометы, залпы из которых сначала накрыли солдат, стремительно разбегавшихся прочь, от подбитых бронетранспортеров. А затем ударили по батареи, расположившейся прямо на автобане.

И теперь уже немецкие парни, падали на живописных полях, сраженные осколками русских мин. И громко кричали от нестерпимой боли, и проклинали Гитлера, и взывали о помощи к своим матерям. А тут так некстати, в тылу появились танки майора Кочумасова, прорвавшие слабый заслон Лухта и бросившиеся в погоню за противником.

В войнах редко убивают генералов, тем более целых генералов артиллерии. Их, как правило, берут в плен и с почетом отправляют в тыл. Там из ценного трофея вытрясут все самое лучшее и с почетом отправят в лагеря. Где он либо начинает писать мемуары, либо трудится на стройках народного хозяйства, потом и мозолями искупает свои грехи, так сказать.

Скорей всего именно такая судьба и ждала генерала Лухта, если бы он не служил в 11-й армии рейха. Видимо слишком много было грехов на совести этого человека или он очень сильно ненавидел своих победителей, неизвестно. Но только Лухт сопротивлялся с яростью обреченного человека и погиб, так и не успев расстрелять всю обойму своего именного "парабеллума". Именно этот пистолет, с генеральской портупеей, фуражкой и воинской книжкой был доставлен в штаб генерала Плиева. Все остальное было залито кровью и превращено в лохмотья, после удара шашкой.

Очень удачно войдя в прорыв и сходу, захватив Плауэн, кавалеристы генерала Плиева стремительно наступали на юг, стремясь не дать противнику возможности закрепиться. Не зная усталости и страха, они скакали по баварским просторам, а вслед за ними спешили танки Кочумасова.

Весть о страшных казаках плыла по волнам радио, взрывала телефонные трубки, порождая панику и подавляя всякое желание к сопротивлению. Единственным местом, где советским кавалеристам было оказано сопротивление, был город Клеинсдорф. Имея подобно Плауэну прикрытие флангов в виде озера и крутых оврагов, он представлял собой удобную позицию для обороны и генерал Шульц, решил им воспользоваться.

Засевшие в каменных строениях солдаты, оказались неуязвимы для конников Деркача. Разгоряченные марш-броском, они попытались сходу взять Клеинсдорф, но быстро убедились, что этот орешек им не по зубам. Запас минометных мин у кавалеристов был ограничен, а выбить противника из домов и хозяйственных построек посредством стрелкового оружия было весьма затруднительно.

Впрочем, кризис наступления быстро разрешился при помощи рации. Прошло около часа и на помощь, грозным русским казакам, подоспели орлы майора Кочумасова. Его танки и самоходки принялись крушить очаги сопротивления, пустив вперед спешившихся кавалеристов.

Много, очень много, было в этом баварском городишке окон, щелей и всевозможных бойниц, откуда огонь. На такой позиции можно было долго держаться но, к сожалению, в арсенале оборонявшихся было только одно стрелковое оружие. Тщетно следили за действиями русских танков, прижавшиеся к щелям и бойницам обладатели фаустпатронов. Несносные азиаты не желали подставлять свои бока, под удары смертельных гостинцев из министерства доктора Альберта Шпеера.

Расположившись на безопасном расстоянии, они методично вгоняли свои ужасные снаряды в дома свободолюбивых баварцев. Раз за разом, на воздух взлетало то, что строилось на века. Нет ничего отвратительнее, чем скрючившись на полу, вдыхать смесь пыли, каменной крошки, вместе с запахом жженого тротила и осознавать, что ничего не можешь сделать в ответ.

Единственное, что ты можешь, так это стрелять по перебегающим силуэтам врагов, но с каждым вдохом ты делаешь это все хуже и хуже. И ты, торопишься выпустить по врагам весь автоматный рожок, ибо осознаешь, что помощь уже не придет и жить тебе, возможно, осталось всего несколько минут.

Горек удел проигравшего и славен удел победителя, что неторопливо поскрипывая гусеницами, подавил основные очаги сопротивления вдоль главной дороги, открыв дорогу пехоте. Постреливая по нет-нет да ожившей огневой точке немцев, кавалеристы Плиева преодолели опасный участок дороги и вошли в город.

Двигаясь вдоль обеих сторон улицы под прикрытием танков, они подавили очаги вражеского сопротивления, уничтожая в первую очередь фаустников. Когда же их продвижение вперед останавливала хлесткая пулеметная очередь, то припав к мостовой, они терпеливо ждали огневой поддержки танкистов и самоходчиков.

Около полутора часов, продолжалось сражение за Клеинсдорф. Оборонявшие его немцы дрались отчаянно, но они ничего не могли поделать с тяжелыми аргументами "советов". Попав под удар одного из них, выжившие немцы, спешили отойти, как можно дальше и поскорее.

Танкисты все ещё проводили зачистку сопротивления, когда часть кавалеристов вновь вскочили в седла и устремились к Хофу, до которого было рукой падать. Чудной птицей влетели они в притихший город. Ни одно окно, ни одна подворотня не посмела выстрелить по тем, кто разгромил лучшие соединения генерала Шульца. Ничто не напоминало в Хофе о войне, только теплый ветер, лениво качал множество белых простынь и полотен вывешенных почти из каждого городского окна. Капитуляции городка, со всеми запасами хмельного баварского пива, прошла мирно.

ГлаваXVIII. Через Гарц поросший лесом, вдоль по рейнским берегам.

В Везеле, куда 29 июля вошли танки генерала Ермолаева, никакого воинского гарнизона не было и в помине. Имелись лишь одни полицейские и жандармские соединения, осуществлявшие надзор за оккупированными английским королевством землями Рейнской провинции. Все их сопротивление, вылилось в хаотичной автоматной стрельбе, возникавшей то тут, то там, по мере продвижения советских танков по городу.

Куда более серьезное сопротивление краснозвездным танкам, оказала охрана понтонного моста, прозванного мостом Монтгомери. Он был возведен британцами, взамен разрушенного немцами при отступлении моста Райнбабена.

Не имея приказа на уничтожение переправы, британцы попытались остановить советские танки зенитно-пулеметным огнем, но потерпели фиаско. Укрывшись за каменными строениями, танкисты сначала привели к молчанию зенитки, а затем раздавили гусеницами мостовую охрану.

Переправившись на левый берег Рейна, они взяли под контроль знаменитый форт Блюхера, который затем был передан морякам Днепровской флотилии. Они достигли вод легендарного Рейна на бронекатерах, проплыв из Мюнстера по обводному речному каналу.

Тем временем британская армия переживала острейший кризис. Разорванная мощным бронированным клином советских войск, на несколько частей, она отчаянно пыталась собраться в единое целое, но это ей плохо удавалось.

По всей огромной дуге, что протянулась от Эльбы до Рейна, шли ожесточенные бои. Под Мюнстером, Оснабрюке, Нинбургом, Люнебургом, в яростной схватке сошлись советские и британские войска. Одни энергично стремились поставить победную точку в своем наступлении на Запад, другие отчаянно пытались захлопнуть брешь, в своих непобедимых рядах. Кровавый молох войны, исправно пожирал людские и материальные ресурсы обоих сторон, принесенные в жертву ради решения своих стратегических задач.

К концу июля накал страстей достиг точки максимального накала и оглушительно лопнул, с выходом советских войск берегам Рейна. Задача, поставленная перед танкистами 25-й гвардейской дивизии маршалом Рокоссовским и Ставкой Верховного командования, была выполнена и над войсками фельдмаршала Александера нависла угроза окружения.

Узнав о падении Везеля и захвата мостов, Александер направил в ставку Эйзенхауэра телеграмму, в которой напрямую спрашивал генерала, собирается ли американская армия напрямую поддерживать англичан или нет.

Для обсуждения ответа, Айк пригласил к себе Омара Брэдли. Единственного из всех американских генералов, с чьим мнением Эйзенхауэр был готов считаться. Впрочем, не одним только своим воинским талантом, Брэдли был обязан этим приглашением. Через своих доброжелателей в Вашингтоне, Айк знал, что президент Трумэн имеет намерение отозвать его из Европы и заменить Брэдли. Приглашая генерала к решению столь важного вопроса, Эйзенхауэр страховался, ловко разделяя тяжелый груз ответственности со своим конкурентом.

— Под оказанием помощи, фельдмаршал Александер понимает начало открытых боевых действий против Красной Армии. Окончательное слово за президентом, но он обязательно захочет узнать нашу оценку и услышать наши рекомендации. Скажите генерал, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию и что бы вы порекомендовали ответить президенту — начал разговор Айк, едва его собеседник сел в кресло перед столом.

— Я всего лишь простой армейский генерал, призванный защищать интересы американского народа. И мне совершенно непонятны действия Вашингтона, которые позволили Сталину разгромить англичан в одиночку. Вы скажите, что этот большая политика и возможно будете правы, но эта политика подложила большую свинью под нашу победу в Европе — зло начал Брэдли, но Эйзенхауэр не торопился его обрывать. Он сам недолюбливал политиков, которые постоянно стремились руководить им.

— Если вы желаете знать мое мнение, то мы сильно опоздали с оказанием помощи англичанам. Будь мы едины с ними с самого начала, то мы смогли бы осадить русских и не допустить их выход к Рейну. Начинать войну с ними в сложившихся обстоятельствах, я считаю большой ошибкой. Положение наших войск крайне невыгодное для начала боевых действий против русских. У Рокоссовского, Жукова и Конева гораздо больше шансов окружить и взять в мешок наши войска в Саксонии и Тюрингии, чем у нас обрубить их танковые клещи. Конечно, это им станет больших потерь, но в случаи успеха, свободный путь к Парижу, Страсбургу и Риму, им обеспечен.

— Что же вы предлагаете, конкретно? Попытаться разжать лапы русского медведя или признать его победу?

— Признайтесь генерал, что наши бомбежки русских тылов не принесли ожидаемого результата. Они не только не прекратили свое продвижение на запад, а напротив его усилили. Войска маршала Рокоссовского вышли к Рейну и потеснили англичан под Оснабрюке. Люнебург не взят, а под предлогом борьбы с Венком, Конев занял половину Тюрингии и вторгся в Баварию. Начинать открытое военное столкновение с русскими, на данный момент нам не выгодно и опасно. Идя к вам, я получил сообщение о крушении военного эшелона под Страсбургом. Все указывает, что это — дело рук французских партизан, среди которых много русских военнопленных. Это очень серьезное предупреждение, о безопасностей наших транспортных коммуникаций. После падения северных портов, они стали очень уязвимы.

— Я тоже имею привычку читать оперативные сводки и общее положение дел со снабжением армии мне хорошо известно. Скажу больше, на сегодняшний день они обстоят далеко не прекрасно. Потребность в топливе у нас закрыта на 65%, в боеприпасах для армии на 74%, а запасы бомб у авиации составляют 52% от необходимого!

— Тогда, мое предложение не покажется вам таким уж диким и неприемлемым. Русские требуют от нас очистить Саксонию и Тюрингию, и нам следует это сделать. Хочу особенно подчеркнуть, что это не отступление, это отвод войск, выполнение союзнических договоренностей. В результате этих действий, мы не только займем более выгодное стратегическое положение, чем-то в котором находимся на данный момент. Мы существенно увеличим численность и плотность наших войск на квадратный километр.

— И куда вы предлагаете отвести наши войска? — живо спросил Айк, в душе которого слова Брэдли нашли отклик и понимание.

— Естественно в нашу оккупационную зону. Конкретно на линию Хоф — Франкфурт на Майне. Таким образом, мы сможем объединить все наши войска в Германии, Австрии и Италии в один громадный и крепкий кулак, разбить который русским будет очень непросто. Что касается наших транспортных коммуникаций, то их придется переориентировать с севера на юг. Вместо Гавра, Кале, Роттердама и Бремена, они пойдут на Марсель, Геную, Специю, Ливорно. От этого удлиниться плечо доставки, но одновременно возрастет безопасность перевозок. Хотя среди итальянцев тоже сильно влияние коммунистов, но северную Италию гораздо проще контролировать, чем всю восточную Францию.

— Что же, относительно наших войск в ваших словах есть, определенный резон. Но как нам быть в этом случаи с нашими союзниками англичанами? Уход наших войск из Саксонии подставляет их под удар русских и их положение серьезно ухудшиться.

— Не стоит обманывать себя относительно положения английских войск. Оно катастрофично и его вряд ли спасет наша прямая военная поддержка. Им тоже следует отступать, и чем оны быстрее это сделают, тем лучше. Куда они будут отводить свои войска, это их дело. На мой взгляд, самый лучший вариант — отход в район Кобленц — Люксембург, на юг Рейнской области. Таким образом, они получают крепкий тыл, прикрывают наш левый фланг и осуществляют контроль над французской границей.

— По-моему, вы излишне обижаете англичан, предлагая под их контроль столь скромный клочок территории. Мне кажется, что их войска вполне могут успешно действовать, как минимум на линии Кассель — Кельн — Ахен — не согласился с Брэдли Эйзенхауэр.

— О какой обиде может идти речь, генерал? Это всего лишь констатация того факта, что они не сумели удержать под своим контролем три провинции. Впрочем, если это им по силам, то они могут остаться в Дюссельдорфе и даже попытаться отбить Мюнстер. Это их право — многозначительно сказал Брэдли, ни минуты не сомневаясь в истинных силах британцев.

— Только хотел заметить, что в предложенном вами варианте, англичане будут, иметь открытый угол в районе Касселя. Мы закрыть его не сможем, и значит, для них будет постоянная угроза внезапного удара во фланг. Нет, самое удобное расположение британцев, это линия Кобленц — Люксембург.

Айк не стал вступать в дискуссию с Брэдли. Оба обсуждаемых варианта имели свои плюсы, но окончательное слово была за англичанами. Вдруг они предложат свой вариант.

— Ваше мнение относительно вестфальской группировкой английских войск мне понятно. А, что вы скажите по поводу канадских войск находящихся в Голландии? Черчилль уверяет, что они кинжал, нацеленный в спину войск Рокоссовского.

— Примерно тоже самое, утверждал Гитлер по поводу своих дивизий окруженных русскими в Курляндии. Он все готовился нанести удар в спину Сталину, но так и не успел этого сделать — презрительно усмехнулся Брэдли.

— Нет, вы явно недолюбливаете наших союзников, генерал и не верите в силу их армий. Да, сейчас канадцы переживают не самое лучшее время, но через две-три недели после своего укомплектования, они будут представлять силу, способную вставить палки в колеса маршала Рокоссовского. Вот увидите.

— Вполне возможно, генерал, что через три недели все так и будет, только боюсь, что Рокоссовский не даст их канадцам. После выхода его войск к Рейну, возникает сильный соблазн нанести удар в Арденнах и выйти к Кале. Войск у англичан на этом направлении практически нет и следовательно, помешать русским сделать это они не смогут. В этом случаи, их "канадский кинжал" превратиться в очередной русский мешок. На этот раз "голландский".

— Что же тогда остается, эвакуация? Нет, Черчилль на это не пойдет — уверенно заявил Айк.

— Это проблема господина Черчилля, фельдмаршала Александера, а также английского короля, за которым всегда последнее слово. Если они посчитают нужным защищать Голландию до последнего канадского солдата это их выбор, да поможет им Бог. Меня куда больше интересует, какое решение примет президент Трумэн? Согласиться ли он, отвести наши войска из Саксонии или нет? Начнет воевать в Европе с русскими или сначала предпочтет завершить войну с японцами в Азии?

— Боюсь, что это для него будет трудным выбором. Ведь в случаи отвода войск, мы отдаем Сталину большую часть Германии, Голландию, Бельгию, север Франции, а сами будем довольствоваться своей оккупационной зоной в Германии, Италией, югом Франции и частью Австрии. Для политиков это неравный размен.

— Вы спросили мое мнение как у военного, и я его сказал. Политика же не мой конек, генерал, там слишком много грязи. Президент Рузвельт никогда не ставил политику впереди армии, умело держа баланс точно посредине. Я очень надеюсь, что президент Трумэн удержится от соблазна пожертвовать армией в угоду сиюминутных политических амбиций. Что он поймет — отвод войск это вынужденная, временная мера. Уступив русским сейчас, мы выиграем время и завтра нанесем им сокрушительный удар, от которого они никогда не оправятся! — решительно заявил Брэдли и Айк, с ним вновь согласился.

— Хорошо сказано, генерал. Я тоже считаю, что отвод войск из Саксонии это вынужденная мера, возникшая только из-за нечистой игры наших союзников англичан. Не начни Черчилль свои танцы в одиночку, ничего бы этого не было. И русские никогда бы не продвинулись дальше Эльбы и Киля. К своему большому сожалению, не мы генералы, выбираем себе союзников по собственному мнению. Их навязывают нам господа политики, руководствуясь целесообразностью и личным усмотрением.

Лицо генерала перекосила гримаса отвращения, но он удержал себя в руках.

— Очень рад, что наши мнения во многом совпали. Никто лучше нас не знает истинное положение вещей и наше общее взаимопонимание событий, говорит, что мы стоит на правильном пути, генерал. Я сейчас же сяду за составление доклада президенту, с рекомендацией не вступать в прямую конфронтацию с русскими и отвести из Саксонии наши войска. Постараюсь изложить это в самой простой и доступной форме и немедленно отправить в Вашингтон.

Собеседники обменялись рукопожатиями и Брэдли, оставил командующего наедине с бумагой. Гораздо раньше назначенного Вашингтоном срока, срочная депеша улетела за океан но, к большому сожалению Айка, она никак не повлияло на политику Белого дома.

Его обитатель, несостоявшийся боксер, а ныне президент Америки играл свою игру. В ней, правом на истину, пусть даже ошибочную, обладал только он и никто иначе. И мнение окружающих его людей, могли совпадать или не совпадать с его видением политических проблем. Доклад Айка не совпал с мнением президента, но приведенные генералом аргументы, создавали благоприятный фон, для обоснований действий президента. Поэтому они легли в папку с надписью "Нужное" и отправились в средний ящик, письменного стола президента.

Тот факт, что воздушные удары не остановили наступление русских в Германии, привел президента Трумэна в ярость. Первый день от начала бомбежек, он с радостью читал доклады генералов ВВС о нанесении ударов по врагу. Трумэн совершенно не обращал внимания на цифры потерь, главное его интересовало количество сброшенных на русских тон взрывчатки. Именно это поднимало его настроение и придавало уверенность в правильности выбора действий.

Второй день прошел в том же ключе. Президент с интересом отмечал места бомбежек на карте и заносил в особый реестр, количество израсходованной взрывчатки. Цифры потерь вызывали у него сочувствие, но он утешал себя и генералов, что победа без потерь не бываете.

Отрезвление наступило на третий день, когда председатель объединенных штабов зачитал сводку о новых продвижениях русских войск в глубь Германии. Только тогда, мистер Трумэн понял, что что-то пошло не совсем так как он планировал. Несмотря на массированные удары по русским тыловым коммуникациям, их продвижение к Рейну не остановилось, а наоборот, ускорилось.

Теперь он уже не с восторгом выслушивал донесения летчиков об их вылетах в русский тыл. Продолжая настаивать на правильности своей идеи, Трумэн стал яростно искать виновников её провала и быстро нашел этому объяснение. Оказалось, что бомбовый удар по русским не сработал из-за плохих исполнителей. Лучшие летчики Америки воевали с Японией, принуждая коварного врага к полной и безоговорочной капитуляции перед Соединенными Штатами. Тогда как нерадивые и заевшиеся от легких побед летуны в Европе, не смогли быстро и качественно вразумить неразумного дядюшку Джо.

Когда обиженные генералы, пытались доказать обратное, президент резко обрывал их. Он не хотел слышать, что пользуясь затишьем в Европе, русские сконцентрировали на севере Германии большое количество самолетов. И их численность совсем не уступает численности воздушных армий союзников, а иногда и превосходила. Что вылетевшие на задание бомбардировщики, очень часто оказывались в положении медведя, обложенного сворой охотничьих собак, несмотря ни на что вгрызавшихся в его бока. Что понесенные в воздушных боях потери восполнялись крайне плохо, тогда как замещение потерь машин у русских, было поставлено на широкий поток.

Вместо этого, Трумэн гневно потрясал донесениями о многочисленных поломках самолетов при посадке, перелетах бомбардировщиков в Швейцарию и отказах летчиков от участия в боевых полетах.

— Трусы, дезертиры, предатели интересов американского народа! — возмущался президент на заседании комитета объединенных штабов , — только благодаря им наш воздушный удар не достиг своей цели! Это они открыли Сталину дорогу в Рур и не позволили раздавить войско маршала Рокоссовского!

Трумэн ещё долго раздаривал оскорбительные эпитеты, мнимым и явным виновникам неудачи столь им любимой доктрины Дуэ. Но сколько бы он не кричал, его оскорбления никак не могли исправить положение союзных войск в Европе и остановить наступление советских войск.

Наступал самый важный момент. Президенту следовало принять решение, что делать дальше. Открыто поддержать Англию и начать полномасштабные боевые действия против России, так и не завершив долгожданный разгром Японии. К принятию этого решения, Трумэна подталкивало и пробританское лобби в Конгрессе и правительстве, откровенно давили представители финансовых кругов Америки, настойчиво рекомендовали люди приведшие Трумэна к власти.

Честно говоря, президент и сам был не против задать основательную трепку Сталину. Это вполне отвечало его мыслям и чаяниям но, несмотря на все это, Трумэн не торопился объявить войну Советскому Союзу. И чем больше давили на него в этом вопросе, то тем сильнее он упирался всеми четырьмя конечностями.

И дело было совсем не в его трусости или нерешительности. Просто пробыв три месяца на посту президента, Трумэн стал ощущать всю тяжесть ответственности за принимаемые им решения. Убежденность в том, что разговаривать с собеседником лучше всего с кольтом 45 калибра осталась, но бесследно прошла легкость, в готовности его применить.

Одновременно с этим, у Трумэна произошла переоценка силы американской армии и возможностей советских войск. Внимательно вчитываясь в донесения из охваченной огнем Германии, он уже перестал считать русских солдат "азиатской бандой", привыкшей одерживать победы благодаря своей численности, кладя семерых своих солдат, за одного солдата противника. Быстрый разгром британцев, на деле показал американскому президенту, что он недооценил силы и возможности своего противника в борьбе за мировое господство.

Вместе с этим, пришло осознание, что, несмотря на всю свою силу и мощь, "самая лучшая армия в мире" то же не свободна от проблем. С ней также случаются неудачи, возникают конфузы и постигают откровенные провалы. И если ранее, управитель Америки считал, что это единичные случаи, то теперь его мнение несколько изменилось.

Была переоценена им и роль Сталина. Теперь он не представал в представлении Трумэна злобным кровавым диктатором, привыкшего добиваться своей цели казнями и репрессиями. Американский президент отдал должное его уму и предприимчивости, благодаря которым была создана крепкая когорта военачальников и администраторов исполнителей.

Однако свершившаяся с Трумэном метаморфоза, нисколько не повлияла на его решимость сделать Америку мировым гегемоном. Ради этого, он по-прежнему был готов пролить море крови и загубить миллионы людских жизней. Менялись лишь формы исполнения этого намерения.

Горько оплакав постигшую его неудачу, Трумэн принялся срочно искать возможность для реванша, и очень скоро нашел её в лице генерала Гровса. Для этого, ему понадобилось чуть более двух часов. Ровно столько, чтобы выставить из своего кабинета опозорившихся военных и вызвать к себе по телефону, руководителя атомным проектом.

— Наши надежды, что "ковровые" бомбовые удары смогут остановить Сталина, провалились. Эти штабные умники полностью запороли порученное им важное дело и надеялись скрыть это, при помощи громких рапортов и пустых обещаний — начал жаловаться Гровсу президент, едва тот перешагнул порог его кабинета.

— Кого они пытались обмануть!? Меня, отставного военного, который лучше их всех разбирается в военном деле, поскольку видел войну напрямую из окопа, а не из окна министерского кабинета! Я приказал генералу Маршаллу создать специальную комиссию, для расследования большого числа не боевых потерь нашей авиации и непристойного поведения пилотов. Пусть самым тщательным образом разберется с этими безобразиями и сурово накажет всех виновных. Всех, без исключения. Этих теневых приспешников Сталина! — Трумэн мстительно постучал костяшками пальцев по столу, но при этом явно переусердствовал. Гримаса боли исказила его лицо и поток угроз в адрес бездарных генералов, прервался сам собой. Некоторое время президент баюкал ушибленные пальцы, гневно блистая стеклами очков. Затем успокоился и продолжил излагать свою мысль.

— Но нам некогда ждать пока, свершиться правосудие. Положение английских войск в северной Германии — безнадежно. Не сегодня — завтра британский фронт рухнет, и Сталин приберет к рукам весь британский оккупационный сектор и четверть Европы в придачу, а затем примется и за нас. Я бы на месте Сталина так и поступил бы, — честно признался собеседнику Трумэн. — Генерал Эйзенхауэр, считает, что открытый военный конфликт с русскими сегодня, выгоден больше Сталину, чем нам. При нынешнем расположении наших войск, мы можем лишиться части их и тогда, нас ждет судьба англичан, которых Сталин разбил по частям. Айк предлагает отвести наши войска из Саксонии и занять более выгодные позиции для отражения нападения русских. И я с ним согласен. Мною уже отдан приказ и с завтрашнего дня, мы начнем отвод наших войск, как бы тяжело нам не было.

Стоя перед генералом, Трумэн блистал познаниями тактики и стратегии, но при этом, скромно умалчивал о своей неблаговидной роли в разгроме англичан.

— Для передислокации войск нужно время. По заверению Эйзенхауэра, это займет никак не менее двух недель. Две долгие нескончаемые недели позора, ради того, чтобы создать мощный кулак для отражения нападения врага. Пользуясь нашим невмешательством, Сталин, несомненно, попытается максимально расширить зону своего влияния в Европе, но это будет его последний успех. Ибо по завершению всех приготовлений, я решил применить против русских атомную бомбу! — торжественно возвестил Трумэн, важно потрясая, поднятыми вверх двумя пальцами руки. Тщательно репетируя позы перед зеркалом, американский президент посчитал, что так он будет больше походить на божьего апостола во время проповеди пастве.

— Господь любит нас и потому, вручил нам в руки это страшное оружие. С его помощью мы сокрушим всех врагов Соединенных Штатов. Да, первоначально мы планировали сбросить её на японцев, но обстоятельства переменились и теперь наша цель Россия. Сейчас, атомное оружие единственное средство, способное основательно встряхнуть дядю Джо и заставить его, считаться с нашими интересами. Как у нас обстоит дело с операцией "Возмездие"? — властно спросил Трумэн у Гровса и тот, проворно подскочив со стула, стал докладывать президенту, не заглядывая в блокнот.

— На данный момент, в нашем распоряжении имеются только два атомных заряда пригодных для использования против врага, господин президент. Ещё один заряд, по словам ученых, будет изготовлен к началу сентября и два заряда к концу года. Для нанесения максимального ущерба противнику, по рекомендации специалистов, атомный заряд должен быть сброшен на парашюте и подорван в воздухе. Единственным средством, позволяющим произвести доставку атомного заряда на дальнее расстояние, является стратегический бомбардировщик В-29 "Суперкрепость". Для выполнения этой задачи, генералом Спаатсом, создана специальная 509 авиационная группа. Поскольку, ранее планировалось сбросить заряд на Японию, сейчас группа находится на острове Тиниан. Однако если будет отдан приказ, она немедленно начнет перебазирование в Англию на нашу авиабазу в Кенте.

— Прекрасно, Гровс! Скажите, атомные заряды вы намерены перевезти из Невады на этих же самолетах или их повезут отдельно?

— Воизбежания всяких непредвиденных обстоятельств, я бы настойчиво рекомендовал производить перевозку зарядов на транспортном самолете.

— Это займет больше времени и увеличит риск при транспортировке — не согласился Трумэн, но увидев взгляд Гровса, согласился с ним, — хотя, вы правы. Мы ещё очень мало знаем об этом оружии. Поэтому, не будем ложить все яйца в одну корзину.

— Благодарю вас, господин президент. Теперь нам нужно выяснить по каким городам России мы будем наносить свой первый удар. По Москве?

— С огромным удовольствием так бы и сделал, но до неё слишком длинный и опасный путь. Я нисколько не сомневаюсь в надежности наших машин и решимости летчиков генерала Спаатса. Однако наш первый удар, должен быть подобен резкому хуку. Точным и сокрушающим. В противном случае, весь престиж нашего оружия будет поставлен под сомнение. Поэтому, я предлагаю нанести удар по Ленинграду.

— Что же, отличная идея. До Ленинграда можно свободно добраться, вылетев из Осло, затем через Швецию и Финский залив. После разгрома Германии, русские наверняка не ждут внезапного налета со стороны Балтики. Однако, здесь есть один маленький нюанс, мистер президент.

— Какой, такой нюанс? — настороженно спросил Трумэн, недовольный тем, что Гровс подверг сомнению его замысел.

— В Ленинграде очень много каменных домов, которые, по заверениям ученых, уменьшат ударную силу взрыва и разрушений может быть меньше, чем мы предполагаем. Все-таки первый взрыв в реальных условиях.

Споткнувшись о злосчастную ученую заковырку, Трумэн покрылся красными пятнами, но не отступал.

— Тогда, давайте ударим по Кронштадту. Это главная морская база русских на Балтике и факт её уничтожение будет иметь нужный эффект на русских.

— Конечно, это так, но в Кронштадте слишком мало населения. К тому же вряд ли к моменту удара по Кронштадту, там будут основные силы русского флота.

— Что же вы предлагаете, Гровс!? — спросил, теряющий терпение Трумэн.

— Самый идеальный вариант для первого удара, на мой взгляд, является порт Архангельск. До него можно легко добраться через Норвегию, Финляндию или через Нордкап. Город в основном состоит из деревянных построек, что значительно увеличит поражающий эффект бомбы. К тому же, он находится в окружении холмов, что даст дополнительную силу ударной волны. Архангельск по-прежнему играет большую роль в русской торговле и уничтожение его, нанесет чувствительный удар по экономике России.

— Где, это? — требовательно спросил Трумэн и Гровс бросился показывать Архангельск на карте.

— Действительно, можно ударить со стороны Нордкапа — сказал президент после некоторого молчания, просчитав все выгоды перечисленные генералом. Они явно перевешивали, но нужно было внести свою лепту в предложенную идею, и Трумэн нашелся.

— Хорошо, пусть первым будет Архангельск. На нем мы не только опробуем наше оружие, но и введем в заблуждение русских, относительно наших дальнейших планов бомбардировки. Пусть прикрывают Мурманск и Петрозаводск, а во второй раз. Мы ударим по Ленинграду! — президент решительно хлопнул рукой по карте и Гровс не посмел ему возражать.

Итак, решение было принято и теперь предстояло согласовать массу мелких деталей, которыми вновь занялся генерал Гровс.

Вновь как во времена заключительной стадии "Манхэттенского проекта", Гровс должен был ежедневно докладывать президенту о результатах своей деятельности. Секретность исполнения операции "Возмездия" была высочайшей. Мало число лиц знала все детали подготовки операции, все остальные знали лишь небольшой фрагмент большого дела.

И вновь, генерал Гровс, блеснул своими организаторскими способностями. Огромная машина по нанесению ядерного удара, скрипела, кряхтела, но при этом крутилась. С каждым новым днем все больше и больше набирая обороты.

Оставалось ещё решить проблемы дипломатического характера и в первую очередь с Черчиллем. Вернее сказать с его заокеанскими покровителями. Они проявляли здоровое опасение, относительно того, что их финансовые вложения в авантюру Черчилля, могли не принести им ожидаемые дивиденды.

Стараясь подчеркнуть свою независимость от недавних благодетелей и их знакомых, Трумэн не поехал на загородную виллу, как это было ранее. Он пригласил их к себе в Белый дом и принял в чайной комнате. В течение получаса, господам держателем акций "Железного борова" было вкратце обрисовано общее положение дел и было рекомендовано ждать 16 августа.

Сам налет на Архангельск был назначен на день ранее озвученной президентом даты. Было это сделано по двум причинам. Во-первых ради соблюдения секретности и во-вторых, чтобы деловые люди не чувствовали себя истинными хозяевами положения.

С Уинстон Черчиллем, Трумэн обошлись куда менее любезнее. Через генерала Эйзенхауэра, ему было передано известие о начале отвода американских войск из Саксонии и Тюрингии. Вместе с ним, имелась убедительная рекомендация английской стороне по присоединению к этому процессу. В случаи согласия британцев, то американцы были готовы прикрыть отход своего непутевого союзника, от когтей русского медведя.

Так же в документе указывалась линия, на которую американцы собирались отвести свои войска. Англичанам предлагалось самим определить место своей будущей дислокации. Эйзенхауэр не проводил чёткой границы британского сектора ответственности, но строго привязывал его к левому флангу американской армии. Побитый британский лев, вновь становился младшим партнером. На принятие решения, британцем было дано шестнадцать часов.

Отдельным посланием, президент объяснил английскому премьеру причину своих шагов. Ему, так же как и его лоббистам, было предложено дождаться 16 августа, когда против русских будет применено новое оружие.

Во всех этих приготовлениях к большой свалке, не была забыта и советская сторона. Так как американский посол в двадцатых числах июля был отозван из Москвы, государственный департамент был вынужден прибегнуть к помощи господина Вышинского. Специальный посланник Сталина без устали курсировал по Стокгольму между шведским, английским и американским посольством, но больших результатов так и не достиг.

Его охотно принимали, поили кофеем или чаем, но дальше разговоров дело не шло. Уж слишком скоротечен был конфликт в Германии, и все решалось на полях сражения, а не в дипломатических кулуарах. Впрочем, Вышинский и не ждал быстрых результатов, продолжая методично осаждать вражеские крепости. И как признание его деятельности, стало приглашение в американское посольство, где Вышинскому было передано официальное известие о начале отвода американских войск из советской оккупационной зоны. Вслед за этим, представители госдепа заявили, что любые действия с советской стороны, во время этого процесса, будут расценены враждебные, со всеми вытекающими последствиями.

Утром 2 августа, начался отвод американских войск из Тюрингии и Саксонии. Англичане начали свой отвод из Нижней Саксонии за день до этого. Через Гарц поросший лесом, прямо к рейнским берегам.

Глава XIX. Трех королей обидел он.

По ту сторону Рейна наступать было легко. Все главные силы противника остались далеко на севере, и противостоять советским танкистам было практически некому. Нет, отсутствие перед собой врага, совсем не обозначало райскую жизнь. Танкистов регулярно атаковали британские самолеты, настырно пробуя на зуб крепость зенитной защиты гвардейцев и проворность воздушного прикрытия. Во время этих налетов, славные защитники танкистов неизменно сокращали количество наседающих врагов, но вместе с этим сокращалось и число танков, годных для продолжения похода.

Возможно, число уничтоженных британскими асами краснозвездных машин было бы гораздо выше, а их собственные утраты снизились бы в разы, если бы не радио. Переносные рации вкупе с прикрепленными к танкистам летчиками и артиллеристами, творили чудеса. Благодаря им, идущие в авангарде войска были зрячими и в случаи необходимости могли рассчитывать на быструю помощь. Этот фактор придавал соединениям фронта, огромную уверенность в себе и проворство. Иногда, они проходили в день больше, чем это было положено боевой задачей.

Кроме британцев или маскировавшихся под ним американцев, беспокойства советским войскам доставляли и освобожденные из лагерей немцы. Очень многие из них, вместо того, чтобы вернуться к мирной жизни, получив в руки оружие, начали воевать с русскими. При этом возникал необъяснимый с правовой точки зрения парадокс. Правительство Деница было арестовано, Гитлер давно мертв, а Шернер и Венк уже не контролировали даже собственные войска.

Зачастую, немцами командовали не генералы и полковники, а майоры, капитана, лейтенанты и даже сержанты. Это были разрозненные и разномастные по составу соединения, чья численность колебалась от тысячи до двадцати человек. Как правило они плохо знали обстановку вокруг себя и совсем не ориентировались в происходивших в Германии событиях. Всех их объединяло только одно — ненависть к русским и отчаянная вера в реванш. Именно эти чувства придавали им силы, и толкало на борьбу с "советскими оккупантами".

Везде, где только было можно, они вредили большевикам, зачастую не жалея сил и жизни, ни свои, ни чужих. Как правило, они пытались задержать наступление русских, с логичным и печальным исходом. Война есть война. В ней сильнейший побеждал слабейшего, однако были случаи, когда и малые группы "немецкого сопротивления" могли нанести серьезный ущерб.

Так в маленьком рейнском городке Гохта, где находилось крупное топливное хранилище англичан, только храбрость и быстрота взвода морской пехоты, прикрепленного к танкистам Панафидина, помогли избежать трагедии. Немецкие охранники хранилища, уже приготовили его к взрыву, когда появились русские танки с пехотинцами на борту. Сходу протаранив проволочное заграждение, они ворвались на территорию хранилища и вступили в бой с врагом.

Смелым людям, на войне везет. Повезло и советским морпехам. Во время боя, сержант Марушкин, удачно бросил гранату в смотровую щель блиндажа, в котором находился пункт подрыва двух ближайших цистерн с бензином. Немецкие саперы были готовы в любой момент превратить бензохранилище в огненный ад, но были остановлены в самую последнюю минуту.

Захват этого хранилища, позволил танкистам генерала Ермолаева не дожидаться подхода колонны заправщиков, а смело двигаться вперед, отважно вороша осиное гнездо противника. Совершив стремительный марш бросок, танкисты вторглись в Голландию, заняли город Венло и взяли под контроль мост через реку Маас.

Город, встретил советские танки гробовой тишиной. Британские полицейские покинули Венло всего за полчаса до прибытия краснозвездных машин. Многие города Европы довелось посмотреть советским солдатам, но в большинстве своем, они либо яростно огрызались огнем, либо были сплошь увешены белыми флагами. Вступать в затаившийся город, им пока ещё не приходилось.

Из кирпичных труб домов струились клубы черного дыма, во дворах на веревках весело свежевыстиранное белье, на оконных подоконниках сидели серые кошки. Все было мирно и спокойно, не было только одного — людей. Впрочем, все скоро стало ясно и понятно.

Стоявшие в Венло канадские части, хорошо поработали на ниве информационной войны, рисуя мирным обывателям страшные картины прихода "диких азиатов", которым бы позавидовал бы сам Босх. Забившиеся по своим домам и каморкам голландцы, с ужасом ожидали грабежей, убийств, издевательств и насилия над собой и своими близкими. Многие вооружились ружьями, топорами, ножами и вилами, чтобы подороже продать свои жизни, честь дочерей и жен.

Одним словом, просвещенная Европа приготовилась во все оружие к встрече с "новыми гуннами и татарами", в лице Красной Армии. К огромному удивлению жителей Венло, русские не стали сгонять народ на площади, объявлять всех заложниками и расстреливать по двадцать человек за каждого убитого советского солдата. Вместо этого, они потребовали у бургомистра помещения под штаб, казармы и госпиталь.

Хмуро и с недовольством смотрели гордые жители провинции Лимбург, на пришельцев, одетых в промасленные комбинезоны и не первой свежести гимнастерки. Медленно пережевывая табак и посапывая своими трубками, на ментальном уровне ощущали они опасность, исходящую от нежданных гостей.

Будь на месте русских немец, он бы достал "парабеллум" и быстро бы добился нужного для себя результата. Британский офицер, со всего размаха хлестнул бы по столу своим стеком и дело бы пошло. Но перед голландским бургомистром стоял молоденький старший лейтенант и хотя его гимнастерку украшали боевые ордена "Звезда" и "Знамя", ничего не мог добиться от высоко цивилизованных европейцев. Не отрывая глаз от немецкого разговорника, он в который раз говорил о своих нуждах, но с каждым разом, бургомистр Схеффер только недовольно вертел головой, хотя прекрасно понимал лейтенанта.

Неизвестно как долго бы это продолжалось, если бы на помощь своему командиру не пришел сержант Кошкарбаев. Подойдя к бургомистру и его команде, коренастый сын степей цепко окинул их взглядом, отчего надменным голландцам сразу стало плохо. Где-то на генетическом уровне, у них возник сильный страх перед этим загорелым азиатом, что смотрел на них без всякого почтения, с чувством собственного превосходства и достоинства.

Выросший в сельской семье, где главным мерилом всех отношений был честный труд, Омербек с первого взгляда распознал чванливую сущность стоящих перед ним людей и не стал церемониться. Быстро определив среди голландцев старшего, он ткнул пальцем в Схеффера и поманил его к себе, сказав простое и расхожее слово — "Ком". Чтобы голландец шевелился, Кошкарбаев махнул рукой в сторону площади и для большей доходчивости, повел стволом автомата в нужном направлении.

Сержант совершенно не собирался применять против миляги бургомистра силу. Он просто хотел вывести голландца на улицу и методом наглядного тыка, добиться от него согласия и понимания нужд бойцов Красной Армии. Это была давно и хорошо отработанная на немцах метода. Она, как правило, давала нужный результат, но в этот раз, превзошла все ожидания. Испугавшись, что этот узкоглазый азиат намерен расстрелять его за невинный тихий саботаж, бургомистр моментально обрел голос. И на хорошем немецком языке, стал заверять господина лейтенанта, что городские власти Венло, готовы немедленно предоставить советским солдатам все требуемое.

Так состоялась первая за эту войну мирная встреча России и Голландии, имевшая большие дипломатические последствия. Через день, после вступления советских танкистов на землю Лимбурга, специальный посланник Сталина Вышинский был срочно вызван в шведское министерство иностранных дел.

Получив приглашение по телефону, специальный посланник всю дорогу ломал голову над причинами этого приглашения. Тысячу и одну причину, нашел Андрей Януарьевич, пытаясь объяснить свой вызов в министерство, и не угадал. В шведском министерстве, его ждало посланием от голландской королевы Вильгемины.

Так как Советский Союз не успел восстановить дипотношения с Нидерландами и прислать своего посла в Амстердам, то владычица Голландии решила действовать через Стокгольм. В откровенно холодной манере, королева выразила советской стороне своё неудовольствие тем, что войска маршала Рокоссовского вступили на территорию голландского королевства. Вильгемина напоминала Москве, что между Россией и Голландии нет войны и потому, требовала немедленно вывести советские соединения с голландской земли. Одновременно с этим, королева грозила Советскому Союзу всевозможными дипломатическими карами в случаи, если в её стране будут зафиксированные случая насилия, смерти или разрушения, порожденные действиями советских войск.

Слушая послание Вильгемины, Вышинский не знал, что ему делать, плакать или смеяться. Уж слишком пафосными были речи королевы, чье королевство уже дважды побывало под оккупацией армий великих держав и ни разу не посмевшее открыть рот. В конце концов, вверх взял профессионализм. С невозмутимым лицом, Андрей Януарьевич принял протест голландской королевы и отбыл в посольство.

После прорыва к Рейну, войскам маршала Рокоссовского все ещё приходилось трудновато продвигаться на запад, но после 1 августа, жить стало легче. Вняв, безжалостному голосу разума американского президента, британцы начали отвод своих войск из Нижней Саксонии, под прикрытием джи ай.

Медленно, с угрюмыми лицами, покидали островитяне Люнебург, оставляли Ганновер и Оснабрюке. Темными, густыми вереницами текли королевские войска по дорогам Нижней Саксонии на юг, оставляя русским свою часть трофейного пирога. С невыносимой горечью в сердце, слушал Черчилль доклады Александера об оставлении Брауншвейга, Геттингена.

Гютерсло и Хальтерн стали последними городами, отданные Черчиллем противнику. Узнав о намерении Эйзенхауэра использовать Гессен в качестве плацдарма для нанесения в будущем удара по русским, Черчилль громогласно заявил, что отвод войск дальше рубежа Кассель — Дортмунд — Дуйсбург, есть прямая измена в пользу Сталина, и он этого не допустит.

Отвод англо-американских войск из Саксонии значительно облегчил положение армий Северо-Германского фронта. Теперь он имел не только крепкий тыл, но и хорошо защищенные фланги, на которых стояли, не участвовавшие в бою армии маршала Жукова и Конева. Это позволило Рокоссовскому перенацелить свои главные силы на Голландию и Вестфалию. На Гронинген и Арнем устремились танковые дивизии генерала Катукова, давя и сокрушая остатки 2-й английской армии. Отрезанные от основных сил, чувствуя себя брошенными на произвол судьбы, англичане, канадцы, поляки и латыши стали действовать по своему усмотрению.

Не желая, чтобы русские сбросили их в море, канадская дивизия генерала Жермона, без боя оставила Фрисландию. На пароме, по железной дороге, пешком, канадцы спешили покинуть ставшую опасной для них провинцию. Советские авангарды не ус певали за американскими подданными английского короля, которые словно намыленные выскакивали из их тисков.

Только истребителям и штурмовикам удавалось пощипать колонны, под красными знаменами с "Юнион Джеком". Раз за разом проходились они своим губительным огнем по вражеским рядам, расстреливая доверху набитые солдатами грузовики, уничтожая бензовозы. После каждого из таких налетов, увеличивалось число пушек, броневиков и даже танков, брошенных неприятелем на обочинах дорог.

Подобная вольготность советских летчиков, была обусловлена плачевным состоянием британской авиации находившейся в Голландии. Из-за острого дефицита горючего, королевские ВВС были вынуждены оставить аэродромы в Эммене и Апсдорне, и перебазироваться в Амстердам. Отсюда они совершали вылеты на прикрытие отступающей пехоты от русских самолетов, но не всегда успевали сделать это вовремя. Радары были выведены из строя советскими штурмовиками и к тому же, страх смерти, все сильнее угнетал английских пилотов.

Несколько иной была картина в Гелдерланде. Там появление советских танков также вызвало панику, но были места, в которых они встретили ожесточенное сопротивление людей, посчитавших себя преданными. Ими оказались танкисты генерала Мачека, из-за нехватки горючего, брошенные англичанами на произвол судьбы. Не имея возможности отступать и не желая бросать свои танки, они закопали свои машины на западной стороне реки Эйссе. Впадая в Рейн, она прикрывала южные подступы к Арнему.

Позиция была очень удачная и вместе с примкнувшим к ним латышам 15-й гренадерской дивизии СС оберфюрера Акса, поляки отбили атаку танкистов полковник Перегудова. Авангард гвардейской армии Катукова слишком увлекся преследованием отступающего противника, и попытались сходу взять этот рейнский город.

За свою самоуверенность и нежелание проводить разведку, танкисты заплатили шестью подбитыми машинами. Закапанные в земли по самую башню, поляки били прямой наводкой, по пытавшимся прорваться по мосту тридцатьчетверкам. Неоправданных потерь не стало больше, только благодаря опыту и мужеству советских танкистов. Обнаружив засаду врага, они отказались от продолжения атаки и быстро укрылись за деревьями, росшими густой полосой вдоль реки. Пущенные вслепую снаряды прошли мимо танков, разворотив несколько домишек под черепичной крышей.

Неудачей закончилась и попытка преодолеть реку по железнодорожному мосту. Засевшие вдоль реки латыши удачно подожгли два танка фаустпатронами, преградив путь остальным машинам. Разумеется, можно было попытаться продолжить атаку под прикрытием огня части танков, но без поддержки пехоты, это была откровенная авантюра.

Конечно, можно было подождать подхода основных сил и выбить врага с его позиции. Однако это означало откладывание штурма города на сутки, а Вениамину Перигудову очень хотелось взять Арнем сегодня и попасть в Приказ Верховного Главнокомандования. Поэтому началось лихорадочное обзванивание всех кто находился поблизости и мог прийти танкистам на помощь.

Личная заинтересованность великая вещь и тут полковник оказался на высоте. Уже через два часа к нему подошли две роты 216-го минометного полка и батальон самоходной артиллерии с десантом на броне. Обрадованный Перегудов, предпринял новый штурм.

Искусно создав видимость, что собирается напасть на врага своим правым флангом, по широкому автомобильному мосту, он нанес внезапный удар левым флангом. Под прикрытием огня самоходок и минометчиков, наши танкисты атаковали узкий железнодорожный мост и достигли успеха. Плотный артиллерийский огонь не позволял эсэсовцам высунуться из укрытий, а те, кто все же рискнул, были уничтожены огнем автоматчиков.

Слаженно и умело действуя под прикрытием танковой брони, они избавили танкистов от встречи с фаустниками, попытавшихся вновь преградить дорогу советским машинам. Пять метателей фаустпатронов так и не смогли произвести свой смертоносный выстрел, сраженные меткими выстрелами русских пехотинцев.

С переправой танкистов на другой берег Эйссе, вражеская оборона рассыпалась как карточный домик. Ведь одно дело стрелять по танку, зажатому железной коробкой моста и совсем иное, вести огонь по стальной махине из хилого окопа. Не выдержав стремительного удара, эсэсовцы оставили свои позиции, но были и такие, кто решил драться до конца. Более сотни человек, заняв близлежащую кирху, продолжили сопротивление.

Из всех окон и щелей, вели они ожесточенный огонь в течение всего дня. Каменные стены строения хорошо укрывали карателей от танкового огня. Это породило надежду на возможность ночного прорыва, но она оказалась ложной. Подошедшие к вечеру "зверобои", своими могучими залпами обрушили стены кирхи. Уже после шестого залпа она рухнула, погребя под своими руинами тех, на руках которых было много крови безвинно убитых мирных людей.

Также яростно и упорно сопротивлялись и поляки. Оказавшись между двух огней, они не отступили и не сдались, хотя им была предложена почетная капитуляция. Глупая шляхетская спесь полковника Высовецкого обрекла на смерть свыше тысячи человек, объявив парламентерам, что поляки никогда не сдаются, а уж тем более русским. В качестве подтверждения твердости своих намерений, "пан пулковник" приказал дать очередь в спину, покинувшим расположение поляков парламентерам.

— Такой ответ большевистским псам, будет понятен без переводчика — гордо заявил Высовецкий, под одобрительный возглас полкового капеллана "Пусть вечно живет ненька Польша!".

После того, как позиции поляков обработали дивизионные гаубицы, шляхетских крикунов стало гораздо меньше, но они упрямо не позволяли выкинуть белый флаг. Помня судьбу парламентеров, полковник Перегудов предложил сдачу по радиорепродуктору. Вениамин Сергеевич дал противнику час на размышление, но шляхта им не воспользовалась. Уже через пятнадцать минут, в сторону советских частей застучали пулеметные очереди и бой продолжился.

Поляки уже никак не могли повлиять исход сражения за Арнем. Город был уже занят, победный рапорт полетел по высоким инстанциям и про андерсовцев, можно было с чистой совестью забыть. Пусть с ними мучаются идущие следом подразделения пехоты, но полковник Перегудов не любил прощать, как и оставлять дела наполовину. Поэтому он приказал обстрелять из дивизионных гаубиц позиции врага повторно.

Артиллеристы очень ответственно подошли к этому приказу. После их обстрела уже никто не кричал о "вечной Польше". Оставшиеся в живых люди, медленно выкапывались из своих разрушенных окопов, бросали на землю оружие и подняв руки, обреченно брели в сторону победителей.

На противоположном фланге советского наступления южнее Мюнстера, дела обстояли не столь блестяще. Отошедшие из Саксонии англичане, попытались занять оборону вдоль реки Липпе, что не входило в планы Рокоссовского. Сразу за рекой проходил знаменитый рейнский канал, являвшийся важной частью германской судоходной системой. Эта двойная водная линия, прикрывала стратегически важные города Рейнской провинции: Дортмунд, Эссен, Дуйсбург, Дюссельдорф.

Все они сильно пострадали от недавних военных действий. Дуйсбург и Эссен лишились больше половины своих зданий. В Дюссельдорф было разрушено около 75 процентов всего жилого фонда, Дортмунд превратился в руины полностью, но несмотря на это, они продолжали представлять большую ценность. Через эти города проходили важные железнодорожные, автомобильные и речные магистрали. Они являлись составной частью Рура и англичане намеривались биться за них до конца. Потеряв Шлезвиг, Саксонию и Вестфалию, Черчилль не мог позволить потерять и Рейнскую провинцию. Это было делом принципа.

Намерения обоих сторон были серьезными, но вот возможности их осуществления были весьма скудными. И если англичанам, как всегда требовалось время для насыщения района обороны войсками, то русская ударная пружина, утратила свою пробивную силу из-за растянутости коммуникаций. К тому, же удары стратегической авиации противника по советским тылам, сыграли свою сдерживающую роль.

Ударные части маршала Рокоссовского теперь не летели, а ползли и потому, вся тяжесть продолжения наступления легла на плечи пехоты. Оставив ставшими родными грузовики, забросив за плечо автомат, солдаты привычно затопали по дороге, вместе конными упряжками, тянувшими легкие "полковушки". Правда, на этот раз дороги были хорошие, немецкие, но все равно мерить их приходилось исключительно ногами.

Началась упорная борьба за северный Рейн, в которой обе стороны достигли определенных успехов. Благодаря быстрому подходу войск с севера, генерал Пауэлл сумел удержать за короной Дортмунд. Пять дней за его безжизненные развалины шли ожесточенные бои, но англичане держали их мертвой хваткой. Удача им сопутствовала в борьбе за Бохум, Эссен, Оберхаузен, но Гельзенкирхен и часть Дуйсбурга перешли под контроль советских войск.

В боях за Гельзенкирхен, отличились солдаты дивизии генерал-майора Огурцова. Пехотные соединения этой дивизии, первыми достигли реки Липпе, и форсировали её на подручных средствах, несмотря на сильный вражеский огонь с противоположного берега. Под прикрытием огня 45 мм полковых орудий, советские воины преодолели водную преграду и уничтожили несколько пулеметных точек врага, одну минометную батарею и около двух взводов солдат противника.

Не останавливаясь на достигнутом успехе, солдаты продолжили движение вперед и вскоре форсировали рейнский канал благо в месте атаки, имелся неповрежденный пешеходный мост. На противоположной стороне моста, англичане успели соорудить из мешков с землей баррикаду, с двумя пулеметными точками.

Позиция врага была отменная и без поддержки артиллерии, что ещё не успела переправиться через реку, взять её было невозможно. Оставалось только ждать, пока артиллеристы не переправят орудия, но это означало потерю времени, что в условиях наступления смерти подобно. Выручила солдатская смекалка и присутствие снайпера, старшего сержанта Образцовой. Пока прикрываясь, найденным на своем берегу большим пожарным щитом, несколько автоматчиков двинулась по мосту, Серафима Образцова вела огонь по врагу.

Всего четырнадцать метров разделали советских солдат от врагов, но как трудно было пройти хотя бы половину, чтобы остановиться и бросить в противника гранату. Шквал пуль обрушился на тройку смельчаков, когда они ещё только подходили к мосту. Как бы не был крепок металлический щит, но и его, нет, нет да пробивали вражеские пули.

Для крупнокалиберного пулемета, чтобы разбить в клочья подобную защиту, нужно меньше минуты, но "Ворошиловский стрелок" не дала им этого времени. Сначала один, а затем другой пулеметчик, рухнул на землю с простреленной головой.

Капрал Элси Пайет попытался заменить убитого пулеметчика, но не успел он нажать на гашетку, как свинцовый гостинец, точно угодил ему в переносицу. До конца боя, ни один пулемет врага так и не подал своего смертоносного голоса, благодаря мастерству и умению Серафимы Образцовой.

Не удалось остановить смельчаков и броском гранаты. Выброшенная из-за баррикады, она ударилась о край щита, отлетела в сторону и разорвалась уже в воде. А вот ответ советских солдат оказался куда более удачным. Взрыв Ф-1 по ту сторону баррикады, позволил солдатам бросит щит и ворвавшись на блокпост подавить его сопротивление.

В задачу солдат батальона капитана Шпанько не входил захват Гельзенкирхен. Отдавая приказ, комдив сказал о захвате плацдарма на том берегу канала и удержании его, до подхода основных сил. Однако прорвав оборону противника, подразделения батальона продолжили преследование противника и вскоре втянулись в уличные бои.

Прошедшие трудную школу войны, солдаты сами, не дожидаясь команды, сверху организовали штурмовые группы по 20-25 человек и принялись зачищать город. Серьезного сопротивления они не встречали, так как гарнизон Гельзенкирхен составляли в основном полицейские и жандармерия.

Когда с севера, подошли регулярные армейские подразделения, то они встретили ожесточенное сопротивление на восточной и южной окраине города. Первый советский комендант Гильзенкирхен Шота Гуравия, сумел сутки продержаться на своих позициях по берегам Эмшера, но так и не пропустил врага в город.

По схожему сценарию, был взят и Дуйсбург, но в этом случаи пехоте не пришлось долго топать по дороге. Советские солдаты были доставлены туда на бронекатерах Днепровской флотилии. На последних остатках топлива, по отменным немецким каналам, моряки смогли просочиться к Рейну с десантом на борту. Войдя в седые воды Рейна через реку Липпе, бронекатера подошли к Дуйсбургу с севера и сумели захватить часть города прилегающего к устью Рура.

Когда бои идут на флангах, центр либо стоит, либо идет вперед семимильными шагами. Судьба благоволила к комдиву Петрову. Его войска в основном встречали слабое, разрозненное сопротивление и по хорошим европейским дорогам, они сначала достигли Хасселта на Альберт — канале, затем маленький городишко Тинен, Лёвен и подошли к Брюсселю.

После кровопролитных боев под Бременом, дивизия Петрова не успела пополнить свою численность до штатного состава и потому, она находилась на второстепенном направлении. Главные силы армии рвались к Антверпену, чтобы замкнуть "голландский мешок" и не дать противнику возможность вырваться из него во Францию.

Вторжение полковника Петрова в бельгийский Лимбург не осталось не замеченным со стороны европейских держав. Уже на следующий день, как советские войска пересекли канал и вступили в Хасселт, Вышинский вновь был срочно приглашен в шведское министерство иностранных дел.

Регент принц Шарль выражал резкий протест советскому правительству в связи с тем, что войска маршала Рокоссовского вступили на территорию его страны и требовал незамедлительно прекратить, эту незаконную оккупацию.

Андрей Януарьевич с достоинством выслушал обращение бельгийского короля. Его ответ был более краток и лаконичен, чем тот, что он давал ранее на голландский протест. Ссылаясь на трудное военное время, он пообещал, что советские войска покинут Бельгию сразу же, как только закончится, этот никому не нужный конфликт.

Делая подобные заявления, Вышинский ни на йоту не нарушил инструкции вождя, которые были присланы из Москвы дипкурьером. Не желая дипломатических осложнений, надеясь решить все дело миром, Сталин предпочел успокаивать европейцев словами, а не угрожать им оружием.

Инструкцию такого же характера получил и полковник Петров, приближаясь к бельгийской столице. Военный совет фронта предписывал Георгию Владимировичу воздерживаться от излишнего применения оружия и о возможности придерживаться дипломатического этикета. Что подразумевало высокое начальство под дипэтикетом, от военного человека понять было трудно, но приказ есть приказ и его следовало выполнять.

Девятого августа 1945 года, Брюссель встретил советских солдат, прекрасной солнечной погодой. По-своему трактуя решение военсовета фронта, полковник Петров приказал пустить вперед своего штабного отряда роту Т-34. Для этого пришлось полностью слить горючее у трех танков, но комдив решительно настоял на этом.

— Пусть знают силу тех, кто пришел к ним в гости, — коротко бросил Петров, в ответ на жалобные причитания начальника по снабжению, — мой штабной "виллис" их не проймет, а вот танки, да.

— Прикажите выдать экипажам новое обмундирование? — смиренно спросил собеседник, давно усвоивший, что с этим "якутом" спорить бесполезно.

— Нет — категорически ответил начдив, — ты их ещё в парадку одень. Посмотрите, чтобы не было откровенных замухрышек, но не особо усердствуйте, война все-таки. Госпожа Европа примет нас и такими как мы есть.

Столица Бельгии была скромным средним городком, мало пострадавшим от войны. Ровненькие улочки из домов в стиле фламандского барокко и брабантской готики, с булыжными мостовыми и скульптурами, стоящими на открытом воздухе. Сидящий рядом с полковником молоденький переводчик, с восторгом вертел головой из стороны в сторону, по-детски радуясь от возможности прикоснуться к истории.

В отличие от него, сам полковник был полностью спокоен. Он не видел в проплывавших мимо него домах и улицах историю. С восточной сдержанностью он взирал на очередной город, куда пришли его солдаты, на пути к последнему морю. В том, что оно будет, он знал это от командарма, когда знакомился со своей главной задачей в штабе армии.

— А тебе, Георгий Владимирович, дорога прямо на Дюнкерк. Слышал о таком городишке, где Гитлер англичан в сороковом году зажал? Вижу, что слышал. Так вот тебе идти к нему, но только чтобы в отличие от фрицев у тебя от туда ни один гад, за пролив не тиканул. Таков приказ, понял? — и для пущей убедительности, командарм показал пальцев над собой.

Такие откровения начальства в восторг не привадили и потому, Брюссель был для Петрова лишь этап большого пути.

Для встречи "высоких оккупантов", Их Королевское Величество представителей не прислало, отчего вся тяжести общения пала на плечи брюссельской мэрии. Со страхом и опаской смотрели посланники цивилизации на советские танки, что бойкой кавалькадой прогрохотали по местной достопримечательности Гран-Палас и остановились, уперевшись пушками в здание ратуши.

Глава мэрии Ван Ромпей, по душевной простоте подумал, что командир этих азиатов пришедших в Брюссель прибыл в одном из этих танков. Подобный поворот событий был вполне понятен просвещенному фламандцу. В душе он был готов увидеть. И поющий табор цыган с медведем, и бородатого военного, ругающего во все горло, после каждого выпитого стакана водки. И даже его адъютанта, женщину с накрашенными губами, готовую в любой момент отдаться своему покровителю и с такой же легкостью застрелить провинившегося солдата. В общем картины в мозгу брюссельского интеллигента были страшные. Они одновременно и отталкивали своей дикостью и вместе с тем, притягивали обаятельным развратом.

К огромной радости, а может быть и огорчению, русский полковник приехал не на танке с цыганами, а на простом "виллисе", в сопровождении взвода автоматчиков. В начале из машины вышел лейтенант переводчик, затем грузный начштаба и только потом, сам полковник Петров.

Из всей троицы, только начштаба, по мнению Ван Ромпея, мог быть русским командиром. Лейтенанта он сразу отмел по возрасту, а Петрова он определил в начальники СМЕРШа, который по глубокому убеждению фламандца, занимался исключительно расстрельными делами.

С почтительной вежливостью он подошел к начштабу, чтобы засвидетельствовать свое почтение, но быстро выяснилось, что Ромпей ошибся. И вот тут-то с почетным председателем местной партии, банкиром и доктором наук случился страшный конфуз. Не было ничего страшного в том, что человек ошибся, главное суметь быстро её исправить. Для опытного переговорщика, каким до этого момента считался Ромпей, дело было вполне по силам, но он неожиданно испугался.

Была ли тому виной пропаганда, рисующая большевиков, в исключительно черном цвете или произошло досадное несовпадение созданного образа и реальной картинки, но благородного брюссельца понесло. От осознания того, что этот коренастый азиат с глазами холодного убийцы и есть "русский полковник" окончательно выбило Ромпея из колеи. Страх полонил душу доктора экономических наук и породил в ней кучу видений, одно страшней другого.

— Мы очень просим вас, господин полковник, не причинять вред, нашему древнему городу — с огромным трудом пробормотал Ромпей и застыл, не в силах противостоять, на его взгляд, демоническому взору коренастого корейца. После этого возникла непредвиденная пауза. Петров ждал продолжения речи, а Ромпей не был в силах её продолжить, крутило живот.

— Хорошо, мы не причиним вред вашему древнему городу — коротко сказал Петров, полагая, что длинная пауза, это особенность местного дипломатического этикета. Все это было сказано исключительно сдержанно, так как полковник очень разозлил, глупое прошение фламандца. Зачем ему нужно было разрушать Брюссель?

— Мы очень просим, господина полковника, удержать своих солдат от грабежей жителей нашего города — продолжал выдавливать из себя дрожащий от страха опытный переговорщик. Услышав эти слова от Дружинина, полковник нехорошо усмехнулся, чем ещё больше увеличил смятение в душе Ромпея.

— Хорошо, наши солдаты не будут грабить горожан вашего города — местные дипломатические обычаи начали раздражать полковника.

— Мы очень просим, господина полковника, не допустить насилия над стариками и женщинами нашего города — противно канючил переговорщик, стремительно повышая градус накала у Петрова.

— Хорошо. Мы приложим все усилия, чтобы насилия над мирными жителями вашего древнего города не было. Что ни будь ещё? — зло поинтересовался Георгий Владимирович и тут, фламандца снесло окончательно.

— Мы очень просим господина не есть наших детей — пролепетала жертва вековой европейской пропаганды.

— Что!? — изумился Петров, и требовательно посмотрел на Дружинина, от него требуя точности перевода.

— Просим, не есть наших младенцев, наших крошек — слезливым голосом сказал Ромпей и для наглядности показал рукой рост малышей. И тут полковник Петров пришел в ярость. Он подошел близко к фламандцу, и пронзительно глядя в его глаза, объявил свою великую волю.

— Только, если вместо них, нам предоставят равноценную замену.

— Кем!!? — измученно простонал переговорщик и тут Петров, гневно ткнул в его сторону пальцем.

— Вами, вами господин Ромпей! Согласны!?

От этих слов перед глазами доктора наук, прекрасного гражданина и семьянина и прочее, прочее, прочее разлились красные круги, и он рухнул без чувств, на руки своим товарищам по несчастью.

Петров неторопливо подошел к поверженному фламандцу и презрительно сказал.

— Когда очнется этот господин, скажите ему, что за распространение слухов порочащих честь советского солдата, я прикажу публично пороть, с пяти до шести вечера, здесь, на этой площади — на этом брюссельские дипломатические встречи закончились, без посиделок.

Но не только на запад и юг продвигались войска маршала Рокоссовского. Бои продолжались и на севере, в Шлезвиге, где генерал Осликовский пытался добить войска генерала Макферсона. Как не лихи и отважны были кавалеристы Николая Сергеевича, но создать полноценный котел у них не получалось. Англичане и немцы дрались с упорством обреченных, отчаянно цепляясь за каждый городок, каждый дом или строение.

Первая осечка у Осликовского произошла в районе Шлезвига. Советские кавалеристы попытались окружить главные силы англичан находившихся в районе Киля. Возьми вовремя Осликовский город Шлезвиг и Макферсону был бы мат в два хода, однако этого не случилось. Англичан спасли немцы, что под командованием генерала Линдемана, отступали из Молдорфа, Хайде и Таннинга. Прижатые к морю, они попытались пробиться на север через Фридрихштадт, уже занятый советскими войсками. Пока Осликовский разворачивал войска и принуждал немцев к сдаче, англичане отошли от канала и избежали окружения.

Раздосадованный неудачей, Осликовский подтянул тылы и ударил снова, на Фленсбург, в районе, которого из последних сил сражался советский десант. Главная военная добыча адмирал Дениц со штабом был вывезен самолетов первой же ночью. Взять сам Фленсбург десанту было не по силам и, заняв глухую оборону, они ждали прихода казаков Осликовского.

После столь масштабных прорывов, казалось, что пробиться к ним плевое дело, но оказалось иначе. За счет сокращения площади фронта, противник уплотнил свои ряды и создал крепкую оборону из опорных пунктов. Маленькие города превратились в маленькие крепости, обойти которые было невозможно, ибо тут же упирался в другой опорный пункт.

Только подтянув корпусные 152 мм гаубицы и раскатав по головешкам городок Холлингштадт, Осликовский смог прорвать оборону противника. Опасаясь, что кавалеристы не смогут быстро пробиться к десантникам, он бросил в прорыв батальон Т-34-85 и в этом, была его ошибка. Гремя броней сияя блеском стали, танкисты проложили себе дорогу через английские тылы, пробились к десантникам, но создать плотный заслон на пути к датской границе не смогли.

Более того, танкисты не смогли сразу захватить сам Фленсбург с находившимся в нем немецким флотом. Пока они пробивались к десанту, пока докладывали и получали новое задание, время было упущено. Немцы пришли в себя, организовали защиту порта и отбили атаку танкистов. От огня зенитных установок прикрывавших корабельные пирсы, было потеряно сразу пять танков. Это было двое больше, чем потерял батальон при прорыве на Фленсбург.

Если бы не быстрая помощь со стороны летчиков, британцы бы полностью уничтожили все захваченные ими корабли. Было затоплено два эсминца и шесть подводных лодок. Взорваны три сторожевика, один вспомогательный крейсер и серьезно два миноносца.

Имея секретный приказ от Черчилля об уничтожении немецкого флота в случаи возникновения угрозы его захвата большевиками, англичане бросились его выполнять и как всегда, столкнулись с сопротивлением немцев. Там где, согласие было достигнуто, корабли пошли на дно, там же, где его не было, они уцелели. Пока немцы м англичане переругивались, на порт налетели советские штурмовики и привели к молчанию большинство портовых зениток. Не дождавшись полного прекращения налета, танкисты капитана Чепурнова повторили штурм гавани и на этот раз, он был удачен.

Эпопея с захватом флота, позволила Макферсону вновь вывести свои войска из-под удара Красной Армии. И вновь, Осликовский только потрепал немецкий арьергард, но на этот раз куда более основательнее. Отступая на север, англичане бросили из-за нехватки горючего, почти всю свою бронетехнику и много артиллерии. Единственным броневиком, который был на ходу, был броневик Макферсона, что породило массу мрачных шуток.

Без всякого согласия и разрешения, виз и пропусков, английская армия пересекла датскую границу, и даже не заметила этого. Когда же на территорию датского королевства вступили советские войска, как Копенгаген разразился гневным посланием на недопустимые действия маршала Рокоссовского.

И снова, господин Вышинский был вызван в шведское министерство иностранных дел, где ему в очередной раз было зачитан протест, на этот раз датского короля Кристиана. Сталинский посланник, выслушал упреки августейшего монарха и смиренно, взяв папку, пообещал довести до сведения своего правительства, все, что он только что услышал. После чего передал папку сопровождавшему его секретарю, сказав: — "возьмите, для коллекции", с чем и отбыл.

Заняв Фленсбург, генерал Осликовский полагал, что активных действий в ближайшее время не будет. Нужно было подтянуть тылы, получить пополнение, однако судьба, в лице Ставки ВГК, в третий раз свела его с Макферсоном. По поступившим в Москву сведениям, после объявлении Деницем о капитуляции, англичане все же решились на переброску немецких соединений из Норвегии и направили в Ютландию две бригады пехоты, общей численностью в 7 тысяч человек.

Немцы ничего не знали о судьбе Деница и по-прежнему считали себя союзниками англичан. Соединение их с войсками Макферсона, давало новую жизнь войне в датском Шлезвиге и этого нельзя было допустить.

Директива Ставки за подписью Сталина, Антонова, предписывала генералу Осликовскому, в самое ближайшее время начать наступление на городок Обенро, где находился штаб английских войск. Категоричный тон послания вызывал законное недовольство у генерала. Кавкорпус требовал срочного доукомплектования, да и начавшиеся проливные дожди не способствовали его быстрому продвижению. Хорошие дороги в датском королевстве были не в пример немецким, единичны и танкам, часто приходилось буксовать по раскисшей от воды земле.

Однако кроме начальственного желания настоять на своем, в директиве Ставки была и своя правота. Отошедшие к Обенро англичане, не ожидали нового наступления русских войск. Дорога, по которой они отступали, была основательно разбомбленная советскими самолетами, что активно наседали на солдат Макферсона, от самого Фленсбурга.

К этому моменту королевские солдаты были далеко не теме, что въехали на своих танках в Шлезвиг, в мае сорок пятого. Злость на "бездарных" по мнению солдат командиров, горечь от непрерывных поражений, сильно принизили планку самооценки британских солдат. Уже никто не верил, что смогут остановить русских и погнать их обратно. Самое главное желание у рядовых англичан было отбиться от страшных "диких казаков", отдохнуть, прийти в себя, а лучше всего эвакуироваться в Норвегию, во Францию или лучше всего, сразу в Англию. Так было надежнее и спокойно, чем мокнуть под дождем и напряженно всматриваться в горизонт, не появится ли враг.

О таком положении знал и сам Осликовский, о чем генерал-полковник, лично докладывал Рокоссовскому. По горло загруженный делами в Германии и Бенилюксе, маршал находил время контролировать и свой северный фланг.

— Ты, Николай Сергеевич не принимай близко к сердцу, тон директивы, а подумай, как лучше использовать выпавший тебе шанс. Макферсон точно не ожидает твоего наступления. На дорогах англичане наверняка выставили крепкие заслоны и надеются, что смогут остановить твои танки. Да и дождь им тут в помощь. А вот про кавалерию они явно не подумали, и остановить её удар не смогу. Это я тебе как кавалерист кавалеристу говорю — убеждал маршал Осликовского.

— Ударить по противнику конечно можно и даже нужно, товарищ маршал. И подгадать нужно, чтобы он получился в ночное время. Тут и авиация спит, часовые много чего не увидят, да при хорошем ходе можно и англичан теплыми взять — размышлял в трубку генерал.

— Вот видишь, план уже конкретный разработал. Ведь можешь когда захочешь, — подбодрил маршал собеседника, — в общем, обдумай все сам, организуй в темпе "вальса" и доложи об исполнении.

Осликовский не подвел ни маршала, ни Ставку. Его вновь кавалеристы совершили стремительный и дерзкий марш бросок. Под покровом темной ночи, они обошли все английские блок посты, проскакали двадцать пять километров по раскисшему бездорожью, и ворвались в спящий Обенро.

Много ли навоюет вскочивший спросонья человек, которому до смерти надоела война? Не очень много. Тем более, если накануне генерал с частью штаба отбыл в глубокий тыл, на встречу с немецкими частями, наконец-то прибывшие в Данию. Большая часть гарнизона, лишенная командования и не горевшая желанием сражаться за короля и Англию, предпочла сложить оружие и насладиться мирной жизнью, пусть даже в плену. Другие, с ожесточением дрались до конца, укрывшись в маленьких датских домиках.

Макферсон вновь ускользнул от кавалеристов Осликовского, но теперь в его распоряжении уже не было армии. В Коллинг, куда по счастливой случайности успел перебраться генерал для встречи бригады генерала Шольца, пробилось около полутора тысяч человек. Англичанин решил возглавить немецкие соединения и ударить по Осликовскому, но ему помешала авиация.

Нет, ни бомбардировщики и штурмовики, а агитационные самолеты. За один день, они буквально засыпали Коллинг листовками с приказом адмирала Деница к капитуляции и среди немцев начались брожения. Солдаты и младшие офицеры в огромном количестве отказывались участвовать в войне, где им уготовили роль "пушечного мяса".

Случись это во времена Гитлера и генерал Фридрих Шольц без колебания отдал бы приказ о расстреле смутьянов. Однако в тот момент, когда не было даже эфемерной видимости германского государства, генерал воздержался от столь решительных действий. Сам Макферсон, не смог быстро справиться с людьми, которым правительство его величества короля Георга вручило оружие и признало союзниками.

После непродолжительной консультации с Лондоном, генерал покинул Ютландию и перебрался в Зеландию, оставив гадких немцев наедине с Осликовским, чьи войска уже приближались к Коллингу.

Глава XX. Восход двойного солнца.

Громыхала и гудела бедная Европа, вновь оказавшись вовлеченной в борьбу бывших союзников, ставших по воле Судьбы непримиримыми противниками. Правозащитники и борцы за демократические ценности, с пеной у рта доказывали всем и вся, что во всем виноват кровавый тиран Сталин. Что все это — реализация его коварного и сверхсекретного плана "Гроза", направленный на захват и покорение всей Западной Европы. Менее амбициозные, но не менее упертые в своей правоте "пикейные жилеты" Парижа, Лондона, Стокгольма, Будапешта и Праги, упрямо твердили, что борьба бывших союзников, это закономерное и вполне ожидаемое явление.

— Все старо как мир и ничто не ново под луной. Так говорил царь Соломон и этим все сказано. Европа слишком ценный приз, чтобы каждый из победителей мог удовлетвориться её частью. Она должна принадлежать только одному. Странно, что война не началась два месяца назад — вещали панамные философы и были готовы умереть за свою правду.

Генералиссимус Франко и доктор Салазар, с тревогой наблюдали за этими событиями потрясающими Старый Свет. Оба диктатора имели свои кровные счеты с "красными" и сильно опасались их победы. Вместе с ними испытывал страх и наместник святого престола в Ватикане, но не столько по политическим мотивам, сколько по идеологическим разногласиям. Творя молитвы в ознаменовании победы над антихристами, Ватикан помогал укрыться от правосудия людям с кровью на руках, объявляя их мучениками борьбы за веру.

Внимательно следил за событиями и президент турецкой республики Мустаф Исмет, по гордому заверению которого, Турция являлась частью Европы и была от неё неотделима. У него тоже были свои опасения, что разобравшись с врагами, Сталин припомнит ему и "идею великого Турана", чьи восточные границы кончались по ту сторону Урала. И клятвенное обещание Гитлеру напасть на СССР после падения Сталинграда и Баку, и мелкие пакости с пропуском через Босфор итальянских и германских боевых кораблей. За это Сталин мог спросить в любой момент, что было крайне опасно на фоне кровавых англо-французских разборок на Ближнем Востоке.

Не обращая внимания на лилипутов, снующих у них под ногами, Трумэн и Сталин были заняты скорейшей реализации своих стратегических планов. Трумэн превратился в сплошной комок нервов от того, что срок начала возмездия пришлось передвинуть на сутки, с возможной отсрочкой на вторые. Транспортировка ядерных зарядов за океан оказалось не совсем простым делом. Оно непрерывно порождало массу проблем, требовавших немедленного решения. Да и непрерывное нытье Черчилля, его сильно доставало, хотя британского премьера, в какой-то мере можно было понять.

Во время перелета в Кельн, при посадке разбился самолет со штабом фельдмаршала Александера. Сам фельдмаршал чудом выжил, но по состоянию здоровья ушел в отставку и на его место заступил Монтгомери, что не сулило Черчиллю ничего хорошего. Монтгомери и в бытность побед мог не согласиться с мнением премьера, а теперь и вовсе, мог потребовать отстранения Черчилля от военных дел. Такая перспектива Уини никак не устраивала и он, как манну небесную ждал американского "Возмездия".

У Сталина тоже были свои проблемы. Несмотря на то, что к 15 августа советские войска заняли половину Дании, подавляющую часть британского оккупационного сектора в Германии, часть Голландии и Бельгии, Верховный не совсем был доволен развитием дел. Отступающие канадцы сумели укрепиться на голландском выступе Нидерландов, удержав в своих руках Роттердам, ключевой порт на Рейне и всем побережье. Их конечно можно было сбросить в море, но на это как всегда требовались силы, а их, естественно не хватало.

Кроме того, не все получилось и в Бельгии. Войска маршала Рокоссовского хотя и заняли Гент и Антверпен, но вот окружить и уничтожить находившиеся во Фландрии английские войска не смогли. Британцы отошли во Францию и закрепились на побережье, в районе Дюнкерка и Кале. Верховный конечно не был суеверен, и название этих мест не порождало у него негативную ассоциацию с Гитлером. Просто перенос военных действий на французскую территорию, вызывало дополнительные проблемы с де Голлем, которого Сталин считал своим союзником в противостоянии с англичанами и американцами. И пусть французская армия, пребывающая на границе Австрии и Баварии, не была той силой, с которой следовало бы считаться, Сталин смотрел далеко вперед. И там, впереди генерал де Голль очень был ему нужен.

Поэтому, в связи с тем, что советские войска вступили на территорию, давно уже утративший свой суверенитет Франции, в Париж была отправлена военная миссия, для решения всех острых вопросов и проблем.

— Царь Александр дошел до Парижа, а мы отправляем туда военную миссию — пошутил Верховный, подписывая директиву с подробным перечнем всех задач миссии и регламентом её поведения.

Больше всего на свете, к этому моменту, Сталину нужны были не громкие военные победы, а твердый мир, к которому он стремился все эти долгие четыре года. Вот уже вторую неделю подряд, он начинал свой рабочий день не с обсуждения положения на фронтах, а узнавал, есть ли новости из Стокгольма, от Вышинского. Там, в далекой Швеции, Андрей Януарьевич крутился, как только мог, но выше головы прыгнуть не мог. Американцы упрямо ждали справедливого "Возмездия" и категорически отказывались садиться за стол переговоров.

Таким было положение в Европе и в Америке, но в своих ожесточенных противостояниях, делая один ход за другим, две грозные силы полностью забыли о существовании ещё двух сторон в этой большой политической партии. Вернее сказать не забыли, а просто пренебрегли их существованием, бесцеремонно задвинув их в задний угол шахматной доски, азартно стуча по ней пешками, конями, ладьями и офицерами.

В какой-то мере это было вполне понятно, резонно и даже оправданно. Китай и Япония не имели сил и возможности влиять на события в Европе, да и в азиатских делах играли отнюдь не первые скрипки. Гоминдан только сидел и ждал когда белые союзники, прогонят японских оккупантов, с опаской поглядывая на НОАК. На данный момент армия коммунистов не представляла серьезной опасности для центральной власти, но за её спиной стояла Москва, с Приморской армией маршала Василевского и с этим приходилось считаться.

Дела у самурайской Японии также обстояли далеко неблестяще. Главные военные силы страны Восходящего Солнца находились на континенте, цепко держа в своих объятиях Корею, Маньчжурию и часть Китая и Сахалина. Полное господство американского флота затрудняло её быструю переброску на защиту метрополии, от угрозы высадки американского десанта. Японскому командованию предстояло решать эту задачу, опираясь исключительно на внутренние силы и здесь, оно сильно проигрывало американцам. У "белых дьяволов" было всего в избытке, начиная от самолетов и кончая солдатами, но предвкушая скорую победу, дядя Сэм забыл одну старую истину, не утратившую актуальность и в эти дни.

— Загнанный в угол зверь, может сильно укусить. Пусть это будет даже маленькая мышь — гласила восточная мудрость и она оказалась права. Лишенная своих линкоров и авианосцев, отчаянно отбивающаяся от наседавшего врага "божественным ветром", милитаристическая Япония имела в своем распоряжении ещё два тайных средства, при помощи, которой надеялась повлиять на ход войны. И если об отряде 731 создававшего бактериологическое оружие у разведки противника имелись отрывочные сведения, то о другом, "корейском отряде", знало ограниченное число лиц в самой империи. В полностью закрытом районе на Северо-востоке Кореи, японские ученые пытались создать свое, ядерное оружие.

Ещё до 1940 года, были организованны две группы исследователей. Первая группа ученых во главе с профессором Нисана, занималась непосредственным создание атомной бомбы и имела кодовое обозначение "Токийский проект". Вторая группа, под руководством профессора Аркацу, работала над созданием средства доставки и имела название "Киотский проект".

Судьба не очень благоволила к японцам, пытавшимся создать ядерный меч для своего императора. В отличие от немцев и американцев, в пределах их владений не было залежей урана необходимого для создания атомного оружия. Уже к средине 1942 года, группа профессора Нисана заявила, что знает как создать бомбу, но отсутствие сырья полностью связывало ему руки.

С огромным трудом, после долгих переговоров и личной просьбы премьера Тодзио, немцы согласились помочь своим союзникам и отправили две тонны урановой руды при помощи подлодок. Труден и опасен путь из одной части света в другую, если на нем постоянно дежурят вражеские корабли. Из двух тонн отправленных из Германии, только одна благополучно достигла берегов Японии.

Этого было крайне мало для работы над мощным оружием, но пытливых японцев, привыкших обходиться в этой жизни малым, это не остановило. Они продолжали трудиться и вскоре получили свой первый обогащенный уран. Вслед за этой радостной вестью, пришла и другая. Скупая судьба улыбнулась детям Аматерасу. На северо-востоке Кореи, вблизи поселка Хыннам, были найдены залежи урановой руды.

В срочном порядке началось строительство химического завода, который должен был скрыть замыслы "токийской группы" от всепроникающего взгляда врага. Одновременно с этим была создана гидростанция, производившая в огромном количестве электроэнергию на нужды секретного завода.

К концу 1944 года на территории завода был установлен циклотрон, необходимый для исследования ядерных реакций, а к февралю сорок пятого года, началось обогащение урана методом газовой диффузии с целью получения урана — 235. Это был трудный и опасный путь, полный проб и ошибок, но он не остановил японцев. К средине лета они смогли создать свой ядерный заряд, и теперь требовалась его испытание.

Третьего августа, в открытом море вблизи Хыннам, была испытана японская атомная бомба — "гендзай бакудан". В условиях повышенной секретности из пещеры, где проводилась сборка оружия, выехала колонна военных грузовиков. Она доставила в порт группу ученых и инженеров, которая под присмотром часовых, погрузила свое секретное оборудование на специальный корабль, выделенный по приказу командования военного флота.

Рано утром, он покинул порт и устремился к небольшому островку в Японском море, куда по приказу японцев было согнано большое количество рыбацких баркасов, джонок и старых судов. Стоя на якоре, они смиренно дожидались прибытия секретного корабля.

Был уже полдень и солнце ярко светило над головами укрывшихся на острове наблюдатели, когда они направили в сторону скопления кораблей дистанционно управляемый катер. На его борту находился атомный заряд, снабженный часовым механизмом. Обреченный на уничтожение кораблик, покорно прибыл в расчетную точку и в этот момент произошел взрыв.

Огромное огненное облако ничуть не менее тысячи метров, пронзительно ярко вспыхнул над поверхностью моря. Те, кто наблюдал за ним из укрытия, специально отметили, что в этот момент, по своей яркости, шар превосходил солнце. Смотревшие через специальные световые фильтры позволяющие наблюдать за солнцем ученые, были ослеплены вспышкой взрыва.

Как показала кинопленка, бесстрастно фиксировавшая все происходившее, свечение было всего несколько секунд, а затем разноцветное облако клубящего пара устремилось в небо, принимая форму гриба на толстой ножке. В этот момент горящий шар по своей яркости был сравним с солнцем, что тут же было отмечено наблюдателями как эффект "двойного солнца".

Восходящий в небеса столб, полностью скрыл большую часть стоящих на якоре судов, а те корабли и джонки, что стояли по краям, вспыхнули ярким огнем. Сильнейший ветер налетел на людей, находившихся на острове, пробуя на зуб крепость их укрытия. Все стоявшие на треногах приборы были опрокинуты, свежее срубленные накаты бревен жалобно заскрипели, тревожно загудела земля, но укрытие устояло.

Когда люди вновь смогли взглянуть на море, то водяной гриб уже расползался во все стороны, утратив свой завораживающий цвет. Часть находившихся в море кораблей горела, другая часть бесследно исчезла с морской глади.

Начальствующий над этими испытаниями майор Мацуока требовательно посмотрел на главу испытателей и тот сдержанно кивнул головой, подтверждая успешное завершение эксперимента. Промокнув вспотевшее от переживаний лицо белейшим платком, майор подошел к радисту и торжественным голосом произнес.

— Передавайте Исидо. Бутон распустился.

Это было кодовое сообщение об успешном проведении испытания, которое должно было снять тягостное напряжение с многих лиц, посвященных в секрет Хыннам. Передаваемое от одного уровня управления к другому, оно стремительно летело вверх по древу японской государственной машины, пока не достигло канцелярии Хинэки Тодзио. Даже не будучи премьер министром, он сохранял большое влияние в правительстве и в стране, олицетворяя подлинный самурайский дух японской нации.

С невозмутимым лицом, воспринял господин Тодзио доклад полковника Хатанаги об обретении страной нового могучего оружия. Воздав должную хвалу богине Аматерасу и своим почтенным предкам за оказание помощи и поддержки, генерал армии занялся делами.

— Сейчас самое главное избежать участи наших неудачливых союзников немцев. Они тоже смогли создать свою бомбу в черновом варианте и успели испытать её в марте этого года, но вот применить против противника не успели. Мы должны оказаться лучше их, Кэнзи. Что доносит подполковник Хагу о готовности нашего авианосца выйти в море? — спросил Тодзио полковника.

— Он готов выйти в море в любой момент, как только поступит приказ, господин генерал — невозмутимо доложил Хатанага, полностью копируя своего шефа.

— Отлично. Передайте майору Мацуока, что у него есть пять дней для доставки зарядов из Кореи в Японию. Подполковнику Хагу дается два дня для снаряжения и подготовки подводной лодки. Не позднее 10 августа, она должна выйти в море для выполнения важного задания. От него зависит дальнейший исход войны и будущее всего японского народа. Пусть крепко усвоят это, ибо в случаи срыва указанных сроков, они ответят головой. Все понятно?

— Не извольте беспокоиться, все будет передано в точности, как вы сказали, экселенц.

— Отлично. А теперь вызовите мне машину. Я поеду на прием к императору.

Повелитель Хризантемового трона, принял бывшего премьера с небольшой задержкой в сорок пять минут, несмотря на достигнутую ранее договоренность. Подобная задержка была обусловлена совсем не отсутствием свободного времени у императора. У потомка богов его вполне хватало, так как всеми делами в империи занимались министры, а император только спрашивал и давал согласие. Таким образом, император Хирохито выражал свое неудовольствие бывшему премьеру, за его прежние ошибки и неудачи.

Как глава государства, он нес полную ответственность за действия своих подданных, ибо только с его согласия страна вступила в войну с соседними государствами. Император хотя и считался конституционным монархом, но обладал вполне реальной властью и в случаи своего несогласия, мог отправить в отставку любого генерала, министра или целое правительство. Вся страна об этом знала, была согласна и потому, чтобы принять столь важный шаг как испытание нового оружия, было необходимо получить согласие Хирохито.

К генералу Хинэки Тодзио, у императора было двойственное отношения. С одной стороны с именно этот человек начал победоносную войну с Китаем, напал на французский Индокитай, захватил британский алмаз Юго-Восточной Азии — Сингапур. Но с другой стороны, именно он толкнул Японию в объятья фашистской Италии и нацистской Германии, начал войну с Америкой, которая привела страну к полному краху и поражению. Хинэки Тодзио был для японского императора своеобразным двуликим Янусом, которым можно было восхищаться и ненавидеть в зависимости от угла зрения.

— Ваше императорское величество, — начал генерал, после соблюдения церемонии всех поклонов и приветствий, — ваш преданный слуга принес вам хорошую весть. Отныне у Японии есть оружие, которое сможет защитить империю от "белых дьяволов". Оно во много раз сильнее и могущественнее чем, то чудо-оружие, о котором так много говорил покинувший нас Адольф Гитлер. Это бомба, способная если не стереть с лица земли города противника, то заставить затрепетать его сердце и отступить от наших берегов.

На лице императора от услышанных им слов ни дрогнул, ни один мускул. Долгая тренировка повеливать своими чувствами давала о себе знать, ведь без этого было невозможно считаться сыном Неба. Хирохито только чуть заметно наклонил голову в знак того, что услышал слова своего генерала и более ничего.

— Ты сказал об уничтожении городов неприятеля. Означает ли это, что новое оружие предназначено только для их уничтожения и непригодно в применении против его солдат?

— Божественный сын Небо моментально понял всю суть нового оружия. Все дело в том, что оно только сейчас у нас появилось и необходимо испытать его в боевых условиях на противнике. Мы ещё мало знаем обо всех его свойствах, кроме того, что оно обладает огромной разрушительной силой. Наши ученые не советуют применять его против американцев захвативших остров Окинава. Самый лучший вариант, это применить его на территории врага, против крупных городов на побережье Тихого океана. Это вызовет панику среди мирного населения, а власть "белых дикарей" очень чувствительна к подобным всплескам. Прикажите и мы обрушим наше оружие на врага и заставим его отступить от наших островов.

— В твоих словах много сладкого сахара, под которым может скрываться и горькая горечь. Я уже с этим сталкивался, — осадил император сладко поющего генерала, — где гарантия, что на этот раз все выйдет, так как ты задумал. Народ Японии устал от тяготы войны.

— Одно только ваше слово, ваше величество и ничего этого не будет. Мы примем условия, продиктованные нашими врагами, и заключим мир, одним пунктом которого является отказ признать ваше божественное происхождение — хитро перевел стрелки Тодзио.

— Какая дикость! Белые дьяволы верят в Бога и Иисуса Христа, и одновременно отрицают возможность божественного происхождения нашей династии. Где у них логика!

— Им не нужна логика, ваше величество. Им нужен повод унизить и растоптать нашу великую нацию. У нас есть шанс не допустить подобного кощунства, так прикажите нам им воспользоваться.

— А как же народ Японии? Степень тяжести его нужд и страданий уже достигла своего предела.

— Народ Японии только воспрянет духом и возрадуется, когда вы во всеуслышание объявите эту радостную весть, ваше императорское величество.

Лик императора вновь остался безучастен к словам генерала, но тот на ментальном уровне почувствовал, что попал точно в точку. Хирохито выдержал ровно две минуты для создания видимости раздумья, а затем, встав со своего трона, объявил.

— Властью данной мне богами, я выражаю свое согласие применить против наших врагов американцев новое оружие. Я очень надеюсь, что ты Хинэки Тодзио с умом и честью распорядишься моим согласием. Когда ты собираешься это сделать?

— Я приложу все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы это случилось пятнадцатого числа этого месяца, ваше императорское величество — заверил Хирохито генерал.

— Да поможет тебе великая богиня Аматерасу и наши славные предки — привычно напутствовал император своего слугу и на этом, аудиенция с сыном Неба завершилась.

Воля императора, помноженная на энергию и способности генерала Тодзио, была залогом успеха задуманного. Ядерные заряды были успешно доставлены из Кореи в Японию и размещены в Сасебо на тщательно охраняемом пирсе. Здесь и раньше было мало посторонних людей, поскольку у пирса базировались особые подводные лодки проекта I — 400.

Специально созданные инженерами "Киотского проекта" под покровительством адмирала Ямамото, они были предназначены для проведения сверхдальних рейдов в любую точку земного шара и в первую очередь к берегам США. Главная особенность этих подлодок заключалась в возможности нанесения удара по территории противника посредством гидросамолетов, находившихся на их борту. Каждый из них мог нести одну торпеду или бомбу почти тонной весом.

Подводный авианосец мог незамечено подойти к побережью врага, в любое время и в любом месте и быстро выполнить полученный от командования приказ. В основном это было чисто диверсионные задания, которые наносили врагу большого материального ущерба, сколько поднимали патриотическое настроение японского народа.

От всех сброшенных японцами зажигательных бомб на побережье Калифорнии и Орегона, возникли небольшие лесные пожары, от которых пострадало несколько лесопилок и погибло пять человек. Урон от этих ударов, не шел ни в какие сравнения с последствиями, полученными от американских налетов, но на первых этапах войны, это было не так уж важно. Сам факт бомбежки американской территории давал такое огромное преимущество в борьбе на пропагандистском фронте, что степенью нанесенного ущерба можно было пренебречь.

Адмирал Ямамото планировал построить целую флотилию, состоящую из 18 авианосцев. Шестьдесят самолетов поднятые в воздух с их палуб, могли нанести серьезный ущерб любой американской военной базе или крупному индустриальному городу. Угроза была вполне реальной, но с гибелью адмирала эти планы сошли на нет. Число подводных крейсеров сначала сократили вдвое, затем на одну треть. Всего со стапелей верфи в Сасебо сошли две субмарины, в Куре спустили ещё одну. Там же строились ещё три подводные лодки, но они так и остались незавершенными, из-за хронической нехватки материала и средств.

К концу войны японский императорский флот имел в рабочем состоянии четыре субмарины, для реализации планов генерала Тодзио было достаточно и двух. Перед отплытием, он вызвал капитанов двух подлодок и провел инструктаж. Короткий, но вместе с тем подробный, не допускающий никаких толкований.

— На вас возлагается самое важное и ответственное задание, из всех тех заданий, что вы ранее выполняли. Вашим кораблям предстоит доставить к берегам Америки специальный груз из разряда тех, что вы ранее туда уже доставляли. На этот раз, вы доставите груз, от которого зависит не только дальнейший исход войны, но и судьба всей империи — генерал сделал паузу и с удовлетворением отметил, как едва заметно дрогнули лица моряков.

— Да, вы не ослышались, судьба нашей империи, народа и самого императора. Обычно в вашу задачу входила только доставка груза. За все остальное отвечали сопровождавшие его техники, но на этот раз, вы отвечаете как за доставку, так и за его запуск — Тодзио выразительно посмотрел на капитанов и те послушно склонили головы в знак понимание слов генерала.

— Вы должны во чтобы, то ни стало доставить свой груз к берегам Америки к шести утра 15 августа. Я прекрасно знаю о тех опасностях, что ждут вас на этом пути, но вы обязаны, — Тодзио специально подчеркнул это слово, — преодолеть их и выполнить порученное вам задание, ради спасения от позора и уничтожения наших жен, стариков, детей. Наши города и храмы, наш священный Хризантемовый торн. Если мы сможем нанести удар, враг отступит, если нет, то нога завоевателя вступит на нашу землю и самые худшие сны станут реальностью. Вам все ясно?

— Да, экселенц — незамедлительно ответил капитаны.

— Вместо обычных летчиков с вами пойдут два пилота из отряда "божественный ветер". Они также важны для выполнения задания. Их сохранность приравнена к сохранности самого груза. Не мне вас учить, как выполнить это задание, это вы знаете лучше меня. Я верю, что наша великая богиня будет милостива к своим детям и не оставит их своей милостью.

Богиня Аматерасу действительно оказалась милостива к капитанам подлодок. Они благополучно прошли весь путь от Японских островов до тихоокеанского побережья Америки. Один раз их стали преследовать морские охотники, но подлодки сумели сбить врага со следа. В другой раз, они были атакованы патрульными самолетами. Находящиеся в надводном положении, субмарины были легкой добычей для врага, но им повезло. У летчика заканчивалось горючие, и он не стал атаковать подлодки, ограничившись передачей сообщения на базу. На поиски подлодок был брошен отряд эсминцев, однако капитаны субмарин были опытными людьми и знали что делать. Подлодки разделились и сделав большой крюк от места всплытия, благополучно разминулись с противником.

Конечно, ровно к шести утра к своим целям подлодки не смогли прибыть. Субмарина капитана первого ранга Хошимота прибыла в район Сан-Франциска с опозданием на десять минут, тогда как подлодка капитана второго ранга Вакамацу, достигла Лос-Анджелеса с опозданием всего в пять минут. Однако на этот раз точно была не важна. Главное субмарины дошли до Америки в предрассветный час. Это снижало риск быть обнаруженными и позволяло привести самолеты в боевую готовность без всяких осложнений, какими изобилует этот процесс в ночное время суток.

В ангаре, что расположился в просторной рубке подлодки, находилось два самолета, на случай внезапной поломки главной машины. На то, чтобы выкатить самолет из рубки, расправить его сложенное оперение, загрузить в специальную катапульту, проверить работу мотора и подвесить бомбу ушло около получаса.

Это были самые волнующие и самые долгие минуты в жизни всего экипажа. Капитан Хошимота с огромным трудом сдерживал охватившее его волнение. Смерти он не боялся и был готов в любую минуту погибнуть во славу своего божественного императора. Больше всего на свете, он боялся не успеть выполнить столь важное задание. Это порочило, его честь офицера, а для истинного самурая это было величайшим проступком.

Стоя на палубе, он внимательно следил за всем происходящим, боясь упустить любую мало-мальски важную мелочь. Для того, чтобы самолет мог свободно взлететь, бомба почти на сто килограмм превышала его нагрузку, были убраны водные лыжи, полностью снято вооружение и наполовину сокращен запас горючего. Ведомый смертником камикадзе, самолет летел только по одному маршруту, в одну сторону.

Когда все было готово, к капитану подошел пилот. С традиционной повязкой на голове и белым шарфом на шеи, двадцатилетний студент Токийского университета был торжественно собран. В своем отряде летчиков он был лучшим и пожелал принять участие в задании ради прославления своего рода. С достоинством поклонившись капитану, он принял из рук младшего офицера маленькую чашку с сакэ и не торопливо выпил.

Затем вытащил из кармана комбинезона листок бумаги.

— Теперь, когда над страной и императором развеются темные тучи, мне не о чем сожалеть, — громко прочитал юноша написанные им стихи и с поклоном передал их капитану, — прошу передать их моей семье, вместе с этим кольцом.

— Если я останусь в живых, ваша воля будет исполнена — заверил его моряк. После чего оба они отдали друг другу честь, и пилот скрылся в кабине самолета.

Крепко вцепившись рукой в поручень, капитан с нетерпением ждал всех приготовлений к полету, после чего самолет оторвался от палубы субмарины и взмыл высоко в небо. Все стоящие на палубе люди, как один вскинули руки в знак прощального приветствия тому, кто ценой своей жизни должен был спасти страну и императора.

Судьба до последней минуты благоволила бывшему студенту философического факультета. Его самолет благополучно взлетел, набрал высоту и полетел в сторону Сан-Франциско. За все время недолгого полета, ему не попался ни один американский корабль, ни один патрульный самолет.

Полностью уверенная в своей неуязвимости Америка отдыхала, с нетерпением ожидая наступления мирной жизни. Когда уже можно будет не думать ни о чем и начинать тратить заработанные на войне деньги. Кто поменьше, кто побольше. Кто сможет купить давно приглянувшийся автомобиль, кто дом, кто холодильник, а кому-то очень необходима радиола. Некоторые смогут расширить свой бизнес, кто-то рассчитается с долгами, начнет новую жизнь, а кое-кто сможет поехать к Ниагарскому водопаду и посмотреть это природное чудо Америки.

У каждого жителя раскинувшегося на полуострове города были свои планы на жизнь, и никто из них не подозревал, что небольшой одинокий самолет, намерен их перечеркнуть одной жирной, черной чертой. Специально идя на низкой высоте, пилот сумел долго оставаться вне видимости американских радаров. Когда же они его засекли, было уже поздно.

Японец уверенно вышел на хорошо видную цель, пролетел Золотые ворота и вот под его крыльями замелькали жилые кварталы. Город только начал приходить в себя после сна, быстро набирая обороты деловой жизни. По его широким улицам поползли трамваи, тротуары, заполненные спешащие по делам люди, радуясь жизни и хорошему солнечному дню, который обещала им матушка природа.

Цепко держа штурвал самолета, выдерживая рекомендованную учеными высоту, камикадзе вел свою машину к Художественному музею города. Вот под его крылом проплыли величественные шпили музея, и он нажал кнопку взрыва. Потомку великой богини повезло в последний раз. Все контакты взрывателей от долгого путешествия подводой не испортились и не окислились. В нужный момент они сработали без сбоя и задержки. Полыхнул взрыв и над городом святого Франциска, взошло второе солнце.

Пилот, который летел к городу Ангелов, не смог остаться незамеченным для американских радаров. Наблюдатели на локаторах вовремя засекли его, известили ближайшую авиационную базу, и на его перехват вылетело звено истребителей. Все было сделано правильно, и город имел шансы на спасение, но предвкушение мирной жизни сыграло с американцами злую шутку.

Если бы враг стоял у ворот, и городу угрожала опасность, все было бы сделано быстро, за считанные секунды. Однако все знали, что враг далеко, что не сегодня так завтра славный 1-й корпус американской морской пехоты высадиться на Японские острова и надерет японскому микадо задницу. Поэтому все было сделано буднично, с расчетом, что ничего страшного не может случиться. Одинокий самолет, не бомбардировщик, не представляет серьезную опасность для города и для американских вооруженных сил.

Вылетевшие на перехват самолеты опоздали всего на несколько минут. Всего чуть-чуть не хватило орлам двенадцатого легиона уничтожить врага и спасти город от страшной участи. Самую толику, чтобы над лежащим в низменности и окаймленным горами городом не вспыхнуло новое яркое солнце, с запозданием на девять минут от своего северного собрата.

От двух взрывов погибло множество человек. Сто пять тысяч погибло и умерло от ран в Сан-Франциско и сто тридцать тысяч человек, недосчитал Лос-Анджелес. Потери американцев были огромны, но куда больше понесен моральный ущерб. Второй раз после Перл-Харбора Америка испытала шок от утрат и унижения нанесенного ей японцами.

Вся страна отказывалась верить в случившееся, но телеграфные сообщения и фотографии с места события заставляли их смириться со случившимся. Оказалось что, несмотря на все заверения президента Трумэна о скором завершении войны, враг был не только не сломлен, но мог ещё и наносить смертельные удары.

Ровно через два дня после случившегося, президент Трумэн выступил с обращением к американской нации. Сильно сутулясь, медленно произнося слова, он призвал граждан Америки крепиться перед лицом постигшей их беды. Словно в оправдание, президент объявил, что Соединенные Штаты тоже обладают тем страшным оружием, что подло применила против них Япония.

— Оно у нас есть! И в самом скором времени мы нанесем ответный удар врагу. Он будет не просто симметричен, а вдвое превосходить его по силе и мощи разрушения — заверял страну Трумэн, стоя на трибуне Конгресса, но судьба вновь жестоко посмеялась над боксером неудачником.

Не успели пройти сутки после его пламенной речи, как территория Америки была вновь атакована подводными авианосцами. Страхуясь на случай возможной неудачи с ядерными зарядами, в качестве запасного варианта генерал Тодзио, отправил к берегам США ещё две подлодки, чьи самолеты имели комбинированную начинку.

Правильно рассудив, что Сан-Диего, главная морская база США на Тихом океане, для его подводных авианосцев не по зубам, он решил атаковать слабо защищенный Орегон. Дорога к побережью "Бобрового штата" была хорошо известна японским морякам, и они достигли его незамеченными, патрульными судами.

Главной целью этой атаки был морской порт — Портленд, находившийся несколько вдалеке от побережья, на места слияния рек Вилламетт и Колумбия. Чтобы самолеты могли долететь до цели, подлодки были вынуждены подойти к самому мелководью и под покровом темноты начать подготовку к их взлету.

Один из них был загружен бомбами с японским аналогом напалма, другой немецкими бомбами с фосгеном. Нанести серьезного ущерба этот налет естественно не мог, но генерал надеялся при помощи его посеять страх в сердцах врагов.

Самолеты благополучно взлетели, достигли цели, сбросили бомбы и уничтожили около трехсот пятидесяти жителей Портленда. В сравнении с потерями на фронтах войны, это был комариный укус, но он породил в сердцах американцев огромную волну страха, злости и гнева.

Получив болезненный укол в нежное место, Америка взвилась на дыбы, видя под каждым кустом изготовившегося к новому удару коварного врага. Десятки газет сообщили, что японские подлодки были замечены не только у Восточного побережья, но и в Карибском море, и даже в Атлантике.

Чем яростнее правительство опровергало эти сообщения, тем меньше ему верили. Многотысячные выступления прошли в крупных городах Штатов с требованием отставки Гарри Трумэна.

— Уберите болтуна! Дайте нам нормального президента, который способен защитить Америку! — истошно кричали те, кто ещё вчера был доволен политикой президента. Удачно наложившись на атомную бомбардировку городов Калифорнии, налет на Портленд вверг США в сильнейший шок, который можно было сравнить только знаменитый "черный вторник" 1929 года.

Подобно разворошенному пчелиному улью, Америка гудела на все лады, а в этот момент, в далеком Стокгольме господин Вышинский встретился со специальным посланником американского президента. Воспользовавшись столь неожиданным поворотом событий, Андрей Януарьевич намеривался начать переговоры о выходе из кризиса. Зная расчетливость и прагматизм американцев. Советская сторона хотела получить поддержку Вашингтона в германском конфликте, предложив ему большую часть британскую пирога.

Зная, благодаря своей разведке, на чем сошлись американцы и англичане, Сталин имел хорошие шансы на успех, но все это было до начала конфликта. По прошествию месяца, ставки в нем серьезно возросли и для достижения цели, нужно было хорошо постараться.

Американцы всегда умели хорошо торговаться ради собственной выгоды.

Часть вторая. Операция "Возмездие".

Глава I. Дипломатические кружева.

У едущего в посольском лимузине Андрея Януарьевича, было скверное предчувствие относительно предстоящей встречи с американским спецпосланником Энтони Майлзом. Нельзя было сказать, что главной причиной предчувствия советского дипломата была некая робость перед американцем, который оказался неудобным для Вышинского переговорщиком. На первых встречах, несмотря на непростую внутреннюю обстановку в Штатах, он так и не сумел дожать американца и заставить согласиться на предлагаемый советской стороной вариант мирного соглашения по Европе.

Проявив такт и понимание горя обрушившегося на американский народ, Вышинский согласился на отсрочку принятия решения, о чем теперь сильно жалел. Получив время для передышки, англосаксы с присущим им умением, стали энергично затягивать переговоры, придумывая для этого все новые и новые причины и обстоятельства.

Все это могло продолжаться неизвестно, сколько времени, но Кремль внимательно следил за процессом переговоров. И как т только время, положенное для согласования и рассмотрения предложений вышло, Москва потребовала от своего посланника получения четкого и ясного ответа, за которым Андрей Януарьевич и отправился, утром 27 августа 1945 года.

Направляясь к посольскому автомобилю, он прошел мимо стаи голубей, беззаботно сидевших на стокгольмской мостовой. Мировые воины и политические катаклизмы ничуть не отразились на жизни пернатых обитателей шведской столицы. Все они были хорошо упитаны и сошли бы за деликатес для голодающих жителей Германии, Италии или Франции.

Полностью погруженный мыслями в предстоящую беседу, Вышинский холодно кивнул шоферу, рывком распахнувшего перед ним дверцу лимузина. Андрей Януарьевич чуть нагнул голову, чтобы сесть в авто, но в этот момент послышался шум крыльев, и что-то мягко толкнуло его в плечо.

Столкновение с птицей не нанесло серьезного ущерба костюму дипломата, но вот настроение испортило основательно. Несмотря на то, что он являлся членом партии большевиков, занимал высокое положение в правительстве и согласно идеологической доктрине должен был исповедовать атеизм, Андрей Януарьевич свято верил в приметы. А согласно им, столкновение с птицей или животным накануне любой поездки, ничего хорошего не сулило.

Прекрасно помня все наставления и рекомендации полученной из Москвы телеграммы, Вышинский сразу приступил к делу, едва обменялся с американцем этикетным рукопожатием.

— Господин Майлз. Советское правительство желает знать когда, наконец, будут, даны ответы на поставленные нами ранее вопросы, по поводу конфликта в Германии. Чем дольше будет сохраняться вся эта неопределенность между нашими двумя странами, тем труднее будет установить мир, так необходимый для измученных войной народов. Всех без исключения. Ибо люди не должны расплачиваться за неразумные действия своих правителей — напористо начал Вышинский, отчего желчное, скуластое лицо американского дипломата скривилось и вся видимость симпатии, с трудом натянутое на него, моментально улетучилась.

— Господин Вышинский. Правительство Соединенных Штатов полностью согласно со словами господина Сталина о необходимости скорейшего наступления мира в Европе, но его требование возложить всю ответственность за конфликт в Европе на Англию, в частности на премьер-министра Черчилля, совершенно неприемлемо. Согласно тем сведениям, что располагает госдеп, ответственность за возникновение конфликта, в равной мере лежит как британской, так и на советской стороне. Обе стороны конфликта не проявили должной выдержки, поддались на провокацию немцев и, не разобравшись, вступили в вооруженное противостояние между собой — отчеканил американец твердым голосом, удобно расположившись в широком кожаном кресле. Сегодня он разительным образом отличался от того каким был на прежних переговорах. Вместо усталого человека, которому нужно было время для решения свалившихся на его голову проблем, перед Вышинским сидел полностью уверенный в себе человек. И главным катализатором подобной метаморфозы были недавние ядерные бомбардировки Японии.

Свой первый атомный удар Америка смогла нанести только 21 августа. К этому времени американцы смогли перебросить из Англии на Окинаву эскадрилью "В-29", с ядерной начинкой на борту. Охваченный чувством справедливого отмщения, президент Трумэн желал в первую очередь подвергнуть атомной бомбардировке Токио, но советники убедили его не делать это. Уничтожение императорского дворца и всех его обитателей, по их мнению, только откладывало бы победу над Японией. Мученическая смерть микадо от рук врага не только сплачивала японцев, но и отдавала всю власть над страной в руки военных, которые не признавали никаких переговоров и были готовы идти до конца.

По настоятельной рекомендации Оппенгеймера, первый ядерный удар был нанесен по городу Хиросиме, не имевшего никаких важных военных объектов. Главным фактором, привлекшим внимание ученого, было то, что большинство построек города были деревянными. Это, по мнению Оппенгеймера должно было привести к массовому разрушению инфраструктуры города от взрыва. Кроме этого, Хиросима находилась в окружении холмов, чьи высокие склоны усиливали разрушительную силу ударной волны.

В этот день, город был укрыт плотной завесой облаков, но американским летчикам отправившимся вершить своё возмездие повезло. Они нашли небольшой просвет в облаках, смогли точно сориентироваться и сбросили бомбу. Летевший на парашюте "Толстяк" плавно достиг выверенной учеными высотной отметки и был взорван специальным устройством.

Огромный золотой цветок расцвел на несколько секунд в небе над Японией, обрушив всю свою чудовищную мощь на мирный городок. Огромная огненная волна пронеслась по улицам Хиросимы, разрушая и испепеляя все на своем пути. В одно мгновение рушились каменные здания, загорались легкие деревянные постройки, гибли люди. Часть из них погибла под завалами, другие сгорели или задохнулись от дыма и огня, а те кто был ближе к эпицентру взрыва просто испарились, оставив на тротуаре белые контуру тел.

В мертвой зоне взрыва уцелело выставочное здание, переоборудованное под склад и лазарет. Взрывная волна лишь только потрепала его купол, выбив на нем все стекла, но уничтожив огнем и радиацией всех его обитателей.

Как и обещал Оппенгеймер, Хиросима понесла колоссальный ущерб. Свыше девяноста процентов городских построек было уничтожено. От ударной волны, теплового воздействия и радиации погибло свыше девяносто тысяч человек одновременно и примерно столько же были обречены на скорую смерть в страшных мучениях.

Городские руины несчастной Хиросимы раскинулись на многие километры, но всего этого не дано было увидеть генералу Макартуру руководившего этой операцией. Из-за плохой видимости, экипаж бомбардировщика не смог снять момент взрыва и разрушительные последствия своих действий. Что привело многозвездного генерала в сильнейшее негодование и возмущение.

— Как я буду докладывать президенту о результатах бомбардировки, не имея вещественных доказательств?! Сейчас эти снимки важнее ничуть не меньше самого взрыва! Их должен обязательно увидеть весь американский народ! Промедление в этом вопросе смерти подобно. Немедленно пошлите к Хиросиме самолет разведчик, и без снимков пусть не возвращается! — негодовал генерал, зло, брызжа слюной в сторону провинившихся авиаторов. Не желая портить торжественность момента, он сообщил Трумэну, что снимки сделаны, отданы на проявку и в ближайшее время будут отправлены в Америку.

Слово было произнесено, но японцы поставили под угрозу его исполнение, заставив американцев считаться с собой. Отправленный на задание разведчик так не вернулся, будучи сбит японскими истребителями вместе со своим прикрытием. Не желая лишний раз подвергаться генеральскому гневу, полковник Монтроз не стал докладывать Макартуру о неудаче и отправил к Хиросиме целую эскадрилью истребителей. Чтобы исключить любую неудач, он приказал каждому летчику эскадрильи вести фотосъемку.

В итоге, было получено множество снимков пылающих развалин Хиросимы, подтверждавших удачное выполнение боевого задания. Однако на этом злоключение белолицых дьяволов не закончились. Летевший в Штаты самолет со снимками попал в районе Гавайев в сильнейший шторм и пропал с экранов радаров.

— Это дело рук проклятых желтолицых макак, сумевших своими завываниями создать шторм из ничего. Другого объяснения случившемуся я не могу дать — разразился негодованиями Макартур. Провоевав четыре года с самураями, он верил в колдовские возможности противника. Офицеры штаба согласно кивали головами, но от этого дело не менялось. Америка ждала подтверждений слов тихоокеанского командующего о сатисфакции со своим заклятым врагом, а их не было. Назревал грандиозный скандал, но к огромной радости летчиков, он был благополучно разрешен. Оказалось, что в штабе осталось несколько забракованных цензором фотопленок, которые и были отправлены в заждавшуюся своего триумфа Америку.

Только утром 23 августа, президент Трумэн смог представить американскому народу наглядные подтверждения заявления о свершении справедливого возмездия над коварным врагом. Громкие газетные заголовки с аршинными буквами, подкрепленные огромными в пол листа фотографиями уничтоженной Хиросимы, в значительной степени смогло разрядить внутреннее напряжение в стране.

Стремясь закрепить успех в глазах рядовым американцев, Трумэн приказал произвести повторную ядерную бомбардировку, не дожидаясь от микадо предложения о начале мирных переговоров. Теперь главной целью атаки стал город Нагасаки. После удачного испытания своего ядерного арсенала на простом городке, Трумэн решил ударить по крупному военно-морскому порту и центру судостроения. Мщение должно было быть равноценным, иначе этого не поймут простые избиратели.

Погода вновь преподнесла неприятный сюрприз звезднополосатым мстителям, поставив под угрозу выполнение нового секретного задания. Несмотря на то, что в этот день над Нагасаки не было ни единого облака, американский бомбардировщик попал в сильную болтанку. Отчаянно поскрипывая своими "доспехами", непрерывно ныряя то вниз, то вверх, "В-26" все же донес до цели "Малыша" и, распахнув свои бомболюки, сбросил его.

Атомное солнце вновь взошло над просторами Японии, собирая кровавую жатву ненасытному Молоху войны. На этот раз она оказалась не столь внушительна и обильна как в первый раз. От ядерного взрыва Нагасаки был разрушен на треть, потеряв в общей сложности убитыми и ранеными 75 тысяч человек.

Посланный полковником Монтроз с разрывом в полчаса самолет-разведчик, скрупулезно зафиксировал на пленку все достижения американского оружия. Однако генерал Макартур остался недоволен панорамой городских руин, что предстала его взору с фотоснимков, веером разложенных на столе полковником.

— Здесь слишком плохо видны разрушения, их гораздо меньше, чем было в Хиросиме! Ваши летчики разучились фотографировать, полковник? — недовольно бросил командующий. — Разве вы не понимаете, что подобными снимками дискредитируете силу нашего нового оружия? Что в сердцах наших врагов появиться надежда на счастливый исход войны, а в душах американских налогоплательщиков возникнет сомнение в скорой победе.

— Простите, сэр, но мы изначально предполагали, что разрушения в Нагасаки будут меньше, чем разрушения в Хиросиме. Это все отражено в записке, которую вам подали ... — стал оправдываться Монтроз, но генерал прервал его.

— Засуньте эту записку себе в зад, полковник! Америке нужны фотографии основательно разрушенного Нагасаки! Это сейчас самое главное! У вас есть два часа, на то чтобы представить мне фотографии нужного качества. Если их не будет, я вам не завидую.

Слова генерала Макартура оказали магическое воздействие на военных фотографов и к указанному сроку, нужные фото были представлены грозному генеральскому оку. Правда в некоторых местах они были слегка размыты, но зона разрушений, занимала большую площадь, чем в первичном варианте.

Известие о второй удачной бомбардировке, всколыхнуло и сплотило Америку. Все только и говорили, что коварному врагу был нанесен быстрый и могучий ответный удар, и осознание этого вселяло в американцев уверенность, что не все так плохо.

Одни газеты сравнивали атомную бомбардировку японских городов с первой бомбардировкой Японии в 1942 году, проведенную в отместку за Перл-Харбор. Другие восторженно говорили про "второй победоносный Мидуэй", третьи воинственно требовали сделать счет атомных ударов 3:2.

Логика и желания третьих, полностью совпадали с намерениями президента Трумэна и в качестве третьей жертвы, им был выбран город Киото. Бывшая столица Японии, являвшаяся крупным промышленным, культурным и религиозным центром страны, по мнению президента, была достойным выбором для возмездия. Проведение операции было назначено на 27 августа. Как спецпосланник президента, господин Майлз был извещен о готовящейся акции и знание этого секрета, придавало ему силы и смелость в переговорах с Вышинским.

— Делая подобные заявление, американская сторона берет на себя функции третейского судьи, на что её никто не уполномочивал. По-крайней мере советская сторона, это точно. Что касается вопроса определения виновника возникновения военного конфликта в Германии, то с этим все ясно и понятно. Ранее, мы уже предоставляли, американской стороне неопровержимые доказательства того, что главным вдохновителем и организатором этого конфликта является господин Черчилль. И по прошествию времени наша обвинительная база только окрепла. Если господин Бирнс хочет, мы можем снова предоставить ему, наши доказательства, но боюсь, что ознакомления с ними займет много времени, а это в нынешних условиях совершенно недопустимо.

— Недопустимо, господин Вышинский, предлагать отказаться от поисков истины, в тот момент, когда твой партнер находится в трудное положение. Вы совершенно напрасно полагаете, что Америка откажется от этого права, ради сиюминутной выгоды от сомнительного раздела. Право первородства не продается за чечевичную похлебку. Не знаю как для вас русских, а для цивилизованных стран подобные вещи просто неприемлемы.

— По-моему нынешнее положение Соединенных Штатов не предрасполагает к длительным поискам истины, господин Майлз. Вам нужна скорейшая победа в Азии, нам прочный мир в Европе. Давайте определимся, на каких условиях, мы сможем облегчить друг другу решение этих задач.

— Не стоит принижать нынешнее положение нашей страны из-за тех потерь, что мы понесли. Они только укрепили нашу страну в решимости довести дело до конца. Сегодня Соединенные Штаты сильны как никогда! Мы уже дважды соразмерно ответили ударом на нанесенный нам удар. И в самое ближайшее время полностью сравняем этот счет.

— Рад слышать, что сила, мощь и решимость нашего боевого союзника ничуть не уменьшилась в результате коварных происков наших общих врагов. Однако даже появление столь грозного оружия как атомная бомба, мало что меняет в общем раскладе дел в Азии. Во взаимных ударах вы и японцы полностью растратили весь свой боевой потенциал и будите иметь возможность продолжить применение ядерного оружия никак не ранее ноября этого года. Ни о какой скорой победе, в этом случаи не может идти и речи, и только вступление в войну Красной Армии в Маньчжурии поможет существенно приблизить её окончание — Вышинский добросовестно озвучивал текст телеграммы Сталина, и каждое произнесенное им слово основательно коробило душу американского переговорщика.

— Напрасно вы так недооцениваете мощь американской армии, господин Вышинский. Наш флот может полностью изолировать Японию от её армий находящихся на континенте. Наша авиация способна стереть с лица землю любой японский города, а нашей морской пехоте по плечу любая десантная операция по захвату вражеской территории. Не стоит сомневаться в силе американской армии, а уж тем более пытаться попробовать её на себе. Не рекомендую, никому. Особенно после появления у нас атомной бомбы — наставительно произнес Майлз.

— Советская сторона всегда уважительно относилось к силе армии, авиации и флота своего боевого союзника. И если президент Трумэн хочет в одиночку победить японцев, так тому и быть. Никто не собирается покушаться на его лавры победителя самурайских фанатиков, полный и окончательный разгром которых, по оценки наших военных обойдется Америки минимум в четверть миллиона человек убитыми и ранеными. С детства воспитанные на кодексе бусидо, японцы способны оказать яростно сопротивляются, даже оказавшись прижатыми к стене. Нашим и вашим военным это хорошо известно по Холкин-Голу и Окинаве, господин Майлз. Что же касается желания проверить силу американского оружия, то в свою очередь хочу напомнить, что у нас очень сильная система ПВО. Господа Гитлер и Геринг пытались прощупать её в небе над Москвой, Ленинградом, Баку и получили такое острое и не забываемое ощущение, что запомнили на всю жизнь. И никому не рекомендовали попробовать — Вышинский вежливо вернул мяч на поле американца.

Обмен любезностями достиг критической точки. Козыри были выложены на стол, и теперь оставалось их грамотно и правильно разыграть. Для полного осмысления требовалась небольшая пауза и оба дипломата усердно принялись распивать, уже порядком остывший чай. Неторопливо поднимая на первый взгляд массивные, но совершенно невесомые чашки с божественным напитком, переговорщики обменивались фразами, имеющих мало общего с традиционными разговорами о погоде, дерби или псовой охоте.

— Я слышал, что маршал Василевский привел в полную боевую готовность войска Приморского округа. Они в любой момент готовы выступить против Квантунской армии японцев, но хватит ли у маршала сил сокрушить это многомиллионное соединение?

— По мнению Ставки Верховного Главнокомандования, это им вполне под силу. Однако дела пошли бы гораздо быстрее, если бы мы смогли бы перебросить из Германии, часть наших бронетанковых войск.

— Что же вам мешает выполнить свои союзнические обязательства в полной мере? Генерал Эйзенхауэр уже отвел американские войска за линию разграничения советской оккупационной зоны. Войска фельдмаршала Монтгомери приведены к молчанию и не ведут огонь по вашим солдатам, находясь в своей оккупационной зоне. Соединения Шернера и Венка не представляют какую-либо военную силу, полностью разоружены и отправлены в лагеря для военнопленных. Сейчас ничто не препятствует господин Вышинский, переброске ваших войск на Дальний Восток.

— Советская сторона добивается не простого прекращения огня в Европе, а наступление мира, а это невозможно без проведения мирной конференции. Мы совершенно не против участия в ней английской стороны, но не как полноправного партнера, а только как бывшего союзника по антигитлеровской коалиции, без права решающего голоса. Возможно, это право английской стороне будет возвращено, но только в ходе переговоров.

Делая вид, что наслаждается вкусом чайного букета порожденного на далеких плантациях Асама, Майлз лихорадочно думал над предложением Вышинского. В нем был свой смысл и логика, а также хорошее пространство для маневра, но посланник был связан жесткими инструкциями госдепа, не позволяющим проявлять самостоятельность.

— Звучит очень заманчиво, господин Вышинский, — сказал американец, поставив пустую чашку на блюдце. — Однако лишение права решающего голоса своего давнего партнера по коалиции, без убедительных доказательств его вины — это для правительства Соединенных Штатов совершенно неприемлемо. Мирные переговоры могут начаться, только с участием трех сторон как это было запланировано в Ялте и при полном выводе советских войск из английской зоны.

Майлз говорил твердым, хорошо поставленным голосом, но проницательный взгляд Андрея Януарьевича заметил, что его предложения произвели впечатление на американца.

— Мне очень жаль, господин Майлз, что сделав шаг, мы пошли по кругу и вернулись к тому, с чего начали. Хотя имели неплохие шансы продвинуться вперед. Единственное, что радует в этой ситуации, это то, что как вы, верно, заметили в Европе, прекратили стрелять. Очень надеюсь, что этот факт станет твердой основой в наших дальнейших переговорах.

— Можете не сомневаться, господин Вышинский. Генерал Эйзенхауэр получил приказ из Вашингтона не открывать огонь первым. Только в случаи нападения.

— Могу вас заверить, что советские войска имеющие соприкосновение с вашими войсками получили точно такой же приказ. И значит боевые действия, между нашими странами полностью исключены.

— А в отношении британских войск, армии маршала Рокоссовского получил такой же приказ?

— Нет. В отношении английских частей такого приказа нет. Есть только приказ о прекращении огня, но он может быть отменен в любой момент, так как британский премьер министр всячески саботирует начало мирных переговоров между нашими странами.

— Возможно, что это из-за невыполнимых условий, что выдвигает советская сторона.

— Вполне возможно, но это тема совершенно иных переговоров, господин Майлз, — отрезал Вышинский, — если у американской стороны возникнет потребность обсудить план и условия совместных действий против японцев, советская сторона готова к этим действиям в любое время суток. Всего доброго — Вышинский с достоинством наклонил голову и вежливо раскланялся.

Куда более напряженный и нелицеприятный разговор, состоялся примерно в это же время в Мюнхене, между генералами Эйзенхауэром и де Голлем. Француз настаивал на скорейшее возвращение танков генерала Леклерка во Францию, но американцы не спешили выполнить требование главы временного французского правительства. Вернее сказать они были не против перемещения французских танкистов, но категорически отказывались предоставить им горючее для столь продолжительного марш броска домой.

— Кто нам заплатит за бензин господин генерал? Пока шла война, мы были союзниками и бескорыстно помогали вам ради общей победы. Теперь, когда наступил мир, пришла пора деловых отношений, и мы вправе требовать от вас расчета за горючее для ваших танков — противно жужжал бригадный генерал Эмберс, ответственный за материальное снабжение французских частей.

— Пришлите счет, и французское правительство оплатит его. Даю вам свое честное слово солдата — властно произнес де Голль, но его слова вызвали только улыбку у американца.

— Извините генерал, но моя должность не позволяет верить на слово кому-либо. Будет лучше, если вы дадите расписку как временный командующий французской армией — предложил Эмберс, чем вызвал негодование у генерала.

— В первую очередь, я глава временного французского правительства господин Эмберс и только во вторую, командующий французской армии. Готовьте документы, я их подпишу немедленно — на скулах генерала заиграли гневные желваки.

— Я прошу у вас извинение за генерала Эмберса. Мне самому крайне неприятен этот разговор, но что делать. Во время войны любой командующий армии царь и бог, но в годы мира, все мы заложники чиновных бюрократов и финансовых проверяющих. Вы не поверить, но порой я и сам боюсь Эмберса и его проверяющих — попытался пошутить Эйзенхауэр, но француз не принял его тон.

— Как быстро меняются люди. Ещё три месяца назад нам предоставляли все, лишь бы мы как можно скорее разбили и уничтожили нашего общего врага, а теперь унизительно заставляют подписывать бумажки — негодующе фыркнул де Голль.

— В честь нашего боевого содружества, я прикажу обеспечить ваши танки до границы бесплатно. Но вот дальше, им придется рассчитывать только на себя — сокрушительно развел руками командующий.

— Благодарю вас, генерал, за столь щедрый дар. Я был бы рад, если бы в память о нашем боевом содружестве вы также отдали приказ о передаче Франции немецкого оружия находящегося сейчас под контролем американской стороны. Оно нам крайне необходимо для вооружения своих солдат — попросил француз.

— Но мы полностью обеспечили ваших солдат всем необходимым! Начиная от винтовок и пулеметов, до сапог и шинелей. К чему вам столько много оружия? — удивился Айк.

— Оружия никогда не бывает слишком много, генерал. Что касается нас, то сейчас мы заняты воссозданием французской армии. В самое ближайшее время мы хотим вооружить две дивизии, а до конца года поставить под ружье ещё четыре. На очень нужно оружие. Генералиссимус Сталин вошел в наше положение. Он передал нам вооружение для целой дивизии и пообещал передать до конца года ещё для одной.

— Я прекрасно понимаю, что у каждого государственного деятеля, на первом месте стоят всегда собственные интересы. Но стоит ли в столь непростой момент водить дружбу со Сталиным, так бессердечно и бессовестно обошелся с нашим товарищем по оружию Черчиллем? — многозначительно спросил Эйзенхауэр, но де Голль не понял или не захотел понимать собеседника.

— Если сравнивать действия Сталина, с тем как гнусно обошелся Черчилль с нашим флотом в Алжире и войсками в Сирии, то можно сказать: — Бог, шельму метит! — выдал француз, чем сильно озадачил Эйзенхауэра.

— Вы явно не справедливы к Черчиллю господин генерал! Я прекрасно понимаю вашу злость на него, но как можно сравнивать ваши местечковые обиды с той катастрофой, что обрушилась на него за последнее время.

— Не думаю, что если бы у Америки отобрали бы Филиппины или Кубу, это можно будет назвать местечковым интересом. Вопреки всем договоренностям, Черчилль силой оружия отобрал у нас, своих боевых союзников подмандатную сирийскую территорию! По какому я вас спрашиваю праву!? Праву победителя!? А наши колонии в Западной Африке, Марокко и Алжире? Едва только солдаты альянса высадились в Дакаре, Касабланки и Рабате он стал требовать передать их под контроль Лондона, по причине того, что на время войны мы утратили возможность эффективно управлять ими. И этого боевого союзника вы предлагаете мне пожалеть?! — гневно спросил Айка француз.

— Все ваши упреки относительно колонии и подмандатной территории звучат не по адресу, господин генерал. Решайте их с господином Черчиллем протокольным путем. Я говорю о том, что сейчас ваши контакты со Сталиным выглядят не совсем уместными.

— Не беспокойтесь, господин генерал. Вступать в глубокий альянс с этим идейным антиподом свободного мира я не намерен. Но сделать все возможное и невозможное для скорейшего воссоздания боеспособности французской армии, я обязан как глава правительства.

— Временного правительства — уточнил Айк.

— Простите? Я не совсем понял ваши последние слова — опавшие было генеральские желваки, вновь напряглись.

— Видите ли, в чем дело, генерал де Голль. На период военных действий мое правительство было согласно иметь дело с вашим временным правительством, но с наступлением мира, оно желает сотрудничать с законно избранной властью. Исходя из этого, я смогу передать немецкое вооружение лишь по просьбе выборного представителя власти.

— По-моему вы несколько путаете понятия, генерал Эйзенхауэр. Я был бы с вами полностью согласен, если бы речь шла о правительственном займе, но никак не о помощи своему боевому союзнику трофейным оружием, которое вам совершенно, ни к чему. Передавая его нам, вы сделаете благое дело, укрепляя нашу армию в это непростое время.

— Зачем вам иметь столько много дивизий? Нынешнее экономическое положение Франции не позволяет ей иметь большую армию. Двух дивизий вместе с армией генерала Леклерка вполне достаточно, чтобы прикрыть Париж от возможного наступления русских с севера. Все остальные французские приграничные территорию надежно прикроют союзные дивизии, смею вас заверить.

— Благодарю вас, генерал, но как глава пусть даже временного правительства, я намерен самостоятельно решать, что необходимо нашей стране на данный момент. Поэтому я убедительно прошу вас, передать нам часть немецкого оружия находящегося в вашем распоряжении. В противном случае я буду вынужден обратиться к Сталину за дополнительной помощью. И ещё один вопрос, который я хотел бы обсудить с вами — голос де Голля стал набирать обертоны.

— Я выражаю вам, верховному представителю союзных сил во Франции, самый решительный протест по поводу действий генерала Кротона. Исполняя обязанность временного военного коменданта Марселя, он подчинил себе не только административное управление городом, но и всем Провансом. Правительство Франции прекрасно понимает все ваши трудности со снабжением, но подобные действия ведут к грубейшему нарушению суверенитета и территориальной целостности Франции, что совершенно недопустимо для союзников.

— Действия генерала Кротона вызваны крайней необходимостью, господин де Голль из-за боевых действий, развязанных Сталиным. В свое время вы были поставлены в известность и насколько мне помнится, дали согласие на временный переход Марселя под контроль союзных сил. Чему же вы сейчас удивляетесь — попытался осадить француза Айк, но де Голль продолжал наседать.

— Мною было дано согласие на переход под союзный контроль только порта Марселя, но никак не всего города, а уж тем более Прованса.

— Для переброски военных грузов и войск нам необходим не только порт, но и железнодорожные пути, и автомобильные дороги. Именно этими потребностями и обусловлены действия генерала Кротона, и все они согласованы с вашим правительством. Внимательно ознакомьтесь с подписанным вами соглашением.

— Я хорошо его знаю и со всей ответственностью заявляю, что у вас нет никаких оснований к подобным действиям. Вы слишком вольно трактуете пятый пункт соглашения, позволяющего вам действовать по своему усмотрению в случае крайних обстоятельств!

— Все верно! Крайние обстоятельства наступили — обозлился Эйзенхауэр, отчаянно пытаясь взять вверх над несговорчивым французом.

— Под крайними мерами подразумевается война. Об этом четко и ясно сказано в шестом параграфе этого пункта, однако сейчас ни Соединенные Штаты, ни Объединенное Королевство, ни Французская Республика не находятся в состоянии объявленной войны с Россией. Или я, что-то путаю и чего-то не знаю?

— Вы прекрасно знаете, что мы в шаге войны с Россией и все действия генерала Кротона имеют исключительно превентивный характер — выдавил из себя американец, но де Голль был неумолим.

— Официально войны нет, и значит ваши действия, абсолютно незаконны в условиях мирного времени — Эйзенхауэра очень подмывало двумя словами поставить галльского забияку на место, но он не мог себе этого позволить.

— Не понимаю, к чему все эти протесты, генерал? Ведь все то, что происходит на юге Франции, носит исключительно временный характер и все возникшие неудобства будут полностью компенсированы. Стоит ли нам ссориться из-за этого?

— В первую очередь, я пытаюсь не допустить принижения величия Франции. Наши солдаты и летчики вместе с другими воевали против Гитлера. Наша страна вместе с другими великими державами приняла капитуляцию Германии. Мы независимая страна и требуем к себе соответственного уважения. Я очень прошу вас, генерал Эйзенхауэр, как можно быстрее довести до сведения вашего правительства мой протест и незамедлительно передать мне ответ президента Трумэна. А также добавить мою просьбу относительно трофейного немецкого оружия.

— Можете не сомневаться, господин де Голль, — заверил француза главнокомандующий союзных сил в Европе, — я сегодня же отправлю в Вашингтон телеграмму с вашими требованиями и просьбой.

— Огромное спасибо. Честь имею — козырнул де Голль.

— Всего доброго — Айк вежливо пожал собеседнику руку, хотя в душе, был готов свернуть тому шею.

Когда дверь за упрямцем генералом закрылась, Эйзенхауэр сокрушенно покачал головой и сказал, обращаясь к присутствовавшему на беседе адъютанту Грегори Маршу. — Чувствую, что этот господин ещё изрядно испортит нам кровь и нервы. С огромным бы удовольствием заменил его на Леклерка.

— Увы. Этот господин не только военный. Он политический деятель, что во стократ хуже — высказал свое мнение Марш и Айк с тяжелым вздохом согласился с ним.

— Это единственное, что удерживает меня от его ареста. Хотя вполне возможно я сейчас совершаю ошибку — генерал тоже примерял на себя роль политика и не спешил портить себе репутацию необдуманными шагами.

Глава II. Если враг не сдается.

Темные дождливые облака, плотными рядами наползали с просторов Атлантики на морское побережье Европы. Основательно пролив земли Объединенного королевства, они готовились обрушить свое содержимое на застывший в напряжении европейский континент. Вспыхнув на берегах Эльбы яркой зарницей, военный конфликт между великими державами, подобно степному пожару, стремительно достиг берегов Атлантики и остановился.

На всем протяжении акватории Северного моря от устья Эльбы до Дуврского пролива наступила тишина, дарующая надежду на мир. И только в двух местах, в районе Кале и Дюнкерка, а также в дельте Рейна продолжали стрелять. Отрезанные от основных сил английской армии, прижатые к морю, канадцы, австралийцы, поляки вместе с англичанами, по приказу командования ушли в глухую оборону.

Сделано это было совсем не из-за того, что у королевского флота не было транспортных средств, для попавших в окружение частей и соединений британской армии. Просто фельдмаршал Монтгомери, сменивший на посту командующего английскими экспедиционными силами раненого фельдмаршала Александера, решил не облегчать жизнь своему противнику.

— Русские создали "Голландский котел" и окружили часть наших войск под Дюнкерком. Да наши силы попали в сложное положение, но оно не так трагично как может показаться на первый взгляд. Благодаря отсутствию у противника флота, мы можем поддерживать свои окруженные войска, превратив их из "котлов" в передовые плацдармы. Для их изоляции русские вынуждены держать большое количество войск, которые они не могут использовать против наших главных сил на Рейне. Поэтому ни в коем случаи, не следует облегчать противнику его стратегическое и тактическое положение — изрек Монти на совещании штабов в Кельне и Черчилль энергично поддержал это решение.

Вопреки ожиданиям своих противников, потерпев оглушительное фиаско летом сорок пятого года, лидер консерваторов не вернулся в безопасный Лондон, а остался вместе с армией в Рейнской провинции. Шаг был достаточно смелый, но загнанному в угол Черчиллю не оставалось ничего другого как идти, что называется ва-банк. В начавшейся игре ставки были очень высоки, заявленный вексель должен был оплачен во чтобы то ни стало и он прекрасно это сознавал.

Подгоняемые могучим дыханием океана, темные облака проплыли сначала над осажденным Дюнкерком, затем над многочисленными траншеями английской обороны и наконец, над маленьким французским городишком Птифруа — передовым форпостом советских войск. Он основательно был забит различной боевой техникой и присутствие на его окраине маленького юркого "виллиса" не вызывало ни у кого каких-либо вопросов. Мало ли кто из штабных офицеров среднего звена, принесла в этот день нелегкая на передний край.

В том, что два коренастых военных, одетые в кожаные тужурки без знаков различия были средним звеном, наглядно говорил трудяга "виллис". Младшие офицеры штаба добирались до передовой на грузовиках, "виллис" прочно заграбастали майоры и полковники, а высокое начальство в лице генералов, ездило исключительно на немецких легковушках, в сопровождении конвоя.

Единственная несуразность, имевшаяся в действии этих двоих, заключалась в том, что они не зашли в штаб как простые штабные офицеры, а пряменько, в сопровождении начальника полковой разведки двинулись на наблюдательный пункт.

Главным в этой паре был маршал Рокоссовский, а сопровождал его новый начштаба фронта генерал-полковник Малинин. После отхода американцев из Саксонии линия фронта сократилась, и войска бывшего 1-го Белорусского и 1-го Украинского были объединены в Центральную группу войск под командованием маршала Жукова. "Голландский котел" и район Кале был передан Северной группе войск маршала Рокоссовского, который пользуясь случаем, перетянул к себе всю штабную команду 1-го Белорусского.

Подобный шаг был встречен бурными протестами маршала Жукова, но Верховный быстро успокоил его. Сталин учтиво напомнил ему, что почти год назад, ради общего дела Рокоссовский без слов отдал ему своих штабистов, чем сильно помог маршалу во взятие Берлина.

— Сейчас нам гораздо важнее принудить англичан к миру, чем охранять воинский контингент наших бывших союзников в Европе — изрек генералиссимус, и маршал не решился с ним спорить.

Выполняя приказ Сталина о принуждении британцев к миру, Рокоссовский решил ударить по двадцатитысячной группировке, зажатой под Дюнкерком. И верный своему стилю оценивать положение дел не по докладам, а по собственным наблюдениям, маршал отправился в Птифруа.

— Основательно закопались англичане, товарищ маршал — выдал свое первое резюме Малиновский, после того как они сначала понаблюдали за противником в стереотрубу, а затем битый час проползали на разных участках передовой.

— Да, обороняться они всегда умели. Особенно имея в своем распоряжении время и необходимые материалы, но ничего возьмем. Тяжело будет, но возьмем. И не такую оборону взламывали — усмехнулся маршал, внимательно рассматривая плотные ряды колючей проволоки, прикрывавшие позиции англичан. С многочисленными дотами, дзотами, хорошо замаскированными артиллерийскими батареями и врытыми в землю танками. Подступы к передней линии врага, по данным разведки прикрывали минные поля, состоявшие как из противопехотных, так и противотанковых мин.

Однако основная трудность заключалась в другом. Вдоль побережья постоянно курсировали корабли королевского флота, которые, несомненно, пришли бы на помощь окруженным в случаи начала советского наступления.

— Вот наш главный противник Константин Константинович, — угрюмо махнул рукой Малинин в сторону видневшихся над морем дымков, — сейчас это сторожевики, миноносцы, эсминцы, но в случаи необходимости придут крейсера и линкоры, можно не сомневаться.

— А вот и не угадал Михаил Сергеевич. В лучшем случаи будут крейсера. Линкоры и авианосцы, господа бритты отправили в Японию, в помощь своему старшему брату. Так что у них сейчас и труба пониже, и дым пожиже.

— Труба может и пониже, да калибры не маленькие и не в малом числе — не согласился с маршалом начштаб.

— Верно, глаголешь, калибры у англичан хорошие, королевские — усмехнулся Рокоссовский, — вот и подумай, как нам их нейтрализовать, пока мы эту оборону прогрызать будем. И не говори, что трудно. Немцев обманули, что же с англичанами не получится? Они такие же вояки, только все по-умному сделать нужно будет, вот и обыграем.

— Что так срочно надо? — осторожно спросил Малинин и получил короткий и исчерпывающий ответ.

— Вот! — маршал энергично потряс рукой у горла. Затем на секунду задумался и доверительно пояснил.

— Хозяин не собирается повторять ошибку Гитлера и терять время на переговоры с англичанами. Он считает, что чем быстрее и основательнее мы разгромим войска противника, тем скорее падет правительство Черчилля и англичане начнут с нами переговоры. В Голландии их почти сто тысяч, а здесь не более двадцати, хотя за последнее время, англичане могли перебросить пару тысяч на этот берег. К тому же, гибель соотечественников под боком смотрится намного трагичнее, чем их гибель где-то там, в Голландии — маршал позволил себе подобное пояснение, так как хорошо знал Малинина и полностью ему доверял. К тому же, маршал считал, что информированный солдат лучше дерется в бою, чем тот, кто просто исполняет полученный приказ.

— Понятно, — медленно произнес генерал, оценивая высокую степень откровенности со стороны командующего, — а Голландия, на потом?

— Верно, на потом. Сначала для вида проведем там местное наступление, а затем ударим здесь. Как думаешь воевать?

— Укреплений здесь понастроено хорошо, что и говорить. Генерал Роджерс постарался на славу, однако, здесь самое лучшее место для нанесения удара. Прорвав оборону противника, мы можем сразу наносить двойной удар, в сторону Кале и в сторону Дюнкерка.

— Согласен. Сколько запросишь стволов на километр? Сто двадцать, сто пятьдесят?

— Мало, товарищ маршал. Минимум двести стволов на километр.

— Двести! Это у тебя запросы, дорогой ты мой — вырвалось у Рокоссовского, но Малинин упорно стоял на своем.

— Для быстрого прорыва это минимум. Плюс штурмовики и пикировщики с прикрытием, иначе не прорвем, — будучи хорошим начштабом фронта, генерал-полковник прекрасно знал резервы не только своей группы войск, но и соседей, и не стеснялся требовать. В конце концов, прорывать эшелонированную оборону врага всегда труднее, чем выстраивать пассивную оборону.

— С авиацией, ясно. Будет авиация, но вот что делать с ними? — маршал кивнул на сизые дымки, — у них тоже будет хорошее прикрытие и на торпедоносцы нам рассчитывать не придется. Слишком большой риск при малых гарантиях, да и штурмовики с пикировщиками тут нам не подмога.

— Не подмога, это верно. И катера с катюшами против них не пустишь, как на Балтике. Не тот расклад, быстро перетопят.

Собеседники замолчали, торопливо перебирая в голове различные варианты нейтрализации вражеского флота.

— Мне тут особисты доложили, что обнаружили немецкие пусковые установки "Фау-1" . Союзнички не успели их взорвать и демонтировать. Так может попытаться использовать их? — высказал предположение Рокоссовский. — Попасть может быть, не попадем, но страху нагоним точно. По докладам разведчиков англичане очень их боятся.

— Боюсь, что нет, товарищ маршал. Может, напугаем, а может, и нет. Сложная это штука трофейное оружие, неизвестно где можешь оступиться. Да и, где гарантии, что отступив, они не вернуться снова, и не отбросят наших солдат своей корабельной артиллерией. Риск слишком большой.

— Что же ты, предлагаешь? — обиженно спросил Рокоссовский, дважды за время компании удачно использовавший трофейную технику.

— Да я не против применения этого "Фау". Затея стоящая, только время займет много, а его как я понимаю у нас в обрез — Малинин вопросительно посмотрел на командующего и тот, кивнул головой. Нехватка времени было одним из двух главных дефицитов у советского командования в этой войне.

— Поэтому, я предлагаю потревожить главный артиллерийский резерв ВГК — предложил начштаба.

— Рискуешь, Михаил Сергеевич, сильно рискуешь. Резерв ВГК — это не двести стволов на километр. Здесь не перед фронтом, перед Москвой отвечать придется.

— При хорошем воздушном прикрытии и хороших корректировщиках, мы этих англичан в два счета разгоним, товарищ маршал. Будь там эсминцы, крейсера или даже линкоры.

— Ишь, ты как разошелся. А вот если не сумеем отогнать англичан, что тогда делать будем?

— Не сомневайтесь, товарищ маршал, отгоним, обязательно отгоним. Вон наши отцы и деды под Порт-Артуром японские броненосцы гоняли, чем мы хуже?

— Так там японцы были, а тут англичане, самая морская нация, которая ни перед кем не отступала — начал пытать собеседника маршал, искренне считая англичан самой коварной нацией в мире.

— Отступали, смею вас заверить, Константин Константинович. Как только вблизи их бортов снаряды начнут рваться отступят, как миленькие. С них Адмиралтейство голову за каждый корабль снимет — уверено заявил Малинин.

— Откуда это тебе известно? Ведь ты сугубо сухопутный человек, на кораблях никогда не плавал.

— Не плавал, а ходил, — поправил генерал Рокоссовского, — дед моего товарища на "Аскольде" служил и видел англичан во время высадки в Дарданеллах.

— Понятно, — усмехнулся командующий, — значит твердо, гарантируешь успех при привлечении артиллерии ВГК.

— Гарантирую, при хорошем прикрытии и толковых корректировщиках. Нет, в самом деле, товарищ маршал, почему нельзя ударить по кораблям с берега, когда есть чем?

— Ладно, я не против, — согласился маршал, — но прежде чем просить резерв ВГК, все нужно хорошо обдумать и взвесить.

Вопреки опасениям Рокоссовского, вопрос о привлечении двух полков 203 мм гаубиц и трех отдельных дивизионов особой мощности, был решен без особых затруднений. Стремясь как можно быстрее вывести Англию из войны, Сталин не скупился на средства для достижения своей цели. Все то, что просил маршал, было исполнено, несмотря на определенные трудности с доставкой боеприпасов и вооружения из восточных районов Германии. Получив крепкий тыл в лице американских войск, англичане, нет-нет, да и устраивали налеты стратегической авиации на крупные железнодорожные узлы и центры, советской оккупационной зоны.

Первыми ударили войска Северной группы войск блокировавшие английские войска в Голландии. Командовавший соединенными войсками короны генерал-лейтенант Крафтон предполагал, что советские войска попытаются прорвать его оборону в районе Утрехта и готовил противнику достойную встречу. Десятки специальных саперных команд должны были по приказу генерала дамбы, и превратить подступы к городу в непроходимое болото. Каждый час они выходили на связь в ожидании приказа, но коварные русские ударили гораздо южнее в районе Эйндховена.

Умело используя время, англичане возвели крепкую оборонительную линию на берегу канала проходящего вдоль восточных окраин города. Бетонные берега канала делали невозможным применение советской стороной танков, своего излюбленного ударного козыря, однако Рокоссовский сумел найти ему замену.

Утром 26 августа по британским позициям ударил корпус артиллерийского прорыва. Скрыто переброшенный в район Эйндховена, он стал той кувалдой, что раскроила оборону противника. Мощный огонь гаубиц калибром выше ста миллиметров, при поддержке гвардейских минометов полностью уничтожил все живое в месте прорыва. После чего, в бой вступили специально созданные штурмовые группы.

Переправиться по сильно обмелевшему каналу и взобраться по специальным лестницам, не составило для них большого труда. Точно выверив время атаки со временем артподготовки, советские войны начали переправу через канал ровно за пять минут до конца обстрела. Расположенные в районе Дордрехта британские батареи, с запозданием открыли ответный огонь, но он уже ничего не смог изменить. В пробитую дыру хлынули главные силы прорыва, и участь Эйндховена была предрешена.

По специально созданным мосткам, через канал смогли переправиться сначала минометы, а затем артиллеристы и самоходки. Город был взят уже к средине дня, но дальнейшее советских войск на север, к огромной радости англичан вновь приостановил канал. Стремясь удержать Тилбрукт, Крафтон стал срочно перебрасывать к месту прорыва подкрепления, но противник больше не делал никаких попыток продвинуться вперед и приблизиться к Роттердаму. Одному из двух голландских портов находившихся под контролем англичан.

Пока Крафтон и Монтгомери срочно разрабатывали меры по остановке русского наступления в Голландии, утром следующего дня заговорили пушки под Дюнкерком. Двести орудий на один километр вместе с дивизионами гвардейских минометов, принялись терзать английскую оборону. В течение часа могучие снаряды и мины уничтожали все живое, до чего они только могли дотянуться. Разрушали ряды колючей проволоки, ходы сообщения, доты и дзоты, выявленные разведкой.

Привыкшие к тому, что главную скрипку в прорыве обороны играет авиация, канадцы и австралийцы ждали появление в небе вражеских самолетов и за это жестоко поплатились. С началом бомбардировки они не отвели своих солдат из первых траншей, понадеявшись на крепость своих блиндажей и кратковременность вражеского обстрела. Ведь начать наступление без мощного двухдневного авиаудара было нарушением военных канонов союзных армий.

Уткнувшись в щели, разбежавшись по окопам, они все ждали скорого прекращения обстрела, но он только нарастал. Пять, десять, пятнадцать минут уже давно прошли, но натиск советских артиллеристов не утихал, а лишь увеличивался. Крупнокалиберные снаряды, попавшие в блиндажи, превращали их в братские могилы, а малые гарнизоны дотов и дзотов буквально сходили с ума от грохота непрерывных взрывов.

Когда советские солдаты пошли в атаку вслед за огневым валом, они не встретили серьезного сопротивления. Англичане не успели быстро занять свои первые траншеи, а уцелевшие доты и дзоты не смогли остановить наступающие цепи русской пехоты. Вместе с солдатами двигались самоходки и танки, которые быстро расправлялись с неподавленными огневыми точками врага.

Дабы избежать напрасных потерь от возможных мин противника, впереди русских войск шло несколько машин с большими катками, мужественно принимавших на себя все удары мин. О минных полян англичан много говорилось, но на проверку они оказались большим блефом. Если мины и были установлены в большом числе, так это точно не в месте прорыва.

— А мин там не так уж много как нам о них докладывали,— с укоризной заметил маршал Малинину, наблюдая за развитием наступления с верхушки местной церкви, — запишите и не забудьте поставить на вид начальнику разведки. Лучше надо было готовиться к наступлению, а не на авось.

— Какая авось, товарищ маршал?! — энергично запротестовал начштаба, но маршал тут, же оборвал его.

— Не спорьте, Михаил Сергеевич! Это же очевидно. Англичане либо не успели там хорошо мины поставить, либо нам крупно повезло, в чем я очень сомневаюсь.

— Прикажите поднять в воздух авиацию? — перевел стрелки Малинин.

— Нет. В этом пока нет необходимости. Гвардейцы полковника Широнина пока хорошо совсем справляются — обронил уткнувшийся в трубу маршал.

На преодолении первой линии обороны противника советским штурмовым группам потребовалось около сорока минут, но это совсем не означало, что дело было сделано и пришла пора праздновать победу. Умело используя подаренное им время, британцы сумели создать вторую линию обороны, состоящую из множества, хорошо укрепленных опорных узлов сопротивления. Используя любое пригодное для обороны строение, холм, пригорок или даже канаву, подданные короны намеривались как можно дороже продать свои жизни. И двигал к этому их несколько страх смерти и отчаяние, сколько твердая уверенность, что их непременно поддержит и защитит, самый лучший в мире королевский флот.

Вера в скорую помощь, была у англичан неисчерпаема. Она позволяла не бояться огня русской артиллерии и, отвечая ударом на удар, бороться с танками и пехотой противника. Каждый клочок земли приходилось брать с боем, уничтожая из самоходок и танков опорные огневые точки, убивая успевших окопаться автоматчиков и выжигая из огнеметов узлы сопротивления в каменных сооружениях. И чем ближе к морю продвигались советские войска, тем сильнее становилось сопротивление врага.

Флот действительно не оставил в беде своих сухопутных товарищей. Меньше чем через два часа от начала боевых действий, первые корабли уже подошли к побережью и открыли огонь по передовым соединениям противника.

Разведка не подвела маршала Рокоссовского. Все основные силы Флота Метрополии находились на Дальнем Востоке, и принять участие в обороне Дюнкерка никак не могли. Столкнувшись с неожиданным осложнением в войне с Японией, американцы в самой категоричной форме потребовали сохранение присутствия английских авианосцев, линкоров и тяжелых крейсеров в этой части света. Трумэн совершил своеобразный обмен с Черчиллем; оставить английский флот в Тихом океане, в обмен на присутствие американских войск в Европе.

Поэтому на помощь защитникам побережья пришли в основном эсминцы и легкие крейсера. "Глазго", "Шеффилд", "Бирмингем", "Белфаст", их орудия не столько остановили, сколько насторожили советские передовые части, рвущиеся к побережью. Более солидный арсенал был у тяжелых крейсеров "Йорк" и "Кент". Получая непрерывные запросы с берега, они основательно обстреливали квадрат за квадратом, не позволяя противнику продвинуться вперед.

Почувствовав за своей спиной силу королевского флота и услышав гул родной артиллерией, англичане не только ещё яростнее стали сопротивляться, но на отдельных участках предпринимали контратаки. В результате этих действий, наступательный потенциал советских войск сошел на нет, и началось ожесточенное выдавливание противника. Этот процесс был вполне по силам дивизии генерала Городецкого. Опорные пункты англичан хотя и были многочисленными, но саперы не успели объединить их в одно целое, в результате чего, они могли быть разбиты по частям. Однако огонь с кораблей серьезно осложнял наступление красноармейцев.

— Залегли, не могут голову поднять — докладывал Городецкий в штаб Рокоссовскому, ожидая обещанную командующим поддержку.

— Да, вижу. Хорошо действуют. Любо дорого смотреть — маршал обменялся с начштабом быстрыми взглядами и отдал приказ, — поднимайте в воздух орлов Новицкого, только замените им вводные атаки с первого на второй вариант. Засиделись они родненькие без дела.

Летчики действительно засиделись в своих самолетах в первой степени готовности, ожидая приказа на вылет. Прошло всего несколько минут, а эскадрильи штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков уже поднялись в небо в сопровождении истребителей.

Первоначально предназначавшиеся для прорыва обороны врага, они обрушились на корабли британского королевства. Мощные "Як-9" схлестнулись и оттянули в сторону "харикейны" и "спитфайеры", дав просто для работы "илам", "пешкам" и "тушкам".

Все корабли флота Его Королевского Величества имели прекрасные скорострельные зенитные орудия "Бофорс" или "Эрликон". Не раз они выходили победителями в схватках с "мессерами", "фоккерами", "юнкерсами", "хенкилями" ведомых хвалеными асами Геринга, однако у советских летчиков были свои козыри. Благодаря высокой скорости и маневренности они успевали нанести удар по кораблям противника и успевали уйти от смертельных очередей зениток.

Да были потери. И объятые огнем машины падали в холодные воды пролива, зачастую с не успевшим выпрыгнуть экипажем, но все эти жертвы были не напрасны. Даже разорвавшиеся вблизи бортов бомбы, щедро окропляли борта крейсеров и эсминцев крупными и мелкими осколками. Под их градом гибли люди, выходило из строя оборудование, нарушалась слаженная работа машин.

Ещё больший ущерб приносили королевским кораблям прямые бомбовые попадания. И хотя после налета русских бомбардировщиков ни один корабль флота не был потоплен, разрушений на них хватало. В результате точного попадания замолкла носовая башня у крейсера "Йорк", вышли из строя орудия "Глазго" и "Шеффилде", попало под накрытие несколько эсминцев.

Не отстали от своих боевых товарищей и штурмовики, обрушившиеся на англичан второй волной. Теперь вслед за немцами и своим пехотинцами, британские летчики познакомились с русской "летающей смертью". Королевские крейсера "Кент" и "Бирмингем" в полной мере испробовали на своих бортах удары русских штурмовиков. После их атаки все корабли Флота Митрополии остались на плаву, однако ущерб получили изрядный. Один из реактивных снарядов угодил в командирскую рубку "Кента" убив и искалечив всех находившихся в ней моряков. На "Бирмингеме" из строя вышла одна из машин, и крейсер предпочел ретироваться под благовидным предлогом.

После налета советских самолетов огонь британских кораблей заметно ослаб, и передовые подразделения генерала Городецкого продолжили свое продвижение вперед. Малинин наседал на командующего с просьбой ввести в бой главные калибры артиллерии.

— Константин Константинович! Разрешите ввести резерв. Хоть один корабль, но точно потопим. Корректировщики ручаются! — убеждал он маршала, но командующий почему-то медлил. Шестым чувством Рокоссовский чувствовал какую-то скрытую угрозу и потому разрешил задействовать только часть артиллерии, 152 мм гаубицы.

— Посмотрим, насколько хороша твоя корректировка, прежде чем станем такими дорогими снарядами разбрасываться — полушутя произнес маршал, осаживая Малинина.

Следующие пятнадцать минут боя показали, что словам начштаба было можно доверять. Мощный гаубичный снаряд в щепки разнес борт королевского эсминца "Фиджи". Потеряв ход, он стал легкой добычей для советских артиллеристов. И хотя благодаря героическим усилиям "Квебека" он был взят на буксир и выведен из боя, до родных берегов Дувра "Фиджи" не дошел.

Очень сильно досталось "Белфасту". Четыре попадания крупнокалиберных снарядов серьезно повредили одну из машин крейсера и вызвали сильный пожар на корабле. В результате чего из строя вышел электрический элеватор подачи снаряд в носовое орудие, и оно замолчало. Хуже того, было попадания снаряда в борт крейсера ниже ватерлинии, отчего он наклонился на борт.

Закрепленные за каждой из батарей корректировщики работали на славу, но и интуиция не подвела маршала. Крупных кораблей у англичан действительно не было, но один козырь, в рукаве у них имелся. Это был старый линкор "Родни", стоявший на ремонте в адмиралтейских доках после своего возвращения из Мурманска.

Для больших длительных переходов он не годился, но вот хорошо дать по зубам и поставить точку, в затянувшемся споре линкору было по плечу. Его чудовищные 402 мм орудия могли поражать врага из-за линии горизонта, но чтобы использовать всю мощь корабельной артиллерии, "Родни" был вынужден приблизиться к побережью.

Двадцать огромных стволов линкора были чем-то схожи с трубами органа, которому предстояло исполнить финальную ораторию этого сражения. Получив с кораблей примерное местонахождение русской артиллерии, "Родни" принялся обрабатывать этот квадрат своей корабельной артиллерией. Англичане вдумчиво и основательно разрушали верхние пласты земли, надеясь вместе с ними встряхнуть и зловредные русские батареи.

Казалось, что выстоять в этой схватке с гигантом у них нет никаких шансов, но это только казалось. У русских оказался в кармане свой козырь, вернее сказать джокер, перебивший британского туза. Четыре огромных столба внезапно выросших по левому борту "Родни", оказались неприятным сюрпризом для увлекшегося охотою линкора.

Очень скоро выяснилось, что по кораблю бьет 205 мм батарея гаубиц и бьет довольно успешно. Уже после третьего залпа, один из снарядов угодил прямо в скулу линкора. Он не нанес серьезного ущерба для бронированной громады, но серьезно поколебал уверенность капитана корабля. Одно дело спокойно, без оглядки громить вражескую пехоту и совсем иное дело попасть под обстрел самому. И совершенно неважно, что калибр врага серьезно уступает твоему. Куда важнее, что ты прочно взят в "вилку" и на тебя уже попадают вражеские снаряды. Ущерб от них пока минимален, но кто знает, кто знает, что будет дальше.

Странные вещи. Только русские и немцы, извечно имевшие меньшее количество кораблей чем "владычица морей", в случаи необходимости могли вцепиться в противника железной хваткой и сражаться до самого конца. В отличие от них англичане, чей флот согласно регламентам адмиралтейства имел тройной перевес над любым противником, панически боялись потерять корабль.

Нет, в завязавшемся бою Эдди и Тэдди не показывали свою корму противнику, но если можно было выйти из боя, то они этой возможностью неизменно пользовались. Видимо те ещё церберы сидели за зелеными столами британского адмиралтейства и без соли ели своих подчиненных.

В течение восемнадцати минут боя, старый линкор исправно забрасывал противника своими чудовищными чемоданами и получал в ответные послания. Некоторые из них пробовали на зуб корабельную броню и кое-где добивались определенного успеха. Другие исправно крушили корабельные надстройки, стремясь хоть чем-то уровнять нанесенный линкором ущерб советским частям. На девятнадцатой минуте дуэли, на "Родни" возникли проблемы с машиной, и он покину поле боя.

Конечно, можно было бы попытаться исправить поломку или как-то решит эту проблему, но не оставлять сражение. Так наверняка бы сделали русские моряки, но у британцев был свой кодекс. Долг был исполнен, вексель погашен и можно было с чистой совестью возвращаться обратно.

Результатом ухода "Родни" стал прорыв советских войск к побережью, поздним вечером этого дня. Один большой котел распался на две неровные части. Большее количество войск отошло в район Дюнкерка, остальные были зажаты в Кале. Полностью изолированные со всех сторон три с половиной тысяч человек продержались ровно сутки. Дважды попав под ураганный обстрел русской артиллерии, уже не веря в обещания Лондона в скором времени помочь, бригадир Левинсон приказал выкинуть белый флаг и сдался на милость победителей.

После, сдавшиеся в плен солдаты в полной мере оценили мудрость своего командира и не раз благодарили его. Блокированным в Дюнкерке солдатам пришлось не сладко. Разозленный упорством англичан, Сталин приказал не штурмовать город, а вести непрерывные артиллерийские обстрелы.

Исполняя волю Верховного, артиллеристы Рокоссовского исправно опустошали свои боезапасы. Сам Дюнкерк и его окрестности превратились в груду развалин, среди которых укрылись чудом уцелевшие жители города и солдаты.

Англичане дважды пытались наладить эвакуацию войск под прикрытием авиации и флота, но у них ничего не вышло. Второй раз "Родни" продержался целых двадцать шесть минут, но получив два прямых попадания в переднюю носовую башню вновь покинул поле сражения и встал на капитальный ремонт. Согласно заключению адмиралтейской комиссии машины линкора были крайне изношены и требовали полной замены.

Пытавшиеся заменить в следующий день "Родни" "Йорк" и "Кент" также не смогли выстоять полный раунд с противником. Несмотря на солидное воздушное прикрытие, они не устояли под напором двух полков пикировщиков и могучих калибров резерва СВГ. Когда огромные водяные столбы стали вырастать невдалеке от крейсерских бортов, британцы предпочли ретироваться, оставив блокированных на милость судьбы.

Когда в ночь с 29 на 30 августа советские солдаты пошли на штурм вражеских позиций, особо сопротивления они не встретили. Измученные непрерывными обстрелами и бомбежкой, англичане предпочли поднять руки и сдаться, чем воевать.

Около двух тысяч человек, в основном раненых и больных, все же удалось вывезти на торпедных катерах, сновавших от Дувра до Дюнкерка. Более трехсот солдат и офицеров переправились через пролив самостоятельно на подручных средствах. Они удачно вышли в море, где были подобраны патрульным сторожевиком. Сам командующий обороной Дюнкерка генерал-майор Грендаль покинул Францию на подлодке, куда он перешел вместе со всем штабом, когда русские автоматчики появились в окрестностях города. Остальные четырнадцать тысяч защитников Дюнкерка либо погибли, либо сдались в плен.

Так закончилась эта эпопея, а 31 августа, Уинстон Черчилль предстал перед жаждущим его крови парламентом. Сказать, что это был самым худшим днем из всех дней его карьеры как политика и государственного мужа, значит не сказать ничего. Это была его Голгофа в полном смысле слова. Дважды входить в реку горя, нужды и страдания как это было в сороковом году, ни парламентарии, ни простые обыватели не хотели. Вкусив недолгое счастье мира, британцы не были готовы вновь затянуть пояса ради непонятных целей своего политического лидера.

Почти у каждого политического оппонента были свои вопросы к премьеру, и почти каждый из них заготовил обличительную речь. По всем расчетам 31 августа должен был стать днем падения "Железного борова", но этого не случилось. В процесс импичмента вмешалась сила, которую никто не учитывал в своих тайных закулисных раскладах. Черчилля спас король, чье влияние на политическую жизнь страны было как правильно чисто номинальным.

Георг VI неожиданно для всех явился на заседания парламента и попросил предоставить слово вне очереди. Английский король не был простым украшением британского трона, как его считали за пределами империи. Вместе со своей семьей он мужественно делил все испытания выпавшие его народу.

Все траты казны на содержания двора, по решению короля были урезаны до минимума, высвобожденные деньги были отданы на нужды государства. Содержание дворцовой прислуги стало производиться за счет средств королевской семьи, из-за чего большинство дворцов и поместья, принадлежащие короне, были законсервированы на весь период войны.

Не обошли стороной королевскую семью продуктовые и материальные ограничения. Вся ближние короля надели одежды военного покрова и снимали их только на время официальных торжеств и приемов, и то в основном женщины. Наследница престола принцесса Елизавета служила в автомобильных войсках сержантом водителем, что очень импонировало простому народу. Одним словом, английский король пользовался заслуженным уважением у своих подданных.

Выступая в парламенте, Георг заявил что, несмотря на ряд неудач случившихся с английской армией на континенте он, как глава страны, полностью доверяет Уинстону Черчиллю и просит парламент не рассматривать вопрос об его отставке.

— Господин премьер министр делом доказал, что может вывести страну из того тяжелого положения в котором она оказалась. Он сделал это пять лет назад, когда положение было катастрофическим, сможет сделать и сейчас, когда нет морской блокады страны, и никто не угрожает ей вторжением. Премьер Черчилль, несомненно, допустил ряд ошибок, но только он может их и исправить. В кротчайший срок и малыми потерями, которые только возможны в этих непростых условиях — король говорил голосом уверенного в своей правоте человека. Глядя прямо перед собой, ни разу не опустил глаза на положенную перед собой бумагу, чем произвел на парламентариев сильное впечатление.

Нельзя было сказать, что речь короля Георга была верхом ораторского искусства. Многие из сидящих в парламентском зале наверняка смогли бы сказать лучше, но это говорил сам король, что было совершенно необычным явлением. Весь его вид, не сидящий на троне, а стоящий на трибуне, притягивал и завораживал взгляд.

Последней точкой в выступлении короля, было его решение о награждении Черчилля крестом королевы Виктории. Он также был повышен в воинском звании, став полным генералом британской империи. Совершая подобный шаг, король вновь отступал от привычных канонов, но нисколько не нарушал их, чем только подчеркивал особенность данного случая.

После выступления короля, спикер парламента предложил не рассматривать вопрос об отставке премьер министра, и большинство парламентариев согласились с ним. Так Черчилль вновь устоял, не смотря на полный провал своей политики.

— Господин Черчилль получил неполное служебное несоответствие — горько пошутил Сталин во время обсуждения с генералом Антоновым положение дел на фронте.

— Сделанная нами ставка на устранение Черчилля с поста премьер министра и тем самым заставить Англию пойти на мирные переговоры не удалась. Маршал Рокоссовский сделал все возможное для исполнения этой задачи и не наша вина, что у англичан своя гордость и свое понимание неудач и поражений — Верховный сокрушенно развел руками, искренне сожалея о нереализованной задумке. Подойдя к окну, он постоял в коротком раздумье, а затем вернулся к столу заседаний.

— Что же нам следует предпринять, товарищ Антонов? Уподобиться Гитлеру и начать воздушную войну с Англией в надежде на её скорую капитуляцию или пойти другим, более долгим путем?

— Думаю, что нам не следует наступать на немецкие грабли, товарищ Сталин. У нас, как и у них, вся авиация была сугубо фронтовая с ограниченным радиусом действия. В лучшем случаи мы сможем нанести бомбовый удар по Лондону, тогда как все остальные военно-промышленные центры империи будут вне зоны действия. Англичане имеют хорошую систему ПВО, оснащенную локаторами, она позволит им заранее узнать о направлении нашего удара и сосредоточить значительные силы перехвата. Вся эта метода хорошо отработана на Люфтваффе, и наши воздушные силы понесут большие неоправданные потери — генерал остановился, ожидая комментария вождя, но тот только неторопливо махнул рукой с незажжённой трубкой.

— Ждать когда наша промышленность начнет массовый выпуск стратегических бомбардировщиков "Ил-4" и "Пе-8" это не выход. Англичане давно наладили массовый выпуск истребителей и всегда смогут прикрыть свои промышленные центры. Кроме того, начиная воздушную войну, наши летчики окажутся в очень непростом и сильно уязвленном положении. Они будут постоянно привязаны к одним и тем же аэродромам базирования, что создает серьезную опасность для них в случаи ответного удара англичан и их союзников. А такие удары обязательно будут, можно не сомневаться, — заверил Сталина Антонов и соглашаясь с ним, тот кивнул головой, — есть ещё один фактор, не учитывать который невозможно. Летчики нашей стратегической авиации не имеют большого опыта в нанесении бомбовых ударов в ночное время, что в определенной мере снизит эффективность их бомбовых ударов.

— Что же вы предлагаете вместо "немецких грабель"? Молниеносную войну в Норвегии и Голландии, чтобы английский парламент вновь попытался снять Черчилля с поста премьера?

— Боюсь, что с Молниеносной войной у нас ничего не получится товарищ Сталин. В Норвегии у нас откровенно мало сил для этого мероприятия. Что же касается Голландии, то и здесь ничего не выйдет. Англичане только и ждут, чтобы взорвать дамбы, что серьезно затруднит проведение наступательной операции.

— Значит, следует наступать на Рейне? Но тогда мы рискуем задеть американцев, что совершенно не входит в наши планы. Ни на ближайшее время, ни в любой отдаленной перспективе — жестко уточнил Сталин.

— Наступление на Рейне входит в число мер намеченных Генштабом в борьбе с Англией, но исключительно как второстепенного, отвлекающего характера. И по своей сути никак не сможет задеть интересов американцев. Главный удар против англичан мы предполагаем, нанести в районе их так называемого "мягкого подбрюшья".

— В Югославии? Так Черчилль именовал её в своих письмах — спросил Сталин, но Антонов только покачал головой.

— Нет, товарищ Сталин. Для англичан "мягкое подбрюшье" это — Греция и Дарданеллы.

— Весьма верно. Греция и Польша две страны в Европе, которые имеют особую ценность для господина Черчилля. Во время освобождения Балкан, он специально настоял на том, что Грецию от нацистов будут освобождать именно английские войска. Хотя народ Греции не в особом восторге от этих освободителей — Верховный на секунду замолчал, рассматривая карты, а затем деловито продолжил.

— Кому вы предлагаете поручить освобождение Греции от англичан, маршалу Малиновскому? Его войска будет легче всего изъять из Южной группы войск и перебросить в Болгарию. Или вы намерены начать с территории Югославии? — Верховный забросал генерала вопросами.

— Кандидатура Малиновского это действительно лучший вариант. Что касается места сосредоточения войск, то Генштаб ещё не определился с ними. Югославский вариант наиболее удобен для вторжения в Грецию, тогда как болгарский удобен для оказания давления на турок в вопросе Дарданелл.

— Что касается давления на Турцию, то тут следует действовать больше дипломатическим, чем военным путем. У господина Иненю есть свои грехи перед нами и за них нужно отвечать. Если же турки останутся глухи к голосу, то тут следует действовать руками болгарской армии, чем нашими танками. Пусть они будут присутствовать за спинами болгар, чем грохотать под стенами Стамбула — внес свои предложения Верховный и Антонов незамедлительно сделал запись в свой блокнот.

— Как далеко вы собираетесь продвинуться в Греции? Фессалоники, Афины, острова?

— Главный пункт нашего наступления конечно Афины. При хорошем развитии событий Пелопоннес и Эвбея.

— И это всё? А Крит, а Мальта? Без этих двух островов удар по "мягкому подбрюшью" нельзя считать состоявшимся.

— У Черноморского флота нет возможностей проводить десантные операции на столь большом удалении от основных баз, в его нынешнем состоянии — начал перечислять Антонов, но Сталин прервал его.

— Состояние Черноморского флота мне хорошо известно. И то, что у него нет линкоров и крейсеров для прикрытия десанта известно тоже. Широко используйте немецкий опыт, в этом нет ничего зазорного. У них есть чему поучиться. Крит немцы очень быстро захватили, а с Мальтой Гитлер откровенно упустил время, ожидая успехов на переговорном фронте.

— Все ясно, товарищ Сталин. Немедленно займемся — генерал внимательно посмотрел на Верховного, ожидая услышать ещё замечание и не ошибся.

— С Грецией и островами все ясно. А вот относительно Александрии и Гибралтара у вас есть какие-нибудь планы, наброски, мысли? — Верховный выразительно постучал своим любимым синим карандашом по карте.

— Нет, товарищ Сталин. Все это сугубо морские операции и мы ими не занимались. Особенно в нынешнем положении нашего флота — честно признался Антонов.

— Планируйте, товарищ Антонов, — после короткого раздумья приказал Верховный, — а крейсера и линкоры мы постараемся вам найти.

Глава III. Расширение зоны влияния.

— Вот так обстоят дела, товарищ маршал Советского Союза — закончил свой доклад подполковник Черданцев маршалу Говорову. Он прибыл в ставку командующего, что находилась в небольшом домике на окраине Нарвика, с последними разведывательными сведениями, добытыми его разведчиками.

— А твои орлы ненароком не напутали, Фрол Валерьянович? Уж очень важное и чрезвычайно ответственное дело, получается — уточнил у начальника разведки командующий, нависнув над расстеленной на столе карте северной Норвегии.

— Ведь если все, что ты сказал верно, то мы получаем отличную возможность хорошо шагнуть вперед.

Рука командующего в широком жесте отодвинулась по карте в направлении юга. — А если нет и все это хорошо спланированная ловушка, то можем лишиться всех сил, и ни о каком преследовании врага не будет речи. Резервов Ставка в ближайшее время не обещает.

— Резервов не обещает, а сама торопит — сварливо пробурчал задетый за живое начштаба Гетманов.

— Не торопит, а интересуется, Михаил Михайлович — поправил его Говоров.

— Знаю я эти интересы, Леонид Александрович, не первый год замужем. Сначала скажите свое мнение по этому вопросу, а затем получите директиву к исполнению. А как её исполнять при наших средствах и возможностях?

— Да ты никак зимовать здесь собрался? Ну уж нет, меньше чем на Тронхейм я не согласен, — попытался пошутить маршал, но начштаба не поддержал его шутки, — Тронхейм! А что сразу не Осло? Что нам чудо-богатырям стоит?! Навертим лыжи и прямо к норвежскому королю. Здрасьте, не ждали?

— Вот видишь, как генерал-лейтенант с маршалом разговаривает, — усмехнулся командующий Полярной группой войск, — теперь понимаешь, как нам важно точно знать, правда, это или липа. Язык нужен.

— Пытались взять, товарищ командующий, да разве в этих сопках много навоюешь? Непривычные они для нашего брата — стал оправдываться Черданцев, но командующий пропустил его слова мимо ушей.

— Язык нужен, точка. Если трудно, обратитесь за помощью к подполковнику Кривенко, он точно поможет — заверил собеседника маршал и тот поспешил откланяться.

Приказав адъютанту подать чая, Говоров сел за стол и стал рассуждать вслух, пододвигая к разговору невеселого начштаба.

— Интересная получается картина. Если орлы подполковника не ошиблись, а наблюдатели они будь здоров, то англичане собираются сделать из Норвегии ноги. Так что ли?

— Получается, Леонид Александрович, только я в это особо не верю. Вчера ещё так яростно дрались за Нарвик и вдруг нате, возьмите Норвегию. Так не бывает!

— Почему не бывает. Вспомни сороковой год, как англичане высадились в Норвегию, а затем быстро убрались. Вот и сейчас, после Дюнкерка, им солдаты на континенте вот как нужны. Вот готовятся господа, бывшие союзнички к тайной эвакуации, оставляют вместо себя немцев нашего общего знакомого Прютвица, а сами домой — предположил Говоров, но Гетманов не поддержал его.

— Вижу, что о Феусне и Буде планы имеете, товарищ маршал, только я в эту игру флажков не особенно верю.

— Под Нарвиком ты тоже помниться не особенно верил во флажки, а оказалось правдой.

— Так это тогда было! Англичане не такие дураки, чтобы дважды на одной и той же ерунде прокалываться, Леонид Александрович!

— Откуда они знают, на чем они в тот раз прокололись? В газетах мы не писали, переговоры не вели, и дезертиров у нас нет. Не так ли?

— В тот раз с нас Москва взять Нарвик не особенно требовала. А сейчас, если мы потерпим поражение, то с нас спросят по первое число.

— Значит, нам теперь можно спокойно сидеть и смотреть, как от нас противник уходит. Уйдет Томпсон, оставит вместо себя Прютвица, а мы ему платочком помашем на прощание. Все хорошо, Москва спокойна. Ну а совести своей, что мы скажем? — Говоров с укоризной посмотрел на начштаба.

— Хорошо, действуй, как знаешь, но приказ о проведении операции, без убедительных данных я не подпишу — упрямо заявил Гетманов и, сославшись на дела, покинул комнату.

— Вот и поговорил, попили чаю, — вздохнул маршал, обращаясь к бронзовой нимфе, державшей в руках светильник, — значит, будем ждать результатов разведки.

Как посоветовал маршал, начальник разведки обратился за помощью к подполковнику Кривенко, командовавшему особой бригады. Неизвестно, действительно ли его подчиненные обладали особыми способностями или у них был сильный ангел хранитель, но через два дня язык был доставлен в штаб бригады.

Рыжий, худосочный капитан интендантской службы по фамилии Фельтон, был захвачен разведчиками в момент посещения отхожего места. Истинный правоверный англичанин, захваченный в пикантной ситуации, испытал страшный шок, стремительного поменяв статус офицера Его Королевского Величества на пленника диких русских варваров. Потрясение было сильным, однако куда сильнее были его ощущения связанные с дальнейшей транспортировкой. Ползком, волоком, а где и примитивным перекатом, он был доставлен за линию фронта.

Пройдя столь ужасное перемещение, он предстал перед подполковником Кривенко. Его усталый взгляд Фельтон идентифицировал как взгляд отъявленного убийцы и был готов рассказать все, что только знал. Попросив взамен возможность умыться, переодеться и привести себя в порядок. Знал он, правда, мало, но самое главное, что интересовало подполковника, он подтвердил.

Англичане действительно готовили отвод войск с заменой их немецкими соединениями. Все это должно было произойти через двое суток. Кроме этого, Фельтон указал расположение крупного склада боеприпасов и сообщил, что немцам ничего не известно о капитуляции Деница.

— Они ждут, когда их отправят в Германию, для защиты своего рейха — сказал Фельтон, предано глядя в глаза переводчика.

Англичанин был отправлен в штаб Говорова, но едва он туда прибыл, как произошло ещё одно важное событие. Ночью, на участке батальона капитана Глазунова, перебежали два немецких солдата. Пожилые рабочие мобилизованные из Бремена, подтвердили начало замещение английских частей немецкими частями, а также полную неосведомленность немцев о капитуляции нового руководителя рейха.

— Если это, правда товарищи, то половина нашей роты сдастся в плен, хоть сейчас — заверили особистов два смертельно уставших человека, вопреки своей воле одетые в военную форму.

Полученные сведения были немедленно доложены в штаб, куда затем были отправлены и перебежчики. Несколько часов там шло всестороннее обсуждения последних новостей, вырабатывался план действий. После чего маршал позвонил в Москву и переговорил с Антоновым.

Во время войны, проведение операций местного значения относилось к компетенции командования фронта и, как правило, не требовало одобрение Ставки. Однако теперь, когда любой шаг в отношении бывших союзников тщательно выверялся, консультация с Москвой была обязательна. Генерал Антонов внимательно выслушал командующего Полярной группы войск и дал свое согласие, не преминув напомнить об осторожности.

Спешно готовя наступление, маршал Говоров не знал, что англичане изменили свои первоначальные планы и сократили процесс ротации до суток. Причиной этого был срочный приказ, полученный из Лондона. Не сумев сместить Черчилля с поста премьер министра, оппозиция отыгралась в другом. Используя страх англичан перед именем Дюнкерка, они настояли на немедленном возвращении на остров части английских войск, без которых он, по их мнению, был беззащитен.

Речь шла как минимум о пятидесяти тысяч человек и вынужденный бросить кость оппозиции, Черчилль отдал приказ об отступлении из Норвегии. Не посвящая в суть своих планов Прютвица, англичане начали отход, сказав, что намеренны, создать крепкий оборонительный рубеж на подступах к Буде.

Замена одних войск на другие прошла без каких-либо происшествий и к моменту русского наступления, англичане имели фору времени в целые сутки. Рано утром шестого сентября, на узком промежутке земли зажатой морем и горами, заговорили громкоговорители.

— Немецкие солдаты и офицеры армейской группы "Норвегия"! Английские военные власти скрывают от вас правду о том, что 21 августа этого года, рейхспрезидент Дениц подписал акт о полной и безоговорочной капитуляции соединений вермахта перед советскими войсками. Всем военным соединениям, находящимся на территории Германии, Дании и Норвегии, предписано немедленно сдать оружие представителям советского командования и ждать отправки в Германию. Всем сложившим оружие гарантируется жизнь и достойное обращение. Советское командование дает вам два часа для принятия решения и отправки парламентеров. В случаи отказа сложить оружие будет открыт огонь на полное уничтожение.

Это обращение было зачитано в течение двадцати минут, после чего было объявлено о начале отсчета времени. Долго, ох как долго тянулись эти сто двадцать минут, что дал маршал Говоров генералу Прютвицу. Одна и другая сторона мучительно ждали, чем все закончится. Ведь каждому человеку не хочется умирать после того как уже подписан акт капитуляции.

Так думали простые солдаты и офицеры, но никак не генерал Прютвиц. У него было совершенно противоположное мнение, ибо к назначенному маршалом Говоровым времени, парламентеры так и не были отправлены для переговоров. Звенящая от напряжения тишина продлилась пять, десять минут, а на двенадцатой минуте заговорили пушки.

Желая сломить сопротивление немцев, Говоров решил выложиться по полной программе. Артподготовка длилась в течение сорока минут из всех видов орудий. Минометы, полевые орудия, гаубицы добросовестно обрабатывали все ранее выявленные огневые пункты обороны врага и иные интересные цели.

Советским комендорам очень пригодились сведения интенданта Фельтона. Уже на шестнадцатой минуте обстрела взлетел на воздух склад снарядов противника, что произвело сильное впечатление на немцев. Не успела ещё осесть пыль от артиллерийских разрывов, как немцы на этом участке обороны начали массово сдаваться. В серых мышиных шинелях, с поднятыми вверх руками, в которых у многих были зажаты платки, потоки людей покатились вниз с криками: "Них шиссен!".

В одну минуту, позиция за которую неизвестно, сколько бы потребовалось бы положить людей на её взятие, пала без единого выстрела. Прошло несколько минут, и их примеру последовал соседний участок обороны, потом другой, но на этом все кончилось. Когда солдаты центральной позиции стали покидать свои окопы, по ним ударил пулемет.

Как выяснилось потом, за оставленный пулемет лег офицер из числа "непримиримых", для которых мысль о капитуляции была недопустима. Намертво вцепившись в тяжелый приклад "МГ", он принялся яростно поливать свинцом спины людей решивших выбрать мир. Хищно перекосив рот, он строчил и строчил, пока подбежавший офицер не разнес его голову выстрелом из пистолета.

Эта выходка фанатика одиночки поставила под угрозу жизни многих тысяч людей, но к огромной радости для них все обошлось. На выстрелы из пулемета со стороны советских войск ответа не последовало и это приободрило немцев. Выждав некоторое время, они продолжили сдачу в плен и теперь в гораздо большем количестве.

Сумев взять под контроль часть немецкой обороны, советские солдаты вышли в тыл всей линии и стали планомерно принуждать к капитуляции секторы сопротивления врага. Действуя решительно и быстро, они сначала навели порядок на центральной позиции, а затем принудили к сдаче и оба фланга немецкой обороны.

Нельзя сказать, что все прошло гладко. Были случаи, когда те кто не желал сдаваться стрелялись или что чаще случалось, забрав оружие, бросились догонять ушедших англичан. Таких было довольно много и руководившие сдачей офицеры не стали препятствовать их уходу. Единственным человеком, которому не удалось осуществить свой выбор, оказался генерал Прютвиц. Сторонники капитуляции из числа офицеров штаба попытались задержать генерала, но он оказал активное сопротивление. Его поддержал адъютант и начальник штаба, завязалась яростная схватка, во время которой прогремел взрыв брошенной кем-то гранаты.

Все это время, советская сторона проявляла максимум выдержки. Ни один выстрел не прозвучал со стороны советских войск, предоставляя немцам самим совершить столь трудный для себя выбор как капитуляция.

Когда все было закончено, в погоню за англичанами были брошены легкие танки "Т-26" и "БТ-7" с десантом на борту. Готовясь к преследованию противника, Говоров специально приказал доставить на передовую именно эти танки, делая ставку на их быстроходность и маневренность.

По замыслу маршала, они уже к концу дня должны были вступить в огневой контакт с арьергардом противника, но действительность была иной. Фора в сутки была большим преимуществом, которое нельзя было быстро изменить даже при помощи моторов. К тому же, отказавшиеся капитулировать немцы создавали серьезные проблемы для преследователей.

Дорога на юг была одна, но конфликтующие стороны имели шанс разойтись миром. Имея малую фору во времени немцы могли сойти с дороги и укрыться в горах. Некоторые так и сделали, но в большинстве случаев преследователям приходилось останавливаться и огнем из пушек и пулеметов усмирять непримиримых последователей бесноватого фюрера.

Как не спешили и не торопились советские танкисты, застать англичан на марше им не удалось. Единственным, с кем они смогли вступить в боевой контакт, был батальон уэльской пехоты, который прикрывал подход к Феусне, самой северной станции норвежской железной дороги.

Больше час смогли противостоять застигнутые врасплох королевские стрелки, настигнувшим их преследователям. Храбрость и упорство, с которым они сражались, позволили английскому арьергарду не только ускользнуть от врага, но и увести с собой большую часть подвижного состава.

Будь у советских танкистов больше число автоматчиков на броне, они бы не только смогли быстро сломить сопротивление врага, но и устроить англичанам более пышные проводы. А так приходилось буквально выковыривать засевшего за камнями противника, шквальным огнем из пулеметов и орудий. Только после того, как все примыкающие к дороги склоны были очищены от вражеских стрелков, "бэтэшки" сумели прорваться на станцию.

Задержись они хотя бы на полчаса и победителям достались бы не только горящие развалины пакгаузов и прочих станционных строений. Британские саперы намеривались взорвать водокачку, стрелки и часть подъездных путей. Более того, по плану английского командования последний состав, покинувший Феусне, по ходу движения должен был останавливаться и проводить уничтожение железнодорожного полотна, через каждые десять километров.

Всего этого удалось избежать благодаря умелым действиям советских танкистов. Ворвавшись на станцию, они вступили в бой с растерявшимися саперами, не успевших завершить минирование строений. Остановленные буквально в одном шаге от выполнения приказа командования, они бросились врассыпную, несмотря на яростные крики своего командира. Несколько человек попытались скрыться на паровозе, но из этого ничего не получилось. Один из танков встал на выходной стрелке и остановил паровоз под угрозой уничтожения. Всего в этом бою было захвачено в плен около восьмидесяти человек. Остальные были убиты или бежали в горы и их никто не преследовал.

Прочно оседлав норвежскую железную дорогу, британцы начали отступать на Тронхейм, где их ждали транспортные корабли. Не дождавшись прихода арьергарда из Феусне, полковник Крибб решил обезопасить отход своих солдат. Для этого был создан подвижной отряд по уничтожению отдельных участков железной дороги. Первой целью отряда должна была стать станция Му, но по злой иронии судьбы она стала и последней.

Англичане только начали приступать к уничтожению железнодорожных путей, как попали под удар советских пикирующих бомбардировщиков, посланных маршалом Говоровы в погоню за отступающим врагом. По счастливой случайности они наткнулись на "разрушителя дорог" и с первого же захода уничтожив локомотив и повредив два передних вагона. Затем, развернувшись, летчики атаковали и подожгли хвостовые вагоны, среди которых был вагон с взрывчаткой.

Взрыв огромной силы потряс маленькую норвежскую станцию, выбив все стекла в округе. На том месте, где находился злополучный вагон, образовалась двухметровая воронка, а также было разрушено железнодорожное полотно на протяжении пяти метров.

Выйдя на норвежскую железную дорогу, Леонид Александрович оказался в затруднительном положении. Без большого числа подвижного состава он не мог организовать быстрое преследование отступающего врага. Однако просто так отпускать противника было не в правилах маршала, и он попытался найти выход из положения.

В его распоряжении имелось лишь несколько подвижных платформ, на которые было невозможно посадить большое число солдат. Поэтому, не мудрствуя лукаво Говоров, погрузил на открытые платформы по паре "БТ-7" и "Т-26", дав им в сопровождение три роты из особой бригады подполковника Кривенко. Именно этой подвижной группе было приказано продолжить преследование врага по железной дороге.

Так началось захватывающее, но очень опасное движение по самой северной из всех железных дорог Европы. Преследуемый Кривенко полковник Крибб был хитрым и предусмотрительным человеком. Не получив со станции Му сообщения о выполнении задания, он решил подстраховаться. Под рельсы было заложено несколько фугасных зарядов, которые должны были сработать в момент прохождения тяжелогруженого состава. Ловушка была примитивной, но очень действенной и она наверняка бы сработала, если бы преследование вел не подполковник Кривенко.

Имея за спиной большой опыт диверсионной работы, он приказал установить впереди паровоза, две груженые скалистым щебнем платформы. Многие светлые головы открыто осуждали подобное решение подполковника, но Кривенко был неумолим и его упрямство спасла многие жизни.

На перегоне Мушэн и Нансус, английские сюрпризы дважды срабатывали под колесами преследователей и оба раза без серьезных последствий для самого поезда. Между Нансус и Стейнхьер группа Кривенко была атакована британскими истребителями, совершавших патрулирование окрестностей Тронхейма. Вынырнувшие из-за гор самолеты вначале не разобрались, кого они встретили, посчитав поезд Кривенко за своих. Проскочив состав, они продолжили свой полет, и только связавшись с базой, сделали разворот и легли на боевой курс.

Любой поезд является легкой добычей для истребителей, но с этим составом у англичан вышла заминка. Перед тем как пуститься в погоню, подполковник Кривенко приказал установить на платформах по паре спаренных зенитных пулеметов. Англичане ещё только подбирались к цели, а в их сторону уже летели тугие струи свинца.

В результате боевого контакта поезд продолжил свое движение, а вот английские воздушные силы понесли потери. Один из истребителей получил повреждение и рухнул на землю, не долетев до ближайшего аэродрома, другой же предпочел ретироваться с поля боя. Ведь одно дело расстреливать беззащитных людей на платформах и совсем иное, воевать с умеющим дать сдачу противником.

Из-за всех этих задержек, отряд Кривенко не смог захватить врага на марше. Он подошел к Тронхейму, когда основная часть английских войск уже была погружена на корабли и с огромным облегчением готовилась покинуть норвежскую землю, куда дважды приходили с миротворческой миссией.

За годы войны Тронхейм дважды подвергался бомбардировке. Первый раз его основательно утюжили немцы, стремясь выбить из города англичан, второй раз британцы, стремясь уничтожить базу подводных лодок, наводящих ужас полярные конвои. После этого город представлял собой груду руин и оккупировавшие Тронхейм немцы, были вынуждены возводить бараки и времянки для своих солдат и подводников, нисколько не заботясь о местных жители.

Единственной частью Тронхейма, которой не коснулась война, был морской порт. Он был нужен обеим враждующим сторонам, и его разрушение не входило в первоочередную задачу Люфтваффе и Королевских воздушных сил.

За все время боевых действий он не прекращал свою работу ни на один день и когда автоматчики подполковника Кривенко вступили в Тронхейм, у пирса под погрузкой стоял транспорт "Герцогиня Корнуэльская".

Срочно пригнанный из Дании теплоход, вместо привычного для себя груза свиней, спешно грузил в свои трюмы солдат полковника Крибба. Состояние трюма корабля было далеко не комфортным, но сейчас это не имело никакого значения. Для англичан нужно было как можно скорее покинуть порт и ускользнуть от теплых проводов со стороны русских.

Автоматы, пулеметы и гранаты преследователей, вряд ли были способны нанести вред транспорту. Даже, если бы автоматчики попытались бы атаковать сходни ворваться внутрь транспорта, они бы получили отпор, уж слишком разными были силы. Но вот четыре пушки танков, на чьих бортах они доехали до Тронхейма, кардинально меняли всю картину, имели совсем иной вес в этой неожиданной встрече.

Едва приблизившись к порту, они принялись беспощадно терзать борта незадачливой "герцогини". Едва только снаряд разорвался в толпе солдат столпившихся перед трапом, капитан кораблю тут же отдал приказ отчаливать.

Обрубив швартовые, и оттолкнул от борта поврежденные сходни, транспорт отошел от причала под громкие крики оставленных солдат. Брошенные на произвол они неистово кричали, хотя их крики больше напоминали собой собачий вой, стремительно возрастающий с каждой минутой.

Отойдя от пирса корабль, пытался как можно скорее покинуть негостеприимный фьорд, но это ему плохо удавалось. Снаряды градом сыпались на него, поражая судно то в бок, то в корму, а то разносили в щепки палубные надстройки.

После первых же попаданий попадания, на "герцогине" вспыхнул пожар. Жадные языки огня принялись рьяно пожирать все, до чего только могли дотянуться, а удушливые струи дыма стали растекаться по кораблю, стремясь протиснуться в любую щель. С большим трудом команде удалось приступить к борьбе с огненной стихией и совместными усилиями с королевскими стрелками, и они смогли погасить огонь.

Хуже обстояло дело с пробоинами, полученными от попадания русских снарядов. Брошенная на борьбу с пожарами команда, слишком поздно обнаружила поступление воды в трюм, и приступили к её откачке. Все имеющиеся на судне помпы заработали в авральном режиме, матросы попытались заделать пробоины, но этого оказалось недостаточным. Пробоин были много, чтобы можно было быстро и качественно ликвидировать угрозу затопления. Началась отчаянная борьба за сохранение остойчивости корабля.

С большим трудом "Герцогиня" смогла выйти в открытое море. Русские танки уже не могли терзать её своим снарядами, но начавшееся волнение на море, создавало для неё серьезную угрозу. Захлестываемый волнами, она с каждым пройденным кабельтовым, все больше и больше проседала в объятия моря, имея опасный крен на развороченный снарядами борт.

Заслышав сигналы "СОС" к "Герцогине" устремились суда эвакуационного конвоя, спеша оказать помощь терпящему бедствие транспорту. Они были на расстоянии в полутора кабельтов от него, когда корабль внезапно опрокинулся.

Очень мало число людей смогла выплыть из смертельного водоворота и продержаться на воде до тех пор пока их не подобрали спасатели. Посиневшими от холода пальцами цеплялись они за борта шлюпок, за спасательные круги, за канатные концы, брошенные в воду. Зрелище было ужасным и единственно, что какой-то мере его оправдывало, это то, что шла война, под которую можно было списать почти все.

Так была оставлена британцами Норвегия, но проклятая оппозиция яростно требовала от премьер министра второй жертвенной кости, и он был вынужден с тяжким сердцем бросить её. Через день после начала отвода войск из Норвегии, началась эвакуация британских войск из Дании.

Советское командование также внимательно следило за всем происходившим в датском королевстве, имея на него свои виды. Генеральный штаб был совсем непротив взять под свой контроль балтийские проливы, так как ситуация благоволила к этому. Своих войск у генерала Макферсона было в обрез, а с немцами у него были довольно натянутые отношения. Как истинный любитель псовой охоты, он сравнивал свое положение с травлей зайца волками.

— Неизвестно на кого кинется этот германский волк; на зайца или на тебя — говорил генерал своему близкому окружению, за чашкой вечернего чая, — самое лучшее, что мог бы сделать в этой ситуации Лондон — выдернуть нас отсюда, как можно скорее.

Численность немецкой группировки застрявшей на датских островах составляла около семидесяти тысяч человек. Больше частью это были солдаты переброшенные паромами из Норвегии и так и не успевшие принять участие в "освободительном походе на восток" вместе с англичанами. Лучшие части группы "Норвегия" были либо пленены, либо уничтожены советскими войсками на полях северной Германии и Дании. Находившиеся под командованием генерал-лейтенанта Бергмана воинские части, не обладали хорошей боеспособностью, однако, припертые к стене, могли доставить много хлопот.

Оперативный отдел Генерального штаба имел приблизительную информацию о составе и настроениях в англо-германском военном контингенте находящегося в Дании. Весь вопрос в реализации датской операции заключался в его исполнителе. Генерал-полковник Штеменко стоял за генерала Осликовского, успешно зачистившего от противника северную часть Ютландского полуострова и рвавшегося продолжить боевые подвиги. В противовес ему адмирал флота Кузнецов настаивал на проведение десантной операции под руководством адмирала Трибуца. Сухопутное и морское ведомство отчаянно конкурировали в этом вопросе, стараясь представить свой вариант Верховному в самом выгодном для себя свете.

При обсуждении вопроса датской операции, Сталин внимательно слушал аргументы обоих сторон, неторопливо перебирая пальцами невзрачный синий карандаш, которым обычно подписывал приказы и директивы. Оба военных деятель привели массу убедительных доводов, но на принятие окончательного решения повлиял совсем иной фактор.

— Наши славные сухопутные войска, вынесли основную тяжесть войны и одержали много славных побед. Наши моряки смело бились плечом к плечу с армией. Мы навсегда запомним подвиги наших моряков при обороне Заполярья, Ленинграда, Гангута, Одессы, Севастополя и Новороссийска. Честь им и хвала, но все их действия носят исключительно оборонный характер, наступательных операций было крайне мало. Из-за этого у господ историков может сложиться впечатление, что у Советского Союза флота вообще не было. Поэтому будет правильнее поручить проведение датской операции ведомству товарища Трибуца.

С мнение Верховного уже мало кто спорил, но говорливый Штеменко убедил Сталина не отказываться от варианта с Осликовским, держа его про запас. Так сказать на тот случай, если дело вдруг примет непредвиденный оборот.

Для десантирования в датское королевство, в Росток были согнаны все десантные корабли, имеющиеся в наличие у Балтфлота. От ощущения возможности сделать настоящую морскую операцию, у моряков горели глаза. Всю войну они были только союзником сухопутных сил, теперь у них появился шанс заявить себя как самостоятельную силу.

Первыми по замыслу Главного морского штаба, в дело должны были вступить морские пехотинцы бригады генерал-майора Белобородова. Высадившись на остров Зеландия в районе городка Гарлев, они создавали плацдарм для высадки основных сил десанта.

Конечно, моряков куда больше привлекал вариант высадки десанта в самом Копенгагене, однако от этой идеи пришлось отказаться, из-за большого числа английских мин в этой части Балтийского моря.

При более детальной проработки десантной операции выяснилось, что этого добра в избытке, и в предполагаемом месте высадки десанта. Результаты, полученные от посланных на разведку тральщиков, сильно озаботили штаб адмирала Трибуца. Не отказываясь от высадки в Зеландию, моряки решили сначала провести малую десантную операцию, с целью отвлечения внимания противника.

Для этой цели был избран остров Фюрстер, куда в ночь с седьмого на восьмое сентября, торпедные катера КБФ доставили отряд десантников под командованием майора Шубина. Под покровом полутьмы, бойцы проворно прыгали в прибрежные волны, готовые в любой момент столкнуться с вражеским огнем, хотя проведенная накануне воздушная разведка не заметила присутствие солдат противника.

Как оказалось потом, вражеских войск не оказалось не только на месте высадки десанта, но и на самом острове. Мирные подданные датского короля с удивлением наблюдали за действием солдат краснофлотцев. Сначала они заняли оборону на побережье, основательно окопавшись, а затем, выяснив у местных жителей, что немцев нет, двинулись к переправе на Зеландию.

Штабные стратеги застыли над картами и получая ежечасное сообщение от майора Шубина, строили те или иные планы. Вначале предполагалась некая тактическая хитрость со стороны англичан, затем заговорили о разногласиях в рядах противника, и наконец поверив в удачу, они направили отряд Шубина к переправе.

Здесь, по мнению штаба, столкновение с противником было неизбежным, но к их разочарованию, оно так и не состоялось. Датские паромщики любезно переправили советских моряков на главный остров королевства, не взяв с них никакой платы.

— Черт знает, что такое?! Куда девались англичане? — удивлялись штабисты, — они нам все планы спутали. Вторые сутки наступаем, а их нет.

Ещё большим удивлением для них стала высадка морских пехотинцев Белобородова. Пройдя по пробитому для них в минных полях тральщиками проходу, десантные баржи высадили моряков на зеландскую землю, не потеряв ни одного человека. Не встретив никакого сопротивления, пехотинцы продвинулись на пять километров вглубь территории, и встретились с шубинцами.

Опасаясь большой каверзы со стороны англичан, штаб приказал десантникам больше не продвигаться и закрепиться на достигнутых рубежах. О достигнутых результатах было доложено в Ставку, откуда было получили предложение провести воздушную разведку Зеландии.

Данные авиаторов потрясли штаб адмирала Трибуца. Оказалось, что все английские войска находятся на западной стороне острова. Там полным ходом шла эвакуация и по всем признакам находилась в финальной стадии.

После недолгого совещания было принято единственно верное решение. Бригаде Белобородов было приказано двигаться на Копенгаген, а в указанный разведчиками квадрат было отправлено звено бомбардировщиков под прикрытием истребителей.

Неожиданные новости всегда приходят не одни. Едва адмирал Трибуц разобрался с одной, как незамедлительно пришла другая нежданная весть. В то время когда моряки занимались высадкой десанта на земли датского короля, генералу Осликовскому сдались все немецкие войска с соседнего острова Фюй.

Отставленный в сторону от активных боевых действий, генерал решил заняться моральным разложением противника и к всеобщему удивлению попал точно в "яблочко". Находясь в полном информационном вакууме, немецкие солдаты ничего не знали о подписанной Деницем капитуляции и агитационные листовки, упавшие к ним с неба стали для них откровением божьим.

Дисциплина в германской армии была уже не та, что была в начале войны. Капитуляция и отсутствие центральной власти сильно расшатали былые устои вермахта, позволив простым солдатам почти на равных говорить с офицерами.

— Зачем нам теперь воевать? За какую новую Германию, если даже новый рейхспрезидент подписал акт о капитуляции!? — спрашивали солдаты у офицеров, а те в свою очередь требовали ответа у генерала Бергмана. Благодаря заслуженному авторитету командира, тому удалось убедить подчиненных, что листовки это примитивная пропаганда противника, но эта версия продержалась недолго. Через несколько часов офицер связи капитан Хёрст, сообщил из Копенгагена о начале эвакуации английских войск.

У некоторых офицеров штаба эти вести вызвали недоверие, но генерал Бергман поверил им сразу. После того, как совсем недавно англичане уже предоставили немцам право самостоятельно решать свои проблемы, в правдивости слов капитана он не сомневался.

Бергман вновь собрал офицерское собрание, и всесторонне обсудив ситуацию, принял решение о капитуляции гарнизона остров Фюй.

Стремясь ухватить за хвост ускользающую добычу, Трибуц обрушил на врага всю мощь морской авиации Балтфлота. Дважды летчики наносили удары по скоплению войск в районе порта Хельсингера. Противнику был нанесен в живой силе, повреждено одно транспортное судно, но сорвать эвакуацию авиаторы не смогли. Восемь больших транспортных судов покинули гавань Хельсингера за три часа до прихода туда советских войск.

Раздосадованный адмирал в третий раз бросил на них авиацию, на этот раз, пополнив её ряды самолетами дальней авиацией маршала Голованова. "Тушки", "илы", "бостоны" и "митчеллы" все обрушились на покидающий Данию королевский флот. Эсминцы, сторожевики, морские охотники отчаянно пытались прикрыть огнем своих "эрликонов" доверху набитые транспорта. Началась отчаянная схватка не на жизнь, а насмерть.

Пытаясь прикрыть караван из Осло и Бергена, к месту боя устремились ещё не успевшие покинуть Норвегию самолеты, но они прилетели к самому окончанию боя. К этому моменту почти каждый из транспортов имел серьезные повреждения от бомб и снарядов. Один из них был уже потоплен, второй был обречен, поскольку имел сильный крен и на его борту полыхал пожар. Вместе с ними был уничтожен один охотник, два сторожевика и поврежден эсминец сопровождения.

Только заплатив такую цену, конвой сумел оторваться от преследователей, но это было ещё не все. Стремясь хоть как-то нанести урон врагу, Трибуц отправил на перехват конвоя подлодку Лапина. После завершения ремонта на верфях Гамбурга она вела патрулирование на просторах Северного моря. Адмирал не особенно верил в успех этого мероприятия, но госпожа Фортуна не обделила милость своего фаворита, ставшего к этому времени Героем Советского Союза.

Лапин настиг конвой, когда тот выходил из пролива Скагеррак. В этот момент британцев атаковали истребители, посланные маршалом авиации Головановым в погоню за конвоем. Раззадоренный событиями, он сам включился в операцию по выявлению и уничтожению кораблей противника. Первоначальной целью советских летчики было обнаружение конвоя и наведение торпедоносцев на ранее поврежденный транспорт. Однако несчастная "Бибигона" перевернулась и затонула во время прохождения пролива Каттегат.

Не обнаружив цель, летчики доложил в штаб и до прибытия торпедоносцев решили атаковать корабли прикрытия. Своими действиями, они очень помогли Лапину. Приготовившись к отражению удара с воздуха, англичане отвлеклись от наблюдения за морем, чем подводник не преминул воспользоваться.

Найдя разрыв в походном строе эскорта, Лапин без помех приблизился к транспортам и атаковал ближайшее к себе судно. Гордо рассекающий морские просторы красавец "Эльсинор" вздрогнул подобно живому существу, когда в него вонзились два страшных копья. Со страшным грохотом и шумом разворотили они стальные борта морского исполина, гордости датского флота.

Как бы, не был он силен и могуч, однако неудержимому напору моря, корабль не смог противостоять. Медленно, затем все быстрее и быстрее, стал он проседать в глубокую пучину, пока со всего размаха не лег бортом на волны и затонул.

После каждой атаки на транспорт, корабли прикрытия немедленно бросались в погоню, чтобы при помощи глубинных бомб поквитаться с обидчиком. Это непреложный закон любого конвоя. Сопровождавшие караван корабли попытались исполнить его, но господствующие в воздухе истребители, сильно затруднили им работу. Своими атаками, летчики не только позволили Лапину без помех совершить сложный маневр уклонения, но и повторно атаковать неприятельский конвой.

Любое поднятие перископа в подобных условиях боя смертельный риск, но Лапин пошел на него. Ведь каждый прорвавшийся в Англию транспорт только усиливал мощь врага и значит, затягивал наступление мира на неопределенный срок.

У капитана Лапина был шанс сократить число вражеских транспортников, но в этом случаи, бросившиеся в погоню морские охотники, прочно отрезали ему пути отхода. Необходимо было принимать решение, и командир сделал свой выбор.

— Кормовые торпедные аппараты приготовить к атаке! — пронесся по переговорной трубе приказ капитана и тут же получил ответ: — Есть кормовые аппараты к атаке!

— Кормовые торпедные товсь!

— Есть товсь!

Десятки глаз напряжено смотрели на командира готовившегося переступить черту, за которой стояли морские охотники с глубинными бомбами избежать встречи, с которыми не мог помочь даже сам господь Бог. Все всё прекрасно понимали, но были готовы идти до конца за своим командиром, слившегося в одно единое с перископом.

— Пли! Есть пли! — лодку мягко качнуло и вновь два могучих копья властно вспороли темно-синею поверхность моря.

Удар по вражескому транспорту был нанесен мастерски, но и атакованным кораблем управлял мастер своего дела. Умело управляя кораблем, он уклонился от одной из выпущенных торпед и удачно принял бортом вторую. Полученные от взрыва повреждения серьезно снизило скорость "Принцессы Шарлоты", но они не были смертельны для транспорта и она продолжила свое движение.

Произведшая экстренное погружение подлодка Лапина не имела возможность добить вражеский корабль. Вместо того, чтобы искать спасение в морских просторах и глубинах, капитан пошел на мелководье и лег на грунт.

В обычных условиях боя это был самоубийственный шаг, когда враг стремительно отступал под ударами нашей авиации и прибрежные воды перешли под наш контроль, это был единственно верным шагом.

Подоспевшие к месту боя торпедоносцы не только заставили отступить корабли конвоя, но и легко добили не только "Принцессу Шарлоту", но и ранее поврежденный ударами с воздуха эсминец.

Потопленный летчиками транспорт долгое время был яблоком раздора между авиаций и флотом. Каждая из сторон стремилась записать её на свой счет, но командующий Северной группы войск маршал Рокоссовский принял соломоново решение. Своею властью он наградил обе стороны орденами боевого Красного Знамени, которые они торжественно отметили, согласно традициям русского офицерства на праздничном банкете.

Таким, было, начало сентября. Оставление Норвегии и Дании было лишь малым узором того большого противостояния, что все больше и больше охватывал различные части Старого Света. Каждая из сторон строила свои планы, согласно которым, сентябрь должен был стать месяцем кардинальных перемен.

Глава IV. Большие думы в Москве и Мюнхене.

Стрелки больших напольных часов в приемной Сталина показывали ровно четыре часа, когда сидевший за столом Поскребышев перестал сосредоточенно чистить карандаши. Проворно стряхнув с листа древесную стружку в корзину, он мельком сверился с часами и, окинув требовательным взглядом сидевших в приемной людей, произнес: — Проходите товарищи. Товарищ Сталин ждет вас.

Сидевший с боку, от него протоколист привычно отметил в журнале время посещения кабинета вождя и аккуратно, по алфавиту вписал фамилии приглашенных на беседу людей: — Антонов, Берия, Кузнецов, Маленков, Молотов.

Верный своей привычке, Сталин редко собирал в полном составе такие органы как Ставка ВГК, Политбюро или ГКО. Вождь справедливо полагал, что для обсуждения любого серьезного вопроса достаточно тех лиц, которые непосредственно занимались ими или были в той или иной мере связаны с ним. Потому все основные решения, как правило, принималось в узком кругу, с участием не более трех-четырех человек.

Вот и сегодня, готовясь принять решения по "германскому конфликту", Сталин созвал "малое вече" с участием представителей всех задействованных в этом вопросе сторон. Как со стороны военных, так и со стороны партийно-государственных структур. Именно им предстояло решить, какими будут дальнейшие действия Советского Союза в отношении своих бывших союзников по коалиции.

Дверь сталинского кабинета ещё не закрылась, а вождь уже встал из-за письменного стола и неторопливо пошел навстречу приглашенным членам правительства и военным представителям.

— Присаживаетесь, товарищи — предложил им Сталин и первым сел за стол заседаний, покрытый зеленым сукном. Перед каждым из стульев, на столе лежали специальные блокноты и карандаши для записи. Сам генералиссимус достал из нагрудного кармана кителя листок бумаги с основными тезисами предстоящей беседы. Верный своей многолетней привычки он не смотрел на него, но время от времени делал на нем пометки, синим карандашом.

— Сегодня нам предстоит обсудить и определить нашу дальнейшую стратегию, по выходу из непростой ситуации, в которую нас втянул своими действиями господин Черчилль и чью безответственную авантюру негласно поддержал, господин Трумэн. Наши доблестные войска полностью разбили коварно напавших на нас англичан и заняли подавляющую часть их оккупационной зоны.

Желая скорейшего прекращения конфликта и наступления мира, мы предложили американцам исключить Англию как агрессора из числа великих держав, лишить её всех прав победителя и честно разделить её оккупационную зону в Германии. Это вполне логичное и справедливое предложение, по нашему мнению должно было заинтересовать американцев , так как расширяло их зону оккупации, без каких-либо затратах с их стороны. Однако вопреки нашим расчетам американцы отказались принять наше предложение, несмотря на свой затяжной военный конфликт с Японией — огорченно произнес Сталин, очень сильно переживая эту неудачу.

— Упрямо продолжая поддерживать в этом конфликте Черчилля, они выдвинули совершенно неприемлемые для нас условия заключения мира в Европе. Американцы настаивают, чтобы мы полностью очистили от войск всю занятую нами территории в английской оккупационной зоне. Освободить всех взятых в плен английских военнослужащих, вернуть им оружие и передать Англии захваченный нами в Киле германский флот. Естественно такие условия заключения мира нам совершенно неприемлемы, так как они являются откровенным издевательством над памятью наших павших воинов. На сегодняшнем заседании мы должны выработать план действий, при помощи, которых мы сможем разорвать эту преступную англосаксонскую связку и принудить господ бывших союзников заключить мир, на приемлемых условиях. Прошу высказываться — Сталин положил листок на стол и стал неторопливо прогуливаться по кабинету.

— Думаю, нам будет очень трудно сейчас это сделать, товарищ Сталин. Американцы так упрямо поддерживают Черчилля, потому, что для скорейшей победы над японцами им позарез нужен британский флот. Без него они не смогут быстро закончить войну с микадо, вот и держаться за англичан как черт за грешную душу — выразил свое мнение адмирал флота Кузнецов, но Сталин не согласился с ним.

— Флот англичан, конечно, играет определенную роль в их союзнических отношениях, но не столь существенную как вам кажется, Николай Герасимович. У американцев большие планы на послевоенную Европу, где они хотят основательно и прочно закрепиться. Для этого им нужен верный и послушный союзник, способный, при хорошей поддержке, разумеется, навязывать американскую волю бельгийцам, датчанам и прочим там шведам — улыбнулся вождь, вспомнив Маяковского. — Кроме этого, у господина Черчилля хорошие покровители в американских денежных кругах и они продолжают его поддерживать, несмотря на оглушительный провал английского блицкрига в Германии.

— Может, стоит попытаться ещё раз договориться с американцами и в обмен на их поддержку отдать им из английского сектора ещё Саксонию и Бремен. Это вполне достойный размен с американцами и думаю, президент Трумэн по достоинству это предложение — заикнулся Маленков, но Молотов встретил его слова в штыки.

— С господином Трумэном можно договариваться о чем-либо только держа пистолет у его медного лба. Ничего другого он просто не понимает! — гневно воскликнул нарком, вспомнив тот "теплый прием", что был оказан ему американским президентом в Белом доме во время последнего визита.

— Успокойся Вячеслав. Эмоции только вредят делу, а особенно когда имеешь дело с теми кто считает себя центром мироздания и главным победителем недавней войны, — одернул старого соратника Сталин. — Думаю разговаривать с американцами сейчас нет никакого резона. Они уже обозначили свою позицию и вряд ли изменят её в ближайшее время надеясь пополнить свой арсенал новыми атомными бомбами. Так, Лаврентий?

— Совершенно верно, товарищ Сталин, — вступил в разговор Берия. — К началу ноября американцы планирую создать от трех до четырех новых атомных бомб. Технология их создания уже отработана, но их сильно напугала неудача с третьей атомной бомбардировкой. Сброшенная американцами на парашюте над Кито, она почему-то не взорвалась, упала на землю и досталась целехонькой японцам.

— Значит и у хваленной американской технике есть свои сбои и поломки, — констатировал вождь. — И где она сейчас?

— По последним сведениям нашей разведки находится в Сасебо. Мы предполагаем, что японские ученые атомщики захотят обязательно осмотреть её и это поможет нам выявить местонахождение японского центра производства атомного оружия.

— Хорошо — кивнул головой вождь, — значит в начале ноября, под прикрытием ядерного оружия, американцы намерены провести высадку на остров Кюсю и за два месяца принудить микадо к капитуляции. После этого у господина Трумэна будут окончательно развязаны руки. Он перестанет занимать нейтральную позицию по событиям в Европе и вместе с англичанами возьмется за нас. Какими мирными средствами мы сможем сбить накал агрессии у американского забияки?

— Экономически, да и политически повлиять на Америку мы сейчас не можем. Благодаря стараниям Рузвельта на сегодняшний день американская экономика прочно занимает первое место в мире и это позволяет ей диктовать всем свои условия. Но свое слабое место у Америки есть. Как бы она не была сильна и независима новую большую войну в ближайшее время она себе позволить не может.

Даже если до конца года американцы сумеют развязать себе руки в Азии, простой американский обыватель, вряд ли обрадуется известию о новой большой войне в Европе. Американцы уже лишились иллюзий, что можно выиграть войну малой кровью, на чужой территории, посредством своих любимых линкоров и авианосцев. Японцы сумели доказать ошибочность этих суждений, дав им возможность понюхать пороха на своей территории. Это здорово напугало и отрезвило простых американцев. Идти на третью большую войну, Трумэн вряд ли решиться. Ведь ему ещё предстоит переизбираться на пост президента — уверенно вынес свой вердикт Молотов.

— Война с Гитлером, приучила нас к тому, что невозможное все же может случиться и не исключен самый неблагоприятный для нас вариант. Я тоже считаю, что новая война не приведет в сильный восторг простых американцев. Однако не стоит забывать об огромной власти денег в Америке. Я совсем не исключаю того, что господа финансисты, вопреки всякой логике втравят свою страну в новую войну, ради ещё больших прибылей и дивидендов. Поэтому давайте рассматривать все варианты развития, как позитивные, так и негативные — предложил Сталин.

— Власть финансистов велика, но нельзя сбрасывать со счетов и мнение простого народа, которому предстоит воевать. Согласно сведениям, которыми располагает мой наркомат, подавляющее большинство их настроено на немедленную демобилизацию после победы над Японией. Это очень важный факт — настаивал Молотов.

— Точно также как и классовая солидарность польского, финского и немецкого пролетариата, в которой некоторые товарищи видели главный залог победы во время военных действий с этими странами — язвительно заметил Сталин. — Я вполне допускаю, что американские солдаты хотят демобилизации, но вполне возможно, что для наведения порядка командование применит жесткие меры и солдаты продолжат воевать. Наглядный тому пример, действие французов в семнадцатом году, когда расстреливали сотнями, а воинские части расформировывались десятками. Припертый к стенке капитализм может очень хорошо постоять за себя.

— То, что ты говоришь, экстраординарный случай, когда речь идет о поражении страны или, о её существовании. Отсутствие смертельной угрозы, дает американским солдатам нравственную лазейку, которой они обязательно воспользуются — не сдавался нарком.

— Они, что, стали пацифистами?

— Как же, держи карман шире. Деньги им надо поскорее потрать, что они заработали на службе у правительства. Пока цены не повысились или курс долга не упал — презрительно пояснил Молотов.

Сталин на секунду замолчал, обдумывая услышанные аргументы, затем посмотрел на присутствующих и спросил: — Есть мнения в поддержку слов товарища Молотова или возражение?

— Да, товарищ Сталин, — подал голос Антонов, — я полностью согласен с мнением Вячеслава Михайловича. По служебной надобности, я внимательно изучил историю войны Америки за последние сто лет. С уверенностью могу сказать, что вся стратегия американской армии основана, именно на идеи блицкрига, короткой победоносной войне. К длительной, изматывающей войне с большими боевыми потерями американцы откровенно не готовы. В случаи возникновения серьезных трудностей, они либо пытаются решить их экстренными мерами, либо спускают дело на тормозах и начинают переговоры.

— Вы очень точно подметили про экстренные меры, товарищ Антонов. Так во время войны Севера и Юга, американские демократы ради того, чтобы не дать отделиться богатым хлопком штатам, в массовом порядке ставили под ружье кого угодно. Начиная с прибывших в страну эмигрантов, золотоискателей и кончая маргиналами и даже осужденными преступниками. И как показывает история, одержали победу — блеснул своими познаниями Сталин. Вождь ожидал, что кто-то скажет ещё слово, но остальные приглашенные на совещание молчали.

— Ну что же. Будем считать, что американская демократия пустила глубокие корни, власти предержащие прислушиваются к мнению американцев и в случаи победы над Японией, война с Америкой нам не грозит. Ну а если при этом мы не будем сильно докучать Америке своим существованием, господин Трумэн не стукнет нас атомной дубинкой по голове. Звучит ободряющее, но было бы ещё лучше, если бы поскорее завершил наш собственный атомный проект и сравнялись с американцами и японцами в этом виде вооружения — вождь выразительно посмотрел на Берию.

— Благодаря работе разведки, наши ученые знают все особенности создания атомной бомбы, товарищ Сталин. Однако у нас пока нет необходимого оборудования для создания бомбы, как нет в нужном количестве уранового сырья. Мы прилагаем все усилия для устранения этого препятствия, но этот процесс займет не год и не два — честно признался Берия.

— Мы это знаем, но чем раньше будет создана бомба, тем быстрее мы собьем спесь с господина Трумэна и сможем говорить с Америкой и японцами на равных. Пусть товарищи осознают, как нам важен положительный результат их работы — с ударением сказал вождь.

— Я ещё раз, лично доведу эту мысль до сведения ученых и инженеров, товарищ Сталин — заверил его нарком, на плечи которого была возложена обязанность по созданию советской атомной бомбы.

Сталин удовлетворенно кивнул головой, неторопливо поставил карандашом в воем листе маленькую закорючку и двинулся вдоль стола.

— Если мы не можем разорвать англосаксонскую спайку, воздействуя на США, тогда за оставшееся у нас время нужно принудить Англию к миру. Мы очень рассчитывали, что провал операции "Клипер" приведет к отставке Черчилля, но этого не случилось. Вопреки всем прогнозам он устоял. Англичане посчитали, что он нужен им — Сталин сокрушено повел рукой. — Однако это не означает, что он может спать спокойно. Нынешнее внутреннее положение в Англии очень сложное и напряженное. Простой народ устал от войны и экономических трудностей порожденных ею и желает её скорейшее прекращение. Думаю, достаточно будет одного хорошего толчка, который вызовет массовое недовольство людей, и Черчилль обязательно слетит с кресла премьера. Необходимо понять, что мы можно сделать для этого. Что вы скажите по этому поводу, товарищ Кузнецов?

— К сожалению, нынешнее состояние нашего флота, не позволяет нам предпринять каких-либо наступательных действий на море против Англии и Америки, — честно признал главный советский флотоводец. — Балтийский флот откровенно слаб: оба наши линкора нуждаются в капитальном ремонте, да и крейсера не все готовы к немедленному выступлению в поход. Можно конечно пополнить Балтфлот кораблями и подлодками Северного флота, но даже эта рокировка, не позволит нам создать некое подобие морской блокады острова. Что касается высадки десанта на побережье Англии, то для этого нужно время, товарищ Сталин, которое нам противник вряд ли предоставит. Пока мы будем прочищать балтийские проливы, перебрасывать баржи и транспорты в порты Северного моря и готовить прикрытие десанта, противник успеет полностью закрыть Ла-Манш.

— Состояние нашего флота и численность кораблей противника нам хорошо известна, товарищ Кузнецов. Что касается попытка морской блокады и высадки десанта через Ла-Манш, то никто не собирается повторять печальный опыт Гитлера, пытавшегося принудить англичан к миру при помощи этих средств. Мы считаем, что новые трудности и угрозы извне только сплотят англичан вокруг Черчилля. Усилят связку Англии с Америкой и могут подтолкнуть Трумэна к активным действиям, что совершенно недопустимо.

Сталин вновь двинулся вдоль стола и остановился возле Антонова.

— А каково мнение Генерального штаба? Будите предлагать провести массированные бомбардировки а-ля Геринг или рекомендовать проведение операции "Морской лев" от Кейтеля? — поинтересовался у генерала вождь.

— Реализацию "Морского лева" в сочетании массированной бомбардировки Англии можно было рекомендовать, если бы под нашим контролем находилось все морское побережье в районе Ла-Манша, товарищ Сталин. Наши фронтовые бомбардировщики смогли бы уничтожить радары противника и разбомбить его аэродромы. Ценой больших потерь мы смогли бы на короткое время открыть дорогу десанту, даже при нынешнем состоянии флота. Однако на сегодняшний день, под нашим временным контролем находятся лишь Кале и Дюнкерк, освобождения, которых французы требуют у нас каждый день. Все это превращает операцию "Морской лев" в откровенную авантюру.

— А нельзя ли провести высадку воздушного десанта на побережье Англии? Ведь мы уже высаживали воздушные десанты — поинтересовался Маленков.

— Можно, но это должен быть массированный десант, не менее трех бригад. С обязательной поддержкой в течение ближайших 24 часов тяжелым вооружением, что возможно только в случаи высадки десанта или захвата аэродрома. В противном случае, десант будет полностью уничтожен врагом и не выполнит поставленной перед ним боевой задачи.

— Не веселую перспективу рисует нам товарищ Антонов. Флот твердит, что ему нужно время для сосредоточения, армия, что ей нужны порты и аэродромы для подготовки высадки десанта. Все готовы к тому чтобы высадиться и вывести из игры этого зарвавшегося интригана Черчилля, но у всех важные причины не делать это. Интересное кино, получается — взорвался Берия, но Сталин немедленно осадил его.

— Не горячись, Лаврентий. Я полностью согласен с выводами товарища Антонова. Нам нужен конкретный, цельно направленный план, а не лихая плохо подготовленная авантюра для отвода глаз начальника. Есть ли у Генштаба другие идеи? — поинтересовался вождь, и они нашлись.

— Конечно, есть, товарищ Сталин. Генеральный штаб предлагает усилить давление на британские войска находящиеся в Европе. Однако главное направление действия наших войск будет не Германия, а Греция, чей прогрессивный народ с ноября прошлого года, борется с британскими оккупантами. Против ста тысяч английских солдат, предлагается перебросить часть войск бывшего 2-го Украинского фронта под командованием маршала Малиновского. Учитывая хорошее состояние железных дорог Восточной Европы, мы сможем быстро перебросить по ним войска и закончить их сосредоточение на греческой границе к 11 сентября.

— Освобождение Греции не только укрепит наше положение на Балканах, но и позволит напрямую влиять на все Средиземноморье. Перспективы блестящие, но прежде следует согласовать столь ответственный шаг с югославами и болгарами. Ведь в отношении Греции у них с нами были серьезные разногласия — напомнил Молотов Сталину о существовании давнишних межнациональных отношений балканских государств, плотно сплетенные в легендарный "гордиев узел".

— Для прочно застрявшего в Триесте Тито, наши действия в Греции будут только во благо, так как помогут отвлечь силы и внимание англичан от этого района Адриатики. Что касается болгарских товарищей, то думаю, они изменят свою позицию по Греции в обмен на нашу помощь в вопросе о пересмотре границ в районе восточной Фракии.

— Восточной Фракии? Но ведь это территория Турции. Мы собираемся воевать с ней? — удивился Маленков.

— Воевать? Нет. Мы только вежливо попросим вернуть нам Карс, Ардаган и Баязет, а также разрешить иметь свою базу на Босфоре. А воевать с ними будут болгарские войска при нашей братской помощи, естественно.

— Но Англия никогда не позволит нам иметь базу на Босфоре и контролировать проливы.

— Правильно, не позволит — согласился с Маленковым вождь, — и будет вынуждена перебрасывать в Средиземноморье дополнительные силы, которых у неё и так мало. И в первую очередь из Сирии, к огромной радости нашего французского друга генерала де Голля. Продолжайте товарищ Антонов.

— Если противник не сумеет вскрыть сосредоточение наших войск на болгарской границы, то используя фактор внезапности, мы сумеем за короткий срок преодолеть приграничную оборонительную "Линию Метаксаса".

— Значит, вы стоите за болгарское направление вторжения в Грецию?

— Да, товарищ Сталин. По данным разведки, большая часть английских войск находящихся на севере Греции сосредоточена на югославском направлении. Опасаясь повторения немецкого варианта наступления они, держа под контролем горные перевалы и дороги этого направления. Что касается болгарской границы, то здесь находятся незначительное количество войск, порядком двух-двух с половиной тысяч человек.

— Каковы конечные точки предлагаемого вами наступления?

— Афины, Пелопоннеса и возможно дальше, если противник не успеет быстро перебросить в Грецию дополнительные силы.

— Товарищ Маленков, что может дать наша авиационная промышленность нашей Балканской группе войск дополнительно для принуждения Черчилля к миру?

Вопрос вождя не застал врасплох Георгия Максимилиановича. Даже не доставая записную книжку с последними сводками от оборонных заводов, он выдал Сталину нужную цифру.

— К одиннадцатому сентября мы можем передать в войска истребителей Ла, Як и Миг различных модификаций в количестве ста восьми самолетов. Кроме этого шестьдесят четыре штурмовика Ил-2, двадцать один бомбардировщик Пе-2 и тридцать шесть Ту-2 морской модификации, согласно решению ГКО.

— Хорошо. А чем ответит на нужды армии наше танкостроение? — спросил вождь Молотова и тот тоже не затруднился с ответом.

— Мы можем пополнить Балканскую группу войск пятнадцатью машинами Т-60, девяноста тремя танками Т-34/85, пятидесяти пятью ИС-2 и сорока одним ИС-3. Вместе с ними могут быть переданы шестьдесят машин СУ-76 и СУ-85, двадцать восемь СУ-100, тридцать одну машину СУ — 120 и двадцать три СУ-152.

— Думаю, это будет хорошим подспорьем товарищу Малиновскому для освобождения Греции от британских оккупантов — усмехнулся Сталин. — Начало нашего наступления на Балканах, при любом исходе поставит господина Черчилля в положение, когда каждый его шаг приведет к ухудшению общего положения.

— Цугцванг, как говорят шахматисты — уточнил Молотов.

— Верно, цугцванг — согласился с ним Сталин, удовлетворенно поставив на листке очередную закорючку и спрятав его в нагрудный карман.

— Есть возражение против предложения товарища Антонова? — спросил вождь соратников. — Нет? Тогда давайте приступим к работе. Товарищ Антонов, начинайте переброску войск для создания Балканской группы в предложенные вами сроки. Товарищи Молотов и Маленков помогут вам в её формировании, взяв под личный контроль поставку самолетов и танков. Что же касается товарища Кузнецова, то его главная задача на сегодня является очистка балтийских проливов от мин и скорейшее возобновление движения по ним.

— А черноморские проливы, товарищ Сталин? — не удержался нарком.

— Что, лавры адмирала Колчака покоя не дают? Хорошо. Разработайте план десантной операции на Босфор с учетом нынешней обстановки и доложите. Но не забывайте о своей главной задаче. Вышинского шведы уже забросали просьбами о восстановлении свободного судоходства.

— Стоит ли предавать такое большое значение этим нейтралам, товарищ Сталин? Босфор и Дарданеллы важнее.

— Стоит, товарищ Кузнецов — осадил взлетевшего наркома вождь, не вступая в разъяснение всех тонкостей дипломатии.

— Слушаюсь, товарищ Сталин — покорно дал задний ход адмирал.

— Вот и хорошо. Все свободны, кроме товарища Берии — изрек генералиссимус, и соратники проворно вытекли из его кабинета, наивно полагая, что вождь намерен обсудить с наркомом атомный проект. Однако они ошиблись.

— Скажи, Лаврентий, насколько лояльны к нам англичане, что поставляют нам информацию о всех планах и действиях Черчилля? — спросил Сталин, когда оба собеседника уселись друг против друга .

— За все время сотрудничества с ними, у меня никогда не было повода усомниться в них, товарищ Сталин. Могу заверить вас, что это абсолютно преданные идеи коммунизма люди, сознательно связавшие свою судьбу с нами не смотря на свое аристократическое происхождение. Настоящие бессребреники, которые в трудные для нас годы, ни разу не попросили денег за оплату поставляемой ими информации. А она всегда имела для нас важное значение — принялся расписывать "оксфордцев" нарком.

— Агенты, поставляющие информацию стратегического характера всегда важны и ценны для любого правительства мира, а идейные агенты ценны вдвойне или даже втройне. Очень хорошо, что они у нас есть. В ближайшее время, они будут крайне важны для нас, но смогут ли они, как и прежде передавать сведения нашим разведчикам. Англичане наверняка взяли каждого работника нашего посольства под плотное наблюдение. Можем ли мы рассчитывать на помощь наших информаторов.

— Можете не сомневаться товарищ Сталин, что наши сотрудники в Лондоне приложат максимум усилий, чтобы информация от агентов поступала к нам без задержек. Это очень трудное дело, но даже в сорок первом году в Берлине, находясь в полной изоляции, наши сотрудники осуществляли встречи с агентами.

— Да, я помню это. Молодцы — вождь провел рукой по усам. — Ну а если несмотря ни на что, Черчилль опять устоит, придется проводить операцию "Танго". Насколько она готова?

— Согласно донесению товарища "Ильина" все готово. Ждем только приказа — азартно блеснув пенсне, доложил Берия.

— Хотя Черчилль все был, есть и будет нашим идеологическим врагом, но крайне неприятно проводить против него подобные действия — с сожалением произнес вождь. — Передайте "Ильину" чтобы в течение месяца был готов к проведению операции.

— Будет передано, товарищ Сталин — заверил собеседника нарком и на этом их беседа закончилась.

Москва сделала свой ход в большой игре, и не отстал от неё и Мюнхен, где расположился со всем своим штабом, командующий американскими войсками в Европе генерал Эйзенхауэр со своим штабом. Именно туда прилетел британский премьер министром, вот уже третий месяц, балансирующий на грани возможного и невозможного.

Основной причиной этой незапланированной встречи являлся генерал де Голль, а вернее его действия направленные на восстановление независимости и государственного величия французской республики. Умело лавируя на противоречиях Сталина и англосаксов, Шарль де Голль сумел добиться включения Франции в число держав победительниц, что вызвало сильную головню боль у Черчилля.

Дитя британской колониальной системы, он очень трепетно относился к любому, пусть даже микроскопическому кусочку земли, который мог быть присоединен к британским владениям. Пользуясь, слабость своего колониального соседа — Франции, Черчилль попытался отщипнуть от его заморских владений сначала Дакар, а потом Сирию. Причем Сирию англичане отхватили у французов исключительно силой оружия, после победного 9 мая.

Эти откровенно наглые действия англичан вызвали столь бурную реакцию со стороны де Голля, что стремясь упредить дальнейшие действия своего несговорчивого соседа по континенту, Черчилль прилетел в Мюнхен.

— У меня плохие для нас сведения, генерал. Действуя сугубо в своих личных интересах, изменив принципам союзничества, генерал де Голль решил взять сторону Сталина. Вчера в Париже у него состоялась встреча с эмиссаром Сталина генералом Деревянко, на которой обсуждалось расширение военного сотрудничества. Русские обещали генералу поставить в самое ближайшее время не только легкое стрелковое оружие, но и пушки, танки, самолеты, — Черчилль затянулся сигарой и многозначительно продолжил, — кроме этого рассматривался вопрос о заключении военного союза между СССР и Францией. С возможностью присоединения к нему третьих стран, естественно против нас.

— Надеюсь, вы прекрасно понимаете всю ответственность сказанных вами слов, мистер Черчилль. Я хотел бы точно знать насколько достоверная информация, озвученная вами? — спросил Эйзенхауэр. От слов собеседника с лица генерала полностью улетучилась вежливость и оно затвердело от напряженности.

Отпрыск герцогов Мальборо был неплохим артистом.

— Слава Богу, ещё есть люди во Франции, что не разделяют опасную для Европы политику господина де Голля, считая её опасной — доверительно произнес британец. Он смотрел на Айка честнейшими глазами, но артистизма у него не хватило. Американец по-прежнему требовательно смотрел на гостя и тогда, тоном слегка обиженного джентльмена привыкшего верить людям своего круга на слово, Черчилль добавил. — Если это необходимо, я распоряжусь прислать вам копию стенограммы переговоров де Голля с русскими.

— Да, это бы полностью сняло бы все вопросы, мистер Черчилль. Прошу понять меня правильно — повел рукой Айк, что в некотором смысле можно было трактовать как извинение.

— К чему эти слова, генерал. Я вас прекрасно понимаю. Документ будет у вас на столе в самое ближайшее время. Можете быть в этом уверены.

— Благодарю вас — молвил Айк, ожидая от собеседника действий, и они незамедлительно последовали.

Проворно оторвав тучное тело от кресла, Черчилль распахнул дверь кабинета и обратился к сидящему в приемной порученцу.

— Джефри позвоните в Майнц Векслеру и скажите ему, чтобы немедленно, со спецкурьером переслал генералу Эйзенхауэру оригинал документа полученного от Богарда.

Отдавая подобное приказание, Черчилль был полностью спокоен. Хитрая лиса, в своей речи так искусно смешал правду с ложью, что разделить их было очень трудно. Встреча действительно была, и на ней действительно обговаривали поставки оружия в знак уважения былого боевого содружества между Парижем и Москвой. Но никаких разговоров о создании военного союза не было и в помине.

Точнее сказать их не было во французском оригинале, но зато они имелись в копии британского перевода, что был создан по приказу Черчилля специально для американцев. Именно её, кодовым словом "Богард" и приказал отправить Черчилль порученцу.

— Приказ отдан, документ доставят, а пока, я хотел обсудить с вами генерал, что нам делать дальше с этой проблемой, — премьер азартно задымил сигарой.

— Нам?

— Да, нам с вами. И если быть точным, в первую очередь больше вам, генерал. Заключение военного союза между де Голлем и русскими поставит под угрозу снабжение наших войск в Германии и в первую очередь американских. И если сейчас снабжение идет через запад и юг Франции, создавая определенные трудности нашим армиям, то тогда, снабжение пойдет через порты северной Италии, через Австрию или в лучшем случаи через Швейцарию, если заставим её отказаться от нейтралитета. Как вам такая картина?

— Картина скверная, — признался Айк, — но что можно сделать в этих условиях? Объявить Франции войну?

— Зачем обязательно войну? Можно устранить эту угрозу не начиная никаких боевых действий — горячо заверил собеседника премьер.

— Убить де Голля? — с солдатской прямотой спросил Эйзенхауэр.

— Ну, зачем сразу убивать и тем самым возводить в ранг мученика, святого. Хватит с нас Жанны д,Арк. Просто следует заменить де Голля, на более сговорчивого человека. Конкретно, на генерала армии Анри Жеро. Он тоже печется о благе Франции, но не готов ради него броситься в объятия Сталина.

— Для замены де Голля на вашу креатуру нужно будет доставить его в Париж. А там, у генерала крепкие позиции и значит, без вооруженного столкновения не обойтись. А это значит война — решительно отрезал Айк, но Черчилль лишь снисходительно покачал головой.

— Вы замечательный стратег, но неважный политик, не обижайтесь. В нынешнем положении Франции не обязательно захватывать Париж. Вполне достаточно будет с пониманием отнестись к стремлению Жеро создать свое правительство, в противовес правительству де Голля. Смею заверить, что у генерала Жеро есть свои заслуги перед Францией, мало чем уступающие заслугам де Голля. Он достойная кандидатура на пост главы временного правительства, нужно только поддержать его начинания.

— И тем самым снова расколоть Францию на два лагеря?

— Что делать, если этого требует политическая необходимость и целесообразность — сокрушенно поднял брови Черчилль.

— И где вы намерены посадить вашего правителя, в Виши?

— Конечно, нет! Этот городок прочно связал себя с коллаборационизмом и повторно его использовать может только глупец. Генерал Жеро сядет в Лионе. Это позволит контролировать перевозки, как из Бордо, так и из Марселя.

Британец замолчал, сверля своими ореховыми глазками лицо собеседника, но тот молчал, основательно переваривая слова Черчилля. Так прошло некоторое время, и генерал разверз свои уста.

— Все это звучит очень заманчиво, но я должен проконсультироваться с Вашингтоном, сэр. Без одобрения президента Трумэна я не вправе принимать решение, каким бы правильным оно мне не казалось бы.

— Естественно — поспешил согласиться с ним премьер, — только президент Трумэн может, одобрить его или нет. Я сам собираюсь к нему обратиться по этому вопросу, но хорошо зная, кто главный генерал в Европе, я не захотел действовать через вашу голову, генерал. Поэтому я здесь.

Выливая на Айка кувшин сладкой лести, Черчилль как всегда лгал. Очень опасаясь, что Трумэн из чувства злости к нему не согласиться поддерживать его французский проект, Черчилль решил действовать обходным маневром. Через Айка, который должен был обрисовать своему президенту положение вещей, в нужном для Черчилля свете.

Проворно поднявшись из мягкого кожаного кресла, британский лидер подошел к генералу и крепко пожав ему руку, вкрадчиво произнес: — Прошу вас как можно скорее доложить президенту об измене генерала де Голля нашему общему делу. И помнить, что время не ждет. Всего доброго генерал.

Покидая кабинет Эйзенхауэра, Черчилль не знал, что его лживые слова упали на очень благоприятную почву. Айк сам не видел в носатом французе верного союзника, на которого можно было бы опереться в трудную для Америки минуту. Он доложил именно так, как нужно было хитрому британскому аристократу. И в непростом разговоре с Трумэном, сумел убедить его поддержать предложение Черчилля.

Судьба несговорчивого французского лидера, а вместе с ним и всей Франции, была решена за океаном легко и непринужденно. Оставалось только дождаться нужного результата от принятых решений.

Глава V. И Кельна мрачные громады, и шум парижских площадей.

Вопрос о проведении Балканской операцией был полностью одобрен Ставкой Верховного Командования, но прежде чем как повернуть на юг войска маршала Малиновского, было решено провести одну операцию местного значения. Она должна была убедить противника, что европейский фронт по-прежнему остается главным для Советского Союза, и он пытается расширить зону своего влияния.

Полученная директива Ставки о проведении отвлекающей операции не вызвала большого восторга в штабе Рокоссовского. Ликвидация "дюнкерского пяточка" основательно сократили материальные и людские резервы "Северной группы войск", которые оставались в распоряжении маршала, после прорыва его войск за Рейн.

Все те ресурсы, что Ставка выделяла Рокоссовскому, поглощали непрерывные бои местного значения в районе Дюссельдорфа. Сумев увеличить численность своих войск за счет отошедших соединений с востока, фельдмаршал Монтгомери стремился выбить русских из Гельзенкирхен. Бои шли упорные, с переменным успехом, что нашло отражение в солдатском фольклоре. Англичане гордо именовали эти бои новым "Эль-Аламейном", надеясь, что именно отсюда, Монти начнет свое новое наступление и погонит противника на восток к Эльбе.

Советские солдаты именовали это сражение коротко и емко — "наш немецкий Сталинград" и в этом тоже была своя правда. Здесь был свой на насквозь простреливаемый врагом плацдарм, своя водная преграда в виде рейнского канала и свой враг, англичане. Они не были столь наглыми и задиристыми как немцы, но их настырность и вредность компенсировали эти недостатки.

К особенностям национального характера нового противника следовало отнести ещё и врожденную подлость. Не имея возможность наносить бомбовые удары в дневное время, англичане атаковали позиции противника исключительно ночью. Конечно, число бомбардировщиков у них заметно поубавилось, да и удары с высоты в семь тысяч километров не отличались точностью. Но наносились они с педантичной регулярностью, что сильно нервировало держащих оборону Гельзенкирхен советских солдат.

Задумываемый как плацдарм для нанесения удара вглубь Северного Рейна, из-за действий англичан он превратился в чемодан без ручки, который было жалко бросить и трудно нести. Для срочного изменения положения требовалось заставить противника снизить свою активность на этом участке фронта отвлекающим ударом, но сил для такого наступления не было.

С ликвидацией "датской занозы", у Рокоссовского появилась возможность направить к Рейну дополнительные соединения, но у этого варианта были свои сложности. Во-первых, перебрасываемые соединения с севера имели определенную убыль личного состава, и техники и были что называется "не первой свежести". Во-вторых, возникли определенные трудности с транспортными коммуникациями. Советские широкополосные железные дороги доходили только до Одера. С началом конфликта перешивка европейского полотна в направлении Эльбы началась в ускоренном темпе, но новую дорогу успели довести только до западных окраин Берлина. Поэтому, все переброски войск производились исключительно по дорогам, часть которых существенно пострадала от бомбежки врага.

Все это серьезно осложняло выполнение приказания Ставки, но недаром маршал Рокоссовский именовался "советским Багратионом". Имея богатый опыт проведения наступательных операций против сильного противника, командующий "Северной группы войск" пошел на сознательный риск. Пользуясь затишьем в Голландии, он решил вопреки решению Ставки не направлять освободившиеся после Дюнкерка войска к Роттердаму, а перебросить их к Рейну.

Более того, маршал пошел на значительное ослабление южного фаса "голландского котла", перенацелив их в район Венло, на германо-бельгийской границе. Именно такой тактический прием позволял советским войскам одерживать стратегические победы 1944 года, когда от немецких войск были освобождены западные области СССР и начат освободительный поход в Восточной Европе.

Используя богатый опыт прежних лет, оперативные работники штаба маршала Рокоссовского в кратчайший срок разработали и предоставили Ставке план новой операции. Благодаря хорошей сработанности и взаимопониманию центра и фронта, он не получил серьезных замечаний от Генерального штаба и был рекомендован к немедленному исполнению.

К моменту начала вооруженного конфликта со своими союзниками по коалиции, у советских военных накопился огромный опыт по скрытой переброске и сосредоточению соединений в местах предполагаемого наступления. Именно благодаря своему виртуозному умению вводить врага в заблуждение, советские войска наносили удар по врагу там, где он их совершенно не ждал и не был готов к отражению.

Так был освобожден Киев, вся Белоруссия с Прибалтикой, разгромлена Румыния, освобождена Польша и взят Берлин. Затем был совершен стремительный бросок от Эльбы до Рейна и теперь, советским воинам предстояло сбить наступательные потуги фельдмаршала Монтгомери.

Преступая к выполнению приказа Ставки, Константин Константинович изначально не собирался наступать в районе Эссена. Там, англичане создали мощную и хорошо эшелонированную оборону, на прорыв которой пришлось бы потратить слишком много сил и жизней советских солдат.

Свято помня приказ генералиссимуса "беречь людей", Рокоссовский решил ударить по врагу западнее Эссена, в районе Менхенгладбаха. Там противника также успел закопаться в землю, перегородив главные направления движения окопами и траншеями. Однако в этом месте, маршал мог разместить, свой ударный кулак не боясь, что он будет быстро обнаружен противником и раньше времени понесет потери от удара с воздуха.

Для прорыва британской обороны было сосредоточено до 250 артиллерийских стволов на один километр. Минометы, гаубицы, "катюши" все было замаскировано самым тщательным образом, и их появление для противника было настоящим шоком.

Сорок пять минут советские артиллеристы утюжили британские позиции под Кемпеном, ранним утром 10 сентября 1945 года. Не имея точных целей, они вели огонь, по площадям уничтожая все, до чего только могли дотянуться свое могучей рукой.

В отличие от немцев, что сумели приноровиться к сокрушающим ударам советской артиллерии и с началом артобстрела убиравших солдат с первой линии обороны, англичане этого не делали. Вжавшись в свои траншеи, блиндажи, окопы и всевозможные щели, они мужественно ждали окончания обстрела, неся неоправданные потери.

Конечно, советские артиллеристы не могли полностью подавить все огневые точки врага и когда, настал черед идти в атаку "матушке пехоте", британцы встретили их огнем из пушек и пулеметов. И вот тут, советские солдаты показали, что по праву считаются главными победителями лучшей армии Европы.

В наступлении под Кемпеном им было продемонстрирована не только отличная выучка, но и отменное взаимодействие различных родов войск. Идущие впереди танки огнем своих орудий приводили к молчанию доты и дзоты противника, чьи пулеметы мешали продвижению пехоты. Автоматчики в свою очередь, выбивали из всевозможных укрытий всех тех, кто представлял угрозу для бронированных машин и в первую очередь гранатометчиков.

Там, где огонь танков был малоэффективен или их не было в наличие, на помощь пехоте приходила артиллерия. Специально прикрепленные офицеры корректировали огонь орудий, наводя их на неподавленные точки или крупные скопления солдат противника.

Все они действовали как единое целое, живо откликаясь на возникшие трудности боя и в нужный момент подставляя плечо товарищу. Противостоять такому хорошо организованному напору было очень трудно. Как бы упорно не сопротивлялись солдаты британской короны в своих окопах, но уже через час после начала наступления их передовая линия обороны была прорвана и советские танкисты устремились к Крефельду, крупному узлу британской обороны на левом берегу Рейна.

Англичане потратили не мало сил на его оборону, щедро нашпиговав её кроме пехоты противотанковыми пушками, истребителями танков "Уолверин" и американскими реактивными "Каллиопами" . Всего этого, по мнению англичан было достаточно, чтобы если не разгромить русских, то надолго приостановить их наступление.

Едва стало известно о начале русского наступления, как весь гарнизон Крефельда был приведен в полную боевую готовность. Комендант полковник Шилдс не испытывал ни малейшего страха перед врагом. Все подступы к городу были пристреляны и английские канониры горели желанием расплатиться с "коварными рабами Сталина" за позор на Эльбе.

Прильнув к своим биноклям, английские офицеры с нетерпением ждали, когда на автобане ведущий на Дюссельдорф появятся русские танки, но их ожидания не оправдались. Вместо того, чтобы атаковать по удобной дороге в лоб, эти азиатские варвары избрали совсем иной маршрут.

По полям и проселочным дорогам, часть советских войск устремилась севернее Крефельда, нацелившись на тылы британских подразделений державших оборону в районе Мёрс. Другая же часть вообще отказалась от штурма Крефельда. Сбив английский заслон на дорогах у Тенисфорста, советские танки двинулись на Виллих, который был взят после жесткого боя к концу второй половины дня.

Все это вызвало у Шилдса сначала удивление, а затем озабоченность. Мост через Рейн в районе Крефельда был взорван немцами при отступлении. Вся связь англичан с правым берегом происходила при помощи понтонной переправы вблизи Мербуша, до которого из Виллих было рукой подать.

Свои опасения полковник немедленно доложил наверх, но вместо помощи получил жесткий приказ не паниковать и держаться. В штабе фельдмаршала Монтгомери расценили действия советских войск как попытку отвлечь внимания от боев у Гельзенкирхен.

— Рокоссовский явно хочет ослабить накал боев и заставить меня перебросить часть сил на левый берег, но этому не бывать. Передайте Шилдсу, чтобы держался. У русских мало сил на этом участке фронта и их наступление быстро выдохнется. Надо только уметь грамотно воевать и противник обязательно будет остановлен. Время стремительных прорывов прошло, пришло время позиционного противостояния — глубокомысленно изрек Монти после доклада начальника штаба и услужливые штабисты немедленно облекли эти слова в форму приказа.

В этих словах британского фельдмаршала, как нельзя лучше отражалась все военное искусство англичан времен Второй мировой войны. Все свои наступления они проводили только при многократном превосходстве над противником, что как правило, приносило лишь тактический успех по типу итальянской и французской кампании 1943-44 годов. Молниеносных, глубоких прорывов в тыл врага на сотни километров подобно немецкому блицкригу сорокового — сорок первого года или русским наступлениям сорок четвертого — сорок пятого года и приносивших стратегический успех, у англичан и следовавших в фарватере их военной мысли американцев, не было и в помине. Всем чем они могли похвастаться, это семимесячным прогрызанием "линии Зигфрида". Медленным, длиною в месяц наступлением на Рур против ослабленного противника и чуть меньшим по времени преследованием немцев, не оказывавших никакого сопротивления.

Испробовав на своей шкуре силу и мощь советских войск во время наступления маршала Рокоссовского в северной Германии, англичан не попытались понять сущность советского военного искусства и попытаться противостоять ему. Посчитав примерное количество сил у Рокоссовского, а считать британцы умели, не получив разведданные о переброске войск противника, фельдмаршал Монтгомери приказал гарнизону Крефельда держать оборону.

Позиционная война всегда была излюбленным коньком англичан, а в борьбе с немцами, они достигли самых вершин этого вида военного искусства.

— По моим расчетам сил у Шилдса вполне хватит, но если возникнет острая необходимость, перебросим ему новозеландскую бригаду — пообещал фельдмаршал, но с его мнением в корне не был согласен майор Бородин, чьи "122 сушки" в ночь с 10 на 11 сентября атаковали переправу у Мербуша.

Под покровом темноты просочившись между Крольсхоф и Мербуш, десять самоходок с десантом автоматчиков на броне вышли к переправе. Встав за вытянутым причудливой дугой дубовым лесом, самоходчики открыли по ней огонь из своих орудий, ориентируясь исключительно по данным воздушной разведки. Их, вместе с боевым приказом Бородину передали сразу после взятия Виллиха. Его рота самоходок меньше других понесла потери от боев с англичанами.

Конечно, лучше всего было вести обстрел переправы утром, когда при свете зари можно было лучше сориентироваться и вести прицельный огонь, а не бить впотьмах по площадям. Однако на войне время часто не ждет благоприятного момента, вынуждая солдат действовать по обстоятельствам.

Так было и в случаи с отрядом Бородина. Враг в любой момент мог обнаружить присутствие самоходок, и майор был вынужден действовать безотлагательно, не дожидаясь, когда рассветёт. Единственное, что он мог сделать — это выслать на опушку леса корректировщиков, что по вспышкам разрывов должны были определять точность огня.

Ночной сумрак уже начал сереть, когда 122 миллиметровые снаряды обрушились на переправу. Самоходкам пришлось потратить более половины своего боекомплекта, прежде чем забравшийся на дерево наблюдатель не подтвердил уничтожение цели.

Отрапортовав по радио о выполнении задания, Бородин двинул свои машины к переправе. Предстояло уничтожить её зенитное прикрытие и взять под свой полный контроль.

"Сушки" уже стали покидать свою позицию, когда по ним ударили реактивные "Каллиопы" врага. Сто восемьдесят реактивных снаряда накрыли часть дубовой дуги, превратив её в один сплошной костер. К счастью для самоходчиков их месторасположение англичане определили не точно, и главный удар прошел стороной, но неприятель все же нанес урон отряду Бородина. Одна машина была уничтожена прямым попаданием снаряда и ещё две были выведены из строя в результате повреждения ходовой части.

Меняя дислокацию, Бородин направил свои машины к небольшой рощице, стоявшей в стороне от переправы на небольшом взгорке. Это природное укрытие делало советские самоходки неуязвимыми не только от огня зениток, но и от снарядов противотанковой батареи прикрывавшей переправу.

В самой рощице, согласно боевому расписанию находился взвод прикрытия, но благодаря лаженным действиям танкистов и автоматчиков враг был частично уничтожен, частично рассеян. В результате боевого столкновения была повреждена ещё одна машина, но этот инцидент оказался спасительным для отряда Бородина.

Укрывшись за взгорком с рощицей, шесть самоходок принялись уничтожать артиллерийское прикрытие переправы. Рассвет уже набрал силы и отправленные вперед корректировщики, хорошо справлялись со своей работой. Самоходные орудия привели к молчанию обе зенитные установки, часть орудий противотанковой батареи, вместе со взводом автоматчиков собравшихся их атаковать.

Вовремя заметив угрозу, корректировщики навели огонь на плотное скопление солдат противника, и атака захлебнулась, не успев начаться. Оставалось совсем немного, чтобы окончательно закрепить успех, но в этот момент танкисты Бородина сами попали под удар. Американские реактивные установки Т-34 имели одну пикантную особенность. Пусковая установка монтировалась на башне танка "Шерман" и в случаи необходимости её можно было сбросить.

Благодаря этому, атаковавшие отряд Бородина "Каллиопы" не отправились в тыл для перезарядки своих установок, а сбросили их и двинулись в погоню за советскими самоходками.

Из-за понесенных потерь, Бородин был вынужден задействовать все свои машины, не организовав огневого прикрытия отряда. К счастью для отряда, появление врага вовремя заметил экипаж поврежденной машины, чинивший поврежденную гусеницу. Быстро развернувшись вокруг своей оси, самоходка смело вступила в бой с врагом. Она даже сумела повредить один из вражеских танков, прежде чем противник сумел привести её к молчанию.

Всего в результате огневого контакта, отряд Бородина потерял ещё две машины. Ровно такими же были потери и у англичан. Один танк сгорел, другой потерял ход и был оставлен экипажем, третий предпочел ретироваться.

После этого, майор Бородин с большим трудом произвел зачистку переправы и стал дожидаться подхода подкрепления.

Узнав о захвате переправы, у Мербуша, маршал Рокоссовский полагал, что засевшие в Крефельде или Нойсе попытаются отбить район переправы, но этого не произошло. Получив приказ от Монти держать оборону, англичане и не помышляли о контратаках, твердо веря, что у русских нет серьезных сил и всё их наступление — временное явление.

Впрочем, очень скоро они убедились в ошибочности этого утверждения. Первым в этом скорбном списке оказался Мерс. Едва войска ушли в прорыв, как часть артиллерии была переброшена к этому участку фронта. Наученные горьким опытом прежних прорывов, советские полководцы стремились как можно быстрее расширить горловину прорыва. Уничтожить те "поворотные столбы", опираясь на которые противник может нанести контрудар и закрыть прорыв.

Попав под двойной удар с фронта и тыла, гарнизон Мерса продержался менее суток. Уж слишком трудно противостоять бьющей по площадям передового края русской артиллерии и избирательному огню атакующих с тыла штурмовых групп. Особенно если небо над тобой плотно закрыто вражеской авиацией, а огневая поддержка из Крефельда и с восточного берега Рейна спорадична и малоэффективна.

Перед англичанами встал нелегкий выбор, умереть во славу короля и Британии или попытаться прорваться в Крефельд, благо полной блокады со стороны юга пока не было. Командир гарнизона Мерса выбрал второй вариант и около семисот человек, под покровом темноты смогли вырваться из русских клещей.

Прорыв англичан был выгоден не только им самим, но и советским войскам. В то время как полковник Шилдс только и ждал начала штурма неприятелем его позиций, советские войска совершили новую "глупость". После взятия Виллиха, они обрушились на Каарст и Нойс, оставив в стороне другой крупный узел британского сопротивления Менхенгладбах.

Выставив только фланговое прикрытие, советские войска обрушились всей своей силой на эти маленькие узлы британской обороны.

И вновь инертность мышления высоких штабов сыграла свою роковую роль в боях на западном берегу Рейна. Только к концу вторых суток, высокий штаб стал подозревать, что русские проводят не отвлекающий маневр, проводят полноценное наступление. Но даже когда это было понято, оно было понято не так.

После долгого и кропотливого рассуждения, было решено, что главная цель русских — это британская переправа через Рейн в районе Нойсе. Захватив её противник мог прорваться в Дюссельдорф, что коренным образом меняло всю обстановку в Эссене.

Сделав такой вывод, Монтгомери решил в срочном порядке усилить оборону переправы и любыми средствами не допустить появления советских солдат на восточном берегу Рейна. Одновременно с этим, фельдмаршал приказал разработать план контрудара по врагу силами гарнизонов Крефельда и Менхенгладбаха. На серьезный успех британский полководец не надеялся, но вот сорвать наступление русских он очень рассчитывал.

Все действия Монтгомери были вполне логичны, обоснованы и несомненно принесли успех, если бы англичанам противостоял, какой-нибудь ослабленный в силах и средствах немецкий генерал или фельдмаршал. Однако в их противниках числился маршал Рокоссовский, который никогда не ограничивался только одним наступательным ударом.

Не считаясь со всевозможными трудностями и затруднениями, на третий день боев он нанес по врагу новый удар и вновь там, где его не ждали, в районе Вассенберг. Здесь не было такого мощного огневого кулака как под Кемпеном. Прорыв помогли осуществить штурмовики и пикирующие бомбардировщики, что почти весь день не слезали с небес, расчищая дорогу танкам и пехоте.

Наличие специальных офицеров связи, поддерживавших сообщение с авиацией, позволило советским войскам избежать так называемого "дружеского огня" с воздуха. Во многих прежних наступательных операциях, в особенности Берлинской, это была притча во языцах. Ведомые воздушными перунами советские войска хорошо продвинулись. К концу первого дня наступления они вышли к Эркеленц, что вызвало сильное волнение в штабе фельдмаршала Монтгомери.

Ни о каком ударе в тыл советских войск уже не могло идти и речи. Возникла угроза окружения Менхенгладбаха с юга, а для противостояния ей у англичан не было под рукой необходимых сил. Находящиеся в районе Гейленкирхен и Брунссум войска могли держать оборону, но контратаковать, не имея трехкратного превосходства над врагом, по мнению британских стратегов, они не могли. Для того, чтобы его создать, необходимо было снять часть войск из-под Маастрихта или перебросить из Ахена.

Новое наступление маршала Рокоссовского полностью лишила сна всех членов штаба фельдмаршала Монтгомери. Шла напряженная работа по поиску выхода из сложившегося положения и единственным чем они могли оказать помощь попавшему в кольцо Менхенгладбаху — это бомбардировкой возможного расположения советских войск.

Летние бои в воздухе приучили английских пилотов с опаской и уважением относиться к советским летчикам. Свои главные удары, британские асы наносили под покровом темноты, без всякого страха и стеснения вываливая свой смертоносный груз во мрак ночи. При этом, английские самолеты наносили удар исключительно по шоссейным дорогами населенным пунктам, забывая о том, что эти "непонятные русские" могут передвигаться прямо по полям и ночевать в полевых условиях, без палаток и обоза.

Именно такие рекомендации, были даны танкистам и сопровождавшим их пехотинцам, штабом маршала Рокоссовского на основе обобщения боевого опыта военного противостояния с бывшими союзниками. Их выполнение, спасло жизнь не одной сотне людей, стремящихся любой ценой принудить господина Черчилля сесть за стол мирных переговоров.

Последующие два дня прошли в напряженной борьбе одной стороны продвинуться вперед и другой не допустить этого. Всё это время, информационная служба Би-би-си бойко рапортовала из штаба Монтгомери о том, что все попытки русских войск ворваться в Дюссельдорф и захватить Менхенгладбах, полностью отбиты. При этом противник понес с большие потери, в числе которых назывались элитные, по мнению англичан, гвардейские танковые дивизии. В свою очередь, Совинформбюро скупо сообщало о боях местного значения, возникшие исключительно по вине британской стороны.

Успехи в борьбе с русскими несколько приободрили официальный Лондон, но как оказалось ненадолго. К концу вторых суток, после выхода советских войск к Пульхайму и Бергхайму, стало очевидно, что главная цель маршала Рокоссовского вовсе не Дюссельдорф или Менхенгладбах, а Кельн.

Прозрение в штабе Монтгомери оказалось настолько глубоким и всеобъемлющем, что кроме Кельна, они углядели угрозу и для Ахена, после занятия советскими войсками местечка Линних.

Кроме этого, вместо принижения военной силы противника, англичане стали её преувеличивать. Как следствие этого явления, стал приказ фельдмаршала о срочном оставлении Гейленкирхен и Брунссума, с целью уплотнения обороны и создания нового, непреодолимого рубежа на линии Басвайлер, Хверлен, Меерссен с сохранением плацдарма в районе Маастрихта.

За любимый город Карла Великого и первый крупный трофей антигитлеровской коалиции на "линии Зигфрида", англичане были готовы биться насмерть, однако маршал Рокоссовский не стал проверять на прочность их намерения. Главная цель его наступления действительно был Кельн, развалины которого британцы не стали защищать. Под натиском советских войск они предпочли отступить за Рейн, предварительно разрушив понтонную переправу.

— Пусть подавятся этими руинами! Ахен, Бонн и главные города Рура по-прежнему остаются в наших руках! Именно в этом я вижу залог нашего успеха в противостоянии с русскими. Так и сообщите господину премьер министру — пафосно воскликнул Монти, когда ему доложили об оставлении Кельна.

— А что сообщить об этом прессе? — поинтересовался адъютант фельдмаршала.

— Передайте, что спрямив линию фронта, мы создали непреодолимый рубеж на пути русских войск и остановили маршала Рокоссовского!

Адъютант хотел напомнить, что "спрямление линии фронта" широко использовалось в ведомстве доктора Геббельса, но взглянув на фельдмаршала, поостерегся говорить. Ровно, как и задавать вопросы относительно дальнейшей судьбы окруженных британских войск в Крефельде и Менхенгладбахе. Ни Шилдс, ни Малькольм, так и не дождались приказа на отвод войск, хотя такая возможность у них сохранялась до 14 сентября.

Получив приказ держаться, британцы до самого последнего момента упорно оказывали сопротивление. Но с каждым днем их численность сокращалась вместе с удерживаемой ими территориями. Первым пал Крефельд, чьи защитники не смогли выдержать ураганного огня русской артиллерии, в особенности "катюш". Затем наступил черед Менхенгладбаха, но тут полковник Малькольм проявил большее благоразумие, чем Шилдс. Мужественно отодвинув на задний план любовь к родине, королю и британскому флагу, он отдал приказ о капитуляции.

В любое другое время британская пресса не оставила бы без внимания сдачу в плен семи тысяч человек, но её внимание было отвлечено другими, более важными событиями. Одним, из которых стало стремительное ухудшение франко-британских отношений.

Они, правда и до этого момента оставляли желать лучшего, но после громкого заявления Черчилля, что главным героем Франции является генерал Анри Жеро, а вовсе не выскочка де Голль, накалились до предела.

В лучших традициях британской политики, с ласковой улыбкой на устах, он известил, что только с господином Жеро, "великие державы" намерены вести диалог о дальнейшей судьбе Франции. О её интеграции в послевоенную европейскую экономику и при хорошем поведении, может быть и в большую политику.

Сказанные британским премьером слова вызвали шок, по обе стороны Ла-Манша. Большинство французов, с гневом отвергло новейшее прочтение французской истории господином Черчиллем. Они прекрасно знали под чьим руководством, танки Леклерка освобождали Париж.

Не меньше их удивились и англичане. Нельзя сказать, что они сильно любили своих ближайших соседей, но за пять лет войны у них сложилось твердое убеждение, что французские сторонники де Голля их боевые союзники. И вдруг выясняется, что это не совсем так. Простые обыватели были удивлены, но их мнение было не услышано, господин Черчилль срочно раскладывал новый пасьянс.

Удар нанесенным им по несговорчивому генералу был исполнен мастерски. Будь на месте де Голля просто политик или даже военный, за спиной которого стояли политиканы, он бы вряд ли устоял на ногах. Но носатый генерал был выдающейся личностью. Он имел богатый опыт как на поприще войны, так и дипломатии, а за его спиной стояла Франция, которой требовалось как можно быстрей, вернуть свой былой суверенитет и место в большой политике. Поэтому он поступил не как напуганный временщик типа маршала Пэтена, а как государственный деятель, для которого честь Франции были не просто слова.

С самого начала войны, правильно оценив ситуацию, он принялся играть на противоречии англосаксов и Сталина, преследуя при этом свои цели. Сначала он был близок к советскому лидеру, затем примкнул к Рузвельту, потом вновь вернулся к Сталину. Когда война закончилась генерал решил сделать "дяде Джо" ручкой ради общеевропейских демократических ценностей, выяснилось, что это был несколько преждевременный шаг и Сталин оказался очень нужен де Голлю.

Узнав о демарше британского премьера, генерал не очень долго прибывал в раздумье.

— Господин Черчилль встал в одном шаге от красной черты, и мы вынуждены ответить ему тем же. Посмотрим, у кого из нас окажутся крепче нервы — холодно изрек де Голль, подписывая свое обращение к советскому лидеру.

В отправленном в Москву письме, была изложена скромная просьба французского лидера стать гарантом целостности Франции, в столь сложное и непростой время.

"Подобно тому, как царь Александр стал гарантом интересов Франции на венском конгрессе, я прошу Вас оказать французскому народу политическую поддержку, которая никогда не будет забыта. Помня наше боевое сотрудничество, которое пролегло от полей Шампани, где русский экспедиционный корпус помогал французской армии громить общего врага до героической эскадрильи "Нормандия-Неман", я прошу Вас оказать нам и военную помощь. Прекрасно зная всю сложность военного и политического положения в результате Вашего конфликта с Британией, я прошу Вас о чисто превентивной мере. На мой взгляд, будет вполне достаточно перебросить под Париж всего лишь одну дивизию или полк, на ваше усмотрение, чтобы охладить некоторые горячие головы в Европе" — так писал Сталину де Голль, и его просьба нашла отклик в душе генералиссимуса.

В тот же день, в сокращенном виде послание французского лидера была отправлена маршалу Рокоссовскому с пометкой. "После согласования с французами, по Вашему усмотрению, в кратчайший срок перебросьте под Париж полк или дивизию".

Приказ Сталина был передан с пометкой "Воздух" и носил литеру личного ознакомления маршалом. Подобная секретность позволила маршалу самому определить имя человека, кому будет поручено в случаи чего прикрыть Париж.

Снимать полноценную боевую единицу с побережья или из района Рура Рокоссовский не мог и не хотел. Перебросить что-либо с голландского направления, значило серьезно ослабить кольцо блокады, уже до этого лишенное части сил, для проведения Северо-Рейнской операции. Можно было бы дождаться подхода частей из хозяйства маршала Жукова, но Москва требовала быстрого исполнения.

Единственное чем мог безболезненно пожертвовать "советский Багратион" во благо советско-французской дружбы — это находящимися на переформировании соединениями, в числе которых была и дивизия полковника Петрова.

— Гамбург брал, Брюссель брал, теперь Париж будет охранять — пошутил маршал, объясняя штабу фронта свой выбор.

— Но ведь он не русский. Перед французами будет неудобно — попытался переубедить маршала член Военного совета фронта, но тот твердо стоял на своем.

— В первую очередь, полковник Петров советский человек, — назидательно подчеркнул Рокоссовский комиссару. — Прекрасный офицер, за плечами которого не только Великая Отечественная война от звонка до звонка, но и финская и испанская. За пленение фельдмаршала Манштейна и умелое руководство дивизией при проведении Северогерманской операции представлен, к званию Героя Советского Союза. По-моему, полковник Петров подходит по всем статьям.

— Лично у меня никаких претензий к полковнику Петрову как к командиру дивизии нет. Грамотный и инициативный офицер, способный в трудную минуту принять правильное решение — поддержал командующего начштаба Малинин. — Петров с отличием закончил академию Генерального Штаба, куда был отправлен по личному распоряжению товарища Сталина. Культурен и высокообразован, отлично знает немецкий язык. Думаю, если надо выучит и французский.

— Но французы могут обидеться. Ведь Петров полковник, а для такой важной и деликатной миссии нужен генерал — наседал член Военного совета.

— В чем дело? — притворно удивился Рокоссовский, — пишите представление, мы поддержим. Правда, Михаил Сергеевич?

— Конечно, товарищ командующий — подтвердил Малинин, но Субботин пропустил его слова мимо ушей.

— Я считаю, что полковник Петров, это не та кандидатура, которая нам нужна — начал комиссар, но маршал моментально его прервал.

— Товарищ член Военного совета, есть ли у полковника Петрова взыскания по партийной линии? — холодно поинтересовался Рокоссовский.

— Нет, но ...

— У вас есть сведения о недостойном поведении коммуниста Петрова?

— К чему все эти вопросы, товарищ маршал?

— Просто я хочу знать, что такого знаете вы, чего не знаем мы с генералом Малининым, товарищ генерал-лейтенант, — Рокоссовский говорил четкими, короткими фразами, нагоняя холод на зарвавшегося политработника, — у вас есть более достойная кандидатура, чем полковник Петров. Если есть скажите и мы обсудим её, если нет, то давайте закончим это дело, товарищ Сталин ждет моего ответа.

Кандидатуры у члена Военного совета конечно были, но это были в основном политработники, а обозлившиеся Рокоссовский и Малинин могли в два счета доказать их недостойность.

— Мне кажется, что будет лучше, если полковнику Петрову в его важной и очень ответственной миссии будет помогать политработник — комиссар ожидал, что маршал встретит его предложение в штыки, но этого не случилось.

— Если как член военного совета дивизии, то мы не против. Если как помощник полковника Петрова, то пишите, обосновывайте свое предложение перед Главным Политуправлением. Посмотрим, что оно скажет.

— Хорошо, я сегодня же отправлю это предложение в Москву за нашими подписями — обрадовался Субботин, но Рокоссовский моментально осадил его.

— Нет. Только за вашей подписью. А сейчас давайте решим с полковником Петровым. У вас есть документальные материалы, говорящие о недостойном поведении коммуниста Петрова? Если есть, то немедленно предоставьте их нам, если нет, то вопрос о нем считаю решенным — маршал вопросительно посмотрел на Субботина.

Комиссару очень хотелось сказать об имеющихся у него сигналах о контакте Петрова с немецкими женщинами. Их, правда было всего два, но и этого было достаточно, чтобы задвинуть несносного "якута" раз и навсегда. Он уже был готов раскрыть рот, но взглянув на командующего и начштаба, понял, что они только этого и ждут.

Все дело было в том, что у комиссара у самого были некоторые прегрешения на любовном фронте. Конечно, это было давно и неправда, но член Военного совета интуитивно понял, его противостояние достигло опасного предела, для него самого.

— Товарищ Малинин, приказ на полковника Петрова готов? — нарушил изрядно затянувшееся молчание Рокоссовский.

— Так точно, товарищ маршал — Малинин проворно раскрыл папку и положил её перед командующим. Взяв из стаканчика темный синий карандаш, маршал размашисто расписался под приказом и вернул папку начштабу.

— Известите товарища Петрова его новые обязанности. Все необходимые инструкции он получит через час. Думаю, к этому времени шифровальщики управятся.

— А как же Москва? Разве мы не будем с ней утверждать кандидатуру Петрова? — удивился Субботин.

— Товарищ Сталин оставил это на мое усмотрение и ждет скорейшего выполнения своего приказа, — любезно пояснил политработнику маршал, — вы свободны товарищи.

Столь необычное изменение в своей судьбе полковник Петров воспринял с удивлением и иронией. Дело было в том, что полковник ранее уже бывал в Париже. Первый раз, когда ехал в Испанию и второй раз, когда покидал её. На ознакомление с французской столицей в общей сложности ему выпало почти четверо суток и этого вполне хватило, чтобы понять и уловить его веселую и радостную суть. По понятным причинам он не мог знать легендарное утверждение о том, что Париж — это "празднике который всегда с тобой", но если бы знал, то несомненно полностью согласился с ним.

Местом дислокации советских войск под Парижем был избран его восточный пригород Шуази-Ле-Руа, где имелись военные казармы, находящиеся в хорошем состоянии. Построенные накануне Первой мировой войны, они за короткий период сменили много хозяев. Сначала по праву собственника ими владели французы, затем их заняли немцы, которых сменили американцы, но не надолго. После того, как война ушла на восток в Германию, на флагштоке гордо взвился французский триколор, к которому неожиданно присоседился и красный флаг.

Чтобы не вызывать ненужного ажиотажа среди французов, он был вывешен только над казарменной комендатурой, где разместился штаб советской дивизии. По своим размерам "молоткастый серпастый" полностью уступал в размерах всем штандартам и знаменам бывших здесь до него. Маленький и аккуратненький, он сразу стал местной достопримечательностью и каждый вечер, французы с интересом приходили смотреть на него.

Сразу заговорили о казаках русского императора Александра стоявших под Парижем целых два года и подаривших французам после своего ухода множество детей и название бистро. Особо продвинутые знатоки истории сразу же стали показывать на коре деревьев следы, якобы оставшиеся после казацких уздечек. Но большинство французов волновали совершенно другие вопросы; собираются ли русские платить займы царского правительства и что они могут предложить на обмен. У стоявших неподалеку, на аэродроме Орли американцев, этот процесс был поставлен на широкую ногу.

Это соседство было далеко не случайным. Приглашая русских во Францию, де Голль вовсе не собирался разрывать отношения с самой богатой страной мира. С чисто иезуитской хитростью он сталкивал лбами Сталина и Трумэна, в надежде получить от этого хорошую выгоду для французского государства. В виде оружия, продовольствия, мануфактуры и кредитов.

Позиция американского президента на этот шаг де Голля была ещё неизвестна, но товарищ Сталин не собирался сажать себе на шею подобного нахлебника.

— Трофейным оружием поможем, на нервах у американцев поиграем, но никаких других авансов и обещаний французам не дадим. Кто бы ни был у власти во Франции, жадность и колониальные интересы возьмут вверх, и они забудут всю нашу помощь и боевую дружбу. Такова природа империализма — объяснил свою позицию советский лидер, на очередном заседании Политбюро.

Чтобы избежать малейшего контакта с американцами, выход в город военнослужащим любого звания был категорически запрещен, но он не касался самого полковника Петрова и офицеров его штаба. Сразу по прибытию в Париж он должен был отправиться на встречу с генералом де Голлем, но из-за тонкостей дипломатии она не состоялась. Желая подчеркнуть свою занятость, французский лидер отправил на встречу с русским своего зама, дивизионного генерала Севрэ. Для полковника этот факт не имел никакого значения, но глава военной миссии во Франции генерал Суслопаров настоял на том, чтобы вместо Петрова, к французам отправился его новый начштаба полковник Красовский.

Подобный дипломатический размен, Петрову был совершенно непонятен, но следуя указаниям из Москвы, он подчинился. Обговорив с советским послом ряд важных моментов касающихся пребывания советских солдат во Франции, он отправился в казармы в сопровождении джипа с охраной.

Шофер еще плохо знал дорогу и потому ехал с определенной опаской, боясь сильно разгонять автомобиль. Это обстоятельство позволяло сидевшему на переднем сиденье виллиса Петрову, внимательно разглядывать парижские улицы, по которым он ехал.

Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять охватившую город тенденцию демобилизации. Устав от войны и постыдной оккупации, Париж стремительно снимал с себя гимнастерки, бриджи, сапоги и торопливо облачался в пиджаки, брюки, ботинки. Спешно открывшиеся в великом множестве всевозможные кафе, бистро, кинотеатры, магазины и лавки, начинали жесткую и бескомпромиссную борьбу за кошельки и души парижан. Их главным врагом были так называемые блошиные рынки, стихийное порождение любой войны.

Но не только это, было отличительной чертой послевоенного Парижа. Сразу после окончания войны, по всей Франции началось преследование женщин имевших за годы оккупации связь с немецкими солдатами и офицерами. Столица Франции также не избежала этого поветрия и с одним из них, пришлось столкнуться в этот день и полковнику Петрову.

Возвращаясь в казарму, шофер случайно свернул не на ту улицу и вскоре, перед машиной полковника предстало необычное зрелище. Поперек тротуара стояла широкая скамья, на которой сидело несколько женщин, в окружении большой толпы мужчин. На груди у каждой из них висел плакат с косо намалеванными буквами, а руки находились за спиной, скорей всего связанные.

Окружавшие скамью мужчины были возбуждены, подобно грачам прилетевшим домой после зимовки. Громко переговариваясь и жестикулируя в сторону сидящих женщин, они распаляли себя перед очередным самосудом.

Скамья, плакаты на груди и связанные за спиной руки — такой образ был хорошо знаком всем советским солдатам, после длительного контакта с представителями арийской расы и европейской культуры. Поэтому Петров никак не мог пройти мимо подобного зрелища, хотя толпа нисколько не мешала движению автомобиля. Нужно было лишь только принять влево и двигаться своим курсом.

— Никак вешать собираются, товарищ полковник — изумился, сбросив газ шофер.

— Тормози! Сейчас разберемся — приказал Петров и, не дожидаясь полной остановки авто, спрыгнул на тротуар. Вслед за ним, не дожидаясь команды, вслед за командиром гурьбой высыпали автоматчики охраны. Взяв наперевес верный и безотказный ППШ, они принялись бесцеремонно расталкивать любителей самосуда.

Одернув парадный китель, украшенный золотыми погонами и боевыми наградами, Петров уверенно зашагал вперед, и озадаченные французы поспешно расступились перед ним.

Сделав несколько шагов, полковник вошел в круг толпы и увидел отвратительную картину. Перед скамьей стоял одетый в клетчатые брюки толстяк, обладатель большого пивного живота. С длинными усами и старомодными подтяжками, он походил на один хорошо известный образ немого кино двадцатых годов. Вот только вместо пивной кружки он держал в руках ручную машинку для стрижки волос, которой вершил правосудие.

Одна из сидящих на скамье женщин уже лишилась своей рыжей шевелюры и, уткнувшись подбородком в грудь, тихо давилась слезами, не смея громко плакать. В момент появления полковника, толстяк стоял перед другой жертвой мужского произвола, молоденькой девушкой лет двадцати. Властно взяв левой рукой за подбородок, он медленно поворачивал из стороны в сторону, сидящую на тонкой худой шее голову жертвы, выгадывая как лучше сбрить её каштановые волосы.

Худенькая, одетая в скромное ситцевое платье и поношенные туфельки, с полными слез глазами, она разом напомнила полковнику тех советских девчат, что встречали его в освобожденных он гитлеровской неволи городах и селах. Пройти просто так, мимо всего этого Петров никак не мог и потому громко и властно крикнул стоявшему к нему полу боком толстяку: — Отставить!

То, что случилось далее, было одновременно и смешно и грустно. Все дело заключалось в том, что полковник подал команду толстяку на немецком языке, и тот, как это нестранно, его прекрасно понял. Отскочив от скамейки с резвостью кенгуру и выпятив вперед необъятный живот, он бодро рапортовал: — Так точно, господин генерал!

Видя, что точно попал в десятку, Георгий Владимирович решил продолжить диалог, не дожидаясь пока прикрепленный к нему переводчик младший лейтенант Правдюк придет к нему на помощь. И для этого у него были свои причины.

По праву нося медаль "XX лет РККА" полковник быстро определил, что данный товарищ не столько владеет французским, сколько является соглядатаем из всех органов одновременно.

— В чем провинились эти девушки? — требовательно спросил Петров толстяка, как и положено генералу, пусть даже чужой армии, — что вы молчите, отвечайте!

— Это немецкие шлюхи, господин генерал и мы решили наказать их! — толстяк сделал пренебрежительный жест в сторону сидевших на скамейке и осклабился, ожидая со стороны Петрова проявления мужского понимания своим действиям, — прикажите продолжить?

— Нет! — коротко обронил полковник и подошел к девушке. Полностью раздавленная действиями своих соотечественников и возможно соседей, она не ожидала ничего хорошего от диковинного чужака, от которого исходили невидимые волны уверенности и силы. В её прекрасных карих глазах, не было и намека на порок, в каких-либо его проявлении. В них был только один страх и скорбь от позора, которому она несправедливо подверглась.

Война переламывала миллионы человеческих судеб, безжалостно калеча и травмируя их. Подобно средневековому алхимику, она вырастила новых гомункулусов, подняв со дна их души всю грязь и уничтожив всё хорошее, что там имелось. Много, ох как много подобных гомункулусов пришлось встретить полковнику за последние пять лет, но от этих встреч он не очерствел душой и не перестал верить, что хороших людей больше, чем негодяев.

Часто, верша правосудие в годы войны, Георгий Владимирович хорошо научился тому, что ко всякому человеку должно быть свое мирило. За одни преступления следовало казнить, за другие давать сроки для исправления, за третьи было достаточно страха, который претерпевал человек во время расследования. Сидящая на скамье девушка, по мнению полковника уже искупила свои прегрешения и больше не нуждалась в осуждении и порицании. Её следовало освободить, но с этим был полностью не согласен переводчик.

— Товарищ полковник, не надо вмешиваться. Могут быть нежелательные последствия. Это их дело, пусть и разбираются. Сейчас подобное твориться во Франции повсюду. Поедемте отсюда — тихо, но очень настойчиво заговорил Правдюк, пытаясь вразумить неразумного полковника, но Петров даже голову не повернул в его сторону. Закончив глядеть на француженку, он повернулся к толстяку.

— А, что ты сделал для того, чтобы она не стала немецкой шлюхой? Воевал с немцами, был в "маках" или боролся с немцами здесь в Париже? — полковник произнес это по-русски, чтобы стоявшие с ним солдаты поняли, о чем идет разговор.

— Переводите! — потребовал он от Правдюка, вперив требовательный взгляд в толстяка.

— Что так и переводить!? — изумился младший лейтенант.

— Вам двадцать раз повторять надо? — громыхнул Петров. Правдюк попытался что-то сказать, но столкнувшись с его взглядом, покорно раскрыл свой разговорник и с горем пополам перевел вопрос полковника.

— Я не военнообязанный, господин генерал! Я пекарь и всегда только и занимался, что выпекал хлеб с булочками — обиженно воскликнул толстяк и его поддержал нестройный гул мужских голосов.

— Скольких немцев вы убили, защищая свою страну и свой город? — обратился Петров к стоящим за толстяком людям.

— Товарищ полковник, вы нарываетесь на скандал. Это очень опасно — начал было нудить Правдюк, но получил в ответ властное: — переводи!

Вновь погрузившись в словарь, Правдюк справился и с этим заданием, ровно, как и с последовавшим за ним ответом.

— Мы не могли убивать их. За каждого солдата убивали десять заложников, а за офицера сто человек — ответил толстяк, обиженно тряся усами, и толпа вновь поддержала его своим гулом.

— Гады и трусы! Будь у нас все, такие как он, мы бы Гитлера никогда не прогнали — воскликнул седоусый сержант, чью гимнастерку украшали нашивки за ранение, две "Отваги" и солдатская "Слава". Сказано все это было по-русски, но с таким гневом и презрением, что было понятно и без перевода. От слов сержанта его усы разом поникли, а сам он став меньше ростом, трусливо спрятал стригальную машинку в карман своих необъятных брюк.

— Девчонки из-за куска хлеба на панель пошли, а эти паразиты теперь над ними измываются! Как же они чистенькие, немцам круасаны пекли! — поддержали сержанта другие автоматчики, отчего стоявшие за толстяком мужчины, попятились. Одно дело вершить, правы суд над беззащитными женщинами и совершенно другое доказывать свои права на это вооруженным автоматами людям. За плечами, которых была настоящая война, которые победили страшного Гитлера и надавали по шеи самому Черчиллю. Это без слов понимали все собравшиеся, кроме Правдюка.

Снедаемый, стремлением не допустить возможных эксцессов, которые по его твердому убеждению могли иметь нежелательные последствия для государственных отношений СССР и Франции, он решил одернуть зарвавшегося полковника.

— Товарищ Петров, немедленно прекратите и успокойте солдат. Здесь вам не Урюпинск, а Париж, могут быть неприятности — менторским тоном заговорил переводчик, но Петров вновь не стал его слушать. Нежно проворковав: — "На пару слов", цепко ухвати Правдюка чуть повыше локтя, он отвел его в сторону.

Обрадованный словами полковника, лейтенант Правдюк приготовился вступить с ним в диалог, но жестко ошибся. Загородив спиной переводчика от посторонних взглядов, Петров коротко, без замаха врезал ему в живот.

— Ещё рот раскроешь, вылетишь за профнепригодность. А будешь стучать, не обижайся, я предупредил, — тихо проговорил полковник над головой согнувшегося в три погибели Правдюка, а затем громко крикнул, — товарищу переводчику плохо, доведите до машины.

В том, что ему действительно будет плохо, Правдюк тут же убедился, когда его подхватили автоматчики Петрова. Взяв под руки, они его не повели, а поволокли. Как поволокли бы любого врага, независимо от его национальности. С которым можно не церемониться и весело тащить вперед, несмотря на его отчаянные попытки зацепиться носками сапог за каменистую мостовую.

Все это было так страшно и ужасно, что несчастный правдолюб моментально понял и глубоко проникся простыми словами, обращенными к нему полковником.

Разобравшись с переводчиком, Петров вернулся к скамье подсудимых.

— Освободите их — приказал он солдатам и, вспомнив все то, чему учили его учителя по-французскому перед отправкой в Испанию, заговорил, обращаясь к женщинам.

— Вы свободны! Никто не смеет вас судить. Идите и больше не грешите.

Французский язык полковника, хотя и имел сильный нижегородский акцент, но был вполне понятен окружающим. Однако не только это произвело сильное впечатление на стоявших вокруг Петрова людей. К огромному их удивлению "красный генерал" цитировал Новый завет, и его цитата была как нельзя удачной.

Основательно исчерпав свой словарный запас, Петров повернулся к толстяку и его компании. Для их полного и окончательного вразумления, он сначала строго погрозил им пальцем, а затем выразительно провел по горлу.

Посчитав дело завершенным, полковник направился к машине и в этот момент, вслед ему раздались аплодисменты. Сначала это были одиночные хлопки, но затем их стало больше и больше. Хлопали в основном женщины, внезапно обретшие для себя понимание и сочувствие.

Неожиданное знакомство Петрова с новыми обычаями Франции имело продолжение, но не со стороны Правдюка. Через два дня, ближе к вечеру, на казарменном КПП случился инцидент. С громким криком "Мон женераль!" через пост пыталась пройти девушка, которую полковник Петров спас от поругания.

Неизвестно как долго она бы кричала, если бы полковник не оказался поблизости. Завидев Петрова, француженка ловко юркнула мимо часового и устремилась к полковнику.

— Они нарушают ваш приказ, мон женераль! — выкрикнула девушка, ухватившись его за руку, — они схватили Лауру!

— Кто они? — с удивлением спросил полковник, но взглянув в глаза девушки, понял всё. На размышление ушли секунды.

— Мою машину! — приказал он дежурному.

— Возьмите охрану, Георгий Владимирович — взмолился офицер, но полковник только поморщился. — Не надо, так справлюсь.

Петров действительно справился и довольно успешно. Посадив на заднее сидение пару автоматчиков, он смело отправился по парижским улицам. Ведомый находившейся за его спиной девушкой, шофер быстро добрался до места. Поворот, поворот и автомобиль полковника въехал на небольшую площадь, основательно набитую людьми.

И вновь перед полковником возникла "скамья подсудимых" заполнена молодыми женщинами, над которыми уже начался свершаться приговор мужской толпы.

Появление машины с русским военными вызвало сильнейший фурор среди обывателей. Стоило только полковнику встать, держась за ветровое стекло "виллиса", как они тут же обратились в паническое бегство. Не прошло и двух минут, как площадь опустела и седевших на "скамье позора" освободили.

— Благодарю вас, мой генерал! — трепетно воскликнула девушка, и стыдливо опустив глаза прижавшись к груди полковника.

— Не стоит благодарности, мадмуазель Констанция — Петров галантно взял легкую ладонь француженки и поцеловал её пальцы, вернее воздух над ними. Подобной куртуазности его научили испанцы во время его далекой командировки на Пиренеи.

— Вы несказанно добры ко мне, мой генерал — заливаясь пунцовым цветом, произнесла девушка. — Смогу ли я когда-нибудь отплатить вам за вашу доброту?

— Все может быть, — от этих слов, а вернее от взгляда полковника девушка покраснела ещё больше. — Честь имею! — Петров лихо, приложив пальцы к фуражке, и пошел к машине.

Стоит ли говорить, что с тех пор в Шуази-Ле-Руа судов справедливости не стало. Многоязыкая молва сделала своё дело.

Глава VI. Балканский вариант.

Древней колыбели европейской культуры Греции, во Второй мировой войне сильно не повезло. Попав под каток германского вермахта в начале сорок первого года, на долгие четыре года, она оказалась его пленницей. Внимательно следя за развитием событий на Восточном фронте, греки очень надеялись, что вслед за Югославией Красная Армия принесет и им долгожданное освобождение от немецко-фашистских оккупантов.

Освобождение действительно пришло, но только не с востока, а с юга. Оказавшись заложницей большой политики между Сталиным и Черчиллем, Эллада отошла в зону влияния англичан. Удачно дождавшись, когда под ударами армий Толбухина немцы начали отвод своих войск с Балкан, англичане произвели высадку десанта в Афины и Салоники, и принялись "освобождать" Грецию от греческих партизан.

Эти смелые и отважные сыны Эллады, с оружием в руках, сражавшихся с врагом, считали, что после изгнания немцев, Греция должна быть парламентской страной. С их мнением был полностью не согласен британский премьер, считавший своим священным долгом вернуть власть в стране греческому королю Георгу.

Этот монарх, ранее неоднократно изгонявшийся из страны, благополучно просидел всю войну под прикрытием англичан в Каире, ничем себя не проявив для блага родины и народа. Уважением у греческих партизан король не пользовался и потому, смог вернуться в страну, только после их полного разгрома англичанами.

Греческие коммунисты, составлявшие основное ядро сил Сопротивления очень надеялись на поддержку со стороны Сталина. Однако, не желая в конце войны ссориться с союзниками, советский вождь ограничился лишь моральной поддержкой греков.

Строго выполняя джентльменское соглашение с Черчиллем о разделе сфер влияния в Европе, Сталин собирался и дальше закрывать глаза на безобразия творимые британцами и их пособниками, монархистами и коллаборационистами.

В этих условиях судьба греков была незавидной. В январе 1945 года в страну вернулся король. В сентябре месяце должен был пройти референдум относительно будущего устройства страны, но результаты его были известны заранее. Над головами греческих патриотов нависла смертельная угроза однако, события в Германии все изменили. Обманутый Черчиллем Сталин, посчитал себя свободным от ранее взятых на себя обязательств и подал греческим коммунистам надежду.

Умный и острожный политик, советский вождь не сказал ничего определенного, но и этого было достаточно, чтобы перед униженными и оскорбленными греками забрезжила надежда. Хорошо организованные и законспирированные, даже не имея оружия, они были готовы выступить против англичан в любой момент.

Тонкость и филигранность деятельности советского Генерального Штаба в конце войны, заключалась в том, что он непрерывно работал над созданием наступательных операций. При этом разрабатывалось не одно, а сразу несколько направлений.

Многое делалось, что называется на перспективу. В течение одного-двух месяцев группой оперативных работников создавался черновик будущей операции. Затем он подвергался жесткому экзамену со стороны Антонова, его помощников, а иногда и самого Верховного.

Только пройдя их требовательные жернова, он получал право именоваться оперативным планом, но без твердой гарантии на воплощение в жизнь.

Бывало, что замыслы одних операций реализовывались двух-трех месяцев. Другие дольше ждали наступление своего звездного часа, а третьих ждала горькая участь забвения. Несмотря на свое блестящее содержание, они так и оставались планами, и по-прошествие времени отправлялись в архив.

Так Эльбинская оборонительно-наступательная операция стала разрабатываться в мае 1945 года. Именно тогда появились первые сообщения разведки о коварных планах Черчилля. Хорошо зная своего британского партнера, Сталин без раздумья приказал разработать необходимые контрмеры и Антонов блестяще с этим справился.

Балканский наступательный вариант, в черновом виде был создан в декабре сорок четвертого года, когда противостояние англичан и греческих коммунистов достигло своего пика. Тогда, у советского вождя было огромное желание вмешаться в греческие дела, но накануне Ялтинской встречи лидеров великих держав, он не мог себе этого позволить.

Выслушав соображения Антонова относительно положения на Балканах, он не дал добро на дальнейшую работу в этом направлении. Отложенные в сейф Оперативного отдела, черновики Балканской операции были извлечены на свет в самом начале конфликта с Англией, по приказу генерала Антонова. На окончательную доработку плана операции ушло чуть более трех недель, после чего, план операции был представлен Сталину и получил его одобрение.

Реализация замысла операции "Скобелев" началась в самых последних числах июля. Тогда стало окончательно ясно, что военный конфликт не перерастет в большую войну и Сталин дал добро на возвращение домой болгарских воинских соединений, воевавших на стороне Красной Армии.

Их появление в районе Бургоса и Харманли было отмечено как британской, так и турецкой разведкой, что вызвало озабоченность Лондона и Стамбула. Начался энергичный зондаж на всевозможных уровнях, в первую очередь по линии разведки и дипломатов. Прошло некоторое время, и у обеих заинтересованных сторон появилась сильная головная боль. Стоявшие в Бургосе военные не сильно скрывали, что в скором времени они намерены перейти турецкую границу и вернуть Болгарии её исконные земли в восточной Фракии. Что-либо конкретно о сроках и силах сказано не было, но и этого было вполне достаточно, чтобы лишить сна турок и англичан.

Получившая хороший боевой опыт в боях с немцами, болгарская армия, сама по себе, могла доставить туркам большие хлопоты, а при поддержке советских войск и разгромить османов. О том, что русские "братушки" непременно помогут им, болгары с особой радостью и значимостью.

Под лозунг "Мы возьмем себе Эдирне, они Стамбул и сбросим турок в море" в Бургосе поднялось немало стаканов. Сначала это говорилось тихо, в полголоса, а когда стало известно, что в Пловдив прибыл советский танковый батальон, заговорили открыто.

Когда эти вести достигли ушей Черчилля, они породили у британского премьера шквал гнева и негодования. Воспитанный на викторианских политических традициях, возможность захвата русскими черноморских проливов, он воспринял как первостепенную угрозу интересам Британии в мире. Тем более, что этот вопрос имел для него сугубо личный аспект.

— Руками болгар он хочет решить главный для России вопрос, в то время когда свои руки у него заняты. Надо сделать все, чтобы помешать, советам поднять свой флаг над Константинополем и проливами — изрек Черчилль и работа завертелась. Начались спешные переговоры с турками по переброске в район проливов английских войск из Ирака и Сирии. Снимать свои воинские соединения с иранского направления англичане не рискнули.

Одновременно с этим, начались приготовления по отправке войск морем из Александрии и Афин в Измир. Черчилль намеривался биться за проливы с таким же несгибаемым упорством, как если бы речь шла об обороне Дувра, Гастингса или Портсмута. Однако весь его пламенный напор вызвал законное опасение со стороны господина Иненю. Турецкий президент очень опасался повторения судьбы Ирана, Сирии и Ирака в которых англичане хозяйничали как у себя дома, опираясь на сталь своих штыков.

Иненю заявил, что миллионная армия Турецкой республики способна сама справиться с болгарами, которых Аллах видимо, лишил разума. Единственное, на что он согласился, это на размещение в Измире десятитысячного британского контингента. Уж слишком широко шагал по Европе советский лидер и подстраховка со стороны великих держав, была для Турции нелишней.

Нещадно проклиная турецкого президента за упрямство и несговорчивость, Черчилль приказал командующему английскими войсками в Греции генерал-майору Рональду Скоби перебросить часть войск к греческо-турецкой границе в районе Александропулюса.

— Это должно охолодить горячие головы болгар, готовых в угоду Сталину таскать каштаны из огня. Пусть знают, что мы не останемся в стороне, в случаи новой войны на Балканах — сказал Черчилль, подписывая директиву.

Так, в спешных приготовлениях прошел август, наступил сентябрь, но ожидаемая война так и не началась. Болгарские войска упорно продолжали стоять в Бургосе, не делая никаких попыток переместиться к границе. Количество русских танков в Пловдиве увеличилось до полка, но больше никакого прибытия новых войск замечено не было.

Все эти факты заставили англичан заподозрить, что вся эта шумиха о скорой войне лишь попытка отвлечь их внимание отчего-то другого. После кропотливого и всестороннего анализа имперский генеральный штаб пришел к выводу, что русские готовят новое наступление. Максимально задействовав ударный потенциал армий маршала Рокоссовского и частично Жукова, русские собирались нанести новый удар, но теперь на южном направлении армиями маршала Малиновского и Толбухина.

Именно этим объяснялось удаление с южного направления болгарской армии и замена их советскими частями. По мнению британских генералов, используя нахождение британских войск на севере Италии, Сталин намеривался захватить сначала Венецию, а при благоприятных условиях продолжить наступление на Геную.

Когда Черчилль услышал эти слова его, пробил холодный пот. В случаи реализации этих планов даже наполовину, под угрозой оказывались все пути снабжения англосаксонских войск не только в Германии, но во всей Европе. А в том, что подобная задача русским по плечу, после их стремительного марш броска по северу Германии и выходу к дуврскому проливу, британский премьер нисколько не сомневался.

Быстро усилить 8-ю британскую армию можно было только за счет сил находящихся в Греции. Несмотря на все энергичные призывы британского премьера оказать фельдмаршалу Уилсону помощь живой силой и техникой, американцы и бразильцы ответили категорическим отказом. Первые после июльской авантюры Черчилля, относились к любой британской инициативе настороженно, а для вторых, война уже кончилась, и весь бразильский корпус ждал отправления на родину.

Оказавшись в столь затруднительном положении, Черчилль был вынужден сократить английское воинское присутствие в Элладе. С огромной болью в сердце, он отдал приказ об отправке английских войск в Италию через Афины и порты Эпира.

Сказать, что мощное наступление советских войск в Италии, блистательным умам британского генерального штаба привиделось, грешить против истины. Да, у генерала Антонова и его соратников имелись такие планы но, не желая обострять до крайности отношения с американцами, Сталин решил повременить с их реализацией.

Вместо этого, было решено создать у противника ложную иллюзию относительно намерений советской стороны и заставить врага максимально оголить Балканское направление перед началом Балканской операции. Блестяще используя свой огромный опыт по дезинформации противника, советские войска создавали иллюзию скорого наступления на Венецию, в то время как войска маршала Малиновского скрытно пребывали в Болгарию и югославскую Македонию.

Все это было проведено так изустно, что противник ничего не заподозрил. Всю первую декаду сентября, англичане только и занимались, что перебрасывали войска на север Италии под прикрытием кораблей Средиземноморского флота. Груженые войсками транспорта уходили от берегов Греции один за другим туда где, по мнению британских генералов, очень скоро должно было разрешиться противостояние дикого Востока и цивилизованного Запада. Момент был напряженным, но даже тогда, Черчилль продолжал следить за проливами.

Желая быть подстраховать себя на случай непредвиденных обстоятельств, Черчилль приказал генералу Скоби в срочном порядке занять греческую оборонительную линию вдоль границы с Болгарией. Она была построена перед самым вторжением немцев и носила имя греческого министра Метаксаса.

Во время германского вторжения в Грецию, занимавшие её греческие войска дали достойный отпор войскам фельдмаршала Листа. Он был вынужден совершить обходной маневр по югославской земле и только тогда, смог принудить греков к капитуляции.

Тревоги относительно положения в Греции, постоянно присутствовали в думах британского премьера. Он очень ревностно и бережно относился к любому "трофею", который доставался ему в жестком и жестоком противостоянии со Сталиным. Даже когда русские начали свое новое наступление на Рейне, он не ослаблял своего внимания относительно дел в Греции и на Босфоре. Подобно персидскому царю Дарию, он начинал свой день с новостей из Греции, ожидая какой-нибудь каверзы от болгар или русских. Однако когда эта каверза произошла, она стала для него сильнейшим шоком. Ничто не предвещало такого мощного наступления, которое осуществили малоизвестные генерал-лейтенанты Яковлев и Матвеев, прибывшие в Болгарию из Москвы. Именно под этими псевдонимами, больше месяца в Софии работали маршал Малиновский и генерал армии Захаров, подготавливая операцию "генерал Скобелев".

Горные балканские теснины серьезно ограничивали направление военных действий и потому, волей-неволей советские военачальники были вынуждены придерживаться немецкого плана вторжения в Грецию "Марита". Однако полностью повторять действия фельдмаршала Листа Родион Яковлевич не стал. Так как единого фронта противостояния советским войска не было, маршал решил не дробить свои силы и нанести по врагу один мощный удар.

Несмотря на горячие заверения греческих патриотов, что англичане не полностью заняли линию Метаксаса, Малиновский решил наступать в районе Струмицы. Главный удар наносился силами 6-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта Кравченко. Переброшенная к греческой границе через Скопье, она должна была прорваться в тыл двух оборонительных позиций греков, имея последующее направление наступления на порт Салоники.

Чтобы отвлечь внимание противника и сковать его силы, слева от 6-й гвардейской наступали горно-стрелковые подразделения 46-й армии. Их задача заключалась в проведении разведки боем участка линии Метаксаса в районе форта Истобей и Аспра Петра.

В ночь с 13 на 14 сентября войска генерал-лейтенанта Петрушевского, без артиллерийской подготовки атаковали укрепления врага. Пройдя всего триста метров, на таком расстоянии от границы находились греческие форты, советские солдаты установили, что сведения, полученные от полковника Стефаноса Серафиса, в основном соответствуют истине. Ни форт Истобей, ни Аспра Петра, что контролировали дорогу из Болгарии в Грецию, не были заняты англичанами.

Два могучих исполина были серьезно повреждены от огня артиллерии и авиации, во время немецкого штурма. За последующие четыре года фортами никто не занимался, и предприимчивое население основательно почистило их. Исчезли телефонные кабели, электропроводка, кровати, стулья и многое другое, что позволяло в комфортных условиях отражать атаки противника. Узнав о состоянии этих фортов, англичане решили не размещать в там гарнизоны, до полного их восстановления.

Три роты под командованием капитана Роджерса, заняли третий, наименее пострадавший от немецкого огня форт, Стиригма. Он надежно закрывал выход из горной теснины своими многочисленными пулеметами и пушками.

Подходы к форту прикрывали бетонные надолбы прозванные немцами "зубы дракона", а также эскарпы, делающие невозможное применение против гарнизона танков и бронетранспортеров. При наличии фланкирующего огня фортов Истобей и Аспра Петра взять штурмом Стиригму было бы весьма затруднительно, но молчание соседей значительно облегчило задачу советским воинам.

Обнаружив присутствие противника в форте, комбат Митрохин воздержался от штурма укрепления и запросил огневую поддержку. Шедший во втором эшелоне атаки, гаубичный полк подполковника Скоромыкина немедленно откликнулся на просьбу комбата и вскоре, 122 мм орудия ударили по врагу.

Разрушить бетонные укрепления или привести к молчанию вражеские пулеметные амбразуры для советских гаубиц было не под силу. Но они смогли принудить весь гарнизон форта укрыться за спасительными бетонными стенами и прикрыть продвижение по горным склонам кубанских пластунов. Имея богатый опыт по прорыву знаменитой немецкой "Голубой линии", за полтора часа обстрела горные стрелки смогли совершить глубокий фланговый обход форта и полностью его изолировать от остальных сил противника.

Когда бронированные двери дотов открылись и из них на свежий воздух вышли англичане, ни все пали под огнем советских автоматчиков. Конечно, уничтожение наблюдателей было комариным укусом для гарнизона форта, но это было только началом. Специально выделенные для штурма форта гранатометчики поднялись на его крышу и принялись забрасывать его фронтальные амбразуры. Пытаясь нейтрализовать их, англичане предприняли несколько вылазок, но они закончились для них крайне плачевно. Большинство выходов находилось под прицелом советских автоматчиков и стоило только дверям фортам открыться, как навстречу англичанам уже неслись рои пуль.

Сумев привести своими гранатами к молчанию оба противотанковых орудия противника и несколько его пулеметов, кубанские пластуны приступили к уничтожению гарнизона форта, засевшего в его казематах.

Медленно и неторопливо стали подползать к открытым амбразурам солдаты с ранцевыми огнеметами. Выбрав удобную позицию, они выстреливали внутрь казематов огненные струи, которые сжигали все на своем пути, на протяжении сорока метров. Когда же наученные горьким опытом англичане принялись закрывать амбразуры броневыми заслонами, пластуны принялись взрывать их, а затем внутрь вновь летели огненные струи.

Не менее жуткая картина развернулась в тыловой части форта, которую советские солдаты попытались штурмовать. Мощные заряды динамита с легкостью сорвали бронированную дверь одного из входов форта, и не успевала осесть пыль от взрыва, как внутрь тоннеля летело ужасное огненное копье.

В отличие от ранцевых огнеметов, дальность из этих огнеметов достигал ста метров. Им можно было пользоваться только единожды, но выстрел из него окупал все сторицей. Все кто находился в этот момент внутри туннеля, сгорал заживо. Кроме этого, адское пламя проникало и во все боковые проходы и укрытия, уничтожая все на своем пути.

Дождавшись, когда пламя угаснет и в узком проходе, можно будет дышать, дав несколько контрольных очередей в туннель, вступили пластуны. Не все и не у всех все получилось как надо. Были и потери среди штурмующих, но все же ворвались в главный каземат форта и с громким криком "хенде хох!" пленили находившихся там англичан во главе с капитаном Роджерсом.

Напуганные грохотом взрывов и задохнувшись от огненных языков пламени, бравые англичане дружно подняли руки, взывая к гуманизму русским солдат и надеясь на действие женевской конвенции, которую когда-то подписал Советский Союз.

Однако на этом эпопея по взятию форта Стиригма не закончилась. Около двух десятка человек засело в одном изолированном каземате форта и не желало сдаваться. Не помогало ни обещание сохранить жизнь, ни увещевания взятого в плен командира.

С момента начала штурма форта прошло свыше шести часов. Прикрывавшие подход к форту пластуны с большим трудом отбили две контратаки англичан, и их командир принял жесткое решение. На крышу каземата поднялась специальная команда саперов, прозванных "динамитчиками". Заложив мощный заряд динамита, они обрушили потолок каземата, под руинами которого нашли свою смерть английские солдаты.

Если прорыв линии Метаксаса стоил советским войскам времени и сил, то танкисты генерала Кравченко не встретили на своем пути никого, за исключением поста греческой жандармерии. Напуганные ревем и грохотом советских танков, жандармы в испуге бросились врассыпную, истово осеняя себе крестным знамением.

Уже к средине дня, передовые силы армии вышли на равнину и устремились к городку Килкис, в тыл всей оборонительной линии греков.

Узнав об успехе армии Петрушевского, маршал Малиновский моментально изменил её задачу. Вместо ведения отвлекающих боев, он приказал повернуть главные силы на восток, навстречу 53-й армии генерал-полковника Манагарова, что вместе с болгарскими соединениями перешла границу в районе Нимфаи и вступила в бой с англичанами у городка Комотини. Бои развернулись упорные, за каждый пригорок и лощину, и если бы не могучая поддержка летчиков 5-й воздушной армии генерал-полковника авиации Горюнова, советским частям пришлось бы не сладко.

Имея полное превосходство над врагом, советские асы полностью закрыли небо в районе боев. Истребители, штурмовики, пикирующие бомбардировщики методично наносили удары по противнику, уничтожая его живую силу и технику.

Только к вечернему заседанию штаб имперских войск в Греции смог приблизительно представить всю картину приграничных боев. И сразу же возник вопрос, что делать.

— Я считаю, что войска бригадного генерала Латимера вполне способны противостоять русским в районе Комотини. Сил и средств, для этого у него вполне хватает. Единственное в чем он проигрывает врагу, так это в авиации. Самолетов базирующихся в Фессалониках крайне мало. По моему твердому убеждению, Латимеру следует отправить подкрепление за счет афинских соединений — высказал свое мнение начштаба полковник Каннингем, но у генерала Скоби было свое мнение.

— Латимер может подождать. Сейчас важное другое, выяснить какими силами русские прорвались в тыл линии Метаксаса. Что там? Танковая армия или простые мотострелки имеющие в своем распоряжении танки. И что делать нам? Атаковать врага силами новозеландской дивизии стоящей на линии Алиакмон или уйти в глухую оборону. И чтобы правильно ответить на эти вопросы, надо точно знать, не собираются ли советы ударить нам в тыл в районе Монастира. Как это сделали немцы в сорок первом году.

— Русские в районе Монастир это невозможно! У генерала Яковлева просто не хватит сил! — не согласился со Скоби подполковник Фелпс, за что был немедленно предан остракизму.

— Идиот — холодным тоном, генерал раскатал его в пыль. — Давно пора привыкнуть к той мысли, что эти потомки Чингисхана и Аттилы способны преподносить сюрпризы. Ещё до вчерашнего вечера все мы считали, что русские танки стоят в Пловдиве, а они прорвали границу сразу в трех местах. Поэтому я не исключаю нового наступления русских и именно там, где его совсем не ждут.

— Да, здесь чувствуется рука одного из сталинских маршалов. Баграмяна, Толбухина, Малиновского или даже самого Жукова — согласился с генералом начальник оперативного отдела полковник Тибс.

— Баграмян — генерал, а не маршал, — поправил подчиненного Скоби. — Поэтому я отменяю переброску австралийской дивизии и бригады непальцев в Италию, с фельдмаршалом Уилсоном я этот вопрос согласую. Приказываю как можно скорее перебросить их к Флорине. Если русские решат идти через Монастир, они задержат их продвижение на юг, если нет, то усилят защиту линии Алиакмон.

— Будет исполнено, сэр. — отозвался Тибс.

— Что касается бригадира Латимера, то помочь ему дополнительными силами ВВС, на данный момент я не могу. Прошло слишком мало времени, чтобы принимать кардинальные решения — генерал замолчал, перебирая мысли и затем добавил, — Каннингем, передайте полковнику Кратидису, чтобы начал переброску своей бригады "Римини" к Панделеймону.

— Вы предполагаете, что нам предстоит отступать? — поинтересовался Каннингем.

— Имея дело с русскими, нужно быть готовым ко всему. Маршал Рокоссовский блестяще доказал это фельдмаршалу Александеру и Монтгомери.

— А, что написать в телеграмме премьеру Черчиллю? — спросил Тибс.

— Напишите, что идут приграничные бои и ситуация ещё до конца не ясна — кратко сказал Скоби и закрыл совещание.

Совсем в ином ключе шел разговор между Малиновским и Захаровым.

— В целом не обманули нас греческие товарищи относительно линии Метаксаса. Быстро её Петрушевский проскочил, быстро и главное очень кстати. Теперь Манагаров точно справиться с противником — начальник штаба удовлетворенно постукивал карандашом по лежавшей на столе карте.

— Ты, верно, сказал, Матвей Захарович, в целом. Уж слишком это расплывчатое понятие. Им и похвалить можно в случаи успеха и оправдать, в случаи неудачи. А вот задержись мы ещё на сутки и тогда неизвестно что было бы — маршал Малиновский не был склонен полностью доверять данным греческого подполья, и предпочитал действовать самостоятельно. Связь с греческими коммунистами только-только установилась.

— Так ведь не задержались, Родион Яковлевич, в самый раз ударили. Теперь можно перенацелить 9-ю гвардейскую генерала Глаголева в помощь Кравченко и до Афин за считанные дни докатим.

— Значит до Афин? — хитро усмехнулся маршал.

— Ну, да. Согласно директиве Ставки они наша главная цель. Разве не так? — удивился Захаров.

— Так-то оно так, но не совсем. У нас произошли некоторые изменения в планах. Полчаса назад говорил с Антоновым по ВЧ. По данным разведки турки серьезно усилили свою фракийскую группировку, и Ставка просит помочь болгарским товарищам.

— Всё-таки проливы. Я так и знал! Жертвуем стратегией ради политики, а ведь удар армии Глаголева под Монастиром полностью бы разрешил все наши проблемы — недовольно воскликнул Захаров, вложивший массу сил и энергии в подготовку и реализацию Балканской операции.

— Успокойся, Матвей Захарович — успокоил маршал начштаба. — Ставка не ограничивает наши действия на греческом направлении, а лишь уточняет задачи армии Глаголева для её лучшего использования. Более того, в случаи необходимости, Ставка разрешает привлечь часть сил 9-й гвардейской на афинском направлении.

— В таком случаи прошу незамедлительно передать 64 артиллерийский гаубичный полк Селиванова генералу Кравченко. С его помощью Георгию Николаевичу будет сподручнее преодолевать последнюю линию вражеской обороны на пути к Афинам.

— Но у Кравченко есть специально приданный полк 152 мм гаубиц — не согласился Малиновский, но Захаров твердо стоял на своем.

— 64-у полку в восточной Фракии делать нечего и потом, мы только временно изымаем его у Глаголева, согласно разрешению Ставки. Прорвем Алиакмон и вернем, честное партийное, Родион Яковлевич — горячо заверил командующего Захаров.

— Учти, под твою личную ответственность. Под личную. Все ясно — маршалу очень не хотелось связываться с Резервом Главного Командования. В случае его гибели или неэффективного использования, темное пятно ложилось на его репутацию и послужной список.

— Где, собираетесь использовать его? Только не говори, что ещё это не решил. Раз заикнулся, то уже решил, я тебя знаю.

— Вот здесь, в районе Макрони. Один хороший удар и путь вдоль побережья полностью свободен — Захаров уверенно ткнул карандашом в карту.

— Хорошо — согласился Малиновский, — а что с британской группировкой у Александропулюса?

— Думаю, что раскатаем в течение нескольких дней.

— Несколько дней меня не устраивает. Мне нужен результат через три дня — отрезал маршал и начштаба не посмел ему перечить. Целых три дня в наступательной операции, очень большой срок.

Мощные кувалды гаубиц обрушились на британские позиции вечером шестнадцатого сентября. Именно тогда, издёрганные и измученные непрерывными перебросками, артиллеристы полковника Переверткина прибыли к месту своего нового расположения Орудия ещё только устанавливали, а посланный вперед в качестве корректировщика огня, старший лейтенант Милонов, уже вышел на связь с докладом. Укрывшись в кустарнике на одном из пригорков, он давал свою оценку укреплениям врага.

— Ничего особенного, товарищ пятнадцатый. Самые простые бетонные доты, даже не "миллионики". Мы такие во время финской войны на раз-два раскалывали — разочаровано доложил по рации офицер. После осмотра фортов Метаксаса он ожидал увидеть закованного в сталь и бетон монстра.

— Ты посмотри повнимательнее, вдруг это не все или у этих бункеров свои особенности имеются — настаивал полковник, но Милонов был непреклонен.

— Да тут почти все как у нашего Коростянского УРа. Те же прикрытия, надолбы и эскарпы, ничего особенного не видно. После шестого, ну в крайнем случаи седьмого прямого попадания нашими "гарбузами", можно будет снимать их боевого довольствия у англичан — уверенно заявил старший лейтенант.

— Так уж и с шестого — для острастки усомнился комполка, хотя от слов офицера, у него разлилась радость на сердце. Пробить вражескую оборону до прибытия орудий 64-го полка, было для полковника делом чести. Введенное Сталиным офицерство вместо командирства, порождало среди советских военных здоровую конкуренцию.

— Сказано с шести прямых, значит с шести — отрезал Милонов и полковник успокоился. Не доверять мнению человека, чей боевой путь начался ещё с Халхин-Гола, не было оснований.

— Ладно, посмотрим. А пока давай проведем пристрелку — не желая полностью раскрывать противнику свои силы, артиллеристы принялись обстреливать англичан всего лишь одним орудием, проверяя репера.

В полную силу, хозяйство Переверткина заговорило утром следующего дня. Прогноз старшего лейтенанта полностью оправдался. Построенные около десяти лет назад, бетонные сооружения могли выдержать губительный огонь советских гаубиц. После часа обстрела, в оборонительных порядка новозеландцев были такие разрушения, что они срочно запросили поддержки с воздуха. Свои гаубицы, полковник Переверткин расположил на максимальном удалении от обороны врага и английские батареи не могли достать его огнем.

Державший оборону в районе Макрони подполковник Эктон очень надеялся, что английские летчики навсегда заткнут рот русским пушкам, но его надеждам было не суждено исполниться. Отличная маскировка позиций и сильное зенитное прикрытие позволило советским артиллеристам не понести потерь до прибытия истребителей. Свой сокрушающий удар англичане нанесли по фальшивому расположению батареи.

На сооружение деревянных макетов, у приданных артполку саперов ушла вся ночь, но результат с лихвой окупил их нелегкий труд. Радостно потрясая кулаками и сложенными пальцами, они наблюдали, как королевские бомберы разносили в щепки их творения.

Артобстрел продолжился ещё сорок минут, а затем на штурм укреплений пошли танки с пехотой. Согласно сведениям от греческого генерала Александра Отенеоса вставшего на сторону отрядов Сопротивления, линия Алиакмон не имела минных противотанковых полей и они оказались точными. Занявшие укрепления новозеландцы не успели выставить даже противопехотные мины, полностью понадеявшись на эскарпы, надолбы и артиллерию прикрытия.

Расположенные на закрытых позициях, батареи новозеландцев обнаружили свое присутствие в самом начале боевых действий, приняв разведку боем за основной штурм. Акустики полка быстро засекли их месторасположение, а поднятые в воздух истребители разведчики внесли окончательную ясность в диспозицию врага. Едва только танки с пехотой двинулись в атаку, как началась контрбатарейная борьба. Молчавшие до этого времени советские батарее заговорили в полный голос, 76 и 122 миллиметровой октавой против 105 мм полковника Хэйтона.

Пока артиллеристы выясняли, чей голос лучше, советские воины штурмовали оборону врага. Давно отработанное взаимодействие танков и пехоты у бойцов генерала Кравченко проявились при штурме Алиакмона в полном блеске. Едва только недобитая гаубицами полковника Переверткина огневая точка пыталась остановить продвижение пехоты, как по нему тут же ударяли орудия танков.

Подобно могучей морской волне, накатывались атакующие цепи советских войск на укрепления врага, приводя их к молчанию. Где-то это свершилось очень быстро, где-то на преодоление ушло больше времени, чем было предусмотрено высоким командованием. Однако, так или иначе, но фронт был прорван и давя стальными гусеницами не успевших убежать новозеландцев, танкисты генерала Кравченко устремились в прорыв.

Среди победных реляций, что легли в этот день на стол Верховного, были сообщения о взятии Фессалоники, Эдессы, Серая и Ксанти. Взятие этих городов, портов и населенных пунктов было очень важно, однако больше всего, что в этот день обрадовало Сталина — успех молодцов Георгия Николаевича.

— Товарищ Антонов, передайте генералу Кравченко мою личную просьбу о скорейшем выходе к горе Олимп. Занятие этого священного для каждого грека места, очень важно для всей проводимой нами операции.

Облекая свои слова в личную просьбу, генералиссимус придавал дополнительный импульс танкистам. Не выполнить личную просьбу Верховного было во стократ труднее, чем найти оправдание не выполнения приказа Ставки. И дело тут было не в страхе перед гневом вождя, а в степени его доверия. Что было очень сильным стимулом для любого советского человека, будь он генералом или простым рядовым.

Глава. VII. Честь и бесчестие.

Небольшой транспортный самолет без каких-либо опознавательных знаков, опустился на военный японский аэродром в Харбине в последних числах августа. Все взлетное поле было оцеплено солдатами империи, что исключало возможность присутствия на летном поле посторонних глаз и ушей.

Винты самолета совершившего столь длительный перелет ещё продолжали свое вращательное движение, а к нему уже устремился автомобиль с закрытыми окнами, в сопровождении машин охраны. Все указывало на прибытие высокого столичного чина, однако спустившийся по лестнице человек был одет в сугубо штатский костюм.

В прибывшем господине не было военной выправки и стати, что так выгодно отличает представителей армии от всего остального населения империи. Но с одного взгляда было ясно и понятно, что гость привык большей частью отдавать приказы, а не выполнять их.

На его груди не было ни одной медали или ордена страны Восходящего солнца, однако на внешнем лацкане, пиджака имелся маленький значок. Носить его мог только близкий к императору человек.

— Здравствуйте господин Исида, с благополучным прибытием — приветствовал гостя встречавший его военный. Положив руку на эфес своего меча, он с почтением поклонился столичному визитеру.

— Здравствуйте, полковник Араки, — личный советник императора сдержанно склонил в знак приветствия голову. — Надеюсь у вас все готово?

— Так точно. Хотите сразу отправиться к генералу Исии или намерены сначала отдохнуть после перелета. Губернатор Накатоми уже приготовил вам апартаменты.

— Я благодарен губернатору за заботу о моей скромной персоне, но заботы о благе империи не позволяют мне воспользоваться его любезностью. Едем к генералу Исии. Как далеко от города его отряд?

— Девятнадцать километров, господин Исида.

— Очень хорошо. Прикажите заправить самолет и накормить экипаж. Он должен быть готовым взлететь в любое время — властно отдал распоряжение Исида.

— Не беспокойтесь господин Исида, все будет сделано — заверил гостя Араки и выразительно посмотрел на своего адъютанта, любезно распахнувшего перед Исида заднюю дверь автомобиля. Не сняв с головы шляпу, высокий гость неторопливо сел в салон и откинул усталое тело на мягкую кожаную спинку. Только после этого, в машину сел сам полковник Араки. Адъютант захлопнул дверь и тут же, вся кавалькада устремилась на юг от Харбина, где находилось секретное хозяйство генерала Исии.

Более десяти лет, генерал-лейтенант императорской армии Японии Сиро Исии вел исследовательские работы, которые по своей широте и глубине оставили далеко позади своих европейских коллег докторов изуверов Менгеле, Рашера, Ховена, Хирта. Все чем занимались эти господа из "Аненербе" было любительской самодеятельностью по сравнению с работами генерала Исии.

В отличие от немцев, он не занимался постижением тайны человеческой души и тела. За высокими стенами своего института генерал изучал методы как быстрее и эффективнее погубить человека, с минимальными при этом затратами. Под вывеской "Главное управление по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии" шла разработка биологического оружия и главным покровителем этого учреждения, был личный советник императора Тори Исида.

Долгое время он оказывал всестороннюю поддержку "отряду 731". Исида прочным щитом прикрывал его автономию от цепких рук квантунских генералов желавших подчинить отряд своему влиянию. Не менее трудную борьбу он вел и с деятелями министерства финансов, не позволяя им сократить финансирование проекта. И вот пришло время платить по счетам. Высокий гость хотел воочию увидеть результат трудов генерала Исии.

— Я очень внимательно прочел ваш отчет о деятельности отряда, за последние пять лет. Скажу сразу, успехи, достигнутые им под вашим руководством, впечатляют. Мне не стыдно держать ответ перед императором за потраченные на вас средства — Исида снисходительно дотронулся кончиками пальцев до рукава мундира, стоявшего перед ним генерала. Прибыв в главный корпус, Исида поднялся в кабинет генерала один, оставив полковника Араки в автомобиле. Для предстоящего разговора свидетели были не нужны.

— Мы уже удивили весь мир тем, что первыми создали атомное оружие, теперь пришла пора вновь потрясти воображение врагов страны Ямато. И сделать это так жестко, чтобы они содрогнулись от страха перед нашим оружием — Исида вопросительно посмотрел на собеседника и тот прекрасно его понял.

— Самым грозным и сильным нашим бактериологическим оружием является чума. Мне это было понятно с самого начала и потому, она была одними из главных приоритетов наших исследований. Выращенный нами штамм в 60 раз по своей силе превосходит природный штамм чумы и по своим свойствам является абсолютным оружием. Следуя вашим указаниям господин Исии, мы всячески воздерживались от массового применения чумы против китайского населения.

При апробации опытных образцов использовались ослабленные штаммы и исключительно в малонаселенных районах. Одновременно с этим, мы разрабатывали способы доставки штаммов, начиная от авиационных бомб и глиняных горшков с зараженными чумой блохами — генерал сделал почтительную паузу, но советник императора не торопился задавать вопросы. Он только чуть заметно склонил голову и Исии продолжил свой доклад.

— Получив вашу телеграмму, мы усиленно занялись воспроизводством оружия и уже готовы две его партии. Первая это живые блохи, помещённые в особые керамические бомбы. Специально разработаны нами они поддерживают жизнедеятельности зараженных чумой блох до десяти — пятнадцати дней с момента закладки. Бомбы позволяют транспортировать наше оружие на длительное расстояние и выдерживают температурные перепады от — 100 градусов до + 80.

Вторая партия — это специальные аэрозольные бомбы, предназначенные для распыления в воздух штамма чумной палочки. Эти штаммы лучше применять в течение десяти дней после загрузки его в контейнер. И температурные перепады этих зарядов колеблются от — 70 градусов до + 50. В отличие от блох, аэрозоль более чувствительна к внешнему воздействию — стал извиняться генерал, но Исида понимающе опустил веки. Абсолютного средства уничтожения не существовало, и каждый вид оружия имел свои слабые стороны.

— Что принесет максимальный и быстрый результат применения ваших бомб в нынешних климатических условиях? Блохи или аэрозоль?

— Простите господин Исида, в условиях чего? Забайкалья, русского Приморья, Маньчжурии или Японии? — уточнил Исии.

— В нынешних климатических условиях Японии и жарких стран — осторожничал Исида, не желая раскрывать свои карты, но его собеседник к этому и не стремился. Ему нужны было знать только параметры для точного ответа.

— В климатических условиях Японии сентября лучше применить аэрозоли, а в условиях жарких стран блох. При температуре свыше 25 градусов активность их максимальна, ниже 20 она идет на спад и наступает отсроченное действие.

— Понятно. Через какой срок следует ждать проявления вашего штамма?

— При применении аэрозоля обычные три инкубационных дня. С блохами придется ждать несколько дольше, возможно до двух — трех недель. Но хочу напомнить, что аэрозоль это одномоментный удар по врагу, тогда как блохи наносят более длительный и масштабный урон армиям и территории противника.

— Спасибо за ваши пояснения, генерал, — высокий гость учтиво повел головой. — Они позволят мне принять правильное решение по защите нашей страны. Что ещё кроме чумы мы можем обрушить на головы наших врагов в самое ближайшее время?

— В самое ближайшее время мы завершим работу с холерным вибрионом и сможем приступить к начинять им наши бомбы. У нас также имеются определенный запас спор сибирской язвы, но мы не можем быстро увеличить их число. К сожалению, наши возможности ограничены. Из-за этого мы не можем быстро пополнить наш арсенал вирусами малярии и тропической лихорадки — Исии сокрушённо развел руками, но гость остался доволен услышанным ответом.

— Я знаю вас как прекрасного организатора и очень ответственного человека, который честно говорит о своих трудностях и не дает пустых обещаний. Трудности есть всегда и во всем, такова наша жизнь. Однако любую трудность можно решить, определив путь к её разрешению, а не ссылаясь на невозможность её разрешение — Исидо встал и генерал собрался отвести его в лабораторию для наглядной демонстрации бомб и их смертоносной начинки, но у гостя были иные намерения.

Все, что ему собирался показать Исии, гость уже видел в секретном фильме специально снятом для императора. Ранее его доставил в Токио доверенное лицо советника, капитан Асаки и Исида не собирался тратить понапрасну свое время. Властно взяв собеседника под локоть, он подвел его к окну.

— Какое время потребуется на подготовку к отправке в Токио первой партии ваших бомб, и блох и аэрозолей?

— Двое суток, господин Исида.

— Прекрасно. Приступите сразу после получения по радио сигнала "сердце розы". Ясно?

— Да, господин Исида.

— После отправки этих образцов, приступите к созданию бомб с вибрионами холеры и спорами сибирской язвы. У императора очень большие планы на ваш отряд, генерал Исии.

— Можете не сомневаться, что я и мои люди сделаем все во благо нашей родины и её божественного правителя — горячо заверил хозяин кабинета своего высокого гостя и у него впервые за все время пребывания на земле Маньчжурии, появилась улыбка на лице.

— Вы даже не представляете, как мне приятно слышать подобные слова. После гибели адмирала Ямамото, слишком многие из тех должен заботиться о благе нашей родины позабыли кодекс самурая. И вместо того, чтобы действовать, как вы занимаются рассуждением о чести и бесчестии. Я очень надеюсь, что ваши бомбы позволят нам всколыхнуть их головы и приободрить их души.

— Благодарю вас за столь высокую оценку моего скромного труда господин Исида. Желаете осмотреть наши лаборатории или исследовательские комнаты. Специально для вашего приезда мы приготовили проведение уникального опыта. Расчленение живого человека под местной анестезией. Сначала будет вскрыт живот и удален кишечник, затем грудная клетка. Последним будет удален мозг. Это очень важное исследование — изувер в белом выжидающе посмотрел на гостя, но тот отказался.

— В другой раз, генерал. Император ждет моего доклада о вашем оружии, и я не вправе заставлять его излишне долго ждать. В самое ближайшее время на аэродром вашего отряда прибудет транспортный самолет за вашими изделиями. До Пусана ему будет обеспечена "зеленая дорога", а над проливом его проход прикроют истребители. Очень надеюсь, что переброска пройдет удачно и мы сможем нанести врагу ещё один сокрушающий удар, — Исида отошел от окна и приняв важный вид произнес, — Я доволен вашей работой Исии. Не смею больше отрывать вас от того, что должно принести империи долгожданную победу. До свидания.

Гость и хозяин обменялись церемониальными поклонами, и посланник императора покинул зловещий институт.

Узнав то, что ему было необходимо, Исида отправился прямо на аэродром, так и не почтив своим визитом губернатора Харбина. Слишком высоки были ставки в этой игре, чтобы можно было тратить время на соблюдения всех церемониальных условностей.

Солнце ещё не встало, когда личный советник императора прибыл в Токио и добрался до дворца. Император японцев действительно ждал его с большим нетерпением и принял сразу же после завтрака, в малом кабинете, предназначенном для чтения книг.

После нанесения атомного удара по американцам император Хирохито заметно приободрился. В его душе появилась уверенность, что войну можно будет свести к почетному, взаимовыгодному миру, однако вскоре выяснилось, что новое оружие империи не оправдало возложенных на него надежд.

Нет, оно, конечно же, ввергло в страх американцев разрушением трех значимых городов западного побережья и сильно поколебало авторитет нового американского президента. Казалось, что враг вот-вот и заговорит о перемирии, но этого не произошло. Американцы смогли быстро ответить адекватным ответом, успокоили обывателей и начали активно готовиться к вторжению на Японские острова.

Мощности атомных бомб, которые могли создать японские ученые к этому моменту, было недостаточно, чтобы сорвать наступательные планы врагов. Ровно, как и полного разрушения крупных американских городов на берегу Мексиканского залива или восточного побережья. Время создания таких боевых зарядов ещё не пришло, и в сердце императора вновь подняли голову сомнения. Слишком много людей из ближайшего окружение императора, в правительстве и деловых кругах империи имели другую точку зрения, чем император и его советник.

И в этот момент, Исида напомнил императору об отряде 731 и предложил использовать против американцев созданное им оружие. Снятый о нем фильм привел императора в восторг, но будучи осторожным человеком, он направил в Харбин Исида, для принятия окончательного решения.

Личный советник императора, благодаря многочисленным отчетам и докладам от генерала Исии, очень хорошо знал положение дел в институте. Поэтому, во время своего рассказа он ни разу не заглянул в раскрытые перед собой бумаги.

Потратив двадцать две минуты чистого времени, он красочно, а самое главное вполне достоверно описал императору деятельность отряда 731 и перспективы от применения бактериологического оружия.

— Ни у американцев, ни у англичан или русских нет подобного вида оружия, и в самые ближайшие три года не предвидится. Все наши враги совершенно беззащитны перед ним и в отличие от атомного оружия не смогут ответить нам той же монетой. Внезапное возникновение на континенте эпидемии чумы и холеры вызовет сильнейшую панику среди простых американцев. После наших атомных ударов, президент Трумэн с большим трудом смог успокоить обывателей, но на этот раз он наверняка не устоит под их натиском. Страх перед атомной бомбой единичен и быстро проходит, тогда как перед невидимой, но вполне реальной угрозой люди теряют голову. Чем сильней мы ударим по Америки сейчас, тем быстрей её президент согласиться сесть с нами за стол мирных переговоров, как сделали это русские после Мукдена и Цусимы — торжественно закончил свою речь Исида.

Сравнение со славными страницами военного прошлого очень понравились императору, но как каждый "божественный" правитель он не хотел брать на себя ответственность за столь чудовищное решение. Правитель никогда не бывает, виноват сам лично, всегда виноваты дурные советники и исполнители.

— Сможем ли мы так быстро добиться нужных нам успехов, Исида? — сомневался император, и советник немедленно находил ему нужные аргументы.

— Нельзя попробовать молоко кокоса, не разбив его. У генерала Исии все готово для использования нашего нового оружия. Вам следует только отдать приказ, и в самое ближайшее время мы нанесем свой первый удар по Окинаве и Гавайям. И все наши врага тут же затрепещут от страха перед нами — убеждал Исида монарха.

— Есть люди, которые считают использование бактериологического оружия большой ошибкой.

— А что считают эти люди по поводу того, что эти бледнолицые дикари и варвары своими зажигательными бомбами убили и сожгли триста тысяч жителей Токио? Видели ли они превратившихся в головешки стариков и женщин, что сгорели в храме Синто? Были ли их родственники среди тех, кто заживо сварился в городском пруду, который со всех сторон обступили языки пожара? Как смеют они называть наши планы бесчестием!? Идет война, в которой для достижения победы хороши все средства! — гневно воскликнул советник и ткнул пальцем в окно кабинета. Из него не было видно городских руин Токио, но они существовали и своим трагическим видом требовали отмщения, за ужасную мартовскую ночь 1945 года.

— Отлично сказано Исида. Они вряд ли смогут сказать, что-либо вразумительное родственникам погибших. Теперь я отчетливо вижу, что пришла пора отринуть в сторону все праздные рассуждения о чести и бесчестии. Надо понять это и твердо следовать путем победы, что указывает нам великая богиня Аматерасу — император замолчал, давая возможность собеседнику, а заодно и себе насладиться важностью момента, а затем произнес.

— Передай генералу Тодзио мое согласие на проведение операции "Туман возмездия".

Сказано, сделано и получив добро от божественного Хирохито, огромная махина императорской армии завертелась. Прошло четыре дня с момента принятия окончательного решения и японцы вновь перевернули страницу истории войны, применив новый вид оружия.

Первыми под "туман возмездия" попали американские части, находящиеся на Окинаве. Захватив этот стратегический остров, звездно-полосатые крестоносцы активно готовились к вторжению на японский остров Кюсю, срок его был определен первой декадой октября. Сделать это должны были лучшие подразделения морской пехоты, при поддержке стратегической авиации и флота.

Одиннадцатое сентября 1945 года было мало чем примечательной датой для солдат первой дивизии корпуса морской пехоты США. Устав от свершенного накануне марш-броска, они мирно спали, в ожидании того момента, когда капралы и сержанты прокричат ненавистную команду "Подъем!". Видя во сне родные просторы Оклахомы и Айдахо, Миннесоты и Канзаса, обнимая своих любимых Кэт, Пэм, Дороти и Ким, они не подозревали о страшной угрозе, что подкрадывалась к ним на крыльях японского бомбардировщика с чудным названием "Гинга".

Вылетев под покровом ночи со сверхсекретным грузом на борту, он взял курс на Окинаву

пилотируемый опытными летчиками. Долгое время они готовили пилотов камикадзе и вот, настала и их черед послужить интересам империи.

Ни один их них не дрогнул, услышав то, что от них потребовал в своем секретном приказе император Хирохито. Каждый из них смело шагнул вперед и повязал на голове ленту смертника с личным знаком монарха, знака особой чести.

Чтобы локаторы "белых дьяволов" не смогли обнаружить самолет раньше времени, все время пути они летели над кромкой воды. Встречные потоки сильно колебали самолет, но трое отважных смельчаков смогли добраться до цели необнаруженными.

Желая ввести врага в заблуждение, летчики сделали большой крюк и приблизились к острову не с севера, а с запада. Выйдя точно в центре острова и распахнув бомболюк, сбросили вниз свой смертоносный груз.

Никогда прежде бомбардировщики империи не несли столь легкий и в тоже время опасный груз. Тщательно закрепленные на случай болтанки керамические контейнера почти ничего не весили и позволили самолету добраться до цели раньше времени.

Летевший на задание экипаж ничего не знал о расписании патрулирования американских истребителей над Окинавой. Дети Ямато просто и без изысков сыграли в "чет нечет" и выиграли. Подкравшийся к острову, "Гинга" удачно попал в маленькую временную "форточку" патрулирования летчиков противника.

Был уже рассвет, когда пролетая над исковерканными войной лесами Окинавы, самолет высыпал на них свой хрупкий груз. Не было ни взрывов и вспышек, только глухие хлопки и треск разбитой посуды, который больше вызывает любопытство и удивление, чем страх и опасение. Выпущенный на свободу джин не обладал ни цветом, ни формой и подхваченный ветром стал расстилаться по острову.

Вылетевшему на задание экипажу повезло трижды. Кроме того, что они сумели незаметно добраться до острова, и воспользовались патрульной "форточкой", японцы почти идеально сбросили свой смертоносный груз. Благодаря ветру чумное облако стало распространяться сразу по двум направлениям, на север и на юг.

Большая часть его обрушилось на спящих морских пехотинцев, благополучно миновав минные поля, вышки с прожекторами и пулеметами, ряды колючей проволоки и бдительных часовых. Ни один из них не заметил появление страшного врага, хотя многие услышали гул его невидимых моторов.

Впрочем, появление "Гинга" не осталось незамеченным со стороны американцев. Отчитываясь о проведенном патрулировании, второй лейтенант Роджер Ковенкост упомянул о непонятном инциденте случившимся с ним.

— Странные теперь пошли японцы, сэр. В 6.34 на курсе 25 я заметил самолет без опознавательных знаков. Это был японский бомбардировщик "Френсис". Я трижды атаковал его, он ни разу не открыл ответный огонь, хотя пушки его были расчехлены. После второй атаки у него загорелся правый мотор, и он стал падать. Желая отомстить за погибшего брата, я атаковал "Френсис" в третий раз и очень отчетливо увидел японского пилота — молодой парень замолчал, облизнув пересохшие губы.

— Ну и что? Японец стал молить тебя о пощаде — попытался приободрить летчика дежурный смены капитан Сароян.

— Никак нет, сэр. Это был камикадзе, и он радовался, сэр — выдавил из себя Ковенкост.

— Радовался?

— Так точно, сэр, радовался. Вернее сказать торжествовал, как будто не я сбил его, а он меня — облегченно признался лейтенант. Он рассказал о своем кошмаре, и теперь это стало головной болью капитана.

— Действительно, странный случай — удивленно протянул капитан, — ты говоришь, что это был камикадзе?

— Да, сэр. На его голове была повязка смертника. Нам такие специально показывали, когда вели инструктаж.

— Верно, верно, я это помню, — согласился капитан. Он на секунду задумался, а затем вынес свой вердикт.

— Наверняка этот фанатик собирался атаковать один из наших кораблей, что стояли у Окинавы и вчера ушли в плавание. Не нашел их, бензина мало, вот от страха и отчаяния, перед смертью и стал всякие рожи корчить. Все понятно?

— Так точно, сэр. Разрешите идти?

— Идите, — разрешил Сароян,— и вот, что лейтенант. Не надо отмечать про эти гримасы в своем рапорте. Укажите место встречи, время и то, что сбили. Остальное несущественно. Главное вы посчитались с врагом за брата, верно?

— Совершенно верно, сэр — браво отрапортовал Ковенкост, совершенно не подозревая, что сбитые им японцы все же одержали свою победу.

И пусть от легочной чумы пострадал всего лишь один батальон морской пехоты на юге и два десятка летчиков на севере острова, куда ветер донес малую часть ядовитого облака. Понесенный американцами ущерб никак не мог остановить готовящийся на острова десант, но судьба причудливо стасовала свои карты. Среди тех летчиков, что пострадали от чумной атаки оказался генерал Кертис Лемей, организатор мартовской бомбардировки Токио.

Его могучий организм долго сопротивлялся страшной болезни. Главного героя ковровых ударов по Японии срочно вывезли в Штаты, где для его лечения применили "чудо-средство" пенициллин. "Чудо" не подкачало, генерал остался жив, но превратился в полного инвалида, который не мог ничего делать сам. Посетивший Лемея Трумэн ужаснулся от открывшейся ему картины. Подписывая указ о награждении летчика медалью почета Конгресса, американский президент чуть слышно произнес: — Лучше бы было всем нам, чтобы он сразу умер.

Второй удар японского возмездия также не нанес серьезного материального урона вооруженным силам США. Запущенный с подводной лодки бомбардировщик сумел благополучно до гавайского острова Оаха, где находилась главная американская база Перл-Харбор. Однако новая атака императорского флота на знаменитую гавань не состоялась.

Главной целью одиночного японского самолета были прибрежные склоны острова. Прокравшись к острову на малой высоте, пилот стал двигаться с севера на юг вдоль горного хребта. Во время своего движения, пилот методично сбрасывал контейнеры с зараженными блохами, которые вызывали у людей бубонный вид чумы.

Японский бомбардировщик был замечен американцами, лишь в тот момент, когда совершив свою миссию, набрав высоту, атаковал американскую базу. По сигналу тревоги, полученному от локаторов, прожекторные установки быстро обнаружили вражеский самолет. Пойманный в тугие столбы света он наверняка стал бы легкой целью для зенитных установок прикрывавших знаменитую гавань жемчужины.

Их тугие струи свинца быстро устремились к японскому самолету, которому некуда было деться. Одна из очередей даже повредила его левое крыло, когда бомбардировщик стрелою рванулся с небес и врезался в землю.

— Японцы как были тупыми и злобными дикарями фанатиками, так ими и остались — констатировал ночной налет врага, комендант военно-морской базы капитан первого ранга Сэм Аттенборо. — Их страна на ладан дышит, а эти дикари все пытаются укусить нас побольнее. Ставлю все свое месячное жалование против доллара, что цель этого налета были наши корабли, недавно покинувшие порт. Наверняка у японцев остались не выявленные военной контрразведкой агенты, которые сообщили об этом врагу. Но видимо на этот раз связь их подвела. Японец прилетел, а наших кораблей нет. Ушли в плавание — усмехнулся комендант, предвкушая мифическую горечь и разочарование японского пилота от сделанного им открытия.

— Тогда он решил атаковать наши склады с горючим. Видимо японцы сделали определенные выводя после своей первой атаки на нас в 1941 году. Решили ограничить топливный ресурс наших авианосцев, но тут им вновь не повезло. Из пяти цистерн с горючим только одна была полная, все остальные пустые. Так, что сегодня мы отделались легким испугом, но мне не совсем понятно, как ваши локаторы умудрились просмотреть его? — капитан грозно посмотрел на майора Уэйна Пека.

— Мы ведем тщательное расследование, сэр — коротко произнес командир локаторов, не желая вдаваться в подробности.

— И это все?

— Пока, да, сэр.

— Боюсь, что подобная краткость не понравиться контр-адмиралу Калахану. Там, где проник один самолет, может проникнуть эскадрилья — нравоучительно произнес Аттенборо, который не столько опасался японского налета, сколько имел зуб на Пека.

— Мы работаем, сэр — огрызнулся майор.

— Не смею вам мешать, но хочу напомнить, что в вашем распоряжении только три дня, для, подготовки отчета в Вашингтон — капитану казалось, что этими словами он выбивает табуретку из-под ног майора, но это только казалось. Пути судьбы неисповедимы и у капризной госпожи, всегда есть в рукаве какая-либо непредвиденная неожиданность, лукаво припрятанная ею.

Через три дня в отдельных районах Оаху вспыхнула эпидемия бубонной чумы, которая за короткий период охватит весь остров. Американский флот и базирующиеся в Перл-Харборе авиационные соединения в спешке покинули ставшей опасной базу. Сам остров Оаху был закрыт на карантин, всерьез, и главное надолго. Дебют господина Исида оказался вполне удачным.

Глава VIII. Ваше слово, товарищ Маузер.

Пока главные силы южной группы советских войск маршала Малиновского успешно преодолевали оборонительные линии врага на греческой земле, 9-я гвардейская армия генерала Глаголева, усиленно разминала мускулы на территории "дружественной" Болгарии. Расположившись за спиной 1-й болгарской армии, она должна была поддержать её бросок на Эдирне — Адрианополь.

Наивно полагая, что скопление силы на границы сможет устрашить изготовившегося к прыжку льва, турки стянули в район Эдирне одну треть всех сил 1-й армии, ранее дислоцированные в Чорлу. Снимать что-либо со стамбульского направления или с Галлиполи турецкие стратеги боялись. В Бургасе 2-я болгарская армия энергично бряцала оружием, да и от греков можно было в любой момент ожидать попытки ревизии Лозаннского мирного договора.

Для того, чтобы чувствовать себя ещё сильней и уверенней, министр обороны отдал приказ о переброске части сил 2-й турецкой армии из Адана и Малатья. Это были самые отдаленные военные округа на юге турецкой республики, и на переброску требовалось много времени. Трогать армии стоящие в турецкой Армении и на побережье Эгейского моря, из-за сложности момента турки не решались.

По своей численности и силе, турецкая армия мало чем уступала любой европейской стране не входящих в число великих держав. Она на равных могла сражаться с болгарами, греками, румынами и прочими там шведами. При определенных условиях турецкие аскеры могли нанести поражение полякам и даже итальянцам с испанцами. Одним словом это была вполне добротная армия способная доставить хлопот любому соседу.

Поэтому стратегия главного командующего турок господина Иненю, была вполне разумна и прагматична. Пока великие державы в лице России и Англии дерутся между собой, за судьбу Турции можно быть спокойным. Сколько бы болгары не кричали о Восточной Фракии разбить турецкую армию им не по силам. Значит надо как можно громче стучать оружием на западной границе до наступления холодов. Зимой на Балканах никто не воюет и все успокоятся до весны. А там может великий Аллах явит туркам свою милость и рябой русский диктатор покинет этот мир. Согласно последним донесениям турецких дипломатов здоровье его серьезно пошатнулось.

Турецкому лидеру было трудно отказать логике и в здоровом цинизме. Именно такие политики, как правило, долго остаются на Олимпе власти. Они ловко играют на разногласии сильных врагов, коварны и беспринципны с теми, кто слабее их и безжалостно угнетают собственный народ под громкими цветастыми лозунгами. Вполне возможно все так и было бы, если бы за спиной болгарского льва не притаился русский медведь, присутствие которого разведка господина Иненю проморгала.

Нет, присутствие советских частей в Болгарии турецкие шпионы, конечно, заметили и известили Анкару. Но при этом предоставили такие сведения, основываясь на которых турецкие генштабисты сделали совершенно неправильные. Да и как можно было сделать правильные выводы, если эти русские все делали совершенно не так, как учили турок немецкие и английские офицеры.

Вот уже третий месяц советские войска воевали на севере Европы, отчаянно дрались за каждый клочок в Германии и странах Бенилюкса. Взяли под свое крыло Францию, поддержали своими дивизиями югославского маршала Тито и вторглись в Грецию. А ещё русские войска стоят в северном Иране, в Монголии и вдоль всей границы Маньчжурии. Неужели Сталин рискнет ещё начать войну и с Турцией? Нет, этого не может быть. У него не хватит для этого сил, резервы русского Чингисхана не безграничны и он ещё не сошел с ума. Поэтому все, что он может только пугать и угрожать в надежде, что турецкий президент испугается и даст слабину.

Так думал господи Иненю, ставший жертвой банальной пропаганды, сначала доктора Геббельса, затем доктора Черчилля. Стремясь приуменьшить и опорочить победы советских армий, оба этих деятеля усиленно распространяли миф, что эти победы были Пирровыми. Отказывая советским маршалам и генералам в искусстве блицкрига, западные пропагандисты доказывали, что свои победы они одерживали, заваливая окопы противника трупами своих солдат. Усиленно тиражировались рассказы, как несчастные немецкие пулеметчики тысячами убивали русских солдат, которых кровожадные чекисты гнали в бой. Бедные немцы с ума сходили от такой ужасной картины и их пачками отправляли на специализированное лечение.

Стоит ли говорить, что после подобных откровений, потери советских войск исчислялись сотнями тысяч, а то и миллионами. Поэтому очередное успешное советское наступление объявлялось последним, после которого Красная армия просто физически не могла наступать.

Верно определив Эдирне как главную цель возможного болгарского наступления, турецкие генералы стянули к приграничному городку Капикуле значительные силы пехоты и артиллерии. Прибыли даже три батальона танков, которые принялись курсировать вдоль границы, грозно рыча своими моторами. Устрашение глупого соседа шло по полной программе, о чем турецкие генералы ежедневно доносили в штаб 1-й армии в Стамбул.

Все передвижения турецкой армии тщательно фиксировались советскими офицерами в болгарской форме, что днями не слезали с пограничных вышек. Посильную помощь в выявлении дислокации турок оказывали болгарские торговцы, что постоянно переходили границу со своим мелким товаром.

Третьим фактором позволявшим уточнить истинное положение дел была воздушная разведка. Два воздушных разведчика По-2 с болгарскими опознавательными знаками регулярно летали вдоль всей турецко-болгарской, не делая попыток к её пересечению. Завидев тихоходные бипланы, турецкие пограничники сначала грозно трясли винтовками, посылая проклятия "болгарским собакам", а затем стали по ним и стрелять.

После ряда опасных инцидентов "По" убрали, заменив их 189 "рамами" которые болгары унаследовали от "Третьего рейха". Достать огнем с земли турки их не могли, ровно как сбить при помощи авиации или зенитной артиллерии.

Днем 14 сентября воздушные разведчики вторглись в турецкое воздушное пространство и долетели до самого Эдирне. Обозленные турки подготовили болгарской стороне самый решительный протест, но не успели его вручить.

Рано утром следующего дня, скопления турецких войск в районе Капикуле были подвергнуты ударам из гвардейских минометов. Тайно переброшенные к границе в самый последний момент, советские реактивные установки отработали на отлично. Страшный град смертоносных снарядов обрушился на головы мирно спящих турецких аскеров, уставших устрашать северного соседа.

От своих немецких друзей и почти что союзников, турки слышали о легендарных советских "катюшах", но плохо представляли себе их силу и мощь. Начиненные напалмом, они за считанные минуты превратили обстреливаемое пространство в море огня.

Те из турецких солдат, кому несказанно повезло не попасть под огонь гвардейских минометов, увидели подлинный ад, по проискам злобного шайтана вырвавшийся на просторы земли. Огромные столбы огня упирались своими рыжими шапками прямо в небеса. Внутри них все ревело и клокотало, ухало и взрывалось, издавая страшные звуки, которое простое человеческое ухо не в состоянии слышать.

Страшные языки пламени уничтожали все, до чего только могли дотянуться. Горели деревья, земля, рушились кирпичи, плавились камни, но самым страшным было то, что огонь выжигал сам воздух. Было трудно дышать, находясь в десяти метрах от пламени, а те, кто оказался ближе к огню, теряли сознание и падали.

Зрелище было ужасным и когда болгарские части перешли границу турки сначала не оказывали им сопротивления. Настолько страх и ужас сковал их сердца и души. Многие солдаты, бросив оружие, в страхе бежали с поля боя, только бы не видеть этого ужасного зрелища.

Относительное отрезвление наступило, когда войска отошли или вернее сказать добежали до Еникадин. Нещадно избивая солдат палками и кулаками, турецкие офицеры заставили их остановиться и заняться обороной. В спешном порядке стали отрываться окопы и щели, создаваться огневые гнезда и точки, в страхе поглядывая на черный дым, встающий на западе.

От начала военных действий прошло меньше двух часов. Этого вполне хватило болгарской мотопехоте пройти от Капикуле до Еникадин и под прикрытием огня двух рот самоходных установок атаковать позиции турок. Переданные болгарской стороне СУ-85 и СУ-122 хорошо справились с этой задачей, тем более, что противостоять им было некому. Большинство артиллерийских расчетов погибло от огня болгарской стороны так и не успев вступить в бой. Те же, кто остался в живых, не смогли развернуть свои орудия и батареи и бежали с поля боя.

Как бы, не были храбры турецкие солдаты, защищавшие Еникадин, как бы непреклонны были их офицеры, воевать одним стрелковым оружием с бронированными самоходками они не могли. Едва только болгарские снаряды уничтожили их пулеметные гнезда и принялись громить наспех отрытые окопы и болгарские автоматчики бросились в атаку, они предпочли вновь показать врагу спину и отступили до самых окраин Эдирне.

Только здесь, оперевшись на гарнизон города успевшего занять позиции согласно боевому плану, турки смогли остановить наступление противника. В этом им очень помог огонь противотанковых батарей. Пусть в большинстве своем хаотичный и малоэффективный, он заставил болгарские подразделения остановиться и перейти к обороне.

Пройдя хорошую боевую подготовку на советско-германском фронте, "братушки" принялись усиленно окапываться без каких-либо понуканий со стороны советских инструкторов. Неукоснительно соблюдение этих правил войны, помогло сохранить много жизней и этот бой, не стал исключением.

По иронии судьбы в это время, в Эдирне находились два турецких танковых батальона стол грозно дефилировавшие вдоль границы. Накануне нападения у танкистов закончилось горючее, и они отошли в Эдирне на заправку. Ободренные удачным отбитием наступления болгар и горя священным гневом отмщения, турки решили контратаковать противника.

В спешном порядке заправив большую часть своих бронированных машин силами трех танковых рот и двух батальонов пехоты, они смело двинули на врага, рассчитывая на успех.

По мнению командира гарнизона Озы-оглу момент был выбран очень удачно. Болгары явно не успели подвезти к городу артиллерию и атаке его аскеров противостояли только пехотинцы. Что касается танков болгар, то здесь численный перевес был на стороне турок и, следовательно, имелось больше шансов на успех. Громко славя Аллаха и двух первых президентов республики, турецкие соединения бросились на врага и тут, во всей красе проявились преимущества болгар и огрехи турок.

Болгары действительно ещё не успели подтянуть ни противотанковую, ни полевую артиллерию, но это не помешало им успешно отбить атаку противника. Основательно окопавшись, солдаты майора Костова встретили врага плотным автоматно-пулеметным огнем и сумели быстро отсечь атакующую пехоту от танков. Пропустив через себя грохочущие машины конца тридцатых годов, болгары цепко прижали к земле турецких аскеров, не позволяя им поднять головы. Как не кричали и не били их господа офицеры, атака дальше этого рубежа продолжения не имела.

Лишенные поддержки пехоты, прорвавшиеся в болгарский тыл, турецкие танки не смогли изменить общую картину боем. Вместо досмерти напуганных пехотинцев их встретили притаившиеся в засаде самоходки. Невидимые для противника сквозь смотровые щели, они стали уверенно сокращать его численность, сея среди врагов страх и наводя ужас.

Не отставали от них и номера противотанковых ружей. Их выстрелы были весьма опасны для устаревших английских и французских машин, составлявших костяк турецких бронетанковых сил. Потеряв в боевом столкновении с противником семь машин, отряд Керим-бея отступил, не выполнив своей боевой задачи.

В это день аскеры турецкой республики ещё дважды пытались атаковать болгар, но оба раза безуспешно. Первый раз, когда атаку пехоты турки попытались поддержать огнем ротных и батальонных минометов, а также залпами батареи полевых орудий, в ответ им ударили болгарские батареи гаубиц. Завязалась ожесточенная контрбатарейная дуэль, верх в которой вновь оказался за малочисленными, но более опытными болгарами.

Второй раз, турки бросили в атаку все имеющиеся в их распоряжении танки, надеясь сломить сопротивление болгарских самоходок своим численным превосходством. Но и здесь их ждала неудача. Болгары успели подтянуть к месту боя взвод танков Т-34-85, которые оказались не по зубам туркам. Встреча закончилась со счетом 16:3 и больше попыток померятся силами, не возникало.

Весь остаток дня и всю ночь, турки усиленно укреплялись на подступах к Эдирне. Широкой дугой ощетинилась турецкая оборона в сторону болгарской границы, но этого оказалось недостаточно. Утром следующего дня болгарские танки предприняли обходной маневр с целью отрезать защитников Эдирне от остальных сил 1-й армии.

Захватив переправу через левый приток Марицы Эргене, два взвода танков при поддержке броневиков с пехотой обошли турецкие позиции далеко с севера, и вышли к восточным рубежам города. Маневр обхода был великолепно выполнен, но в самом последнем моменте был грязно смазан. Стремясь как можно быстрее перерезать дорогу на Стамбул, болгарские танки пошли самым легким и удобным для себя путем, за, что и поплатились.

На восточных подступах к городу находился склад армейского имущества, который прикрывали две зенитные установки. О том, что зенитку можно использовать в борьбе с танками турки знали и без всякой заминки, открыли огонь по непрошеным гостям.

Зенитные расчеты занимали очень выгодную позицию и в результате огневого контакта с ними, болгарские бронетанковые силы лишились трех машин и один танк был серьезно повреждение. Получив столь сильный отпор "братушки" отошли и в эфире начался энергичный диалог.

Напуганные понесенными потерями, командир отряда пытался всячески оправдаться и приукрашивая силы противника, требовал срочного подкрепления. Стоит и говорить, что от этого донесения и без того напряженная обстановка в штабе дивизии, возросла в разы. Противник узнал о маневре и в любую минуту мог ответить контрударом и разомкнуть наметившиеся контуры окружения.

Все эти проблемы "братушки" дружно вылили на голову советского советника в дивизии полковника Багдасаряна, прося немедленной помощи в виде гвардейских минометов. Комдив и начштаб в два голоса слезно увещевали полковника о братской помощи и в конце концов добились своего.

Хотя у гвардейских минометов остался только "нз", Багдасарян рискнул их применить повторно исходя из сложившейся боевой обстановки. "Катюши" были срочно переброшены из резерва на передний край и после уточнения координатов, нанесли удар.

И вновь столб пламени вырос от земли, до небес уничтожая всех и вся вокруг себя. Обе зенитки, что так напугали болгар, сгорели дотла вместе со своими расчетами, всем армейским имуществом, а также взводом охраны. Больших сил турки перебросить не успели, но столь расточительное расходование реактивных снарядов все же нанесло противнику большой урон. Новое применение реактивных минометов со спецсредствами повергло в сильнейший шок защитников Эдирне.

Видя, какие средства, противник использует ради уничтожения простого склада, турки боялись подумать, что и в каком масштабе будет использована во время штурма города. И потому было решено покинуть Эдирне, не искушая судьбу. Те, кто успел прорваться через боевые порядки болгарских войск в ночь с 16 на 17 сентября, считали себя счастливчиками. Те же, кто оказался в окружении и через день сложил оружия на почетных условиях, тоже не жаловались на свою судьбу. Для них война закончилась, едва успев начаться.

Не так стремительно началось боевое противостояние болгар и турок на северном участке границы в районе Бургоса. Во время нанесения превентивного удара по врагу, не были применены гвардейские минометы. Сосредоточив до ста двадцати артиллерийских стволов на километр, болгары перемололи турецкие соединения в месте своего прорыва и в первый же день смогли продвинуться вглубь территории противника и выйти к городку Демиркею.

Куда меньших успехов добились болгарские войска, наступавшие на Кыркларели или Лозенград. Уничтожив войска прикрытия границы, болгары продвигались вперед от одного заслона к другому, уничтожая их при помощи артиллерии.

Успех на юге и торможение на севере вызвало бурную дискуссию в штабе 9 гвардейской армии между генералом Глаголевым и его замом генерал-майором Рождественским.

— Ты посмотри, Серафим Евгеньевич, какая благоприятная ситуация для нас сложилась. На северном направлении турки скованны действиями 2-й болгарской армией. На юге они бояться нашего наступления на Галлиполи и вряд ли не рискнут снять отсюда ни одного солдата в ближайшее время. В центре, болгарами пробита широкая брешь, и грех было этим не воспользоваться. Турки, конечно, попытаются её залатать и нам никак нельзя этого допустить. Считаю, что необходимо бросить по направлению на Лулебургаз батальон гвардейских танков и мотострелков Самсонова. Продвигаясь вперед, они не только сомнут остатки турецких войск под Слоди, но и разобьют идущие маршем из Чорлу последние резервы Озы-оглу.

— Я прекрасно понимаю, что всем частникам операции "Скобелев" лавры покорителя Стамбула покоя не дают, но предлагаемое вами мероприятие, товарищ генерал-полковник весьма рискованное. За потерю гвардейских танков, Москва по головке не погладит — влез в разговор генералов член Военного совета.

— При грамотном проведении рейда потерь можно будет совсем избежать. Танки у турок в своей основе можно сказать допотопные. Главным образом "Валентайны", "Матильды", "Рено" и противостоять нашим "исам" вряд ли смогут. Ведь так Пуговка? — обратился генерал к начальнику армейской разведки.

— Так точно Василий Васильевич. Почти все английские и французские машины конца тридцатых. В основном они прикрывают направление на Галлиполи и Босфора — бодро отрапортовал высокий стройный полковник. Грамотный и творческий офицер он не ставил перед своим подчиненными задачи и не требовал от них немедленного выполнения, как это часто делают большие начальники. Он вместе с ними скрупулезно вникал во все особенности задачи и прилагал максимум усилий для их выполнения. Про таких людей говорят, что он ищет способы решения задачи, а не причины для их не выполнения.

— Откуда такие данные, Михаил Павлович, — поинтересовался начштаба, — ведь Галлиполи и Стамбул это пока ещё не наши направления?

— Последние данные воздушной разведки, товарищ генерал-майор. Расстояние в этой восточной Фракии маленькое, вот и попросил летчиков сделать разведку побережья Мраморного моря. Для наших болгарских союзников — хитро уточнил полковник.

— Опять "раму" гоняли? Не нравятся вам наши истребители — недовольно буркнул начштаба.

— Так ведь там аппаратура лучше, а если мы танки в прорыв бросим, то лучших "глаз" для наших орлов не найти.

— Вот именно, — поддержал Пуговку командарм. — Ну и какое будет ваше слово, товарищ Маузер, как говорил поэт. Предвидя вопрос товарища члена Военного совета об одобрении командования, довожу до вашего сведения, что маршал Малиновский в курсе моего предложения и разрешил действовать по нашему усмотрению с учетом обстановки.

— Очень удобный ответ. Победите — хорошо, нет — сами виноваты.

— Ну, что ты такое говоришь? Неужели ты не веришь в способности Железняка и Хромченко раскатать турок как бог черепаху? Сделают, вот увидишь! Или ты Пуговке не веришь? — спросил начштаба Глаголев.

— Да не сомневаюсь я в них и полковнику верю.

— Тогда, что? Утверждаем и вперед, время не ждет — наседал генерал.

— Меня не устраивает тот факт, что влезая по своей инициативе в болгарские дела, мы раздергиваем силы армии. Вчера под Эдирне болгарам "катюши" дали во временное пользование. Сегодня танки на Стамбул бросить, намерены, а потом прикажут двинуться в Грецию, а того, что было как кулак, уже и нет. Одна растопыренная пятерня и как ей прикажите Фермопилы и Афины малой кровью брать?

— Далеко глядишь, Серафим Евгеньевич — усмехнулся генерал. — Прикажут, возьмем и Фермопилы с Афинами, и Крит с Александрией в придачу, но ведь могут и не приказать. Этого никто кроме товарища Сталина не знает. Так что давай будем решать свои насущные задачи. По предложенному мной варианту есть возражения?

— Нет, товарищ командующий, — вынес свой вердикт Рождественский, — я готов поставить свою подпись под предложенный вами план. Гвардейским танкам он по плечу, но вот воздушное прикрытие истребителей им не помешает.

План, предложенный генералом Глаголевым, был с блеском воплощен сводным отрядом полковника Самсонова. За три дня боев он не только перемолол турецкие заслоны на подступах к Лулебургазу, но и захватил этот стратегически важный пункт в восточной Фракии. Впереди находился Чорлу и берега Пронтиды, которые некому было защищать.

Вслед за советскими танками хлынули подразделения 1-й болгарской армии, которые добивали турецкие соединения, попавшие под советский танковый каток. Под их натиском капитулировал гарнизон Эдирне. Под угрозой двойного удара турки оставил Кыркларели и отошли к городку Сарай. Пришедшая в движение группировка турок в Галлиполи попыталась выйти в тыл группе Самсонова, но действовала вяло, и была остановлена болгарами в районе Наджиболы. Весть о страшных гвардейских минометах уже прочно владела умами турецких аскеров, а после демонстративного залпа двух реактивных установок по крупному скоплению войск, поразила и их души.

В отличие от турок, сражавшихся на своей земле, англичане в Греции дрались куда упорнее. Прижатые к берегу моря под Александрополем, они сражались так, будто это была не северная Эллада, а родной Корнуолл. Не собиралась сидеть, сложа руки, и эпирская группировка англичан. Так и не дождавшись удара советских войск в районе Монастир, британцы стали перебрасывать войска на юг, через Козани и Эвпавтопон к Олимпу, стремясь не допустить русских в северную Грецию.

Началась отчаянная гонка между танкистами генерала Кравченко и солдат полковника Фортескью. Англичане заметно проигрывали своему сопернику в скорости перемещения, но у них был один очень весомый аргумент. Оборонительные позиции вблизи горы Олимп, куда они так стремились, уже были заняты войсками греческого союзника британской короны полковника Кратидиса. Даже уступая противнику в численности по своей силе, греки могли продержаться несколько дней в обороне до подхода британских соединений.

Одновременно с этим генерал Скоби начал переброску на север часть сил афинского гарнизона, пытаясь сорвать стремительное наступление маршала Малиновского и навязать ему позиционную войну на перевалах. Наступил критический момент в противостоянии двух сил, когда любое неудачное действие или малозначимая сила могла стать той легендарной соломинкой, что переломила хребет верблюду. И этой соломинкой стали бойцы греческого Сопротивления.

Выполняя приказ сэра Скоби, полковник Кратидис силами свой бригады "Римини" занял оборонительные позиции в районе горы Олимп. На своем вооружении, сторонники греческого короля имели в основном легкую артиллерию в виде ротных минометов и полевой английской 2-х фунтовки. В открытом бою, для советских танков они не представляли опасности, но вот в горах и при наличии британских гранатометов "пиат" с ними приходилось считаться.

Потеряв в первом бою от огня противника две машины, танкисты генерала Кравченко отошли в тыл, пропустив вперед пехоту. Под прикрытием огня танков и артиллерии, советские пехотинцы принялись штурмовать позиции врага, но дальше первой линии окопов не смогли продвинуться. Минометный и артиллерийский огонь противника с закрытых позиций наносил урон атакующим цепям советских солдат. Для продвижения вперед были необходимы гаубицы и воздушная разведка и танковый авангард встал.

Долгожданные гаубицы прибыли лишь во второй половине следующего дня, но не смогли сразу совершить коренной перелом в схватке за перевал. Начался нудный и планомерный обстрел позиций врага с целью уничтожение его артиллерийских позиций. Иногда это приносило успех и под прикрытием огня бронемашин пехотинцы брали штурмом очередную горную кручу. Иногда греки успевали отойти и тогда за продвижение вперед советские автоматчики платили очень высокую цену.

К концу второго дня, советские войска не смогли полностью прорвать первую линию обороны, которую защищали одни только греки. Трудно себе было представить, насколько бы затянулся прорыв всех трех линий, когда к позициям подошли бы англичане, чьи воинские соединения должны были вот-вот достичь района Олимпа.

Ободренный победными реляциями Кратидиса, генерал Скоби позволил себе поднять бокал шампанского. Казалось, что госпожа Фортуна повернулась к английскому полководцу лицом. Несмотря на натиск русских, генерал Латимер все ещё держался в восточной Македонии, а Фортескью и Крокус имели все шансы не пустить русских в Фессалию. Надежда забрезжила перед британским генерал-протектором Греции, но эласовская соломинка спутала все его карты.

Едва только генерал Кравченко начал свой бросок, как полковник Серафис радировал своим сторонникам в Афинах и Лариссе о приведении подпольных отрядов в боевую готовность. Официально сложив оружие в феврале сорок пятого года, эласовцы только и ждали момента, чтобы свести счеты с англичанами и сторонниками короля. В один момент малочисленные отряды подобно мелким ручейкам слились в одну силу, которая под покровом ночи атаковала тылы полковника Кратидиса.

Воспользовавшись тем, что все основные силы бригады были сосредоточены на первой и второй линии обороны, эласовцы без труда, ударом с тыла захватили третью линию обороны. Повязав на локте белые повязки, они атаковали ничего не заподозривших сторонников короля, которые приняли их за маршевое подкрепление.

Нет ничего страшнее, чем гражданская война, когда говорящие на одном языке люди выясняют свою правоту при помощи оружия. Ни среди солдат "Римини", ни среди бойцов ЭЛАС не было случайных людей. У каждого из них была своя история, поставившая их по разные стороны баррикады и не оставив ни малейшего шанса договориться.

Схватка в ночи была жестокая и беспощадная. Пленных не брали и те, кому не удалось бежать вниз с позиций Фокиона, остались лежать на каменистых склонах Олимпа, так и не увидев ласкового сентябрьского рассвета.

Удар эласовцев по третьей линии обороны быстро переменил положение дел. Позиции Фокиона занимали верхний гребень всей обороны и имея даже стрелковое оружие, греческие патриоты могли наносить удары по засевшим внизу коллаборационистам.

Чтобы у советских частей не оставалось каких-либо сомнений, эласовцы подняли над позицией красные флаги и принялись обстреливать тылы второй и первой линии обороны. Командующий авангардом полковник Леонтьев не заставил себя ждать. Быстро разобравшись в случившемся, он бросил на штурм вражеских позиций все свои силы.

Не прошло и часа, как первая линия обороны была полностью, и полковник Кратидис оказался перед крайне трудным выбором. В скорую помощь со стороны британцев он не верил, и ему оставалось только героически пасть за греческого и британского короля. Правда оставалась сдача в плен, что полковник и предпочел сделать. Учитывая, что давившие с тыла эласовцы не были связаны условиями женевской конвенции о пленных и с большим удовольствием отправили бы полковника и его солдат к праотцам, Кратидис предпочел сдаться русским.

Солнце уже миновало полуденную отметку, когда танкисты генерала Кравченко прошли первый горный барьер Эллады и вступили на землю Фессалии. Получив сообщение от воздушной разведки о приближении со стороны Тсаритсаны английских войск, Леонтьев оставил большую часть своих сил у Панделеймона, двинув роту танков и батальон мотопехоты на Лариссу. По заверению эласовцев столица Фессалии была совершенно беззащитна, и её следовало занять до прихода идущих с юга войск полковника Крокуса.

Известие о прорыве олимпийского барьера позволило генералу Захарову едко заметить в адрес маршала Малиновского во время очередного совещания штаба.

— А ведь польза от греческих товарищей, Родион Яковлевич все же имеется. Маленькая, но удаленькая. Неизвестно как долго бы мы этот барьер брали, успей подойти англичане.

— Ты Матвей Захарович не веселись раньше времени, — буркнул полководец, — взяли Панделеймон хорошо. Но впереди у Кравченко эти чертовы Фермопилы. Как говорят твои греки укрепления там серьезные, а если англичане туда ещё и корабли подгонят, жарко будет. Пожгут они нам все танки.

— Не пожгут, товарищ маршал. Если мы не будем подобно Листу тянуть резину, у генерала Кравченко будет шанс пробиться в Аттику и взять Афины.

— Боюсь, что для этого дела придется бросать в бой десантников Глаголева, а он сейчас основательно увяз в Дарданеллах. Прорваться прорвался, но турки оказывают ему упорное сопротивление. А если с ними соединится генерал Латимер, войска Глаголева точно не удастся снять с этого направления.

— Ставка довольна действиями генерала Глаголева. Генерал Антонов считает, что создались благоприятные условия для начала проведения морской операции силами Черноморского флота по установлению контроля над Босфором, а в случаи необходимости и над Дарданеллами.

— В таком случаи наступление генерала Кравченко это отвлекающий маневр ради обладания проливами. Манагаров с Глаголевым раздавят турок и англичан в Галлиполи и не дадут противнику ввести корабли в Мраморное море. Мне жаль ваших греческих друзей Матвей Захарович Афины останутся за англичанами — вернул своему начштабу шпильку Малиновский.

— Мне кажется, что греческое направление все же будет иметь продолжение. Мне так кажется по тем вопросам, что постоянно интересуют генерала Антонова — высказал предположение Захаров. Малиновский уважал и ценил мнение своего начштаба и потому не стал давать комментарии по поводу "кажется".

— Что предлагаете делать с Афинами, выбросить десант?

— Десант это на крайний случай, товарищ маршал. Пока следует обезопасить правый фланг генерала Кравченко. Фортескью продолжает наседать на наши позиции под Лариссой. Пусть наши летчики приведут его в чувства, пока противник не перебросил дополнительные силы авиации из Египта и Сирии и наше преимущество в воздухе неоспоримо.

— Согласен. Надо ударить не только по английским войскам в Фессалии, но и тем, что все ещё сидят на севере Эпира. Албанцы уже начинают давить их под Монастиром, но им нужно помочь дать англичанам хорошего пинка.

— Но в первую очередь по войскам полковника Фортескью. Это поможет Кравченко быстрее дойти до Фермопил.

— Хорошо, друг греков, пиши приказ — пошутил Малиновский. Операция "генерал Скобелев" выходила на свой второй этап.

Глава IX. Обрубание лап и хвостов.

В Кельне и его окрестностях ещё шли бои, а маршал Рокоссовский и его штаб трудились над выполнением новой директивой Ставки Верховного Главнокомандования. Нанеся сокрушительный удар, по британским войскам в Рейнской области, маршал подобно боксеру виртуозу, должен был стремительно развернуться на 180 градусов и атаковать позиции англичан в Голландии. Успешному выполнению этой задачи, по мнению Москвы, способствовало завершение боевых действий на территории Дании и высвобождение советских войск бывшего 3-го Белорусского и Прибалтийского фронтов.

Кроме этого, в распоряжение Рокоссовского передавались войска 1-го Белорусского фронта. Маршал Жуков становился представителем Ставки в Центральной группе войск, командование которой было поручено маршалу Коневу. Подобные изменения позволяли полностью сосредоточиться на уничтожение голландской группировки англичан.

Дату начала этого процесса Ставка оставляла на усмотрения маршала, справедливо полагая, что ему на месте виднее. Но при этом, Москва не собиралась оставаться простым наблюдателем и шумным голосом напоминала о своем существовании.

— Ставка просит несколько обрубить лапки английского паука, смертным боем вцепившегося в Голландию — пошутил генерал Малинин, обсуждая полученную из Москвы директиву.

— Давно пора это сделать, — согласился с ним Рокоссовский. — Верные своей традиции наступать, только имея двойное превосходство во всем, господа англосаксы упустили верную возможность нанесения удара из своего "мешка". Пусть теперь не сетуют госпоже Фортуне. Шанс — не получка и не аванс, выпадает редко.

— Да, англичане свой шанс по изменению фронта упустили. Плотность наших войск по наружному периметру окружения полностью восстановлена и попытайся генерал Крафтон начать наступление сейчас — получит отпор.

— Получить то он получит, но судя по данным разведки, англичане не отказываются от этой идеи. В Амстердам и Роттердам постоянно прибывают конвои с оружием и войсками, а с самого острова фиксируются переброски эскадрильи самолетов. Я считаю, что надо лишить англичан надежд на возможное наступление из "мешка" и обрубить им лапку в виде порта Роттердама. Лишившись этого важного транспортного узла, мы не только получим полный контроль над устьем Рейна, но и заставим думать противника об отступлении из Голландии.

— Идея замечательна и давно проситься к исполнению, но по какому направлению собираемся наступать на Роттердам. Через Тимбург, Неймеген или Утрехт?

— А ты, по какому направлению пошел бы? — вопросом на вопрос ответил Рокоссовский.

— Конечно через Тимбург. Здесь вдвое короче путь по сравнению с остальными направлениями. Правда два притока, что затруднит продвижение танков, но серьезно сократит возможные потери, если будем наступать через Неймеген или Утрехт.

— Отлично! — обрадовался ответу Малинина маршал, — вот пусть генерал Крафтон так думает как можно дольше.

— А мы, значит, пойдем другим путем! Через Вегхел или через Бреда!? Но только там дамбы везде, которые противник непременно взорвет и наши танки либо утопнут, либо сядут в лужу, в самом прямом смысле!

— Не кипятись Михаил Сергеевич — осадил Малинина маршал, — наступать будем через Зюндерт на Меердюк.

— Но ведь там при нынешней погоде наши танки могут и не пройти. Застрянут, а если англичане дамбы взорвут то и потонут! — не соглашался начштаба.

— Средние и тяжелые застрянут, а легкие, приданные кавалерии Осликовского пройдут. Лихим наскоком выйдет к Холландс-дип и по Харингвлитскому мосту прорвется на остров Хуксевард. Черт язык сломаешь, пока выговоришь — признался маршал.

— А потом на Барендрехт и здравствуй дорогой Роттердам, — подхватил Малинин. — Красиво, нечего сказать, но вот только англичане взорвут этот мост при первой угрозе, и момент будет упущен. Подтянут войска и мы будем иметь возможность только обстреливать Роттердам из орудий.

— На безрыбье и рак рыба. Хотя бы так парализуем его работу, но мы можем нейтрализовать охрану моста и не допустить его уничтожение — Рокоссовский хитро посмотрел на своего зама и тот моментально уловил его, не высказанную мысль. За время работы с "Советским Багратионом" Малинин научился хорошо его понимать.

— Конечно, бронекатера Пинской флотилии. С их помощью вы рассчитываете нейтрализовать охрану моста и открыть дорогу Осликовскому до самого Роттердама. А возле Тимбурга надо очень хорошо прогреметь, чтобы Крафтон поверили, и дал сутки кавалеристам после прорыва. Просто, но очень сложно, Константин Константинович.

— А Ставка перед нами никогда простых задач и не ставила. Так что за работу товарищи, двух суток вам вполне хватит.

— Значит двадцать первое. Раньше подготовиться не успеем — быстро просчитал все начштаба.

— Ориентируйтесь на это число, но возможно Ставка постарается сместить сроки.

— Кто бы сомневался — сварливо буркнул генерал, собирая со стола свои бумаги. Он как никто другой знал эту вредную привычку Москвы, но на этот раз все обошлось. Наступление началось двадцать первого сентября, а точнее сказать девятнадцатого. Именно в этот день советские войска начали бурную имитацию начала наступления в районе Тимбурга.

Очень легко расписать на бумаге движение полков и дивизий, их цели и задачи и чертовски трудно реализовать все это на практике, не споткнувшись о кочку и не свалившись в овраг. Долго, целых три года страдал советский генералитет этой болезнью, платя жизнями солдат за свое прозрение. Ещё один год ушел на оттачивание мастерства, которое затем позволяло Красной Армии громить любого противника.

Как хорошо иметь толковых и инициативных командиров дивизий, полков, рот и батальонов, которые способны самостоятельно выполнять полученные сверху директивы, подгоняя и подправляя с учетом обстановки на местах.

Именно это маршал Рокоссовский всегда требовал от своих подчиненных, где бы, не служил и не воевал. Он мудро поддерживал разумную инициативу подчиненных, но при этом не забывал и контролировать. Предпочитая один раз увидеть все на месте своими глазами, чем сто раз прочитать всевозможные рапорты и доклады.

Прозорливая политика маршала дала прекрасные результаты. Получив приказ об имитации наступления, кроме направления Тимбурга, командиры предложили провести ложное наступление и в районе Неймегена.

Командир стоявшей там дивизии генерал Перегудов, предполагая возможное наступление на своем участке, самостоятельно провел доскональную разведку обороны противника. Выслушав доводы и аргументы комдива, маршал согласился с его предложением, сочтя его полностью подготовленным.

С учетом сложившихся реалий, первыми загрохотали под Тимбургом, а через день и под стенами Неймегена. Грохотали так достоверно и убедительно, что генерал Крафтон моментально в это поверил, решив, что "маршал кинжал" начал наносить свой излюбленный двойной удар. И когда ему донесли, что русские начали прорыв британской обороны в районе Зюндерта, генерал принял эти действия за отвлекающий маневр.

— Рокоссовский наступает на Розендаль? Чушь и ерунда! Какая ему выгода от прорыва фронта на этом направлении? Спрямление углов? Однозначно нет. К тому же после недавних дождей там такая грязь, что русская бронетехника вряд ли рискнет наступать по местным грунтовым дорогам. Хэммонд, — обратился генерал к своему начальнику оперативного отдела, — наша разведка заметила сосредоточение русских танков в этом районе?

— Нет, сэр. Только небольшую ротацию пехоты и артиллерии. Что касается дорог, то вы все верно сказали. Мой помощник майор Пикет, позавчера был в этом районе с инспекционной поездкой. Его автомобиль серьезно увяз в грязи на дороге, что его пришлось вытаскивать при помощи грузовика.

— Все ясно. Маршал Рокоссовский пытается ввести нас в заблуждение и некоторые легкомысленные головы верят этому. Впрочем, для полного успокоения, распорядитесь перебросить противотанковую артиллерию к Рукпхен. Даже если русские рискнут применить здесь свои танки, дальше Рукпхен они не пройдут. Там отличная позиция для отражения атаки, увязших в грязи танков — приказал генерал и был совершенно прав.

Совершив прорыв британской обороны и направиться в рейд по её тылам, было невозможно миновать Рукпхен. Он стоял на пересечении важных дорог, подпертый с двух сторон зеленой лесной стеной. Поэтому сюда были переброшены две батареи полевых пятидесяти фунтовок, способных серьезно осложнить жизнь любым танкам рискнувшим наступать по густой и жирной голландской грязи.

Однако господин генерал ошибся, причем, не один раз. Именно Розендаль был направлением главного удара советского полководца и, несмотря на выпавшие осадки, голландские дороги оказались вполне пригодными для Т-70 и СУ-76. Благодаря своему весу и широким гусеницам они проходили там, где средние и тяжелые танки основательно вязли.

После того как оборона врага была успешно прорвана и кавдивизия полковника Петренко устремилась к Харингвлитскому мосту, приданные ей танковые батальоны уверенно шли вперед. Дружно перемалывая комья грязи, они ни на шаг не отставали от идущих в авангарде эскадронов.

Так случилось, что переброска британских противотанковых батарей осталась незамеченной советскими летчиками. На войне всегда есть возможность что-то недоглядеть и недосмотреть и за это что-то приходится платить по самой дорогой цене.

Притаившиеся в густом подлеске по обе стороны от дороги английские канониры с огромным нетерпением, ждали возможности ударить из всех орудий по советским танкам. Хоть с большим опозданием, но расквитаться с противником за позор прошедшего лета.

Стоя вблизи орудий, командиры огневых расчетов то и дело подносили к глазам полевые бинокли, надеясь первыми заметить приближение врага или услышать привычный гул танков. Однако их ждало сильное разочарование. Впереди колонны, шел головной эскадрон конной разведки усиленный двумя броневиками.

Для притаившихся в лесу англичан было выгоднее пропустить разведку вперед, чтобы потом уничтожить главные силы колонны. Вжавшись в землю и затаив дыхание, они ждали прохода разведчиков. Если бы головная застава состояла из одних броневиков, возможно, что замысел врага и удался, но были ещё и кавалеристы, которые и обнаружили присутствие врага.

Вспыхнула яростная и скоротечная схватка. От мощного бронебойного залпа батареи броневики разведки моментально превратились в два ярких факела, но вот с кавалеристами взводам охраны пришлось серьезно повозиться.

Несмотря на то, что все пространство перед засадой было пристреляно, а после уничтожения броневиков, англичане при помощи осколочных снарядов стали сокращать численность эскадрона, кавалеристы дорого продали свои жизни. Ответным автоматным огнем и с помощью гранат, они повредили одно орудие и существенно сократили прислугу. Из головного дозора не выжил никто, но своей гибелью они спасли остальных.

Звуки выстрелов и разрывов снарядов услышали боковые дозоры. Они моментально приостановили движение и по рации сообщили о случившемся командиру авангарда.

Столкновение с танковой засадой в глубоком тылу врага, для подполковника Петренко было большой неожиданностью, но не застало его врасплох. Бывалый командир, он не стал вызывать штурмовики поддержки и не задействовал гаубичную батарею, обещанную ему командармом. На все это требовалось время, а его у подполковника в избытке не было.

Уточнив координаты засады, силами шестью СУ-76, Петренко начал контрбатарейную борьбу, одновременно двинув на противника роту легких танков Т-70.

Маленькие, приземистые, они устремились в атаку не по дороге с фугасными сюрпризами, а вдоль кромки леса. Гул от выстрелов и разрывов снарядов, вступивших в смертельную дуэль артиллеристов, а также тихий шум от работы моторов, позволил танкистам приблизиться к позициям врага незаметно. Между противниками было около ста метров, когда пушки малюток открыли огонь по позиции британских канониров.

Завязалась отчаянная борьба между имеющими противопульную броню танками и полевыми орудиями, на стороне которых были ещё взводы охраны с пулеметной ротой.

Из взвода, идущего по левой стороне дороги уцелела всего одна машина. Остальных уничтожили стоявшие с противоположной стороны дороги пушки и вооруженные гранатомётами пехотинцы. Четыре ярких факела стали братской могилой экипажей танков, полностью уничтоживших батарею противника, противостоявшую им.

Идущий по правой стороне дороге взвод Т-70 был более везучим. От вражеского огня они потеряли только две машины, и ещё одна провалилась в глубокую яму с водой, откуда не могла выбраться самостоятельно. Ответным огнем были приведены к молчанию два орудия и ещё два были разбиты прямым попаданием выстрелами "сушек".

Засада была почти приведена к молчанию, и наступал кульминационный момент боя, когда предстояло выяснить кто кого. Оставшиеся на ходу легкие танки или горящие отмщением взводы охраны и прикрытия. Численный перевес был на стороне англичан и в этот момент в схватку вступили эскадроны бокового прикрытия.

Укрывшись в лесу с самого начала схватки, они осторожно приблизились к месту боя, боясь угодить под "дружественный огонь" или быть преждевременно обнаруженными пехотой противника. Оба командира эскадрона были опытными воинами. Припав к окулярам биноклей, они внимательно следили за схваткой и бросили своих конников в атаку ни минутой раньше, ни минутой позже.

Подобно сильным и хищным птицам устремились они сквозь не очень густой лес на недобитую артиллерийскую прислугу и пехотинцев прикрытия. Низко пригнувшись над гривами своих коней, охваченные куражом боя, они летели на англичан, стремительно сокращая расстояние между собой и ними.

Обнаружив присутствие кавалеристов, противник стал отчаянно защищаться. Кто-то из англичан бросил в сторону казаков гранату, другие принялись спешно разворачивать пулемет, третьи открыли огонь из автоматов и винтовок. Враг мог нанести конникам Петренко существенный урон, но страх мешал им действовать точно и эффективно.

Из брошенных гранат взорвались только две, уничтожив при этом только пятерых всадников. У одного из упавших на землю пулеметчиков заклинило ленту, а стрелявшие по казакам солдаты вели огонь не точно по цели, а всего лишь в их сторону.

Да, пули и осколки врага сбивали казаков на скаку, убивали под ними лошадей, но и они не смогли заставить их отвернуть. Несмотря ни на что они упрямо надвигались на англичан, неистово вращая шашками.

И вот настал момент, когда можно было на всем скаку сбить одного врага могучим конем. Со всей силы рубануть по вскинутым вверх рукам другого и тут же, с разворота мастерским ударом поразить третьего.

Ударить его свистящим ударом в горло, чтобы схватившись руками за рану, он отчаянно пытался зажать её и никак не мог. Чтобы натружено пытался вздохнуть хоть один глоток воздуха, но вместо этого захлебывался собственной кровью. Чтобы рухнув на раскисшую землю, он понимал, что умирает и умирает от сабли "страшного" казака, которым его так сильно пугали последнее время.

Засада была вырезана вся, до последнего человека. Озлобленные гибелью своих товарищей из головного дозора, казаки пленных не брали. Вытерев свои благородные клинки о шинели убитых врагов, помянув добрым словом павших, они устремились на севере, к берегу моря.

Уверенно прокладывая себе путь по проселочным дорогам, а кое-где и по-голландскому бездорожью, кавалеристы Осликовского вышли к своей цели в расчетное время.

Тиха, но не спокойна была голландская ночь в районе Харингвлитского моста, где сливались воды Рейна и Шельды. Охранявшие мост два взвода автоматчиков уже знали о том, что русские прорвали фронт под Зюндертом и теперь идут на Бреда. Так считал штаб генерал Крафтона, чьи лучшие умы самоотверженно работали над планом нанесения контрудара по прорвавшейся в английский тыл русской моторизированной группе.

Охране моста, было, предписано находится в повышенной боевой готовности. Хотя русские и направляются к Бреда, не исключено, что шайки диких казаков занимающихся мародерством могут появиться в районе моста.

Составлявший эту депешу офицер штаба как в воду глядел. Под покровом сентябрьского сумрака к мосту действительно приближались казаки и не просто мародеры. В штурмовой группе капитана Ворона были лучшие из лучших кавкорпуса генерала Осликовского.

Благодаря фотоснимкам воздушной разведки они досконально изучили место будущего боя. Знали точное расположение дотов, блиндажей охраны и траншей. Знали примерную её численность и приблизительно догадывались о времени смены караулов.

Подтвердив по рации о своем прибытии, группа капитана Ворона затаилась в подлеске невдалеке от моста. Скученность деревень в Нидерландах была такова, что передовые силы корпуса находились в восьми километрах от моста. Наступившая ночь не позволяла местным бюргерам точно определить, что за войска обосновались на их полях, но шанс, что кто-нибудь известит об этом англичан, был очень высок.

Мелкий противный дождик, был невыносимым испытанием для британских караульных. Накинув на голову капюшон дождевика, они хмуро бродили вдоль периметра поста, время от времени освещая прилегающую территорию фонарями, сильно завидуя тем, кто сейчас сидел в теплых блиндажах. Привыкшие к жизненному комфорту, англичане просто не представляли себе, что в такую мерзкую промозглую погоду осенней ночи кто-то рискнет напасть на их пост.

А между тем, их смерть крадучись приближалась к ним. Медленно и тихо ползала она по раскисшей земле, не обращая внимания на всепроникающий холод и моросящий дождь. "Подползти и убить, подползти и убить" — вот о чем думал каждый из разведчиков, сжимая в окоченевших руках стальные клинки.

Было около одиннадцати часов, когда тихий крик сойки известил о снятии часовых и сейчас же штурмовики пришли в действие. Каждый из них знал куда бежать и что делать. В амбразуры дзотов полетели гранаты, а вдоль траншей и по дверям блиндажей ударили автоматные и пулеметные очереди.

Вспыхнуло, загрохотало, окрашивая ночной мрак причудливыми сполохами света. На предмостовом пятачке в смертельной схватке схлестнулись две силы. Одна стремилась с максимальной выгодой использовать фактор внезапности, другая пыталась отбиться или на худой конец подороже продать свои жизни.

Над стрекотом и скрежетом автоматных очередей и пулеметных трасс, в ночное небо взмыли две белых ракеты. Хорошо видные на черном фоне, они призывали главные силы полка спешить на помощь штурмовикам. Но не только кавалеристы Осликовского вступили в схватку за этот хитрый голландский мост, состоявший из двух частей. Моряки Пинской флотилии уже давно ждали своего часа.

Переброска их бронекатеров с берегов Рейна в воды Шельды, была достойна описания последователей Каллиопы. Опасность подстерегала их буквально на каждом шагу, но не смотря ни на что, отважные моряки дошли до своей цели и вслед за штурмовиками капитана Ворона вступили в схватку с врагом.

Хитрость и особенность Харингвлитского моста заключалась в том, что пересекая реку Холландс-Дип, он сначала упирался в небольшой островок Хеллегатс и только потом в Хуксевард. Чтобы не допустить разрушение моста, вошедшие в Шельду бронекатера должны были ударить одновременно и по охране Хуксеварда, и по посту на Хеллегасте.

Был очень большой риск, что охрана Хеллегасте успеет взорвать мост, пока штурмовики Ворона захватят тет-де-пон, но этого не произошло. Та внезапность и дерзость, что проявили десантники во время операции, надолго парализовала волю англичан и желание сражаться.

Первым по врагу ударил бронекатер с реактивной установкой на борту. Успев за те секунды, что горит осветительная ракета, навести на вражеский берег свои "органы", катер дал мощный и сокрушительный залп по охране тет-де-пона Хуксеварда. И хотя начинка снарядов была обыкновенной, удар из ночи потряс и ошеломил англичан.

Не зная число и силу своего противника, но потрясенные мощью залпа гвардейского миномета, оставшиеся в живых охранники проворно ретировались, заслышав в ночи громкое и раскатистое "Ура!".

Этот крик атаки и штурма был слышен по обе стороны реки. Звучал он и по её средине, и по его силе и громкости можно было судить об успехах советских воинов. После удара реактивными снарядами, под прикрытием пулеметов с катеров, десантники сумели быстро и без потерь захватить предмостье Хуксеварда. А вот с маленьким островком Хеллегатс пришлось повозиться.

Являясь ключевым звеном моста, он имел дзоты с несколькими амбразурами, позволявшими вести огонь в различных направлениях. Если бы не орудия бронекатеров, неизвестно когда и с какими потерями выполнили бы свою задачу десантники. Ведя попеременно огонь осколочными и фугасными снарядами, бронекатера привели к молчанию огневые точки противника.

Одновременно с автоматчиками, с палубы бронекатеров сошли и саперы. Они имели приказ не допустить подрыва мостов и едва только ступили на берег, приступили к разминированию мостов. Ночью, под шквальным огнем врага найти и перерезать провода подрыва задача архитрудная и сложная, но советские справились с ней. Угроза взрыва мостов была ликвидирована и по ним, на всех рысях устремились вперед кавалеристы подполковника Петренко и оставшиеся в строю Т-70.

Дважды за ночь, лихим конникам пришлось вступать в бой. Первый раз у моста через Ауде-Маас, когда сходу пройдя весь Хуксевард, кавалеристы наткнулись на ожесточенное сопротивление его охраны. Два дзота стали непреодолимым препятствием на пути советских казаков и только приданные им легкие "сорокопятки", сумели склонить исход боя в свою сторону. Мост достался наступающим целехоньким и они смогли продолжить свое победное шествие по Эйсселмонде. Именно на нем, во время штурма поселка Барендрехта кавалеристы Петренко потеряли все свои легкие танки.

Громя узлы сопротивления британской обороны, танкисты оторвались от идущих за ними бойцов и стали жертвами гранатометчиков противника. Если бы не подоспевшие "сушки", которые принялись прямой наводкой расстреливать все примыкающие к дороге строения , рейд кавалеристов мог захлебнуться.

Пробив оборону англичан, они устремились дальше и вскоре достигли главной своей цели моста Эразма. Из последних сил, советские воины перешли на ту сторону Рейна и вступили в Роттердам. Идти дальше было крайне опасно, неизвестно какими силами обладал британский гарнизон города. Поэтому кавалеристы заняли глухую оборону и с тали дожидаться подхода главных сил корпуса.

Долгие пять часов они ждали прихода своих, отражали атаки, ждали и снова отражали. От яростных боев число их сокращался, но они все же смогли удержать свой плацдарм до подхода бригады десантников, сброшенных по первому требованию Петренко на просторные поля Хуксеварда.

В результате упорных и продолжительных боев, к 25 сентября южная часть города осталась за советскими войсками, тогда как северную половину Роттердама удерживали англичане. Ради этого генерал Крафтон бросил в бой свои последние резервы. Его солдаты отчаянно цеплялись за каждый дом и улицу этого города, но все это было уже напрасным. Маршал Рокоссовский сумел перерубить лапу британского паука и серьезно ухудшил его общее положение.

Но не только лапы рубились в третьей декаде этого сентября. Отрубались и хвосты, коими полковник Петров успел обзавестись, с головой окунувшись в мирную парижскую жизнь. Ведь в его прямые обязанности входило не только поддержания боеготовности дивизии, но и участие в маленьком "дипломатике". Как глава ограниченного советского контингента, комдив был вынужден наносить различные визиты в те или иные инстанции французской республики.

Вернувшись после очередного такого визита Петров, собирался, как следует подкрепиться. Среди немногих недостатков полковника, было гурманство. Только хорошо поев, он мог говорить с подчиненными о делах, а тот жидкий чай и тощие пирожки, которыми угощали его французы, не могли считаться едой.

Идя по коридору, полковник уже предвкушал скорое пиршество с отварным рисом и хрустящей луковицей. Будучи восточным человеком, из всего пищевого многообразия именно этому он отдавал свое предпочтение. Кроме этого дивизионный повар готовил ему чудную соевую пасту вместе с прожаренными ржаными кусочками хлеба. Все это ждало его уже в кабинете, но в этот черти вынесли в коридор Красовского.

— Георгий Владимирович, — начштаб решительно загородил ему дорогу, — тебя Шалашов искал. Хотел с тобой поговорить.

— Шалашов?— недовольно буркнул Петров, который как истинный военный не особенно жаловал особистов. — Ладно, поем и зайду.

— Слушай, зайди сейчас — многозначительно произнес Красовский и несмотря на урчание в желудке, Петров не стал с ним спорить. За время пребывания в Париже он сошелся с начштабом и с полуслова понял всю недосказанность.

— Что случилось, Андрей Валентинович? Опять не ту француженку подвез — насупившись, спросил комдив особиста, который устроил целое расследование его отъезда из части с Констанцией.

— Да, нет, ничего особенного не случилось. Просто поговорить хотел. Чаем угостишь? — доверительно спросил подполковник. Высокий, широкоплечий коротко постриженный, он был больше похож на промысловика, чем на особиста. С первого взгляда было трудно поверить, что за плечами этого улыбчивого и слегка застенчивого человека были погони, засады, смертельные схватки с диверсантами, а также умелая работа по их перевербовке. Только небольшой прищур глаз, мог подсказать наблюдательному человеку о внешнем несоответствии с внутренним содержанием.

— Чаем? Можно и чаем — суховато бросил Петров. Разговор с Шалашовым явно не сулил полковнику большой радости.

— Ну и как тебе французы? — спросил особист, дав полковнику умять половину тарелки риса и похрустеть луковицей. Утром члены парижской мэрии прислали Петрову приглашение, и полковник был вынужден поехать.

— А, полная с ними ерунда, — решительно заявил комдив, наслаждаясь божественным вкусом риса, — типичные пикейные жилеты. Достали своими расспросами как это японцы умудрились изготовить атомную бомбу. Ну не могли, они по их понятиям её сделать и всё тут. Мозги не те, образование не то и руки не из того места.

Полковник намазал пастой хлеб и принялся наслаждаться вкусом, не забывая поглядывать на собеседника, что мирно пившего чай в прикуску из граненого стакана.

— Да, Бриан — это голова. Бенеш тоже голова, а Чемберлен и Клемансо — две головы — блеснул познанием в литературе особист.

— Вот-вот. Эти господа все ещё не могут понять, почему немцы не стали штурмовать "линию Можино" в лоб, а двинулись в обход. Ведь должны были! Так и хоте поведать под большим секретом, что секретную технологию им с Фиджи завезли.

— Нет, лучше с Туамоту. Это их окончательно добьет. Представляю газетные заголовки "Дикие туземцы обладают знанием атомного оружия". Миллионные тиражи и все будут ждать продолжения — пошутил Шалашов.

Петров уголком рта усмехнулся над шуткой особиста и забросив последнюю ложку риса спросил.

— Все пишет? Никак не уймется?

— Конечно, пишет, куда ему деваться — подтвердил особист, — крепко ты его обидел.

— И что нового поручил тебе узнать член Военного совета, основываясь на сигналах товарища Правдюка.

— Выяснить, почему ты скрыл знание французского языка, не указав это в анкете.

— И только? — полковник презрительно скривил губы.

— Как сказал товарищ Субботин этого вполне достаточно, чтобы отозвать тебя отсюда, а если подтвердиться факт морального разложения, то понизят до майора — доверительно сообщил Шалашов.

— Тогда лучше до капитана. Капитаном войну начал, капитаном и закончу — Петров налил в чашку заварку, добавил молока, плеснул кипятка и маленькими глотками стал смаковать чай без всякого сахара.

— Так как насчет французского? — поинтересовался особист. Пройдя долгую дорогу войны, он видел в полковнике в первую очередь своего собрата фронтовика. Поэтому и затеял этот разговор, а не вызвал Петрова на допрос под протокол.

— Французский? Был грех, — признался полковник, — в тридцать шестом проходил ускоренный курс французского языка перед отправкой в Испанию. Ну а в анкете не указал, так как давал соответствующим органам подписку о неразглашении. Если кому надо, то пусть делают запрос, им подтвердят.

— Ясно. Попав к франкистам в плен, изображал бы вьетнамца, с сайгонским акцентом лепетал, "же не ву компрампа" и требовал бы французского консула — усмехнулся Шалашов.

— Все верно. Только в плен сдаваться я никогда не собирался. У меня всегда с собой на крайний случай "лимонка" была — полковник молвил это с таким достоинством, что у особиста не возникло ни малейшего сомнения в истинности его словах. Подобных случаев было сплошь и рядом.

— Значит, не повезло товарищу Правдюку в поисках святой истины — криво усмехнулся Шалашов, а затем, помолчав, добавил, — поберегся бы ты Георгий Владимирович со своей француженкой. Как боевой товарищ советую.

— Слушай, Андрей Валентинович, я знаю, что большинство наших заграницей попадаются на водке и подставленных им бабах. Поверь мне, знаю не понаслышке, но это не тот случай. Все вышло случайно. Петр свернул не на ту улицу и проехали бы мимо, если бы, не перегородили скамьей дорогу. Ну а потом встречались всего лишь пару раз.

— Не пару. Правдюк пишет...

— Да пошел он, писатель моралист — Петров навалился на стол локтями. — Ладно, он сынок номенклатуры, но ты, чего к ней привязался? Она меня не вербовала, секреты не спрашивала, к измене не склоняла!

— Не горячись. Если интересуюсь, значит не из простого любопытства, где, когда и сколько раз, — осадил полковника Шалашов. — Возня тут началась и возня не простая. Ты ничего подозрительного не заметил в последние дни?

— Да вроде нет. Вот только сегодня в мэрии, переводчик местный, господин Савиньин все приглашал посетить кафе "Арли" в любое удобное время. И заведение приличное и кормят недорого.

— Переводчик Савиньин?

— Да, скорей всего белоэмигрант. По-русски говорил правильно, но с легким французским акцентом.

— Ну и что ты?

— Следуя полученным от вас инструкциям, поблагодарил за внимание, но от дальнейшего развития темы уклонился. Как учили.

— Обязательно проверю этого переводчику у французских товарищей, но не нравиться мне все это. Чувствую, что взяли они тебя в разработку — хлопнул по столу Шалашов.

— Кто взял?

— Союзнички, друзья наши бывшие. Ты вот что, воздержись на время от встреч со своей Конни, ладно.

— Посмотрим, — полковник встал из-за стола и поправил ремень, — ты меня извини, но мне к танкистам надо. Проверить их боеготовность.

— Не смею задерживать, товарищ комдив, но боюсь, что разговор наш ещё продолжиться — изрек подполковник и не ошибся. Заинтересованные силы не просто взяли Петрова в разработку, они попытались сделать его ключевой фигурой в своей комбинации.

Ближе к вечеру, в расположение советских войск, неожиданно приехал бригадный генерал Серизи. Извинившись за неожиданный визит, он с почтением передал полковнику Петрову приглашение на срочный визит к генералу де Голлю. Оказалось, что у верховного главы французской республики выпало свободное время, и он хотел лично встретиться с командиром советской дивизии.

В жизни очень многое зависит от простых мелочей. Получив приглашение от французов, Петров сначала доложил об этом по инстанции и получил одобрение. Потом переговорил с Шалашовым и отдал необходимые распоряжения по дивизии. Мирная жизнь вокруг не была поводом для расслабления, полковник сам придерживался этого принципа и неукоснительно требовал этого и от других.

За всеми этими сборами прошло определенное время, которое Серизи коротал в обществе Правдюка. Его присутствие на встрече с де Голлем должно было быть согласно протоколу. Из-за неприязни к переводчику и желая подчеркнуть свою значимость перед французом, Петров все делал не торопясь, что называется в полшага.

Когда же все было готово, у машины Серизи неожиданно забарахлил мотор. Трофейных "хорьх" стал капризничать и, желая наверстать упущенное время, полковник предложил поехать на его "виллисе". Серизи был не в восторге от этой идеи, но его машина продолжала капризничать и француз согласился.

Зная, что согласно европейской традиции рядом с шофером место слуги или багажа, Петров посадил впереди Правдюка, а сам вместе с Серизи разместился сзади.

Решение полковника ехать на своей машине, а также временная задержка спасло ему жизнь. Стоявший вдоль дороги наблюдатель были ориентирован на проход машины Серизи. Когда же он опознал генерала в машине Петрова и подал знак стоявшим впереди автоматчикам, то они слишком поздно заметили его из-за вечерних сумерек. "Виллис" полковника уже проехал метров десять-пятнадцать от засады, когда автоматчики открыли по нему огонь.

Чувство опасности на войне занимает едва ли не первое место. За десять лет войны оно очень хорошо развилось у полковника Петрова, и когда опасность задышала ему в затылок, он это почувствовал. Неизвестно почему, он обернулся и увидел, как двое парней вскинули в его сторону английские "стен ганы" и из их стволов брызнул огонь.

На принятие решения оставались какие-то секунды, и полковник успел их использовать. Цепко ухватив рукой за узенькие плечи француза, он стремительно нагнул его к полу и оттуда крикнул шоферу: — Гони!

Петров очень рассчитывал на своего водителя и не ошибся. Василий Княжко воевал третий год и потому он сначала выполнил приказ полковника и только потом захотел поинтересоваться, что случилось, но пролетевшая рядом с его ухом пуля, разбившая ветровое стекло, все объяснило без слов.

Отпихнув завалившегося на него Правдюка, Княжко на всем ходу вывернул вправо, стремясь укрыться от пуль врагов за кирпичным фасадом высокого дома. Его маневр оказался как нельзя кстати. Выпущенный вслед петровскому "виллису" заряд из гранатомета пролетел мимо автомобиля и угодил в чугунную тротуарную тумбу. Град осколков разлетелся в разные стороны но, ни один из них не попал в машину и её пассажиров.

Петляя как загнанный заяц "виллис" проехал несколько кварталов и только когда полковник Петров убедился, что погони нет, он остановился.

В результате нападения неизвестных лиц, пал смертью храбрых переводчик советской миссии Правдюк. Выпущенные врагами пули буквально изрешетили его, не оставляя ему ни одного шанса на спасение. Также пострадал от огня тайных врагов и сам полковник Петров. Пригибая к полу машины генерала Серизи, он получил касательное ранение правой руки, что впрочем, не помешало ему нанести запланированный визит к генералу де Голлю.

Его мужество и отвага так потрясли лидера Франции, что он тут же, по горячим следам наградил полковника орденом Почетного легиона. Осторожно пожимая забинтованную руку героя, он торжественно заявил, что Франция счастлива, иметь такого боевого союзника как господин Петров.

— Благодарю вас, господин генерал. Французская республика всегда может рассчитывать на помощь со стороны советской дивизии и её командира — ответил с сильным акцентом, но все же по-французски, полковник Петров, чем привел в новый восторг де Голля.

Визит затянулся до глубокой ночи, после которого под усиленным эскортом, полковник отбыл к себе в часть. Принимая похвалу и высокую награду из рук французского лидера, сердце полковника Петрова билось ровно, не испытывая ни малейшего угрызения совести по поводу гибели Правдюка.

Обнаружив засаду и приняв решение спасти Серизи, Петров мог крикнуть Правдюку "Ложись!" и тем самым дать ему шанс на спасение. Пусть минимальный, но все же шанс. Однако полковник не стал этого делать. Судьба предоставила ему возможность обрубить "зловредный хвост" и он ей удачно воспользовался.

Никто не посмел усомниться в правильности действий полковника Петрова, даже член Военного совета Субботин. Один только особист Шалашов, поздравляя полковника с наградой, проницательно прищурился и сказал сакраментальную фразу русского офицерского корпуса: — Судьба индейка, а жизнь копейка.

Глава X. В шорохе мышином, в скрипе половиц.

Как каждая уважающая себя нация, Америка заждется на трех китах, трех идеологических основах оправдывающих её существование в этом мире. И если у немцев это неизменно были "один народ, одна страна, один вождь", у русских "за Веру, Царя и Отечество", у англичан "Англия, Король и британские интересы", то у прогрессивных американцев они звучали совершенно по-иному. С младых ногтей, американцев приучали самозабвенно любить Америку и её флаг, верить в возможность реализации проекта под названием "американская мечта", а также быть преданными ценностям демократии, в виде Конституции и 21 поправок к ней.

Все это так основательно вдалбливалось в головы американских обывателей, что большинство из них свято верили во все это. В разговоре с иностранцами каждый американец неизменно подчеркивал, что он свободный человек, наделенный всеми демократическими правами. Что он может высказывать свое мнение, обладает правом выбора президента Соединенных Штатов и может быть избран на эту должность.

Последний постулат был очень важен для простых американцев. Будучи в своей основе деловыми прагматиками они прекрасно понимали, что имеют чисто иллюзорные шансы стать президентом страны, однако то, что именно они выбирают президента — это было святое. Да, отцы основатели несколько перемудрили, отказавшись от прямых выборов президента, заменив их голосованием выборщиков. Но зато любой претендент на президентское кресло от той или иной партии, не один раз приедет в каждый из штатов, независимо будь это Калифорнией, Техасом, Флоридой или малюсенький Нью-Гемпшир и Род-Айленд.

Каждый из них, отчаянно доказывал собравшемуся люду, что он именно тот человек который им нужен на очередные четыре года. Крепко жал протянутые руки, заглядывал в глаза, хлопал по плечам, организовывал различные бесплатные развлечения, а также внимательно слушал все их наказы.

Это были моментом великого торжества, когда обступив сцену с очередным говоруном, простые работяги кричали ему: "Тэдди, Эдди, Билли — мы хотим, чтобы ты сделал нам то-то и то-то!". И соискатель высокого кресла, с видом своего в доску парня, понимающе вскидывал руку, кивал головой и клятвенно обещал все исполнить.

Конечно, многие понимали, что у нового президента после его избрания может оказаться множество причин, что не позволят ему исполнить данные избирателям обещания. Жизнь есть жизнь, но возможность общения с возможным правителем страны, затмевало все эти досадные неурядицы.

— Я сказал ему Боб, нам нужна больница, школа, дорога и он слушал меня и обещал постараться! — важно говорил простой фермер своим собеседникам и при этом возвышался до небес, чувствуя себя почти, что на короткой ноге с будущим президентом. Это эфемерное единение столпов власти и права с простым избирателем, было неким сакральным обрядом. Не соблюсти и нарушить его, было откровенным святотатством, которое американцы никому бы, не простили.

Каждый избиратель свято верил в свое избирательное право и при этом жестоко ошибался. Из всех претендентов, что так лихо плясали завлекательную джигу перед избирательским электоратом, президентом становился тот, за кого отдавали свой голос большие деньги. Так было с времен отцов основателей и с каждым новым десятилетием американской истории, их голос становился все весомее и значимее в деле избрания нового президента.

До начала двадцатого века большие деньги не имели собственного имени и только обозначали свое присутствие на политической сцене. Но с декабря 1913 года они вышли на божий свет из-за кулис и стали именоваться Федеральной резервной системой.

Значимость внезапно созданной организации была очень высока. Она получила право печатать американскую валюту, которое федеральное правительство у неё покупало за 70 центов и никакие другие деньги на территории Штатов не имели права существования.

Стоит ли говорить, что эта исключительность подняла никому, неизвестную организацию на недосягаемую высоту. Пользуясь своим положением, ФРС подмяла под себя всю банковскую систему Америки и стала диктовать свои правила экономике.

Очень быстро все деловые круги Америки, а по прошествию времен и всего остального мира стали внимательнейшим образом прислушиваться, что скажет директор ФРС. Его замы, помощники и клерки стали надуваться от собственной значимости, но они были марионетками, видимой вершиной айсберга. Те, кто руководил ими, получив официальное имя, по-прежнему упорно держались в тени, исповедуя принцип, что большие деньги любят тишину, а очень большие, абсолютную тишину. Точнее сказать покой и неизвестность.

Да, имена организаторов Федеральной резервной системы были известны. Доходчивые газетчики узнали их и сделали достоянием общественности. Америка узнала господ Куна, Лоеба и Варбурга, но имена тех, кто стоял за их спинами, остались неизвестны.

Об их присутствии в большой политике догадывались. Их подозревали в возможном тайном управлении страной, но никто ничего не мог сказать о них конкретного во всеуслышание. Ибо даже не действие, а только намек на попытку пролить свет над владыками Америки, карались жестко и беспощадно.

Именно с их благословения представители деловой элиты Штатов вели переговоры с посланниками Черчилля, видя в действиях британского премьера зерно разума. В ожидании обещанного успеха, они терпеливо прождали июль и август, справедливо полагая, что для сокрушения русского медведя нужно время.

Наступил сентябрь. Он должен был принести всем страждущим долгожданные плоды успеха, но их все не было. И тогда, не дожидаясь окончания срока назначенного блицкрига, некоронованные короли Америки решили внести ясность и расставить все точки.

Так как припертый к стене важными обстоятельствами Черчилль, не мог прибыть в Америку, главным ответчиком был избран Трумэн. Он был ближе всех и его не желанием оказать Англии полноценную военную помощь, британский премьер объяснял свои неудачи в борьбе со Сталиным.

Прожженный политикан, без всякой тени смущения, усердно мазал черной краской американского президента в беседе с легатами больших денег Америки. Собеседник не очень сильно верил словам премьера, но все тщательно запоминал и точно передал главную суть защитной речи Черчилля.

Трумэн очень не хотел встречаться с сильными мира сего, для дачи пояснений. У него моментально появилась куча неотложных дел, которые полностью поглотили все свободное время президента на сегодня, завтра, послезавтра и так до конца недели. Все это было передано нужным лицам с глубочайшим президентским извинением и огромным почтением.

Важные люди холодно выслушали ответ президента. Ради соблюдения приличия они выждали два дня, а затем так нажали на народного избранника, что у него моментально наступило просветление в мозгу. Куча неотложных дел моментально отошла на второй план и господин Трумэн, срочно нанес неофициальный визит в одно из частных поместий под Вашингтоном.

Взяв стальной хваткой за нежное горло президента, теневые владыки проявляли заботу о имидже своего избранника. Поэтому они не потребовали приезда президента в Нью-Йорк, а организовали встречу в столице, любезно позаимствовав для этой цели, особняк одного из обязанных им друзей. Сроком всего на один день.

Отправляясь на встречу, Трумэн постарался всячески обезопасить себя от посторонних глаз. Он ехал без положенного эскорта, в машине начальника охраны, с тщательно задернутыми шторами в салоне.

Машину вел лично начальник президентской охраны, а в следовавшем за ней автомобиле находились агенты безопасности. На большой скорости они быстро домчали до ограды особняка, за которую их попросту не пустили. Автомобиль начальника охраны проворно объехал парадный фасад особняка, остановился перед распахнутыми задними дверями вестибюля и секретный седок, торопливо юркнул в дом.

По заранее достигнутой договоренности, встреча проходила один на один, без посторонних глаз и ушей. Готовясь отправить на встречу с Трумэном своего представителя, финансовые короли Америки оказались перед сложным выбором. Поручить молодому человеку, читать нотацию президенту было довольно рискованным шагом, ибо столь откровенное унижение Трумэна не привело бы ни к чему хорошему.

Отправить на нравоучительную беседу седовласого старца, тоже не гарантировало, что президент услышит произнесенные им слова, а не отнесется к ним как к жужжанию надоедливой мухи. Был необходим человек средних лет, способный вызвать к себе уважение у окружающих его людей, и такой человек нашелся.

Джи. Джи. Абрамс был крепок телом и обладал статной фигурой, наголо обритой головой и цепким, пронизывающим взглядом. Все это в целом, заставляло человека, впервые увидевшего его относиться к Абрамсу, если не с опаской, то с явной настороженностью.

Сдержано приветствовав Трумэна и пригласив его сесть в кресло напротив себя, Абрамс принялся вещать, жестко и по-деловому.

— К огромному нашему сожалению, вы не совсем удачно приступили к исполнению своих обязанностей, господин президент. С июля по сентябрь этого года, курс большинства акций на наших биржах сильно просел, а если быть точным упал ровно в два раза. Общий убыток в результате военных действий в Европе составляет около пятьсот миллионов долларов — Абрамс сделал паузу, чтобы Трумэн смог прочувствовать и оценить ущерб, нанесенный большим семьям.

— Для тех кругов, что я имею честь представлять, это не бог весть какие большие деньги. Игра на бирже изначально подразумевает возможность риска и потому надо всегда считаться с возможными потерями. Тем более, когда дело идет о войне, пусть и не совсем большой, но с таким серьезным противником как Сталин. В борьбе с ним возможны неудачи, но нас сильно беспокоит тот факт, что неудачи в борьбе с русскими стали постоянными. Мы не видим даже намека на возможность улучшения ситуации, как в войне с Россией, так и в войне с Японией. Большие семейства отчетливо услышали первый звонок серьезной опасности и не хотят, чтобы он перерос в похоронный реквием. Мне поручено узнать причины столь длительных неудач в борьбе со Сталиным и узнать, что вы намерены делать, чтобы прервать эту опасную тенденцию.

Джи. Джи говорил и от каждого произнесенного им слова, президент стал заливаться красной краской. Если бы Абрамс зачитал по бумажке все пункты претензий больших семейств к Трумэну, очень может быть, что того хватил бы удар или он бы бросился на чтеца с кулаками. Однако в этом момент посланец некоронованных королей проявил мудрость и пересказал текст своими словами, вкратце и доступно.

— Главной причиной неудач постигших нас в борьбе с Россией, является решение Черчилля действовать в одиночку, не поставив меня в известность о своих планах. Вместо того, чтобы обсудить этот вопрос и договориться о совместных действиях наших армий против Сталина, он затеял за моей спиной авантюру, за что и жестоко поплатился! — брызгая слюной от негодования, взорвался президент. — Только благодаря его непродуманным и поспешным действиям русские одержали победу в северной Германии! И в этом нет ни капли моей вины. Более того. Действуя в обход меня, он сумел вовлечь в этот конфликт генерала Паттона, что привело к потерям среди американских войск находящихся в Европе.

Сделав удачный ход, президент попытался оседлать конька, но Абрамс не позволил ему этого сделать. Едва Трумэн только закрыл рот, чтобы набрать воздуха и продолжить свою разоблачительную речь, как Абрамс задал ему новый вопрос.

— Хорошо, Черчилль поступил не правильно, за что и был наказан, но почему потом, вы не пришли ему на помощь, когда он вас об этом просил. Почему не обрушили на русских всю силу нашей армии и позволили Рокоссовскому выйти к Рейну?

— Государственно-политическая обстановка сложившаяся к тому моменту не способствовала для немедленного оказания военной помощи английской стороне — начал говорить Трумэн, но собеседник резко оборвал его.

— Скажите просто и откровенно, вы струсили, и этого будет достаточно — хлестко бросил Абрамс и тут Трумэна прорвало. Полностью забыв, кто перед ним он, обнажив голову, ринулся защищать своё доброе имя.

— Я президент Соединенных Штатов и я не позволю всякому наймиту господина Ротшильда чернить мое имя. Все, что я сделал, я сделал на благо Америки и её народа — охваченный праведным гневом Трумэн вскочил с кресла и непроизвольно сжал кулаки. В этот момент он очень походил на боксера, готового в любой момент нанести апперкот своему оскорбителю. Однако подобное поведение нисколько не смутило Джи. Джи. Абрамса. С удивительной легкостью для своего крупного тела он покинул кресло и став напротив Трумэна. Посланник большого круга оказался на голову выше своего собеседника, что несколько отрезвило президента.

— Я бы не советовал вам, упоминать всуе имена семейств большого круга, господин президент Соединенных Штатов. Наша страна, страна больших возможностей, благодаря которым всегда можно сравнять разницу между большим и малым человеком. Не стоит пересекать эту опасную черту, господин Трумэн. Иначе вас вынесут из Белого дома вперед ногами, как вынесли вашего предшественника и президента Гардинга. Короля всегда бьют деньги — надеюсь, что это латинское изречение вам известно, и вы не станете проверять его верность на себе. Оставьте в сторону свой гнев и просто, но доходчиво дайте ответ на заданный вам вопрос — сказав это, Абрамс сел в кресло и уставился на Трумэна, вопрошающим взглядом окружного судьи.

Отвечать стоя было верхом нелепости, и президент был вынужден последовать примеру своего собеседника, хотя его душа продолжала кипеть и бурлить от гнева.

— Вы хотите знать правду о моем отказе поддержать Черчилля, я вам отвечу. Пока русские неделю били англичан и примкнувшего к ним Деница, неожиданно выяснилось, что они чертовски хорошо научились воевать. Гораздо лучше немцев — это мнение генерала Паттона, чьи подразделения получили хорошую взбучку от русских, пытаясь помочь немцам потеснить их на восток. Если бы мы вступили в прямой конфликт с ними, то наши потери от этого составили бы не десять-пятнадцать тысяч и даже не пятьдесят тысяч. Потери превысили бы планку в сто тысяч человек и выше. Для русских это приемлемые потери, но для Америки они недопустимы.

— Одним словом вы не захотели терять популярность среди избирателей — мягко укорил его Джи. Джи не желая провоцировать Трумэна на новый всплеск ярости.

— Можете думать, что угодно, но все мои действия были обусловлены желанием избежать ненужной гибели американских солдат. Поэтому мы решили охолодить наступательный пыл Сталина при помощи ядерного оружия, чье испытание перед этим прошло успешно. Мною уже были выбраны цели для упреждающего удара на территории России, но проклятые японцы смешали нам все карты — недовольный тем, что оправдывается, Трумэн бросил злой взгляд на Абрамса, но не смог противостоять его цепким глазам.

Заставив американского президента отвести в сторону, пылающие гневом глаза, посланник Ротшильдов подумал про себя с сожалением. "У парня оказались слабые коленки перед большой войной с её кровью. Он в подметки не годиться Черчиллю, который ради победы над нашим общим врагом, готов биться до последнего солдата".

— Нельзя приготовить яичницу не разбив яиц, господин президент. С этой аксиомой согласны все деловые люди, в том числе и члены большого круга. Когда вы собираетесь прервать вашу затянувшуюся полосу неудач в Европе? — многозначительно спросил Абрамс.

— Благодарю за напоминание, — саркастически усмехнулся Трумэн, — какое яйцо прикажите разбить первым? Японское, русское или оба сразу? Скажу честно и откровенно, для армии Америки подобный подвиг вполне по силам, но только война на два фронта очень часто заканчивается поражением. Германский император Вильгельм и господин Гитлер это прекрасно доказали на деле.

— И что же вы намерены делать? — холодно спросил Абрамс.

— Избежать войны на два фронта и разбить врагов поодиночке. Сначала Японию, а затем Россию. Я уже отдал приказ к подготовке высадки наших войск на остров Кюсю, а также по подготовке к высадке десанта в районе Токио. Проведение начальной части операции "Даунфол" операция "Олимпик" назначено на средину октября, сроки операции "Коронет" будут уточнены в зависимости от успехов десанта на остров Кюсю. Для реализации этих планов будет задействовано вдвое больше дивизий, чем это было при высадке десанта в Нормандии, летом сорок четвертого года. Корме собственных сил, мы намерены привлечь австрало-британо-канадский корпус. Это очень большие силы и успех в борьбе с японцами нам обеспечен — Трумэн говорил четко и уверенно, словно читал по бумажке.

— А Сталин все это время будет сидеть, сложа руки и ждать вашей победы? Не слишком ли скромную роль статиста вы отводите тому, кто действительно победил Гитлера? Недооценивать противника крайне опасно — усомнился Джи. Джи.

— Ровно, как и переоценивать его силы. Сейчас, советские войска в Европе выдохлись. И дядя Джо прилагает массу сил пытаясь разорвать наш военно-политический союз с Англией, видя в этом свое спасение от большой войны. Наши переговорщики в Стокгольме всячески стараются поддерживать иллюзию возможности этого и пока это так, советы воздержаться от каких-либо активных действий против нас в Европе — уверенно заявил президент.

— Однако последние события в Греции и на Рейне говорят об обратном. Русские наступают и весьма удачно — гнул свою линию Абрамс.

— Не надо путать широкомасштабное наступление с тактическими боями, которые мало на что могут повлиять. Я говорю о боевых действиях на Рейне. Их успехи носят сугубо локальный характер. Серьезного изменения положения в этом районе Германии мы не допустим. Что касается боевых действий в Греции, то там происходит самый банальный передел сфер влияния на Балканах между Сталиным и Черчиллем, в чем комитет объединенных штабов видит определенные плюсы. Борьба за Грецию только ослабит позиции русских в Германии. А если в это дело будет втянута и Турция, то русские получат полноценный второй фронт, что только нам на руку — уверенно отбивал наскоки Абрамса президент. Он уже успокоился. Цвет его лица стал привычно белым, а очки, стали даже воинственно поблескивать.

— А что происходит с Францией? Не создадут ли ваши разноречия с де Голлем серьезной угрозы для наших войск в Европе? Не пойдет ли он на создание военно-политического союза со Сталиным?

— Не думаю, — отрезал Трумэн, — генерал де Голль очень хитрый политик, умеющий получать собственную выгоду, играя на противоречиях своих партнеров. От Сталина он надеяться получить оружие и военную помощь, от нас дешёвые кредиты и товары первой необходимости. Генерал ведет сложную и опасную игру у красной черты, но её он никогда не перейдет. Экономическая зависимость Франции от своих колоний не позволит ему пойти на тесное сотрудничество с коммунистами.

— Однако своими политическими играми он доставляет нам серьезные хлопоты, наличие которых не способствует хорошему климату на бирже — недовольно обронил Абрамс.

— Мы работаем над этим вопросом — успокоил собеседника Трумэн.

Так, в деловом и прагматичном тоне, завершилась эта встреча. Другая встреча, не менее важная как для Америки, так и для всего мира, примерно в этот же исторический период произошла в правительственном квартале Токио.

В кабинете премьер министра, состоялось тайное заседание Высшего имперского совета по ведению войны в своем неполном составе. От армии и флота были генерал Умэдзу и адмирал Тоёда, министерство иностранных дел представлял сам министр Сигэмицу, а интересы императора господин Исида. Вел заседание адмирал Судзуки, который с апреля месяца занимал пост премьер министра. Первое слово, как всегда было за военными.

— Последние данные воздушной разведки, а также сведения, полученные агентурным путем с Окинавы, полностью подтверждают предположение Генерального штаба империи, что главная цель американцев является остров Кюсю. Точнее его южное побережье, куда они собираются высадить свой десант. Из-за катастрофической нехватки топлива, императорский флот не может помешать противнику, совершить высадку десанта в Миядзаки. Поэтому всю тяжесть борьбы с врагом принимает на себя армия — торжественно подчеркнул генерал, не поленившись бросить камень в огород моряков. С давних пор, в японских вооруженных силах шла жесткая конкуренция между армией и флотом, за право быть главным видом войск империи.

— Для противодействия американцам, Генеральный штаб империи разработал ряд контрмер под общим названием "Кэцуго". Главная суть этого плана, любой ценой нанести противнику максимальный урон, как во время его высадки на остров, так и после неё. С этой целью мы перебросили на остров пятнадцать дивизий, в том числе и три танковые бригады. Общая численность наших войск на острове, в общей сложности составляет почти миллион человек. Кроме них, на острове находятся триста тысяч человек из Народного добровольческого корпуса. Вооружение их составляют в основном винтовки старого образца, но даже, если каждый из них убьет по одному человеку, врагу будет нанесен огромный урон.

— Вы перебросили на Кюсю почти четверть всех сил, которые находятся на островах в данный момент. Не слишком ли большой риск, генерал? Ведь американцы вполне могут высадиться и на Хонсю. Не случиться ли так, что увлекшись обороной Кюсю, вы ослабите оборону нашего главного острова. И если американцы вдруг высадятся под Токио, то нам может не хватить пары дивизий для победы над врагом — выразил сомнение премьер Судзуки, сам в недавнем прошлом моряк.

— Нет, господин премьер министр. Мы достаточно хорошо изучили стратегию врага, главный козырь который в любом наступлении — это авиация. В случаи высадки на Кюсю, американцы могут задействовать всю свою авиацию, тогда как, высаживаясь на Хонсю, они могут рассчитывать на помощь исключительно самолетов стратегической авиации. Другие самолеты просто не долетят до Хонсю с Окинавы — спокойно парировал выпад премьера Умэдзу.

— Столь активно насыщая оборону Кюсю войсками, Генеральный штаб империи прекрасно понимает, что все они по своей сути смертники, которые должны внушить американцам сильнейший страх своей готовностью умереть ради родины и императора. "Белые дьяволы" слишком ценят свои жизни и это фактор должен стать решающим в битве за Кюсю. Понесенные американцами жертвы должны привести их в ужас и заставить сесть за стол переговоров.

— Насколько реальна возможность реализации ваших планов, генерал? Помня то как много солдат погибло на Окинаве в первые дни высадки врага от огня его кораблей и самолетов, я сильно сомневаюсь, что они нанесут серьезный ущерб противнику.

— Мы учли эту особенность, господин адмирал и сделали нужные выводы. Если раньше наши главный рубеж обороны проходил исключительно в районах пляжа, пытался не допустить высадки десанта противника, то теперь мы отодвинули рубеж обороны несколько вглубь острова. В районе пляжей, оборону будут вести группы смертников, тогда как наши основные силы будут находиться на второй линии обороны и не пострадают от огня корабельных орудий. С учетом новой тактики борьбы с врагом, наши саперы возвели третью и даже четвертую линию обороны, которые включают в себя подземные укрытия и бункера, способные вести борьбу автономно. Не осталось в стороне и гражданское население острова. В отличие от отрядов народной дружины, мы не смогли вооружить их огнестрельным оружием но, даже имея у себя копья, луки, палки, ножи и камни, гражданские лица могут вести успешную партизанскую борьбу против врага. Я полностью уверен, что жители Кюсю достойно выполнят свой долг перед императором и Японией.

От столь патетических слов генерала Умэдзу, на чело премьера набежала легкая тень недовольства. Он собирался все же отыскать брешь в стройном частоколе доводов армейца, но его опередил адмирал Тоёда.

— В своем докладе, генерал Умэдзу несколько принизил силы императорского флота. Да наши авианосцы, линкор и прочие надводные корабли стоят на приколе из-за нехватки топлива. Однако это совсем не означает, что флот не способен подставить свое плечо армии. В нашем распоряжении около сотни подводных лодок способных нанести удар врагу, и мы их наносим! — гордо заявил адмирал, и чело Судзуки просветлело. Два дня назад японцы потопили американский транспорт на подходе к Окинаве, несмотря на сильный конвой. Он вез американским войскам на острове топливо и продовольствие, а также вез бригадного генерала Гилберта, назначенного начальником гарнизона Окинавы.

От прямого попадания торпеды в топливный резервуар, транспорт вспыхнул как спичка и мало кому из членов экипажа и пассажиров удалось спастись. Генерал Гилберт оказался в числе погибших и этот факт, позволил морякам несколько подправить порядком потускневшую славу.

— Мы, конечно, не можем направить на защиту Кюсю все свои субмарины, но за пятьдесят боевых единиц я полностью ручаюсь. Нам только нужно знать время и место высадки десанта и в этот день противник не досчитается своих кораблей. Флот за это ручается.

— Когда по вашим расчетам американцы начнут свою высадку на Кюсю? — спросил премьер.

— С учетом сезона тайфунов, мы ожидали появление гостей не ранее средины октября. Однако, после того как господин Исида успешно применил свои чудо бомбы на Окинаве и Гавайских островах, мы резонно пересмотрели эти сроки. Учитывая все вновь возникшие обстоятельства, высадку десанта противника следует ожидать в конце октября начале ноября — высказал свое предположение генерал Умэдзу.

— С учетом периода осенних дождей, можно было бы предположить, что американцы вообще не начнут активные действия раньше марта следующего года, но не следует недооценивать врага. После такого оглушительного фиаско с третьей неразорвавшейся бомбой, господин Трумэн просто обязан смыть свой позор кровью до конца года. Иначе американцы просто не поймут его, — сделал резюме премьер и перевел взгляд на министра Сигэмицу. — К борьбе с белыми дьяволами мы готовы, но хотелось, чтобы русский медведь убрал от нашей спины свою острую лапу.

— К большому сожалению, господин премьер министр, все усилия наших дипломатов, чтобы заставить русских изменить свою позицию по денонсации договора о мире не увенчались успехами. Советский посол в Японии Малик отказывается, вести с нами какие-либо обсуждения ссылаясь на отсутствии инструкций из Москвы. Наш посол в России не может встретиться ни со Сталиным, ни с Молотовым, ни с Вышинским. По словам секретаря Башметова у них нет времени — сокрушенно развел руками министр.

— Когда русским был нужен мир с империей, Сталин лично провожал нашего посланника Мацуоку на вокзал и постоянно поднимал тосты за здоровье императора. Теперь у них нет для нас времени, но все может измениться. Вы говорили это господину Малику?

— Да, господин премьер министр.

— И что он сказал в ответ?

— Что следует исходить не из неопределенных возможностей, а из существующей реальности.

— Очень жаль, что летом сорок второго года, наша Квантунская армия не проверила крепость обороны русского Приморья и Забайкалья. Большой бы войны не было, но гонора у них было бы гораздо поубавился— с горечью произнес Умэдзу, но дипломат не поддержал его.

— Время малых военных инцидентов с СССР давно в прошлом, господин генерал. Русского медведя надо было бы либо сразу убивать посредством большой войны, либо не трогать вообще. Очередное кровопускание только бы обозлило его, и он попытался бы отомстить нам ещё в июле или августе.

— Скажите, Сигэмицу, что может заставить русских изменить их позицию по отношению к империи? Время переговоров явно прошло, настало время торгов. Что нам нужно от них и что мы можем предложить им? — спросил Судзуки.

— В первую очередь нам нужны от СССР нефть и нефтепродукты для нужд армии и флота, а также железная и полиметаллическая руда для военной промышленности. Кроме этого мы согласны взять их истребители, штурмовики и средства ПВО, которых по сведениям нашей разведки у них в избытке — торопливо перечислял свои пожелания генерал Умэдзу, чем вызвал легкую улыбку у Сигэмицу.

— Примерно о том же самом говорил военно-морской атташе русских в приватной беседе. Советская сторона согласна, тайно поставить необходимое нам вооружение и топливо, но цену за свои услуги они определяют не в рублях, долларах или фунтах — министр сделал паузу и с извинением посмотрел на премьера, хорошо понимая как сильно заденут того его слова. — Простите, господин адмирал, но русские настаивают на том, чтобы мы расплатились с ними нашими кораблями; линкорами и авианосцами в первую очередь.

— Этому не бывать!! — гневно воскликнул Тоёда, — корабли императорского флота никогда не спустят свои флаги в угоду иностранцам, а особенно русским. Второй Цусимы не будет!

Разволновавшийся адмирал посмотрел в сторону премьера в ожидании поддержки своих слов, но вопреки всем ожиданиям так её и не дождался.

— Успокойтесь, адмирал, — одернул Тоёду премьер, — спуск флага и передача боевого корабля своему потенциальному противнику — это конечно бесчестие для Японии и самурайского духа. Но куда большим бесчестием будет, если имея возможность спасти страну, мы не используем все возможности, которые предоставляет нам судьба.

— Я не понимаю вас, господин адмирал — удивленно сказал Тоёда.

— Все вы прекрасно понимаете, а если не понимаете, тем хуже для вас, — Судзуки бросил недовольный взгляд на моряка. — Русские хотят наши корабли, прекрасно. Мы готовы сделать шаг, им навстречу, отдав им поврежденный американцами линкор "Нагато" и пару недостроенных авианосцев. Большой выгоды от этой сделки они не приобретут, а вот мы сможем. Незначительно, но мы улучшим свой военный потенциал, вбив клин в их отношения с Америкой. Сейчас их крепость и прочность оставляют желать лучшего, а после нашей сделки станет ещё хуже.

— Я бы не стал ставить на одну доску торговые отношения с политическими, — не согласился с премьером дипломат. — С декабря 1941 года американцы находились в состоянии войны с немцами, но это не мешало им до сорок четвертого года поставлять им товары военного предназначения.

— Вы можете, как угодно расценивать эту сделку, господин Сигэмицу. Лично я, полностью согласен с господином премьером и вижу в ней реальный шанс для своей страны, а не сухие рассуждения — подал свой голос, молчавший до этого момента Исида. — Тайная торговая сделка, которая нанесет ущерб интересам Америки, это конечно хорошо, но не достаточно. Что мы можем сделать для того, чтобы хотя бы временно превратить потенциального противника, если не в скверно союзника, то хотя бы в устойчивого нейтрала, который позволит нам собраться силами в борьбе с Трумэном?

Близость Исиды к императору заставило министра проглотить нанесенное ему оскорбление, пусть даже на закрытом совещании. Сигэмицу только зло блеснул стеклом вставленного в глаз монокля и демонстративно долго копался в своем портфеле, якобы ища нужную ему бумагу. Все время его поисков, Исида не проронил ни звука, восседая за столом с достоинством принца императорской крови.

Наконец министр закончил свои неторопливые действия и извлек из недр портфеля сколотый листок бумаги.

— В конце сорок четвертого года мы подготовили список предложений, которые могли бы улучшить отношения империи с СССР и заставили бы советов пролонгировать мирный договор апреля 1941 года. К сожалению, занимавший в тот момент пост премьер министра генерал Коисо счел их неприемлемыми и отказался обсуждать их с императором. Возможно, тогда это было действительно преждевременно, но сейчас, на мой взгляд, они как никогда актуальны — министр с почтением посмотрел на Судзуки, демонстративно признавая только его право вести собрание.

— Огласите нам их — потребовал премьер, опасаясь, возможность возникновения перепалки между дипломатом и Исида, являвшегося сторонником генерала Коисо.

— Министерство иностранных дел предлагает следующие пункты уступок Советскому Союзу, которые позволят избежать войны в ближайшие годы. Во-первых, Япония выходит из антикоминтерновского пакта и отзывает свою подпись с документов Тройственного пакта. Конечно, к настоящему моменту подобные действия уже не имеют большой ценности для России, но сам факт отказа от соблюдения условий перечисленных пактов весьма знаменательное событие — важно произнес министр и тут же, был осмеян Исида.

— Возможно, это очень важно и интересно для вас дипломатов, но боюсь, что это не удержит Сталина от войны с нами — пренебрежительно произнес представитель императора, но премьер не поддержал и его.

— Это очень красивая упаковка, которая очень нужна для обмана белых дьяволов, господин Исида. Лично для меня все эти дипломатические узоры тоже не вызывают уважения и доверия, но если это нужно для дела, то я согласен. Продолжайте Сигэмицу — приказал премьер.

— МИД считает временно возможным признать существование интересов России в Маньчжурии, исключительно в её северной части. Для чего следует заключить торговое соглашение между Японией, СССР и Маньчжоу-Го. Также в знак особого расположения разрешить Советскому Союзу перевоз грузов мирного назначения по КВЖД из Читы во Владивосток и обратно. Разрешить проход советских торговых судов через Сангарский пролив, с предварительным уведомлением японскую сторону за двое суток до прохода корабля — министр сделал паузу желая услышать мнение собеседников, но премьер не допустил обсуждения.

— Это всё?

— Нет, господин премьер министр. МИД также предлагает демилитаризировать советско-маньчжурскую границу и начать переговоры о передаче России Южного Сахалина и Курильских островов — выдавил из себя Сигэмицу и гневные выкрики моментально обрушились на него.

— Теперь мне понятно, почему генерал Коисо отверг ваши предложения! Как вы могли только додуматься до такого, Сигэмицу! Торговать землей, за которую наши отцы и деды пролили столько крови! Такое мог предложить только враг! — громче всех негодовал Исида, но дипломат не собирался пасовать перед ним.

— Господин премьер министр, недавно говорил о долге и бесчестие, обсуждая продажу кораблей. Так вот я хочу продолжить эти сравнения, обсуждая возможности спасения мой страны от позорной капитуляции. Русским нужен Сахалин и Курилы, чтобы иметь свободный выход в океан. Ради этого они согласились стать военным партнером Трумэна на Тихом океане. Какие бы тут высокие слова не произносились, но при помощи войны или без неё, русские, скорее всего, добьются своей цели. Возможно, мы сможем договориться о совместном использовании Курил или предложим поделить их. Дипломатия искусство возможного, но Сахалин нам придется отдать им.

— Нет и ещё раз нет! — воскликнул, Исида и премьер поддержал его самым решительным образом.

— О передаче какой-либо части нашей территории русским, не может быть речи — безапелляционно заявил Судзуки, твердо подводя черту под этим вопросом. Его решение нашло горячий отклик среди собравшихся, за исключением Сигэмицу.

— Что же тогда мы можем предложить русским для обсуждения? — спросил дипломат, недовольно бросив на стол листки бумаги. В кабинете возникло напряженное молчание, которое после некоторого раздумья прервал Судзуки.

— Мы готовы признать наличие интересов России в Азии, за исключением Китая и стран Юго-Восточной Азии. Есть смысл обсудить нейтрализацию северных границ Маньчжоу-Го. Кроме этого, мы готовы отказаться от своих рыбных концессий в Японском, Охотском и Беринговых морях, а также нефтяных концессий на северном Сахалине в обмен на поставки нефти, — премьер собрался с мыслями и добавил. — Также мы готовы обсуждать любой вопрос, который предложит нам на обсуждение советская сторона.

— Боюсь, что этого слишком мало, господин премьер министр, чтобы уговорить русского медведя не смотреть в нашу сторону и умерить свой аппетит — высказал своё резюме, оставшийся в одиночестве дипломат.

— Что вы все пугаете нас этим медведе!? Главная политика решается на поле боя, дипломаты только закрепляют достигнутые успехи на бумаге! Да мы находимся между двух огней и положение наше трудно, но благодаря успехам наших ученых мы успешно боремся с американским орлом. Выдираем из его хвоста одно перо за другим, и останавливаться не собираемся! В самое ближайшее время мы нанесем по американцам такой удар, что в ужас придут не только они, но и ваш русский медведь. После того, как это свершиться, встретьтесь с послом Маликом и посоветуйте им быть осторожнее в своих желаниях. Ведь мы можем обрушить свои бомбы не только на Америку, но и на них. Не стоит дергать дракона за хвост, он может сжечь своим пламенем! — воскликнул Исида, и члены Высшего совета разразились негромкими хлопками, что являлось у них высокой оценкой.

Дракон страны Восходящего Солнца действительно мог сильно и больно укусить, но далекая Москва прочно держала руку на пульсе событий. В столице Советского Союза было уже за полночь, когда генерал-лейтенант Деканозов переступал порог кабинета наркома внутренних дел Берия.

Вхождение в круг близких подчиненных Лаврентия Павловича, позволяло ему входить в кабинет всесильного наркома в строго назначенное время, а не сиротливо сидеть в приемной и ждать когда его вызовут.

Уверенно пройдя мимо секретаря, Деканозов застал хозяина кабинета за воспитательной работой по телефону. Увидев гостя, не отрываясь от телефона Берия, ткнул пальцем на стул стоящий перед столом.

— Все, что вы мне рассказали, Исаев, это полная е-рун-да — по слогам произнес в трубку нарком. — Сроки выполнения задания ранее были согласованы с вами и насколько я помню, вы были не против них. Или я ошибаюсь?

Вопрос носил исключительно риторический вопрос, но невидимый собеседник, что-то пытался ответить Берии, чем вызвал у него негодование.

— Послушайте меня Исаев и зарубите это на своем распрекрасном носу. Мне нужны конкретные дела, вы меня поняли, кон-кре-т-ные, с конкретными сроками их выполнения. Если вам нужны дополнительные средства и материалы скажите, и мы вам их предоставим в нужном количестве. Если вам не хватает специалистов, напишите, мы постараемся их вам найти. Если вы не справляетесь к оговоренному сроку, мы готовы сдвинуть его, конечно в разумных пределах — нарком говорил с чувством, толком, расстановкой.

— Но если вы чувствуете, что вы не тяните и предложенное вам дело не по плечу, скажите об этом честно и откровенно. Скажите как настоящий советский человек и преданный партии коммунист, который не смеет врать своим товарищам. Если это так, мы найдем вам замену, незаменимых людей у нас нет. Подумайте об этом хорошенько и завтра пришлите мне либо свое заявление об уходе, либо план мероприятия, которые должны будут исправить допущенный вами промах. Вы меня хорошо поняли? — спросил нарком, и трубка отозвалась глухим курлыканьем.

— Вот и отлично. Этот разговор у нас с вами первый и последний раз, товарищ Исаев. Больше срывать сроки я вам не позволю. Спокойной ночи — телефонная трубка мягко брякнула и Деканозов, уже потянулся, чтобы начать разговор, но Берия махнул рукой и принялся набирать новый номер.

— Товарищ Курчатов? Вы ещё не спите? Ну и хорошо, вот хочу вас обрадовать. Группа немецких "товарищей" о которых мы с вами говорили на прошлой недели собрана и уже доставлена в Москву. Они согласны оказать нам всестороннюю помощь в интересующем нас вопросе. Возглавляет её профессор Герц, вы его знаете? Да? Какой он специалист по вашему мнению?

Ловко выхватив из стаканчика тонко отточенный карандаш, нарком стал что-то записывать в раскрытом блокноте.

— Будем надеяться, что они помогут вашей лаборатории не только теоретическими изысканиями, но и практическими делами. Завтра спецрейсом мы отправим их к вам. Представитель наркомата встретит немцев и доставит на территорию лаборатории в ваше полное распоряжение. Постарайтесь использовать их по максимуму, зря что ли мы согласились содержать их по первому классу — в ответ трубка загудела и нарком удивленно поднял брови.

— Что? Даже так? Если вам Игорь Васильевич, это так необходимо, то передайте товарищу Никонову, что я лично разрешаю ознакомить гражданина Ландау с материалами под грифом "совершенно секретно". Может, вы хотите заменить представителя наркомата? Нет? Найдете общий язык, это хорошо. Всего доброго — нарком положил рубку и перед собой произнес, — ох и трудная это работа, из болота тащить бегемота.

Работа действительно была трудной. В кротчайший срок, на пустом месте, предстояло создать сложнейшее производство новейшего оружия. И при этом оно должно было не только существовать, но и работать, и быть не хуже чем у американцев.

Деканозов захотел поддержать полушутливый тон шефа, но тот уже отключился от атомных проблем и перешел к иным делам.

— Ну что, закончили твои специалисты свои математические расчеты?

— Закончили, Лаврентий Павлович. И как вы требовали, дважды перепроверили свои расчеты.

— Перепроверили это хорошо. В таких делах точность имеет первостепенное значение. И каково их заключение? Реален этот проект или нет? — пытливым оком, Берия вонзил взгляд в своего подчиненного. Деканозов облизнул пересохшие губы и, набравшись сил, вывалил наркому ужасную правду.

— Реален, товарищ Берия — сказав эти слова, Деканозов думал, что нарком обрадуется, засмеется, но реакция собеседника его озадачила. Услышав от генерала подтверждение своих мыслей, он погрустнел и как-то даже не особо обрадовался. В первый момент Деканозову показалось, что у наркома случился "эффект достижения вершины". Когда ты долго и упорно взбираешься на крутой пик, а по достижении его наступает некоторая кратковременная опустошенность. Цель достигнута и тебе несколько грустно. Так казалось Деканозову, но когда Берия заговорил, он понял, что ошибся.

— Что страшно? Мне признаться тоже. Всю жизнь считал, что горы нерушимы. Что крепче и прочнее их нет ничего в мире и тут вот, это. В голове не укладывается — честно признался нарком, — как оказывается всех хрупко и переменчиво. Ай да Беркович, не обманул.

Говоря это, Берия подошел к Деканозову и тот, заглянув в глаза Лаврентия Павловича, ощутил степень его потрясения. Увидев состояние наркома, он вздохнул, набрал полную грудь воздуха и собирался сказать Берии все, что он думает по этому поводу, но не успел. Миг откровения прошел. По лицу Лаврентия Павловича пробежала тень и перед генералом, стоял не потрясенный человек, а советский нарком. Который в первую очередь должен думать о Родине, а потом обо всех остальных, включая себя.

— Да — это гадко и мерзко, но другого выхода у нас нет. Или мы их, или они нас — нарком отошел от Деканозова и вернулся за свой рабочий стол, застеленный зеленым сукном.

— Прикажи им все тщательнейшим образом перепроверить в третий раз. Там, — нарком выразительно показал пальцем, — их расчеты не должны вызвать ни тени сомнения.

— Будет исполнено, товарищ нарком — Деканозов вытянулся перед Берией.

— Источник передачи информации по-прежнему надежен?

— Так точно Лаврентий Павлович. Референт в аппарате принца Коноэ. Костриков после вашего приказа усилил с ним контакт — отчеканил генерал.

— Отлично. Когда твои специалисты закончат, представишь мне подробный доклад, в одном экземпляре. На все про все три дня, после чего начинаем операцию. Время не ждет.

Глава XI. Обретение проливов.

В красавице Москве вступала в свои природные права "золотая осень", когда войска маршала Малиновского вышли на побережье Мраморного моря именуемое ещё и Пронтидой. Разбив последний турецкий заслон у Чорлу, солдаты генерала Глаголева окунули свои сапоги в этом маленьком, но очень важном море в районе Мармар Эрегли.

Жители захолустного городка, некогда носившего гордое имя Гераклея, с удивлением и испугом наблюдали, как русские солдаты и офицеры сначала пробовали соленую воду Пронтиды на вкус, а затем наливали её в бутылки и куда-то отвозили. Порядком отставшие, от последних военных обычаев Европы, они не подозревали, что морская вода может быть трофеем.

Одна из таких бутылок была отправлена в Москву, в Ставку ВГК, где успехи Малиновского вызвали не только радость, но и сильную озабоченность.

— В настоящий момент товарищ Сталин, генерал Глаголев оказался в положении, когда неизвестно кто, кого поймал. Толи охотник медведя, толи медведь охотника. После падения Чорлу, турецкие войска прикрывающие направление на Стамбул, не стали дожидаться удара во фланг. Они отошли к Черкизкёй, где создали крепкий кулак за счет уплотнения отступивших соединений.

Подобное положение очень опасно для наших войск. В случаи продолжения нашего наступления на Стамбул, Глаголев может получить удар во фланг и тыл со стороны Текирдага. В случаи если 9-я гвардейская двинется на Галлиполи, то получит удар со стороны Стамбула. Не имея возможности поставить крепкие фланговые заслоны, генерал Глаголев будет вынужден прекратить активную деятельность, что очень выгодно туркам. Согласно последним разведданным, турки ведут активную переброску войск из азиатских провинций и сосредотачивают их в районе Дарданелл.

— А нельзя ли товарищ Антонов, обеспечить фланговое прикрытие генералу Глаголеву за счет болгарских войск. Болгарские солдаты и офицеры уже получили боевой опыт в Венгрии и Югославии, а также в недавних боях с турками. По-моему на них можно положиться в этом трудном вопросе — предложил Сталин, внимательно разглядывая карту с нанесенной на ней обстановкой.

— Боюсь, что это невозможно товарищ Сталин. Как бы хорошо себя не проявили болгарские войска в боях в Венгрии, но они по-прежнему остались на "уровне итальянцев". Это товарищ Сталин такой термин. Его наши генштабисты позаимствовали у немцев, которые говорили, что для разгрома одной итальянской дивизии хватит одной немецкой, а для поддержки в наступлении или обороне необходимы целых три.

Вождь по достоинству оценил трофейный юмор, в котором была горькая доля правды. Как бы, хорошо болгары себя не показали, но нельзя было быть твердо уверенным в том, что они устоят под натиском турок. Сталин хорошо помнил, что успех под Сталинградом был обусловлен в первую очередь слабыми флангами немцев, где стояли румыны и итальянцы.

— Не любите вы наших братьев болгар, товарищ Антонов, но боюсь, что мы будем вынуждены прибегнуть к их помощи — пожурил вождь начальника Генерального Штаба и задумался. Вопреки обычной привычке он не стал прогуливаться вдоль стола, а встав у карты, стал перебирать в уме различные варианты.

— К сожалению, у меня нет твердой уверенности, что фланги товарища Глаголева будут надежно защищены во время его наступления на Стамбул — от этих слов вождя генерал удивленно вскинул голову.

— Да товарищ Антонов, во время наступления на Стамбул. Вы, верно, сказали об опасности грозящей нашим солдатам с азиатской стороны Дарданелл. Поэтому не будем уподобляться знаменитому Буридановому ослу и не станем метаться между двух целей. Мне представляется, что Босфор нам будет гораздо легче и быстрее взять под контроль, чем Галлиполи, с его укреплениями. К тому же, зная некоторые особенности, биографии господин Черчилль, я уверен, что он непременно попытается внести в это дело свою лепту — усмехнулся вождь.

— В отношении выбора между проливами и действий господина Черчилля я с вами полностью согласен, товарищ Сталин, но мне не совсем понятен вопрос относительно флангового прикрытия войск генерала Глаголева. Ведь если на флангах останутся наши солдаты, то у 9-й армии, даже при поддержке болгар не хватит сил сокрушить группировку турок у Черкизкёй и занять Босфор.

— Все верно но, на мой взгляд, есть возможность помочь войскам генерала Глаголева. Я имею в виду корабли Черноморского флота и в первую очередь линкор "Севастополь". В сорок втором году он не смог защитить Севастополь, как "Гангут" и "Петропавловск" защитили Ленинград. Думаю, что пришла пора отдавать долги — вождь взял в руки карандаш и склонился над картой.

— Судя по вашим данным, турки уделили мало сил для обороны побережья, сосредоточив главные силы в глубине и этим необходимо воспользоваться. Следует нанести двойной удар силами кораблей Черноморского флота и соединениями второй болгарской армии, вот здесь, — Сталин сделал небольшую пометку, синим карандашом. — При правильной поддержке друг друга они наверняка прорвут фронт и тогда уже турки, будут вынуждены решать задачу Буридана. Перебросить часть сил из-под Черкизкёй к побережью или остаться на месте и попытаться отразить сходящиеся удары наших и болгарских войск.

— Но открытый обстрел территории Турции нашими кораблями, может осложнить наши и без того напряженные отношения с Анкарой. Наши дипломаты с большим трудом объясняют присутствие наших войск на турецкой территории, желанием примирить две враждующие стороны болгар и турок. Столь откровенное выступление наших войск на стороне Болгарии, может привести к началу полноценной войны с турками, а это нам сейчас товарищ Сталин, крайне не желательно — возразил вождю генерал.

— С каких пор вы товарищ Антонов стали рассуждать как дипломат, а не как военный — недовольно проворчал генералиссимус. — Сейчас совсем не тот момент, когда следует думать, что скажет Англия, как отреагирует Америка и о чем подумает Франция. Благодаря господину Черчиллю, главный хранитель черноморских проливов Британия сейчас несколько вне закона, господин Трумэн занят японскими делами, а Париж лишился статуса великой державы. Поэтому только у нас, имеется моральное право и политические возможности разрешить этот болгаро-турецкий конфликт. Мы уже обозначили господину Иненю свое видение причин породивших данное столкновение, пути выхода из него и обозначили цену, которую должна заплатить Турция за наступление мира. В назначенный срок ответ из Анкары так и не поступил и, желая достучаться до сознания турецкого руководителя, мы вынуждены применить силу к одной из сторон. Надеюсь все понятно?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Тогда не будем отбирать у дипломатов их хлеб и займемся делами сугубо военными. Как вы оцениваете мое предложение?

— В принципе положительно, товарищ Сталин. При поддержке огнем корабельной артиллерии, болгарские войска наверняка прорвут оборону турок, но вот только боюсь, что адмирал Октябрьский будет против привлечения линкора "Севастополь".

— Что опять будет говорить про износ стволов главного калибра? Но ведь линкор прошел ремонт, и специальная комиссия дала заключение о пригодности его орудий к дальнейшей эксплуатации. Копия заключения, в свое время была отправлена товарищу Октябрьскому. Напомните, пожалуйста, ему об этом, вместе с приказом о приведении флота в полную боевую готовность.

— Будет сделано, товарищ Сталин, — отрапортовал генерал, — но если мы задействовали флот и наша главная цель Стамбул, было бы логично начать приготовление к возможности высадки морского десанта в район пролива.

— Вы все верно поняли, товарищ Антонов. Сказав А, надо говорить и Б. Или не? У вас такой вид, что вы не согласны с этим — спросил Сталин, быстро расшифровав мимику своего собеседника. — Что опять особое мнение адмирала Октябрьского?

— Да, товарищ Сталин. Филипп Сергеевич считает, что за прошедшую войну Черноморский флот понес серьезные потери и на данный момент требует к себе бережливого отношения. Кроме того, по его словам, у моряков черноморцев слишком мало опыта по проведению десантных операций.

— Вот как? А ведь всего две недели назад, он уверял, что Черноморский флот готов выполнить любой приказ Ставки. Видимо у командующего Черноморским флотом ослаб не столько флот, сколько разболталась самодисциплина. Надо попросить товарища Мехлиса прислать к нему толкового комиссара.

Появление у берегов Босфора линкора "Севастополь", в сопровождении крейсеров "Красный Крым", "Красный Кавказ" и "Молотов", а также группы эсминцев, произвел на турок сильнейший фурор. Подобно увесистой пудовой гири, брошенной на чашу весов, корабли Черноморского флота переломили обстановку на прибрежном участке, турецкой обороны. Попав под двойной артиллерийский удар с фронта и тыла, войска Оглы-паши уже через два часа оставили свои позиции, и отошли по направлению к Сараю.

В образовавшуюся брешь в обороне противника немедленно хлынули болгарские войска и вскоре, положение турецких войск в этом секторе обороны стало угрожающим. Начав наступление на Черкизкёй, войска генерала Глаголева обозначили угрозу окружения, всей сарайско-черкизкой группировки врага и это породил сильный страх в его рядах.

Не добившись ощутимого успеха в первый день наступления из-за яростного сопротивления турок, на второй день, нащупав слабое место в обороне противника, советские войска нанесли удар в стык оборонных порядков двух бригад и прорвали фронт.

Едва это произошло, как войска обороняющие Сарай начали самовольный отход, вопреки, настойчивому требованию командования держаться во, чтобы то ни стало. Единственное, что могло кардинальным образом изменить положение дел, был контрудар войск обороняющих Галлиполи во фланг войск генерала Глаголева.

Все танки, что туркам удалось собрать на скорую руку, были передано бригадному генералу Юсуф-беку, который нанес свой контрудар под Муратлы. Он намеривался если не прорвать оборону противника и выйти к Чорлу, то серьезно ослабить его натиск на Черкизкёй.

Главная задача наступающих выявить слабое место противника, а державших оборону, угадать направление удара неприятеля. Ни турецкая, ни советская сторона не справились с этой задачей. Турки неверно выбрали направление удара, а русские не угадали его место нанесения.

Благодаря своему численному превосходству Юсуф-бек смог прорвать передовые заслоны болгарских войск, но при дальнейшем продвижении вперед, турецкие танки натолкнулся на две противотанковые батареи под командованием майора Черепанова. Занимая выгодное положение на самом кратчайшем пути на Чорлу, они стали непреодолимым рубежом на пути танковой группировки турок.

Не зная о присутствии советских артиллеристов, турки попытались атаковать в лоб, за что жестоко поплатились. Своими могучими ЗИС-2, советские артиллеристы уверенно поражали танки противника с расстояния в восемьсот метров. Шестнадцать из сорока двух машин повредили и уничтожили семь орудий майора Черепанова, во время первой атаки противника.

Неверно определив угол возвышенности, турецкие танкисты попытались атаковать советский противотанковый заслон с правого фланга и потеряли ещё шесть машин. После чего артиллеристы майора Черепанова вступили в бой с пехотой противника. Она представляла для них серьезную угрозу, так как батареи прикрывались всего двумя взводами автоматчиков.

С большим трудом, батарейцам удалось отразить ещё две атаки противника, упорно пытавшегося пробить заслон советских артиллеристов. Особенно было трудно во время четвертой атаки, когда подтянув полевую артиллерию, турки засыпали батарею снарядами. Только благодаря неточной стрельбе артиллеристов противника, под командованием майора Черепанова осталось три орудия. Остальные были либо повреждены, либо лишились своих расчетов.

Словно почувствовав слабость защитников рубежа, турки бросили на артиллеристов все оставшиеся танки и два батальона пехоты. Положение было критическим, но никто из советских воинов не покинул поле боя и вступил в смертельную схватку.

Сменивший тяжелораненого командира старший лейтенант Кашкин, умело командовал расчетами орудий, которые заставили вражеские танки отступить, оставив на поле боя восемь разбитых машин. Возможно, артиллеристы смогли бы нанести серьезный урон и пехоте противника, однако успев дать по после несколько выстрелов, орудия замолкли навсегда. У могучих ЗИСов закончились боеприпасы и, оставив свои орудия, расчеты были вынуждены, присоединились к автоматчикам.

Казалось, что успех склонился на сторону турок, но в самый ответственный момент, в бой вступили эскадрильи штурмовиков. Непрерывно атакуя пехоту врага, они помогли защитникам рубежа продержаться до подхода танковой роты капитана Колобанова, чье появление на поле боя переломило исход сражения в пользу советских войск.

Это день был очень важен, для генерала Глаголева. Так и не получив известия о разгроме русских под Муратлы, под покровом темноты турки оставили Сарай.

В официальных документах эти действия носили название отступление, но на самом деле этого было элементарное бегство. Не умея проводить поэтапное отступление с рубежа на рубеж, турецкие аскеры начали хаотичный отход. При этом в первую очередь бежали тыловые подразделения, оставив передовые порядки на произвол судьбы.

Забив в три ряда дорогу на Стамбул легковыми автомобилями, машинами, повозками и упряжками, они бежали на восток, стремясь как можно быстрее вырваться из смертельных тисков противника.

В этом забеге, что начался поздно вечером и продолжался всю ночь и весь день, все были равны между собой. Штабные офицеры зло переругивались с унтерами, простые офицеры с солдатами за право проехать по дороге в том или ином ряду. Никто не выражал никакого почтения к чинам и званиям, каждый спасал свою жизнь, как мог и зачастую главный аргумент, в споре становилась сила.

Ничто не смогло изменить это положение вещей. Даже советские пикирующие самолеты, что ближе к полудню обрушились на отступающих турецких солдат. Переждав воздушный налет в придорожных кюветах и канавах, беглецы проворно возвращались на дорогу и, скинув с неё поврежденные машины, продолжали свой бег.

Более 35 тысяч человек сумело проскользнуть, прежде чем советские и болгарские войска замкнули кольцо окружения. Помня, с каким ожесточением, бились турки под Черкизкёй, генерал Глаголев ожидал упорных и затяжных боев, но к его огромному изумлению, все закончилось к исходу второго дня. Лишившись командования и попав в окружение, турки покорно сложили оружие перед победителями.

Паника на войне — чрезвычайно опасное явление способное в кратчайшее время превратить отряд львов в стадо баранов. Эту прописную истину гарнизон Стамбула прочувствовал на себе в полной мере. Вырвавшиеся из "сарайского" котла войска, вместе с собой привели в столицу массу гражданских беженцев из Восточной Фракии.

Подобно перелетной саранче, они затопили все стамбульские предместья и площади столицы. Появление такого огромного количества народа, самым пагубным образом сказался на общем настроении гарнизона. Видя усталые и понуры лица солдат и беженцев, они заражались их безысходностью и обреченностью. Слушая их рассказы о проклятых болгарах, за спиной которых стоят страшные русские, они больше думали не как удержать Стамбул, а отступить на ту сторону пролива.

Губернатор Стамбула Дада-Оглы бился в истерике, требуя от генералов не допустить вступления "христианских псов" на святые для османов земли. Весь красный от натуги он призывал их дать генеральное сражение у стен столицы и разгромить захватчиков.

— У вас для этого есть и силы и средства! Если надо все население Стамбула придет помочь вам — распылялся Оглы, на что генералы отвечали, что жители столицы дружно бегут на тот берег пролива, опасаясь резни со стороны болгар.

— Паромы едва успеваю перевезти всех защитников Стамбула, желающих побыстрей перебраться в Кадыкой — едко парировал глава турецких сил в Румелии генерал Демирташ.

Оглы не сдавался, взывал к памяти досточтимого султана Мехмеда и Сулеймана, чьи славные имена заставляли врагов империи дрожать от страха. На что Демирташ отвечал, что оборона Стамбула на неподготовленных позициях очень сложное и трудное дело. Разгневанный губернатор спросил генерала осман ли он по национальности и когда выяснилось, что тот туркоман, принялся стыдить его.

Конец соль бурной перебранке положило известие, поступившее из советского консульства. В вежливой и изысканной манере советская сторона извещала, что во избежание массовых жертв среди мирного населения Стамбула, которое может последовать в результате военных действий, она вынуждена вмешаться в события в качестве третьей стороны. С этой целью, советская сторона временно берет под свой контроль обе половины пролива Босфор и территорию Стамбула. О своем намерении, Москва извещает обе противоборствующие стороны и предупреждает, что любое противодействие советским войскам, будет расцениваться как начало боевых действий, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Сказано было так четко и ясно, что генерал Демирташ начал эвакуацию войск из столицы без приказа из Анкары. Ведь в его распоряжении были только сутки.

Десантирования двух полков советской морской пехоты в районе Босфора, прошло без особых инцидентов. Напуганные грозным предупреждением, турецкие моряки не посмели оказать какого-либо сопротивления кораблям Черноморского флота. Оба побережья Босфора и внешний периметр Стамбула, перешли под контроль советских войск без единого выстрела. Спустя двадцать с небольшим лет, на берегах Мраморного моря вновь появились оккупационные войска. Только на этот раз, вместо англичан пришли советские солдаты.

Как и ожидалось, события вокруг черноморских проливов вызвали самую жгучую реакцию со стороны Уинстона Черчилля. Любую возню вокруг них, британский премьер воспринимал не просто как личное оскорбление, а покушение на святое святых. Так много значили эти проливы для британского политика.

Следуя привычным канонам дипломатии, едва возникла угроза черноморским проливам, Великобритания должна была собрать вокруг себя все обиженные Россией европейские страны и решительно стукнуть по столу, в надежде испугать не в меру ретивого русского медведя. Так было всегда, но на этот раз произошла осечка. Европа пребывала в руине и никто кроме Швеции и Швейцарии, не мог выразить России свое неодобрям-с, погрозить пальцем и сказать ай-яй-яй.

Единственный выход было бывшему старшему брату просить помощи у нынешнего, старшего брата, но Вашингтон и так был неимоверно зол на Черчилля с его всевозможными проблемами. В этот момент, у американцев на первом месте была борьба с Японией и британского премьера просто послали по известному всем адресу, посоветовав решать свои проблемы самому. Время создания вокруг СССР железного пояса, ещё не наступило.

Оказавшись один на один с "красной угрозой" Черчилль не отступил и решил бороть за проливы до конца. Перебросить на их защиту воинский контингент, британский премьер не мог. Дела в Греции обстояли весьма плачевно, а в районе Триеста, русские вот-вот должны были начать свое наступление на Италии.

Единственным безотказным оружием в руках Черчилля оставался военно-морской флот. К его огромному сожалению, в этот момент в Средиземном море не было той части Гранд Флита, что на протяжении веков, охранял интересы Британской империи в этой части света. Все корабли, чье появление в Мраморном море наверняка бы заставило русских отступиться от Стамбула, находились на Дальнем Востоке.

Однако у господина Черчилля имелось несколько козырей в запасе. В его распоряжении были корабли итальянского королевского флота, сдавшегося союзникам в 1944 году. Именно на них, Уинстон и решил сделать ставку в борьбе за проливы. Болгаро-советские войска ещё не вышли к берегам Пронтиды, а британский премьер уже готовился принять контрмеры. Вызвав к себе в кабинет ради приличия первого лорда адмиралтейства Бернарда Брэкена, он предался размышлениям вслух.

— Подпираемы сзади Сталиным, болгары так быстро наступают в Восточной Фракии, что рано или поздно подойдут к окраинам Стамбула. Хотя президент Иненю и заверяет меня, что турки будут биться за Босфор до последнего солдата, я в это мало верю — честно признался он первому лорду.

— Неужели президенту Иненю не по силам повторить подвиг Ататюрка и остановить болгар на пороге своей древней столицы? Помниться в начале двадцатых годов большие державы считали турецкую армию никчёмной и делили страну на сферы влияния, но турки смогли сохранить свою государственность и не распасться.

— Это случилось в первую очередь благодаря помощи большевиков, — не согласился с лордом Черчилль. — К тому же, господин Иненю хороший исполнитель, но посредственный организатор. За все время своего правления, он так и не смог выбраться из тени "великого отца". Я буду бесконечно счастлив, если турки отстоят Стамбул, но глядя правде в глаза, боюсь что, скорее всего, Босфор в этом конфликте, окажется в руках Сталина.

— По-моему вы излишне сгущаете краски, господин премьер.

— Нет, я реалист. Я слишком хорошо знаю Сталина, и считаю, что он сделает все, чтобы взять проливы под свой контроль, воспользовавшись нынешним положением. Какие итальянские корабли мы можем отправить в Мраморное море? Если у русских больше шансов взять под свой контроль Босфор, то у нас больше шансов занять Дарданеллы и этим надо воспользоваться — премьер требовательно посмотрел на Брэкена.

Первый лорд адмиралтейства совсем недавно вступил на свой пост. Однако, на свое счастье, он совсем недавно получил доклад о состоянии трофейного флота и потому, Брэкен смог ответить на поставленный вопрос.

— Из находящихся Таранто кораблей, в море могут выйти только крейсера "Джузеппе Гарибальди", линкор "Кай Дулио", а также находящийся у берегов Мальты крейсер "Евгений Савойский" — по памяти доложил первый лорд.

— И это всё? А как же линкоры "Джулио Чезаре" и "Конти де Кавур". Почему они не могут выйти в море? Насколько я знаю, они вполне боеспособные корабли — обозлился Черчилль из-за нарушения своих планов.

— Да, вы, несомненно, правы, господин премьер министр. Линкоры могут выйти в море, но вся проблема в отсутствии экипажа. Очень много матросов дезертировало с кораблей. Поэтому в море могут выйти только три корабля — сокрушенно вздохнул морской министр.

— А если хорошенько поискать в Таранто? Я не верю, что матросы с кораблей разбежались по всей Италии. Наверняка сидят в местных кабаках и задирают юбки местным девицам. Прикажите военному коменданту Таранто перетряхнуть все свои злачные места и достать мне матросов!

— Я немедленно телеграфирую в Италию ваш приказ, но боюсь, что быстро поправить дело не получиться. В лучшем случаи удастся быстро сформировать экипаж одного линкора. Скорее всего "Джулио Чезаре", — уточнил Брэкен, — боюсь, что придется трогать наш александрийский НЗ.

Упоминание об этой теме навеяло на Черчилля грусть. Ему очень не хотелось трогать свои самые главные трофеи Итальянской компании, однако иного выхода у него не оставалось.

— Хорошо, что нахождение в Горьком озере предохраняет от повального дезертирства — грустно пошутил премьер. После захвата двух новейших итальянских линкоров "Витторио Венето" и "Литторио", англичане отправили их в Египет, под Александрию. — Передайте в Александрию мой приказ; привести линкоры в полную боевую готовность и без малейшего промедления отправить сначала в Измир, затем к Дарданеллам. Господина Иненю я извещу.

— А, что делать с кораблями стоящими в Таранто?

— Линкор и "Гарибальди" отправить в Афины. Крейсер "Евгений Савойский" отправить к берегам Эвбеи, точнее к Фермопилам. Нам крайне важно не допустить прохода русских танков через этот проход и заставить повернуть в горы.

— Может для этой цели лучше задействовать миноносцы? Правда, их мало, но можно попробовать — предложил Брэкен.

— Нет — решительно не согласился премьер, — для исполнения этой задачи нужен именно это такой крейсер как "Евгений Савойский". Его бортовой артиллерии под силу остановить русских, тогда как миноносцы вызовут у них лишь временное затруднение в продвижении к Афинам. К тому же, капитан крейсера Кармина Конти подал прошение о переходе на службу Его Величества и значит, будет очень стараться.

Черчилль на секунду задумался, собираясь с мыслями, пытаясь определить, все ли он учел и сделал или нет.

— Итак, решено. Отправляйтесь на пункт связи и передайте в Александрию, Таранто и Мальту мои распоряжения. И не забудьте приказ о мобилизации итальянских матросов. Оставшиеся линкоры очень нам понадобятся в борьбе с господином Сталиным в Мраморном море. Может господь бог явит нам свою милость, и мы сможем отстоять и Босфор. Ведь у русских только один линкор и к тому же очень старый — Черчилль на миг прикрыл усталые глаза, а затем набросился с упреками на лорда, — что вы сидите, идите.

Британцам действительно следовало торопиться. События вокруг проливов, а особенно у Фермопил стремительно набирали обороты. Ко второму природному барьеру, отделявшего северную часть Греции от центральной части, стремились как советские, так и английские войска.

Как бы, не были быстры танки генерал Кравченко, они никак не могли успеть выйти первыми к заветной цели и тогда советские военные были вынуждены обратиться за помощью к греческим коммунистам. По заданию центра, они выбрали место для десантирования советских парашютистов и обозначили её огнями.

С добрых и безотказных извозщиков войны "Ли-2", в указанное место были десантированы три неполные роты из хозяйства генерала Глаголева. Большего числа десантников выделить на данный момент было невозможно.

Узкое пространство, зажатое между морем и крутыми горными склонами, воспетое служителями Каллиопы, не произвело на советских десантников никакого впечатления. Да и какое может быть впечатление, если тебе предстоит умереть, но выполнить приказ командования, продержаться до подхода основных сил. А когда это случиться, через сутки или через трое никто не мог сказать. Война всегда богата всевозможными непредвиденными гадостями и сложностями.

Они успели выйти на указанный рубеж обороны и даже успели обустроиться на нем. Госпожа Фортуна милостиво подарила им три с половиной часа для этого, а потом пожаловали гости.

Поначалу это была пятерка мотоциклистов разведчиков. В полной уверенности, что русские ещё далеко, они без всякого страха катили на своих железных конях, грозно поводя дулами пулеметов.

Их подпустили поближе и сняли одним махом, буквально прошив разведчиков противника фланговыми очередями из пулеметов. Никто из англичан не успел известить идущие, вслед за ними соединения, о притаившейся опасности. Более того, десантники успели убрать мотоциклы разведчиков, и дорога вновь приняла цивильный вид.

Через двадцать минут, появились два грузовика с пехотой, которые несколько отстали от мотоциклистов. Не выказывая никакого удивления отсутствие разведчиков, они приблизились к знаменитому проходу, и обнаружили сильный огневой заслон двух пулеметных расчетов. Потеряв оба грузовика, двенадцать человек убитыми и примерно столько же ранеными, англичане отошли, посчитав, что столкнулись с засадой греческих коммунистов. Это версия вполне устраивала комбата Вагранова, не спешившего до поры до времени, открывать противнику все свои козыря.

Следующую атаку, англичане предприняли силами двух рот при поддержке взвода бронемашин. Пулеметы бронированных "Кенгуру" и "Гаев" могли без особого труда привести к молчанию зловредных пулеметчиков и всех остальных к ним примкнувших.

Прогулка обещала быть если не легкой, то не очень обременительной, но на беду британцев у неизвестных пулеметчиков оказалась серьезная поддержка в виде противотанковых ружей. Их пули легко пробивали тонкую броню английских машин, превращая изделия британских оружейников в причудливые монументы или яркие факела. Потеряв четыре машины, англичане отошли.

Ответ обозленных островитян не заставил себя долго ждать. Вскоре на позиции советского десанта обрушился град снарядов. Вначале огонь вели из своих пушек "Хамберы" и "Даймлеры", а затем к ним присоединились трехдюймовые минометы.

Не имея возможность отойти на вторую линию обороны в виду её отсутствия, десантники были вынуждены жаться в своих щелях и ячейках. От осколков мин летящих во все стороны, они понесли больше потерь, чем при отражении предыдущей атаки. Тридцать минут англичане перепахивали, а затем пошли в новую атаку, силами всего разведбата при поддержке девяти танков и бронемашин.

Оставшиеся у разведбата три "Хамбера", сиротливо держались вокруг шестерки "Валентайнов", грозно взрывавших своими гусеницами дорожную щебенку. Главным козырем британских танков была не из 60-милимитровая лобовая броня, полностью непробиваемая пулями из ПТР. Брошенные против комбата Вагранова танки имели 75 мм орудия, что делало этот гибридный танк грозным противником.

Прекрасно осознавая собственное превосходство, эти бронированные машины неторопливо наплывали на вытянутую в одну линию советскую оборону, пытаясь огнем своих пушек уничтожить её огневые точки, а длинными очередями курсовых пулеметов, заставляли десантников вжиматься в землю.

Наступление танков поддерживали две роты пехотинцев. Наступая двумя густыми цепями, они должны были добить и уничтожить всех тех, кто не успеет убежать или поднять руки, прося милость у победителей.

Отбить натиск бронированных чудовищ, хладнокровно расстреливающих тебя, а в случаи необходимости пропустить их через себя. Отсечь вражескую пехоту от танков и заставить её отступить — это очень трудная и сложная задача. Для её выполнения нужен большой опыт и серьезное самообладание, а также вера в собственных людей. Всем этим обладал комбат Вагранов и его десантники. Не обращая внимания на грохот от разрывов снарядов, град свистящих пуль и осколков, неумолимо сокращавших их ряды, советские десантники держали оборону, не отступив ни на шаг.

Отправляясь на задание, комбат не просто взял под козырек и шагнул на встречу со смертью. Павел Иосифович Вагранов брал с собой все, что только можно было взять, отправляясь на это сложное и опасное дело.

К огромному сожалению, комбат не мог взять с собой любимые сорокопятки, но настоял на присутствии с ним минометной батареи. Именно она помогла остановить наступление пехоты противника, а приданные десанту два снайпера выбили всех наиболее активных ротных офицеров и сержантов. Уткнувшись в твердую землю Локриды, не смея поднять голову, подданные его величества с большой надеждой наблюдали за наступлением танков.

Все три бронемашины уже скромно стояли вдоль дороги, разнообразя своим видом унылый греческий пейзаж. Уничтожить их противотанковым номерам не составило большого труда, но вот с "Валентайнами", они ничего сделать не могли. Английские танки уничтожили несколько огневых точек советской обороны и привели к молчанию один расчет ПТР. Казалось, что они вот-вот прорвут, ворвутся на позиции десантников и намотают их на свои гусеницы. Но это только казалось.

Оторвавшиеся от пехоты танки, очень часто из охотников, сами превращаются в добычу. Так случилось и с "Валентайнами". Умело расставленные комбатом по позициям гранатометчики, терпеливо дождались своего момента и принялись поражать врага. От прямого попадания кумулятивных снарядов загорелся один, второй, третий танк, а когда оставшиеся "Валентайны" развернулись в сторону гранатометчиков, расчет ПТР угодил в бензобак повернувшегося боком танка.

Вспыхнув ярким пламенем, грозная махина ещё несколько метров проехала по инерции вперед, волоча за собой темный шлейф дыма. Когда же танк встал, из его люков стремительно стали вылезать объятые пламенем танкисты. Проворно спрыгнув на землю, они стали кататься по ней пытались сбить пламя со своей одежды, но это им не удалось. Автоматные очереди прервали их мучения, навсегда пригвоздив их к чужой греческой земле.

Получив столь чувствительный щелчок по носу, англичане поспешили ретироваться. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что им противостоят не греческие партизаны, а русские солдаты. Эти не побегут от одного только вида ползущего на тебя танка, у них своя психология и свое воззрение, недоступное пониманию нормальному европейцу.

О том, что Фермопильский проход занят русскими войсками, было немедленно доложено полковнику Фортескью, связь у англичан работала хорошо.

— Откуда там взялись, эти чертовы русские? Ведь согласно данным воздушной разведки их танки ещё не вышли к Стилиды и у нас фора времени не менее суток? Как такое могло случиться? — негодовал Фортескью, — а может быть это все же не русские, а греки?

— Боюсь, что нет, сэр — не согласился с полковником его заместитель, — майор Мальзебар опытный офицер и он легко может отличить партизан от регулярных военных. Он точно определил, что это русские. Скорее всего, далеко ушедшие вперед отделение мотопехоты. У занявших Фермопилы русских нет пушек и танков, только минометы.

— Надо поскорее разобраться с этим! Прикажите отправить самолет разведчик и после получения данных, отправьте две эскадрильи "Москито". Если это мотопехота, то у них наверняка нет зенитных установок, что очень облегчит нам дело.

Появление над головой над головой вражеского наблюдателя не осталось незамеченным.

— Ну все, расшифровали англичане наше воинство. Прилетят бомберы и накидают нам по первое число. Иваницкий! — обратился комбат к своем заму, — как только "костыль" улетит, сразу начинайте отводить людей на запасные позиции.

— Не рановато будет? — усомнился старший лейтенант.

— Нет. С учетом технического прогресса в самый раз, не успеешь опомниться, как они уже будут. Танки в дело они ещё раз вряд ли пустят, а вот отбомбить по полной программе и потом попытаться нас массой, это точно. Шаблон, тут и к бабке ходить не нужно. Фланговые позиции для пулеметчиков готовы? Кого поставил?

— Так точно, готовы. Поставил туда расчеты Белошапко, Тодоровского, Пирогова, Кикина и Хайрутдинова.

— Хорошо. Грамотные ребята. Пусть сейчас же занимают места и сидят, ждут. Боюсь, что после бомбежки, англичане сразу пойдут в атаку. Не дадут нам раскачку. Матвеева — обратился комбат к радистке, — доложи в центр, что был "костыль", ждем гостей и остро нуждаемся в воздушном прикрытии. Чувствую, что вон за теми склонами, англичан с каждым часом все больше и больше.

— Будет сделано, товарищ комбат — ответила радистка и отошла к своему хозяйству.

— Что там наши греческие товарищи, держат тропу? — спросил Вагранов у замполита.

— Держат. В двух местах склоны заминировали. Если, что так рванут, что мало не покажется.

— Что держат хорошо. А вот рвать, только в крайнем случаи. Нам эта дорожка ещё самим понадобиться.

Все опасения комбата оправдались точно в срок и в полной мере. Определив положение десантников, воздушный наблюдатель передал их координаты по радио звену летящих к ущелью бомбардировщиков, и те без задержки атаковали выявленные цели.

Имея приблизительные координаты, "Москито" стали методично обрабатывать весь квадрат. Зениток не было, истребителей врага тоже, поэтому они работали не торопясь, нанося удары с чувством, толком и расстановкой.

Комфортно расположившись на самом нижнем эшелоне, английские пилоты неторопливо опустошали свои самолеты от боезапаса. Один за другим на каменистой почве Эллады, вырастали темные бомбовые разрывы, что в некоторой степени мешало наносить летчикам более точные удары.

Не прикажи комбат отвести людей от переднего края, советские десантники недосчитали бы многих. Подбитые британские танки и бронемашины были отличными ориентирами для авиации. Большинство бомб легко в стороне от отряда Вагранова, но когда авианалет закончился и в преддверии атаки, англичане принялись засыпать передовой край русской обороны минами, Иваницкий, принес комбату тяжелую весть.

— Минометчиков накрыло! — прокричал он, упав рядом с комбатом.

— Как накрыло?!!

— Молча. В кашу. Всех одной бомбой — уточнил Иваницкий, и от его слов у Вагранова свело желудок. Он прекрасно понимал, что это глупая случайность, от которой на войне никто не застрахован, ни маршал, ни рядовой. Но от осознания этого, легче не становилось. Сколько бы ты не воевал, невозможно привыкнуть к смерти своих боевых друзей и близких.

— А сами минометы, целы? — борясь, с подступившим к горлу комом спросил комбат.

— Не знаю, — честно признался Иваницкий. — Видел только, что разбросало. Слава богу, что боезапас не рванул.

— Немедленно отправляйся туда и узнай, что и как. Если, что-то можно сделать, сделай и доложи. Они сейчас нам вот как нужны — провел по горлу комбат и старший лейтенант ящеркой скользнул в нужном направлении.

Начиная новый штурм, как и предполагал Вагранов, противник сделал основную ставку на численное превосходство. Три большие пехотные цепи, надвигались на позиции десантников подобно морским волнам, намереваясь растоптать и сбросить в море, доставшего их противника.

Плотным солдатским цепям, нужно было пробежать всего чуть более восьмисот метров и выполнить поставленную перед ними задачу, но в который раз, эти проклятые русские заступили им путь.

Фланговые пулеметы ударили точно в срок, ни секундой раньше, ни секундой позже. Выдвинутые несколько вперед, они кинжальным огнем прошивали ряды англичан, заставляя тех, кого миновали их пули, падать на землю.

Вместе с пулеметными расчетами в дело вступили снайпера. Но только на этот раз, они вели охоту не за офицерами, а за пулеметными расчетами. Припав к окулярам своих прицелов, они выискивали группу людей бегущих вместе и уничтожали их. Ни в коем случаи было нельзя позволить им развернуть пулемет и вступить в бой с нашими расчетами.

Благодаря совместным усилиям пулеметчиков и снайперов первая цепь противника залегла на дальних подступах, но это совсем не означало победу. Вслед за ними в атаку шла вторая цепь. Она вобрала в себя остатки первой цепи и уверенно покатила вперед.

И вновь затрещали пулеметы десантников, к ним присоединились автоматчики и прочие стрелки, но враг уверенно сокращал расстояние между собой и передним рубежом обороны комбата Вагранова. И тут ударили минометы.

Точнее сказать один миномет, он бил как-то медленно, даже можно сказать с небольшой ленцой, но все же бил. Выпущенные им мины следовали вместе с бегущей в атаку цепью врага, и били они весьма чувствительно. Каждый их разрыв собирал богатую жатву в плотной толпе английских солдат, которые завидев кровь и смерть, тут же падали на землю.

Напрасно британские офицеры при помощи своих стеков пытались заставить солдат продолжить атаку. Стоило только одному из офицеров слишком долго задержаться на одном месте, как следовал одиночный выстрел, и он падал, к тайной радости солдат.

Впрочем, так продолжалось недолго. Подошла третья цепь, подняла упавших и с громкими криками ринулась вперед. Всего около четырех сот метров разделало противников, которые никто не хотел ступать друг другу.

Пулеметчики, снайпера, миномет Иваницкого уверенно сокращали численность врага, но тот упрямо продолжал атаковать. Возможно, это безжалостное кровопускание сделало бы свое дело. Однако сначала у пулеметчиков, затем у Иваницкого кончились боезапасы и не обращая на яростный огонь десантников, англичане бросились в последний штурм. Щедро устилая землю своими трупами, они приблизились на расстояние броска гранаты и все же были вынуждены залечь, под автоматными очередями противника.

Едва только это случилось, как десантники тут же забросали врагов гранатами, а затем, с громким криком "Ура!" обрушились на англичан. Не успевшие прийти в себе после взрывов гранат, Бобби и Тоби просто опешили, увидав бегущих на них русских солдат. Многие из них попытались стрелять, но вести огонь по атакующему тебя противнику лежа, очень неудобно. Англичане начали садиться на колени или вставать в полный рост, но на эти перемещения они теряли драгоценные секунды, которые им никто не собирался дарить.

Многие, очень многие из них были сражены автоматными очередями, прежде чем атакующая цепь десантников не слилась с цепью англичан. Завязалась отчаянная рукопашная схватка, в которой вверх одержали десантники. Уже несколько раз разбитые за этот день британцы, не проявили должной храбрости и стойкости. Раз сломанные спины, охотно гнуться в другой раз, не говоря уже про третий.

Бросая своих десантников в рукопашный бой, Вагранов лихорадочно думал, решиться ли неизвестный ему командир бросить в этот момент оставшиеся "Валентайны" или нет. На его месте, комбат так бы и сделал, но майор Мальзебар не решился это сделать.

Страшась потерять оставшиеся единицы, он стал терпеливо дожидаться подхода танкового батальона капитана Армстронга, что, в конце концов, оказалось для него роковой ошибкой. Отряд Армстронга подошел, но только вместе с советскими "илами" и "тушками", прибывших по зову комбата Вагранова с заметным запозданием.

Впрочем, нет худа без добра. Построенные в атакующий ромб, зажатые между горами и морем, английские танки представляли собой отличнейшую цель, мимо которой было трудно промахнуться. Словно осы, набросились советские самолеты на врага, безжалостно жаля его всеми доступными средствами.

Под удар штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков попали не только танки. Были сожжены и уничтожены все бензовозы и грузовики с боеприпасами для полевых гаубиц и противотанковых орудий, что также попали бомбежку вместе со свежим пехотным батальоном. Мало того, прямое попадание советской бомбы уничтожило штабной автобус, где располагался штаб майора Мальзебара. Сам майор чудом остался жив, отлучившись из автобуса по малой нужде, но при этом полностью лишился какой-либо связи. Походная радиостанция была разнесена в дребезги и майор, не мог доложить о случившемся горе полковнику Фортескью.

В результате воздушного налета советских самолетов, ущерб британцам был нанесен огромный. В течение нескольких часов перед Фермопилами и за ближайшими горными склонами все горело и взрывалось. Многим из англичан показалось, что на землю спустился первородный хаос. Нет ничего страшнее, когда на тебя сверху обрушивается что-то ужасное, нещадно брызжущее огнем и метающее бомбами. И забыв обо всем, они разбегались по всевозможным углам и щелям, спасая свои драгоценные жизни.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда порядок в рядах воинства Мальзебара был наконец-то восстановлен и британцы двинулись в очередную атаку. Вновь линия обороны советских десантников подверглась обстрелу из минометов и подошедших артиллерийских самоходок. Сорок с лишним минут утюжили они многострадальный проход.

Ничто не могло уцелеть там, от многочисленных разрывов и осколков мин и снарядов, но в этот день, госпожа Фортуна упрямо смотрела в другую сторону. Когда английские солдаты пошли в атаку их встретил шквальный пулеметно-орудийный огонь.

Перед самой атакой, к Фермопилам подошел передовой танковый отряд генерала Кравченко. Всего только два взвода легких танков Т-60, но и этого оказалось достаточно, чтобы обратить в противника в паническое бегство.

— Танки! Русские танки! — испуганно кричали в свое оправдание офицерам беглецы, но это не спасало их от наказания. Как и много столетий назад, на головы и плечи солдат самой свободной страны в Европе, по британским меркам естественно, привычно обрушивались офицерские стеки. Что поделать, традиция.

Вечерний сумрак быстро накрыл многострадальный проход и их окрестности. Этот день, что принес столько горя и смертей наконец-то закончился, но сражение у Фермопил ещё не было окончено. Обеим сторонам было необходимо приложить очень много усилий, чтобы перетянуть победу на свою сторону.

Глава XII. Обретение флота.

— Нужно как можно плотнее закупорить Фермопилы с нашей стороны и не дать возможность русским танкам пройти в Локриду. Необходимо продержаться только одни сутки. Потом сюда подойдет крейсер и своими пушками заставит русских отступить вглубь территории. Всем все ясно? — Мальзебар грозно посмотрел на подчиненных. Связавшись через десятые руки с полковником Фортескью, и получив от него энергичное вливания, он щедрой рукой передавал его всему окружению. Что поделать, закон соединяющихся сосудов ещё никто не отменял, ни в армии, ни на гражданке.

Среди подчиненных ему офицеров, майору особенно не нравился, командир минометной батареи второй лейтенант Йен Столпенберг. За вчерашний день, его подопечные трижды вели обстрел русских позиций, израсходовали почти весь запас мин, а толку от их огня не было никакого. Русские солдаты как вели, так и продолжали вести стрельбу, не ослабляя при этом плотность своего огня.

К тому же, майор подозревал Столпенберга в тайном пороке. В тот период истории "голубизна" считалось недопустимым пороком в британском офицерском корпусе, и всячески негласно преследовалась. У Мальзебара не было веских фактов способных обличить неподобающее поведение своего подчиненного, но подобно таксе, он чуял наличие порок за версту. Или считал, что чует его.

— Вам все понятно, лейтенант? — специально повторил майор, всем видом демонстрируя своё недовольство Столпенбергом.

— Так точно, сэр — пробормотал офицер, извиваясь под взглядом Мальзебара как уж на сковородке.

— Хочется в это верить. Будем надеяться, что ваши бравые бомбардиры на этом этапе сражения будут нам более полезны, чем вчера. И позволят вам проявить свое мужское мужество — от этих слов лейтенант покрылся пятнами и затравленно втянул голову в плечи, чем только ещё больше поднял градус ненависти со стороны майора.

— Ну прямо как гимназистка. Осталось только по головке погладить, дать конфетку и посадить на коленку — с брезгливостью подумал Мальзебар и перевел свое внимание на командира самоходок капитана Джойса.

— Честно говоря, в основном я рассчитываю на вас и ваших парней, капитан. Только им под силу заставить русские танки встать в проходе и подождать прихода флота.

— Можете не сомневаться, сэр. Мои "пономари" и "епископы" хорошо знают своё дело. Русские танки встанут, и будут стоять как миленькие там, где им скажут. А кто будет себя плохо вести, получит свинцовую маслину, которую вряд ли сможет переварить — отозвался капитан и его ответ понравился Мальзебару.

— Вот с кого вам следует брать пример лейтенант Столпенберг, для поднятия собственного мужества и мужества ваших подчиненных — метнул очередную "парфянскую стрелу" майор и, насладившись духовными мучениями стяжателя порока, распустил собрание в хорошем расположении духа.

В том, что русские получат хорошие маслины, Мальзебар не сомневался. Природный рельеф полностью исключал возможность обходного маневра. Русским танкам можно было наступать только в лоб, а там их ждали многочисленные сюрпризы. В виде минного поля напичканного противотанковыми минами как рождественская булочка изюмом. Восемь самоходных установок Джойса, три уцелевших "Валентайна" и две противотанковые батареи капитана Роджерса. Их, вместе с пехотным пополнением, Мальзебару прислал Фортескью поздно вечером. Самого полковника вместе с прибывшим подкреплением не оказалось. Высокое начальство, туманно обещало прибыть позднее.

С одной стороны подобное положение было на руку майору. Никто не стоял над душой и не давал совершенно ненужных советов. С другой стороны, в случаи прорыва русских танков, вся ответственность полностью ложилась на плечи Мальзебара и только на него одного. Это несколько напрягало майора, но воспоминания о собственных силах и выгодном расположении отряда, отгоняло грустные мысли.

— Драться, драться и победа будет за нами — приободрял себя майор, пока денщик снимал с него сапоги. Едва эта процедура была исполнена, как он моментально провалился в сон без всяких сновидений.

Обсуждался план дальнейших действий и в штабе подполковника Масленка, чья бронированная конница уткнулась в горный массив Фермопил.

— В нашем распоряжении товарищи только одни сутки для прорыва позиций врага и его разгрома. Вторых может и не быть. Ожидается прибытие вражеских кораблей, с орудиями которых мы тягаться не можем — лондонский канал разведки по-прежнему работал без сбоев и о планах Черчилля, Москва была информирована.

— Что же прикажите идти напролом!? Да там, у бриттов наверняка уже каждый метр пристрелян! Только высунемся и они нас раскатают как Бог черепаху! — бурлили командиры рот и батальонов, — лишь зря людей и технику положим!

— Что вы предлагаете? Сидеть и ждать прихода британского флота? Так его корабли нам ещё больше наваляют. Что прикажите доложить товарищу Леонтьеву, ваше несогласие? — гневно вопрошал Масленка. Сам он не был танкистом и попал на должность комполка в связи с убытием прежнего комполка Трифонова.

— Полковник сам все поймет, когда приедет! — зашумели танкисты, но подполковник был неумолим, — полковник неизвестно когда приедет, а план должен быть готов к двум часам, и представлен на утверждение.

Масленка многозначительно вытянул указательный палец, чем вызвал новый шквал негодование у командиров.

— Тише, товарищи, — поднял руку Вагранов, — есть тут одна идея, которую нужно обсудить. Говори комиссар, твое предложение.

Замполит неторопливо встал с места, одернул на себе стеганую телогрейку и, ухватившись пальцем за портупею, заговорил.

— Есть тут товарищи танкисты одна дорога в обход Фермопил. Дорога горная, старая, но все же есть. Во время нашего сегодняшнего боя, греки её стерегли, опасаясь выхода противника к нам в тыл, но этого не случилось. Англичане или не знали о ней, или не рискнули ей воспользоваться. Хотя если бы они против нас роту — другую бросили, смяли бы они нас. Не хватило бы сил на два фронта сражаться.

— Как вы сражались, мы знаем, спасибо. Что конкретно хотите сказать товарищ комиссар — поставил вопрос ребром Масленка.

— Предлагаю нам самим воспользоваться этой тропой, если короче — обиделся замполит.

— Глупость! — решительно отрезал подполковник, — сколько мы сможем незаметно перебросить по ней солдат? Роту, в лучшем случаи две и ничего не решим, только людей погубим.

— А вот и не глупость, — заступился за своего замполита Вагранов, — я эту дорогу перед боем смотрел и после него греков расспрашивал. И считаю, что комиссар говорит дело. Да дорога горная, с осыпями и камнями, но наши танки смогут по ней пройти и ударить с тыла по врагу.

— Ерунда! Ни тридцатьчетверки, ни сушки пройти по горной тропе. Только при помощи тросов и лебедок, а их у нас нет. Я это ответственно заявляю.

— Средние танки не пройдут, но малые, шестидесятки пройдут. Со скрипом, но пройдут, я в этом уверен — настаивал Вагранов, но подполковник не хотел его слушать.

— Это только ваши красивые рассуждения, товарищ комбат и не более того. А если они сорвутся в пропасть и разобьются. Кому за это отвечать, мне прикажите?

— Танки пройдут, — гнул свою линию комбат. — Если нужно, я готов взять за ответственность за их проход.

— Вот спасибо, только вы не танкист, товарищ Вагранов, и с вас, что называется взятки гладки.

— Я согласен с предложением комбата и готов попробовать пройти в тыл врагу — подал голос командир отряда "тэшек".

— И что ты там сможешь сделать, геройски погибнуть? — язвительно спросил Масленка.

— Бить врага, как того требует устав и наша советская совесть — поддержали командира "тэшек" ротные тридцатьчетверок.

— Десантники дело говорят! Если есть возможность надо ударить англичанам в тыл и распечатать проход — высказал свое мнение парторг полка и подполковник скис, — надо с командованием посоветоваться, как оно скажет.

— А что советоваться? Время протянем, потом поздно будет. Закроют англичане проход, и будем их позиции в лоб штурмовать. Вы требовали план, товарищ подполковник, мы вам его дали. Сообщайте его в штаб, а мы пошли машины готовить и дорогу смотреть — решили танкисты и на этом собрание закончилось.

Когда прибыл полковник Леонтьев, подготовка к операции шла полным ходом. Первыми, под покровом темноты, по тропе двинулись две роты десантников, на скорую руку разбавленные пехотинцами танкового авангарда. Вслед за ними встали наизготовку два взвода "тэшек". Выстроившись цепью, они ждали, когда ночной сумрак посветлеет, будет видно дорогу, и можно будет выступать.

Увидев полковника, Масленка страшно обрадовался, и обвинять танкистов в самоуправстве. Хитрый представитель людского вида "как бы чего не вышло" приготовил целую обличительную речь, но все его потуги, были разрушены комбатом Ваграновым. Он четко и ясно доложил полковнику о целях операции и получил его полное одобрение.

— Все верно, комбат. Если есть возможность избежать лобовой атаки, ею следует воспользоваться — изрек Леонтьев, после чего Масленка моментально изменил позицию и стал поторапливать танкистов.

Готовясь к отражению атак противника, англичане проявили преступную халатность. Приготовив все к отражению лобовой атаки, они совершенно не позаботились об охране флангов, посчитав окружавшие их горы непроходимыми. Единственным оправданием подобных действий был тот факт, крупномасштабных карт у майора Мальзебара не было. В основном использовали простые географические атласы, а контакт с местным населением был поставлен из рук вон плохо. Греки не могли простить оккупантам расстрел мирной манифестации в Орхоменосе, где погибло свыше ста пятидесяти человек.

Все это вместе взятое, привело к тому, что у англичан не было выставлено боевое фланговое охранение, что весьма сильно удивило Вагранова. Выйдя в первой половине дня в тыл противника во главе колонны, он никак не мог поверить в отсутствие охранения. Комбат дважды посылал людей на разведку, но оба раза разведчики упорно докладывали об отсутствии противника.

— Все внимательно проверили? Вот-вот танки подойдут и если вы засаду проморгали, себя погубим и людей зазря положим — пытал разведчиков комбат, но те упорно стояли на своем.

— Да что вы, Павел Иосифович как маленький, все, что скажем, не верите — обиделся сержант Матушкин, чью грудь украшали ордена и медали.

— Что мы не понимаем, все что сказали, проверили, нет англичан. Нам не верите, Макрополуса спросите, он подтвердит — сержант ткнул пальцем в седого старика, исполнявшего роль проводника отряда. Немцы сожгли его дом, англичане убили обеих его дочерей и старик числился в надежных сторонниках.

— Ответственность у меня за вас большая, перед матерями и женами. Поэтому и нужно, чтобы все точно было, не обижайся — комбат помолчал и. отбросив в сторону сомнения, сказал. — Значит, вот какое кино получается. Думали засада, заманивают. Пригляделись повнимательнее — оказалось глупость. Бывает.

Глупость англичане, конечно, сделали ужаснейшую, ибо во второй половине дня в их тыл вышел отряд советских десантников вместе с шестью танками "Т-60". К огромному огорчению Вагранова мотор у идущей предпоследней машины заглох. Она встала на узкой горной полу-дороге полу-тропе, перекрыв дорогу ещё одному танку и в бой пришлось идти имея всего лишь шесть "тэшек".

Организовывая свою оборону, Мальзебар старался максимально укрепить свой передний край. Именно туда он отправил противотанковую артиллерию, самоходки, а также пехоту вместе с гранатометчиками. В тылу остался взвод охраны, минометчики Столпенберга и танки "Валентайн". За потерю их собратьев майор получил жесточайший выговор от Фортескью, и теперь берег их как зеницу ока.

Отведенные в резерв танкисты позволили себе немного отдохнуть, и пока враг начал наступление, они решили немного полежать в тени. Хоть стояла вторая половина сентября, солнце днем ещё припекало.

Появление "тэшек" было для англичан подобно грому среди ясного неба. Маленькие невзрачные танки издавали мало шума, благодаря чему смогли приблизиться к противнику незамеченными на довольно близкое расстояние. Но и тогда, часовые не подняли тревогу, приняв их за подкрепление, идущее из тыла.

Когда же ошибка была обнаружена, было уже поздно. Хлесткие тугие пулеметные очереди в два счета покосили сначала охрану, затем обрушились на танкистов и тут в полной красе проявился принцип "каждый сам за себя". Вместо того, чтобы попытаться взобраться в танк и огнем своих пушек раскатать и уничтожить маленькие "тэшки", танкисты бросились в рассыпную.

Нет, конечно, два человека попытались заскочить в башню, но делали это без той отчаянной храбрости, которая присуща людям, осознано играющие в догонялки со смертью. Когда вскакиваешь и бежишь без всякой оглядки ради одной только цели, уничтожить врага. Этого у англичан не было и в помине. Как результат, едва только пули защелкали по броне танка, они дружно спрыгнули с танков и уткнулись в землю носом.

О том, что под пули их танков попали экипажи "Валентайнов" наши танкисты не знали и даже не догадывались. Разогнав оказавшуюся на их дороге людей, они принялись стрелять по корме танков из своих 20-мм пушек, стремясь поразить их моторы или бензобаки.

В результате внезапной атаки один танк загорелся от прямого попадания в топливный бак, у другого был поврежден мотор. Третий "Валентайн" сильно пострадал от рук десантников следовавших вслед за "тэшками". Имея приказ на уничтожения, один из десантников подбежал к танку, вскочил на его броню, и недолго думая метнул в открытый люк гранату.

Под удар советских танков также попали минометчики Йена Столпенберга. На свою беду они оставили свои позиции для приема пищи, что оказалось для них роковым. Только два расчета смогли добежать до своих труб и открыть огонь по "тэшкам". Один из танков получил повреждение от разрыва мины и превратился в отличную мишень, но большего минометчики добиться не смогли. Все они полегли от огня пулеметных расчетов комбата Вагранова, в отличие от своего "голубого" командира. Как только смерть дыхнула на него своим ледяным дыханием, как он дал такого стрекоча в горы, что его не смогли догнать, ни пули советских десантников, ни грозные окрики майора Мальзебара.

Каких только проклятий не посылал он вслед своему трусливому подчиненному, но сам при этом не спешил выказать мужество. Посчитав, что он полностью выполнил своё служение королю Георгу, майор с чистой совестью сдался в плен, не оказав при этом никакого сопротивления.

С пленением бравого майора Мальзебара, организованное сопротивление английских войск под Фермопилами, закончилось. Ещё оставались не подавленными артиллеристы и самоходчики, яростно огрызались огнем пехотинцы, но все это была уже агония. Каждый из них бился по собственному разумению и пониманию сложившейся обстановки.

Поддержи пехотинцы атаку самоходок Джойса и возможно англичане праздновали победу, однако этого не случилось. Напуганные внезапным окружением, они разом скисли и отлеживаясь в укрытиях, ждали когда грозные самоходки раскатают русские танки в пух и прах.

Комендоры Джойса действительно не подкачали. Число активных "тэшек" сократилось до одного танка, но оборону комбата Вагранова они не прорвали. Без поддержки пехоты, плюющие огнем самоходки в одночасье превратились в опасных, но вместе с тем уязвимых хищников. С которыми можно было бороться, а у советской пехоты такого опыта было не занимать. При помощи гранатометов и связок противотанковых гранат они остановили натиск противника и, сократив численность машин врага ровно наполовину, они заставили его отступить.

Злобно урча моторами, побитые самоходчики отползли обратно и только в этот момент, набравшаяся храбрости пехота начала свое наступление. Конечно, батальон больше двух рот и скоротечном бою у него есть хорошие шансы взять вверх, но этого не случилось благодаря храбрости и отваги советских солдат, а также мужеству танкистов.

Экипаж единственной, чудом уцелевшей от огня самоходок "тэшки", мужественно дрался с врагом до конца, не покинув поля боя. Не отстали от своих боевых товарищей и те танкисты, что лишились своих танков. Под непрерывным обстрелом врага, они добрались до брошенного англичанами "Валентайна" и завладели машиной.

Имея повреждение ходовой части, танк не мог ездить, но мог свободно вести огонь. Развернув башню в сторону наступающего врага, танк обрушил на атакующие цепи британской пехоты град снарядов. "Но пасаран!" вспомнив времена героической юности, кричал командир отряда "тэшек", посылая очередной снаряд по врагу.

Внесла свою лепту в попытке прорыва и британская артиллерия. Долго принимая решение что делать, капитан Роджерс приказал развернуть большую часть орудий в сторону тыла и открыть огонь по противнику. Пушки послушно загрохотали, но эффективность их стрельбы была очень мала. Дым от подбитых танков и самоходок застилал панораму наводчикам, и они вели огонь большей частью наугад.

В этот самый момент, полковник Леонтьев предпринял попытку атаки позиций англичан в лоб, чем вызвал сильную панику в их рядах. Минные поля не позволили советским танкистам ворваться на оборонительные позиции противника и раздавить их. Два танка подорвалось на заложенных противником минах, но их наличие не смогло остановить советских танкистов. В этот момент, как нельзя лучше проявилось способность советских воинов, принимать самостоятельное решение в трудный момент.

Обнаружив перед собой препятствие в виде минных полей, часть танкистов остановилось и вступив в смертельную схватку с вражескими артиллеристами. Другие боевые экипажи, демонстрируя отличную проходимость своих машин, двинулись в атаку вдоль полосы прибоя. Ход был очень рискованный, но вполне оправданный. Счет времени шел на минуты, и любая задержка могла стать роковой.

Возможность самостоятельно принимать важные решения показали в этот момент и подчиненные комбата Вагранова. Обнаружив брошенное хозяйство господина Столпенберга, они без раздумий развернули свои боевые трофеи в сторону противника и открыли огонь.

Не имея точных координатов, десантники били исключительно по площадям, и результативность их была ниже средней. Однако их огонь усилил и без того сильную сумятицу среди канониров противника и подарил танкистам полковника Леонтьева несколько драгоценных минут, благодаря которым они одержали победу.

Сумев прорваться на батарею, советские танкисты быстро передавили боевые расчеты капитана Роджерса и занялись уничтожением самоходок Джойса. Занятые стрельбой по "тэшкам" Вагранова, они слишком поздно заметили новую для себя угрозу, за что и поплатились.

Солнце уже начало свой путь к закату, однако мирной тишине, ещё не было суждено воцариться в Фермопилах. Ровно через два часа как свыше трехсот пятидесяти англичан сдались на милость победителя и, не дожидаясь полного разминирования дороги, танкисты полковника Леонтьева двинулись вперед, у берегов Фермопил появился новый персонаж. Это был итальянский крейсер "Евгений Савойский".

Опоздав к главным событиям у легендарного прохода, он все же внес свою лепту. Не зная точно месторасположение британских сил, капитан крейсера прибег к простой логике. Зная из последних переговоров, что русские находятся по северную сторону прохода, он решил открыть огонь именно по ней. Посчитав, что в случаи ошибки британцы найдут способ известить его об этом. "Дружественный огонь" очень частое явление на войне и от него никто не застрахован. К тому же, капитан Конти не очень сильно любил своих новых хозяев.

Подойдя к берегу, крейсер принялся неторопливо обстреливать северные подходы к Фермопилам, давая британцам возможность обозначить свое присутствие. Носовые орудия крейсера лениво выплевывали в сторону берега своих 152 мм поросят, но никакой реакции на них не последовало, хотя присутствие людей на берегу, было хорошо видно в бинокль.

Никто не подавал обусловленный сигнал в две белых ракеты и не пытался связаться с крейсером на условной волне. Из чего Конти сделал вывод, что ведет обстрел русских и приказал усилить огонь.

К моменту прибытия "Савойского", советские танки с десантом на борту уже миновали Фермопилы, но оставались различные вспомогательные соединения, в том числе и бензовозы. Именно их, как самый ценный элемент, полковник Леонтьев приказал первыми перевести в безопасное место при первом появлении крейсера.

Благодаря вовремя поступившим сведениям из Лондона, итальянца, что называется, ждали. Разведывательные самолеты внимательно патрулировали проливы Эвбеи, а на аэродроме под Ларисой находилась усиленная эскадрилья пикирующих бомбардировщиков ТУ-2 с истребительным прикрытием. По первому сигналу, они были готовы вылететь на перехват корабля противника.

Эскадрилья капитана Сумарокова появилась над Фермопилами в тот монет, когда "Савойский" принялся обрабатывать северное побережье по полной программе. В отряде полковника Леонтьева уже появились первые жертвы, и он уже начал подумывать об отступлении, когда появились "горбачи".

Многочисленные зенитные установки, а также грамотное маневрирование серьезно осложнили работу советским летчикам. Не имея практики бомбометания по морским целям, они не нанесли серьезного урона кораблю.

Большинство их бомб легло на разном удалении от бортов крейсера, перед его носом или позади кормы, засыпая британский трофей фонтами брызг и осколков. Всего лишь дважды корпус "Евгения Савойского" вздрогнул от прямого попадания. Первая бомба основательно исковеркала капитанский мостик, который вовремя успел покинуть Конти. Вторая же, разнесла в щепки левый борт крейсера в районе второй кормовой башни, повредив её поворотный механизм.

Казалось, что госпожа Судьба благоволит крейсеру, но упавшая под самой кормой бомба, полностью развеяла эту иллюзию. От её взрыва были повреждены рули, "Савойский" потерял возможность маневрировать и, описывая циркуляцию и со всего хода, наскочил на прибрежную отмель.

Случись это в начале атаки или в её средине, судьба крейсера была бы предрешена, но к счастью для команды крейсера, это произошло во время последнего налета "тушек". Исчерпав свой запас бомб, они были вынуждены покинуть поле боя, дав на прощание по кораблю несколько очередей из пулеметов.

Убедившись, что самолеты противника улетели, капитан Конти занялся работой по снятию крейсера с мели, благо он задел её только носом. Одновременно, экипаж приступил к ремонту рулей. В том, что русские бомбардировщики постараются добить поврежденный корабль, ни у кого из моряков не было никакого сомнения.

Сомнений не было, но были совершенно противоположные взгляды на дальнейшие действия. Конти намеривался сняться с мели, починить рули и в зависимости от обстановки, либо уйти вдоль берега в Афины, либо продолжить блокаду Фермопил.

Действия капитана были просты и понятны. Перейдя на службу его величества Георга, он стремился заработать побольше очков, но у его старшего помощника Тано Карриди, было иное мнение. Уроженец Сицилии посчитал, что его служба на "Евгении Савойском" затянулась. Присяга, данная им королю Виктору Эммануилу уже давно утратила свою силу, а рисковать своей жизнью ради британских интересов он не хотел.

Примерно такого же мнения была большая часть команды крейсера, которая не очень спешила с проведением спасательных работ. Поэтому когда между капитаном Конти энергично подгонявшего матросов словами и кулаками завязалась перепалка, Тано Карриди не раздумывая, встал на сторону большинства.

Видя, что господин капитана занял непримиримую позицию, он применил простой, но весьма действенный аргумент. Вытащив из кармана пистолет, он разнес голову новому подданному Британской империи и прекратил всяческие дискуссии. Тело несговорчивого капитана было сброшено за борт, британский флаг был спущен с мачты и последовал вслед за Конти. Вместо него был поднят знак терпящего бедствия корабля, и началась эвакуация.

Все кто был согласен с действиями старшего помощника, а таких оказалось абсолютное большинство, спустили шлюпки и вместе с незамысловатым скарбом съехали на берег. Там Тано Карриди быстро нашел понимание с представителем СМЕРШ полковником Климуком. Итальянцам были гарантированы все права лиц подвергшихся интернированию, а также было обещана отправка в Италию после завершения боевых действий в Греции.

Так итальянская эскадра господина Черчилля уменьшилась на одну боевую единицу, а тем временем, события в Центральной Греции развивались по нарастающей.

Полковник Фортескью по совершенно непонятным причинам не успел вовремя подставить свое плечо майору Мальзебару в сражении при Фермопилах. Согласно отчетам полковника, во время своего движения он испытывал постоянное противление и саботаж со стороны местных жителей. Правда, злые языки утверждали, что все это противление было только на бумаге, а сам Фортескью просто боялся противника. Если это так, то эти страхи сожрали своего хозяина.

Находясь в одном дневном переходе от Фермопил, полковник узнал, что русские танки вторглись в Локриду и идут ему навстречу. Перед Фортескью возник выбор; навязать противнику встречный бой и попытаться отбросить его за Фермопилы или повернуть назад и отступить к Фивам, и дать бой, используя выгодное положение местного рельефа. Фортескью выбрал второе, за что был подвергнут нещадной критики со стороны генерала Скоби.

— Идиот! Русские наверняка не успели перебросить через Фермопилы все свои силы! В худшем случаи батальон танков не более! Их было можно и нужно остановить! Хоть в горах, хотя на равнинах под Орхоменосом! — неистовал генерал, отправляя Фортескью одну радиограмму за другой, но все было напрасно. Полковник неудержимо отступал к Фивам, объясняя свои действия агрессивным поведением греков. Скоби обрушивал на его голову очередную порцию праведного гнева, однако в глубине души признавал относительную правоту Фортескью. За последние дни, афиняне дважды закидывали камнями его машину, несмотря на присутствие конвоя.

Отношение к англичанам со стороны местного населения, стремительно ухудшалось и они ничего не могли с этим поделать. Одно дело, когда ты имеешь дело со слабым противником которому можно заткнуть рот и совсем другое дело, когда у него возникает сильная защита.

Скоби, очень надеялся на прибытие в Афины итальянских кораблей, чьи могучие орудия заставят местных бунтарей приутихнуть и восстановят статус-кво. Обещанная Лондоном сила появилась в последних числах сентября, день в день с известием о разгроме полковника Фортескью под Фивами.

В распоряжении полковника Леонтьева было чуть больше батальона танков. Благодаря успешным действиям на Босфоре, командование смогло пополнить число десантников, перешедших в подчинение полковника. На аэродром Орхоменоса была переброшена неполная бригада, в вооружение которой входили и орудия малого калибра. Однако бригада не успевала за продвижением танков, не хватало транспортных средств.

Поэтому, при удачном стечении обстоятельств, полковник мог если не разбить, то серьезно затруднить продвижение советских танков. Основательно накрученный высоким начальством, Фортескью собрался дать русским "второе Ватерлоо", благо местный рельеф к этому очень благоприятствовал. Полковник лично руководил построением обороны, но в один момент все его намерения и начинания рухнули в один момент. То, чем он так хорошо прикрывал свое отступление, свершилось.

Греки действительно сопротивление Фортескью, да ещё какое. Это было не кидание камней, мелкие кражи оружия солдат или протыкание колес у машин. В самый ответственный момент, фиванские греки напали на англичан с оружием в руках.

Конечно, у полковника хватало сил, чтобы подавить этот бунт, но к городу уже подходили советские танки и Фортескью запаниковал. Оказавшись между двух огней, он только дождался первого удара танков противника и тут же отдал приказ к отступлению.

К огромному счастью или возможно несчастью для Фортескью, русские танки наступали на Фивы, имея последнюю заправку топливных баков. Поэтому они не смогли организовать полноценное преследование бегущего противника, ограничившись лишь обозначением движения в сторону Платей.

Стоит ли говорить, что разгром Фортескью под Фивами вверг англичан в сильное уныние. Все больше и больше людей стало открыто сравнивать нынешнее наступление русских с наступлением немцев в 1941 году и находили, что "ученики" действовали лучше своих "учителей". Поэтому, когда генералу Скоби доложили, что итальянских кораблей вошли на внешний рейд Пирея, то он возрадовался от получения столь целительного бальзама на свои кровоточащие раны.

Так как "Кай Дуилио" и "Джузеппе Гарибальди" прибыли в порт вечером, то встреча новых союзников была перенесена на следующий день. Соблюдая гостеприимство, генерал сначала пригласил капитанов и их помощников на обед и только потом стали обсуждать дела. Обе стороны уже успели обсудить положение в Греции и приступили к высказыванию предложений по дальнейшему сотрудничеству, как в кабинет генерала вбежал всклокоченный адъютант и сообщил ужасную вещь.

— Прибывшие в Пирей корабли подняли красные флаги! — выкрикнул он, затравленно озираясь то на капитанов, то на генерала.

— Что за ерунда! Быть того не может! Откуда у вас эти идиотские новости? — взревел Скоби вперив в бедолагу мощнейший взгляд ненависти, — что вы молчите? Я вас спрашиваю!

— Об этом мне только что доложил по телефону комендант Пирея. Он все ещё на проводе, сэр — испуганно пролепетал адъютант, ибо впервые видел генерала в таком гневе.

— Немедленно переключите телефон! Сейчас выясним, что это за красные флаги! — пророкотал Скоби и с треском захлопнул дверь своего кабинета. Злость душила англичанина, но он ничего не мог сделать против правды. Комендант порта полностью подтвердил слова сказанные адъютантом. На обоих кораблях были спущены британские и итальянские флаги, а вместо них поднят красный стяг. Кроме того, на крейсере и линкоре, была пробита боевая дробь и корабли навели стволы орудий на портовые строения.

От этой новости генералу стало плохо с сердцем. К нему был вызван врач и совещание было прервано на неопределенное время.

Что и говорить, удар со стороны Сталина был нанесен мастерски и очень точный. Опасаясь жульничества со стороны Черчилля относительно справедливого раздела кораблей итальянского флота, советский вождь по линии Коминтерна, приказал внедрить в экипажи больших кораблей коммунистов. Все они имели задание войти в контакт с экипажем корабля, завоевать среди простых моряков доверие и по сигналу из центра попытаться захватить корабль.

Объявленная англичанами в Таранто мобилизация итальянских моряков, очень облегчила задачу коммунистам. Легче всего обстояло дело с линкорами, где требовалось много людей. Почти на каждый из линкоров, удалось пристроить по два-три человека, которые сразу по выходу кораблей в море занялись агитацией.

С одной стороны работа была сложная и опасная, при малейшей угрозе агитаторов ждал арест и скорый суд на юте. Но вместе с тем, насильственно мобилизованные моряки охотно слушали шёпот пропагандистов, за спиной которых маячил сам Сталин. Чей авторитет среди простых итальянцев, к этому моменту достиг огромных размеров.

Кроме экипажей линкоров, тайные помощники Сталина не оставили без внимания и крейсера, но там дело обстояло несколько хуже. Из-за меньшего числа вакансий, агитаторов удалось внедрить не везде и в неравномерном количестве. Так на крейсере "Джузеппе Гарибальди" агентов Коминтерна оказалось сразу трое. На крейсере "Дюке д, Аосте" агитатор был один, а на "Евгении Савойском" их не оказалось ни одного, что впрочем, не помешало англичанам лишиться этого крейсера.

Совсем отвратительное положение было с "александрийскими линкорами". Сразу после сдачи в плен, эти новейшие корабли, как самая ценная часть добычи, были отведены англичанами в Египет и дотянуться, до них, итальянские коммунисты никак не могли.

После прибытия в Пирей, воспользовавшись отплытия капитанов на берег, заговорщики стали действовать. Дождавшись, когда офицеры кораблей собрались за обедом в кают-компании, вооруженные припрятанными пистолетами, бунтовщики изолировали их, но по-разному. Если на "Джузеппе Гарибальди" офицеров просто связали, то на "Кай Дуилио", для наведения революционного порядка, коммунистам пришлось пустить в распыл, несколько особо рьяных и опасных офицеров.

Получив двойной удар судьбы, бедный генерал Скоби держался из последних сил, но едва только богиня Эос окрасила пурпуром небесные своды, последовал третий, роковой удар. Решив не изобретать велосипед, маршал Малиновский приказал высадить в районе Коринфа воздушный десант, как в свое время сделал фельдмаршал Лист.

Приказ командира Южной группы советских войск был успешно выполнен. Отход английских войск на Пелопоннес стал невозможен и образовался так называемый "аттический котел". К этому моменту генерал Манагаров закончил ликвидацию английской группировки войск под Александрополюсом, и на Афины была брошена почти вся бомбардировочная авиация 5-й воздушной армии.

Известие о захвате Коринфа, по времени идеально совпало с первым налетом советской авиации. И хотя ущерб от этого налета был не очень большой, опасаясь попасть по мирным гражданам советские летчики били очень избирательно, сердце генерал Скоби не выдержало обрушившего на него позора и он умер. Скоропостижно и очень своевременно.

В сложившейся обстановке, вступивший во временное командование британскими войсками в Греции полковник Каннингем, отправил Уинстону Черчиллю радиограмму, с просьбой разрешить немедленную эвакуацию на Крит. Благо транспортные средства и малые корабли прикрытия для этого имелись.

"Железный боров" очень долго переваривал столь неудобоваримую пилюлю от госпожи Судьбы, но к концу дня был вынужден дать свое согласие. Меньше года назад, британские солдаты ступили на греческую землю, принеся её народу не мир и спокойствие, а горе и страдания. С благословления британского премьера началась гражданская война и вот теперь, англичанам пришлось самим испить горестную чашу.

Едва только британские войска стали отступать к портам Рафти и Рафинам, со всех крыш и чердаков, из-за угла и подворотни, по ним стали вести огонь. Иногда попав под обстрел, англичане останавливались и принимались прочесывать дома и строения пытаясь найти стрелков. Однако чаще, они ограничивались ответным огнем из пулеметов и пушек, стремясь побыстрее покинуть опасный участок дороги.

Желая избежать выстрелов в спину, покидая Афины, полковник Каннингем сумел заключить с местными греческими патриотами обоюдовыгодную сделку. Греки давали англичанам возможность спокойно покинуть столицу, взамен британцы передавали власть в городе, именно им, а не сторонникам греческого короля.

Выгода от подобного соглашения была сомнительна но, не желая напрасных жертв, среди гражданских лиц и разрушения города, греческие коммунисты согласились с полковником. Британцы без помех покинули Афины, но движение к восточному побережью Аттики не было спокойной прогулкой. Выпустив врага из столицы, греческие патриоты продолжали клевать бегущую лису.

Весь вечер и всю ночь, грузились сыны Британии на эсминцы, сторожевики, тральщики, баржи и прочие транспортные средства в Рафти и Рафинах. Всего, англичане смогли вывезти из Греции, чуть более одиннадцати тысяч человек. Все остальные либо погибли под бомбами советских самолетов или пушками и пулеметами танков генерала Кравченко, либо попали в плен.

Проявляя чудеса находчивости и сообразительности, главные силы соединились с отрядом полковника Леонтьева и мощным ударом сбросили англичан в Эгейское море. Естественно тех, кто не успел поднять руки, с кусками белой материи, в крепко стиснутом кулаке.

В день памяти святой Софии и трех её дочерей, танкисты Георгия Николаевича въехали в очищенные от врага Афины, где их приветствовали как настоящих героев-освободителей. Размахивая красными знаменами и оливковыми ветвями, греки радостно приветствовали советских воинов, точно так же, как их ранее приветствовала Прага, Вена, Белград и София.

Все это время, Уинстон Черчилль внимательно следил не только за судьбой Греции, но и в не меньшей, а можно сказать и большей степени, наблюдал за черноморскими проливами. Ради их удержания, британский премьер вскрыл свои стратегические запасы и отправил два итальянских линкора; "Литторио" и "Витторио Венето". Два главных бриллианта, своих итальянских трофеев.

Для их прикрытия генерал Скоби бросил всю свою авиацию, в ущерб интересам английских войск в центральной Греции. Истребители встретили линкоры на южных подступах Крита, а бомбардировочная авиация расчищала им дорогу от всяких подозрительных объектов. Обжегшись с потерями британского флота в Северном море, опасаясь, что русские лодки смогут напасть на его линкоры и даже потопить их, Черчилль энергично дул на воду.

Со столь внушительным эскортом линкоры дошагали до Измира, в порту которого сделали краткосрочную стоянку. На скорую руку пополнив запасы воды, и получив благословение турецких властей на войну с русскими, линкоры двинулись к Лесбосу, а затем стали вползать в Дарданеллы.

Ввиду того, что к этому моменту британские самолеты уже не могли использовать греческие аэродромы по причине их утраты, Анкара любезно разрешила им пользоваться своими, в районе Бурсы.

Появление линкоров в Мраморном море, по мнению Черчилля должно было застать советское командование врасплох. Трезво оценивая боеспособность Черноморского флота, британский премьер надеялся повторить успех 1878 года, когда появление английских броненосцев в Мраморном море заставило русского царя отступить от Стамбула. Планы у отпрыска герцога Мальборо были наполеоновские, их свела на нет советская разведка. Получив сообщение из Москвы, маршал Малиновский, что называется, ждал "гостей" во всеоружии.

Линкоры были засечены ещё на подходе к Дарданеллам. Британцы успели сбить наблюдателя, прежде чем он успел сообщить о своем открытии, но даже пропажа самолета, стало своеобразным сигналом. Обеспокоенное пропажей наблюдателя, командование послало ещё одного, на этот раз под прикрытием пары истребителей.

Корабли противника были обнаружены воздушной разведкой на подходе к Гелиболу. Британцы вновь сбили наблюдателя и его сопровождение, но летчики успели передать важное известие. В воздух сразу же было поднято всё, что могло летать и двигаться, и на траверсе островов Мармара, две враждующие силы встретились.

Из-за трудностей связанных с перебазированием на аэродром Бурсы число английских истребителей заметно уменьшилось, но те кто остались, вели линкоры плотно, оберегая их как зеницу ока. Едва только советские "лавочкины" и "кобры" обозначили свое присутствие, как британские летчики вступили с ними в бой, несмотря на то, что немного уступали им в численности.

И завязалась над хмурыми водами моря смертельная схватка. Закрутилась неистовая карусель, в которой всё решалось за какие-то секунды и мгновения, где счастливчик получал главный приз жизнь, а неудачник безжалостно сбрасывался с блистательных высот вниз.

Идущие первыми, советские истребители привычно навязали британским джентльменам бой и, оттянув их сторону, открыли дорогу идущим следом бомбардировщикам.

Зная, какой солидный куш сулит грядущее сражение, командование 5-й воздушной армии бросило на линкоры всё, что только можно было бросить, не в ущерб общей обстановке на фронте. В этот момент объединенные советско-болгарские войска взламывали турецкую оборону на подступах к Галлиполи.

Большое число "пешек", "тушек" и "бостонов" обрушилось на итальянские линкоры, но даже лишившись воздушного прикрытия, они не были легкой добычей.

Наряду с англичанами и немцами, итальянские верфи хорошо наладили производство морских судов различных типов от линкоров до миноносцев. У всех у них, вместе с главным калибром имелась хорошая зенитная артиллерия, которая делала итальянские корабли схожими с хищницей росомахой. При небольших размерах, она могла не только больно укусить своими острыми зубами, но и нанести смертельный удар.

У итальянских линкоров зенитная артиллерия была на высоком уровне. Не один и не два советских самолета были сбиты свинцовым веером очередей и объятые пламенем рухнули в морские просторы. Не одна и не две машины получили повреждения, которые не позволили им в этот день взлететь ещё раз. Среди общего числа пилотов сидящих за штурвалами самолетов, были и такие, кто испугался вида плотного зенитного огня и сбросил свои бомбы и торпеды не точно на цель, а лишь только в её сторону. Все было в этот день, однако смелость и отвага советских пилотов смогли склонить чашу весов в свою строну.

С первых минут боя, русским очень повезло. Воспользовавшись тем, что увлекшись отражением атак "пешек" и "тушек", зенитчики линкора "Литторио" проморгали "бостон", ведомый гвардии капитаном Каплуновым. Приблизившись к кораблю на расстояния атаки, он сбросил торпеду, целясь под кормовую башню.

Поздно заметив слет от летящей на линкор торпеды, капитан попытался подставить под удар бронированный борт, но маневр не удался. Торпеда попала в корму, серьезно повредила рулевое управление и винты корабля. Скорость линкора моментально упала, и он превратился в плавучую мишень.

Обрадованные этим фактом, советские бомбардировщики дружно навалились на "Литторио", но не смогли воспользоваться свалившейся им удачей. Бомбы, падающие с самолетов, привели к молчанию орудия носовой башни главного калибра, повредили одну из труб, вызвали пожар в районе капитанского мостика и более ничего.

От близких разрывов бомб лопнули сварочные швы, в бортах появилась течь, но линкор уверенно держался на плаву. Словно извиняясь перед экипажем корабля, Судьба ревностно отводила от экипажа "Литторио" любую угрозу. Азартно очищая свои погреба, зенитчики отражали одну атаку самолетов противника за другой, но на 31 минуте боя везение закончилось.

Достойно выдержав удары бомб, линкор оказался беззащитен против торпеды сброшенной "бостоном" лейтенант Кванторишвили. В результате её попадания произошло затопление погребов носовой башни. Корабль принял свыше трех тысяч тонн воды и дал крен на поврежденный борт.

Быстрое затопление противоположного борта позволило избежать опрокидывания линкора, но не облегчало его общего положения. В сложившейся ситуации, капитан линкора Эмилио Данот посчитал лучшим выходом выброситься на берег вблизи острова Мармара. Находившийся на борту корабля британский представитель бурно протестовал против этого решения капитана, требуя затопить линкор, чтобы он не достался русским.

В тесном пространстве боевой рубки завязался яростный спор, который был разрешен сильным ударом кулака младшего офицера Джованни Мауро. Линкор выбросился на берег и экипаж смог покинуть свой корабль.

По схожей схеме развивались события вокруг второго итальянского линкора "Витторио Венето". Главными героями этого сражения вновь стали "бостоны" сумевшие всадить борта линкора две торпеды. От полученных повреждений корабль основательно просел и как не пытался капитан выровнять крен, в полной мере это ему не удалось.

После обмена радиограмм с Бургосом, находившиеся на борту линкора, британские представители приняли решение вести корабль в Бандарма, ближайший турецкий порт. Для прикрытия отхода "Витторио" в воздух были подняты все истребители, какие только были в Бургосе, как английские, так и турецкие.

Получив новый приказ, отчаянно дымя трубами, линкор стал огибать остров Мармар, держа курс на зюйд-ост, к спасительному турецкому берегу. Там в случаи крайней необходимости можно было приткнуться на мелководье и при поддержке истребителей отбиться от пикировщиков противника, ещё не успевших истратить свой бомбовый запас.

Чтобы не допустить подобного исхода боя, у советских бомбардировщиков атаковавших линкор оставалось чуть больше двадцати минут, и они справились с этой задачей.

Невзирая на яростный зенитный огонь линкора, они набросились на поврежденный корабль подобно охотничьим собакам, которыми травят раненого во время облавы лося или кабана. Бомбы градом сыпались с небес на гордость итальянского флота, безжалостно разнося в клочья его могучий корпус, сильно накренившегося над поверхностью моря.

Какой ущерб они нанесли кораблю неизвестно, но на шестнадцатой минуте интенсивной бомбежки, "Витторио" стал стремительно тонуть. Прошло всего девять минут и морские волны поглотили корабль, едва-едва прикрыв его мачту.

Эксперты, изучавшие потом этот бой, так и не смогли прийти к единогласному мнению, относительно причин быстрой гибели линкора. Часть из них была склонна считать, что корабль затонул из-за открытия экипажем кингстонов.

Подтвердить или опровергнуть эту версию могли только водолазы, но это было делом далекого прошлого. На этот момент было куда важнее, что новая дарданелльская операция британского премьера потерпела провал и его главный козырь на дестабилизацию черноморских проливов провалилась.

Глава XIII. Честь и бесчестие — II.

Последняя декада сентября 1945 года была звездным часом господина Исида, который благодаря успешным атакам на Окинаву и Перл-Харбор достиг вершины могущества. В этот момент все его приказы и указания выполнялись незамедлительно, как если бы это приказывал сам император.

Энергично давя на военных, Исида сумел добиться скорейшей доставки из Харбина новой партии керамических бомб, безжалостно вычистив все запасы бактериологического оружия института господина Исии. К столь стремительным действиям, господина советника подталкивало огромное желание успеть нанести врагу как можно больший урон, прежде чем его огромная армада кораблей и самолетов обрушиться на Японию.

Исида прекрасно понимал, что вывалив на врага кучу чумных блох, он вряд ли сможет сорвать планы высадки врага на Японские острова. В лучшем случае отодвинет их реализацию на два-три месяца, в худшем только на месяц. Необходимо было нанести новый удар, который вновь потрясет Америку до основания, как это было в августе. Приведет её в шок и заставит отложить планы вторжения в долгий ящик.

Окончательное решение о нанесении нового удара по территории Соединенных штатов, было принято на тайном совещании с участием трех человек; самого императора, премьера Судзуки и советника Исида.

Пользуясь своим влиянием на императора, господин советник добился того, что на этом совещании не были приглашены представители армии и флота. На этот раз, в процессе возмездия над гайдзинам, военные получили роль простых исполнителей, без права голоса.

Это была своеобразная месть господина Исида людям, столь упорно вставляющим палки в колеса его проекту по созданию биологического оружия. Впрочем, учитывая адмиральский чин у премьера Судзуки, с определенной натяжкой, можно было говорить о соблюдении приличия.

— Нанеся ядерный удар по американским городам, мы подсекли жилы только на одной ноге этого колосса. Один раз оплакав по погибшим в Калифорнии и Орегоне, американцы не испытывают сильного страха перед нами. Они поверили словам Трумэна о том, что больше ни одна атомная бомба не упадет на Америку и это, к сожалению — правда. Все большие города западного побережья разрушены и больше нет целей за исключением Сан-Диего, к которому невозможно подобраться. Американцы извлекли урок из наших августовских ударов. Морские и воздушные патрули на ближних и дальних подступах к главной гавани американцев на Тихом океане, не позволят нанести по ней удар. Что касается Сиэтла или Анкориджа, то их ценность слишком низка, чтобы расходовать по ним наше атомное оружие, которого пока ещё нет — уверенно вещал Исида, но адмирал Судзуки был не согласен с ним. Полностью поддержав атомный проект, он считал, что кроме западного побережья Америки есть и другие цели в южной половине океана, удар по которым нанесет объединенному врагу серьезный ущерб.

Премьер собирался озвучить их императору, но конкурент по оружию и получения казенных денег, опередил его.

— Конечно, Сингапур, Сидней и Самоа имеют определенную ценность для американцев и их коммуникаций. Было бы ещё лучше послать наши подводные лодки в Мексиканский залив или к восточному побережью США и попытаться поразить такие важные для Америки города как Новый Орлеан, Хьюстон, Нью-Йорк или Бостон. А если очень повезет то и Вашингтон. Все это можно сделать, но будем реалистами. Пока новые бомбы будут созданы и подлодки отправятся в другое полушарие Земли, американцы успеют ударить по нам.

— И как вы намерены помешать американцам своим бактериологическим оружием? Сбросите свои чумные бомбы на штаб Макартура в Маниле или при помощи агентов диверсантов разошлете чумных блох по всей Америке почтой!? — не сдержался от колкости премьер, раздраженный менторским тоном советника.

— Наши чумные бомбы были только пробным шаром, господин адмирал, — Исида учтиво наклонил голову в сторону своего старшего конкурента. — Ими мы только провели испытание в боевых условиях. Благодаря таланту генерала Исии в нашем распоряжении есть более грозное оружие, чем чума. Это споры сибирской язвы, способные поражать противника более массово, более быстро и более масштабнее. Именно с их помощью мы сможет подсечь вторую ногу американскому гиганту, и принудим стать его на колени.

— Мне кажется, что это слишком громкое и самоуверенное заявление. Нельзя недооценивать силу и мощь американцев. Да ваши бомбы создали им определенные неудобства на Окинаве и Гавайях, но американцы по-прежнему готовят десант на Кюсю и Хонсю. Мне неизвестна сила ваших спор, но я не уверен, что они заставят американцев отступить. Сейчас их армия и флот крепки и сильны как никогда ранее.

— Я полностью согласен с вашей оценкой силы врага, господин адмирал. Однако говоря о том, что при помощи нового оружия мы поставим Америку на колени, я имел в виду не армию. Предлагается нанести удар исключительно по мирному, гражданскому населению Америки. Чьи громкие крики сделают президента Трумэна более сговорчивым на переговорном процессе.

— Все что вы предлагаете Исида, это уже пройденный этап. Нанося ядерные удары по Калифорнии, именно на это мы и рассчитывали, но президент Трумэн оказался крепким орешком. Несмотря на громкие крики, он сумел устоять. Он успокоил народ и продолжил свой курс на войну. Предлагая сбросить на американцев свои бомбы, вы полагаете, что поднятая ими волна гнева будет сильнее первой? — с сомнением спросил Судзуки.

— Совершенно верно, господин адмирал, — согласился Исида.

— И что дает вам право на такую надежду, слепая уверенность в силе этих бомб?

— Хорошее знание американцев, — с гордостью ответил советник, получивший своё образование в одном из американских университетах.

— Наши атомные бомбы не произвели нужного эффекта из-за своей малой силы. Если бы на каждый американский город упала не одна, а десять таких бомб, эффективность была бы гораздо выше. Я имею в виду страх людей перед ними — изрек советник, и император охотно кивнул головой, ибо всегда считал, что белые люди хуже переносят страх, чем сыны богини Аматерасу.

— Ни один из американских городов полностью не разрушен. Власти дали рекомендации не приближаться к развалинам и население это четко выполняет. Люди точно знают, что там смерть, а за чертой зоны нет, и потому не испытывают перед атомным оружием панического страха. Преимущество наших бомб заключается в том, что споры сибирской язвы распространяются по воздуху. Они невидимы и значит, могут быть везде. Достаточно будет создать один или два таких очага и страх перед незримым врагом захлестнет всю Америку, от одного побережья до другого, и если мы все сделаем правильно, президент Трумэн рухнет. Две волны, два удара, для любящих комфортную жизнь американцев это слишком и они призовут к ответу своего правителя — слова Исида упали на благоприятную почву. Оба хорошо знали о тяготах простого народа и искренне гордились его выдержкой.

— Что вы предлагаете атаковать в первую очередь? Новый Орлеан или Нью-Йорк? — поинтересовался приободренный император.

— Будь моя воля, именно по эти городам я бы и предлагал нанести удар, но следуя призыву господина адмирала быть реалистом, вынужден предложить иные цели — сокрушенно вздохнул советник.

— Сиэтл и Анкоридж или Сидней и Сингапур? — ревностно вставил свои три копейки премьер.

— Нет, господин адмирал. Это города Сан-Диего и Эль-Пасо.

— Как Сан-Диего!? — изумился премьер, — вы же только, что утверждали, что американцы полностью прикрыли все подступы к своей главной базе на западном побережье, и я был полностью согласен с этими словами. Как вас понимать Исида?!

Судзуки с удивлением посмотрел на Хирохито, ища у него поддержки, и незамедлительно её получил. Микадо тоже удивился словам своего советника и вопросительно поднял брови.

— Я и сейчас скажу, что американцы не позволят нашему самолету атаковать Сан-Диего с моря. Это — авантюра — невозмутимо согласился Исида, стараясь не смотреть на императора.

— Тогда, что? Предлагаете высадить на побережье диверсантов смертников, которые распылят ваши смертельные споры? Но это тоже авантюра. Американцы прочно держат под контролем все побережье и даже, если диверсанты смогут проникнуть вглубь страны, в район базы они попасть не смогут. Все японцы выселены из тех мест с начала войны и любой патруль задержит их как подозрительных лиц — выбрасывал на стол убийственные аргументы Судзуки, но Исида даже не моргнул глазом.

— Вы совершенно правы, господин адмирал. Удар с моря и заброска диверсантов — авантюра. Американские корабли и самолеты, а также береговая охрана готовы отразить любое нападение на Сан-Диего, но только с моря. Летящий самолет со стороны восточного побережья не вызовет у них никакого подозрения и сможет сбросить бомбы на врага.

— Прекрасная идея! Но только как это все сделать?

— Очень просто. Запустить самолет не на морских подступах к Сан-Диего, а у побережья мексиканской Калифорнии. По расчетам наших специалистов, если запуск будет произведен в прибрежных водах, то пилот сможет пролететь вдоль горной гряды, пересечь границу и атаковать цель с востока. Конечно, все это связано с большим риском, но это единственный шанс поразить цитадель противника — пояснил советник, и его лицо залилось легким румянцем. Его идея была остра и необычна, но премьер не спешил согласиться с Исида.

— Но стоит ли игра свеч. По сведениям разведки, на данный день, в Сан-Диего находятся лишь малые корабли и несколько легких авианосцев. На мой взгляд, куда более результативным будет удар по Маниле, где базируются главные авианосные силы американцев и их британских союзников — усомнился Судзуки.

— Цель атаки на Сан-Диего не корабли, а сама база, господин адмирал. Важно показать всем и в первую очередь американцам, что мы можем поразить любую, даже хорошо охраняемую цель на их территории. Это вызовет сильную панику среди американцев. Понятие войны больше не станет для них абстрактным понятием. Она будет не где-то там далеко за океаном как Перл-Харбор или Коралловое море, а в самой Америке. И это не будет "случайным снарядом", как это пытается представить американцам президент Трумэн. Удар по Сан-Диего будет означать, что война пришла к ним всерьез и надолго — позволил себе немного пафоса Исида.

— Хорошо, — после некоторого размышления сказал император, — с ударом по Сан-Диего мне все ясно, но почему вторая цель Эль-Пасо? Не лучше ли ударить по Маниле, как предлагает Судзуки, и попытаться ослабить главные силы врага?

— Вы спрашиваете, чем выше ценность небольшого городка Эль-Пасо перед Манилой? Только в том, что он стоит на реке Рио-Гранде впадающей в Мексиканский залив и то, что это Техас. Сбросив в воды реки бомбы генерала Исии, мы вызовем эпидемию на южном побережье США, что усилит панику внутри Америки многократно. Многие подумают, что наши подлодки проникли уже в Карибское море и значит, в ближайшее время под удар попадет Нью-Йорк и даже Вашингтон. К тому же, Техас всегда был не в ладах с центральной властью. Вспыхнувшая на его территории эпидемия, пробудет прежнюю вражду между штатом одинокой звезды и Вашингтоном и президент Трумэн не сможет быстро её погасить — пояснил Исида, и император откровенно улыбнулся ему.

— Но наш самолет не сможет достичь Эль-Пасо, даже если подводная лодка будет находиться у берегов мексиканской Калифорнии. Ему просто не хватит топлива — попытался оспорить доводы своего оппонента адмирал, но к его огромному сожалению, Исида проявил лучшие знания географии.

— Если запускать самолет от берегов Калифорнии то горючего не хватит, даже при самом облегченном варианте. Однако если проводить запуск из Калифорнийского залива, в районе Сьюдад-Обрегон, то у пилота есть все шансы выполнить задание.

— Запуск самолета из внутреннего залива это верная смерть для нашей подводной лодки, а их у нас всего только две!

— Война не бывает без потерь! — парировал Исида, — и если быть точным, то их у нас три. Подлодка капитана Гато заканчивает ремонт в Сасебо, и вскоре вернутся в строй.

— В ваших словах, Исида, есть большой резон, который трудно рассмотреть с первого взгляда. Я рад, что увидел его. Пусть будет Эль-Пасо. Когда лодки смогут выйти в поход?

— Я думаю, что в ближайшие часы. Бомбы уже доставлены из Харбина, и моряки ждут приказа к их погрузке — почтительно склонил голову перед императором Исида.

— Господа, — покинул свое кресло Хирохито и вслед за ним встали его собеседники, — я поручаю вам лично проводить и дать напутствие экипажам подводных лодок. Скажите, что Япония ждет от них исполнения своего долга.

Во время проводов моряков и летчиков, Исида показал себя не только грамотным стратегом, но и неплохим тактиком. Прекрасно понимая, что слова увешанного наградами адмирала гораздо лучше воспринимаются идущими на смерть людьми, он благоразумно уступил первую скрипку премьеру Судзуки.

За все время проводов, Исида вообще не проронил ни слова. В строгом костюме и с непроницаемым гордым лицом, он удачно олицетворял незримое присутствие на этой церемонии прощания самого императора.

Простые и понятные каждому японцу слова адмирала Судзуки и многозначительный вид Исида, сделали свое дело. Полностью уверенные, что только от них зависит дальнейшая судьба родины, японские подводники выступили в поход и достигли поставленной перед ними цели.

Не обращая внимания постоянную сырость и удушливую затхлость воздуха в отсеках. Несмотря на постоянную угрозу смерти от грохочущих над их головами винтами американских кораблей или ревом пропеллеров атакующих всплывшую подлодку патрульных самолетов. Постоянных мелких аварий на борту, японские подлодки все же подошли, к берегам мексиканской Калифорнии.

Каждый из экипажей ничего не знал не только о задании другого, но даже о его существовании. Чтобы не дать противнику ни единой возможности по срыву операции на уровне перехода, японцы создали строжайшую секретность.

Привыкшие всплывать посредине синего моря, подводники с большой опаской поглядывали на темный силуэт береговой полоски, видневшейся прямо по носу субмарины. Произведя последнее счисление местоположения, и взяв новый курс, подлодка уверенно двинулась вперед.

Пока наблюдатели внимательно следили за небом и горизонтом, на палубе подводного рейдера шла энергичная подготовка к запуску бомбардировщика. В этот момент субмарина была полностью уязвима и беззащитна перед любым ударом со стороны противника. Долго, невыносимо долго тянулись эти, казалось сотканные из резины минуты, но богиня Аматерасу была благосклонна к своим потомкам. Ничто не помешало экипажу субмарины установить на палубе самолет и посадить туда пилота камикадзе. Только после этого капитан Маэда позволил себе вытереть со лба липкий пот и скупо улыбнуться.

Теперь каждые пройдённые минуты стали подобны балласту, что соскакивая с плеч капитана, позволял им расправляться. Полностью свободным, капитан Маэда почувствовал себя только тогда, когда грозно урча пропеллером, пробороздив поверхность океана, самолет поднялся в воздух. Чуть покачивая крыльями, он сбросил разгонные поплавки и устремился к мексиканскому берегу. Флот сделал свое дело, теперь слово было за авиацией.

Готовясь воевать с Америкой, японский генеральный штаб заблаговременно приготовил карты не только всего тихоокеанского побережья США, но и Канады с Мексикой в придачу. Эти точные, широкомасштабные карты очень помогли пилотам камикадзе в выполнении боевой задачи. Подлетев к берегу и взяв за ориентир русло горной реки впадавшей в океан, пилот уверенно повел машину строго на восток.

Солнце ещё не поднялось из-за края горизонта, но рассвет уже вступил в свои права, помогая смертнику вести свою машину точно по намеченному маршруту. Преодолев вершины гор, он повернул самолет на север и двигаясь над ними, достиг приграничной лагуны Салада.

Ни у мексиканцев, ни у американцев вставших в этот день ни свет ни заря, и увидевших в небе японский самолет, его вид не вызвал никаких подозрений. Мало ли по какой причине самолет с опознавательными знаками американской армии пересекает границу двух государств. Никто и не заподозрил, что война сделал огромный скачок, и перенеслась с далеких берегов Японии к богом забытой мексиканской границе.

Проникнув в воздушное пространство США, пилот не ринулся, очернив голову по направлению к Сан-Диего. Строго выполняя приказ, он приблизился к озеру Солтон-Сиа и только тогда повернул на запад, строго держась курса воздушной трассы Финикс-Сан-Диего. Готовясь к нападению, японцы учли даже такую деталь, позволявшую самурайскому волку на время прикинуться простой овечкой.

Впрочем, подобные шаги оказались излишними. Все внимание американских воздушных и локаторных постов Сан-Диего было сосредоточено исключительно на океане. Как верно угадал Исида, они и помыслить не могли об ударе со стороны своей родной суши.

Благодаря этому, самолет с камикадзе благополучно миновал Пайн-Велли, Алпайн и приблизился к Эль-Кохону. В этот момент пилот сбросил специальную заслонку на огромном контейнере, подвешенном к днищу самолета, и приступил к распылению своего смертоносного груза. Легкая воздушная струя вымывала из страшного чрева, белый невесомы порошок, что разлетевшись во все стороны, медленно и неторопливо стал оседать вниз.

Чтобы не допустить одномоментного выброса, контейнер был разделен на несколько частей, опорожнением которых руководил пилот. Эль-Кахон, Ла-Меса и наконец, сам Сан-Диего аккуратно получили свою долю губительных спор из-под крыла стремительно несущегося к берегу океана самолета.

Ночное дежурство в штабе оперативном штабе Сан-Диего подходило к концу. Солнце уже встало, и все было хорошо. Коварный узкоглазый враг, которым командование регулярно пугало моряков, не посмел напасть на главный оплот американских ВМС под покровом ночи. До пересменки оставалось чуть более часа и потому, можно развалиться на стуле и, опивая остатки кофе из термоса, слушать по радио задорные песни сестер Эндрюс.

Этих озорных милашек любили все виды вооруженных сил Америки, и они платили тем же, одетым в хаки сильным мужчинам. У каждого из "Джи Ай" была заветная мечта познакомиться с ними в живую, а там чем черт не шутит, ведь Америка страна людей с равными правами и возможностями.

Таковыми были незатейливые мужские грезы, разлетевшиеся в клочья от оглушительного сигнала тревоги, чьи пронзительные серены одна за другой взревели по периметру акватории. Вслед за ними лихорадочно загремели залпы зениток прикрывавших базу с воздуха, несмолкаемо зазвенели дежурные телефоны, и все иллюзии почти мирной жизни полностью рассеялись.

Организовывая оборону Сан-Диего, американцы не поскупились на зенитные установки, и это дало свой результат. Даже слишком поздно обнаруженный самолет противника, при попытке атаковать стоявшие в акватории базы корабли был незамедлительно сбит. Огненным шаром, он с грохотом рухнул с небес на землю, так и не сумев достичь своей цели — корабли.

Все до чего сумел дотянуться японский пилот — это уничтожить склад со списанными электромоторами. В разное время их сняли с кораблей и приготовили к отправке на разбор и переработку. Это было выгодно флоту и местным промышленникам, имевшим свои виды на списанные моторы. Со дня на день за ними должны были приехать грузовики, но налет японского смертника поставил крест на этом деле.

Эту новость со смехом обсуждали в Сан-Диего и Вашингтоне. Все кому только было не лень, издевались на камикадзе, говоря, что их цели атаки сильно измельчали. Ведь раньше они нападали на авианосцы и линкоры, затем на крейсера и эсминцы, а теперь переключились на склады. Веселье продлилось ровно три дня, после которых стали понятны истинные цели налета, в виде вспыхнувшей эпидемии сибирской язвы.

Поначалу власти пытались скрыть информацию об этом, но масштабы её распространения были очень велики. Число заболевших людей сначала исчислялось десятками, но затем быстро перевалило за сотню и этому росту, не было предела.

Вдохнувшие споры люди заболевали остро, с высокой температурой и почти все они умирали, несмотря на усилия врачей. Не помогало даже применение волшебного средства пенициллина. Невидимый враг уверено косил людей своей костлявой рукой, и в Калифорнии вспыхнула паника. Люди тысячами бежали от побережья, в один момент, парализовав все дороги, как автомобильные, так и железнодорожные пути. Единственным способом быстро покинуть Сан-Диего был воздушный путь, но власти ввели полный карантин на все контакты с Западным побережьем.

Узнав даже частичную правду о трагедии в Калифорнии, Америка содрогнулась от ужаса, но это была только одна сторона медали. Вслед за эпидемией сибирской язвы на западе, на юге Техаса вспыхнула ещё одна эпидемия — на этот раз холеры.

Второй летчик камикадзе запущенный из акватории Калифорнийского залива, также смог благополучно выполнить свое задание, хотя до последнего момента имелись большие сомнения в его благополучном исходе. Во время последнего всплытия для уточнения своего местоположения, субмарина была замечена патрульным самолетом. К огромному счастью для экипажа подлодки, обнаружившая их "Каталина" испытывала острую нехватку горючего. Все что она смогла сделать — это навести на подлодку патрульные катера, которые долгое время охотились за ней, сбрасывая глубинные бомбы.

Преследование подложки продолжалось до самого окончания Калифорнии мыса Сан-Лукаса. Только здесь, японцам удалось оторваться от противника, который по ошибке принялся преследовать китов, случайно оказавшихся в этом месте.

Казалось, что опасность миновала и теперь можно будет спокойно всплыть и запустить самолет, но судьба продолжила испытывать экипаж субмарины. По радио американцы запросили поддержку у мексиканской патрульной службы и из городка Мазатлан, было послано два катера.

В отличие от своих американских коллег, они не имели на своем борту ни глубинных бомб, ни торпед, ни пулеметов. Единственное что у них было ценного — это рация, Благодаря ей, можно было навести на подлодку противолодочную авиацию, которая уже вылетела из Сан-Диего.

Мексиканцы наткнулись на субмарину капитана Окано, когда она всплыла и двигалась по направлению городка Лос-Мочас. Сообщить о своем открытии в Мазатлан и дождаться прибытия самолетов дело очень простое, но мексиканцы не сумели с ним справиться. Всему причиной был американский флаг, который хитрый самурай велел поднять на флагштоке подлодки.

Окано здраво рассудил, что обнаружив "псевдо американскую" субмарину, никто не решиться сразу её атаковать. Пойдут запросы уточнения, а этого времени было вполне достаточно для стоящего на корме, расчехленного и готового к действию 140 мм орудия. Японцы позволили доверчивым мексиканцам приблизиться к ним поближе, а затем орудийный расчет хладнокровно расстрелял оба катера.

Матросы ещё добивали из пулеметов, барахтавшихся в воде людей, а капитан приказал выгружать из ангара самолет. Точно не зная, успели ли патрульные, сообщить о нем на берег или нет, Окано настоял на немедленном запуске бомбардировщика. Вкратце обсудив с летчиком обстановку и уточнив по карте местоположение, капитан поднес камикадзе его прощальную чашку саке и пожелал достойно исполнить свой долг перед Японией и императором.

Молодой летчик не подвел. Он не только смог преодолеть горы Мексики, но и долетел до Рио-Гранде. Правда, не в районе Эль-Пасо как планировалось, а гораздо южнее у Форта-Ханкок. Спешка и погрешности при взлете сделали свое дело, однако несмотря ни на что задание было выполнено. Сброшенные на бреющем полете пилотом, керамические сосуды разбились о поверхность воды и выпустили на волю тысячи холерных вибрионов.

Благодаря теплым и влажным условиям климата заморская зараза удачно прижилась и семимильными шагами двинулась на юг.

По горькой иронии судьбы, первой жертвой холеры стала Сьюдад-Акунья, расположенная далеко на юге от Форта-Ханкок. Затем эпидемия накрыла расположенные вниз по течению реки города Педро-Неграс, Ларедо и Рейнос. Прошла неделя и первые случаи заболевания холерой были отмечены в Cан-Антонио, Корпус-Кристи и Хьюстоне, куда её занесли больные беженцы с берегов Рио-Гранде.

Как и в случае с сибирской язвой, американские власти слишком долго не объявляли об опасности и не вводили карантин. Только когда благодаря своим двуногим носителям холерный вибрион достиг Нового Орлеана, власти перешли к жестоким действиям по изоляции этой эпидемии.

По приказу из Вашингтона, множество кораблей и самолетов принялись патрулировать прибрежные воды Техаса, Луизианы и даже Флориды в поисках зловредных подлодок японцев. Огромное количество людей, тратя ресурсы моторов и сжигая топливо, безрезультатно искали этого "мифического врага", которому самым непонятным образом, удалось незаметно проскочить шлюзы Панамского канала.

Все это было сделано, во многом благодаря пилоту камикадзе и капитану Окано. Первый, выполняя полученный приказ, после сброса бомб генерала Исии увел самолет вглубь Мексики и там взорвал его, при помощи специальной мины. Второй удачно покинул Калифорнийский залив, но вместо того, чтобы возвращаться домой, приказал взять курс, строго на юг.

Окано хорошо понимал, что американцы просто так от него не отстанут и для сохранения тайны полета, решил увести погоню за собой. Предчувствие не обмануло капитана. Вылетевшие из Сан-Диего самолеты засекли его субмарину вблизи Пуэрто-Вальярто и атаковали её.

Если бы подлодку атаковали катера и "морские охотники", у японцев был бы шанс на спасенье. Они могли выстрелить специальным патроном набитым различным хламом, крашеными брусками и соляркой. Поднявшись на поверхность, они имитировали "гибель" субмарины, но с летчиками этот фокус не проходил.

Отчетливо видя сверху силуэт подлодки, они уверенно сбрасывали на неё бомбы и взрыв одной из них, уничтожил субмарину. Получив мощный удар рядом с боевой рубкой, она моментально разломилась пополам, навечно похоронив экипаж, капитана Окано и тайну своего похода.

Потопивший подлодку первый лейтенант Хьюго Грант, полагал, что им была уничтожена подлодка врага, пытавшаяся прорваться в Карибское море через Панамский канал. Об этом была сделана соответствующая запись в бортовом журнале и рапорте лейтенанта.

Эта версия показалось вышестоящему начальству вполне разумной и правдоподобной, и на этом, дело было закрыто. У высокого начальства не было времени доискиваться до истины. Узкоглазый враг не дремал, и нужно было быть настороже, чтобы вовремя его уничтожить.

Глава XIV. Марлезонский балет.

Свято место, пусто не бывает — гласит народная мудрость и в подтверждении её, вместо героически погибшего переводчика Правдюка, полковнику Петрову уже на второй день прислали замену. Ведь место военного переводчика в Париже, весьма значимая должность, не только по важности, но и по престижности.

Следуя жизненному опыту и житейской логике, узнав о замене, полковник с уверенностью полагал увидеть нового проверенного товарища, исправно строчащего донесения во все инстанции, однако на этот раз, он здорово ошибся. Во-первых, новый переводчик оказался женщиной, а во-вторых, она была полной противоположностью Правдюку.

Крашеная блондинка, тридцать с небольшим лет, была далеко не писаная красавица, но в её лице было нечто, что заставляло мужчин задерживать на ней взгляд. Некоторые, особо продвинутые знатоки человеческой души называли это спесью и гордыней, однако полковник Петров определял это достоинством, знающего себе цену человека. Ему одного взгляда хватило, чтобы понять, что вновь прибывший старший лейтенант, не считает себя центром мироздания, но никому и никогда не позволит вытирать о себя ноги.

Все это было взвешено, оценено и понято в тот короткий временной промежуток, который понадобился Петрову, чтобы войти в кабинет Шалашова и подойти, к вытянувшейся во фронт переводчице.

Нисколько не стесняясь своего роста и худобы, за которую от "добрых" людей получила прозвище "вешалка", она спокойно стояла на средине комнаты, в ожидания официального представления Шалашовым. Её холодные синие глаза внимательно разглядывали полковника, быстро и четко составляя о нем первое впечатление. Легкое движение бровей выдало удивление переводчицы от нестандартной внешности полковника, но она быстро справилась с собой.

— Знакомьтесь Георгий Владимирович, ваш новый переводчик — старший лейтенант Захарова Мария Владиславовна. Отличное знание языка, большой стаж работы и исключительно положительные отзывы. Так что прошу любить и жаловать — выдал краткое резюме особист, сделав едва заметный нажим на последней фразе.

— Большой стаж или большой опыт работы? — с подковыркой уточнил Петров, вопросительно посмотрев на особиста. Внутреннюю суть души своего нового переводчика он понял, остался доволен, но при этом решил проверить.

— Опыт работы переводчиком двенадцать лет, товарищ полковник. Хотите услышать весь послужной список? — мгновенно отреагировала Захарова, не дав Шалашову и рта раскрыть.

— Нет, благодарю. В этом нет необходимости, — повернул голову к переводчице Петров. — В наших анкетах и характеристиках, очень часто, одно понятие ловко заменяют другим. Схожим по звучанию и противоположным по значению. Будем знакомы.

Полковник протянул руку, но пожал Захаровой не всю ладонь, а только кончики пальцев. Уроки общения с дамами, хорошо сохранились с далеких тридцатых годов.

— Когда у тебя назначена встреча с французами? — спросил у Петрова особист.

— На двенадцать ноль-ноль.

— Понятно. Встреча, плавно перетекающая в обед — Шалашов придирчиво осмотрел до блеска выбритого Петрова и перевел взгляд на свисающую до плеч копну волос Захаровой. — Значит, у Марии Владиславовны ровно сорок пять минут на наведении красоты лица и создания прически. Французы, однако.

— Разрешите идти? — холодно вздернула подбородок молодая женщина. Всего два часа назад, она сошла с самолетного трапа и сразу же явилась на доклад к Шалашову.

— Идите — кивнул особист и переводчица, с достоинством покинула кабинет.

Дождавшись пока за Захаровой закроется дверь, и стук её каблучков замрет в глубине коридора, Шалашов продолжил беседу с Петровым.

— Ну и как тебе эта зубастая столичная штучка? — Вопрос был задан в доверительном тоне, с расчетом на мужскую солидарность и откровенность, но полковник не поддержал призыв особиста поговорить по душам.

— Поживем, увидим — неопределенно сказал Петров, однако Шалашову такого ответа было явно мало.

— Конечно, горда, и своенравная, но при этом имеет массу достойных качеств — не унимался особист.

— Ты имеешь в виду рост за метр семьдесят и третий номер груди? — не удержался от едкости полковник.

— Причем здесь это? Мария Владиславовна прекрасный и грамотный специалист, много знающий и думающий человек.

— А также ответственный, надежный и проверенный товарищ. Слушай Шалашов, кончай расхваливать свою креатуру. Дали нового переводчика и дали. Я не буду требовать её замены.

— Причем здесь моя креатура? — изобразил удивление Шалашов. — Просто я сразу вижу грамотных и толковых работников.

— Притом, — коротко отрезал полковник. — Что французы?

По лицу особиста было видно, что у него было много весомых аргументов, способных доказать Петрову его неправоту, но он решил не мешать мужскую трепотню с государственным делом.

— А что французы? По всем приметам у них вот-вот начнется первое действие Марлезонского балета, как писал Дюма-отец — блеснул эрудицией особист, но Петров пропустил мимо ушей его книжную феерию. За время общения с Шалашовым, он заметил за особистом одну особенность. Чем хуже шли дела, тем больше шуток и юмора появлялось в его словах.

— Я понял, что плохо. Говори коротко и конкретнее, что и как.

— Если коротко и конкретнее, то сильно жмут недруги генерала де Голля. Так сильно, что он слегка испугался и дал согласие созвать в Париже примирительную комиссию, на которой решиться его бодание с генералом Жеро — пояснил Шалашов.

— Что-то мне не очень вериться, что де Голль испугался эти кабинетных крыс, — не поверил особисту Петров. — Генерал не из робкого десятка человек. За его спиной война и пафосным гудением о судьбе страны его не прошибешь.

— Милый мой полковник, мирная политика это тебе не война, где все можно решить одним ударом и заставить проигравшую сторону подписать полную и безоговорочную капитуляцию. Ты пойми — война кончилась и де Голль вынужден считаться с мнением тех, кто всю войну просидели в углу и ничего не делали, кроме кухонных разговоров о спасении Отечества. Вчера они ему ноги как освободителю целовали, а теперь у них прорезался голос и чувство собственного достоинства, и генералу приходится с ними считаться.

— Почему? Ведь своим бездействием во время оккупации они себя полностью дискредитировали!? — искренье удивился полковник. — Как можно их вообще в расчет принимать!

— Да очень просто. Раз на них нет крови и сотрудничества с немцами, значит они чистенькие и хорошие, и к ним нет никаких претензий. Вот такое оно, гнилое нутро буржуазной демократии, во всем своем блеске и обаянии — мрачно усмехнулся особист. Петров хотел что-то сказать, но Шалашов только махнул рукой. — В каждой избушки свои погремушки и с этим ничего не поделаешь.

— Понятно.

— Вот и отлично. Едим дальше. Освобождая Францию, генерал де Голль сделал несколько нелицеприятных заявлений в адрес столичного политического бомонда и потому, они ему всячески вставляют палки в колеса. Вместо того, чтобы выразить де Голлю свою поддержку как временному главе республики и осудить заигрывание Жеро с американцами, они настояли на создание примирительной комиссии. Костьми легли, но заставили генерала согласиться на это. Так что скоро мятежный генерал должен будет прилететь в Париж из Лиона для переговоров.

— И что же в этом плохого? У де Голля больше заслуг перед страной, чем у Жеро и местные политиканы будут вынуждены, поддержат его. Тут и сомневаться нечего — убежденно произнес полковник, чем вызвал на лице собеседника улыбку сожаления. Простые солдатские рассуждения Петрова были весьма далеки от политических реалий.

— Ах, полковник. Политика это искусство, сделать невозможное возможным. Вспомни, как в 1878 году в Берлине, царская Россия без единого выстрела отдала половину своих побед в войне с Турцией. Поэтому, не удивлюсь, что эти деятели на встречи будут настаивать, чтобы ради блага Франции оба генерала ушли в отставку и передали власть гражданскому лицу. Например Гуэну или Бидо, или чудом уцелевшему в Бухенвальде Блюму. Все они известные, а самое главное понятливые и предсказуемые политики, которые не делают резких движений как наш бравый генерал.

— На месте де Голля я бы послал бы их по известному всем адресу, а генерала Жеро арестовал — не удержался от комментария полковник.

— Я бы тоже, но вся беда в том, что де Голль собирается идти в большую политику. Сильной поддержки со стороны местных парижских депутатов у генерала нет. С французскими коммунистами он не ладит и значит любые волевые действия ставят крест на его политической карьере.

— Ясно. Что делать нам в этой ситуации?

— Пока что наблюдать и ни во что ни вмешиваться. Пытаться своим присутствием удержать другие стороны от вмешательства во французские дела — процитировал полученную из Москвы депешу особист.

— А оно возможно?

— В том-то и дело, что возможно. За последнее время слишком активно заработал соседний аэропорт, находящийся под контролем американцев. По докладам наблюдателей вместо обычных одного — двух самолетов в два — три дня, за последнее двое суток, прибыло сначала пять, а затем семь транспортных самолетов из американского сектора Германии. Что интересно, к их разгрузке местный персонал не допускался, при относительно небольшом числе американской обслуги.

Прибывали они в основном в вечернее и ночное время, когда визуальное наблюдение затруднено. Единственное, что удалось один раз определить точно — это присутствие на борту самолета людей одетых в американскую форму, примерно около взвода. Территорию аэропорта они не покидали, а с определенного момента, большая часть здания аэропорта полностью закрыта, для французов. Все это наводит на невеселые мысли.

— Судя по твоему озабоченному лицу, американцы уже дали вполне разумные объяснения по поводу закрытия доступа в помещения аэропорта.

— Сказали об особо ценном грузе из американского сектора, который ждет отправки морем, а прибывшие военные его охраняют.

— Не знаю ценность этого ценного груза, но его охрана вряд ли имеет численность больше батальона — уверенно заявил полковник.

— Почему именно батальон?

— Зная неискоренимую любовь американцев к комфорту и примерную площадь зданий аэропорта, можно смело говорить только о батальоне. Это наши, если надо вповалку, друг у друга на голове спать могут, а вот американцы долго не выдержат. Им хорошие условия подавай — пояснил собеседнику Петров.

— В общем, все правильно, — подумав, согласился особист, — и как нам их нейтрализовать в случаи крайней необходимости? Любые действия надо согласовывать с французами, а это наверняка станет всем известно. Уровень секретности у мсье де Голля оставляет желать лучшего.

Шалашов испытующе посмотрел на Петрова, но у того не было готового предложения.

— Думать надо — коротко сказал полковник и в ответ услышал сакраментальную фразу.

— Думай, но только быстро. Время не ждет.

В том, что во французской столице, в скором времени что-то действительно может произойти, полковник убедился в этот же день, на встрече с личным помощником де Голля полковником ле Фэвром. Обычно жизнерадостный и подвижный в общении офицер, на этой встрече был весьма собран и сосредоточен.

Даже появление у советского полковника нового переводчика, не вызвало у француза ожидаемой реакции. Ле Фэвр только сдержанно поздоровался с Захаровой и полностью сосредоточился на беседе с Петровым. Французскую сторону очень интересовало, продолжают ли советские войска пребывать в статусе союзника или полковнику поступила новая директива из Москвы относительно этого.

Узнав, что в союзнических отношениях между двумя странами сохранены, француз откровенно обрадовался. Неплохо зная советских военных, которые в подавляющем большинстве никогда не опустятся до откровенной лжи своему боевому товарищу, ле Фэвр успокоился и продолжил беседу.

— Господин полковник, присутствие вашей дивизии в Париже по большей части носит демонстрационный характер. Это изначально обговаривалось между генералом де Голлем и генералиссимусом Сталиным, так сказать для успокоения наших англосаксонских "друзей", — позволил себе улыбку француз. — Скажите, насколько далеко вы готовы пройти, если угроза для центральной власти возникнет не с их стороны?

Сказав это, француз впился внимательным взглядом сначала в Захарову, а затем в полковника.

— Мне не совсем понятно, о какой угрозе вы говорите, полковник. Уточните, пожалуйста — попросил Петров.

— Я прекрасно понимаю, что вас, боевого офицера мой ответ может обидеть или даже оскорбить. Поэтому я заранее прошу у вас извинение, но я должен это сказать. Угроза может исходить от некоторых сторонников маршала Пэтена, находящихся сейчас в столице. Согласитесь ли вы считать их действия за угрозу или нет? — любезно разъяснил ему Ле Фэвр.

Вопрос был непростым и очень важным для француза. Исходя из своего богатого жизненного опыта, он полагал, что Петров начнет уходить от прямого ответа. Станет говорить о необходимости связаться с Рокоссовским или Москвой, но Петров приятно удивил его. Ответ был дан немедленно, в прямой и откровенной форме, не имевшей двойного толкования.

— Полученный мною от маршала Рокоссовского приказ, предписывает оказывать генералу де Голлю военную помощь, в случаи возникновения угрозы для французского правительства. Если генерал посчитает, что сторонники маршала Пэтена для него угроза, то моя дивизия готова оказать ему помощь в этом вопросе. Но почему возник этот вопрос? По моим наблюдениям у генерала де Голля вполне хватит сил, чтобы противостоять сотне другой вооруженных людей — с самым невинным видом поинтересовался Петров. Благодаря сведениям, которыми его снабдил Шалашов, полковник знал о размолвке, возникшей между, генералом и командиром столичного гарнизона в последнее время.

Проявив откровенность, он ожидал от своего собеседника ответных действий, но к своему сожалению, Ле Фэвр не выдержал испытания на честность. Изобразив на лице серьезную озабоченность, он с доверительным видом, стал щедро сыпать на уши Петрову откровенную "лапшу".

— Согласно сведениям, полученным из достоверных источников, в самое ближайшее время, "вишисты" планируют организовать в столице беспорядки с целью заставить генерала де Голля подать в отставку. Возможны вооруженные нападения на государственные учреждения и военные объекты. Конечно, охрана всех государственных учреждений усилена, но это лишь капля в море. Для полного контроля необходимо ввести в столицу войска, но де Голль никогда не пойдет на это. Парижане решительно не поймут его, если после окончания войны в столице будет введено военное положение.

Полковник выразительно посмотрел на собеседника, в ожидании бурного понимания трудностей, терзавших правительство генерала де Голля. Однако к его глубочайшему разочарованию, Петров не выказал никакого участия.

Утратив к собеседнику всяческое доверие, глядя на француза незамутненным взглядом нильского крокодила, полковник ждал продолжения его речи. И оно последовало.

— Генерал де Голль очень надеяться, что полиция и военная жандармерия сумеют нейтрализовать "вишистов" и расстроят их планы. Работа в этом направлении ведется днем и ночью. По заверению, господина Лонтере на это дело брошены лучшие силы, однако никто не может сказать точно, когда это случиться — юлил француз, но Петров сохранял полное спокойствие. Он только едва заметно качнул головой, то ли в одобрение слов собеседника, то ли разминая шею.

— Французское правительство будет бесконечно признательно, если вы господин полковник, сможете оказать поддержку по нейтрализации, в случаи их вооруженного выступления. Конечно, это так сказать самый крайний случай, но мы хотели бы иметь твердые гарантии с вашей стороны, если дело дойдет до этого — ле Фэвр учтиво заглянул в глаза полковника, но так и не увидел в них, и капли участия и сочувствия бедной Франции.

Своим холодным и незамутненным взглядом, в этот момент Петров был похож на маститого энтомолога решавшего сложный вопрос; достойна ли попавшаяся в сачок букашка, занять место в его коллекции. Для просвещенного европейца подобное унижение перед красным азиатом, было невыносимым, но француз был вынужден терпеть.

Когда пауза достигла всех разумных пределов, Петров демонстративно хрустнул пальцами рук, и холодно взглянув на ле Фэвра, подтвердил свою готовность оказать французской стороне эту малую, но весьма необычную для советского офицера услугу.

Договорившись о видах связи на этот непредвиденный случай, высокие стороны завершили встречу. Прощаясь с Петровым, ле Фэвр очень боялся, что "русский азиат" пожелает закрепить свое превосходство и откажется пожимать ему руку, ограничившись лишь отданием чести. Однако этого не случилось. Полковник, как и предписывал этикет, пожал протянутую руку, и рукопожатие его не было брезгливым, как ожидал француз.

Спускаясь по лестничным ступеням к машине, Георгий Владимирович спиной чувствовал, что Захарова намерена что-то сказать ему. Помня праведные гудения Правдюка, он ожидал, что переводчица станет упрекать его в недипломатическом поведении, которое ставит под угрозу советско-французские отношения и ошибся. Сев на заднее сидение рядом с полковником, "вешалка" терпеливо дождалась пока машина отъедет от бокового крыльца генеральской резиденции и только тогда открыла рот.

— Вы действительно поверили в слова ле Фэвра про "вишистов", готовившихся выступить против де Голля? — спросила Захарова, внимательно следя за невозмутимым лицом полковника.

По положению вещей, Петров мог полностью проигнорировать вопрос переводчицы, но он не стал этого делать. Инстинктивно он чувствовал в Захаровой родственную душу и потому не спешил выстраивать с ней отношения по принципу "начальник-подчиненный".

— Конечно, нет. Думаю, что число несогласных с де Голлем людей гораздо больше, чем заявил нам ле Фэвр.

— С чего вы это решили?

— Я уже несколько раз встречался с полковником ле Фэвром и могу с уверенностью сказать; он серьезно напуган и значит, дело явно не в двухсот несогласных с ним парижан.

— Вы это решили из-за его заигрывания перед вами? — усмехнулась Захарова.

— И не только из-за этого. При встрече с вами, полковник удостоил вас только одной дежурной улыбкой и не произнес ни единого комплимента в ваш адрес.

— Может быть, я просто не в его вкусе или не отвечаю его эталонам красоты — предположила переводчица, но полковник с ней не согласился.

— Как истинный француз, он был обязан забросать вас комплементами, не взирая, на то красива ли вы или не соответствуете его вкусу. Он даже не сказал банальный комплимент, о том, как вам идет военная форма, — Петров сдержанным взглядом окинул собеседницу и вынес свой вердикт, — а она вам действительно идет.

— Будем считать, что вы исправили ошибку полковника ле Фэвра — холодно фыркнула Захарова.

— Обиделись? Зря, Мария Владиславовна — примирительно сказал Петров. — Чует мое сердце, впереди у нас будут горячие деньки, в которых у нас с вами просто не будет время на всякие личные обиды.

— Неужели парижские "вишисты" представляют серьезную угрозу для де Голля?

— Трудно сказать что-либо конкретно, не зная хотя бы приблизительного положения дел. Французы явно хотят использовать нас в темную, в своих внутренних играх и как вы успели заметить, в качестве последнего аргумента.

— Ultima ratio regum (последний довод королей) — процитировала Захарова латинскую поговорку.

— Все верно — если считать генерала де Голля королем. Но не это самое главное для нас — полковник замолчал, давая возможность Захаровой, продемонстрировать свой ум и эрудицию и она не оплошала.

— Вы имеете в виду наших бывших союзников, англичан и американцев — осторожно уточнила переводчица, и Петров обрадовано кивнул головой. Больше всего в этот момент он боялся, что ошибся в оценке умственных способностей собеседницы и услышать банальное: "А что, собственно говоря, вы имеете в виду?"

— Аэродром Орли?

— Браво, Мария Владиславовна, браво. Для переводчика у вас прекрасные аналитические способности — констатировал Петров, но Захарова усмотрела в его словах второй смысл. Голубоглазая москвичка демонстративно отодвинулась от полковника на самый край с сиденья и всю дорогу не проронила ни слова.

Обет молчания был нарушен лишь, когда полковник остановил машину возле цветочного лотка и, выйдя из неё, стал выбирать цветы. Эти днем у него была назначена встреча с Констанцией, и Петров перестал бы уважать сам себя, если бы пришел на свидание без букета.

— Возьмите хризантемы. В это время года, для нас женщин они более привлекательны, чем привычные для парижанок лилии и фиалки — с едкой долей сарказма посоветовала белокурая бестия.

— Я бы предпочел цветы моего родного края — тюльпаны, но за неимением их соглашусь с вашим предложением.

Полковник быстро составил себе букет из красно-желтых красавиц и щедро расплатился с цветочницей. Назначенный сверху генеральский оклад, позволял ему подобные жесты.

— Отвезешь товарища старшего лейтенанта в штаб и будешь ждать моего звонка — приказал Петров шоферу и тот с готовностью кивнул головой. — Мария Владиславовна, передайте товарищу Шалашову, что доклад о нашей встрече с полковником ле Фэвром он получит вечером. Всего доброго.

Автомобиль резво умчался вперед, увозя озадаченную переводчицу, а полковник Петров неторопливо зашагал навстречу к мадмуазель Флоран. Все его свидания с Конни, проходили в маленькой гостинице, что находилась на улице Риво 25.

Зажатая с одной стороны массивным зданием пекарни, с другой доходным домом, она была малопримечательна на их фоне. Благодаря этой особенности, а также наличию второго входа, который позволял незаметно посещать и покидать здание, гостиница использовалась как дом свиданий. Её номера в основном снимались на час или на два, но были случаи, когда посетители задерживались на сутки.

Хозяин гостиницы папаша дю Пенни по прозвищу "Гусак", успешно вел свой маленький бизнес и ни при какой власти не был внакладе. Он с готовностью предоставлял клиентам относительно ухоженные номера, со свежими простынями и кроватями без клопов, а также никогда не задавал ненужных вопросов. Получив деньги, папаша только строго следил за купленным постояльцем временем и сообщал об его истечении деликатным стуком в дверь.

Встречи с Конни, для Георгия Владимировича были самыми счастливыми моментами его пребывания в Париже. Начавшись как малозначимая любовная интрижка, их отношения стремительно развились подобно снежной лавине, сорвавшейся со склона гор под лучами мартовского солнца.

Прекрасно зная о том, что их встречи могут навсегда прерваться в любую минуту, они спешили наполнить каждую из них теплом и любовью, чтобы потом не испытывать обид за зря упущенное время. Со стороны могло показаться, что утомленный войной солдат, ловко ухватил случайно упавший в его руки плод, однако это было далеко не так.

Ещё при первой встрече, едва только мимолетно встретившись с Констанцией глазами, полковник почувствовал неуловимую тягу к ней. Единожды возникнув, она неудержимо разрасталась с каждым новым взглядом, с каждый приближением и как бы случайным прикосновением, а когда по прошествию дней они наконец-то поцеловались, всё идеально сложилось подобно ключу и замку.

Но не только исключительно любовные утехи открыл полковнику Петрову наступивший вандемьер. Однажды, он позволил себе задержаться в заведении папаши "Гусака" до утра. Все было как обычно прекрасно, но самое главное случилось утром. Разбуженный лучами вставшего солнца, вдохнув полной грудью прохладного парижского воздуха из распахнутого окна, полковник внезапно ощутил себя полностью счастливым человеком.

Он был счастлив и от прошедшей ночи, и от улыбки своей подруги, что смущенно прикрыв наготу краем простыни подавала ему малюсенькую чашечку кофе.

— Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос — процитировал бессмертные строки Петров, нежно целуя тонкие пальцы Конни. Все было прекрасно и замечательно несмотря на все проблемы жизни, и полковник наслаждался этим мгновением.

Любое счастью хрупко и недолговечно. Петров хорошо знал это, и казалось, был готов, но когда папаша "Гусак", боязливо пряча глазки, вытащил из-под конторки и подал ему конверт, полковник отчаянно гнал от себя дурные предчувствия. С тяжелым сердцем он раскрыл его, и едва взглянув на первую строчку послания, понял, случилась беда.

"Если ты хочешь увидеть свою суку живой, приезжай один и без оружия, в 6 вечера на рю Дево 87" — было написано по-русски на четвертушке белого листа, корявыми печатными буквами. Надпись была сделана дешевым химическим карандашом, что наводило на мысль, что полковник и Конни стали жертвами бандитов, которых в столице Франции имелось в изрядном количестве.

Петров охотно поверил бы в это, если бы не прошлое покушение и недавняя беседа с ле Фэвром. Все это вместе взятое не позволяло полковнику брать за основу версию с бандитами.

— Кто это принес? — грозно спросил полковник, приведя в трепет папашу "Гусака". — Кто?!

— Посыльный мальчишка! Прибежал, бросил мне его на конторку и крикнул, что это надо передать русскому полковнику! Я его не успел толком рассмотреть! — трусливо заюлил "Гусак".

— Когда?!

— За полчаса до вашего прихода, господин полковник, за полчаса.

Петров машинально взглянул на часы. Оставшегося времени хватало, чтобы прибыть на встречу самому и не было, для организации оцепления указанного в записке места.

— Хорошо работают, сволочи. Все верно просчитали — подумал полковник и, бросив букет "Гусаку", покинул гостиницу через заднюю дверь.

В том, что за ним следят, Петров не был полностью уверен но, не желая напрасно рисковать, он покинул двор не через арку, а через сквозной угловой подъезд. Начав встречаться с Конни, полковник на всякий случай изучил прилегающую территорию.

Пройдя с квартал и убедившись, что за ним нет "хвоста", он позвонил на коммутатор казармы и потребовал Шалашова.

— Кажется, начались марлезонские пляски. На шесть часов вечера мне назначена встреча на рю Дево 87, под угрозой жизни Конни — изумил особиста Петров.

— И что ты намерен делать?

— Конечно, пойду! — уверенно заявил полковник и напрягся. Он ожидал, что Шалашов начнет запрещать ему это делать, но этого не произошло. Особист помолчал некоторое время, а затем сказал, — я иду с тобой.

— Может не стоит?

— Стоит. Ты сейчас, где?

— На Моплези, у кафе "Самсон".

— Жди меня там. Я сейчас выезжаю на машине.

Услышав это, полковник искренне поверил в добрые намерения особиста, но как оказалось напрасно. Шалашов начал играть свою игру и за рулем приехавшей машины, вместо него сидела Мария Захарова.

— Вы? Какого черта!?— разозлился Петров, но "московская штучка" осадила его властным голосом. — Нет времени выяснять отношения Георгий Владимирович! Садитесь в машину! Шалашов присоединится к вам на месте.

— Вылезайте, я поеду туда один. Смертники мне не нужны.

— Я еду с вами и это, не обсуждается!

— Ты не представляешь, что там тебя ждет! — перешел на "ты" Петров, но блондинка была неумолима.

— Ошибаетесь, я прекрасно знаю — отрезала Захарова, и у полковника сразу пропало желание спорить. За рулем сидела совершенно другая женщина, чем та, которую он знал несколько часов назад.

Все время в пути, они не произнесли ни слова. Лишь только приехав на место, Петров поинтересовался у своей спутницы, где Шалашов и получил лаконичный ответ "он будет". Полковник захотел уточнить полученный ответ, но не успел. Переводчица стала энергично давать ему наставления.

— Значит так, вы, плохо знаете французский и потому вынуждены были взять меня с собой как переводчика, понятно?

— Но им наверняка известно, что я могу, с горем пополам изъясняться.

— Эти, наверняка не знают. Оставьте кобуру в машине. За нами наверняка наблюдают и они должны быть уверены, что вы безоружны. У меня пистолет есть и в случаи необходимости, я вас прикрою.

— Интересно, и где он у вас прячется? — буркнул Петров, окинув переводчицу цепким взглядом, но так и не обнаружил видимого присутствия у неё оружия.

— Не волнуйтесь, в нужное время он появиться — заверила полковника Захарова.

— Ладно, пошли. Я первый, вы за мной.

— Кто бы спорил.

Полковник захотел одернуть свою спутницу, но едва он поднял глаза, командные слова застряли у него в горле. Подобно заморскому хамелеону, Захарова мгновенно поменяла свое обличие и вместо готового поспорить с любым начальством "волкодава", перед ним стояла самая заурядная худышка "вешалка".

— Пойдемте — хмуро бросил Петров, сумевший справиться с удивлением. — Держитесь правой стороны. Когда начну поправлять правой рукой ремень — значит, вступайте в дело. Ясно?

— Так точно.

— Вот и славно.

Строение, где им была назначена встреча, представляла собой нечто средним между бараком и складом. Толкая толстую трухлявую дверь, полковник интуитивно предполагал, что за ней его ждет масса гадких сюрпризов и не ошибся.

Первым сюрпризом, оказалось присутствие внутри здания переводчика из мэрии, господина Савиньина. Стоя возле видавшего вида массивного стула, едва увидев Петрова он, взмахнув руками, и дурашливо воскликнул: — Милости просим к нам, господин полковник! Вы не представляете, как мы рады вас видеть!

Местоимение "мы" относилось к располагавшимся по его левую руку трем здоровякам, что сразу же уткнули в гостя стволы своих пистолетов, едва он переступил порог комнаты.

— А это, что ещё за чучело?! — недовольно воскликнул Савиньин, увидев Захарову. — Вам же ясно было указано приходить одному?

— Это переводчик. Я не предполагал встретить вас здесь — хмуро бросил Петров.

— Не предполагал? Охотно верю, — гадливо осклабился Савиньин. — Ладно. Она не помешает нашей беседе. Встаньте в стороне и не делайте никаких резких движений мадам. Иначе в вашем хрупком теле появятся сквозные дыры. Надеюсь, что я все понятно объяснил.

Переводчик откровенно хамил и полковник решил немного осадить его.

— Прежде чем мы начнем говорить, я хочу видеть мадмуазель Констанцию! — решительно потребовал Петров, чем вызвал откровенную улыбку у собеседника.

— Да не беспокойтесь вы так, Георгий Владимирович. Цела и невредима ваша красавица. Гастон, приведи к нам девушку господина полковника — приказал Савиньин и на лице у Петрова заиграли желваки.

Один из здоровяков проворно юркнул в одну из боковых комнат и выволок оттуда трепыхающуюся Конни. Руки девушки были связаны за спиной, а рот закрывал белый платок далеко не первой свежести.

— Развяжи ей ротик, Гастон, иначе месье полковник испепелит нас взглядом. И будь готов убить её в любую минуту, если поведение нашего дорогого гостя выйдет за рамки приличия. Ну что, поговорим? — облокотившись на спинку стула, спросил Савиньин.

— Чего вы добиваетесь, Свиньин? Или точнее сказать ваши хозяева, что стоят за вашей спиной. Никогда не поверю в то, что у вас их нет — презрительно спросил Петров.

— Не заноситесь, полковник! Иначе у вашей крошки могут возникнуть проблемы со здоровьем и не только у неё одной! — раздраженно пригрозил, покрывшийся красными пятнами Савиньин.

— Говорите, я весь во внимании.

— Если вы хотите, чтобы все кончилось хорошо, то проведете в этом месте ровно сутки. Всего одни сутки, после чего можете спокойно возвращаться в свое уютное гнездышко у папаши "Гусака".

— Где гарантии, что все будет, так как вы сказали?

— Мое честное и благородное слово, господин полковник — усмехнулся переводчик.

— У вас нет ни чести, ни благородства, Свиньин. Продали вы все это за тридцать иудиных серебряников!

— Замолчи сволочь! — взорвался Савиньин. — Не тебе косоглазому учить чести русского дворянина! Мне запретили убивать тебя, но поучить уму разуму в моей власти. Вяжите их. Сейчас детка увидим, какой он у тебя герой! — переводчик схватил Конни за волосы и повернул её лицо к Петрову.

— Ну как крикни ему, чтобы он был паинькой! — Савиньин с силой дернул голову девушки.

— Жорж! — страдальчески воскликнула Конни, но полковник даже не посмотрел в её сторону. Все его внимание было сосредоточено на громилах, что поигрывая пистолетами, шли по направлению к нему.

Связать одну штабную крысу и худющую переводчицу, для трех здоровых мужчин задача из разряда самых простых и легко выполнимых. Естественно, азиат с черным ежиком коротко стриженых волос попытается оказать сопротивление, но это только для вида. Будь он решительно настроен, явился бы не один и с оружием. В этом подручные Савиньина были полностью уверены. Находящиеся с наружи Жан и Нестор, в случаи опасности, давно бы дали им знать, но все было тихо.

Направлявшийся к русской переводчице Гастон, с радость отметил, что его приближение привело Захарову в ужас. Сначала она повернула голову в сторону полковника, ища у того помощи и спасения и не нашла его. Закусив нижнюю губу, "вешалка" судорожно впились пальцами в охвативший талию широкий ремень и её синие глаза широко распахнулись от страха.

Всё это было бандиту хорошо знакомо, и он уже ощущал, как в его сильных руках, приятно хрустнут косточки его новой жертвы. Он сделал шаг, другой и вдруг неожиданно заметил, что испуг в синих глазках русской мадам пропал и вместо него, появился холодный прищур охотника. Гастон ещё не успел удивиться такому открытию, а её ловкие пальчики выхватили из-за ремня маленький пистолет и через секунду прогремел выстрел.

У Марии Владиславовны Захаровой были хорошие учителя. "Стреляя во врага, в первую очередь следует целиться в его грудь. В неё легче попасть, тогда как в голову, в порыве боя можно промахнуться, или враг успеет отвести её в сторону" — наставляли будущего Ворошиловского стрелка спецы, и она отлично запомнила их наказы.

Пораженный в сердце Гастон ещё только начал валиться навзничь, а белокурая бестия, стремительно сделала разворот и, опустившись на одно колено, вскинула горячий ствол.

Стоя в стороне от Петрова, она спиной чувствовала присутствие ещё одного врага и не ошиблась. Возле самой двери, стоял неизвестно откуда взявшийся молодой парень и целился в переводчицу из пистолета.

Два выстрела прочно слились в один, полностью подтвердив правоту слов наставников Марии Владиславовны. Выпущенная Захаровой пуля попала молодому французу чуть ниже грудины и, скорчившись в три погибели, он рухнул на пол, тогда как его пуля лишь сбила пилотку с головы противницы.

Оставив добивание поверженного врага на потом, переводчица вновь развернулась, готовая в любой момент оказать помощь Петрову своими двумя последними патронами, но в этом не было необходимости. Обладая навыками восточной борьбы, полковник на удивление легко и быстро расправился со своими противниками.

Плавно сместившись в сторону от приближающегося к нему бандита, он стремительно нанес ему сильный удар в область колена, а затем лихо крутанувшись на месте, ударил второго крепыша ногой в грудь.

Результат столь необычных действий Георгия Владимировича был поразителен. Здоровяк "Малыш Жером", рухнул на пол и, обхватив руками поврежденное колено, стал оглашать комнату истошными криками, подобно малому ребенку. Что касается крепыша Фабиана, то от удара полковничьей стопы его ребра издали жалобный хруст и, следуя второму закону Ньютона, он отлетел в сторону с разбитой грудью.

Зрелище было впечатляющее, но только не для полковника. Бросив стремительный взгляд на белокурую бестию, и убедившись, что с ней все нормально, он выхватил из потайного кармана на рукаве тонкое стальное лезвие и приступил к добиванию врагов.

С поразительной легкостью он перетек к скорчившемуся на полу Жерому и, схватив его за голову, нанес удар в шею, прозванный "удар милосердия". В средние века, таким образом, на рыцарских турнирах, добивали воинов, получивших в схватках тяжелые раны и увечья, приносившие сильные страдания и мучения.

Тело француза ещё билось в конвульсиях, а полковник уже принялся за Фабиана. Быстро оценив положение приподнявшегося на локтях противника, он метнул в его горло своё смертоносное оружие и с голыми руками двинулся к Свиньину.

Чуть согнувшийся, с залитыми кровью руками, в этот момент он был полностью схож с грозным представителем кошачьего племени, готовым в любой момент, прыгнуть и растерзать своего врага. Четко выверяя каждый свой шаг, он быстро сокращал расстояние между собой и переводчиком.

Столь быстрое изменение положение дел, а также страшный вид полковника, ввели Свиньина в стопор. Потеряв несколько драгоценных секунд на то, чтобы понять и принять сложившуюся реальность, прикрывшись Конни, он стал судорожно хватать левой рукой карман, пытаясь достать из него пистолет.

Полковник уже изготовился для стремительного броска, но в этот момент за спиной Свиньина возникла чья-то тень, и в туже секунду он обмяк, получив сильный удар по затылку.

— Спокойно, полковник, это я, Шалашов — произнес оборванец, ударивший переводчика.

— Ну и вид у вас — только и смог сказать Петров, крепко обхватив упавшую в обморок Конни.

— Что поделаешь, только благодаря ему удалось без шума снять двух птенчиков, стоявших у входа этого заведения, — произнес особист склонившись над своей жертвой, — надеюсь, что я его не сильно приложил. Что остальные?

Вопрос был задан Захаровой, завершившей осмотр поля боя и подошедшей к главной группе.

— Все мертвы, — беспристрастно доложила Мария Владиславовна и протянув Петрову вытертый от крови нож, с почтением добавила, — хорошая вещица.

— Ваша тоже не подвела — ответил полковник, но его прервал Шалашов. — Комплементы в сторону. Помогите мне перенести мсье Савиньина в отдельные апартаменты для личной беседы.

Экстренное потрошение добычи заняло около десяти минут, после чего Шалашов буквально вылетел из комнаты и подбежал к Петрову.

— Балет начинается сегодня в десять!

— Как в десять?! Ведь ле Фэвр намекал на ближайшие дни!

— Сегодня! В десять! Для этого они и затеяли твою скорейшую нейтрализацию при помощи этой мадам!

— Ладно! — рыкнул на особиста Петров. — Наше предположение оказалось верным и это главное. Надо возвращаться в штаб и немедленно связаться с французами.

— Возвращаться надо, — согласился Шалашов, — только с французами связаться не удастся. Согласно господину Свиньину, телефоны части должны быть уже отключены.

— Как он там? — Петров испытующе посмотрел на особиста, но тот даже не отвел глаз.

— Он пережил свою полезность. Поехали. Я так понимаю мадам с нами?

— Да, она едет с нами как свидетель это заговора — сказал полковник и Шалашов не стал спорить.

Сведения, полученные от переводчика, полностью подтвердились. Телефонная связь была отключена не только в штабе дивизии, но и в прилегающих к казарме кварталах.

Пришла пора действовать и, войдя в комнату к радистам, полковник приказал связаться с соединением, с ласковым позывным "звездочка". Связь работала отлично и абонент немедленно откликнулся.

— Звездочка, это первый. Приказываю немедленно начать движение по маршруту номер два. Повторяю, немедленно. Ждем вас к 21.30. Все понятно? — спросил полковник и через несколько томительных минут, черные эбонитовые наушники подтвердили его слова.

— Все ясно, товарищ первый. Движение начинаем. Ждите.

"Звездочкой" была танковая рота капитана Колчина, заботливо припрятанная полковником Петровом в одном из пригородов Парижа. Расположившись в часе хода от столицы под видом ремонта машин, рота "тридцатьчетверок" была готова выступить в любой момент дня или ночи. И вот этот момент настал.

Отдав приказ о выдвижении, Петров вместе с Шалашовым засели за составление сообщения в ставку Рокоссовского и Москву. Обозначив Конни и Свиньина как достоверные источники, они сообщали о возможной провокации со стороны противников генерала де Голля. Не упоминая роту капитана Колчина, Петров извещал, что личный состав дивизии приведен в полную боевую готовность, имея приказ не поддаваться на возможные провокации.

Едва только этот документ был составлен и под усиленной охраной отправлен в советское посольство, как в штаб поступило два важных сообщения. Первое принес напарник наблюдателя за аэропортом Орли. Не имея возможность связаться с Шалашовым по телефону, он был вынужден совершить забег на длинную дистанцию. Едва отдышавшись, наблюдатель сообщил, что у американцев замечена небывалая активность. На взлетном поле появились неизвестно откуда взявшееся большое количество солдаты с оружием.

Кроме этого, совершая забег, он заметил колонну военных грузовиков, направлявшихся в сторону аэродрома. По заверению наблюдателя, они были пусты.

Вторую, принесла группа Захаровой, что была отправлена на поиск исправных телефонных автоматов. Логично рассуждая, что заговорщикам легче нарушить телефонную связь со штабом русских, чем лишать связи всю столицу, полковник приказал Захаровой связаться с ле Фэвром или Севрэ и уточнить положение дел.

Имея в своем распоряжении автомобиль, Захарова быстро выполнила приказ полковника.

— Ле Фэвр подтвердил, что генерал Жеро, неожиданно прибыл в Париж для переговоров с де Голлем. Переговоры начнутся в девять тридцать вечера, в резиденции генерала. Полковник был очень удивлен моим звонком и просил передать вам, что в настоящий момент, в Париже все спокойно — доложила переводчица.

— Либо дурак не видящий дальше носа, либо тайный сторонник так называемых "вишистов". Тут и ребенку ясно, что генерал Жеро приехал воздействовать на де Голля, при помощи ограниченного американского контингента, — вспыхнул Шалашов, — что будем делать?

— Во-первых, не будем пороть горячку и не станем заниматься навешиванием ярлыков французским союзникам. Нам очень многое неизвестно в этом деле. Во-вторых, будем ждать роту Колчина и после его прибытия действовать по обстановке.

— Вновь свяжешься с этим ле Фэвром, и он вновь тебя заверит, что в Париже все спокойно. Неужели тебе не понятно. Начало переговоров в девять тридцать, полчаса на уговоры, а затем в десять начнется главное действие Марлезонского балета. К месту встречи прибудут американцы и де Голль либо уйдет в отставку, либо покончит счеты с жизнью. При таком раскладе, у нас нет времени на реагирование. Надо действовать и действовать быстро! — настаивал Шалашов, но полковник был непоколебим.

— Ждем прибытия роты Колчина — безапелляционно изрек Петров, несмотря на пламенный взгляд особиста, которым тот буравил полковника.

— А потом, что потом?! У нас Петров, право только на один выстрел, только на один — наседал Шалашов.

— Потом, постараюсь связаться с генералом де Голлем напрямую.

— Как?!

— Есть одна идея — отрезал полковник.

Шалашов временно успокоился, но события развивались именно так, как предсказала Кассандра из особого отдела. Получив от Жеро предложение для ведения переговоров, генерал де Голль не мог отказывать ему во встрече, хотя она и вызывала у него в определенной степени удивление. Генерал опасался, что засев на юге страны, Жеро будет угрожать ему сепаратизмом.

Сразу после приземления в Орли, высокий гость направился в резиденцию главы временного правительства, где был принят незамедлительно, несмотря на поздний час для визита. Привыкший говорить прямо и откровенно, Де Голль был настроен выслушать доводы своего оппонента и привести ему свои контраргументы. Все они были припасены заранее, в расчете на долгую и конструктивную беседу, но она не состоялась.

Вместо честного и открытого диалога, как это было принято у французского генералитета, Жеро стал вести себя как истинный дипломат. Стал говорить туманно и расплывчато. В его словах было много заботы и опасения относительно дальнейшей судьбы Франции, но не было сказано ничего конкретного, как избежать этого.

Слушая речи своего собеседника, де Голль подумал, что из-за своего спешного визита, Жеро просто не успел толком подготовиться к беседе. Утром, во время встречи с американским послом, генерал получил заверения, что Вашингтон приложит все усилия, чтобы размолвка между двумя генералами закончилась миром, и как можно скорее.

Именно "скорее" американца, стало тем ложным базисом, на котором де Голль построил свои умозаключения, которое, в конечном счете, и ввело его в заблуждение. Генерал Жеро просто тянул время, ожидая условного сигнала.

Было почти десять часов вечера, когда дверь кабинета, где шли переговоры, внезапно открылась и в комнату, вошел бригадный генерал Делоро. В его ведение была охрана резиденции главы временного правительства, и он имел свободный доступ в кабинет де Голля.

— В чем дело, Делоро? Что-то случилось с охраной? — недовольно спросил де Голль, нежданного визитера.

— Нет, мой генерал, все спокойно.

— Тогда какого черта — начал распекать Делоро де Голль, но Жеро прервал его разнос. Он неожиданно поднялся с кресла и, одернув мундир, заговорил.

— Я полностью согласен с вами генерал, что возникшая из-за наших разногласий ситуация крайне опасна. И не столько для будущего Франции, как для её настоящего. Чтобы дело не зашло слишком далеко и не приняло необратимый характер, необходимы быстрые и решительные действия. Зная вас как человека твердого и целеустремленного, привыкшего отстаивать свою точку зрения до конца, я пришел к определенному выводу. Единственно правильному на мой взгляд.

Жеро сделал паузу, во время которой де Голль поднялся из кресла и встал напротив своего оппонента.

— В сложившейся ситуации, один из нас должен уйти в отставку. Пусть даже почетную, но все отставку, и по моему твердому убеждению, это должны сделать вы, господин генерал.

От столь неожиданных слов, выдержка и хладнокровие которым славился генерал де Голль, слегка изменили французскому лидеру. Глаза его сузились, лицо покрылось красными пятнами и исказилось гримасой гнева.

— Что?!! Мне уйти в отставку! Вы предлагаете уйти в отставку человеку, благодаря усилиям которого Франция вошла в число стран победителей?! Ваше бесстыдство генерал Жеро, воистину не знает границ! Думаю, будет уместнее подать в отставку именно вам! Как вам такое предложение?

— Если это будет нужно Франции, я так и сделаю, однако сейчас совет Парижа предлагает уйти в отставку вам, господин де Голль. Не так ли, господин Делор? — торжествующе спросил Жеро, и начальник охраны проворно выхватил из папки плотный лист бумаги, покрытый множеством подписей и печатей.

— Господин генерал, только что принесли решение экстренного заседания городской мэрии. Прошу вас ознакомиться — Делор с почтением протянул де Голлю листок с призывом парламентариев уйти в отставку, но тот не взял его в руки.

— С каких это пор мэрия столицы начинает решать судьбу всей страны?! Полный идиотизм! Передайте им Делор, что я покину свой пост только после проведения всеобщих выборов и ни днем ранее. Пусть господа из мэрии подотрутся своим решением!

— Мне очень неприятно это говорить, но у меня есть приказ мэрии в случаи вашего отказа применить силу, господин генерал.

— Да вы сошли с ума, Делор. Слушать горстку политиканов, у которых за спиной масса темных и сомнительных делишек!

— Ради спокойствия Франции я сделаю это — генерал решительно боднул головой воздух и де Голль понял, что он не шутит.

— С вами все ясно — де Голль решительно поднял трубку телефона, но тот молчал. Верные Делору телефонисты лишили носатого упрямца связи с внешнем миром.

— Можете не рассчитывать на помощь генерала Севрэ. Вслед за мной, в Орли прибыло два батальона американской пехоты и к этой минуте они уже полностью блокировали штаб Севрэ и казармы парижского гарнизона — напомнил о своем присутствии Жеро. Генерал довольно серьезно блефовал. Вслед за ним прибыло всего только две роты, но вывести его на чистую воду, было невозможно.

— Преступные заговорщики! — только и смог выкрикнуть, потрясенный открывшимся коварством де Голль.

— К чему такие громкие слова, генерал. В истории нашей страны был Термидор, Жерминаль, Брюмер, теперь их число пополнил и Вандемьер, — нравоучительно произнес Жеро. — И не надо надеяться на помощь ваших русских друзей. Насколько мне известно, командир их дивизии попал в автомобильную аварию и очень сильно пострадал. Так что вам ничего не остается как сесть за стол и написать заявление об отставке.

— Пойдите прочь, грязные шантажисты!

— Подумайте хорошенько, господин генерал. Ведь вы можете и не пережить эту ночь — многозначительно намекнул Жеро и в его словах была доля правды.

Прижатый к стене де Голль, лихорадочно думал, как ему поступить. Следуя давней привычке, он постоянно носил с собой пистолет, а в соседней комнате находились два его телохранителя. Стоило ему подать условный сигнал, и они немедленно пришли бы генералу на помощь. Жеро и Делор были бы нейтрализованы, но вот как поведет себя охрана резиденции — это вопрос. Открывшаяся правда о черной измене, свившей свое гнездо прямо у него под носом, заставляла де Голля крепко задуматься.

Мысли отчаянно вертелись в голове у генерала, когда неожиданно для себя он услышал далекий гул. Опытное ухо военного моментально узнало в нем шум движущего танка, который с каждой секундой становился все ближе и ближе.

Прильнув к окну, генерал с удивлением увидел, как к его резиденции подъехал сначала один танк, затем другой, третий. Встав как по команде прямо под окнами кабинета, машины развернули в его сторону свои могучие пушки и застыли.

Прошло несколько невыносимо долгих секунд, командирский люк на башне переднего танка открылся и из него, на землю спустился человек.

Слабое освещение не позволяло де Голлю, как следует его разглядеть, однако с танками он разобрался быстро. Хотя на них не было красных звезд, генерал легко признал в них знаменитые русские "Т-34".

Из окна кабинета было хорошо видно, что покинувший танк человек подошел к парадному крыльцу резиденции и часовые беспрепятственно пропустили его. С большим трудом, де Голль дождался того момента когда дверь его кабинета распахнется и таинственный визитер переступит порог.

Французский лидер был готов увидеть кого угодно из русских военных, но он вновь испытал сильное потрясение. Лихо, стуча каблучками, в кабинет вошла Мария Владиславовна Захарова. В ладно сидевшей парадной танкистской форме, с закрученными в тугой узел золотистыми волосами, она произвела настоящий фурор на всех присутствующих в кабинете мужчин.

Словно не замечая выражения лиц французов, она уверенно подошла к де Голлю и вскинув на французский манер два пальца к строго сидящей на голове пилотке, лихо доложила.

— Господин глава временного правительства, рота советских танков осуществляет движение по направлению к Булонскому лесу. Генерал Петров просит узнать; продолжить ему движение дальше или нет?

Сказанное Марией Владиславовной, для обычных людей было откровенной тарабарщиной. Ведь ехать на танках, на ночь, глядя в Булонский лес к проституткам, было полным безумием.

Отправляя Захарову к де Голлю с подобным известием, Петров очень надеялся, что ле Фэвр успел доложить о своей беседе генералу и не ошибся. "Булонский лес" был условной фразой и де Голль быстро сориентировался.

— Генерал Петров — иронично усмехнулся де Голль и от его слов сердце переводчицы сжалось. Увидев угрюмые и напряженные лица собеседников временного главы правительства, Захарова прибегла к незамысловатой лжи, стремясь повысить статус своего командира, и как ей показалось неудачно. Мария Владиславовна не подозревала, что своей ложью очень помогла генералу де Голлю.

— Простите, с кем имею честь говорить, мадмуазель? — любезно спросил де Голль.

— Старший лейтенант Захарова, господин генерал.

— Очень приятно, госпожа Захарова. Могу я попросить вас подождать несколько минут в приемной? Мы сейчас завершим одно небольшое дело, и я немедленно дам ответ генералу Петрову.

Генерал учтиво проводил Захарову до двери, а затем с презрительным видом подошел к Жеро.

— Вы хорошо блефовал генерал, но эта русская полностью разоблачила вас.

— Не понимаю, о чем вы говорите!

— Бросьте! — махнул в его сторону де Голль, — она произнесла условную фразу про лес, а это значит, что ваши американские друзья находятся в полной изоляции под стволами русских танков.

Не зная точной обстановки, генерал бил, что называется наугад и попал точно в яблочко. Девять танков капитана Колчина с приданной пехотой полностью блокировали Орли и американцы не решились покинуть здание аэропорта.

— Не может быть! Вы врете!

— Также как и вы в отношении находящегося при смерти полковника Петрова! Оказывается, он жив, здоров и даже получил повышение, став генералом! Имейте мужество признать, что ваш вандемьер провалился, Жеро — де Голль подошел к столу и вытащил из верхнего ящика два листа бумаги.

— Господа, не будем попусту терять время. Ситуация поменялась и теперь я, жду от вас заявления о добровольной отставке — приказал генерал властно положив руку на клапан кобуры. — Хочу предупредить, в соседней комнате находятся мои личные телохранители. Стоит мне подать им сигнал, и эту ночь вы можете не пережить. Прошу!

Так завершилось противостояние двух лидеров Франции, получившее в советских анналах название "Марлезонский балет", благодаря таланту товарища Шалашова правильно оформлять нужные бумаги. И в первую очередь победные реляции.

Французы ещё только начали составлять списки на розыск заговорщиков, а особист уже завершил написание подробного доклада в Москву, о том, что парижский вандемьер, проходил под полным контролем "СМЕРШа".

Именно особый отдел, с целью выявления тайных противников де Голля, подставил вишистам и их американским союзникам, в качестве аппетитной приманки полковника Петрова. Благодаря умело и грамотно составленному плану, особистам удалось с блеском провести тонкую и очень сложную операцию, по пресечению коварных планов общих врагов.

Москва по достоинству оценила героические действия представителей особого отдела. Подполковнику Шалашову "Марлезонский балет" принес орден Красного Знамени и продвижение по служебной лестнице. Старший лейтенант Захарова стала кавалером ордена Красной Звезды и ордена Почетного легиона. Белокурая бестия произвела нужное впечатление на генерала де Голля, и тот не мог её не отметить.

Что касается Петрова, то Москва ускорила его июльское представление к званию Героя Советского Союза, а также была вынуждена воплотить в жизнь экспромт Марии Владиславовны. Сталин посчитал неуместно поправлять своего французского партнера, приславшего восторженную благодарность за умелые действия генерала Петрова.

Что такое генеральское звание, за возможность сохранить Францию в числе своих военно-политических союзников в Европе? Полная ерунда. В России генералов всегда было как тараканов, зато теперь соотношение союзников среди стран победителей стало 2:2. Пусть временно, но Франция встала в один строй с Россией.

Новое звание и награды не особенно обрадовали Георгия Владимировича. В тот момент, когда радист доложил: — "Товарищ полковник, вам генерала присвоили", славный "сын якутского народа" находился в депрессии, из-за расставания с любимой.

По настойчивому требованию Шалашова, француженка покинула Париж, уехав к тетке в Алансон. Во время прощания, Констанция сообщила Петрову, что беременна и эта новость только усилила горечь разлуки. Оба понимали, что возможно больше никогда не увидятся и потому не скрывали своих чувств.

Захарова буквально насильно увела рыдающую девушку от Петрова, по щекам которого катились скупые мужские слезы. Как полноправному члену "операции", Шалашов поручил ей доставить девушку в Алансон, и переводчица благополучная выполнила эту миссию.

Известие о присвоении генеральского звания вызвало кривую улыбку у Петрова.

— Теперь все будут говорить, что я его получил, за ночную поездку в Булонский лес, к девицам легкого поведения — сказал Петров, щедрой рукой наливая в стакан вестнику радости французского коньяка. Новоиспеченный генерал, очень хорошо знал потребности людских душ.

Глава XV. И от тайги до британских морей.

Резкая, назойливая трель телефонного звонка в кабинете Верховного Главнокомандующего, прервала плавную речь доклада генерала армии Антонова о текущих событиях. Скомкав прерванное звонком предложение, начальник Генерального Штаба с укоризной покосился в сторону телефонного аппарат.

Звонок в кабинет Сталина во время его дневного совещания с Антоновым, мог означать только одно, случилось нечто важное, что Поскребышев не рискнул отложить до его окончания. Алексей Иннокентьевич это отлично понимал и потому замолчав, стал, терпеливо дожидаясь пока вождь подойдет к столу и снимет трубку.

— Да, что случилось? — спросил Верховный ровным и спокойным голосом, внутреннее готовый услышать неприятное известие.

— Извините товарищ Сталин, но звонит патриарх Алексий — извиняющим голосом сказал секретарь. — Ранее он уже дважды пытался связаться с вами, и вы сказали чтобы...

— Я помню, что говорил, — прервал Поскрёбышева вождь. Он на секунду задумался, а затем приказал, — соединяйте.

— Здравствуйте Иосиф Виссарионович — почтительно донеслось из трубки.

— Здравствуйте Ваше Святейшество — учтиво ответил Сталин.

— Прошу прощения, что отрываю вас от решения важных государственных дел, но возникла проблема, решить которую можете только вы один.

— Я вас внимательно слушаю, — усмехнулся в усы Сталин, — говорите.

— Совинформбюро сообщило, что советские войска вошли в пределы Константинополя. Русская Православная церковь с огромной радостью восприняла известие, которого ждала более сорока лет. Совет епископов обращается к Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, как председателю Правительства и Верховному Главнокомандующему с просьбой оказать помощь в проведении службы в храме святой Софии — смиренно попросил патриарх.

После этих слов, в разговоре возникла пауза. Прежде чем ответить, Сталин взвешивал каждое слово, ибо обращение патриарха таило в себе опасные подводные камни.

— Честно говоря, ваша просьба, несколько застала меня врасплох. Она не столько необычна, сколько не в вполне своевременна. Наши войска вступили в Стамбул для предотвращения столкновений между греками и болгарами с одной стороны и турками с другой. Советские солдаты на берегах Босфора находятся временно, точно также как там находились британские войска в начале двадцатых годов. Боюсь, что исполнение вашей просьбы, серьезно осложнит положение в Стамбуле и даст повод нашим недругам обвинить нас в захвате чужой территории.

— Мы смиренно просим Советское Правительство о проведении только одной службы в стенах святой Софии. Одной единственной. На общее положение дел в Константинополе это не скажется никоим образом, ведь храм святой Софии в настоящий момент является музеем. Зато влияние Русской Православной церкви от этой службы возрастет многократно. Как среди автокефальных церквей Восточного предела, так и на Западе, в том числе и за океаном — выложил свои козыри патриарх и вождь задумался.

Одна служба в храме по большому счету действительно ничего не решала, но будучи даже чисто символической, могла принести России большую выгоду. Ведь почти шестьсот лет в стенах храма не было христианской службы. Именно из-за этого, в 1914 году Россия и вступила в Первую мировую войну. И какие бы идеологически высокие слова не говорил бы Генеральный секретарь ВКП (б) своей пастве с высокой трибуны, в мозгу бывшего духовного семинариста этот дятел сидел очень прочно, и время от времени стучал клювом по темени.

— Умеете вы логически излагать, Ваше Святейшество. Не скрою, в словах ваших есть резон, но сейчас, я ничего не могу вам обещать. Надо все хорошенько обдумать. Есть ли ещё просьбы и пожелания?

— Нет, Иосиф Виссарионович.

— Тогда позвольте попрощаться с вами. Как только мы примем решение, независимо от его результата вам обязательно позвонят. Всего доброго.

— До свидания.

Вождь положил телефонную трубку и неторопливо возвратился к столу с картами. Он не стал посвящать начальника Генерального Штаба в суть состоявшейся беседы, мудро разделяя вопросы стратегии и религии.

— Продолжайте, товарищ Антонов — сказал Сталин, размеренно перебирая пальцами, пустую трубку. Это давнишняя привычка, позволяла ему быстро переключаться с одной темы на другую.

— Таким образом, войска маршала Малиновского взяли под свой контроль всю территорию полуострова Галлиполи и пролив Дарданеллы на всем его протяжении. Сложившие оружие турецкие войска, определены в лагеря временного содержания. Как только будет получено согласие Анкары на их интернирование, все они будут незамедлительно отправлены в азиатские пределы Турции.

— Не думаю, что их появление, усилит и укрепит моральный дух остальных частей и соединений турецкой армии. Господин Иненю по-прежнему громко заверяет всех и вся, что его страна способна защитить свою территорию от натиска любого врага, но после потери Восточной Фракии и Стамбула, ему верят не так охотно как прежде — с удовлетворением отметил Сталин. — С этим вопросом разобрались, что ещё у вас осталось.

— Высадка десанта на Крит, товарищ Сталин. Маршал Малиновский считает, что её нужно проводить в скорейшие сроки, пока не испортилась погода — генерал вопросительно посмотрел на вождя.

— Скажите, товарищ Антонов, а так ли нам сейчас необходимо занятие Крита. Я прекрасно понимаю товарища Малиновского, который стремиться извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. Да, враг разбит, деморализован и на Крите, у англичан сейчас нет большого числа войск. У нас появились корабли при помощи, которых высадка десанта будет иметь больше шансов на успех чем прежде. Но какую выгоду и пользу принесет нам эта десантная операция в данный момент? Стоит ли рисковать жизнями наших советских людей ради взятия под свой контроль этого острова? На мой взгляд, мы уже достигли всех целей, которые ставили перед собой, начиная Балканскую операцию.

— Генеральный штаб полностью с вами согласен, товарищ Сталин. Высадка десанта на Крит имела бы смысл, если бы мы собирались вести боевые действия в области Восточного Средиземноморья и на приграничных к нему территориях. Своими действиями на Балканах и в районе проливов, мы не только лишили Черчилля всех его местных резервов, но и заставили перебросить часть сил из Европы. Этим самым мы получили большой плюс, однако дальнейшие наши действия в направлении Крита, Мальты или Александрии, при нынешнем состоянии войск Балканского фронта, могут превратить его в минус. Я считаю, что на данный момент, нам целесообразней имитировать подготовку высадки десанта на Крит или итальянский порт Брундизий. Это продержит Черчилля в напряжении определенное время и не позволит ему быстро вернуть в Европу изъятые оттуда войска.

— Изложите, пожалуйста, наше совместное видение этого вопроса, маршалу Малиновскому письмом. Но не в форме канцелярского приказа, а в мягкой и аргументированной форме, он вполне этого заслуживает — попросил Верховный Антонова и тот послушно чиркнул у себя в блокноте.

— А как обстоят дела в Европе? После занятия Рокоссовским Роттердама, англичане так и не начали эвакуацию войск из Голландии?

— Нет, товарищ Сталин. Черчилль продолжает держаться за этот плацдарм, упрямо лелея надежду на нанесение по нашим войскам в Германии двойного удара, с севера и юга.

— Насколько реально его осуществление в ближайшее время?

— Генеральный штаб считает подобное развитие событий маловероятным.

— Головокружение от успехов, опасная штука, товарищ Антонов. Не стоит идти, поэтому опасному пути — предостерег вождь, но генерал не согласился с ним.

— Все свои наступления, англичане начинали при своем многократном превосходстве в живой силе и технике, товарищ Сталин. При этом они предпочитают не прорывать фронт ударными клиньями в двух местах, как это делали мы или немцы, а методично продавливают его в одном месте. Своеобразный рецидив от тактики Первой мировой войны. Его англичане так и не смогли преодолеть за все время войны, и нет никаких признаков, что они собираются сделать это. Мы самым тщательным образом следим за перемещением войск противника но, ни в Голландии, ни в районе британской части Рура, концентрации войск необходимой по британским меркам для прорыва обороны, не наблюдается — заверил Антонов генералиссимуса.

— Ваша уверенность вселяет оптимизм. Ну а англичане, не заметили наших наступательных приготовлений у Апелдорна и Арнема? — спросил Сталин, сделав трубкой, плавный жест над картой.

— Никак нет, товарищ Сталин. Маршал Рокоссовский докладывает, что переброска войск проводиться исключительно в ночное время, с соблюдением максимальной осторожности. В район Апелдорна и Арнема идет сосредоточение соединений мотострелков и артиллеристов. Бронетанковые подразделения подойдут к местам ударов перед началом наступления. С целью отвлечения внимания противника, идет имитация подготовки наступления в районе Неймеген, с целью взятия под полный контроль низовья Рейна. И англичане в это поверили. Согласно показаниям пленных "языков", генерал Крафтон отдал приказ о подготовке к взрыву всех плотин и шлюзов на Нижнем Рейне, в случаи нашего наступления в этом районе — уверенно доложил начальник Генштаба.

— Хорошо. Будем надеяться, что сосредоточение наших войск осталось незамеченным и начав наступление, мы не наткнемся на контрудар врага на полях Голландии, и не получим удара в спину из Рура. Мы достигли хороших успехов в Греции и получили гораздо больше, чем ожидали в районе проливов. Однако для того, чтобы добиться отставки Черчилля, необходимо расколоть одно из "британских яиц" в Европе. Наступать в Руре небезопасно, значит, остается "голландский мешок" — Верховный вновь провел рукой над картой, помолчал, а потом продолжил свою речь.

— Честно говоря, меня очень тревожит, пусть даже чисто гипотетически, возможность американского наступления против войск маршала Конева. Следуя рекомендации Генерального штаба, для проведения заключительной операции в Голландии, мы изъяли у него часть войск, сделав его более уязвимым перед внезапным наступлением американцев. Мне кажется, что у товарища Рокоссовского и так много войск, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу — поделился своими сомнениями Сталин.

— Тактика американского наступления полностью сходна с тактикой британцев, товарищ Сталин. Они её так сказать получили в наследство от своих англосаксонских родственников и хорошо освоили. Подготавливая Утрехтскую операцию, Генштаб не исключал такой возможности. Войсками маршала Конева была проведена тщательная наземная и воздушная разведка, но никакой усиленной концентрации войск не было выявлено. Исходя из имеющихся на данный момент сведений, Генеральный штаб считает, что единственное, чем могут помочь англичанам американцам, это авиационной поддержкой, — твердо стоял на своем Антонов. — Что касается числа войск у Рокоссовского, то они ему необходимы для быстрого прорыва обороны противника. Без дополнительных сил, войска Северной группы войск рискуют ввязаться в затяжную борьбу с непредсказуемым исходом, учитывая плотность обороны противника и особенности местного рельефа.

— Значит, будем считать вопрос с нашим наступлением в Голландии решенным. Готовьте директиву — подвел итог беседы Сталин, но как, оказалось, был человек, который имел свою точку зрения, расхожую с точкой зрения Ставки. Не прошло и двух часов после завершения разговора Сталина с Антоновым, как в Москву позвонил маршал Малиновский.

— Товарищ Сталин, командование Балканской группы войск несогласно с директивой Ставки и просит вас разрешить проведение десантной операции на остров Крит.

— Насколько мне известно, товарищ Антонов отправил вам письмо. В нем четко и ясно изложены причины, по которым Ставка считает не целесообразным проведение этой операции. Вы его получили, товарищ Малиновский?

— Так точно, товарищ Сталин, получил. Однако в нем, по моему твердому убеждению не учтены два важных фактора, которые позволяют по-новому взглянуть на эту операцию — продолжал настаивать маршал. Твердый и напористый, способный отстаивать свою точку зрения при помощи действенных аргументов, а не набором горячих фраз и пылких обещаний, Малиновский импонировал Сталину. Он давно приметил Родиона Яковлевича в общей плеяде генералов, выдвинутых войной на самый верх. Командуя корпусом, армией или фронтом, он всегда хорошо выполнял поставленные перед ним боевые задачи.

— Внимательно слушаю вас, товарищ Малиновский — сказал диктатор, который по утверждениям свободной прессы не терпел чужого мнения и не выносил никакого инакомыслия.

— Во-первых, общая численность англичан на острове, включая тех, кого смогли вывезти с материковой части Греции, составляет не более восьми тысяч человек. Основные силы противника находятся в Ираклионе. Они не успели рассредоточиться по острову и занять ключевые позиции его обороны. Так стратегически важный аэродром Малеме охраняют всего два взвода автоматчиков. Грех не воспользоваться таким удачным шансом, товарищ Сталин.

— Откуда у вас такие данные? Они существенно расходятся с теми, что на сегодняшний день располагает Генштаб. Согласно им, общая численность английских войск на острове оценивается около пятнадцати тысяч человек. Насколько достоверно ваше утверждение о восьми тысячах и малом гарнизоне аэродрома? Нет ли здесь дезинформации со стороны англичан?

— Наши сведения получены от греческих коммунистов. Я прекрасно понимаю, что для полной объективности их надо проверять и перепроверять, но у нас нет причин не доверять греческим подпольщикам, ежедневно рискующих своей жизнью. За годы немецкой оккупации они хорошо научились считать вражеских солдат и офицеров.

— Хорошо, — после некоторой паузы произнес вождь. — Будем считать, что данные Генерального штаба несколько завышены. Скажем в связи со сложностью подсчета отступивших с материка англичан и возможностью эвакуации части войск не на Крит, а на близлежащие острова. Например, Хиос или Родос. Это вполне возможно. Судя по тому, что вы сделали упор на аэродром Малеме, вы предполагаете произвести высадку не морского десанта, а воздушного?

— Совершенно верно. Согласно данным разведки англичане ждут, нашего десанта со стороны моря, а мы ударим двумя воздушно-десантными бригадами генерала Глаголева. Штаб Балканской группы войск внимательно изучил немецкую десантную операцию "Меркурий" и считает, что мы можем воспользоваться опытом господина Штудента.

— Очень похвально, что вы изучаете опыт врага, но двух бригад на весь остров Крит мало. Даже если на первичном этапе операции будет достигнут успех, этими силами будет очень сложно удержать его. Англичане обязательно попытаются отбить Крит, а для отражения высадки десанта в разных местах у вас просто не хватит сил. В подобной ситуации может не стоит гнаться за лаврами генерала Штудента и довольствоваться достигнутым.

— Двух бригад для обороны острова, безусловно, мало, товарищ Сталин. Но кроме них, у нас имеется второй важный фактор — греческий народ. Он очень силен и огромен, и им никак нельзя пренебрегать. В сорок первом году немцы были для греков оккупантами, теперь для них оккупанты — англичане. Если мы передадим греческим патриотам трофейное оружие, то мы сможем противостоять высадке англичан на Крит и продержаться до подхода основных сил. Кроме этого, после завершения боевых действий на Галлиполи, мы сможем перенацелить на Крит всю нашу авиацию. Как бомбардировочную, так и истребительную — маршал говорил легко, уверенно и в его словах был слышан твердый продуманный расчет, а не авантюрная бравада.

— Помниться мне, ещё недавно у вас были определенные сомнения относительно полезности греческих патриотов. Теперь ваша оценка в отношении полностью поменялась, что произошло?

— В начале операции мне было известно о них только с чужих слов и это вызывало определенные опасения. Теперь, когда мы сражаемся с ними бок обок, я вижу, что несколько ошибался в них — честно признался Малиновский.

— Рад это слышать, товарищ Малиновский. Я нисколько не сомневаюсь, что перед звонком в Ставку вы все тщательно взвесили и просчитали, но кроме бумаги есть и овраги. Скажите честно, вы уверены в целесообразности проведения Критской операции? Может лучше синица в руках, чем журавль в небе — спросил вождь собеседника. Возникла пауза, после которой, собравшийся духом маршал, сказал: — Я полностью уверен в необходимости этой операции, товарищ Сталин. Остров Крит "непотопляемый авианосец", с которого англичане могут свободно наносить удары, как по материковой Греции, так и по всем островам восточного Средиземноморья. Если мы не возьмем Крит сейчас, неизвестно, сможем ли мы взять его потом. Остров Мальта наглядный тому пример.

— Хорошо, товарищ Малиновский. Ставка пойдет вам навстречу и санкционирует десантную операцию на Крит. Скажите, сколько времени вам будет необходимо для этого?

— Мы сможем начать операцию ровно через сутки — озадачил маршал вождя.

— Сутки, товарищ Малиновский, я не ослышался? — переспросил собеседника Сталин.

— Нет, не ослышались, товарищ генералиссимус, ровно сутки.

— Это очень серьезное и ответственное заявление, товарищ Малиновский. Может вам стоит подумать, переговорить с членами штаба?

— В этом нет необходимости. Чем позднее мы начнем, тем крепче будет враг, тем сильнее будет его сопротивление и тем больше невосполнимых потерь понесут десантники генерала Глаголева.

— Вы очень хорошо сказали. Считайте, что согласие ставки у вас есть и сутки пошли. Я верю в вас, товарищ Малиновский, но прошу помнить. Если что-то у вас пойдет не так, если возникнут непредвиденные обстоятельства, вы всегда сможете остановить операцию по собственному усмотрению, без консультации со Ставкой.

— Спасибо за оказанное нам доверие, товарищ Сталин. Приложим все силы, чтобы его оправдать — заверил маршал и колесо закрутилось.

Прося у Верховного Главнокомандующего именно сутки, Малиновский ничуть не кривил душой и не пытался произвести хорошее впечатление на вождя. Десантная операция на Крит разрабатывалась ещё с первых дней "Генерала Скобелева" и к началу октября была полностью готова. Было необходимо лишь толкнуть камень с надписью "Крит" и он с готовностью рухнул бы на врага, погребая его под своей грохочущей лавиной.

Первым под удар попал гарнизон аэродрома Малеме на северо-западной оконечности острова и удар этот был весьма коварен.

Ровно через сутки после разговора Малиновского со Сталиным, аэродромные локаторы засекли группу самолетов приближавшихся к Криту с запада. Судя по отметкам, это были три транспортных самолета идущих в сопровождении истребителей.

Вскоре эти предположения полностью оправдались. Наблюдатели узнали в них транспортники "Дуглас" и прикрывавшую их восьмерку "Спитфайеров". Летела они не на аэродром Малеме, а проходили несколько южнее его, держа курс на Ираклион.

Коменданта аэродрома капитана Бейнса это сообщение серьезно обрадовало. Он постоянно получал приказы от командования быть бдительным, в связи с возможной высадкой русского морского десанта. Ираклион почти каждый день напоминал об этом, но оставался, абсолютно глух к просьбам капитана об усилении гарнизона аэродрома.

— У вас почти рота, капитан. Умейте обходиться малым — нравоучительно вещала телефона трубка голосом майора Прайса, и Бейнс люто ненавидел и трубку, и говорившего с ним человека.

— Наверняка перебрасывают подкрепление из Италии. Может быть и нам, что-нибудь перепадет — подумал капитан, совершенно не подозревая, что в самое ближайшее время его предположение материализуется и очень больно.

Все началось с того, что восьмерка истребителей неожиданно поменяла курс и атаковала аэродром. Это произошло так стремительно, что охрана взлетного поля была застигнута врасплох.

Ловко имитируя заход на посадку, "Спитфайры" внезапно открыли огонь по зенитным установкам аэродрома и быстро уничтожили их. Изумленные англичане принялись пускать в небо сигнальные ракеты, пытаясь известить истребители, что они по ошибке атакуют свой аэродром, однако все было напрасно. Совершив разворот, самолеты вновь атаковали аэродром, сбросив в этот раз на него бомбы.

Только после этой атаки иллюзии рассеялись, и все встало на свои места. Вместо привычных кругов королевских ВВС на крыльях самолетов, защитники аэропорта заметили красные звезды. Пользуясь своей полной безнаказанностью, советские самолеты ещё дважды атаковали аэродром, после чего не таясь, ушли на север.

С большим опозданием, из-за повреждения радиостанции, по запасной аппаратуре, капитан Бейнс связался с Ираклионом и доложил о нападении противника. Принявший сообщения капитана дежурный офицер, пообещал немедленно доложить командованию о случившимся и традиционно посоветовал Бейнсу держаться.

Капитану стоило больших сил не послать невидимого советчика куда подальше. Пользуясь, случаем, он в ультимативной форме потребовал немедленно прислать подкрепление, и занялся обороной аэродрома. В скором нападении русских на Малеме, капитан не сомневался. Вне всякого сомнения, на борту "Дугласов" находились парашютисты врага.

Даже после внезапного нападения русских истребителей, общая численность гарнизона составляла около ста человек. Конечно, для успешного отражения противника требовался батальон, но и того что было, Бейнсу вполне хватало для отражения атаки врага. Учитывая, что англичане оборонялись, а русские наступали, капитан мог продержаться часов десять-двенадцать. Этого времени было вполне достаточно, для переброски на аэродром подкрепления.

Расчеты Бейнса были безупречны по своей логике. Советский десант действительно мало превосходил по своей численности гарнизон аэродрома и в открытом противостоянии, без поддержки танков и артиллерии вряд ли бы смог быстро сломить сопротивление англичан. Все было верно, однако у противника оказался один маленький, но очень весомый козырь. В составе советского десанта находились снайпера. Их было не один, не два и не три, а целых восемь, имевших за своими плечами богатый боевой опыт.

Пока десантники связали внимание защитников аэродрома стрельбой с двух сторон, снайпера занялись привычной работой по развалу рядов противника. В первую очередь уничтожались пулеметные расчеты, выбивались офицеры, а также наиболее активные участники обороны.

Годами отработанная методика, не дала сбоя и на этот раз. Боевая активность подчиненных капитана Бейнса стала медленно, но верно терять свою активность и к концу второго часа боя сошла на нет.

Впрочем, к столь быстрому подавлению сопротивлению англичан, привело не только наличие у десанта снайперов. На вооружении десантников имелись трофейные гранатометы и отечественные огнеметы. Готовясь к захвату аэродрома, генерал Глаголев не хотел допустить осечки, подобно той, что случилась в этих местах у немцев пять лет назад.

Десантники ещё зачищали аэродром, а по радиоволнам уже неслось кодированное сообщение об успешном выполнении задания. Не прошло и двух часов, а на взлетно-посадочную полосу сел транспортник, имевший на своем борту легкую артиллерию; минометы батальонные минометы и противотанковые орудия М-42.

Все это как нельзя лучше, было использовано при отражении британской контратаки, последовавшей через четыре часа, после высадки на аэродроме основных сил бригады. Три батальона австралийцев и новозеландцев из Ханьи, при поддержке четырех бронетранспортёров и трех танков, попытались выбить советских десантников, но были разбиты.

Ещё на подходе к аэродрому, противник был замечен прикрывавшими подход к Малеме истребителями. Летнабы немедленно известили командование и с аэродромов Пелопоннеса были подняты эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, дежурившие там в первой форме готовности.

"Крылатые гарпии", как их потом окрестили англичане, подоспели в самый ответственный момент схватки. Своим мощным ударом с воздуха, они внесли коренной перелом в это маленькое сражение. Два танка и один бронетранспортер были уничтожены прямыми попаданиями бомб, и ещё одна машина была повреждена. Тех же, кого не тронули бомбы, были уничтожены десантной артиллерией и лишенные огневой поддержки, солдаты его королевского величества отступили.

Развивая достигнутый успех, десантники сами перешли в наступление, не позволив противнику закрепиться на подступах к Малеме. Преследуя отступающего и полностью деморализованного врага, не встречая серьезного сопротивления, они вышли к Ханьи, главный опорный пункт англичан на западе острова.

На всем протяжении пути, со стороны мирного населения острова, они не встречали ни одного акта агрессии и даже проявления недружеского отношения. Все те, для кого приход русских войск был в радость, встречали их громкими криками, те кто их боялся, тихо сидели по домам.

Перемолов главные силы противник при штурме Малеме и во время его преследования, советские десантники без боя овладели городами Ханьи, Суда, Каливес. В последнем, они встретились с силами второй десантной бригады полковника Ивлева. Объединившись, десантники продолжили наступление на восток, взяли Георгиуполи и при продвижении на Ретимно, столкнулись с главными силами англичанами, под командованием генерал-майора Папса.

Более суток, на узком пространстве суши между морем и горами, шли упорные бой с переменным успехом. Англичане и русские не хотели уступать друг другу, и обе стороны были достойны победы и как часто это бывает, исход сражения решило вмешательство третьей силы.

Как и при штурме "линии Метакса", советским войскам оказали помощь греческие коммунисты. Воспользовавшись тем, что генерал Папс максимально ослабил гарнизон Ираклиона, они подняли в тылу врага вооруженное восстание. Главной целью восставших был аэродром в пригороде столице Крита, который они очень быстро захватили благодаря малочисленности охраны.

Всего два с половины часа он находился в руках восставших, и этого времени хватило для переброски главных сил 37 десантного корпуса в Ираклион.

Удар в спину полностью подкосил боевой дух англичан. Едва услышав, что советские войска высадились в Ираклионе, славные подданные короля Георга пустились в бега, как простые солдаты, так и офицеры. Все они стремились отойти к Агие Галини, где было удобное место для эвакуации в Египет.

В общей сложности, Критская операция продлилась всего шесть дней, добавив ещё один лавровый лист в общий триумфальный венок. Но если гром победы раздавался на теплом юге Европы, то на северо-западе, дела шли не столь успешно как того хотелось бы. Сказывалось усталость солдат, наличие у противника прочной обороны, а также наступление дождливой осени.

Первыми, согласно плану Ставки, заговорили пушки под Неймегеном и британцы не замедлили среагировать. Собрав всю свою бомбардировочную авиацию в Голландии и присовокупив к ним самолеты, базирующиеся в Германии, англичане нанесли мощный массированный удар по советским позициям на берегу реки Ваал — притоке Рейна.

Не рискнув действовать при свете дня, британцы решили ударить по врагу под покровом темноты и неожиданно для себя наткнулись на очень сильное зенитное прикрытие. Зенитных орудий русских было так много, что ни о каком прицельном метании не могло быть и речи. Экипажи самолетов просто поспешили вывалить во тьму свой смертоносный груз и с чистой совестью вернуться на базу.

Узнав об этом, генерал Крафтон потребовал повторить налет в дневное время суток. Уж слишком рьяно русские пытались прорвать британскую оборону на этом участке фронта, и утром следующего дня его требование было выполнено. С той лишь разницей, что в этом налете на Неймеген, не смогли принять участие самолеты, базирующиеся в Руре. Фельдмаршал Монтгомери решил поберечь подчиненную ему авиацию.

С огромным трудом, неся серьезные потери, английские самолеты смогли прорваться, сначала через воздушный, а затем через зенитный заслон русских. С невиданным ранее остервенением, они сбрасывали свои бомбы на позиции противника. Многокилограммовой бомбы в пух и прах разносили стоящие на земле танки, самолеты, пушки, машины. Сравнивали с землей блиндажи и траншеи, склады и штабы противника и от свершенного подвига, сердца и души английских пилотов наполнялись радостью от свершенного ими возмездия.

Собравшись за общим обедом, они радостно поднимали бокалы за свои успехи, совершенно не подозревая, что стали жертвами жестокого обмана. Преодолев яростное сопротивление врага, они уничтожили мастерски сделанную бутафорию. Свой главный удар маршал Рокоссовский наносил севернее Неймегена, искусно придавая ему вид отвлекающих действий.

Когда же все это выяснилось, и генерал Эйзенхауэр дал согласие бросить против русских свою авиацию, но исключительно в ночное время, вмешалась погода. Зарядили проливные дожди, опустились туманы и все огромная англосаксонская армада, оказалась прикованной к земле.

Дожди зарядили по всем Нидерландам, что создавало дополнительные неприятности и для советских войск. Лишившись поддержки с воздуха, они были вынуждены взламывать оборону противника при помощи артиллерии и танков.

Особенно тяжело было войскам, наступавшим в районе Арнем. Там британцы создали хорошо эшелонированную оборону, и быстро прорвать её не удалось. Несмотря на сильный огневой удар, который буквально перепахал всю передовую врага, в первый день наступления советские войска смогли продвинуться лишь только на три-четыре километра. Не порадовал успехами и второй день наступления. Солдаты маршала Рокоссовского смогли вклиниться на пять — восемь километров обороны противника.

Она была подобно праздничному пудингу, нашпигована минами, противотанковыми орудиями, гранатометчиками, дотами и дзотами. Все это было необходимо уничтожить, что существенно снижало темпы наступления.

Первые два дня, англичане считали, что Арнем, является второстепенным направлением, где наносится отвлекающий удар. Однако интенсивность боев на этом участке фронта, заставило генерала Крафтона радикально пересмотреть свою прежнюю точку зрения. В направлении Арнема, британское командование начало срочно перебрасывать подкрепление, снятое с других участков фронтов, стремясь любой ценой не допустить прорыва отчаянно трещавшей обороны.

Ничуть не лучше обстояло дело и под Апелдорном. Относительно быстро взломав первую линию обороны противника, советские части вступили в лесную полосу Нидерландов, где столкнулись с неприятным для себя сюрпризом. Из-за глинистой почвы местности, дождевые осадки очень плохо уходили в землю, в результате чего многие участки леса оказались залиты водой и временно превратились в непроходимые топи.

Зная эту коварную особенность, англичане построили свои опорные пункты обороны на сухих возвышенностях, прочно перекрыв все дороги, идущие через лес на запад. Между ними, были размещены небольшие блокпосты, численностью в десять — двенадцать человек. В случаи попытки советской пехоты прорваться через затопленное пространство лесных массивов, блокпосты могли вызвать артиллерийский огонь из опорных пунктов по связи, по тому или иному квадрату. Все площади были заранее прострелены и первая попытка советских войск сходу преодолеть леса Апелдорна, с треском провалилась.

Поздним вечером второго дня наступления, в ставку Рокоссовского позвонил Сталин.

— Как у вас обстоят дела, товарищ Рокоссовский? У нас, праздничное настроение. Москва салютует в честь освобождения Греции.

— Не могу вас порадовать тем же, товарищ Сталин. За два дня непрерывных боев, нам пока не удалось полностью прорвать оборону противника и выйти на оперативный простор — маршал говорил негромким голосом, тщательно взвешивая каждое слово.

— В чем дело? Может неверно выбрано направление нанесения удара или не совсем точно оценены силы противника? — поинтересовался вождь.

— Никак нет. Направление удара и силы противника оценены, верно. Просто англичане пришли в себя после летнего шока и стали воевать по всем правилам войны. Кроме этого, нас несколько подвела погода, лишившая нас возможности использовать в полную силу авиацию. Я прекрасно понимаю, что это не оправдание, просто хочу сказать, что для прорыва обороны врага, люди делают все возможное и даже немного больше, товарищ Сталин.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, Константин Константинович. Война есть война и очень часто все идет не так как мы того ожидали и планировали. Однако все же хотелось бы знать, когда будет достигнут нужный нам результат?

— Я очень надеюсь, что к завтрашнему вечеру мы взломаем оборону противника.

— Я тоже на это надеюсь. Ведь ради вашего наступления мы ослабили маршала Конева и больше брать резервы нам негде. Надеюсь, что это вы хорошо помните?

— Так точно, товарищ Сталин, помню.

— Вот и отлично. Желаю вам успехов на завтра. До свидания, Константин Константинович, не буду вам мешать.

— До свидание, товарищ Сталин — повесил трубку Рокоссовский и повернулся к генералу Малинину, стоявшему с ним рядом.

— Сильно ругает? — сочувственно спросил начштаба, справедливо полагая, что несет и свою часть вины за неудачное наступление.

— Он не ругает. Он спрашивает — маршал чувственно произнес эти слова, что Малинин тут же зябко поежился. Вопросы и просьбы Верховного, действовали на военных гораздо сильнее грозных окриков и угроз.

Обещая Верховному возможный прорыв обороны противника, маршал ничуть не кривил душой. При проведении рекогносцировки затопленной местности под Апелдорном, выяснилась одна любопытная вещь. Оказалось, что какими бы непроходимыми не казалось бы лесные топи, в некоторых местах наши танки и самоходки все же могли пройти. С большим трудом, они медленно двигались по коварно земле Нидерландов, вздымая комья глины, поднимая фонтаны воды и грязи.

Для точного выяснения положения дел, была направлена группа саперов, имевших опыт прокладывания гатей в болотистой местности. Проведя подробный осмотр места предполагаемого наступления, они прибыли на доклад к командующему перед самым звонком Сталина.

— Пройдут танки, товарищ маршал. Эти голландские болота не чета нашим белорусским. Там для танков гати приходилось основательные прокладывать, а здесь только небольшую помощь окажи, и они сами вперед побегут — уверенно отрапортовали саперы Рокоссовскому, едва переступили порог его кабинета.

— И как быстро вы их проложите? За сутки управитесь? — спросил маршал с затаенной надеждой и к своему удивлению получил ошеломляющий ответ.

— Мы, постараемся управиться побыстрее.

— Побыстрее это как? — не веря своим ушам, переспросил Рокоссовский.

— Постараемся за ночь. Все необходимое для этого у нас есть. Возможные места прокладки гатей нами определены, промеры сделаны, так что все в наших руках. Товарищ маршал, мы ведь понимаем, что дорога через этот лес кратчайший путь к победе. Поэтому сделаем все возможное, чтобы наши танки прошли через него.

Сказанные слова саперов, с новой силой всколыхнули в груди Рокоссовского, погасшую было уверенность в благополучном исходе операции.

— Кого предполагаешь пустить первыми; танки или самоходки? — спросил маршал Малинина.

— "Сушки" и желательно семьдесят шестые. Им будет легче пройти опасные места и подавить опорные пункты противника.

— На дорогах?

— Нет в лесу. Бои на дорогах — не позволительная трата времени. Я считаю, что наступать следует напрямую, через лес. Англичане точно не ждут наших танков на этом направлении.

— Наверняка у тех отрядов, что держат оборону в затопленных частях леса, есть гранатометы. Пожгут они нам "сушки" за милую душу — высказал опасение маршал. При этом он не столько сомневался в словах Малинина, сколько пытался отыскать в них слабое звено.

— Если бы мы прорывали их обычное построение обороны, то они бы обязательно присутствовали. Однако противник считает эти места непроходимые для танков, ждут здесь только пехоту и потому, вряд ли здесь будет большое число гранатометчиков, — парировал Малинин. — Я бы больше опасался за пехотинцев. Судя по докладам командиров, противник может организовать крепкий артиллерийский заслон.

— Тогда следует придать "сушкам" небольшие штурмовые группы, а основные силы пехоты бросить в прорыв вместе с танками. Если все будет так, как мы ожидаем, то к этому моменту самоходки смогут подавить часть артиллерии врага. Что синоптики, улучшения погоды не обещают?

— К сожалению, нет. Облачность и дожди продержаться ещё минимум два дня.

— Жаль, будь погода нормальнее, мы бы этот лес давно раскатали в пух и прах, — вздохнул Рокоссовский, — Михаил Сергеевич, проследите, чтобы на время проведения саперами работы, наши артиллеристы отвлекали внимание противника на других участках фронта.

Этот нехитрый, но очень действенный прием был использован при установке гатей в Белоруссии, сработал он и на этот раз. Почти всю ночь, справа и слева от намечаемого места прорыва, советские артиллеристы пробовали "на зубок" оборону противника, умело приковывая к себе его внимание.

Около пяти часов продолжался обстрел вражеских позиций, создававший у противника стойкое убеждение, что именно на их участке обороны русские готовят свой прорыв. Во многих местах возникла яростная контрбатарейная дуэль, завершившаяся без видимого преимущества какой-либо из сторон.

Под эту громогласную симфонию, саперы завершили свою работу в точно обозначенный ими срок и едва только просветлело, как на врага двинулись самоходки и штурмовые группы.

Успех любой операции полностью зависит от её подготовки и взаимодействия различных родов войск. Все это у бойцов маршала Рокоссовского было, что и позволило им выполнить свою боевую задачу при невысоких потерях.

Саперы обеспечили самоходкам самые благоприятные условия входа в бой. Те уверенно шли вперед, ориентируясь на ранее установленные вешки, твердо зная, что пройдут, и не будут тыкаться вслепую. Когда же по ним загрохотала британская артиллерия, в дело немедленно вступили "сталинские артиллеристы". Завязалась упорная контрбатарейная борьба, благодаря которой английский заградительный огневой заслон развалился на части.

Как и предполагал генерал Малинин, среди защитников лесного рубежа обороны, гранатометчиков было раз-два, и обчелся. В основном это были пулеметные гнезда и прочие огневые точки, укрытые в некие подобия деревянных блокгаузов или полуземлянок. Для продвижения пехоты они были непреодолимым камнем преткновения, но для самоходок являлись удобной целью.

Едва только они обозначали свое присутствие, как семидесяти шести миллиметровое орудие открывало огонь в их сторону. И пусть не все снаряды летели точно в цель, но даже само присутствие самоходки, что вопреки всем утверждениям медленно, но верно двигались по непролазной грязи, вызывало сильную нервозность среди королевских солдат. Пушек не было, базуки были все наперечет, а смельчаков, готовых рискнуть и попытаться уничтожить самоходку связкой гранат среди них не оказалось. И под грохот снарядных разрывов и свист пуль штурмовых групп, Бобби и Тэдди стали отступать.

Не так быстро как того хотелось русским и слишком быстро для генерала Крафтона, сначала первая линия лесного рубежа британской обороны под Апелдорном, а затем вторая были прорваны советскими солдатами в первой половине дня.

Уцелевшие после прорыва "сушки" ещё только подступили к минометным позициям противника, едва-едва вступали в перестрелку с его артиллерийскими батареями, а вслед им уже мчались "тридцатьчетверки" и могучие "исы" с десантом на броне.

Наступление советских войск оказалось настолько успешно, что к концу дня они вышли на рубеж Харлскамп и Оттерло. Что было расценено как командованием, так и Ставкой — как очень хороший результат.

Развивая достигнутый успех, и не давая врагу закрепиться, Рокоссовский бросил прорыв 12-ю гвардейскую танковую бригаду, недавно полученную от маршала Конева. Ломая отчаянное сопротивление англичан, советские танкисты ударили сразу в двух направлениях. В сторону города Эде и города Барневелд, создавая угрозу тылам группировок ведущих бои под Арнемом и Апелдорном.

Будь на месте англичан немцы, они бы моментально попытались бы, если не закрыть горловину прорыва, то хотя бы создать свои знаменитые "поворотные столбы". При помощи этого маневра, им иногда удавалось успешно бороться с прорывами советских войск на первых этапах войны и в её средине. Англичане имели все возможности попытаться повторить немецкий опыт в борьбе за Голландию, но они посчитали ниже своего достоинства, учиться у побежденных. За что и поплатились.

Под угрозой окружения, британцы были вынуждены оставить Арнем и отойти от Апелдорна, в результате чего, этот участок их обороны полностью развалился. Все действия генерала Крафта по стабилизации положения войск ни к чему не привели. Англичане вновь опаздывали с принятием важных решений на один день, на один час и советские солдаты уверенно шли на запад. "К последнему морю" — пошутил вождь, слушая доклад Рокоссовского о его успехах.

Утром пятого дня после прорыва, советские танкисты вышли к окраинам Утрехта и завязали ожесточенные бои с противником. Учитывая берлинский опыт сражения, танкисты отказались от заманчивой возможности прорваться в центр города и стали дожидаться подхода, отставшей пехоты.

Как оказалось потом, это было верным решением. К центру города танкистов ждали баррикады из трамваев и взводы гранатометчиков засевших вблизи их. Утрехт был очень важной точкой для англичан. С его падением русские получали возможность наносить удары по Гааге и Амстердаму, последним опорным пунктам короны на континенте.

Бои за Утрехт отличались особым упорством. Даже с подходом пехоты и артиллерии, советские соединения не смогли быстро взять город, сказывалась нехватка боеприпасов. Кроме этого, руки советских воинов связывал приказ командующего, по возможности щадить городские постройки, чья история исчислялась веками.

С большим трудом, им удалось взять под контроль восточные пригороды города и несколько продвинуться к центру Утреха. Завязались ожесточенные бои, после которых советские соединения выйти к каналу Аудеграхт и встали. Преодолеть оставшийся отрезок пути они не смогли.

Не желая ввязываться в затяжные и изматывающие бои за город, маршал Рокоссовский решил взять Утрехт в кольцо. Для этого, он направил часть сил в обход города с севера, на Маарссен. Танкисты 12-й гвардейской бригады блестяще справились с этим заданием. Однако их успехи породили цепную реакцию, обернувшуюся для Голландии страшными бедами.

Все дело заключалось в том, что генерал Крафтон решил воспользоваться рецептом фашистского гаулейтера Зейсс-Инкварта, пригрозившего затопить Голландию в случаи наступления союзников. Секретным приказом генерала Крафтона, все дамбы и плотины северной Голландии были приготовлены к взрыву и специально выделенные офицеры, терпеливо ждали условного сигнала.

Появление советских танкистов в Маарссене вызвало шквал паники и страха. Телефоны и радио разрывалось от истошных криков "Русские танки идут!", что самым пагубным образом сказалось на всей британской обороне. Тактический успех гвардейцев был воспринят англичанами, как начало русского наступления на Амстердам. Свежих оперативных резервов помешать этому у Крафтона не было, и он решил остановить врага при помощи вод Северного моря.

Из-за большой спешки, англичане не успели произвести необходимые расчет столь сложной операции. Число дамб предназначенных к уничтожению, было определено, что называется "на глазок", без точных расчетов. Стремясь остановить противника, англичане взорвали несколько больше дамб и плотин чем следовало.

Также, при проведении операции, не были оповещены команды дамб, соседствующие с подлежащими уничтожению объектами, что дало непредсказуемый эффект. Находясь в постоянном напряжении, эти команды восприняли взрывы соседних плотин как знак прихода русских. Охваченные паникой и страхом не успеть выполнить приказ, они стали уничтожать охраняемые дамбы на свой страх и риск.

Взорванные примерно в одно время, дамбы обрушили на низинные земли огромное количество морской воды, что привело к катастрофическим последствиям. Выпущенный на свободу джинн ударил не столько по врагам, сколько по породившим его людям.

Со скоростью курьерского поезда, вода стремительно растекалась по Нидерландам, сметая все на своем пути. В одно мгновение дороги стали непроходимыми, всякое сообщение между городами нарушилось.

После взрыва северных дамб, советские войска не продвинулись дальше Утрехта и на километр, ибо все пространство от Буссома до Роттердама было залито водой. За два дня разгула морской стихии, Амстердам и Гаага превратились в острова посреди моря.

Вода по Нидерландам распространилась неравномерно. В некоторых местах её глубина достигала пятнадцати метров, в других два-три, в третьих не доходила и до колена. Благодаря этому удалось избежать массовой гибели людей но, ни о какой дальнейшей обороне Голландии речь не шла. Находившиеся в северных провинциях британские войска, бросая технику и тяжелое вооружение, с огромным трудом вышли к Амстердаму и Лейдену.

Многие солдаты отказались идти на запад и предпочли сдаться в плен.

— Русские ничего плохого нам не сделают. Мы в недавнем времени были союзниками и вместе били немцев. Мы не свершали никаких преступлений против них и значит, нам нечего бояться ледяной Сибири — говорили солдаты и сержанты, и офицерам нечего было им сказать в ответ. Они только молча отдавали им честь и, понурив голову, двигались на запад.

Подобная картина, но в гораздо больших размерах наблюдалась в южных провинциях Голландии. Несмотря на то, что их залило в меньшей степени, число не желающих отступать на Гаагу было гораздо больше чем на севере.

— Это не наша война, а мистера Черчилля. Если ему надо пусть воюет, а мы навоевались, хватит. Отдохнем в гостях у маршала Рокоссовского! Он настоящий джентльмен — говорили британцы, и в их словах была доля правды.

Имея уважение и сострадание к врагу, маршал Рокоссовский запретил открывать огонь по отступающему противнику. После уничтожения дамб, небо над Голландией очистилось, и советские войска получили возможность использовать самолеты. Поднятые в воздух, они в течение всего дня внимательно следили за действиями британцев. Однако при этом ни одна бомба, ни одна пулеметная очередь не обрушилась с неба на англичан.

Борьба за Голландию была проиграна и премьеру Уинстону Черчиллю, ничего не оставалось, как признать это. Повесив всех собак на несчастного Крафта, он отправил генерала в отставку без пенсии и мундира, и отдал приказ о начале эвакуации британских войск из Голландии. Это были одни из последних распоряжений сделанных Черчиллем на своем посту.

Глава XVI. Лондонский туман.

И вновь, размеренно и неторопливо, Сталин мерил шагами узорный паркет своего кабинета, тихо поскрипывая мягкими сапогами. Привычно зажав в руке трубку, вождь думал, оценивал, размышлял.

За длинным столом заседаний сидел нарком внутренних дел Лаврентий Берия, недавно закончивший свой доклад и терпеливо ждавший решения вождя. Важность изложенного им дела подчеркивал тот факт, что на наркоме был одет маршальский мундир.

Несмотря на то, что военная форма очень шла наркому, он обычно предпочитал ей гражданский костюм. Этот вид одежды был ближе Лаврентию Павловичу, который, несмотря на своё высокое звание, оставался сугубо гражданским человеком. Занимаясь тайной разведкой, создавая атомное оружие, всесильный нарком как любой простой человек имел свою неисполненную мечту.

Одни так и не постигли тайну бытия, другие не смогли заняться любимой астрономией, а Лаврентий Берия так и не стал архитектором градостроителем. К этому он стремился всю свою жизнь и хотя обстоятельства заставляли его заниматься другими делами, наличие мечты исключало наркома из числа военных.

— Значит, господин Черчилль сумел добиться переноса парламентских выборов на февраль 1946 года. Следует отдать должное его ораторскому таланту. При всех своих военных неудачах, он цепко держится на капитанском мостике британской империи, умело убеждая англичан, что черное это белое и, что лучшие времена ещё впереди. И как нестранно, ему верят — удивился Сталин.

— Его поддерживаю парламентарии, а не простой народ, — вступился за англичан Берия, — а эта продажная публика смотрит исключительно в рот большому капиталу. Что им толстосумы прикажут, за то они и проголосуют.

— Это все понятно, но ведь среди них есть трезвомыслящие люди, которые хорошо понимают, что курс выбранный Черчиллем ведет Британию в никуда. Каждый день, каждый месяц этого конфликта все больше и больше вгоняет их страну в американскую кабалу. Ведь Атлантическая хартия, которую подписал Черчилль в августе сорок первого года, ставит жирный крест на экономике Англии, лишая её заморских колоний. И в первую очередь Индии.

— Мне кажется, что американцы специально поддерживают политику Черчилля, чтобы как можно быстрее и прочнее привязать англичан к своей колеснице. Чем хуже Британии, тем лучше Штатам и тем скорее случиться её политическая капитуляция — высказал предположение нарком, и Сталин согласился с ним.

— Верно, говоришь, Лаврентий, — с грустью в голосе констатировал вождь. — Значит, американские денежные тузы перебили военные успехи нашего славного Багратиона и несмотря ни на что, Черчилль остался на своем посту.

Сталин подошел к карте мира висящей на стене кабинета и пристально посмотрел на то место, где находилась Америка. Раскинувшись от одного океана до другого, она чем-то напоминала орла, крепко вцепившегося в океанское побережье.

— До этих некоронованных королей "свободного мира" нам в ближайшее время не добраться и не победить. Слишком неравные силы на сегодняшний момент у нас с ними. И слишком большую цену нам приходиться платить за нынешнее противостояние с их сателлитом — вождь отвел глаза от карты и обратил свой взор на замершего по струнке наркома.

— Как говорил меня мой горийский сосед, заядлый картежник Нестор Затона: туз всегда бьет короля, а туза может побить джокер. В его колоде, все тузы были в виде денежных мешков, а джокеры в виде шутов-скоморохов, — усмехнулся Верховный, остановившись напротив Берии.

— Мы исчерпали все доступные средства для устранения Черчилля с поста премьера. Значит, пришла пора вводить в действие нашего джокера. Я имею в виду господина Ильина. Он готов? — вождь пытливым взглядом посмотрел на собеседника. Уж слишком много теперь зависело от его ответа.

— Да, Иосиф Виссарионович, готов, подтвердил нарком, — когда прикажите начинать операцию?

— Дело важное и очень ответственное и потому спешка, и привязка к какой-либо дате, недопустимо. Советское правительство будет радо, если это событие произойдет в октябре месяце — изрек Сталин, закрывая эту тему разговора.

— Ясно, товарищ Сталин. Генерал Судоплатов лично контролирует эту операцию, и я уверен, что все пройдет нормально — предано блеснул пенсне нарком, но вождь даже не посмотрел в его сторону. Выносить смертный приговор мировому лидеру, пусть даже трижды врагу твоего Отечества было для вождя очень неприятным моментом. В отличие от Троцкого, Бухарина или Тухачевского, готовых не моргнув глазом подписать любой смертный приговор ради достижения своих целей, для Сталина это было крайним случаем.

За годы нахождения на посту главы партии и правительства, он очень неохотно прибегал к этому средству как внутри страны, так и за её пределами. В начале тридцатых годов Ягода разработал план по физическому уничтожению Пилсудского, злейшего врага Советской власти, однако Сталин не дал добро на его осуществление.

С началом войны с Германией, через своих агентов, Берия подготовил план ликвидации Гитлера. Все было готово, но и на этот раз Сталин не отдал приказ на его устранение. Единственный раз, вождь согласился на ликвидацию представителя имперского кабинета, в конце срок первого года. Тогда германский посол в Турции фон Папен, усиленно склонял премьера Иненю к объявлению войны СССР.

Случись это и у немецких дивизий были бы неплохие шансы выйти к Армянскому нагорью. Ликвидация фон Папена должна была охладить восторженный пыл, как немцев, так и турок. По стечению обстоятельств покушение не удалось, что в глубине души обрадовало Сталина. Он запретил Берии применять какие-либо репрессивные санкции, против сотрудников, проводивших операцию.

— Будем считать её холостым выстрелом перед открытием огня на поражение — сказал Сталин и оказался прав. В сорок втором году, когда фельдмаршал Лист рвался к Волге и Закавказью, турки так и не решились напасть на Советский Союз, несмотря на громкие призывы Гитлера. Да и сам фон Папен, не очень рьяно выполнял приказы своего шефа Риббентропа.

Теперь, судьба третий раз поставила Сталина перед суровым выбором, и он был вынужден сделать свой нелегкий выбор, ради блага государства.

Шапка Мономаха тяжка для любого человека и чтобы, успокоить нервы, вождь вновь двинулся по просторам своего кабинета. Перебирая пальцами пустую трубку, он дошел до дверей кабинета, немного постоял в раздумье и повернул обратно.

Когда он подошел к наркому, то был абсолютно спокоен. Подняв глаза на Берию, вождь заговорил ровным, спокойным голосом.

— Будем считать, что господин Ильин благополучно справиться с порученным ему заданием. Где гарантия, что занявший место Черчилля политик, не будет настаивать на продолжение конфликта и завершит его миром? — говоря с наркомом, вождь упорно не хотел произносить слово "война", заменяя его "конфликтом". Это было обусловлено тем, что к новой широкомасштабной войне, внутреннее Сталин не был готов.

— Вы напрасно опасаетесь, товарищ Сталин. Второго политика, равного по своему весу Черчиллю, у англичан нет. Кто бы, не сменил его на посту премьера, он будет вынужден начать мирные переговоры — стал заверять вождя Берия, но тот, в ответ только покачал головой.

— Наши друзья американцы считают, если нет человека, нет и проблемы. Глупый и в корне неправильный подход. Если человек создает проблему, следует решать причину её породившую, а не устранять человека. Ведь нет никакой гарантии, что вместо одного неудобного человека не появиться другой, — высказал свою мысль Сталин. — Сейчас Черчилль держится только благодаря мощной поддержке из-за океана. Худо-бедно, но держится, несмотря на все наши попытки убрать его с политической сцены, даже временно. Что помешает американцам посадить на власть второго Черчилля?

Нарком попытался привести свои аргументы, но вождь повелительно махнул трубкой и он весь обратился в слух.

— То, что сейчас у англичан нет равного ему по авторитету и политическому весу человека, ровным счетом ничего не значит. В истории очень часто было, когда после сильного и волевого человека к власти приходили мелкие людишки, которые не шли ни в какое сравнение с предшественником. Господин Трумэн наглядный тому пример — привел аргумент Сталин, и нарком вынужден был согласиться.

— Слабый или вздорный человек, стоящий у власти очень выгоден. Если к нему подобрать нужный ключик, то им можно легко управлять. Кто, скорее всего, сменит Черчилля на посту премьера? Его заместитель Энтони Иден, так?

— Да, товарищ Сталин, — подтвердил нарком, — скорее всего он.

— Что у нас на него есть из компромата? Насколько я знаю очень мало и это понятно. Твои орлы его в разработку серьезно не брали — вождь вопросительно посмотрел на наркома и тот вновь подтвердил его правоту.

— У немцев на него компромата, думаю, было больше. Архив Гитлера в этом деле нам бы очень помог, но в этой суматохе он, скорее всего, затерялся или оказался у союзников. И даже если это не так, найти компромат на Идена им не составит большого труда и заставить его играть по своим правилам.

— Не согласен, товарищ Сталин. Иден не Черчилль. Никто его не готовил к замене, как готовили вместо Рузвельта Трумэна, и значит, на его обработку уйдет довольно много времени. К тому же устранение премьера вызовет сильный шок и страх у британских политиков, и они будут действовать очень осторожно. Вспомните фон Папена, очень наглядный пример — напомнил вождю нарком и тот был вынужден признать его правоту.

— Все верно, но я не исключаю того, что американцы пойдут ва-банк. Ставки слишком высоки и ничто не помешает им сняв белые перчатки взять Идена за ... за горло — нашел подходящее слово Сталин. — Лично у меня нет никакой гарантии, что наш дипломат противостоит такому ковбойскому наскоку.

— Что вы предлагаете? Проведение операции "Консервы"? — мгновенно сориентировался Лаврентий Павлович. — Бельты очищены, сообщение Швеции с остальным миром восстановлено.

В разговоре двух высоких персон возникла долгая пауза. Сталин сосредоточено выковыривал из трубки остатки табачного пепла, обдумывая свой ответ наркому. Когда эта операция была завершена, он положил трубку на стол и продолжил разговор.

— Черствые люди сидят у тебя в специальном отделе, Лаврентий, если придумали такой судьбоносной операции, такое название. Они, что их с потолка берут?

— Почему с потолка. Просто стараются отразить суть порученного им дела — вступился за подчиненных Берия

— Вот тот и оно, что отражают суть. Нет, пусть лучше "Радуга". Не возражаешь? — шутливо спросил наркома вождь.

— Нет, конечно. Раз "Радуга", значит "Радуга".

— Вот и отлично. И пусть приготовят по этому делу расширенную справку. Надо очень хорошо подумать над этим делом — сказал Сталин и был абсолютно прав. Над любой операцией, тем более против таких государств как Великобритания, думать плохо было непозволительной роскошью.

Устранение главы любого государства, будь это папуасский король Мумба-Юмба или премьер министр объединенного королевства дело было ответственное и щекотливое. И дело было не в том, что в случаи неудачи, возникала угроза получить ответный удар. Процесс весьма неприятный и болезненный как для исполнителей, так и для вдохновителей.

Главное заключалось в престиже страны, который всегда ставился во главу угла. Свершилось, и твое государство уважают, прислушиваются к каждому сказанному слову, считают за счастье иметь такого друга и союзника. Провалилось, и на твоего лидера осуждающе показывают пальцем, никто с ним не хочет иметь никакого дела, в его адрес говорят всякие обидные слова.

Любое дело, как и любая медаль, имеет две стороны. В случаи физического устранения важного государственного деятеля, необходимо иметь исполнителя и возможность подведения его к объекту. При этом у исполнителя должна быть очень сильная мотивировка для совершения покушения на объект и обязательное уничтожение его, даже ценой собственной жизни.

Совершивший покушение на Троцкого в августе 1940 года Рамон Меркадер, имел очень сильную идеологическую мотивировку. Воспитанный на идеях коммунизма, он получил благословение собственной матери на уничтожение злейшего врага Советского Союза и всего мирового коммунизма. Схваченный на месте преступления, он мужественно перенес все физические и духовные мучения, отсидев в тюрьме двадцать лет.

Боксером Игорем Миклашевским, которому предстояло уничтожить Гитлера, двигало чувство патриотизма, любовь к Родине и желание скорейшего прекращения войны. Пройдя сложный и опасный путь, множество проверок, он был в шаге от уничтожения германского фюрера, пусть даже ценой собственной жизни.

Разрабатывая план уничтожения Черчилля, советские чекисты сразу исключили возможность участия в ней своих британских агентов. И дело было не в том, что большинство из них были выходцами из привилегированных семей и выпускники престижных университетов и совершенно не подходили для совершения терактов.

Кураторы проекта справедливо полагали, что какими бы не причины; идеологического или меркантильного характера, заставившие англичан сотрудничать с советской разведкой, поручать им уничтожения Черчилля верх безумия.

Возможно, подобный вариант мог бы быть рассмотрен в мирное время. Но сейчас, когда между Англией и СССР шла война и Черчилль, несмотря, ни на что оставался лидером нации, участие в акции англичан было серьезным риском. В любой момент у исполнителя могли проснуться патриотические чувства и тогда на операции "Возмездие" можно было ставить жирный крест.

Для совершения акции был нужен исполнитель, что называется со стороны и советские чекисты занялись поисками. Канадцы, австралийцы, южноафриканцы и прочие выходцы из доминионов совершенно не подходили. Среди них было трудно найти людей с сильной мотивацией убийства Черчилля. В информаторы и помощники эти выходцы британских доминионов шли охотно, но не более того.

В ходе разработки операции возникло несколько кандидатур русских эмигрантов. Дети бывших дворян в целом были готовы к сотрудничеству с советской разведкой, преклоняясь перед авторитетом Сталина. Однако начальник 4-го Управления, безжалостно забраковал их всех, не найдя серьезных оснований для привлечения их к операции.

Помощь пришла к чекистам с противоположной части света, из Индии. Очень многие выходцы из "главной жемчужины британской короны" проживали в Лондоне, и вести с ними работу не представлялось большим трудом. Почти все как один, они страстно желали исполнения, данного британцами обещания об объявлении независимости своей Родины, после победы над Гитлером.

Возникший военный конфликт между Британией и СССР, индийцы воспринимали крайне негативно, видя в нем отличную возможность для Черчилля отложить в долгий ящик, предоставление свободы Дели.

Но не только этим, британский премьер породил жгучую ненависть со стороны выходцев из Индии. Очень многие считали Черчилля кровавым тираном и деспотом, повинного в смерти миллионов мирных индийцев.

Причиной позволявшей сравнивать британского премьера с легендарным царем Иродом, был ужасный голод, произошедший в Бенгалии, в 1943 году. Тогда, в результате гибели большей части посевов риса из-за циклона, возникла серьезная нехватка продовольствия. Ситуацию усугубило японское наступление в Бирме. Боевые действия привели к тому, что спекулянты стали активно скупать бенгальский рис, чем сильно взвинтили на него цены.

Однако самый главный удар, индийцы получили со стороны британской колониальной администрации. Опасаясь возможности захвата Бенгалии японцами, с полного одобрения Черчилля, англичане стали проводить тактику выжженной земли. Из прифронтовых областей в обязательном порядке выселялись люди, уничтожались дома, посевные поля, все, что только могло дать японцам пропитание.

Выполняя приказ Лондона, колониальная администрация очень часто перегибала палку, ради сомнительной выгоды обрекая простых людей на нужду и страдания. Руководствуясь не вполне понятными идеями, власти конфисковали у местного населения огромное количество лодок, способных перевозить более десяти человек. Было изъято почти семьдесят тысяч рыбацких лодок, что сильно ухудшило и без того неблагоприятное положение жителей Бенгалии. Лишившись лодок, они не могли заниматься рыбной ловлей, а также не могли доставлять продукты на рынок или в соседние деревни.

Весь водные пути Бенгалии, главные торговые артерии встали из-за недальновидных действий колониальной администрации, стремящихся получить сиюминутную выгоду. Однако это было ещё не самое страшное, что случилось в этой провинции Индии весной и летом сорок третьего года.

К засухам, наводнениям, неурожаю и нехватки продуктов жители Бенгалии всегда были готовы, зная природные особенности родного края. Погиб или пострадал зимний урожай риса "аман", ему на смену приходил весенний урожай риса "боро", после которого сеяли и собирали осенний урожай сорта "аус". Худо-бедно, приносящая лишения природа вместе с тем и давала возможность выживания. Таковая была диалектика местного мира, по сосуществованию природы и человека. Этот процесс длился веками, но в 1943 году он был нарушен. Нарушен, по воле британского премьер-министра, сэра Уинстона Спенсера Черчилля, урожденного Мальборо.

Именно по его приказу, из Бенгалии начали вывозить рис, под предлогом того, чтобы его запасы не достались врагу. Вывозили, не смотря ни на активные протесты местного населения. Вывозили после того как с началом сезонных ливней, угроза вторжения японцев в Бенгалию миновала.

Только за первые семь месяцев сорок третьего года, из страны было вывезено свыше восьмидесяти тысяч тонн продовольственного зерна. Черчилль прекрасно знал, что эти драконовские меры обязательно ухудшат положение бедных слоев населения Индии, но ничего не предпринял, чтобы не допустить массовый голод.

Это ведь был не его народ. Он не участвовал в парламентских выборов и следовательно к его просьбам и требованиям можно было не прислушиваться. Его нуждами и чаяниями можно было с легким сердцем пренебречь, а в случаи необходимости можно было бросить во всепожирающее пламя войны. Чего с этими черномазыми следовало церемониться? Их нужно сечь и драть три шкуры, ради процветания Британской империи и её незыблемых интересов.

Таковы были моральные и нравственные устои потомка герцога Мальборо, без единого сомнения обрекшего жителей цветущей Бенгалии на голодную смерть. Господин премьер отлично знал о тех ужасах, что породил его чудовищный приказ по вывозу риса. Вице-король Индии фельдмаршал Уэйвилл исправно докладывал ему о положении дел в колонии. Но даже когда голод захлестнул всю Бенгалию и принял угрожающий характер, Черчилль и пальцем не пошевелил, чтобы помочь страдающим, хотя такие возможности у него были.

Искусственно порожденный голод, со страшной силой ударил населению Бенгалии. Сотни, тысячи, десятки тысяч стариков, женщин и детей каждую неделю погибали от голода. Крики и стоны умирающих людей объяли всю Индию, но "белый сагиб" остался глух к их страданиям. Около четырех миллионов человек погибло в этот год по вине Черчилля и среди них были родные и близкие Кумар Сингха. Подданного британской короны и одновременно советского агента, с кодовым именем "господин Ильин".

Подобное имя, было обусловлено высокой степенью секретности окружавшей эту операцию. Оно полностью исключало возможность раскрытия агента в случаи утечки информации. Узнав об "Ильине", английская контрразведка в первую очередь бы занялась поиском белого человека, скорее всего русского эмигранта.

Сам Кумар не был выходцем из бедных слоев индийского общества. В Англии, куда он попал в восьмилетнем возрасте, он получил хорошее образование, позволившее ему устроиться на работу в одну из лондонских газет корреспондентом.

По-английским меркам индиец был вполне обеспеченным человеком, по меркам Индии у него было счастливое будущее, но истинному сыну индийской интеллигенции этого было мало. Его молодая пылкая душа стремилась не к грубому материальному достатку, а к свершению героических деяний, главной целью которых было обретение независимости от британской короны.

На этом деле он и был завербован лондонским резидентом НКВД в 1940 году. Пять лет индийца вели, тщательно создавая ему образ добропорядочного подданного Британской империи. Что ему говорили, какими аргументами увещевали его местные и московские кураторы, осталось тайной за семью печатями. Со своей задачей они прекрасно справились и к октябрю 1945 года, лондонский журналист не вызывал ни у кого никаких подозрений.

Благодаря протекции аристократов Кембриджа, он получил нужную аккредитацию и в качестве представителя прессы, присутствовал на конференциях, которые время от времени давал Черчилль. Кумар Сингх по своему статусу не мог задавать премьеру вопросы, но имел законное место в третьем ряду.

Его беспрепятственно пропускали на все мероприятия. Единственное неудовольствие, которое он доставлял властям, был его индийский тюрбан. Кумар категорически отказывался снимать тюрбан, ссылаясь на свои религиозные убеждения.

Бдительная охрана несколько раз заставляла индийца разматывать свой головной убор, но Кумар упорно продолжал приходить в нем. В конце концов, охранникам это надоело и они закрыли глаза на эту причуду подданного его королевского величества.

Между последним общением Черчилля с прессой и заявленной конференцией на 11 октября прошло почти два месяца. За это время, московские кураторы так хорошо и умело подогрели градус недовольства Кумар Сингха британским премьером, что тот сам предложил организовать покушение на Черчилля.

Разговоры о высоких целях и стремлениях превратили индийца в покорный материал в опытных руках. Медленно, но верно его подводили к главной цели, полностью затмившей сознание молодого журналиста.

Конференция одиннадцатого числа началась с небольшой задержкой. Премьер министр опоздал на сорок с лишним минут и выглядел несколько подавленным. Причиной задержки послужило экстренное заседание кабинета, вызванное событиями в Голландии. Заслушав последнюю информацию, Черчилль принял решение об эвакуации войск из этой страны.

Приказ о выводе войск был подписан, но в целях безопасности, было принято решение о его временном неразглашении прессе. Необходимо было подготовить жителей Британии к новому поражению имперских войск.

Исходя из прежних выступлений премьера, готовящие встречу, секретари ожидали, что на встрече с журналистами Черчилль в очередной раз блеснет своими ораторскими способностями. Вольет в слушателей струю бодрости и оптимизма, но этого не случилось. Стоя на трибуне, Черчилль говорил ровным чуть усталым голосом, зачитывая лично составленное заявление для прессы.

В нем, господин премьер министр, в очередной раз призывал жителей королевства проявлять твердость и мужество перед лицом надвигающейся на свободный мир коммунистической опасности. При этом, впервые за все время конфликта, было открыто завялено, что борьба с "красной угрозой" становиться длительным процессом.

Помня о прежних симпатиях английского народа к восточному союзнику, премьер не решился сравнивать Сталина с Гитлером. Пока, подобное сравнение было недопустимым, так как принесло бы Черчиллю больше вреда, чем пользы. Главный упор был сделан на сотрудничество и единение англосаксонского мира. Только он в понимании британского премьера, мог спасти мир от навязывания чуждых ему идей и ценностей, а также заставить кремлевского лидера умерить свой захватнический аппетит.

Ради этого, всему британскому Содружеству предлагалось ещё потуже затянуть пояс и забыв о личных интересах, сплотить свои ряды в ожидании грядущей победы. Главным её залогом, являлось неоспоримое экономическо-финансовое превосходство стран говорящих на английском языке над всеми остальными народами мира.

— В борьбе с врагами как прежними, так и нынешними, мы как никогда прежде окрепли, очистившись от всего того, что нам прежде мешало это сделать. Все наши трудности носят временный характер. В самое ближайшее время Америка начнет поставлять нам все необходимое, начиная от продуктов питания до товаров широкого потребления, — подбадривал слушателей Черчилль. — Ранее сделать это, нам мешали германские подводные лодки и японские военно-морские корабли. Теперь Гитлера нет, японская империя доживает свои последние дни, а русский флот не представляет для нас серьезной опасности. Я прекрасно понимаю, что все мы хотим, чтобы время нужды и дефицита ушло как можно быстрее. Хорошо бы завтра, а лучше сегодня, однако следует быть реалистами. Скорее всего, нам потребуется не год и не два, а несколько больше.

Именно эти слова и стали последней каплей, что перевесили чашу терпения молодого индийца и подтолкнули его перейти запретную красную черту. Не спуская взгляда с ненавистного ему человека, Кумар Сингх с нетерпением ждал, когда Черчилль закончит говорить и направиться к выходу из конференц-комнаты.

Обычно выход главы правительства прикрывали четыре-пять агентов, но в этот день стоявших у дверей агентов было трое. Один стоял в проходе, двое других у самой двери и у сидящего с краю индийца имелся совершенно свободный сектор атаки.

Проверяя перед приемом приглашенных журналистов, обеспечивающие безопасность премьера охранники, в первую очередь пытались найти огнестрельное оружие или взрывчатые предметы. У пришедшего на встречу с премьером Кумар Сингхом ни первого, ни второго обнаружено не было. Его единственным и основным оружием был небольшой метательный нож, по типу ножей ассасинов.

Небольшой изогнутый нож покоился в тюрбане журналиста, к которому охрана успела привыкнуть. Достаточно было одного малозаметного движения, чтобы оружие легло в руку исполнителя, и было обращено против объекта.

Закончив общаться с прессой, премьер поблагодарил их за внимание и, не выпуская листки с речью из рук, направился к двери. Его секретарь послушно семенил вслед за ним, агенты привычно застыли у входа и стали озирать свои сектора.

Все шло как обычно и ничто не предвещало скорой трагедии. Премьеру оставалось пройти до двери всего несколько шагов, как неожиданно, сидевший в третьем ряду человек внезапно с силой махнул рукой в сторону Черчилля. Никто ничего не успел понять, как в шею премьера вонзился нож.

Индиец бросал его вслед уходящему премьеру, и нож просто нагнал свою жертву. Черчилль громко пронзительно вскрикнул и стал быстро оседать, не столько из-за раны, сколько из-за страха. В конференц-зале мгновенно возникла паника; охрана метнулась к раненому премьеру, а журналисты испуганно бросились в стороны от Кумар Сингха.

Вокруг террориста возникло пустое пространство, стоя в котором он возбужденно кричал, обращаясь к поверженному премьеру.

— Свершилось! Я отомстил за вас, люди! Подлый тиран и ненасытный людоед, пришла пора расплаты! Умри и своей смертью искупи тот вред, что был нанесен моему народу! — успел выкрикнуть журналист, прежде чем на него налетела охрана и принялась крутить руки.

Полученная британским премьером рана, сама по себе не была смертельна. Лезвие ножа воткнулось не столько в саму шею, сколько в прилегающую к ней область плеча. Попасть в крупный сосуд у короткошеего Черчилля было делом сложным и сомнительным. И если бы это случилось, то это было бы скорей всего не умение, а везение.

Смертельная опасность заключалась в том, что клинок был покрыт ядом, приготовленным в спец лаборатории НКВД. Мститель знал это и потому, так радостно торжествовал при виде раненного британца, предвидя скорый конец, заклятого мучителя индийского народа.

Московский куратор не обманул Кумара. Не прошло и минуты как Уинстону стало плохо по-настоящему. Он стал задыхаться, из его рта полились струи крови, закатились глаза. С каждым вздохом, с каждым ударом сердца ему становилось все хуже и хуже, отчего окружающих премьера людей охватила паника.

Одни истошным голосом призывали врача, другие пытались зажать рану и расстегнуть рубашку на груди. Третьи, не скрывая слез, принялись читать молитвы, справедливо полагая, что только он сможет спасти Черчилля. Молитвы некоторых людей, такой как секретарша Мэнни Пэнни были особо искренними, но в этот момент Господь смотрел в другую сторону и Великий британец умер.

Едва это произошло, как секретарша коршуном налетела на Кумар Сингха, пытаясь выцарапать своими острыми коготками ему глаза. С большим трудом, охране удалось отбить этот праведный наскок Мэнни Пэнни. Задержанный террорист был нужен им живой и невредимый для проведения расследования, но секретарша ничего не хотела слышать. Багровое зарево мести застлало ей глаза, лишая мудрости.

Неожиданно вспомнив о маленьком браунинге, лежавшем в её кармане, она без промедления вытащила его на свет божий и произвела два выстрела в убийцу британского премьера.

Стрелком она была скверным, да и руки её в этот момент сильно дрожали. Поэтому обе выпущенные ею пули попали индийцу в ногу. Охранники быстро выбили револьвер из рук жаждущей возмездия секретарши и бросились перевязывать раны арестованного.

Они также как и у премьера были неопасными для жизни, но этот факт не помешал Кумар Сингху благополучно скончаться на руках разъярённой охраны.

Причина столь быстрой смерти заключалась в том, что смертельным ядом был обработано не только лезвие кинжала, но и его ручка. При этом яд, был использован совершенно иной. При простом прикосновении пальцев он был абсолютно нейтрален, тогда как прикосновение влажными руками, приводило его в действие.

При трансдермальном проникновении яда в организм, быстрота его воздействия значительно уменьшалась. Благодаря этому, Кумар Сингх и прожил на десять минут больше своего врага.

Бедную Мэнни Пэнни, потом долго таскали по кабинетам грозного учреждения МИ-5, требуя признательных показаний о работе на вражескую разведку, но секретарша твердо стояла на версии аффекта. Яд, приготовленный в секретной лаборатории, не был обнаружен.

Расследовавшие это дело британские следователи, не исключали возможности отравления обоих фигурантов, но доказать ничего не смогли.

Извести о смерти Черчилля, в Москву сначала поступило по линии телеграфного агентства. Падкие на сенсацию, западные журналисты наплевали на все протесты англичан, выдали это в эфир и на страницы газет, незамедлительно.

Получив это известие, Берия с огромным трудом выждал два часа, пока смерть британского премьера не подтвердили через посольство. Только тогда, нарком потребовал машину и отправился на доклад в Кремль.

Сталин холодно выслушал доклад Лаврентия Павловича. Низко наклонив голову, он подошел к окну и, взглянув на хмурое октябрьское небо, перекрестился. Молился ли он в этом момент перед Богом за прегрешение или пытался оправдаться перед ним государственными интересами, неизвестно.

Простояв у окна около минуты, вождь повернулся к наркому и сказал.

— О случившемся, надо немедленно сообщить Вышинскому в Стокгольм. А также следует отправить инструкцию к действиям. Пусть дожимает англичан и работает по американцам. Садись, пиши — приказал Сталин, и Берия послушно раскрыл один из лежавших на столе блокнотов. Начинался новый виток необъявленной войны, которая медленно, но верно приближалась к своему финалу.

Часть третья. Операция "Пепел".

Глава I. Неожиданные сюрпризы.

Командующий американскими войсками на Тихом океане генерал армии Дуглас Макартур, все начало октября находился в скверном настроении. Легендарный полководец, герой Америки, награжденный множеством медалей за храбрость, откровенно побаивался японцев. Вернее сказать, он остерегался определенных возможностей своего противника. Это были не линкоры с авианосцами, атомная бомба, сверхмощная пушка или химическое и биологическое оружие. Пятизвенный генерал, всерьез опасался магических ритуалов синтоистов, способных обрушить силы небес на голову врага.

Да, да, прожженный материалист и прагматик, потомок покорителей дикого Запада верил, что потомкам богини Аматерасу подвластно управление главными стихиями планеты. Американский генерал, не был полностью уверен, подвластна ли японским священнослужителям земля с огнем, но вот в том, что они могли оказывать воздействие на воздух и воду, в этом он не сомневался.

О мистических способностях противника Макартур слышал с самого начала войны и как любой нормальный человек, носящий военную форму, а уж тем более генеральский мундир, относился к этой информации крайне скептически. Мало ли чего там говорят разные ученые умники, которые только и умеют, что красиво и загадочно говорить, и получать за это деньги американских налогоплательщиков. То чего нельзя было пощупать, посмотреть и быстро применить, для генерала не могло существовать в принципе.

Однако по мере того как он воевал с японцами, его мнение относительно этого вопроса стало постепенно меняться. Всякое ухудшение погоды, будь это туман, дождь или шторм, он стал связывать с происками врага. Сначала в шутку, а потом и всерьез, он вспоминал недобрым словом японские храмовые ритуальные песнопения, способные нанести ощутимый вред американским войскам.

Например, несмываемым позором на американский мундир, легла высадка многотысячного десанта на остров Кыска, где врага не оказалось и в помине. Ведь только благодаря внезапно появившемуся туману, японцы ушли с острова буквально под носом у янки, которые утюжили пустой остров несколько дней.

Потом, синоптики клялись и божились генералу, что тумана не должно было быть. Что он появился буквально неоткуда и непонятно почему. И чем дольше он воевал, тем больше становилось таких примеров, когда непогода выступала на стороне противника.

Следует сказать, что все свои опасения, генерал держал сугубо при себе и дальше ближнего окружения они не шли. Первый раз, он публично озвучил их в августе месяце, когда американские летчики никак не могли сначала снять развалины Хиросимы, а потом доставить эти снимки в Америку. Момент был весьма щекотливый, и только счастливый случай, помог генералу Маккартуру сохранить лицо. Вот тогда-то герой Америки и обвинил во всем происходящем японских колдунов.

Многие молодые офицеры его штаба, случай со снимками был досадной случайностью и слова о возможностях врага управлять погодой, восприняли как генеральскую причуду. Для самого же Макартура, это стало своеобразным Рубиконом. Он окончательно поверил, что враги обладают пусть далеко неусовершенствованным, но всё же, метеорологическим оружием. И чем ближе становилась дата начала проведения операции по высадке на японский остров Кюсю, тем сильнее росло опасение Дугласа Макартура.

Наступательные планы американцев, не были для японцев тайной за семью печатями. То, что после захвата Окинавы, следующая цель американцев будет Кюсю, сомневаться не приходилось.

Определив направление наступления врага, японцы всячески старались если не сорвать его вторжение в метрополию, то хотя бы отсрочить день начала "Даунфола". Благодаря своему бактериологическому оружию, они сумели расстроить планы американского командования, но не более того. Получив очередной болезненный укол в мягкое место, очкастый ковбой из Белого дома просто рвал и метал, требуя немедленного пролития японской крови.

Некоторые советники, предлагали президенту Трумэну обрушить на голову противника бомбы и снаряды, содержавшие отравляющие вещества. Этот ход вполне вписывался в общую стратегию американцев, отводящих главную роль в наказании противника авиации. Какая разница в замене одних бомб другими, но все оказалось не так-то просто. Бомбы с отравляющими веществами нужно было ещё доставить на Окинаву, и никто не знал, как они проявят себя в столь массовом применении.

Но не это было главным. Подобными действиями производители отравляющих веществ переходили дорогу производителям обычного вооружения, что грозило им большой потерей прибылей. Для господ промышленников это было невозможно. И они принялись активно топить конкурентов, под громкие крики о бесчеловечности применения подобного вида оружия против мирного населения Японии.

Ради очернения своих конкурентов, они не стеснялись приводить в пример Гитлера. Германский фюрер имел солидные запасы химического оружия, но так и не решился применить его против своих врагов. Лобби у господ промышленников, в виде прикормленных конгрессменов и советников президента имелось, и они в два счета отговорили Трумэна от этой затеи.

Вопрос о применении химического оружия был отодвинут на второй план, и всё было отдано на откуп, так любимой американским президентом ударной авиации. Ей было поручено вогнать в землю и уничтожить японские войска на острове Кюсю, открыть дорогу десанту корпуса морской пехоты.

Все выявленные разведкой цели и прочие объекты, представляющие интерес для военных были нанесены на карты американских летчиков. Карты были заправлены в планшеты, самолеты заправлены по самое горлышко. Переполненные мщением, экипажи авианосцев только и ждали приказа для свершения священного возмездия, но в дело вмешались проклятые колдуны.

Подтверждая самые худшие предчувствия генерала Макартура, американские синоптики вновь проморгали подготовку козней противника. За двое суток до начала операции, командующий затребовал подробнейший прогноз погоды и получил от метеорологов самые радужные обещания. Согласно бумаге, скрепленной авторитетными подписями и печатями, ничто не мешало американской ударной авиации напасть на врага.

Господа ученые дружно клялись и божились в верностях своих прогнозов. Трясли перед Макартуром синоптическими картами и кипами метеорологических сводок. Генерал поверил им, и как оказалось напрасно. Ровно за сутки до начала операции на американский флот, стоявший у берегов Окинавы, обрушился сильнейший ураган.

По словам старожилов подобного безумства природы, по своей силе и размаху, на острове не было сто лет. В считанные минуты, маленькая черная точка на горизонте, стремительно разрослась до огромных размеров, закрыв темно-свинцовым плащом, ярко светившее солнце.

На американские корабли, мирно стоявшие на якорях вблизи берегов острова, с грохотом и свистом обрушился мощный ураган. Неистово низвергавшиеся с небес потоки воды, буквально затопили эсминцы, крейсера, линкоры и авианосцы дяди Сэма, скрыв их, друг от друга серой непроглядной пеленой.

Тяжелые, тугие струи ливня быстро вычистили палубы кораблей, заставляя людей искать себе укрытие. Преследуя бегущих моряков, потоки воды пытались прорваться вслед за ними внутрь кораблей. Пролезть, пробиться, через щели, плохо закрытые люки, неприкрытые двери.

С громкими криками проклятий, американцы принялись мужественно отражать нападение водной стихии. Промокшие с головы до ног, они одержали победу, "мокрая напасть" оказалась детской забавой, по сравнению с тем ужасным ветром, что обрушился на их корабли вслед за ливнем.

Выпущенный из могучих легких Эола, он с чудовищной легкостью принялся вспенивать поверхность моря, поднимать тяжелые, неповоротливые волны. Порожденные неукротимой силой стихии, они принялись методично накатываться на борта кораблей, пробуя силой своих ударов их крепость и прочность.

С каждой минутой высота морских волн становилась все выше и выше, и соразмерно их размерам, возрастала сила их удара. Борта американских кораблей отчаянно трещали под их могучим напором, и всякий раз, проседая в объятия океана чуть ли не по самые борта, моряки прощались с жизнью от страха.

Внезапно возникший ураган, застал американских моряков врасплох. В ожидании начала погрузки десанта, их корабли стояли вблизи берега и совершенно не были готовы к подобному развитию событий. Подвергшись внезапному удару коварной стихии, они не успели сняться с якорей, выйти в море и там, на его открытых просторах начать борьбу за свою жизнь.

Лишенные единого командования, под рев и завывание ветра, под ударами разбушевавшихся волн и нескончаемыми косыми потоками воды, моряки был вынуждены самостоятельно заниматься своим спасением.

Одни, сумев выбрать якоря, попытались выбраться из смертельной ловушки. Другие наоборот, понадеявшись на крепость своих цепей, остались на месте, третьи никак не могли принять решение и отчаянно пытались связаться со штабом адмирала Хэлси на берегу.

Японские колдуны, породившие этот "божественный ветер" знали свое дело. Ураган как щепки разметал в разные стороны транспортные корабли американцев, безжалостно топя их или выбрасывая на берег. К огромному счастью для янки, основная часть морских пехотинцев, не успела погрузиться на корабли и потому избегла гибели. Те же, кто к началу шторма поднялись на борт в большей массе, приняли ужасную смерть.

Огромная волна обрушилась на транспортный корабль "Том Хьюз" и, нарушив его остойчивость, перевернула корабль. Когда воды отхлынули от несчастного судна, находившимся на берегу людям, предстала страшная картина. Яростно вращая в воздухе своими винтами, "Том Хьюз" обреченно дрейфовал по бурлящим водам океана. Что творилось в это время в недрах корабля можно только догадываться. Никто из трехсот пятидесяти человек, находившихся в этом момент на борту судна, не спасся.

Другой транспортный корабль "Валкап", был перевернут волнами на бок и в таком положение пробыл около двадцати минут. Вынужденное положение корабля не позволяло экипажу спустить шлюпки, а накатывающие волны, смывали каждого, кто сумел вылезти на палубу. Из ста восьмидесяти человек только шестерым посчастливилось покинуть корабль и выжить в окружившем их аду.

Два средних десантных корабля были выброшены на песчаные отмели Окинавы. От сильного удара, носовые створки одного корабля треснули и разошлись, другому повезло больше. Створки устояли, но образовалась большая щель, сквозь которую внутрь корабля, немедленно хлынула забортная вода. Ценой неимоверного труда, американцам удалось приостановить её дальнейшее поступление, но общее положения корабля было критическим. Достаточно было одной хорошей волны, чтобы створки разошлись и все кто находился на борту корабля, разделили судьбу, менее удачливого товарища по несчастью.

Тяжелый крейсер "Новый Орлеан" совсем недавно прибыл на Окинаву, после длительного и обстоятельного ремонта. Американские корабелы вернули крейсеру нос взамен утерянного, в жестокой схватке с японскими эсминцами у Тассафаронга. Вернувшись в строй, он успел принять участие в битве за Иводзиму и Окинаву и добавить к своим прежним четырнадцати боевым звездам ещё две. У многих членов экипажа крейсера были родные и близкие пострадавшие от японских бомбежек, и они горел желанием поквитаться с коварным врагом, но судьба сулила им иное.

При попытке отойти от берега и выйти в открытый океан, "Новый Орлеан" столкнулся с линейным крейсером "Гуам". В обстановке крайне плохой видимости, крейсер ударился носом в правый борт своего боевого собрата. Результат этого столкновения был плачевен для обоих кораблей. Нос "Нового Орлеана" не выдержал столь необычной нагрузки, смялся как картон и отвалился в районе первой башни. Борт "Гуама" также не устоял перед многотонным тараном. Он был пробит в районе боевой рубки и катапульты для запуска гидропланов.

Легко столкнув между собой два могучих крейсера, волны с такой же легкостью растащили их в разные стороны, и в пробоины устремилась забортная вода.

Случись это столкновение в более спокойной обстановке и оба корабля имели бы все шансы, не только уцелеть, но и продолжить свою службу в строю. Однако бушевавший в этот момент вокруг крейсеров ураган, свел к полному нулю их возможности уцелеть. Оказавшись полностью во власти страшных волн-убийц, "Гуам" и "Новый Орлеан" ещё несколько раз сходились друг с другом, нещадно кроша и сминая палубные надстройки, пробивая борта.

Зрелище было столь чудовищным и ужасным, что у наблюдавших за крейсерами людей, от ужаса леденели сердца. Слова и крики быстро кончились, и они смотрели, молча, лишь крепко сжав руками свои бинокли или поручни. Только когда корабли стали пропадать из поля видимости, из их груди вырывались глухие выкрики, больше похожие на стон раненого зверя.

Не миновала лихая судьба и американские линкоры, собравшиеся в поход на Кюсю. Первой жертвой урагана стал "Айова", на котором адмирал Хэлси держал свой флаг. Самого командующего 3-м флотом, в момент начала урагана на линкоре не было. Именно с ним, безуспешно пытались связаться капитаны линкоров, чем подписали смертный приговор свои кораблям, потеряв попусту драгоценные минуты.

Затем "Айова" слишком долго выбирала якорные цепи, а когда тяжело двинулась прочь от берега, на спасительные просторы океана было уже поздно.

Какими бы могучими не были бы волны урагана, но чтобы сразу перевернуть линкор килем вверх — это им было не по силам. Уж очень огромна была "Айова". А вот расшатать линкор от борта до борта, сместить его остойчивость и затем опрокинуть его на бок, с этой задачей они справились блестяще.

Подобно живому созданию, волны цепко вцепились во флагманский корабль своими могучими челюстями. Словно заправский хищник, что схватив свою жертву и начав трепать её, постепенно лишает её сил, разбушевавшаяся стихия расправлялась с "Айовой". Удары волн с неослабиваемой силой сыпались по бортам линкора и, в конце концов, опрокинули его.

Мало кто из двух с половиной тысяч человек экипажа "Айовы" смог покинуть обреченное судно, за те одиннадцать с половиной минут, что смог продержаться на плаву линкор. И ещё меньше удалось спастись из прожорливых объятий океана.

Флагманскому линкору "Миссури", на котором обычно держал свой флаг, командующий Тихоокеанского флота адмирал флота Нимиц, повезло чуть больше. Его командир гораздо раньше остальных оставил попытку связаться со штабом и отдал приказ идти в открытый океан.

Линкор малой кровью отделался от волн урагана, которые по мере приближения к берегу набирали силу. Набравший ход "Миссури" смог пробиться через вздымавшиеся к небу водяные валы. Казалось, что самое страшное уже позади, но разбушевавшийся океан никак не хотел отпускать свою жертву. Не имея возможности опрокинуть корабль, стихия все же нашла возможность погубить его.

Возможно, причиной гибели линкора была плохая видимость из-за непроглядной стены дождя. Возможно, отказало навигационное оборудование или ведущий линкор штурман имел мало опыта, так или иначе, но "Миссури" на полном ходу наскочил на подводные камни, именуемые местными моряками "зубьями дракона".

Вцепившись мертвой хваткой в днище линкора, коварные камни не позволили волнам опрокинуть, накренившееся судно. Как не бушевала морская стихия, но она ничего не смогла сделать с линкором. Он сидел на камнях крепко, беспомощно уперевшись стволами своего главного калибра прямо в небо.

В подобном положении, затопление "Миссури" явно не грозило, но коварная беда подползла к линкору с другой стороны. Вместе с днищем корабля, "зубья дракона" пробили одну из его топливных цистерн, откуда широкой рекой в океан хлынуло её содержимое.

Потеря топлива для наскочившего на камни линкора не была смертельной потерей, но злой рок продолжал неумолимо преследовать корабль. Прорвавшаяся сквозь огромную пробоину вода, вывела из строя один из генераторов, и произошел взрыв. На несколько секунд все внутреннее пространство "Миссури" вспыхнуло как рождественская елка, а затем погрузилось в темноту, которая продолжалась не очень долго. В результате многочисленного возгорания проводки, на линкоре начались пожары.

Американские матросы мужественно бросились тушить огонь, но крен корабля не позволял им потушить огонь также быстро и эффективно, как это они делали на учениях. Быстро разгоравшееся пламя охватывало все большее и большее пространство.

Сразу две стихии; огонь и вода, одна изнутри другая снаружи атаковали команду "Миссури". На красавце линкоре находилось много всевозможных приспособлений для борьбы за его живучесть, однако способных одновременно бороться со всеми напастями сразу, не было. Внутри линкора все что-то горело, трещало, грохотало, ухало и под звуки этой ужасной какофонии, наступил час X.

Первым взорвался кормовой артиллерийский погреб и вслед за ним, рванула неповрежденная цистерна с горючим. От мощного двойного удара "Миссури" лишился кормы и в тот же миг, без всякой команды, моряки бросились покидать обреченный корабль.

За борт полетели спасательные плоты, круги и прочие плавсредства, позволяющие человеку удержаться на воде. Многие члены команды успели надеть спасательные пояса, которые спасли некоторым из них жизни, а другим нет.

Все дело заключалось в том, что большинство моряков линкора покинули его со стороны накренившегося борта. Так было удобнее покидать охваченный огнем корабль, но как оказалось совсем не безопасно. Не успели моряки распрощаться с одним огнем, как тут же повстречались с другим. Из развороченного взрывом бока цистерны, в океан изливалась огненная река, которая по злому капризу волн, устремилась на барахтавшихся в воде людей.

Многих, очень многих недосчитались в этот день на берегу из числа тех кто спрыгнул в воду не с того борта. В разы больше спаслось тех, кто не побоялся прыгнуть в темную жижу, вытекающую из пробитой камнями цистерны. К огромнейшей радости моряков, разлившееся топливо так и не вспыхнуло, хотя очень многие этого ожидали. Грязные, но счастливые они были спасены после окончания урагана, вместе с теми, кто не покинул охваченный огнем корабль. Они успели затопить носовые орудийные погреба и взрыва не произошло.

Третьим линкором, пострадавшим от разыгравшегося урагана, стала "Южная Дакота". Находясь ближе к берегу всех остальных кораблей своего класса, она стала заложницей того бардака, что случился на борту судна с началом урагана.

Самого командир линкора в этот момент на "Дакоте" не было, ровно, как и старшего помощника, который перед самым выходом в море заболел. Пока выяснилось, кто должен командовать линкором, пока тот начал связываться с берегом, чтобы подтвердить свое право вступление в командование и получить приказ что делать, время было безнадежно упущено. Ураган разбушевался и линкору, оставалось лишь надеяться на крепость якорных цепей и простого чуда. Свыше тысячи человек истово молили господа Бога о заступничестве, и оно им было милостиво даровано.

Несмотря на то, что в схватке крепости изделия американских корабелов и напора природной стихии победила последняя, большинство членов экипаж линкора не пострадало. Вопреки всем ожиданиям, чудовищные волны не опрокинули его и не бросили на коварные подводные камни. Закружив огромный корабль как щепку, они выбросили его на берег Окинавы.

Зарывшись килем в прибрежные пески, линкор угрожающе накренился, но так и не упал на бок. В этот момент, он был подобен сказочному киту, что по божьей воле был выброшен на берег, за свои прегрешения. От чудовищного удара о грунт треснул корпус, внутрь корабля стала поступать вода. Как боевая единица он уже не представлял ценности, но уже ничто не угрожало ни "Дакоте", ни её экипажу.

Кроме линкоров, в этот день американский флот недосчитался и нескольких эскортных авианосцев. В результате столкновения с эсминцем "Роджуайт" получил пробоину и затонул авианосец "Гуадалканал". Также от столкновений с другими кораблями и от ударов огромных волн, навечно покинули списки кораблей Тихоокеанского флота, авианосцы "Триполи" и "Манила бей".

Не избежали потерь и главные ударные силы звездно-полосатого флота. Ветеран тихоокеанской компании авианосец "Энтерпрайз" наскочил на песчаную отмель у северной оконечности Окинавы и был разбит волнами. Два других авианосца "Йорктаун" и "Лексингтон" был выброшены на берег подобно "Дакоте", увеличив число китов, решивших отдохнуть на гостеприимном японском острове.

Потери на обоих кораблях были минимальны, но что касалось их боевой начинки, то вся она была полностью повреждена и разбита. Свыше трехсот самолетов американских ВВС погибло в этот день, не совершив ни одного боевого вылета.

Когда генералу Макартуру доложили о случившемся несчастье, у него случился шок. Никогда прежде, окружавшие генерала люди, не видели его в таком гневе. Узнав о внезапном урагане, он тут же вызвал к себе в кабинет метеорологов и учинил им форменный разнос.

Сначала на неудачных предсказателей обрушился град нелицеприятных упреков, затем им в лицо полетели их доклады вместе с приказом сожрать и подтереться. Кончилось это аутодафе, разжалованием провинившихся. Разъяренный генерал подбежал к ним, собственноручно сорвал с плеч офицеров погоны и, бросив их на пол, растоптал.

Стоявшие по ту сторону двери работники штаба, очень боялись, чтобы командующий не перешел грань разумного. Однако адъютант Макартура успокоил их. Личный пистолет командующего вот уже как два дня находился у оружейников, проходя рутинный осмотр, а колющих или режущих предметов в кабинете генерала не было.

Когда дверь кабинета открылась, и из неё выползли с бледными лицами злосчастные метеорологи, все присутствующие офицеры дружно вздохнули. Несмотря на то, что на плечах предсказателей болтались остатки с "мясом" вырванных погон, почти каждый из офицеров, посчитал своим долгом приободрить их дружеским похлопыванием по плечу.

Начало октября преподнесло сильную встряску генералу Макартуру, но не только ему одному. На противоположном конце света изрядное волнение испытал генералиссимус Сталин и виной тому были его соратники, европейские коммунисты.

Если на стене висит ружье, то оно обязательно должно выстрелить. Так гласит известная всем театральная поговорка, но в начале октября 1945 года, ружье выстрелило по-настоящему.

Стремясь не допустить переброски английских войск из Италии в Грецию, советское командование усиленно распространяло дезинформацию о скором наступлении советско-югославских войск под Триестом. С этой целью в район предполагаемого наступления приехал маршал Жуков, что не осталось незамеченным для британской разведки.

О возможном наступлении на севере Италии говорили все кому не лень. В него поверили британцы, в него поверили американцы, в него поверили сами итальянцы. Все ждали, но ожидаемого Армагеддона не случилось. Пока его напряженно ждали в одном месте, хитрый Сталин начал боевые действия в другом, сумел взять под свой контроль не только Элладу, но и Черноморские проливы.

Когда истинные намерения советского вождя стали ясны, Черчилль попытался спасти положение, но получил сильный шлепок по лбу. Все чего смог добиться британский премьер, это занятие самых крупных островов в Эгейском море; Лемнос, Хиос, Самос, Родос и Касос. Это был последний успех британского оружия при жизни "Железного борова", который позволял контролировать выход из Эгейского моря на юг.

Пример греков, которые почти целый год находились под британской оккупацией, был очень заразителен, для итальянских коммунистов. Тем более что они сыграли определенную роль в успешном завершении изгнания англичан с греческой территории. Именно благодаря деятельности коммунистов подпольщиков, Советский Союз получил целых два линкора в целостности и сохранности.

Окрыленные успехом своих соседей, итальянские коммунисты начали подготовку к вооруженной борьбе с англичанами на итальянской земле, несмотря на многочисленные призывы Тольятти не предпринимать решительных действий. Среди партизан гарибальдийцев было много тех, кто считал, что русским войскам надо только чуть-чуть помочь сделать первый шаг. Нужно всего лишь показать Красной Армии, что её ждут, и она обязательно придет. Так было с югославами, так было со словаками, греками, так обязательно будет и с итальянцами. Ведь Сталин не может просто так бросить своих боевых собратьев по оружию.

В этот момент, лидер итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти, чей непререкаемый авторитет смог бы удержать горячих гарибальдийцев от необдуманных действий находился в Москве. Узнав о тревожной тенденции, он забросал ЦК компартии телеграммами, но печатное слово не оказало нужного воздействия на пылкие умы молодых героев войны. Луиджи Лонго и Пьетро Секкья не смогли удержать Серджио Скалоне и Джованни Каттина от необдуманных действий. В рядах гарибальдийцев произошел раскол, ружье выстрелило.

Прекрасно понимая, что открытое выступление против англичан и американцев смерти подобно, бунтари-раскольники избрали иную тактику действий. Собрав вокруг себя двенадцать тысяч бойцов, Скалоне и Каттина двинулись на Рим, чтобы скинуть правительство министров-капиталистов.

— Эти господа не имеют никакого права, решать судьбу новой Италии! Своими делами с фашистами, они полностью себя опозорили! Нам нужны честные министры, патриоты своей страны, которым не будет стыдно смотреть в глаза трудовому народу! — выкрикивали партизанские лидеры и в их словах, была сила. Но не столько сила правды, сколько сила человека с винтовкой. Три года войны, прочно закрепили этот догмат в сознании простых итальянцев.

Главные силы гарибальдийцев находились на севере Италии; в провинциях Пьемонт, Лигурия, Ломбардия и Эмилио-Романьи уроженцы которых, составляли их основной костяк. Распущенные указом переходным правительством в мае 1945 года, они продолжали неофициально существовать, сохраняя свою структуру и самое главное оружие. Поэтому, когда Каттина объявил о походе на Рим, гарибальдийцам не пришлось долго собираться. Объединенные единым командованием и одной целью, северяне дружно двинулись на юг, чтобы разъяснить важным столичным синьорам правду жизни.

В октябре месяцев, в Италии начинают идти дожди. Не стал исключением и октябрь сорок пятого года. Хмурые осенние тучи обрушили на север Апеннин мелкий противный дождик, который мог идти весь день и всю ночь, и продолжить моросить следующее утро. От небесных вод дороги моментально раскисли и главным способом передвижения, стал гужевой транспорт и две ноги, обутые в грубые солдатские ботинки.

В подобных обстоятельствах любое наступление весьма затруднительно, но разве может дождливая погода стать преградой, для людей идущих вперед ради лучшей доли. Привыкших рисковать жизнью ради светлого будущего Италии, не один раз смотревших смерти в лицо и за спиной которых стоял сам Сталин. К черту все невзгоды и сомнения, надо только поскорее миновать "Готскую линию", занять Флоренцию, а от неё до Рима рукой подать.

И пусть главные силы во главе с Луиджи Лонго не пошли с ними в этот поход, это даже лучше. Пусть прикрываю спину ушедшим от удара с севера, взяв под свой контроль города Парму, Модену, Болонью и Равенну, а главная слава достанется тем пятнадцати тысячам, что не побоялись бросить вызов мировому капитализму в лице временного правительства Бономи.

Уж слишком предано оно смотрит в рот британскому премьеру Черчиллю, и безропотно выполняют все его требования. Откровенно ставят интересы союзной администрации выше интересов Италии, что совершенно недопустимо.

Так или примерно так, говорили своим бойцам Скалоне и Каттина, ведя их к рубежам немецкой оборонительной линии протянувшейся через всю Италии от Лигурийского моря до Адриатики. Готовясь отразить наступление 5-й американской армии, немцы возвели в горных проходах многочисленные оборонительные укрепления.

Наступая на Болонью, янки их хорошенько отбомбили, обработали артиллерийским огнем, после чего на "Готскую линию" двинулись американские танки "Шерманы", которые и сокрушили немецкие твердыни. Основательно потрепанная, она уже не представляла собой той грозной силы, что была прежде, однако заняв её, можно было преградить дорогу простой пехоте, которой являлись отряды гарибальдийцев.

Поэтому, итальянским партизанам нужно было как можно быстрее миновать горный проход, идущий из Эмилио-Романьи в Тоскану и выйти к бывшей столице лангобардов Пистоя. В том, что стоявшие во Флоренции карабинеры полковника Транатьери попытаются остановить их, партизанские вожаки нисколько не сомневались.

Храбрость и отвага, зачастую составляют главный компонент боевого успеха. Не стал исключением и этот поход гарибальдийцев. Полные энтузиазма и веры в правое дело, они шли вперед не, сколько могли пройти, а столько, сколько было нужно и даже немного больше. Не обращая внимания на погоду и плохие дороги, они успели миновать горный проход и столкнулись с карабинерами уже на выходе из него.

Первыми бой с врагом начал головной дозор. Не встретив никакого сопротивления, он благополучно миновал линию немецких укреплений и, заняв позицию на выходе из прохода, стал дожидаться подхода главных сил.

Появление трех грузовиков с пулеметами, доверху набитых карабинерами, нисколько не смутило партизан, заметно уступавших противнику в численности. Имея за плечами хорошую школу диверсионной борьбы, они организовали засаду по всем правилам искусства. И когда, ничего не подозревавший противник приблизился к ним, гарибальдийцы смело вступили в бой с авангардом полковника Транатьери.

Получив сообщение о движении гарибальдийцев, полковник спешно мобилизовал все свои силы. Конфисковав все имеющиеся в городе грузовики, он погрузил на них часть солдат, и отправил их к "Готской линии", стремясь остановить "красную угрозу" на дальних подступах к Флоренции.

Подорвав при помощи мины головной грузовик, партизаны обрушили весь свой огонь на второй и третьей машине, чем вызвали сильную панику в рядах противника. Этому способствовало наличие в авангарде партизан восемь пулеметов и двух минометов. Попавшие под автоматно-пулеметный обстрел, карабинеры решили, что на них напали главные силы партизан, успевшие миновать проход. Поэтому, недолго думая они в страхе побросали свои грузовики и поспешили укрыться в придорожном кювете.

Когда же обнаружив, что имеют дело с небольшим количеством партизан, карабинеры попытались атаковать их, но получили жесткий отпор. Занимая выгодную для боя позицию, гарибальдийцы свели на нет численное превосходство противника, вынудив его отступить.

По мере подхода к месту боя подкрепления, с одной и другой стороны, сражение уверенно набирало обороты. Для одержания победы, каждый из противников выложил все имеющиеся у него козыря, но у партизан они оказались более весомее.

Как показала история, карабинеры хороши при разгоне безоружной толпы или при подавлении плохо организованного восстания. Воевать с партизанами, имеющими хороший навык обращения с оружием и обладающими своей тактикой боя, для карабинеров было сложно и весьма проблематично. Что с блеском проявилось в этом бою.

Пока главные силы противника были связаны боем на подступах к проходу, отряд Николо Голлерани хорошо знающий местность, совершил обходной маневр. Пройдя по горной тропе, они вышли карабинерам во фланг и атаковали их.

Несмотря на то, что гарибальдийцы не имели численного превосходства над врагом, они заставили карабинеров сначала отступить, а затем и вовсе обратили их в бегство. Не последнюю роль в этом сыграло присутствие в отряде Голлерани бывших советских военнопленных. Они пошли в бой с громкими криками "Ура!", под красным знаменем, что очень сильно напугало противника. Карабинеры решили, что против них воюют "русские парашютисты" переброшенные в Италию по тайному приказу Сталина. Об этом много говорили как коммунисты, так и их противники и вот ожидаемое стало явью.

После разгрома карабинеров на подступах к Пистоя, до самой Флоренции гарибальдийцы больше не встречали никакого сопротивления. Вместо получившего по зубам полковника Транатьери, в дело вступили гражданские власти Тосканы, проявившие присущую ими природную мудрость.

Сколько пришельцев с севера проходило через просторы Тосканы на Рим, за время существования Флоренции трудно было сосчитать на пальцах. Самый лучший вариант из всех возможных, был беспрепятственный пропуск северян по территории Тоскании, взамен гарантий сохранения жизни и целостность имущества её жителей.

Именно такой договор и был заключен между мэром города с берегов Арно и командирами партизан Скалоной и Каттиной, давших дополнительное обещание невмешательства во внутриполитическую жизнь Флоренции, сложившуюся на момент окончания войны.

Дальновидность этого соглашения подтвердилось во время прохода гарибальдийцев через Флоренцию, под громкие одобрительные крики толпы. Сторонников идей справедливости командиров Скалоне и Каттина в городе хватало.

Глава II. Торг уместен.

Любую неудачу в войне или в политике, можно легко объяснить плохой подготовкой или несвоевременным началом и с чистой совестью засунуть в пыльные архивы истории. Гораздо труднее быть с удачей, которая приходит к тебе в виде козыря не к масти. Её невозможно игнорировать, но и воспользоваться ею весьма сложно. Нужно ломать голову и пробовать различные комбинации, чтобы и волки были сыты и овцы целы.

Успей карабинеры Транатьери занять укрепления немцев и все, были бы довольны. Центральные власти, что красная угроза не пересекла Апеннины, а коммунисты получили бы дополнительный шанс и время для обуздания раскольников. Теперь же, когда колонны партизан переправились через Арно и двинулись к границе с Лацио, нужно было принимать меры, как с одной, так и с другой стороны.

Стоит ли говорить, что обсуждение положения в Италии, было главной темой на встрече в Стокгольме, спецпосланника СССР Вышинского и личного представителя американского президента господина Майлза.

Шведская столица, была единственным местом, где Советский Союз имел возможность вести со своими бывшими союзниками переговоры на официальном уровне. После начала конфликта в Германии, Вашингтон вслед за Лондоном отозвал из Москвы своего посла Гарримана, проявляя англосаксонскую солидарность.

Больших успехов в своей трудной миссии в Стокгольме Андрей Януарьевич не добился, однако прерывать контакты ни одна, ни другая сторона не собиралась. Какими бы серьезными не были разногласия между странами победителями во Второй мировой войне, все они были полностью согласны с тезисом о том, что рано или поздно, но нужно будет договариваться о мире. Поэтому и Москва, и Лондон, и Вашингтон, были вынуждены держать стокгольмскую калитку открытой.

Американский посланник и ранее не отличался особым тактом и выдержкой, но едва эта встреча началась, как он сразу обрушил на Вышинского град упреков и обвинений, в том, что Советский Союз перешел все грани разумного начав раскачивать лодку в Италии.

— Господин Сталин решил расширить границы своего контроля в Европе и вслед за Грецией, собирается взять под свое крыло и Италию. Американское правительство считает подобные действия недопустимыми и оставляет за собой право прибегнуть к помощи оружия, для защиты своих интересов в Европе. И это случиться, если хоть один советский солдат вступит на землю Италии! — властно излагал Майлз. Со стороны казалось, что важный господин втолковывает своему нерадивому слуге, но на деле это было далеко не так.

Финальная точка тихоокеанской компании, которую собирался поставить господин Трумэн в августе 1945 года, изрядно затянулась. Вместо оглушительного триумфа американского оружия, Соединенные Штаты все прочнее и прочнее увязали в японской трясине.

В том, что окончательная победа будет за Америкой, никто в Вашингтоне не сомневался. Слишком огромен был потенциал этой страны, как военный, так и экономический. Даже понеся потери после урагана у берегов Окинавы, военно-морские силы страны были готовы к проведению десантной высадки на японский остров Кюсю. Америка была сильна как никогда, но даже она, в сложившихся условиях не могла себе позволить военный конфликт с Советским Союзом в Европе. Поэтому, все слова Майлза были больше похожи на запугивание, чем угроза или последнее предупреждение.

Регулярно получая шифровки из Москвы, Вышинский был в курсе положения дел и не позволил американцу себя запугать.

— Если американская сторона видит в итальянских событиях "руку Москвы", то вы глубоко ошибаетесь. Возникший конфликт — это сугубо внутренний конфликт Италии, к которому Советский Союз не имеет никакого отношения. Советское руководство и лично товарищ Сталин, прилагают все усилия для недопущения его дальнейшего разрастания и скорейшего прекращения. Только благодаря этому, подавляющая часть итальянских партизан осталась в стороне конфликта, а также не пострадали ни одни коммуникации связанные со снабжением американской армии. Что касается возможного появления советских солдат в Италии, то они там есть и мы не намерены скрывать это — Вышинский сделал паузу и с наслаждением смотрел как меняется в лице его собеседник. От слов посланника Сталина, лицо американца моментально стало злым, как у человека, которому больно наступили на ногу. Он уже собрался взорваться от негодования, но Андрей Януарьевич опередил его.

— Речь идет о советских военнопленных, сбежавших и примкнувших к итальянским партизанам. Мы не знаем точных цифр, но могу заверить, что их численность измеряется сотнями. Естественно у советского командования нет с ними связи, и оно не может нести никакой ответственности за их действия — решительно заявил Вышинский, и американцу нечем было крыть. — Как видите, мы полностью честны с американской стороной и всякие упреки и обвинения беспочвенны, ровно, как и угрозы в наш адрес. Не стоит пугать нас своими военными мускулами. Мы миролюбивые люди, но мы всегда готовы дать отпор любому агрессору, господин Майлз.

— У ваших речей, сильно изменилась тональность, господин Вышинский. Наверняка это связано со смертью премьер министра Черчилля и появления необоснованных надежды на возможность изменения политического курса Британии. Смею вас заверить, что это напрасные иллюзии. Исполняющий обязанности премьер министра Великобритании господин Иден, в своем послании президенту Трумэну заверил его, что Англия останется верна прежним целям и ценностям. Об изменении позиций англосаксонского мира не может быть и речи — попытался осадить Вышинского американец, но тот и бровью не повел.

— Какую политику будет проводить Англия — это решать её правительству, которое выбрано английским народом. Советская сторона выступает за скорейшее прекращение конфликта в Германии и начала большого трехстороннего диалога о будущем Европы, при условии сложившихся реалий. Однако если англосаксонское содружество предпочитает мир войне, то Советский Союз может позволить себе подождать. Ведь у нас нет ни чумы, ни холеры, ни сибирской язвы — продемонстрировал свою осведомленность Вышинский.

— Вы получаете огромное удовольствие, перечисляя рукотворные бедствия Америки! — с негодованием воскликнул американец, но собеседник не дал ему возможность удариться в обличительный пафос.

— Наша страна в такой же мере, как и Соединенные Штаты, страдает от рукотворных бедствий. Советской стороне в гораздо большей степени известны военные тяготы и страдания. Но говорю я это не для того, чтобы выяснить, чей палец больше болит или намеренно уколоть ваше самолюбие, господин Майлз. Пришла пора отбросить все мелочное и попытаться найти те точки, что помогут нам сблизить наши позиции в борьбе с общим врагом, как это мы сделали четыре года назад — сделал примирительный шаг Вышинский, но Майлз не принял его.

— Вы говорите об общем враге, но вы так и не объявили войну Японии, хотя клятвенно обещали в Ялте сделать это, ровно через три месяца после капитуляции Германии. Как же вам можно верить в подобном случаи?

— Советская сторона непременно бы исполнило свое обещание, если бы за эти три месяца, вместо немецкого вопроса у нас не возник английский вопрос. Мы не можем начать войну с Японией не получив точного и четкого ответа, мы все ещё союзники или уже нет?

— А кем считает себя Москва в отношении стран Запада? Все ещё союзником или уже нет? — ловко вопросом на вопрос ответил Майлз.

— В отношении Соединенного Королевства, то в большей степени нет, чем да, так как утверждение, что Англия стояла за спинами немцев напавших на нас в июле этого года, для нас является неоспоримым фактом. Что касается США, то в большей степени да, чем нет, ибо у советской стороны не серьезных претензий к американской стороне — не желая накалять атмосферу, Вышинский мудро пропустил некоторые факты.

— Все это красивые слова, господин Вышинский, за которыми нет реальных дел. Вы только и делаете, что много говорите и пока мы слушаем вас, расширяете зоны своего влияния. Соглашения Ялты не подразумевали, что ваши войска будут стоять в Скандинавии, Бенилюксе, западной Германии и Греции. Однако они, там стоя и при этом вы активно пытаетесь подчинить своему влиянию Италию — продолжал гнуть палку американец.

Вышинскому уже порядком надоело оправдываться перед собеседником, по лицу которого было видно, что он испытывает удовольствия от обвинений, сказанных в адрес Андрея Януарьевича. Однако позволить себе подобного поведения, Вышинский не мог. Смерть Черчилля и бомбардировка японцами территории США изменило положение дел и теперь, нужно было начинать торговаться с бывшим союзником. За каждую строчку, за каждую букву соглашения, по созданию нового миропорядка.

— Вам прекрасно известно господин Майлз, что наши войска оказались в Скандинавии, Бенилюксе и западной Германии не по своей воле. Нас туда привел военный конфликт, в который нас втянула недальновидная политика господина Черчилля. Советский Союз готов их незамедлительно вывести за демаркационную линию июля 1945 года, как только получит твердые гарантии в завершении военного конфликта. Давайте сядем за стол переговоров и решим все спорные вопросы мирным путем — предложил Вышинский, однако его собеседник был не так-то прост.

— Из вашего списка чудесным образом выпала Греция, господин Вышинский. Означает ли это, что вы не намерены выводить из неё своих солдат, ровно как и очищать черноморские проливы? — язвительно поинтересовался американец.

— Черноморские проливы, Советский Союз взял под свой контроль временно, исключительно до того момента, пока не будет урегулирован давний межнациональный конфликт между болгарами и греками с одной стороны и турками с другой. Все страны считают, что имеют право на земли Восточной Фракии и сразу очень трудно разобраться, у кого из них больше прав. Здесь нужен кропотливый и вдумчивый диалог, способный привести все стороны конфликта к разумному компромиссу. Но он возможен только за столом мирных переговоров, а не через прицельную мушку автомата — Вышинский говорил правильные вещи, но именно это и корежило душу американского переговорщика. По его мнению, гораздо проще было бы приказать или пригрозить неразумным спорщикам, плохо понимающим волю великой Америки.

— Что же касается самой Греции, то здесь дело обстоит несколько иначе. Ввод английских подразделений в страну в конце прошлого года, спровоцировал начало гражданской войны. Будем говорить прямо, англичане не смогли примерить враждующие стороны, начав усиленно поддерживать монархию, тогда как подавляющее большинство греков стоит за республиканское правление страной. Британия не справилась с задачей, и мы были вынуждены вмешаться, и сделали это вполне успешно. Теперь в Афинах и других городах Греции не слышно выстрелов и по улицам городов не течет кровь, как это было в январе-феврале этого года. Сейчас в Афинах идет активный диалог всех слоев греческого общества, который должен определить дату референдума о государственном устройстве страны и парламентских выборов. После их проведения советские войска незамедлительно покинут Грецию.

— Как же уйдете. Сначала скинете короля, затем передадите власть коммунистам и с чистой совестью возьмете Грецию в сферу своего влияния. Чистая вторая Польша — с горечь подумал про себя Майлз. Недавно прошедшие выборы в Польше обернулись полным поражением прозападного правительства Миколайчика и приходом к власти коммунистов.

— Предлагая мирные переговоры, вы заранее выставляете для американского правительства неприемлемые условия. Президент Трумэн никогда не признает Англию главным виновником германского конфликта и не согласиться на исключение её из числа стран победительниц. Это его твердая позиция и пересмотру не подлежит — изрек американец и цепко посмотрел на собеседника, желая узреть его реакцию. Майлз ожидал увидеть раздражение, гнев, страх или разочарование, но Вышинский только улыбнулся, чем вызвал у американца прилив раздражения.

— Никто не настаивает на полном исключении Соединенного Королевства из числа стран победительниц. Речь идет об ограничении её прав в обустройстве послевоенной Европы, в качестве платы за её агрессию. Что нам мешает обсудить и найти взаимопонимание по этому вопросу.

— Что вы подразумеваете, под столь широкой фразой об ограничении прав?

— Уменьшение оккупационной зоны в Германии и Австрии. Уменьшение доли при разделе военно-морского и торгового флота. Уменьшение доли репарации, а также доли на германские банковские активы в золоте и различных ценных бумагах.

— Вы требуете слишком много, господин Вышинский.

— Мы готовы обсуждать уменьшение британской доли по каждому пункту в отдельности и добиваться разумного компромисса. Все в наших руках, было бы желание, господин Майлз.

— Мне понравились ваши слова о компромиссе. Тогда давайте в качестве первого шага, вы откажетесь от своего требования признать Англию агрессором, и дело сдвинется.

— Если мы это сделаем, то на каком основании мы сможем требовать понижения Англии в её правах? Вы не логичны, господин Майлз.

— Отнюдь нет. Просто, таким образом, я хотел показать неприемлемость ваших предложений, господин Вышинский — едко парировал американец. Вышинский замолчал, неторопливо налил в стакан воды и начал пить мелкими глотками. В том, что разговор вернется к тому, с чего он начался, советский дипломат нисколько не сомневался. Продолжительное общение с представителем Вашингтона, привело Вышинского к одному непреложному факту. Представители Запада, идут с тобой на компромисс только когда это выгодно им или они остро нуждаются в твоей помощи. Во всех других случаях добиться с ними соглашение невозможно.

Об этом он неоднократно писал Сталину, и вождь советского народа охотно соглашался с ним. Он прислал Вышинскому подробный план действий, которому тот неукоснительно следовал. Говоря с американцем о понижении правах Англии, советский дипломат очень надеялся, сыграть на жадности заокеанского партнера при разделе денежных запасов Третьего рейха. За годы войны имперский банк накопил неплохой жирок, который неплохо делился на троих, но куда лучше на двух. Именно блеском трофейного золота, Сталин намеривался сделать Штаты сговорчивее, но англосаксонский союз устоял перед блеском "золотого тельца". Теперь предстояло заходить с другого бока.

Начало японской бомбардировки Америки, развеяло очень важный миф, о её полной защищенности от ответного удара. Последняя война на американской территории было почти сто лет назад, после которой ни один американский город не подвергся разграблению и разрушению. Обе огромные войны обошли земли США стороной, принеся ей вместо горя и страдания обильный золотой дождь.

Все это создало опасную иллюзию неуязвимости Соединенных Штатов от удара возмездия. Страна могла воевать, нести потери и получать временные неудачи, но целостность её городов и деревень, являлось залогом будущей победы над любым врагом. Большинство американцев свято верили в это, но три атомных удара вначале и рукотворные эпидемии, сильно поколебали их веру в безопасность.

Поколебало, но не подорвало. Потомки переселенцев покоривших Америку от одного океана до океана, ещё не совсем утратили свой боевой дух, позволивший им сделать это. К тому же, холодный душ "Великой депрессии", во времена которой смогли выжить только сильнейшие, серьезно закалил души американцев. Поверив в "американскую мечту" Рузвельта, они был готовы бороться за неё хоть с Гитлером, хоть со Сталиным, хоть с чертом. Главное Бог был на их стороне.

Японские удары лишь только обозлили янки. Утерев слезы от трех не очень сильных ядерных взрывов и потерянных надежд, они подтянули потуже пояса и, взяв в руки увесистую дубинку, изготовились нанести решающий удар по врагу.

Именно на этом, по совету Сталина и решил сыграть советский дипломат, отставив в сторону пустой стакан.

— Я вижу, что вы окончательно похоронили принципы боевого союзничества между нашими странами. А между тем, она ещё не до конца исчерпана, господин Майлз — интригующе произнес Вышинский.

— Вы так считаете? И на чем зиждется ваше предположение — с холодной иронией ответил американец.

— Это не предположение, а уверенность. Скажите, сколько людей унесла эпидемия холеры и сибирской язвы, бушующая на юге Америки? Не можете сказать, так как это большой, большой секрет? — с невинным интересом спросил Вышинский, и лицо его собеседника залилось краской.

— Хорошо, я не буду пытаться узнать его у вас, но это и так ясно — десятки тысяч людей, не меньше. И за всем этим стоят японцы — Андрей Януарьевич сделал паузу, но американец никак не прокомментировал его слова.

— Вы, конечно, можете отрицать это, но согласитесь, что одномоментно подобные эпидемии, сами собой возникнуть никак не могли. Скажу честно, нам неизвестно как японцы сделали это, но то, что они являются их создателями это факт — менторским тоном произнес Вышинский, чем вынудил Майлза раскрыть рот.

— Я внимательно слушаю ваш рассказ, господин Вышинский, но не нахожу в нем ничего интересного, кроме набора обыденных фраз — попытался сбить тон своего собеседника американец, но тот уверенно вел свою партию.

— Не открою большой тайны, если скажу, что со средины 30-х годов в Японии ведутся опыты по созданию бактериологического оружия. Об этом знает наше разведка, об этом наверняка информирована ваша разведка и то, что это правда бесполезно отрицать. Результаты деятельности японцев, как говориться налицо — сделал резюме Вышинский и американец не стал с ним спорить.

— Ваша разведка наверняка пытается обнаружить центр по производству этой смертоносной заразы, чтобы уничтожить его, но сделать это очень и очень трудно. С воздуха обнаружить центр очень сложно, так как скорей всего он замаскирован под гражданский объект, а нужной агентурной сетью в Японии, вы не располагаете.

— С чего вы это взяли?! — зло бросил Майлз, — откуда вам известны возможности нашей разведки?

— Хотя бы из того, что вы до сих пор не уничтожили этот центр. В противном случае об этом успехе вовсю писали бы ваши газеты, и победно трубило радио. Или я, сидя здесь, что-то пропустил? — уточнил русский, от чего цвет лица его собеседника вновь изменился.

— Я окажу вам маленькую дружескую услугу, мистер Майлз и заодно сэкономлю деньги американских налогоплательщиков. Искомый вами центр по производству бактериального оружия находится за пределами самой Японии.

— Вы знаете это точно или это всего лишь предположение, основанное на косвенных данных и догадках? — сдерживая волнение, спросил американец.

— О его существовании мы узнали около двух лет назад, а его точное местонахождение, наши агенты установили почти полгода назад. Для его уничтожения вам придется задействовать свои знаменитые "суперкрепости".

— Если вы говорите о "суперкрепостях" то он однозначно находится, либо в Кореи, в Китае или на острове Сахалин — быстро перебрал все варианты Майлз. — И вы готовы сообщить нам его месторасположение?

— В знак нашего былого союзничества я готов оказать вам ещё одну услугу и значительно сузить фронт ваших поисков. Это Китай.

— Почему я должен верить вашим словам, господин Вышинский? Может все это красивый блеф? Ведь даже если вы назовете, точное месторасположение этого мифического японского центра — это будут лишь одни слова.

— А вам совсем необязательно верить мне на слово, господин Майлз. Ваша задача как можно точнее передать содержание нашей беседы в Вашингтон. Ведь там будут принимать окончательное решение. Не так ли?

— Что вы хотите взамен ваших так называемых секретных сведений? Секрет атомного оружия и технологию его производства? Капитуляцию Англии? Говорите смелей! Я вас слушаю! — раздраженно вопросил американец, но Вышинский остался невозмутим.

— Зачем мне столько много? Мне их не унести. Советская сторона хотела бы иметь твердые гарантии, что находящиеся в Австрии американские войска не предпримут активных боевых действий против итальянских партизан северной Италии.

— И только лишь всего? Обменять Италию на мифический японский центр, не слишком ли неравноценный обмен. Вы так не считаете?

— Нет, господин Майлз. На Рим идут люди, не поддерживающие связь ни с Советским Союзом, ни с итальянскими коммунистами. Единственное, что мы хотим, чтобы в результате их авантюры не пострадали дружественные нам люди. Дайте нам твердые гарантии, что против партизан Ломбардии, Пьемонта и Романии не будет применено оружие, при сохранении ваших транзитных путей и всё. Советская сторона ничего не скажет, если вы высадите в Рим воздушный или морской десант.

Услышав эти слова, американец уперся в Вышинского пронизывающим взглядом, но тот выдержал его. Выдвигая подобное предложение, советское командование прекрасно знало, что никакого десанта не будет. Уж слишком мало времени было в распоряжении англосаксов для их организации. Максимум, что они могли сделать; нанести мощный бомбовый удар по отрядам Скалоне и Катины или обстрелять побережье с кораблей.

В другое время подобный вариант ни один из американских поверенных в переговорах не стал бы даже рассматривать, но сложившиеся обстоятельства заставляли "звездно-полосатых" меняться. Администрации президента Трумэна, очень был нужен свежий японский скальп, вид которого приободрит нацию, сплотит её ряды и главное, надолго заткнет глотки вечно сомневающимся и колеблющимся оппонентам. Которых с избытком хватало, как в стане республиканцев, так и в стане демократов. Один только бывший вице-президент Генри Уоллес, регулярно портивший кровь президенту своими речами о партнерстве с русскими, чего только стоил.

Все эти факторы, не позволили Майлзу сходу отбросить в мусорную корзину предложение русских о размене, как это он сделал ранее с трофейным золотом. Уж слишком высоки были в нем ставки и здесь, было нельзя торопиться.

— Я доложу о вашем предложении в Вашингтон, но предупреждаю вам сразу. Нам нужны весомые гарантии правдивости ваших слов. Иначе разговор не будет иметь продолжения — многозначительно произнес американец.

— Уже одно то, что мы существенно сократили вашей разведки поисковый фронт работ, является весомой гарантией нашей искренности. Если же вы опасаетесь, что в самый последний момент вам подсунут не ту карту с не тем крестиком, то мы находимся в равном положении. Однако мы не требуем от вас весомых гарантий выполнения своих обещаний по Италии, а готовы по-джентельменски поверить вам на слово.

— Ваша манера ведения переговоров господин Вышинский, больше похож на торг сельского лавочника, чем на разговор джентльмена — раздражено бросил Майлз.

— Я бы это назвал несколько иначе — американской деловитостью и прагматизмом. Мы всегда стараемся взять от наших партнеров все самое лучшее и полезное — молниеносно парировал сталинский посланник, и за столом возникла напряженная пауза. Переполненный эмоциями, американец не знал, что сказать своему собеседнику. Наконец справившись со своими чувствами, он выдавил из себя: — Очень рад за вас.

— Спасибо — непринужденно улыбнулся Вышинский, — хотелось бы знать, когда мы сможем получить ответ от американской стороны.

— Думаю, что через сутки я буду иметь ответ из Вашингтона. Но даже если он будет положителен, не стоит думать, что действия соглашения будет длиться вечно. Максимум три месяца — жестко предупредил Майлз.

— Что же, этого нам вполне хватит.

— Думаете, за это время сможете поставить под контроль всю Италию? — усмехнулся посланник той стороны Большого пруда.

— Надеемся разрешить эти проблемы мирным путем.

— А если не успеете?

— Если не успеем? Ну что же, в Японии есть и другие центры, которые наверняка заинтересуют дядю Сэма.

— Что вы конкретно имеете в виду? — моментально напрягся Майлз.

— Кроме холеры и чумы, у японцев есть атомная бомба, отравляющие вещества и кое-что ещё экзотическое — неторопливо загибал пальцы Вышинский.

— И вам известны их точные адреса? — допытывался американец.

— Давайте не будем спешить и оставим кое-что на завтра — снисходительно предложил Вышинский и Майлз увял.

По большому счету советский дипломат блефовал, советская разведка смогла установить точно только местонахождение института генерала Исии. Однако почувствовав слабое место американцев, Вышинский решительно бил в одну точку, стремясь извлечь максимальную выгоду.

Японский вопрос, в этот момент был для Соединенных Штатов очень важен, ровно как для самих потомков богини Аматерасу был важен русский вопрос. Для Токио было жизненно важно знать, собираются ли "северные варвары" нападать на них или нет.

И пусть самое выгодное время для наступлений уже прошло. Бесценный опыт германского партнера показал, что советские войска могут успешно наступать в любое время года. Именно поэтому, японцы старательно оказывали максимальное внимание и уважение при встрече с советским послом Маликом. Кроме своей работы дипломата, Яковом Александровичем возглавлял с советской стороны специальную торговую комиссию между двумя странами.

Созданная по настойчивому предложению японцев и одобренная Москвой, она занималась обменом вооружения и стратегических материалов, которые имелись у одной стороны и отсутствовали у другой. К началу октября 1945 года, комиссия совершила несколько тайных заседаний и в своем активе имела один бартерный обмен.

Из Владивостока в Сасебо была доставлена большая партия трофейных зенитных орудий, германского производства, так необходимые империи в борьбе с американской авиацией. В обратном направлении, был отправлен один из японских эсминцев, который должен был усилить мощь советского Тихоокеанского флота.

Произведенный обмен был оценен положительно обеими сторонами тайной сделки и теперь, Малику предстояло дать "зеленый свет" этому процессу. Превратить удачный дебют в успешное продолжение. Дело обещало быть взаимовыгодным, но каждая из сторон видело этот по-своему.

Японцы надеялись таким образом сблизиться с Россией, добиться пролонгации мирного договора от апреля 1941 года и тем самым обеспечить себе прочный тыл в Маньчжурии. Сталин, видел в подобных действиях свою выгоду, укрепить за счет японских боевых кораблей свой флот и попытаться усыпить бдительность своего заклятого врага — японский милитаризм. Нечто подобное против него предпринял в мае сорок первого года Гитлер, когда всячески пытался убедить советского вождя, что концентрация немецких войск на западной границе СССР — мера временная и вынужденная.

Советский вождь, хорошо помнил преподнесенный ему урок и теперь принялся разыграть свою партию. Он совершенно не собирался немедленно начинать советско-японскую войну. Ему гораздо выгоднее было, чтобы американцы и японцы как можно сильнее ослабили друг друга, и тем самым только увеличили бы силу и значение Советского Союза в этой войне. С этой целью и было принято решение, оказать помощь заметно ослабевшему японскому тигру в разумных пределах. При этом идущие из Москвы директивы на имя генерал-полковника Васильева (маршала Василевского) предписывали быть в постоянной готовности, выступить на защиту интересов своей Родины.

Именно в таком же ключе и была составлена инструкция генералиссимуса Якову Александровичу. Он должен был создать у японцев ложную иллюзию, готовности советской стороны к широкомасштабному сотрудничеству, но при этом без каких-либо обязательств и уж тем более договоренностей. Исключительно деловые отношения и ничего более.

Это было трудное и сложное поручение, но советский посол прекрасно с ним справился. Как не пытался господин Миядзава добиться изменения позиции советской стороны в выгодном для Токио направлении, воз проблем остался на прежнем месте. Малик охотно соглашался на расширение процесса обмена, по принятой ранее форме перерасчетов предметов бартера но, ни на шаг не отклонялся от темы диалога.

— Согласно предварительной договоренности наших экспертов, японская сторона намерена предложить для дальнейшего обмена легкий крейсер "Сакава". Эта договоренность остается в силе, господин Миядзава?

— Да, господин посол. Императорский флот готов переправить крейсер "Сакава" во Владивосток сразу с момента договоренности, не дожидаясь получения оплаты — голос японца источал максимум радушия, которое можно было представить на подобных переговорах.

— Очень хорошо — сдержано молвил Малик. Советский посол не намеривался давать Миядзаве ни малейшего намека на ответное радушие. Дальневосточные тигры слишком много задолжали своему северному соседу с 1905 года.

— Эксперты уже примерно обговорили размеры вашей компенсации за передаваемый крейсер. Осталось только уточнить, что вы хотели получить за него; нефтепродукты, руды или вооружение?

— В первую очередь нам необходимы нефтепродукты для авиации. Наша страна испытывает очень большую нехватку в них, особенно после недавнего налета американцев на Сасебо. Там находилась часть неприкосновенного запаса империи, и его потеря буквально приковала наши истребители к земле, — сокрушенно вздохнул японец. — Я не скрываю от вас господин посол истинного положения вещей. Поэтому, мы просим советскую сторону поставить нам дополнительно две тысячи тонн бензина в счет дальнейших взаиморасчетов.

— Я вас прекрасно понимаю, господин Миядзава. Советская сторона готова оказать японскому правительству подобную услугу, но, к сожалению, на данный момент мы можем передать вам дополнительно лишь полторы тысячи тонны бензина. Остальное мы можем добавить через две недели — Малик выжидательно посмотрел на собеседника. Благодаря агентурным данным, советский посол знал, что на уничтоженных складах Сасебо не было ни капли бензина и потому, с чистым сердцем срезал просимое японцами число.

— Огромное спасибо за понимание нужд нашего государства — рассыпался в благодарности Миядзава, но Малик только кивнул в ответ.

— Советская сторона хотела бы уточнить, в оплату за какой корабля императорского флота, следует отнести эти полторы тысяч тонн? Крейсера "Такао", "Мёко", линкора "Негато", авианосцев "Хосё", "Ибуки" или "Кацураги" — посол неторопливо перечислил список представленных к обмену японцами кораблей. — Или японская сторона собирается дополнить их число и готова огласить новый список?

— Нас искренне радует решительность, советской стороны в этом процессе, однако это все корабли, которые не стыдно ей предложить, — японец с почтением склонил голову перед собеседником. — Если быть честными до конца, то в списках императорского флота есть ещё один корабль — это линейным крейсером "Харуна". В июле месяце он сильно пострадал от налетов американской авиации, поэтому и не был включен в основной список. Однако если у советской стороны будет желание его приобрести, мы готовы внести в список обмена и его.

— Советская сторона будет не против, чтобы его сначала осмотрели наши специалисты и дали свое заключение.

— Пожалуйста, в любое удобное для вас время. Хочу только сказать что, несмотря на полученные повреждения, крейсер на ходу и годен к переходу во Владивосток — заверил Малика японец.

— Хорошо, договорились — произнес Яков Александрович и оба собеседника сделали пометки на листах бумаги, лежавших перед ними. Миядзава позволил себе улыбнуться, но Малик тут же, требовательно посмотрел на него.

— Все это очень хорошо, господин Миядзава, но я бы хотел вернуться к вопросу о бензине. В расчет, за какой корабль его следует отнести?

— Согласно договоренности наших экспертов, следующим, идущим на обмен кораблем, является крейсер "Мёко". Следовательно, передаваемое вами количество бензина будет записано на этот корабль.

— Ничего не имею против этого — карандаш Малика вновь застрочил по бумажному листу, выказывая собеседнику, что точность в расчетах превыше всего.

— Теперь относительно просьбы японской стороны включить в лист обмена советские самолеты, в частности истребители. Советская сторона в принципе не возражает против этого пункта, но тогда возникает один небольшой нюанс. Самые ближайшие к Японии авиационные заводы выпускают в основном истребители марки "Як", тогда как в вашем заявочном списке значатся истребители марки "Ла". Что вы намерены делать? Брать то, что мы можем поставить в краткие сроки или предпочтете ждать, когда их перегонят из европейской части СССР? — посол говорил спокойно, озвучивая то, что было ему прислано, совершено не ведая той лжи, что была вложена в его уста.

Разбирая японские заявки, специалисты Генштаба пришли к выводу, что не стоит вооружать своего потенциального врага хорошо маневренными и вооруженными "лавочкиными". Взамен их было решено предложить японцам легкие и слабо вооруженные "яки". Посла само собой в подобные тонкости посвящать не стали, но не был вездесущ в них и Миядзава. Он только выразил сожаление, по этому досадному поводу и пообещал дать ответ в самое ближайшее время.

Медленно и неторопливо идя от одного вопроса к другому, господин Миядзава приближался к главному вопросу для Японии вопросу — продления мирного договора.

— Я хорошо понимаю, что главным предметом обмена для советской стороны является линкор "Негато". Это очень хороший корабль, по своим боевым качествам мало чем уступающий нашему самому мощному линкору "Ямато". В списке обмена "Негато" стоит в самом конце, но если советская сторона проявит благоразумие и доброту, мы готовы начать обсуждение по нему в самое ближайшее время — заявил японский переговорщик самым доброжелательным голосом.

— Что подразумевается вами, господин Миядзава под понятием доброты и благоразумия? — невинно осведомился Яков Александрович, хорошо понимая, откуда дует ветер.

— Ваша готовность к обсуждению продления пакта о не нападении, господин Малик — сказал японец, улыбке которого в этот момент могло позавидовать само лучезарное солнце.

— Мы всегда были готовы к обсуждению любого вопроса со своим восточным соседом, но в сложившихся условиях пакт 1941 года полностью изжил себя. Очень многое поменялось в нашем мире, если не сказать, что всё. Поэтому, он нуждается в коренном переосмыслении и может быть подписан только после соответствующей переработке. Такова позиция моего правительства и отступать от неё оно не намеренно.

— Что же нам мешает начать эти переговоры? — искренне удивился Миядзава.

— Советская сторона не против этого, но прежде чем начать обсуждения этого вопроса, мы хотели знать, как далеко готова шагнуть Япония в этом процессе. Ведь сейчас, в большей степени японская сторона нуждается в нем и, следовательно, должна пойти на некоторые уступки — Малик выжидательно посмотрел на собеседника и не увидел улыбки на его лице. Миядзава был очень сосредоточен, начав открывать свои карты.

— Ради долгих дружеских отношений с Советской Россией, японское правительство готово пойти на нейтрализацию вооруженных сил Маньчжуо-Го, передислоцировав их с северных границ к столице южной Маньчжурии — Мукдену. Кроме этого, мы готовы отказаться от рыбных концессий в Охотском и Японском море, на компенсационной основе — торжественно изрек Миядзава, но его слова нисколько не обрадовали его собеседника.

— Нейтрализация войск Маньчжуо-Го это очень хорошая новость, которой мы добивались более десяти лет. Я искренне рад это слышать, однако на нынешний момент этого недостаточно. Для заключения прочного и добрососедского мирного договора, Советский Союз требует исполнения трех условий. Передача в полную собственность советской стороне Китайско-Восточной железной дороги, возвращение южной части Сахалина и отказ от Курильских островов — буднично перечислил Малик и от его слов глаза у Миядзавы широко раскрылись.

— Но ведь это совершенно невозможно! — искренне изумился японец.

— Дипломатия это такой инструмент, посредством которого невозможное можно сделать возможным. Давайте начнем обсуждать это невозможное, и быть может, придем к разумному консенсусу, — предложил ошарашенному Миядзаве Малик, — а пока давайте вернемся к нашим спискам. Что кроме нефтепродуктов, вы хотели бы получить за крейсер "Мёко"?

Торги между двумя высокопоставленными персонами продолжились.

Глава III. Выбор пути.

Докладывать о срыве столь тщательно подготовленной операции, которая должна была поставить финальную точку в войне, всегда трудно. Трудно вдвойне, когда все от тебя ждут победных реляций и оглушительного успеха, но если при этом ты понес ощутимые потери, а неприятель нет, трудности доклада увеличиваются троекратно. Именно такая троекратная тяжесть давила на плечи генерала Макартура и адмирала Нимитца, прибывшего в Вашингтон на доклад к президенту Трумэну.

Направляясь в Белый дом, они ожидали тяжелого разговора, однако разноса не последовало. Вопреки привычному порядку приема, Трумэн принял военных не в своем рабочем кабинете, а в каминной гостиной. Этим, президент как бы давал знак, что настроен на миролюбивую беседу, без криков и угроз.

Три последних месяца, несколько переменили нынешнего властителя Овального кабинета. И хотя в душе он по-прежнему остался боксером драчуном, готовым в любой момент нанести противнику хук с левой, но вспышки его агрессии стали не так часты как прежде. На фоне череды перенесенных неудач, пришло обретение определенной мудрости, что одними криками и угрозами в отношении своих подчиненных проблему не решишь.

Поэтому, когда председатель объединенных штабов доложил президенту о срыве операции "Даунфол" Трумэн не разразился бранью и не устроил истерику, как это было бы три месяца назад. Президент мужественно проглотил пилюлю, преподнесенную ему судьбой, чем вызвал уважение у военных. Молча выслушав список понесенных вооруженными силами США потерь, он предложил вызвать Макартура и Нимитца на доклад в Вашингтон.

— Хочу услышать не сухие строчки докладов, а свидетельства живых очевидцев — пояснил председателю Трумэн. — Это позволит лучше понять случившуюся трагедию и решить, что делать дальше.

Председатель объединенных штабов очень удивился подобной реакцией президента, но он удивился бы ещё больше, если бы знал о двух проектах лежавших на подписи у американского главнокомандующего. Мудро решив, что жесткими действиями можно сломать палку, Трумэн решил перейти от методики кнута, к методике пряника.

Ещё в мае месяце, на стол президента был положен проект указа о введении двух высших военных званий Америки; генерал армий США и адмирал ВМС США. По своей значимости, эти звания равнялись маршальским званиям Европы и вступившей на путь подражания Азии.

Общее число звезд на погонах обладателей этих званий равнялось шести и подразумевалось, что их обладатель будут пользоваться ими пожизненно.

Учитывая, что самым главным театром войны был тихоокеанский, главными кандидатами на эти высокие звания были генерал армии Макартур и адмирал флота Нимитц. Это был вполне логичный и обдуманный шаг, подготовленный ещё покойным Рузвельтом. Таким образом, он собирался дать дополнительный стимул своим военным для победы над Японией. Однако Трумэн отложил эти указы в долгий ящик.

Обманчивый мираж атомной бомбы, "чудо-оружия" с помощью которого можно выиграть любую войну, прочно застил новому обитателю Белого дома глаза.

— Зачем зря тратить деньги налогоплательщиков на эти персональные звания, если их уже и так потрачено сверх всякой меры, — задавался вопросом президент и сам себе отвечал, — незачем. Справимся и без этого дополнительного стимула.

Возможно, подобное рассуждение в то время было правильным и разумным, но дальнейший ход истории, заставил Трумэна вернуться к вопросу о стимулировании своих генералов. Гибель части флота был для американских военных новым "Перл-Харбором", пусть даже не столь обильным на потери, сколько громким шлепком по лбу.

Сластить эту неудачу, ровно, как и подбодрить служителей звездно-полосатого флага было необходимо, и весь вопрос заключался как это лучше сделать. После недолгого размышления, президент решил устроить встречу в гостиной, что не так явно ассоциировала у военных с разносами как Овальный кабинет.

Перед приездом докладчиков, в гостиной хорошо протопили камин, накрыли чайный стол и принесли карты будущих боевых действий. В знак уважения к героям Тихого океана Трумэн, послав для их встречи в аэропорт свой лимузин, чего ранее никогда не было.

Более того, он лично встретил Макартура и Нимитца у дверей Белого дома и проводил их в гостиную. Подобная душевность было обусловлена не только одной мудростью, посетившей президента Трумэна. Накануне у него состоялась неприятная встреча с представителем Большого семейства. Они были очень недовольны его деятельностью на посту президента и требовали скорейшего окончания войны с Японией для наведения порядка в Европе.

За все время нахождения Трумэна у власти, это был первый раз, когда большие деньги позволили себе столь открыто вмешаться во внешнюю политику государства. Для президента это было очень неприятным моментом. В кругу близких ему людей он возмущался и негодовал поступком Больших семейств, но в глубине был с ними согласен. Войну на два фронта с таким противником как Советский Союз, Соединенные Штаты потянут, но с большим скрипом. Ведь одно дело драться с Гитлером, лучшие дивизии которого прочно завязли на Восточном фронте и совсем другое, когда тебе противостоит мощь, созданная советским народом. Где в самое трудное и голодное время, простые люди на личные средства совершали покупку танка или самолета, ради одержания окончательной победы.

Во время доклада Нимитца о причинах и последствиях срыва операции, Трумэн ограничился краткими вопросами и нейтральными репликами. Когда адмирал закончил говорить, президент задал свой главный вопрос, ради которого он и вызвал всю верхушку тихоокеанской группировки американских войск.

— Когда вы сможете начать десантирование наших войск на Кюсю? Я понимаю, что потери от урагана существенны, но они не смогут надолго отложить наше возмездие, не так ли адмирал?

— Совершенно верно, господин президент, — подтвердил Нимитц. — Да мы понесли потери, но они не так невосполнимы, чтобы можно было говорить об отмене запланированной высадки. Достаточно только подтянуть к Окинаве наши тактические резервы и можно будет производить десантирование на Кюсю. Командование Тихоокеанским флотом считает, что начало операции следует перенести на три недели от сегодняшнего дня. Согласно прогнозам синоптиков вся первая декада ноября будет спокойной и нового шторма не предвидится.

— Очень хотелось бы в это верить — недоверчиво хмыкнул в адрес синоптиков президент, — а каково мнение командующего нашими тихоокеанскими силами? Вы согласны с названым адмиралом Нимитцем сроком или считаете, что его следует изменить?

— У меня господин президент, есть определенные сомнения в целесообразности высадки на Кюсю — неожиданно произнес Макартур, чем вызвал изумление у Трумэна.

— Как сомнения! Не вы ли два месяца назад настаивали на проведении "Даунфола"?! Неужели случившийся шторм так сильно повлиял на вас, генерал! — воскликнул президент.

— Позвольте мне объясниться, господин президент. Я воюю с японцами с самого начала и никогда не выказывал страха перед ними. Они наши враги, разбить и уничтожить которых наш долг и я готов выполнять его до конца своей жизни. Если у кого-либо есть сомнения в моих словах, прошу сказать об этом прямо и немедленно — прозвенел сталью Макартур.

— Никто из присутствующих людей не думают упрекать вас в слабости, генерал. Просто это прозвучало так неожиданно, продолжайте — успокоил собеседника Трумэн.

— Два месяца назад я горячо настаивал на высадке нашего десанта, но теперь считаю эту операцию преждевременной. Тогда нам противостоял один враг, теперь с нами воюет другой. У него не возросло число дивизий, эскадрильей самолетов, а число кораблей значительно уменьшилось. У него возросло чувство злости и прибавилось желания сражаться с нами до конца. Вы можете возразить мне, что фанатизм японцев был хорошо известен нам и раньше и, готовя операцию "Даунфол" мы предвидели его, но это был иной фанатизм. Тогда мы готовились встретить ярость и упорство прижатого к стене зверя, а теперь нам противостоит совсем другой противник. У которого появилось новое оружие, о котором мы с вами и не догадывались. И если они смогли столь удачно применить его один раз, где гарантии, что не применят снова.

Услышав эти слова, Нимитц попытался что-то сказать, но генерал решительно вскинул руку и моряк промолчал.

— Не будем адмирал, втягивать присутствующих в наш спор о способностях противника управлять погодой. Вы считаете, что молитвы и пение в японских храмах перед штормом это чистой воды совпадение, я считаю, что это примитивное, но все-таки метеорологическое оружие и потерянные корабли тому доказательства. Но даже если это не так, то обладание атомным и бактериологическим оружием серьезно изменило дух японцев.

— Я понял вашу позицию, генерал Макартур. Что конкретно вы предлагаете для борьбы с японским микадо? — раздраженно спросил Трумэн.

— Ничего нового, господин президент, кроме того как бить врага — с достоинством ответил генерал. — Перед нами два пути к одержанию победы. Первый короткий и опасный, второй длинный, но менее затратный.

— Первый путь — это операция "Даунфол", с этим все ясно. Что с длинным и менее затратным? Полная морская блокада Японии путем минирования побережья? — моментально откликнулся президент, демонстрируя свою осведомленность военных планов.

— Нет. Я предлагаю осуществить высадку наших войск в Китае и при содействии генералиссимуса Чан Кайши, разгромить японские войска на континенте.

— Вот как!? И чем ваш новый план лучший предыдущего? В числе погибших солдат или в чем-то ином? Вы меня простите но, на мой взгляд, это все равно, что чесать левой рукой правое ухо — не согласился с Макартуром президент, но обескураживающий вердикт главы государства ничуть не поколебал решимость генерала. Он собирался сказать все, о чем думал.

— Это отнюдь не новый план, господин президент. Его обсуждение проходило ещё в конце сорок четвертого года при президенте Рузвельте, но тогда его исполнение отложили в виду возможного у нас появления атомной бомбы.

— Бомба у нас, слава Богу, появилась, мы её сбросили и сбросили удачно. Что заставляет вас вновь вернуться к рассмотрению этого плана, генерал? Неудачи, возникшие при использовании нашей третьей бомбы? Так это чисто технические накладки возможные при эксплуатации любого нового вида вооружения. От него, к сожалению никто, не застрахован даже мы, американцы — с горечью констатировал Трумэн.

— К моему сожалению, я должен добавить ложку дегтя в праздничную тарелку меда. Нам следует признать, что атомная бомба оказалась не тем оружием, что способно сломить дух японского милитаризма. Бомбардировка Хиросимы и Нагасаки не заставили микадо пойти на капитуляцию. Их уничтожение только озлобило японцев и усилило их решимость погибнуть, но не дать осквернить священную землю императора. Чтобы добиться над ними победы, надо усилить мощность бомбы и увеличить их численность. Ни того, ни другого на данный момент мы сделать не можем.

— Все это мы сможем сделать не ранее первой половины 1946 года. А обстоятельства требуют, чтобы мы до конца года, если не победили врага, то хотя бы нанесли ему чувствительное поражение. Поймите вы это! — всплеснул руками президент.

— Полностью согласен с этим, также как и с тем, что только разгром японских войск на континенте подтолкнет микадо к капитуляции. Бомбардировки и угрозы высадки на их территорию только закаляют дух противника, тогда как сокрушительное поражение армии, одного из главных столпов государства, подорвет у японцев веру в себя и заставит просить мира.

Для стоявшего за скорейшее завершение войны Трумэну, слова Макартура были подобны острому ножу в сердце. Однако в них была своя логика, через которую нельзя было просто так отодвинуть в сторону путем принятия личного решения. Поэтому, хитрый политик решил продавить нужное себе решение коллегиальным путем.

— У кого-нибудь есть мнение сходное с мнением генерала Макартура или все считают необходимым продолжить подготовку операции "Даунфол"? — спросил Трумэн полностью уверенный в благоприятном для себя ответе и неожиданно получил сильный хук в челюсть от человека, в лояльности которого был полностью уверен.

— Я тоже считаю, что разгром континентальной армии лишит противника всякого смысла продолжать боевые действия — поддержал Макартура начальник штаба армий США генерал Маршалл. — Сейчас на континенте сложились очень благоприятные условия для высадки нашего десанта либо в районе Шанхая, либо Циндао. После денонсации русскими пакта о ненападении, японцы перекинули часть своих сил в Маньчжурию. Оставшихся в Центральном и Северном Китае войск, им хватает только на удержание линии фронта и если бы не слабость вооружения армий Чан-Кайши и Мао, японцы уже были бы разгромлены.

Генерал решительно подошел к карте Китая и стал уверенно водить по ней карандашом.

— Вот смотрите. Если провести высадку десанта в районе Шанхая, а это наиболее благоприятное место для десантирования, мы получим одновременно поддержку войск Гоминьдана действующих в провинции Чжэцзян и Новой 4 армии красных китайцев контролирующих часть территории провинции Цзянсу. Лишенные резервов, попав под удары с трех сторон, японские войска не смогут удержать район Шанхая и будут вынуждены отступить. Продолжая наступать сначала на Нанкин, а затем на Кайфын, мы отрежем все японские войска, находящиеся в Центральном Китае и принудим их к капитуляции.

— Но это не даст твердой гарантии скорой капитуляции противника — не согласился с ним Нимитц.

— Ровно как нет твердой уверенности в том, что высадка наших войск на Кюсю подтолкнет японцев к быстрому подписанию акта капитуляции. При этом надо учесть, что на Кюсю противник будет драться куда яростнее и упорнее, чем в Китае и количество потерь будут несопоставимыми — парировал его выпад Маршалл и больше никто из военных не стал вступать с ним в полемику. Это сильно огорчили Трумэна, не успевшего прийти в себя после откровения Маршалла.

— Кто ещё считает, как генералы Макартур и Маршалл? — с затаенным страхом спросил президент, но к его радости таких людей больше не оказалось.

— Ну что же, я рад, что высказывания по столь важному для нас вопросу завершены. Теперь осталось лишь подвести итоги и принять решение, по какой дороге нам идти дальше. Что вы скажите, адмирал? — обратился президент к председателю объединенного комитета начальников штабов, — какое соломоново решение вы посоветуете нам принять?

Адмирал Лехи быстро понял откуда дует ветер и постарался обезопасить себя от нежелательных последствий в случаи провала того или иного предложения генералов.

— Будучи твердым сторонником скорейшего окончания войны на Тихом океане и полностью уверенным в силе американских вооруженных сил, я стою за проведение операции "Даунфол". Но при этом у меня нет, ни малейшего сомнения в словах генерала Макартура, — адмирал с почтением склонил голову в сторону командующего тихоокеанскими силами США. — Поэтому я считаю, что мы должны предпринять активные действия и на континенте.

— Вы предлагаете разделить силы десанта? — ревностно поинтересовался Нимитц.

— Конечно, нет. Об этом не может идти и речи, — успокоил председатель адмирала. — Если положение японских войск в Китае, такое как нам, обрисовал генерал Маршалл то, на мой взгляд, будет вполне достаточно только помочь им взломать фронт. Скажем в районе города Аньцин, и двинуться на соединение с 4-й армии Гоминьдана стоящей в Хуайнане. Для этого нам следует послать против японцев не две эскадрильи "Б-29", а все наши ударные силы. Вогнать японцев в землю по шляпку и помочь Чан-Кайши одержать важную во всех деталях победу. Сделать это надо за три-четыре дня до начала высадки на Кюсю. Тем самым мы не только введем противника в заблуждение, но и оставим время летчикам на подготовку удара по Кюсю.

Услышав эти слова, президент Трумэн буквально просиял, но несносный Макартур чуть было не испортил все дело.

— Удар "суперкрепостями" это конечно хорошо, но боюсь, что наши желтые друзья не смогут правильно использовать наш огневой подарок. Боюсь, что только применение атомных бомб сдвинет дело с "мертвой точки".

— О применении этих бомб сейчас не может идти речи! — встрепенулся как ужаленный Трумэн, усмотрев в словах генерала подкоп под его слова, о том, что только политический деятель имеет право на принятие решения об атомной бомбардировке. — Это наш главный стратегический резерв для перелома войны в свою пользу и мы не имеет право разбрасываться им направо и налево!

— Конечно, господин президент, говорить об атомном ударе в Китае преждевременно, но и надеяться, что только один удар "Б-29" переломит положение на фронтах это не дело. Нам нужен только положительный результат, иначе не стоит затевать всю эту операцию — подал голос Маршалл.

— Что вы предлагаете конкретно, генерал? Только учтите, что я не дам вам ни одного солдата из числа тех, кто задействован в "Даунфоле" — предупредил Маршалла Лехи.

— А я и не собираюсь вас об этом просить, адмирал — гордо отрезал Маршалл. — Если мы не можем использовать своих солдат, то нам следует использовать наших союзников, австралийцев и новозеландцев. Ведь они все ещё тут, ровно, как и часть британского флота, не успевшего отбыть в Европу после смерти Черчилля. Туда, насколько я знаю, ушли линкоры и крейсера, оставив по нашему требованию в помощь авианосцы и эсминцы. Согласно плану мы собирались использовать их как вспомогательные силы на втором этапе операции. Что же мешает нам направить их в Китай, дав им в поддержку несколько старых линкоров. Этого будет вполне достаточно, чтобы взломать оборону противника на побережье и продвинуться вглубь территории.

Генерал посмотрел на своих собеседников и увидел, что его предложение пришлось им по душе.

— Действительно, за пару недель мы сможем подготовить этот ударный кулак и попытаться высадить все имеющиеся в нашем распоряжении четыре дивизии в районе Шанхая для создания плацдарма — подхватил идею Маршалл адмирал, — думаю, что нашим британским союзникам это вполне по силам.

Участники совещания в каминной гостиной заулыбались. Им было приятно, что каждая из сторон осталась при своих интересах, получив возможность доказать свою правоту. Уловив этот настрой, Трумэн взял слово.

— Господа. Все мы прекрасно понимаем, как важна нам всем победа над Японией. Проблема Гитлера и положение дел в Европе больше волновали Черчилля и Сталина. Для нас же самым главным было смыть позор декабря срок первого года и примерно наказать коварного врага. Как участник Мировой войны, я прекрасно понимаю сколького труда и мужества, стоили вам эти четыре года борьбы с японцами. Америка и правительство помнит об этом и бесконечно благодарно вам за вашу службу. И в подтверждении этого, я хотел бы ознакомить вас с одним документом. Сегодня мною, было подписано решение о введении звания адмирала военно-морских сил США и присвоении его мистеру Нимитцу. Поздравляю вас господин адмирал с заслуженным званием. Надеюсь, что вы будите достойным приемником адмирала Дьюи.

Готовясь взбодрить своих военных, Трумэн собирался начать награждение с Макартура, но тот все испортил. В один момент у президента мелькнула мысль вовсе ограничиться только одним Нимитцем, но поразмыслив, отказался от этой затеи.

— Но не стоит думать, что только один флот сегодня в чести у правительства соединенных штатов. Наша славная армия тоже не забыта, — многозначительно покачал пальцем президент. — Следуя нашим славным военным традициям, я подписал решение о введении звания генерала армий США, и оно присваивается генералу Макартуру. Поздравляю вас генерал, искренне желаю, чтобы ваша воинская слава ни в чем не уступала славе генерала Першинга.

Награждая Макартура званием шести звездного генерала, Трумэн лишний раз подчеркнул важность событий на Тихом океане над событиями в Европе. Генерал Эйзенхауэр не был отмечен этим званием, хотя ничуть не уступал генералу Макартуру. Политика.

Вечером, обсуждая с госсекретарем Бирнсом текущие дела, Трумэн информировал его о решении принятом на встрече с военными. Бирнс был в курсе решения президента простимулировать генералов перед решающим сражением и полностью его одобрял.

Известие о начале подготовки десанта на континент вызвало у госсекретаря скепсис.

— Боюсь, что из этой затеи ничего путного не выйдет. Хотя я плохо разбираюсь в военных делах, но твердо уверен, что японцы прекратят военные действия в Китае только в случаи разгрома Квантунской армии. А это значит либо затягивание военного конфликта на долгий срок, либо обращение за помощью к Сталину. Ни тот, ни тот вариант для нас неприемлем — убежденно заявил дипломат.

— Я полностью того же мнения, — согласился с ним Трумэн. — Затея Макартура мне абсолютна не по душе, но почему не использовать союзников ради сохранения единства своих генералов в столь важный для всех нас момент. Впрочем, русские сейчас основательно завязли в Италии и уже пытаются торговаться с нами, используя наш интерес в Азии. Пока это больше выгодно нам чем им и если дело пойдет так и дальше, то я не исключаю возможности потребовать от дяди Джо проявить определенную активность в Маньчжурии.

Человек, о котором столь фамильярно отозвался американский президент, также как и он основательно занимался японскими делами. Для доклада в Кремль был вызван маршал Василевский, отвечавший за положение дел на Дальнем Востоке.

Приняв его в своем кабинете вместе с генералом Антоновым, Верховный внимательно слушал маршала, время от времени задавая вопросы и уточняя тот или иной момент.

— Ваши жалобы относительно нехватки бронетехники вполне справедливы, товарищ Василевский. В виду наступления в центральной Европе затишья боевых действий, ГКО решил временно прекратить поставки танков нашим западным группировкам и перенацелить их на Дальний Восток. Согласно докладам железнодорожников, первые составы "Т-34" и "исов" уже прибыли в Забайкалье. Также решено перенацелить в вашу пользу текущие поставки самолетов и артиллерии. Поданная вами заявка на автотранспорт признана справедливой и удовлетворена на 80%. Пока это все, что мы можем вам дать. Пока — приободрил маршала Сталин.

— Огромное спасибо, товарищ Сталин. Это очень нам поможет в подготовке будущего наступления — обрадовался полководец.

— Учитывая нынешние погодные условия, о том наступлении, что мы планировали на август месяц, мне кажется не может идти и речи. Или у вас другое мнение, товарищ Василевский?

— Если мы получим все, что просили в полном объеме, то войска Забайкальского фронта смогут начать наступление через три, максимум четыре недели. Что касается войск Приморского фронта, то они смогут выступить не раньше месяца — честно обозначил сроки маршал. Ему было очень совестно, что вверенные ему войска не могут выступить в более короткий срок, но он знал, что Сталин не терпел пустых обещаний. Если для достижения цели нужно было немного подождать, он всегда шел навстречу своим военачальникам.

— Не стесняйтесь попросить переноса даты наступления, — говорил Верховный командующим фронтами, — мне не нужны бравые рапорты ради рапортов. Хватит, я их наслушался в начале войны.

— Говоря о начале наступления, вы имеете в виду, наступление на Внутреннюю Монголию и Харбин? — уточнил у маршала Сталин.

— Конечно. Только так, можно будет без больших потерь миновать тот оборонительный рубеж, что создали японцы вдоль наших границ.

— И вы уверены, что сможете его осуществить, несмотря на погодные явления?

— Да, товарищ Сталин. Не так быстро как в летних условиях, но наступление возможно. Я со своим штабом тщательно изучил все возможные варианты и ответственно заявляю, что наступление возможно. Успех действия войск Забайкальского фронта мы оценивает в 75-80 процентов, успех наступления Приморского фронта в 50-60 процентов — честно признался Василевский.

— Это очень хорошо, что вы так уверены в своих солдатах и офицерах, несмотря на то, что у почти половины из них нет боевого опыта. Однако сейчас, вопрос о полномасштабном наступлении против японцев в Маньчжурии не стоит. Не исключено, конечно, что оно может понадобиться, но на данный момент, приоритеты несколько поменялись. Сегодня для нас очень важен один из районов северной Кореи, а точнее вот это место, под названием — Хыннам — Сталин осторожно отметил на карте точку карандашом, чем сильно маршала. — Ставка просит вас, в кратчайшие сроки разработать и предоставить для ознакомления план операции по захвату этого городка.

— Разрешите узнать, чем это место так важно, товарищ Сталин? — изумился растерянный полководец.

— От вас, товарищ Василевский, у нас секретов нет, — специально подчеркнул вождь, — согласно имеющимся у нас сведениям, там находится японский центр по созданию атомного оружия. И нам, надо его захватить как можно быстрее, пока японцы не создали большое количество атомных зарядов и не обрушили, часть их на нас. В качестве, так сказать превентивного удара.

— Но насколько можно доверять этим сведениям? Ведь они кардинально меняют все наши планы, превращая второстепенное направление в главное. Ведь логичнее предположить, что центр производства атомного оружия находится на территории самой Японии — законно усомнился маршал.

— Можете не сомневаться — успокоил его Сталин, — именно там и находится японская атомная кузня и помогли нам это установить американцы.

— Американцы?

— Да, они, а вернее сказать их неразорвавшаяся атомная бомба. Они сбросили на Японию третью бомбу, но из-за технического брака, она не взорвалась. Через нашу агентуру мы узнали об этом и внимательно следили, куда её отправят для изучения. Ведь это так логично, однако японцы поступили по-другому. Они не стали заниматься её транспортировкой, а привезли к ней своих ученых. Нашим разведчикам было очень трудно проследить за этой делегацией, но они сделали это и следы привели к Хыннам. Теперь вы все знаете, и я надеюсь, поможете нашей стране захватить атомное производство противника. Этим самым вы не только сэкономите многие миллионы рублей, так необходимые для восстановления страны, но и уравняете наше положение с американцами.

— Спасибо за доверие, товарищ Сталин, я все прекрасно понимаю. Зная истинную цель этого наступления, мы приложим все силы, для его успешного выполнения — заверил собеседника маршал.

— Мы с товарищем Антоновым в этом нисколько не сомневались — усмехнулся Верховный, — поэтому так и откровенные с вами. Сейчас, когда Великая Отечественная война закончилась и наш главный враг разбит, свои правила начинает диктовать Большая политика, дама капризная и не всегда предсказуемая. Поэтому может случиться так, что наши планы по разгрому японских вооруженных сил в Маньчжурии могут отойти на задний план. Ведь она нам нужна не столько из-за КВЖД и Харбина с Порт-Артуром, сколько как главная опора китайских коммунистов в их будущей борьбе с Гоминьданом, что совершенно неизбежно. Наш кровный интерес в войне с Японией — возвращение Сахалина и Курил. Как вы оцениваете боеготовность наших частей, которым предстоит действовать на этих направлениях?

Столь неожиданная перемена задач большого дальневосточного наступления серьезно озадачила Василевского, но не застала врасплох. Зная привычку Сталина во время доклада задавать самые разнообразные вопросы, он всесторонне подготовился к предстоящему экзамену.

— Сосредоточив основное внимание на подготовку операции в Маньчжурии, мы не успели создать на Сахалине двойного перевеса над противником, необходимого для прорыва его обороны. На данный момент, наши войска на острове имеют незначительное превосходство в живой силе и технике над японцами. Что касается десантных подразделений базирующихся в Приморском крае и на Камчатке, то их численность пока не доведена до необходимого количества. Если Ставка считает необходимым внести изменения в приоритеты наступления на Дальнем Востоке, то нам необходимо время для их коррекции.

— Очень может быть, что вашим фронтам придется действовать в ближайший месяц-другой и то подкрепление в живой силе, на которое вы рассчитываете, может не успеть прибыть из Европы. Прошу вас учесть эту особенность.

— Спасибо за предупреждение, товарищ Сталин. Но в таком случае мы будем вынуждены отказаться от проведения десантной операции на остров Хоккайдо. Как бы это ни было важно, но на это у нас просто не хватит сил — честно признался Василевский.

— Честно говоря, Ставка придерживается точно такого же мнения — сказал Сталин, обменявшись взглядом с Антонов. — О высадке на японскую территорию можно говорить только после занятия южной части Сахалина и Курильских островов. Вот главный приоритет наших действий в этом районе Охотского моря, а не какой-то Хоккайдо. Даже если мы займем эту часть Японии, но не установим контроль над Южно-Курильскими островами, мы не получим для нашего флота свободный доступ в Тихий океан.

— Значит, Ставка уже приняла решение о внесения изменения в план дальневосточной операции? — маршал вопросительно посмотрел на Верховного Главнокомандующего, но вместо него заговорил Антонов.

— Не совсем так, Александр Михайлович. Изменен лишь приоритет в нанесении наступательных ударов, но их направление остается прежним. При проведении наступательных действий в Кореи, наступление на Харбин необходимо для нейтрализации ответных действий Квантунской армии. Не утратило свою актуальность и забайкальское направление. В случаи коренного изменения на фронтах Центрального и Северного Китая, мы будем вынуждены наступать на Пекин, для поддержки китайских коммунистов, находящихся в Особом районе. Здесь все определяется одним фактором; решаться американцы на высадку своих войск на континент или нет — четко и неторопливо давал пояснения генерал.

— Пока, это только планы, написанные на бумаге. Скажите, — вождь нацелился на Василевского мундштуком трубки, — а какой настрой солдат дальневосточников? Ведь большинство из них не имеет опыта не только по прорыву обороны противника, но даже и по ведению боевых действий. Смогут ли они сокрушить такого крепкого и опасного врага как японцы, за плечами которого победы при Мукдене и Ляояне?

— Да, дальневосточники не имею боевого опыта, что несколько снижает их ценность, но дело не только в этом. Я много говорил с офицерами и солдатами товарищ Сталин и со всей ответственностью могу сказать, что они не подведут. Дальневосточники рвутся в бой, чтобы раз и навсегда обезопасить дальние рубежи своей Родины от врага. Чтобы принести на них мир и спокойствие. Чтобы смыть позор поражения русско-японской войны девятьсот пятого года, вернув стране КВЖД, Харбин, Сахалин, Дальний и Порт-Артур.

— Вы забили упомянуть Курилы. Без них наша победа не будет полной, прошу довести это до сведения наших военных — поправил маршала Сталин. — Мерзавец Черчилль, втравивший нас в эту абсолютно ненужную нам войну, уже получил свое. Как говориться, возмездие свершилось, но осознание этого не вернет нам тех людей, кто погибли в этой авантюре по его милости. Мне, как и всем нам, очень хочется уберечь солдат дальневосточников от смерти, но боюсь, что это не в моей власти. Наши дипломаты ведут переговоры с японцами, но все без толку. Прекрасно понимают всю сложность своего положения, что в любой момент могут оказаться между двух огней и вместо серьезного разговора предлагают всякую мелочь, типа рыболовных концессий.

Вождь с раздражением отложил в сторону трубку и остановился перед картой будущего сражения.

— Это в них говорит самурайский дух, товарищ Сталин, — уверенно заявил Антонов. — Не могут они отдать нам без боя ни Сахалин, ни Курилы, ни Харбин, пока сами не потерпели поражение. Это полностью противоречит их самурайскому кодексу и всей милитаристической идеологии их микадо.

— Значит, нам придется граненым штыком, вырывать из пасти самурайского тигра наши исконные земли, но тогда пусть не жалуются! Тогда, они потеряют не только их, но и Корею, и Маньчжурию, и Китай с Бирмой — подвел итог дискуссии генералиссимус. Подойдя к Василевскому, он пожал ему руку и сказал: — Очень надеюсь, товарищ Васильев, что вы сможете свершить задуманное нами малой кровью. Берегите солдат, не нужен нам берег японский, лишь Родина нам дорога.

Глава IV. Лондонский туман — II.

Почти вся Англия оплакивала трагическую смерть сэра Уинстона Черчилля. Кто искренне скорбел о потери "самого выдающегося англичанина 20 века", кто признавал этот пышный титул с оговорками, но также испытывал горечь от внезапной утраты. Кто-то испытывал не скорбь, а прагматический страх, из-за ухода из жизни человека, способного постоять за святые интересы империи. Для многих кончина "железного борова" не была вселенским горем, но они хмурили лоб и стискивали скулы, потому что погиб их соотечественник. Пусть он был плох, но он был англичанином и этим, все было сказано.

По случаю кончины премьер министра, король объявил по всей стране и доминионам семидневный траур, чем приравнял усопшего Черчилля к членам королевской семьи. Подобная честь была неслыханным проявлением уважения, ибо ещё ни один политик Британской империи за все время её существования не был её удостоен.

Согласно традиции, гроб с телом умершего на посту премьер министра должен был быть выставлен для публичных прощаний в его резиденции на Даунинг-стрит 10, однако этого не произошло. По личному настоянию короля тело Черчилля было доставлено в Букингемский дворец. Конечно, для "выдающегося англичанина" куда бы более подобало находиться в Вестминстерском аббатстве или Вестминстерском дворце, самых значимых и почетных для любого британца мест Лондона, но этому помешал Геринг. Его питомцы основательно отутюжили эти памятные места английской столицы, сделав невозможным проведение в них траурных мероприятий.

Некоторые горячие головы парламента, предлагали провести прощание с премьером в полуразрушенном аббатстве, находя в этом своеобразный знак времени.

— Сэр Уинстон погиб на своем посту в борьбе за священные интересы империи и прощание с ним в израненном врагом Вестминстере, это своеобразная честь для него — увлечено шептали они монарху, но король не понял их высоких замыслов. Стоял октябрь месяц и его величество приказал организовать прощание в Букингемском дворце, который меньше других жилищ короля пострадал от авианалетов немцев.

Настояв на проведении траурной церемонии в Букингемском дворце, король Георг VI ничуть не прогадал. Это массивное серое здание, построенное королевой Виктории в честь окончания Крымской войны, для многих людей являлось олицетворением самой Британской империи, незыблемым интересам которой так рьяно служил Черчилль.

В одном из залов дворца, был спешно сооружен прощальный постамент, на который был установлен пышный дубовый гроб, обвитый креповыми лентами. По желанию короля и с согласия членов семьи покойного, покойный премьер был одет в форму британского фельдмаршала. Этот самый высокий чин в британской армии, король удостоил усопшего специальным указом, оформленный задним числом, ибо посмертно звания не присваивались в империи.

Королевские реставраторы основательно потрудились, чтобы новоиспеченный фельдмаршал выглядел как можно достойнее. Утопая во множестве цветов, ради чего были обчищены все уцелевшие лондонские оранжереи, в окружении величественных колонн и королевских портретов, потомок герцога Мальборо величественно возлежал на своем последнем ложе.

Как и подобает фельдмаршалу, принимающему свой последний парад, Уинстон Черчилль имел свою свиту, в виде членов семьи и близких к себе людей. Скромно усевшись по правую руку от усопшего, они внимательно смотрели на лондонцев и гостей столицы, пришедших отдать последние почести своему премьеру. По приказу короля, двери дворца были полностью открыты для любого, кто захотел проститься с усопшим.

Первыми, как и положено свои соболезнования выразили члены королевской семьи, затем члены правительства во главе с министром Иденом и прочие чиновники строго по нисходящему рангу. К огромному разочарованию родных премьера, на прощание пришло очень мало высоких военных чинов. Ссылаясь на различные причины, они не пришли во дворец, пообещав быть на похоронах.

Единственным высоким чином на прощании был фельдмаршал Александер. Несмотря на сильную размолвку с покойным, он посчитал обязательным для себя на это траурное мероприятие.

Было около десяти часов утра, когда все официальные лица уже отдали свой последний долг покойному и во дворец, хлынула толпа простого народа. Следуя традиции, все визитеры были одеты в темную одежду, но даже в ней, они представляли собой занимательное зрелище.

Первое что бросалось в глаза — это-то как сильно обносился гардероб англичан. Причем это явление было характерно как для простых англичан, так и состоятельных жителей столицы. Конечно, они выглядели лучше тех же берлинцев или венцев основательно потрепанных войной, но галантерейная нужда очень чувствовалась в их тщательно заштопанном и не раз перешитом гардеробе.

Наряду с товарным голодом, у британцев присутствовал голод и продуктовый, и он был гораздо сильнее выражен, чем первый. Не только скорбь утраты "несгибаемого и любимого Уини" лежала на лицах людей. По их изрядно осунувшимся лицам и потухшим глазам было видно, что главной заботой людей являлась проблема выживания в эти трудные времена. Эта проблема не отпускала их умы и души ни днем, ни ночью, постоянно терзая людей невеселыми думами.

Однако, что самое страшное было в этой темной ленте, угрюмо проходившей мимо фельдмаршала Мальборо — это отсутствие уверенности в завтрашнем дне. Отдав все силы и средства для одержания победы над Гитлером, нежданно-негаданно империя приобрела нового врага в лице генералиссимуса Сталина. Противника опытного, решительного, обладавшего огромным авторитетом не только у себя в стране, но далеко за её пределами, в том числе и в самой Англии.

Очень многие британцы с неодобрением отнеслись к действиям своего премьера по "защите демократии и справедливости в Европе". И чем дальше двигался этот процесс, тем больше становилось противников по его продолжению.

Если с самого начала военного конфликта с Россией число оптимистов в его благополучное завершение несколько превосходило над числом пессимистов, то к началу сентября картина была зеркально противоположна. После изгнания британских войск из Греции и неудач в Голландии, количество оптимистов уменьшилось на треть, а после того, как премьер министр покинул земную юдоль, упало и вовсе до рекордного двадцати одного процента.

Следуя негласному правилу траурного этикета, никто не говорил о необходимости мирных переговоров с Россией. Однако можно было не сомневаться, что об этом заговорят сразу после завершения траура и не исключено, что в полный голос.

Медленно и неторопливо текла людская река через покои королевского дворца, оставляя темный след на его наборном паркете, вытаптывая и выкрашивая его благородные мраморные плиты. С непокрытыми головами вступали они под его своды, по-военному скупо освещенные электрическим светом, храня скорбное молчание на всем своем пути.

Не было слышно не вздохов, ни приглушенного рыдания, ни тем более разговоров. Англичане оставались верны своим островным традициям. Все было сдержанно, сухо и даже несколько чопорно. Слезы были исключительно на лицах женщин, мужчины мужественно держались, но и здесь пробивалась некая национальная черта. Скорбь и слезы как бы выставлялись напоказ, чтобы присутствующие обязательно увидели и отметили их присутствие у госпожи такой-то и такой-то, во время её прохождения мимо гроба сэра Уинстона. После этого момента, их присутствие на лице было не обязательным.

Глядя на эту траурную сдержанность, любой сторонний наблюдатель мог подумать об англичанах, черт знает, что и он по-своему был бы прав. Уже после прощания с усопшими премьером, когда выйдя на улицу можно было, не стесняясь показать свои чувства, англичане не изменялись ни на йоту. Ни один из тех, кто скорбел об утрате премьера, публично не произнес простые, но весьма правильные слова: — Если бы это было возможным, я лег бы вместо него в гроб.

Единственный кто смог позволить себе проявление подобных человеческих чувств, был маленький мальчик, семи лет отроду. Взятый родителями для приобщения к великому моменту, он с опаской и робостью спросил державшую его за руку мать.

— А разве сэр Уинстон не встанет из гроба и не защитит нас, если нападут русские? — как и положено, в лучших британских традициях, ребенок говорил тихо, но его голос был моментально услышан. Десятки гневных глаз обрушились на ребенка вместе с возмущенным шиканьем. Негодование взрослых столь велико, что мать, державшая малыша за руку, поспешила ретироваться из траурной процессии.

Причина подобной реакции на столь невинный вопрос ребенка, заключалась в том, сам не ведая того, он наступил на больную мозоль всей нации. Англичане действительно серьезно опасались возможности прихода на остров русских солдат и для этого у них были серьезные основания.

Стремительный летний разгром британских войск в Европе и последующие за ними осенние бедствия, сильно пошатнули веру простых граждан метрополии в собственные силы. А когда так внезапно погиб Черчилль, очень большое количество людей, посчитали, что со дня на день, следует ожидать советского вторжения.

Кто и как будет нападать на Англию, их не волновало. Лишившись лидера, империя стала уязвима для удара и значит, противник обязательно этим воспользуется. Так, по крайней мере, они бы сами поступили, окажись на месте Сталина.

Как только стало известно о смерти Черчилля, все военные соединения, находящиеся на острове, были подняты по тревоге. Вся авиация и средства ПВО приготовились к отражению возможного воздушного нападения на главные города Британии. Все береговые наблюдатели и суда береговой охраны, вперили свои бинокли и радары в сторону Европы, пытаясь заметить движение десантных и прочих кораблей к берегам Альбиона.

В графства Кент, Суссекс и Гемпшир энергично перебрасывались дополнительные войска, для отражения высадки любого вида десанта; морского, воздушного и даже десанта плавающих танков. Британская разведка выяснила о наличии подобного вида вооружения в Красной Армии, и королевские силы противотанковой обороны были готовы дать им бой.

Вся королевская конница, вся королевская рать изготовилась дать отпор коварному врагу, но он почему-то не пришел. Словно уподобляясь легендарному Ганнибалу, который после блистательной победы при Каннах, вместо стремительного похода на Рим, отправился зимовать в Капую. Русские не появились ни в день смерти Черчилля, ни через день, ни в один из последующих дней траура.

Растерянные генералы и политики, чтобы не прослыть в глазах своих подчиненных откровенными дураками, были вынуждены прибегнуть к откровенной лжи. В спешном порядке в войска была отправлена секретная директива, которая разъясняла действия командования в лучших традициях доктора Геббельса.

Оказывается английская армия, буквально на сутки опередила советские войска, притаившиеся по ту сторону канала. Своими стремительными действиями, британцы заставили противника отказаться от своих намерений вторгнуться на родную землю. Узнав, сколько войск сосредоточено на южных рубежах острова, Сталин приказал играть отбой, убоявшись разгрома.

— Наполеон не посмел высадить свой десант, испугавшись наших кораблей. Вильгельм и Гитлер не рискнули почесать свои руки о нашу крапиву. Теперь мистер Сталин не захотел попробовать британский виноград, боясь получить оскомину — смело шутили офицеры агитаторы, поднимая настроение боевого состава.

Подобные шутки действовали безотказно. В них не было ни единого слова неправды, так отчего всем, вместе не посмеяться, тогда не так уж и страшно.

Страшных русских казаков покоривших Берлин, Брюссель и Париж, ждали не только в приморских графствах. Их появление ожидали и на Даунинг-стрит 10, наследники "железного борова". Временно наследовавший исполнительную власть заместитель премьера и по совместительству министр иностранных дел Энтони Итон был просто убежден в этом, но по прошествию времени, пелена угара спала с его возбужденного сознания, и наступило отрезвление.

Так и не дождавшись появления русских, новый глава английских консерваторов был вынужден задаться вопросом "что делать дальше". Добровольно уступить власть набравшим силу лейбористам или все же попытаться остаться в кресле премьера? В том, что заместитель лорда-председателя Совета, Клемент Эттли попытается сесть в него, сомневаться не приходилось.

В другое время и при других обстоятельствах, красавец мужчина, прекрасно образованный дипломат и отличный оратор, Иден обязательно бы дал бой, скромному и непритязательному сопернику, каким был Эттли. Но к огромному несчастью для Энтони, ему досталось отвратительное наследство, от которого легче отказаться, чем принять.

И дело заключалось не в его брезгливости, какая брезгливость у людей, занимающихся политикой. Просто у Идена не было той харизмы Черчилля, которая бы убедила простой народ в очередной раз потерпеть, наступления хороших дней. У нового премьера не было ни новой идеи, ни возможности дать англичанам что-либо, для поддержки штанов.

Бедный премьер разрывался на части между трех фронтов; похоронами Черчилля, отражения возможного нападения русских и определения будущего своего кабинета. Слушая одним ухом сводки с побережья, другим — отчеты о подготовки траурной церемонии, Иден решил, что самым разумным шагом в сложившихся обстоятельствах, должно было стать начало мирных переговоров со Сталиным.

Об этом он объявил на экстренном заседании кабинета министров и после голосования, с небольшим перевесом, он получил добро к действию. Иден уже набрасывал черновики своей телеграммы Сталину с предложением о мирных переговорах, как секретарь доложил об одном очень важном и срочном звонке.

— Вам звонит сэр Монтегю, по очень важному делу — произнес секретарь с таким видом почтения, словно на том проводе был сам король или президент Соединенных Штатов.

— Сэр Монтегю? — удивился Иден, совсем не понимая причины звонка управляющего Банком Англии, — вы сказали ему, что я занят?

— Конечно, сэр — заверил премьера секретарь, — но он сказал, что у него дело государственной важности.

— Какое у него может быть дело?! Фунт не рухнул, биржи не закрылись. Что, Америка требует от нас погашение долга по ленд-лизу? — недовольно буркнул Иден и, не скрывая своего раздражения, сняв трубку, и произнес, — Слушаю, вас!

Сказано было с чувством, толком и расстановкой, но на том конце провода не испугались.

— Не надо так грозно рычать, господин Иден, — отозвался Монтегю, — а не то я ненароком испугаюсь и забуду сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Старый финансист оказался прав. Сделанное им предложение, а точнее переданное предложение о встрече с представителями сильного мира сего, не оставили Идена равнодушным. Он согласился и через два часа, уже сидел в просторном кабинете главы Банка Англии. Это место позволяло провести встречу, не привлекая постороннего внимания.

В том, что перед ними американцы, Иден понял сразу, ещё до того как один из них, пухлый коротышка открыл рот. Манера держаться, сидение в кресле и сама одежда, позволяли наметанному глазу сразу распознать победителей ковбоев под видом джентльменов.

— Что вам угодно господа? Если можно, то кратко, у меня очень мало времени — устало бросил премьер, обменявшись рукопожатием с господами Смитом и Джексоном, как их представил Идену Монтегю. Именно эти вымышленные имена и стали причиной агрессии со стороны Идена, усмотревшего в этом элементе конспирации, факт откровенного пренебрежения Америки к его стране.

— Совсем не желают с нами считаться. Господи, до чего дошла империя! — горестно воскликнул про себя, мостясь в предложенном ему кресле. Сказав о нехватки времени, Иден надеялся, что тем самым поквитался с незваными гостями в счете по гадостям, но толстокожие янки не поняли его тонкий английский сарказм.

— Да, конечно, господин Иден, время — деньги и потому не будем их зря терять — моментально откликнулся пухлый Смит, обнажив в улыбке прокуренные зубы. Сразу чувствовалось, что он главный в этом тандеме, а худой и долговязый Джексон у него на подхвате.

— Позвольте сразу к делу. Нам стало известно, что в ближайшее время вы намерены обратиться к Сталину с призывом о начале прямых мирных переговоров — американец вопросительно посмотрел на премьера и тот кивнул головой. — Ваши источники не обманули вас, мистер Смит о наших намерениях, хотя они и являются секретными.

Своими словами Иден рассчитывал смутить собеседника, заставить его оправдываться, но Смит и ухом не повел. Сейчас карты были в его руках, и объясняться по поводу подобной мелочи он не стал. Американец только изобразил досадливую мимику на своем лице, обозначавшую "какие могут быть секреты между своими" и продолжил беседу.

— Так вот, господин Иден, ваши намерения весьма ошибочны и могут серьезно навредить британо-американским государственным отношениям — важно изрек Смит и от того, как он это сказал, Энтони передернуло. С ним никто давно так не говорил.

— Вот как!? — пытаясь сохранить чувство дистанции, воскликнул Иден, но это ему плохо удалось.

— Не знаю, посвящал ли вас господин Черчилль в свои договоренности с американским правительством или нет, но между ним и президентом Трумэном была достигнута договоренность об оказании экстренной экономической помощи вашей стране — плотоядной улыбкой тигра улыбнулся американец и деловито принялся загибать свои толстые пальцы. — Господин президент согласился на заморозку выплат по взятым Англией кредитам сроком на пять лет, с возможностью дальнейшей их отсрочки. Точно такое же решение было принято и по выплатам по ленд-лизу.

Слова американца вызвали неприкрытый вздох облегчения, вырвавшийся из груди Монтегю. Лучшего подарка для банкира было трудно предположить. Иден также испытал чувство радости, но в отличие от Монтегю, он прекрасно понимал, что за этот щедрый подарок американской стороны, ему чем-то придется расплачиваться.

— Кроме этого, американское правительство готово предоставить британской стороне беспроцентный заём в двести миллионов долларов, сроком на семь лет, для того, чтобы ваша страна поскорее встала на ноги — любезно пояснил Смит.

— Деньги это хорошо, но кроме финансовых проблем, у нас ещё есть проблемы и продовольственные. Запасы еды в метрополии не превышают месяца, а из-за угрозы атаки русских подводных лодок, фрахт кораблей очень высок — напомнил собеседнику Иден и тот снисходительно кивнул головой. — Не беспокойтесь. В течение четырех дней корабли с продовольствием из Америки прибудут в Глазго, Ливерпуль и Бристоль.

— Но почему только туда!? А Лондон!?— с негодованием поинтересовался премьер.

— Наши капитаны тоже опасаются русских подлодок и потому избрали наиболее безопасный путь через Ирландское море, оставив в стороне Эдинбург, Мидлсбро и Гулль. Что касается Лондона, то его снабжение будет производиться исключительно по воздуху. Согласно последним данным, эскадрилья бомбардировщиков "Б-29" с продовольствием на борту, будет готова к вылету в ближайшие часы — Смит важно потряс указательным пальцем.

— Я чрезвычайно рад этому факту, но боюсь, что даже эскадрилья "Б-29" не снимет проблему с продовольствием, сэр. Этого мало, крайне мало, понимаете?! Столице нужно гораздо больше! — зло выпалил премьер, но американец остался невозмутим.

— Вы зря так волнуетесь. Мы умеем хорошо считать и разрешение вашей проблемы нам вполне под силам. Для её разрешения президент Трумэн приказал выделить два отряда самолетов, которые будут прилетать в Лондон через день. Будет создан своеобразный воздушный мост, который не позволит вам умереть с голоду.

— Необходимо, чтобы встреча первых самолетов была организованна как можно празднично — вступил в беседу долговязый Джексон, все время молчавший. — К прибытию самолетов организуйте толпу народа, пригласите радиокомментаторов и кинокамеры. Важно продемонстрировать всему миру, что англосаксонская солидарность это не только слова на бумаге, но и конкретная помощь. Пригласите матерей с детьми, американский президент и конгресс передаст им подарки. Из их числа выберите по смышленее и симпатичнее, кадры встречи с ними американских летчиков должны облететь весь мир.

Джексон был готов забросать Идена ценными указаниями, но Смит раздраженно щелкнул пальцами и тот увял.

— Вот вам список всего необходимого и подробные инструкции к ним — американец ловко всунул Идену в руки плотную пачку листов и послушно освободил поле деятельности своему напарнику.

Так, что можете не беспокоиться, лондонцев голодными мы не оставим — заверил янки премьера, но тот продолжил свой поход за материальными благами.

— Ваша щедрая помощь, конечно, поможет на время заткнуть голодные рты наших избирателей, но этого мало. Мы крайне нуждаемся в предметах первой необходимости; мыле, спичках, нитках, иголках, в свечах и фитилях, примусах и многом другом! — возбужденный англичанин сбился со счета, в чем нуждалась британская империя.

— Мы будем рады вам помочь и в этом вопросе. Составьте подробный список ваших мануфактурных нужд, и мы постараемся решить и этот вопрос. Возможно, что-то мы переправим самолетами, но основную часть исключительно морем.

— Благодарю вас, мистер Смит за понимание наших нужд и соседскую готовность разрешить их. Однако ничто в этом мире не бывает бескорыстным. Что должна сделать в ответ на это британская сторона. Переговоры со Сталиным будут заморожены, это я вам твердо обещаю. Что-нибудь ещё? — премьер напрягся в ожидании.

— Нет, конечно. Как союзникам нам вполне хватит и этого — миролюбиво улыбнулся Смит и Идена, вновь пробила дрожь.

— Правда? Тогда позвольте выразить вам и президенту Трумэну — начал говорить британец, но под требовательным взглядом собеседника осекся.

— Мы только хотели бы дополнить подписанный в сорок первом году, господином Черчиллем, атлантический пакт. Надеюсь, что содержание этого документа вам известно? — язвительно уточнил американец.

— Да, я с ним знаком — холодно подтвердил Иден. Атлантический пакт подрывал саму основу существования Британской империи, её колониальную систему. Благодаря своим многочисленным заморским владениям, маленькое островное государство превратилось из региональной страны в мирового лидера. Словно демонический упырь, высасывая живительные силы из своих жертв, Британия смогла создать свой могучий и разветвленный англосаксонский мир, Pax Britannica.

Он был так огромен и многочислен, что многим, глядя из Лондона, казался вечным и незыблемым. Однако все в этом мире имеет свое начало и свой конец, свою альфу и свою омегу. Pax Britannica, не стал счастливым исключением. Как не старался британский лев, если не уничтожить своих конкурентов, то хотя бы держать их в повиновении, чуда не свершилось. Молодые и алчные североамериканские волки быстро превратились в крепких тигров, которые оказавшись в более выгодном положении, сумели намять бока своему старому конкуренту, поставив его в положение младшего брата.

Для гордого и властного британского льва подобное положение было невыносимым, но он должен был смириться со своим поражением. Кто не выигрывает, а за двести лет противостояния со своим заокеанским соседом британцы трижды могли его задавить и уничтожить тот, в конечном счете, проигрывает сам. Таковая суровая диалектика жизни, и оказавшись один на один с выращенным ею же германским зверем, Англия дала согласие на возможность обретения независимости своих колоний. Пусть только на бумаге, с возможной отсрочкой на неизвестное количество лет, но по своей сути это была капитуляция.

Иден прекрасно знал всю подноготную вырванного у Черчилля соглашения и теперь, покрываясь липким потом, ждал, что ещё потребуют американские партнеры, от уже снявшего с себя шкуру льва. Весь его опыт общения с янки, говорил о том, что цена за помощь будет выставлена умопомрачительная и предчувствие его не обмануло. Помогая Британии встать на ноги, американцы намеривались поставить под свой контроль её военную промышленность и внешнюю политику. Всего лишь.

— А почему сразу не ввести внешнее управление или вообще присоединить к себе на правах штата!!? — взорвался праведным гневом Иден, — к чему эти церемонии господа?! Не стесняйтесь, требуйте! Сегодня вы заказываете музыку!

— Хватит! — рыкнул Смит и властно хлопнул ладонью по мягкому подлокотнику кресла. — Прекратите истерику! На вас смотреть тошно, господин премьер министр!

От столь грубых окриков, все несказанные слова протеста моментально застряли в горле у Идена, и американец продолжил свою речь.

— Никто не собирается лишать вас места среди стран победителей, как того требует Сталин. Вы наш главный партнер в Европе и мы кровно заинтересованы в том, чтобы вы как можно скорее избавились от своих недугов. Вы нам нужны крепкими и сильными, а вызвавшие у вас так много гнева статьи, своеобразная страховка вложенных в вас денег.

— Все это гадко и мерзко мистер Смит или как вас там на самом деле зовут. Настоящие партнеры так не поступают! — продолжал извергать негодование Иден, но уже не столь бурно и гневно как ранее.

— Бросьте! Настоящие партнеры именно так и поступают. Будь вы на нашем месте, сделали то же самое и объяснили это политической целесообразностью, не так ли? — ехидно напомнил янки любимое слово Черчилля, за величественный фасад которого, покойный премьер напихал хорошую кучу темных дел.

Слова были абсолютно верными, правильными, но одновременно весьма обидными и нелицеприятными. В другое время Иден бы стерпел и промолчал, проглотил бы обиду, мало ли чего господам дипломатам приходится делать ради интересов своей страны. И улыбаться, и петь и даже танцевать джигу, всего не перечесть. Однако на этот раз, коса нашла на камень, стерпеть язвительного упрека от американца, джентльмен в седьмом поколении не смог.

— Каждый должен действовать в отношении своего партнера так, как хотел бы, чтобы подобным образом обращались с ним самим — звенящим от обиды голосом, выдал англичанин библейскую заповедь. — Не знаю, чтобы делал я, будь на вашем месте, но уж точно не стал вытирать свои ноги о своего верного товарища по коалиции и при этом не говорил бы высокие слова о партнерстве.

От столь колкого упрека, глаза у господина Смита грозно сузились и полыхнули гневным огнем. Британский собеседник переступил красную линию и ему, следовало быстро напомнить кто в доме хозяин.

— Это хорошо, что вы помните, наши христовы заповеди. Иной раз читаешь закрытые материалы встреч и конференций и только диву даешься, какие черствые и бессердечные люди эти дипломата. Просто ужас, какой-то — холодным, безэмоциональным голосом заговорил американец. — Что касается наших с вами дел, то позвольте напомнить вам, что свое первородное право вы уже продали, летом сорок первого года. Правда, не за чечевичную похлебку, но суть дела это не меняет. Поэтому не стоит ненужных стонов и рыданий, по поводу места младшего брата в нашей с вами коалиции. Господина Черчилля это конечно не сильно радовало, но он терпел все четыре года.

Смит специально сделал паузу, давая возможность англичанину пискнуть, но тот угрюмо молчал.

— Если — это партнерство, — американец специально подчеркнул слово "это", — не нравиться лично вам, то мы обратимся к королю, чтобы он назначил премьер министром мистера Эттли или мистера Макмиллана, например. Его Величество имеет такое право и смею вас заверить, что список на кресло премьера длинный. Если такое партнерство не устраивает вас, как политика, то тогда вам следует обратиться за помощью к дяде Джо.

Губы американца презрительно скривились при упоминании советского лидера.

— Только я очень сомневаюсь, что он захочет помогать вам. Во-первых, он сам нуждается в помощи и довольно серьезно. Во-вторых, ему гораздо выгоднее не оказывать вам помощи. Просто подождет, пока недовольная чернь не возьмет приступом ваш парламент и вашу резиденцию и приведет к власти нужных ему людей, не обязательно коммунистов — уверенно играл на трубе страха американец. — Так что выбирайте, или как частное лицо, либо как политик.

— Выбирайте — внес свою посильную лепту в запугивание партнера Джексон, — но только помните. Если вы откажитесь, американское правительство, в свою очередь откажется от предоставления вам финансовых кредитов. Пусть мистер Сталин их вам предоставляет.

Исполняющий обязанности премьер министра Великобритании, нервно облизал пересохшие губы: — Мне надо подумать господа.

— Прекрасно. Мы готовы подождать. Скажем до шести вечера, мистер Иден. Большего времени, к сожалению, дать не могу, — картинно развел руки Смит. — До начала похорон мистера Черчилля, я должен иметь на руках ваш ответ моему правительству.

Карты были открыты; британский стрит не тянул против американского каре, и встреча завершилась без протокольного рукопожатия.

Составляя отчетную телеграмму в Вашингтон, мистер Смит выразил полную уверенность в том, что "излишне чувствительный английский аристократ, придет к нужному всем решению" и был абсолютно прав. Пространства для маневра у любого британского политика занимавшего премьерский пост, не было и оставалось лишь торговаться. За каждую букву и строчку нового кабального договора для Британской империи.

Именно эти и попытался заняться Иден во время второй встречи с американскими переговорщиками. Отбросив всякое стеснение, он принялся яростно торговаться, но не достиг особого успеха. Дав британцу высказать все свои доводы и аргументы, американец лишь несколько расширил возможности британской стороны в комиссии по контролю за исполнением Англией взятых обязательств. Эта уступка была изначально заложена в план договора и мистер Смит, умело оформил её как уступку. Все остальное, осталось без изменений.

После полуторачасового обсуждения, состоялось предварительное подписание "плана спасения" и Pax Britannica окончательно и бесповоротно, уступил своё место Pax America.

Присутствуя на похоронах Черчилля, Энтони Иден искренне радовался, что его предшественник не дожил до такого позора своей страны. Отныне гордая "Владычица морей" должна была полностью согласовывать с Вашингтоном все свои планы и намерения. Дальше шло лишь только открытое внешнее управление.

Чтобы у "демократической общественности" не возникли ненужные вопросы и неправильные ассоциации, всё было обставлено, как дружеская помощь одной англосаксонской державы, другой. О тайных протоколах договора знал лишь ограниченный круг проверенных лиц, что исключало ненужную огласку.

Но все это было потом, а пока притихшая столица хоронила своего национального лидера. Шестерка запряженных лошадей, доставила орудийный лафет с гробом Черчилля из Букингемского дворца в Вестминстерское аббатство. Согласно воле родных, тело "самого великого британца" должно было быть погребено в родовой усыпальнице герцогов Мальборо и потому, в аббатстве провели лишь церемониальное прощание.

За те дни траура, что подарил король своему любимцу, легендарное аббатство было приведено в относительный порядок. Была установлена временная крыша, расчищен пол и привезена новая кафедра, с которой преподобный епископ Гриффин должен был произнести прощальную речь по премьеру.

Выказывая своё отношение к покойному, король приказал, чтобы гроб с телом до дверей аббатства несли на руках гвардейские офицеры, чином не ниже полковника. От самих же дверей до помоста, гроб несли члены правительства вместе с некоторыми членами королевской фамилии.

Главным украшением траурного помоста были два большим венка украшенные траурными золотыми лентами. Один из них был лично от короля Георга VI, другой украшала надпись следующего содержания: "Выдающемуся британцу от скорбящей Родины и Британского сообщества наций".

В своей прощальной проповеди, епископ подробно перечислил все заслуги сэра Уинстона перед страной и горько пожаловался на несправедливость людского бытия.

— Он покинул нас в тот момент, когда оказался больше всего нам нужен. Сейчас как никогда прежде, объединенному королевству необходима твердая рука, способная сокрушить орды большевистских варваров, что сейчас стоят по ту сторону Английского канала. Пять лет назад, благодаря самоотверженному труду и личному мужеству сэра Уинстона, удалось не допустить вторжения на нашу землю германских дивизий. Тяжелую цену пришлось заплатить нам всем и особенно лондонцам, ради одержания победы над Адольфом Гитлером. Не меньшую, если не большую цену, придется заплатить нам ради недопущения вторжения на наш остров русских полков, оставшись без сэра Уинстона. В том, что это произойдет, никто не сомневается, ибо в наследство нам, покойный оставил сильную армию и мощный флот, способный нанести сокрушительное поражение любому врагу, в любой точке земного шара! — торжественно воскликнул примас Англии и Уэльса, пытаясь наполнить надеждой и уверенностью сердца собравшихся в соборе людей.

— Однако не только щит и меч являются для нас наследием сэра Уинстона. Этот выдающийся государственный муж завещал нам тесную дружбу с нашими англосаксонскими братьями в Америке. Вот уже пять долгих лет они помогают нам отстоять независимость нашего государства от посягательств агрессора. Этот братский союз проверен тяжелыми испытаниями войны с Гитлером, и именно он поможет нам нанести поражение Сталину. Только будучи едиными, мы сможем остановить продвижение красной заразы в Европе и отбросим её далеко на восток! — пафосно возвестил своё пророчество архиепископ Вестминстерский, чем вызвал гул одобрения у прихожан и скупую королевскую слезу, пробежавшую по впалой щеке британского монарха. Следуя своим жизненным принципам, глава Британского содружества наций отказался от продуктовых привилегий, назначив себе и своим близким обыденные офицерские пайки без излишеств.

Высокие слова архиепископа Вестминстерского очень сильно запали в душу короля Георга. Прощаясь с Черчиллем, он чувствовал себя человеком лишившегося правой руки.

— Трудно себе представить иного человека на посту премьер министра Великобритании, чем сэр Уинстон. Для всей страны, всего Содружества и для меня лично — это огромная утрата, возместить которую невозможно, просто невозможно — негромко произнес король, стоя у гроба своего верного соратника и товарища в борьбе с врагами Англии. Затем вскинув руку и отдав воинскую честь, последний защитник вечных интересов империи покинул собор, с трудом сдерживая слезы.

Едва Его Королевское Величество отошло, как расторопные распорядители накрыли гроб крышкой и под звуки "Правь Британия морями" вынесли его из собора. Орудийный лафет с шестеркой лошадей уже удалился прочь и забальзамированные останки герцога Мальборо установили в просторном кузове специально выделенного грузовика. Вместе с траурным эскортом всадников он быстро домчал до одного из железнодорожных разъездов, где его уже ждал траурный поезд. Он и доставил сэра Уинстона в его родовое гнездо для окончательного захоронения.

Подобная смазанность прощальной церемонии с выдающимся государственным мужем Британии, была связана с вновь введенным в страну и столицу военным положением. О присутствии советских войск по ту сторону Канала помнили все время похорон премьера. Почти все военные светила считали, что красные обязательно ударят в этот день по Лондону, намериваясь уничтожить всю командную верхушку Британской империи. Более удачного момента для этого было трудно придумать.

Чтобы не допустить этого, на защиту столицы были стянуты все имеющиеся на острове самолеты. Из Шотландии, Уэльса, Ирландии, с аэродромов Корнуолла, Девона, Дорсета и даже в ущерб безопасности из Гемпшира и Суссекса. Сотни истребителей были готовы в любую минуту взлететь и закрыть воздушное пространство над Лондоном.

В полной боевой готовности находились многочисленные зенитные расчеты, прочно державшие свои сектора обстрела. Десятки дирижаблей взмыли в небо, создавая дополнительные помехи для самолетов противника на пути к британской столице, но и этого для британского командования было мало.

Не полностью надеясь на воздушное прикрытие, оно серьезно ограничило присутствие высших военных чинов на похоронах Черчилля.

— Идет война. Враг стоит на ближних подступах к Лондону, и было бы верхом глупости отправлять всех генералов на прощание с Черчиллем. Король — фельдмаршал и главнокомандующий, и будет вполне разумно и справедливо, если он будет представлять все вооруженные силы империи — высказал свое мнение министр обороны и все с ним согласились. Кроме этого, чтобы сбить потенциально врага с толку, похоронные церемонии начались на два часа раньше, чем было до этого объявлено.

Все вооруженные силы Британии затаились в ожидания воздушной атаки, но она не последовала. Вопреки всей мыслимой и немыслимой логике, ни один советский самолет не взлетел с аэродромов континента и не попытался пересечь Ла-Манш.

— Видимо Сталину стало известно о наших приготовлениях, и коварный азиат решил ввести нас в существенный расход своим бездействием — мудро изрек министр обороны, прочитав сводку расходов бензина и масла, потраченного королевскими ВВС в ожидании нападения на русских Лондон. Кроме того, было потеряно двенадцать истребителей, разбившихся или сломавшихся в этот день на британских аэродромах. Хитрость кремлевского горца была для британцев очевидна.

На следующий день, состоялось заседание британского парламента, на котором должно было быть названо имя нового премьер министра. Лидер лейбористов Клемент Эттли произнес пламенную речь, призывая как можно скорее начать переговоры с Москвой для разрешения затянувшегося конфликта.

— Пока новые бомбы не упали на Лондон, пока они не унесли жизни наших сограждан необходимо как можно быстрее начать мирный диалог со Сталиным. Это надо сделать, прежде чем противоречия в военном конфликте между нашими странами не достигли стадии необратимости. Все наше сотрудничество с русскими в антигитлеровской коалиции доказали, что мы можем договориться друг с другом, несмотря на идеологические разногласия. Нет, речь не идет о капитуляции! Ни в коем случаи! — отчеканил Эттли в ответ, на глухой гул неудовольствия, идущий из стана консерваторов. — Речь идет исключительно о переговорах с целью достижения взаимовыгодного консенсуса и только. Не надо воспринимать мои слова так болезненно, господа! Я такой же, как и вы, горячий патриот своей родины и готов отдать за неё жизнь. Всего чего я добиваюсь стоя перед вами — это получить согласие на начало переговоров с русскими нашими дипломатами в Стокгольме. Глубоко убежден, что никто из сидящих передо мной джентльменов не сомневается в их мастерстве отстаивать наши интересы. Переговоры нужны ради попытки спасения жизни наших мирных граждан. Они нужны ради того, чтобы лучше узнать позицию Сталина и выявить её слабые и сильные стороны. Переговоры необходимы даже ради того, чтобы выиграть время для укрепления обороны нашего острова!

Выступление Эттли собрало массу одобрительных выкриков. Пройдя ужасное испытание войной, подавляющая часть парламентариев, отчаянно не хотела вновь пройти через них, и было готово поддержать призыв к миру лидера лейбористов. "Худой мир лучше доброй ссоры для основательно обескровленной военными тяготами Великобритании" — откровенно читалось на их лицах, однако лидер консерваторов имел иное мнение.

— Нам предлагают начать переговоры с русскими, но они не принесут нам ничего хорошего. Позиция Сталина нам известна и за последнее время она вряд ли поменялась, особенно после того как русские установили полный контроль по ту сторону Канала и добились нового успеха в Греции. Он, несомненно, будет требовать, чтобы мы признали свою вину в конфликте и за это отдали причитающуюся нам долю германских трофеев, что совершенно недопустимо. Да, конечно мы могли бы начать переговоры ради укрепления своей обороноспособности, как предлагает мистер Эттли, однако это нам очень дорого обойдется. Сталин опытный и хитрый противник и самим фактом начала переговоров попытается внести раскол между нами и американцами. Нужно ли нам осложнение отношений с союзниками в столь трудный для страны момент? Когда дружественная нам страна уже отправила корабли груженые всем необходимым для Британии и в первую очередь продовольствием? Я говорю, нет. Опираясь на американское плечо народ Великобритании, выстоит и в этот раз. Морской блокады не будет, даже если бросят против нас все свои и захваченные ими немецкие подводные лодки — торжественно провозгласил Иден, чем вызвал продолжительный гул одобрения. Будучи островным колониальным государством, Англия очень зависела от поставок продовольствия извне.

— Что же касается новых бомб, которыми мой оппонент так нас сильно пугал, то могу сказать следующее. К моему огромному сожалению, любая война сопряжена с жертвами и в первую очередь среди гражданского населения. Пусть даже на наши города и не будут падать бомбы, но от голода, холода и прочих лишений будут гибнуть люди, и больше всего старики и дети. Это бесчеловечно, чудовищно, но таковая ужасная суть любой войны и изменить её никто не может. Единственное, что в наших силах — это свести потери к минимуму, и мы делаем для этого все возможное и невозможное. Силы нашей армии сильны как никогда. Наша авиация прочно закрыла небо над Лондоном, не позволив русским сделать ни одного вылета в день похорон сэра Уинстона. Наши сухопутные дивизии готовы отразить любой десант врага на нашу землю. А после скорого прибытия нашего флота, мы прочно закроем весь Канал и превратим Англию в неприступную крепость! — уверенно играл на трубе патриотизма исполняющий обязанности премьера.

Все сказанное Иденом было в основном верно, но воинственные марши и призывы к спасению нации не смогли полностью завоевать сердца и души парламентариев. Слишком хорошо они помнили ужасы прошедшей войны и не горели желанием их повторения. Судя по одобрительному гулу, пламенная речь Идена смогла привлечь на его сторону менее половины депутатов. Остальные были либо против военных действий, либо колебались.

Настал самый важный момент заседания британского парламента. Председательствующий спикер должен был поставить на голосование вопрос о войне и мире, и было далеко не факт, что члены палаты общин проголосовали бы в пользу Идена. И тогда вопрос о премьерстве лидера консерваторов автоматически снимался. Не получив доверия в столь важном вопросе Иден должен был уступить пост премьера Эттли. Положение было очень шатким и тогда, в дело вступил сам монарх.

Полностью уверенный в том, что любая уступка в пользу большевиков, пусть даже минимальная, может оказаться для Британии роковой, главный паладин империи стал священнодействовать.

Пользуясь тем, что по британским законам последнее слово в назначении премьер министра оставалось королем, Георг решил воспользоваться им. Месяц назад своим обращением к парламенту он спас от неминуемой отставки Черчилля, теперь королю предстояло спасти приемника покойного премьера и его духовное наследство.

— Господин председатель, господа депутаты. Властью данной мне господом Богом и моим народом, я хочу объявить вам свою волю, — звенящим от напряжения голосом заговорил вставший во весь рост король. — Исходя из интересов империи и непростого положения, её внешних и внутренних дел, я назначаю на пост премьер министра, главу консервативной партии мистера Идена.

Георг властно посмотрел на своего избранника и произнес: — Поздравляю вас сэр и от всей души желаю, чтобы вы на этом посту принесли столько же пользы нашей родине, как и ваш предшественник. Прошу приступить к работе.

Глава V. Бои местного значения на Западе и Востоке.

Как бы это не странно звучало, но встреча Вышинского с Майлзом дала позитивный результат. Американцы сдержали слово и в обмен на данные о местонахождении японского центра по производству бакоружия, воздержались от каких-либо действий в Италии против отрядов партизан. Более того, они удержали от активных действий и англичан, но это совсем не означало, что представители госдепартамента вели честную игру.

Верные своей англосаксонской сущности, они решили, и выгоды приобрести и честь соблюсти. Узнав координаты института господина Исии, доставившего янки столько проблем и хлопот, с лучезарной улыбкой, они подложили Кремлю очередную свинью.

Нет, с точки джентльменской договоренности все было безупречно. Ни одна пушка, ни один танк западных союзников не выстрелил в сторону партизан гарибальдийцев ровно, как ни один батальон не сдвинулся со своего места в сторону юга. Просто у хитрющих англосаксов в рукаве был припрятан ещё один козырь, о котором во время переговоров Вышинского и Майлза не было сказано ни слова.

Словно огромный плуг, Вторая мировая война перепахала всю Европу от края до края, заставляя людей становиться по разные стороны невидимого фронта добра и зла. Среди тех, кто принял сторону Гитлера и всю войну служил ему верой и правдой, были хорватские усташи Анте Павелича. Сам хорватский лидер к октябрю сорок пятого года, при помощи папского нунция уже покинул пределы Италии и, находясь в Мадриде, всеми правдами собирал деньги на билет в Аргентину.

Полностью оправдывая поговорку, что крысы первыми бегут с тонущего корабля, Павелич уже в апреле озаботился собственным спасением, передав всю воинскую власть над усташами, маршалу Славко Кватернику и генерал-лейтенанту Фридриху Навратилу. Именно эти люди и возглавляли остатки военизированных формирований хорватов, которых американцы и англичане не успели выдать югославским коммунистам.

Вырвавшись из австрийских лагерей в начале конфликта, они оказались в Италии и, двигаясь вдоль адриатического побережья, оказались в провинции Марке. Здесь усташи встали на отдых, готовясь повернуть на юго-запад и достичь Неаполя, откуда собирались отправиться по всему миру. У кого не было денег на билет, намеривались вступить в алжирский легион, куда брали кого угодно для сдерживания сепаратистских настроений африканской колонии Четвертой республики. Другие, продав золотые коронки, цепи, перстни и прочие изделия из драгоценных металлов собирались уплыть в Испанию. Её диктатор Франко открыто выказывал симпатию всем, кто воевал с коммунистами на стороне Гитлера. Те же, кто сумел сколоть небольшой каптал, хотели как можно скорее покинуть раздираемую войной Европу и как Анте Павелич уплыть на пароходе в Аргентину. Хоть и не первым классом, но зато с бельем.

Вместе с ними и по тем же причинам, на территории Италии оказались донские казаки "Казачьего стана" генерала Краснова. Поверив царскому генералу, что с советской властью покончено раз и навсегда, они пополнили ряды русских коллаборационистов.

С июня 1944 года, отдельный казачий корпус под командованием Краснова и группенфюрера СС Паннвица был переброшен в северную Италию для борьбы с партизанами. Особых успехов в этом деле казаки не добились, но обрели множество кровных врагов среди местного населения. Опасаясь сведения кровных счетов, к моменту капитуляции группы армий "С" казаки двинулись к итало-австрийской границе и сдались англичанам, наступавшим на Триест.

Наивно полагаясь на благородство британских джентльменов, они с радостью сложили перед ними оружие, чем подписали себе смертный приговор.

Решив сыграть в поддавки и притупить бдительность Сталина перед началом операции "Клипер", Черчилль приказал передать всех пленных казаков советской стороне. Чтобы хитрый азиат не заподозрил ничего подозрительного, англичане старались как можно полнее и быстрее выполнить приказ своего премьера.

Подавляющее большинство казаков, вместе со своими вождями Красновым, Шкуро и Паннвицем были переданы в руки своих заклятых врагов, под угрозой применения оружия. Многие из них совершали самоубийства, поскольку пролили много крови своих соотечественников, служа германскому фюреру.

К моменту начала боевых действий между Англией и СССР, в британских лагерях оставалось около шести тысяч казаков вместе с членами их семей. Окруженные колючей проволокой и британскими солдатами они ждали своей выдачи, но судьба дала им шанс на спасение. С началом боев под Триестом, охрана лагерей была ослаблена до минимума и казаки сумели вырваться на свободу и двинуться на юг.

В постоянных стычках с итальянскими партизанами, оплачивая кровью старые счеты, они смогли прорваться в Перуджу, ведомые вновь избранным атаманом капитаном Малышко. Будучи тайным сторонником греко-католической веры, он клятвенно заверял своих товарищей, что достигнув Рима, они смогут получить помощь и защиту со стороны папского престола.

Таковыми были силы, которые хитрые англосаксы ловко вывели из-под договора с Вышинским и теперь намеривались использовать для защиты итальянской столицы от отрядов Скалоне и Каттины.

Готовясь отступать из Рима на север Италии, немцы создали промежуточную линию обороны, вошедшую в историю как "апеннинская линия обороны". Она проходила вдоль границе Лацио, Умбрии и Марке и представляла собой временные оборонительные укрепления. В ней не было бетонных сооружений или многополосных участков обороны как это было на "Готской линии". В основном это были траншеи, земляные дзоты или одиночные огневые точки, предназначенные для прикрытия отступающих частей вермахта.

Во время немецкого отступления, эта линия их обороны продержалась под ударами американцев ровно пять дней. Ровно столько понадобилось немцам для перегруппировки своих главных сил и отходу их на север. Теперь на "апеннинскую линию" наступал новый враг, но на этот раз, у её защитников было ряд преимуществ. У гарибальдийцев не было танков и полевой артиллерии, по своей численности они ненамного превосходили противостоявших им казаков и усташей, которые успели занять оборонительные позиции раньше итальянцев.

Но самое главное заключалось в другом. Со стороны американцев, главных распределителей жизненных благ, хорватам и казакам, было поставлено одно, но очень жесткое условие. Полное забвение их прежних дел и оказание помощи по отправки в Испанию, будет возможно, если они на неделю смогут задержать гарибальдийцев. Такой срок был необходим центральным итальянским властям, чтобы собрать и перебросить к "апеннинской линии" оставшиеся в их подчинении военные подразделения.

Чтобы полностью занять оборонительную линию от моря до моря, у новых кондотьеров Италии не было сил и возможностей, но этого и не требовалось. Было достаточно прикрыть две тосканские дороги, идущие из Флоренции в Рим, а также перекрыть горные проходы в районе Тернии. Даже если гарибальдийцы смогут обойти усташей и казаков через незанятый участок обороны в Марке или двинуться вдоль побережья, они потеряют драгоценное время и встретят у порога Рима серьезные силы.

Узнав столь простые и лаконичные условия, несчастные коллаборационисты были готовы стоять насмерть, но не подвести своих новых хозяев и заодно заработать себе индульгенцию. Ставки для них были подняты как никогда высоко, и оступиться в этот раз, они не имели никакого права.

Зная примерное направление движения гарибальдийцев, усташи и казаки разделились. Солдаты Навратила и Кватерника взяли под свой контроль тосканский сектор обороны, казаки Малышко заняли позиции в Умбрии. Опередив наступающий партизан на два дня, они сумели придать бывшей немецкой линии обороны боевой вид. Поправить оплывшие от дождя траншеи, укрепить осевший бруствер, создать новые огневые точки и переделать сектор обстрела дзотов. Единственное что они не успели сделать, так это установить проволочные заграждения. Предприимчивые итальянцы давно сняли немецкую колючую проволоку, а завести свою, американцы не успели.

Получив столь мощный стимул к жизни, новоявленные защитники Рима все два дня работали не покладая рук. Кроме этого, чтобы дело шло быстрей, под угрозой оружия они согнали на земляные работы итальянских крестьян из близлежащих деревень и селений. Угроза немедленного расстрела была хорошим помощником в работе и к утру третьего дня "апеннинская линия", уже была готова к экзамену на прочность.

Первые боевые столкновения произошли в районе городка Аквапенденте. Через него проходила тосканская дорога, по которой двигался партизанский отряд под командованием Скалоне. Это был самый короткий путь к итальянской столице и потому к нему были прикованы главные силы хорватов.

Благодаря своему численному превосходству и выгодной позиции, не позволявшей совершить фланговый обход, усташи не только остановили партизанский авангард, но и успешно отбили атаку передовых частей гарибальдийцев.

Примерно по сходному сценарию развивались события в районе Фикулле, где наступали подразделения Каттины. Засевшие в траншеях казаки, отбили две атаки партизан, нанеся им существенные потери. Более того, находившиеся в Мантелеоне казачьи отряды, прикрывавшие дорогу на Перуджу, сами стали теснить гарибальдийцев, угрожая окружением отряду Каттины.

Положение стало для партизан угрожающим. Все указывало на то, что собрав все свои силы в один кулак, они попытаются взять штурмом позиции противника. Ободренные успехами первых двух дней, усташи и казаки надеялись повторить свой успех и на третий день. Все готовились к главному сражению, но оно не состоялось. В дело вмешалась третья сила — итальянские крестьяне из местных деревень.

Для них новые римские кондотьеры были чужаками, с оружием в руках, пришедших на их землю. Два года беспрерывной войны американцев с немцами, сильно озлобили их души и выработали у них устойчивый рефлекс на людей не говорящих по-итальянски. Все они только и делали, что разрушали их дома, вытаптывали поля, убивали мужчин, насиловали женщин и грабили, грабили, грабили.

Появление в их родных местах новых чужестранцев, только усилило и закрепило негативное отношение к чужому с оружием в руках. Не имея запаса провианта, усташи и казаки принялись грабить местное население, забирая у них продукты, теплые вещи и прочие предметы домашнего обихода.

Привычное насилие над женщинами пришельцы совершить не успели, но все прекрасно понимали, что это дело времени. Одно то, что они мобилизовали на строительство мужчин, говорило о многом. Подобного поведения к местному населению не позволяли себе ни немцы, ни американцы с англичанами. Ждать от чужаков ничего хорошего не приходилось и гордые потомки ромеев решили действовать.

Важным стимулом к их выступлению было то, что по ту сторону линии фронта находились итальянцы. Пусть северяне, пусть исповедовавшие веру в коммунизм, но они говорили на одном и том же языке, и по своей сущности были такими же крестьянами.

Имея одного и того же врага, крестьянину с крестьянином всегда проще сговориться и потому, под покровом ночи, к гарибальдийцам был отправлен парламентер с заманчивым предложением.

Из-за спешки, строившие свои защитные укрепления немцы, не успели перекрыть все окрестные тропы, сделав упор на оборону важных направлений. Во многих местах "апеннинской линии" были маленькие дыры, сквозь которые и сумел просочиться тайный посланец.

Расчет крестьян окрестностей Фикулле оказался верным, гарибальдийцы моментально ухватились за выпавший им шанс. Постреляв весь день для острастки, они не стали штурмовать позиции казаков, чем сильно их обрадовали. Каждый проведенный на позиции день, для станичников был на вес золота, но их радость была скоротечна.

Было около полуночи, когда пятьсот человек партизан шагнули в ночной мрак. Обмотав сапоги тряпками, подтянув на себе все обмундирование, они неспешно шли по указанной крестьянами тропе, не ведая, что их ждет впереди: слава или смерть.

Впрочем, подобные предосторожности оказались напрасными. Желая обезопасить проход партизан, крестьяне применили примитивную, но как оказалось безотказную хитрость. Зная, где располагался казачий караул, они сделали так, что к ним в руки "случайно" угодил мул, груженный бурдюками с вином.

Последующее развитие событий нетрудно угадать. Посчитав, что за три дня боев их место "тихое", казаки позволили себе предаться маленьким радостям жизни и крепко уснули. Подошедшая к ним партизанская разведка без особого труда сняла их в ножи, открыв проход главным силам.

Ведомый проводником, первый отряд из пятисот бойцов вышел прямо к штабу Малышко и здесь, вновь не обошлось без крестьянского коварства. Хозяйка дома, где стоял атаман, приготовила мясную похлебку, добавив в неё вместе с чесночной приправой снотворное зелье. Вместе с Малышко, похлебку попробовала его охрана и когда гарибальдийцы ворвались в дом, казаки не смогли оказать сопротивление.

Единственный, кто не ел коварную трапезу, был помощник Малышко, стоявший на постое в соседнем доме. Плюнув на еду, он занялся осаждением прелестей шестнадцатилетней дочки хозяина, быстро одержав предсказуемую победу. Казак уже второй раз праздновал свою удачу, когда в штабе раздались крики и выстрелы.

Прытко нацепив штаны и подхватив свой неразлучный автомат, он подскочил к окну и открыл огонь по партизанам. Позиция у казака была очень удобной и неизвестно, сколько бы он отправил на тот свет гарибальдийцев, но в пылу боя он позабыл про тылы. Именно оттуда в его голову прилетел маленький топор для рубки хвороста, пробивший страстному сердцееду затылок.

В ту октябрьскую ночь, было убито около тысячи, застигнутых врасплох казаков. Некоторые из тех, кто находился на позициях, смогли отбить внезапное нападение с тыла, но их маленькие победы не могли повлиять на общее положение дел. Партизаны Каттины прорвали "апеннинскую линию" в районе Фикулле и двинулись на Рим, отдав разгневанным умбрийским крестьянам на расправу казаков и их семьи.

Свыше двух тысяч человек нашло смерть от скорой и неумолимой крестьянской расправы. У каждого человека есть своя правда жизни, по которой он живет и судит своих обидчиков. Эта правда жестока и не знает компромиссов, так как основывается на самом страшном законе войны — убей, или будешь сам убит.

Уцелевшие от разгрома стоявшие у Мантелеоне казаки, попытались отомстить за своих товарищей, но из этого ничего не вышло. Идя на Фикулле, они попали в засаду. На счастье станичников у крестьян не было в нужном количестве огнестрельного оружия. Потеряв тридцать два человека убитыми и ранеными, казаки отступили и, отказавшись от мщения, двинулись на юг в поисках своего спасения.

Прорвав оборону врага, Каттина немедленно известил об этом Скалоне и, не теряя даром ни одной минуты, двинулся в тыл усташам. Отказавшись от прежнего плана похода на Орвието, партизаны двинулись на юго-запад к Кастель Вискарно, который заняли без боя.

О надвигающейся на них опасности, хорваты узнали лишь на второй день прорыва. Не желая допустить выхода противника в свой тыл и оказаться в огненном мешке, Навратила решил перекрыть дорогу из Кастель Вискарно. Для этого он приказал снять часть сил с "тихих" участков обороны и организовать заслон своего правого фланга.

Это было единственно верным решением позволявшим задержать гарибальдийцев до назначенного американцами срока, но хорваты также споткнулись о крестьянскую косу.

Едва только усташи оголили свои позиции, как местные жители незамедлительно дали об этом знать партизанам Скалоне. Притеснения со стороны хорватов были ничуть не меньше, если не больше, чем со стороны озлобленных войной казаков.

Гарибальдийцы умело использовали выпавший им шанс, но атаковали позиции врага не ночью, а рано утром, в расчете на глубокий сон караульных постов. Сначала, вперед были высланы разведчики, которые сумели, скрыто приблизиться к переднему краю хорватов, и забросали их караульные посты гранатами.

С первыми звуками взрывов и выстрелов, на штурм позиций усташей обрушились бойцы под командованием Джузеппе Моро, чей отряд был усилен дополнительными силами. И в первую очередь минометами, взятыми в арсенале Флоренции.

Выступая в поход на Рим, Скалоне проявил поразительную прозорливость, потребовав от мэра столицы Тоскании вместе с провиантом и подводами мин, к имеющейся у партизан артиллерии. Тогда, многие из ротных командиров скептически отнесли к требованиям команданте, но теперь во время штурма, истово его благодарили.

Даже оставшись в меньшинстве, засевшие в окопах и траншеях хорваты, оказывали яростное сопротивление. С чувством обреченного на смерть человека, они спешили уничтожить как можно больше врагов, прежде чем уничтожат их самих.

Имея достаточный запас боеприпасов и хорошее место обороны, они могли существенно сократить ряды атакующих гарибальдийцев, но наличие минометов у бойцов Скалоне изменило весь расклад сил. Бывший капитан королевских вооруженных сил Италии Пьетро Массимо, хорошо знал свое дело в подавлении огневых точек противника. Находясь в полной безопасности от возможного ответного огня, он придвинул свои минометы к самому переднему краю и, наблюдая в бинокль, лично корректировал огонь по позициям усташей.

Как бы ни была сильна ярость и упорство хорватских коллаборационистов, но против артиллерийского огня она была бессильна. Минометчики капитана Массимо быстро подавили редкие очаги сопротивления врага, и дорога к победе была открыта.

Беда редко приходит в одиночку, так и случилось с хорватскими усташами. В самый ответственный момент, они лишились своих лидеров маршала Кватерника и генерала Навратила.

Получив сообщение о прорыве линии обороны под Фикулле, хорватские генералы решили перебазировать свой штаб, для лучшего управления отражения наступления партизан Скалоне. Местом его дислокации было выбрано местечко Подерето, откуда, удобно было контролировать и Кастель-Джорджье и Аквапенденте.

Полностью уверенные, что со стороны запуганного местного населения им ничего не угрожает, Кватерник и Навратила поехали в открытой машине, в сопровождении конного и велосипедного эскорта. Больше автомашин у усташей, не было.

Все дорогу, штабной эскорт внимательно следил за дорогой, готовый в любую минуту открыть огонь по засаде и прикрыть собой командиров. Дело это на войне вполне привычное, но ничего страшного не произошло. Хорваты благополучно достигли Подерето, где уже находился, отправленный ранее взвод охраны.

Несчастье случилось у самого дома, который квартирьеры определили под штаб. Все подходы к нему охрана усташей оцепила плотным кольцом. Все взрослое население местечка было разогнано по домам, но на примыкающих к дому улицах, продолжали играть дети.

В этих худых и оборванных десяти-двенадцати лет отроду ребятах, усташи не усмотрели для себя серьезной угрозы и совершенно напрасно. Когда генеральский кортеж вытянулся по узкой и кривой улочке Подерето, один из мальчишек бросил в машину гранату.

Был ли это осознанный поступок или бросавший действовал спонтанно, хотел ли мальчик убивать генералов, просто хотел напугать их или нанести какой-либо вред, неизвестно. Маленький герой погиб от рук конвоя, но дело свое сделал на "отлично". Брошенная им граната угодила под заднее колесо лимузина, в котором ехали хорватские вожди. Взрыв гранаты сначала опрокинул автомобиль на бок, а затем он перевернулся плашмя, придавив своих пассажиров.

По злой иронии судьбы, находившиеся впереди шофер и адъютант Кватерника, отделались ссадинами и легкими ушибами, в отличие от генералов. Сидевший справой стороны маршал Кватерник, получил два тяжелых осколочных ранения в живот и грудь, и был выброшен из машины взрывной волной.

Вся тяжесть удара перевернутого автомобиля пришлась на генерала Навратила. От сильного удара о землю ему сначала сильно разбило голову, а затем придавило всей массой развороченного железа.

Оба хорватских командира умерли, с разницей в двенадцать минут. Именно столько продержался Кватерник, пока охранники пытались остановить кровь, неудержимо льющуюся из раны.

Впрочем, даже лишившись своих командиров, усташи не стали складывать оружия. Прижатые к стене, они были готовы биться с гарибальдийцами до конца, но те по возможности уклонились от встречи с ними. Уничтожая лишь тех, кто заступал им дорогу, отряд Каттины продолжил свой путь на юг, предоставив местным жителям возможность самим разбираться с незваными гостями.

Ровно сутки ушли у гарибальдийцев на то, чтобы совместными ударами разгромить противника сначала у Кастель-Джорджье, затем у Лоренцо-Нуово и выйти к озеру Больсена. Дорога на Рим была открыта, а у проамериканского правительства все ещё не было сил для отражения коммунистической угрозы. Хитрая игра англосаксов в Италии потерпела досадный крах, но не сильно им везло и на востоке.

Получив точные координаты расположения отряда 731 на просторах Маньчжурии, американское командование бросило на его уничтожение тридцать два стратегических бомбардировщика "В-29". Удара этих могучих машин было вполне достаточно, чтобы разнести в пух и прах все хозяйство генерала Сиро Исии, но эту миссию постоянно преследовали неудачи.

Вначале, из-за внезапно разыгравшейся непогоды, пришлось на два с половиной час задержать вылет эскадрильи с Окинавы. Столь продолжительная задержка ставила под угрозу успех операции, так как бомбардировщики выходили на цель не утром, как планировалось, а днем. Это давало противнику дополнительные шансы на отражение атаки, ведь согласно данным советской разведки, бактериологический центр имел воздушное прикрытие.

Исходя из этих обстоятельств, летчики предложили командованию перенести вылет на сутки, но генерал Макартур ответил категорическим отказом.

— Японские колдуны продолжают нам гадить с непогодой, но это не должно остановить вас на пути возмездия — оседлал своего любимого конька командующий.

— Неизвестно, что ещё изобрели эти макаки в своих лабораториях против нас. Каждый день, каждый час работы этого объекта против нас, может обернуться потерей десятков тысяч американских жизней. Ради их спасения мы должны рискнуть этими тремя сотнями летчиков. Мой приказ — взлет! — приказал Макартур и никто не посмел его упрекнуть в жесткости. Шла жестокая война, и место для сантиментов на ней не было.

Следуя приказу командующего, все тридцать два бомбардировщика взлетели, но на подлете к острову Чеджу, у двоих самолетов случились неполадки с моторами. С интервалом в пятнадцать минут, сначала у одного, затем у другого, отказали крайне правые моторы.

В условиях, когда результат твоего полета очень важен для судьбы страны, можно было пойти на риск и, несмотря на поломку продолжить полет. Так поступил бы каждый из советских летчиков, окажись они в подобной ситуации. В этом можно было не сомневаться, но американские экипажи проявили здоровую рациональность и повернули свои машины обратно. И это были ещё не все сюрпризы от машинного бога.

Самолеты эскадрильи были уже на подлете к дельте реки Ялуцзян, что разделяет Китай и Корею, как один из пилотов сообщил о серьезном перерасходе топлива двигателями его самолета. Что это было; ошибочное показание приборов или действительно произошла утечка топлива, ночью в воздухе было трудно разобраться, да экипаж к этому и не стремился. Проявив благоразумность, пилот развернул самолет домой, вместе с пятью тоннами бомб.

Больше поломок не было. Двадцать девять машин благополучно долетели до берегов Китая и, совершив разворот на северо-восток, углубились над территорией Маньчжурии.

Стараясь сохранить тайну своей миссии до конца, американские летчики летели над малонаселенными районами и городами, стараясь держаться в стороне от главных центров Маньчжурии: Ляояна, Мукдена и Чанчуня. Возможно, им бы удалось сохранить свое инкогнито и обрушиться на врага как снег на голову, но задержка в два с половиной часа сыграла свою роковую роль. Японские посты воздушного наблюдения засекли появление американских самолетов, и Харбин встретил врага во всеоружии.

Сведения русской разведки о наличии у хозяйства генерала Исии воздушного прикрытия, полностью подтвердились. Первыми по бомбардировщикам ударили зенитки охранявшие покой отряда 713, а затем к ним присоединились и истребители, взлетевшие с аэродрома подскока.

Перед пилотами "суперкрепостей" возникла сложная проблема, как наносить по противнику удар. Не имея привычного истребительного прикрытия, американцы были вынуждены либо работать на низких высотах, с угрозой быть сбитыми. Либо производить бомбометание с больших высот, вне доступности для вражеских истребителей, но с низким коэффициентом точного попадания.

Стоит ли говорить, что подавляющее число летчиков выбрало второй вариант и только малая часть первый. Девять самолетов смело вступило в схватку с противником на нижних эшелонах. Тогда как остальные машины стали решительно набирать высоту, что комфортно сбросить свои бомбы после разворота.

Смельчакам решившим бомбить бактериологический центр японцев первыми, сильно повезло. Против них действовало всего шестнадцать истребителей врага. Главные силы японцев, отвечающие за воздушное прикрытие института генерала Исии, только покинули аэродром Харбина и не успевали перехватить американцев. А вступившие на этом этапе боя зенитки, были швейцарскими "Эрликонами", чей огонь не мог сбить такие мощные самолеты как "В-29".

Если бы все пилоты бомбардировщиков были настроены также решительно, как и они, то американцы смогли бы в этот же день стереть в пыль весь отряд 713, но их инстинкт самосохранения взял вверх над патриотизмом. Испугавшись идти сквозь плотный огонь зениток, пилоты "суперкрепостей" упустили возможность поквитаться с коварным врагом, за своих погибших соотечественников.

Малодушное решение бомбить с верхних эшелонов после совершения разворота, свело на нет, отвагу храбрецов. Как американские летчики не старались, но самые важные корпуса института не пострадали. Незнакомая местность, огонь японских зениток и истребителей, а самое главное — щемящее чувство одиночества в схватке с врагом, стремление как можно быстрее сбросить бомбы, заметно повлияло на результатах бомбардировки.

От упавших бомб, был разрушен виварий с мышами и свинками, бараки в которых содержались люди, предназначенные для проведения опытов, а также казармы охраны и гаражи с транспортными средствами.

Единственным серьезным ущербом от этого авиаудара, было повреждение лабораторного крыла исследовательского корпуса и уничтожение склада с керамическими бомбами. Последний имел для института генерала Исии, большое значение, так как ни в чем другом, его продукция не могла храниться и транспортироваться. Конечно, эта потеря не была для японцев смертельной, но на две-три недели, деятельность института замораживалось.

За это успех американцы заплатили семью самолетами. Две "суперкрепости" были подбиты огнем японских истребителей и упали недалеко от Муданьцзяна, пытаясь долететь до Владивостока. Пять самолетов получили незначительные повреждения от зенитного огня. Они вполне могли попытаться долететь до Окинавы, но экипаж решил совершить вынужденную посадку на советской территории.

Два бомбардировщика благополучно сели на аэродромы Тихоокеанского флота под Владивостоком. Две машины благополучно улетели за Амур и совершили посадку в Хабаровске. Ещё один бомбардировщик пересек Амур в районе Благовещенска, однако экипаж не рискнул совершить посадку. Посчитав машину обреченной, экипаж покинул самолет, выбросившись на парашютах.

После достижения такого успеха ограниченными силами, можно было надеяться, что удар главных сил эскадрильи, сможет вырвать ядовитые зубы японского дракона, но этого не случилось. В бой вступили японские 100 мм зенитные пушки, способные доставать американские самолеты на больших высотах. Под их огнем, строй бомбардировщиков собравшихся "огненным ковром" смести отряд 713 с лица земли, развалился, что свело на нет силу нанесенного ими удара.

Сброшенные летчиками бомбы добросовестно перепахали минные поля прикрывавшие подходы к запретной зоне и разнесли в пух и прах, гостевые дома для высоких персон и прочих столичных проверяющих. Вместе с ними были уничтожены слесарные мастерские обслуживающие автопарк отряда и подожжены склады с горючими материалами.

Черный дым от горящих нефтепродуктов, всегда радует глаз и тех, кто бомбил и тех, кому докладывают о результатах бомбардировки. Увидев столь зримый результат своего авианалета, американские штурманы поспешили запечатлеть его своими фотокамерами и с честным сердцем доложить об этом на Окинаву. Тот факт, что дым может скрывать неповрежденные корпуса института, об этом никто из них не подумал, или не захотел думать. Огонь проклятых японских зениток доставлял американцам серьезные неприятности и потому, у них не было особого желания докапываться до истины.

Удар по врагу нанесен, после него что-то загорелось, это зафиксировано на фото и значит, пора лететь домой. Тем более что в результате обстрела с земли, общий строй покинули три машины. Их пилоты посчитали, что полученные ими повреждения не позволят долететь до Окинавы, и они решительно развернули свои машины к советско-маньчжурской границе.

Экипажи двух самолетов без всякого затруднения достигли Амура и благополучно сели в Благовещенске, где были интернированы до конца войны. Третья поврежденная японскими зенитками машина, вместо северо-востока повернула на северо-запад и к огромному удивлению жителей Читы, совершала посадку на местном аэродроме.

Обрадованные столь королевскому подарку со стороны американцев, местные власти закатили в честь дорогих гостей шикарный банкет. Пять дней советские летчики и местное руководство щедро поило и кормило американских летчиков, а затем выслало их в Москву, не позволив взять из самолета даже личные вещи. Все они были изъяты сотрудниками НКВД и переданы экипажу под расписку перед самой его отправкой.

Попадание в руки русских столь большое количество самолетов, было для американской стороны очень неприятным фактом, но она была готова заплатить эту цену, ради уничтожения японского бактериологического центра.

В том, что он уничтожен, американцев убедили бравые доклады пилотов и многочисленные снимки пожаров и разрушений. Не имея первичной картинки, специалистам по фоторазведки было трудно сказать, что-либо с твердой уверенностью, но горящее от нетерпения начальство наседало на них и они дали положительное заключение об уничтожении института генерала Исии.

Кроме снимков воздушной разведки, эту информацию подтвердила и Москва. Через свою агентуру она узнала о масштабах разрушения в отряде 713 в результате авианалета и передала всю полученную информацию в Вашингтон.

В ней было и приблизительное количество разрушенных или поврежденных зданий. И большое количество раненых доставленных в японский военный госпиталь в Харбине и не меньшее число погребальных урн привезенных из Токио. И объявления вокруг института зоны карантина, и наличие скрытых признаков готовящейся эвакуации.

Единственно чего в нем не было, так это уточнения кто конкретно погиб, и какие здания были разрушены. Отлично зная, степень ущерба полученного японцами, хитрые азиаты решили предоставить благородным англосаксам сладкий пирог полуправды. Когда не было произнесено ни слова лжи, но при этом не была сказана и вся правда. Период доверительных отношений безвозвратно прошел, впереди маячили времена противостояний, и открывать все карты перед бывшими союзниками не были никакого резона.

Очень может быть, что со временем институт заработает снова и тогда будет отличный повод для новых торгов с американской стороной. Ведь никто не мог с уверенностью сказать, что у института господина Исии не было какого-нибудь филиала в Маньчжурии. За его местонахождение можно попросить у янки что-нибудь важное и нужное для страны Советов, подставив под бомбовый удар мирные строения. История знала подобные примеры.

Военные аналитики Пентагона все это прекрасно понимали, но главнокомандующему американскими вооруженными силами Гарри Трумэну, как воздух были нужны победные реляции. Применение против населения Соединенных Штатов Америки бактериологического оружия нельзя было утаить. Миллионы американцев требовали от своего президента немедленной защиты от происков врагов, и они её получили.

Вновь все центральные и местные газеты вышли с аршинными заголовками об уничтожении института господина Исии. В приложенных к ним статьях, было мало конкретной информации об отряде 713, но она и не требовалась. Главное, простые американцы получили фото-факты, что благодаря мужеству и героизму американских летчиков, враг лишился своего тайного оружия и теперь можно уже не бояться чумы, холеры, лихорадки и прочих гадостей.

Куда более мелким шрифтом и не в столь патетическом стиле был написан секретный доклад генералу Макартуру, о случившемся с кораблями американского флота на Окинаве, в день, когда вся страна ликовала от одержанной ею победы.

В нем сообщалось, что в 13.23 по гавайскому времени, локаторы американских кораблей на высоте в пять тысяч метров засекли две быстро движущие цели. На стоявших, на якоре кораблях была объявлена тревога и на их перехват были подняты дежурные истребители с острова Окинава. Вместе с ними в воздух успели подняться две пары истребителей с авианосцев "Интерпид" и "Уосп". Всего в воздух было поднято пятнадцать самолетов, но из-за высокой скорости объектов, свыше 800 километров перехват осуществить не удалось.

Согласно рапортам летчиков, это были два самолета неизвестной им конструкции, имевшие на крыльях и фюзеляже японские опознавательные знаки.

Приблизившись к передовой группе кораблей, они пошли на снижение с целью их дальнейшей атаки. Первый самолет успешно преодолел заградительный огонь зенитных установок эскортного авианосца "Суони" и протаранил стоявшие на палубе истребители.

В результате столкновения и последовавшего затем взрыва, было уничтожено четыре истребителя "Хэлкэт" и ещё двое были серьезно повреждены огнем. На полетной палубе образовалась дыра около 40 квадратных метров, в ангаре возник сильный пожар, уничтоживший девять истребителей и два бомбардировщика "Эвенджер". Всего на "Суони" погибло 164 человека, и 197 было ранено.

Второй самолет противника попытался атаковать авианосец "Тулаги", но при подлете к нему резко потерял ход и упал, не долетев до цели десяти метров. От удара о воду он взорвался, но взрыв не причинил судну никакого вреда.

Через два с половиной часа, стоявшие у Окинавы корабли снова подверглись парной воздушной атаке. Однако на этот раз цели были низколетящими, из-за чего были поздно замечены радарами. Поднятые по тревоге истребители вновь не смогли перехватить самолеты противника, хотя на этот раз их скорость составляла около 700 километров.

Эти воздушные объекты также имели японские опознавательные знаки, хотя по своей конструкции и виду, отличались от самолетов, ранее атаковавших авианосцы. В этом, пытавшиеся совершить перехват американские пилоты были единого мнения. Точно также как и в этом, что самолеты управлялись живыми людьми, а не по радио. Траектория движения самолетов не была прямой, а изменялась во время полета.

Цель атаки этих летательных аппаратов был тяжелый крейсер "Солт-Лейк-Сити". Находясь в отрытом океане в движении, он был поражен ими с интервалом в три минуты.

Первый самолето-снаряд поразил палубные надстройки американского корабля в районе боевой рубки. Произошедший потом взрыв полностью снес мостки, уничтожил боевую рубку крейсера и главную носовую башню.

Всепожирающая стена огня ворвалась в развороченное взрывом внутренне пространство крейсера. Множество людей сгорело или задохнулось от дыма и огня, но к счастью для экипажа, огонь не проник в артиллерийские погреба.

Огонь уверенно начинал свое победное шествие по крейсеру, но набрать полную силу не успел. Второй самолет врезался в правый борт крейсера, как раз под кормовую башню и через огромную пробоину в корабельный трюм устремились потоки воды.

Славное творение американских корабелов с честью выдержало испытание водой и огнем. Крейсер продержался на поверхности океана тридцать две минуты, дав возможность большей части экипажа покинуть обреченный корабль.

Стоит ли говорить, что столь неожиданное знакомство американцев с новыми образцами японского вооружения, остались неизвестными для простых американцев. Получив столь важную для себя трехмесячную передышку, японцы сумели создать свой реактивный истребитель "Ме-262" и свою пилотируемую летающую торпеду "Фау-4".

Свое смертоносное творение, они назвали "Кикка" (священный цветок) и "Байка" (летающее копье). Отдав их пилотирование в руки смертников камикадзе, которые достойно провели сложное испытание в боевых условиях.

Поступившие новости легли тяжелым грузом на сердце у Макартура. Он прекрасно понимал, что появившееся у врага новое оружие серьезно затруднит проведение операции "Даунфол". Но при этом было также ясно, что оттягивание начала операции только усилит мощь японцев и, скрипя сердцем, генерал сделал свой нелегкий выбор.

Глава VI. Удар орлиным когтем.

Несмотря на все отчаянные попытки японцев ослабить американский ударный кулак, занесенный над островом Кюсю, добиться отсрочки высадки десанта им не удалось. Слишком большими были силы собранной у берегов Окинавы звездно-полосатой армады, призванной доказать всему миру, что великая Америка может в одиночку одержать победу над заклятым врагом.

И это был не только вопрос престижа американского оружия, американской дипломатии и всех государственных интересов Соединенных Штатов. Это было необходимо верхушке военно-промышленного комплекса, основательно поднявшегося на военных заказах, и в этом был кровно заинтересован сам президент Трумэн.

Благодаря наличию явного и потенциального врага в лице японского микадо и советского генералиссимуса, ему с горем пополам удавалось справляться со шквалом критики в свой адрес. Разгневанные американцы не особо стеснялись в своих оценках нынешнему правительству Штатов. Все чаще и чаще они сравнивали Трумэна с покойным Рузвельтом, браня деяния первого и восхваляя второго. Для того чтобы отползти от края пропасти политического небытия, Трумэну срочно нужна была победа. Пусть даже небольшой успех, способный хоть на время сбить накал внутренних страстей и заткнуть рот его хулителям.

Общество нещадно давило на президента. Тот в свою очередь давил на Макартура требуя скорейшего начала операции "Даунфол", но генерал, мужественно противостоял этому мощному прессингу, не позволяя политикам вмешиваться в дела армии.

К подобному поведению, Макартура подталкивало ни новое звание, ни возможность получения высоких наград от президента и конгресса, ни честолюбивые амбиции. Просто у командующего вооруженными силами Америки на Тихом океане были свои кровные счеты с японцами, сведение которых, было для него делом чести.

Разрабатывая план операции "Даунфол", Макартур ни минуты не сомневался, что его солдаты смогут высадиться на южное побережье Кюсю и потеснят противника вглубь острова. Вместе с этим, он прекрасно понимал об относительной осведомленности противника относительно его плана. Огромное количество кораблей и самолетов всех классов и видов, наглядно говорило о намерениях американского командования.

Только глупый и очень самоуверенный человек мог считать, что японцы не заметят все эти приготовления и не смогут сложить два плюс два. Генерал Макартур таким человеком не был. Весь его опыт войны на Тихом океане, научил его относиться к японцам если не с уважением, то уж точно с большим вниманием.

— Это они только ростом маленькие, зато злости, коварства и хитрости у каждого выше их священной горы Фудзиямы, — неустанно повторял командующий своим офицерам. — Чем осторожнее и собраннее вы будите действовать против японцев, тем у них будет меньше шансов подложить вам большую свинью.

Под столь звучным термином Макартур всегда подразумевал людские потери. Именно они были у американских военных главным критерием успеха или не успеха любого сражения или операции и, готовясь к высадке на Кюсю, генерал попытался снизить ожидаемые потери своего десанта.

Тактическое искусство американцев не отличалось особым разнообразием. При проведении наступательной операции, они не тратили силы и средства на организацию отвлекающих ударов на второстепенных направлениях. Создав мощный кулак прорыва, они методично молотили им в выбранное место, делая ставку на свое военное превосходство.

Как правило, такая тактика приносила свои победные плоды, но анализируя проведенные против японцев операции, Макартур заметил, что противник разгадал тактику американцев и пытается с ней бороться. Быстро выявив направление главного удара янки, японцы бросали против него все свои силы, в том числе войска, снятые с второстепенных, спокойных участков фронта.

Благодаря численному и военно-техническому превосходству, американская армия неизменно одерживала победы, однако с началом вторжения на Японские острова ситуация осложнялась. Большие потери со стороны американских солдат были неизбежны, со всеми вытекающими последствиями, как военными, так и политическими.

Изменить тактику американских вооруженных сил генерал Макартур не мог. Догмат единого сокрушающего удара был для янки священен и для его пересмотра требовались большие потрясения, а они только-только обозначали свое присутствие на небосводе американской армии. Возникал замкнутый круг, однако генерал сумел найти хитрую лазейку.

После недолгого раздумья, он решил провести отвлекающую операцию на азиатском континенте. Благо силы и средства, имеющиеся в его распоряжении, позволяли осуществить это дорогостоящее мероприятие.

Так появилась на свет операция под громким названием — "Удар когтем". Главным участником этой операции были армии Гоминьдана. За два дня до начала "Даунфола", при массированной поддержке американской авиации, войска Чай Кайши должны были начать наступление в районе Ханчжоу, что находился южнее Шанхая. Эти действия должны были отвлечь внимание японского командования и обеспечивали фактор внезапности при высадке американского десанта на Кюсю. Внезапность, конечно, была относительной, но только так за счет жизней чужих солдат, генерал Макартур мог сохранить жизни своих соотечественников.

Для большей достоверности того, что американцы отказались от вторжения в Японию и перенесли свой взгляд на Китай, Макартур отправил к континенту часть эскортных авианосцев. Вместе с бомбардировщиками "Б-29" они должны были создать у врага иллюзию начала большой операции на побережье.

Сам район Ханчжоу был выбран американским главнокомандующим не случайно. Близость места наступления к морскому побережью, позволяло значительно увеличить число авиаударов по позициям противника, в отличие от предложенных китайскими генералами районов Нанчана или Чанша. Они всерьез поверили, что американцы решили воевать на континенте и стремились извлечь из этого максимальную выгоду, как в борьбе с японцами, так и с коммунистами Мао, имевшими в этих районах сильные позиции.

С этой целью, они передали через американского офицера связи многостраничный доклад для генерала Макартура, но тот не стал читать его.

— Эти азиатские бестии, не могут думать ни о чем другом, как только о решении своих внутренних проблем. Разгром войск Новой 4 армии китайских коммунистов для них важнее возможности захвата японских аэродромов под Шанхаем и Нанкином! — Макартур с возмущением швырнул соображения китайских генералов в мусорную корзину.

— Передайте полковнику Адамсу, чтобы он довел до наших узкоглазых союзников мысль, что американская армия не нуждается ни в чьих советах! Если им приказали наступать, то наступать они будут там, где им было указано, а не там, где им этого хочется. И пусть не сильно стесняется в словах, вразумляя китайцев. Они этого заслужили. Из-за того бардака, что царит в их штабах, о готовящемся наступлении обязательно станет известно японцам. Впрочем, на этот раз, это нам на руку. Внимание от Кюсю будет отвлечено и жизни, хотя бы части наших пехотинцев будут спасены — холодно подытожил Макартур, ловя себя на одной навязчивой мысли. Чем ближе становился момент вторжения американских войск в Японию, тем заметнее стала его трансформация из свободного военачальника в одетого в генеральские лампасы счетовода.

Удар американских ВВС превзошел все ожидания. Палубные штурмовики и бомбардировщики, под прикрытием истребителей в течение всего светового дня наносили удары по позициям японцев. Мощная и хорошо отлаженная машина смерти, методично уничтожала все, в обозначенных в боевом задании квадратах.

Не имея точных целей, американские пилоты наносили удары по площадям. Что не было уничтожено с первого раза, попадало под вторую, третью волну ударов авианосцев, а то, что все же чудом уцелело, было разрушено ударами могучих "суперкрепостей".

Действуя в абсолютно комфортных условиях, все поднятые в воздух самолеты противника были перехвачены истребителями прикрытия, "Б-24" произвели свою фирменную "ковровую" бомбардировку.

Когда китайские войска перешли в наступление, их взору предстала апокалипсическая картина. Пространство, по которому предстояло им наступать, было основательно перепахано вкривь и вкось воронками различного диаметра. Созданный американскими летчиками "лунный" ландшафт привел китайских солдат в ужас. Одетые в военную форму вчерашние крестьяне не подозревали, что с кормилицей землей можно было обращаться столь варварским образом.

Но не только столь масштабные разрушения окружающей природы мешали быстро продвигаться вперед атакующим цепям пехотинцев. Другим их противником был огонь. Но не со стороны переставших существовать японских позиций, а от многочисленных пожарищ возникших после американской бомбардировки.

В результате столь массированного воздушного удара все, что только могло гореть горело, обильно наполняя округу жаром, удушливым дымом и густыми клубами жирной копоти. Пробираться сквозь эти горящие завалы было очень трудно. У идущих в атаку китайцев кроме винтовок ничего не было и солдатом приходилось либо, прикрыв лицо руками бежать сквозь огонь, либо искать в нем безопасные проходы.

Все эти факторы несколько снизили темп продвижения солдат Гоминдана, но первая полоса обороны противника была пройдена без серьезных потерь. Куда серьезнее проблемы возникли на втором рубеже японской обороны. Как не сильны были удары американской авиации, но полностью уничтожить её, как это было сделано с передним краем, они не смогли. Её защитники уцелели и вместе с подтянутыми резервами, они приняли бой.

Не имея столь внушительной поддержки со стороны американских ВВС, китайцы наверняка не смогли бы прорвать главную линию вражеской обороны. А если бы за счет больших потерь и смогли сделать это, то ни о каком дальнейшем прорыве речь бы и не шла. Зная о готовящемся наступлении, японцы перебросили к Нанкину и Шанхаю дополнительные подкрепления, и ввести их в бой, было исключительно делом времени.

Новый массированный пинок "лайтингов", "тандерболтов" и "сверхкрепостей", позволил солдатам генералиссимуса Чан Кайши преодолеть и эту преграду, до подхода новых войск противника. Прорвав японский оборонительный рубеж, китайские солдаты смогли продвинуться вперед и заняли Ханчжоу. Как противник не старался вернуть этот стратегически важный город он не смог, но и китайские войска, в свою очередь не смогли продвинуться дальше.

Привычно завязнув во встречных боях вблизи озера Тайху, они не вышли, ни к Шанхаю, ни к Нанкину, и не взяли под свой контроль прилегающие к ним аэродромы. Последним, американцы придавали особое значение, так как остро нуждались во взлетных полосах находящихся в приморской зоне. Кроме этого, город Нинбо, стоящий на железнодорожном пути из Вэньчжоу в Ханчжоу, был занят солдатами Новой 4-й армии и перешел под контроль коммунистов.

Чтобы исправить положение, китайские генералы принялись настойчиво убеждать полковника Адамса в необходимости продолжения нанесения бомбового удара. Окружив американского офицера нестройной толпой, они заверяли его, что обязательно выполнят все пункты плана операции, если им будет оказана поддержка с воздуха.

— Мы всего лишь в одном шаге от успешного завершения назначенной вашим командованием операции, сэр! Нам необходим ещё один удар вашей славой авиации, и мы обязательно перейдем на ту сторону Великого канала и займем Шанхай и Нанкин! — доказывали полковнику китайцы, подкрепляя достоверность своих слов и намерений энергичными взмахами руками, но все было напрасно. Сделавшему свое дело китайскому мавру, пришлось самостоятельно решать свои проблемы. На настольных календарях была вторая половина октября. Приближался туманный брюмер, и наступала пора долгожданного "дня Х".

В назначенный американскими генералами и адмиралами день и час, тумана не было. Над всей Японией занялось теплое осеннее утро, когда огромная армада авианосцев, линкоров, крейсеров, эскадренных и эскортных миноносцев, вместе с взлетевшими с острова Рюкю самолетами, обрушилась на южное побережье Кюсю.

Удар был нанесен сразу по трем точкам предполагаемой высадки американского десанта, песчаным пляжам Миядзаки, Ариака и Кусикино. На американских картах, места высадки десанта вместо привычных армейских обозначений 4,5 и 7 часов, получили названия автомобильных марок Бьюик, Остин, Кадиллак.

Помня, как яростно защищали японцы прибрежную полосу во время высадки морского десанта на Пелелиу, Иводзиму и Окинаву, американцы сосредоточили на ней основной удар своих самолетов, кораблей и жестоко ошиблись. Японцы научились делать выводы из своих неудач и при обороне Кюсю изменили свою тактику. Было решено отвести войска с прибрежных пляжей на несколько километров вглубь острова. Этот маневр позволял уберечь солдат микадо от шквального корабельного огня противника и одновременно не позволял американцам создать полноценный плацдарм для дальнейшего наступления.

На ранее приготовленных оборонительных рубежах в прибрежной полосе, были оставлены незначительные силы. Их цель заключалась в наблюдении за морем и введение в заблуждение воздушной разведки противника. Американские самолеты регулярно осуществляли облет песчаных пляжей Кюсю, но так и не выявили хитрого маневра японцев.

Также американцы не смогли вскрыть переброски на остров трех танковых бригад и дополнительных войск. Всего по их оценкам на острове было расположено семь дивизий противника, три дивизии на юге остров, три на севере и одна в резерве. Тогда как количество японских войск на острове равнялось пятнадцати дивизиям, а их численность составляло более миллиона человек.

Большая часть переброшенных на Кюсю соединений находилась в подземных укрытиях, горных пещерах и в специально устроенных для них лесных укрытий полностью недоступных наблюдению с воздуха. Снабжение этих подразделений производилось исключительно в темное время суток, а полевая жандармерия самым тщательным образом пресекала все попытки проникновения в запретные зоны.

Секретность была на очень высоком уровне, и она дала свои результаты. Ничего не подозревавшие американцы намеривались задействовать в первые сутки высадки десанта четырнадцать дивизий, для создания привычного соотношения три к одному в свою пользу. Но не одни японцы были мастерами на коварные сюрпризы и могли пойти на изменение тактики.

Кроме нанесения отвлекающего удара на континенте, генерал Макартур и адмирал Нимитц внесли определенное изменение в тактику своего наступления. Правильно угадав, что в предстоящем сражении противник сделает главную ставку на камикадзе, военные попытались максимально нейтрализовать эту угрозу для своих транспортов, плохо защищенных от огня с воздуха.

С этой целью была разработана новая тактика под названием "Плотное голубое одеяло". Для эффективного противодействия ударам камикадзе, на авианосцах было увеличено число истребителей, вместо привычных для этих кораблей торпедоносцев и пикировщиков.

В результате принятых решений ударная сила авианосцев несколько уменьшилась, однако Макартур и Нимитц надеялись, что это не сильно скажется на итогах операции. Американские истребители сами могли нести бомбовую нагрузку, что в некотором роде должно было компенсировать отсутствие бомбардировщиков. Однако главное было не в этом.

Нужно было как можно быстрее захватить на острове безопасные плацдармы, куда сразу же должны были перелететь самолеты ударного звена 5-го воздушного флота США. Это было для американцев крайне важным моментом, так как значительно сокращал время полета от базы до цели. Даже имея авиабазы на Окинаве и Рюкю, американские летчики испытывали серьезные трудности в своевременной поддержке наступательных действий морской пехоты. Наличие аэродромов на Кюсю снимало все проблемы и потому, Макартур решил сделать все, для успешных действий своих пехотинцев.

Правильно оценив численность японской авиации в десять тысяч самолетов, тут американская разведка не подвела отцов-командиров, Макартур усилил истребительную армаду, базирующуюся на острове Рюкю, самолетами 7-го воздушного флота США.

Вместе с этим, для того чтобы снизить ударный потенциал воздушных смертников, адмирал Нимитц приказал флоту, за неделю до начала вторжения, провести маневры вблизи Кюсю. Подобные действия оказались весьма результативными, так как поднятые на перехват судов камикадзе, вместо набитых до отказа солдатами транспортов, встретились с боевыми кораблями обильно вооруженными зенитками.

Таковыми были планы и намерения сторон в битве за Кюсю, которая преподнесла каждой из них, свои радости и горести.

Умело усыпив бдительность противника, Макартур сумел добиться желаемой внезапности. Приближение американского флота было замечено, когда он миновал рубежи дальнего обнаружения и стремительно приближался к Кюсю.

Подобно огромному трезубцу бога море Посейдона, звездно-полосатая армада одномоментно наносила свой удар сразу в три точки, но не везде, на острие атаки были американские пехотинцы. Внимательно изучив данные разведки по Миядзаки, Ариака и Кусикино, Макартур и Нимитц пришли к неутешительным выводам. Самым хорошо укрепленным был южный сектор японской обороны — Ариака, тогда как сектор Миядзаки и Кусикино представлялись американскому командованию более легкой добычей.

Делиться лаврами победы всегда было не обычаи американских военных, особенно когда речь шла о победе над Японией. Главная роль в "Даунфоле" отводилась исключительно американским пехотинцам, однако так быстро изменившаяся политическая обстановка, заставила Макартура внести изменения в свои планы.

Идя на поводу у большой политики, ради уменьшения числа погибших американце, генерал был вынужден допустить участие в операции других англосаксов.

Наиболее рьяно пытавшиеся ухватить свою долю победного пирога на Дальнем Востоке британцы, сейчас были вынуждены заниматься спасением митрополии. Большая часть британских военнослужащих покинула Бирму, Индокитай и Индонезию, а их место заняли солдаты Канадской армии. Свободными к употреблению оставались только австралийцы под командованием генерал-лейтенанта Лесли Моршида. Из них то и был сформирован корпус, которому поручили высадку в зоне "Остин".

Чтобы хотя как-то уравновесить шансы выживания бросаемых в самое пекло австралийцев, Макартур приказал выделить им в ударное прикрытие стратегические бомбардировщики В-24 и В-17, главную ударную силу американских ВВС.

Стартовав с аэродромов Окинавы и Рюкю, они благополучно достигли цели и вывалили на песчаные пляжи Ариаки свой смертоносный груз. Позднее обнаружение бомбардировщиков и истребители сопровождения, позволили американским пилотам выполнить свою боевую задачу без оглядки на самолеты противника, попытавшихся перехватить их.

Со зловещим завыванием пронзили синие небо темные вереницы тяжелых бомб, чтобы превратившись в неудержимые смерчи, разметать все на своем пути. Тяжко сотрясали землю удары их разрывов. Поднятые ими столбы песка и пыли не успевали осесть, как вслед им вздымались все новые и новые. Чудовищная сила взрыва ломала деревья и кусты, переворачивала землю, расшвыривала камни, стирала все на своем пути.

Мало что могло уцелеть в этой ужасной мясорубке, тем более что этого живого в зоне удара было очень мало. Главные силы японцев находились далеко от прибрежной полосы, а те, кто там был, заблаговременно покинули свои места или спрятались в укрытиях извещенные о приближении врага по телефону.

Мощный удар "летающих крепостей" и "либерейторов" не достиг поставленной перед собой задачи, но это было только началом том цепи несчастий, что обрушились в этот день на австралийцев. Несмотря сильное истребительное прикрытие, их военные транспорты с морской пехотой подверглись атаки камикадзе.

Посланцам божественного ветра не требовалось подниматься высоко в небо и оттуда камнем падать на выбранную ими цель. Имея точно выбранные сектора атаки, они действовали против противника с небольших высот и, как правило, выполняли свою боевую задачу. Пять транспортов с войсками было либо уничтожено, либо серьезно повреждено. Ещё трое было атаковано камикадзе, но после этого не покинули поле боя и попытались продолжить десантирование.

Под удар японских смертников также попали три эскадренных миноносца пытавшихся огнем своих зенитных установок прикрыть транспорта. Один из них в результате прямого попадания самолета затонул сразу, а два других были вынуждены отвернуть прочь от негостеприимных берегов Японии. При этом, получивший огромную пробоину на корме, эсминец "Кливленд" так и не добрался до Окинавы, затонув, несмотря на отчаянную борьбу экипажа.

Следующим неприятным сюрпризом для австралийцев оказалось наличие в прибрежных водах пляжей Ариаки магнитно-акустических мин. Полученные японцам от своих германских союзников, они упорно ждали своего часа в арсеналах Токио и вот дождались.

Установленные вдоль прибрежной полосы, они не могли полностью предотвратить высадку австралийского десанта, но вот заметно сократить его численность, это было им по силам. Спрятавшись на дне моря, заокеанские гостинцы чутко реагировали на все магнитные и акустические колебания и методично уничтожали проходящие над ними транспорта.

Безжалостной рукой, они буквально раскалывали забитые под завязку корабли, легко сминая своей силой сталь их днищ и бортов. Застигнутые врасплох страшными ударами из-под воды ничего не могли противопоставить обрушившейся на них водной стихии и гибли, так ничего и не поняв. Малому количеству счастливчикам из числа тех, кто находился в момент взрыва на верхней палубе, удавалось спастись благодаря умению плавать или спасательным кругам, в большом количестве сложенных на палубах кораблей. Всех остальным была уготована страшная смерть в тесном и темном корабельном пространстве.

Многие несчастные в свои последние минуты жизни поминали не добрым словом всех этих Бартонов, Уотсонов, Хьюзов и Фрэнков, которые втянули их в эту войну. Поддавшись обаянию их сладкоголосых речей о воинском долге перед метрополией, они бесславно завершали свой путь в прибрежных водах Кюсю.

После каждого подводного взрыва море наполнялось телами тонущих людей. Своими судорожными движениями они вспенивали его поверхность, а их отчаянные крики о помощи неслись от одного края до другого. Многие идущие мимо них корабли бросали им спасательные круги, пояса из пробки или простые фалы но, ни один из них не попытался остановиться и поднять гибнущих людей на борт.

Были случаи, когда транспорты шли прямо через барахтающихся людей, давя или засасывая их под днище. Зрелище было ужасным, однако ни один из кораблей не свернул со своего курса, продолжая движение в сектор "Остин". Стиснув от отчаяния зубы, стараясь не вслушиваться в страдальческий гул голосов за бортом, капитаны вели свои корабли к берегу, но на пути к заветной черте их ожидал ещё один защитный рубеж японской обороны.

На одном из мысов, что окаймляли плавную дугу залива Арака, было расположено одно из специальных укрытий, которые начали сооружаться в прибрежной полосе островов Кюсю и Хонсю с начала 1945 года. Надежно укрытые от налетов авиации и обстрела с кораблей прочными железобетонными перекрытиями, они имели стальные раздвигающиеся двери, обращенные в сторону моря. В нем находилась группа водолазов смертников из команды "Фукурю", в чью задачу входила борьба с десантными кораблями противника.

Каждый из "Драконов счастья" был вооружен шестовой десятикилограммовой миной. Благодаря специальному костюму, обладая запасом сжатого воздуха, они могли опускаться на глубину до 60 метров и атаковать корабли противника из-под воды.

На момент начала высадки американского десанта, в убежище "Фукурю" находилось четырнадцать боевых водолазов. Благополучно переждав налет вражеской авиации, они облачились в свои подводные костюмы, и когда вражеские корабли приблизились к берегу, смело отправились умирать во славу императора.

Только шестерым из них удалось исполнить свой долг и ткнуть днище десантных кораблей противника своим смертоносным шестом. Все остальные смертники из-за отсутствия опыта работы подводой не смогли осуществить свои намерения. Некоторые погибли от взрывов более удачливого соседа, у других случились неполадки с оборудованием, третьи просто не успели перехватить атакующие корабли врага.

Не все, что задумывали эти храбрые люди, свершилось, но даже то, что они смогли сделать, существенно помогло тем, кто находился на берегу. Много солдат австралийского корпуса вышли на песчаные пляжи "Остина", но ничуть не меньше бесчувственных тел, в след за ними выбросили в этот день и морские волны.

Стоит ли говорить, с каким остервенением бежали по берегу австралийцы со штурмовыми винтовками наперевес. Им очень хотелось вылить всю накопившуюся ярость на голову ненавистного врага, рассчитаться с ним за свой страх смерти и отомстить за погибших товарищей. Злость и ярость очень хороший стимулятор во время наступления, но он быстро сходит на нет, столкнувшись с пулеметными очередями и минометным обстрелом.

Напрасно австралийцы пытались найти притаившегося неприятеля в перерытой бомбами и снарядами прибрежной полосе. Отдав её практически без боя, японцы атаковали противника практически неповрежденных позиций. Их пулеметные огневые точки и минные поля не позволили австралийцам расширить плацдарм, а мины и снаряды буквально выкашивали ряды скопившихся на песчаных пляжах солдат.

И вновь громкие проклятья посыпались из уст, вжавшихся в мокрый песок людей. Теперь они проклинали своих союзников американцев, что бросили их на произвол судьбы, не оказав обещанной помощи. "Плотное голубое одеяло" оказалось не таким плотным, как говорилось, а прикрывавшие высадку корабли, вместо того, чтобы разнести в пух и прах, огневые точки противника, они стали разом непонятно маневрировать вдоль побережья.

Для находящихся под непрерывным минометно-орудийным огнем солдат, все это было похоже на откровенное предательство, однако это было не так. Получив от десанта требование об огневой поддержке, моряки собирались его выполнить, но в этот самый момент были атакованы "морскими драконами".

Так назывались маленькие японские субмарины, созданные специально для борьбы с кораблями вражеского десанта. Не успев перехватить десантные корабли австралийцев, "Кайрю" отважно атаковали корабли прикрытия, намериваясь лишить десант огневой поддержки с моря.

Маленькие двухместные подлодки, вооруженные двумя торпедами вызвали большой переполох среди американских эсминцев, призванных поддержать своим огнем сектор "Остин". Изготовившись посредством зенитных пулеметов отразить удары противника с воздуха, они оказались неготовыми к его ударам из-под воды. Подкравшись к вражеским кораблям вдоль берега, японские субмарины атаковали противника.

Четыре миниподлодки пробившиеся к пляжам Арака, конечно, не могли переломить ход событий. Слишком большое количество надводных кораблей им противостояло, а на помощь других "морских драконов" рассчитывать не приходилось. Большая их часть была занята в этот момент в схватке с противником в секторах "Кадиллак" и "Бьюик", в "Остин" пришли всего лишь две подлодки "Корю" у которых были несколько иные задачи, чем у "драконов". Они не имели торпед и были до отказа набиты тротилом.

Этот фактор вынуждал экипаж субмарин отказаться от активных атакующих действий и бить врага, что называется из засады. На одну из таких лодок наткнулся американский крейсер "Ричмонд" совершавший замысловатый маневр уклонения от "морских драконов". Уходя от зубов одного хищника, он угодил в пасть другого.

От мощного взрыва крейсер буквально раскололся напополам и стремительно затонул, унеся с собой подводу, почти весь экипаж корабля. Другой жертвой "чешуйчатого дракона" мог стать тяжелый крейсер американцев "Тускалуза". Получив в бок две торпеды от одного из "Кайрю", он покидал поле боя. По злой иронии судьбы, крейсер должен был столкнуться со второй "Корю", но атаковавший его в этот момент камикадзе заставил "Тускалузу" изменить курс и тем самым спас его от верной смерти.

Кроме повреждения "Тускалузы" в число успехов "морских драконов" можно было записать два американских эсминца. Один из них был потоплен в бухте Арака, а второй получив повреждение, ретировался, держа курс на Окинаву.

Также было уничтожено одно из транспортных средств австралийцев. К огромному сожалению камикадзе морских пехотинцев, на его борту не было. Корабль вез мины и снаряды для уже высадившейся артиллерии десанта, но его уничтожение обернулось большой выгодой для японцев. Угодившая в борт корабля торпеда вызвала детонацию боеприпасов, в результате чего произошел взрыв огромной мощности.

Мощный взрыв, произошедший буквально в центре американского ордера, вызвал сильную панику среди моряков. Позабыв об истекающих кровью австралийцах, янки принялись совершать противолодочные маневры. Почти в каждом буруне морских волн им стал видеться перископ японских подводных лодок, а последовавшие затем новые атаки из-под вод заставили американских моряков просто разбежаться.

Только через полтора часа, австралийские солдаты смогли получить долгожданную артиллерийскую поддержку, но к этому времени, ни о каком наступлении не могло идти и речи. Люди были вымотаны и обескровлены длительным лежанием под вражеским огнем. С большим трудом они смогли продвинуться на семьсот метров от прибрежной линии и остановились.

Ни бойкий огонь американских кораблей, молотивших из всех своих орудий не видя цели по площадям. Ни появление в небе "корсаров" и "тандерболтов", ни громкие крики офицеров двигаться вперед не могли заставить австралийцев в этот день наступать. Потеряв свыше трех тысяч человек, они остановились на достигнутом рубеже и стали окапываться.

Чуть лучшая картина была в других местах высадки десанта. Отправляя своих морских пехотинцев в сектор "Кадиллак" и "Остин" адмирал Нимиц позаботился, чтобы им были предоставлены быстроходные десантные катера. Небольшие, вмещающие в себя до шестидесяти человек, они выгодно отличались от больших десантных транспортов австралийцев, гибель которых оборачивалась серьезными потерями.

Конечно, огонь с берега, акустические мины и атаки камикадзе сделали свое дело. Среди американских морских пехотинцев были потери и не маленькие, но они не шли в сравнения с теми, что понесли при высадке австралийцы.

Бомбовый удар мало чем помог американским солдатам, высадившимся на пляжи Миядзаки и Кусикино, и попавшим под прицельный огонь японской артиллерии. Выдвинутые вперед наблюдатели умело корректировали работу своих минометов и орудий, чьи залпы сокрушали в пух и прах, атакующие цепи врага. Не поддержи моряки действия своих десантников огнем своих главных калибров, дальше прибрежной линии, они вряд ли продвинулись.

Вместе с моряками, свою лепту и внесли летчики, вовлеченные в операцию "Плотное одеяло". Воспользовавшись тем, что главные силы десанта благополучно высадились, и необходимость в противодействии камикадзе отпала, истребили с белыми звездами на борту стали атаковать позиции неприятеля.

Сделали они это очень своевременно, так как появление на поле боя японских малых субмарин, существенно затруднило работу канониров дядюшки Сэма. Такой сильной паники, что случилась с моряками в секторе "Остин" среди кораблей прикрытия не было, но нервозность, заставившая их на время отойти от побережья, присутствовала.

Ободренные поддержкой с воздуха, морские пехотинцы двинулись вперед и после недолгой, но очень кровопролитной схватки смогли прорвать переднюю линию обороны противника и потеснить его вглубь острова.

Особенно серьезного успеха добились солдаты первой дивизии корпуса морской пехоты, наступавшие в секторе "Бьюик". Славные герои Палау и Окинавы, успешно прорвали передовые рубежи японцев. Большую помощь им в этом оказали базуки и ранцевые огнеметы, при помощи которых уничтожались огневые точки противника.

Благодаря тому, что местность была ровная и пологая, они смогли продвинуться ко второй линии обороны врага и стали методично его атаковать, выискивая её слабые места. Совсем иная картина была в секторе "Кадиллак", где действовали солдаты третьей дивизии корпуса морской. Там, ветераны Иводзимы были вынуждены все время подниматься в горку, что сильно затрудняло их наступательные действия и облегчало оборону противнику. Американские морские пехотинцы с большим трудом выбили противника из его траншей и собирались с силами для нового броска.

В этот момент, в сражении произошли трагические события. Из-за ограниченного запаса топлива, американские самолеты были вынуждены оставить поле боя. Ударные звенья авианосных соединений также не успевали закрыть небо над наступающими порядками пехотинцев, а морские силы прикрытия только-только пришли в себя от встречи с новым видом оружия врага.

В результате этих обстоятельств, десантники ровно на полчаса остались один на один с врагом. Что могли значить эти какие-то жалкие полчаса для закаленных людей, прошедших огонь и воду, не раз смотревшим смерти в лицо и по-праву являвшихся элитою американской армии. Вооруженных лучшим оружием в мире и имевших массу боевых навыков.

Наверняка эти выкованные из лучшего американского железа люди, отразили бы любую контратаку вражеской пехоты, как это уже не раз было за годы войны. Отразили бы атаку врага даже при поддержке артиллерии и авиации, но вот против ударивших по ним танков, они сплоховали.

Незамеченные американской разведкой и введенные в бой в самый сложный для десантников момент, японские танки переломили ход сражения в свою пользу.

Почти все машины были либо уничтожены или получили повреждения в схватке с американцами. Чуть меньше половины была уничтожена морскими пехотинцами, остальные вывели из строя прилетевшие на подмогу "Митчеллы" и корабельная артиллерия. Однако гибель японских танкистов не была напрасной. Наступление врага вглубь острова не только было остановлено, но сам неприятель был вынужден отступить.

В секторе "Бьюик", несмотря на ожесточенное наступление противника, американцы смогли удержать за собой окопы и траншее передней линии обороны японцев. Однако в секторе "Кадиллак" дела у десантников обстояли гораздо хуже. Там американские солдаты были оттеснены до прибрежной зоны и если бы не поддержка с воздуха и с моря, японцы бы сбросили их в море.

За первый день боев, американцы потеряли в районе Миядзавы около полутора тысяч человек, в районе Кусикино число потерь перевалило за отметку в две тысячи. Во всех трех местах десантирования, американцам и их союзникам удалось захватить и удержать плацдармы, однако развит успех они не сумели. Общая глубина плацдармов варьировалась от одного до двух с половиной километров и занятая ими территория полностью простреливалась врагом.

В воздушных боях с противником ВВС США потеряли сто двадцать пять машин, что было весьма существенным уроном. Сколько в этот день потерял самолетов противник, американские летчики не могли дать точных цифр, но на докладе у Макартура, ими было дружно заявлено, что потери японцев в разы больше.

Примерно такая же картина была и вовремя доклада моряков. Во время проведения десантирования тридцать один корабль американцев был либо уничтожен, либо получил повреждения. Так как присутствие морского флота противника в районе высадки десанта замечено не было, это серьезно облегчило задачу подопечным адмирала Нимитца. Не моргнув глазом, они оценили ущерб противника в семьдесят одну субмарину, и никто не стал возражать.

Топить топили, пятна солярки и обломки вражеских подлодок всплывали, а вот их точным счетом никто не занимался. Шел бой, не до этого было, да и чего их там басурман жалеть. Главное десант высадился и сумел зацепиться. Под покровом ночи, на помощь пехотинцам были отправлены дополнительные силы, большей частью танки и артиллерия.

Той же ночью, но гораздо юго-восточнее Кюсю, произошла встреча двух кораблей, имевшая затем очень серьезные последствия. Один из них был старым грузовым пароходом, идущим под флагом Коста-Рики. Испытывая определенные трудности в снабжении в своей тихоокеанской армии, американское правительство призвало под свои знамена транспортные средства латиноамериканских союзников по коалиции.

В их числе и оказалась "Санта-Катарина" совершавшая регулярные рейсы из одного конца Тихого океана в другой. Поскольку судно являлось не комбатантом, то американские ВМС не выделяли корабли на их сопровождения. Зачем отвлекать корабли ради доставки в действующую армию партии бобов или риса, ведь купцам специально доплачивают за риск.

Последним портом отправления "Санта-Катарины" была Манила, из которой она отправилась к берегам Венесуэлы за очередным продовольственным грузом.

Военное время самое благоприятное для всевозможной контрабанды, которой баловалась вся команда, начиная от капитана и заканчивая коком. Чего только не везли в обратный путь моряки, пользуясь ослаблением таможенных барьеров, начиная от бытовой мелочи и заканчивая моторами со списанных грузовиков.

За самое короткое время этот процесс был отлажен и поставлен на поток. Все на этом свете имеет свою цену, лишь бы она была уплачена в фунтах или долларах, самой ходовой валюте мира. Поэтому, когда капитану "Санта-Катарины" предложили выгодную сделку по доставке ценного груза в Нью-Йорк через Каракас, он легко согласился.

Его ничуть не смутило, что груз будет погружен на пароход не как обычно в порту, а открытом море. Две тысячи долларов за доставку "фамильных ценностей" в Каракас и ещё одна после отправки их в Америку хорошая цена, которая снимала все ненужные вопросы. Мало ли филиппинских богатеев, которые не успели вовремя покинуть страну и теперь спешат обосноваться в самом спокойном уголке мира под название Соединенные Штаты.

Одна тысяча была уплачена капитану торговым агентом сразу в Маниле, другую он должен был получить вместе с грузом в обусловленном месте и в обусловленное время. Все это заставило Себастьяна Перейру быть особо внимательным в точке рандеву, в ожидании шхуны с обещанным грузом.

Впрочем, долго ждать капитану не пришлось, вахтенные быстро заметили топовые огни шхуны, которая мало чем отличалась от сотни других, бороздивших океанские просторы в ловле рыбы. Обменявшись условным сигналом, она встала борт о борт с "Санта-Катариной". При помощи лебедки с неё был перегружен большой тяжелый кофр, по штормовому трапу поднят пассажир, и корабли мирно разошлись.

Деньги никогда не пахнут. Их звон заглушает все сомнения и доводы, заставляет плотно закрыть глаза на всякие подозрительные обстоятельства. Такие как встреча в открытом море с подводной лодкой без опознавательных знаков и принятие с неё на борт шхуны груза и таинственного пассажира. Загорелого европейца, сносно говорящего по-испански и имеющего паспорт гражданина Канады.

Восемьсот долларов с портретами американских президентов полностью лишили любопытства и воли хозяина шхуны, на борту которой наследие генерала Исии отправилось в далекую Америку.

Новая партия керамических бомб с чумой была доставлена из Маньчжурии в Японию перед самым налетом американцев на бактериологический центр японцев. Вначале их намеривались использовать против американцев на острове Рюкю, но затем планы изменились.

В виду временного прекращения производства бакоружия, было принято решение применить привезенную партию бомб на территории США. Запад и Юг американского государства уже испытали на себе ужасы японского оружия, теперь настал черед Востока.

Подводные лодки со своими самолетами не могли достигнуть восточного побережья Америка, слишком долг и опасен был бы их путь. Каждая третья лодка, посланная из Японии в Германию, погибала от кораблей и авиации противника. Тайно пройти через Панамский канал для субмарины было вещью нереальной и тогда японцы рискнули попробовать доставить смертоносный груз на торговом судне.

Эта дорога ими была давно опробована для снабжения своей тайной агентуры на восточном побережье Америки. Правда, грузы такой важности по этой тайной тропе никогда не отправлялись, но ради возможности дестабилизировать обстановку в Америки, довести её внутреннее напряжение до наивысшей точки накала, они решились на подобный шаг. В чем-чем, а по этому вопросу у японской разведки был громадный опыт.

Просто так отправить столь ценный груз багажом, было бы верхом глупости и наивности. Поэтому в качестве сопровождения, грузу был придан специальный агент, с безупречными документами и грязным прошлым.

Выбранный из числа военнопленных австралийцев, повязанный кровью своих расстрелянных товарищей, он был идеальным кандидатом для использования тайных заданий зарубежом. Оказав японцам несколько услуг, этот человек с радостью согласился помочь доставить груз в США в обмен за двадцать тысяч долларов и обещание уничтожения его агентурного досье.

Верил ли он в то, что полковник Хакаяма честно исполнит последнюю часть предложенной ему сделки, неизвестно. На данный момент для него было гораздо важнее как можно скорее покинуть обреченную страну и, получив солидное вознаграждение начать новую жизнь.

Часть денег агент получил сразу вместе с новыми документами, остальное должен был получить по прибытию в Нью-Йорк. Против подобного положения дел австралиец ничего не имел против и с легкость перешел Рубикон. Что ему какие-то жители Большого яблока, главное уцелеть самому и успеть забрать свой выигрыш.

Глава VII. Смирение Аттилы и Уорвика.

По мере приближения к Риму партизанских отрядов Скалоне и Каттины напряженности в итальянской столице нарастала. В истории просвещенной Европы был один похожий пример, когда император Наполеон покинул место своей ссылки Эльбу, и с горсткой солдат высадившись на юге Франции, двинулся на Париж.

По мере его продвижения с юга на север, тональность отношений парижан к императору претерпевала причудливые изменения. "Кровожадный корсиканец бежал с Эльбы!" — истерично извещали столичные газеты своих читателей в самом начале похода Наполеона. Горестное сообщение "Узурпатор захватил Гренобль" по прошествию нескольких дней сменилось осторожным известием "Бонапарт занял Лион". Прошло ещё немного времени и нейтральный заголовок "Армия вступила в Фонтенбло" трансформировался в радостное сообщение "Парижане радостно встречают любимого императора".

В отличие от Франции события в итальянском королевстве развивались по иному сценарию. Страх и опасение, что партизанские бригады устроят в столице кровавую вакханалию, поселились в Риме с самого начала похода северян. После громких заявлений правительства Бономи, что центральные власти остановят партизан, они становились меньше, но после очередного успеха "красных", усиливались.

Итальянская столица, начиная от зажиточных горожан и кончая простыми обывателями, не ожидали для себя ничего хорошего в приходе вооруженных северян. Находясь точно посредине между промышленным Севером и сельским Югом, римляне всегда занимали позицию "третьей силы", без объединяющих действий которой, невозможно само существование итальянского государства.

За неприкрытое стремление распоряжаться по собственному усмотрению чужими деньгами их откровенно презирали северяне и недолюбливали южане. Приход в Рим людей с оружием в руках, боровшихся с фашистским режимом дуче, имел все шансы обернуться массовым сведением счетов без всякого суда и следствия.

После прорыва партизанами последней линии обороны правительства накал страстей в итальянской столице рванул вверх. Весь политический бомонд Рима лихорадило, сенаторы, депутаты, отставные министры и находящие у власти чиновники говорили, говорили, говорили и ничего не делали. Военные успехи партизанских бригад вызвали сильнейшую панику у "министров-капиталистов". Правительство охватил коллапс, на фоне которого были вынуждены вмешаться третьи силы в лице русских и американцев.

Первые, видя, что вопреки всем прогнозам и ожиданиям процесс все же подошел к финишной прямой, Москва отбросила всякое сомнение и решила вмешаться. Из Югославии к партизанам был срочно переброшен целый десант советников и специалистов. С одной стороны они должны были обеспечить триумфальное завершение партизанского похода, с другой стороны свести к минимуму нежелательные последствия вступления бригад в Рим.

Американцы также не намеривались оставаться в стороне от итальянских событий, слишком высоки были ставки в этой игре. Самым простым и действенным способом было перебросить по воздуху в Рим бригаду десантников и привести в чувство зарвавшихся гарибальдийцев. Конечно большое спасибо им за борьбу с Муссолини, но каждый сверчок должен знать свой шесток.

Совершить марш-бросок по маршруту Мюнхен-Рим для ребят генерала Эйзенхауэра не представляло большого труда. Он с радостью отдал бы такой приказ в любую минуту, но в дело вновь вмешалась большая политика в лице Японии.

Не будь ее, и вся итальянская проблема решилась бы на "раз-два". Однако микадо все ещё не был поставлен на колени и потому, Вашингтон должен был считаться с мнением ненавистного ими дяди Джо. Государственный департамент подозревал, что именно с подачи русских, в американской прессе появилось сообщение о возможном существовании у Токио второго центра по производству бактериального оружия.

В нем не было ничего конкретного, только опасения и слухи, но и этого было вполне достаточно, чтобы притихшие было страхи, вернулись, но теперь уже с утроенной силой. Не имея точных данных, Трумэн был вынужден сделать нейтральное заявление, что правительство со всем вниманием изучает этот вопрос. Скажи президент что-либо другое, последствия могли бы быть для него катастрофическими.

Чтобы уменьшить число личностных нападок на него, было объявлено, что президент покидает Вашингтон и вместе с правительством направляется в Денвер, для лучшего руководства боевыми действиями на Тихом океане. Этот ловкий пропагандистский ход принес определенный успех Трумэну, он сбил накал страстей, но не погасил их.

В подобной ситуации, любой новый конфликт был для американского президента крайне опасен. Стучать по столу кулаком и размахивать кольтом, было нельзя, и Америка пошла окольным путем. Свою главную ставку в борьбе с коммунистами, Вашингтон сделал на римского папу Пия XII.

Подобный выбор союзника американской стороной был сделан не случайно. Папа римский не имел в своем распоряжении никаких дивизий за исключением роты швейцарских гвардейцев, а территория его владений не превышала одного километра, однако степень его влияния в мире была высока.

События последнего десятилетия несколько подорвали позиции этого карликового государства, как в Европе, так и в самой Италии. Заигрывание с фашистскими режимами Муссолини и Гитлера не прошли даром для авторитета понтифика святого престола. Многие простые итальянцы увидели воочию как действия нынешнего властителя Ватикана, расходились с его словами и посланиями пастве.

Успехи Советского Союза в борьбе с фашизмом и приход Красной Армии сначала в Восточную, а затем и в Западную Европу очень серьезно озаботили наместника святого Петра. Красные атеисты стояли у границ Италии, и не было никаких твердых гарантий, что их дивизии не пересекут эту линию, во многом ставшую условной.

Но не только советские армии, находившиеся по ту сторону Адриатики, вызывали опасения святого престола. В неменьшей, если не в большей степени, Ватикан беспокоило стремительно возрождение русской Православной церкви. Ведомая новым патриархом при полной поддержке со стороны Сталина, она не только возвращала утраченное за годы революции влияние в христианском мире, но и расширила его сферы.

Западная Украина, Прибалтика, Польша, Чехословакия, страны Балканского полуострова, Венгрия и Австрия. Вот список тех стран, на территориях которых Московский патриархат получил возможность действовать как самостоятельная единица с июля сорок пятого года, но и он не был полон.

В результате последних событий греки, а также двое из пяти православных патриархов, Константинопольский и Антиохийский, волей неволей должны были прислушиваться к голосу энергичного Московского патриарха Алексия.

После недавнего визита в Стамбул и Дамаск, он объявил о своем намерении совершить паломничество в Святую Землю и Александрию. Британские оккупационные власти, в сфере управления которых находилась Александрия и Иерусалим, незамедлительно предостерегли священнослужителя от подобных действий, ссылаясь на участившиеся вооруженные конфликты между арабами и евреями.

Это был хороший повод отказаться от столь опасных намерений, но Московский патриарх не внял предостережениям. Поблагодарив британского комиссара за заботу, он гордо заявил, что словом божьим и призывами к миру постарается смягчить умы и души конфликтующих сторон. Но и это было не все.

По своим конфиденциальным каналам, римский понтифик узнал о намерениях русских собрать в Константинополе Вселенский собор. На нем предполагалось наделить Московского патриарха Вселенским титулом и поручить ведение переговоров об объединении двух основных христианских церквей.

Подобные действия на фоне раскола единства среди ведущих стран Европы и отсутствия крепкой руки, способной отстоять европейские ценности и интересы, не сулили владыке Ватикана ничего хорошего. В сложившихся обстоятельствах, "Третий Рим" мог подчинить своему влиянию не только "Второй", но и "Первый" Рим.

Одним словом, у хранителя святого престола не было никакого желания по-братски любить ни главу советского правительства, ни Московского патриарха. А если учесть действия партизан гарибальдийцев, вызывавшие у папы Пия тревожные мысли об оставлении Рима и временном переезде в Мадрид, эта неприязнь увеличивалась многократно.

В таком скверном настроении и застал римского понтифика господин Ален Даллес, специально прибывший в Рим из Цюриха. Прежние связи с канцелярией папы и статус специального посланника моментально раскрыли перед ним все двери Ватикана и обеспечили встречу с главой католической церкви в тот же день.

— Рад видеть вас в добром здравии и отменном спокойствии, Ваше Святейшество — приветствовал папу американец, слова которого не были протокольной вежливостью или лукавством. Крепкие нервы и хорошая жизненная школа помогали Пию, в этот напряженный до крайности момент, умело играть образ слуги божьего, стоящего выше всей людской суетой, включая и политику. Ни отходя, ни на йоту от роли усталого, но твердо державшего руку на пульсе событий человека, папа только вежливо кивнул и величавым жестом руки предложил гостю сесть.

— Что привело вас, господин Даллес в наши чертоги в это бурное и неспокойное время?— учтиво спросил Пий и, не дожидаясь ответа собеседника, продолжил разговор. — Конечно не гибель двух сестер из монастыря Санта-Мария делла грация и жалобы монахов бенедиктинцев из Монте-Кассино. Скачек цен на продовольствие в Риме и Неаполе, и прогнозы экспертов вашему департаменту по этому делу также неинтересны. Значит приближение к Риму красных партизан, о чем, не умолкая, говорят в правительстве и на площадях города. Я прав?

— Вне всякого сомнения, Ваше Святейшество. Именно они и заставили меня обратиться к вам, чтобы вместе попытаться разрешить эту, опасную для всех нас проблему — откликнулся американец, неуютно чувствовавший себя на жестком сидении стула. Желая обезопасить себя от возможностей финансового побора со стороны заокеанского гостя, папа намеренно выбрал для этой встречи аскетизм.

— Вместе разрешить? — понтифик с удивлением приподнял брови, — боюсь, что слишком переоцениваете возможности святого престола влиять на мирскую жизнь. Мы можем призывать и попытаться вразумить нашу паству, но участвовать в политике — это не наша стезя, господин Даллес.

— Не стоит столь откровенно принижать свою значимость, Ваше Святейшество. Почти половина земного шара со вниманием и волнением следит за каждым сказанным вами словом, а про Европу и саму Италию, и говорить не приходится. Для всех добрых христиан, независимо от конфессиональной принадлежности ваше мнение и ваша позиция по тому или иному вопросу очень значима, если не сказать большего. Что же касается участия церкви в политике, то не будем лукавить, оно, было, есть и будет. Конечно, в былые времена святая церковь одним своим словом двигала на восток армии польских панов, трансильванских воевод и немецких князей, но теперь наступили иные времена.

— Вы очень верно сказали, господин Даллес, иные времена, — прервал американца понтифик. — Все это, к моему глубокому сожалению осталось в далеком прошлом. На сегодняшний день, единственные, кто услышал голос церкви и воюет на востоке — это украинские повстанцы, греко-католического исповедания, униаты. Все остальные доблестные католики, немцы, венгры, поляки и хорваты, занимаются решением собственных задач и глухи к словам святой церкви. Все стараются как можно больше у неё взять и ничего не дают взамен.

Пий горестно поднял к небу руки, как бы демонстрируя собеседнику бедность и ограниченность возможностей римской церкви, но этот жест не произвел на Даллеса никакого впечатления. Холодный циник и расчетливый прагматик, лишь снисходительно улыбнулся.

— Перечисляя добрых христиан оказавшихся глухими к слову святой церкви, вы справедливо не упомянули итальянцев. Я охотно соглашусь, что ваша сила влияния на страны центральной Европы на данный момент ослабла, но в самой Италии, на родине католицизма, она по-прежнему сильна. И если вы обратитесь к пастве с божьим словом, его наверняка услышат.

— Кто услышит!? Сторонники Муссолини? Так после ужасной смерти дуче, они тиши воды, ниже травы и желают только одного, чтобы об их существовании забыли. Сторонники Бономи? Но они полностью утратили способность управлять государством и видят спасение Италии во вводе ваших войск и переход страны под управление извне. Красные гарибальдийцы? У этих есть свой бог — Сталин и только его распоряжение они будут выполнять — попытался достучаться до сознания американца понтифик, но безрезультатно.

— И все же, вам придется обратиться к своей пастве. Более того, приехать к коммунистическим безбожникам Скалоне и Каттины и попытаться остановить их словом Божьим. Благо такие прецеденты в истории святой церкви уже были.

— Что вы имеете в виду? — встрепенулся Пий. К своему стыду он плохо знал историю.

— Римского папу Льва первого, который святым словом уговорил безбожников гунна Аттилу отступить от Рима, а вандала Гейзериха не проливать крови христиан и не разрушать стены "вечного города" — учтиво пояснил американец. — Тогда вооруженные дикари услышали слова наместника святого престола, почему сейчас не прибегнуть к подобному ходу. Как говориться — попытка, не пытка.

— А вы не боитесь, что они не захотят меня слушать и я, стану либо их заложником, либо первым римским папою, погибшим от рук безбожников атеистов! Вы именно такую роль мне предлагаете!? — гневно вопросил Пий.

— Ну, зачем так мрачно, Ваше Святейшество. Правительство Соединенных Штатов полностью исключает возможность развития подобного сценария. Любой недружественный шаг в отношении вашей персоны не останется без внимания и будет иметь для красных банд самые плачевные последствия, уверяю вас — попытался успокоить собеседника Даллес.

— Идет сложная политическая игра, нам необходим цивилизованный ход в адрес коммунистов и ваша кандидатура наиболее подходящая для этого. Вам только и нужно, что призвать их к миру и предложить в качестве нового премьера, господина де Гаспери. У него нет фашистского прошлого и для коммунистов, он будет вполне приемлемой кандидатурой в качестве компромисса. Как видите, я открыл вам все свои карты и серьезной опасности, для вашей жизни нет.

— Спасибо за откровенность господин Даллес, но я вынужден отказаться от вашего предложения. Поймите, я нисколько не сомневаюсь в данных вами гарантий относительно моей сохранности. Я верю, что в случаи необходимости господин Трумэн сможет ударить по столу и мистер Сталин укротит своих адептов. Однако меня беспокоит иной аспект предлагаемой вами мне миссии. Те плюсы, что случаи её успеха получит святой престол, не соизмеримы с минусами её провала. Святая церковь не может рисковать своим веками созданным престижем. Мы не завсегдатаи игры в рулетку и не способны поставить на кон все, что имеем.

— Хочу заверить вас Ваше Святейшество, что американское правительство по достоинству оценит ваш риск и обязательно постарается его компенсировать, в той или иной форме.

— Вы явно не понимаете или не хотите меня понять. Честное имя — это слишком высокая материя, которую никак нельзя мерить материально. Если оно будет уронено в грязь, его будет очень и очень трудно отмыть, даже при помощи денег.

— Это вы, совершенно не хотите меня понять, святой отец, — зло бросил Пию американец, — в сложившихся обстоятельствах вам надо встретиться с гарибальдийцами, независимо от результата встречи. И это не обсуждается.

— Вы мне угрожаете? — оскорбился понтифик.

— Упаси боже, только пытаюсь вразумить. Перед тем как отправиться к вам, я ознакомился с одним досье, в котором имеются документы о сотрудничестве святого престола с фашистскими режимами Гитлера, Муссолини и Франко. По этическим соображениям, надеясь встретить у вас понимание и поддержку, я его с собой не взял — многозначительно уточнил янки, — однако уверяю вас, что оно есть. Вы только что говорили о чистом имени святой церкви, так опубликование этих документов нанесут серьезный удар по её репутации. Не смертельный, нет, но весьма и весьма чувствительный.

— Вы блефуете, господин Даллес! Таких документов не может быть! — не поверил собеседнику Пий.

— Увы, но они есть. Вот, к примеру, банковская выписка о перемещении денег в 1944 году из Германии в Аргентину через банк Ватикана. Отдельной строкой выделены три процента, выделенные имперским банков банку святого престола за посредническую миссию — Даллес учтиво вытащил бумагу из внутреннего кармана пиджака и положил его перед понтификом.

— Вот документ о передаче рейхсбанком банку Ватикана через его швейцарское отделение партии золотого лома. В нем не указано из чего именно он состоит, но это не является большим секретом. Обычно это кольца, серьги, броши, корпуса от карманных часов и зубные коронки, снятые с убитых людей. А это номера счетов вашего банка, куда были переведены доллары и фунты, изготовленные в концлагере Заксенхаузене и затем обмененные на настоящие купюры — разложил свой убийственный пасьянс американец.

— Все это подлинники. Их вместе с другими документами, нам любезно предоставил директор рейхсбанка доктор Функ, сдаваясь нам в плен вместе с золотым запасом рейха.

— Это, это ... — начал говорить Пий, едва взглянув на документы, но американец решительно его перебил.

— Это не досадная случайность, не досадная оплошность недобросовестных служащих и далеко не единичные случаи, Ваше святейшество. Как говорил великий Галилей — "и на Солнце есть пятна". Я все прекрасно понимаю. Обнародование хотя бы части этих сведений нанесен непоправимый удар по имиджу святой церкви. Я искренне не хочу этого, но поймите и вы меня, интересы государства превыше всего.

Завтра к десяти часам утра за вами заедет автомобиль с моим помощником, который доставит вас до передовых постов гарибальдийцев. Очень прошу вас — не опаздывать, время не терпит — американец встал, и учтиво поклонился раздавленному понтифику, — приятно было пообщаться с вами святой отец. Всего доброго.

Против лома нет приема, особенно когда он грозиться влететь тебе в одно ухо и вылететь из другого. Поэтому, в точно назначенное янки время, наместник святого престола отправился на встречу с неоязычниками.

Появление в расположении партизанских бригад папы Римского, вызвало настоящий фурор. Изумленные гарибальдийцы никак не могли поверить в это. Толпы народа, позабыв про все, окружили армейский джип, в котором находился одетый во все белое понтифик.

Полный сдержанного достоинства, откинувшись на спинку сидения, он изредка поднимал правую руку и, творя крестное знамение, повторял на латыни: "Мир вам, дети мои". В это время, один из помощников папы убеждал стоявших на посту партизан, пропустить их к самому главному командиру для очень важной беседы.

Изумление столь неожиданным визитом было очень велико, но как все в этом мире, оно быстро прошло. Мало кто из партизан изъявил желание опуститься на колени или хотя бы попытался поцеловать руку властителя Ватикана, как всякий истинный христианин.

Вместо криков удивления, в адрес понтифика полетели едкие колкости и острые словца. С каждой минутой они множились, становясь всё громче, все хлещи и обиднее, как для сана понтифика, так и для самой церкви. Видя столь нездоровый настрой толпы, хранитель ключей святого Петра решил не дожидаться, когда партизаны перейдут от слов к делу и собирался уже ретироваться, как в этот момент, вблизи машины появился "русский советник Алехандро".

Два дня назад он прибыл в бригаду Каттины вместе с представителем компартии Пьетро Секкья. Главной их задачей было недопущения массового кровопролития при входе гарибальдийцев в Рим.

В том, что это рано или поздно случиться ни у кого не бело сомнения. В распоряжении правительства был неполный батальон карабинеров, взвод мотоциклистов и две роты почетного караула, исполняющие представительские функции. Используя опыт прежних дней, можно было создать из уголовников и антикоммунистического сброда "отряды самообороны" как в веймаровской Германии. Вариант заслуживал самого пристального внимания, но этих защитников Вечного города нечем было вооружить. Все запасы римского арсенала, были подчистую вывезены сначала немцами, потом американцами, а воевать пистолетами против автоматов и пулеметов никто не собирался.

Посланник "самого Сталина" мог вполне сносно изъясняться по-итальянски, что позволило гостю из далекой Москвы без особого труда наладить контакт с гарибальдийцами. Также, он неплохо стрелял, был крепкого телосложения и производил впечатление бывалого на войне человека. Умение выпить, подхватить затянутую песню и вовремя отпустить острое словцо или комплимент красотке, быстро сделало его своим человеком у партизан.

Едва ему стало известно о появлении в расположении бригады самого папы Пия, он немедленно бросился на пост, чтобы своими глазами убедиться в этом лично.

Бросив быстрый и острый взгляд на нежданных гостей, и убедившись, что перед ним не ряженые или самозванцы, во время войны бывает всякое, компаньеро "Алехандро" стал действовать. Ловко вскочив на подножку машины, он приказал пропустить машину и стал показывать водителю, куда следует ехать. Не прошло и получаса, как понтифик и его сопровождающий прибыли к придорожной таверне, в котором расположился штаб партизанской бригады.

Самого Каттина в этот момент в штабе не было, но зато там был Петро Секкья. Этого было вполне достаточно, чтобы сидя за сколоченным из грубых досок столом, вблизи видавшего виды очага, начался разговор о почетной капитуляции Рима.

Дав возможность помощнику Пия произнести красивую трехминутную речь о христианском миролюбии и усталости народа Италии от войны, Секкья прервал оратора и стал диктовать свои условия сдачи. После недолгого, но очень пылкого обмена мнениями, была достигнута договоренность, что отставка правительства дело решенное, и партизаны войдут в Вечный город. Но только одной бригадой, для поддержания порядка до момента вступления в должность нового правительства. Вторая бригада должна была разместиться вблизи Остии, но в случаи какого-либо вооруженного выступления против своих товарищей, могла вступить в Рим без чьего-либо согласия.

Все находящиеся в городе вооруженные силы нынешнего правительства разоружались, за исключением солдат роты почетного караула, несущих охрану парламента, канцелярии премьера, казначейства и королевский дворец Виктора Эммануила. Все остальные правительственные здания переходили под охрану гарибальдийцев.

Также свои представительские функции сохранила швейцарская гвардия, численностью в одну роту. Она должна была продолжить охрану покоев Ватикана, на территорию которого вход партизанам был запрещен, включая площадь святого Петра. В случаи вооруженных беспорядков или нападения на партизан третьими лицами, гарибальдийцы могли применить оружие, для защиты собственной жизни и достоинства.

Обо всем этом стороны договорились быстро и легко, разминаясь перед решением главного вопроса о судьбе правительства, а точнее о власти. В том, что оно должно было уйти, были согласны обе стороны, весь вопрос заключался в том, кто придет ему на смену.

Пий очень опасался, что под угрозой оружия коммунисты потребуют передачи власти своим сторонникам. Страх перед красными бригадами буквально точил понтифика изнутри. Будь он на месте Секкья, то поступил бы, именно так не раздумывая. Однако к его огромному удивлению, коммунисты согласились на коалиционное правительство.

Конечно не сразу, после громких и пылких упреков в адрес "министров-капиталистов", Секкья допустил возможность создания правительства, которое отражало бы волю и чаяния всего итальянского народа. Вскоре, святого отца ждал ещё больший сюрприз. Коммунисты не настаивали, чтобы главой переходного правительства был Тольятти.

— Если будет представлена более достойная кандидатура на пост премьера, способного принести Италии больше пользы, компартия не будет против его назначения — огорошил Пия собеседник. Стремясь развить наметившийся успех, следу инструкции Даллеса Его Святейшество стал расхваливать кандидатуру де Гаспери и тут подал голос "компаньеро Алехандро".

Все время разговора он больше слушал итальянцев, время от времени вставляя слово или уточняя тот или иной пункт соглашений. В отличие от напористого и постоянно диктующего свои условия Даллеса, он производил впечатление стороннего наблюдателя. Однако в самый важный момент разговора он вставил свои "три копейки" в беседу, решительно переведя её в нужное для себя русло.

— Нам хорошо известно, что сеньор Гаспери пострадал от произвола дуче, ровно как никто не собирается усомниться в его честности и порядочности. Однако в столь трудный период, для Италии сидящий в затворе ватиканской библиотеки человек, не лучшая кандидатура. Да, в книгах Его святейшества написано много умных и правильных слов, но сейчас нужны не слова, а дела — уверенно заявил Пию "Алехандро". И пока папа пытался осмыслить сказанное на скверном итальянском языке, посланец Сталина перешел в наступление.

— На наш взгляд, для Италии будет больше пользы, если её возглавит Ферруччо Пари. У этого человека также безупречное прошлое и есть хороший опыт политика. Думаю из него получиться неплохой премьер министр переходного правительства. Вместе с вице-премьером товарищем Тольятти, они смогут вывести Италию из того болота, в которое его втянули министры-капиталисты — отчеканил русский и вместе с сидящим рядом с ним Секкья уперся тяжелым взглядом в папу.

— Ваше предложение относительно сеньора Пари так неожиданно — заюлил понтифик. Ему было очень неудобно под сверлящими взглядами собеседников

— Кроме неожиданности, у вас есть другие весомые аргументы против предложенной нами кандидатуры? Если есть, прошу высказывать, если нет — будем считать вопрос решенным — давил как бульдозер русский.

— Такой сложный государственный вопрос невозможно решать в такой обстановке и в подобном составе — наставительно молвил Пий, но собеседник не торопился выказать ему свое понимание.

— Здесь и в этом составе мы успешно много трудных и сложных государственных вопросов. Избавили Рим от пролития крови, отправили в отставку старое правительство и согласились на создание нового. Неужели одно несогласие по кандидатуре премьера перевесит все наши договоренности. Стоит ли мир в Риме мессы? — ловко перефразировал высказывания французского короля Алехандро, пытливо всматриваясь в глаза понтифика.

— Имея за спиной столько солдат, вы конечно вправе задавать подобные вопросы тому, чей хлеб черств и горек, но обсуждаемый нами вопрос не просто пункт в перечне вопросов переговоров. Это основополагающий вопрос — папа важно поднял вверх указательный палец и в этот момент русский, под столом наступил на ногу Секкья и тот моментально отреагировал.

— Мы не намерены состязаться с вами в софистике, Ваше Святейшество. Для нас в гораздо важнее сохранить людские жизни, а не одержать красивую победу в словесной полемике — твердо заявил понтифику коммунист, решительно поправляя ремень на своей поношенной гимнастерке, с красными звездами в петлице.

— Вам наши условия известны и они вполне приемлемы для всех нас, и для победителей и побежденных. Сейчас час десять пополудни. Если к восьми утра завтрашнего дня мы не получим вашего согласия по предложенной нами кандидатуре премьер министра, то все достигнутые здесь договоренности утратят всякую силу. В девять часов мы начнем наступление на Рим, возьмем его и установим в нем правительство в том составе и количестве, какое посчитаем нужным. Без чьего-либо согласования и утверждения.

Благодарю вас за честь, что вы нам оказали своим визитом, для меня это большая честь. Рад был бы поговорить с вами еще, но боюсь, что у Вашего Святейшества осталось очень мало времени для решения важного государственного вопроса. — Секкья встал, ради приличия чуть склонил голову в сторону Пия и больше не проронил ни слова, пока гости не покинули таверну.

— Ну, чистый галльский вождь Бренн — усмехнулся советник, когда Пий вместе со всей свитой уехал, — для полного сходства нужно было бросить на стол автомат и воскликнуть: "Горе побежденным".

— Ты бы наверняка не позволил бы мне это сделать! не так ли?! — с укоризной упрекнул его Секкья.

— Так, так — честно признался "Алехандро", — потому, что нам нужен не Рим, а вся Италия, от Милана до Палермо. А это удобнее и надежнее сделать словом, а не силой.

Сказанные Секкья слова были услышаны. Не в восемь, а на целый час раньше, из Рима прибыл гонец с согласием Вечного города на предложенные условия капитуляции.

Несколькими днями ранее, но на другом краю Средиземного моря, слово также одержало вверх, над силой. Это произошло на греческом острове Родос и тоже не без участия итальянцев.

Во время эвакуации британских войск из Греции, стремясь удержать контроль за стратегически важными островами Эгейского моря, Уинстон Черчилль приказал перебросить часть их на Крит и Родос. И если Крит в планах британского премьера должен был стать "непотопляемым" авианосцем на просторах Средиземного моря, то Родосу отводилась роль цепного пса, караулящего выход из Эгейского моря. План был прекрасен, но как всегда подвели исполнители.

Учитывая стратегическое значение Крита и тот напор, с которым советские войска гнали британских оккупантов с земли Эллады, главный поток беглецов был направлен на него. На Родос попало около полутора тысяч солдат под командованием полковника Уорвика, главным образом австралийцы.

Согласно первоначальным планам Лондона, британский гарнизон Родоса должен был быть пополнен и усилен за счет сил короны находящихся в Александрии. Малыми партиями, под прикрытием эсминцев, англичане вполне могли увеличить численность своих солдат на Родосе до пяти тысяч человек, однако в дело вмешался британский прагматизм. Сначала командующий английскими войсками в Египте посчитал, что следует подождать прибытия подкреплений из Кении и Танганьики, затем подхода кораблей тихоокеанской эскадры, а после смерти Черчилля вопрос повис в воздухе.

Вместо быстрой и действенной помощи полковник Уорвик получал лишь всевозможные инструкции и наставления. Единственной реальной связью с "большой землей" был воздушный мост с Александрией, откуда двумя транспортными бортами, с завидной нерегулярностью доставлялись продукты, медикаменты, а обратно забирались раненые и больные.

Высаженные на остров в спешном порядке солдаты имели в своем распоряжении лишь оружие и боеприпасы, и потому испытывали острую нужду в самом элементарном, начиная от теплых одеял и палаток и кончая запасом продовольствия. Не желая терпеть нужду и лишения, солдаты короны стали конфисковать у местного все, что было им необходимо, основываясь на праве сильного.

Стоит ли говорить, что подобное поведение английских солдат воспринималось жителями Родоса крайне негативно. Все чаще и чаще, при конфискации вещей и продуктов стали вспыхивать драки и стычки и вскоре положение британцев, стало сходным с положением охотника схватившего за лапу медведя. Днем греки боялись британцев, ночью картина менялась с точностью наоборот.

В этих условиях настроение уже один раз битых оккупантов было крайне пессимистичным. Солдаты открыто говорили своим, что не собираются умирать на переднем форпосту империи, который на самом деле является забытой богом дырой.

Благодаря тесной связи местные греки с остальной Элладой, все это стало известно в штабе маршала Малиновского, у которого появились интересными мысли. Пройдя тяжелую школу Великой Отечественной войны, Родион Яковлевич сразу увидел во всем этом возможность получить хорошую выгоду из медлительности и инертности противника. В кротчайшие сроки была разработан план действий по захвату Родоса, немедленно отправленный в Москву на одобрение Ставкой.

Предложение маршала показалось Верховному Главнокомандующему заманчивым и перспективным. Он согласился дать полный карт-бланш Малиновскому, справедливо предупредив маршала о сильном лимите времени в его распоряжении. Разведка исправно доносила Москве о британских кораблях тихоокеанского флота, вошедших в воды Красного моря.

Основной ударной силой десанта на Родос должны были стать гвардейцы генерала Глаголева, хорошо себя проявившим во время высадки на Крит. Однако согласно решению Ставки на них было возложено выполнение другой боевой задачи и маршал Малиновский, привлек к операции в качестве десанта пехотинцев генерала Манагарова.

Справедливо полагая, что для британцев самой серьезной угрозой будет ни самолет или танк, а морской корабль, советские штабисты решили задействовать против британцев два трофейных итальянских корабля, линкор "Кай Дуилио" и крейсер "Джузеппе Гарибальди" стоявших на приколе в греческом порту Пиреи.

Двуликая Клио любит пошутить. В Грецию эти два корабля пришли под контролем британских морских офицеров, а ушли к Родосу, имея на борту советских контролеров.

Большинство итальянских моряков не горели особым желанием воевать вообще. Их очень устраивало мирное стояние под Афинами в ожидании окончания и возвращения на родину. Слова советских офицеров о скором морском походе к Родосу, вызвали среди них глухое роптание, которое впрочем, не имело последствий. Уж слишком велик был для них авторитет человека, стоявшего за спинами новых контролеров.

Вяло взяв под козырек, итальянцы, молча, приняли приказ маршала Малиновского к исполнению. В назначенное время они приняли на палубы своих кораблей советскую пехоту и двинулись к Родосу. Движение их под прикрытием эсминцев черноморского флота прошло успешно и в расчетное время, они появились у берегов Родоса, на котором уже царил сильный переполох.

Первыми, кто потревожил покой и сон солдат Его Величества, были советские истребители, появившиеся над Родосом с разведывательной целью. Не имея в своем распоряжении зенитных установок, англичане гневно трясли кулаками и яростно брызгали слюной вслед снующим по небу самолетам с красными звездами.

Изредка, по ним раздавались автоматные или одиночные выстрелы, но они быстро прекратились, едва один из самолетов сделав горку, выпустил по задирам пару пулеметных очередей. Не успели британцы прийти в себя, а над гаванью Родоса уже появились две пары советских пикирующих бомбардировщиков "Ту-2". Прилетев с аэродрома подскока на острове Наксос, они продолжили устрашение солдат противника.

С протяжным ревом и гулом, они сначала заставили разбежаться солдат наблюдательного поста на берегу, а затем принялись безнаказанно бомбить находившуюся неподалеку радиостанцию англичан. Благодаря любезно предоставленной информации родосскими греками, сталинские соколы хорошо знал, куда следует наносить бомбовые удары.

За штурвалом самолетов находились опытные пилоты. Не торопясь, словно на показательных выступлениях, они принялись сбрасывать свой смертоносный груз и уже после первого захода, был в пух и прах уничтожен наблюдательный пост и палатка с радиостанцией.

Ещё через некоторое время, такая же участь постигла и один из двух складов британцев. Ярким огнем вспыхнули тюки, ящики, баулы, корзины с провиантом, медикаментами, предметами первой необходимости, доставленные с "большой земли" два дня назад. В жарких языках пламени погибло все, что скупые интенданты не успели или не захотели раздать солдатам, оставив про запас.

Некоторые из солдат попытались спасти гибнущее добро, но чертовы самолеты не позволили этого сделать. Азартно строча из пулеметов, они не позволили смельчакам приблизиться к объятому огнем и дымом складу. Прочно оседлав небо, они улетели только тогда, когда прожорливое пламя поглотило все что можно и спасать было уже нечего.

Будь в подчинение полковника Уорвика солдаты, имевшие за плечами опыт боевых действий, этот воздушный налет не сильно бы напугал их. Поднявшись с земли и послав град проклятий вслед улетающим пикировщикам, они бы приступили к разбору завалов и восстановлению лагеря. Однако британский гарнизон Родоса состоял в основном из австралийцев, не имевших опыта военных действий. Вся их служба сводилась к несению караула и потому налет советских пикировщиков сильно на них подействовал.

Охваченные сильным страхом, сбившись в кучки, они напряженно вертели головой в ожидании появления нового врага. "Сарафанное радио" моментально известило, что у русских есть бронированные штурмовики, управляют которыми смертники. Эти жуткие машины сбить почти невозможно, тогда как огонь их пулеметов сметает все на своем.

Скорбью и отчаянием наполнились молодые сердца тех, кому предстояло встретиться с русскими машинами — убийцами, на острове, находящимся за много сотен миль от их любимой родины. С обреченной мукой всматривались они в небо, но их очередной мучитель появился с другой стороны — с моря.

Реквизировав у болгарских братишек немецкие быстроходные десантные баржи "Зибель", советские моряки перебросили к Родосу два батальона пехоты усиленные легкими танками и артиллерией. С замиранием сердца, смотрели бравые австралийцы и примкнувшие к ним новозеландцы и прочие участники британского Содружества, на приплывшую к ним смерть. Силуэты танков и орудий были хорошо различимы на палубах, под завязку набитых пехотой десантных барж. Они встали на расстоянии полутора-двух километров и под прикрытием миноносцев, стали ждать подхода главных сил русского устрашения.

Стоит ли говорить, что явление двух итальянских красавцев, окончательно сломало сердца и души несчастных австралийцев. От одной только мысли, сколько килограммов огня и металла будет обрушено в их сторону, только одним залпом корабельных орудий, ввергло солдат английского короля в шок. Все знали, что они смертны, но никто из них не хотел умирать столь ужасной смертью.

Многие из солдат стали творить прощальные молитвы и просить у господа Бога легкой смерти, как господь явил к ним свою безграничную милость в лице русского парламентера.

Спустившись по штормовому трапу с борта "Джузеппе Гарибальди", он сел в моторный бот и подняв белое знамя, отправился к берегу на переговоры.

Напуганные столь неожиданными действиями противника, британские офицеры бросились искать полковника Уорвика, который с появлением советских самолетов, перенес свой штаб в один из местных храмов Родоса. Столь неожиданный выбор для последователя англиканской церкви был на удивление прост и прагматичен по своей сути и к вере не имел никакого отношения. Оказалось, что храм хорошо закрывали другие городские постройки и его многометровые стены, способные были выдержать прямое попадание снаряда или бомбы.

Узнав о столь неожиданном ходе противника, полковник сначала категорически отказался встречаться с парламентарием, но затем, под яростным напором своих офицеров сдался и приказал доставить его к себе.

Появление советского офицера изумило Уорвика. Вместо грубого и неопрятного комиссара, о буйных нравах, которых неустанно твердила британская пресса, перед ним предстал опрятный, хорошо державшийся человек, в чьих жилах явно присутствовала примесь благородной крови.

На хорошем английском языке, он предложил полковнику Уорвику прекратить бессмысленное сопротивление и капитулировать. Взамен, проявляя уважение к чести британских военных, советское командование обязалось не считать их военнопленными и позволяло переправиться с оружием и всем другим имуществом на территорию Турции, которую от острова отделял небольшой пролив. По сути, англичанам предлагался цивилизованный размен, свобода в обмен на остров.

Подобное предложение сильно озадачило полковника Уорвика. Подозревая неодолимое азиатское коварство со стороны противника, он попросил время на размышление, и ему был любезно предоставлен один час чистого времени.

Едва только за советским парламентером закрылась дверь, как среди офицеров разгорелись жаркие споры. Полковник Уорвик с небольшим числом офицеров выходцев из Англии, считал необходимым отклонить предложение русских и дождаться подхода ранее обещанного подкрепления. Перед самым налетом противника, радисты успели принять и расшифровать радиограмму из Каира. В ней говорилось, что первые корабли тихоокеанской эскадры достигли Суэца и начали движение по одноименному каналу к Порт-Саиду.

Полученное сообщение, по мнению англичан, давало надежду на скорые перемены в их бедственном положении, но австралийцы во главе с майором Ли-Ли Кингом не разделяли этот радужный оптимизм. Успев хлебнуть прелести бомбежки, они не горели желанием бороться со столь сильным противником и стояли за скорейший размен.

Напрасно полковник Уорвик взывал к чести и совести своих подчиненных. Главные калибры кораблей стоявших на подступах к акватории порта, заставляли австралийцев быть глухими к высоким словам об их чести и долге перед короной.

— Извините меня, сэр, но отказываясь от предложения русских, вы очень и очень рискуете — возразил Уорвику Кинг, выражавший волю большинства офицеров гарнизона острова.

— Появление у берегов острова столь сильного десанта, негативно повлияло на душевное состояние наших солдат. Они дезориентированы, напуганы и плохо понимают команды. В сложившихся обстоятельствах, ваш отказ прекратить сопротивление и переправиться на турецкую территорию, может привести к крайне нежелательным последствиям. Как для вас лично, так и для всех нас — предостерег полковника Кинг.

— Как прикажите понимать ваши слова, майор!? Вы смеете угрожать своему командиру!? Но ведь это открытый бунт! Бунт!! — взвился Уорвик отчаянно пытаясь поставить наместо зарвавшегося на его взгляд австралийца, но его крик, оказался одиночным криком в пустыни. Никто из офицеров не рискнул открыто поддержать командира.

— Это, всего лишь горькая, правда, господин полковник — с достоинством парировал упрек Уорвика его заместитель. — Никто из нас не может гарантировать вам, что узнав об отказе, солдаты не применят против вас силу или другие меры физического воздействия. Я вижу сэр, как вам непросто принять это трудное и непростое решение, и поэтому предлагаю решить вопрос о сдаче коллегиально. Пусть каждый из офицеров выскажется по этому поводу и тогда, вы сможете принять окончательное решение, основываясь на мнении большинства. Думаю, это хороший выход из столь щекотливого положения, сэр.

Сказав эти слова, Кинг угодил в самую точку, оставив прижатому к стене полковнику возможность для маневра. Уорвик не долго, сопротивлялся. Изобразив для порядка на своем лице гамму бурных эмоций, он согласился с предложением австралийца.

Через двадцать минут, стоявшим по ту сторону дверей солдатам было объявлено о сдаче острова русским, что вызвало у них нескрываемое облегчение. Лучше испытать пять минут позора, чем вечно гнить в чужой земле.

Русские полностью сдержали данное полковнику Уорвику слово. Ни одно орудие, ни один автомат не выстрелил по британцам, за все время пока они грузились на катера и баркасы родосцев и переправлялись на турецкий берег.

Извести о сдачи Родоса, сильно испортило праздничное торжество в Каире, по случаю прибытия кораблей британского флота. Потеря вслед за Критом Родоса, серьезно сужало поле деятельности английских моряков в Средиземном море. Единственным их оплотом в этих водах оставалась Мальта, но и над ней уже сгущались тучи.

Глава VIII. Борьба кита со слоном.

С того момента как американские десантные корабли высадили на песчаные пляжи Кюсю передовые отряды морской пехоты прошло целых пять дней, а общее положение дел мало в чем изменилось. Несмотря на подавляющее превосходство в живой силе и технике, янки никак не могли его реализовать, и на это были свои причины.

Одним из них был серьезный просчет американской разведки неверно оценившей силы противника на острове. Его солдаты оказались совсем не там и не в том количестве, что ожидали встретить американцы на Кюсю. Пойдя на разумный риск, японцы перебросили дополнительные силы с центрального острова империи Хонсю и теперь, пехотинцам корпуса морской пехоты приходилось кровью расплачиваться за скверную работу своих разведчиков.

Для девятисот тысяч американских солдат и их британских союзников, имея мощную поддержку с воздуха и моря, переломить обстановку в свою пользу было вполне посильной задачей, однако в дело влезло одно каверзное "но".

При проведении ставшей к этому моменту историей высадки союзных войск в Нормандии, американцы имели в своем распоряжении все южное побережье Англии. Сосредоточив войска в нескольких английских портах, они могли быстро и без задержки перебросить в нужное им место любое количество солдат и бронетехники на ту сторону неширокого Английского канала. Здесь же все было по-другому.

Главным опорным пунктом во время высадки союзных войск на Кюсю, у американцев был остров Окинава. Удачно расположенный для нанесения воздушного удара по территории Японии, по своим скромным размерам, он не шел ни в какое сравнение с английским побережьем Ла-Манша. Из-за этого, американцы были вынуждены вводить в бой свои ударные силы по частям, давая противнику существенную фору.

Прекрасно понимая уязвимость этой фазы операции "Даунфол", американцы намеревались компенсировать мощными ударами авиации и флота. По мнению штабов генерала Макартура и адмирала Нимитца, выделенных для проведения операции кораблей и самолетов вполне хватало, чтобы подавить сопротивление врага на побережье и за несколько дней интенсивных боев отбросить его соединения вглубь острова. Согласно первоначальному плану операции, к исходу пятого дня все три десанта должны были соединиться друг с другом и выйти на линию Таканава-Акуни, однако уже первые дни сражения американцы столкнулись с серьезными трудностями.

Когда на второй день операции, при свете дня американцы попытались высадить на Кюсю новые соединения морского десанта и расширить территорию плацдармов, они получили ожесточенный отпор.

Выяснив место и направление главного удара противника, японцы бросили против него все имеющиеся в их распоряжении силы. Подтянув за ночь резервы и в первую очередь танки, они попытались уничтожить плацдармы американцев. И здесь они допустили один очень важный просчет.

Посчитав, что американский плацдарм в районе Кусикино обречен на скорое уничтожение, они направили свой главный удар в район Миядзаки, где их уже ждали. Предвидя, возможный контрудар врага, под покровом ночи, американские пехотинцы успели, как следует окопаться. И когда после короткой артподготовки, японские солдаты под прикрытием танков пошли в атаку, их встретили по всем правилам боевого искусства. Хорошо укрытые пулеметные точки и не подавленные минометные батареи, быстро и грамотно отсекли пехоту от танков, по которым в свою очередь ударили из гранатометов и противотанковых пушек.

Построив свои боевые машины по примеру своих германских союзников ромбом, японские танкисты смело устремились в атаку. Невзирая на смертоносный огонь врага, ценой больших потерь, они смогли преодолеть переднюю линию американской обороны и устремились в тыл противнику. Поддержи пехотинцы их героический прорыв и положение вражеского десанта очень осложнилось. Глубина плацдарма достигала нескольких километров и у японских танкистов были определенные шансы выйти к побережью и разрезать американский десант на две части.

Все это могло быть, но морские пехотинцы не позволили солдатам противника пройти и сотни шагов. Шквальный огонь из пулеметов и автоматических винтовок неудержимо опустошал атакующие цепи японцев. Безжалостно умыв кровью передние ряды вражеской пехоты, американцы заставили бегущих вслед за ними солдат упасть на землю и больше не позволили вновь подняться в атаку.

Наступательный порыв атакующих цепей японцев был сбит, возникла длительная затяжная пауза, которая и решила судьбу сражения. Пока солдаты микадо осторожно поднимали свои головы, ползали, перебегали мелкими перебежками, американцы сумели эффективно использовать подаренные врагом четырнадцать минут. Ровно столько понадобилось им, чтобы обратить вспять прорвавшиеся в тыл танки.

В отличие от солдат смертников вооруженных бамбуковыми шестами с бомбами на конце, янки имели в своем распоряжении простые и эффективные гранатометы. Именно они, в один момент превратили японские танки из грозного охотника в доступную добычу.

Конечно, не все произведенные морскими пехотинцами выстрелы угодили точно в цель, но даже удачные попадания в бронированные машины врага смогли сорвать их атаку. Пораженные в бок, корму и даже в лоб, японские "Чи-Хе" горели подобно свечкам. Один, другой, третий объятые дымом и пламенем они останавливались на поле боя, так и не дойдя до своей главной цели.

Имей японские танкисты хотя бы незначительную поддержку пехоты, они наверняка бы смогли сломить разрозненное сопротивление американцев. Но оказавшись один на один с противником, откуда угодно наносящим свои смертельные удары, они спасовали.

Последней каплей в этом сражение, стало появление в небе над Миядзаки американских истребителей. Взлетев с аэродромов Окинавы и палубы авианосцев прикрытия десантных кораблей, они успели нанести удар по отступающим танкам противника, прежде чем вступить в схватку с вражескими самолетами.

Посты японского воздушного наблюдения вновь предоставили противнику фору во времени, но теперь она была гораздо меньше предыдущей. Американские пилоты едва смогли развернуться после атаки по наземным целям и тут же столкнулись нагрянувшими к побережью японцами. Развернулась ожесточенная воздушная схватка по своему накалу и силе не уступавшей вчерашней.

Видя, что в боях за Кюсю противник сместил свой приоритет с бомбардировщиков на истребители, японцы сделали ответный шаг. Временно отказавшись от использования "камикадзе", они также двинули вперед истребители, возложив борьбу с вражескими кораблями на свое "оружие возмездия".

Для борьбы с американским флотом в районе Миядзаки и Кусикино были переброшены новые соединения малых субмарин вместе с быстроходными торпедными катерами. Именно им, при поддержке авиации и водолазов смертников пришлось противостоять армаде американских кораблей пришедших на помощь своему десанту.

Строго придерживаясь привычной тактики, линкоры и крейсера наносили удар по врагу с дальней дистанции, тогда как эсминцы и миноносцы вместе с летчиками, прикрывали высадку с десантных барж и кораблей. Действуя подобно хорошо отлаженной и пригнанной машине, они намеривались добиться на второй день высадки большего успеха, но этого не случилось.

Быстро выявив наиболее уязвимое место в американских планах, японцы приложили максимум усилий, чтобы если не полностью сорвать их, то основательно затормозить. Отправленным в бой морякам и летчикам было приказано умереть, но не допустить высадки нового десанта на Кюсю и они с честью сделали все от них зависящее.

Опередив американцев в развертывании боевых порядков, японские подводники первыми ударили по врагу, заняв средний рубеж подводной обороны.

Как не велико было желание командиров субмарин атаковать махины вражеских линкоров и авианосцев, все их внимание было сосредоточено на десантных кораблях противника. Учтя горькие уроки первого дня, на этот раз, американцы сделали упор на маленькие быстроходные баржи. Маленькие и верткие они, по мнению адмирала Нимитца должны были добиться большего успеха, чем их более крупные собратья.

Подобный ход был вполне обоснован и имел определенные шансы на успех, если бы не восемнадцать лодок-малышек заступивших дорогу американцам. Спокойно и без лишней суеты, они подняли перископы, выбрали цели для атак и дали по врагу залп.

Вступив в схватку с противником, японские подводники меньше всего думали о том, что они будут делать после атаки. Как оторваться вражеских эсминцев, а это не удастся сделать то, что предпринять, чтобы уцелеть от разрывов глубинных бомб. Все это их сейчас не интересовало, главное было успеть выпустить по врагу свой скудный боезапас из двух торпед и сделать это как можно удачнее, а там будь, что будет.

Смертельный риск которому сознательно подвергли японские моряки принес им ожидаемый успех. Многие торпеды первого залпа достигли своих целей, вызвав бурю радости и восторга у прильнувших к перископам подводников. Любое попадание торпеды в набитую доверху людьми десантную баржу, означало если не их моментальную смерть от прямого попадания, то мучительную гибель от стремительно рвущейся потоков воды.

Дозорные кораблей прикрытия, самым внимательным образом всматривались в морскую гладь, пытаясь заметить присутствие подлодок противника. Помня предыдущую схватку, они ожидали, что японцы будут атаковать десантные корабли с севера, со стороны открытого моря, но беда подкралась к ним с северо-запада, со стороны берега. К огромному горю и отчаянию стоявших на мостиках дозорных, когда идущие к берегу десантные баржи, стали внезапно окутываться столбами воды и пламени, и начали тонуть.

Многочисленность и почти одновременность возникших взрывов наводило на мысль, что против американских кораблей действует не одна и не две подлодки противника. Столь широкомасштабная атака вызвало сильное затруднение у капитанов кораблей прикрытия. Застигнутые врасплох, они подарили противнику несколько минут драгоценного времени, что имело пагубные последствия для всей высадки десанта. Пока американцы начали предпринимать нужные контрмеры, многие субмарины успели выбрать себе новую цель и выпустить вторую торпеду.

Результативность этого залпа японских подводников в определенной мере уступала точности предыдущей атаки. Удачно "сняв пенки" за счет внезапности, экипажи субмарин были вынуждены действовать в быстро меняющихся условиях боя. Возникала определенная торопливость в действиях, боязнь промаха, но даже полученные результаты атаки, с лихвой окупали все неудачи и промахи.

Попав под столь неожиданный и быстрый удар, многие капитаны десантных кораблей сильно испугались, в значительной мере переоценив количество вражеских субмарин, напавших на них. Часть из них стали выполнять противолодочные маневры, чтобы затруднить действия противника, други решили развернуть свои корабли от берега, уж слишком сильно бил по глазам вид тонущих десантников. Лишь небольшая часть моряков, несмотря ни на что продолжила движение свое движение прежним курсом и к своему несчастью, угодили прямо в пылкие объятья "драконов удачи".

Малое количество кораблей идущих к берегу, значительно облегчило работу фукурю, редкой цепочкой расположившихся на дне моря. Это был последний резерв японского командования на Кюсю численностью в пятнадцать человек.

На этот раз удача улыбнулась смертникам пожелавшим умереть во славу микадо и своей страны. Одиннадцать раз им удалось коснуться своим смертельным оружием днищ вражеских кораблей. Но не только физическое уничтожение врагов, можно было записать в актив фукурю. Неожиданные взрывы на мелководье, некоторые капитаны кораблей расценили как взрывы мин и решили ретироваться, до полного выяснения обстановки.

Вместе с подводными добровольцами-смертниками, в разгром врага внесли свой вклад и надводные члены тайсинтай. Оседлав верткие и проворные торпедные катера, они атаковали корабли прикрытия десанта.

Не обращая никакого внимания на тугие пулеметные очереди и отчаянные залпы "чикагского пианино", японские моряки упрямо вели на врага свои набитые взрывчаткой корабли. Некоторые из них не смогли исполнить свой священный долг перед императором. Скошенные свинцовой струей и сброшенные за борт, или превращенные в столп пламени попавшим в катер снарядом, они не успели выкрикнуть славный клич самураем "банзай" и нанести ущерб врагу.

Другим повезло больше. Сумев проскочить сквозь смертельный ливень пуль и снарядов, они таранили серые борта американских кораблей. Никто из них не отвернул со своего гибельного пути, с наслаждением наблюдая в свои последние секунды жизни страх столпившихся на палубе врагов.

Для просвещенных американцев подобное поведение солдат противника было непонятной азиатской дикостью. Для прижатых к стенке японцев, это было радостной возможностью проявить свою безграничную любовь к родине, своей преданности её историческим ценностям.

Семь эсминцев и эскортных миноносцев были уничтожены или получили повреждения в результате атаки торпедных катеров противника. Для любого военно-морского флота мира, потеря кораблей такого класса довольно заметная потеря. Однако в этот день, американцы были согласны лишиться ещё четырех миноносцев, лишь бы сохранить в неприкосновенности свои десантные корабли.

Как уже говорилось, с момента обнаружения подлодок противника часть капитанов решил повременить с высадкой до полного выяснения обстановки. Проявляя здоровое благоразумие, они решили отойти под прикрытие кораблей эскорта, но вместо спокойной передышки попали под новый удар вражеских катеров.

Несмотря на яростный огонь со стороны эсминцев и миноносцев, четырем катерам удалось прорваться к десантным баржам и атаковать их. Маленькие и проворные, они буквально проскакивали между разрывами снарядов и пулеметными очередями, на всех парах мчась к желанной цели.

Слишком поздно заметив стремительно летящую к ним смертельную угрозу, экипажи десантных кораблей пытались отбиться от вражеских катеров при помощи собственного автоматического оружия, но сегодня Фортуна смотрела в другую сторону. Четыре тайсинтай протаранили корабли противника, сократив численность американской армии на два танка, одну гаубичную батарею и почти целый батальон морской пехоты, не считая экипажи кораблей.

Но и это были ещё не все потери американского десанта второй волны. Пока японские истребители дрались с самолетами противника, над прибрежными водами Миядзаки, появились бомбардировщики прозванные американцами "Элен".

Переброшенные с территории Маньчжурии, своей тысяче килограммовой нагрузкой они представляли серьезную угрозу, как для сухопутных соединений противника, так и для его морских сил. Единственным недостатком этих машин на данный момент была их численность. Испытывая острейшую нехватку самолетов, японское командование смогло бросить на защиту Кюсю только две эскадрильи "Громовых драконов".

Посчитав, что с передовыми силами противника разберутся танкисты полковника Касая, командование приказало нанести удар по тем, кто уже успел высадиться на пляжи Миядзаки или только готовился это сделать.

Увлеченные схваткой с врагом, американские летчики просмотрели приближение грозных "Элен" и не смогли перехватить их на подходе к побережью. Многие тысячи килограммов бомб обрушились на песчаные пляжи Миядзаки, разнося вдребезги находившихся там людей и технику.

Потом, при отходе, от огня истребителей противника "драконы" потеряли три машины. Ещё одна получила повреждение и на время вышла из строя, но это было слабым утешением для попавших под удар морских пехотинцев. Сотни людей были буквально перемолочены безжалостной силой вместе с землей и разбросанные в разные стороны. Горели танки, самоходки, орудия, охваченные огнем, непрерывно рвались боеприпасы, усиливая и без того огромную неразбериху и панику царившую в этот момент на побережье.

Одна из японских бомб угодила в десантную баржу, с которой только-только сошли десантники. Сила её взрыва была такова, что судно разметало на несколько частей и бросило прямо на людей. Будь атака танкистов Касая и удар бомбардировщиков скоординированы и судьба бы десанта была печальна, однако Бог любит Америку и солдаты полковника Гриссона выстояли.

Свой вклад в победу над врагом внесли канониры линкоров и крейсеров, которые несмотря ни на что открывали огонь из своих орудий по первому требованию, находящихся на берегу корректировщиков. Именно поддержка корабельной артиллерии помогла выстоять пехотинцам во время третьей атаки противника, в которой он задействовал все свои силы. В самый критический момент боя, огонь главных калибров не позволил сухопутному слону столкнуть в воду вылезшего на берег левиафана.

К концу дня, звездно-полосатый флаг продолжал развиваться над американскими позициями в секторе "Бентли", но за это флоту пришлось заплатить дорогую цену. В результате атаки с воздуха получили серьезные повреждения, и вышли из строя два тяжелых крейсера. У "Канберры" "Байка" разворотил корму, тогда как на "Куинси" была разрушена боевая рубка и сбита передняя труба. На обоих крейсерах возник сильный пожар, с которым удалось справиться благодаря мужеству личного состава. Проявляя храбрость и отвагу, моряки сумели не допустить дальнейшее распространение огня, что могло привести к гибели кораблей.

Также на две единицы сократилось число эскортных авианосцев способных продолжить боевые действия. Оба они получили попадание в борта японскими "Фау", что привело к сильному крену палубы и сделало невозможным взлет и посадку самолетов. Из числа ранее взлетевших с них истребителей, двенадцать машин смогли сесть на другие авианосцы, но пятнадцать пилотов были вынуждены бросить свои самолеты и искать спасение при помощи парашюта и надувного жилета.

Примерно по такому же сценарию развивались события и в секторе "Кадиллак", с той лишь разницей, что слон не смог одолеть кита исключительно из собственной самоуверенности. Если бы удар главных сил танковых соединений японцев был направлен на Кусикино, а не на Миядзаки, число бы американских плацдармов на Кюсю сократилось. Однако, посчитав, что дело сделано, японцы бросили на врага лишь два батальона танков.

Командующий ими майор Сэйдзи был неплохим командиром, имевшим боевой опыт, однако этого оказалось недостаточно для одержания победы. Зная бедственное положение своих пехотинцев в этом секторе, адмирал Нимитц направил к полуострову Сацумо большую часть отправленных в этот день к берегам Кюсю.

Американские корабли подошли к месту десантирования почти одновременно с японскими подлодками, что создало им большое преимущество перед противником. "Морские драконы" были вынуждены сначала прорываться через корабли прикрытия и только потом атаковать десантные корабли. В результате этого, главные силы морских пехотинцев были доставлены на берег, где их появление сыграло решающую роль в отражении наступления врага.

При мощной поддержке корабельной артиллерии крейсеров и линкоров, американцы не только смогли отбить танковую атаку майора Сэйдзи, но и заставили противника отойти до километра вглубь своей территории. Бои были яростными и бескомпромиссными, в которых противники полностью исчерпали все свои силы.

Вместе с подлодками "Кайрю" не на высоте оказались и водолазы смертники. Замешкавшись с погружением, "Фукурю" смогли уничтожить всего четыре корабля противника, в числе которых лишь только один перевозил солдат.

Впрочем, усилия храбрецов не пропали даром, по злой иронии судьбы они пустили на дно два транспорта перевозившие огромные 240 мм самоходные гаубицы Т92. Эти бронированные монстры были созданы в Детройте специально для разрушения бетонных бункеров японцев. Окажись они на берегу, обстановка в секторе "Кадиллак" могла бы серьезно измениться, но этого не произошло.

Высадившиеся на берег пехотинцы, при массированной поддержки огнем с моря и с воздуха смогли продвинуться только до передовой линии обороны японцев и завязли. Быстрое сближение американских солдат с противником не позволяло применить бомбардировочную авиацию, а бомбовые удары истребителей не могли переломить общего хода сражения.

Определенную поддержку атакующим пехотинцам оказали две самоходные гаубицы М43. Их восьмидюймовые снаряды быстро подавили огневые точки сопротивления врага, и американские десантники смогли вклиниться в оборону противника, но их дальнейшее продвижение вперед не состоялось. Японцы смогли блокировать неприятеля, а у гаубиц закончились боеприпасы. Выпустив по врагу свой НЗ состоящий из восьми снарядов, они превратились в бесполезную груду металла, так как транспорт, перевозивший их снаряды, был потоплен японцами.

Лишившись в самый ответственный момент своей пробивной кувалды, американские пехотинцы не опустили руки и продолжили атаковать. Опираясь на огневую поддержку двух взводов бронеавтомобилей "Грейхаунд" и батареи 105 мм самоходных гаубиц "Прист", они упрямо рвались вперед, пытаясь как можно дальше отодвинуть вражеских солдат от прибрежной черты.

С автоматическими винтовками наперевес, под прикрытием пулеметов и артиллерии, они бесстрашно шли вперед, приободряя друг друга громко крича "Боже храни Америку!". Любой самоотверженный порыв заслуживает всякой похвалы, а храбрость американских парней заслуживала это вдвойне. Пройдя жестокую школу войны в Океании, на Филиппинах и Окинавы, они прекрасно знали, что и как надо делать.

Сейчас им нужно было любой ценой расширить плацдарм и как следует закрепиться, а потом будет уже легче. Подойдет подкрепление, танки, самоходки, крейсера и линкоры смогут подойти к берегу и вся эта огромная махина пройдется страшным катком по японским весям и буеракам, сокрушая все на своем пути.

Напор янки из Пенсильвании и Оклахомы был силен и неудержим, но этого оказалось мало, чтобы обратить в бегство японцев, за спинами которых находились их родные города и деревни. Готовясь защитить свою землю от гайдзинов, они приготовили достойный отпор.

Все подступы к основной линии японской обороны были хорошо пристреляны из минометов и пушек. Кроме того, хорошо изучив американскую тактику прорыва посредством самоходных гаубиц, японцы создали специальные артиллерийские подразделения для контрбатарейной борьбы. Едва только самоходок "Прист" прорезался голос, как их местоположение попало под огонь этих батарей.

Огневой контакт получился не очень продолжительным, но весьма удачным для сынов страны восходящего солнца. Две гаубицы были уничтожены прямым попаданием и ещё одна, получив повреждение, была брошена экипажем на поле боя.

Примерно такая же судьба постигла и "Грейхаунды". Не имея серьезной броневой защиты, они стали легкой добычей для японских артиллеристов и смертников вооруженных шестовой миной. Встретив столь решительный отпор, выходцы из Миннесоты и Арканзаса были вынуждены отступить. Более того, подошедшие из глубины острова свежие силы японцев сами контратаковали, вернув под контроль многое из того, что было ранее потерянно.

Полностью развить свой успех и сбросить американский десант в море, японцы не смогли из-за мощного артиллерийского огня кораблей противника. Благодаря хорошо налаженной работе с наблюдателями на берегу, американцы создали непреодолимый заслон для врага.

Как не пытались потомки богини Аматерасу вернуть себе пляжи Кусикино, все было напрасно. Славные парни адмирала Нимица выполнили свою работу на отлично, основательно опорожнив свои артиллерийские погреба.

Согласно старой морской традиции, за успешные боевые действия экипажи кораблей поощрялись двойной порции рома, но не все американские моряки смогли получить эту награду. Главной потерей среди кораблей, поддерживавших своим огнем сектор "Кадиллак", был линкор "Колорадо".

Вооруженный шестнадцатидюймовыми орудиями, он уверенно громил японские укрепления, когда его атаковала вражеская субмарина. Помимо обычных торпед, она имела на своем вооружении и две управляемые торпеды "Кайтэн". Оба смертника были готовы в любую минуту исполнить свой долг, но капитан решил повременить с их использованием. Выйдя на ударную позицию, он атаковал "Колорадо" обычным видом оружия и поразил вражеский линкор двумя торпедами.

На постройку этого сверхдредноута правительство Америки потратило большие деньги. Сотни тон стали, железа, огромное количество всевозможной аппаратуры ушло на его создание. Восемь огромных орудийных стволов могли пустить на дно океана любой корабль или стереть в порошок любую крепость. Огромный красавец корабль был оснащен по последнему слову техники, но все его могущество было сведено на нет двумя торпедами.

Подобно живому существу, он отчаянно пытался удержаться на плаву. Экипаж линкора отважно бился за свой корабль, но его раны оказались смертельными. Не прошло двадцати минут и "Колорадо" затонул.

Обрадованный удачной атакой, командир японской субмарины решил повторить нападение и на этот раз пустить в дело управляемые торпеды. Новой целью подводников микадо стал линкор "Арканзас", чьи двенадцатидюймовые пушки также доставляли немало хлопот защитникам Кюсю. Подлодка вновь вышла на угол атаки, произвела два выстрела и "Кайтэн" устремились на врага.

Все находившиеся в боевой рубке субмарины с нетерпением ждали новых успехов, но их не последовало. К огромному разочарованию командира, новое секретное оружие на которое возлагалось столько надежд, дало осечку.

Один из пилотов "Кайтэн" сразу после выстрела торпедного аппарата потерял управление снарядом и был отнесен в сторону от линкора. Второй пилот также испытывал проблемы с управлением. Торпеда то находилась в его подчинении, то выходила из-под контроля, в результате чего атака сорвалась. Всего чего удалось достичь пилоту, так это поразить винты линкора, но это было, скорее всего, было результатом случайности, чем целенаправленными действиями. "Арканзас" покинул поле боя, но продолжал оставаться в строю.

Ещё одним успехом, японцы были обязаны плохой работе американских оружейников, допустивших брак в своей работе. Во время обстрела японских позиций на тяжелом крейсере "Сент-Пол" произошел взрыв. Разорвался орудийный ствол главной носовой башни, что привело к гибели орудийного расчета башни и повреждения передней носовой башни. В результате удара оторвавшимся стволом был нарушен её поворотный механизм, и она не могла больше вращаться.

Несколько иная картина было в секторе "Остин", где высадившиеся австралийцы смогли удержать за собой небольшой плацдарм. Для его расширения генерал Макартур решил послать канадцев бригадного генерала Морригана, под прикрытием отряда авианосцев и крейсеров. Из линкоров адмирал Нимитц смог послать в бой лишь одну "Индиану". Все другие корабли этого класса были заняты в других секторах, нуждались в ремонте, либо находились вдали от Кюсю.

Сходную проблему на этот момент испытывал и японский флот. Однако в отличие от противника, у него недоставало подлодок, главной ударной в сражении за Кюсю. Имевшиеся у японских адмиралов субмарины могли прикрыть только два направления, третье направление — Ариаки осталось без защиты "морских драконов". Для исправления положения дел, японское командование пошло на рискованный шаг.

Ночью, под покровом темноты, японцы провели минирование подступов к плацдарму при помощи торпедных катеров и миноносцев. Воспользовавшись, беспечностью патрульных кораблей американцев, японские моряки завалили минами залив Ариаки.

Утром, под привычным прикрытием эсминцев и миноносцев, десантные корабли устремились к побережью, где их ждала рогатая смерть. Сначала, американцы решили, что их вновь атаковали подлодки противника, но очень скоро они разобрались, что к чему.

Привычка вольготно себя чувствовать в прибрежных водах, сыграла с американскими моряками жестокую шутку. В их ударном отряде не оказалось ни одного тральщика или судна способного произвести траление прибрежной акватории.

Наткнувшись на минные поля, американцы временно отказались от высадки десанта, срочно затребовав с Окинавы группу тральщиков. Все чем они могли помочь австралийцам, на которых в этот момент навалились японские дивизии — это была корабельная артиллерия и авиация.

От бомбовых ударов истребителей с авианосцев было мало проку. В лучшем случае они успевали только один раз сбросить бомбы, после чего были вынуждены вступать в бой с самолетами противника, но зачастую не было и этого. Танковый удар батальона майора Ито атаковавший позиции австралийцев имел хорошее воздушное прикрытие, которое быстро связало боем "Корсаров" и "Забияк"

Только палубные бомбардировщики "Донтлесс" с эскортного авианосца "Черджер" смогли оказать австралийцам действенную помощь. Четырнадцать самолетов взлетевших с авианосца серьезно расстроили наступательные планы японцев. Несмотря на зенитный огонь с земли, они смело атаковали танки противника, сокращая их численность.

Всего было уничтожено и выведено из строя восемь машин врага, тогда как сами американцы не досчитались трех самолетов. Еще два бомбардировщика получили повреждения и, не имея возможность сесть на палубу авианосца, экипажи покинули их.

Оставшиеся девять машин благополучно вернулись на "Черджер" и были готовы вновь взлететь, как случилась непредвиденное. Неторопливо курсировавший вдоль берега авианосец неожиданно взорвался и объятый пламенем затонул.

Капитаны сопровождавших авианосец кораблей в один голос утверждали, что он не был атакован подлодкой противника и не подорвался на мине. По общему мнению моряков, причиной столь внезапной гибели корабля мог послужить взрыв топливных баков авианосца, как это произошло с его собратом по серии "Дешером".

Выяснить правду в этой истории предстояло специалистам, но на тот момент, гибель авианосца серьезно осложнило положение американцев и их союзников. Японцы отчаянно наседали и только огонь главных корабельных орудий, помог уравнять шансы наступающих и обороняющихся.

Благодаря общему числу кораблей и хорошо отлаженному взаимодействию берега и флота, продвижение противника было остановлено. Более того, начали складываться благоприятные условия для перехода в контратаку самих австралийцев. Чаша весов стала колебаться в их сторону, но японцы зорко контролировали обстановку и попытались сократить число кораблей противника.

Сделать это посредством простой авиации было довольно трудно, так как все американские корабли имели хорошую зенитную артиллерию. Многочисленные "эрликоны" и "бофоры" сводили к нулю все попытки камикадзе потопить крупные американские корабли. Все попытки японских пилотов атаковать крейсера, линкоры или авианосцы противника, как правило, заканчивались неудачами. Всего что они могли добиться — это временное оставление американскими кораблями места боевых действий для ремонта.

Но из всего есть свои исключения. Уверенно уничтожая, истребители и бомбардировщики противника, зенитная артиллерия американских кораблей была не готова к встрече с "Кикка" и "Байка". Именно их бросило японское командование в этот день к берегам Ариаки для скорейшего перелома сражения в свою пользу, и этот смелый шаг дал свои положительные результаты.

Ловко уйдя от зенитных очередей американских зениток, нагруженный взрывчаткой реактивный самолет врезался в переднюю орудийную башню крейсера "Пенсакола". В результате сильного удара сдетонировали снаряды артиллерийского погреба и могучий крейсер был расколот на две неровные части.

Другой жертвой атаки "Кикка" стал легкий крейсер "Коламбия", но и здесь не обошлось без его величества случая.

Главной целью камикадзе был линкор "Индиана". Именно на него заходил в свою последнюю атаку пилот "Кикка", но во время исполнения маневра, самолет неожиданно стал терять высоту. Процесс этот столь стремителен, что японец просто испугался, что не успеет долететь до "Индианы" и потому был вынужден отказаться от избранной цели. Ближайшим к нему кораблем оказалась "Коламбия" в борт которой он и направил свой самолет.

Раздался мощный взрыв, столб воды, огня и дыма взметнулся высоко вверх, закрывая мачты корабля, но вопреки всем ожиданиям, детонации артиллерийских погребов крейсера не последовало. "Коламбия" мужественно устояла от встречи с "Кикка", но полученные от взрыва повреждения оказались для неё слишком опасными.

Сквозь развороченный от палубы до ватерлинии борт крейсера внутрь устремилась забортная вода. С чудовищной силой она неудержимо вливалась в эту огромную пробоину, сокрушая все на своем пути. Весь экипаж "Коламбии" отчаянно боролся за свой корабль, однако крейсер был обречен. Всего одиннадцать с половиной минут, объятый пожаром корабль смог продержаться на воде, прежде чем его трубы легли на воду и он затонул.

Счастливо избегнув встречи с "Кикка", "Индиана" не смогла разойтись с "Байка", но и в этом эпизоде не обошлось без господина случая. При выходе на угол атаки вражеского линкора, у пилота крылатого снаряда возникли проблемы с управлением. И вместо того, чтобы атаковать борт линкора в надежде поразить его артиллерийские погреба, японец смог только довести до него свой аппарат.

О точности прицеливания не шло никакой речи и смертоносная "Байка" буквально рухнула на нос линкора. Сбрось "Индиана" в этот момент скорость и трагическая встреча вовсе не состоялась, но капитан корабля не успел среагировать, и японское крылатое чудо все-таки успело клюнуть линкор.

Как и в случаи с "Коламбией", "Индиана" получила серьезные разрушения. Нос линкора практически перестал существовать, но при этом он удержался на плаву.

Конечно, ни о каком продолжении его участия в сражении не могло идти и речи. Линкор нуждался в серьезном ремонте и, не дав прощального залпа по врагу из кормовых орудий, "Индиана" поспешно покинула поле боя.

В сражении в заливе Ариаки американский флот понес чувствительные потери. Кроме "Пенсаколы" и "Коламбии" было потоплено ещё два легких крейсера "Сан-Хуан" и "Сан-Диего", а также несколько эсминцев. Огневая сила эскадры заметно ослабла, но это не помешало американским морякам принять самое живое участие в битве на берегу. Своим огнем они если не подвигли австралийцев на контратаку, то помогли отразить все атаки противника.

Морские и сухопутные силы пришли в равновесие, но ненадолго. Было уже за полдень, когда с Окинавы прибыли запрошенные тральщики и американцы решили повторить попытку десантирования. Выстроившись широкой дугой, их десантные корабли изготовились двигаться вслед за тральщиками, но их ждал ещё один сюрприз.

Прибывшие с Окинавы корабли быстро и качественно очистили прибрежную акваторию от мин, стоявших на якорях, однако против магнитных и акустических мин они были бессильны. Число этих видов мин было не особенно большим, но об этом американские моряки не знали и когда стали взрываться сами тральщики, командующий высадкой коммодор Кирпатрик приказал прекратить попытки высадки в заливе Ариаки.

Не имея морального права оставить своих союзников без поддержки, коммодор решил высадить канадцев на самом южном участке маленького полуострова, с тем, чтобы они соединились с австралийцами, двигаясь по узкой прибрежной полоске.

Решение было очень рискованным, но у Кирпатрика не было времени. Солнце уже клонилось к закату, а высокое начальство требовало активных действий.

В целом, расчет коммодора был верен. В самой южной точке полуострова не было ни минных полей, ни серьезных укреплений способных помешать высадки десанта. Небольшая береговая батарея, после получаса активного боя прекратила свое существование, а разбежавшийся по окопам взвод солдат, не мог помешать планам коммодора.

Единственные кто все же внес свою лепту в оборону мыса, были четыре водолаза смертника, имевшие в районе мыса небольшую базу. Не успевшие вовремя сменить место дислокации, они ожидали эвакуационного транспорта, когда неожиданно враг сам явился к ним.

Все четверо "Фукурю" конечно не могли остановить американцев, но свой долг перед императором и страной они выполнили. Четыре десантных корабля с канадской пехотой на борту были уничтожены, но по одному всплывшему телу, враги узнали об их существовании.

Кирпатрик немедленно доложил о происшествии в штаб адмиралу Нимитцу, откуда вскоре был отдан приказ о борьбе с подводными диверсантами. Отныне, перед высадкой десанта следовало пускать эскортные миноносцы с глубинными бомбами на борту. Их взрывы должны будут парализовать действия водолазов противника, и обеспечить безопасность десанту.

Солнце уже садилось, когда канадские пехотинцы ступили на берег и вытянувшись длинной колонной, двинулись вдоль моря.

Специфика места высадки не позволяла им иметь ничего кроме стрелкового оружия и боеприпасов. Вся артиллерия и самоходные орудия остались на баржах, в ожидании лучших времен.

Новый день борьбы слона и кита вновь не принес никому долгожданной победы. Обе стороны с маниакальной настойчивостью обескровливали друг друга и при этом не достигали своих целей. Американцы из-за слабости десанта не могли продвинуться вперед, а у японцев никак не получалось сбросить врага.

Только на четвертый день, когда адмирал Нимитц отказался от действий в дневное время суток и приказал высаживать десант ночь, у американцев наметился успех. Сначала войска сектора "Остин" соединились с войсками сектора "Бентли", а к исходу пятого дня появились надежды, что и сектор "Кадиллак" сможет соединиться со своими собратьями по оружию. Но это были только надежды.

На срочном заседании армии и флота генералу Макартуру и адмиралу Нимитцу предстояло внести срочные коррективы в план операции "Даунфол", реализация которого шла несколько иначе, чем предполагалось. Обложившись картами и последними донесениями об успехах и потерях, они намеривались найти выход из непростого положения, а тем временем, к славному городу Нью-Йорку уже направлялся невзрачный торговый пароход под гордым именем "Кристобаль Колон".

Неся венесуэльский флаг, вез из этой южноамериканской страны привычный набор продовольственных товаров: кофе, какао, кукуруза, бобы и бананы. Все это привычно расходилось по всей Америки, а при учете тяжелого положения обескровленной войной Европы сулило хорошие прибыли.

Вместе с дарами юга, в город "Зеленого Яблока" следовал и пассажир с необычным багажом, в виде большого кофра. Успешно пройдя пересадку с одного корабля на другой и оформив все необходимые бумаги, он наслаждался жизнью.

Девочки из борделей Каракаса несколько облегчили его бумажник, но это не очень огорчило господина. Дело они свое знали хорошо, да и что такое несколько десяток долларов по сравнению с тем, что ждало его впереди.

В морском порту в нужное время, в нужном месте ему был передан очередной конверт с деньгами, которые господину Иксу подняли настроение и лишний раз подтвердили правильность его выбора. Ведь гораздо лучше быть живым, чем заживо гнить в японских застенках без какой-либо надежды на спасение. Он с нетерпением ждал завершения плавания и окончательного расчета.

Глава IX. Устрашение дракона и унижение льва.

Хваленая американская практичность и деловитость, чувствовалась с самой первой минуты заседания штабов адмирала Нимитца и генерала Макартура, состоявшегося на острове Окинава. В многочисленных папках, лежавших на столах секретариата, был собран огромный массив информации, способный ответить почти на любой вопрос, касавшийся операции "Даунфол". Здесь были рапорты и донесения, отчеты и заключения и даже диаграммы, позволяющие оценить свои силы и понять возможности противника, а также определить, что и где пошло не так в сражении за Кюсю.

Уже после докладов начальников штабов флота и армии стало ясно, что произошло то, чего больше всего американские военные опасались. Вопреки всем надеждам и ожиданиям, морские пехотинцы не смогли быстро высадиться и создать плацдарм для дальнейшего продвижения вглубь острова. Один мощный и сокрушительный удар, который должен был сокрушить врага и открыть американским солдатам путь к главным городам острова и переправам на остров Хонсю не состоялся. Вместо этого, им вновь предстояло упорно прогрызать хорошо эшелонированную оборону противника, как это уже было на Филиппинах и Окинаве.

Подобное ведение боевых действий, было визитной карточкой армии США. По-иному янки воевать не могли и не хотели, однако с недавних пор такая тактика перестала устраивать Вашингтон. Трумэну нужно было не монотонное и неторопливое перемалывание бастионов врага, а быстрая и решительная победа.

Именно так: "быстрая и решительная победа, а не бездушное топтание на месте" было написано в телеграмме отправленной президентом со среднего Запада сухопутно-морскому дуумвирату.

Оба командующих прекрасно понимали, что стоит за колкими строчками президентского послания. Представители армии и флота из объединенных штабов регулярно информировали их о состоянии дел в стране. Американский внутренний котел вновь стал закипать, несмотря на все усилия президента, и его окружения. Для спасения собственного престижа, Трумэн был согласен даже на видимость победных действий, и военный дуумвират приступил к их созданию.

После энергичного обмена претензий к действиям друг друга, Нимитц и Макартур быстро пришли к согласию, что главными виновниками неуспеха начала операции являются японцы. Точнее сказать их природная дикость, фанатичная преданность микадо и врожденное упрямство, на сокрушение которого требовалось время.

Удачно разобравшись с вопросом "кто виноват" американские военачальники плавно перешли к вопросу "что делать дальше" и вот здесь, быстро прийти к радушному согласию никак не удалось. У армии и флота были свои взгляды на этот вопрос.

В том, что для разрешения возникшей проблемы придется прибегать к помощи нового оружия — атомной бомбы, ни Макартур, ни Нимитц сомнения не было. Две новые атомные бомбы под кодовым названием "Кэтси" и "Бэтси" уже были доставлены на Гавайи и по заверениям генерала Гровса, в самом ближайшем будущем ожидался прибытия третий бомб "Нэнси". Весь вопрос заключался в том, где и как их следует применить.

Адмирал Нимитц твердо стоял за то, чтобы двух симпатичных малышек "Кэтси" и "Бэтси", следовало применить против защищавших Кюсю японцев.

— По моему твердому убеждению, нам необходимо как можно быстрее сбросить их на позиции противника в районе сектора "Кадиллак". Мощным ударом одной атомной бомбы мы взломаем оборону противника, а вторым, если он потребуется, окончательно деморализуем японских солдат и принудим их, либо к бегству с острова, либо к капитуляции. Что касается третьей сестры то, на мой взгляд, её следует приберечь для Кито. Японцы очень любят свою древнюю столицу, и её уничтожение окончательно парализует их волю к сопротивлению — выдвинул предложение Нимитц, но оно не было услышано.

— Ваше предположение адмирал основано только на том, что атомная бомба обладает сильным разрушительным свойством, во много раз превосходящем обычные бомбы. Об этом нам известно из отчета по её испытанию на полигоне в Аламогордо, по данным воздушной разведки по Хиросиме и Нагасаки, а также согласно секретным докладам по Лос-Анджелесу, Сан-Франциско и Портленду. Однако все это сугубо гражданские объекты. Никто не знает, как будет действовать бомба в нынешней боевой обстановке. Сможет ли она оказать разрушающее воздействие на укрепления японцев, так как нам это нужно? — высказал сомнение Макартур.

— К чему гадать на кофейной гуще, давайте просто сделаем это. Сбросим бомбу на японцев и будем действовать исходя из обстановки.

— Помниться Наполеон говорил, что главное ввязаться в сражение, а та будет видно. Я полностью согласен с этим утверждением, но меня беспокоит другое. Согласно заключению наших специалистов, при взрыве бомбы кроме ударной волны и сильного светового излучения ещё присутствует и радиация. Как она воздействует на людей неизвестно, но есть сильное опасение, что применяя атомную бомбу против японцев, мы сильно рискуем жизнями своих солдат. Ведь расстояние между нашими боевыми порядками минимально.

— Мне кажется, вы слишком все усложняете генерал. Бомбу необязательно взрывать прямо на передовой. Её можно взорвать в тылу противника с тем расчетом, чтобы минимизировать потери наших войск от атомного взрыва. Все это можно рассчитать.

— Наши специалисты уже провели эти расчеты, и они не утешительны. Чтобы минимизировать ударные и световые воздействия имеющихся в нашем распоряжении бомб, их следует взрывать далеко за линией фронта, где у противника нет ни войск, ни укреплений. Бомбу можно было бы применить в нынешних условиях без вреда для наших войск, если бы её мощность была бы наполовину меньше.

— Что же, вы предлагаете совсем не использовать ядерное оружие против японцев?! — изумился Нимитц. — Если это так, то в своих рассуждениях вы слишком далеко зашли, генерал. Согласно приказу нашего верховного командующего президента Трумэна, операцией "Даунфол" руководите лично вы, а мы только исполняем ваши приказы. Я не собираюсь оспаривать это решение президента, но оставляю за собой право не согласиться с вами и изложить президенту свою точку зрения, как относительно ядерного оружия, так и на дальнейший ход операции.

Слова, сказанные в запальчивости адмиралом Нимитцем, моментально разожгли тлеющие угли давнего раздора между армией и флотом в борьбе за пальму первенства в вооруженных силах США. Запахло затяжным выяснением отношений, но Макартур нашел в себе силы потушить эти опасные искры.

— Информировать президента — это ваше законное право, господин адмирал, однако делая это, пожалуйста, придерживайтесь истины. Я ни слова не сказал об отказе применить ядерное оружие против врага. Просто у него есть одна особенность. Его применяют либо для устрашения, либо для уничтожения. Здесь, в Японии, устрашение прошло прямо скажем неудачно. После наших ударов японцы только сплотились вокруг своего кумира, и значит, нам остается только уничтожить его, нанеся ядерный удар по Токио.

— Но этого, ни в коем случаи нельзя делать, — настороженно подал голос начальник оперативного отдела штаба Макартура. — В противном случае мы так разворошим этот муравейник, что придется воевать на этих чертовых островах не один год.

— Хорошо, в Японии вы не готовы использовать против наших врагов ядерное оружие. Тогда где её нам следует применить? В Китае, Кореи, Бирме, Индонезии, Маньчжурии или на Сахалине? — саркастически поинтересовался у собеседника адмирал.

— Я не собираюсь делать грязную работу ни за англичанами, ни за голландцев и уж тем более за русских. Все мои действия направлены только на благо моей страны и поэтому, наши бомбы следует применить в Китае — огорошил Нимитца Макартур.

— Да что нам это даст!? — взорвался моряк. — Каким образом применение атомных бомб в Китае поможет нашему положению здесь, в Японии!? Объясните мне это, а то у меня в голове не укладывается.

— Вполне охотно и на самом простом примере. Когда у вас болит голова, то врачи вам делают укол в мягкое место, и хотя эти два объекта находятся друг от друга на приличном расстоянии, эффект от инъекции как правило есть, не так ли?

Слова Макартура раскололи военное собрание. Армейцы откровенно скалили зубы от удачного сравнения своего командующего, моряки натужно делали вид, что не поняли сказанных слов. Сам генерал учтиво дал своему собеседнику несколько секунд оценить нехитрый юмор и затем пустился в объяснения, не дав Нимитцу взорваться.

— Что это нам даст? Во-первых, как вы того и хотели, мы опробуем атомные бомбы в боевых условиях, в районе передовой, но только без какого-либо ущерба для наших солдат. Во-вторых, постараемся максимально изменить всю обстановку в свою пользу, в таком стратегически важном районе как центральный Китай. И наконец, в-третьих, не позволим японцам перебросить ни одного солдата с континента в метрополию и тем самым приближаем момент общей капитуляции врага.

Нимитцу понадобилось меньше минуты, что понять и оценить замыслы своего собеседника, а затем начать высказывать свои контраргументы.

— Ваша мысль относительно испытания бомбы на чужих солдатах мне понятна и если бы это был бы отдельный вопрос, то я согласился бы с вами. Но мне совершенно непонятно все остальное. Предложенная вами концепция стратегии, на мой взгляд, слишком сложна и непонятна. Извините, но по своей сути это напоминает чесание правого уха левой рукой, закинутой за голову. И самое главное непонятно, как быстро это скажется здесь на Кюсю — адмирал с притворным сожалением развел руками и теперь моряки не скрывали своих улыбок, а армейцы хранили гордое молчание. Все за исключением генерала Макартура.

— Это все от того, что в своих рассуждениях вы не учитываете главного, особенности характера нашего врага. Мы сбросили на японцев две атомные бомбы, высадились на Кюсю, вот-вот вновь нанесем новый ядерный удар, возможно даже и по столице. Положение критическое, а они и не думают складывать оружие. И знаете почему? Что придает им твердость и упорство в борьбе с нами? — требовательно спросил собеседника Макартур и, не дожидаясь ответа, продолжил.

— Пленные японские офицеры на допросах довольно откровенно называют причины своего упорства. Это две большие армии, находящиеся на континенте, в Маньчжурии и центральном Китае. Пока они не разгромлены у японцев есть надежда на заключение почетного мира, а не позорной капитуляции. Если бы русские честно исполнили свой союзнический долг и в августе разгромили Квантунскую армию, то нам бы не пришлось высаживаться на Кюсю и принуждать микадо к капитуляции! Но они только и делают, что нагло торгуются с нами, ища свою выгоду и корысть, позабыв про свои обещания. Поэтому нам самим придется разгромить японцев в центральном Китае и уничтожить всякую надежду у них всякую надежду на почетный мир. Как быстро скажется это здесь на Кюсю я не сказать, но одно я знаю точно. Чем сильнее мы ударим там, тем скорее они сломаются здесь — Макартур говорил громко, горячо и никто из собравшихся офицеров не посмел ему возразить.

— Мне понятна ваша позиция. Сколько бомб вы предлагаете использовать в Китай? Одну, две, три? — спросил быстро перестроившийся Нимитц.

— В этом вопросе я полностью согласен с вами, адмирал. Думаю, что одной малышки будет вполне достаточно для прорыва фронта, ещё одной для полной деморализации войск противника, а третья пусть будет в запасе для устрашения микадо.

Подобный поворот дела вполне устраивал Нимитца, ибо каждая из сторон внесла свою лепту в общий план.

— Хорошо, попробуем ударить японцев с тыла, но что мы ответим на телеграмму мистера президента? На мой взгляд, будет откровенным неуважением к нему, если в своем послании мы попросим его подождать, из-за упрямства японцев и того, что русские опять перешли нам дорогу. Думаю, что будет неплохо, если бы мы смогли соединить наши главные силы на острове с войсками сектора "Кадиллак". А для того, чтобы это наступило как можно скорее, то мы применим снаряды с напалмом. Знаю, что применение этого оружия может показаться некоторым излишней жестокостью, но у нас нет время на всякие сантименты! — воскликнул Нимитц ожидая услышать упреки в свой адрес, но ошибся, Макартур полностью его поддержал.

— На войне не может быть сантиментов, а в особенности на такой как эта. Ничего не имею против любой здравой мысли, если она позволит получить тактическое преимущество над японцами. Думаю, что мы только выиграем, если добавим к вашим снарядам с напалмом химические бомбы марки "Черный крест". Они давно находятся на наших гавайских складах, все не было необходимости их применения, и вот этот момент настал. Противогазы у наших солдат есть, предупреждение они получат заблаговременно, и значит, мы с чистой совестью можем опробовать их на противнике — подытожил заседание генерал и все с ним согласились.

Время очень сильно поджимало звезднополосатых демократизаторов. Уже через несколько часов был отдан приказ о переброске двух малышек в Китай и вскоре, огромный Б-29 по имени "Гордон Пим" отправился в свой исторический полет.

Важность этого полета заключалась не только в том, что одним своим ударом "Гордон Пим" должен был кардинально изменить положение дел на китайско-японском фронте в центральном Китае. Главным было то, что ему предстояло нанести новый вид ядерного бомбометания в американской армии.

Все предыдущие сбросы атомных бомб имели одну особенность. Американские пилоты не производили прямое бомбометание атомных бомб, а сбрасывали их на парашюте. В результате этой хитрости, бомбардировщики имели хорошую фору во времени, чтобы покинуть опасную для них зону.

При бомбежке такого большого объекта как многотысячный город, точность попадания бомбы не имела значения. Промахнуться было невозможно, иное дело бомбежка оборонительных укреплений противника. Здесь неточность попадания в цель могла привести к срыву наступления, ибо могло оказаться так, что наступать будет некому.

Лучшие головы верховного штаба стратегической авиации отчаянно бились над разрешением этой задачи. Будь в их распоряжении больше времени, они бы наверняка смогли и сохранить овец, и накормить волков, но по "закону Мэрфи", начальство поставило им сверхсложную задачу с ограниченным временным запасом.

Находясь в цейтноте, летчики не смогли предложить ничего иное, как прямое бомбометание. Прекрасно понимая, что подобный шаг подвергает жизни экипажа серьезному риску, они рекомендовали перед вылетом на задание заменить прибывший экипаж бомбардировщика.

Такое решение, по мнению специалистов, несколько повышало шансы вызывания у летчиков, так как незнающий об опасности пилот допускает меньше ошибок, чем тот, на плечах которого лежал тяжелый груз ответственности.

Эта рекомендация была выполнена с огромной точностью. Более того, вместе с экипажем "Гордона Пима" летело несколько офицеров, в задачу которых входила полная изоляция экипажа бомбардировщика. Едва только "Гордон Пим" приземлился на аэродроме под Цзяньян, как офицеры приступили к исполнению приказа.

Единственному человеку из экипажа "Пима" кому удалось пообщаться с местным военным персоналом, был оружейный механик. Он произвел передачу особо ценного груза командиру сменного экипажа в присутствии своего куратора. Все остальные члены экипажа были погружены на автобус и были отвезены в гостиницу под пристальным присмотром сопровождающих.

Подобное поведение приезжих естественно озадачило местных американских пилотов, но дальше повышенного любопытства дело не пошло. Тайну операции удалось сохранить.

После прилета в Китай "Пима" прошло ровно двадцать четыре часа. Столько времени понадобилось командованию Гоминдана для приведения в боевую готовность армии 3-го военного района. Совсем недавно они пытались захватить Шанхай и Нанкин, а теперь по настоянию американского представителя в Гоминьдане им было приказано начать наступление по направлению на город Аньцин.

Подобные изменения были обусловлены с целью деблокады войск 10-го военного района с центром в городе Хуайнань. Успех китайских войск на этом направлении мог серьезно осложнить положение японцев в междуречье Янцзы и Хуанхэ.

Стоит ли говорить, что полковник Адамс не поставил в известность китайских союзников Вашингтона во все подробности предстоящей операции. Китайским генералам была обещана помощь при наступлении в виде стратегических бомбардировщиков "Б-29", что привело их в полный восторг. Многие из них, включая самого генералиссимуса Чан Кайши, посчитали это удовлетворением своих ранних просьб.

Соблюдая режим секретности, полковник не стал их разубеждать в обратном. Хитрый янки лишь только скромно кивал головой, делал многозначительное лицо и доверительно сообщал своим собеседникам о возможности увеличения бомбового удара по врагу.

О намерении американцев сбросить на японские войска атомную бомбу, Адамс рассказал Чан Кайши всего за несколько часов до начала акции, когда утечка информации уже не могла поставить под угрозу план генерала Макартура. Новая наступательная операция под кодовым названием "Укрощение дракона" к этому времени уже началось и началось вполне успешно.

Вновь усиленный прилетевшими с востока "сверхкрепостями" отряд бомбардировщиков нанес сокрушающий удар по позициям японцев. Воспользовавшись тем, что японская авиация испытывала серьезные трудности с горючим, американские пилоты покинули верхние эшелоны и нанесли удар по противнику со средних эшелонов высоты.

Подобный шаг очень продуктивно сказался на результатах бомбометания. Разброс бомб уменьшился, а степень разрушения японских оборонительных укреплений увеличилась. На истерзанной взрывами земле вновь стала похожа на лунный пейзаж, но теперь многие воронки наезжали друг на друга своими краями.

Взрывы бомб с такой силой сотрясали землю, что бросившимся после бомбардировки в атаку китайским солдатам казалось, будто она гудит у них под ногами подобно огромному колоколу.

На этот раз, китайцы без серьезных трудностей прорвали передовой оборонительный рубеж противника. После удара "крепостей", японские укрепления представляли собой жалкое зрелище. Ходы сообщений и траншеи были завалены и разрушены, блиндажи повреждены, а огневые точки погибли вместе с боевым расчетом. Те же, что уцелели, были уничтожены огнем танков приданных частям прорыва.

Батальону легких танков "Чаффи", специально переброшенного в Китай по приказу Макартура в конце августа, не составило большого труда подавить разрозненные огневые точки противника свои 75мм орудием. Уже к началу второго часа наступления, китайцы полностью преодолели передний рубеж вражеской обороны и двинулись вперед.

По первоначальному плану операции, сброс атомной бомбы должен был произойти сразу после налета "Б-29", для усиления силы удара и нанесения врагу максимальных потерь. Однако непосредственно руководивший операцией подполковник Рис Моран, рискнул внести в него некоторое изменение.

Хорошо изучив тактику японцев, подполковник решил несколько отсрочить нанесение ядерного удара. Опытный командир, он разгадал тактическую хитрость японцев, примененную ими против китайцев в операции "Удар когтем". Не имея возможности бороться с "ковровыми ударами" противника, они не очень сильно цеплялись за передовой рубеж, и все внимание уделяли второй линии обороны, куда в случаи прорыва обороны противником срочно подтягивали все резервы.

Хитрый Моран дождался, пока китайцы не прорвут первую линию обороны и только когда солдаты Чан Кайши стали приближаться ко второй линии японской обороны, отдал приказ на сброс атомной бомбы. Специально поднятые в небо воздушные разведчики, внимательно следившие как за действиями японцами, так и за действиями китайцев. Находясь на постоянной связи с Мораном, они постарались с максимальной точностью навести "Пима" на подходящие к месту прорыва обороны японские резервы.

Сидевшие за штурвалом бомбардировщика пилоты не испытывали большого беспокойства. Следуя присланной "легенде" им объяснили, что в самолете находились мощные бомбы с химической начинкой. Их следовало покинуть верхний эшелон, произвести прицельное бомбометание и постараться как можно скорее покинуть зону бомбардировки.

Для соблюдения максимальной достоверности всему экипажу были выданы противогазы. Их следовало надеть сразу после сброса бомбы и категорически запрещалось снимать до конца полета.

Оставление привычных для себя верхних эшелонов, вначале несколько насторожило пилотов, но присутствие в небо истребителей разведчиков вернуло былую уверенность. "Гордон Пим" точно вышел на точку бомбометания и, совершив сброс, стал стремительно уходить на север, насколько это ему позволяли его размеры.

Что происходило потом, все члены экипажа вспоминали со страхом. От сильнейшего удара огромная махина самолета затряслась и заходила ходуном. Все кто в этот момент не сидели в кресле, а находились на ногах, оказались на полу и получили ранения и ушибы различной степени тяжести.

Попав под воздействие чудовищного молота, машина каким-то чудом не развалилась на куски и не свалилась в затяжное пике. Сидевший за штурвалом самолета майор Дональд Барнс с трудом смог удержать в воздухе свой аппарат, который в этот момент разительно отличался от прежнего красавца "Гордона Пима" каким он был пять минут назад.

Вся краска на днище самолета буквально выгорела и разлетелась клочьями. Один из двигателей полностью вышел из строя, другой работал с перебоями. Полностью пропала вся радиосвязь, и вышел из строя радар и самолет в одно мгновение стал слеп, глух и нем.

Внутри самолета стоял страшный ор получивших травмы членов экипажа. К громким крикам получившего ранение штурмана-бомбардира и бортинженера, добавлялся истошный визг Билли Стока, стрелка из нижней сферы, который получил сильный ожог роговицы и лишился зрения.

Что касается стрелка задней сферы, то воздушная волна просто смяла бронированное стекло, играючи вдавив его внутрь самолета. Филипп Базер погиб мгновенно. Безжалостно иссеченный осколками, он с изумлением глядел своими уже ничего невидящими глазами на огромный темный гриб, что стремительно поднимался высоко в небо.

Положение было критическим, но майор Барнс и лейтенант Ван Пельт сумели справиться с возникшей на борту ситуацией. Полностью отрешившись от криков и стонов экипажа, они продолжили полет, держа курс по компасу и визуальному наблюдению.

О возвращении назад не могло быть и речи, и пилоты решили сажать самолет в Хуайнане. Перед самой посадкой заработало радио, но вместе с тем возникли новые проблемы. Сначала долго не хотело выходить правое шасси, а когда оно все же вышло, тут же отказал второй из четырех моторов.

Не имея возможность уйти на повторный круг, Барнс был вынужден сажать самолет в экстренном порядке. Подобно птицы с подрубленным крылом "Пим" буквально рухнул на взлетную полосу и остановился в двух метрах от её конца.

О продолжении полетов на нем не могло быть и речи, но экипаж это не интересовало. Он остался в живых, пройдя в шаге от ужасной огненной геенны, что натворила много бед на земле.

В результате атомного взрыва сильно пострадали не только узлы японской обороны и их защитники, но и те резервы, что подходили к ним с других участков. Около семи тысяч человек одномоментно либо погибло, либо получили ранения, и попали под радиоактивное излучение в результате ядерного удара. Нарушилась связь и управление между японскими соединениями, чем не преминули воспользоваться китайцы.

Несмотря на то, что после атомного взрыва возникло множество пожаров в низкорослом кустарнике, под прикрытием огня "Чаффи" они смогли быстро преодолеть главный оборонительный рубеж противника и устремились по его тылам.

Впереди наступательных порядков китайской пехоты шли американские танки вместе с британскими "Матильдами" и "Валентайнами", стоявшими на вооружении у Чан Кайши. Именно они и стали той силой, что перемолола во встречных боях все то, что смогли направить к месту прорыва японцы.

Весь путь бронированной армады союзников до города Уху, был отмечен сгоревшими и искореженными танковыми остовами. Японцы отчаянно защищались всеми доступными средствами, включая диверсантов смертников. Из последних сил бронированный кулак пробился к берегам Янцзы, где и встал, имея в своем составе шесть годных к боям машин.

Идущие вслед за ними китайские солдаты смогли выйти к городу Аньцин, где встретились с подразделениями из 10-го военного округа, которые прорвав японскую блокаду, подошли к городу с севера. Один из пунктов "Укрощения дракона" был выполнен, но к этому моменту весь наступательный пыл солдат Гоминдана сошел на нет. Сумев остановить танковый каток противника, японцы попытались навязывать ему позиционную борьбу и достигли некоторых успехов.

Возможно, и на этот раз им удалось бы удержать под своим контролем Шанхай и Нанкин, но в этот момент в дело вступили красные китайцы. Находившийся в ставке Новой 4 армии советский генерал Гужин, настоял на начале широкомасштабного наступления вдоль Великого китайского канала на город Чжэньцзян.

Удар по тылам японских войск был нанесен мастерски и очень своевременно. Бросив все силы против войск Гоминдана, японцы не могли оказать серьезного сопротивления солдатам Мао. Возник кризис, который угрожал полным развалом всего японского фронта в центральном Китае.

Оказавшись между двух огней, японцы были вынуждены оставить Шанхай, отведя свои войска за Янцзы. Не желая полностью мириться с поражением, они попытались остановить наступление Новой 4 армии на подступах к Чжэньцзян и удержать под своим контролем Нанкин. Сил и возможностей для этого у японцев могло хватить, но противник опередил их в намерениях.

Не дав японцам возможности создать крепкий оперативный кулак, китайцы по предложению генерала Гужина нанесли новый удар, теперь по направлению города Банбу. Возникала угроза нового окружения японских войск, и генерал Конно был вынужден продолжить отступление.

Грамотно проведя арьергардные бои, он сумел вывести своих солдат из-под ударов тисков вражеских войск. Несмотря на отчаянные попытки солдат Новой 4 армии и генералиссимуса Чан Кайши заткнуть тонкое горлышко мешка в районе города Банбу, японцы смогли вывести свои главные силы из-под удара и отойти к крупному транспортному узлу Сюйчжоу.

Воспользовавшись тем, что победители занялись энергичным дележом между собой освобожденных территорий, японцы сумели создать новый рубеж обороны по линии Ляньюньган, Сюйчжоу, Кайфын, Чжэнчжоу. Благодаря сокращению площади фронта они смогли существенно уплотнить свои боевые порядки на этом направлении, что позволило отразить все последующие атаки китайцев.

Поток победных рапортов, донесений и реляций от полковника Адамса и Морана об успешном применении ядерного оружия в полевых условиях, сыграл с американцами злую шутку, и они сделали неверные выводы по результатам первой фазы операции. Основные заслуги в её успешном развитии были отнесены за счет ядерного удара и действиям объединенного танкового соединения союзников.

Роль Новой 4 армии НОАК в развитии наступления в провинции Цзянсу была существенно принижена. Недовольные утратой контроля над Нанкином, американцы назвали солдат Мао стервятниками, укравшими чужую добычу. Что же касается действия японских войск, то их стремительный отход за Янцзы к Кайфыну, был расценен штабом генерала Макартура как стойкую боязнь перед возможным новым ударом атомной бомбой.

Исходя из столь не совсем правдивых оценок, американским командованием было принято решение продолжить операцию и для развития успеха нанести по противнику ещё один ядерный удар, с целью полного очищения от японских войск провинций центрального Китая. Новой целью для атомной бомбардировки был выбран участок китайско-японского фронта в районе города Чанша, являвшийся важным узлом в японской обороне.

В случаи удачного развития наступления, китайцы могли выйти к берегам Янцзы в районе города Ханьян. Это создавало серьезную угрозу окружения для японской группировки в стратегически важном треугольнике Хэнъян, Шаоян, Чанша, откуда она могла наносить удары по территории южного Китая.

По расчетам американцев, после нанесения ядерного удара войска противника будут деморализованы и в случаи прорыв фронта в районе Чанша, японцы будут вынуждены отвести свои войска к берегам Янцзы. Причем рубеж Ханьян был, только промежуточным пунктом в планах союзников. В штабе Макартура в серьез считали, что смогут отбросить "напуганных" взрывом японцев за Янцзы, к Синьян или даже к Чжэнчжоу.

Для выполнения столь грандиозных планов, в Китай была доставлена малышка "Бэтси", на стратегическом бомбардировщике с шаловливым прозвищем "Фокстрот". Посчитав, что эксперимент под Аньцин завершился успешно, американцы решили несколько ослабить режим секретности вокруг своего нового ядерного удара.

После того как "Фокстрот" под управлением капитана Барни Стока приземлился на аэродром города Суйчуань, замены его экипажа не последовало самолета. От летчиков не скрыли ни сущность их секретного груза, ни степень опасности при выполнении задания, приводя в качестве удачного примера судьбу экипажа Барнса.

В специально составленном для будущих экипажей докладе майора Барнса, все негативные момент полета были умело нивелированы. Главный упор был сделан на успешное развитие наземного наступления после проведения атомной бомбардировки, что коренным образом изменило общее фронтовое положение.

Не были обойдены в докладе и полученные командой "Пима" награды, на которые генерал Макартур не поскупился. Так члены экипажа, получившие ранения во время полета и посадки, были награждены медалью "Пурпурное сердце". Все остальные летчики за исключением командира получили по "Бронзовой звездой", а сам командир был удостоен "Креста за летные заслуги".

Также щедрый дождь из "сердец" и "звезд" упал и на оставшихся в живых танкистов. Для мертвых был составлен отдельный список, который Макартур утвердил своей властью. В него вошел и командир танкового батальона майор Дженкинс. Будущий кавалер медали "За выдающиеся заслуги" скоропостижно скончался через два дня как его танки вышли к Янцзы.

Из-за понесенных потерь в результате марша к Уху, к сражению за Чанша американцы могли выставить два неполных взвода "Чаффи". Все остальные танки, задействованные в этой операции, имели китайские экипажи.

Обрадованные легкостью побед одержанных в начале операции, американцы ожидали столь же блистательного и её завершения.

— "Укрощение дракона" будет не только хорошим уроком для японцев, но и для русских. Пусть знают, что у нас есть хорошая дубина, способная сломать хребет и их медведю — уверенно вещал Макартур перед началом наступления под Чанша, но дальнейшее развитие событий его жестоко разочаровало.

Вначале все шло хорошо. Фирменный "ковровый налет" смел переднюю линию обороны японцев и под прикрытием танков, пехотинцы генералиссимуса Чан Кайши устремились в атаку и вскоре прорвали оборону врага на узком участке фронта.

Подобный прорыв всегда таит каверзные возможности получения контрудара, но уверенные в успехе дела, союзники смело шли вперед не оглядываясь по сторонам. Китайские солдаты уже приближались ко второй линии обороны расположенной вдоль холмистой гряды.

Как и в ситуации под Аньцин, атомная бомба должна была упасть по ту сторону японских укреплений и должна была уничтожить как защитников оборонительного рубежа, так и подходящие к нему войска. Однако все произошло иначе, чем надеялись американцы.

Спокойно пролетев от Суйчуань до линии фронта и снизившись для прицельного бомбометания, в самый последний момент самолет капитана Стока подвергся неожиданному нападению японских истребителей.

Возможно, появления их в этом месте была банальная случайность, на войне это привычное дело. Однако подозрительно точно и своевременно звено "Хаятэ" вышло на "Фокстрот" сжигая последние запасы топлива японской авиации в центральном Китае.

Появившись со стороны солнца, они попытались атаковать огромный бомбардировщик, но истребители прикрытия не позволили им даже приблизиться к нему. Завязалась отчаянная и короткая схватка. Благодаря своему численному превосходству, победителем из неё вышли белозвездные самолеты, но возникшая в небе нервозность сделала свое черное дело.

Именно нервозностью и торопливостью опытные специалисты объяснили, почему сброшенная Стоком бомба упала не за оборонительными позициями японцев, а перед ними, что самым плачевным образом сказалось на наступлении.

Конечно, защитные укрепления японцев серьезно пострадали от ядерного взрыва, так как не были рассчитаны на столь мощный удар. Но вот близость эпицентра взрыва к наступательным порядкам союзников сыграло свою коварную роль. И тут дело было не только в обжигающей взрывной волне, что изрядно потрепала передовые порядки танков и китайской пехоты. Совершая обходной маневр в сторону от страшного грибообразного облака, они попали под радиоактивное облучение в последствие известное как "лучевка".

Находящиеся под защитой брони экипажи машин мало пострадали от смертоносной радиации, а вот пехотинцы получили сильную дозу облучения. При поддержке танков они смогли преодолеть вторую линию обороны врага, но вот продвинуться дальше и по частям уничтожить подтягиваемые противником резервы не получилось.

У попавших под облучение людей появились головные боли, тошнота, рвота, рези в желудке и сильно выраженная слабость. Сделав всего с десяток шагов, солдаты сначала останавливались, чтобы отдышаться, а затем и просто стали валиться с ног. Ни крики, ни уговоры подошедших из тыла офицеров не могли заставить их идти дальше. Впрочем, у крикунов с палками и маузерами, как правило, идущих далеко позади цепей скоро появились те же недуги, и о наступлении пришлось забыть.

Лишенные поддержки пехоты, танки не смогли разбить и уничтожить соединения врага спешно переброшенные к месту прорыва. Возможно, что хорошо вооруженные "Чаффи" и смогли бы справиться с этой задачей, но на свою беду, американцы наскочили на отряд смертников, чья задача заключалась как раз в борьбе с танками.

Этим обвешанным взрывчаткой людям было совершенно не страшно умереть под грохочущими гусеницами вражеских танков во славу своей родины и микадо. С громкими криками "Банзай!" бросались они навстречу бронированным машинам и если пулеметчики не успевали скосить их из пулемета, они совершали задуманный подвиг.

Потеряв сразу четыре машины, американцы прекратили наступление и, дожидаясь подхода пехоты, подверглись вторичному облучению.

Не имея навыков проведения дезактивации боевых машин, они совершенно не обращали внимания на пыль, что густым слоем покрыла их танки. Многие из танкистов ища укрытия от солнца, прятались в тени своих машин, плотно прижимаясь к их бортам и гусеницам. Все это скоро сказалось на здоровье экипажей. Появились усталость апатия, а иногда и не мотивированная агрессия.

Когда к рубежу атаки подошли свежие силы, ни о какой танковой поддержке не могло быть и речи. Из всего числа машин, что приняли участие в наступлении, в бой могли идти только шесть танков. Все остальные экипажи были поражены "лучевкой" в той или иной степени.

Подводя итоги первой фазы наступления, американские генералы гордо заявляли, что после атомного удара у японских солдат появился стойкий страх перед атомной бомбой. И что поэтому удалось так далеко продвинуться.

Готовясь нанести новый ядерный удар, они полагали, что такая же боязнь возникнет и у солдат обороняющих Чанша. Однако страх перед бомбой возник у их союзников.

Весть о невидимой болезни поразившие передовые соединения моментально разлетелась среди солдат генералиссимуса Чан Кайши. Китайские солдаты с большим страхом и опаской продвигались вперед, что позволило японцам подтянуть резервы и остановить наступление противника. Всего, что смогли добиться войска Гоминдана на этот раз, это выйти к Янцзы в районе озера Дунтинкху.

Этими действиями угроза окружения для японских войск находящихся в треугольнике Чанша — Ханьян — Шаоян была создана незначительная, и не о каком отступлении из него не могло быть и речи. Наоборот, срыв наступления противника только придал силы самураям и решимость сражаться до конца.

В отличие от громких и батальных сражений на Востоке, Запад в этот момент прибывал в затишье. Западная Германия и страны Бенилюкса приходили в себя после русского наступления от Эльбы до Рейна. Англо-американская коалиция с напряжением следила за событиями во Франции и Италии, опасаясь быть отрезанными от путей снабжения.

После смерти Черчилля, затишье пришло и на берега Адриатики. Так и не дождавшись южного удара советско-югославских войск, британские войска застыли в тревожном ожидании. Все ждали наступления зимы, наивно полагая, что тогда русский медведь заляжет в берлогу, и не будет воевать.

Выйдя к берегам Ла-Манша, взяв под свой контроль Босфор и выбив англичан с Крита, советские войска действительно намеривались "закопать топор войны", но был ещё один уголок Европы, который не давал покоя Москве.

Точнее сказать не столько Ставке в лице генерала Антонова, сколько маршалу Малиновскому. И имя этого уголка была — Мальта.

Маленький клочок суши, расположенный на полпути между Сицилией и Тунисом занимал важное место в вопросе контроля над акваторией Средиземного моря. В начальный период войны на этом театре боевых действий, Мальта сыграла важную роль в разгроме африканского корпуса немцев.

Именно с её аэродрома взлетали бомбардировщики на перехват итальянских судов, доставлявших топливо для немецких танков, что встали из-за нехватки горючего в одном переходе до Каира. Именно из акватории Ла-Валетта выходили подводные лодки, отправлявшие на дно транспорты, везущие в Африку живую силу и технику для восходящей звезды Третьего рейха — фельдмаршала Роммеля. Получи он хотя бы треть от того, что уничтожили мальтийские летчики и моряки и британской гегемонии на юге Средиземного моря пришел бы конец. Прочная ось Гибралтар — Мальта — Александрия была бы нарушена и дорога на Индию была бы открыта.

Не имея возможности захватить этот маленький, но очень важный остров, гитлеровское командование пыталось стереть его с лица земли. Сотни бомб были сброшены на Ла-Валетту, грозный флот итальянского дуче хотел превратить остров в руины, но всякий раз Мальта выходила победителем в смертельной схватке с врагом.

После успешной высадки союзных войск сначала в Африке, а потом в Италии и Франции значение Мальты стало постепенно уменьшаться. У Британской империи появились новые цели, новые заботы, а когда в Европе наступил мир и все взоры союзников устремились на Дальний Восток, про героический островок совсем забыли.

Численность гарнизона Ла-Валетты была сокращена ровно на половину и соответствовала численности мирного времени. Для защиты мальтийского неба была оставлена одна эскадрилья истребителей, а для отражения вражеского десанта два миноносца и патрульные корабли. Все остальное было отправлено для борьбы с Японией или отправлено домой в Англию.

Былой интерес к Мальте возрос в связи с событиями на Балканах. Озабоченный выходом русских танков к мысу Тенарон в Лаконики, Черчилль решил усилить свой "непотопляемый авианосец". Не имея возможности отправить на Мальту войска и авиацию, он намеривался за счет воинских соединений из восточной Африки. Возвращающиеся с Дальнего Востока корабли должны были взять их Момбасе и доставить их в Ла-Валетту.

План британского премьера был выполнен почти полностью. Пришедшие в Александрию корабли были основательно загружены войсками. Палубы эсминцев, крейсеров и флагмана первого отряда линкора "Энсон" были заполнены солдатами, техникой и прочим военным имуществом. Оставалось совершить только один переход и в это время, в исполнение воли покойного Черчилля вмешалась чужая воля.

Разговор о Мальте между Верховным Главнокомандующим и исполняющим обязанности начальника Генерального штаба, произошел как раз в тот момент, когда африканское воинство грузилось на корабли в Момбасе.

Завершая дневной доклад о положении дел на фронтах Европы, Антонов доложил Сталину о поступившем от Малиновского предложении по проведению десантной операции на Мальту.

— Есть такая болезнь — головокружение от успехов. Очень опасаюсь, что победы в Греции и удачного взятия под свой контроль островов Крита и Родоса, товарищ Малиновский заразился этим опасным недугом. Лично я очень рад этим победам, что одержали наши войска под его руководством, однако иногда полезнее вовремя остановиться и перестать дергать зверя за хвост, тем более такого как британский лев — произнес Сталин после небольшого раздумья, но собеседник не согласился с ним.

— Благоразумие всегда полезно, однако доводы, приведенные маршалом Малиновским весьма убедительны, и совершенно не являются "шапкозакидательским" проектом. Родион Яковлевич и его штаб все тщательно взвесили и рассчитали. В их докладе учтен опыт не только наших десантных операций, но и немецких и американских. Генеральный штаб считает, что десант на Мальту — адекватный и жизнеспособный план.

— Вы предлагаете совершить то, на что в свое время не решился Гитлер, в распоряжении которого был весь итальянский, лучшие асы Люфтваффе и первоклассные десантники генерала Штудента? — иронически спросил Сталин. — Насколько я знаю, ради спасения своего африканского Роммель умолял Гитлера захватить Мальту и тот ему отказал, сказав, что не желает потерять свою лучшею дивизию в деле с сомнительным исходом. Вы считаете, что мы вправе рискнуть десантниками генерала Глаголева в аналогичной ситуации.

Благодаря своей прекрасной памяти, Верховный хлестко бил по самым уязвимым точкам предложенного к его рассмотрению "мальтийского проекта", но у генерала Антонова были свои аргументы.

— Все верно, товарищ Сталин, но этот разговор состоялся в средине сорок второго года, когда Мальта стараниями Черчилля была максимальна укреплена. Атакуй немцы её двумя годами раньше, в июле сорокового и им наверняка сопутствовал успех. Сейчас положение дел на Мальте сходно с положением дел в сороковом году, чем с сорок вторым.

Согласно последним данным разведки, на острове находится одна эскадрилья численностью в одиннадцать истребителей состоящая из "Спитфайеров" и "Харикейнов". Численность гарнизона составляет немного более двух тысяч человек, включая сюда солдат на острове Гоцо. Главной целью десанта является аэродром Та-Кали — главная воздушная база англичан на острове. Его прикрывают три зенитные батареи, подавить которые десантникам Глаголева вполне по силам. Есть ещё гражданский аэродром Лука, но его взлетно-посадочная полоса разрушена в результате немецкой бомбардировке.

— Хорошо, зенитки подавили, Мальту захватили, а что дальше? Скоро британский флот прибудет в Александрию, и англичане наверняка попытаются вернуть остров под свой контроль. Хватит ли у нас сил и возможности удержать Мальту под своим контролем? Не получиться ли, что мы её только подержали в руках и тут же отдали хозяину обратно? Подобный конфуз может очень сильно ударить по престижу нашей страны, особенно во время переговоров с американцами в Стокгольме. Сейчас товарищу Вышинскому там очень нелегко, а если господа американцы получат ещё такой козырь, будет труднее вдвое — нравоучительно произнес вождь, но его замечания не остановили Антонова.

— Среди кораблей, идущих в Александрию нет авианосцев, товарищ Сталин и значит, англичане не смогут помешать нам, организовать воздушный мост на Мальту. Кроме того, если мы перебросим на Крит всю бомбардировочную авиацию Малиновского, то сможет контролировать весь центр Средиземного моря. Даже если британские корабли пойдут вдоль ливийского побережья на Бенгази, мы сможем нанести по ним воздушный удар.

Антонов говорил твердо и напористо, с едва заметной увлеченностью, но его душевный порыв не растопил скепсис Сталина. Генералиссимус был не против того, чтобы выдернуть ещё одно перо у англичан, но при этом он не хотел излишнего риска. Время бурного азарта для вождя давно прошло, и он стремился не столько приобрести, сколько удержать уже имеющееся.

— Для успешного проведения операции Малиновский просит разрешения использовать итальянские аэродромы на Сицилии Катании и Джела. Я прекрасно понимаю, что этот шаг продиктован исключительно из-за чисто технического ограничения возможностей наших истребителей, что будут прикрывать наши транспортные самолеты с десантом, однако это невозможно. Едва только это произойдет, как американцы немедленно поднимут вой, обвиняя нас в нарушении достигнутой по Италии договоренности, и итальянский костер вспыхнет, не успев погаснуть.

— Но ведь эти аэродромы необходимы нам в качестве аэродромов подскока всего лишь на один, максимум на два дня, а потом они будут нам не нужны! — пытался апеллировать начальник Генштаба, но собеседник остался глух к его словам.

— Сейчас вы рассуждаете товарищ Антонов исключительно как военный, которому нужно решить задачу любой ценой. Однако кроме стратегии и тактики есть ещё и политика, чьи интересы зачастую бывают выше и важнее военных. Я считаю, что этот вопрос вами продуман не до конца. Идите и подумайте. Если завтра вы не предоставите убедительные доводы, как решить эту проблему, то к вопросу о высадке десанта на Мальте возвращаться не будем — отрезал Верховный и Антонов был вынужден подчиниться.

Зная трудоспособность Антонова, Сталин специально дал генералу столь сжатые сроки, справедливо полагая, что такой талантливый человек сможет найти решение этого сложного вопроса. Кроме этого, вождь умело играл на самолюбии Антонова очень стремившегося стать маршалом. В ходе боев за Западную Германию, Сталин делал хитрые намеки, что число маршалов Советского Союза следовало бы увеличить.

Верховный главнокомандующий рассчитал все верно и на следующем дневном совещании, Антонов предложил новый вариант проведения операции.

— Генштаб ещё раз внимательно проработал вопрос об использовании сицилийских аэродромов и считает, что острой необходимости в них нет, товарищ Сталин — с достоинством доложил генерал, когда вождь спросил его о Мальте. — Мы считаем, что в качестве прикрытия самолетов с десантом следует использовать истребители Ла-5 и Як-7Д. Особенность их конструкции позволяют достигнуть Мальты без посадки в Италии. Если захват аэродрома произойдет успешно, наши истребители смогут на него сесть. В противном случае летчикам придется покинуть самолеты и их подберут наши моряки, которые будут задействованы в операции.

— Если у нас много хороших истребителей, это совсем не значит, что ими можно так легко разбрасываться, товарищ Антонов. Они нам ещё очень пригодятся. Поэтому, в крайнем случае, наши летчики могут совершить посадку на аэродроме Джела. Думаю, что против вынужденной посадки господа американцы не будут сильно шуметь — слова генералиссимуса серьезно озадачил собеседника. Ему было непонятно, являлись ли слова Сталина о вынужденной посадке удачной импровизацией, ведь вождь хорошо разбирался в авиации, или он просчитал такой ход ранее и терпеливо ждал момента его озвучить. В пользу второго варианта было продолжение разговора.

— Думаю, будет совсем нелишним, если к истребительному прикрытию мы добавим ещё и пикирующие бомбардировщики Ту-2. Они специально создавались для дальних морских полетов с целью уничтожения кораблей противника и их морских баз, которой остров Мальта и является. Следует послать две эскадрильи бомбардировщиков. Одна будет помогать десантникам по захвату аэродрома, а вторая ударит по порту, чем привлечет к себе внимание англичан и в случаи необходимости поможет морякам — сказал Сталин, визируя документы.

Подпись сделанная синим карандашом столкнула с вершины горы камень, который породил огромную лавину, со страшной силой обрушившуюся на маленькую Мальту в самом начале брюмера.

До туманов французского революционного календаря этот день не дотянул. Максимум что было — это хмурое осеннее небо, раскинувшееся над бывшим владением иоаннитов от края до края необъятного горизонта.

Около десяти часов по среднеевропейскому времени, радарная установка засекла одиночную воздушную цель, идущую со стороны Туниса. Её обнаружение не вызвало большой тревоги у британских наблюдателей. После последних событий в Европе, американцы возобновили использование направление Тунис-Бари для снабжения своих войск в северной Италии и Австрии.

Полеты были не регулярными, но британские ВВС, находящиеся на острове, были предупреждены об их начале для исключения фактора "дружественного огня". Досадное положение "младшего брата" сыграло с англичанами злую шутку, не желая лишний раз получить гневный окрик "не мешаться под ногами", дежурный не стал вызывать неизвестный борт по радио для его идентификации. Вместо этого, он попросил пилота истребителя совершавшего патрульный облет прилегающей к острову акватории, приблизиться к самолету и идентифицировать его.

Доклад летчика успокоил дежурного. Как он и предполагал — это был транспортный "Дуглас" с американскими опознавательными знаками. Поэтому он продолжил вести борт, не объявив тревогу по аэродрому.

Беспокойство у него возникло, когда самолет резко изменил курс и направился в сторону Мальты. Следуя уставу, он вышел на нужную радиочастоту и попытался связаться с "Дугласом" прося назвать себя, но разговор не получился. Сквозь треск и свист, он лишь услышал, что на борту пожар и самолет идет на вынужденную посадку. Большего, несмотря на свои запросы многочисленные он не услышал.

Все эти события вновь заставили сержанта Пепера обратиться за помощью к патрульному пилоту, который подтвердил сообщение, поступившее с борта транспортника. Из правого мотора быстро теряющего высоту самолета вырывались черные клубы дыма, тянувшиеся вслед за ним густым шлейфом.

Посылая проклятья на голову чертей принесших этого янки, сержант объявил по аэродрому пожарную тревогу. Так как штатных пожарных не имелось, то на их роль был отправлен весь дежурный состав охраны аэродрома. Отставив в сторону оружие, они вооружились ведрами, лопатами и прочим пожарным инвентарем, стали раскатывать длинные пожарные шланги.

Появление нежданного гостя ждали, что называется во все оружие и когда он появился, среди англичан возник спор, успеет транспортник сесть или взорвется в воздухе. Уж очень сильно валил дым из его правого мотора.

Большинство ставили на то, что янки отправиться в гости к Большому Джону, но самолет с белой звездой не торопился умирать. Вопреки всему он благополучно сел на центральную полосу и покатался, навстречу пожарному расчету нещадно дымя.

О том, что не борту транспортника находятся люди, стало известно в самый последний момент, когда самолет остановился, и они стали из него выпрыгивать на взлетное поле. Дым, начавшаяся суматоха усиленная громкими криками "Помогите!" не позволила англичанам быстро сориентироваться и заподозрить что-то неладное во всем происходящем.

Подтягивая пожарные шланги, они не обратили никакого внимания, что одетые в хаки вооружены автоматами, и их число заметно превышало число обычно находящихся на борту самолета. Для них было самое главное залить дымившийся самолет, до того как он взорвется.

Они только успели приблизиться к самолету, как под его левым крылом раздался глухой взрыв, вслед за которым в небо взметнулся новый столб черного дыма.

Решив, что "Дуглас" вот-вот взорваться, англичане бросились прочь от обреченного самолета, вместе с частью выпрыгнувших из "Дугласа" американцев. Другая часть, совершенно потеряв голову от страха, бросилась через все поле по направлению к зенитной батарее, что находилась слева от главной полосы аэродрома и прикрывала весь его левый фланг.

Боевой расчет зенитной батареи громкими криками призывали американцев остановиться и бежать в другую сторону, но те упрямо продолжали бежать к ним, видимо не слыша англичан. Столь непонятное поведение стало ясным, когда они остановились и открыли прицельный огонь по расчету батареи.

Застигнутые врасплох англичане не сумели оказать никакого сопротивления и по прошествию нескольких минут, батарея полностью перешла под контроль лже янки. Примерно в тоже время, смешавшиеся с пожарными, незваные гости стали уничтожать доверчивых хозяев.

Одних расстреливали в упор из автоматов, других убивали ножами, третьи погибали от хлестких ударов саперных лопаток, которые были у каждого десантника. Некоторые из англичан пытались оказать сопротивление при помощи топоров и лопат но, не имея навыков рукопашного боя, неизменно проигрывали схватку противнику.

Черная пелена дыма, расстилающаяся по взлетному полю от никак не вспыхивающего "Дугласа" не позволяла боевому расчету правой зенитной батарее видеть все происходящее. Лишь только когда стали слышны автоматные очереди, у них появились подозрения. Однако и тут комплекс "младшего брата" сказал своё слово. Вместо того, чтобы немедленно открыть огонь по приземлившемуся самолету, командир боевого расчета лейтенант Эллисон попытался связаться по телефону с центральным постом для того чтобы выяснить, что происходит.

Пока он это делал, драгоценное время было безвозвратно потеряно, и батарея сама подверглась атаке. Сделай лейтенант Эллисон все как предписывал ему устав и должностные инструкции, его "Бофорсы" вдребезги разнесли бы и самолет и нападавших. Дальность и мощь этих орудий позволяло это сделать, но все уже было поздно. Вражеские пулеметчики уже успели воткнуть сошки своих пулеметов в каменистую землю острова и с двух сторон ударили по зенитчикам.

Батарея успела дать несколько залпов. Успела разнести в клочья нескольких бегущих к ней автоматчиков, повредить крыло и кабину пилотов вражеского "Дугласа". Они бы сумели если не внести решающий перелом во внезапно вспыхнувшей схватке, то наверняка бы дорого продали бы свои души врагу, но судьба сулила им иное.

Длинные свинцовые очереди, выпущенные из разных мест, словно огромные ножницы быстро срезали и выщелкали боевой расчет правофланговой батарее аэродрома Та-Кали, а те до кого они не смогли дотянуться, были добиты вражескими автоматчиками.

Фактор внезапности позволил советским десантникам не только быстро подавить две из трех зенитных батарей противника, но также заблокировать взлетную полосу и не дали взлететь истребителю, готовившегося сменить патрульный самолет. Когда же пилот попытался поднять машину по запасной взлетной полосе, один из десантников бросил в самолет гранату и серьезно повредил его. Других попыток взлететь с аэродрома никто не пытался.

Преследуя бегущих англичан, советские воины ворвались в центральный пост управления аэродромом, прежде чем находившиеся там военные сумели тать отпор. Находившиеся там офицеры едва успели связаться с главным штабом обороны в Ла-Валлете и доложить о нападении диверсантов, после чего связь с аэродромом прервалась.

Действуя отдельными штурмовыми группами, советские десантники смогли быстро подавить всякое сопротивление на центральном посту и атаковали казарму роты охраны аэродрома. Там смогли найти убежище все те, кого миновали вражеские пули и кто успел добежать до её стен.

Быстро вскрыв оружейную комнату, англичане намеривались дождаться подхода подкрепления из Ла-Валетты, которую отделяло всего несколько километров. Даже если бы дежурный офицер не успел бы дозвониться до штаба, звуки выстрелов и взрывов были слышны по всей округе и тревога, все равно бы была поднята. До прихода подкрепления британцам нужно было продержаться полчаса, максимум час, однако противник не собирался так долго ждать.

Расстояние между центральным постом и казармой было меньше двадцати метров. Этого было вполне достаточно для гранатомета, выстрел из которого сначала разнес дверь казармы, потом два окна из которых яростно строчили пулеметы. После этого была поставлена дымовая завеса, под прикрытием которой советские десантники бросились на штурм здания.

В этот день дымовые завесы применялись очень часто. Сначала при помощи их пилот "Дугласа" имитировал пожар двигателя и благополучно сел на вражеский аэродром. Затем имитировал новый взрыв и заставил англичан паниковать, чем помог выиграть десантникам драгоценные минуты. Теперь, под покровом дыма, они смогли подавить главный очаг сопротивления на аэродроме.

Действуя по хорошо проверенной схеме, штурмовые группы вначале бросали в комнату гранаты, затем обрабатывали помещение огнем из пулеметов и автоматов, и только потом входили внутрь где, как правило, были одни трупы или тяжелораненые. Единственный раз, повторно бросать гранаты пришлось при штурме оружейной комнаты. Тогда толстый деревянный стол прикрыл сержанта Филдса от осколков гранаты и автоматных пуль. Прояви он выдержку, подпусти врагов поближе к себе, и он смог бы нанести больший урон, но него сдали нервы. Огонь был открыт слишком рано и метко брошенная граната, разнесла в щепки и деревянное укрытие сержанта и его самого.

Последним оплотом британского сопротивления была зенитная батарея, находившая в самом конце центральной взлетной полосы. Из-за своей отдаленности она не имела возможности хоть как-то помочь защитникам аэродрома, но являясь передовым форпостом обороны аэродрома, могла полностью контролировать все взлеты и посадки на него.

Эта батарея являлась важным элементом, без которого операция "Троянский конь" не могла иметь благополучного завершения. В казарме охраны ещё шли яростные схватки, а командир десанта капитан Корнилов, по рации уже наводил на оставшуюся батарею "горбачей".

Зенитный расчет лейтенанта Бразерса достойно встретил атаку врага. Огнем его зенитных орудий был сбит один Ту-2 и повреждены две машины. Подобный результат мог заставить отступить немцев, японцев и даже американцев, но никак не русских пилотов. Полностью презрев смертельную угрозу, они упрямо атаковали зенитную батарею англичан и смогли привести её к молчанию. Когда к аэродрому Та-Кали прибыли транспортные самолеты с основными силами десанта, они были встречены тремя белыми ракетами, означавшими разрешение на свободную посадку.

Всего на аэродром село двенадцать транспортных самолетов и шесть истребителей. Остальной воздушный эскорт приземлился в Сицилии, куда ранее сел и патрульный истребитель мальтийской эскадрильи.

Что касается "тушек", то они были героями дня наравне с десантниками. Их самоотверженные действия не только привели к полному взятию вражеского аэродрома, но и помогли отразить попытку врага отбить Та-Кали. Прочно оседлав небо, они сначала разгромили колону грузовиков с солдатами, а затем уничтожили две артиллерийские батареи, огнем которой англичане пытались уничтожить советских десантников.

Выполняя требование капитана Корнилова, экипажи самолетов полностью отказались от атаки гаваней Ла-Валлеты, полностью сосредоточившись на прикрытии десанта. Видя их непростое положение, командир одной из эскадрильи майор Лисицын принял решение остаться и посадил семь бомбардировщиков на аэродром.

Так закончился этот хмурый октябрьский день. Впереди ещё были бои за Ла-Валлету и сражение с флотом его королевского величества стоящим в её гаванях. Ещё предстояло взять Мальту под свой полный контроль и изготовиться к приходу кораблей из Александрии. Ещё было необходимо сделать много и много всяких вещей, но самый первый шаг уже был сделан. Из колониальной короны британского льва был выбит очень ценный камень, и он уже никогда не вернется на свое прежнее место.

Глава X. Чума и мор на оба ваши дома.

Как бы ни были богаты и могущественны сильные мира сего, как бы ни были верны им слуги и предана охрана, всегда в их окружении можно найти человека, который был бы обижен ими. При этом обида могла иметь совсем не форму прямого оскорбления. Это могло быть и затирание по службе, и наложение излишне строгого наказания, а также низкая оплата труда, по мнению обиженного индивидуума.

Наличие такого обиженного человека, при правильном подходе позволяло найти щель в защите любого человека, подтверждая на деле известное изречение, что предают в основном свои.

Вступив на путь публичного политика, Гарри Трумэн отнюдь не утратил агрессивный нрав своих предков фермеров. Он не желал получать от Больших семейств Америки постоянные втыки подобно боксерской груше и все время выполнять их приказы как мальчик на побегушках. Признавая силу и власть денег, тем не менее, Трумэн решил начать контригру и обратился за помощью к своему доверенному человеку Марку Гусману.

Согласно конституции США во внутренней политике губернатор любого штата не мене властная фигура, чем президент. Он не может напрямую приказать или потребовать от главы штата чего-либо, но вот создать и оплатить деятельность группу внутренней безопасности, ему было вполне по силам.

По распоряжению президента, Гусман начал разработку операции по установлению подслушивающих устройств в местах, где вели деловые переговоры финансовые семейства Америки, обозначенные в документах литерами Эм, Джи и Кью, ради соблюдения секретности.

Имея столь солидное государственное прикрытие, финансовое и техническое обеспечение, Гусман добился определенных результатов. Взяв в оборот посланца больших семейств, через которого президент узнавал их волю, он вскоре вышел на одну частную виллу, где представители высоких семейств часто встречались на деловых обедах.

Одному из агентов Гусмана удалось завербовать лакея, который за триста долларов, согласился поместить записывающее устройство в библиотеке виллы во время очередной встречи господ Эм, Джи и Кью.

На его согласие предать своих господ повлияла не столько сумма гонорара, сколько обида за скверное отношение к себе. Принеся в комнату, где готовились принять дорогих гостей поднос с бокалами бренди, он сумел оставить в ней включенный миниатюрный диктофон. Через час после окончания встречи диктофон был благополучно извлечен из библиотеки и вечером того же дня передан в руки агенту Гусмана.

Запись оказалась среднего качества, но голоса собравшихся в библиотеке людей были хорошо слышны, что облегчило работу по её расшифровке. Людям Гусмана понадобилось около трех часов кропотливого труда по переноске записанного на тонкую как проволока ленту разговора сначала на черновик, а затем и на чистовик. Отпечатанный в одном экземпляре, на следующий день, самолетом специальной связи доклад был отправлен в Денвер, где в это время находился президент.

Покинув столицу на доставшемся в наследство от Рузвельта поезде, Трумэн медленно, но верно "кочевал" в западном направлении. Под вывеской "встречи с пострадавшими от японской агрессии", он сначала посетил Сент-Луис, потом Топика, а затем остановился Денвер. Там не было толпы вездесущих журналистов считавших, что они имеют право трепать президентские нервы всяческими неудобными вопросами. Местные жители в отличие от обитателей столицы и примкнувшего к ним Северо-запада, встретили появление президента с почтением и обожанием. Многочисленные толпы горожан и гостей Денвера не выстраивали протестные пикеты, а приходили на вокзал, чтобы посмотреть на поезд дорогого гостя.

Зловещие дыхание пришедшей в Америку войны не коснулось столицы штата Колорадо, которая из провинциального перевалочного городка на железной дороге, превратилась в важный производственный центр. Жителям Денвера было, за что благодарить федеральные власти и Трумэн решил задержаться здесь. Его следующая цель поездки Солт-Лейк-Сити, мог и подождать.

Кроме восстановления душевного здоровья, пребывание президента на запад улучшало его политический рейтинг. Теперь никто из конгрессменов не мог упрекнуть Трумэна в пагубном бездействии и трусливом выжидании, на какую сторону судьба уронит бутерброд. Находясь максимально приближенным к театру боевых действий, он умело создавал видимость, что полностью контролирует военные события в Японии и прилегающих к ней окрестностях.

Заранее извещенный по телефону об отправке пакета, Трумэн с большим нетерпением ждал его. Едва пакет от Гусмана было доставлено в президентский поезд, как президент занялся его чтением, начисто позабыв про поданный обед. Едва сдерживая дыхание, он погрузился в мир тайн, приложил ухо к потаенной скважине в стене.

— К концу недели истекает срок, отпущенный вами нашему президенту для исправления дел. Что мне следует сказать на встрече с ним? Выразить ваше недовольство отсутствием видимых успехов в войне с Японии и потребовать ещё больше энергичных действий от нашей армии? — спросил посланник Больших семейств, который был обозначен людьми Гусмана как Омега. Подобное обозначение этого человека последней буквой греческого алфавита было сделано по приказу Гусмана, желавшего показать истинное место глашатая.

В этот день на встречи с ним были только представители от Эм и Джи. Представитель семейства Кью не смог прибыть на встречу по причине болезни, однако по телефону он обговорил с Эм все интересующие его вопросы.

— Вставить свечу, чтобы клиент лучше крутился, это у тебя всегда хорошо получалось Эбб, но сейчас не тот случай. Если слишком часто бить лошадь кнутом, то она может взбрыкнуть или того хуже околеть. Поэтому кнут всегда следует чередовать с пряником — наставительно молвил Джи. — Сейчас президент переживает не самый лучший момент и нам следует его поддержать, чем окунуть в чан навозом.

— Но ведь вся страна ждет скорейшего окончания войны с японцами — посмел не согласиться с ним Эбб. Он уже накидал несколько умных мыслей с критикой президента, но его голос оказался голосом вопиющего в пустыне.

— Причем здесь страна? Гарри точно выполнил то, что мы от него хотели, вторгнулся в Японию и тем самым удержал цены на акции военных корпораций на нужном уровне. Мы по-прежнему штампует пушки, танки, самолеты, а правительство все это у нас покупает, обеспечивая нам стабильную прибыль. А то, что война идет, не так успешно как хочется нашим избирателям, так что поделать. Не все то, что выгодно им выгодно нам. Нет, сейчас нам ругать своего президента — это грешить против совести — поддержал своего собеседника Эм.

— Так что же, мы закрываем лист претензий к нему? — деловито спросил Эбб, изобразив готовность закрыть блокнот, и отправиться в гости к Трумэну.

— Почему закрываем? У нас сейчас нет претензий к президенту в отношении войны с Японией и не более того — подчеркнул Джи. — На сегодня нас не устраивает положение дел с Англией. К сожалению, отправка в Англию товаров первой необходимости идет не так быстро и не в том объеме, в каком она должна быть для укрепления позиций кабинета Идена. Первые партии товаров уже пришли и частично розданы населению, однако их появление скорее ухудшило общую ситуацию в стране, чем разрядила её.

— Почему? — искренне удивился Эбб, чем вызвал снисходительную улыбку на лице у Джи.

— Когда нет мануфактуры, все сидят спокойно и ждут её появления. Когда же она появляется, но в малом количестве, тогда сразу начинается давка из-за стремления получить её первым. Так было и так будет впредь, людской порок не исправим. Наши друзья по ту сторону Атлантики настоятельно просят ускорить процесс поставок.

— Боюсь, что это будет не так просто сделать. Поставками в Англию занимается специальный сенатский подкомитет — начал было Эбб, но Джи моментально его оборвал.

— Вот пусть и надавит на этот подкомитет. Если мы в ближайший месяц в корне не изменим ситуацию в Англии в нужную для нас сторону, могут произойти волнения. И тогда любому кабинету правительства, будь это тори или либералы, придется заключать мир со Сталиным на его условиях.

— Принято, сэр — рука Эбба застрочила в блокноте. — Что ни будь ещё? Очень многие недовольны тем, что Трумэн использует наши атомные бомбы против японцев в Китае, а не в самой Японии.

Вопрос действительно очень сильно муссировался газетчиками всех мастей, но Большие семейства имели свой взгляд на стратегию и тактику американской армии.

— Очень хорошо, что нашей прессе есть на чем поточить свои акульи зубы — с явным пренебрежением процедил Эм. — Чем больше они будут заняты обсасыванием тот или иной аспект действий наших военных, тем у них будет меньше времени заниматься нашими внутренними делами. Эти проклятые японцы своими чумными бомбами наделали слишком много шума по всей стране, который не скоро уляжется. Каждый их удар по нашей территории наносит нашей стране огромный вред. Американцы только-только накопили жир для хорошей жизни за счет мирной жизни без войны, и вот она пришла к ним в дом и машет своей косой. Нам радостно слышать об уничтожении их чумного центра в Маньчжурии, но крайне важно иметь твердые гарантии, что больше японских атак не будет.

Эм властно поднял указательный палец и назидательно, подобно библейскому патриарху потряс им перед лицом Эбба.

— Западное побережье едва отошло от последствий японской бомбардировки. В больницы перестали обращаться пострадавшие от ядерного удара, а в лагерях временно перемещенных лиц количество людей стало сокращаться. Медленно, но сокращается. Весь Юг и Юго-восток мужественно борется с той заразой, которую сумели подкинуть туда японцы. Невредимыми остался Северо-восток и Средний Запад. Знающие люди уверяют нас, что туда они никак не смогут дотянуться, но я не исключаю подобной возможности,

— Вы требуете твердых гарантий, сэр, но, к сожалению, наша разведка не всегда их может представить — начал говорить Эбб, но Эм мгновенно оборвал его.

— Ты видно плохо понял мои слова, парень! Нам нужны гарантии, что у японцев больше нет центров по производству этой заразы! — зло отчеканил Эм. — Можно подумать, что только нам нужно внутреннее спокойствие страны. Если японцы в третий раз преподнесут нам сюрприз, то может начаться такая буря, что никто не даст и двадцати пяти центов для нашего президента. И ничего не говори мне о всяких трудностях для разведки. Раз смогли найти один центр смогут найти и другой или подтвердить его полное отсутствие. Доллар он всегда останется долларом, надо только уметь его правильно использовать.

— Я понял вас, сэр — смиренно кивнул головой Эбб и учтиво посмотрел на Джи в ожидании его реплики и не ошибся. После столь властной тирады Эм, он не мог промолчать.

— Что касается атомных бомб, то я не так хорошо разбираюсь в этом виде вооружения, чтобы определять, где их лучше использовать, в Китае или Японии. Это дело военных и лично мне не хочется путаться у них под ногами и донимать наших парней своими "умными" советами. С этой проблемой они хорошо справятся и без нас. Для меня главное в том, что они не побоялись использовать её в боевых действиях, а это многого стоит.

Одно дело бомбить ею мирные города противника и совершенно иное применить бомбу против его армии на поле боя. После подобного шага нас будут бояться не только японцы, но и русские, наши главные конкуренты за мировое господство. Пусть мистер Сталин знает, что у наших генералов не дрогнет рука, применить это страшное оружие против любого, кто встанет у нас на пути. Любого — многозначительно произнес Джи, и от силы этих слов у Эбба засосало в желудке.

Он вновь уткнулся в свой блокнот, а когда оторвался от него, представители Больших семейств заговорили о другом аспекте делового сотрудничества с президентом Трумэном.

— В скором будущем к нам в страну должна приехать мадам Чан Кайши. Наши китайские партнеры просят не только организовать для неё аудиенцию у президента, но и положительно решить вопрос о выделении денежного займа для правительства Гоминдана. По словам Кью, сумма необходимая Чан Кайши для успешного завершения войны с Японией, а также для борьбы с китайскими коммунистами составляет пятьсот миллионов долларов. Для такой огромной страны как Китай это не бог весть, какие деньги, но если мы хотим полностью удержать эту страну под своим контролем, их следует дать. Постарайтесь доходчиво объяснить все это мистеру Трумэну, хотя я надеюсь, он прекрасно поймет важность Китая для нас. Он хорошо знает, что скупой платит дважды — Эм позволил себе улыбнуться и Джи величественным кивком головы согласился с ним.

— Также, нам надо как можно быстрее восстановить работу шанхайской биржи и вернуть контроль над промышленными предприятиями этого города. Черт с ним, что красные китайцы заняли Нанкин — южную столицу Китая. Нам гораздо важнее вернуть под свой контроль Шанхай с нашими многомиллионными вложениями. На днях мы собираемся отправить туда свою комиссию и для её успешной деятельности, необходима всесторонняя поддержка со стороны американской военной миссии в Китае — продолжил развитие китайской темы Эм, которая была для Больших семейств важна ничуть не меньше, чем победа над Японией.

— Можете в этом не сомневаться, сэр — заверил Эбб своих нанимателей, закончив проворно шуршать карандашом.

— Отрадно слышать — сварливо проворчал Эм, всегда считавший, что посланник Больших семейств должен в первую очередь слушать, что ему скажут и только потом, открывать рот.

— Остался, не озвучен только один вопрос. Он касается голландских колониальных владений в Индонезии и в первую очередь её нефтяных месторождений. Сейчас они находятся под временным управлением Британии и, учитывая нынешнее положение Голландии, можно предположить, что она не скоро сможет вернуть их под свой контроль. Подобное положение дел, представляется нам в корне неправильным. Мы уважаем интересы наших англосаксонских братьев, но им не под силу в одиночку прожевать этот вкусный пирог. Будет справедливо установить совместный контроль над этими территориями. Принимая во внимание современное состояние дел в британской империи, не думаю, что англичане смогут возражать нам по этому поводу.

— Президент может выказать свое не согласие по этому вопросу, сославшись на более важные дела — высказал разумное опасение Эбб.

— После того как в августе сорок первого года англичане променяли свое первородство на чечевичную похлебку, добиться от них согласия не будет большим трудом. А если присовокупить сюда наши поставки первой помощи, то можно будет не сомневаться в успехе.

Записав наставления Эм, Эбб переключил свое внимание на Джи, неторопливо пригубившего бренди. По достоинству оценив качество напитка, он поставил рюмку на стеклянный поднос и только тогда заговорил.

— Мы будем благодарны президенту, если наше правительство сможет пролить свет на судьбу Амелии Эрхарт. Есть сведения, что она все же жива и находится в японском плену, если не в самой Японии, то где-нибудь на все ещё удерживаемых ими островах. Если это не так, то хотелось знать, где она похоронена, чтобы семейство Эрхард могло отдать ей последний долг. Это сугубо частная просьба и мы готовы выплатить пятьдесят тысяч долларов за любые сведения об Амелии.

Больше ничего интересного в присланной Гусманом стенограмме разговора не было, но даже то, что президент узнал, было важным подспорьем в его непростых отношениях с большим капиталом. Полученные сведения позволяли выстроить, свою линию поведения на предстоящей встрече с Омегой. Кто предупрежден — значит вооружен.

— Чума о мор на оба ваши дома — гневно процитировал Шекспира Трумэн после первого прочтения записи разговора. Как любой представитель высокой власти он терпеть не мог, когда кто-то цепко хватал его за горло. Однако перечитав стенограмму на спокойную голову, он был вынужден признать, что ничего лишнего в требованиях Больших семей не было.

И помощь Англии, и поддержка Китая и даже голландские колонии, все отвечало интересам Соединенных Штатов. А что касается вопроса возможности нанесения нового удара со стороны японцев, так это действительно был жизненноважным вопросом для президента Трумэна.

Подчеркнув это место золотым "Паркером", он стал обдумывать текст телеграммы, которую он собирался направить в Стокгольм, своему спецпосланнику Майлзу.

Страстно ненавидящий чужие пальцы на своей шее, американский президент с великой радостью, не стал бы вновь вступать в торг со Сталиным, но в сложившихся обстоятельствах у него не было иного выбора. Он никак не мог ждать, когда его разведчики внесут окончательную ясность в столь важном для страны вопросе и потому господин Трумэн был вынужден идти на поклон к русским.

Однако не только его одного затронули слова представителя Большой семьи о втором японском бактериологическом центре. Тот же абзац, был подчеркнут синим карандашом, после того как краткое содержание разговора Большой семьи легла на стол Сталина.

Пользуясь кратковременным периодом союзничества между Москвой и Вашингтоном, глава нелегальной резидентуры НКВД Исхак Ахмеров создал хорошо разветвленную агентурную сеть, поставляющую Советскому руководству бесценную информацию.

Один из его агентов служил мелким клерком в Управлении стратегических служб. Не допущенный к большим секретам, он занимался тем, что продавал бумажный мусор из офисных корзин различных отделов. Благодаря счастливому стечению обстоятельств, агент заметил, что люди Гусмана радостно отмечают какой-то свой успех, клочки черновика с расшифровкой разговора стали добычей советской разведки, всего за пятьдесят долларов.

Путешествие из Америки в Советский Союз заняло большее время, чем отправка телеграммы в Стокгольм. В тот день, когда Сталин пригласил к себе на разговор Молотова, нарком иностранных дел уже ломал голову над странной просьбой американцев, переданной ему Вышинским.

— Ничего не могу понять. Майлз в счет наших договоренностей по Италии, просит дать расширенные разведданные о результативности бомбардировки их авиации японского бактериального центра в Харбине. Что означает эта американская просьба? Не верят нашим прежним уверениям, что они полностью уничтожили этого осиного гнезда, ведут какую-то хитрую игру или я просто дую на воду? Что скажешь? — пользуясь давними товарищескими отношениями, он называл Сталина на "ты".

— Чего ещё можно ожидать от господ англосаксов, сколотивших себе капиталы путем изощренной лжи и откровенного обмана. Наверняка ведут хитрую игру, пытаясь узнать, есть ли у японцев запасной центр производства чумных бомб или нет, — уверенно произнес вождь, не спеша посвящать старого товарища во все тонкости возникшего вопроса.

— Ты так считаешь?

— Посуди сам. Ради получения точных данных о харбинском институте, американцы закрыли глаза на действия гарибальдийцев в Италии. Конечно, пытались напакостить чужими руками, как без этого, но открытых действий не предпринимали, хотя очень хотели.

— Если учитывать плачевное состояние итальянской экономики, то подобная уступчивость обусловлена намерением американцев скорого экономического закабаления Италии.

— Возможно, ты в чем-то и прав. В Геную уже прибыли пароходы с американской гуманитарной помощью, но это довольно долгий путь, да и более затратный для Америки. Прежнее итальянское правительство смотрело в рот американцам, и было готово выполнить все, что они скажут. С нынешнее кабинетом министров подобное поведение невозможно, тем более что итальянцы могут попросить помощи у нас. Так?

— Так — согласился Молотов.

— Идем дальше. Американцы сами вернулись к вопросу о харбинском центре японцев. Мы к нему после размена на гарибальдийцев возвращаться не собирались, а для них он по-прежнему важен. Скорее всего, они хотят иметь твердые гарантии, что новых ударов чумными бомбами они не получат.

— А есть у японцев второй институт по производству чумы или нет? — в предвкушении нового торга поинтересовался нарком.

— По данным нашей разведки нет, — честно признался Сталин, — но это совсем не означает, что мы не можем торговаться.

— Боюсь, что подобными сведениями мы с американцев много не вытянем — приуныл Вячеслав Михайлович, но вождь не разделил его пессимизм.

— Плохой из тебя торговец, Вячеслав. Американцы хотят быстро найти второй центр производства. Хотят, и мы им поможем в их поисках — Сталин лукаво подмигнул собеседнику. — Создадим у них иллюзию, что искомое сокровище, скорее всего, притаилось вон за тем пригорком и используем их рвение в своих целях.

— Рискованное предложение, Коба. Рано или поздно, но придется предъявлять товар лицом или хотя бы дать пощупать руками.

— С этим дело не станет. Один раз уже пощупали, пощупают и другой — заверил Сталин старого товарища и тот не стал вдаваться в подробности.

За полчаса до прихода наркома, Верховный имел разговор с Антоновым на предмет того, что из японских объектов в Маньчжурии можно будет подставить под удар американской авиации.

Для полной достоверности, "второй японский центр" по производству бактериологического оружия должен был находиться не слишком близко к советской границе, но одновременно с этим находился в отдалении, от густонаселенных районов Маньчжурии.

Начиная этот разговор с Антоновым, Сталин полагал, что тот запросит время для более подробного изучения столь важного вопроса, но Алексей Иннокентьевич дал ответ без долгого размышления. Обговаривая с маршалом Василевским возможные варианты советского наступления в Маньчжурии, он прекрасно владел материалом.

— Лучше всего на эту роль подходит город Муданьцзян, товарищ Сталин. Это большой оборонительный узел японской обороны стоящий на КВЖД. Согласно данным разведки имеются два аэродрома; один стационарный, другой полевой, а также много складских помещений и подземных бункеров. Одним словом, есть, где разместить "новый центр" японцев по производству чумных бомб — без тени усмешки сказал Антонов и вождь согласился с ним. Все сказанное в полной мере совпадало с заявленными им условиями.

— Конечно, полной скрытности от посторонних глаз Муданьцзян дать не сможет, но в сложившихся обстоятельствах этим фактором можно пренебречь. Сейчас главное, чтобы "резервный центр" японцев мог выпускать свою боевую продукцию. Для полного правдоподобия нужно будет добавить некоторые детали, но это был уже удел других специалистов — удовлетворенно произнес Верховный и Антонов продолжил пояснение развивать свои мысли.

— Муданьцзян крепкий орешек. Он может серьезно затруднить продвижение наших войск из Дальневосточного округа по направлению на Харбин. За годы своей оккупации этой части Маньчжурии, японцы хорошо укрепили город, умело использовали прилегающий к нему гористый рельеф. На подступах к Муданьцзяну создано несколько оборонительных рубежей, прорвать которые сходу мотострелковым соединениям просто невозможно. Нашим войскам предстоят упорные и затяжные бои, которые если не отсрочат взятие Харбина, то наверняка ослабят их.

Естественно, столь важный узел как Муданьцзян не останется без внимания со стороны дальневосточной авиации, но есть проблема. Бомбардировщиков способных одним ударом нанести серьезный ущерб японским укреплениям, во Владивостоке нет. Если американские "крепости" совершат даже один налет на Муданьцзян, то их знаменитый массированный удар серьезно ослабит оборону противника и облегчит нашим войскам продвижение вглубь Маньчжурии.

— Значит, нам необходимо так озаботить наших бывших союзников, чтобы они нанесли по Муданьцзяну воздушный удар максимальной силы и если это будет возможно, то не один раз. А чтобы славные соколы мистера Трумэна не ошиблись и как можно точнее били нашего общего врага, разрешим им пролет над нашей территорией туда и обратно. Зачем мелочиться в таком важном деле — усмехнулся Сталин, подытоживая разговор.

Молотов всего этого естественно не знал, но по тональности разговора быстро понял, что у его собеседника есть, что дать американцам "пощупать".

— Раз такое дело, тогда скажи, что будем просить с американцев за эту услугу. Согласие на размещение нашей базы в Сицилии или в Бари? Или предстоит разговор о Мальте? — нарком двигался по привычному ряду проблем, но не угадал.

— Нет — решительно отрезал Сталин. — Зачем нам нужно обсуждать с американцами вопрос по Мальте? Мы уже известили их, что оставим Мальту сразу после прекращения боевых действий с Англией, под гарантии Америки её полной демилитаризации. Что же касается твоего предложения относительно баз в Италии, то думаю, не стоит лишний раз наступать мистеру Трумэну на больную мозоль. Пообещали же, что не будет наших войск в Италии, значит, не будет.

В голосе вождя прозвучала плохо скрываемая ирония к далекому заокеанскому партнеру, которого благодаря хорошей работе разведки, вновь можно немного пощипать.

— Для нас гораздо важнее добиться от американского правительства признания фашистского правительства Франко союзником и пособником Гитлера. Этот палач, проливший вместе со своими подручными море людской крови как у себя в Испании, так и у нас под Ленинградом, числиться в анналах госдепа легитимным правителем. Американцы считают его всего лишь военным диктатором и собираются в полном объеме восстановить дипломатические отношения с Мадридом.

Вне всякого сомнения, все это делается в первую очередь в пику нам. Никак не могут забыть нашу поддержку испанских республиканцев, а заодно покрепче привязать Франко к себе. Стремясь замолить свои старые грехи, господин каудильо с радостью позволит американцам разместить у себя их военные базы и использовать по своему усмотрению испанские залежи вольфрама, олова и цинка. И этому всему, нам надо помешать. Пусть господа из Вашингтона откажутся иметь дело с этим последним фашистом в Европе и тогда их примеру незамедлительно последуют все страны мира, а в особенности страны Латинской Америки.

— Даже так стоит задача — покачал головой Молотов, оценивая всю широту замысла старого товарища.

— Именно так. Сколько времени страны Южной Америки будут "задним двором" Соединенных Штатов согласно доктрине Монро? Пора всерьез бороться с гегемонией американцев в этой части земного шара. Ты согласен с этим?

— Конечно согласен, но это очень сложная задача. Многое зависит от первого шага, первого завитка — как говорят дипломаты. Боюсь, что для удачного начала у Вышинского не хватит ни опыта, ни таланта дипломата — нарком ловко намекнул на недостаток своего заместителя, но Сталин пропустил этот посыл мимо своих ушей.

— Товарищ Вышинский в первую очередь большевик и только потом дипломат, а как говорил наш дорогой учитель Владимир Ильич — нет таких крепостей, которых не смогли бы взять большевики. Он уже один раз сумел удачно поторговаться с Майлзом, пусть попробует поторговаться снова. Не будем дуть на воду не успев обжечься на молоке.

— Одно дело торговаться с американцем по принципу "дашь, не дашь", и совсем другое пытаться всучить ему "кота в мешке", точнее почти пустой мешок. Здесь нужны крепкие нервы и незаурядные актерские качества. А если Вышинский не справиться с ролью и провалит все дело? Лично я в этом полностью не уверен. Может, стоит отправить в Стокгольм товарища Майского? У него есть опыт общения с англосаксами — ненавязчиво предложил нарком, но вождь не услышал его.

— Вот появление нового человека на переговорах в Стокгольме как раз и вызовет подозрение у американцев, что дело не чисто. А что касается твоих законных опасений, что Вышинский не справиться с эмоциями и наш обман будет раскрыт, то мы можем легко свести весь риск к минимуму. Вышинский просто не будет знать, всей правды порученного ему дела и потому будет торговаться вполне искренне.

Против подобного предложения Сталина нарком не смог привести сколь-нибудь серьезных контраргументов, и вопрос был решен.

Молотов ушел готовить для отправки в Стокгольм все необходимые материалы, а Сталин тем временем поднял трубку специального аппарата кремлевской "вертушки". Несмотря на позднее время, все работники ведущих наркоматов были на своих рабочих местах.

— Здравствуйте товарищ Судоплатов. Как идут дела у товарища Эйтингона по подготовке проведения операции "Калуга"? Товарищ Василевский оказывает ему помощь на месте? — поинтересовался Сталин у начальника 4-го управления НКВД отвечающего за диверсии в тылу врага, генерал-лейтенанта Павла Судоплатова. После выявления местонахождения японского ядерного центра, было решено организовать его захват сразу после начала наступления советских войск в северной Корее. Выполнить это сложное и очень ответственное задание, должны были десантники из знаменитого подразделения ОМСБОН. Проведение этой операции, было поручено генерал-майору Эйтингону, большому мастеру выполнения подобных заданий.

— Здравствуйте товарищ Сталин — бодро отрапортовал Судоплатов. — На восемнадцать часов московского времени, состояние подготовки операции расценивается как плюс 48. Благодаря всесторонней помощи командования Дальневосточного округа, товарищ Эйтингон надеется, что через сутки, можно будет говорить о плюс 24.

— Меня очень радует бодрый настрой вас и вашего подчиненного. Не буду лишний раз говорить о важности и об ответственности порученного вам задания. Слишком многое зависит от его выполнения, даже не столько нынешнее нашей страны, сколько её будущее. Надеюсь, вы это хорошо понимаете — подчеркнул вождь, и генерал поспешил с ним согласиться.

— Все мы отлично это понимаем, товарищ Сталин, и приложим все силы для выполнения полученного задания.

— Это очень хорошо, что понимаете. Сегодня, мы вам дали широчайшие полномочия, постарайтесь умело ими распорядиться, чтобы завтра мне не пришлось краснеть за вас перед советскими людьми — голос вождя был ровен и спокоен, что говорило о той важности, которую он предавал этому разговору.

Все окружавшие Сталина люди давно заметили одну важную черту. Чем серьезнее было положение на фронте, тем вождь спокойнее говорил с ними, а когда дела шли хорошо, то он становился требовательнее.

Подобная метаморфоза совершенно не означала, что генсек испытывал страх или заискивал перед военными в минуты опасности. Прагматик до мозга костей, Сталин считал недопустимой роскошью кричать на людей в период очередного кризиса или катастрофы. За время войны, он редко позволял себе срываться на крик в разговоре с подчиненными. Для быстрого и качественного промывания мозгов у него всегда имелся под рукой Жуков, в большинстве случаев худо-бедно, справлявшегося с этим делом.

Вождь не без основания считал, что спокойный и деловой, заставлял человека собраться и, отринув от себя плохие вести, заняться их устранением.

Захват японского атомного центра мог существенно облегчить СССР создание собственного ядерного щита и меча. Поэтому в разговоре с Судоплатовым, Сталин не позволил себе повысить на диверсанта голос. К тому же не только на Дальнем Востоке планировалось использовать подразделения ОМСБОН.

— А какое состояние готовности операции "Консервы"? Тоже плюс 48?

— Никак нет, товарищ Сталин. С "консервами" плюс 36.

— И что же мешает сделать плюс 12, транспорт?

— Проблема с транспортом уже решена. Все упирается в форму и вооружение — честно признался Судоплатов.

— И как вы намерены выйти из этого положения?

— Если говорить о форме, то на фабрике спецпошива уже начат процесс её изготовления. Учитывая возможность скорого начала операции, принято решение по обеспечению в первую очередь формой и оружием людей переднего периметра. Все остальное по мере изготовления.

— Разумное решение, — одобрил Сталин, — только мне кажется, что не стоит полностью переходить на оружие противника. Оставьте его по внешнему ранжиру, а внутри пусть будут проверенные делом наши автоматы.

— Будет исполнено товарищ Сталин — ободряюще пророкотала трубка, и вождь с удовлетворением повесил её. Цифры, приведенные собеседником в разговоре с генсеком, означали время готовности выступления десантников с момента получения приказа.

Основная проблема операции "Калуга" заключалась в транспорте. Как не храбры и сильны были десантники генерала Эйтингона, которых планировалось перебросить по воздуху, но долго удерживать вражеский ядерный центр они не могли. Необходима были либо быстрая эвакуация, либо мощная поддержка, но с тем и другим были проблемы.

Единственный путь доставки помощи или проведения эвакуации было море. Для моряков тихоокеанцев высадка десанта на побережья противника была сложной, но вполне выполнимой задачей, но для этого не хватало кораблей.

Согласно директиве Ставки, главная задачи флота заключалась в высадке десанта на Курильские острова и ликвидация их японских гарнизонов. С момента начала боевых действий на Дальнем Востоке, японцы превратили острова в маленькие, хорошо укрепленные крепости, на захват которых требовалось много сил и времени.

Обладание всей грядой Курильских островов давало возможность кораблям Тихоокеанского флота свободного выхода на океанские просторы. И как не важна была десантная операция в Корее, Ставка оставляла приоритет в морских операциях за Курилами.

Для обеспечения сытости волков и целостности овец, требовалось найти разумный компромисс, поиском которым и занимался генерал Эйтингон, при поддержке маршала Василевского. Единственного человека полностью посвященного во все подробности операции "Калуга", исполнение которой позволяло поймать столь ценную рыбу.

Что касалось операции "Консервы", то там предполагался заброс на территорию противника небольшое соединение десантников, для выполнения небольшой, но очень важной диверсии. Курирующий операцию полковник Кара-Мурза полностью обеспечил всем необходимым, находившихся на острове Рюген людей майора Андрея Орлова. Оставалось лишь одеть бойцов в форму противника, что вызвало определенное затруднение.

Доклад Судоплатова заметно улучшил настроение вождя, который с проблем Дальнего Востока перенесся на решение проблем на самом краю Европы. Следующим его собеседником

оказался командующий КБФ, чьи подводные лодки вот уже второй месяц исправно бороздили просторы Северного моря.

— Здравствуйте товарищ Трибуц — сдержанно приветствовал адмирала Сталин. — Скажите какова сегодня обстановка в прилегающих к Британии морях? Что докладывают командиры находящихся на боевом патрулировании кораблей и подводных лодок?

Владимир Филиппович не обладал флотоводческими талантами Ушакова и Нахимова, но был хорошим исполнителем приказов. Это позволило ему продержаться на посту комфлота всю войну, несмотря на то, что активных боевых действий на Балтике не было.

Опытный аппаратчик, едва Сталин спросил об обстановке в Северном море, он ловко выдернул из стопки лежащих на столе папок, папку с последними сводками и докладами, и раскрыл её.

— Обстановка на морях спокойная товарищ Сталин. Выполняя приказ Ставки, корабли Балтийского флота проводят постоянно наблюдение за кораблями противника, старательно избегая боевого столкновения с ними. Что касается подлодок Балтийского флота, то базируясь в Гамбурге и Вильгельмхафене, они патрулируют всю акваторию Северного моря от Па-де-Кале до Шетландских островов. Приданные же нам подлодки из состава Северного флота базируются в Бергене и контролируют северо-восточную часть Атлантики от Шетландских и до Фарерских островов. Согласно последним рапортам патрульных подлодок и надводных кораблей, активности находящихся в Скапа-Флоу кораблей противника замечено не было. Также не было отмечено прибытия на главную базу англичан каких-либо новых соединений боевых кораблей, как под британским, так и американским флагом — отбарабанил Трибуц на одном дыхании привычный рапорт.

— А что говорят ваши наблюдатели о прибытии в английские порты американские транспортные конвои товарищ Трибуц и если да, то в каком количестве? — вопрос вождя не застал врасплох адмирала. Крепко зажав трубку плечом, он принялся энергично перебирать бумаги в папке и быстро нашел искомое.

— Согласно докладам подводников, за последние четыре дня были замечены только два транспортных конвоя под американским флагом, пришедшие в британские порты. Возможно, конвоев было больше, но нашим морякам не была поставлена задача отслеживать их передвижение. Все внимание было сосредоточено на главной базе англичан Скапа-Флоу — начал оправдываться адмирал, но Сталин решительно прервал его.

— Будем считать, что получили. Согласно данным разведки конвоев было гораздо больше двух, а в самое ближайшее время число их ещё увеличиться. Так, что при внимательном наблюдении за морем, ваши моряки должны их заметить — назидательно подчеркнул Сталин. — Ставка разрешает вам начать боевые действия против транспортных конвоев, но это совсем не означает начало тотальной войны на море. Нам совсем не нужна полная морская блокада острова, к которой так стремился Гитлер с Деницем. Им нужно как следует напугать англичан возможностью её установления, чтобы они бросили на защиту конвоев все имеющиеся у них силы. Задача не столько опасная и сложная, сколько я бы сказал точная и ювелирная. Надеюсь, что такие умельцы у вас есть.

— Конечно, есть, товарищ Сталин. Мы немедленно доведем приказ Ставки до личного состава обоих соединений и отправим для выполнения этой задачи лучшие экипажи. Я возьму это дело под свой личный контроль — заверил Сталина адмирал, чем вызвал на его лице саркастическую усмешку. Он хорошо знал цену собеседнику.

— Это хорошо. Держите меня в курсе этих дел, товарищ адмирал и передайте вашим морякам мои пожелания в успехе. Уничтожение транспортов, сейчас для нас важно не меньше чем уничтожение крейсера и даже линкора.

Так закручивались невидимые пружины сложного механизма тайного противостояния Токио, Вашингтона, Москвы и Лондона. Строились многоходовые комбинации и далекоидущие планы, но все они, в той или иной степени были нарушены действиями крановщика Никки Торелли.

Будучи заурядным грузчиком нью-йоркского порта, напившись, он обрушил на головы обитателей Большого яблока чуму и мор. В любое другое время, пьющего грузчика давно бы выгнали с работы, но шла война, о мобилизации приходилось только мечтать, и администрация порта закрывала. Да и совершенный им проступок вряд ли заслуживал сурового наказания, чем денежный штраф.

Во время разгрузки очередного прибывшего из Южной Америки корабля, Торелли умудрился уронить с высоты десяти метров тяжелый кофр одного из прибывших пассажиров. Судя по многочисленным осколкам керамики, что брызнули в разные стороны после удара кофра о портовые плиты, в нем находились внушительная коллекция фаянсовой посуды.

Набежавшие зеваки приготовились наблюдать гневную перепалку потерпевшего с администрацией порта, но к их глубокому разочарованию, этого не случилось. По непонятной причине, смиренно ожидавший свой багаж пассажир не только не подал жалобу на действия Торелли, но даже не подошел к растерзанному ударом кофру.

Несколько часов груда белых осколков пролежала на плитах причала, в ожидании появления своего хозяина, но он так и не появился. После этого администрация порта приказала своим мусорщикам убрать их с территории порта.

Только по прошествию времени, стало понятно, что за коллекцию перевозил этот таинственный пассажир в своем багаже. Рисованное изображение его лица украсило стены каждого полицейского участка. За его поимку было назначено большое вознаграждение, но все эти меры не могли уменьшить тот вред, что он нанес Соединенным Штатам своей деятельностью.

Чума и сибирская язва семимильными шагами прошагали сначала по Нью-Йорку, а потом всему побережью северо-востока США. Японцы вновь смогли нанести удар, который продемонстрировал американцам их незащищенность перед их бактериологическим оружием.

Единственным утешением мог быть тот факт, что смертоносные колбы были разбиты и потому не попали в руки японских агентов. Из-за напившегося Торелли, они не смогли осуществить провести заражение жителей Вашингтона, Чикаго, Детройта, Питтсбурга и Индианаполиса. Обрекая на мучительную смерть одних, нью-йоркский алкоголик спас жизнь другим, некоторые из которых этого совсем не заслуживали.

Таким было завершение октября. Наступал черед ноября, которому было суждено поставить точку в этом затянувшемся конфликте Запада и Востока, но об этом мало кто догадывался.

Глава XI. Игра в напёрстки.

Знание того, что именно необходимо от тебя твоему партнеру хорошая вещь. В особенности, если ты с ним ведешь деловые переговоры, а в дипломатии это просто подарок божий. Однако наличие такого весомого преимущества, совершенно не означает гарантию успеха хорошо информированной стороне. Всегда имеется шанс провалить игру, имея все козыри на руках, попав на очень неудобного для себя собеседника.

За время пребывания в Стокгольме Андрей Януарьевич уже имел твердые представления о том, как и с кем, следует разговаривать во время ведения переговоров. Хозяева шведы отличались нордической холодностью и неторопливостью. Словно подтверждая язвительные замечания соседей, что солнце мало одарило их своим живительным теплом, в переговорах с посланником Кремля были рачительно медлительны.

С первых слов, возникал ментальный барьер между Королевством Швеции и азиатской Россией, которой постоянно, что-то было нужно от потомков великих викингов. Лично для себя, Вышинский объяснял это своеобразной местью, за то, что орды русского царя Петра, навсегда похоронили светлые мечты шведов о гегемонии в Европе. На всякое предложение советской стороны, шведы не торопились ответ, величественно заявляя, что правительство его королевского величества Густава Пятого думает.

Впрочем, как всякое излишне много о себе возомнившее нейтральное государство, шведская корона чутко держала нос по ветру, внимательно наблюдая за успехами той или иной великой державы. Зима и весна сорок пятого года заставили шведов считаться с мнением Москвы, а лето и осень того же года сделали их более сговорчивыми и приветливыми. Присутствие советских войск в Норвегии и Дании, в известной степени настораживало обитателей Стокгольма. Ведь просветленный европейский ум никогда не сможет понять и оценить, нелогичную логику диких обитателей азиатских просторов.

С представителями Франции Вышинскому все было ясно и понятно. Попавшие в число стран победителей исключительно по воле Сталина, любители игристого вина и лягушек, стремились казаться большими, чем были на самом деле. Не имея ничего кроме легендарного прошлого, посланники Парижа пытались лавировать между интересами СССР и США.

Ловко заливая трелью пышных и многообещающих речей то одного, то другого посланника, французская красавица пыталась соблюсти честь и при этом приобрести определенный капитал. Для нынешнего положения Франции это был идеальный вариант, но события складывались таким образом, что "несчастной Жанне" предстояло сделать свой выбор.

Подобно истинному джентльмену, Кремль не торопил даму с окончательным выбором, но при этом уверенно держал руку на её талии, в виде ограниченного континента в Париже. Конечно, галльская красавица в любой момент могла попросить советских военных покинуть столицу, но из-за внутренней слабости, она не торопилась это сделать.

С представителями туманного Альбиона у Москвы никогда не было ни любви, ни дружбы. Вечные британские интересы априорно не предполагали наличие в инструментах британской политики подобных чувств. Чопорные наследники королевы Виктории, всегда свято верили в силу денег, что широким потоком лились из многочисленных колоний империи в бездонные сундуки лондонского Сити.

Создатели "Pax Britannia" в котором никогда не заходит солнце были полностью уверенны в незыблемости своего творения. Это ощущение позволяло им считать себя людьми первого сорта и обособленно держаться на переговорах любого формата. Своей сдержанностью и показным многозначием, они пытались внушить остальным представителям человечества определенную ущербность, а если повезет то и неполноценность, перед английским языком, культурой и экономикой.

Лозунг "Правь Британия морями" ненавязчиво подразумевал "Правь Британия миром", был во многом правдив, но как говорил библейский царь Соломон "И это пройдет". Ничто не вечно под Луной и триумфально процарствовав 19 век, Англия уступила пальму первенства Америки. Основательно надорвав свои силы в войне с кайзером Вильгельмом, она была вынуждена согласиться на сокращение своего флота, а в схватке с Гитлером окончательно спустилась на позиции "младшего брата" великой Америки.

Многовековой гонор островитян, помноженный на опыт "разделять и властвовать" не позволял представителям Лондона открыто признать свое нынешнее положение. На любых встречах они продолжали упорно позиционировать себя великой державой, но зоркий взгляд Вышинского отметил у британских дипломатов одну особенность. Утратив былой лоск первой империи мира, англичане стали активно заимствовать элементы кухни доктора Геббельса, говорившего, что чем ужаснее ложь, тем скорее в неё поверят люди.

Сделанное открытие стало для Андрея Януарьевича неким противоядием от губительного очарования британской дипломатии. Теперь, в разговоре с англичанами он видел перед собой не маститых дипломатов, которым подвластен скрытый смысл и тайных дум стремление, а банальных торговцев, стремящихся за хорошие деньги всучить свой залежалый товар. Что с каждым днем все больше и больше портился.

Однако самым сложным и неприятным партнером из всех дипломатов, для Вышинского был американец. Ловко сыграв на человеческих чувствах советского дипломата, посланец Вашингтона сумел проскочить неблагоприятный момент переговоров для своей страны, был тверд и неуступчив. Все кто присутствовал на беседах с ним, в один голос называли американца танком, который шел напролом сквозь чужое мнение и интересы.

Девизом представителя госдепа можно было смело обозначить как "Америка юбер аллес" и при всей своей амбициозности и помпезности, он отражал реальное положение дел. Умело прикрывшись лозунгом изоляционизма, Америка смогла преодолеть трагические последствия Великого кризиса и по прошествию времени заявила претензии на мировое господство. На её территории не рвались бомбы и снаряды, мирное население не подвергалось планомерному уничтожению, а города и селе не подверглись массированному разрушению и не превратились в безжизненные руины. Каждый завод, фабрика или мастерская, каждая ферма или мало хозяйство работало на укрепление экономической мощи страны и к началу сорок пятого года, США стала первой мировой сверхдержавой на фоне разоренной войной Европы и Азии.

Из-за недавно подписанного устава ООН, господин Майлз не мог открыто говорить об исключительном праве американской нации диктовать свое мнение другим народам, но он размашисто вдалбливал его в сознание окружавших его дипломатов, опираясь на вооруженную мощь и экономического превосходства своей страны.

Возможно, среди сотрудников госдепа были другие люди, которые делали это не так жестко и беспардонно как Майлз, но на переговорах в Стокгольме, Вышинскому достался именно он.

Американец постоянно прессинговал, давя на то, что при всех своих успехах в Европе Советский Союз нуждался в мире, а ключ от него находился у американцев. Не имей англичане поддержку с той стороны Большой лужи, они бы давно сели за стол переговоров, надеясь спасти хотя бы что-то от полагавшегося им куска победного пирога.

Верно определив болевую точку русских, посланник госдепа увлеченно бил по ней, в твердой уверенности, что рано или поздно Москва сломается, и переговоры будут либо сорваны, либо пойдут под диктовку Вашингтона. Расчет был вполне правильный и если не Москва, то сам Вышинский, попав под столь жесткое давление американцев, был готов прервать переговоры.

От совершения серьезных ошибок, его спасло то, что каждый свой шаг он должен был согласовывать с Москвой. Вначале Андрею Януарьевичу доставляло серьезное неудобство, но со временем он стал видеть в своей зависимости определенное преимущество. В любой момент он мог отложить рассмотрение того или иного вопроса, чтобы потом вместе с Москвой найти наиболее выигрышный ход в отложенной партии.

Первой серьезной трещиной в броне американского танка, стал полный разгром маршалом Рокоссовским британских войск в Голландии. Это ставило крест, на боеспособности английской армии в Европе, несмотря на присутствие британских войск в Германии и Италии. Из самостоятельных единиц, они превращались союзные придатки американских вооруженных сил в Европе. Затем произошли события в Греции и Франции, что тоже не прибавило очков американцам, но их позиция в Стокгольме продолжала быть непоколебимой.

Майлз упорно придерживался выбранной и одобренной президентом Трумэном линии, даже когда произошел "итальянский размен". Едва харбинский центр был уничтожен, как он немедленно привел в действие свой танк, свято веря, что только так он добьется победы.

Приказ из Вашингтона о выявлении наличия второго бактериального центра японцев, сильно пошатнул внутренние устои Майлза, но не изменили их. Надеясь, что сможет получить желаемой малой кровью, он продолжил прежнюю тактику. Необходимость своего запроса по харбинскому центру, он объяснил желанием проверить степень готовности советской стороны к диалогу с Америкой. Ловко обозначив мотивацию запроса, американец полагал, что ради приближения к миру Вышинский выложит ему всю имеющуюся у русских информацию и жестоко ошибся.

Вышинский действительно предоставил американской стороне исчерпывающую, но ничего не меняющую положение дел информацию. Согласно данным советской разведки, японцы полностью прекратили работы в харбинском центре и покинули его, предположительно переместившись в другое место. Это сообщение полностью подтверждало эффективность нанесенного американцами удара но, ни на шаг не приближало к главному вопросу, наличие у японцев запасного центра для производства бакоружия.

Внимательно прочитав представленную русскими справку, Майлз помянул про себя черта и, скрипя сердцем, был вынужден начать торг.

— Я бесконечно благодарен вам мистер Вышинский за то, что вы так оперативно откликнулись на нашу просьбу и предоставили столь подробную информацию. Все это говорит о серьезной готовности советской стороны вернуть себе доверие как к союзнику но, к сожалению, здесь, — американец выразительно постучал по папке со справкой, — кое-чего не хватает.

— Чего позвольте спросить, не хватает? — изобразил удивление дипломат, — разве только снимков разбомбленных вашей авиацией зданий и трупов японцев, а в остальном все есть.

— Да, наши парни поработали на славу, но судя по вашему заключению, они только отрубили у змеи хвост, но не вырвали её жало. Мы хотим знать, куда перебазировались оставшиеся работники этого центра. В вашей справке указано, что японцы вывезли из центра тридцать две грузовые машины вместе с сотрудниками центра, а это значит, что они не собираются складывать оружие.

— Это также может означать не перемещение на запасную базу, а обычную эвакуацию. Японцы очень бережливые люди и скорее всего они просто перевезли уцелевшее оборудование на склад, а людей распределили по госпиталям. Это обычная практика — Вышинский старался говорить искренне, но разговора позволил себе улыбнуться.

Его улыбка была чуть заметна, но Майлз моментально встрепенулся. Общепринятая практика общения людей друг с другом говорит, что улыбающийся в разговоре с тобой человек врет. Это закреплено у человека чуть ли не на уровне подсознания и Майлз, подобно хищной рыбе клюнул на эту блестящую приманку, не заподозрив скрытой в ней каверзы. Вышинский хорошо знал эту трактовку улыбки и использовал её в своих целях.

— Может быть это и так, господин Вышинский, но сейчас идет война и мое правительство должно иметь полную ясность в этом вопросе — отчеканил американец, полагая, что Вышинский если не выложит всю имеющуюся у него информацию, то пообещает это сделать в самое ближайшее время после консультации с Москвой и ошибся.

— Вы, верно, сказали господин Майлз, что идет война, и всякая информация с той стороны стоит человеческой жизни. Для нас это жизни наших разведчиков, для вас ваших солдат. Знание о месте расположении харбинского центра стоило нам жизни семерым разведчикам и агентам. Конечно, мы можем попытаться узнать, куда ушли грузовики из Харбина, но это связанно с большими трудностями. После вашего налета на центр по производству чумы, японцы ужесточили режим секретности вокруг него. Попытки приподнять завесу секретности может привести к гибели всей нашей агентурной сети в Манчжурии, и мы не готовы к этому.

Вышинский говорил сухо, подобно английскому лорду извещавшего собеседника, о неприемлемости его предложения, пятнавшего честь его рода. И чем холоднее он говорил, тем сильнее Майлз укреплялся в мысли, что проклятый русский хорошо знает, куда перенесли японцы производство своего страшного оружия.

— Знает, прекрасно знает, где находится, этот чертов центр и молчит. А зачем ему говорить? Ведь японские бомбы падают на нашу страну, на наши города и от них гибнут наши люди. Каждый такой удар ослабляет нас и делает их сильней! — с горечью думал про себя американец, отказывая собеседнику в праве отстаивания интересов своей страны.

— Право, господин Вышинский я не ожидал от вас такого поворота в тот момент, когда мы были готовы протянуть вам руку доверия и совместными усилиями попытаться позабыть возникшие недоразумения среди членов Большой Тройки. Мне кажется, что этим шагом вы рушите и без того хрупкое сотрудничество по поиску мирного урегулирования дел в Европе, наметившееся в последнее время — Майлз осуждающе покачал головой. В этот момент он был подобен мудрому деду, что делает замечание не в меру расшалившемуся ребенку, но его менторский посыл пропал всуе.

— Поиски мира замечательный процесс и наша страна всегда приветствует подобные действия, но сейчас мы обсуждаем азиатские, а не европейские дела господин Майлз. Давайте не будем путать эти два разных географических направления — деловито отделил котлеты от мух Вышинский и требовательно посмотрел на собеседника.

— Что же может предложить моя страна за риск, которым подвергнуться ваши люди? Финансовую поддержку, помощь продовольствием или возобновления поставок материалов по линии ленд-лиза? Паровозы, сталь, котлы и прочие материалы очень необходимы вашей стране для восстановления, разрушенного войной народного хозяйства — американец что есть силы, ткнул в кровоточащую рану, но Вышинский стойко перенес этот удар.

— Благодарю вас, за заботу об экономике моей страны, которая действительно сильно пострадала от военных действий, но мы постараемся обойтись своими силами. Наша страна хотела бы иметь от правительства Соединенных Штатов не экономическую, а политическую услугу — произнес Андрей Януарьевич, чем сильно огорошил американца.

— Политическую? — переспросил Майлз, полагая, что ослышался, но Вышинский быстро развеял его сомнения.

— Да, да политическую — подтвердил он, продолжая вгонять собеседника в удивление.

— И вы не будите проводить консультацию с Москвой по этому вопросу? Вдруг окажется, что экономическая помощь все же важнее политических дивидендов — американец отчаянно цеплялся за соломинку, но собеседник был неумолим.

— В этом нет никакой необходимости господин Майлз, я ведь уже ясно выразился. Боюсь, что это вам сейчас нужна консультация с Вашингтоном или нет?

Майлз изо всех сил пытался держать нанесенный ему удар, но пропущенный от русского хук был очень силен и он был вынужден запросить тайм-аут. В госдеп полетела телеграмма молния с докладом о результатах переговоров и просьба о дальнейшей инструкции. В броне мистера танка образовалась большая дыра. Она быстро увеличивалась, и в этом процессе был виноват сам американец.

Поддавшись порыву эмоций и отправив в Штаты доклад со своими подозрениями, об информированности русских о существовании второго японского центра по производству бакоружия, мистер Майлз попал в ловушку. Люди, сидящие в госдепе, рассуждали сугубо схематично; они намекнули Майлзу о своих подозрениях, тот в свою очередь согласился с этой точкой зрения и в Вашингтоне был сделан вывод, переиграть который было уже невозможно. Теперь, чтобы доказать обратное, следовало представить стопроцентные доказательства ошибочности прежнего вывода, а их у Майлза не было.

Нельзя сказать, что американский посланник вдруг усомнился в достоверности своих выводов. Нет, он по-прежнему был уверен, что русские говорят меньше, чем знают. Просто на следующий день, на него обрушился град телеграмм, требующих от Майлза скорейшего результата, а подобного давления он не терпел.

Последующие три дня прошли в энергичных, но безрезультатных торгах. Обе стороны только и делали, что предъявляли друг другу взаимные упреки, которые нисколько не продвигали процесс переговоров к финальной точке.

Американцы уверяли, что своими требованиями в отношении Франко, советская сторона перешла все границы. Испанский правитель конечно диктатор, но он не был союзником Гитлера, так как отказался пропустить через свою территорию немецкие войска на штурм Гибралтара. Как говориться сукин сын, но не совсем пропащий.

Советская сторона не менее эмоционально напоминала об испанской "голубой дивизии" воевавшей на территории СССР вместе с германским вермахтом. Предлагала ознакомиться с разоблачительными документами и требовала скорейшего суда над военными преступниками.

При этом обе стороны усиленно делали вид, что у них масса времени, на них ничто, и никто не давит, и они могут ждать сколько душе угодно.

Неизвестно как долго продолжалась бы это перетягивание каната, но вечером третьего дня из госдепа, в адрес Майлза пришла гневная телеграмма, после которой тот никак не мог успокоиться. Будь у него развязаны руки, он бы попытался достать русских не мытьем, так катанием. Завербованный американцами садовник в советском посольстве, докладывал, что у ранее выдержанного мистера Вышинского очень испортился характер, и он стал невыносим в отношении прислуги.

По мнению Майлза противника следовало дожимать, но властный окрик из Вашингтона заставлял выполнять, а не рассуждать. За него думал заокеанский босс, а от Майлза требовалось скорейший результат, с минимальными потерями для интересов страны.

Как в этот момент он ненавидел свое начальство, сидящее в уютных кабинетах госдепа и любующегося из окна на аккуратно постриженные зеленые травянистые газоны.

— Бездари, идиоты, тупицы — щедрой рукой раздавал эти хлесткие эпитеты свои руководителям Майлз, горестно понимая, что не сможет ничего сделать против мнения высокого начальства. Быть выброшенным с теплого места из-за подозрения в скрытом саботаже, Майлзу не хотелось и потому, он был вынужден подчиниться.

Отлично понимая тех, кто всходил на помост эшафота, американец прибыл на встречу с Вышинским и тут получил ещё один удар по голове. Советский посланник выразил Майлзу глубокие соболезнования по поводу возникновения чумы в Нью-Йорке.

— С чего вы это взяли!? — возмущенно воскликнул американец, у которого многие знакомые и друзья жили в Большом яблоке. — Это, что — новый вид советской пропаганды для успешного ведения переговоров!?

— Если это и пропаганда, то только не советская, а шведская. Это корреспонденты шведского агентства сообщили всему миру эту сенсацию — спокойно парировал выпад собеседника Вышинский и помахал перед его носом утренней газетой.

— Скорей всего — это обычная газетная утка. Давайте не будем гадать на кофейной гуще и дождемся официальных известий — предложил Майлз и Вышинский охотно согласился. По линии внешней разведки он обладал подробной информацией о заболевании чумой на северо-востоке штатов, но не стал демонстрировать свою осведомленность по этому вопросу.

— О, кей, давайте подождем — непринужденно согласился Вышинский и принялся разыгрывать свою партию.

Месть — блюдо, которое следует подавать холодным. Пылкость чувство и жажда мщения, очень часто дают нежелательную изжогу. Следуя этому принципу, Андрей Януарьевич не спешил топтать сраженного сообщением о вспышке чумы американца.

Все время переговоров он никак не мог собраться и включиться в работу, напряженно думая об услышанном известии. Если бы советский посланник принялся бы давить на Майлза, подобно тому, как это он сам делал, у американца бы пробудилось чувство самосохранения, и он бы встряхнулся и мобилизовался. Однако Вышинский избрал иную тактику. Он принялся методично обсуждать неудобные для американцев вопросы, быстро перескакивая с одного на другой, не давая противнику, как следует сосредоточиться.

Андрей Януарьевич то очень перечислял людской и материальный ущерб, нанесенный испанскими солдатами советской стороне, то гневно обличал Франко в симпатиях к Гитлеру вспомнив встречу фюрера и каудильо во время войны. То, вспомнив испанскую войну, призывал диктатора к ответу за загубленные его режимом жизни мирных людей, после чего вновь возвращался к злодеяниям "голубой дивизии".

Если в начале беседы на все его выпады Майлз отвечал невпопад и однословно, то к её концу он вообще перестал вести диалог, отвечая Вышинскому, что американская сторона тщательным образом изучит все поднимаемые вопросы.

Видя, что собеседник основательно измотан и обессилен, посланник Кремля перешел в решительное наступление. Вынув из портфеля папку, Вышинский заявил, что советская сторона выяснила место, куда был эвакуирован персонал харбинского центра по производству чумных бомб и готов поделиться этой информацией.

После этих слов, на Майлза было жалко смотреть. Он моментально узнал лежавшую на столе папку. Именно из неё, в прошлый раз Вышинский достал документы по отряду 731 и передал американцам в обмен на соглашение по Италии. Теперь она появилась снова.

Майлз на глаз определил толщину стопки находящихся в ней документов. На этот раз их было несколько меньше, но это нисколько не уменьшало их ценность. Американец с большим трудом сдерживал себя от соблазна встать и забрать у этого противного Вышинского, так необходимую для его родины папку.

От подобного шага, его удерживал высокий ранг дипломата, а также опасения, что нужных сведений в данной папке просто может и не быть. Возможно, Вышинский только объявил о готовности поделиться информацией, а в папке находятся другие документы.

Пока Майлз лихорадочно решал эту дилемму, Вышинский раскрыл папку и взял несколько лежавших сверху листов.

— Вот текст совместного коммюнике по испанскому вопросу, в котором, по мнению Советского Союза, дана действенная оценка преступного режима Франко и содержит призыв для всех участников ООН к его полной изоляции. Нам кажется, что его подписание отвечает интересам двух наших великих держав — Вышинский почтительно протянул американцу бумагу для ознакомления, попутно позволив прочитать заголовок оставшейся в папке справки.

Все в точности повторяло решающую фазу переговоров по Италии и от этого сравнения у Майлза заныло под ложечкой. Необходимо было подписывать эти проклятые бумаги и спешит спасти страну от новых ударов врага.

С максимальной непринужденностью, какую он в этот момент изобразить, Майлз предложил встретиться ровно через два часа и отбыл, прихватив вариант русского коммюнике. Направляясь в посольство для разговора с Вашингтоном, Майлз отчаянно убаюкивал себя мыслью, что американский джентльмен может в любой момент отказаться от своей подписи, если того потребуют интересы страны.

В американском государственном департаменте думали примерно также, и едва только Майлз озвучил свою мысль, с ним немедленно согласились. Обман госдепа это не обман в привычном понимании этого слова. На самом деле это хитрость белого человека над кровожадным азиатом, в действиях которого всегда можно будет найти причину для отзыва своей подписи.

Последующая встреча принесла большое удовлетворение обеим сторонам переговоров. Американцы получили вожделенные данные по второму чумному центру японцев, советская дипломатия праздновала возможность окружить красными флажками последнего фашистского диктатора Европы.

Ровно через сутки после этой встречи двести пятнадцать шесть американских бомбардировщиков поднялись в небо, имея перед собой цель полета — Муданьцзян.

Столь стремительный бросок в неизвестность, имея только приблизительное описание места, где могла находиться искомая цель, был обусловлен страшной паникой вспыхнувшей в Нью-Йорке в эти дни. Едва страшный диагноз просочился за стены лечебницы, как огромный город охватила "чумная лихорадка".

Нисколько не веря громким уверениям правительства в то, что имеющийся в распоряжении медиков новый препарат пенициллин сможет побороть чуму, люди стремглав бросились покидать зараженный город. Огромные вереницы людей потянулись в Филадельфию, Олбани, Буффало совершенно не подозревая, что ища спасения, они вместе с собой принесут в эти города страшную заразу.

Прежде чем правительство сумело при помощи заслонов полиции и моряков полностью изолировать Нью-Йорк от остального мира, часть носителей этого страшного заболевания смогли шагнуть вглубь северо-востока США. Расправив плечи, чума по-хозяйски заглянула в лица жителей Пенсильвании, Кентукки, Массачусетса, Нью-Джерси, но все закончилось только испугом.

Уже имея опыт борьбы с эпидемиями, поразившими Запад и Юг страны, власти действовали быстро и энергично. Быстро выявив основные направления движения беженцев, вслед за Нью-Йорком, они ввели карантин в Филадельфии, Олбани и Буффало, едва только там возникли первые случаи заболевания. Ни в один другом крупном городе Новой Англии не возникло новых очагов чумы, за исключением Вашингтона, но это был особый случай.

Резидент японской разведки, так и не получивший по милости Никки Торелли колбы с чумой, никак не мог смириться с мыслью, что американская столица счастливо избежала уготованной ей участи. Не в силах смириться с этим фактом, он пошел на отчаянный шаг, став по сути дела камикадзе.

Не имея в своем распоряжении возбудителей чумы, он решил доставить в столицу Штатов разносчиков. Найти в бедных кварталах больных чумой ему не составило большого труда, куда он явился под видом волонтера Армии Спасения. Выбрав несколько человек, он тайно вывез их из города на военном транспорте по поддельным документам и благополучно доставил их Вашингтон, где вспыхнул последний чумной очаг на северо-востоке.

Американская столица, в сущности, город клерков. В ней нет ничего важного кроме правительственных зданий и обслуживающих их людей. Из-за этой особенности большой эпидемии не получилось, но парализовать работу госучреждений на пару недель у японцев получилось. Едва стало известно о появлении чумы, американское правительство и американский конгресс дружно переехали в город Цинциннати, не желая подвергать риску свои драгоценные жизни.

Все это было, а пока напуганный новой вспышкой инфекции, президент Трумэн в самой категоричной форме потребовал от генерала Макартура раз и навсегда разобраться с японским чумным центром.

Упрек, брошенный президентом генералу, был не безоснователен. В первый раз, не очень доверяя русским сведениям о харбинском центре, Макартур отправил на его ликвидацию малое число бомбардировщиков. Этот налет можно обозначить больше как тактический удар, чем полномасштабное возмездие как его преподнесли американцам газеты.

Теперь, Макартур решил бросить на уничтожения значительные силы.

— Сотрите в порошок, этот чертов центр, где бы, он не находился. Развейте его в пыль, уничтожьте там всех! — давал громогласные наставления Макартур, совершенно не подозревая, что действует исключительно в пользу Красной Армии.

В Муданьцзяне, куда направлялись звезднополосатые мстители, никогда не было никакого второго центра по производству чумы. Харбинский центр генерала Исии бездействовал отнюдь не в результате "удачной" бомбардировки американских "крепостей", а благодаря действию советской разведки. Руками своих агентов в Харбине, они нанесли очень чувствительный удар отряду 731, уничтожив специализированную фабрику по производству агар-агара, на котором японцы выращивали всю свою страшную заразу.

Знай это, шестизвездный генерал бы очень расстроился. Однако людям даже тем, кто повелевает миллионами человеческих жизней, тоже не дано, многое знать. И потому они, как и все остальные люди, склонны совершать простые ошибки, за которые расплачиваются другие.

Муданьцзянский узел имел неплохое зенитное прикрытие, для защиты находившихся на его территории складов снабжения Квантунской армии. Именно на них и навели советские разведчики американских пилотов, дав им приблизительное расположение цели.

Выполняя приказ генерала Макартура, но при этом, не забывая про сохранность жизней пилотов, летное командование разделило самолеты на две равные группы. Первая должна была с высоты верхнего эшелона произвести ковровое бомбометание, вторая должна была с более низкой высоты уничтожить все, что осталось. Ход был незатейливым, но как показала жизнь весьма эффективный.

Стремясь добиться эффекта полной внезапности, американцы подняли свои машины в воздух с тем расчетом, чтобы выйти к цели вместе с лучами солнца. Маршрут полета был проложен вдоль восточного побережья Кореи, с тем расчетам, чтобы последний разворот на цель произошел на стыке советско-корейской границы в районе озера Хасан.

Советская сторона о пролете американских самолетов была заблаговременно предупреждена и каких-либо инцидентов, не предвиделось, но вся красиво задуманная Москвой комбинация чуть было не сорвалась.

Путь воздушной армады американцев пролегал не так далеко японского атомного центра, где завершалось создание новых ядерных зарядов для защиты страны Восходящего Солнца. Отклонись американские самолеты ближе к берегу и навстречу им взлетели прикрывающие центр истребители, а зенитки открыли бы по ним ураганный огонь.

Атомное оружие было для самураев последним шансом заменить полную капитуляцию почетным миром, без аннексий и контрибуций. Самурай были готовы драться за него до конца, но столкновение не произошло. Набитые подзавязку "крепости" пролетели мимо, а японский дракон не стал выскакивать из своего логова.

Полет американских бомбардировщиков прошел на чудо спокойно. Не было ни поломок моторов, ни перерасхода бензина, ни утечки масла. Никто не заступил дорогу идущим свершать свою священную месть американским крестоносцам и вместе с первыми лучами солнца, они подлетели к Муданьцзяну.

Точно сориентировавшись по тонкой линии железной дороги, бомбардировщики дяди Сэма вышли на цель и, распахнув свои бомболюки, принялись щедро осыпать маньчжурские сопки многопудовыми гостинцами.

Страшный каток, состоявший целиком из плотного султана взрывов, раздавил японские укрепления от одного края до другого, безжалостно уничтожая все на своем пути. Доты, дзоты, блиндажи, склады и пути подъезда к ним, полевой аэродром и зенитки, все было сметено с лица земли за малый временной промежуток.

Сопки действительно тряслись от того огромного молота, что колотил по ним из всех сил. Все что находилось в промежутке между городом и грядой сопок, горело или было разрушено. Вместе с ними были разрушены многочисленные подземные сооружения японцев, которые не были рассчитаны на удары такой мощи.

Бог любит Америку. Именно этой любовью можно объяснить, что после налета первой волны бомбардировщиков, в строю у японцев осталось всего три зенитные батарей. Остальные были либо уничтожены или повреждены вместе со стоявшими на аэродроме самолетами, либо лишились личного расчета.

Что такое три батареи против ста с лишним боевых машин, пусть даже идущих на высоте среднего эшелона, так семечки, но и здесь защитники демократии получил преференцию. Все зенитные орудия японцев были разбросаны по истерзанному бомбовыми ударами боевому периметру и не могли даже создать видимость серьезного сопротивления.

Из всех самолетов второго эшелона, только две машины получили серьезные повреждения и были вынуждены покинуть общий строй, чтобы совершить посадку на советской территории. До родного аэродрома они бы не дотянули, в отличие от тех, кто получил незначительные повреждения от огня противника.

Японские зенитчики ещё отчаянно пытались подороже продать врагу свои жизни, а новый мощный удар уже начал терзать истерзанную землю Муданьцзяна. Ужасный вал огня, дыма и огня созданный парнями полковника Самуэля Уоррена, резво пробежался с одного края до другого, уничтожая все, что ещё не было уничтожено.

Подобно некому пахарю, что педантично перепахивает уже вспаханную землю с целью обеспечить благоприятный рост посевов, американские пилоты неторопливо бомбили позиции японцев. Чтобы потом, вернувшись на базу, они могли, честно глядя в глаза высокому начальству лихо доложить, приложил ладонь к пилотке: — Мы сделали это, сэр. Раскатали их в пыль, как вы нам приказали.

И в этих словах была большая доля истины. Ковровое бомбометание основательно искорежило не только оборонительные укрепления врага, но и затронуло сам город Муданьцзян. Ведь в нем тоже могли укрыться зловредные японские бактериологи, доставившие столько бед и горя любимой Америки, так за чем дело стало? Бомб у нас на всех хватит.

Поднятые взрывами столбы пепла и пыли уже успели осесть, уже ушли к горизонту огромные серые машины, а воздухе над Муданьцзяном гул никак не утихал. Но только на этот раз он был порожден не разрывами бомб или могучими моторами американских бомбардировщиков. Это был гул пожаров. Горело всё; здания, дома, склады, фортификационные сооружения и даже сама земля. Треск от многочисленных пожаров стоял такой, что было неслышно человеческих голосов, все утопало в этом страшном шуме.

Самолет разведчик, что шел в самом конце американской армады, специально сделал несколько кругов над поверженными в прах окрестностями Муданьцзяна, чтобы во всех подробностях запечатлеть картину разгрома.

После сомнений, возникших после просмотра фотографий бомбардировки харбинского центра, высокое командование распорядилось отправить в этот рейд самолет разведчик, оснащенный высокоточной аппаратурой.

Помня приказ генерала Макартура привезти исчерпывающие данные, "чтобы второй раз не гонять наши бомберы в такую даль", летчик сделал снимки горящего укрепрайона с различных ракурсов. Пользуясь отсутствием зенитного огня, американский разведчик прошелся из угла в угол, и не успокоился, пока не заглянул почти под каждый листочек и под каждую травку.

Итогом его работы, стало огромное количество фотографий, которые легли на стол генерала Макартура, сразу после отпечатывания и обработки их специалистами воздушной разведки. Вооружившись указками, они принялись гордо давать пояснения генералу, что вооружившись сильной лупой, с интересом разглядывал снимки.

Все увиденное на снимках, вместе с красочными пояснениями экспертов, вполне удовлетворило командующего Тихоокеанскими силами Америки. На всей площади, что подверглась воздушному удару, не было ни единого места целого места, где мог находиться вражеский центр по производству биологического оружия. Так все было качественно перепахано воронками от бомб.

Отбросив в сторону ненужную лупу, Макартур с торжественным видом обвел всех присутствующих и произнес. — Очень надеюсь, что у японцев нет ещё одного чумного центра. Впрочем, если он есть, наши парни уничтожат и его. Главное знать, что бомбить.

Примерно в том же духе высказался и президент Трумэн, когда ему принесли, свежую почти со снимками Муданьцзяна и многостраничным пояснением. Ознакомившись со всем присланным Макартуром, он радостно воскликнул.

— Я молю Бога, что нам больше ничего не придется уступать мистеру Сталину в обмен за информацию о всякой чуме, холере и язве. Хватит, этот господин нас и так хорошо подоил!

Последние слова Трумэна были связаны с тем, что кроме заявления по Испании, для полной убедительности предлагаемой информации, Сталин приказал Вышинскому попытаться выжать с американцев обещание возобновить поставки по ленд-лизу, но не оружием, а промышленными товарами так необходимых разоренному войной СССР.

Сделано это было с целью убедить американцев в достоверности предоставляемой информации. Говоря простыми словами, русские только ткнули пальцами в пустоту, а господин Майлз воспринял этот жест со всей серьезностью. Между ним и Вышинским завязался отчаянный торг, который только укрепил позиции советской стороны на этих переговорах.

Товарный ленд-лиз Москва за своего "кота в мешке" конечно же, не получила, но вот несколько пароходов с продовольствием, рельсами и листами легированной стали, все же перепало.

Удовлетворенный полученным известием об уничтожении "второго чумного центра", президент Трумэн прервал свое пребывание в Денвере и двинулся в Солт-Лейк-Сити. Теперь он с чистой совестью мог смотреть своему электорату.

— Да, коварный враг, вновь нанес нам свой подлый удар, но на этот раз мы полностью вырвали все его ядовитые зубы — таков был лейтмотив его речи, которую предстояло услышать потомкам мормонов в своей столице.

Ничего не подозревавший Трумэн усердно готовился к встрече жителями Юты, русские наперсточники продолжали свою игру. Если можно поживиться с одной из воюющей страны, почему нельзя сделать это и с другой? Чем товарищ Малик хуже товарища Вышинского? Пусть он тоже возьмет свою крепость на дипломатическом фронте приказал советский лидер, и товарищ Малик не подкачал.

На очередной встрече с господином Миядзава, Яков Александрович сразу перешел в наступление, огорошив собеседника крайне неприятным вопросом об изменении позиции Японии по поводу территориальных уступок.

— Наличие хоть какого-либо прогресса в этом вопросе позволило бы существенно изменить нынешние отношения между нашими странами, — смиренным голосом поинтересовался Малик у японца, стараясь не замечать ту гамму чувств, что появились у него на лице. — Тогда мы смогли бы серьезно расширить наш военно-технический обмен и вывести его из тени секретности.

На японского поверенного в тайных переговорах, в этот момент было жалко смотреть. Времена былого могущества страны Восходящего Солнца, когда пользуясь слабостью своего северного соседа, она творила на его границах все, что хотела. Когда прикрываясь вежливыми словами и дежурными улыбками, японские представители откровенно хамили советским дипломатам, нисколько не опасаясь за свое браконьерство в советских водах, стрельбу через границу или высадку разведывательных групп на территорию Камчатки или Приморья.

Все было. Хасан и Халхин-Гол несколько сбил спесь с зарвавшихся самураев, но и только. Все четыре года войны с Германией, Квантунская армия стояла вдоль всей советской границы с винтовкой на изготовке, готовясь в любой момент пересечь Амур.

Особенно трудно было летом сорок второго года, когда многим казалось, что немцы вот-вот перемахнут через Кавказский хребет, возьмут Баку и вступят в дружественную им Персию. Тогда концентрация японских войск на советской границе достигла максимальных размеров и если бы Сталинград, пал в сентябре как планировал Гитлер, Япония бы объявила войну СССР.

В возможности этого не приходилось сомневаться, советские разведчики в Маньчжурии работали хорошо но, слава Богу, для Страны Советов все хорошо закончилось. Война на два фронта не состоялась и теперь гордые самураи должны были торговаться с северными варварами о судьбе своей страны.

Теперь дружеские улыбки на их лицах скрывали не презрение к собеседникам, а боязнь сделать что-то не так, что могло серьезно навредить родине.

— Он рассматривается, господин Малик но, к сожалению, в правительственном кабинете нет полного согласия по этому вопросу. Не все министры готовы позабыть традиции предков — с трудом выдавил из себя Миядзава. — Вот если бы советская сторона сделала шаг вперед и объявила о продлении пакта о ненападении, тогда бы число министров несогласных с территориальными уступками значительно уменьшилось.

Красиво завернутая и хорошо пахнущая приманка была сделана по лучшим рецептам восточной дипломатии, но Яков Александрович её проигнорировал.

— В ваших словах, несомненно, есть большая доля правды, господин Миядзава, однако не только у вас есть традиции, через которые трудно переступать. Боюсь, что Верховный Совет СССР не поддержит подобные действия товарища Сталина, если ему не будут предоставлены убедительные причины, необходимости этого шага — не моргнув глазом, ответил Малик, с трудом сдерживая на своем лице маску скорби и сожаления.

Возможно, несколько знавший советскую действительность Миядзава не поверил словам посла, но японец не посмел открыто выказать свои сомнения. Горестно разведя руками, по поводу того, какой упускается момент в отношениях двух стран, он приступил к переговорам, а точнее сказать к торгам.

Советский посол имел хорошее представление о тех трудностях, которые испытывала японская армия в этот момент. Горюче-смазочные материалы, трофейные германские зенитки "пум-пум" и ленд-лизовские эрликоны доставленные из Владивостока, худо-бедно помогали решить японцам одну их проблем. Однако больше всего им были необходимы самолеты, истребители.

Большинство оставшихся в строю самолетов, японцы бросили на защиту Кюсю. Именно там, решалось быть или не быть империи самураев, при всем при этом кто-то должен был защищать и небо над столицей. Сейчас на аэродромах Хонсю жалкие остатки некогда могучего воздушного флота империи и японцы хотели решить эту проблему при помощи советской стороны.

— Господин Малик, наши военные обсудили ваше предложение относительно поставок нам самолетов "як" вместо "ла". Не скрою, что оно вызвало серьезное разочарование среди них. Мы рассчитывали на понимание наших трудностей, из-за которых мы согласились проводить обмен наших кораблей на ваше вооружение — с осуждением в голосе произнес Миядзава, но Малик и бровью не повел. Изображая полнейшее внимание к словам собеседника, он терпеливо ждал конца его речи.

— Наши военные самым решительным образом настроены на получение истребителей марки "ла", но находясь в затруднительном положении согласны, чтобы первая партия самолетов состояла из машин марки "як".

— Я очень рад такому решению ваших военных, поскольку вижу в нем первый луч надежды по возможности достижения компромисса между нашими странами, господин Миядзава. Однако если вы заговорили о претензиях к нам, то позвольте выразить вам свои замечания. Наши специалисты осмотрели ваш линейный крейсер "Харуна" и были поражены увиденным. Конечно, вооружения корабля впечатляет, но его состояние оставляет желать лучшего. По мнению наших моряков, корабль может просто не дойти до Владивостока.

— Но наши моряки уверяют, что этого не произойдет! — горячо воскликнул японец, но Малик едко парировал.

— Уверяют, но не гарантирую. Хорошо если переход крейсера закончиться благополучно. А если нет? За чей счет прикажите списывать убытки или вы согласны подождать получения самолетов до завершения операции.

— Вы прекрасно знаете, господин Малик, что мы не можем ждать и хотим получить ваши машины как можно скорее — вынужден был признать японец.

— Исходя из желания, сделать наши отношения более дружескими и доверительными, советская сторона согласно пойти на риск связанный с приобретением крейсера "Харуна", если он будет передан вместе с линкором "Негато".

— Как "Негато"? Мы сегодня должны были обсуждать передачу авианосца "Хосе", но никак не линкора. Все согласно ранее утвержденному графику обмена — изумился японец и стал яростно искать в своем портфеле злосчастную бумагу.

— Я прекрасно понимаю ваше законное недоумение господин Миядзава, но планы и интересы моего правительства поменялись. Товарищ Сталин просит изменить график обмена и вместо авианосца "Хосё" просит обсудить передачу линкора "Негато".

— Генералиссимус Сталин, конечно, может решить изменить график обмена, но мы не готовы к этому. Сегодня в плане стоял "Хосё" и японская сторона хотела обсудить обмен именно этого корабля, а не линкора — упрямо отстаивал свою линию японец.

— Почему? В результате обмена крейсера и линкора вы получите гораздо больше самолетов и прочих военных материалов, чем при обмене авианосца. А вы сами только, что сказали, что очень нуждаетесь в самолетах. Кстати, первая партия "яков" предназначенных для обмена уже прибыла из Новосибирска во Владивосток и ждет сигнала к перелету — теперь, советский посол азартно тряс перед носом японца аппетитной приманкой, и Миядзаве стоило больших трудов устоять.

— Это невозможно, господин Малик. График утвержден заранее и не в моей власти, его менять — упрямился Миядзава.

— Очень жаль, что вы не цените дружеского к вам расположения нашей страны и не желаете пойти на малозначащую нам уступку. Вам важнее соблюдение графика обмена. Хорошо давайте обсуждать обмен авианосца "Хосё". Сколько тонн топлива, и какое количество зенитных установок вы хотите получить за этот корабль.

Малик говорил короткими отрывистыми фразами и его колючий взгляд не сулил собеседнику ничего хорошего.

— Почему только топливо и зенитки, господин Малик, а куда делись самолеты? Ведь они также есть в вашем списке, — запротестовал японец и взмахнул бумажным листком, — вот!

— Я прекрасно помню содержание этого документа, господин Миядзава. Да, в нем числятся истребители, однако соглашаясь передать вам, их моя страна подвергается большому риску. Ведь одно дело поставлять воющей стороне топливо и трофеи, и совсем другое дело собственное вооружение. Появление наших самолетов не останется незамеченным американцами и это вызовет серьезные нарекания со стороны президента Трумэна. Наша страна готова рисковать, но только когда и ей идут навстречу и никак иначе. Итак, сколько тонн топлива вы хотите за авианосец?

Вскормленный на идеи самурайского превосходства над северными варварами, господин Миядзава разрывался между двумя страстными желаниями. С одной стороны ему страшно хотелось ответить ударом на удар, а с другой, он очень боялся, что своим поведением он сорвет так нужные для императора и страны переговоры.

Давно русский медведь не разговаривал с потомками богини Аматерасу в подобном тоне. Ровно сорок лет, они диктовали свои условия противнику и вот, пришла пора самим испробовать горькую чашу унижения и позора.

С огромным трудом, Миядзава проглотил жгучий ком ненависти, застрявший в горле и, изобразив на лице улыбку, заговорил.

— Раз вы так остро ставите вопрос, то японская сторона готова сделать свой шаг навстречу и очень надеется, что советская сторона по достоинству его оценит. Давайте поговорим о линкоре "Негато".

Начались яростные торги. Оба переговорщика постоянно советовались со своими консультантами, до этого момента смиренно сидевших в стороне и тихо молчавших.

За два корабля японцы запросили 70 самолетов, что вызвало бурную реакцию у Малика.

— Вы хотите, получить целую авиационную дивизию, за два основательно потрепанных корабля? — гневно вопрошал посланник Сталина, но японцы упорно не сбивали цену, отчаянно расхваливали свой товар. На помощь Малику пришли военные специалисты, которые помогли сбить цену до пятидесяти двух машин. Остальное, японцы согласились добрать топливом.

Обе переговорщика остались довольны сделкой, но возникла маленькая загвоздка в расчетах, которая поставила под угрозу достигнутые договоренности. Советская сторона была готова перегнать двадцать два самолета сразу, остальное же только после передачи кораблей. Японцы пытались протестовать, угрожать срывом сделки, но Малик был неумолим.

В качестве разумного компромисса, он был готов поставить топливо вперед и в полном объеме, благо подобный шаг был согласован с Москвой. А вот относительно самолетов, расчет мог быть завершен только после того, как пройдя Цусимский пролив, оба корабля возьмут курс норд-ост 23 градуса. В этом вопросе советский посол стоял насмерть, и японцам пришлось согласиться. Теперь не они диктовали условия и, отдав корабли за аванс, должны были дожидаться окончательного расчета.

Глава XII. Все ближе, ближе мы к победе.

Любой генерал не чужд возможности погреться в лучах славы, поэтому прессу иногда допускают в высокие штабы, где позволяют задать героям войны пару другую вопросов. Генерал Макартур не был исключением и, разрываясь между наступлениями в Китае и на Кюсю, он дал согласие принять у себя в штабе журналистов.

В момент триумфа и торжества для представителей газет и журналов накрывают столы, наливают шампанское и предлагают бутерброды с икрой, а если её нет креветок и лобстеров. Ведь сытый журналист гораздо полнее и красочнее сможет передать важность исторического момента, на который его пригласили, чем голодный и злой ловец жареных фактов.

Во все прочие моменты, акулам пера скромно предлагают чай, кофе или стакан колы на выбор, стейки, сэндвичи и бутерброды с икряной закуской, давая ясно понять, что идет война. И вместе с этим чуть приоткрыв дверь, позволяют заглянуть в святую святых любой армии штаб, где принимаются все главные решения.

В штабе генерала Макартура никто естественно не собирался позволить лихим щелкоперам слишком далеко заглянуть, но позволить прикоснуться и почувствовать свою сопричастность к большому делу легко согласились. Американский народ должен знать своего героя, для собственного успокоения.

По замыслу устроителей этой встречи, лучший момент для единения, командующего с прессой, было окончание завтрака. Демонстративно отставив от себя поднос с остатками омлета и недопитым стаканом апельсинового сока, генерал Макартур принял жаждущих сенсаций журналистов.

В мятой походной форме, сидя на стуле и закинув ногу на ногу, он совершенно не походил на тех чистеньких деятелей из Вест-Пойнта, которые нудным противным голосом объясняли всему остальному миру, что такое хорошо и что такое плохо. В этот момент, в виде Макартура не было ничего героического и необычного. Перед журналистами сидел усталый, плохо выспавшийся человек, который днем и ночью усердно тянет лямку по спасению Америки.

Добирая очки популярности, он сдержанно улыбнулся и деловито произнес: — О кей парни, у вас десять минут, чтобы успеть выпотрошить меня, прежде чем начну это делать с японцами.

Шутка Макартура пришлась по душе пишущей братии, они дружно застрочили в блокноты, а затем один самый бойкий и проворный задал свой вопрос.

— Скажите, сэр, как обстоят дела на Кюсю? Когда вы принудите их капитулировать? — говоря о капитуляции, журналист подразумевал окончание войны на Тихом океане, но командующий предпочел не касаться этой темы.

— По примеру господ политиков бы много сказать вам кучу правильных и красивых слов, из которых вы ничего бы не поняли, но я военный человек и скажу просто и прямо. Дела на Кюсю обстоят не так хорошо, как нам того хотелось бы, но гораздо хуже чем того хотели бы японцы. Совместными усилиями армии, флота и корпуса морской пехоты, мы уже задали жара этим чертям и зададим ещё, можете в этом не сомневаться — бодро заверил приглашенных генерал, но не все разделили его оптимизм.

— Пока под контролем наших войск только одна треть острова. Если дела будут идти в том же темпе, то вряд ли мы управимся к январю — подал голос представитель когорты скептиков, которые обязательно имеются в любом журналистском пуле.

— Если вы хотите точно знать, когда Кюсю падет, обратитесь к астрологам и гадалкам, они вам в этом помогут. Что касается меня, то я не делаю никаких прогнозов, так как заниматься ими на войне, дело неблагодарное. Единственное, что я могу гарантировать точно, так это то, что мы приложим все усилия, чтобы это случилось как можно быстрее — такой общий ответ не вполне устроил скептика, но продолжить диалог он не успел.

— Как вы оцениваете своего противника, сэр? — задал вопрос, заранее подготовленный журналист.

— Как умного, опытного и хитрого врага, фанатично преданного своему императору и которого мы обязательно принудим сложить оружие — гордо отчеканил генерал, и журналисты вновь уткнулись в блокноты, кроме скептика.

— Именно фанатичностью японцев объясняются наш невысокий темп продвижения на острове, а также наши потери в живой силе и технике — подал он голос, воспользовавшись наступившей тишиной. Поднявшие головы журналисты подумали, что после подобной бестактности генерал обидеться и выкинет их вон из своего кабинета, но этого не произошло.

— Невысокий темп наших войск объясняется не только фанатизмом японских солдат. Любая армия мира всегда медленно продвигается вперед, когда к её приходу успели хорошо подготовиться. Японцы мастера рыть норы и тайные бункера и за четыре года войны, которую вы освещаете, могли было понять это. С самого первого дня высадки десанта на Кюсю, мы были готовы к такому виду войны, где нет больших сражений, а есть только медленное продвижение вперед. От рубежа к рубежу, с тщательной зачисткой всей территории, чтобы в самый опасный момент, противник не появился у тебя за спиной и не ударил штыком. Также не надо забывать, что японцы сражаются на своей земле и здесь, против нас воюют не только солдаты, но и мирное население. Надеюсь, я полностью ответил на ваш вопрос и мы не будем к нему возвращаться — генерал властно окинул взглядом сидящих перед ним людей, призывая экономить отпущенное им время.

— А что вы скажите о потерях у нас и у японцев? — поспешил задать традиционный вопрос "правильный" журналист. Америку всегда в первую очередь волновали собственные потери.

— К моему огромному сожалению, ни одна война не обходится без потерь. Да, они у нас, есть, но по соображениям секретности, я не могу их вам назвать. Одно могу сказать вам со всей откровенностью, на одного погибшего нашего солдата у противника приходится убитыми четыре человека. Думаю, эта пропорция сама за себя говорит — на этой оптимистической ноте Макартур собирался завершить свое общение с прессой, но проворные журналисты успел задать ещё один вопрос, ответить на который было невозможно.

— Скажите, почему нашим атомным оружием вы помогаете воевать китайцам, вместо того, чтобы с его помощью принудить японцев к капитуляции!? — выкрикнул один из корреспондентов прежде, чем офицер объявил об окончании конференции.

— Своим атомными бомбами мы не просто помогаем китайцам в войне, а совместными действиями как раз и принуждаем японцев к капитуляции. Вас это может удивить, но это так. Чем больше погибнет их солдат на полях в Китае, тем меньше они смогут перебросить их домой, и тем скорее наступит день их капитуляции. Что же касается применения атомного оружия против самих японцев, то мы уже взорвали две бомбы, но это только сплотило японцев вокруг своего императора. Что поделать — фанатики — сокрушенно вздохнул генерал и на этом конференция закончилась.

Поругивая скупость командующего, пишущая братия дружно бросилась строчить репортажи о встрече с Макартуром. Теперь самое главное суметь придать ему нужную форму, у разных издательств были свои взгляды на войну в Японии, а затем успеть первым отправить с манильского телеграфа свое творение в Штаты. Связь работала хорошо, и можно было не сомневаться, что репортаж ещё сегодня окажется у редактора на столе. После этого можно будет отправиться в ресторане у толстяка Аю, достойно отметить свой журналистский успех, а затем весело провести досуг. Из-за большой конкуренции, местные девочки были все по одной таксе в два доллара.

Совсем иные заботы и думы были у генерала Макартура. Вместо сенсационного репортажа ему предстояло принять окончательное решение по плану новой операции в Китае, разработанной его штабом.

Как это не парадоксально звучало, но кодовое обозначение операции звучало как "Красный ноябрь".

— У коммунистов в это время наступает пора их главного праздника, день русской революции. Китайцы Мао также как и все красные будут отмечать его и наверняка утратят бдительность из-за подготовки к этому торжеству. Мы преподнесем им свой красный подарок — объяснил генерал свою причуду офицерам и никто не возразил. Желание поквитаться с противником, посмевшим присвоить себе часть победных лавров Америки, было у всего штаба Макартура и потому, янки работали с полной отдачей.

В распоряжении Макартура находилась ещё одна атомная бомба с нежным именем "Нэнси". Она уже была доставлена с Гавайев в Манилу, и оставалось только отдать приказ на её применение.

Не испытывай Макартур такого огромного давления со стороны президента, он не стал, применять "Нэнси" сейчас. Положение снайпера, который должен поразить цель одним выстрелов одним единственным патроном, совершенно не устраивало генерала. Будь на то его воля, Макартур дождался бы поступления обещанных на коней ноября ещё двух бомб и только тогда приступил бы к активным действиям.

Привыкший действовать с размахом и запасом, он до сих пор не мог понять, как в сорок первом году, практически разгромленные русские армии, смогли не только остановить немцев под Москвой, но и отбросить их от столицы на сотни километров.

Типичное дитя своей страны и своего времени, Макартур охотно соглашался со словами тех, кто утверждал, что русские остановили врага, забросав его трупами своих солдат. Это было проще и понятнее, чем признать у их генералов наличие полководческого таланта.

— По своему фанатизму, эти русские мало чем отличаются от японцев. С той лишь разницей, что у японцев бог — микадо, а у русских — Сталин — доверительно делился своими мыслями Макартур со своей секретаршей Мэри Энн, в те минуты, когда возникала острая необходимость поделиться с кем-то тяжелым грузом души.

— Такие же упрямые азиаты, только с другим цветом кожи и также терпеть не могут нашу Америку. Но ничего, сначала мы разобьем одних, а потом заставим уважать себя других при помощи нашей атомной дубины — вещал Макартур подобно римскому авгуру, смотря в преданные васильковые глаза девушки.

Все это было прекрасно, но очень часто политики диктуют генералам свою волю, а не наоборот. И потому, многозвездный генерал армий США должен был начать операцию "Красный ноябрь", чтобы прикрыть от гнева народа зад президента и стоящих над ним людей.

Недовольный тем, что сброс второй бомбы не принес ожидаемых результатов, Макартур потребовал от летчиков предоставить ему лучшего из пилотов, для выполнения такого ответственного задания. И такой пилот был найден.

Кандидатура майора Конрада Мэйси подходила по всем статьям. Он не только был хорошим летчиком и отличным исполнителем боевого задания, расценивавший его неисполнение как личное оскорбление. У майора были свои кровные счеты за брата, погибшего в Коралловом море вместе с авианосцем "Йорктаун".

Командующий остался доволен таким выбором, а личная встреча с майором, полностью убедила Макартура в его правильности. Генералу было достаточно посмотреть летчику в глаза, крепко пожать руку и перекинуться парой слов, чтобы понять, что он говорит с майором на одной волне.

— Нам очень важно, чтобы бомба была сброшена точно в том районе, что вам укажут в полетном задании. По известным причинам я не могу полностью посвятить вас в план нашей операции. Могу сказать лишь одно, от того как вы выполните задание зависит, как скоро противник сложат оружие здесь в Китае, а затем у себя на родине. Ваш удачный вылет, поможет сохранить жизни многим нашим парням в этой чертовой войне, подполковник. Желаю, удачи и очень на вас надеюсь — сказал Макартур и с чувством пожал Мэйси руку.

— Спасибо за добрые слова, сэр. Удача нам пригодиться, но вы немного ошиблись, я не подполковник, а майор — поправил генерала пилот, но тот хитро улыбнулся в ответ.

— Нет, не ошибся. С сегодняшнего дня вы подполковник, а после вашего возвращения, я с удовольствием подпишу представление к президенту США о награждении Серебряной звездой — хорошо зная психологию таких служак как Мэйси, генерал уверенно давал на нужные кнопки.

Узнав о своем повышении, подполковник вытянулся как струнка и, вскинув руку к козырьку фуражки, порывисто произнес.

— Благодарю, вас сэр, за ваше высокое доверие. Можете не сомневаться, что я сделаю все, чтобы его оправдать — после чего круто повернулся и покинул комнату.

После этих слов, у Макартура не осталось и капли сомнения, что задание будет выполнено.

— Вот с такими парнями как этот Мэйси мы сможем одержать победу над любым противником. Будь он японцем, немцем, русским или даже марсианином. Лишь бы нам только не мешали делать нашу работу — сказал генерал, начальнику штаба, приступая к утверждению плана операции, которая в официальных документах отправленных президенту была обозначена как "Охота на лис". Название "Красный ноябрь" в этом случаи было недопустимым.

Суть этой операции состояла в нанесении мощного удара, который должен был полностью изменить положение на фронтах Китая в пользу американских союзников и тем самым подтолкнуть микадо к капитуляции. Офицеры штаба командующего разделились на две группы, которые с пеной у рта доказывали друг другу, куда именно следует нанести удар ядерной дубиной.

Первые стояли, что удар следует нанести в районе Сюйчжоу, с последующим выходом к городу Цзынань и захватом переправ через Хуанхэ. Этот вариант позволял приблизиться к Пекину, где находилась ставка японского командования войсками в Китае. Кроме этого войска Гоминдана получали возможность установления контроля над Шаньдунским полуостровом, где действовали разрозненные отряды 8 армии НАОК.

Ни американцы, Чан Кайши не хотели дать своим коммунистическим конкурентам, возможность поставить под свой контроль хотя бы часть, такой важной провинции как Шаньдун. Появление нового слоеного пирога разновластья на территории Китая, было недопустимо.

Сторонники второго варианта нисколько не отрицали важности Шаньдунского полуострова и выхода на дальние подступы к Пекину, но предлагали отложить это на потом. Куда более важным на их взгляд являлся разгром японских войск удерживавших часть Центрального Китая. Они предлагали нанести удар в районе города Кайфын и отрезать эту часть войск противника от остальной группировки.

— Заняв Цзынань, мы только обозначим угрозу для Пекина, но никак не уменьшим численность его защитников. Тогда как ударом на Кайфын, мы не только значительно уменьшим количество японских дивизий, но и нанесем сильный удар по их боевому духу и настрою. Японцы могут упорно сражаться, веря в свою окончательную победу, но поражение и пленение части их войск, заметно снизят их решимость продолжать войну — уверенно вещали представители второго варианта и после недолгого размышления, Макартур поддержал их.

— Нам надо как можно скорее заставит противника сдаться, а это можно сделать, только разгромив его армии, но никак не созданием угроз. Кроме этого, главная цель наступления на север должен быть не Пекин, а Тяньцзинь, с его портами. Заняв этот район, мы лишим японцев морского подвоза, аэродромов и серьезно осложним снабжение их войск — сказал свое золотое слово командующий, подводя черту под бурными прениями.

Все это было около недели, а теперь все было готово. Самолет Мэйси уже прилетел в Шанхай и ждал только приказа на взлет. Китайские генералы успели произвести необходимую переброску сил в район Кайфын, при этом главный упор был сделан на новые части, не знавших об опасных последствиях наступления в виде лучевой болезни.

— Что доносит воздушная разведка о действиях красных в районе Чжэнчжоу? Ничего не подозревают о нашем сюрпризе? — спросил Макартур у начальника штаба и получил положительный ответ.

— Конечно, нет. Сидят и ждут, когда он упадет им в руки — ответил тот, чем вызвал улыбку у командующего.

— Вот мы им и преподнесем подарок к их празднику. Передайте, чтобы начинали — молвил генерал, размашисто поставил подпись под приказом и колесо закрутилось.

Новоиспеченный подполковник не подвел своего благодетеля. Точно в назначенное время, его "Мэйфлауэр" точно вышел на цель и сбросил многотонную красотку "Нэнси".

По трудности и сложности задание, полученное Мэйси, мало чем отличалось от заданий тех парней, что бомбили Хиросиму и Нагасаки. Сброшенная на парашюте бомба должна была взорваться в воздухе над городом Кайфын и "Серебряная звезда" обещанная Макартуром была излишнем расточительством. Предшественник Мэйси получил за бомбежку в куда более трудных и опасных условиях лишь легионерский орден "Легиона Почета". В подобных действиях командующего явно присутствовал элемент предвзятости, но он был вполне объясним. Неудачу наступления китайцев под Чанша, Макартур в первую очередь связывал с неудачным сбросом бомбы на противника, что и отразилось в наградах.

В отличие от бомбардировки Чанша, при сбросе бомбы на Кайфын все совпало как нельзя лучше. Сам город представлял собой сочетание невысоких деревянных и глинобитных домов, с незначительным присутствием кирпичных многоэтажек и воздушный взрыв нанес максимальный урон.

Нестерпимо ярко вспыхнув в синем небе вторым солнцем, огненный шар обрушил на Кайфын всю свою ужасающую мощь. В момент взрыва стояла хорошая погода и все, что находилось в радиусе десяти километров, загорелось и запылало. Страшный, беспощадный огненный смерч в один момент заполонил город и словно оголодавший зверь, принялся пожирать все, до чего мог только дотянуться.

Мощные потоки воздуха, что устремились к стремительно растущему черному грибу, играючи раздули все, что только могло гореть и щедрой рукой разбросали в разные стороны огромный сноп из горящих искр и головешек. Гибельным дождем застучали они по домам, сараям и прочим строениям города, чтобы затем, превратившись в прожорливые языки пламени и проворно разбежаться в разные стороны.

От нестерпимого жара, порожденного взрывом бомбы, воды Желтой реки закипели. От её бурлящей поверхности поднялись густые облака горячего пара, несущие смерть и страдания всему живому.

Вместе с ярким светом, на город обрушилась ударная волна, сносящая все на своем пути. В радиусе трех километров от центра взрыва все было в сплошных руинах, независимо от качества и размера постройки.

Все, что не сгорело, было обращено в прах, одним могучим ударом. Так знаменитая Железная пагода, пережившая несколько землетрясений и наводнений, что обрушивались на Кайфын в течение нескольких столетий, не смогла противостоять натиску "Нэнси". Треснув от нестерпимой жары, она рухнула подобно легендарному колоссу, у которого оказались глиняные ноги.

В бывшей южной столице чжурчжэней люди гибли тысячами. Раздавленные, сожженные заживо огнем пожаров и задохнувшиеся от дыма и гари, они были только частью добычи всепожирающего чудища сотворенного руками великих ученых на деньги американских промышленников. Другие тысячи минных людей погибли спустя некоторое время от страшных ран, полученных при взрыве бомбы и невидимой радиации, пронзившей своими невидимыми лучами их тела.

Выпавшие вокруг города радиоактивные осадки с пылью и дождем, погубили все прилегающие к Кайфын земли. Они сделали их на долгие годы бесплодными, отравили местные ручьи и родники, малые реки и саму Хуанхэ.

От ядерного взрыва досталось и японским войскам, державшим оборону на южных подступах к городу. Многие из тех, кто находился в тылу, на долгое время лишились зрения от вспышки, получили ранения в результате ударной волны и подорвали здоровье от неудержимых потоков смертоносной радиации. Те же, кто располагался в передовых порядках обороны, испытали сильнейший шок от вида страшного черного гриба, что хищно взметнулся вверх над поверженным городом, а затем двинулся в их сторону.

Страшный и ужасный, в эти минуты он напоминал собой сказочного дракона, возникшего из ниоткуда, намериваясь уничтожить этих жалких человечков. У несчастных солдат не было сил побороть захлестнувший их пронизывающий страх, от созерцания этого завораживающего видения. Многие из солдат рассказывали, что в этот момент они ощущали себя маленькими никчемными тараканами, по воле судьбы, случайно оказавшиеся на пути могучего властелина.

Паника и отчаяние прочно сковали закаленных в боях японских самураев. Никто из них не знал, как далеко продвинется это мрачное черное облако, от которого за версту несло смертью. Пересохшими от страха губами они истово молились своим богам, прося их отвести в сторону эту страшную напасть. Нервы их были напряжены до придела. Достаточно было одного громкого крика, чтобы заставить их в страхе разбежаться. Стоит ли удивляться, что обрушившийся на их позиции огонь китайских пушек и последовавшая затем танковая атака легко достигли своей цели, и японская оборона была прорвана.

Все, что смогли собрать под Кайфын китайские генералы для танковой атаки, это был неполный батальон "Валентайнов" и "Матильд", при поддержке взвода самоходок "Арчеров". В любое другое время атака такими силами могла и не достичь успеха, но в этот день госпожа Фортуна улыбалась янки в тридцать два зуба.

Прорыв войск генералиссимуса Чан Кайши был столь стремителен, что они не только смогли полностью прорвать оборону противника, но и целыми захватить переправы через Хуанхэ. Захваченная врасплох охрана моста не смогла оказать должного сопротивления атаковавшим их танкистам. Она попросту разбежалась при виде движущихся в их направлении танков, не произведя по ним ни единого выстрела.

Но не один только Кайфын подвергся в этот день ужасной бомбардировке. Под мощный удар американских самолетов попал и находящийся в восьмидесяти километрах от Кайфын город Чжэнчжоу. Точнее сказать его пригороды, которые вот уже несколько недель, были блокированы соединениями 8 армии НОАК.

Этот крупный транспортный узел, через который железнодорожные пути расходились на север, юг, запад и восток, был очень важной точкой в "Охоте на лис". Собираясь нанести японским экспедиционным силам сокрушительное поражение, Макартур не мог допустить и мысли, что он может быть захвачен красными китайцами. Стремясь не дать возможность коммунистам в третий раз пощипать его лавровый венок победителя, генерал приказал стереть с земли всех, кто находился на подступах к Чжэнчжоу со стороны Кайфын.

Выполняя его волю, летчики подняли в воздух не только машины стратегической бомбардировочной авиации, но и тактические бомбардировщики, базирующиеся на аэродромах южного Китая. Не встречая серьезного сопротивления на своем пути, американские пилоты добрались до цели и обрушили на позиции 8 армии ураганный шквал бомб, за полчаса до того как в небе над Кайфын появился "Мэйфлауэра" подполковника Мэйси.

Подлый удар был нанесен расчетливо и точно по ничего не подозревающим китайским коммунистам. Никто не предполагал, что появившиеся в небе американские самолеты будут бомбить именно их, а не японские военные объекты по ту сторону Хуанхэ.

Первыми ударили "стратеги", чей фирменный удар перепахал до неузнаваемости местность, где находились китайские коммунисты. Вслед за ними ударили "тактики" сметая все то, что не успели уничтожить их предшественники.

Последнюю точку в налете поставили истребители прикрытия. Пользуясь полным отсутствием в воздухе самолетов противника, они принялись гоняться за одиночными целями, что подобно зайцам метались по развороченной земле.

Длинными очередями они расстреливали бегущих по дорогам солдат, а также искавших спасения в жидких зарослях кустарника людей. Уткнувшись в землю, они отчаянно пытались спрятаться от неистово грохочущей сверху смерти. В этот момент американские пилоты действительно были схожи с охотниками, на диких животных.

Получив столь подлый и коварный удар, соединения китайских коммунистов не смогли оказать никакого сопротивления наступающим порядкам Гоминдана, и были вынуждены отойти на север, за великую Желтую реку.

Следуя приказам Макартура и выполняя план операции, солдаты Чан Кайши, захватили Чжэнчжоу, затем Лонин и Луши, полностью окружив все находившиеся в междуречье Хуанхэ и Янцзы войска противника. Мешок генерала Макартура захлопнулся, но надо было ещё удержать и уничтожить оказавшиеся внутри окружения японские соединения.

В любое другое время, японским генералам не составило бы большого труда двойным ударом разорвать кольцо окружения, однако только не осенью сорок пятого года.

И дело было не только в усталости солдат экспедиционного корпуса и их неверие в окончательную победу. Самурайский дух хоть и утратил свой прежний блеск, но не утратил твердость. Все дело заключалось в том, что проклятые янки уже трижды применили на полях Китая свои атомные бомбы.

Та легкость и непринужденность, с которой генерал Макартур жертвовал ими, вселяла боязнь в сердца японских солдат и в первую очередь в умы их командиров.

Нет, это не было пресловутой трусостью. Зная, что они гибнут ради императора и страны, японцы были готовы расстаться с жизнью, опасение, что американцы в любой момент могут применить ещё одну бомбу, заставляло их нервничать и совершать ошибки.

Вместо того, чтобы отвести войска из района Чанша и создав мощный кулак прорвать окружение врага, японские генералы предприняли попытку прорыва силами, дислоцированными в районе Биян. Их оказалось вполне достаточно, чтобы пробить в окружении широкий коридор и вывести часть войск. Однако затем Гоминдан при поддержке американцев смог вновь захлопнуть кольцо окружения.

Имеющихся у японцев сил хватило пробить новый коридор, но теперь гораздо более узкий и вывести несколько соединения отступающих от Ханькоу. Он продержался около двух дней, прежде чем китайцы ликвидировали брешь и теперь навсегда.

Не давая японцам создать новый ударный кулак, американцы принялись усиленно дробить оказавшиеся в окружения войска посредством интенсивной бомбардировки.

Трудно сказать, насколько был эффективен и правилен подобный ход, но Фортуна вновь улыбнулась янки. Уже на второй день, под их удар попал штаб генерала Ханоки и был полностью уничтожен. В результате этого было полностью нарушено управление попавшими в окружение соединениями, что привело к их дальнейшей гибели.

Однако не везде госпожа Удача была благосклонная к "джи-ай". Если она благоволила к генералу Макартура отчаянно пытавшегося на полях Китая доказать правильность своих планов, то адмирала Нимитца она откровенно не жаловала.

На долю прославленного американского флотоводца выпала задача по разгрому японских войск на Кюсю и он в этом деле не сильно преуспел. Получив в свое распоряжение кроме флота, тактическую авиацию, морских пехотинцев и бомбы с химической начинкой, Нимитц не смог одержать убедительных успехов подобно Макартуру.

Медленно, прогрызая оборону противника дюйм за дюйм, адмирал так и не смог переломить ход сражения в пользу. Стремясь оправдать свои затруднения, он громко сетовал на наличие у Макартура ядерного оружия и полное отсутствие атомных зарядов у него. Однако не только этот факт объяснял топтание его войск на месте. Просто японцы были у себя дома, им некуда было отступать и они с отчаянием обреченных на смерть людей, дрались с американцами.

Кроме этого, серьезно изменились тактические условия в противоборстве враждующих армий. Если раньше, после высадки вражеского десанта на Филиппины, Иводзиму и Окинаву, японцы не имели возможность послать воюющим войскам подкрепление и американская анаконда, медленно, но верно перемалывала кости своей жертве, то теперь положение было иначе. С главного острова Японского архипелага Хонсю на Кюсю широким потоком шли людские подкрепления и техника.

Одновременно с этим среди гражданского населения, широко развернулось движение под лозунгом "Убей американца!". Суть его состояло в том, что если каждый из японцев, несмотря на возраст, убьет, хотя бы одного врага, американцы будут побеждены. По своей сути это было провозглашение тотальной партизанской войны и на этот призыв откликнулись десятки тысяч людей.

Твердость и решимость японцев следовать лозунгу генерала Муто, американские солдаты узнали вскоре после захвата маленького провинциального городка Эбино. За первые двое суток, американские пехотинцы потеряли убитыми и ранеными свыше сто человек.

Большинство потерь произошло в результате отравления цистерны с питьевой водой, которой пользовались американцы. Целый взвод, что был выведен в тыл с передовой и решил попить воды, погиб в мучительных судорогах от яда морского ежа. Ещё пятнадцать человек распростились с жизнью после того, как молоденькая японка бросила аналогичную отраву в котел с горячей похлебкой для солдат. Все остальные жертвы среди американцев были в результате нападения с применением огнестрельного и холодного оружия, включая даже банальное шило.

Ответная реакция адмирала Нимитца не замедлила себя ждать. Не решаясь на полное отселение гражданского населения в резервации, как это было с японцами, проживающими на территории США, Нимитц разрешил своим солдатам применение оружия в любом случае, если возникнет угроза их жизни.

Этот приказ означал, что отныне любой американец мог убить какого угодно японца, руководствуясь только одним подозрением и за это, ему не будет никаких последствий. Воспользовавшись этой индульгенцией, американские солдаты в массовом порядке принялись защищать свои жизни, но это только ещё больше подталкивало простой народ к активным действиям.

После того, как все три десантных сектора соединились в одно единое, японское командование в лице адмирала Нагано изменило тактику. Главной целью атак императорской армии стали не американские десантные транспорта, а боевые корабли и в первую очередь линкоры и авианосцы.

Запас боевых водолазов быстро сошел, на нет, эсминцы и миноносцы, худо-бедно противодействовали атакам миниподлодок и торпедами управляемыми смертниками. В результате атак подводных сил японского флота был потоплен тяжелый крейсер "Сан-Франциско" и серьезно повреждены два авианосца "Нассау" и "Ченанго". Все остальные нападения японских подводников были либо отбиты, либо сорваны с существенными для них потерями от кораблей прикрытия.

В качестве утешительного приза для подопечных адмирала Нагато от госпожи Фортуны, можно было записать линейный крейсер "Аляска". По приказу адмирала Нимитца, этот огромный корабль, мало в чем уступавший линкору, прекратил свое патрулирование в Желтом море и направился к берегам Кюсю. Там он должен был огнем своих корабельных орудий поддержать действия американских десантников в секторе "Бентли", но в результате роковой встречи с субмариной капитана 2 ранга Кобаяси, так и не добрался до Японии.

Двигаясь в сопровождении двух легких крейсеров и пары эсминцев, "Аляска" торопилась как можно скорее подставить плечом своим товарищам по корпусу морской пехоты, но вместо этого получила в борт, два попадания торпед. Капитан Кобаяси мастерски атаковал линейный крейсер во время изменения курса. "Аляска" буквально налетела на вражеские торпеды, не имея ни малейшего шанса уклониться.

Конечно, для того чтобы сразу уничтожить корабль такого класса двух торпед было крайне мало. После атаки, крейсер смог продержаться на воде сорок две минуты. За это время американцы успели спустить шлюпки и спасательные плоты, раздать спасательные жилеты.

Многих моряков были подняты из воды подошедшими к месту трагедии крейсерам и эсминцам, но вот сама "Аляска" была обречена. Несмотря на героическую борьбу экипажа, крейсер затонул в четырехстах милях от берега.

Свой вклад в борьбу с кораблями противника внесли и японские летчики, а точнее сказать новые виды авиационных сил страны Восходящего Солнца. С их вступлением в строй отряд камикадзе обрел новую силу и смысл существования, но не все было так радостно как того хотелось бы полковник Таранага.

Самым идеальным вариантом атаки американских авианосцев и линкоров был "Кикка". Благодаря своей скорости и маневренности, он мог уходить от любого истребителя и огня зенитных орудий. Однако малое число этих самолетов и их капризность в полете, не позволяло добиться существенного успеха в борьбе с кораблями противника.

Единственное, что они могли сделать во время атаки это сбросить на них бомбы, но учитывая высокую скорость машины, на высокую результативность рассчитывать, не приходилось. Две бомбы упавшие на линкор "Северная Каролина", были скорее счастливой случайностью, чем планомерным успехом.

Поэтому свой главный упор в борьбе с американским флотом, японцы сделали на пилотируемые самолето-снаряды, но и здесь были свои сложности. Не обладая скоростью "Кикка", японские крылатые ракеты были уязвимы, и американцы быстро научились сбивать их, опираясь на богатый британский опыт.

Уже во время их третьей атаки, ни один крупный корабль не пострадал в результате атаки ястребов полковника Таранага, что заставило командира отряда камикадзе изменить тактику. Он отказался от попыток атаковать американские корабли днем, перенеся их на более темное время суток. Эти действия дали свои результаты, так как большинство летчиков авианосцев, не имело опыта ночных полетов. Взлететь в сумеречное время они ещё могли, но вот сесть на палубу в быстро надвигающейся ночи — это был уже подвиг.

Количество самолетов взлетавших на перехват "Байка" серьезно уменьшилось, и японские пилоты получили преимущество в своих действиях. Садиться им не было нужно, а атаковать крупные корабли, лишенные свободы маневра из-за своей привязанности к боям на суше было куда легче, чем их защищать.

Первым кто, попал под удар пилотируемых самолетов-снарядов, был старый линкор "Пенсильвания". Получив мощный удар в правый борт в районе кормовых башен, корабль чудом избежал мгновенной гибели. Детонация артиллерийских погребов к счастью для команды линкора не произошла, но хлынувшая через огромную пробоину внутрь корабля вода, подвела черту под его службой американскому народу и конгрессу. Линкор едва-едва успел выброситься на берег, имея сильный крен на поврежденный борт.

Другому ветерану американского флота "Теннеси" повезло гораздо больше. Пилотируемый камикадзе самолето-снаряд" только разворотил главную носовую башню линкора и вызвал сильный пожар на его борту. Экипаж сумел отстоять свой корабль от бушующего по всей палубе огня, но линкор был вынужден покинуть воды Кюсю и уйти на ремонт в Сан-Франциско.

Третьей жертвой ночных атак, стал ударный авианосец "Рэндольф". Низко шедший над поверхностью моря "Байка", ударил авианосец в районе самолетных ангаров. Возник сильный пожар, в результате которого кораблю был нанесен огромный ущерб. Огнем было уничтожено большое количество машин, погибло несколько десятков пилотов и членов экипажа. Многие секции корабля выгорели дотла и как боевая единица, он прекратил свое существование.

Самоотверженные действия японских пилотов несколько ослабили смертельную хватку американцев на горле защитников Кюсю, но полностью сбросить её не смогли. На смену поврежденным кораблям приходили другие и, дав противнику небольшую передышку, они принимались вновь терзать огнем своих кораблей и самолетов оборонительные позиции императорской армии.

Слишком сильна была воздушная и морская мощь американских войск, что была брошена на Японию, но и она не смогла сорвать проведение операции под кодовым названием "Бумага".

Суть её заключалась в том что, не имея возможность нанести массовый бомбовый удар по территории Америки, практичные японцы решили атаковать земли врага при помощи воздушных шаров. Наполненные горячим воздухом, они должны были долететь до западного побережья США и при помощи часового механизма сбросить зажигательные бомбы. Главным материалом для их изготовления стала плотная бумага, что и дало название этой операции.

Задумка японцев имела в себе здравый смысл, но на деле столкнулась с двумя проблемами. Во-первых, воздушные потоки, движущиеся от Японии к Штатам, приносили воздушные шары с бомбами исключительно в район американо-канадской границы, где была высокая влажность. Из-за этого возникавшие пожары, местные власти легко и быстро ликвидировали. Во-вторых, американцы сделали все, чтобы информация о них не просочилась в прессу и тем самым подтолкнули японцев к выводу, что операция "Бумага" провалилась.

Замысел американских спецслужб блестяще оправдался, японцы посчитали акцию неудачной и прекратили её проведение, хотя запас воздушных шаров не был использован и наполовину. Они бы так и пролежали бы на армейских складах, если бы в начале сентября, советская разведка не организовала бы утечку информации, случайно полученную от одного из своих агентов. При этом степень ущерба понесенного американцами была значительно завышена, что подтолкнула японских военных курирующих этот проект к активным действиям.

Проведя работу над ошибками, японские специалисты предложили заменить зажигательные бомбы, бактериологическими снарядами с чумой и сибирской язвой.

До временного закрытия института генерала Исии, генералы курирующие проект "Бумага-2" сумели добиться передачи им части смертоносной продукции института. Перед самым налетом на центр, биологические бомбы были доставлены самолетом из Харбина на один из Курильских островов Матуа. Именно оттуда, было решено нанести удар по северо-западу и северу США в первых числах ноября.

Четвертого ноября тысяча девятьсот сорок пятого года, сорок два воздушных шара взмыли в темно-серые небеса и подхваченные могучим воздушным потоком устремились на восток.

По своей сути это была акция отчаяния, в надежде на то, что брошенная в общую кучу, хворостинка сможет переломить хребет верблюду. Японцам очень хотелось в это верить, но чуда не случилось. Всем известно благодаря американским банкнотам, что Господь любит Америку. Менее половины из смертоносных шаров либо не долетело до Штатов, либо находящаяся внутри бомб начинка потеряла свою силу.

Половина из тех шаров, что все же достигло побережья Америки, и чьи бомбы не утратили свой боевой потенциал, были сброшены либо на канадскую территорию, либо на приграничные земли штата Вашингтон, которые не были густонаселенны. По этой причине, а также из-за холодного климата, большой вспышки чумы здесь не произошло.

Несколько шаров упало несколько южнее, в северных землях штата Орегон, но и здесь, Фортуна отвернулась от самураев. В результате падения, два снаряда не разорвались и достались американцам целыми. Те же, что сработали, смогли породить лишь локальную вспышку сибирской язвы, которую местные власти быстро локализовали.

Однако не все усилия японцев пропали даром. Около десяти шаров все же смогли достичь района Великих озер и сбросить свой страшный груз на земли северных штатов. Большая часть их упало в районе города Мэдисона штата Висконсин и два шара долетело до Детройта.

Произойди это в первой половине сорок пятого года и последствия для севера Америки, были бы куда масштабнее и существенные. Однако это произошло после того как Соединенные Штаты перенесли шок и ужас атомных и биологических атак, и у властей уже выработался определенный иммунитет. При первых же известиях о случаях заболевания чумой и язвой, были введен жесткий карантин, и эпидемия не смогла широко шагнуть на территорию Великих равнин. Возмездие вновь не состоялось, но это была последняя любовь Господа Бога в отношении американского народа.

Глава XIII. Схватка с Левиафаном.

Если на стене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить, а если это эскадра, то она должна дать бой. Тем более что она была под британским флагом.

Новость о том, что русские захватили Мальту, вызвала шок среди старших офицеров эскадры, что прибыла в Александрию с Дальнего Востока. При этом главным чувством у британских моряков был не страх, а праведный гнев и негодование. Как это так, какая-то сухопутная держава посмела покуситься на Мальту, святое понятие для любого человека, кто имеет честь служить во флоте Его Королевского Величества.

Мальта, Гибралтар, Александрия и Индия — были неотъемлемой частью британского самосознания, точно также как лев и единорог на государственном гербе английского королевства.

Поэтому, среди командиров кораблей входящих в состав эскадры не было никакого сомнения, что делать. Необходимо было идти к Мальте и возвращать остров под юрисдикцию британской короны. Следует признать, что среди офицеров были и такие, кто не разделял подобное решение. Придерживаясь исконных традиций британского флота, они предлагали подождать подхода авианосцев и тогда ударить по врагу объединенными силами.

— Нам неизвестно каковы силы русского десанта захватившего Мальту. Сколько самолетов находится на аэродромах острова, и каких они типов. Есть ли среди них торпедоносцы и бомбардировщики? Вошли ли в Ла-Валлету советские корабли или только транспорты — говорили осторожные, но контр-адмирал Фрог их не слышал.

— Вы говорите, что нашим объединенным силам будет легче справиться с русскими, благодаря нашей численности, но это — ерунда! Да, мы усилимся за счет группы авианосцев, но не стоит забывать, что пока мы будем ждать коммодора Ройса, русские успеют нарастить свою группировку на острове и их орех может оказаться нам не по зубам. Не так ли, господа!? — требовательный взгляд Фрога уперся в кэптана Тибса, командира линкора "Энсон".

— Конечно, сэр. Каждый день спокойной жизни, что мы подарим врагу своим нахождением в Александрии, он использует против нас. Да, есть риск наткнуться на русский сюрприз, но ведь мы на войне, где рисковать необходимо. Скупой всегда платит дважды и если, мы дадим русским время на усиления своих сил на Мальте, то только увеличим свои потенциальные потери в битве за остров.

— Великий адмирал Нельсон заняв Мальту, завещал нам хранить её как зеницу ока. И в первую очередь от русских, поскольку русский адмирал Ушаков хотел сам захватить этот остров — щегольнул знанием истории командир тяжелого крейсера "Сассекс" камандер Арченсон.

Вовремя поданное сравнение всегда ценно, а если оно позволяет, прикрыть свои деяния историей, ценно вдвойне.

— Вот, господа, сама история, в лице адмирала Нельсона призывает нас как можно скорее освободить Мальту от русских захватчиков и вновь поднять над ней королевское знамя! — торжественно объявил Фрог.

— Пока мы слышим лишь ваши торопливые призывы, сэр, но никак не адмирала Нельсона, — не согласился с Фрогом, командир легкого крейсера "Кассандра" командер Хокинс. — Я считаю, что следует послать телеграмму в Адмиралтейство с просьбой о приказе на дальнейшие действия. Если мы дождемся коммодора Ройса, то вместе с его двумя авианосцами и линейным крейсером "Ринаун" мы сломаем шею любому врагу.

— Можете не сомневаться, Хокинс, что как командующий эскадрой, я обязательно отправлю такую телеграмму в Адмиралтейство. Вместе с подписями своих офицеров желающих как можно скорее смыть позор с британского флага. Господа, прошу поднять руки, кто готов поставить свою подпись под этой телеграммой — спросил Фрог и тотчас лес рук взметнулся вверх, оставляя командира "Кассандры" в меньшинстве.

— Подавляющее большинство, Хокинс — снисходительно развел руками адмирал, — впрочем, вы и ваши сторонники можете остаться в Александрии и дожидаться прихода эскадры Ройса.

От столь открытого обвинения в трусости, на лице командера появились красные пятна гнева.

— Благодарю вас, сэр, за такую заботу о моей скромной персоне. Однако исполняя данную мною присягу моему королю и моей стране, я никогда не отсиживался в стороне и всегда шел в бой, в общем строе, вместе со своими товарищами.

— Вот и прекрасно. Я очень рад, что не ошибся в вас командер Хокинс. Значит, завтра утром мы покидаем Александрию. Господа, прошу проверить перед выходом состояние своих кораблей и команд, и доложить мне не позднее девяти часов вечера.

Капитан "Кассандры" покидал офицерское собрание со скверным предчувствием.

— Я очень надеюсь, что в Адмиралтействе не уподобятся Фрогу, и не будут пороть горячку в столь важном вопросе, как атака Мальты. Я немного знаю этих русских по арктическим конвоям и от них всегда можно ожидать неприятного сюрприза — высказал надежду Хокинс, своему товарищу, командеру-лейтенанту Брюну, капитану крейсера "Каллиопа".

— Боюсь, что сидящие там адмиралы, страдают тем же зудом, каким страдает адмирал Фрог — не согласился с Хокинсоном, Брюн.

— Дождемся все же ответа Адмиралтейства. Я верю в лучшее — как мантру произнес Хокинс, но его надежды не оправдались. Подобно Фрогу первый морской министр посчитал утрату Мальты национальным позором и требовал смыть его, как можно скорее.

Любое действие противника можно предугадать и просчитать, если ты обладаешь нужной информацией и являешься грамотным специалистом в своем деле.

Главный маршал авиации Александр Голованов был не только хорошим летчиком, но и грамотным командиром и хорошим организатором, а что касалось информации, то противник не особенно скрывал своих намерений. Все указывало на то, что англичане попытаются отбить Мальту и весь вопрос заключался, когда это произойдет.

Опытный стратег и политик, давая добро на проведение десантной операции на Мальте, Сталин не мог не предвидеть всех последствий такого шага. Предоставив возможность одним творить ратный подвиг, Верховный Главнокомандующий одновременно с этим развертывал уже второй эшелон, командование над которым он поручил маршалу Голованову.

— Не знаю, чем завершиться операция на Мальте. Генерал Глаголев ручается и ему вторит маршал Малиновский. Если все закончиться благополучно и Мальта будет наша, то нет сомнения, что англичане попытаются восстановить статус-кво и возможности у них для этого есть. Ни силами армии, ни флота мы не сможем помешать противнику, сделать это — честно признался Сталин маршалу. — Поэтому вся надежда на авиацию. Поезжайте в Грецию и сделайте все возможное, чтобы если британский Левиафан рискнет вылезти на сушу, то силы его были бы максимально ослаблены. Решением Ставки, вам предоставлены широкие полномочия. Если возникнут какие-либо затруднения, немедленно свяжитесь со мной, и мы постараемся вам помочь.

Сталин легко дотронулся до плеча маршала, что означало большую степень доверие и расположение к собеседнику. Голованов моментально вытянулся в струнку и уверенно произнес: — Сделаем все, чтобы оправдать ваше доверие, товарищ Сталин.

За этими, казалось бы, сухими протокольными и в чем-то банальными словами, скрывался большой смысл. Выпестованные Сталиным военные, старались перед своим Верховным не за страх, а за совесть, ибо для них благо Родины и воля Сталина были неразделимым понятием.

Десантники только готовились атаковать Мальту, а прибывший в Грецию маршал Голованов, уже начал энергичную переброску на Крит всю штурмовую и бомбардировочную авиацию. Не обращая внимания на громкие крики командующих воздушных армий в составе Балканского фронта, Голованов безжалостно опустошал их ряды, создавая ударную Критскую группировку, личного подчинения. Имея за спиной поддержку Верховного Главнокомандующего, он уверенно ковал меч, с помощью которого намеривался отбить удар британской эскадры.

Остров Крит, ставший на время проведения оборонительной Мальтийской операции главным плацдармом советской авиации, занимал стратегически выгодное положение в Средиземном море. Даже если эскадра Фрога попыталась бы пройти вдоль побережья Ливии, поднятые в воздух морские разведчики по приказу Голованова, обязательно бы заметили их.

Вариант, что англичане предпримут подобный прорыв ночью, конечно, был, но маршал отдал ему всего 10 процентов, верно ставя на национальную гордость британцев. Для любого адмирала королевского флота, было откровенным унижением пасовать перед сухопутными дикарями, не одержавших ни одной громкой победы на море за последние сто лет.

"Британия — владычица морей!" таким был девиз британских моряков, Александр Евгеньевич сделал ставку на него и не ошибся. Курс эскадры адмирала Фрога пролегал всего в девяносто километров от южного побережья Крита. Первым шел тяжелый крейсер "Сассекс", за ним "Энсон", вслед за которым шли три легких крейсера "Каллиопа", "Кассандра" и "Глостер", под прикрытием четырех эсминцев. Ещё один тяжелый крейсер "Уэссекс" вместе с пятью эсминцами сопровождал три транспорта с солдатами из Восточной Африки. Они были перегружены на них в Александрии, по приказу адмирала Фрога. Предстояла битва за Мальту и командующий эскадрой не желал, чтобы всякие сухопутные, в трудный час мешались под ногами его моряков.

Появление в небе над эскадрой воздушного разведчика русских вызвало презрительную усмешку на лице адмирала.

— Пусть смотрит, — гордо молвил Фрог на запрос с "Кассандры" о запуске самолета, — пусть видят и трепещут, какую мощь двинула против них Великая Британия. Все равно им нечего нам противопоставить.

— Но русские захватили итальянские корабли; крейсера и линкоры — напомнил Фрогу кэптан Тибс, но его слова только развеселили адмирала.

— Я очень сомневаюсь в том, что советские адмиралы успели заменить экипажи захваченных ими кораблей. Старших офицеров и командира — это ещё возможно, но остальные все равно итальянцы, а итальянцев мы всегда били.

— В отношении итальянцев все верно, но встречу с русскими кораблями вы полностью исключаете? Я имею в виду их подлодки, которые наделали много шума в Северном море.

— Там у русских были базы, чего у них нет здесь в Средиземном море. Нет, я, конечно, не исключаю возможности встретиться с одним или двумя их рейдерами, но наши эсминцы прошли хорошую школу в борьбе с японскими субмаринами. Не имею ничего против того, если они покажут свое искусство на русских подлодках.

Говоря эти слова, контр-адмирал Фрог был абсолютно прав. Часть Черноморского флота ставшей Средиземноморской эскадрой не могла тягаться по силе с британской эскадрой, имея в своем распоряжении лишь лидеров и миноносцев. Итальянские корабли находились в процессе осваивания и ознакомления, и процесс этот занимал не один месяц. Что же касалось подлодок, то две субмарины уже находились в гавани Ла-Валлеты, но противостоять британской эскадре они не могли.

Совершенно иного мнения придерживался Хокинс в отношении советского разведчика, буквально прилипшего к эскадре. Будь его воля, он бы при помощи катапульты запустил свой самолет и если бы не сбил бы русского, то заставил бы его ретироваться.

— Нельзя давать врагу ни единой поблажки, иначе у него появиться шанс одержать над тобой победу. Не удивлюсь, что этот наблюдатель наведет на нас русские бомбардировщики. Прикажите объявить воздушную тревогу! — раздраженно бросил Хокинс старшему офицеру и его опасения оказались ненапрасны. Не прошло десяти минут как сигнальщики заметили приближение советских самолетов.

С самого утра, экипажи самолетов заняли свои места в ожидании сигнала к атаке. Все чувствовали, что неприятель вот-вот обнаружиться, но ожидание этого момента сильно затянулось. Когда же в небо взвилась белая ракета и командиры получили координаты цели, у многих на сердце стало чуть легче.

Главной целью советской авиации были транспорты с солдатами. Без них нападение на Мальту превращалось в банальный набег, но никак не в десантную операцию. Именно к ним рвались бомбардировщики, штурмовики и торпедоносцы, собранные на аэродромах Крита руками маршала Голованова.

Готовясь к переходу, адмирал Фрог предполагал, что противник может атаковать его корабли с воздуха. Захват Мальты при помощи десанта наглядно свидетельствовал о присутствии советской авиации в этом районе Средиземноморья. Он считал, что русские могут выставить против него эскадрилью, другую, но никак целых полков.

С замиранием сердца, адмирал наблюдал за огромной массой самолетов, что несколькими волнами шли с севера, наперерез его кораблям.

Как он в этот момент сожалел, что не дождался Ройса с его авианосцами, они бы здесь были бы далеко нелишними, но время нельзя было обратить вспять. Оставалось лишь посыпать голову пеплом сгоревших надежд и попытаться исправить допущенные ошибки.

Следуя опыту былых сражений, командующий британской эскадры ожидал, что русские в первую очередь ударят по самой главной цели в его эскадре — линкору. Так действовали немцы, так действовали японцы, так действовал сам адмирал. Поэтому, он приказал крейсерам приблизиться к "Энсону", чтобы увеличить плотность зенитного огня для отбития воздушных атак противника и снова не угадал.

На начальном этапе сражения, советская авиация сосредоточила свой огонь исключительно по кораблям конвоя, оставив без внимания флагманский линкор и примкнувшие к нему крейсера. Отказавшись от столь заманчивой цели, краснозвездные "пешки" и "тушки" обрушились на вражеские корабли, стремясь во, чтобы то ни стало сорвать попытку высадки вражеского десанта на Мальту.

При этом каждый вид пикирующих бомбардировщиков имел свою четкую цель атаки, "пешки" били по эсминцам сопровождения, а "тушки" работали по транспортам.

Сидевшие за штурвалами "Пе-2" летчики не имели опыта бомбежки надводной цели. Именно этим и объясняется тот факт, что во время первой атаки трех королевских эсминцев, не было зафиксировано ни одного попадания. Сброшенные советскими асами бомбы падали рядом с кораблями, прямо по ходу их движения, но только не туда, куда было нужно. Пара бомб упало возле самых бортов, обдав эсминцы градом осколков и столбами воды, однако сами корабли остались неуязвимыми.

Бомбовый налет не удался, но вот пулеметно— пушечная стрельба была более удачна. Хлесткие очереди пулеметов ШКАС азартно крошили все, что оказалось в зоне их сектора стрельбы. Не изменила удача пилотам "пешек" и при обстреле кораблей противника реактивными снарядами. Два снаряда разнесли в пух и прах, корабельные надстройки головного эсминца, а идущий вслед за ним собрат, получил попадание в машинное отделение и стал неумолимо терять ход.

Атака "тушек" была чуть более результативной. На одном из транспортов в результате сильного гидравлического удара, в борту разошлись сварочные швы, и началось поступление в трюм забортной воды. Другой транспорт получил повреждение рулей, что сильно осложнило его маневренность.

Однако больше всего транспорты, а точнее сказать их пассажиры пострадали от пушек и пулеметов, имевшихся на "тушках". Войдя в крутое пике, бомбардировщики обрушивали на врага шквал огня, действуя по принципу "кто не спрятался, я не виноват". Почти каждая выпушенная им очередей и залпов, хоть на немного, но сокращала число солдат и моряков, подданных Его Королевского Величества.

Разобравшись с коварными намерениями противника, адмирал Фрог отдал приказ крейсеру "Уэссекс" и двум эсминцам, идущим по левую сторону от транспортов, оказать помощь транспортам в отражении налета врага.

Их вступление в бой совпало с прибытием второй волны пикирующих бомбардировщиков, которые попытались переломить ход схватки в свою пользу. В небе над кораблями конвоя закрутилась стремительная смертоносная карусель, каждый оборот которой приносил жертвы обеим сторонам сражения. Горели корабли, горели самолеты, но схлестнувшись в яростной борьбе, никто не желал уступать противнику, ни на йоту.

В отличие от своих предшественников, пикирующие бомбардировщики были загружены малыми кумулятивными бомбами. Зная об отсутствия у летчиков опыта атаки надводных кораблей, маршал Голованов, решил не ложить все яйца в одну корзину.

Правильность принятого им решения, незамедлительно сказалось в результативности. Уже после первой атаки на всех трех эсминцах врага возник пожар и самый большой, на потерявшем ход эсминец "Гемпшир". За считанные минуты, этого горделивого красавца охватили прожорливые языки пламени, после того, как на него обрушился град малых бомб. Экипаж храбро вступил в схватку с огнем, но пулеметно-пушечные очереди буквально сметали британских храбрецов. Глядя на эсминец со стороны, можно было легко предугадать, что скоро, его имя будет вычеркнуто из списка кораблей королевского флота.

Также порадовали "пешки" и стрельбой реактивными снарядами. Ни один из пяти эсминцев принимавших участие в схватке с "пешками" не смог избежать попадания реактивного гостинца. Более того, один из пришедших на защиту транспортов эсминец "Эштон", был вынужден спешно покинуть бой, объятый густыми клубами пламени и дыма.

Не отставали от своих товарищей и "тушки". Малые кумулятивные бомбы, которыми также были вооружены большинство бомбардировщиков, вызвали многочисленные пожары на всех трех транспортах. Сразу вслед за этим на кораблях, среди солдат вспыхнула сильная паника. Обезумевшие от страха люди стали вырваться из запертых трюмов на палубу, где попадали под огонь пушек и пулеметов.

Стремясь спасти свои жизни, многие из них стали прыгать за борт но, не имея спасательных средств, тонули. Имевшиеся на кораблях зенитные установки, из-за дыма и огня не могли эффективно вести огонь по краснозвездным самолетам. А те, почувствовав слабость противника, с удвоенной силой продолжали атаковать корабли англичан, безжалостно терзая их своим огнем.

Но не все "тушки" имели в своем арсенале кумулятивные бомбы. Несколько наиболее опытных экипажей, загрузили свои машины, стокилограммовыми бомбами, одна из которых угодила в головной транспорт.

По злой иронии судьбы, "Принцесса Востока" меньше всех пострадала от попадания кумулятивных бомб. Пожары на её борту можно было пересчитать по пальцам одной руки, с которыми команда быстро справилась. Казалось, судьба благоволит к "Принцессе Востока", но это только казалось. Не успел огонь на палубе погаснуть, как вражеская бомба пробила борт корабля и взорвалась в трюме.

В результате взрыва, образовалась огромная пробоина, через которую в днище стремительно хлынула морская вода, стремительно заполняя внутренне пространства корабля. В мгновение ока находившихся на борту людей захлестнула дикая паника. Страшно напуганные солдаты неудержимым потоком ринулись из трюма наверх. Внутри корабля возникла чудовищная давка, что не позволило экипажу попытаться заделать пробоину и спасти корабль.

Ровно шесть минут после попадания бомбы "Принцесса Востока" продержалась на изумрудной глади Средиземного моря, после чего потеряла остойчивость и к огромному ужасу моряков эскадры перевернулась.

С этого момента судьба транспортов с войсками стала всем очевидна. Объятые клубами огня и дыма, под непрерывным огнем со стороны советских бомбардировщиков, "Роза Каира" и "Король Фарух" неудержимо шли навстречу своей судьбе, становившейся все отчетливее и отчетливее с каждой минутой.

Пытаясь спасти хоть что-то, Фрог приказал "Кассандре" и "Каллиопе" прикрыть горящие транспорта, но это решение адмирала оказалось запоздалым. Вступившие в бой крейсера не смогли своими корабельными зенитками изменить общую картину боя, так как столкнулись с третьей волной самолетов противника.

Опытной рукой, маршал Голованов вовремя подбросил в топку сражения новые угольки, введя в бой штурмовики "илы". Это были машины последней модификации вобравших в себя все лучшее от самолетов этой серии, но дальность их полетов всё же, уступала дальности полетов "пешек" и "тушек". Поэтому, они были введены в бой, когда шедшая из Александрии эскадра врага уже приблизилась к берегам Крита. Тем самым увеличив время нахождения в бою советских штурмовиков.

Выполняя замысел маршала Голованова, вступившие в бой штурмовики, нанесли свой удар не по горящим транспортам, а по эсминцам конвоя. Взвешивая силы и возможности боевых самолетов, Голованов посчитал нужным максимально ослабить конвой, оставив последнее слово за торпедоносцами.

Труженики войны "илы", не подвели своего маршала. Их бомбово-ракетный удар окончательно закрепил преимущество, добытое пикирующими бомбардировщиками. После жесткого и скоротечного боя, произошел коренной перелом всего сражения. Эсминец "Гемпшир" прекратил свое существование, а оставшиеся три корабля были вынуждены покинуть поле боя.

Полученные ими повреждения были столь серьезны, что два эсминца, с разрешения адмирала направились в Бенгази, а третий корабль англичане были вынуждены бросить из-за угрозы затопления, успев снять с него остатки команды.

Также от огня советских штурмовиков пострадал крейсер "Уэссекс". По своему проекту он был неким переходным гибридом между тяжелым и легким крейсером. Так имея мощные 203 мм башенные орудия, он обладал слабой броней, которая не защитила корабль от реактивных снарядов "илов". Обратив в бегство эсминцы, штурмовики по собственной инициативе атаковали "Уэссекс", потратив на него весь свой боезапас.

Финальную точку в этом морском сражении поставили торпедоносцы. Всего в распоряжении маршала Голованова было пять машин, большего, даже используя имя Сталина, Александр Евгеньевич получить не смог. Столь любимые советскими летчиками бомбардировщиками "Бостоны", большей частью были на Балтике, а отечественные "Ил-4" бороздили просторы над Северным морем.

Торпедоносцев было мало, но они с честью выполнили поставленную перед ними задачу. Этому не смогли помешать даже эсминцы "Вампир" и "Фэлкон", пришедшие по приказу адмирала Фрога на замену кораблей конвоя.

Первым под удар торпедоносцев попал "Король Фарух". Имевший проблемы со скоростью в результате обстрела "илами" "Уэссекс", не смог прикрыть теплоход и в образовавшееся "окно", прорвался один торпедоносцев. Он сбросил торпеду с расстояния пятисот метров, которая попала в носовую часть "Короля Фаруха" затонувшего через шесть минут.

Оказавшись на пути четырех советских самолетов, крейсера "Кассандра" и "Каллиопа" смело вступили в бой с противником. Огнем своих зениток, они из всех сил пытались спасти "Розу Каира", но все было напрасно. Первая пара "Бостонов" обрушила свой смертоносный груз на британских храбрецов, а вторая занялась транспортом.

Легкие крейсера всегда были гордостью Гранд Флита. Быстрые и маневренные, они могли внезапно нанести удар по врагу, а затем легко отойти из-под ответного удара.

У обоих крейсеров был шанс увернуться от русских торпед, но их командиры слишком заигрались в героизм. Слишком поздно, они стали перекладывать рули, чтобы избежать встречи с мчавшейся к ним на всех парах смерти. За штурвалами самолетов сидели опытные пилоты, и они своего шанса не упустили.

Сначала "Кассандра", а затем и "Каллиопа" получили по страшному удару, оказавшемся для них роковым. "Кассандра" затонула быстро, а вот агония "Каллиопы" затянулась. Поврежденный взрывом крейсер отчаянно сопротивлялся, но начинавшийся шторм поставил крест на усилиях англичан спасти "Каллиопу".

Благодаря тому, что рядом находились эсминцы, большую часть команд обоих крейсеров удалось спасти. Не обращая внимания на присутствие самолетов противника, команды "Вампира" и "Фэлкон" поднимали из воды моряков с "Кассандры". Поглощенные этим благородным делом, они позабыли про "Розу Каира". Позабытый в перипетии спасательных дел транспорт, был поражен двумя торпедами и, расколовшись пополам, моментально затонул.

Столь стремительная гибель большого корабля, произошла в результате детонации боеприпасов находившихся в его трюме. Из всех почти четырех тысяч человек находившихся на борту "Розы", спастись удалось лишь восьми человекам. Их подобрали советские сторожевые и торпедные катера, по требованию Голованова переброшенных на Крит из Пирея, несмотря на отчаянно сопротивление командования Черноморского флота.

Готовясь к проведению Критско-Мальтийской оборонительной операции, маршал настоял на том, чтобы были организовано спасение сбитых летчиков. Выступая перед пилотами, Голованов делал специальный упор на то, что успевших выпрыгнуть на парашюте авиаторов, моряки обязательно спасут.

Подобные спасательные действия были очень необычны для личного состава Красной Армии, но главный маршал пошел на это, беря за образец спасательную службу американцев. И первый опыт дал очень хороший результат. Почти все летчики сбитых самолетов были подобраны катерами и эвакуированы на Крит.

Сражение у берегов Крита, длившееся около получаса боя и обернувшееся полным разгромом британской эскадры, должно было отрезвляюще подействовать на адмирала Фрога. После утраты транспортов и половины эсминцев, ему следовало либо вернуться в Александрию и дождаться прихода авианосцев. Либо идти к Гибралтару и сдав на берег раненых и больных спешить в Англию. Там орудия его линкора и крейсеров очень бы пригодились для защиты Английского канала и Дуврского пролива. Никто бы не упрекнул Фрога в его мальтийском конфузе, но адмирал выбрал третий путь.

Посчитав себя смертельно униженным, он направился к берегам Мальты, чтобы если не произвести высадку десанта, то огнем своих кораблей расквитаться с проклятыми советами. Одного линкора, трех крейсеров и пяти эсминцев вполне хватало для свершения отмщения, за погибших вблизи Крита товарищей.

Пепел сгоревших моряков стучал в грудь британскому адмиралу и, поддавшись эмоциям, он совершил этот опрометчивый шаг.

Подобные действия противника очень озадачили маршала Голованова. Лишив врага транспортов, он полагал, что Фрог будет вынужден отказаться от похода на Мальту, но в дело вмешалась природная вредность и упрямство островитян, имевшее впрочем, шансы на успех. Советские войска ещё только-только начали закрепляться на Мальте и хороший внезапный удар, мог привести если не к возврату контроля над островом, то к захвату Ла-Валлеты.

Именно на это и были направлены действия британского флотоводца, решившего повторить подвиг адмирала Нельсона, принудившего пушками своей эскадры к капитуляции французского гарнизона. Шаг был смелый, не совсем типичный для осторожной и взвешенной тактики англичан и тем опасен для советской стороны. Ведь численный состав советской бомбардировочной авиации был невелик, всего одна эскадрилья "пешек". Все остальное составляли транспортники и их истребительное прикрытие. На вновь приобретенную территорию, русским все приходилась завозить, начиная от горючего с пропитанием и заканчивая боеприпасами.

Единственный выход из сложившегося положения, Голованов видел в отправке на защиту Мальты две эскадрильи "тушек" и одну бомбардировщиков "Митчелов". Последние не были задействованы в сражении у берегов Крита, так как Голованов посчитал, что основная задача дня выполнена, а лишний раз рисковать человеческими жизнями, маршал не стал. Теперь им предстояло принять участие в боевых действиях и попытаться сорвать нападение английской эскадры на Мальту.

Кроме бомбовой нагрузки почти в три тысячи килограмм, отправленные маршалом самолеты были оборудованы радарами. При их помощи они должны были найти в наступивших сумерках движущуюся к острову эскадру и нанести по ней бомбовый удар.

Основной целью брошенных в погоню "Митчелов" был линкор "Энсон", главная ударная сила британцев. Готовясь ко второму этапу схватки с врагом, маршал Голованов поменял приоритеты.

Ночная атака кораблей Гранд Флита имела свои плюсы и минусы. К плюсам относилось то, что при отражении воздушного налета, линкор противника был вынужден прибегнуть к помощи прожекторов. Это демаскировало положение корабля, и пилоты сбрасывали свои бомбы на хорошо освещенную цель, а не ориентировались по бликам радара.

Минусы включали в себя все туже ночную мглу, что скрывала самолеты от глаз расчетов зенитных установок. Темное покрывало ночи мешало точному прицеливанию, что не замедлило сказаться на результатах налета. Из общего вороха бомб, что были высыпаны восьмеркой "Митчелов" только три угодили в огромную бронированную махину, названную в честь британского адмирала. Все остальные упали рядом с бортами линкора или чуть дальше.

В результате попадания пятидесяти килограммовых бомб, была выведена из строя одна из носовых башен главного калибра, полностью уничтожена катапульта, а также повреждена энергетическая установка линкора. Последнее обстоятельство поставило под угрозу судьбу "Энсона". Отправь Голованов вслед за "Митчелами" "Бостоны", они могли бы отправить линкор на морское дно, чьи зенитные установки лишились способности к движению из-за нарушения подачи электричества. Однако этого не случилось и изрядно напуганная налетом эскадра, продолжила свой путь.

Англичане подошли к Мальте, когда рассвет ещё только готовился обозначить свое присутствие. Потому, эскадра были вынуждена какое-то время маневрировать в море, ожидая возможность открыть огонь по острову. Адмирал Фрог не мог позволить себе просто так разбрасываться снарядами стоимость в тысячу фунтов стерлингов.

Эта рачительная заминка оказалась роковой для английской эскадры. За пять минут до того, как адмирал был готов отдать приказ об открытии огня, появились русские бомбардировщики.

Словно испытывая английских моряков на прочность и мастерство, госпожа Судьба сделала так, что краснозвездные гарпии возникли именно в тот момент, когда корабли эскадры совершали очередной маневр. Вместо стройного боевого построения, они превратились в разрозненную кучу, где каждый был сам за себя.

Не зная положение дел на линкоре, пилоты "тушек" обрушили свой огонь по более легкой добыче, крейсерам и эсминцам. Словно стремясь реабилитировать себя, советские летчики яростно атаковали "Сассекс", "Уэссекс", "Глостер" и оказавшиеся вблизи них эсминцы.

Возможно, во время этого налета сказался опыт прежнего боя, возможно на этот рад русским улыбнулась Фортуна, но результативность этой атаки была в разы выше. Двое из пяти эсминцев эскорта получили различные повреждения, заставившие их покинуть поле боя, а эсминец "Тартан" был потоплен.

Попавший под удар пушек и реактивных крейсер "Глостер" почти полностью лишился своей артиллерии. Все палубные настройки, включая боевую рубку, были либо разрушены, либо повреждены. В носовой части кораблю получил пробоину выше ватерлинии, через которую с каждой волной внутрь стала проникать вода.

Только каким-то чудом, машины "Глостера" не получили повреждение, чего нельзя было сказать об "Уэссексе". Одна из бомб, угодившая в борт крейсера взорвалась в его машинном отделении, в результате чего корабль лишился хода.

Зенитки "Энсона" вместе с зенитными расчетами "Сассекса" несмотря на собственные трудности, пытались отогнать советские самолеты от крейсера. Грамотно построив огонь прикрытия, они хотели защитить от врагов раненный "Уэссекс", но погибель корабля пришла совсем с другой стороны.

В пылу боя, лишившись эскорта из эсминцев, корабельные наблюдатели полностью просмотрели появление на поле боя советских подлодок. Воспользовавшись суматохой сражения, две субмарины приблизились к кораблям эскадры со стороны Ла-Валлеты и атаковали противника.

Две торпеды, посланные в сторону беспомощного "Уэссекса", угодили в носовую часть крейсера с интервалом в полминуты. Басовито грохнув, они разворотили борт корабля в щепки, дав ему всего шесть минут на прощание с белым светом.

Атака другой субмарины, была менее удачной. Только одна из выпущенных её торпед в сторону "Энсон" попала в цель. Взрыв произошел точно в районе кормовой башни, но этого было недостаточно, чтобы вычеркнуть линкор из списка Королевского флота.

Увидев, какая опасность угрожает их флагману, оставшиеся два эсминца смело бросились на его защиту и не позволили русским подводникам, довести дело до конца.

Потеряв сразу два корабля и имея серьезные повреждения других судов эскадры, адмирал Фрог был вынужден отступить от берегов Мальты. Теперь его путь лежал сначала в Тунис, а затем в Гибралтар.

В Бизерте, ряды эскадры покинули крейсер "Глостер" и эсминец "Неудержимый". Оба корабля нуждались в серьезном ремонте и адмирал, не рискнул вести их с собой в дальний поход. Соблюдая максимальную предосторожность, "Энсон" вместе с "Сассексом", под прикрытием трех эсминцев дошли до легендарной Скалы, где разыгралась третья часть борьбы эскадры Фрога с советами.

Точно неизвестно чья была мина, на которую наскочил английский линкор. Очень может быть, что это была случайная встреча с рогатым подарком. Их в это время на просторах зеленого моря было в большом количестве. Однако сами англичане упорно считали, что это дело рук советских подлодок, которые, по их мнению, упорно шли за ними от самой Мальты, как гиены идут по кровавому следу своей жертвы.

Так это или нет, но в результате взрыва "Энсон" принял большое количество воды и был вынужден надолго задержаться в Гибралтаре. Там, за прочной защитой внутреннего рейда от нападения субмарин противника, адмирал Фрог сдал командование остатками эскадры камандеру Арченсону, посчитав свою миссию полностью выполненной.

— Мне приходиться временно приостановить свое служение интересам короля и королевства. Я сделал, все, что мог и видит Бог, на мне нет никакой вины в случившейся неудаче. Спешите в Англию, камандер Арченсон, она в вас сейчас очень нуждается — напутствовал адмирал капитана "Сассекса" и его слова были недалеки от правды.

Великобритания сейчас действительно нуждалась в боевых кораблях, способных прикрыть её торговые пути.

Выполняя приказ Сталина, командующий Краснознаменным Балтфлотом адмирал Трибуц, выпустил в моря всех своих асов подводников, среди которых был капитан 3-ранга Александр Маринеско.

Находясь в очередном витке противостояния с командованием, подводник буквально ухватился за этот поход в Северное море, как за спасительную соломинку. Несмотря на то, что Маринеско был рекордсменом среди советских подводников по суммарному тоннажу потопленных судов противника, над его головой нависли большие тучи.

Командование дивизиона подводных лодок уже заготовило рапорт о недостойном поведении моряка и намеривалось его подать на верха, сразу после возвращения подводника из похода. Маринеско могло спасти только чудо и оно свершилось.

Большинство транспортных конвоев шедших из Америки имели в качестве сопровождения минимальное количество эсминцы и потому их пути проходили через воды Ирландского моря. Это был ближайший маршрут в английские порты, но вместе с ним опасный. Именно на нем, транспортные караваны несли большие потери как в Первую и Вторую мировую войну, так и в нынешнем конфликте.

Более крепкие конвои могли себе позволить обогнуть Ирландию с запада и двигаться в порты южной Англии. Такой маршрут в значительной мере сберегал время доставки привезенных из-за океана товаров от побережья вглубь страны. Здесь процент потерь был гораздо ниже, и корабли гибли не столько от атак субмарин, сколько от выставленных ими мин.

Самые же крупные и хорошо оснащенные караваны, шли мимо Шетландских островов и Скапа-Флоу к портам восточного побережья Англии и даже в сам Лондон. Кроме эсминцев и крейсеров, они имели воздушное прикрытие, что серьезно затрудняло работу подлодок противника. Это направление было сложным, опасным и больших успехов для капитана Маринеско, получившего его по приказу командующего дивизиона оно не сулило.

Очень может быть, что в этом походе герой Балтики сложил бы свою буйную голову или после его завершения был бы выставлен с подводного флота с понижением в звании. На войне подобные дела обычное явление, но звезды сошлись, и Фортуна улыбнулась скитальцу морей альбатросу в тридцать два зуба.

Все дело было в том, что стремясь как можно больше и быстрее привезти товары первой необходимости, англичане пошли на хитрость. Они по максимуму загрузили ими стоявшие в Бостоне два линкора "Ришелье" и "Резолюшен", при этом основательно разгрузив их артиллерийские погреба.

Подобное отношение к боевым кораблям было обусловлено тем, что линкор "Ришелье" был для англичан военным трофеем. Он был захвачен ими у союзников Гитлера, французских коллаборационистов правительства Пэтена, во время высадки союзных войск в Сенегале и после войны подлежал возврату. Поэтому англичане не очень церемонились с чужим хозяйством.

Что же касается "Резолюшен", то это был старый корабль 1915 года постройки. Он числился в списках британского флота учебным кораблем и был отправлен в Америку в качестве корабля эскорта. Трезво рассудив, что во время обратного перехода встречи с надводными кораблями русских не предвидится, прагматичные англичане решили с выгодой для себя использовать внутреннее пространство корабля.

Снаряжая этот конвой, англичане постарались максимально обезопасить эсминцами пять своих транспортов, оставив на прикрытие линкоров лишь по парочке сторожевиков. Так они и шли через суровые воды Атлантики, пока на подходе к Оркнейским островам, хмурым осенним днем не повстречались с подлодкой Александра Маринеско.

Разыгравшаяся непогода с сильным ветром затрудняла использование в небе гидросамолета и одновременно создавала благоприятные условия для подводной атаки. Умело спрятав за буруном волны поднятый перископ, капитан С-13 решал трудную задачу.

Пробраться к транспортам сквозь заслон из эсминцев, было очень сложно. За время войны, англичане хорошо научились бороться с подлодками противника и грамотно строили свой защитный ордер. Гораздо проще было атаковать линкоры, которые почему-то имели минимальную защиту, но приказ зачитанный командиром дивизиона, четко и ясно говорил, что главная цель атаки транспортные корабли.

Следуя за конвоем, Маринеско несколько раз поднимал перископ, пытаясь выйти на угол атаки транспортов, но каждый раз откладывал атаку. Была ли это нерешительность или излишняя осторожность трудно сказать. Капитану нужно было не только потопить хотя бы один корабль, но и ещё вернуться домой, чтобы посрамить всех своих врагов и завистников.

Неизвестно как долго бы ещё маневрировал командир, но все решила случайность. Во время очередного перестроения, идущий головным "Резолюшен" так хорошо подставил под удар свой борт, что Маринеско не смог удержаться. Слова "Товсь" и "Пли" сами сорвались с его губ и две торпеды устремились к цели. Вскоре прогремели взрывы и через двадцать четыре минуты с "Резолюшен" все было кончено.

Разъяренные гибелью линкора, британские сторожевики и прибежавшие им на помощь эсминцы долго утюжили морское дно глубинными бомбами, пытаясь наказать наглеца, лишившего королевство десятков тонн ценного груза. Действовали они рьяно, от всей души и очень может быть, что выговор или награду Маринеско пришлось бы выносить посмертно, но здесь англичан подвела шаблонность мышления.

Любой британский подводник после подобной атаки, постарался бы как можно скорее проскочить пролив между Оркнейскими и Шетландскими островами или попытался обойти Шетланд с севера. Именно на этих направлениях англичане пытались перехватить своего обидчика, но они имели дело с русским капитаном. Вместо логичного и понятного действия, он направил свою субмарину на севере к Фарерам, вблизи которых через сутки потопил английскую китобойную базу.

Маринеско не знал результатов своей атаки и по возвращению доложил о потоплении только китобоев, чем привел в восторг командование дивизиона. Уже было назначено собрание, на котором должно разбираться дело о трусливом поведении командира С-13. Был готов проект приказа о разжаловании капитана 3 ранга Маринеско в старшие лейтенанты и переводе его на торпедный катер, но всего этого не произошло.

Ровно за день до назначенного судилища шведское радио сообщило о гибели линкора "Резолюшен", чем поставило командование в тупик. За все время существования советского подводного флота, атаки советских субмарин на крупные корабли противника, можно было пересчитать по пальцам, притом на одной руке. До этого линкоры атаковал лишь один капитан 3 ранга Лунин и его действия не завершились уничтожением цели.

Не желая отступать, недоброжелатели Маринеско стали спешно менять дело, ставя в вину командиру С-13 самовольное отступление от приказа Ставки; атаку линкора, а не транспортов. Черные тучи вновь заходили над головой подводника, но госпожа Удача своей лучезарной улыбкой вновь разогнала их.

Стремясь приуменьшить эффект гибели линкора и опорочить моряка потопившего его, англичане официально заявили, что "Резолюшен" — учебный корабль и вез спасительный груз терпящим жестокую нужду жителям Лондона. Это сообщение вновь застопорило ход разбирательств вокруг Маринеско, а Фортуна щедрой рукой вновь одарила нежданного фаворита.

Пронырливые шведы узнали об участии в транспортном конвое французского линкора, что придало этому случаю международный характер. Разгневанный де Голль заявил резкий протест Лондону по поводу привлечения французского корабля к участию в боевых действиях на стороне Англии и потребовал немедленного возврата "Ришелье".

Узнав об этом, многотиражка Балтийского флота написала статью о походе Маринеско, специально подчеркнув, что видя французский триколор, советский капитан не стал нападать на плохо охраняемый линкор. Её немедленно перепечатала "Красная Звезда" и в тот же день Сталин позвонил по телефону Трибуцу.

Вслед за неудачным мятежом путчистов в Париже, случай с "Ришелье" ещё больше сплотил временный военный союз СССР и Франции, что только радовало советского лидера.

— Видимо Ставка была не совсем права, говоря, что транспорта сейчас для нас важнее линкоров. Как показала жизнь, линкоры нам тоже необходимы. Я рад, что у вас товарищ Трибуц есть не только опытные командиры подводники, но и политически грамотные офицеры. Скажите, как вы намерены наградить капитана 2 ранга Маринеско? Все дело в том, что генерал де Голль хочет его наградить за помощь в возвращении Франции линкора "Ришелье" и нам бы хотелось, чтобы награды были равноценными — поставил вопрос в лоб Сталин.

— Командование дивизиона подлодок мне еще не представило наградные документы на товарища Маринеско — заюлил адмирал, поминая про себя героя недобрым словом.

— Понятно, — многозначительно изрек в трубку вождь, ещё больше нагоняя тоску на командующего флотом, — думаю, что в сложившихся обстоятельствах, товарища Маринеско следует представить к званию Героя Советского Союза. Это более весомее и значительнее, чем орден Ушакова 3 степени. Или у вас иное мнение?

— Никак нет, товарищ Сталин — бодро откликнулся адмирал, — звание героя, как нельзя лучшее соответствует совершенному им подвигу.

— Я очень рад схожести наших мнений, товарищ Трибуц. Позаботьтесь, пожалуйста, что бы наградные документы были поданы в ближайшее время. Генерал де Голль, намерен переслать свою награду самолетом, через пять дней — специально подчеркнул вождь.

— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Лично прослежу за этим — заверил вождя Трибуц.

— Я думаю, что и в отношении остальными товарищами подводниками, тоже не стоит откладывать дело в долгий ящик. Восемь уничтоженных ими транспортов — это конечно не подорвет экономику англичан, но заставит усилить охрану своих кораблей. Как вы намерены наградить их? — говоря с адмиралом о транспортах, Сталин намеренно не касался политической подоплеки события. Каждый должен был заниматься своим делом, ибо, как говорил бессмертный классик, который был для России всем и вся: "В глубоком знанье счастья нет" и вождь был с ним в этом полностью согласен.

— Согласно статуту, товарищ Сталин, орденами Ленина, Красного Знамени и адмирала Ушакова.

— Вот и прекрасно. До свидания, товарищ адмирал — сказал Верховный и удовлетворенно повесил трубку.

Ему было от чего радоваться. Согласно последним данным, которые только-только положили ему на стол разведчики, атаки советских подлодок на транспортные конвои с американской гуманитарной помощью вызвало большой переполох в Англии и в особенности в Лондоне. Моментально усилились все внутренние противоречия, как в парламенте, так и в самом правительстве. Слова о необходимости ещё немного потерпеть уже не доходили до умов и сердец британцев. Приближалось время, когда Советский Союз мог расплатиться с британцами по всем долгам, начиная со времен Крымской войны.

Глава XIV. Разговор по душам.

— Ну, здравствуй, здравствуй товарищ генерал-майор. Рад тебя видеть в добром здравие. Проходи, гостем будешь — шутливо приветствовал маршал Рокоссовский прибывшего в его ставку из Парижа генерала Петрова.

После завершения военных действий в Голландии, штаб Северной группы войск переехал в Брюссель. Одновременно с этим, Ставка переподчинили войска находящиеся в Дании и в устье Эльбы маршалу Говорову. Штаб его Скандинавской группировки войск расположился в Копенгагене, в пяти минутах ходьбы от королевского дворца, чем вызывал тихую зависть у адмирала Трибуца. Тихий Копенгаген мало пострадал от войны, тогда как в Ростоке, где находился штаб командование Балтийским флотом, во многом испытывал нужду.

В равной с ним степени послевоенную нужду испытывал Потсдам, Прага и Вена, в которых находились ставки маршала Жукова, Конева, Толбухина. Все три маршала внимательнейшим образом следили за действия американских войск находящихся под командованием генерала армии Эйзенхауэра. Открытых боевых столкновений не было, но "наши поезда" не уходили на запасные пути.

Прекрасно понимая, что на таком огромном пространстве от берегов Балтики и до Дуная, единое командование нецелесообразно, Сталин разделили все находившиеся там войска на три группировки. Восточногерманская группа войск была в подчинении маршала Жукова, Центральной группой командовал маршал Конев и за руководство Южной группой войск отвечал маршал Толбухин.

По обе стороны Адриатики присутствия советских войск официально не было, однако в большом количестве были советники. Они помогали югославским друзьям и итальянским партизанам в создании регулярных подразделений, а также в освоении оружия и техники, безвозмездно переданной им Красной Армией. Их действия контролировал и направлял в нужное русло, обосновавшийся в Белграде генерал армии Баграмян.

Если все четыре военачальника обосновались в городах, где имелись королевские дворцы, то командующий Балканской группировкой, маршал Малиновский нарушил эту традицию. Он не поехал в столицу Греции Афины и расположил свой штаб в Салониках. Отсюда было удобно контролировать как положение в Греции, так обстановку в Черноморских проливах и на островах Эгейского моря.

Одновременно, под его зорким оком находились болгарские братушки и успевшие вскочить на подножку поезда победителей, вчерашние подданные румынского кондукаторула, маршала Антонеску. За этими господами был нужен не столько острый глаз, сколько присутствие грозного кулака в шестистах километрах от Бухареста.

Не желая лишний раз накалять и без того не очень спокойные отношения с турками, советская сторона не стала размешать штабы своих войсковых соединений в Стамбуле. Там достаточно было одного присутствия генерала Манагарова, готового в любой момент перемахнуть через Босфор и начать свое движение по Малой Азии.

Штаб Черноморского флота во главе с адмиралом Октябрьским, следуя старым русским традициям, расположился на Лемнос и Родос. На первом острове долгое время находились русские воинские части армии барона Врангеля, после своей эвакуации из Крыма. На втором, в древности находился в ссылке один из русских князей Олег "Гореславович".

Расположившиеся на островах моряки, находились в постоянной боевой готовности, вместе с соколами маршала Голованова нанести удар по затаившимся в Александрии и Палестине англичанам. Спор о том, какой концессии принадлежать Святые места в Иерусалиме, сто лет назад, породивший Крымскую войну, стал вновь усиленно обсуждаться святыми отцами.

Даже маленькая Мальта получила свой штаб, пусть даже и маленький. Туда отправился штаб вновь созданной Средиземноморской флотилии. Несмотря на свою молодость и малочисленность, она имела боевую задачу по контролю над югом Ионического и Тирренского моря, а также вела наблюдение за Сиракузами, Бенгази, Триполи, Бизертой и даже Ораном. Пусть сейчас французы наши союзники, но кто знает, как пойдут дела дальше.

Кроме того нельзя было забывать про Гибралтар, откуда в любой момент приплыть жаждущие отмщения бритты. Не стоило забывать и о Барселоне, где находилась пусть откровенно слабая, но вполне боеспособная эскадра испанского каудильо Франко.

Вот такой была военно-политическая картина Европы, когда генерал Петров переступил порог кабинета маршала Рокоссовского. Стоявшая за окном дождливая погода полностью оправдывала название месяцу данное ему французским революционным календарем, однако прием оказанный командующим комдиву был теплым и дружественным.

Будучи сам тружеником войны, маршал хорошо относился к таким же, как и он сам людям, честно тянущих эту тяжкую ношу.

— Садись, рассказывай, как обстоят дела в дивизии, что нового в твоем парижском сидении — маршал сразу задал неформальный тон в разговоре и Петров не замедлил его подхватить.

— В дивизии все в порядке, товарищ маршал. Благодаря Вашей помощи она полностью доукомплектована как людьми, так и техникой. Что касается обстановки, то после нашего ночного демарша, вся столичная фронда приутихла. Сидят тихо, носа не высовывают, ждут, когда де Голль объявит выборы, чтобы потом с ним расплатиться по всем векселям.

— Думаешь, что съедят своего освободителя? — поинтересовался маршал.

— Из меня плохой предсказатель, Константин Константинович — стал отнекиваться Петров, но командующий стал настаивать.

— Я твое мнение хочу услышать, а не предсказание мадам Ленорман. Говори, что видишь и как оцениваешь обстановку.

— Да обстановка вокруг генерала де Голля честно говоря скользкая, нехорошая. Не на кого ему опереться в этой мэрии. По долгу службы встречался я с некоторыми представителями, так скажу честно — клейма ставить негде на этих паразитах. В глаза говорят одно, за глазами другое, а делают третье — честно признался Петров.

— Так, что ты хочешь, такая здесь демократия. Никто с чистыми руками и помыслами в здешнюю политику не идет. Каждый преследует свой шкурный интерес — горестно усмехнулся маршал.

— Вот и я про то же. Нельзя нашему брату военному в политику идти, не наша это среда. В ней не столько наступление ведешь, сколь за тылами приглядываешь, чтобы измена мятеж не подняла. А если не может свалить открыто, то действует тихой сапой. Либо лестью, либо весельем, либо подадут на подпись, хитро составленную бумагу, которую сто раз прочтешь, прежде чем найдешь эту хитрость.

— Откуда у тебя такие широкие познания жизни парижской демократии? — удивился командующий.

— Местные товарищи просветили, а когда столкнулся с этой политикой на деле, все стало на свои места.

— Так может нашему генералу стоит опереться на французских коммунистов? — Напрямую спросил маршал и немедленно получил прямой ответ.

— Не нашего он поля ягода, де Голль, как был буржуем, так и остался. Пока мы ему нужны, он будет держать нашу сторону, а как перестанем быть нужными, попросит на выход — честно признался Петров.

— Ладно, оставим политику в стороне — переменил тему разговора маршал, — говори, что заставило тебя просить о встрече со мной. Замполит сильно давит или особисты спать спокойно не дают?

— Нет, товарищ маршал. С замполитом у нас больших разногласий нет, а представителем "СМЕРШа" у нас хорошие отношения. Ничего плохого сказать не могу.

— Тогда, личное? — пытливо спросил Рокоссовский.

— Да, личное. Хочу просить вас, товарищ маршал перевести меня из Парижа, куда-нибудь — признался Петров, чем сильно удивил командующего.

— Ничего не понимаю, знаешь, сколько людей хотят сесть на твое место, а ты просишь тебя перевести, объясни — потребовал маршал, однако Петров не торопился дать объяснения.

— Что, женщина? Француженка?

— Так точно, француженка. Мы с ней расстались и вряд ли встретимся снова, но чувство осталось, ведь сердцу не прикажешь, Константин Константинович.

— Да, сердцу не прикажешь, — согласился с Петровым маршал. У него самого имелась гражданская жена, подарившая ему дочку. — Значит, дело ищешь? Я тебя правильно понял?

— Так точно, дело. Невмоготу мне все эти кафешантаны, дансинги и прочие шуры-муры, товарищ маршал.

— Я тебя понял, Георгий Владимирович. То, что не просто место поменять хочешь, а делом заняться, это хорошо. Вот только что тебе предложить; дать новую дивизию или дать одно поручение — пытливо посмотрел в глаза собеседника маршал и к большой его радости, тот не отвел взгляд.

— А что это за поручение?

— Есть у меня одно дело, но честно говоря, и сам не знаю, что из него получится. Взявшись за него, можешь просто время потратить или в пекло шагнуть — откровенно признался маршал.

— Подробнее, можно узнать? — попросил озадаченный словами маршала Петров.

— Что же. Тебе, можно, — доверительно произнес Рокоссовский, хотя открыв рот, он отрезал своему собеседнику возможность отхода.

— Помнишь по Академии Булонский лагерь Наполеона? — проверил выживаемость знаний у Петрова командующий.

— Конечно, помню. Там, находились войска, готовые высадиться в Англии на гребных судах, под прикрытием флота. Однако из-за разгрома французского флота при Трафальгаре, высадка не состоялась — быстро ответил Георгий Владимирович.

— Молодец, не забыл, — похвалил генерала Рокоссовский. — Так вот, мон шер ами Георг. Нечто подобное Ставка намерена создать в том же месте, с той же целью. Правда, не в шестьдесят тысяч как у Бонапарта, решено выделить чуть более двух дивизий.

— Но ведь это крайне мало для высадки десанта в Англию. Я не говорю о тех потерях, что эти дивизии понесут при переправе через пролив. Такого количества войск для взятия Лондона крайне мало. Англичане будут крепко драться за свою столицу и при самом лучшем раскладе высадки десанта, дальше Кентербери они не пройдут. Высадка такими силами авантюра — горячо уверил маршала Петров.

— Полностью с тобой согласен, Георгий Владимирович. Скажу больше, Ставка не намерена проводить высадку десанта на Британские острова и скорее всего, в ближайшие год-другой не будет этого делать. Не мне тебе объяснять причины, которые не позволяют нам сделать это. Поэтом, нам приказано создать видимость подготовки своего "Морского льва" для оказания давления на британское правительство. Как сможет воздействовать наш Булонский лагерь, на британское правительство не знаю и знать не хочу. Это большая политика, а как ты только что верно сказал, соваться крайне противопоказано — маршал говорил по-военному четко, сжато, но вместе с тем неторопливо, давая возможность Петрову лучше осознать услышанное откровение.

— Десанта не будет, но англичане должны быть уверены, что он вот-вот состоится. Что эти две дивизии, что будут находиться на побережье только маленький кусочек большого целого, который им удалось увидеть. И вот, чтобы они в это поверили, подготовка к высадке десанта должна быть самой настоящей. Чтобы ни у кого не появилось ни малейшего сомнения. Ни у кого, включая своих — расставлял последние точки маршал. — Ты все понял?

— Так точно, товарищ командующий, понял.

— Возьмешься за такое дело, невыигрышное дело? Не будешь потом жалеть, что встретишь конец войны не в Париже, а в захолустном городишке Булонь-сюр-мер.

— Нет, не буду. Если считаете, что смогу, возьмусь, но только один вопрос.

— Говори, слушаю.

— Вы сказали, что-то про пекло. Это оборот речи или доля истины?

— Испугался?

— Нет, просто хочу знать все до конца.

— К сожалению, я сам всего до конца не знаю. Говорю тебе это честно, как человеку, которому полностью доверяю. Значит, берешься? — требовательно спросил Рокоссовский.

— Берусь — твердо подтвердил свое решение Петров, сняв с души маршала тяжелый камень.

— Хорошо, что я в тебе не ошибся, — заулыбался Рокоссовский, — можешь взять собой кого захочешь.

Застигнутый этим вопросом Петров замялся, и маршал поспешил прийти ему на помощь.

— Ты подумай над этим вопросом Георгий Владимирович. Возвращайся к себе, все взвесь и потом дашь ответ — предложил командующий, и Петров с ним согласился, хотя в душе он уже знал, кого он с собой возьмет.

Предложи ему Рокоссовский новый участок боевой работы, то Петров бы обязательно взял с собой несколько толковых человек. Чем выше командирский пост, тем сложнее идет знакомство с новым коллективом. Это непреложная жизненная истина и Георгий Владимирович считал, что подобное притирание, познание слабых и сильных свойств новых подчиненных в боевых условиях всегда чревато ошибками, за которые платят солдатскими жизнями. Поэтому, лучше сразу опереться на проверенных людей, пусть даже в обиду тем, кого они заменили.

Однако маршал гарантировал отсутствие боевых действий и Петров решил взять с собой только одного человека, своего личного переводчика старшего лейтенанта Захарову Марию Владиславовну.

Столь необычный выбор был обусловлен отнюдь не только совместным участием в "Марлезонском балете". Так Петров называл сентябрьские события в Париже, закончившиеся танковым променадом к Булонскому лесу. Резкое сближение генерала и лейтенанта произошло после него, когда Петров был вынужден расстаться с любимой француженкой.

Тогда, Георгия Владимировича посетила сугубо русская болезнь, когда горечь расставания заливают спиртными напитками. Как утверждают знатоки, подобная болезнь может длиться неделями, но благодаря решительному вторжению Марии Владиславовны в личную жизнь Петрова, она прекратилась на четвертый день, после чего, комдив приступил к своим повседневным обязанностям.

Злые языки принялись немедленно обсуждать столь смелые действия старшего лейтенанта по отношению к генералу, допуская всякие вольные толкования этого события. Что касается самой Захаровой, то будучи умной женщиной, она ни словом, ни взглядом не позволила себе намекнуть на существование между ней и командиром, каких-то особых отношений, чем только завоевала ещё большее уважение с его стороны.

Подобное поведение переводчицы, ещё больше приблизило её к Петрову и между ними, пролегла тонкая незримая нить. С каждым новым днем она только крепла и просто так, оборвать её было невозможно.

Утром следующего дня после возвращения из ставки командующего, Петров пригласил "вешалку", как за глаза называли Захарову в штабе, для разговора.

— Мария Владиславовна, командующий переводит меня из Парижа на должность начальника оперативного соединения под Кале. Вы прекрасный переводчик и я намерен взять вас с собой. Как вы на это смотрите? — голос Петрова ничего не выражал, но в его миндалевидных глазах застыло напряжение. Георгий Владимирович хотел, чтобы женщина поехала сама, не по приказу.

Захарова моментально поняла это, но как истинная женщина не стала торопиться давать свой ответ.

— Это приказ или просьба, товарищ генерал? — смело спросила переводчица, решив выяснить важные для себя детали.

— Это, предложение — ответил Петров и в комнате, воцарилась долгая пауза.

Две пары глаз пытливо смотрели друг на друга, ничего не говоря. Прошла вечность, прежде чем, стиснув горячие ладошки, Захарова вновь разлепила губы.

— Вам важна моя работа или мое присутствие?

— И то и другое — без всякой заминки, не отводя глаз, ответил Петров, и этого для Марии Владиславовны было достаточно. Рубикон был перейден.

— Когда ехать?

— Мы выезжаем завтра утром, а пока идите сдавать дела лейтенанту Кунгурову — приказал Петров, испытывая большую радость от этого короткого разговора по душам.

Другой разговор по душам, куда более эмоциональный, произошел в далеком Стокгольме между двумя спецпосланниками, Вышинским и Майлзом.

Как бы, не был секретным процесс обмена кораблей на топливо и прочие материалы между Японией и Советским Союзом, утечка все же произошла и Америка встала на дыбы, от справедливого негодования. Поймав Москву за руку на неблаговидном поступке, она желала немедленной сатисфакции, но сделать это было не так-то просто. Официально послы обоих государств покинули столицы России и Америки, а решать столь важный вопрос через второстепенных лиц означало терять статус великой державы, что для Вашингтона было недопустимо.

Кроме того, оставшиеся в советском посольстве дипломаты не могли бы дать четких и ясных разъяснений по вновь открытым фактам. Единственным человеком кто мог сделать это, был Вышинский. Следуя приказу из Солт-Лейк-Сити, господин Майлз потребовал немедленный встречи с посланником Сталина и она состоялась.

С трудом сдерживая благородный гнев, американец сдержанно поздоровался со своим визави и тут же перешел в атаку.

— Господин Вышинский, правительству Соединенных Штатов стало известно о недопустимых действиях Советского Союза, которые позволяют нам изменить политический статус вашей страны. Речь идет о ваших тайных контактах с японской стороной по поводу обмена их кораблей на ваше топливо. Президент Трумэн возмущен подобным поведением советской стороны и требует предоставление объяснений по этому поводу, немедленно! — говоря это, мистер Майлз был похож на праведного мужа, который уличил свою супругу в измене и желал получить разъяснений.

На подобные обвинения всегда трудно быстро и главное правильно отвечать, но только это был не тот случай. Постоянно давая советы по поводу ведения переговоров, Сталин позаботился, чтобы у Андрея Януарьевича были хорошо прикрыты все тылы. Спецпосланник имел на руках хорошие козыри, чем не преминул воспользоваться.

— Советская сторона хотела бы знать, о чем конкретно идет речь, господин Майлз. Кто, где и когда совершил обмен, о котором вы говорите? Лично мне об этом ничего не известно и я буду рад узнать от вас все подробности этого дела — с полной невозмутимостью спросил Вышинский, чем привел американца в ярость.

— Речь идет о японских военных кораблях, которые были переданы вам японцами в обмен на горючее и другие военные материалы. Согласно нашим данным, подобные сделки дважды совершались в октябре, что является вопиющим нарушением союзнического долга Россией, господин Вышинский. Мы хотим получить разъяснения, в зависимости от которых, ваша страна может получить статус недружественной либо враждебной дл США державы — усилил давление американец, но Вышинский не моргнул глазом.

— Обвинение, конечно очень серьезное, но прежде чем начать отвечать, я хотел бы знать, насколько достоверны ваши сведения, на основе которых вы делаете столь громкое заявление?

— Смею вас заверить, что правительство Соединенных Штатов Америки самым тщательным образом перепроверила полученные сведения, прежде чем делать подобные заявления — тоном, не терпящим никакого сомнения, грозно изрек Майлз, но Вышинский был непреклонен.

— Я нисколько не сомневаюсь, что американская сторона произвела подобную проверку этих сообщений, но нельзя исключать возможность того, что все это является хитрой провокацией третьей стороны. Согласитесь мистер Майлз, что ухудшение отношений между нашими странами очень выгодно Японии. Согласуясь с главным принципом римского права "Кому это выгодно" нельзя исключить японский след в этом деле.

— У американского правительства нет сомнений в достоверности полученных сведений, мистер Вышинский! Согласно им, 2 и 14 октября японцы перевели часть своего флота в ваши дальневосточные порты, получив взамен танкеры с горючим — выложил свой козырь американец, но тот немедленно был бит джокером.

— У нас много портов на Дальнем Востоке, мистер Майлз. Владивосток, Находка, Ванино, Николаевск, Охотск, Магадан — начал перечислять порты Вышинский. — Нельзя ли указать куда именно, а также, какое количество кораблей было передано Японией советской стороне и их класс. Ведь согласно заявлениям американского радио, весь японский боевой флот потоплен.

— Все ваши вопрос не что иное как неуклюжие детские увертки и нежелание сознаваться в совершении предательства по отношении Америки! — взвился Майлз, но Андрей Януарьевич его быстро одернул.

— Мистер Майлз! Никто не отменял в дипломатических делах презумпцию невиновности, и пока вы не предоставите четких и ясных доказательств якобы нашей вины, у Советского Союза есть все основания сомневаться в ваших словах. Вы не можете точно назвать порт и количество, якобы отправленных туда кораблей, но тогда скажите, откуда у вас эти сведения? Они получены от воздушной, морской разведки или через агентурную сеть? Если через агентов, то насколько они компетентны? Ведь зачастую человек может видеть одно, а на самом деле это совсем другое — прокурорским тоном вопрошал советский спецпосланник.

— Я вас не понимаю, господин Вышинский, извольте объясниться — дернулся американец, которому было комфортно обвинять, но никак не отвечать на вопросы.

— Вполне охотно. На нашем Дальнем Востоке много кооперативных организаций, которые занимаются предпринимательской деятельностью, не являясь государственными учреждениями. В настоящий момент, наша страна испытывает в черных и цветных металлах и в погоне за прибылью какой-то из этих кооператив передал японской фирме имеющееся у него топливо в обмен на пришедшие в негодность рыбацкие или прочие морские суда. Это вполне возможно, мистер Майлз, коммерция — невозмутимо излагал Вышинский. Благодаря полученным из Москвы инструкциям он, точно зная, что у американца не сможет предъявить контраргумент на его слова.

Все переходы из одних портов в другие совершались исключительно ночью, вновь прибывшие корабли отводились в закрытые гавани и тщательно укрывались маскировочными сетями, как с воздуха, так и с воды. Утечка могла произойти только через агентов, чью добросовестность Вышинский умело порочил правдоподобной дезой, разоблачить которую, плохо зная советские особенности, Майлз никак не мог.

— Даже если дело обстоит именно так, как вы говорите, разве эти действия нельзя квалифицировать как недружественные и враждебные по отношению к моей стране? — обрадовался Майлз, но его радость оказалась преждевременной.

— Если вы именно так ставите вопрос, то позвольте вам напомнить, что точно такую же практику проводили некоторые американские фирмы в отношении фашистской Германии. Надеюсь, что вы в курсе того, что фирма "Мэнсон и сыновья" поставляла режиму Гитлера горюче смазочные материалы через французские порты до средины сорок четвертого года. Что с сорокового по сорок четвертый год фирма "Хэдлиберг" занималась перепродажей в Германию шведских шарикоподшипников, на которых летала половина самолетов Люфтваффе. Что фирма "Пэдингтон" поставляла немцам никель, марганец и каучук, и отнюдь не маленькими партиями. Как вы оцениваете действие этих фирм в отношении Советского Союза, да и самой Америки? — холодным жестким голосом спросил Вышинский.

— Все, что вы мне сказали, требует доказательств, господин Вышинский! — взвился от негодования американец.

— Они у нас есть, и мы охотно предоставим вам их, по первому вашему слову, мистер Майлз.

Между собеседниками возникла пауза. Огорошенный американец не знал, что ответить и пытался привести свои мысли в порядок.

— Правительство Соединенных Штатов будет признательно вам, за такую информацию — выдавил из себя Майлз, после крепких раздумий.

— Точно как и советская сторона будет рада получить полные и исчерпывающие ответы на свои вопросы — лучезарно улыбнулся в ответ Андрей Януарьевич. Выяснение отношений было отложено. Можно было завершать беседу, но Майлз не мог этого сделать, не попытавшись получить бонус для своей страны. Американские солдаты привычно завязли на Кюсю, их китайские союзники, исчерпав весь свой наступательный потенциал, застыли на подступах к Пекину. Новая атомная подпитка, которая могла появиться не ранее декабря месяца и американцам, была необходима хоть какая-то помощь со стороны СССР.

— Согласитесь, мистер Вышинский, что подобное положение, никогда бы не возникла между нашими странами, если бы наши солдаты сражались бы против японцев так же, как плечом к плечу они воевали с немцами — начал крутить шарманку американец, но собеседник решительно прервал его.

— Выполняя решение Ялтинской конференции, Советский Союз в одностороннем порядке денонсировал пакт о ненападении с Японией и если бы не июльские события в Германии, произошедшие не по нашей вине, то в августе мы бы объявили Токио войну. Нынешнее положение ни мира, ни войны, совершенно не отвечает интересам Советского Союза, но ключ от решения этого вопроса находится не в наших руках.

— Занимаемая вами позиция по увязыванию войны с Японией и конфликта в Германии контр продуктивна. Ваше упорное нежелание отойти от неё наносит огромный вред нашим межгосударственным отношениям. Не кажется ли вам, что вашу позицию пора менять?

— Вы грешите против истины, мистер Майлз. С самого начала наших переговоров в Стокгольме советская сторона только и делает, что пытается найти решение, которое бы устраивало обе стороны — упрекнул Вышинский собеседника но, то его не услышал.

— Ваша деятельность за последний месяц напоминает больше торговлю, чем поиск компромисса — язвительно уколол его Майлз, однако тут же получил ответный выпад.

— У нас были хорошие учителя, которые три с половиной года обещали открыть второй фронт, но сделали это только тогда, когда Красная Армия сломала хребет вермахту и вступила в Европу.

Вышинский говорил абсолютную правду и от того посланник Трумэна чувствовал себя неуютно.

— Говоря друг с другом языком обид и упреков, мы вряд ли сможет прийти к чему-то хорошему, господин Вышинский. Вы не слышите меня, сказанные вами слова кажутся мне малоубедительными. Боюсь, что наш формат встреч исчерпал себя. Было бы полезнее сменить его — бросил пробный камень Майлз.

— Вы хотите перенести наши переговоры в Москву и встретиться с наркомом Молотовым? — моментально отреагировал Вышинский.

— С генералиссимусом Сталиным — с достоинством уточнил американец, но Вышинский махом опустил его на землю.

— Увы, но это никак невозможно.

— Почему? — удивился Майлз, — мне есть, что сказать мистеру Сталину.

— Я очень рад за вас, господин Майлз, однако ваш нынешний дипломатический ранг специального посланника позволяет вам быть принятым только товарищем Молотовым. Иосиф Виссарионович может принять только господина госсекретаря или посла Гарримана, если на это будет согласие американской стороны. В противном случае ваш визит в Москву будет носить чисто ознакомительный, туристический характер — снисходительно пояснил Вышинский и униженный американец закусил губу.

— Это ваше последнее слово, господин Вышинский — строгим судейским тоном, словно давая собеседнику, последний шанс на исправление допущенных им роковых ошибок спросил Майлз.

— Иного слова и быть не может — подыгрывая ему, ответил посланец Сталина, чем ещё больше его разозлил.

— Я доведу ваши слова до сведения моего правительства — холодно бросил американец и, не подавая Вышинскому руки, удалился.

Срочный отчет о встрече с американским посланником, лег на стол Сталина перед началом заседания малого ГКО. Предстояло обсудить нынешнее положение дел и принять по ним необходимые решения.

— Ну, что Лаврентий, узнали американцы про наши торговые махинации с японцами, — пошутил вождь, едва все приглашенные уселись за совещательный стол. — Правда, только про корабельный обмен. Про поставки оружия, тем более самолетов им неизвестно, но боюсь, что это дело времени.

— С нашей стороны утечки быть не могло, товарищ Сталин, — убежденно заявил нарком, — я верю своим людям.

— Я тоже, но факт остается фактом, Майлз высказал обвинение Вышинскому и в довольно резкой форме.

— И что Вышинский? — живо поинтересовался Молотов.

— Как и было приказано, озвучил легенду об артели "Рога и копыта" и рассказал, американцы о нашей осведомленности относительно их ленд-лиза в Германию.

— Успокоились?

— Конечно, нет. Майлз хочет приехать в Москву и продолжить разговор на более высоком уровне, чем наш спецпосланник.

— Ну, что же, пусть прилетает. Поговорим с цифрами, документами и попытаемся определить, кто перед кем больше виноват — скептически молвил Вячеслав Михайлович, но Сталин разделил его настроя.

— Вышинский считает, что Майлз хочет не столько выяснить правду о наших поставках, сколько добиться от нас выполнения ялтинских соглашений по вступлению в войну с Японией. Значит, предстоят торги. Товарищ Антонов, насколько сильно завязли американцы на острове Кюсю? — обратился Сталин к генералу, специально приглашенного им на заседание ГКО.

— Согласно последним данным воздушной и морской разведки, а также радиоперехватов, дела у них обстоят не очень хорошо. Несмотря на свое превосходство в воздухе, на море и в живой силе, американцы не смогли полностью нарушить снабжение японских войск на острове Кюсю. Имя постоянную подпитку, японские солдаты дерутся яростно и ожесточенно, принуждая американских пехотинцев платить буквально за каждый метр пройденный вперед. Генеральный штаб считает, что ближайшие три месяца будут идти затяжные позиционные бои по типу Вердена.

— А, что китайский фронт? Каковы там, у американцев шансы на успех?

— Что касается китайского фронта, то и здесь, несмотря на освобождение от японских войск провинций Центрального Китая, говорить о коренном переломе в пользу Америки и её союзника Гоминдана нельзя. Войска Чан-Кайши не разгромили и уничтожили главные силы японского экспедиционной армии. В основном они заставили их отойти с занимаемых позиций, при сохранении своей численности. Сейчас они все находятся на подступах к Пекину, и разгромить их гоминдановцам будет очень сложно. Для этого им понадобиться новая партия атомных бомб или помощь со стороны 8 армии КПК, чьи позиции на полуострове Шаньдун очень крепки.

— И что, по-вашему, американцы могут попросить от нас в плане военной помощи?

— Учитывая нынешние климатические условия, они вряд ли будут настаивать на начале боевых действий на территории Маньчжурии и Кореи. Скорее всего, речь будет идти о проведении операции на Сахалине и южных Курилах. Это не столь затратные для нас операции, но они смогут оттянуть на себя часть сил японской армии.

— Значит теперь американцы, будут просить нас открыть второй фронт против японцев, а мы будем думать, открывать его или нет — усмехнулся вождь.

— Лакмусовой бумажкой, которая покажет, насколько сильно мы нужны американцам, будет то, кто приедет к нам на переговоры. Майлз ко мне или Гарриман к тебе — высказал свое предположение Молотов.

— Верно сказал, товарищ Молотов. Персона переговорщика покажет, насколько далеко господин Трумэн готов шагнуть нам навстречу. Однако не будем делить шкуру не убитого медведя. Вышинский сказал лишь о намерениях американцев, а это далеко не факт, что они поедут в Москву. Все может перемениться в один момент, и мы уже сталкивались с этим — с сожалением констатировал Сталин. — Будут переговоры с Америкой или нет, нам нужно заканчивать дела с Европой, а точнее с Францией и Англией.

— В отношении Парижа, мое мнение остается прежним. Для более полного закрепления наших отношений, нам следует послать во Францию большую правительственную делегацию. В виду болезни Михаила Ивановича Калинина, предлагаю направить товарища Ворошилова. Французы его знают, ценят и будут рады такому главе делегации — предложил Молотов, подмигнув сидящему рядом с ним первым маршалом Красной Армии. Сталин специально пригласил Ворошилова на заседание ГКО, чтобы тот был в курсе грядущих событий.

— Думаю, что по кандидатуре товарища Ворошилова вопросов нет. Выбор хороший, но одного его будет мало для выполнения обозначенной товарищем Молотовым задачи. Одной представительности и высоких слов мало, нужны конкретные дела. Будет правильнее, если в состав делегации мы включим товарища Микояна. Французы обязательно будут просить нас помочь им товарами первой помощи, вот пусть он с ними и поторгуется. Как вы считаете, товарищ Маленков?

— Таких людей как французы, торговля связывает крепче всего. Пусть поторгуются, себе на радость и нам на пользу — согласился с вождем Маленков.

— Для французов торговля такой же смысл жизни, как для англичан или американцев займы и кредиты — подал голос Берия.

— Очень точное сравнение. Но кредитов и займов у нас нет и в ближайшем времени не предвидится, и мы попробуем решить английский вопрос собственными силами.

Затекшие от долгого сидения за столом ноги заныли, и Сталин принялся их разминать, неторопливой ходьбой по кабинету.

— Нынешний глава английского правительства господин Иден, не идет ни в какие сравнения с покойным Черчиллем ни как премьер, ни как лидер нации. Он неплохо справлялся с обязанностями министра иностранных дел и при определенных обстоятельствах, смог бы продержаться пару лет на посту премьера в мирное время, но только не сейчас. Наши атаки на морские конвои и захвата Мальты уже вызвали серьезные трения в правительстве и парламенте и их надо усилить. Самый простой и действенный способ, это военное поражение, преодолеть которое Идену не позволит отсутствие у него государственного опыта и харизмы лидера. Предполагается нанести ряд ударов по английским войскам в Европе, но так, чтобы при этом не пострадал, ни один американский военнослужащий — вождь остановился возле стула генерала Антонова и тот, не дожидаясь вопросов, заговорил.

— Генеральный Штаб намерен в ближайшее время провести две операции. Первая будет проведена силами Северной группировки наших войск под командованием маршала Рокоссовского в районе Рура против войск фельдмаршала Монтгомери. Вторая операция планируется в районе Триеста, силами югославской армии, где находится в качестве советника генерал Баграмян. Учитывая задачи поставленные Ставкой, эти операции будут носить сугубо тактический характер, с тем, чтобы добиться локальных успехов.

— Может югославам не стоит ограничиваться только одним районом Триеста. Конфигурация войск позволяет нанести там более широкий удар — предложил Ворошилов, которого на заседание пригласил Сталин.

— Да, можно, но мы с генералом Штеменко считает, что югославская армия не готовая к наступательным операциям большого масштаба. Югославы конечно храбрые и смелые ребята, этого у них не отнять, но разгром британских войск им пока ещё не по зубам. Будет очень хорошо, если они смогут занять и удержать Триест — честно признался Антонов и Ворошилов был вынужден согласиться с ним. Солдаты Народной армии Югославии были в основном вчерашними партизанами, и проводить наступательные операции с прорывом фронта не умели.

— Когда вы намерены начать наступление? — спросил генерала Молотов.

— Восьмого ноября.

— Специально к праздничной дате? — моментально отреагировал Верховный.

— Никак нет, просто так совпало товарищ Сталин — стал оправдываться Антонов, но вождю остался недоволен.

— Предлагаю перенести начало наступления на девятое число. Не стоит давать повода злопыхателем обвинять нас в том, что мы все делаем исключительно к праздничным датам.

— Хорошо, товарищ Сталин, Генштаб учтет ваше пожелание.

— Продолжайте товарищ Антонов — Сталин закончил свое хождение и сел за стол.

— Кроме этого, с целью оказания давления на англичан в районе Кале, мы создали группу войск, чья задача является имитация подготовки высадки десанта на Британские острова. Как показывает военная история, англичане весьма чувствительны к подобным угрозам, даже если они не бывают реализованы.

— В какой-то мере жаль, что это только имитация действий и нога русского солдата так и не ступит на британскую землю, но если этот замысел сработает, мы будем очень рады — честно признался вождь и тут генерал блеснул знанием истории.

— Нога русского солдата действительно не ступала на землю Британии, но вот сапоги и лапти славян изрядно её потоптали.

— Это когда!? — в два голоса изумились Сталин и Молотов.

— В девятом веке балтийские славяне вместе с викингами изрядно пограбили прибрежные земли Англии и даже сожгли Лондон. Он, правда, тогда не был столицей английского королевства, а только приморским городком, но факт есть факт. Наши солдаты были практически во всех странах Европы — с гордостью заявил Антонов.

— Даже в Португалии? — моментально отреагировал Молотов, но его вопрос не застал врасплох начальника Генштаба.

— Так точно и в Португалии. Я имею в виду лиссабонское "сидение" адмирала Сенявина в 1807 году — без малейшей запинки ответил Антонов, чем вызвал восхищение членов ГКО и приглашенных.

— Ну, так далеко мы товарищ Антонов не собираемся заглядывать. Хотя у нас есть свои счеты к фашистскому режиму господина Салазара, но нам сейчас не до Лиссабона. Однако за историческую справку, — поблагодарил генерала Верховный, — есть ещё вопросы или предложения к товарищу Антонову?

Вопросов не было и обсуждение "английского вопроса" завершилось. После окончания заседания ГКО, Сталин задержал у себя наркома Берию. То, что они собирались обсуждать, вождь не хотел доверять даже самым близким и проверенным товарищам.

— Что там с японцами, Лаврентий? Следует ли нам рассчитывать на успех в этом деле и если да то когда? Я понимаю, что торопливость в разведке недопустима, но ты сам видишь всю ситуацию. Мы не можем просто ждать, что на англосаксов сойдет просветление, и они изменят свое отношение к нам! — горечью спросил Сталин наркома.

— В том, что это произойдет, можете не сомневаться, товарищ Сталин. Уж очень это сильный соблазн, решить разом все проблемы и начать все с чистого листа. Мои специалисты считают, что все должно произойти до конца ноября — заверил вождя Берия и у того немного отлегло на душе.

— Это хорошо. Это очень хорошо, Лаврентий — доверительно дотронулся до плеча собеседника Сталин. Надеюсь, что наш брюмер, будет не хуже брюмера Наполеона.

Глава XV. А Роза упала на лапу Азора.

Положение у командующего британскими войсками в Германии фельдмаршала Монтгомери было очень незавидное. Те силы, которые находились в его распоряжении, позволяли ему проводить лишь тактические бои местного значения. Ни о каком наступлении, без которого не обходилось ни одно послание с Даунинг-стрит не могло быть и речи. Не имея численного превосходства над противником, испытывая определенное затруднение с доставкой всего необходимого для нужд армии, Монти был абсолютно глух к отчаянным призывам правящего кабинета вернуть былую славу британским знаменам.

Декларируя твердую готовность уйти в отставку по первому требованию премьера Идена, фельдмаршал постоянно требовал присылки новых войск и удовлетворения его заявок в полном объеме. С некоторых пор, друзья янки перестали делиться со своими "младшими братьями" оружием, боеприпасами, топливом и продовольствием.

Нет, оно присутствовало на их армейских складах во Франции, Италии и Германии, но после последних событий, командующий американскими войсками Эйзенхауэр, приказал создавать большие запасы на всякий непредвиденный случай.

— Я не исключаю того, что в один прекрасный момент, мистер Сталин отдаст секретный приказ французским и итальянским коммунистам, и они перережут нам все пути доставки. Конечно, благодаря нашей авиации мы не передохнем с голоду в случаи возникновения угрозы блокады со стороны русских и их сателлитов. Однако перед этим пройдет какое-то время и потому, я хочу быть во всеоружии, если мне придется скрестить свой клинок с клинком маршала Жукова — говорил Эйзенхауэр своим офицерам и в его словах, было уважение к своему визави, взявшему Берлин.

Переместив свою ставку из ставшего чужим Страсбурга в Мюнхен, Эйзенхауэр внимательно следил за всем тем, что происходило за разграничительной чертой советских и американских войск, на территории Восточной Германии, Чехии и Австрии. Не исключая возможности столкновения с советскими войсками, Айк пытался угадать, откуда будет нанесен главный удар по его армиям и какие направления будут второстепенными.

По всем расчетам, главный удар должен был нанести маршал Конев, чьи войска имели самую короткую, через Чешский лес дорогу к столице Баварии. Будь Эйзенхауэр на месте Сталина, он обязательно ударил со стороны Чехии. Горное австрийское направление было неудобным для быстрого продвижения войск маршала Толбухина, а со стороны Тюрингии, вдоль рек Верхней Франконии был создан крепкий боевой заслон.

Казалось бы, все ясно и понятно, кроме одной детали, что основательно портила всю картину. После того как маршалом Жуковым была взята Варшава и Берлин, Айк и весь его штаб были полностью уверены, что нанесение главного удара по Мюнхену, Сталин поручит своему лучшему маршалу. Другого варианта, американские стратеги просто не могли допустить.

Очарованные магией славы Жукова, всеми доступными средствами, янки отчаянно следили за всеми его перемещениями, пытаясь угадать час начала наступления русских, но, увы. Вопреки всем расчетам и ожиданиям, маршал прочно засел в Потсдаме, откуда отлучался только по срочным делам в Москву на один-два дня.

Точно также, не покидал свою пражскую ставку и маршал Конев. К огромному разочарованию американских агентов, Иван Степанович регулярно навешал президента Чехии Бенеша и премьера Готвальда.

Подобные сведения сильно тревожили генерала Эйзенхауэра. Пытаясь разгадать хитрый замысел русских, американцы дошли до того, что в Потсдаме находится двойник маршала Жукова, тогда как он сам находится в Пльзене или Праге. Была предпринята попытка идентифицировать человека, занимавшего дворец прусских королей.

Под благовидным предлогом, в Потсдам, с ценным подарком был отправлен адъютант Айка, неоднократно видевший русского маршала. За время непродолжительной встречи, он во все глаза пытался найти доказательства коварной игры русских, но так их и не нашел.

Его подробный отчет разочаровал сторонники теории двойников, однако не уменьшил их разоблачительный пыл. Потерпев фиаско, они принялись строить новые предположения, совершено не подозревая, что ответ лежит у них перед глазами.

В Ставке Верховного Главнокомандования действительно планировали нанести удар по американским войскам. По меткому выражению генерала Антонова это был последний шаг к судному дню, под которым подразумевалось начало новой мировой войны. Естественно, Москва желала не делать этот шаг, но тревожные сведения, приходящие из-за океана по линии разведки, не исключали возможности такого развития событий.

Держа бронепоезд на запасном пути, Ставка делала все, чтобы в случаи наступления время "Ч" удар советских войск застал врага врасплох и создал важный задел для его полного разгрома. Аналитики Генерального Штаба просчитали предсказуемую реакцию американцев относительно фигуры маршала Жукова. Для введения противника в заблуждение, он специально был оставлен в Потсдаме, тогда как нанесение главного удара по американским войскам, Ставка возложила на маршала Конева.

Штаб второго триумфатора Берлина и освободителя Праги уже разработал план наступательной операции на Мюнхен. Войска Центральной группы были приведены в полную боевую готовность, но Ставка не спешила давать отмашку. Все её внимание было приковано к Северной группе войск маршала Рокоссовского, которые должны были нанести решительный удар, после которого Англия уже не смогла бы устоять на ногах и запросила бы перемирия.

Фельдмаршал Монтгомери подобно своему американскому союзнику обладал хорошим воинским чутьем. Не прибегая к услугам кофейной гущи, карт Таро и хрустального шара, он чувствовал намерение противника, начать новое наступление на оборонительные позиции британских войск.

— Из всего того, что у нас осталось, русским нужен Рур. Для Сталина, обладание им крайне важно, так как немецкие заводы сделают Россию непобедимой. Он обязательно постарается их захватить и наша первейшая задача помешать ему, сделать это. Этот азиат должен в кровь уколоть свои грязные руки об острые шипы нашей обороны, когда попытается сорвать стальную Розу Рейна — вещал Монти на каждом совещании и его слова находили отклик в сердцах и душах английских солдат и офицеров. Воспользовавшись затишьем, они усердно возводили оборонительные рубежи вблизи Дортмунда, Дуйсбурга и Дюссельдорфа. Рыли окопы и траншее на всем притяжении от Хамма и Липштадта до Падерборна и Кройзеля.

Англичане всегда любили и умели строить всевозможные оборонительные укрепления. Осада ливийского городка Тобрук войсками фельдмаршала Роммеля навсегда вошла в мировую историю войн как успешное действие обороны против наступления. Простояв под натиском вермахта восемь месяцев, Тобрук сравнялся по своей значимости с обороной Вердена. "Британский Верден" громко именовали Тобрук все английские газеты, скромно забывая напомнить, что силы обороны, по своей численности заметно превосходили силы противника.

Стремясь приободрить заметно упавшее настроение своих солдат, Монтгомери громко провозгласил, что оборона Рура — это Верден и Тобрук вместе взятые и это не были пустыми словами. Вооружившись простым шанцевым инструментом, британские пехотинцы так поработали над милой пасторалью рейнских земель, что они стали напоминать знаменитый швейцарский сыр.

Траншеи и многочисленные ходы сообщения, рвы и окопы, блиндажи и укрытия, доты и дзоты, пулеметные гнезда и минометные батареи, противотанковые надолбы и эскарпы. Все это обильно присутствовало во всех двух линиях обороны, что успели создать англичане к началу ноября сорок пятого года.

Везде, где было только можно; в добротных хозяйских пристройках, одиноких домах, среди зарослей кустарника и небольших рощ расположились противотанковые пушки и танковые засады. Точно повторяя действия солдат вермахта на территории Советского Союза, англичане и их союзники без всякой жалости и церемоний выгоняли на улицу хозяев аккуратных немецких домиков.

Нежно подталкиваемые в спины прикладами винтовок и автоматов, они выражали глухое негодование, не подозревая, как им сказочно повезло. Ведь высококультурные англичане их не грабили и не убивали, не издевались и не насиловали, как это делали господа тевтоны на оккупированных русских землях. Движимые демократическими ценностями, они позволяли немцам забрать с собой весь скарб, не забыв при этом его хорошенько перетряхнуть.

Вдохновленные словами Монтгомери и страстными призывами из Лондона, англичане хотели довести до совершенства свой Верден-Тобрук и создать третью линию обороны, но маршал Рокоссовский пресек эти намерения.

Бои за Кельн были в самом разгаре, а в штабе "северных" уже шла разработка новой наступательной операции. Генерал Малинин вместе со своими помощниками один за другим перебирали различные варианты удара по Руру, которые подвергались придирчивой критике со стороны командующего. Грядущая операция должна была быть поистине ювелирной, так как при её проведении, ни один снаряд, ни одна бомба или мина, не должны были упасть на французскую территорию или залететь в американский сектор.

И то и другое было совершенно недопустимо. Ставка устанавливала буквально персональную ответственность за нарушение обозначенных ею рамок. При этом Москва требовала от маршала Рокоссовского полного разгрома врага, взятия под полный контроль всю Рурскую область, с обязательным сохранением в целости и сохранности её заводов и фабрик.

Константину Константиновичу была хорошо знакома эта старая песня, умри, но сделай, а лучше сделай и не умирай. За годы войны он её слышал неоднократно и чем ближе становился её конец, тем жестче и требовательнее она становилась.

Ещё одним фактором, серьезно усложняющим проведение Рурской наступательной операции, было то, что оборона противника практически не имела слабых мест. Все те сведения, которые удалось получить штабу Северной группы войск, говорили о наличии у противника плотной, глубоко эшелонированной обороны. Пробить её одним ударом было очень трудно и сложно, и все дело сводилось к длительному и поэтапному прогрызанию, всех оборонительных рубежей.

Подобная перспектива игры по чужим правилам, совсем не радовала командование Северной группы войск. Вместо привычных сокрушительных ударов имевших конечную цель охвата и окружения войск противника, предстояло наносить проникающие удары, постоянно рискуя получить во фланг ответный удар.

Освободив свои руки от голландского узла, и обратив против неприятеля весь свой могучий потенциал, маршал Рокоссовский мог позволить себе заняться позиционной войной, но это ему не позволял сделать его солдатский долг. Отдав на попечение генерала Петрова создание ложного "Булонской лагеря", он с головой ушел в подготовку схватки с фельдмаршалом Монтгомери.

В результате кропотливой работы инженерных и железнодорожных войск, войска маршала Рокоссовского получили из далекого тыла все необходимое для проведения наступления. Новые танки, самоходки, пушки и минометы, грузовики и тягачи пополнили арсенал группировки, вместе с солидным запасом боеприпасов. Первая воздушная армия под командованием героя Испании и Китая генерал-полковника Хрюкина, переданная Ставкой в подчинение Рокоссовского, была готова в любой момент нанести сокрушительный бомбово-штурмовой удар по обороне врага.

Ещё одним немаловажным фактором было то, что благодаря уплотнению боевых порядков пехоты командиры смогли уменьшить в ней процент молодого, необстрелянного пополнения. Первые ряды атакующих соединений заняли опытные и знающие бойцы, способные повести за собой в атаку людей и быстро и грамотно взломать оборону противника.

После долгих споров и размышлений, было решено нанести по противнику два удара.

Первыми должны были начать дивизии находящиеся на левом берегу Рейна, под командованием генерал-лейтенанта Еропкина. Их задача заключалась создание у англичан видимости советского наступления на город Ахен, и попытаться заставить Монтгомери перебросить за Рейн часть соединений.

Ровно через сутки, маршал Рокоссовский намеривался нанести второй, главный удар этого наступления в районе городка, с непривычным для русского уха названием Хамм. Во время сентябрьского наступления, советские войска сумели создать на южном берегу реки Липпе небольшой плацдарм, с которого намеривались шагнуть к границам Гессена и Пфальца.

Приближались ноябрьские праздники. При утверждении плана Рурской операции, Сталин специально просил маршала не подгонять начало операции к торжественной дате, на что получил от него категорический ответ.

— Ни о каком подгоне к празднику, речь не идет, товарищ Сталин. Наши войска готовы к наступлению 4 числу и перенос его начала на 9 ноября и последующие дни, означает дать противнику время на усиление своих оборонительных позиций.

— Значит, начало наступление, вы просите назначить на 4 ноября? — уточнил Сталин с едва заметной хитринкой в глазах. — Может, подумаете хорошенько?

— Нет. 4 ноября наше общее решение вместе с генералом Малининым — остался верен своему решению Рокоссовский.

— Хорошо — вождь привычно расписался, синим карандашом, а затем улыбнулся маршалу. — Будем надеяться, что Казанская Божья Матерь не оставит вас без своего благословения.

Сталин намеренно вспомнил религиозный праздник, поскольку церковь все прочнее и прочнее становилась частью политики государства. После того как Константинопольская патриархия согласилась следовать в фарватере Московской патриархии, настал черед и Антиохийского престола.

Из-за бурных событий в Европе, Англия была вынуждена вывести свои оккупационные войска из Сирии, передав контроль над этой подмандатной территорией Парижу. В знак своей признательности Сталину за это, генерал де Голль приказал верховному комиссару Сирии не препятствовать в Дамаске действиям посланцам русского патриарха.

Спины южан всегда хорошо сгибались при виде грозной силы. А в сочетании с воинской славы, что стояла за спинами гостей с севера и их щедрого денежного пожертвования на нужды Сирийской Православной церкви, успех миссии московитов был обеспечен.

Божья Матерь не оставила своих неверующих сынов в свой день. Мощный артиллерийский удар, что начался в окрестностях Брюгенн и Весселинг, в 8 часов утра и продолжился до двенадцати дня, поверг в шок и трепет англичан.

Никогда прежде они не испытывали на себе столь массивного удара пушек, минометов и реактивных установок. Знамениты американские "ковровые бомбардировки" не шли ни в какое сравнение с действиями советских артиллеристов.

Сброшенные с самолетов бомбы сильное, но непродолжительное воздействие на защитников оборонительных укреплений. Те, кто выжил после налета "крепостей", могли наслаждаться спокойной жизнью до следующего прилета гостей, тогда как разрывы русских снарядов не позволяли расслабиться ни на секунду. Их визжащая гребенка методично и неторопливо перепахивала британские позиции, разрушая укрытия и окопы, брустверы и переходы, огневые точки и траншеи.

Никто из вжавшихся в землю солдат не был уверен, что через секунду, протяжно свистящая в воздухе смерть не прилетит в его окоп и сделает прощальное "бум-бум". Грохот от разрывов стоял такой, что даже бывалые воины не могли быстро определить по звуку, смещается ли огненный вал в сторону или идет на спад.

Длительность обстрела, сводила британцев с ума. Из-за непрерывного грохота, мало кто мог сказать, сколько времени идет артподготовка врага. Для многих казалось, что эта адская свистопляска длиться вечность и потому, когда советские пехотные цепи вместе с танками и самоходками наконец-то пошли в атаку, они застали уцелевших британцев врасплох.

Скрючившиеся на дне окопов и траншей, они не могли поднять голову над краем окопа, не говоря уже о том, чтобы поднять свое оружие и вести совсем не прицельный огонь по бегущему к ним противнику. Полное равнодушие и безразличие охватило в этот момент многих из британских солдат. Единственное чего они тогда хотели, чтобы это ужасное испытание как можно скорее для них закончилось.

Стоит ли удивляться, что первые линии обороны противника были захвачены в первые часы наступления. Следуя за огневым валом, танки и пехота без особых потерь приблизились к передовым траншеям англичан и быстро уничтожили их защитников.

Те, кто находился на второй линии обороны, попытались оказать сопротивление, но поймавшие кураж атаки советские солдаты были неудержимы. Умело сочетая свои наступательные действия с огневой поддержкой танков и самоходок, они быстро перемололи и этот рубеж.

Недобитые пулеметные и прочие огневые точки уничтожались огнем бронетехники, тогда как бегущие следом автоматчики, своим огнем прикрывали борта танков и самоходок от вражеских гранатометчиков.

К концу первого дня, на обоих направлениях советские войска продвинулись вглубь вражеской обороны до пяти километров и более, вызвав сильную панику в штабах противника. То как быстро и качественно были вскрыты русскими оборонительные рубежи британцев на левом берегу Рейна, привело фельдмаршала Монтгомери в замешательство. До самого вечера, вместе с офицерами своего штаба он никак не мог определить, куда противник наносит свой главный удар, на Ахен или на Бонн.

Британская оборона хорошо трещала в обоих направлениях и после долгих раздумий, фельдмаршал отдал приказ о переброске за Рейн дополнительных частей и соединений. Учитывая тот факт, что взорванный во время отступления немцами боннский мост так и не был восстановлен, и главная нагрузка ложилась на понтонный мост в районе Ремаген, британцам нужно было спешить.

Уже под покровом ночи, началась срочная погрузка, и отправка английских войск на западный берег Рейна. При наличии хороших дорог и разветвленной железнодорожной сети, эта операция не заняла много времени и вместе с первыми солнечными лучами, передовые части англичан уже были под Бонном или на пути к Ахен.

Монтгомери надеялся, что отправленные за Рейн подкрепления не позволят противнику развить наступление, но Рокоссовский коварно поймал его на пол шаге. Часть резервов британской армии уже были переброшены, когда русская артиллерия заговорила под Хаммом.

Артобстрел начался ровно в девять часов, в момент замены подразделений, находящихся в передовых окопах и траншеях. Десять минут шла обработка переднего края и по всей глубине обороны противника артиллерией, минометами, "катюшами" и огнем пехоты. Затем в дело вступили орудия крупного калибра.

В течение сорока минут они пристреливались к целям в обороне врага, обнаруженных разведкой и обозначенные как штабы, склады или артиллерийские батареи. Вместе с ними работали дивизионы гвардейских минометов, что целых полтора часа безжалостно крушили передний край обороны противника.

Примерно столько же работали артиллеристы и минометчики. Ровно сорок пять минут ушло у них, чтобы набрать силу своего "голоса" громя первую линию обороны врага. А когда он достиг своей предельной мощи, они перенесли свой смертоносный огневой вал в глубину неприятельских позиций.

На участках прорыва, плотность артиллерийского огня достигала 250-270 стволов на километр фронта. За все время пока огненный вал разваливал узлы британской обороны, артиллеристы израсходовали около девяти тысяч вагонов снарядов. Рокоссовский хотел пробить вражескую оборону в первый день наступления и боеприпасов велел не жалеть.

Вместе с артиллеристами в сражении под Хаммом, активное участие приняла и бомбардировочная авиация. За весь период светового дня, по позициям врага было нанесено четыре бомбовых удара.

Первый нанесли штурмовики, которые появились над полем боя за пять минут до начала наступления. Вместе с пехотой, танками и самоходками, что пошли в атаку на врага, прижимаясь к огненному валу, они ударили по штабам, узлам обороны и линиям связи, для нарушения управления боем.

Как и днем ранее, попав под сокрушающие удары "сталинских кувалд", англичане не смогли оказать достойного сопротивления. Очень многих солдат засыпало обвалившимися стенками окопов, задавило рухнувшими перекрытиями блиндажей и укрытий.

Не меньшее число подданных короля Георга пребывало в прострации или лишались рассудка, угодив под чудовищные жернова русской артиллерии. Позабыв про все на свете, они метались по полю боя с выпученными от страха глазами или громко хохотали сидя на одном месте. Именно такую страшную картину увидели солдаты и танкисты маршала Рокоссовского, когда преодолевали передней край обороны противника.

Всего четырнадцать минут понадобилось им для этого, после чего они приступили к штурму второй полосы главной линии обороны. Здесь разрушений было заметно меньше и противник, имел неплохие шансы если не отразить советское наступление, то серьезно сбить его темп и надолго задержать продвижение атакующих соединений.

Понеся серьезные потери от огня артиллеристов, британские укрепления не утратили своей силы и своего единства. К моменту подхода русского авангарда у них не было первородного хаоса, который имелся на передовой. Но это состояние продолжалось не долго.

Вслед за штурмовиками, по позициям врага ударили советские бомбардировщики, составлявшие вторую ударную волну. В течение двух часов они наносили последовательные удары по артиллерийским позициям англичан, по всей глубине обороны. Бомбили и уничтожали скопления войск противника, его резервы, подавляли минометные батареи врага и его огневые точки на обратных скатах.

Советские летчики плотно оседлали небо и все, что оставалось сделать подошедшим ко второй полосе обороны танкистам и пехотинцам, это грамотно завершить разгром врага. Демонстрируя хорошую поддержку и взаимовыручку, они смогли быстро подавить разрозненные участки вражеского сопротивления.

После трех часов непрерывного наступления, британская оборона была взломана на всей её тактической глубине и танковые соединения генерала Катукова устремились в прорыв, под прикрытием авиации. За оставшийся световой промежуток, советские асы ещё дважды наносили сокрушающие удары, как по промежуточным позициям врага, так и по позициям второй линии британской обороны.

Полностью она была прорвана к исходу второго дня наступления, когда перемолов, так и не получивших вовремя подкрепления её защитников, советские войска вышли на рубеж Камен — Верль.

Не ожидавший подобного развития событий, Монтгомери принялся бросать под колеса русских танков, оставшиеся у него резервы, но этого было недостаточно. Прочно захватив наступательную инициативу, соединения танковой армии генерала Катукова уверенно шли вперед, уничтожая вражеские силы по частям.

Единственным выходом было снять часть сил из района Эссена и Бохума и попытаться остановить противника на подступах к Дортмунду. О возвращении резервов с западного берега Рейна не могло быть и речи. Умело создав видимость скорого наступления на город Дюрен и Ахен, советские войска выставили в этом направлении крепкие заслоны, двинулись вдоль Рейна на Бонн.

Удар был столь сильным, что на третий день наступления они вышли на рубеж Борнхайм — Херсель, от которого до Бонна было рукой подать. Угроза кризиса нависла над всей британской обороной. Потеря Рура и осложнение управления группировки на западном берегу Рейна стала как никогда реальны. Необходимо было чем-то пожертвовать ради спасения остального, но фельдмаршал никак не мог принять нужное решение. На все доводы штабистов в пользу того или иного варианта, он упрямо твердил: — Я не могу согласиться с предложенными вами решениями.

Подобно обезьяне, что схватила горсть сладкого риса через узкое горлышко кувшина, он не хотел отводить войска от Маастрихта и Брунссума на помощь защитникам Бонна, ровно как и ослаблять оборону Эссена.

— Рокоссовский только и ждет, что я начну снимать солдат с этого участка, чтобы тот час ударить по нему, изо всех сил — возражал он своим оппонентам. — Надо нанести отвлекающий удар по русским в районе Падерборна и принудить их остановить наступление!

Отдавая подобное распоряжение, британский военачальник сильно переоценивал возможности своих войск. Находившиеся под Падерборном канадские соединения, хотя и имели в качестве усиления танковую бригаду, реализовать замысел Монтгомери не смогли. Без массированного удара с воздуха и многодневного артобстрела позиций врага, англосаксы чувствовали себя не в своей тарелке и дрались плохо.

За два дня напряженных боев, канадцы сумели продвинуться на три-четыре километра вглубь обороны русских и встали. Командующий канадскими подразделениями генерал-майор Жофруа потребовал от фельдмаршала скорейшей посылки подкреплений, чего тот сделать никак не мог. Между союзниками завязалась желчная перепалка, которая привела к потере драгоценного времени.

Воспользовавшись возникшей паузой, Рокоссовский подтянул резервы и нанес врагу быстрый и сокрушительный контрудар. Канадцы были не только отброшены назад, но в ходе боев были потеснены к Касселю, который в этот момент занимали американцы. Помня приказ Сталина не допускать какого-либо столкновения с янки, маршал позволил канадцам отойти к американцам, остановив своих солдат у города Варбург.

В результате неудачного наступления канадцев правый фланг британских войск претерпел существенные изменения. Монтгомери был вынужден вновь "спрямлять" линию фронта, но все эти действия не могли нивелировать того провала, что произошел в центре.

Отвлекающее наступление под Падерборном ни на час не смогло остановить советские войска в районе главного удара. Танковые клинья генерала Катукова уверено шли вперед, разрывая в клочья вражеские соединения пытавшиеся заступить им дорогу.

Отказавшись от флангового удара по Дортмунду, советские танкисты уверенно шли на Хамер, Альтену, Люденшайд, Майнерцхаген, прочно отрезая Рурскую группировку от остальных сил противника.

Монтгомери с огромным трудом удалось создать заслон советским танкистам в районе Гуммерсбаха, но это не спасло общее положение дел. Оказалось, что русские не собирались слишком далеко углубляться в земли Рейнской провинции. Пока англичане собирались отражать танки Катукова на подступах Гуммерсбаха, генерал резко повернул своих бронированных коней к берегам Рейна. За двое суток, они резво проскакали Лидлар, Бергиш-Гладбах и остановили свои ход южнее Леверкузена.

Стальное кольцо вокруг Рурской группировки англичан захлопнулась. Началось её методичное удушение или точнее сказать дробление на несколько частей.

Столь успешному прорыву танкистов способствовало ряд факторов, главный из которых заключался в активных действиях советских войск в районе Эссена. Оправдывая самые грустные прогнозы фельдмаршала Монтгомери, Рокоссовский активизировал свои дивизии у Гельзенкирхен. Сделано это было день в день с началом движения Катукова на Хамер.

За все время танковой армии к Рейну, Монтгомери не мог снять с внешнего фронта ни одной дивизии или бригады. Так яростно атаковали советские соединения позиции противника.

Большую помощь в удачном завершении танкового рейда, оказали моряки вновь созданной Рейнской флотилии. После того как войска генерала Червиченко заняли Бонн и тем самым открыли бронекатерам дорогу к понтонной переправе противника у города Ремаген.

Значение этой переправы резко возросло, после решения Монтгомери начать отвод британских войск с западного берега Рейна. С горечью в сердце фельдмаршал приказал оставить Маастрихт и Хеерлен, передвинув черту фронта к самому Ахену. Освободившиеся войска он намеривался использовать против Катукова, но это не случилось благодаря героизму моряков флотилии.

Вся бомбово-штурмовая авиация "Северной группы войск" была занята в обеспечении продвижения советских войск по обеим сторонам Рейна. Стремясь не допустить срыв переброски войск с западного на восточный берег, англичане максимально усилили защиту переправы зенитными орудиями.

Первая же попытка уничтожить переправу обернулась для советских летчиков большими потерями при незначительном для врага ущербе. Для уничтожения переправы под Ремаген требовалось привлечения больших сил, а это означало лишить танкистов Катукова и мотопехоты генерала Червиченко так необходимого им воздушного прикрытия. Маршал пойти на это не мог и тогда он обратился за помощью к морякам.

Надолго вывести переправу из строя огнем своих орудий и пулеметов речники не могли. Не решали проблему и ракетные установки, имевшиеся на некоторых катерах флотилии. Из них было легче поразить береговые позиции, чем разрушить на большом протяжении понтонную переправу. Требовался иной подход, и он был найден.

Все новое-это хорошо забытое старое и советские моряки не стали изобретать велосипед. В качестве ударного средства ими было предложено пустить на переправу брандеры, в виде двух больших десантных катеров, захваченных советскими войсками в Роттердаме.

У командования флотилии давно чесались руки совершить на них диверсионный рейд по британским тылам вдоль рейнских берегов. Катера давно находились в Везеле, и перегнать их сначала в Кельн, а затем в Бонн, не составляло большого труда.

В ночь с 8 на 9 ноября ударный отряд Рейнской флотилии покинул причалы Бонна и шагну в неизвестность. Каждый участник рейда прекрасно понимал, что шансов на возвращение очень мало. Весь речной простор насквозь простреливался с обеих сторон, и главный козырь советских моряков заключался во внезапности удара, скорости судов и темноту.

Те, кто не делают выводов из своих ошибок, потом, как правило, жестоко расплачиваются за это. В нынешнем конфликте бронекатера бывшей Днепровской флотилии уже наносили англичанам чувствительные удары, но гордые бритты продолжали не замечать их присутствие.

Возможно, они считали ниже собственного достоинства реагировать на "речных блох", но оказалось, что они могут очень больно укусить.

Как оказалось, наблюдение за рекой с обоих берегов велось из рук вон плохо. К тому же начавшийся дождь и холодный ветер, заставили наблюдателей искать убежища в теплых укрытиях, а не мерзнуть в осенней темноте.

Благодаря этому линию боевого соприкосновения с врагом в районе Рамсдорфа, ударный отряд прошел незамеченным. Гораздо труднее было прорываться у Бад-Хоффена, где у противника находился опорный пункт. Узость речного фарватера не позволяла советским кораблям пройти незамеченным, а крупнокалиберные пулеметы и две скорострельные пушки были способны нанести им серьезный урон.

С целью разрубить вражеский узел, один из катеров вооруженный гвардейским реактивным минометом нанес удар по опорному пункту противника. Яркие всполохи летящих к своей цели реактивных снарядов, озарили черные, хмурые воды седого Рейна. Промахнуться по вынесенному к самому краю берега блок посту врага было довольно трудно и вскоре, осенняя тьма была разорвана языками пожарищ, что весело запылали на берегу.

Воспользовавшись паникой, что охватила противника, советские корабли быстро миновали опасный участок реки. Карты были брошены на стол и теперь, все решала скорость и то, как хорошо была организована связь между двумя берегами.

У англичан были неплохие шансы перехватить груженые горючими материалами катера в районе Ункеля. Успей они выкатить на прямую наводку пушки или танки, и даже не имея прожекторов, при свете осветительных ракет, они могли остановить прорыв русских к понтонной переправе. Однако этого не случилось.

Слишком долго английские телефонисты и связисты искали нужных адресатов, без которых было невозможно принять решение на открытие огня. А когда они находились, было либо поздно, либо не было в наличие ни пушек, ни танков. Под громкие крики и шум переполоха, советские корабли вышли к переправе и уничтожили её.

В самом начале этого скоротечного боя, у зенитчиков с западного берега имелась возможность отразить нападение врага. Его корабли шли как раз вдоль левого берега Рейна, и огонь зенитных батарей мог отправить их на дно, но удача улыбнулась русским.

Едва только британские осветительные ракеты взмыли вверх и, смяв покров темноты, явили противников друг другу, как два катера несущих на своих бортах реактивные установки, дали залп. Сделали они это, не сговариваясь, идя на полном ходу, отчаянно стремясь выиграть у противника драгоценные минуты, и это им удалось.

Ни о какой точности в подобных условиях не могло быть и речи. Часть выпущенных моряками снарядов прошла мимо цели, часть попала, но не туда, но даже те, что угодили точно в цель, дорого обошлись противнику.

Там, где зенитные орудия не были уничтожены в результате взрыва, серьезные потери понесли их расчеты. Там, где эти потери были минимальны, уцелевшие солдаты разбежались от страха перед "сталинскими органами". Там же, где грозный командный окрик и зажатый в руке пистолет сумел удержать солдат от бегства, он никак не мог повлиять на быстроту их рук и точность их глаз. Несмотря ни на что, две десантных катера прорвались к понтонной переправе англичан и уничтожили её.

Из тех моряков, кто вел их к цели, никто не спасся. Уж слишком сильный был оружейно-пулеметный огонь, что обрушился на палубы катеров, которые сначала врезались в понтонный мост, а затем взорвались с оглушительным взрывом.

Не обошла горькая чаша потерь и корабли сопровождения. Два из четырех бронекатеров сопровождения погибли или были оставлены экипажем в результате многочисленных повреждений полученных в бою.

Цена за успех была заплачена большая, но усилия моряков не пропали даром. Только к концу вторых суток, британцы смогли восстановить переправу у Ремагена, но время было безвозвратно упущено. Восточный берег вовремя не получил так необходимых подкреплений, кольцо окружения вокруг Рура сомкнулось и все попытки англичан разорвать его окончились провалом.

Уверенной рукой, маршал Рокоссовский принялся дробить Рурский "котел", на малые "котелки" и "мешочки". Опыта ему в этом деле было не занимать и к шестнадцатому ноября, стальная роза Рейна пала к его ногам, породив кризис правительства тори и премьер Иден, был вынужден подать в отставку.

Свою толику в это событие внесли и югославские войска, которые 9 ноября начали свое наступление на Триест.

Назвать его полноценным фронтовым наступлением было очень трудно. Скорее его можно было характеризовать как тактический бой местного значения или ещё точнее бросок к морю. Югославским войскам предстояло, пробив британский заслон выйти к берегу моря в районе местечка Санте-Кроче.

С момента начала конфликта вокруг Триеста, британцы прочно удерживали прибрежный коридор. Привыкшие к партизанской войне подразделения югославской армии не имели сил и возможности прервать сухопутное сообщение Триеста с Горицией. Однако появление в Белграде генерала армии Баграмяна, а в рядах народной армии советских советников и инструкторов, серьезно изменило положение дел.

Изъяв у маршала Толбухина два гаубичных полка, дивизион гвардейских минометов и бригаду самоходной артиллерии, Баграмян создал ударный кулак для прорыва британской обороны.

Учитывая местную специфику умения хранить секреты, советский генерал свои главные ударные силы; самоходки и гвардейские минометы подтянул в район Санте-Кроче за сутки до начала наступления. Как таковой сплошного и разветвленного рубежа обороны не было. В основном британцы создали хорошо укрепленные оборонительные пункты, расположенные таким образом, чтобы бы своим огнем могли прикрывать фланги соседа.

Югославы уже один раз пытались атаковать британские позиции, но были вынуждены отступить, понеся заметные потери. Теперь им выпал удачный шанс расплатиться за августовский конфуз, и нужно было по-умному им воспользоваться.

В течение трех часов советская артиллерия крушила и разрушала оборону противника. Снарядов для выявленных разведкой цели не жалели, ровно как и для общих площадей. Гаубицы и гвардейские минометы основательно меняли прибрежный ландшафт Адриатики, но когда солдаты Тито пошли в атаку, она чуть было не захлебнулась.

Недобитые огневые точки решительно заступили дорогу атакующим цепям югославов. Смелые и отважные бойцы, мастера диверсий и внезапных нападений, они так и не научились эффективно бороться с дотами или пулеметными гнездами врага.

Занимая выгодное расположение, даже в своем сокращенном количестве, английские пулеметчики доставляли большие проблемы идущим в атаку югославам. Неизвестно сколько бы людей потеряли идущие на прорыв партизанские батальоны, если бы не советские корректировщики огня. Находясь на переднем краю атаки, они быстро и точно передавали на батареи координаты неподавленных очагов сопротивления.

Но и этого, для одержания полной победы было мало. Вслед за пехотными цепями, двигались СУ-122, которые огнем своих орудий прокладывали дорогу югославам. Так, подталкиваемая в спину советской артиллерией, партизанская пехота сначала заняла Санте-Кроче, а затем вышла к морю.

Вечером того же дня, британцы попытались прорвать блокаду Триеста, но получили отпор. Югославские бойцы, под руководством советских инструкторов окопались по всем правилам окопного искусства. Вырытые в полный профиль окопы и траншеи, с артиллерийской поддержкой за спиной, они оказались непреодолимым препятствием для британских бронемашин.

Когда же следующим утром англичане предприняли новую атаку, то у югославов оказалось сильное воздушное прикрытие в виде советских штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков. Стремительным ударом они основательно разбомбили боевые порядки англичан, чем сорвали им атаку.

Одновременно с этим началась активная разведка боем по всей линии британо-югославского соприкосновения. На австрийской территории было замечена демонстративная переброска бронетехники маршала Толбухина, что британцы расценили как возможную подготовку долгожданного удара по южному флангу англо-американских войск.

В любое другое время, британский лев незамедлительно поднял брошенную ему перчатку вызова, но на этот раз ответа не последовало. Неудача Монтгомери на Рейне, кризис правительства, все это заставило англичан не пытаться искать удачу на поле боя.

После непродолжительных раздумий, было решено начать эвакуацию британских войск из Триеста. Сначала под покровом ночи, затем и при свете дня, англичане начали перевозить солдат в Венецию на всевозможных подручных средствах.

По своей сути это был "второй Дюнкерк". Гораздо меньших размеров, чем это было в 1940 году, но полностью повторявший сценарий бегства гордых бриттов. Узнав от летчиков о начавшейся эвакуации противника, Баграмян сделал все возможное, чтобы дать англичанам беспрепятственно покинуть город.

Двое суток, не смыкая глаз, он стоял на страже "золотого моста", не позволяя югославам сделать ни единого выстрела, по бегущему противнику смиряя их воинственную прыть грозным именем Сталина.

К девятнадцатому ноября многострадальная "жемчужная роза Адриатики" полностью перешла под контроль народно-освободительной армии. Наступала новая эра стран Балкан и Балканского полуострова.

Глава XVI. Время больших ставок.

Как всем известно, Большие деньги не любят суеты, ровно как Большая политика не терпит поспешных решений. Все должно быть взвешено, оценено и определена последовательность дальнейших действий. При этом, желательно, чтобы как можно меньше посторонних людей могли повлиять на этот процесс своими "драгоценными" советами. Одним словом легендарное библейское изречение "Мене, Такел, Упарсин" на современный лад.

Обладателям Очень Больших Денег совсем не с руки поддаваться простым человеческим чувствам. В противном случае с их лбов слетает налет высокой избранности, благодаря которому, окружающие считают их почти что небожителями. Высокий нимб властителя над всеми остальными, создается годами упорного и кропотливого труда, а расстаться с ним можно в считанные минуты и тогда, разница между представителем Большого семейства и главами гангстерских кланов будет заключаться в размерах недвижимости, счета в банке и количестве акций.

Свою избранность, члены Больших Семейств оберегали даже чуть-чуть больше своих денежных активов. Когда японская чума пришла в Нью-Йорк, их не было среди волн беженцев из зараженного города. Они не уехали на автомобилях, не уплыли на кораблях и яхтах, не отправились на литерных поездах. Соблюдая выдержку и спокойствие, они покинули зачумленный город на самолетах, не взяв с собой ничего кроме дорожных саквояжей с вещами и предметами личной гигиены.

Зачем набивать гору чемоданов платьями, костюмами, обовью и ещё, черт знает чем. Все это удел беженцев или неуверенного в своем завтрашнем дне обывателя, пусть даже с солидной чековой книжкой. У Больших людей подобное поведение вызывает лишь только презрительную улыбку, ведь они полностью избавлены от подобных проблем. Покинув свои дома и виллы в одном месте Восточного побережья, не запачкав обувь, они переместились в другие свои квартиры или особняки, или на время стали их гостями. Только и всего.

Местом нового пребывания Больших Семейств был выбран столица Виргинии — Ричмонд. Его климат не давал стопроцентной гарантии, что чума не дотянется до "Старого доминиона", в отличие от Вермонта с его "зелеными горами". Его очень рекомендовали семьям их медики, но их призыв не был услышан.

Их эвакуация из деловой столицы Америки, означало лишь изменение места контроля над денежными потоками страны и не более того. Банк Ричмонда входил в число двенадцати банков Федеральной Резервной Системы США и являлся идеальным местом для временного переезда Больших Семей.

Перебравшись в Вирджинию, денежные толстосумы ни на одну минуту не ослабляли свое внимание за происходящими событиями, как на Западе, так и на Востоке. Для них обладание информацией значило обладание деньгами и потому, связи предавалось первостепенное значение.

По специальному телеграфному проводу, проложенному по дну Атлантики, они раньше всех узнали о намерении Идена подать в отставку. Сначала это сенсационное известие пришло в Нью-Йорк, а оттуда было переправлено в Ричмонд.

Срочность сообщения состоявшего из двадцати трех слов была такова, что заставило "избранных" собраться в здании местного банка, несмотря на слишком поздний вечерний час.

До краев переполненные злостью за сорванный сон и преступную слабость своих заокеанских партнеров, находясь за закрытыми дверями, господа банкиры смогли предаться простым человеческим слабостям.

— Этот чертов Сталин все-таки сломал вашего хлюпика Идена! Я с самого начала знал, что это дело ему не по плечу, тогда как вы стояли за него горой. Вы говорили, что этот человек лучшая кандидатура на премьерское кресло и вам поверили! — с жаром восклицал один из "избранных" в адрес другого. Сухощавый, чуть выше среднего роста, он в этот момент походил на таксу, нашедшую лисиную нору и громким заливистым зовущую охотника.

Человек, в чей адрес были обращены эти гневные упреки, терпеливо слушал их сидя в широком кожаном кресле. Лысый, с остатками черных волос идущих вдоль затылка от уха до уха, он с невозмутимым лицом ждал, когда весь пыл его оппонента достигнет верхней точки, и он будет вынужден взять пауза для приведения в порядок дыхание.

— Да, говорил, — подтвердил он без капли сожаления о совершенном поступке. — И готов повторить их снова, поскольку на тот момент, Энтони Иден был лучшей кандидатурой на пост британского премьера, чем Клемент Эттли. И дело тут совсем не в том, что Иден является моей креатурой, а Эттли вашей. Просто в отличие от Эттли он имел представление о слабых и сильных сторонах противника, с которым ему предстояло бороться. Согласитесь, что делая ставки на бой между опытным бойцом и новичком, вы делаете ставку именно на опыт, а не на удачу дилетанта.

Невозмутимость и полное нежелание признать справедливость упреков и покаяться, ещё больше подхлестнуло сухопарого обвинителя.

— Эттли не дилетант в большой политике! Он вполне состоявшийся политический лидер ни в чем не уступающий вашей креатуре, сумевшей продержаться на посту премьера всего два месяца. На большее его не хватило даже с хорошим знанием особенностей Сталина! — Он очень хотел получить от лысого моральную сатисфакцию, но это было трудным делом.

— Не стоит забывать, что мистеру Идену досталось скверное наследство, разгребая которое он сделал все возможное, что было в его силах. Посмотрим, сколько времени продержится в кресле премьер министра мистер Эттли, прежде чем его придется менять на Макмиллана или кого-нибудь ещё, кто не является моей креатурой — язвительно улыбнулся лысый, с чувством полного достоинства.

После его шпильки, разговор "вершителей" грозил выйти на новый виток упреков, но в разговор вступило новое лицо.

— Хватит! Держите себя в руках, Гарридеб, а вы Сэмюэль воздержитесь от своих колкостей! Сейчас не время для их демонстрации — решительно оборвал спорщиков джентльмен, чей властный вид как нельзя лучше соответствовал такому понятию в римском праве как "патрон". На вид ему было явно больше шестидесяти лет, но стальные глаза и голос не утратили своей грозной силы, и спорщики быстро обратились в слух.

— Кто станет британским премьером вместо Идена, сейчас для нас не так важно. Главное на данный момент, ослабить хватку челюстей Сталина, который подобно крокодилу вцепился в англичан, принуждая их к миру. Чем быстрее это произойдет, тем будет лучше, иначе все наши вложения в проект господина Черчилля окажутся под угрозой.

— Если смотреть правде в глаза, большую часть наших вливаний, мы уже отбили. И если все дело кончиться миром, мы в накладе не останемся. Европа и Сталин очень нуждаются в наших товарах и согласно прогнозу министра торговли Уоллеса, семь "жирных" лет нам обеспечено точно — не согласился с "патроном" человек с лицом стареющего гангстера, привыкшего больше действовать кольтом, а не пером. Он приехал в Ричмонд из района Великих озер по своим делам и оказался на этом собрании вместо своего поверенного случайно.

— Не занимайтесь демагогией Вильям. Чем быстрей Сталин сможет восстановить свою страну, тем скорее у нас появиться опасный конкурент за мировое господство. Мы не для того спонсировали Гитлера. В нашем мире может быть только одна сверхдержава и имя её — Америка! — гневно упрекнул "патрон" северянина.

— Ничего не имею против этого, дорогой Джозеф, но всегда нужно иметь запасной вариант, на тот случай если кости выпадут не так как нам того хотелось.

— Лично я, никогда не любил прибегать к запасному варианту и всегда делаю все нужное, чтобы кости выпали, так как этого надо мне. Барыш от торговли с Советами меня не соблазняет. Я смотрю дальше вас и предпочитаю видеть Сталина слабым и зависимым.

По размеру капитала и значимости среди Больших Семейств, Джозеф находился примерно на одной ступени с Вильямом и, ища поддержки, требовательно посмотрел на пятого участника этой беседы. Им был толстяк с видом доброго дядюшки, но это был обман зрения. За образом румяного эпикурейца таилась стальная натура, которая отлично умела считать барыши и не остановилась ни перед чем, ради выгоды в триста процентов.

— Самый простой и действенный способ остановить Сталина — породить внутренний раздор во власти руками скрытой оппозиции. Это способ хорошо показал себя ещё со времен пребывания в России Троцкого и остается действенным до сих пор, несмотря на все чистки и репрессии, которые провел Сталин в стране перед войной. Нам хорошо известно, что часть партийных чиновников занимающих высокие места в правительстве не согласны с его политикой усиления функции контроля государства. Многим из них близки идеи американской свободы и демократии и частной собственности на средства производства. Как бы сильно не была в стране личная власть Сталина, он вынужден считаться с мнением номенклатуры — четко и грамотно разложил свой пасьянс эпикуреец.

— То, что вы говорите Эндрю хорошо в мирное время. Используя свои связи в американском посольстве в Москве, мы смогли бы воздействовать через них на Сталина, но при нынешнем положении дел этот вариант невозможен. Максимум на что способны противники Сталина — продать нам важную информацию и только.

— Что же вы хотите от них, Джозеф? Утечку информации можно всегда объяснить халатностью, тогда как за связь с иностранцами грозит хороший тюремный срок, а то и расстрел по законам военного времени. Своя рубашка всегда была ближе к телу — толстяк сочувственно развел руками.

— Значит, остается только силовой вариант, а Трумэн на это не пойдет! Он слишком боится войны на два фронта — принялся обличать Гарридеб, но на защиту президента незамедлительно встал Сэмюэль.

— И правильно сделает. Одно дело вести войну против ослабленного русскими вермахта и совсем иное дело схватиться с находящимся на подъеме Сталиным. Он пусть и бывший, но союзник и в отличие от микадо и Гитлера войны нам не объявлял и на нас не нападал. При подобном положении дел, президенту будет очень трудно получить у конгресса согласие на войну с русскими.

— Что же вы предлагаете? Сидеть и ждать, когда Советы соизволят объявить нам войну!? Подобное ожидание нам выйдет боком!

— Я предлагаю помочь президенту развязать руки на востоке, чтобы затем полностью сосредоточиться на России.

— Как у вас все просто, "помочь президенту". С июля этого года мы только и делаем, что помогаем ему! — начал заводиться Гарридеб, но Джозеф властно одернул его.

— Черт возьми, дайте ему сказать!

— Благодарю, вас, — Сэмюэль бросил в сторону своего оппонента снисходительную улыбку. — По моим данным, до конца года Макартур должен навести порядок на Кюсю, а затем начнет подготовку к высадке десанта в район Токио. Я нисколько не сомневаюсь, что для наших военных подобная задача вполне выполнима, но в нынешних условиях это слишком долгий путь. Согласитесь, господа.

— Полностью на все сто процентов — поддержал Сэмюэля эпикуреец, упредив едкую реплику со стороны Гарридеба.

— В распоряжении нашей страны есть атомное оружие. Мне кажется, будет лучшим, если, не дожидаясь высадки десанта на Хонсю, наша авиация нанесет ядерный удар по Токио и уничтожить японского императора. Это не только существенно сократит потери среди наших вооруженных сил, но и внесет хаос в управление страной. Лишившись своего императора, японцы капитулируют, после чего мы сможем играть со Сталиным по своим правилам.

— Боюсь, что вы несколько упрощаете положение дел. Японцы уже не один раз показали всем свой дикий фанатизм. Не стоит рассчитывать на то, что лишившись своего микадо, они сложат оружие и перестанут сражаться с нами — выразил сомнение Джозеф.

— А я согласен с предложением Сэмюэля, — подал голос толстяк. — После устранения микадо, в стране обязательно возникнет драка за власть. И кто-нибудь из соискателей за опустевший трон обязательно обратиться к нам за помощью, которую мы окажем на выгодных нам условиях.

— Ну а если вопреки всему это не случиться? Что тогда? — не удержался Гарридеб, упрямо пытавшийся найти хоть малый изъян в предложении Сэмюэля.

— Тогда мы устроим японцам полную морскую блокаду и будем ждать, когда голод просветлит их мозги и принудит к капитуляции. А если в это дело вмешается Сталин, то у президента будут веские причины объявить Россию недружественным государством и начать боевые действия сроком до шестидесяти дней, без одобрения конгресса — лысый выразительно посмотрел на Джозефа и тот, после недолгого раздумья принял его сторону.

— Ваши доводы кажутся мне убедительными. Даже если, в Японии пойдет что-то не так, будет очень неплохо, если мы покажем Сталину решимость наших действий. Мы заставим его быть очень осторожным и избирательным в своих действиях против интересов Америки. А вы что скажете, Гарридеб?

Сухощавому джентльмену было очень трудно соглашаться с предложением Сэмюэля, но он был вынужден это сделать.

— Я согласен с вашим мнением, дорогой Джозеф — произнес Гарридеб, пытаясь хоть в немногом, но ущемить своего вечного оппонента.

— Прекрасно. Ваше слово, Вильям. Вы по-прежнему стоите за запасной вариант? — с холодной усмешкой спросил "патрон".

— Я не считаю нужным забывать про него — с достоинством ответил "северянин".

— Но вы не против этого предложение?

— Нет.

— Прекрасно. Тогда нам осталось решить, кто проинформирует президента о нашем предложении. Поручать столь важное дело посредникам, недопустимо.

— Совершенно с вами согласен, Джозеф. Мне кажется, что будет правильно, если это сделает Сэмюэль — предложил толстяк, не желавший усиления авторитета "патрона".

— А мне кажется, что лучше поручить это дело Джозефу — не согласился с ним Гарридеб.

— Будет лучше, если мы вместе с Сэмюэлем, известим президента о нашем предложении — предложил соломоново решение Джозеф и лысый легко с ним согласился. Капталы семейства Джозефа и степень его влияния на власть диктовали необходимость иметь его в союзниках, чем идти на откровенную конфронтацию.

— Почту за честь.

— Вот и отлично — обрадовался "патрон". — Надеюсь, вы согласны с этим, Вильям?

— Думаю, что это будет лучшим вариантом для всех нас — согласился с ним "северянин" и на этом ночные бдения завершились.

Утром следующего дня Вильям отправился в Вашингтон, где находился его запасной вариант, а двое других полетели на запад, в сторону Скалистых гор. Там в Солт-Лейк-Сити находился поезд американского президента.

Появление столь необычных гостей, застало врасплох. Едва стало известно, кто с ним хочет встретиться, Трумэн сразу понял, что ему предстоит весьма непростой разговор.

Привыкший за все время своего президентства получать со стороны Больших семейств только одну критику, он был готов дать самый решительный из всех решительных бой, однако ничего неприятного не произошло. Президента не только похвалили и погладили по головке за правильное поведение, но в качестве бонуса даже дали конфетку, обещав поддержать все его начинания против Сталина.

Поступившее предложение очень обрадовало Гарри. Впервые за все время нахождения в Белом доме, он почувствовал себя действительно значимой фигурой в Большой политике. Бойцом, от которого ждали хорошего боя и не побоялись сделать весьма серьезные ставки в тайной игре.

От осознания этого, у Трумэна появились новые силы, и открылось второе дыхание. Сразу после визита представителей Больших Семейств, он затребовал у генерала Гровса информацию по атомным бомбам, благо тот в этот момент оказался под рукой.

— Мне нужно знать, сколько ещё атомных бомб ваши ученые смогут создать до конца года?— спросил Трумэн, азартно поблескивая очками, чем очень удивил Гровса. Генерал давно не видел президента в таком боевом настрое.

— Как я уже вам докладывал работы по созданию сверхбомб идут активным темпам. Кроме тех трем малышкам, что уже были отправлены генералу Макартуру, до конца года наш арсенал пополниться ещё двумя красавицами.

— Только двумя? Я рассчитывал, что их будет никак не менее трех — расстроился президент.

— Все дело в том, что исчерпан весь наш запас обогащенного урана. Процесс его пополнения идет полным ходом, но ранее февраля следующего года наши "яйцеголовые" ничего не обещают.

— Хорошо, пусть будет февраль, хотя меня больше устроил бы январь, — недовольно буркнул Трумэн. — Когда конкретно можно будет ожидать обещанных вами малышек. Ко дню Благодарения это реальный срок?

Вопрос президента несколько озадачил Гровса. Дата, озвученная Трумэном, примерно совпадала с тем сроком, что был озвучен генералу учеными. Соглашаясь с президентом, Гровс по большому счету не сильно рисковал, так как в случаи чего он всегда мог свалить вину на "яйцеголовых". Однако наблюдая те изменения, что произошли с Трумэном и предчувствия возможные перемены, он решил действовать наверняка.

— Срок вполне реальный, господин президент, но к нему следует прибавить ещё неделю.

— Неделю? Вы уверены?

— В этом уверены наши ученые друзья, во главе с профессором Оппенгеймером — хитро заверил президента генерал. Стоя рядом с Трумэном, он внимательно следил за той гаммой чувств, что появились на лице президента после его слов, так как верное их прочтение гарантировало дальнейший рост карьеры Гровса.

— Хорошо, — сказал Трумэн, завершив свой подсчет, — но, ни дня больше. Иначе мы не сможем достойно расплатиться с японцами за Перл-Харбор. Вам все ясно, генерал?

— Так точно, господин президент. Прикажите отправить бомбы генералу Макартуру по воздуху или по морю? — без всякой задней мысли спросил Гровс, и ответ Трумэна огорошил его.

— Ни в коем случаи. Пусть останутся на месте до моего личного приказа.

— До вашего личного приказа, сэр? — удивленно переспросил Гровс.

— Да, до моего личного приказа. Я сам решу, когда и где их следует применить — отчеканил Трумэн, откровенно радуясь изумлению собеседника.

— Вы намерены вновь бомбить японцев, сэр? — не удержался от вопроса генерал и тут же получил звонкий щелчок по носу.

— Потерпите до 7 декабря, Гровс и вы все узнаете — одернул собеседника Трумэн и тому, ничего не оставалось делать, как откланяться.

Подобное поведение президента, было для генерала подобно холодному душу. После удачного применения ядерного оружия в Китае, генерал считал, что Трумэн и дальше будет советоваться с ним по всем вопросам использования этого оружия. Держа под своим контролем весь атомный проект Штатов, Гровс стал считать себя вторым человеком в стране по значимости, а иногда даже ставил себя на один уровень с президентом.

Твердость, с которой Трумэн поддал ему коленом под зад, говорила о том, что президент полностью уверен в себе и больше не нуждается в мудром советчике и доброй няньке. Обиженный холодностью президента, генерал Гровс ещё долго терялся в догадках и ломал голову над причинами подобной трансформации, а главный виновник уже набрасывал черновик своей речи, посвященной годовщине событиям 7 декабря 1941 года.

Получив поддержку Семейств, Трумэн намеривался достойно расплатиться с врагом за эту черную дату для вооруженных сил Америки. Две атомные бомбы, обещанные Гровсом к началу декабря, его очень устраивали. Чисто из фермерской прижимистости, что сидела в нем на генном уровне, Трумэн говорил генералу о третьей бомбе, желая иметь её про запас.

Главными целями новой атомной бомбардировки, американский президент выбрал Токио и Киото. Хорошо усвоив суть идеи "больших мешков", он намеривался одним ударом создать в Японии хаос и панику, и японцы об этом догадывались.

Были ли эти догадки порождены действиями разведки, дипломатии или аналитиков, неизвестно. Вполне возможно, что японские колдуны ощутили грозящую Хризантемовому трону опасность на ментальном уровне, но так или иначе, 15 ноября между микадо и принцем Коноэ состоялась беседа, определившая весь дальнейший ход событий.

— Ваше императорское величество, я вынужден сообщить Вам неутешительное известие. Согласно заключению военных, представленному на утреннем заседании Высшего военного совета, у Японии нет шансов на заключение почетного мира — опустив глаза в пол, вынес свой вердикт принц и император мужественно встретил эту горькую правду. Ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь только глаза едва прищурились и взгляд стал жестким.

— Перед тем как принять эти слова за истину, я самым тщательным образом перепроверил все вместе с нашими военными и должен был согласиться с ними. Америка оказалась слишком сильным противником для нас. Несмотря на всю храбрость и отвагу наших солдат, враги шаг за шагом идут вперед и одерживают победы. В Китае они помогли войскам Чан Кайши выйти к Пекину, а на Кюсю уже заняли центральную часть острова.

Наши военные верные и преданные своему императору люди. Мне не в чем упрекнуть их. Вся их жизнь была посвящена служению империи, но даже они выражают сомнения, что к концу года мы сможем удержать хотя бы северные районы Кюсю — с прискорбием произнес Коноэ. Он ожидал со стороны императора вопросов или упреков, но их не последовало. Микадо не сомневался, что принц говорит правду. Он только едва заметно кивнул головой, и принц вновь заговорил.

— Все мы готовы положить свои жизни и унести с собой жизнь врага, когда он ступит на священную землю Хонсю. Американцы заплатят вдвое больше жизней своих солдат, чем они заплатили сейчас на Кюсю, однако есть серьезные опасения, что враги отступят от своей привычной тактики. Большие потери озлобляют американцев и, желая сохранить жизни солдатам и сломить наш дух, они решаться применить против нас атомное оружие. Так как они применили его против наших войск в Китае.

Принц вновь замолчал, давая императору возможность оценить и прочувствовать весь тот ужас, который встал на пороге страны.

— Имеем ли мы возможность предотвратить высадку противника на Хонсю?

— К сожалению, нет — честно признался Коноэ — все наши дипломатические усилия втянуть в эту войну русских не увенчались успехом. Сталин охотно помогает нам оружием, топливом и металлами, но твердо придерживается нейтралитета.

— Что может заставить его изменить свою позицию?

— Только территориальные уступки южной половины Карафуто и Курильских островов.

— Это невозможно — решительно произнес император, гордо вскинув голову.

— Уступить земли империи, полученные нашими предками по праву сильного, значит потерять лицо, а это для нашей страны недопустимо. Лучше смерть, чем такой позор — поддержал его принц Коноэ. Оба собеседника обменялись понимающими взглядами, после чего разговор продолжился.

— Требования американцев остаются все прежними?

— Да, Ваше императорское величество. Возвращение Японии к границам 1915 года, отказ от Тайваня, Ляодуна, островов Пэнхуледао и Хоангша. Согласие на размещение американских баз на Окинаве и Иводзиме, полное упразднение монархии, отказ от религии синто как государственной и соглашение на человеческое происхождение императорской династии — отчеканил принц.

— Есть ли у нас возможность избежать подобного унижения или боги окончательно отвернулись от нас и принуждают испить горестную чашу.

— Да, Ваше императорское величество — сдерживая рвущиеся наружу эмоции, молвил принц.

— Говорите, я слушаю — выдержка вновь не изменила императору. Его лицо не утратило холодной сдержанности.

— К огромному нашему сожалению, нанося бомбардировочные удары по Америке, мы не достигли желаемого результата. В отличие о царской России 1905 года, американская нация оказалась более сплоченной и крепкой. Массовых протестных выступлений американцев так и не возникло, несмотря на сильное недовольство простых американцев правительством президента Трумэна. У нас остался только один шанс — провести операцию "Каменный цветок" и тем самым заставить американцев пойти на мир.

Между собеседниками возникла напряженная пауза. Император Хирохито знал страшную суть "Каменного цветка" и по своим этическим нормам не одобрял его проведение.

— Генерал Корэтика высказывает опасение, что операция может не принести ожидаемого результата — высказал опасение микадо.

— Однако генерал Тодзио полностью уверен в успехе этой операции. Нужен только сильный толчок и американский колосс падет.

— Тоже самое вы говорили, когда решался вопрос о нанесении ядерного удара по Сан-Франциско и Лос-Анджелесу, а также начале бактериологической войны — не удержался от язвительного воспоминания император.

— Все перечисленное вами было только фоном, а операция "Каменный цветок" его основа, приносящая победу сущность.

— Никто и никогда не делал подобное — продолжал сомневаться микадо, но принц не отступал, ни на шаг.

— Никогда и никто в мире не применял на войне атомной бомбы и бактериологического оружия, однако мы его применили. В том, что нам в руки попали сведения о "каменном цветке" я считаю проявлением воли богине Аматерасу. Просто так, такого везения в нужный момент не бывает, смею Вас заверить.

— Но там, куда вы собираетесь нанести удар очень сложные условия. Наши усилия могут пропасть даром, и мы станем посмешищем в глазах своих врагов.

— Вы совершенно правы. Скалистые горы сложное место, но ради достижения цели мы нанесем двойной удар. Обрушив на врага наш и его атомные заряды, мы добьемся успеха, Ваше императорское величество — в голосе Коноэ было столько напора и огня, что император перевел разговор в иную плоскость.

— То, что вы предлагаете принц, по своей сути бесчеловечно и аморально. За все время войны никто из наших союзников и противников не прибегал к подобному, несмотря на огромное число людей погибших во время боевых действий. Поймет ли меня мой народ, если я соглашусь на эту страшную вещь? — попытался остудить воинственный пыл собеседника микадо, но принц Коноэ был неудержим.

— Для того чтобы понять поддержит ли вас народ Японии или нет, Вам достаточно покинуть стены императорского дворца и проехать по улицам Токио. Посмотрите, во что превратили нашу любимую столицу эти белые дикари своими налетами и у Вас не останется сомнения в правильности принятия решения. Прикажите и мы отомстим за всех павших на полях сражения и погибших под вражескими бомбами — фанатично веря в то, что говорил, Коноэ яростно давил на императора и тот был вынужден согласиться.

— Хорошо. Передайте Высшему военному совету империи, что я согласен на проведение операции "Каменный цветок" — изрек император после долгого раздумья и колебания. — Когда вы собираетесь приступить к её проведению?

— Сегодня же, Ваше императорское величество! — принц не пытался скрыть своей радости от вырванного у микадо согласия.

— Сегодня уже вечер — холодно напомнил сюзерен своему вассалу.

— Для того чтобы исполнить волю Вашего императорского величества и принести долгожданную победу, мне совершенно безразлично, стоит ли на улице день или властвует ночь. Главное я могу действовать против врага, — торжественно объявил принц Коноэ, — я могу идти?

Монарх едва заметно кивнул головой и опустил веки, и его искуситель исчез. Коноэ спешил известить членов Высшего военного совета о воле императора, отдать приказ о начале операции ставки, в которой были чрезвычайной высоки.

Делали в этот день и на далекой Лубянке, в кабинете наркома, за покрытым зеленым сукном столом.

Несмотря на слишком раннее утро, Лаврентий Павлович Берия бодрствовал. Час назад он вернулся из Кремля и, не смотря на неурочное время, ушел с головой в работу. Нужно было срочно отдать распоряжения, в свете полученных указаний от вождя. Переговорив по телефону и дав необходимые указания, он вызвал к себе в кабинет начальника Восточного отдела, отвечающего за операцию "Кондор".

— Есть новости из Токио? — властно спросил его Берия, едва только полковник вошел в кабинет и подошел к столу.

— Нет, товарищ нарком, — сокрушенно развел руками чекист, — больше недели от агента нет никаких известий, хотя визуально в условленное время и в условленном месте, он появляется.

— Если на свободе, значит, ему пока нечего сообщить. Жаль, очень жаль. Нам сейчас от него как нельзя нужна информация, пусть даже с отрицательным результатом.

— Прикажите поторопить его с ответом? — уточнил чекист, но нарком не согласился с ним.

— Зачем лишний раз дергать человека? Он сам прекрасно все понимает. Если будет результат, сообщит, если нет, в этом нет его вины. Ведь его профиль торговля и экономика, но никак не война. Один раз он нам уже помог по Америке, будем надеяться, что сумеет помочь и во второй раз — вздохнул нарком. — Значит, наберемся терпения и будем ждать. Все понятно?

— Так, точно товарищ нарком. Будем ждать.

— Вот именно. Как только поступит сообщение от агента, доложить немедленно. Независимо от времени и результата сообщения. Можете идти.

Дверь наркомовского кабинета едва успела закрыться за полковником, как на столе зазвонил телефон. На проводе была далекая Германия.

— Судоплатов. Здравствуйте, как обстоит дело с "консервами"? — с места в карьер начал разговор Берия.

— Здравствуйте, товарищ нарком. У нас полная готовность к действию, ждем только вашего сигнала — бодро доложил Судоплатов.

— То, что вы готовы — хорошо. Сигнал может поступить в ближайшие три дня. Вам все ясно?

— Так, точно.

— Что шведы? Как транспорты?

— Шведы ведут себя хорошо. Транспорты идут по расписанию, к движению никаких претензий нет — успокоил наркома собеседник. Его не совсем понятный обычному уху ответ обрадовал Лаврентия Павловича ибо, хоть на немного, но снимал с его плеч огромную нагрузку.

— Хорошо, Судоплатов. Ждите моего звонка — сказал нарком и повесил трубку.

В Москве уже отгремели праздничные торжества, посвященные Великой Октябрьской Социалистической Революции. Впереди оставался День Артиллериста, особенно любимый вождем. Нарком очень надеялся, что к этой дате он сможет порадовать товарища Сталина фейерверком очень большой мощности.

Нужно было только набраться терпения и ждать. Ждать, собрав всю волю в кулак, не позволяя эмоциям взять вверх. Ждать, не смотря ни на что, твердо веря в успех задуманного дела. Ведь именно так и одерживаются значимые победы на невидимых фронтах.

Глава XVII. Мы ближе, Господи, к Тебе.

Давно президент Трумэн не испытывал такого душевного подъема, как во второй декаде ноября 1945 года. Впервые с момента своего вступления в должность президента Соединенных Штатов Америки, он точно знал, что делать и был уверен в своих силах. Взирая из окна своего походного кабинета на зеленые склоны гор окружавших столицу штата Юты и вдыхая их прохладу, Трумэн находился в приподнятом настроении.

Он стал шутить и улыбаться секретаршам, похваливать работу своей походной свиты, словом разительно переменился. Недавний визит мистера Джозефа и мистера Сэмюэля буквально окрылил президента. Все прежние страхи и сомнения ушли прочь и он был полностью готов, если не поставить финальную точку в войне с Японией, то основательно приблизить её завершение.

В глубине души, президент Трумэн, конечно, опасался, что в самый последний момент, что-то может пойти не так и схваченная им за нежное место Судьба не станет помогать ему, когда он будет резать глотку японской свинье.

Своих возможных недоброжелателей, он видел в первую очередь в лице своих военных, как в генерале Макартуре, так и в адмирале Нимитце. Оба военачальника желая довести до победного конца свои планы по принуждению врага к капитуляции, прислали генералу Гровсу свои заявки на две атомные бомбы, чем очень сильно встревожили президента.

После нанесения ответного атомного удара по Японии, Трумэн объявил, что следующее применение атомного оружия будет осуществляться только с его личного согласия. Шаг был вполне разумным, и военные отнеслись с должным пониманием к приказу своего Верховного командующего. Однако последующие события серьезно ослабили позиции президента и, воспользовавшись ситуацией, военные вынудили Трумэна разрешить им самостоятельно использовать новые атомные заряды.

Соблюдая чувство приличия перед Верховным командованием, генерал Макартур извещал президента, когда и где будут использованы атомные бомбы, не спрашивая при этом разрешения. Стремясь закрепить полученный успех, военные решили контактировать с Гровсом напрямую, известив Трумэна о своих намерениях задним числом.

Учитывая, что благодаря постоянным японским бактериологическим атакам напряженность в стране не спадала, а стратегических успехов на фронтах войны не было, генеральский финт мог закончиться успехом. Однако неожиданно, военные получили крепкий удар ложкой по рукам.

В самой нелицеприятной форме, президент напомнил им, что вопрос о новом применении ядерного оружия находится исключительно в его личной компетенции. Одновременно с этим, генерал Макартур получил приказ сведения участия американских вооруженных сил в Китае к разумному минимуму, и планируемое им наступление на Пекин заглохло на корню.

Вслед за ним, сильное неудовольствие боевыми действиями на Кюсю получил адмирал Нимитц. Не особенно выбирая тон разговора, Трумэн в довольно резкой форме потребовал ускорить темпы наступления. При этом, президент разрешил широкое применение против противника химического оружия.

— Давно пора снять белые перчатки, отбросить всякие предубеждения и заняться делом, адмирал. Чем больше мы истребим этих макак, тем будет только лучше для Америки, будет лучше для всех нас.

— Поверьте, сэр, что мы делаем все возможное, чтобы принудить этих раскосых к капитуляции, но их фанатизм и упорство превосходят все мыслимые и немыслимые границы. Нам приходится буквально каждую щель на этом острове либо заливать напалмом, либо забрасывать бомбами и снарядами. В плен сдаются, единицы — стал оправдываться Нимитц.

— Ваши слова меня очень тронули, адмирал, но все это мы уже проходили раньше на Филиппинах, Иводзиме и Окинаве. Мне кажется, что за время боев у ваших морских пехотинцев уже должен выработаться стойкий иммунитет к фанатизму противника. Не так ли? — ехидно уточнил Трумэн.

— На этот раз нашим пехотинцам приходится сталкиваться не только с упорным сопротивлением со стороны солдат противника, но и с активным противодействием гражданских лиц. При этом необходимо отметить, что фанатизм простого населения мало в чем уступает фанатизму военных.

— У вас вполне достаточно сил, чтобы стереть в порошок всех, кто оказывает сопротивление американской армии в той или иной форме. Всех! — повысил голос президент, но Нимитц не услышал его. За пять лет войны, он научился спорить с президентами.

— Ваш упрек был бы справедлив, если бы имели полную свободу рук, господин президент. С первого дня начала операции "Даунфол" мы только и слышим о том, что мы должны её закончить до конца года. Я прекрасно понимаю, что эти сроки обусловлены интересами большой политики, но подобный подгон событий приведет к большим потерям среди личного состава — попытался вразумить собеседника адмирал, но его слова только подлили масла в огонь. Трумэн гневно заблестел стеклами очков и покрылся красными пятнами.

— Я вам уже сказал адмирал, что в вашем распоряжении есть все необходимое, чтобы закончить первую фазу операции к первым числам декабря. Страна дала вам для этого все необходимое и даже немного больше.

В распоряжении Нимитца было много аргументов способных доказать неправоту президента, но он не стал вступать с ним в полемику. За полгода у адмирала уже был опыт общения с новым верховным главнокомандующим и этот опыт говорил ему, что сейчас спорить с Трумэном бесполезно. Все чтобы он не сказал, немедленно вызвало бы у очкарика стойкое отрицание, которое в любой момент могло перерасти в истерику. В последнее время у господина президента появились определенные проблемы с нервами. Поэтому, прославленный моряк попытался переложить галс.

— Вот относительно этого немного больше, я и хочу попросить. Действия генерала Макартура в Китае наглядно показали успешность применения атомных бомб в полевых условиях. Я хочу попросить вашего разрешения применить ядерное оружие против японских войск на Кюсю. Мои специалисты уже изучили отчеты генерала Макартура о сбросе атомных бомб и уже рассчитали, как лучше использовать с минимальной угрозой для наших солдат.

В словах адмирала был большой резон, но Трумэн не пожелал вникать в него, так как предложение Нимитца полностью не укладывалось в ту красочную картинку, которую он уже нарисовал.

— Нет, нет и ещё раз нет. Вы не получите ни одной атомной бомбы Нимитц — категорически отрезал президент.

— Но как, же так!? Ядерные удары по противнику смогут полностью переломить всю ситуацию на острове Кюсю и принудят японцев сложить оружие. Это единственный способ закончить операцию к назначенному вами сроку — удивился адмирал.

— Вся разница между нами в том, что вы хотите при помощи атомной бомбы выиграть операцию, а я хочу выиграть всю войну — важно объяснил Нимитцу Трумэн и очень остался доволен сказанным.

— Мы готовы обойтись обычными средствами войны, но для этого нужно увеличить временные рамки, а лучше всего их совсем убрать, господин президент.

— Об это не может быть и речи. Каждый новый день войны приводит к укреплению сил противника. Даже после уничтожения вражеского института в Маньчжурии, неприятель продолжает доставать нас спорами чумы и сибирской язвы. А мы ещё так и не узнали, где располагается их центр по производству атомного оружия. С августа месяца мы использовали против врага шесть атомных зарядов и ещё два будут готовы к первым числам декабря. Учитывая небольшой приоритет врага в их создании, мне страшно подумать, сколько бомб он успел создать. Вот почему нам никак не обойтись без временных ограничений.

— У японцев нет средств воздушной доставки подобно нашему В-29. Их бомбардировщики вполне способны нанести ядерный удар по нашим штабам на Окинаве, Маниле или по китайцам Чан-Кайши. Максимум, что они могут атаковать из наших территорий это Алеутские острова и Аляску и то с билетом в один конец. До Гонолулу их пташки точно не долетят — моментально разложил пасьянс адмирал, но его слова не успокоили президента.

— Вы забыли, что они атаковали своими бомбами Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Портленд, а также Сан-Диего и Техас своей заразой.

— Мы сделали все надлежащие выводы из этих случаев и предприняли необходимые меры. Нам известны привычные маршруты подлодок противника и на их пути мы выставили несколько подвижных заслонов из эсминцев и морских охотников. Вероятные цели новых атомных атак японцев могут быть Перл-Харбор, Сан-Диего, Сиэтл или Ванкувер. Больше им на тихоокеанском побережье атаковать нечего, а посылка же подводных авианосцев в Атлантику слишком долгий процесс. Так, что в этом году атомной атаки на Манхэттен точно не будет — улыбнулся Нимитц. — Даже если у японцев есть новые бомбы, они смогут добиться лишь тактического успеха, но никак не стратегического.

Казалось, что доводы адмирала должны были заставить Трумэна согласиться с ними, но тот упрямо продолжал идти прежним курсом. Гордыня не позволяла ему ни признать правоту собеседника, ни посвятить того в свои планы.

— Все это очень хорошо, но есть некоторые аспекты политики, которые заставляют меня настаивать на скорейшем завершении операции "Даунфол", господин адмирал. Что касается передачи вам новых атомных зарядов, давайте вернемся к этому вопросу 6 декабря — безапелляционно изрек Трумэн зло, посматривая на собеседника из-под очков.

Услышав эти слова, Нимитц испытал острое желание попросить об отставки и предоставить этому сидящему в кресле умнику, возможность самому командовать войсками, воюющими на Кюсю. Достигнув вершины военной карьеры, Нимитц был готов в любой момент уйти в отставку, но у него ещё была честь и долг перед родиной. Поэтому он только сокрушительно вздохнул, выразительно посмотрел на собеседника и так, не услышав от него внятных объяснений, коротко произнес: — Хорошо, господин президент, вернемся к этому вопросу шестого декабря.

Примерно в таком же ключе, у Трумэна состоялся разговор и с генералом Макартуром. Гарри и раньше недолюбливал Макартура, а его попытка наложить лапу на атомное оружие всколыхнула старые обиды и легко их удвоила. Во время очередного разговора с командующим, Трумэн не дал ему возможность растекаться белкою по древу. Генерал только начал обосновывать необходимость нанесения новых ядерных ударов по врагу, как президент оборвал его.

— Я считаю, что предпринятые вами действия в Китае не принесли ожидаемого результата, генерал. Поэтому ни о каком наступлении на Пекин, тем более с применением ядерного оружия не может быть и речи. Вам все понятно?

— Но это не так, господин президент! — попытался возразить Макартур. — Благодаря нанесенным нами ударам, противник разгромлен и разгромлен в кратчайший срок. Осталось нанести последний удар и весь экспедиционный корпус врага будет разгромлен. А для этого мне необходимы атомные заряды, хотя бы один.

— В том, что противник в результате предпринятых вами действий разгромлен, не спорю. Однако хотелось бы напомнить, что главной целью ваших операций было не освобождение китайских провинций от японских войск, а принуждение микадо к капитуляции. А этого, насколько мне известно, вам достичь не удалось. Что же касается нехватки сил для нанесения последнего удара, то эта песня известна мне с первой мировой войны. Знаете ли, имел честь повоевать.

— Своим отказом от наступления на Пекин, вы упускаете возможность принудить японцев к капитуляции! — воскликнул Макартур и его слова были недалеки от истины. В случаи падения Пекина, японское правительство намеривалось начать с американцами и их союзниками переговоры, однако этого не случилось.

— Мне это не очевидно. Поэтому как ваш верховный главнокомандующий, властью данной мне народом Соединенных Штатов, приказываю вам прекратить всяческую подготовку наступления на Пекин. Оставьте Чан-Кайши минимум необходимого из воздушного прикрытия, а все остальное перебросьте на Окинаву, Нимитцу. Я очень надеюсь, что собранные в единый кулак самолеты помогут нашим войскам одержать победу на Кюсю — отчеканил Трумэн, вспомнив свои молодые годы в Европе, когда он командовал артиллерийской батареей.

— Вы совершаете большую ошибку, господин президент — попытался достучаться Макартур, но все было бесполезно. Президент ушел в глухую оборону своего мнения от неправильного.

— Возможно, но это никак не повлияет на отданный мною приказ.

— Своими действиями вы выражаете мне недоверие, и я буду вынужден просить вас об отставке — сказал Макартур и между собеседниками, возникла напряженная пауза. Трумэн понял, что своим нетерпящим возражения тоном он серьезно перегнул палку. Нужно было отступить, но при этом не потерять лица.

— Давайте не будем делать поспешных выводов, генерал. Ни о каком недоверии к вам как к командующему речи не идет. Комитет объединенных штабов высоко оценил ваши действия по применению ядерного оружия в боевых условиях. Все уверены, что полученный вами опыт очень пригодится на завершающем этапе "Даунфола".

— И все же мне не совсем понятно, зачем продолжать операцию "Даунфол", когда все можно решить одним ударом в Китае?

— Вы рассуждаете как истинный военный, тогда как в этом мире ещё есть и политика, некоторые аспекты которой я вынужден учитывать. Все ваши предложения по поводу завершения войны, я с удовольствием послушаю 6 декабря. Я надеюсь, что вы все правильно поняли, генерал.

Так при помощи кнута и пряника Трумэн закручивал сложную военно-политическую комбинацию, которая по его пониманию, должна была положить конец войне и вместе с этим доказать самостоятельность президента в принятии судьбоносных решений.

Тщательно готовясь к своему декабрьскому бенефису, американский президент посчитал, что будет совсем не лишним показать простому народу свою твердость и решительность. Покинув столицу Соединенных Штатов под громкие крики негодующей толпы, Трумэн решил извлечь определенную пользу из своего вынужденного бегства. Желая поменять минус на плюс, он велел объявить прессе, что намерен посетить передний край борьбы Америки с Японией.

Естественно, ни о каком посещении городов тихоокеанского побережья подвергшихся ударам ядерного и бактериологического оружия противника речь не шла и в помине. Президент Трумэн совсем не собирался утирать слезы калифорнийцам и произносить пламенную речь о возмездии на руинах Сан-Франциско или Лос-Анджелеса. Для этой цели он выбрал столицу штата Невада — Карсон-Сити.

Расположенный у подножья Сьерра-Невада город, был идеальным местом для демонстрации президентской храбрости и смелости, в виде отдачи приказа о продолжения атомной бомбардировки Японии, с целью принуждения её к капитуляции.

Когда человек предупрежден, значит, он вооружен. Статус нейтральной державы, не позволял Советскому Союзу открыто вооружить японскую армию, но вот поделиться важной информацией под видом банальной утечки — это было вполне возможно.

Ничего не зная о тайных планах Трумэна и начале их выполнения, советская разведка скормила японцам правдоподобную дезинформацию, которая во многом оказалась истиной. В ней полностью совпали намерения американского президента, а также выбранные им цели новых ядерных ударов.

Единственное, что не угадали советские аналитики, это сроки начала атомной бомбардировки, да в этом не было большой необходимости. Стремясь подтолкнуть японцев к активным действиям, в качестве вероятной даты начала операции они указали американский национальный праздник — день Благодарения. Имея подобную информацию и оказавшись в цейтноте, японцы не могли не среагировать.

И снова тайные проводы подводников в дальний поход, от которого зависела судьба Японии и империи. Принц Коноэ приехавший проводить два экипажа моряков подводников, был привычно сдержан и немногословен. Стоя перед застывшей шеренгой смертников, он сказал, что страна и император надеются на своих храбрых сыновей, которым выпала честь защитить свою страну от врагов.

— Если бы это было бы возможно, я бы с радостью не задумываясь, поменялся бы местами с любым из вас. Однако интересы империи заставляют меня остаться на берегу, чтобы до конца исполнить долг самурая перед своим императором и если он будет выполнен плохо, попросить прощение и совершить харакири. — Принц сказал эти слова честно и открыто и не у одного из тех, кому был выписан билет в один конец, не возникло и капли сомнения в его правдивости.

В довершении всего, Коноэ низко поклонился морякам, что являлось высшим доказательством его искренности. Согласно японским традициям, принцу крови было достаточно кивнуть головой, общаясь с экипажами подводных лодок.

Стоит ли говорить, что после этого, экипажи обоих подлодок лезли из кожи вон, чтобы оправдать выданный им высокий кредит доверия. Соблюдая режим полного радиомолчания, они смогли достичь заранее выбранной точке на долготе Гавайских островов, а затем разделились. Одна субмарина направилась на север, в район Сиэтла, другая уклонилась к югу, двигаясь к Сан-Диего.

Говоря о том, что американский флот выставил крепкие заслоны против подлодок противника, адмирал Нимитц не кривил душой. Не жалея сил и средств, он раскинул прочные невидимые сети, миновать которые было невозможно. Как бы ловко и искусно не двигались японские субмарины в толще океанских вод, они были обнаружены патрульными самолетами и кораблями.

Едва только прикрепленные к сетям колокольчики прозвенели об опасности, как все охотничьи заслоны бросились на ловлю опасного зверя. Данные акустиков и воздушных наблюдателей, все говорило, что американские корабли имеют дело с крупной подлодкой рейдером, предназначенной для длительных подводных переходов.

В том, что гости имеют очень опасный груз, никто не сомневался. Единственный вопрос был что это; очередная бактериологическая бомба, атомный заряд или что-нибудь ещё. Не желая узнавать это более подробно, адмирал Нимитц приказал уничтожить подлодки противника, не дав им возможность всплыть на поверхность и запустить это что-то в сторону Америки.

По мнению некоторых экспертов, не исключалось, что подводные лодки противника могли быть вооружены реактивными снарядами по типу немецких "Фау-2". После всей той мешаниной новых видов вооружения, с которыми американцы столкнулись в битве за Кюсю, подобное предположение не казалось таким уж утопическим.

Хорошо понимая, что противник пошел ва-банк и положение дел очень напряженное, Нимитц не пожелал быть заложником сухих докладов. Покинув свой адмиральский кабинет, он отправился напрямую к радистам, откуда стал лично руководить всей операцией.

Расстелив на дощатом столике, на котором дежурные смены принимали пищу карты, адмирал внимательно следил за всеми изменениями. Не отрывая взгляд от карты, он уверено отдавал команды по уничтожения субмарин противника.

Опыт и знания хорошо помогали ему в этом, но адмиралу противостояли лучшие моряки японской империи. Несмотря на огромное превосходство противника в кораблях и самолетах, капитаны вывели свои подлодки к указанным целям.

Достигнув района Сан-Диего, японская субмарина пошла на всплытие. Она уже почти показалась на поверхности океана, когда её атаковало звено "Балтиморов". Вылетел на защиту своей главной базы на тихоокеанском побережье, американские бомбардировщики смело атаковали врага. Высыпанные ими в море бомбы, большей частью упали мимо цели, но две из них угодили в нос подлодки.

В результате прямого попадания субмарина разломилась пополам и моментально утонула. Её огромное стальное тело стремительно уходило ко дну, оставив на поверхности океана большое пятно солярки, вместе с многочисленными обломками.

Разгоряченные успехом летчики, ещё долго летали в этом районе пытаясь обнаружить спасшихся с подлодки моряков или выявить присутствие ещё одной субмарины врага, но все было напрасно. С погибшей подлодки никто не спасся, и она была одна в этом районе американского побережья.

Желая окончательно в этом удостовериться, Нимитц приказал продолжить поиски возможных подлодок противника ещё на несколько часов. Решение на первый взгляд казалось было абсолютно правильным, но как потом стало понятно — являлось роковым.

Обрадованные сообщением об уничтожении вражеской подлодки, офицеры штаба предложили адмиралу открыть шампанское, но Нимитц категорически отказался от этого. Опытный моряк не мог праздновать успех, пока существовала реальная угроза для его страны.

Вторую японскую подлодку ловили долго и упорно. В воздух были подняты все самолеты флота и береговой охраны. Около сотни самолетов прочесывали темные глади вод в поисках коварного врага.

В том, что он где-то рядом и намерен нанести очередной подлый удар никто из летчиков и моряков не сомневался. Каждый из них желал отличиться, но удача выпала на долю союзников — канадцев. Именно их патрульный самолет заметил вражескую субмарину вблизи северной части канадского острова Ванкувер.

Собиралась ли она просто затаиться в канадских водах или намеривалась пробраться к Сиэтлу через северные проходы под покровом ночи, неизвестно. Одно было, несомненно, она представляла угрозу, и её следовало устранить.

Наведенные канадцами американские эсминцы, быстро и прочно отрезали противнику все пути отхода и принялись методично утюжить прибрежную акваторию глубинными бомбами. У зажатых со всех сторон японцев был один единственный шанс к спасению. Они могли всплыть и попытаться сдаться на милость победителям, но этого не случилось. До самого последнего момента подлодка пыталась маневрировать, но очередная серия бомб, сброшенная в темные воды океана, прервали её метания.

И вновь воды Тихого океана окрасились разноцветными пятнами солярки, и на волнах закачалось множество обломков, наглядно подтверждавшие гибель японской субмарины. И вновь адмирал Нимитц приказал продолжить поиски других вражеских кораблей, которые закончились безрезультатно.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда адмирал отдал приказ кораблям находящимся вблизи Сиэтла и Сан-Диего вернуться к местам своего прежнего патрулирования. Обрадованный адмирал наконец-то успокоился и даже приказал адъютанту отнести радистам из адмиральских запасов бутылку "Арманьяка".

Американцы принялись праздновать заслуженную победу, совершенно не подозревая, что игра только началась. Сознательно подставив под удары американцев две подлодки, японцы разыграли классический гамбит. Пока все силы заслона были брошены на уничтожение двух рейдеров, главные ударные силы императорского флота спокойно прошли через образовавшуюся в сети дыру и устремились к своей цели.

Как всем известно, Господь любит Америку, но на этот раз он отвергнул от неё свой светлый лик. Под покровом ночи, две японские субмарины достигли прибрежных вод Калифорнии в районе городка Юрика и благополучно всплыли.

Соблюдая максимальную светомаскировку, японцы подготовили к взлету два бомбардировщика. Хорошо показав себя в предыдущих налетах, это замечательное творение японских мастеров не подвело и на этот раз. Легко и непринужденно взвились они в темное ноябрьское утро и стали быстро набирать высоту. На календаре было девятнадцатое число.

Японские специалисты из ядерного центра при создании новой атомной бомбы совершили небольшое чудо. Имея в своем распоряжении минимальные средства и возможности, они смогли увеличить мощность атомной бомбы. Специально модифицированный под этот ядерный заряд бомбардировщик, с большой трудом смог подняться над горными отрогами Сьерра-Невада, затем совершить разворот вправо. Вместе с летевшим следом вторым самолетом, они должны были дать Японии шанс на почетный мир.

Издревле существовали специальные закаленные стекла, успешно противостоящие внешним ударам. Некоторые из них выдерживали с десяток ударов, прежде чем на нем появятся повреждения. Однако это совсем не означало, что они не имели слабых сторон. Достаточно было нанести даже слабый удар в одну единственную критическую точку, как оно рассыпалось вдребезги.

Трансамериканские горы Кордильеры согласно мнению ученого сообщества образовались в результате столкновения двух земных плит. По одной теории наползание одной плиты на другую длилось миллионы лет, по утверждению других все произошло в считанные дни из-за планетарной катастрофы. Кто из седых академиков прав неизвестно, но факт остается фактом, тихоокеанское побережье Америки в сейсмическом плане очень опасно и многочисленные калифорнийские землетрясения тому подтверждение.

Сейсмология как наука получила свое развитие в конце XIX начале XX века, в связи быстрым развитием научно-технического прогресса. Знаменитое землетрясение в Сан-Франциско 1906 года выявила ахиллесову пяту Калифорнии в виде тектонического разлома Сан-Андреас.

Стремясь сделать большие деньги, русский геолог Николай Скворцов, эмигрировавший в Соединенные Штаты в начале двадцатых годов, тщательно изучал недра Калифорнии. Стремясь заставить раскошелиться местных богатеев и сделать себе мировое имя, он составил карту опасных мест одного из самых цветущих штатов Америки.

Все изыскания Скворцова блестяще подтвердились, но в тот самый момент, когда он был готов объявить властям о своем открытии, грянул "Черный вторник". Биржевой крах с такой силой накрыл всю Америку, что никто не хотел ничего слышать калифорнийского пророка.

Мужественно терпя нужду и лишения Великой депрессии, Скворцов отчаянно верил, что настанет день, и американцы все же скажут большое спасибо своему спасителю, но этого не случилось. Каждый раз, когда Николай Александрович пытался обратить внимание властей штата на страшную угрозу, притаившуюся под их ногами, его неизменно выставляли вон. Идеи русского "сумасшедшего профессора" были никому не нужны.

Мало ли что находилось под ногами у американцев. Страшное землетрясение прошло больше тридцати лет назад и больше не беспокоило жителей штата. По заверению американских ученых, такие сильные толчки бывают раз в сто лет, и значит, в ближайшее время его не следует бояться. Что же касается малых толчков, то они даже очень полезны. На устранение их последствий, местным муниципалитетам было очень удобно списывать денежные средства.

Так и не добившись денег и славы, Николай Скворцов умер в октябре 1943 года, завещав все свое скромное имущество вместе с бумагами в пользу Красной Армии. Исполнить волю усопшего было поручено Красному Кресту, у которого были довольно сложные отношения с Советским Правительством. Одним словом только в апреле 1945 года бумаги геолога оказались в Москве, в ведомстве наркома Берия.

Всесильный нарком совсем не был свирепым палачом, душителем свободы и по совместительству сладострастным растлителем. Взвалив на свои плечи кроме заботы о государственной безопасности, кучу иных проблем и в первую очередь создание атомного оружия, он внимательно следил за всем новым, что появлялось на научном горизонте.

Когда ему доложили о бумагах Скворцова, Лаврентий Павлович отнесся к ним со всем вниманием, несмотря на то, что в сопроводительной записке они значились под литером "записки сумасшедшего". Не имея возможность вникнуть в их суть, для определения достоверности он приказал отправить бумаги на анализ, с литером для личного доклада.

Именно эта литера и заставила мужей науки подойти к наследию ученого со всем старанием и вскоре бумаги Скворцова поменяли гриф "мусор" на "ценное сообщение". Свой окончательный статус, они обрели в августе 1945 года, когда попали в руки одного молодого академика, который с легкостью предложил идею, от которой у бывалых военных волосы встали дыбом. Зная опасные точки разлома в Калифорнии, он предложил возможность нанесения удара по ним ядерными зарядами. Быстро подработав идею, что называется на коленке, он направил наркому докладную записку.

Прочитав её, Берия не поверил написанному, но будучи по своей натуре государственным прагматиком, потребовал тщательного изучения вопроса и когда получил положительный ответ, сильно призадумался.

Молодой ученый делал свое предложение в расчете на недалекое будущее, однако нарком намеривался использовать его идею сейчас. Атомного оружия в распоряжении СССР не было, но оно имелось у Японии. Плохонькое и в малом количестве, но ядерное оружие имелось. Оставалось только точно рассчитать место его применения и умело перебросить все материалы японцам.

Спешно засевшие за расчеты специалисты быстро вычислили наиболее слабое место в разломе, удар по которому был способен нанести сильный ущерб всей Калифорнии. При этом никто не мог даже предположить степень планируемого ущерба.

По этой причине, идя на доклад к Сталину, нарком не стал говорить ему всей правды. Все сообщение было построено в таком ключе, чтобы руками японцев сделать американцев более сговорчивыми в межгосударственном диалоге. Вождь благосклонно отнесся к докладу Берии и дал добро.

Ради передачи японцам полученных сведений, советская разведка задействовала одного из лучших своих агентов имевшего выход на самые верхи. В ноябре сорок первого года он сумел убедить принца Коноэ в том, что Америка вот-вот объявит Японии войну, в результате случился Перл-Харбор. Ровно через четыре года история полностью повторилась.

Едва узнав об открывшихся возможностях, принц, едва дождавшись подтверждения ученых, стал энергично давить на доступные ему рычаги. Отсутствие времени и страстное желание доказать свою правоту, заставили Коноэ и примкнувшим к нему генералам пойти ва-банк.

Подобно азартному игроку, они поставили на карту все, что имели, не проведя тщательной проверки поступивших сведений.

Великая богиня Аматерасу, явно благоволила к своим потомкам. Оба самолета уверенно скользили вдоль заснеженных шапок гор Сьерра-Невады, оставаясь незамеченными американскими радарами. Им нужно было пролететь всего тридцать девять минут, прежде чем они должны были оказаться перед целью.

Это был небольшой горный отрог, обозначенный в работах Скворцова как "задвижка сатаны". Согласно расчетам "сумасшедшего профессора", землетрясение в этом районе могло привести к катастрофическим последствиям, как по одну сторону гор, так и по другую.

Занимаясь изучением разлома, для подтверждения своего открытия, Скворцов смог сделать даже аэрофотосъемку "задвижки" сатаны". Желая максимально облегчить работу японским летчикам, нарком Берия приказал передать эти фото в обязательном порядке, что и было сделано. Летя над незнакомой местностью, японские пилоты точно знали куда, следует сбросить бомбы.

Солнце уже взошло, когда самолеты достигли нужного им места и стали выписывать над ней круги. Совершенно не скрываясь, японские пилоты вышли в эфир и стали обмениваться репликами между собой.

Сделав над горным отрогом три круга и убедившись, что перед ними именно то, что они искали, пилоты распахнули свои бомболюки.

— За Японию! — воскликнул один из пилотов, нажимая кнопку сброса пролетая над целью.

— За императора! — немедленно подхватил другой, освобождая свой самолет от страшного груза.

Взошедшее солнце ласково играла своими лучами на белоснежных снегах древних гор. Казалось, что ничто не сможет нарушить это застывшее великолепие, но пытливый человеческий ум нагадил и здесь.

Почти одномоментно, на благодатной калифорнийской земле возникли два ужасных взрыва. Сначала вспыхнувшие ярче взошедшего солнца, а затем превратившиеся в черное грибовидное облако. Страшный грохот, подобный грохоту сотни тысяч барабанов ударил по горным склонам, моментально множа свою силу и свою численность. Зашумели отроги, закачались горные вершины, задрожали снега.

Ни одно человеческое ухо не могло выдержать этой какофонии, но не только оно. Не выдержали недра, которые сначала как бы загудели в ответ, а затем заходили ходуном, от подземной дрожи, идущей из глубоких недр. Словно от работы огромного невидимого мотора, что неудержимо набирал невиданные обороты, земля лихорадочно затряслась, а в тот момент, когда он достиг своего максимума, со страшным грохотом раскололась.

Подобно пышному праздничному пирогу, что лопается от одного прикосновения ножа, земля стала стремительно расползаться в разные стороны.

Тектоническое оружие, весьма просто и эффективно в своем применении, но одновременно с этим имеет массу сложностей и нежелательных последствий. Чтобы получить от него максимальную выгоду, мало знать, куда и с какой силой следует бить. Необходимо знать структуру горных пород той местности, где будет проведен взрыв, направление их расположения, глубину залегания, а также многое другое. Нужно произвести массу расчетов, чтобы просчитать возможный "отскок" участка земной коры, его силу и направление. Что же касается климатических последствий тектонической бомбы, то их предугадать крайне сложно.

Пережившие не одно страшное землетрясение и цунами, японцы лучше других народов мира представляли силу этого оружия и поэтому руками и ногами ухватились за выпавший им шанс нанести урон противнику. Какой степени будет этот урон, и каковы окажутся его последствия, все это их не особенно волновало. Америка находилась по ту сторону Тихого океана и потому, возникшее там землетрясение никак не сказывалось на самой Японии.

Придерживаясь несокрушимой логики о том, что чем хуже будет врагу, тем хорошо будет им самим, они без малейшего колебания нанесли удар по врагу и госпожа Фортуна, улыбнулась им в тридцать два зуба. Мало того, что подвижки земной коры основательно потрясли все тихоокеанское побережье от Сан-Франциско и до Лос-Анджелеса, "отскок" хорошо ударил как по югу, так и по северу американского отрезка Кордильер.

Больше всего пострадал Сан-Диего, основная база ВМФ США на Тихом океане. Ужасное землетрясение силой в десять — одиннадцать баллов превратило весь этот цветущий город в сплошные развалины. Ни одно каменное здание не устояло, все дороги, и железнодорожные пути были разрушены, на руинах, особенно в районе портовых сооружений возникли многочисленные пожары от взрывов горючих материалов и складов с вооружением.

Что касается кораблей, находившихся в этот момент на рейде Сан-Диего, то участь их была печальной. Многие из них были перевернуты или выброшены на берег, другие были сорваны с якорей и отнесены в открытый океан, где в этот момент гуляли огромные волны. Очень не многие из них смогли побороть натиск дикой стихии и удержать корабли на плаву.

Вся сила удара, ушедшая на север, проявилась по ту стороны горной цепи, в районе Карсон-Сити. Там произошло землетрясение силой до 8 баллов, что основательно изменило не только город, но и окружающий его ландшафт. Многочисленные оползни и обвалы смели с лица земли различные дома и постройки, расположенные на горных склонах, а также дороги ведущие к ним.

Одновременно с этим, сквозь многочисленные трещины в земле вниз хлынули воды горного озера Тахо, уничтожая все, что оказалось на их пути. Огромный мутный вал, в одну минуту смыл плоды многолетнего труда людей, пришедших в это прекрасное место.

Однако не сам факт гибели столицы штата Невада, был ужасен и трагичен для Соединенных Штатов в этот день. Куда большей степенью для Америки было крушение президентского поезда, который в этот момент приближался к городу.

Подготавливая свое обращение к нации в связи с годовщиной трагедии Перл-Харбора, Трумэн решил собрать в Карсон-Сити ключевых представителей правительства США. По приказу президента в Солт-Лейк-Сити были доставлен госсекретарь, министр обороны и финансов, генеральный прокурор и министр внутренних дел, министры труда и здравоохранения, министр сельского хозяйства и директор ФБР.

Все они вместе с Гарри Трумэном отправились поездом в Карсон-Сити, чтобы принять участие в намеченном президентом событии. Колеса президентского поезда весело и резво стучали по рельсам трансамериканской железной дороге, когда на горизонте показались отроги Сьерра-Невады, вблизи корой расположилась столица штата. Все пассажиры находились в президентском вагоне, где получали от главы правительства последние наставления.

В виду того, что в Карсон-Сити гостей ожидала встреча с губернатором штата, Трумэн приказал подать своей свите легкий завтрак.

— Незачем напрасно переводить продукты, в то время как страна переживает нелегкие времена. Уметь экономить надо всем, начиная президентом и кончая простым федеральным клерком — приказал президент своему распорядителю Трюдо и от того, настроение у президентской свиты было далеко не праздничное.

Рано поднятые с постели, получив на пропитание чашку кофе и два поджаренных тоста с яблочным повидлом, президентская свита с трудом слушала слова своего шефа. Каждый из них с нетерпением ждал прибытия поезда в конечную точку своего следования.

Трумэн уже заканчивал свои наставления, когда произошел резкий толчок и нечеловеческая сила, словно пушинку сорвала с рельс многотонный поезд. В один миг, стремительно летевшие вперед вагоны оказались на гудящей земле и дружно по ней закувыркались, безжалостно давя и калеча находящихся внутри них людей.

Пуленепробиваемые стекла, специально изготовленные для президентского поезда, не выдержали сурового испытания на прочность. После первых же ударом о землю они вылетели прочь и из разверзшихся оконных дыр стали стремительно вылетать всевозможные предметы вместе с человеческими телами.

Некоторые из вагонов, получив мощный энергетический толчок, принялись бороздить необъятные пустынные просторы Невады, пока их не оставляли силы. Другие же, наскочив друг на друга подобно диким зверям в схватке за добычу, либо тут же отлетали в разные стороны, либо, превратившись в бесформенную металлическую громаду, с пронзительным скрежетом рушились на землю.

Картина крушения была страшная. Все железнодорожное полотно было изогнуто причудливой извилистой дугой. Вдоль неё были хаотично разбросаны искореженные глыбы, в которых невозможно было узнать вагоны первого поезда страны. В скорбном величии застыли они посреди бурой земли, густо разбросав вокруг себя многочисленные осколки ужасного крушения.

Стоит ли говорить, что уцелеть, в подобных условиях пассажирам поезда, было крайне сложно. Подавляющее число людей было безжалостно перемолото страшными жерновами этой адской мясорубки в первую же минуту катастрофы.

Лишь некоторым из пассажиров посчастливилось вылететь в окно и избежать страшной смерти, но этим они только отсрочили свой конец. Все как один, они имели ранения той или иной степени тяжести и по прошествию времени скончались в сильных мучениях. Никто не пришел им на помощь, так как в этот момент, жителей Карсон-Сити совершенно не интересовала судьба президента Трумэна и его свиты.

Последним аккордом этой трагедии стало извержение вулканов Каскадных гор на севере Калифорнии. Мирно спавшие до поры до времени, они проснулись и одномоментно выбросили огромные тучи пепла и потоки лавы.

Так как их активация имело искусственную, а не природную основу, количество исторгнутой магмы было невелико. Гораздо больше было выброшено пепла, этого добра в трубах поземных печей всегда было в избытке.

Выброшенные высоко в небо и подхваченные могучими ветрами, налетевшими со стороны океана, пепельные массы стали смещаться на восток и на юг. Медленно и неторопливо шествовали эти облака скорби и смерти по просторам Калифорнии, пересекли территорию Горных штатов и закончили свой путь на Великих равнинах.

Так закончилось первое в мире использование тектонического оружия, явив людям весь ужас и опасность его применения.

Глава XVIII. Большой бедлам.

В Ричмонде наступало время второго завтрака, когда в Вирджинию с Западного побережья стали приходить сообщения о случившейся там катастрофе. Первыми забили тревогу Горные штаты Юта, Айдахо и Аризона, где было отмечено многочисленные колебание земной коры разной степени силы, от 3 до 5 баллов.

Не обошли стороной толчки и атомный центр в Лос-Аламосе, где в этот момент происходили важные эксперименты по обогащению урана. Сила землетрясения составляла 2-3 балла, сильных разрушений не было, но и этого вполне хватило, чтобы вызвать сильнейшую панику среди персонала. Побросав свои рабочие места, весь цвет атомной мысли в испуге выскочил наружу из зданий, чьи стены и дверные проемы заметно покачивались.

Все эти сообщения приходили в разброд и содержали минимум информации, что не позволяло увидеть тень надвигающейся катастрофы. Более настораживающая информация поступила из Сиэтла, где подземные колебания породили волны высотой до четырех метров, которые обрушились на прибрежную часть города, нанеся ей серьезный урон.

После этого в течение получаса ни по радио, ни по телеграфу никаких сообщений не поступало. Знающие люди в подобной "мертвой паузе" сразу почувствовали затаившуюся угрозу и их предчувствие, оправдалось на все двести процентов.

Телеграф и телефон буквально взорвались сообщениями, о полном отсутствии связи с городами Западного побережья. На звонки и телеграфные запросы не отвечали города Калифорнии и южной части Орегона. Все попытки связаться с Западным побережьем по радио не привели к успеху. Калифорния упорно молчала, что наводило на самые страшные мысли.

Для представителей Больших семейств, подобное развитие событий было неприятным, но далеко не смертельным случаем. Пережившие не одну угрозу банкротства и разорения, они выработали стойкий иммунитет к подобным жизненным нюансам. Поэтому в отличие от подавляющего числа жителей Ричмонда, они не ударились в панику, не предались стенаниям, а стали действовать.

Желая получить полную картину случившегося, по своим каналам они вышли на представителей Пентагона и "попросили", для получения поднять в воздух авиацию с какой-нибудь из авиационных баз Аризоны или Нью-Мексико.

Обычно военные люди не любят, когда ими командуют гражданские лица, но случай был экстренный, да и объявленная "просьба" была здравой и логичной. По приказу помощника начальника штаба ВВС США, с базы в Финиксе было поднято звено бомбардировщиков "Балтимор", находившихся в это время в столице Аризоны.

Именно они, к трем часам пополудни, сообщили об ужасных последствиях случившейся катастрофы.

— Сэр, Калифорнии больше нет — коротко по-военному доложил на авиабазу майор Пенс, чей самолет в этот момент совершал разведывательный полет над районом Сан-Диего. Сказанные по радио открытым текстом, его слова стали похоронным звоном для всей Америки, прокатившись с запада на восток.

Срывающимся от волнения голосом летчик докладывал о лежавших под ним руинах города, об изменении прибрежной полосы, а также о полном отсутствии американского флота в главном пункте своего базирования на Тихом океане.

Подобные безрадостные доклады, поступили от экипажей самолетов вылетевших в сторону Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Потрясенный полученными сообщениями командующий авиабазой в Финиксе полковник Флит, отказывался верить своим ушам. Желая иметь у себя доказательства случившейся трагедии не только на диспетчерском диктофоне, он приказал поднять в воздух несколько самолетов разведчиков, чья мощная фотоаппаратура должны были расставить все точки.

Одновременно с этим, из Солт-Лейк-Сити был отправлен самолет на поиски поезда президента Трумэна. Телеграфного сообщения по железной дороги дальше станции Имлей не было и это внушало большое опасения за судьбу президента.

Ранние сумерки ноября не позволили пилотам дать исчерпывающий ответ на этот животрепещущий для Америки вопрос. Они летели к Карсон-Сити напрямую через пустыню, не придерживаясь линии железнодорожного полотна, делающего солидный крюк к городу Рино, что находился в шестидесяти километрах от озера Тахо.

По этой причине, судьба президентского поезда осталась не до конца выясненной. Единственное, о чем могли с точностью сообщить пилоты, так это о несомненной гибели Карсон-Сити. На месте некогда цветущего городка находилось огромное грязное пятно серого цвета. Снизившись и дав над ним два круга, летчики отчетливо увидели людей, что копошились на руинах столицы штата Невады.

Нехватка горючего и позднее время не позволили пилотам продолжить свои исследования, и самолет был вынужден вернуться, так и не выяснив судьбу президентского поезда.

Этот день вошел в историю Соединенных Штатов, как день когда не спала вся страна. Страх и растерянность стремительно заливали Америку, порождая панику, которая по своей силе мало чем уступала панике "черного вторника". В один момент в стране нарушилось все, начиная от иллюзий в победу и заканчивая основами государственного устоя.

Мало кто из американцев, знал, что с ними будет завтра, такова была сила охватившего их отчаяния, но представители Больших семейств были сделаны из другого теста. Они не ждали наступления завтра, а энергично его творили.

Нажимая на все доступные рычаги, Джозеф посредством находящегося в Юте Сэмюэля, принялся организовывать спасательно-розыскную экспедицию президента Трумэна. Никто не сомневался, что поезд либо сошел с рельс, либо не может продолжить движение из-за деформации полотна. Тот факт, что находящаяся на президентском поезде радиостанция так и не вышла в эфир, наводили на самые мрачные размышления.

Большие деньги всегда предоставляют их владельцам большие возможности и уже в половине пятого вечера, специальный поезд, забрав все необходимое, покинул Солт-Лейк-Сити и устремился на запад. Движение на трансамериканской железной дороге было временно приостановлено, однако пробивной Сэмюэль добился не только разрешения на движение спасательного поезда, но и присвоения ему разряда литерного.

Первой точкой его пути был городок Имлей, с которым имелась устойчивая телеграфная связь. За ним царила гнетущая неизвестность, но по мере продвижения литерного ситуация несколько прояснялась. Уже на полпути поезда к Имлею, благодаря имеющейся на нем походной радиостанции, спасателям стало известно, что путь их следования продлен до станции Ловелок.

Ремонтно-монтажная бригада, отправленная из Имлей на дрезине, нашла место обрыва телеграфной линии и восстановила связь. При этом выяснилось, что причиной обрыва является не землетрясение, а птица, севшая на провод.

Это известие несколько обрадовало спасателей, но отсутствие связи Ловлелока с Фернлей, а также отсутствие движения поездов с запада на восток, не позволяло им расслабиться, ни на минуту.

Джозеф и Гарридеб не сомкнули в эту ночь глаз, отмечая на карте пройденные литерным поездом города и станции по мере поступления от него сообщений. С замиранием сердца, большие денежные тузы ждали известий о судьбе своего ставленника. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что президент Трумэн так никого и не назначил на должность вице-президента. Подобное положение таило в себе множество вариантов наследования президентской власти, что было совершенно неприемлемо для Больших семейств. Президент Трумэн был нужен пусть раненый или даже больной как парализованный Вильямс или Рузвельт, но живой и дееспособный.

С каждым часом спасательный штаб работал все сильнее и слаженнее, совершенно не подозревая, что за его спиной идет своя, тайная игра. Её вел "северянин" Вильямс, который увидел в случившейся трагедии шанс на реализацию собственных планов.

Все дело заключалось, что Вильямс активно поддерживал американского политика Генри Уоллеса, занимавшего в правительстве Рузвельта сначала пост министра сельского хозяйства, а затем пост вице-президента. Другие Большие семейства, на протяжении многих лет не имели ничего против, участия Уоллеса в работе правительства, но в 1944 году ситуация резко поменялась.

Увлекшись идеей создания Организации Объединенных Наций, Рузвельт в серьез задумывался о том, чтобы после окончания войны оставить президентский пост и стать её первым генеральным секретарем.

Господа миллиардеры с усмешкой относились к намерению больного человека создать мировое правительство. Участием США в новой мировой войне он обеспечил денежной элите страны колоссальные прибыли, и она была не против подобных чудачеств. Каждый человек имеет право на слабость, но при этом не должно страдать дело.

Кандидатура Уоллеса как нового президента совершенно не устраивала ни Гарридеба, ни Сэмюэля, ни Джозефа. Хитрый Эндрю мудро занял нейтральную позицию намериваясь в нужный момент присоединиться к сильнейшему, и Вильямс остался одни против всех. По этой причине кандидатура Уоллеса на пост вице-президента на съезде демократов не прошла, и был выбран Трумэн. Именно его большие деньги захотели видеть американским президентом после окончания войны.

Никто из политиков не хочет иметь за своей спиной бывших соперников за верховную власть и Гарри Трумэн, не был исключением. Еще, будучи вице-президентом, через своих боссов он сумел добиться назначения Уоллеса на пост министра торговли, не позволив ему занять пост госсекретаря или генерального прокурора.

Став президентом, Трумэн стал подвергать своего соперника методичной травле, благо для этого имелся хороший предлог. Министр торговле был полностью не согласен с той политикой "большого бокса", что развернул Трумэн в отношении Советской России. Уоллес постоянно говорил о необходимости продолжения политики покойного президента партнерства со Сталиным.

Нежелание Трумэна слушать, а Уоллеса молчать, привело к тому, что к началу ноября, министр торговли был подвергнут президентом публичному остракизму. Сначала Трумэн не взял его с собой в поездку по стране, а затем не пригласил и в Карсон-Сити.

Официально это объяснялось тем, что Уоллес находился в Вашингтоне, тогда как основный члены правительства находились в Сент-Луисе и посылать самолет для одного человека, было непростительной роскошью. Однако многие политики разглядели в этом, нежелание президента видеть Уоллеса вблизи себя, сочтя это своеобразной "черной меткой" строптивцу.

Сразу пошли слухи о возможной скорой отставке Уоллеса с поста министра, что было недалеко от истины. Трумэн действительно не хотел видеть Уоллеса в рядах своего правительства и собирался уволить его сразу после окончания войны с Японией.

Вот такой был расклад политических сил в тот момент, когда находящийся в Вашингтоне Вильямс пригласил к себе в гости Генри Уоллеса. Миллиардер моментально уловил возникшую возможность переиграть проигранную партию под благовидным предлогом. Нового вице-президента не было, ровно, как не была выстроена линия преемственности передачи власти в случаи недееспособности президента. В подобной ситуации любой из членов правительства мог стать исполняющим обязанности президента, и Вильямс принялся ковать железо, пока оно было горячим.

Оба джентльмена хорошо знали друг друга и потому Вильямс позволили себе начать разговор напрямую, без всяких экивоков и недомолвок.

— По моим сведениям, в Карсон-Сити с президентом Трумэном случилось несчастье. Сейчас, я не могу точно сказать, жив он или нет, но судя по тем сведениям, что поступают каждый час из Калифорнии, многое говорит о том, что он недееспособен.

Вильямс старался говорить эти слова спокойным выдержанным тоном, но по мере того, как он приблизился к концу, глаза его азартно заблестели.

— Что с ним случилось, Вильямс? — настороженно спросил Уоллес, для которого слова миллиардера были подобно грому среди ясного неба. Находясь в Вашингтоне, министр был в полной изоляции и совершенно не владел ситуацией.

— Очень похоже на то, что Трумэн попал в железнодорожную аварию, с неясным исходом в результате сильного землетрясения в Калифорнии.

— Попал в аварию, господи какой ужас! — изумленно воскликнул Уоллес, выражая искренние соболезнования своему противнику.

— Да, его поезд не выходит на связь более девяти часов. Нет связи с Карсон-Сити, молчит Рино, молчит вся Калифорния. Все указывает на то, что на Западном побережье произошла очень сильная катастрофа, в результате которой мог серьезно пострадать и сам президент Трумэн — многозначительно произнес Вильямс, но его скрытый намек не нашел отклика со стороны политика. Собеседник предпочел его не услышать.

— Если это правда, мне искренне жаль президента Трумэна — сдержанно прокомментировал Уоллес слова миллиардера.

— И это все, что вы можете мне сказать? Вы меня сильно удивляете Генри — Вильямс, хищно прищурив глаза.

— Честно сказать, я вас не совсем понимаю. Что вы хотите от меня услышать?

— Бросьте Генри, вы все прекрасно понимаете, только боитесь поверить выпавшей нам с вами удаче. У Трумэна нет прямых наследников, а это значит, что у вас есть все шансы занять его место.

— Даже если Трумэн недееспособен, исполнять обязанности президента США, то кроме него есть другие люди, чьи посты более важные, чем мой и значит, они имеют больше прав, чем я временно исполнять обязанности президента.

— Очень может быть, что они также серьезно пострадали вместе с президентом Трумэном и не смогут заменить его.

— В ваших словах, слишком много предположений и очень мало конкретных фактов, Вильямс. Вы хорошо меня знаете как человека строго придерживающегося духа и буквы закона. Из меня получится плохой узурпатор. Давайте дождемся официального коммюнике о состоянии здоровья президента Трумэна и членов его кабинета и тогда вернемся к этому разговору.

Уоллес надеялся, что после этих слов разговор закончился, но его собеседник думал иначе.

— Я совсем не предлагаю стать вам узурпатором. Я всего лишь хочу, чтобы вы выполнили свой конституционный долг, который вы обязались исполнять, давая клятву при вступлении в должность министра.

Уоллес попытался возразить, но миллиардер властно взмахнул рукой.

— Прошу не перебивать. Вы упрекнули меня в том, что у меня слишком мало конкретных фактов и в этом вы правы. Однако вы забыли, что я никогда не был склонен к авантюрам и всегда был реалистом. Так вот согласно тем фактам, что я располагаю на данный момент, президент Трумэн скорее не способен выполнять свои обязанности, чем способен. Слишком многое указывает на это — отчеканил Вильямс и у министра, не хватило духа и желания спорить с ним.

— Первые конкретные сведения мы получим не раньше завтрашнего полудня, но боюсь, что ожидание этого сыграет дурную шутку с Америкой. Сейчас больше половины населения Штатов знают или догадываются о трагедии Западного побережья, где все прибрежные города не просто разрушены, а стерты с лица земли. Биржи уже в лихорадке и все говорит о том, что завтра все показатели рухнут вниз со страшной силой. Стоит ли вам говорить, что это значит для Америки. Нет? Прекрасно, — желчно усмехнулся Вильямс. — Прошу также не забыть, что мы ещё воюем с Японией и имеем непонятный конфликт со Сталиным. И ко всему к этому добавьте, что завтра всем станет известно, что у Америки нет правительства, ею никто не управляет. Это сообщение вызовет такой шок как внутри страны, так и зарубежом, что все наши биржи и банки закроются, и начнется мощнейший рецидив Великой депрессии. Надеюсь, это вам понятно? — касаясь биржи, миллиардер несколько сгущал краски. Они ещё никак не отреагировали на новости с Западного побережья, однако предугадать их реакцию было не сложно. Что касалось нарисованной им политической картины, то в целом, она соответствовала действительности.

Получив от Вильямса столь откровенную и исчерпывающую информацию, Уоллес сильно погрустнел и осунулся.

— Что вы предлагает мне сделать?

— Необходимо продемонстрировать нашим друзьям и врагам, что в Америке нет и намека на хаос, она твердо стоит на ногах и все случившиеся, не представляет серьезной угрозы для страны. Нужно внушить уверенность народу в том, что возникшие трудности имеют временный характер и в скором времени будут преодолены. Для этого завтра, вам нужно будет собрать в Белом доме пресс-конференцию и объявить, что временно исполняете обязанности президента США. Как действующий министр, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, вы имеет на это право. Я уже проконсультировался с председателем верховного суда, и он полностью согласен с этим. В случае вашего согласия на завтрашнюю конференцию, он прибудет в Белый дом и подтвердит легитимность ваших слов и намерений.

Уоллес задумался, старательно переваривая слова собеседника, стремясь найти в них логическую или юридическую нестыковку.

— Возможно, спикер палаты представителей Сэм Рэйберн имеет больше прав на временное исполнение обязанностей президента — предположил политик, чем серьезно озадачил Вильямса. Свой расклад сил, миллиардер строил исходя из линии представителей исполнительной власти.

Столкнувшегося с подобной проблемой, Вильяма очень подмывало отказаться от рассмотрения подобного варианта, однако он сдержался. Многолетняя привычка тщательно прикрывать свои тылы взяла над эмоциями вверх, и миллиардер принялся за дело.

Принадлежа к числу Больших семейств, он не считал себя небожителем и в случаи необходимости мог лично позвонить по телефону нужному человеку, а не перепоручать это дело помощникам.

Прошло немного более пятнадцати минут. За это время, Вильямс не только смог выяснить, где сейчас находится спикер Рэйберн и даже дозвониться до него. Связь в Америке работала прекрасно и слышимость в трубке была одинакова, что в Вашингтоне, что в Сент-Луисе, что в Миннеаполисе.

— Прошу прощение мистер Рэйберн за поздний звонок, но с вами очень хочет поговорить по очень важному делу министр Генри Уоллес — голосом нетерпящим возражений сказал Вильямс и, не дождавшись ответа, передал трубку Уоллесу.

— Здравствуйте, господин спикер — это министр Уоллес. Вы наверно уже в курсе, что на Западном побережье произошло землетрясение, повлекшее за собой большие человеческие жертвы и разрушения. С Калифорнией и Орегоном нет ни телефонной, ни телеграфной связи, как нет связи и с президентом Трумэном. По этому случаю, в Вашингтоне срочно создается штаб по борьбе с последствиями землетрясения. У меня к вам вопрос. Можете ли вы покинуть Луисвилл и как можно скорее прибыть в столицу? — Уоллес говорил твердым, но вместе с тем явно усталым голосом человека, взвалившего на свои плечи тяжелую ношу и очень нуждавшимся в помощнике. Именно на такой интонации настоял Вильямс, и он не ошибся в своих расчетах.

Застигнутый врасплох спикер испугался и что называется "поплыл".

— Мне очень жаль мистер Уоллес, но боюсь, что сейчас, вам от меня будет мало проку, — стал извиняться Рэйберн. — Чертово давление замучило меня своими скачками, не дает и шагу ступить. Мой лечащий врач настоятельно рекомендовал мне строгий покой и постельный режим. В противном случае может случиться инсульт, а мне бы ещё очень хотелось пожить на этом свете.

— Очень жаль господин спикер, — Уоллес попытался придать своему голосу нотку разочарования. — Честно говоря, я очень надеялся на вашу помощь и поддержку, но если дело обстоит так серьезно, как вы говорите, то не смею настаивать на вашем приезде. Со здоровьем не стоит шутить, господин спикер. Выздоравливайте.

Министр повесил трубку и две пары глаз схлестнулись взглядами. Одни смотрели требовательно и чуть насмешливо. Другие принадлежали человеку, которому предстояло совершить нелегкий выбор.

— Кого вы ещё назовете, в качестве более достойного приемника во власть? Наверно временного президента Сената? — учтиво осведомился Вильямс, с видом человека знающего ответ.

— Да, пожалуй, вы правы. Временный президент Сената вполне достойная кандидатура для временного хозяина Белого дома, — согласился с ним министр. — Вы можете позвонить и ему?

— Конечно, могу, но только говорю вам наперед — от этого звонка толку не будет — откровенно предупредил Вильямс.

— Почему? Конгрессмен тоже болен неизлечимой болезнью?

— Гораздо, хуже. Конгрессмен болен любовной болезнью, от которой он потерял голову и в настоящий момент, его нет дома. Согласно моим данным, двое влюбленных, одному из которых всего шестьдесят один, а другой уже двадцать девять, пребывают в одном уютном загородном доме — усмехнулся миллиардер.

— Я никогда не сомневался в вашей информации Вильямс, но для очистки совести, я все же позвоню. Говорите номер его дома.

Не прошло и пяти минут, как Уоллес был вынужден признать правоту своего собеседника. На том конце провода, домашние известили министра, что временный президент Сената уехал по срочным делам и когда будет не известно.

— Ну, что, удовлетворены? Вы перебрали всех достойных людей, Генри. Надеюсь, что вы не будите настаивать на привлечение секретаря конгресса?

— Нет, не буду, — согласился со своим искусителем Уоллес, — но не слишком ли мы торопимся, Вильямс? Вдруг завтра окажется, что президент Трумэн жив, здоров и тогда все наши действия будут иметь неприглядный вид.

— Не сомневайтесь, даже если президент жив, все ваши шаги будут выглядеть как банальная перестраховка и не более того. Ну, что согласны стать временно исполняющим обязанности президента США? — требовательно спросил Вильямс.

— Да, согласен — после небольшой заминки ответил Уоллес.

— Вот и отлично. Сейчас звоните второму секретарю Белого дома и прикажите ему, назначить на восемь тридцать утра брифинг посвященный землетрясению на Западном побережье. Вместе с вами в Белый дом приедет председатель Верховного Суда и помощник министра финансов. Также объявите о необходимости создания временного комитета для устранения этих последствий. Вот список людей, которые вам понадобятся, — миллиардер протянул лист бумаги с написанными от руки фамилиями и должностями. — Последнее слово конечно за вами, но смею заверить, что это толковые люди.

Уоллес пробежал лист бумаги, а затем спросил Вильямса в упор.

— Это ваши кандидаты в мое несостоявшееся правительство?

— Да, Генри. Вы все правильно поняли — честно признался миллиардер.

— Хорошо, я рассмотрю его сегодня ночью. Ещё один вопрос, почему именно на восемь тридцать вы предлагаете назначить брифинг?

— К восьми часам утра у меня должны быть свежие новости относительно судьбы президента и если, что-то пойдет не так, мы сможем внести изменения в план наших действий.

— Тогда почему не в девять?

— Вы забыли про биржи. Нам очень важно сделать свое заявление до их открытия.

Второй секретарь Белого дома Пью Бэйли, не сильно удивился позднему звонку Уоллеса и без лишних вопросов согласился исполнить его поручения. Во-первых, как истинный американец он хотел хоть какую-нибудь определенность в столь страшное и непонятное время, а во-вторых, с ним уже успели поработать люди Вильямса. На каждую зверушку всегда найдут нужную погремушку.

Наступивший день и прошедшая ночь не принесли прояснений относительно судьбы президентского поезда и самого Гарри Трумэна. Мчавшиеся на всех парах спасатели успешно достигли сначала Имлей, затем Ловелок и двинулись к Рино, но вскоре были вынуждены остановиться. Мощный горный оползень перекрыл железнодорожное полотно на протяжении пятнадцати метров.

В срочном порядке, по телеграфу был направлен запрос в Ловелок на посылку специального очистителя путей, без которого дальнейшее движение было невозможно.

Отправляясь в путь, Сэмюэль предвидел возможное развитие событий и потому, приказал погрузить на специализированную платформу пару мотоциклов. Учитывая возможность разрушения не только железнодорожного полотна, но и автомобильной дороги, это был самый лучший вариант дальнейшего движения.

Не прошло и получаса, как двое разведчиков уже катились на запад, поднимая за собой шлейфы пыли. Они должны были добраться до Рино, выяснить обстановку и вернуться назад. Также на разведку была отправлена дрезина, которую спасатели захватили с собой в Солт-Лейк-Сити по требования Сэмюэля.

Примерно через час, поступили первые сообщения. Отправленная вперед дрезина, так и не смогла добраться до Фернли. Оползни дважды преграждали ей дорогу, но каждый раз разведчики продолжали свой путь, перенося дрезину на руках.

Куда большей проблемой являлась деформация железнодорожного полотна в частности разрыв или изгиб рельсов. Именно по этой причине разведчики на дрезине не смогли добраться до Фернли, но смогли наблюдать в бинокли в его районе дымы.

Также им удалось встретить двух старых индейцев бредущих вдоль железной дороги на восток. По их словам Фернли сильно пострадал как от вод озера находящегося неподалеку от него в горах, так и от толчков землетрясения.

— Очень, очень много погибло людей, сэр, но ещё больше решили идти по железной дороге на восток. Люди хотят идти утром, а мы решили идти сейчас, чтобы быть первыми — говорил старик индеец, с благодарностью приняв от спасателей пакет хлеба и бекон из армейского продуктового пайка. Снаряжая экспедицию, Сэмюэль позаботился, чтобы в поезде был запас продовольствия. В том, что в районе землетрясения начнется гуманитарная катастрофа, магнат был полностью уверен.

Через три часа из Ловелока подошел железнодорожный очиститель, работа закипела и одновременно с этим, появились первые беженцы. Удрученные и изнеможенные от свалившихся на них бед, шли они прочь от гор убийцы, искренне надеясь, что смогут найти в Ловелок помощь и доберутся до Солт-Лейк-Сити.

Сэмюэль с помощниками принялся расспрашивать беженцев и от их рассказов, у него холодело сердце. С каждой такой беседой, он все лучше и лучше понимал, что шансы найти президента Трумэна живым очень слабые. Уж слишком страшные картины рисовали ему покинувшие свои дома жители Фернли.

Пока спасатели пробивались сквозь каменный завал, возле поезда скопилось много людей. Все они просили еды и воды, вид их был скорбен и ужасен. Не желая подвергать риску свои продуктовые и лекарственные запасы, Сэмюэль принял соломоново решение. Он приказал посадить людей на две открытые платформы и отправил их в Ловелок при помощи запасного паровоза.

К десяти часам движение поезда возобновилось но, как и предсказывали разведчики, путь им вновь преградили новые оползни. Их преодоление было затруднено, появлением подземные толчки. Они были редкими, слабыми, но никто не мог гарантировать, что через минуту их сила и интенсивность не возрастет в разы, и не произойдут новые оползни и обвалы.

Несмотря на столь серьезную угрозу, Сэмюэль решил продолжить движение вперед. Слишком важное ему было знать, жив Трумэн или нет.

Фортуна была благосклонна к нему. Не прошло и получаса от момента начала движения, как среди идущих на восток беженцев, оказался один человек, которые сам не видел, но слышал о крушении президентского поезда на пути из Рино в Карсон-Сити.

Спасся кто-либо или нет, он не знал, но его слова стали погребальным звоном по президенту Трумэну. И без того мизерные шансы на благоприятный исход, стали откровенно призрачными.

Сэмюэль немедленно доложил об этом Джозефу и Гарридебу, чьи интересы страдали от смерти Трумэна в первую очередь. Наступала новая большая игра не только во внешней политике и внутренней жизни Америки, но в первую очередь в отношениях Больших семейств. Подобно старым феодальным отношениям, каждый был сам за себя, но при этом был вынужден учитывать интересы соседей.

На этом фоне постоянно образовывались и рушились тайные союзы, и гибель президента Трумэна открывала новые возможности их создания.

Из всех Больших семей, от этого больше всех выигрывал Вильямс. Поэтому магнаты решил не спешить сообщать ему о полученной информации, намериваясь выстроить свою линию поведения. Действия были абсолютно правильными, но черная измена проникла в окружение Джозефа.

Один из его секретарей, из-за малого оклада состоял на тайной связи с Вильямсом. Именно он регулярно докладывал всесильному боссу поступившие от Сэмюэля сообщения из Невады. Получив от радистов последнюю информацию, он немедленно передал её по назначению, но перед этим совершил один ошибочный звонок в "прачечную". Извинившись, он передал условную фразу, птицей улетевшей в Вашингтон к Вильямсу.

Между тем события в Вашингтоне развивались своим чередом. Сообщение Уоллеса о случившемся землетрясении и намерении создать временный комитет, было воспринято с должным пониманием, как деловыми кругами, так обществом. Биржа со скрипом, но выдержала нанесенный ей Судьбою удар. Индексы к огромной радости держателей не рухнули и Америка, с надеждой встретила новый день.

Подобранные Вильямсом и зачитанные министром люди, прибыли в Белый дом без промедления и уже через час временный комитет заработал. Уже по поручению официального представителя правительства, находящие в Финиксе авиационные соединения, получили приказ начать широкомасштабные поиски президентского поезда.

Одновременно с этим, по решению комитета Объединенных штабов, началось переброска дополнительного числа самолетов в Солт-Лейк-Сити и тут авиаторы столкнулись с серьезной проблемой. Вулканический пепел, что к этому времени достиг границ Великих равнин, создал серьезную угрозу для двигателей самолетов.

После недолгого совещания было принято решение послать несколько санитарных и спасательных поездов в пострадавшие от стихии районы. В Аризоне, Юте, Айдахо и Вайоминге, на находящихся там военных базах было приказано развернуть центры по оказанию помощи пострадавшим людям.

Проводя поисково-спасательную работу вместе с армией и гражданскими властями, Уоллес постарался взять под свой контроль и законодательную власть. Апеллируя к необходимости принятия закона о чрезвычайном положении, он рекомендовал членам конгресса как можно скорее собраться в Вашингтоне.

Конгрессмены встретили это предложение глухим роптанием. Подавляющее большинство не хотело возвращаться в столицу, с которой только — только сняли чумный карантин. У многих моментально возникли проблемы со здоровьем, из-за чего переезд в Вашингтон был временно невозможен, но подобная хворь была не у всех. Были и такие, кто поехал в столицу, не дожидаясь призывов председателя временного комитета.

Подобный ход со стороны сенаторов, для Уоллеса была вполне предсказуема, и он воспринял это как должное. Погрузившись с головой в работу, он занялся решением самых главных и первостепенных задач, заняв в Белом доме кабинете, который в свое время для насущных дел использовал Рузвельт. Овальный кабинет, он не занимал из принципиальных соображений.

Ещё не было двух часов, когда Уоллесу позвонил Вильямс и будничным голосом известил его, что пришло время пункта "Б". Под этим литером у партнеров значился самый главный шаг, к которому так стремился Вильямс и всячески оттягивал Уоллес.

Закончив разговор, министр встал и, обведя взглядом всех присутствующих членов комитета, объявил, что у него плохие новости. Большинство из членов комитета уже были проинформированы о возможности подобного варианта, а особо доверенные лица имели необходимую инструкцию. Поэтому, выдержав для приличия скорбную паузу, бывший сенатор Сайман Роуз, ради спасения Америки, предложил Уоллесу стать временно исполняющим обязанности президента США.

Стоит ли говорить, что среди членов комитета оно не вызвало нареканий и протестов, после чего, поблагодарив за оказанное доверие, Уоллес позвонил председателю Верховного суда.

Весь разговор занял не больше десяти минут, после чего Уоллес вызвал в кабинет Пью Бейли. Не вдаваясь в подробности, министр приказал собрать новый брифинг для журналистов на два часа тридцать минут.

Столь стремительные действия со стороны комитета, вызвал большой ажиотаж среди представителей прессы. Не успев толком переварить одну сенсацию, они с готовностью раскрыли рты для поглощения новых яств. В том, что это будет что-то важное никто из "акул пера" не сомневался и потому, они дружно рванули в Белый дом, едва поступило сообщение о брифинге.

Американские журналисты всегда умели хорошо работать и когда часы пробили половину третьего, в Красной гостиной яблоку было негде упасть. Собравшиеся журналисты затаив дыхание, смотрели на вышедшего к ним Уоллеса, готовясь записать каждое сказанное им слово. Они ждали новой сенсации, и министр не обманул их.

— Уважаемые граждане Америки. Господь Бог продолжает испытывать нашу твердость и выдержку, послав американскому народу ещё одно горькое известие — Уоллес сделал паузу и по залу прошелся приглушенный шепот. Максимально выдержав её, министр уперся взглядом в одну точку и заговорил глубоким, проникновенным голосом.

— По предварительным сведениям, которыми я располагаю на данный момент, можно с уверенностью говорить о том, что с поездом президента Трумэна случилось несчастье. Я, как и все члены комитета, а также все взрослое население страны искренне надеемся, что с нашим президентом все в порядке. На его поиски уже отправлены крупные воздушные и наземные соединения армии и авиации. Как уверяют специалисты, мы имеем неплохие шансы в скором времени увидеть господина президента здесь в Белом доме живым и здоровым.

Уоллес вновь замолчал и, воспользовавшись паузой, фотокорреспонденты ослепили министра своими вспышками стремясь запечатлеть его скорбь к человеку, с которым у него не было ничего общего. Ни во взглядах, ни в действии.

— Руководимый мною комитет приложит все силы, чтобы как можно скорее рассеять неясность по поводу судьбы президента, смею вас заверить. Это займет определенное время, но произошедшее землетрясение, а также идущая война с Японией не позволяют нам просто сидеть и ждать возвращение президента. Необходимо действовать, руководить страной, руководить армией, принимать ответственные решения.

После консультации с рядом конгрессменов и председателем Верховного суда, в виду сложившихся обстоятельств, я принял нелегкое и очень ответственное решение. С сегодняшнего дня и до момента возвращения президента Трумэна, я приступаю к временному исполнению обязанностей президента Соединенных Штатов Америки. Да поможет мне в этом Бог.

Едва только Уоллес произнес эти слова, как гостиную вновь озарили яркие вспышки фотоаппаратов, чьи владельцы спешивших запечатлеть историю. Такого вступления во власть временно исполняющего обязанности президента, Америка ещё не знала.

Случись это в мирное время, подобные действия со стороны Уоллеса вряд ли бы имели быстрый успех. Всегда нашлись бы достойные претенденты для временного исполнения обязанностей президента. Несомненно, свое слово сказали бы и законодатели, выставив ворох условий для одобрения подобных действий, но Уоллесу и стоящему за ним Вильямсу повезло. Четко прописанного процесса наследования верховной власти не было, а Конгресс и все достойные претенденты покинули столицу из-за страха перед чумой.

Война с Японией, непонятные отношения с СССР, эпидемии, землетрясение и внутреннее напряжение среди простых американцев, серьезно порядили ряды желающих стать первым в это непростое время. Хитрые и расчетливые англосаксонские белые политики посчитали нынешний момент неблагоприятный для себя и своих интересов, решив попридержать на время свои властные амбиции.

— Пусть этот парень сделает для нас всю черную работу, а потом и мы скажем свое слово — думали так сенаторы и конгрессмены, имевшие свои амбиции на президентское кресло, но промолчавшие после заявления Уоллеса. К тому же, для многих оставалась неясной судьба Трумэна, вдруг он на самом деле жив и вскоре вернется в столицу. Нет, лучше не высовываться в столь трудный и неясный момент.

Заявление Уоллеса благодаря радио и телеграфу за короткое время облетело всю Землю и достигло Лондона, Парижа, Москвы, Пекина и Токио.

В Москве была поздняя ночь, когда Берия по прямому телефону доложил Сталину о событиях в Америке. В срочном порядке были собраны члены ГКО в составе Сталина, Молотова, Маленкова, Берии, Булганина. Также на совещание был приглашен генерал армии Антонов.

В течение двух дней шло накопление и переосмысливание информации о положении дел в Америки, поступавшей по всевозможным каналам. К концу вторых суток общая картина прояснилась, и пришла пора принимать решение. Важное и ответственное, но отнюдь не по Соединенным Штатам, а по Великобритании. Давать зеленый свет операции "Консервы" или нет.

Новость из Америки очень обрадовало Молотова.

— Уоллес твердый последователь политики Рузвельта, можно сказать его идейный приемник. Я встречался с ним, когда он занимал должность вице-президента и у меня, сложилось о нем мнение, как о трезвом и способном к разумному компромиссу политике. Если он возглавит Америку вместо Трумэна, нет никакой необходимость в операции — высказал свое мнение нарком, но Берия с ним не согласился.

— А если Трумэн жив, что тогда? Такой шанс нам вряд ли ещё когда выпадет — предостерег Сталина Лаврентий Павлович и его поддержал генерал Антонов.

— Положение действительно необычно выгодное для нас. Американцы и англичане вряд ли смогут предпринять против нас серьезные контрмеры, если операция состоится.

— А вы уверены в успехе операции? В случаи её провала, наша международная репутация очень серьезно пострадает — не сдавался Молотов и с его словами, было трудно спорить.

— Да, положение будет очень незавидное — поддержал Вячеслава Михайловича Маленков.

— Значит, ты предлагаешь вновь подождать, когда они там возьмутся за ум, когда все можно решить сейчас, одним махом не только прекратить эту войну и вернуться к мирной жизни, но и на долгие годы обеспечить нам всем покой — уверенно выкладывал свои козыри Берия.

Молотов и Маленков, очень надеялись в этом споре на поддержку со стороны Булганина, но хитрый счетовод только вздыхал, не торопясь сказать свое мнение.

— Покой нам только снится, Лаврентий, — процитировал классика вождь. — Покой в первую очередь необходим нашей страте и её трудовому народу. Вот главная цель и ценность всех наших действий. Подождать, конечно, можно и в определенной степени даже нужно. Торопливость в Большой политике недопустима, но при этом не надо зевать. Товарищ Антонов абсолютно прав, другой такой возможности не было ни у царской России и скорее всего е будет у наших наследников.

Сталин замолчал, обвел пытливым взглядом своих соратников, ожидая от них новых аргументов в за и против, но те молчали. Члены ГКО ждали решения своего председателя, но тот не хотел единолично решать столь важный вопрос.

— Будет правильнее, если мы поставим вопрос на голосование. Товарищ Антонов тоже может принять в нем участие — вынес свой вердикт Сталин к явному огорчению Молотова.

— Кто за проведение операции? — спросил вождь и вверх, предсказуемо взмыли ладони Берии и Антонова.

— Ясно, — холодно констатировал вождь, — кто против проведения десантирования наших войск на территорию Англии?

Вопрос был произнесен с откровенным подтекстом, но это никак не отразилось на решимости противников операции "Консервы". Молотов и Маленков требовательно посмотрели на Булганина, в твердой уверенности, что финансист окажется на их стороне и своим голосом поможет отсрочить проведение операции. Однако трусливый Булганин, хорошо уловивший подтекст озвученный вождем, остался слеп к призывам своих товарищей.

Он принялся мяться, вздыхать, но никак не мог найти себе силы встать на сторону "миротворцев" ГКО.

— Товарищ Булганин воздерживается? — двинул бровью Сталин, — что же, вполне похвальная позиция. Видно мне одному придется отвечать за все разбитые горшки и упущенные возможности.

Вождь встал, разминая затекшие ноги, подошел к камину, что находился в дальнем углу кабинета и только тогда, вернувшись к столу, заговорил.

— Мудрость русского народа говорит, что черного кабеля не отмоешь добела. Да, ждать можно и нужно, но боюсь, что не в этом случаи. Сколько раз мы пытались вразумить англичан, предлагали прекратить военные действия и начать мирные переговоры, но все оказалось напрасным. Черчилль, затем Иден и теперь Эттли, несмотря ни на что продолжают стоять за войну и всему виной большие американские деньги. Это они сначала способствовали возникновению конфликта между нами и нашими союзниками, а теперь всеми силами не дают погаснуть огню раздора — вождь говорил неторопливо, как, будто размышляя над задачей, но хорошо знавшие его члены ГКО знали, что он обосновывает уже принятое им решение.

— Я нисколько не сомневаюсь, что господин Уоллес хороший человек и грамотный политик. Что он сможет продолжить курс покойного президента Рузвельта, но при этом не стоит забывать главное. Господи Уоллес американский политик, у которого на первом месте стоят свои цели, свои интересы и они могут не совпадать с нашими целями и задачами. Мне очень бы хотелось надеяться, что с ним можно найти разумный компромисс, однако я ни одной минуты не сомневаюсь, что за его спиной стоят большие деньги. Других политиков в Соединенных Штатах нет и быть не может — империализм — сокрушенно вздохнул Сталин.

— Значит война, Коба? — напрямую спросил Сталина Молотов.

— Да, война, Вяче. Сегодня Америка ослаблена как в военном плане, так и в экономическом. Добавь к этому неразбериху в верхних эшелонах власти и сильное не спокойствие внутри страны. Товарищ Антонов прав, такой шанс упускать никак нельзя.

— А если все же операция сорвется, и мы не сможем реализовать наши планы. Что тогда? кто будет отвечать?

— В первую очередь будет отвечать, конечно, товарищ Сталин. Вместе с товарищами Берией и Антоновым, а также товарищами Молотовым, Маленковым и Булганиным — вождь расставил все точки над и. Решение на заседании ГКО было принято и, несмотря на возникшие разногласия, теперь именовалось коллективным.

— Приводите в действие свои "консервы" и "Булонский лагерь" — распорядился вождь, и генерал с маршалом быстро покинули кабинет. Чтобы не тратить время, Берия прямо из приемной Поскребышева позвонил в далекую Германию.

— Судоплатов, — обратился нарком к главному по "консервам", — можно.

— Все понял товарищ, нарком. Можно — подтвердил невидимый собеседник, и маховик огромной машины незамедлительно пришел в действие.

В отличие от наркома, генерал Антонов мог не торопиться. Он спокойно добрался до Генерального Штаба и оттуда приказал передать маршалу Рокоссовскому короткое послание с литером "Воздух": "Шторм, шторм, шторм".

Глава XIX. Туманный Фример.

Война войной, а торговля торговлей, одно другому не мешает — говорили умные англосаксонские купцы и были полностью правы. Эти два понятия так неотделимы друг от друга, что зачастую, если одно не являлось прямым следствием другого, то неизменно его дополняло.

С древних времен вслед за выступившим в поход войском, двигались купцы со своими караванами. Благодаря ним, солдаты и их командиры получали все необходимое для своего победоносного шествия, взамен позволяя купцам скупать захваченных в плен людей и большую часть военной добычи по низкой цене.

Нередко отношения войны и торговли проявлялась в довольно необычных формах. Так в Древней Греции, во время осады города при помощи полной блокады, враждующие стороны заключали своеобразный бартер. Солдаты пропускали в осажденный город продовольствие, взамен получая от осажденных женщин для своих интимных услуг. При этом особенно ценились, рыжеволосы и блондинки.

В двадцатом веке война и торговля слились между собой не только прочно, но и порочно. Во время русско-японской войны, на словах провозглашая нейтралитет, Англия и Америка без всякого стеснения поставляли японцам различные военные товары. Под видом отправки зерна и риса, в Японию шли крупнокалиберные орудия для уничтожения фортов Порт-Артура, селитра, уголь и прочие военные материалы.

С началом Первой мировой войны, имея статуса нейтральной Соединенные Штаты лихо поставляли различные виды вооружения всем воюющим сторонам. Огромные барыши от сотрясающих Европу сражений несколько приуменьшились после вступления Вашингтона в войну на стороне Антанты. Нравственные принципы в этот момент возобладали над возможностью обогатиться, но и здесь американцы не остались внакладе. Пользуясь бедственным положением Европы, они вернули все с лихвой, завалив Старый Свет своими товарами.

Совсем иная картина возникла в начале сороковых годов, когда американские фирмы, даже после вступления США в войну против Гитлера, активно сотрудничали с фашистами. До средины сорок четвертого года, в Германию шло американское топливо, моторы, автомобили, резина и прочие военные материалы, так необходимые рейху.

Не отставала от заокеанского дяди и вечно нейтральная Швеция, всю войну исправно отправлявшая в немецкие порты транспорты груженые железной рудой. Ради исторической правды следует признать, что шведскими ископаемыми также пользовалась и Англия. До момента занятия норвежского порта Нарвика, шведы исправно поставляли железную руду и в Соединенное Королевство.

Шведская руда очень высоко котировалась в Европе, особенно на Британских островах. Поэтому, лишившись после окончания войны одного постоянного покупателя в виде германского рейха, Стокгольм немедленно получил другого покупателя в лице британской империи.

По причине временной оккупации Нарвика советскими войсками, шведский экспорт временно встал, но едва были очищены от мин датские проливы, как торговля возобновилась. С завидной регулярностью шведские баржи с рудой стали курсировать между Стокгольмом и Лондоном.

Не желая получить лишние дипломатические неприятности, советские войска не препятствовали проходу шведских кораблей в воюющую с ними страну. Конечно, у Москвы очень чесались руки перекрыть поставку такого важного сырья своему потенциальному противнику, но к своему огромному сожалению ничего не могла сделать.

Все, что можно было сделать, это проводить осмотр идущих в Англию судов на предмет выявления оружия и всевозможных военных материалов. Советские патрульные катера неустанно встречали каждый шведский корабль, поднимались на борт и проводили досмотр.

Смотрели конечно тщательно, придирчиво, но никакого оружия и военных товаров они не находили и на этом русская месть заканчивалась.

Поначалу, шведские моряки побаивались этих проверок. Справедливо опасаясь, что дикие варвары, подмявшие под себя почти всю Европу, припомнят им торговлю с Германией, но вскоре эти страхи прошли.

Быстро поняв, что руки у советских моряков связаны, скандинавы сначала перешли на холодную сдержанность в общении с нежеланными гостями, а затем и вовсе распоясались. Дошло до того, что шведские капитаны принялись выговаривать смотровой команде по поводу излишне долгого осмотра их рудовозов.

— Нельзя ли побыстрее. Из-за вас я опаздываю, а меня ждут в Лондоне — говорили шведы, меланхолично попыхивая трубкой на скверном русском языке, но с очень явным чувством превосходства как будто их ждал сам английский король, со всей королевской конницей и ратью.

После того как были открыты для свободного прохода Бельты, шведы стали пускать по одному рудовозу в неделю, а затем и по два. К концу ноября дело встало на поток, и число кораблей достигло целых трех.

23 ноября рейс на Лондон выполнял рудовоз под командованием капитана Юхана Магнуса. Это был опытный моряк, уже не раз, водивший свой корабль в Лондон и имевший опыт общения с советскими моряками. Поэтому, появление военного корабля под красным флагом не вызвало у капитана и его команды никакого страха и паники.

По сигналу со сторожевика, рудовоз покорно лег в дрейф и стал дожидаться прибытия досмотровой группы. Все было как всегда с той лишь разницей, что русские почему-то встретили корабль Магнуса в открытом море, хотя раньше проводили досмотр при подходе к проливам.

Расценив этот факт как новую гадость со стороны "красных", капитан Магнус меланхолически смотрел за действиями непрошеных гостей.

По требованию офицера руководящим досмотром всякое движение по кораблю прекратилось. Возле дверей радиорубки, машинного отделения и мостика встал вооруженный часовой и досмотр начался.

Досмотровая группа привычно растеклась по кораблю в поисках возможной контрабанды. Судя по увеличению численности досматривающих моряков, русские намеривались искать её с особой тщательностью.

Подобное рвение вызвало только холодную улыбку на лице Магнуса. С твердостью и величием грозного слона, окруженного сворой уличных шавок, он стал выжидать время, после которой намеривался произнести колючую реплику.

Капитан уже вытащил трубку и собирался раскрыть рот, как в этот момент дверь рулевой рубки распахнулась, и в неё ворвалось несколько вооруженных человек.

— На пол! На пол! — на хорошем шведском языке прокричал один из ворвавшихся людей и, видя, что его приказ не исполняется, с силой ударил прикладом автомата вахтенного матроса, оказавшегося ближе всех к нему.

Решительность действий и одухотворенность, написанная на лицах советских моряков, оказали на шведов должное воздействие. Не дожидаясь, когда к ним подойдут и применят силу, все моряки вместе с капитаном, дружно попадали на пол. Замешкался лишь только один рулевой. Как всякий правильный моряк, он в первую очередь боялся потерять управление кораблем, но захватчики не оценили его порывов. Один из них сначала больно ударил рулевого по уху, а затем сбил с ног и сам встал за штурвал.

Магнус попытался протестовать по поводу столь некорректного обращения с ним и с его командой, но моментально получил тычок в спину, грозный окрик: "Молчать!" и восстание было жестоко подавлено.

После этого, руководивший захватом рубки человек подошел к переговорной трубе и произнес: — Машинное, как вы там!?

— Все в порядке — отозвались недра на чистом русском языке, — замена произведена.

— Ясно, ждите команды — закончил разговор человек и взглянув на распластавшиеся на полу тела, приказал, — выводите.

Со скованными за спиной руками шведы были доставлены в кубрик, у дверей которого стояли автоматчики. Там была вся команда корабля, за исключением капитана и радиста. Этих двоих, с завязанными глазами погрузили на катер и увезли в неизвестном направлении.

Прошло некоторое время, пока их не заставили в слепую подняться по трапу и не завели в неизвестное помещение. Каково же было их удивление, когда с их глаз сняли повязки, и обнаружилось, что они стоять в рулевой рубке своего рудовоза.

Впрочем, по некоторым мелочам быстро выяснилось, что это был двойник их корабля. Родной брат близнец, но все же, не их сухогруз.

— Что это все значит? По какому праву вы захватили меня, мою команду и мой корабль, идущий под шведским флагом. Мы нейтральная страна и вам за это произвол придется извиняться отвечать! — начал кипятится швед, но легкий удар в спину прикладом автомата, быстро напомнил ему кто здесь главный.

— Обязательно господин Магнус извинимся, сразу после того как вы приведете этот корабль с рудой в Лондон. Больше того, сразу после окончания плавания обязательно отпустим на все четыре стороны.

— Ваши действия незаконны и я не собираюсь их выполнять — с достоинством ответил швед, при этом боязливо косясь краем глаза на стоявшего рядом охранника. Он ожидал нового удара, но его не последовало и Магнус, приободрился. Капитан расправил плечи и захотел потребовать встречи со шведским послом или консулом, но стоящий перед ним человек перебил его.

— Мы хотим, чтобы вы Юхан Магнус привели этот корабль с нашей командой в Лондон и передали находящийся на его борту груз по назначению. А когда английский патруль господина Хинкли или Раферти как обычно встретит вас в британских территориальных водах, вы были спокойны и непринужденные при проверке судовых документов и сделали бы все, чтобы англичане не заметили подмены кораблей. Предупреждаю сразу, что этот корабль полностью похож на ваш корабль, даже есть вмятина на левом борту.

Человек сделал паузу и властно ткнул пальцем по направлению радиста.

— Мы хотим, чтобы вы радист Свен Олофсон как обычно передавали отчеты в Стокгольм и запрашивали погоду в Гетеборге и Лондоне. А также отвечали на все запросы морской службы англичан в одиннадцать часов вечера и три часа утра — демонстрировал свою хорошую осведомленно русский.

— Предвижу ваши горячие отказы от сотрудничества с нами и сразу предупреждаю, что в случаи неповиновения будут убиты — человек сделал зловещую паузу, а затем с милой улыбкой продолжил, — нет, не взятые нами в заложники члены вашей команды. Они останутся живы, на не нужны лишние жертвы. Будут убиты ваши близкие. У вас Магнус есть жена Гертруда и две дочки Ингрид и Эдда, семь и девять лет. У вас Олофсон нет жены и детей, но есть больная мать, которую вы очень любите. Вы — Магнус живете на улице короля Густава, вы — Олофсон на Галерной улице. У вас — собственный дом, вы — снимаете квартиру на втором этаже.

От таких откровений оба шведа сильно побледнели и сцепили руки, чтобы проклятый русский не мог заметить предательской дрожи их пальцев.

— Вот видите господа, нам о вас все известно. Скажу больше, обе ваши семьи взяты под самое тщательное наблюдение нашими секретными агентами в Стокгольме, которые только ждут нашего сигнала — продолжал улыбаться мучитель и от вида его дружелюбного лица, у шведов появились мурашки на теле.

— Когда вы обычно приводите свой корабль в Лондон? В восемь часов утра? — уточнил русский.

— Да, в восемь утра — хмуро подтвердил Магнус.

— Так вот, если в восемь тридцать им не поступит нужный сигнал, то они убьют ваших родных, смею вас заверить. Скажу сразу, лично мне очень будет жал, что ваша жена и девочки погибнут под колесами грузовика по дороге в школу, а вашу маму убьют залезшие в квартиру воры, но что делать господа. Идет война и тут не до сантиментов — человек с сокрушением развел руки и в этот момент, Магнус бросился на него.

Разозленный швед попытался дотянуться своими крепкими руками до горла своего мучителя, но оказался недостаточно ловок. Едва только он начал движение, как русский моментально сместился в сторону и ловко нанес крепкий удар в живот.

Неудачный мститель мгновенно согнулся пополам и стал стремительно оседать. Русский моментально развернулся в сторону радиста, ожидая нападение и с его стороны, но тот оказался из робкого десятка. Достаточно было одного грозного взгляда, чтобы у него не возникло никакого желания следовать примеру своего капитана.

— Вот и правильно, господин Олофсон. Отправляетесь на свое рабочее место, вместе с нашим человеком, — ласковым голосом со стальными нотками проворковал русский и, убедившись, что швед созрел, кивнул своему помощнику, — проводи его в радиорубку.

Получив жесткий урок и оставшись в одиночестве, капитан Магнус больше не стал предпринимать попыток бунта. Ощутив на своем горле цепкие железные объятья, он покориться обстоятельствам и согласился делать то, что от него хотели.

Ложный рудовоз с плененным капитаном и радистом на борту направился к датским проливам, а шведский корабль направился под конвоем сторожевика к острову Рюген.

Корабли ещё только — только подходили к этим пунктам своего следования, а в Стокгольме уже началась очередная советско-американская встреча в новом составе. Москву по-прежнему представлял Вышинский, а вот переговоры с американской стороны вел новый человек, Джеймс Сканли.

Прилетев на самолете из Нью-Йорка, новый посланник временно исполняющего обязанности президента США Генри Уоллеса имел самые широкие полномочия при ведении переговоров, в отличие от своего предшественника. Каждый свой шаг господин Майлз был вынужден согласовывать с Вашингтоном, тогда как Сканли мог предпринимать определенные действия самостоятельно.

Отправляя своего посланника за океан, Уоллес поставил перед ним две главные задачи:

— Мне нужен прочный мир в Европе и скорейшая победа над Японией. Без прочного союза с русскими это невозможно, поэтому следует сделать все возможное и невозможное, чтобы он состоялся. Знаю, что за последние полгода у мистера Сталина появилось большое недоверие к нашей стране и в определенном смысле, оно вполне оправданное. В своем послании Сталину я предлагаю забыть неудачный опыт общения моего предшественника и вернуться к тем нормам, которым следовал президент Рузвельт.

Вам придется особенно постараться, чтобы заставить русских поверить в наши добропорядочные намерения и сделать шаг в нужном для нас направлении. Несомненно, для этого придется им кое-что предложить. Сегодня Россия по-прежнему испытывает острую нехватку части товаров и сырья, которые мы ей поставляли по ленд-лизу, а также в продовольствии. Не случись эта катастрофа в Калифорнии и не пострадай от пепла штаты Среднего Запада, мы бы быстро смогли найти с русскими общий язык. Именно так и намеривался действовать после окончания войны президент Рузвельт, считая Советский Союз один из главных рынков для наших товаров в ближайшие три — пять лет.

Однако наше нынешнее положение не позволяет нам строить подобные планы. Поэтому, скорей всего придется уступать в политических делах и скорее всего в вопросе по Германии. Конечно, наши деловые и политические отношения с Англией требуют от нас проявления союзнического долга в её отношении, но никто не может заставить нас платить по счетам за чужую авантюру. Нам совершенно не нужно прямое военное столкновение со Сталиным в Европе, которое в нынешней ситуации, по мнению генерала Эйзенхауэра, может иметь для нас неприятный исход и мы вынуждены действовать исходя из собственных интересов.

Что касается японского вопроса, то я уже отправил Сталину свой проект по разделению Японии на две оккупационные зоны. Вместе с этим, я подтвердил прежние договоренности по передаче СССР южной части Сахалина, Курильских островов, а также всю КВЖД и Квантунского полуострова с портами Дайрен и Порт-Артур. Если у Сталина возникнут какие-нибудь новые вопросы по Маньчжурии или Внутренней Монголии, то мы готовы к их обсуждению, без предварительных согласований с Чан-Кайши.

Вот такие козыри имеются сейчас у нас на руках. Карты прямо скажем не очень сильные, но вполне достойные того, чтобы попытаться достичь нужного нам результата. Я очень надеюсь, на вас и поддержу любой ваш шаг, который не нанесет вред нашей стране.

Отправляя Сканли в Стокгольм на переговоры с Вышинским, Уоллес сильно рисковал. Его пребывание на президентском посту не было до конца легитимировано. Подавляющее большинство губернаторов штатов одобрило вступление Уоллеса во временное исполнение обязанности президента США, но для окончательного завершения этого процесса требовалось одобрение Конгресса. А вот с этим, возникали определенные проблемы.

И дело было совершенно не в том, что конгрессмены были поголовно против кандидатуры Уоллеса. Из-за биологической атаки японцев Вашингтона, представители законодательной власти дружно покинули Капитолий, и собрать их заново было проблематичной задачей. И тут, Уоллес показал свой характер.

Быстро выявив основное местонахождение конгрессменов, он приказал военным отправить туда транспортные самолеты, а также обратился к губернаторам с просьбой организовать отправку законодателей в Вашингтон поездом.

Тех же, кто находился в различных штатах малыми группами или пребывал в одиночестве, Уоллес извещал об экстренном заседании Конгресса 23 ноября и предлагал прибыть на него самостоятельно. Благо их число никак не влияло на общий кворум, необходимый для открытия заседания "слуг народа".

Свободолюбивые американские конгрессмены, подобный диктат со стороны никем не избранного или утвержденного на верховную власть человека, восприняли очень болезненно. Очень многие собирались серьезно спросить с Уоллеса за его узурпаторские замашки, но когда их всех собрали и ткнули носом в жесткую действительность, у политиков наступило просветление в мозгу.

Как бы трепетно они не относились к своему высокому статусу и полагающимся к нему привилегиям, но на этот раз господам конгрессменам пришлось запрятать свои недовольства глубоко и далеко. Прожженные политиканы быстро разглядели угрозу потерять свои теплые места и высокие привилегии из-за возможности распада Штатов.

Инстинкт самосохранения — самый главный из всех известных у человека инстинктов. И он с такой силой проявился у американских парламентариев, что на экстренном заседании Конгресса они безоговорочно признали Уоллеса временным исполняющим обязанности президента. Более того, ощутив толчки под фундаментом собственного благополучия, конгрессмены назначили Уоллеса вице-президентом, что помогло ему на законных основаниях стать полноправным правителем США.

Вечером 23 ноября в Капитолии, в присутствии депутатов, Уоллес принес президентскую присягу, под одобрительные выкрики конгрессменов и вспышки фотокамер корреспондентов.

Когда стало ясно, что Уоллес станет новым президентом Америки, была срочно организованна прямая радиотрансляция из зала Конгресса и приглашены кинохроникеры. Вся страна и весь мир, дружно рукоплескали вступлению во власть истинного наследника Франклина Рузвельта.

Всего это ещё не случилось, когда Сканли и Вышинский, пожав друг другу руки, начали переговоры, которые оказались весьма продуктивными.

Начиная разговор, американец предложил к обсуждению японскую тему, по которой у США и СССР не было больших разногласий, и которая была на данный момент самой важной для Соединенных Штатов Америки. То, что произошло потом, было для посланца Уоллеса малым шоком.

На легкий наводящий вопрос считает ли Советский Союз Японию врагом и намерен ли генералиссимус Сталин воевать, Сканли услышал неожиданный ответ. Вышинский сказал, что Япония была и остается главным противником Советского Союза на Дальнем Востоке, несмотря на торговые сделки, проводимые между странами.

Дальше, больше. Посланец Сталина объявил, что советский вождь с большим вниманием отнесся к письму американского лидера и полностью согласен с его предложением относительно раздела Японии. И в знак подтверждения твердости этих намерений СССР начнет войну против Японии ещё до конца этого года.

Услышав эти слова, Сканли не мог поверить своим ушам и попросил переводчика уточнить, правильно ли он понял слова советского дипломата. Видя взволнованное состояние собеседника, Андрей Януарьевич повторил все ранее им сказанное на английском языке, которым он неплохо владел.

— Когда же конкретно в этом году Советский Союз сможет начать военные действия против Японии? — попытался уточнить американец, но его собеседник мягко ушел от ответа.

— Я думаю, что этим должны заниматься военные. Чем раньше ваш военный представитель прибудет в Москву, тем быстрее этот вопрос получит ясность — с невинной улыбкой ответил Вышинский, радостно наблюдая, как американец заглатывает наживку. Убедившись, что тот прочно сидит на крючке, посланец Сталина начал дергать удочку.

— Господин Уоллес в своем послании подтверждает намерения американской стороны передать Советскому Союзу южную часть Сахалина, Курилы, Порт-Артур и город Дальний. Также он соглашается на возврат СССР КВЖД на всем его протяжении — Вышинский вопросительно посмотрел на Сканли и тот радостно подтвердил его слова.

— Хочу напомнить, что согласно российско-китайскому договору, территория вдоль железнодорожного полотна была экстерриториальна и не принадлежала Китаю — Вышинский вновь посмотрел на американца и тот вновь согласился с ним.

— Также экстерриториальным был город Харбин, так как через него шло движение, как во Владивосток, так и на юг в Порт-Артур. Советская сторона прекрасно понимает, что прошло много времени и город, сильно разросся, жизнь есть жизнь. Поэтому мы не настаиваем на экстерриториальном статусе всего города и готовы ограничиться его старой частью. Я думаю, это будет справедливо — советский дипломат ловко подсек и американец был вынужден с ним согласиться. Стоит ли поднимать сыр бор из-за какой-то части, какого-то китайского города, когда есть куда более важная задача. Тем более, что президент дал на это добро.

— Мне кажется, что это будет вполне справедливым решением. Вы получаете то, что строили ваши предки, китайцы, что построили за годы своей независимости. У советской стороны есть ещё пожелания и предложения? — Сканли напрягся, но Вышинский миролюбиво развел руками.

— Нет, только это. Что касается раздела Японии на сектора и зоны оккупации, то товарищ Сталин считает, что этот вопрос желательно решить до начала военных действий, воизбежания неприятных недоразумений. Если ваша комиссия по этому вопросу прилетит в Москву вместе с представителями Пентагона, мы будем только рады.

Вышинский действительно был рад. Ловко играя на японской теме, он вынуждал американцев возобновить прямые дипломатические переговоры, пусть и в ограниченном формате.

Когда же наступила пора обсуждения европейских дел, то и здесь произошел серьезный прорыв. Касаясь германского вопроса, Андрей Януарьевич заявил, что советская сторона видит его решение исключительно мирным путем за столом переговоров. При этом советский дипломат подчеркнул, что Москва намерена вести переговоры только с Вашингтоном, но не возражает, если Америка будет представлять интересы Британии.

Так как объем переговоров слишком большой, советская сторона предлагает провести большую двухстороннюю встречу с участием глав государств как это и предполагалось изначально в Берлине.

— С июня месяца у нас все готово для встречи, слово за вами — уточнил Вышинский.

— Я обязательно передам ваше предложение господину Уоллесу и могу вас заверить, что оно будет рассмотрено с большим вниманием. Любые переговоры лучше открытой конфронтации но, к сожалению, в Германии все ещё льется кровь — сделал шаг Сканли и Вышинский моментально подхватил пас.

— Если вы говорите о событиях в Руре, то это были последние действия Красной Армии на Рейне. Мы, лишь взяли под свой контроль часть территории британского сектора оккупации в этом районе. Продвижение дальше не входит в планы советского командования. Топор войны зарыт и он останется в земле, если только фельдмаршал Монтгомери не попытается силой изменить нынешний статус-кво.

— Означает ли это, что советская сторона не претендует на остальные территории британской оккупационной зоны? — моментально уточнил переговорщик.

— Да, конечно. Если Соединенные Штаты посчитают нужным взять их под свой контроль или включить во французскую зону оккупации, мы согласны с таким вариантом.

— А если Соединенные Штаты посчитают нужным оставить их за Британией?

— Мне кажется, что такой вопрос следует решать на более высоком уровне, чем наш — ушел от прямого ответа Вышинский, чем ничуть не расстроил Сканли.

— В этом я полностью с вами согласен и хотел бы уточнить вашу позицию относительно Австрии и Триеста. Каким вы видите будущее этих территорий?

— Что касается Австрии, то здесь Советский Союз не претендует на австрийские территории входящие в британский сектор оккупации. Мы за скорейшее создание австрийского государства с нейтральным статусом, как это и было определено в ялтинских протоколах. В отношении будущего Триеста, то мы видим его исключительно в мирных переговорах, где должны быть учтены мнения и интересы всех сторон конфликта — изложив точку зрения по Австрии, Вышинский напрягся, ожидая вопросы относительно будущего Италии, но обрадованный Сканли просто забыл про Рим.

Американца страшно распирало желание как можно скорее отправиться в посольство и известить Уоллеса о согласии Советского Союза начать войну с Токио. Единственное, что он спросил о будущем черноморских проливов, но и здесь русские на удивление не проявили ожидаемого американской стороной упорства и упрямства. Москва была готова передать Турции контроль над проливами в обмен на получение военно-морской базы на Босфоре и возвращения Карса и Ардагара.

Правда при этом Вышинский не обмолвился ни словом, о судьбе Эдирне и, пользуясь тем, что американец плохо знал географию, не стал уточнять, что черноморские проливы и Восточная Фракия это не одно и то же.

Допустив подобную хитрость, советский дипломат по сути дела не грешил против истины. К моменту переговоров между Вышинским и Сканли в Румелии и на Галлиполийском полуострове находились не советские, а болгарские войска и об их будущем, Анкаре следовало вести разговор с Софией.

Новости, что отправил Сканли Уоллесу, были важные и значимые, но они не шли, ни в какое сравнение с тем сюрпризом, что плыл по водам Северного моря, держа курс на стольный град Лондон.

С тяжело осевшими бортами он медленно плыл к берегам коварного и льстивого Альбиона, подобно ладьям балтийских славян совершавших свой очередной набег на земли разобщенной страны. Тогда каждая из британских земель была сама за себя, и пожечь и пограбить прибрежные земли англосаксов, было милым делом. Особенно для таких лихих парней, что обитали на славном острове Руяне, в городе Арконе.

По злой иронии судьбы, именно из этих мест ушла в свой поход ложный шведский рудовоз, конечная цель которого был Лондон и в этом был свой знак. Вслед за кораблем, в поход на запад из руин разоренного врагами храма бога балтийских славян Святовит, полетело серое полотно тумана.

Трижды помогал он наследникам боевой славы мореходов Руяна миновать вражеские заслоны, делая глаза стражников менее зоркими и бдительными.

Первый раз оказал он им помощь вместе с непроглядным мраком и неспокойным морем, когда британские патрульные корабли вышли на перехват рудовоза, ориентируясь на его радиопозывные. Сидящий в рубке радист исправно выходил на связь с радиостанцией в Бродстерсе, исправно отвечая на все запросы англичан.

За последние месяцы шведские рудовозы стали привычным и понятным явлением для моряков королевского флота и не вызывали больших опасений. Конечно, бдительность они не теряли, мало что могло быть, но когда патрульный корабль лейтенанта-коммандера Раферти приблизился к "шведу", он увидел то, что ожидал увидеть.

Ни посадка рудовоза, ни его общий вид не вызвало у британца никаких подозрений, когда его корабль на малой скорости прошел вдоль борта рудовоза. Привычно при помощи рупора лейтенант-коммандер обменялся приветствиями с вышедшим из рубки капитаном Магнусом, англичанин пожелал ему счастливого пути и продолжил патрулирование.

Темная ночь и быстро сгущавшийся туман, не позволили Раферти заметить, как сильно трясся от страха стоящий на мостике шведский капитан. Даже мощный корабельный прожектор не мог показать британцу состояние его собеседника, позволяя видеть только контур его фигуры в белесой мгле.

Дав круг вокруг рудовоза, и не обнаружив на нем ничего подозрительного, Раферти не стал останавливать корабль. На данный момент Британия очень нуждалась в шведской руде, и Адмиралтейство специальным циркуляром предписывало своим морякам быть вежливыми в отношении дружественных к империи нейтралов. Строго придерживаясь этого указания, лейтенант-коммандер дал добро на дальнейший путь кораблю и, мигнув топовыми фонарями, продолжил боевое патрулирование.

Второй раз белый плащ Святовита помог советским морякам, когда рудовоз приблизился к устью Темзы и лег в дрейф, ожидая прибытия лоцмана и досмотровой группы из Ширнесса.

Искренне кленя шведов, что отобрали у него полчаса сладчайшего утреннего сна, а заодно неизвестно откуда взявшийся туман, лейтенант службы береговой охраны Уилфред Майн поднимался на борт сухогруза в компании с лоцманом.

Встретивший их помощник капитана был вполне приветлив и доброжелателен с представителями британских властей, насколько ему позволяла его северная холодность и флегматичность. Судовые документы и матросские книжки, предъявленные ему помощником капитана для осмотра, не вызвали у лейтенанта каких-либо замечаний и претензий. В кубрике, где царил хорошо знакомый мужской кавардак и в машинном отделении, никого постороннего не было, а на камбузе, кок уже начал готовить завтрак для команды.

Наружный осмотр корабля также не вызвал у Майна особых подозрений. Створки грузовых люков были плотно сомкнуты и опечатаны специальными пломбами, и если у англичанина возникло бы желание открыть их, то его взору предстала настоящая руда, уходящая вглубь на высоту человеческого роста.

На вопрос, где капитан, лейтенант получил ответ, что херре Магнус простыл и находится у себя в каюте. Уилфред Майн захотел удостовериться в этом, и помощник учтиво проводил его к больному.

Магнус действительно оказался болен. Вся его шея была обмотана повязкой с согревающим шею компрессом, а сам швед сильно сипел. Пожелав капитану скорейшего выздоровления, англичанин покинул корабль не став поименно проверять каждого человека из корабельной команды и ворошить закоулки сухогруза в поисках контрабанды.

Пусть это делают портовые власти. Это их обязанности, а не лейтенанта Майна, который сильно озяб от промозглого холодного тумана во время проверки судовых документов. Сейчас самое время вернуться в свою плохо отапливаемую дежурную комнату, сесть в кресло и укрывшись пледом, пропустить рюмочку грога.

Движимый таким действенным стимулом, он покинул рудовоз, поручив лоцману провести корабль от устья Темзы до грузовых доков лондонского порта.

Туман продолжал держаться все-то время пока рудовоз, медленно и неторопливо двигался по извилистому мутному течению главной английской реки. Грейвсенд, Грейз, Рейнхем были советским моряками без сучка и задоринки не вызывая ни у кого подозрений и лишних вопросов.

Рудовоз уже подходил к районам Ист-Энда, когда туман стал медленно расходиться, что впрочем, не помешало ему совершить причудливую метаморфозу.

Как-то сам собой шведский торговый флаг сполз с мачты и вместо него появился американский. Под прикрытием остатков тумана это произошло совершенно незаметно, но вот изменение маршрута корабля, никак не могло остаться незамеченным, по крайней мере, для лоцмана.

Вместо того чтобы как обычно пришвартоваться к торговым докам на Собачьем острове, рудовоз двинулся дальше по Темзе, чем сильно удивил англичанина. Лоцман решил, что стоящий на руле швед не понял его указаний и попытался исправить его ошибку, но коварным ударом кастета по затылку, он был исключен из числа участников дальнейших событий.

Проскочив нужное место, сухогруз уверенно проплыл под Тауэрским мостом, миновал Сити, набережную Ковент-Гарден и направился к пристани вблизи Вестминстерского моста. И пока он все это делал, на его палубе появилось около двухсот человек одетых в американскую военную форму.

Ловко нейтрализовав сделавшего свое дело лоцмана, помощник капитана нажал на кнопку, после чего в чреве корабля раздались пронзительные звонки, и загорелись красные фонари. Сразу же после этого, распахнулось несколько хорошо замаскированных люков и из них, на белый свет стали вылезать находившиеся в трюме корабля люди.

Стройные и подтянутые, в большинстве своем бывшие спортсмены, привыкшие к походным трудностям и имевшие за спиной большой опыт диверсионной работы, это была главная козырная картой наркома Берии в его тайной игре с врагом.

На заседании ГКО, Лаврентий Павлович не зря настаивал на том, чтобы провести операцию "Консервы" именно 24 ноября. В этот день, согласно агентурным данным, в Лондоне должно было состояться экстренное заседание британского парламента. На нем должна была состояться передача власти консерваторами лейбористам, с обязательным присутствием английского короля.

Замысел о подмене шведского рудовоза, в диверсионном отделе был разработан давно. Столь простым и эффективным способом проникновения в столицу врага без высадки морского или воздушного десанта было грех не воспользоваться.

Сама операция стала принимать конкретные очертания с конца июня сорок пятого, когда окончательно стали ясны намерения Черчилля. Сначала предполагалось нагрузить подменный сухогруз взрывчаткой и посредством подрыва у стен парламента, парализовать работу верховной власти на острове, однако у наркома возобладало иное решение.

Устранения Черчилля было поручено индийцу, а в Лондон, в случаи необходимости нарком решил направить специалистов из бывшего ОСМБОН, советский аналог немецкого специального диверсионного подразделения "Бранденбург".

Свыше пятисот человек, одетые в американскую форму были погружены на специально оборудованный рудовоз, столь удачно подменивший шведский корабль. Смелые и отважные, бойцы НКВД без колебания согласились участвовать в этом рискованном деле, которое в любую минуту могло обернуться их гибелью.

Первыми, на пристань соскочили бойцы, хорошо владевшие английским языком. С истинной американской непринужденностью, они стали перебрасываться между собой словами, фамильярно хлопать по плечам стоявших на пристани англичан, снисходительно говоря при этом: "Хэло Лондон! А вот и мы".

Ставка на американскую форму была сделана не случайно. Появление регулярного британского подразделения в центре в Лондоне, неизменно вызвало бы массу вопросов, как у простых англичан, так и у охраны парламента, что ставило под угрозу срыва всю операцию. Появление янки, также вызвало бы недоумение, но никак не подозрительность.

Мало ли какую помощь решил прислать дядя Сэм своему младшему брату в трудный для него момент. Англичане, конечно же, обязательно станут выяснять причину прибытия нежданных гостей. Но зная, что за американскими союзниками водится определенный грешок забывать заранее, предупредить о своих намерениях и даже сделать это нарочно, англичане не будут предпринимать никаких экстренных мер.

Неторопливо, важно обходя оказавшихся на их пути матросов, полисмена и прочих зевак, "американцы" поднимались на набережную и по командам своих офицеров начинали строиться в колонну по восемь человек.

То как они это делали, вызывало у находившихся на пристани англичан глухое неудовольствие, раздражение, однако ни один из них не усомнился в их праве высадиться под окнами парламента и уж тем более не заподозрил тайный умысел. Уж слишком нагло и уверенно вели себя эти "янки".

Был ещё один небольшой, но очень значимый факт, буквально заставлявший любого лондонца стыдливо отводить в сторону глаза. Строящиеся в походную колонну люди были сыты и не испытывали нужду в еде, как их испытывали англичане.

Именно это заставило двух констеблей дежуривших на набережной, вместо того чтобы начать выяснять причины по которым американцы появились под стенами парламента, развернулись и зашагали в другую сторону.

Именно поэтому те немногочисленные лондонцы, которым сытые пришельцы преградили дорогу, терпеливо ждали, когда они закончат свое построение и двинутся по своим делам.

Пришельцы не заставили их долго ждать. Быстро подобрав в свои шеренги последних сошедших на британский берег солдат, по команде офицера они развернулись и неспешным прогулочным шагом двинулись по Бридж-стрит.

Дойдя до места пересечения с Парламентской улицей, "янки" повернула налево, выставив при этом регулировщиков, которые при помощи специальных флажков остановили движение немногочисленных автомобилей едущих по направлению к Вестминстерскому мосту.

До самого последнего момента, пока они не бросились штурмовать здание английского парламента, ни у кого из охранявших здание полицейских и мысли не возникло о том, что перед ними враги.

Готовясь к своей миссии, омсбоновцы проводили многочисленные тренировки по штурму Вестминстерского дворца здания. По многочисленным туристическим справочникам, для них были выстроены декорации необходимых помещений. Естественно все они имели сугубо условное обозначение, готических башен, арок и внутреннего убранства не было, но каждое подразделение, каждый взвод, каждое отделение знало свой маневр, свое действие в предстоящей схватке.

— Взяли Рейхстаг и рейхсканцелярию, возьмем и Вестминстер — шутили бойцы майора Андрея Орлова, командовавшего десантным батальоном, и они сдержали слово.

Точно по свистку, они атаковали жидкий полицейский заслон и сходу проникли внутрь дворца через холл святого Стефана.

При проведении этой операции, советские воины имели два серьезных преимущества.

Во-первых, благодаря налетам немецкой авиации, здание британского парламента серьезно пострадало. От германских авиабомб серьезно пострадал зал заседаний Палаты Общин, кулуары Палаты Общин, а также несколько бомб попало в Королевскую галерею и зал заседаний Палаты Лордов.

Единственным непострадавшим местом был Центральный холл. Его восьмигранная башня была удобным ориентиром для бомбометания немецких асов, и они её сознательно щадили.

По этой причине все заседания британского парламента происходили именно в нем, осененные образами английского святого Георгия, шотландского святого Андрея, уэльского святого Давида и ирландского святого Патрика.

Во-вторых, англичан сильно подвела их пунктуальность. Заседание парламента началось ровно в девять часов утра и высадившимся у стен Вестминстера осмбону осталось лишь только сильным пинком открыть резную дверь холла и взять в плен британских парламентариев вместе с их королем.

Глава XX. И на Тихом океане наш закончился поход.

Истинный характер любого человека проявляется в беде. Одни под упавшими на них ударами судьбы ломаются на раз-два, стремительно теряя былую значимость, уверенность и лоск. Другие, уйдя в глухую оборону, и держатся до последнего патрона, а вот третьи активно противодействую обрушившимся бедам. Именно о таких говорят "гвозди бы сделать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей".

Генерал Макартур и адмирал Нимитц относились именно к этой категории людей. Когда в Манилу пришло сообщение о катастрофе Западного побережья США, паника и уныние охватило американских солдат, моряков, летчиков и морских пехотинцев.

Всегда уверенные в том, что имею крепкий тыл, что за их спиной стоит самое сильное и мощное государство в мире, они испытали сильнейший шок от событий 19 ноября. Лишившись поддержки Родины, они стали ощущать себя брошенными на произвол судьбы людьми, потерявших смысл дальнейшего продолжения боевых действий с Японией.

Простой и логичный вопрос "А как мы теперь будем воевать?" постоянно перемежался в их головах с не менее важным и значимым вопросом "А как там моя семья и близкие?". И хотя большей частью они не были жителями Калифорнии и Орегона, однако волновались за судьбу своих родных в неменьшей, если не в большей степени.

Также, свою лепту в нагнетании напряженности среди личного состава армии и флота внесли подземные толчки, произошедшие на дне Тихом океане в ответ на землетрясение в Калифорнии. Получив толчок в одном месте, земные недра незамедлительно отреагировали в другом, правда, в гораздо меньшей степени. Без подводных вулканов или появления посреди океанских вод новых островов. Не было и легендарных цунами, но вот колебание почвы под ногами и пятиметровые волны, возникшие буквально ниоткуда, серьезно повлияли на душевное состояние янки.

Воевать с таким настроением у личного состава невозможно. Крайне трудно добиться от солдата выполнения боевой задачи, когда его голова занята иными мыслями, чем о грядущей победе. В подобных условиях умные психологи рекомендуют не совершать никаких действий, способных накалить атмосферу и, заняв выжидательную позицию действовать по обстоятельствам. Возможно, в этом есть свое разумное зерно, но подобное положение дел генерала Макартура в корне не устраивали.

Едва ему доложили, что дух упадничества поднял голову вверенных ему войск, как он предпринял самые энергичные меры для борьбы с ним. Генерал быстро доказал всем, что президент Трумэн не зря повесил ему на погоны шестую звезду.

Господь Бог не обидел этого человека талантом и вместо глухой обороны, он перешел к активному наступлению ровно через сутки после того как стало известно о катастрофе в Калифорнии. С соблюдением лучших традиций американской армии, не стесняясь в средствах, генерал прочистил мозги своим колеблющимся подчиненным.

Собрав представителей всех четырех родов войск входящих в Тихоокеанскую группировку войск США, он объявил им о начале нового наступления.

— В сложившихся обстоятельствах, я вижу только один выход, который позволит нам всем с честью смотреть в глаза нашим отцам и матерям, женам и сестрам, нашим детям. Я говорю о завершающем наступлении наших войск на острове Кюсю, которое будет проведено в ближайшие дни.

— Но это невозможно, господин генерал! — дружно раздались голоса тех, кто был заражен вирусом паники.

— Что!? Я не расслышал, повторите — потребовал Макартур, грозно взирая на собрание.

Взгляд генерала не сулил ничего хорошего нарушителям внутреннего спокойствия, но его не испугались. Голосов несогласия не было, но общее мнение выразил начальник оперативного отдела штаба.

— Наступать в то время когда мы лишились связи с главными силами метрополии, на мой взгляд, опрометчивый шаг, господин генерал. Согласно последним поступившим данным, из всех наших портов на Западном побережье не подвергся серьезным разрушениям лишь Сиэтл. Остальные, либо серьезно повреждены, либо полностью уничтожены землетрясением. Это означает, что ближайшие два месяца у нас не будет пополнения ни в живой силе, ни в вооружении, ни в продовольствии, ни в топливе. И это самые оптимистические сроки нашей автономии — звенящий голос полковника нагнетал гнетущую тоску и безысходность, но Макартур остался глух к нему.

— У вас все, полковник?

— Согласитесь, что наступать в подобных условиях — это не дальновидный шаг с нашей стороны. Мы не смогли сломить сопротивления врага, когда имели все стороннюю поддержку и вряд ли добьемся успеха в своем нынешнем состоянии. Наступление следует проводить только после восстановления путей снабжения, в противном случае мы рискуем потерять все, чего с таким трудом добились — слова начальника оперативного отдела упали на благодатную почву и за его спиной раздался одобрительный гул.

— Перед началом совещания я имел беседу с начальником тыла и смею вас заверить, что наших запасов на Филиппинах и Гавайях вполне хватит не только для хорошего наступления, но и для того, чтобы прикрыть свой зад. Надеюсь, что мнению своего командующего вы доверяете.

— Но где гарантии, что мы сможем сломить сопротивление врага и полностью захватим Кюсю? — полковник озвучил вопрос, сидевший в головах почти каждого из присутствующих офицеров.

— Мне ли вам говорить, что исход любого боя зависит от того как дерутся солдаты. Да, японцы упрямые фанатики. Да воевать с ними сложно и трудно, но наши солдаты неоднократно били их, начиная от берегов Новой Гвинеи и заканчивая Окинавой, и я не вижу никаких причин, которые помешают им одержать победу ещё раз.

— У нас нет ядерного оружия, одно присутствие которого сломило бы дух неприятеля и вселило уверенность с сердца наших воинов.

— У нас его не было, когда мы сражались за Манилу и Иводзиму и, тем не менее, мы одержали победу над врагом и высадились на его территорию.

— Может случиться так, что ради успеха наступления нам придется задействовать все имеющиеся резервы и запасы, а в условиях неизвестности это весьма опасно — попытался вразумить Макартура полковник, но все было напрасно. Командующий с упорством танка шел только вперед и не желал рассматривать компромиссные предложения.

— Если обстановка того потребует, я готов сжечь все наши резервы в большом пламени победы, а не расходовать их дозированными порциями до наступления лучших дней. К тому же, кроме обычных видов вооружения, я намерен использовать весь запас снарядов и бомб, имеющих химическую начинку. Весь без исключения — подчеркнул Макартур и лицо начальника оперативного отдела передернуло.

— Но ведь при его применении обязательно пострадает и гражданское население, а это может вызвать осложнение на международном уровне — полковник Флейг явно опасался обвинения в военных преступлениях.

— Оставьте ваши опасения для наших военных юристов, которые найдут причины для оправдания наших действий. Впрочем, если мой приказ вступает в противоречие с вашими моральными принципами и убеждениями, вы можете подать рапорт об отставке.

Макартур окинул требовательным взглядом сидящих перед ним офицеров.

— Господа. Если кто-то не согласен со мной, то вы тоже можете подать рапорты об отставке и я приму ваше решение. Сегодня наши вооруженные силы переживают нелегкие времена, в которые каждый из нас должен сделать свой выбор, идет ли он до конца или остается в стороне. Мне очень важно, чтобы точно знать на кого я могу рассчитывать. Кто также как и я верит в нашу победу и полностью выполнит мой приказ от первой до последней строчки, без лишних вопросов и сомнений, — генерал встал и демонстративно посмотрел на свои наручные часы. — Сделаем получасовой перерыв. Думаю этого времени вполне достаточно, чтобы принять решение и подать рапорт об отставке.

Макартур бил по самолюбию своих офицеров больно и жестко, но обстановка того требовала. Все полчаса он просидел в своем кабинете как на иголках, но никто не постучал в его дверь и не положил на стол рапорт об отставке. Никто не пожелал отойти в сторону из-за не согласия с действиями своего командующего. Все как один приняли условия Макартура, и это была большая победа.

Примерно в таком же ключе действовал и Нимитц, когда собрал своих командиров.

— Так случилось, что в течение двух месяцев мы не будем иметь возможность пополнять наши резервы. Снабжение обязательно восстановят через Сиэтл и Ванкувер, но это займет определенное время, за которое противник сможет восстановить свои силы и укрепит свою оборону. Генерал Макартур считает, что в самое ближайшее время следует продолжить наступление на Кюсю и я полностью с ним согласен. Мы не должны дать ему такую возможность, иначе все наши потери в сражении за Кюсю окажутся напрасными.

Адмирал сделал паузу в ожидании проявления несогласия с его словами, но их не последовало. В отличие от армейцев, моряки были готовы драться с врагом до конца.

— Мне могут возразить, разве можно идти в сражение, когда у нас нет привычного двойного превосходства над противником, и я отвечу, что это верно и неверно одновременно. Верно по численности, но неверно по духу.

Японцы совершенно не ожидают от нас активных боевых действий и наверняка будут захвачены врасплох нашим наступлением, а вам лучше меня известно как дерется противник в подобных условиях. Если же вы добавите сюда решимость и будите драться так, как это ваш последний бой, японцы дрогнут и будут разбиты без всякого двойного превосходства — изрек Нимитц и моряки, ответили ему гулом одобрения.

— Наши господа политики всегда говорят много красивых и умных слов. Я не политик, а солдат. Поэтому скажу просто и прямо. Чем сильнее мы ударим сейчас по японцам, тем быстрее они сломаются и запросят мира. Чем скорее наступит мир, тем будет легче нашей стране залечить свои раны и вернуть силы. Надеюсь все всем понятно? — спросил для очистки совести адмирал и тут один из офицеров поднял руку.

— Скажите, сэр. Говорят, что случившееся землетрясение в Калифорнии это дело рук японцев. Правда ли это? — об этом действительно говорили не только на кораблях, но и в штабах и адмирал знал об этом. В другой раз он сердито оттянул бы задавшего вопрос командира, но сейчас, Нимитц был вынужден действовать в ином ключе.

— Лично у меня нет сведений о причастности японцев к событиям в Калифорнии. Я считаю, что произошло удачное для врага наложение одного события на другое и не более того. Впрочем, — командующий доверительно усмехнулся, — у нас есть шанс узнать это из первых рук, когда Токио выкинет белый флаг. Это я вам обещаю.

Услышав эти слова, все командиры заулыбались. Важный психологический рубеж был перейден и адмирал приступил к обсуждению плана операции.

Начало боевых действий на Кюсю было назначено на 25 ноября и в этом, был свой хитрый расчет. Нет, американские войска никогда не стремились одержать ту или иную победу к определенной дате. Подобная традиция была совершенно чужда для американских военных того времени.

Назначая дату наступления Нимитц и Макартур, весь свой расчет делали исключительно на психологии противника. За годы войны, японцы привыкли к тому, что 25 ноября американцы праздновали День Благоденствия и потому не вели активных боевых действий.

Этот расчет полностью оправдался. Радостные от известий о случившейся у американцев трагедии, японцы были полностью уверены в том, что боевых действий в ближайшее время не будет. Что сраженные горем американцы будут печально уплетать свою традиционную индейку, и ни о чем другом не будут и думать.

Подобное благодушие обошлось японцам по самой высокой цене. Они не только не заметили приготовлений американцев к наступлению на суше, но и полностью прозевали воздушный налет противника. Поднятые с авианосцев штурмовики и бомбардировщики нанесли кинжальный огневой удар по японским позициям в районе города Кумамото.

Это было наиболее удобное место для наступления в северную часть острова, и оно было основательно укреплено многочисленными рубежами японской обороны. Защитники Кюсю ждали наступления врага, были готовы сложить свои головы, чтобы он не прошел, но все пошло не так.

Целых двадцать пять минут американские самолеты безжалостно бомбили и расстреливали из пушек и пулеметов соединения противника, оборонявших подступы к Кумамото. Небольшой городок Кашима оказавшийся на острие наступления янки, принял всю тяжесть этого воздушного удара. Основательно разрушенный в ходе предыдущих боев, он окончательно превратился в груду руин после налета американской авиации.

Лишенные поддержки с воздуха, японские зенитные батареи отчаянно сопротивлялись врагу, яростно расчищавшего дорогу своей пехоте, но все было напрасно, силы были неравными. Под ударами "Эвенджиров" и "Хэллдайверов", "Корсаров" и "Хэллкатов", "Тандерболтов" и "Мустангов" один за другим гибли расчеты противотанковых орудий, артиллерийских и минометных батарей, стоявшие в резерве танки.

Когда, наконец поднятые с большим опозданием истребители все же прилетели и отогнали самолеты противника, в японской обороне имелись заметные прорехи. Они были увеличены и расширены массированным артиллерийским ударом, который был нанесен американцами, как с суши, так и с моря.

В течение двух часов земля непрерывно тряслась от многочисленных разрывов мин и снарядов различных калибров. Стреляли корабельные орудия линкоров, крейсеров, эсминцев, грохотали стволы крупнокалиберных орудий, самоходных установок и минометов.

Никогда прежде с момента высадки американцев на Кюсю плотность артиллерийского огня не достигала такой величины как в этот день. Не имея точных целей, американцы наносили огонь исключительно по площадям, но от этого губительная сила их огня не уменьшалась. Словно огромная невидимая гусеница, артиллерия янки методично пожирала оборонительные рубежи японцев.

Для спасения своего западного сектора обороны, японские генералы бросили все силы и резервы, прочно поверив, что именно под Кумамото разворачиваются главные события этого дня. Остатки авиации и дополнительные соединения артиллерии, торпедные катера со смертниками, все "огненные цветы" и "морские драконы" были брошены против врага.

В воздухе и на воде завязалась отчаянная схватка, принесшая многочисленные потери для обеих сторон. Американцы показали себя достойными победы, но японцы, ни в чем им не уступали. Неизвестно чем бы закончилась эта бескомпромиссная борьба, если бы согласно коварному плану Макартура не был дан сигнал к прекращению огня и отступлению флота.

Очень часто шаблонность мышления оказывается той банановой кожурой, на которой поскальзывается противник. На этот раз поскользнулись японцы. Искренне поверив, что смогли отогнать вражеский флот и авиацию, они принялись лихорадочно стягивать свои резервы к месту предстоящего наступления противника.

Время было мало, японские стратеги спешили и потому не обратили внимания на то, что сразу после прекращения артиллерийского огня, американцы не бросились на штурм их позиций. Как правило, подобные вопросы возникают потом, когда несколько спадает лихорадочная спешка и начинает работать голова, но до этого момента всю работает на автоматизме. Главное успеть восстановить разрушенную оборону и пополнить поредевшие ряды её защитников.

Именно на это рассчитывали штабисты Макартура, разрабатывая свой новый план наступления на Кюсю и их замыслы, полностью оправдались.

Первые тридцать минут после прекращения огня, японцы экстренно насыщали передний край своей обороны живой силой и техникой и американцы им в этом не мешали. Когда же спешка прошла, и японцы начали подозревать нечто странное в поведение противника, было уже поздно.

Захватив южную часть острова, американцы в спешном порядке разбили два аэродрома, что серьезно изменило весь расклад сил в борьбе за остров. Теперь время подлета авиации сократилось в разы. Янки могли задействовать её в любой нужный для них момент, а не ждать прилета самолетов с Окинавы или авианосцев.

Проба надежности аэродромов была проверена за день до начала наступления, когда в небо были подняты истребители для патрулирования над северной частью острова. Теперь в дело вступили "Митчелы" и "Мародеры" загруженные бомбами со специальной маркировкой.

Взлететь и вывалить свое смертоносное содержимое на ничего неподозревающих японских солдат, для американских летчиков было простым и совершенно безопасным делом. Все системы ПВО были подавлены, а у улетевших и уже севших японских пилотов, просто не было времени для их перехвата.

В это время ветер дул со стороны моря, не оставляя защитникам Кумамото шансов на спасение. Ядовитый газ незримо заползал в блиндажи и окопы, доты и капониры, подземные бункеры, превращая их в братские могилы.

Те, кто вдыхал эту ужасную смерть, если не сразу умирали, то надолго выходили из строя. Достаточно было одного вдоха, чтобы потом твои легкие долгое время выворачивал удушливый, неудержимый кашель.

В неменьшей степени были опасны разрывы бомб начиненных желтым фосфором. Легковоспламеняющийся на воздухе, он горел, источая удушливый дым, а его горящие кристаллы при попадании на кожу и одежду вызывали сильные ожоги.

Все это было обрушено на оборонительные рубежи японцев в таком количестве, что как единое целое они перестали существовать. Уцелели единичные участки обороны, которые были подобно малый островкам посреди огромного моря хаоса и страдания. Они не могли оказать серьезного сопротивления американцам, когда после определенного времени пошли в атаку.

На бронемашинах, одетые в противогазы и прорезиненные плащи, защитники демократических ценностей легко преодолели передний рубеж японской обороны и ворвались на окраины Кумамото.

Исходя из опыта прежних боев, американцы ожидали встретить на улицах города отчаянное сопротивление, как со стороны солдат, так и со стороны гражданских лиц, но этого не случилось. Как и предполагал полковник Флейг, под воздействие химического оружия попало и часть мирного населения Кумамото и его пригородов. Ужасы нанесенного авиаудара и его последствий так сильно потрясли японцев, что забыв все свои патриотические чувства, они обратились в паническое бегство.

Исход из района Кумамото был столь повальным, что все дороги, идущие на север, были временно парализованы толпами беглецов. Это создало серьезные проблемы для японского командования пытавшегося перебросить свои последние резервы для обороны Кумамото.

Бегущие люди мешали военным. На дороге возникали стихийные пробки и в этот момент в небе появились американские самолеты. Было их не так много как в первые часы сражения, но действовали они очень слаженно и четко.

Вновь воспользовавшись отсутствием японской авиации, они принялись атаковать находящиеся на марше соединения противника. Не разбирая, где мирное население, а где военные, янки заливали огнем дороги, ещё больше и ещё сильнее раздувая пламя паники и неразберихи.

Когда передовые соединения, обошедшие стороной центральные кварталы города, вышли к городку Уеки, то застали там страшную картину, от которой волосы становились дыбом. На протяжении нескольких километров разбомбленная дорога была усеяна телами мужчин и женщин, стариков и детей.

Иногда рядом с ними попадались останки сгоревших танков и бронемашин, разбитых пушек и грузовых машин, вблизи которых были трупы, одетые в военную форму. Их было много, но мирных людей было ещё больше.

Ещё больше дополнял картину тот факт, что среди лежавших на земле было много раненых. Все они кричали, взывали о помощи, которой им некому было оказать. Двигаться по дороге в таких условиях было совершенно невозможно и американцам, пришлось продвигаться вперед напрямик, через зеленые заросли рисовых полей.

Но не только Кумамото подвергся в этот день химической атаке. Ещё одной целью американских бомбардировщиков стала Янагава, расположенная на самой северной точке внутреннего моря Ариака, омывающего с запада остров Кюсю.

На этот раз начинкой сброшенных на побережье бомб составлял исключительно желтый фосфор, а не ядовитые газы. Основная причина этого заключалась в том, что генерал Макартур намеривался высадить на пляжах Янагавы десант и основательное их заражение, не входило в планы американского командования.

Твердо и безоговорочно придерживаясь выбранной стратегии, генерал Макартур без колебания и сожаления бросал в топку большого костра все свои силы и ресурсы, ради одержания победы.

К моменту нанесения удара в районе Янагавы не было ни одного солдата и даже полицейского. Все они были брошены на юг, чтобы попытаться остановить прорыв американских войск, благо гористая местность, через которую шла дорога на Фукуока располагала к затяжным, позиционным боям.

Упавшие с неба бомбы не столько нанесли урон, сколько посеяли панику среди мирного населения. С недавних пор оно утратило у американцев статус "мирных граждан" и было поголовно зачислено в "милитаризированное ополчение", что позволяло на законных правах в полной мере применять против него оружие.

Паника, охватившая Янагаву, максимально облегчила высадку американо-канадского десанта на местные пляжи. Загрузившись в десантные корабли на пляжах Ариаки, под прикрытием эсминцев, они благополучно высадились там, где их совершенно не ждали.

Ни в прибрежной полосе, ни в городских домах, янки-канадцы не встретили серьезного сопротивления. Благодаря численному превосходству они буквально задавили огнем и гранатами всех тех, кто посмел выступить против них, но даже разрозненное сопротивление врага оказало на них большое влияние.

Благодаря фактору внезапности, морские пехотинцы и их союзники могли хорошо продвинуться вглубь вражеской территории. Ничто им не мешало занять Оки, попытаться взять Тикуго и ударить в направлении Мияма, что серьезно осложнило положение защитников Омута и Уеки, однако этого не случилось.

Десантники взяли под свой неполный контроль кварталы Окавы и на этом успокоились. Доложив командованию о достигнутом успехе, они принялись энергично окапываться, не предпринимая попыток продвинуться вперед хоть на шаг.

Подобное поведение янки было обусловлено их страхом перед противником. Несмотря на численное превосходство и огневую поддержку с моря и с воздуха, американским солдатам постоянно мерещились притаившиеся японские смертники, готовые в любой момент вылезти из тайного укрытия и ударить им в спину.

Боязнь эта поразила не только простых солдат, но и офицеров. Поэтому, вместо стремительного броска вперед, десантники предпочли уйти в оборону и при поддержке корабельной артиллерии, планомерно перемолоть живую силу врага, во время его контратак. Прием был действенный, неоднократно отработанный на японцах, но в этот момент американских адмиралов тоже подвел шаблон.

Более четырех с половиной часов они ожидали японские контратаки, но их так и не последовало. Когда же по личному требованию Нимитца десантники собрались продвинуться вперед, их действительно атаковали. Причем атаковали, по мнению американцев, с истинно азиатским изощренным коварством.

Вопреки ожиданиям янки, противник не предпринял яростного наступления и не полег под их пулями и снарядами, как это было раньше. Японцы ограничились лишь артиллерийским обстрелом позиций врага, но вот начинка их снарядов оказалась особенной.

Готовясь к новой мировой войне, Гитлер приказал изготовить в огромном количестве снаряды и бомбы, начиненные отравляющими веществами. В какой-то мере это была дань прошедшей мировой войне, непосредственным участником которой он являлся. Фюрер был готов залить и затравить все непокорные ему народы, но по определенным причинам, отнюдь не морально-этического характера, он был вынужден отказаться от этих планов.

Огромное количество химических боеприпасов долгое время тихо лежали на военных складах, но Гитлер нашел им применение. Видя, что восточные союзники широко применяют все виды оружия в борьбе с китайцами, он начал поставку "лишних" боеприпасов в Японию в обмен на каучук и кобальт.

Из-за большого расстояния между партнерами по Оси и трудностей, имеющихся на пути караванов, подобный бартер имел серьезные ограничения, но это не мешало ему существовать. Кроме образцов радаров, прицелов, самолетов и "фау", немцы продали и артиллерийские снаряды начиненные ипритом и фосгеном.

Японцы получили небольшую партию вооружения подобного вида и не торопились их использовать. Возможно, что эти снаряды так и пролежали бы в арсеналах Токио до конца войны, но массовое применение американцами химического оружия подтолкнуло японцев к ответным действиям.

Последней каплей стала варварская бомбардировка Кумамото. После этого, для сохранения собственного лица японцы были обязаны отплатить врагу той же монетой, пусть и малого номинала.

Химический обстрел полностью перечеркнул все наступательные намерения десанта. Накрытые невидимыми волнами фосгена имевшего запах прелого сена, морские пехотинцы стали дружно задыхаться и кашлять.

Все это произошло так стремительно и неожиданно, что очень многие солдаты, находящиеся в передних рядах атаки не успели одеть имеющиеся у них противогазы. Подобная неготовность к отражению возможной атаки противника была обусловлена тем фактором, что янки просто не предполагали, что их могут накормить их же "лакомством".

Внезапное воздействие фосгена и иприта вывело из строя более двухсот солдат и офицеров, но гораздо больше потери, в виде неиспользованных возможностей, американцы понесли от страха. Атака была сорвана, возможность максимального продвижения вглубь территории врага была упущена и началась позиционная война.

Слабым утешением для американского командования стала японская контратака, которую противник все же предпринял, вслед за "химическим" обстрелом американских позиций.

Все пространство вокруг плацдарма десантников было поделено между кораблями прикрытия, чьи орудия дружного открыли ураганный огонь по своим секторам, по первому запросу с берега. В ходе обстрела противник потерял около пятидесяти человек убитыми и ранеными и прекратил попытки контратак.

На севере Кюсю наступило временное затишье. Американцы спешно подтягивали силы и средства для нового удара, японцы лихорадочно перебрасывали к Фукуока последние резервы, но генерал Макартур имел ещё один неприятный гостинец в кармане.

Желая как можно сильнее расшатать веру японцев в благополучный исход войны. С этой целью он решил подвергнуть массированному воздушному удару, древнюю столицу Японии — Киото.

Утратив титул первого города государства, Киото продолжал сохранять за собой звание главного религиозного и духовного центра японской империи. В отличие от уничтожения Хиросимы и Нагасаки, сожжения Токио, разрушение города целое тысячелетие являвшегося центром страны, было бы тяжелым ударом для простых японцев.

Для выполнения своего дьявольского плана, Макартур отрядил двести восемьдесят шесть бомбардировщиков, в число которых входили как тактические, так и стратегические машины. Большее количество самолетов на данный момент у командующего объединенными силами американских войск на Тихом океане не было.

Рано утром двадцать шестого ноября, вся эта крылатая армада устремилась на главный остров японского архипелага Хонсю. Первыми взлетели с аэродромов Манилы "Суперкрепости", затем к ним присоединились базирующиеся на Окинаве "Либерейторы". Пролетая над Кюсю, они увеличили свой строй "Митчелами" и "Мародерами", а взлетевшие с авианосцев "Эвенджеры" стали их последним пополнением.

В этом налете американцам было совершено не обязательно, покидать столь комфортный для себя верхний эшелон. Цель была большая, не требовала прицельного бомбометания и янки устроили столь любимый им "ковровый" удар по горной впадине, где располагался мирный город.

Учитывая, что большинство домов в Киото были деревянными, боезапас американских машин на две трети составляли зажигательные бомбы. Именно от них, древняя столица Японии вспыхнула как свеча и загорелась. Выпущенный на свободу огонь, семимильными шагами стал продвигаться в разные стороны, охватывая свои пламенем квартал за кварталом.

Отсутствие в городе большого числа пожарных машин, ускорило начало трагедии Киото. Все утро и весь день, люди самоотверженно боролись с огнем, стараясь спасти от него свои дома и храмы. С огромным трудом жителям города удалось отстоять императорские дворцы и несколько храмов.

К вечеру, когда с пламенем удалось справиться, Киото представлял собой ужасное зрелище. Несколько кварталов прилегающие к горам выгорели полностью. Более сорока тысяч зданий в той или иной форме пострадали от пламени. Свыше триста тысяч человек лишились крова и около двенадцати тысяч, погибло от огня, и задохнулись от дыма.

По прошествию лет, американские историки, что именно разрушение Киото стала той последней каплей, что принудило императора Хирохито объявить о капитуляции, но это было не так. Трагедия древней столицы, лишь только ужесточила сердца японцев против вторгшихся в страну оккупантов. Решающей причиной подтолкнувшей японского императора к подобному шагу, было вступление в войну СССР.

Взяв их положения нейтральной страны все, что можно было получить от двух враждующих сторон, Москва решила сказать свое слово в этой затянувшейся схватке американского орла и японского тигра. Двадцать шестого ноября, советские войска перешли государственную границу сразу в двух местах.

Наиболее трудные бои были на Сахалине, где единственное пригодное для наступления место была долина реки Поронай. Там проходила шоссейная и проселочная дорога, но японцы прочно перекрыли это направление несколькими оборонительными линиями. На глубине до 30 километров имелись противотанковые рвы и проволочные заграждения, пулеметные и артиллерийские дзоты, железобетонные доты, а также предполье с минными полями. Фланги японской обороны прикрывались с одной стороны горным хребтом, с другой болотистой местностью.

Все главные силы маршала Василевского были сосредоточены на материке и потому, Сахалинский фронт в своем распоряжении имел всего одни стрелковый корпус, а также смешанную авиадивизию.

Советское наступление началось утром 26 ноября мощным артиллерийским и авиационным ударом по Котонскому укрепрайону. Пользуясь полным отсутствием у противника авиации и средств ПВО, советские штурмовики и пикирующие бомбардировщики буквально ходили по головам противника. Сталинские соколы забрасывали свои бомбы и реактивные в окопы, траншеи и щели без всякой помехи. Своим пулеметно-артиллерийским огнем уничтожали живую силу противника и его артиллерийские позиции.

Корпусная артиллерия вела прицельный огонь по всем целям, которые были выявлены в ходе воздушной и наземной разведки. Не испытывая прежнего голода в снарядах, 152 мм гаубицы уверенно громили узлы вражеской, вместе с 76 мм "Зисами", полковыми и батальонными минометами.

Под прикрытием артиллерийского огня, советские саперы делали проходы в минных полях, подрывали противотанковые рвы и настилали через болотистые места гати для танков.

Они пошли в бой сразу после прекращения артобстрела. Ещё не улеглась поднятая взрывами земля, а "тридцать четверки" уже двинулись в атаку, на казалось бы растерзанную в клочья оборону противника. Однако это было не так. Каким бы не был сильным удар советской артиллерии, полностью уничтожить гранатометные позиции противника, а также укрытия, в которых находились солдаты смертники вооруженные шестами с минами, было невозможно.

Внимательно наблюдая за боями американских войск на Кюсю, советское командование сделало нужные выводы. При штурме японских позиций, первыми в атаку двинулась пехота, за спинами которой расположились танкисты.

Именно благодаря этому тактическому приему, ни один из советских танков не был подбит или уничтожен японскими смертниками. Все они были уничтожены автоматчиками, так и не успев поднести свой шест с миной к броне танков или воткнуть её между колес.

Спасенные от уничтожения боевые машины в свою очередь огнем своих орудий уничтожали недобитые дзоты и неподавленные огневые точки. Взаимодействие штурмовых групп имело определенные огрехи, но с каждым огневым контактом их было все меньше и меньше.

Совместные действия авиации, артиллерии и пехоты позволили взломать первую линию обороны врага, но дальше продвижения не получилось. До конца светового дня, атакующие подразделения корпуса не смогли прорвать вторую, главную оборонительную линию японцев. Она меньше пострадала от воздушного и артиллерийского огня, а также имела непроходимую для танков эскарпированную оборону. Засевшие в железобетонных бункерах японцы чувствовали себя уверенно и дрались с таким ожесточением, как будто за их спиной находилось Токио, а не Корсаков.

На следующий день, советские войска продолжили штурмовать вражеские укрепления с суши и воздуха. Все говорило о том, что оборона противника будет прорвана, но для полной уверенности, был предпринят обходной маневр. Вдоль прибрежной полосы, в тыл японцам был направлен отряд пограничников, а по восточным склонам Камышовского хребта двинулся пехотный полк майора Селиванова.

Воспользовавшись тем, что все внимание противника приковали к себе наступающие соединения, обе боевые единицы смогли совершить свой маневр незаметно. Японцы с большим опозданием обнаружили присутствие в своем тылу советские подразделения. Командующий японской обороной полковник Минэке попытался контратаковать полк майора Селиванова и сбросить русских в море, но для этого маневра у него не хватило, ни сил, ни времени.

Фронтальный натиск советских войск не позволил полковнику снять ни одного солдата, а имевшихся в его распоряжении резервов не хватило, чтобы противостоять фланговому удару русской пехоты. Ближе к полудню, вторая линия обороны врага была прорвана и Минэке, был вынужден выбросить белый флаг.

Одновременно с началом наступления на 50-й параллели, маршал Василевский отдал приказ о высадке морского десанта на западном побережье Южного Сахалина, в портах Торо и Маока. Первыми из Советской Гавани вышли транспорта с войнами 113-й стрелковой бригады по направлению к Торо. Там согласно данным воздушной разведки не было ни кораблей противника, ни самолетов, что существенно облегчило высадку десанта.

Первыми береговую оборону врага атаковали советские штурмовики и истребители. Их налет нанес им незначительный ущерб, куда больше японский гарнизон понес потери от огня сторожевых кораблей, больших охотников и эсминцев, что прикрывали действия больших транспортных судов.

Общие потери убитыми и ранеными при высадке десанта составили тридцать семь человек. Японцы оказывали яростное сопротивление, но силы были неравными и порт перешел под контроль советских войск.

Находившиеся в Найоро японские соединения, вечером 26 ноября предприняли контратаку на Торо, с целью уничтожения советского десанта, но были отброшены огнем корабельной артиллерии. На следующий день, воспользовавшись, что часть кораблей прикрытия покинула гавань порта, подтянув резервы, японцы вновь атаковали позиции десанта и вновь потерпели поражение. За ночь, советские пехотинцы окопались и, обладая малой огневой поддержкой, смогли отбить натиск врага.

Кроме моряков, действия десантников прикрывала штурмовая авиация. Базирующаяся на аэродроме Ванино эскадрилья штурмовиков и пикирующих бомбардировщиков "Пе-2", обрушились на врага по первому требованию десанта.

Конец противостоянию десантников и японских войск положил приход вечером 27 ноября советских танков с севера. Принудив врага к капитуляции на 50-й параллели, танкисты в тот же день устремились вперед и уже к вечеру подошли к окраинам Найоро.

Оказавшись между двух огней, японцы решили отступить на южную оконечность полуострова, где уже шли ожесточенные бои в районе порта Маоко. Там также был удачно высажен десант в составе 52-й стрелковой дивизии.

В Маоко, как и в Торо, к моменту высадки советского десанта небыли кораблей и самолетов противника. Это создало благоприятные условия для успешного развития операции.

Общие потери советских войск составили 22 человека убитыми и ранеными, что было меньше чем при высадке десанта в Торо. Местные силы противника составляли две неполные роты, однако уже к вечеру 26 ноября потери десанты резко возросли.

Причиной этому была контратака, которую предпринял генерал-лейтенант Миода, чей штаб находился в Тойохаре. Атака была внезапной и доставила много хлопот советским солдатам. К моменту наступления противника, они ещё не успели, как следует закрепиться, и были вынуждены отражать атаки врага, заняв дома на окраине Маоко.

Несмотря на то, что в этом бою японцы не имели численный перевес, они имели реальный шанс, если не сбросить русский десант в море, то серьезно осложнить его положение. Положение спасла огневая поддержка с кораблей, а также наличие среди десанта специальных офицеров корректировщиков. По требованию маршала Василевского подобный вариант не один раз отрабатывался в ходе учений, и теперь он сохранил жизни многих советских солдат.

Удачное ведение огня и яростные контратаки, переходящие в беспощадные рукопашные схватки исправили положение. Противник был вынужден отступить, но был понятно, что с наступлением утра бои возобновятся с новой силой.

По прогнозу синоптиков со дня на день на остров мог обрушиться циклон, что лишало десант поддержки с воздуха. По этой причине, часть кораблей поддержки, были переведены из Торо в Маоко. Бригада полковника Малькова могла рассчитывать на подход советских танков, тогда как десантники полковника Музыкина, могли надеяться только на себя.

К счастью, прогноз синоптиков не торопился исполняться. Утро следующего дня было пасмурным, что не помешало советским самолетам подняться в воздух и атаковать скопление живой силы противника, в его местах сосредоточения перед атакой.

Действия авиации были поддержаны огнем эсминцев и сторожевых кораблей, что внесло сумятицу в ряды противника, а последующая затем атака десантников и вовсе заставила японцев отступить от порта.

Бои на юге Сахалина продолжались до 30 ноября. В этот день, император Хирохито объявил свой приказ о прекращении огня и начале переговоров о капитуляции армии и флота, что учитывая воинственный настрой японцев, совершенно не означал наступление мира. По всему острову происходили многочисленные мелкие стычки и схватки, которые прекратились лишь 5 декабря, когда все гарнизоны Сахалина сложили оружие и сдались в плен.

Не отстали от своих сахалинских братьев по оружию и воинские соединения, дислоцированные в Приморье. Двадцать седьмого ноября, они начали свое наступление на территории Маньчжурии и Кореи.

Главной целью советского наступления в Корее был японский атомный центр, находящийся в районе городка Хыннам. Для успешного выполнения приказа Верховного Главнокомандующего по захвату этого стратегически важного объекта, маршал Василевский изменил наступательный план 25-й армии. Вместо того чтобы прикрывать фланги нацеленной на Мудацзян 5-й армии, она начало сокрушительное наступление из района Посьет на юг, вдоль корейского побережья.

Уже в первый день был взят порт Юкки, и передовые соединения советских войск вышли к порту Расин. Захваченные врасплох японские гарнизоны не оказывали никакого сопротивления советским солдатам, покорно складывая оружие перед ними.

Наступление Красной Армии в северной Корее, было активно поддержано местным населением. Так узнав о переходе советских частей через границу, жители корейского порта Расин, подняли восстание и захватили город. Когда походная группа разведчиков приблизилась к окраинам города, то увидал неожиданную картину. На многих домах на окраине города развивались самодельные красные флаги, а в его центре была слышна стрельба.

Заподозрив провокацию со стороны противника, советские солдаты сначала отказались от попытки войти в город, но хорошо знавший русский язык крестьянин, встреченный ими на дороге, разъяснил им положение дел.

Оказалось, что восставшие горожане окружили японских солдат в казарме и требуют, чтобы они сдались. Опасаясь за свои жизни, японцы согласны сдаваться в плен только представителям советских войск. Что и было сделано, через полтора часа интенсивных переговоров, как с корейцами и японцами, так и с вышестоящим начальством.

Развивая наметившийся успех, советские войска продвинулись вглубь территории Кореи и к 27 ноября взяли ещё один корейский порт — Сейсин. Здесь советские соединения столкнулись с организованным сопротивлением, местного японского гарнизона численностью около батальона пехоты. В авангарде наступающих сил находилась рота танков Т-26. Их 45 мм орудия смогли быстро перевесить чашу весов на свою сторону и заставить японцев выкинуть белый флаг, до подхода главных сил.

Подобная легкость захвата портов, объяснялась тем, что для оказания сопротивления американским соединениям на острове Кюсю, японцы максимально оголили свои корейские гарнизоны, в надежде на невступление СССР в войну.

Воспользовавшись столь удачным исходом боя и захватом неповрежденного противником железнодорожного полотна, маршал Василевский приказал создать подвижную железнодорожную группу и отправить её на юг, в район Хыннам, где уже стремительно развивалась операция "Калуга".

Захват японского атомного центра курировал генерал-майор Эйтингон, один из асов советских спецслужб по тайным операциям.

Накануне начала войны с Японией, на территорию северной Кореи, был заброшен диверсионный отряд под командованием майора Ремизова. Сделано это было ровно за сутки, с тем расчетом, чтобы к утру 26 ноября, отряд вышел к своей тайной цели.

Непогода, разыгравшаяся накануне, чуть не сорвала операцию "Калуга" в самом начале. Вылетевший к цели самолет едва успел произвести десантирование группы, как опустившиеся тучи свели видимость к нулю. Выполняя приказ о полном радиомолчании, транспортник двигался обратно исключительно по приборам и смог сесть лишь благодаря мастерству пилота.

Сброшенная на землю группа майора Ремизова, также благополучно приземлилась, вместе с ценным грузом, которому предстояло сыграть свою роль в захвате центра. Созданный в конце тридцатых годов, он представлял собой маленький полевой городок, со всем необходимым для жизни ученых-атомщиков.

Их покой со всех сторон охраняли два ряда колючей проволоки, часовые на вышках, с пулеметами и прожекторами. Все дома не превышали высоты второго этажа и были затянуты сверху маскировочными сетями. Выстроенные в один ряд, они совершенно не походили на привычные научно-исследовательские центры в их европейском понимании. Своей казенной серостью, они напоминали склады или общежития, но это было не так. Строго соблюдая правила секретности, при создании центра японцы добавили к каждому дому по два или три подземных этажа.

Охрана центра также была отобрана из лучших солдат, но мирная секретная жизнь сыграла с ними злую шутку. Готовые на первых порах отбить любое нападение врага, солдаты постепенно утрачивали свои боевые навыки, незаметно превращаясь в простых полицейских, в чьи обязанности входило поддержание порядка внутри городка.

За годы, проведенные за колючей проволокой, они в основном имели дело с заключенными из соседнего концлагеря, которых им регулярно пригоняли для различных работ. Вечно голодные и обессиленные изнурительным физическим трудом, корейские крестьяне привычно склоняли свои спины и головы под ударами бамбуковых палок или ножен офицерских сабель. Для них было достаточно одного громкого окрика, а порой и одного вида японского солдата, чтобы работать ещё быстрее и лучше. Ведь в противном случае можно было не только заработать удар, но и лишиться чашки риса, которую людям дали вечером, после окончания работ.

От такой однообразной работы бдительность и боеспособность охраны городка порядком притупилась и приубавилась. Они, конечно, в случаи необходимости были готовы дать отпор врагу, если он появиться, но при этом все надежды возлагали на гарнизон Хыннам, находящийся от центра в двадцати пяти километрах.

Местные подпольщики, точно вывели диверсантов Ремизова к нужной им цели, но на этом помощь корейских товарищей заканчивалась. Они ничего не знали, что находится за двойным рядом, все это время местное население считало, что там находятся воинские склады.

Пробраться на охраняемую территорию центра, для орлов майора Ремизова не представляло большой трудности. За годы войны они научились быстро проникать через колючие заграждения, которые судя по всему, не были подключены к электрическому току.

Не представлялось им большой трудностью и захват центра. Три часа внимательного наблюдения и диверсанты уже имели приблизительное понятие, где находится сам институт, где его лаборатории и испытательные стенды, а где столовая и жилые помещения.

Главная трудность заключалась в том, что успех мероприятия был гарантирован лишь при условии незаметного проникновения за ряды колючей проволоки. А сделать это было сложно, не имея точных данных, минированы ли подступы к городку со стороны гор или нет.

Весь опыт командира группы и его замов говорил, что противник наверняка заминировал часть периметра и тем самым обеспечил себе спокойную жизнь. Немцы именно так бы и сделали, но у японцев была иная ментальность. Так подступы к институту господина Исии не имели минных полей и охранялись одними патрулями и стационарными постами.

Выяснять наличие мин, в условиях, когда в любой момент в тебя мог упереться луч сторожевого прожектора, было слишком рискованно. Для решения столь непростой задачи, группа Ремизова взяла с собой особо ценный груз, успешно прошедший испытание прыжком с парашютом. Это были две маленькие дворняжки, успешно распознававшие наличие мин в земле. Благодаря тонкому нюху, они безошибочно находили противопехотные мины и извещали о своем открытии, негромким лаем.

Около двух часов ночи, кинологи инструктора вывели своих подопечных на позиции и дали команду на поиск мин. Затаив дыхание, наблюдали разведчики за действиями японских часовых, которые изредка, из стороны в сторону лучами своих прожекторов шарили по непроглядной ночной тьме.

Для одних это было досужливым развлечением, для других унылая скука караульной службы. Так или иначе, но стоявшие на вышках часовые не заметили ничего подозрительное в набившем оскомину ночном пейзаже. Все для них было привычно, скучно и появление Трезора и Калача осталось для них незамеченным.

Хорошо выдрессированные собаки, быстро обследовали выделенную им полосу земли и к огромной радости разведчиков не обнаружили скрытых там мин. Продвинувшись на всю длинную специального поводка, собаки ползком добрались почти до самой проволоки и по сигналу инструктора вернулись обратно.

Вслед за ними в дело вступили снайперы, которые давно держали на прицеле двух часовых на вышках, между которыми был произведен прорыв.

По приказу командира, с разницей в четыре секунды они уничтожили свои цели, и отряд сразу начал свое выдвижение. Первые две пары бойцов быстро открыли проход в колючей стене, для идущей следом штурмовой группы, которая бросилась к караульному помещению и блокировала его.

Весь захват секретного городка не занял и двадцати минут. Настолько быстро и четко действовали бойцы майора Ремизова против полностью деморализованного гарнизона атомного центра. Застигнутый врасплох в казарме, он сдался без боя, хотя насчитывал почти целую роту.

Больше всего пришлось возиться с оставшимися часовыми на вышках и охраной на въезде в городок. Где метким выстрелом, где автоматной очередью, советские диверсанты смогли ликвидировать эти опасные огневые точки врага, а против засевшего на КПП караула пришлось применить гранатометы.

Гораздо труднее пришлось отбивать попытку врага вернуть себе контроль над столь важным объектом. Очень важную помощь в этом оказали саперы школы полковника Старинова. Разворошенное взрывом КПП ещё дымилось и горело, а они принялись производить минирование дороги и прилегающего к ней полотна.

Мин было не особенно много, но заложены они были так мастерски, что подорвавшимся на них японцам показалось, что заминировано буквально все. Именно мины помогли разведчикам майора Ремизова отбить две атаки противника, пока с Большой земли не подоспела помощь.

Сначала это были истребители и бомбардировщики, атаковавшие скопление живой силы и техники противника на подступах к городку. Затем прилетели два транспортника, сбросившие занявшему круговую оборону отряду на парашютах подкрепление и боеприпасы. Все это облегчило положение боевой группы. Теперь свое слово должны были сказать моряки, что согласно плану операции должны были высадить в Хыннам десант.

Первыми к Хыннам приблизилась группа торпедных катеров в составе двух боевых единиц. Они провели разведку боем и обнаружили присутствие в порту одного транспорта и двух конвойных сторожевиков. Кроме этого, выяснилось наличие трех 75-мм батарей открывших огонь по катерам, едва они приблизились к акватории порта.

Все эти данные были переданы по рации во Владивосток в штаб флота, откуда уже вышли главные силы десанта. Они насчитывали два эсминца, четыре тральщика, два сторожевика и шесть торпедных катеров. Кроме них, на порт была отправлена эскадрилья пикирующих бомбардировщиков "Пе-2". Их экипажи прибыли с Запада и имели боевой опыт в бомбежке вражеских портов и кораблей на Балтике.

Наличие воздушного прикрытия существенно облегчило десантирование. Огнем с воздуха была приведена к молчанию одна из батарей противника, что позволило высадить на берег сначала десант с торпедных катеров, а затем и со сторожевиков. Всего в общей численности было высажено около батальона морской пехоты, но этого оказалось мало, чтобы занять порт.

Японцы оказывали упорное сопротивление, как на суше, так и на море, и сдаваться не собирались. Несмотря на численное превосходство, советские корабли не смогли подавить огневые точки врага и войти в порт, а батальона пехоты было недостаточно для захвата его с суши.

Столь неудачное начало высадки десанта привело к бурному разговору между генералом Эйтингоном и начальником штаба Тихоокеанского флота. Генерал с самого начала операции требовал отправки большего количества человек, тогда как моряки проявляли привычную для них сдержанность и осторожность. Сказывалось отсутствие опыта по высадке больших десантов на территорию врага.

Конец яростным спорам положил приказ маршала Василевского о немедленной отправке дополнительных сил в помощь высадившемуся десанту численностью не менее полка. Приказ был дан в очень жесткой форме и уже через час, в сопровождении двух охотников и тральщиков, к корейским берегам отошли два транспорта.

Прибытие помощи оказалось как нельзя кстати. Уже через два часа после занятия Хыннам совместными ударами с суши и моря, появились японские корабли во главе с двумя эсминцами и большого транспортного судна с пехотой на борту. Теперь уже советские моряки выступали в роли обороняющейся стороны.

Неизвестно как бы сложился бы этот бой, если бы морякам вновь не помогли "пешки". Вызванные для поддержки десанта, они не стали нападать на боевые корабли, сразу атаковали транспортник. Уже с первого же захода корабль получил небольшую пробоину правого борта и сильно пострадал от пулеметного огня русских самолетов. Затем одно из бомб разворотила его корму, и транспортник был вынужден срочно идти в соседний порт Гензан.

До утра 29 ноября, когда Хыннам был занят танками сводного отряда подполковника Львова переброшенного по железной дороге, японцы не оставляли попыток вернуть порт под свой контроль. Однако совместные действия соединений армии, авиации и флота 1-го Дальневосточного фронта, не позволили им это сделать.

Упорные и ожесточенные бои шли и в районе озера Ханка, откуда войска 5-й, 1-й и 35-й армии наносили удар по японским войскам в Северо-Восточной Маньчжурии.

Главное направление сходящихся ударов 5-й и 1-й армии был город Мудацзян, прикрывавший подступы Центральной Маньчжурии с городами Харбин и Гирин. Застав приграничные войска противника врасплох, советские войска продвинулись на 10-15 километров. Свою роль в столь успешном наступлении, сыграл тот факт, что наступление велось не по дорогам, а напрямую через дремучую тайгу.

Специально выделенные танковые соединения валили деревья, а приданные им автоматчики и саперы растаскивали и расчищали путь. В результате этих действий образовывалась просека шириной в 5 метров, которой затем занимались дорожные войска.

Как и следовало ожидать, находящиеся в укрепрайонах японцы оказывали ожесточенное сопротивление, которое можно было сломить лишь массированным артиллерийско-авиационным огнем. Желая избежать ненужных потерь и выиграть время, соединения Красной Армии обходили эти опорные пункты врага и продвигались вперед.

Не встречая на своем пути организованного сопротивления, танковая бригада полковника Гулимова, в ночь с 28 на 29 ноября вышли на подступы к Муданьцзяну. С самого начала боевых действий, город непрерывно подвергался бомбово-штурмовым ударам соединениями 10-й воздушной армии.

Оборонительные соединения Муданьцзяна ещё ранее попали под "ковровый удар" американской стратегической авиации. Восстановить разрушенные укрепления японцы не успели, и советские самолеты занимались выбомбливанием соединений трех японских дивизий защищавших Муданьцзян.

Когда танкисты Гулимова под покровом ночи приблизились к городу, он был охвачен ярким заревом многочисленных пожарищ. Горели японские военные склады, подожженные в результате ночного налета ночных бомбардировщиков "По-2".

Установив через агентуру, что японцы используют под артиллерийские склады подвалы местного универмага и бакалеи, советские пилоты обрушили на крыши этих зданий град зажигательных бомб, вперемешку с кумулятивными. По своей эффективности, этот налет был намного продуктивнее, чем все предыдущие воздушные атаки.

Пытаясь спасти хотя бы малую часть из оставшихся запасов, японцы были вынуждены снять часть войск с передовых оборонительных рубежей. Были временно оголены южные и северные периметры, что оказалось роковой ошибкой. Именно с севера подошли к городу советские танкисты, которые воспользовавшись паникой и суматохой, с десантом на борту смогли ворваться в Муданьцзян, переправившись через одноименную реку.

Не зная истинного положения дел, полагая, что в город ворвались крупные соединения русских, японцы оставили город, но утром попытались его вернуть. Завязались тяжелые кровопролитные бои. Стремясь уничтожить главную ударную силу русских — танки, японцы бросили на борьбу с ними смертников с шестовыми минами. С громкими криками "Банзай!" они парами бросались на советские танки и иногда достигали своей цели.

Единственным средством против них были автоматчики, которых, к сожалению, было мало и были случай, когда два члена экипажа обороняли свои машины снаружи, при помощи личного стрелкового оружия.

Положение бригады Гулимова осложнялось еще и тем, что восточные оборонительные рубежи города по-прежнему занимали японцы и советские танкисты оказались зажатыми между двух огней.

Бои за Мудацзян шли 29, 30 ноября и два последующих дня в декабре. Даже после объявления приказ о капитуляции, японские части продолжали сражаться, упорно отказываясь верить в такую возможность.

Ничуть не легче было положение на других участках 1-го Дальневосточного фронта. Взломав оборону противника на границе, соединения 5-й армии овладели сначала городом Дуннин, а затем к 28 ноября взяли Ванцин. Это давало возможность нанести фланговый удар японцам, обороняющим Муданьцзян, а также открывало дорогу на крупные маньчжурские города Гирин и Чанчунь.

Стремясь ковать железо горячим, маршал Василевский приказал выбросить крупный воздушный десант в районе города Дуньхуа, в расчете, что его действия помогут продвижению передовых соединений 5-й армии на гиринском направлении.

Не столь впечатляющими, но очень важными, были действия 35-й и 15-й армий, что находились на уссурийском выступе. Благополучно преодолев Уссури и Сунгари, войска северного участка фронта углубились на территорию противника. 5 отдельный стрелковый корпус, взломав оборону Хутоуского укрепрайона японцев и после непродолжительных, но ожесточенных боев взял город Биоцин.

Не отстали от своих соседей и соединения 15-й армии. Совершив умелый обходной маневр крепкого оборонительного узла противника в районе города Тунцзян, они продвинулись на запад и сходу захватили стратегически важный узел на реке Сунгари — город Фуцзинь.

Эти успешные начинания советских войск сковали и не позволили перебросить на юг, на защиту Муданьцзяна, так необходимые там дивизии противника. Хваленая пропагандой японская оборона на Северо-востоке Маньчжурии трещала по швам под ударами советских войск.

Напуганные столь успешным началом советского наступления, японские генералы, к исходу его третьих суток стали спешно перебрасывать войска с Северо-запада Маньчжурии. По КВЖД и прочим дорогам возведенными японцами за время их пребывания на китайской земле, стали стремительно перебрасываться воинские соединения, но русские только этого и ждали. 29 ноября активизировались силы 2-го Дальневосточного фронта у Благовещенска и подразделения Забайкальской группировки войск.

Из-за нехватки сил для полномасштабного наступления на их направлении, маршал Василевский приказал маршалу Мерецкову и генералу Пуркаеву не столько наступать, сколько своими активными действиями сковывать японские полки и дивизии приграничного заслона. Но, даже обладая малыми возможностями, советские военачальники сумели взломать пограничные рубежи обороны и продолжить наступление вглубь территории противника.

Так войска под командованием маршала Мерецкова взломали оборону врага на Амуре, и стали уверенно наступать на город Нуньцзян. Поддерживая их пример, войска, руководимые генералом Пуркаевым, несмотря на неблагоприятные погодные условия, двинулись навстречу войскам 2-го Дальневосточного фронта и за два дня интенсивных боев с противником продвинулись на тридцать пять километров. Создав благоприятные условия для наступления на Хайлар, важный транспортный и оборонный узел японской обороны в Маньчжурии.

Таково было положение дел на 30 ноября 1945 года, когда японский император Хирохито собрал своих ближайших советников и министров, для обсуждения положения дел в стране и за её приделами.

Глава XXI. Падение властителей морей.

Многие и многие столетия, начиная со времен Великой хартии вольностей и графа Симона де Монфора, британский парламент олицетворял незыблемые государственных устоев английского королевства, потом британской империи, а также англосаксонской нации.

Испокон веков жители Альбиона ругали, кляли и выражали прочие недовольства по поводу деятельности парламента, но при этом никто и никогда и в мыслях не смел, и думать, урезать его права выносить законы и управлять государством. Для правоверного англичанина, подобные мысли были крамольны и оскорбительны для нации и государства.

С конца 18 века, когда в стенах британского парламента появился Вильям Питт и в последовавшую за ним эпоху королевы Виктории, было принято считать парламент собранием лучших представителей королевства, а затем и империи. Самые высокие умы, взращенные на английской земле, занимались управлением страны и её колоний.

Иногда совершая досадные ошибки, но по большей части одерживая победы над врагами короны, они преданно служили неизменным интересам Британии. Наблюдая за их деятельность воочию и на страницах газет, британцы из поколения в поколение, с гордостью повторяли ставшую легендарной фразу: — Право оно или нет, но это мое отечество.

Шли годы, служители отечества стали все чаще и чаще ошибаться в своих действиях, в своей политике. Все чаще британский народ и дружественные им доминионы платили своими жизнями за них, но сказанная однажды фраза и многократно повторенная газетчиками, продолжала жить в умах людей.

Повторяемые словно мантры, в тяжелое для страны время, эти слова помогали, но по большему счету зомбировали людей. Заставляя их идти через страдания и нужду, боль и смерть близких, ради исполнения воли собранных в стенах Вестминстерского дворца "лучших умов" британского народа.

Магические оковы прочно держали в своих объятиях миллионы людей, но рано или поздно всему приходит конец. В одних случаях наступает прозрение о ложности посылов и лозунгов, в других цена страданий во имя отечества становиться слишком высокой. В нашем же случае произошел сеанс пусть даже насильственного, но весьма убедительного разоблачения, которое основательно потрясло устои британского государства.

Испокон веков англичане гордились тем, что они живут на острове и Английский канал надежно защищает их от многих неприятностей, что происходят на континенте.

В этом утверждении имеется большая доля правды. Со времен нормандского завоевания страны будущим королем Вильгельмом I в 1066 году, на остров ни разу не ступала нога иноземного захватчика.

Конечно, были случаи, когда Изабелла Французская, Генрих Тюдор и Вильгельм Оранский собрав за морем войска, вторгались в Англию и свергали законных монархов в лице Эдуарда II, Ричарда III и Якова II, но по сути дела это были свои внутренние династические разборки. Все попытки врагов в лице испанского короля Филиппа, голландского штатгальтера Вильгельма и французского императора Наполеона высадить на британский берег свои войска, окончились крахом.

Английский флот под командованием адмиралов Дрейка, Блейка и Нельсона твердо стояли на защите своей страны. Храбро сражаясь на море, они уверенно отправляли на морское дно вражеские корабли, вместе с далеко идущими планами их властителей.

Начиная с королевы Елизаветы, королевский флот был главным морским гегемоном, сначала в Канале, затем в Северном море, а потом и по всему миру. Его боялись враги Англии, с ним считались партнеры, его опасались соседи.

Наличие мощного флота заставляла шведского монарха Карла XII, перед которым трепетала вся Европа быть улыбчивым и учтивым с английскими посланниками. Британские паровые корветы принуждали племянника Наполеона Бонапарта называть Англию своей союзницей и при расширении своей колониальной империи не вторгаться в зону британских интересов.

Легендарный Гранд Флит, имевший неизменное двойное превосходство над любым противником, не позволили двум мировым войнам переброситься на территорию королевства, чего так желали кайзер Вильгельм и фюрер Гитлер. Последний, правда попытался принудить Британию к миру при помощи массированных бомбардировок силами Люфтваффе и морской блокадой руками асов Кригсмарин, но у него ничего не вышло.

Не помогло даже так возвеличенное доктором Геббельсом "чудо-оружие", начиная знаменитым "Фау-1" и заканчивая малоизвестным "Фау-4". Их применение доставило много хлопот британской стороне, но так и не заставило премьера Черчилля сесть за стол переговоров с врагом, официально.

Все это прочно утвердило в головах англичан следующее понимание. Чтобы победить Англию, любой противник королевства сначала должен был разгромить флот и открыть себе дорогу к британским берегам. Затем уничтожить королевскую авиацию, которая позволит его кораблям приблизиться к острову и произвести высадку войск. И только потом, разгромив английскую армию и завалив Лондон трупами его защитников, он может требовать от британского правительства капитуляции.

Сломать и преодолеть все эти три заслона просто так, было совершенно невозможно. Подобное просто не укладывалось в головах правоверных англичан, для которых парламент и король были самыми главными и важными оплотами королевства и империи. Однако случилось невероятное. Вышедший на бой противник повел себя не по-джентельменски.

Вместо того чтобы встать в боксерскую стойку и в яростной схватке, обрушив друг на друга серию ударов и атак, выяснить кто из двух бойцов сильнее, он подло нарушил кодекс поединка. Пока благородный британец готовился к отражению хуков и свингов, коварный азиат внезапно ударил в причинное место, а затем произвел одномоментный удар по ушам. После чего повалил противника на землю и, придавив голову кованым сапогом, потребовал сдаться на милость победителя.

Так или примерно так, можно было охарактеризовать все то, что случилось в английской столице, хмурым ноябрьским утром 24 числа.

Ломая голову над очередным шагом усатого дяди Джо, просчитывая возможные шагов кремлевского горца, британский генералитет и в мыслях не мог подумать, что он решиться напасть на Англию столь необычным способом. Что королевскому флоту будет противостоять один единственный корабль, к тому же даже и не военный. Что зорких воздушных стражей обманет нейтральный флаг на гафеле, и что общая численность брошенных на штурм Лондона солдат будет около двухсот человек.

Против общего количества солдат, моряков и летчиков, защищающих Британскую империю — это была микроскопическая величина, о которой просто смешно говорить. Ни одна битва, ни одно сражение мировых войн не выигрывалось подобным числом солдат. Совершить подобный шаг не мог ни один здравомыслящий полководец, будь он генералом, маршалом или даже генералиссимусом. Но это свершилось.

Подобно легендарному Давиду, что камнем из пращи поразил великана Голиафа и когда тот упал, отрубил ему голову, так и подлый удар Сталина поразил в самое сердце своего вчерашнего союзника и вечного соперника в Большой игре.

В этот день само Провидение было на стороне хитрого азиата, любезно русскому десанту один козырь за другим. Будь на пути у людей Орлова, кованная железная ограда им бы было бы не так просто приблизиться к стенам британского парламента. Стоявшая на его страже охрана обязательно поинтересовалась бы у американцев их действиями и подняла бы тревогу. Однако одна из немецких бомб повредила металлическую ограду вокруг дворца и, опасаясь возможного ночного мародерства, Лондон, как и вся Англия, испытывал острую нужду в металле, столичные власти приказали убрать её до лучших времен.

Между браво шагающими молодцами майора Орлова и висящими на честном слове дверями часовни Святого Стефана было всего несколько метров и ничто в мире, включая двух полисменов, не могло помешать им пройти их.

Неясный шум снаружи, а затем гулкий топот ног людей приближавшихся к Центральному холлу не вызвало у собравшихся в нем людей тревогу или опасение. Сидя на деревянных скамьях, они собирались зафиксировать важный момент в истории государства. Передачу властных полномочий от тори к лейбористам, и возникший шум вызвал у них только досаду и раздражение.

Вершители судеб Британии и союзного ей Содружества, посчитали возникший шум за неудачные действия рабочих, которым было поручено восстановление Вестминстера. Несколько дней назад, парламент проголосовал за выделение денег на ремонт легендарного дворца, пусть даже и косметического.

Лучшие умы королевства, не могли и предположить, что все те страшные казаки и вечно пьяные русские, которыми на протяжении многих веков так упорно пугали обывателя, вдруг окажутся в Лондоне и ворвутся в святую святых Британской империи.

Для всех собравшихся было страшным шоком, что прерывая торжественную речь спикера, в холл ворвались неизвестные люди с оружием в руках и под громкие крики "Лягай! На пол!" стали стремительно заполнять пространство. Никто из парламентариев не успел вскочить, как у всех выходов уже встали караулы и наставили на депутатов оружие.

Не менее страшным было и то, что ворвавшиеся в парламент люди, не испытывали никакого почтения ни к парламентариям королевства, ни к самому королю. Пробегая от одних дверей к другим, один из них с такой силой толкнул оказавшееся на его пути кресло с сидящим в нем королем Георгом, что бедный монарх вылетел из него и упал под ноги сидевшему перед ним премьеру Идену.

Столь пренебрежительное отношение к своему королю вызвало бурю праведного гнева у депутатов. Вскочив со скамеек, они в праведном гневе стали выкрикивать слова, требуя немедленно убраться вон и очистить помещение. Многие стали требовать полисменов, чтобы те навели порядок, но это оказалось несбыточной мечтой.

Ворвавшиеся в холл люди все прибывали и прибывали, а когда этот процесс закончился, под высокими стрельчатыми сводами раздались выстрелы. Они, конечно, были произведены в воздух, так сказать для острастки, чем очень напугали лучшие умы английского королевства и примкнувшего к ним сообщества.

Только внимательно вглядевшись в лица незнакомцев, только вслушавшись в их речь, они поняли, что случился самый страшный кошмар их жизни. Русские медведи таки пришли в Лондон, и пришли именно по их души.

Шок и трепет навылет пронзили сердца главных людей туманного Альбиона. Многие из них были готовы упасть в обморок, и только извечная британская чопорность, сидевшая в их подсознании на генном уровне, не позволяла им сделать это. Англия всегда была сильна своими традициями, которые иногда позволяли островитянам выйти из сложного положения.

Как уже было сказано, члены обоих палат испытали огромное потрясение, но как уверял мудрый царь Соломон, все рано или поздно заканчивается. Особенно когда к тебе обращаются на неплохом английском языке и говорящий человек явно не собирается предавать тебя смерти.

— Господа, соблюдайте спокойствие! — обратился к парламентариям, высокий чернявый человек с командирской выправкой. — От имени советского командования объявляю о взятии вас в плен. Ради сохранения ваших драгоценных жизней, прошу вас не делать резких движений и сесть на свои места. Чем раньше вы это сделаете, и мы сможем начать диалог, тем будет лучше для всех нас.

Капитан Максимов очень надеялся, что его слова внесут ясность и успокоят британцев, то он несколько ошибся. Голубая кровь и родовая спесь ударила в голову лорду Бивенбруку и грозно потрясая тростью с набалдашником из слоновой кости он стал пробираться к Максимову.

— Я лорд Бивенбрук! — властно воскликнул англичанин, — и я возмущен вашими беззаконными действиями в отношении всех нас! Это вопиющий произвол!

Распалившийся лорд сделал шаг вперед по направлению к Максимову и в это время раздался предупреждающий выстрел. Один из стоявших у дверей солдат, выстрелил из американской винтовки в величественный потолок холла.

— Господа! Я же просил вас не делать резких движений! Мои солдаты, в отличие от вас, не кончали колледжи и университеты и потому не знакомы с вашими учтивыми формами общения — попытался вразумить лорда капитан, но напрасно.

— Мерзавец! — продолжал возмущаться Бивенбрук. Выражая степень своего негодования, он привычно потряс над головой тростью и в тот же момент, раздался ещё один выстрел. Казалось, что стрелявший совсем не целился в лорда, но трость британского аристократа лишилась своего величественного украшения.

— Мне очень жаль, но боюсь, что очень скоро леди Бивенбрук станет вдовой! — воскликнул капитан и это, отрезвило англичан.

— Прекратите, Генри! — одернул Бивенбрука Иден, — я премьер министр Великобритании — Энтони Иден. Кто вы такой и что вам надо!?

Вождь тори пытался говорить спокойно и с достоинством, но предательское дребезжание, проскальзывало в его голосе.

— Капитан Красной армии Михаил Максимов, господин премьер министр. А это командир нашего отряда майор Андрей Орлов — Максимов вежливо козырнул отставному премьеру, а Орлов сдержанно кивнул головой. — Мы захватили ваш парламент с целью принуждения Англии к миру. Как только вы и ваш военный министр выполните требования советской стороны, мы немедленно покинем дворец и вы, будите свободными.

Максимов достал несколько листков из планшета и протянул часть их Идену. Затем быстро окинув взглядом стоявших рядом с ним людей, и почтительно произнес.

— Ваше королевское величество, как главе королевства вам так же необходимо знать условия вашего освобождения. Ровно, как и господину Эттли. Присаживайтесь, как у нас говорят — в ногах правды нет — капитан уверенно махнул рукой в сторону попытавшегося затеряться среди депутатов лидера лейбористов и ловкие руки его помощников тут же вытащили его из толпы и поставили перед капитаном. В отличие от струсившего политика, король Георг сам подошел к Максимову и с достоинством взял протянутые ему листки.

— Прошу садиться. Надеюсь, господин спикер не будет возражать, если его кресло на время займет мистер Эттли — продемонстрировал свою осведомленность Максимов, знавший по фотографиям главных фигурантов столь необычного дела.

— Это невозможно!! — гневно воскликнул Иден, с негодованием потрясая прочитанными листами. — Вы требуете нашей капитуляции!

— Господин премьер министр, здесь нет ни слова о капитуляции! — также бурно не согласился с ним Максимов. — Советская сторона требует отдачи приказа всем вооруженным силам королевства о прекращении боевых действий, а также о выводе британских войск с континента. В полном вооружении, со всем военным имуществом и боевыми знаменами. Это никак нельзя трактовать как капитуляцию.

— Но вы требуете допустить на территорию королевства ваши войска! Подобное требование не что иное, как капитуляция Британии!! — эти слова Идена породили бурю негодования среди депутатов. Они зло загудели на разные тона. Страх перед русскими медведями стал проходить и его место стала занимать спесь.

— Тихо! — властно крикнул Максимов, напоминая лучшим умам Британии их нынешнее положение. — У вас явно плохо со зрением, господин Иден. Здесь черно по белому написано, что в качестве гарантии исполнения принятых на себя обязательств, соединенное королевство соглашается на ввод на свою территорию одной советской бригады. Одной! Которая будет находиться в пригороде Лондона и сразу покинет остров, после вывода британских войск с континента. Ни о каком ином вводе воинских соединениях Красной Армии на территорию королевства не сказано ни слова.

— Все, что вы требуете от нас это страшный позор для нации и потому, не может быть исполнено! — воскликнул король и с презрением бросил на пол требования Сталина.

— Это не позор, а спасение британской нации — возразил Орлов, которому специальный переводчик переводил разговор. — Посмотрите, до чего вы довели свой народ. Ваши люди голодают ничуть не меньше, чем немцы. Лондонцы выглядят чуть лучше берлинцев. Народ хочет мирной и спокойной жизни, так дайте ему эту жизнь. Прекратите эту ненужную войну в Европе. Выведите войска и сядьте за стол переговоров, больше ничего от вас не требуют.

— Вы ничего не понимаете! — начал, было, Георг, но Орлов прервал его.

— Нет, это вы, ничего не хотите понимать, господин король. Советская страна не требует от вас ни пяди британской земли. Не требует отказа от ваших многочисленных колоний или роспуска Содружества доминионов. Мы не требуем размещения военных баз в Англии и изменения вашего конституционного строя. Мы согласны на ваше участие в мирных переговорах по Германии и Японии в качестве наблюдателя с совещательным голосом. Единственное, что мы от вас требуем — скорейшего наступления мира в Европе — Орлов продемонстрировал собеседнику хорошее знание документа предложенного ему для ознакомления, но это только усугубило дело. Согласно британским традициям фельдмаршал не мог вступать в обсуждение государственных дел с майором. Слишком разные были уровни.

— Господин майор, условия вашего правительства совершенно неприемлемы для моего народа и королевства — отчеканил король и демонстративно сложил на груди руки.

— Классовая ненависть, уязвленное самолюбие и обида за этот плен, не позволяют вам взглянуть в глаза правде. Для вас в сто раз важнее не уронить королевскую честь, перед светлыми образами фельдмаршала Мальборо, Веллингтона и Хейга, чем прислушаться к голосу разума и дать мир простому народу. Ваша ущемленная гордыня обойдется им по очень высокой цене — попытался достучаться до короля Максимов, но собеседник не желал его слушать. Страх полностью покинул его душу, и он гордо вскинул голову перед своими подданными.

Услышав столь решительный отказ, Орлов быстро переглянулся с Максимовым. Вопреки утверждениям специалистов Георг не проявил слабости и "не поплыл". Более того, стал подавать растерянным "слугам народа" пример мужества и стойкости. Ситуацию следовало ломать, и офицеры перешли к запасному варианту.

— Свои отказом вы не оставляете нам выбора, ваше величество — Максимов сделал многозначительную паузу, но король в ответ только презрительно улыбнулся.

— Примените ко мне физическое устрашение третей степени или сразу вынесете мне смертный приговор, как вынесли моему родственнику, вашему царю Николаю и его семье? Что же извольте. Я готов принять истязание, и даже смерть от ваших рук, с твердой верой в то, что моя родина не склонит голову перед диктатом вашего тирана Сталина. Слава богу, что здесь нет моего брата Генри, герцога Глостерского, который после моей смерти станет достойным королем Великобритании, императором Индии и главой Содружества наций — Георг величественно тряхнул головой, решительно встал, и твердой рукой одернув мундир, с холодным достоинством поинтересовался у Орлова, — где вы намерены меня расстрелять? Здесь или позволите принять смерть в моих королевских покоях.

Король очень надеялся, что его смелый монолог вызовет злость и негодование на лицах советских офицеров, но ничего этого он не увидел.

— Вам не куда не надо идти, ваше величество. Никто не сомневается в вашей решимости положить голову под топор плача во благо Британии — с нарочитым дружелюбием заверил собеседника Максимов. — Гораздо интереснее узнать, готовы ли вы сами стать палачом и предать смерти ни в чем неповинных людей ради торжества своих принципов? Поэтому ваше место не на эшафоте, а в зрительской ложе. Прошу садиться!

Капитан указал на кресло и два солдата тут же аккуратно втиснули монарха в него. После чего встали по бокам, готовые в любой момент удержать в нем силой.

— Ни один волос не упадет с вашей головы и головы господина Идена. Ваши жизни нам очень важны. Под нож пойдут они — Максимов повернулся, к успокоившимся было депутатам.

— Мы подвергнем вас децимации, господа — спокойным, будничным тоном объявил Максимов, и от его слов, тень страха легла на лица лучших умов Британии.

— В первый час будут убиты только два человека, через каждые пятнадцать минут. Затем их число увеличится до трех человек, а время сократится до десяти минут. Ещё через час число и время вновь изменится и так продолжится до вечернего чая. После мы сделаем технический перерыв, а затем продолжим до обеда. Патронов и решительности, довести дело до конца у нас хватит, можете не сомневаться. Зря ли мы проделали столь дальний путь. Впрочем, всего этого можно избежать, — капитан сделал эффектную паузу, ловко разбрасывая споры сомнения в души слушателей, суля им призрачную надежду. — Если господин премьер министр и его величество проявят благоразумие и согласятся уладить дело миром за столом переговоров. По моему мнению, диалог и разумный компромисс куда более достойный выход, чем добавление ко всем своим титулам и регалиям прозвище "Кровавый".

Говоря это, Максимов специально не смотрел на Георга, тем самым, исключая диалог с ним. Все его слова были направлены к парламентариям, которых местные газеты без всякого стеснения называли "римским сенатом" времен царя Пирра. Видимо намекая на слова грека Кинея, назвавшего римский сенат собранием царей, достойно служащих интересам родины.

В том, что они преданно служат интересам Британии, можно было не сомневаться. Но вот тот откровенный цинизм, с которым Максимов перевел их из разряда "небожителей" в простой расходный материал заставил их содрогнуться и по-новому посмотреть на происходящее. Погасший было страх, вновь всколыхнулся в сердцах слуг британского народа с новой силой. А разделение на "чистых и нечистых", на жертвенных агнцев и козлищ ведущих их на смерть, породило в их душах обиду и негодование.

Тонкое ухо капитана сразу уловило гул неудовольствия, возникший в рядах джентльменов, и он с удвоенной силой продолжил свою деструктивную деятельность.

Пока покрывшийся пятна король и побелевший премьер пытались найти слова ободрения и поддержки обреченным на смерть депутатам, Максимов перебросился с Орловым парой фраз по-русски. После чего требовательно вскинул руку, призывая к тишине и получив её, заговорил.

— Прежде чем начать децимацию, мы хотели бы предупредить всех тех, кто находится по ту сторону стен, чтобы они не предпринимали никаких попыток освободить вас. Наши саперы закончили минирование все подступы к холлу, и любая попытка штурма дворца приведет к напрасной гибели всех присутствующих. Для этого, мы намерены выпустить несколько человек, поручив им довести эту информацию до властей. Есть желающие выполнить это поручение и сохранить себе жизни? — вопрос был задан хлестко и напористо, не оставляя депутатам время на раздумье.

— Есть?! — Максимов для приличия покрутил головой, словно выискивая добровольцев, — Нет!? Очень жаль, господа. Тогда я сам выберу этих людей.

Он решительным шагом подошел к передней шеренге парламентариев и ткнул пальцем в заранее выбранных им людей. Максимов был неплохим психологом и сразу определил среди депутатов духовно слабых индивидуумов.

— Вот вы и вы, выйдите вперед — потребовал капитан, властно ткнув пальцем в толпу. Выбранные им мужчины замешкались, и солдатам пришлось выводить их из общего строя.

— Сейчас вы выйдите наружу и расскажите собравшимся о том, что здесь произошло, нашем предупреждении о минах, а также сообщите о причинах, которые нас побудили к подобным действиям. Вот текст наших условий. Пусть собравшиеся у дворца знают, что мы желаем мира, а не продолжения войны — Максимов властным жестом протянул одному из англичан документ, требовательно посмотрев ему в глаза и тот, покорно взял его в руку. Слуга британского народа чертовски хотел жить.

— Теперь, вы — обратился капитан к другому своему избраннику. — Вы должны будите подтвердить людям слова этого господина. Вы согласны?

Максимов прекрасно видел как англичанина колотила внутренняя дрожь, но он сумел совладать с нервами.

— Я согласен, выполнить ваше поручение, при условии, что кроме нас будут освобождены ещё люди — собрав все силы в кулак, гордый брит, попытался поднять хвост, но Максимов тут, же одернул его.

— Не в вашем положении следует торговаться, сэр. Для выполнения этой миссии хватит и одного человека — властно отчеканил советский офицер и сделал паузу. С холодной презрительностью он посмотрел прямо в глаза "бунтарю" и тот сломался.

— Я, — начал, было лепетать англичанин, но Максимов перебил его. — Только ради того, чтобы доказать вам всем, что чувство человеколюбия не чуждо нам, я отпущу с вами ещё двух человек. Вот этих двух убеленных сединами джентльменов.

Он указал пальцем на ещё двух депутатов, чей вид безошибочно выдавал в них склочников и интриганов. Без всякого принуждения, получившие свободу джентльмены, решительно отодвинули стоявших на их пути людей и встали перед Максимовым.

— Прекрасно, я даже не буду брать с вас слова, мне вполне достаточно заявлений этих двух господ, — капитан кивнул в сторону первой пары и неторопливо прошел вдоль застывшими перед ним депутатами. — Я вижу разочарование на ваших лицах и прекрасно вас понимаю. Мы не звери и готов освободить ещё двух человек, у которых для этого есть веские причины. Если среди вас есть такие люди, пусть выйдут.

Максимов ловко закинул наживку и теперь стал ждать реакции, неторопливо мерея шагами паркет холла. С невозмутимым лицом, не поднимая глаз от пола, он прошел несколько метров, остановился и двинулся в обратном направлении.

Михаил чувствовал, что нервы у депутатов вот-вот сдадут, но первыми они сдали у Идена.

— Если это возможно, я прошу освободить лорда Бивенбрука — с трудом ворочая пересохшим языком, попросил премьер.

— Этого старого забияку? — Максимов изобразил на лице раздумье и сомнение, хотя был готов расцеловать Идена, расколовшего ряды британского единения. — Хорошо. Лорд Бивенбрук — вы можете идти.

Согласившись на просьбу Идена, он опасался, что старый лорд откажется покидать парламент, но все обошлось. С чувством полного превосходства, не удостоив Максимова даже взгляда, Бивенбрук гордо прошагал мимо него и встал вместе с другими счастливчиками.

— Я бы попросил бы вас за сэра, Мюррея, у него слабое сердце — обратился к капитану спикер палаты общин, указав на толстяка, с красным лицом. Наверняка он болел гипертонией и сейчас страдал он высокого давления.

— Пусть будет мистер Мюррей — согласился Максимов, — мы не воюем со стариками и больными.

Он собирался уже отдать приказ вывести отобранных лиц, как краем глаза заметил на лице стоявшего в передних рядах молодого человека муки душевного терзания.

— Вы что-то хотите сказать? — обратился к нему Максимов, помогая перейти Рубикон.

— Три дня назад у меня родился сын. Моя молодая жена больна после родов и если это для вас убедительная причина, то я прошу разрешить мне покинуть зал — выдавил англичанин.

— Я обещал освободить ещё двоих и мне уже назвали их имена — с непроницаемым лицом произнес Максимов, вгоняя молодого отца во вселенскую грусть. — Но я понимаю вас, так как не понаслышке знаю, что значит потерять близких людей. Идите, вы свободны.

Капитан уже был готов дать приказ вывести выбранных депутатов, как у короля прорезался голос.

— Вы очень мерзкий человек, капитан. Ваши действия ... — начал говорить монарх, но Максимов прервал его.

— Мои действия хотя бы спасли жизнь семерых человек, тогда как ваши высокопарные слова привели только к сотрясению воздуха. И кто из нас спрашивается лучше? — саркастически произнес Михаил и, не собираясь вступать в ненужную дискуссию с монархом, решительно махнул счастливчикам рукой. — Идите, пока майор Орлов не передумал.

Те послушно заторопились навстречу нечаянной свободе и при этом, ни один из них не отказался от выпавшего ему шанса или захотел уступить его другому.

— А вы господа садитесь. Все самое интересное у вас впереди — приказал капитан, и солдаты, подталкивая людей прикладами стали наводить порядок в холле. Наступала вторая часть представления и на смену "доброму" Максимову вышел "плохой" Орлов.

Выждав некоторое время для усиления градуса напряженности. Андрей Орлов стал неторопливо тыкать пальцем в сидевших перед ним людей. Холодным безжалостным голосом он специально вел отсчет своих жертв по-английски, но при этом делал это произвольно, а не в порядке очереди.

— Восемь, девять, десять — палец Орлова уперся в жилистого англичанина, и солдаты немедленно сдернули его со скамьи.

— Один, два, три — и майор определился с другим кандидатом в путешествие к старому Нику. Все это происходило в гнетущей тишине, но когда Орлов выбрал четвертого, произошел интересный инцидент. Выбранный депутат стал отчаянно доказывать, что "господин майор" ошибся и десятым является его сосед справа.

Подобный бунт был заранее предусмотрен сценарием, для усиления доминанты в умах англичан "доброго" и "злого" русского. Следуя ему, Максимов попытался поддержать требование депутата, и Орлов зло рыкнул на него и продолжил свой отсчет.

Король Георг наблюдал за всем этим, плотно сжав губы и с заметным волнением на бледном лице. Ему было очень некомфортно сидеть в этом кресле, но он намеревался пройти это жестокое испытание до конца.

— Первая партия готова. Время пошло — по-английски произнес Орлов, и сев в кресло достал из кармана швейцарский хронометр.

Повинуясь знаку майора, солдаты выстроили отобранных им людей перед Георгом и их взгляды пересеклись. Трудно описать глаза людей за плечами, которых встала смерть, но его величество выдержал это испытание. Большей частью из-за того, что монарх, как и стоящие перед ним люди и подавляющее число депутатов были уверены, что русские откровенно блефуют.

Англичане верили в это тогда, когда сидевший в кресле Орлов указал пальцем на двух крайних депутатов и произнес — Онищенко, давай.

Верили в это когда, избранных на смерть несчастных поставили на колени, в трех метрах от королевского кресла. Верили, когда к их затылкам приставили дула пистолетов и солдаты расстрельной команды застыли в ожидании приказа. Верили, верили, верили, пока вдруг не раздались глухие одиночные выстрелы и два тела не забились в конвульсиях, рухнув на мозаичный пол холла.

Вслед за этим по холлу пронесся громкий крик гнева. Парламентарии и король попытались вскочить со своих мест, но молодцы майора Орлова были начеку. Несколько автоматных очередей гулко хлестанули поверх голов взбунтовавшихся парламентариев, заставляя их в страхе присесть, а кого упасть на пол. Крепкие руки вернули короля Англии в исходное положение, и все закончилось, не успев набрать силы.

Убедившись, что противник сломлен и напуган, Орлов вновь сел в кресло и демонстративно посмотрев на часы, громко произнес — Время пошло.

Вот теперь англичан, что называется, пробило. Его величество тупо уставился в пол, туда же смотрел и господин премьер министр, страшно боясь поднять глаза и взглянуть в лицо следующей паре. Но и на полу им было неуютно, ибо глаза сами упирались в обутые ноги расстрелянных депутатов.

Это были самые ужасные минуты для индийского императора и его премьера, но они выдержали их. Выдержали, когда на замечание Максимова, что здесь скоро будет нечем дышать, обреченных на смерть депутатов вывели в соседнюю комнату. Двери были раскрыты и король и его премьер отлично слышали, как несчастных поставили на колени, как они стали молиться и их речь прервали выстрелы. В этот момент премьер потерял сознание, но выплеснутая ему в лицо Орловым вода, вернула его к ужасной действительности.

Часть депутатов, вновь попыталась взбунтоваться, но восстание "сенаторов Рима" вновь было жестоко подавлено, выстрелами и ударами прикладов. Тяжелые лапы страха со страшной силой захлестнуло сердца служителей интересам британской империи.

Некоторую надежду им принес громкий взрыв, что сотряс стены часовни Святого Стефана. Это не вняв предупреждениям майора Орлова, окружившие дворец полицейские и военные попытались проникнуть внутрь дворца, но воспитанники полковника Старинова хорошо знали свое дело. Потеряв три человека убитыми и семь ранеными, англичане временно отказались от активных действий.

Среди высоких чинов началось совещание, а хронометр майора Орлова продолжил свой безжалостный отсчет.

Через распахнутые двери, обостренный слух короля Георга уловил глухую возню в соседней комнате. Русские солдаты там, что-то делали и через несколько минут, ему стало ясно, что именно. Один из них запихивая в карман, обронил на пол золотое обручальное кольцо. Король тут же вспомнил, что видел его на руке одного из расстрелянных депутатов.

С грозным рыком рванулся Георг к нагнувшемуся за кольцом мародеру, но конвоиры быстро остановили монарха. Сколько злости и ненависти было в его взгляде, когда он смотрел в сторону Орлова, но русская расстрельная команда продолжила свою работу. В расход вывели третью пару, приготовили четвертую и тут в дело вмешался Максимов. Он предложил отпустить этих двоих, чтобы они передали ещё одно предупреждение о минах.

— Мы не намерены вести никакие переговоры, главные наши переговорщики здесь. Если хотят сохранить их жизни, пусть не мешают нам — сказал капитан и освобожденные и те клятвенно заверили его, что передадут его слова.

Едва они ушли, как Орлов отсчитал девять человек на ближайшие полчаса и хладнокровно включил хронометр. Объявленные им десять минут стремительно понеслись вперед и на исходе восьмой минуты сломался Клемент Эттли.

— Господин, капитан, у вас есть сердце и вы должны выслушать меня. Я не премьер министр, но как глава лейбористской партии, готов подписать ваш документ о начале мирных переговорах на ваших условиях. Я подпишу его, но прошу вас спасти людей! — взмолился англичанин, льстиво заглядывая в глаза Максимову.

— К сожалению, ваша подпись ничего не стоит, но я готов заключить с вами сделку. Подпишите документ как глава лейбористов, и я немедленно освобожу двадцать, нет, двадцать пять человек, на которых вы укажите пальцем — предложил капитан и Эттли с радостью согласился, сумев увеличить число освобожденных до тридцати.

Получив подпись Эттли, Максимов очень надеялся, что его примеру последует и Иден, но это произошло не так быстро, как ему того хотелось. Британский премьер сломался, когда Орлов начал отсчитывать новую партию в тридцать человек и один из выбранных им людей с громкими криками мольбы бросился к его ногам.

В любое другое время, Иден бы жестко пристыдил бы его за слабость и малодушие недостойное депутата британского парламента. Он бы, несомненно, осудил бы этого человека и настоял бы, чтобы парламентарий сдал бы свой мандат, но это было бы в другой жизни. В нынешней действительности, когда под жесточайшим прессом весь лоск слез и осталась голая человеческая сущность, Иден согласился подписать документ.

В обмен на свою подпись, он добился освобождения сорока человек. Теперь дело оставалось за королем и Орлов и перепуганные депутаты ждали, что и он даст свое согласие, но у Георга был подлинный королевский характер.

Он выдержал дополнительное давление, которое было оказанное на него Орловым, когда приговоренных к смерти людей ставили перед ним на колени и заставляли смотреть им в лицо. Выдержал, когда в число дециматов угодили хорошо ему знакомые люди, к которым он относился с симпатией, а теперь своим молчанием обрекал их на смерть. Выдержал крики и мольбы о пощаде уводимых в соседнюю комнату людей, из которой потом мародеры без стеснения вынесли вещи убитых и складывали их у стены.

Но у всего есть предел. Монарх сломался в начале третьего часа, когда перед ним поставили на колени молоденькую девушку машинистку. Она не умоляла и не просила, а только плакала и именно катящиеся из серых глаз слезы пробили королевскую броню навылет. Георг согласился подписать все, что от него требовали ради спасения неизвестной ему девушки.

Об этом немедленно было доложено по радио на континент. Об этом были поставлены в известность военный министр, первый лорд адмиралтейства, а также британская общественность при помощи громкоговорителей. Начавшийся процесс согласования и утрясания всех вопросов связанных с исполнением подписанного документа, что продлилось до позднего вечера.

Только к ужину, майор Орлов получил подтверждение о выполнении английской стороной взятых на себя обязательств и произвел освобождение оставшихся заложников. Центральный холл покинули депутаты обеих палат, но спикер Палаты Общин, Эттли, Иден и король Георг задержались во дворце ещё на сутки.

Все это время, монарх Повелительницы морей Англии не подозревал, что стал жертвой жестокого, но очень действенного блефа. За два с половиной часа были убиты только два депутатов британского парламента, все остальные оказались живехонькими. Оглушенные, связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, все это время они смирно лежали в соседнем помещении боясь разозлить — этих страшных русских.

Совсем в ином ключе произошла капитуляция другой Владычицы морей Японии. Через неделю после событий в Лондоне, у микадо состоялась последняя встреча с членами правящего кабинета.

На это заседание император не позвал военных. Пять часов назад он заслушал доклад военного министра о положении дел на фронтах, который развеял в прах все его надежды.

Как истинный самурай, он с достоинством воспринял горькую правду. Поблагодарив министра за доклад, он удалился в свои покои, чтобы решить, что делать дальше.

Согласно законам империи последнее слово было за императором. Его воля была священна для его подданных, но перед тем как её объявить, микадо хотел услышать мнение правящего кабинета.

— Согласно докладу военного министра положение на фронтах угрожающее. Падение острова Кюсю, несмотря на отчаянную храбрость находящихся там наших войск дело времени. Вопреки нашим ожиданиям, американцы наступают, не считаясь с потерями в живой силе и технике. Это наводит на мысль, что наши военные ошиблись в оценке численности их армии и флота. Возможно, переброска части наших войск из Кореи и Маньчжурии могло исправить эту ошибку, но вступление в войну России ставит крест на этих планах. Из-за наступательных действий русских мы не можем снять ни одной дивизии, ни из Кореи, ни из Маньчжурии, ни из Китая или Сахалина без угрозы полностью развалить оборону.

Слова императора не застали врасплох министров. Обо всем этом они и сами догадывались или знали, но одно дело личные мысли и совсем иное, когда это говорит сам император. Строго соблюдая традиции, они не смели выказать своих чувств и эмоций, терпеливо ожидая, пока микадо закончит свою речь. А он тем временем подходил к самому главному.

— У нас осталось только два выхода. Либо продолжить нашу священную войну с белыми дьяволами до последнего японца, либо согласиться на капитуляцию. Не собираясь перекладывать на ваши плечи ответственность за этот нелегкий выбор, я хочу услышать ваше мнение, ваше решение этого вопроса.

Едва Хирохито закончил свою речь, как возникла гнетущая тишина. Никто из министров не решался заговорить о капитуляции, так как только она давала возможность сохранить страну. Продолжение войны отбросило бы страну восходящего солнца на многие десятилетия назад и не гарантировало сохранение целостности государства.

Никто не хотел быть первым, но время шло и императору следовало отвечать. Нелегкое бремя быть жертвенным агнцем, взял на себя министр иностранных дел.

— Русский посол Малик в разговоре со мной сказал, что Сталин готов отказаться от высадки русского десанта на острова Хонсю, Сикоку и Хоккайдо в обмен на капитуляцию Квантунской армии, а также наших войск на Курилах и в Корее.

— Щедрый подарок человека забравшего твой кошелек и ударившего тебя ножом в спину в самый ответственный момент — преданным тоном подал голос премьер, но император не поддержал его и осмелевший дипломат продолжил свою речь.

— Я всегда считал и считаю Сталина врагом нашей страны и нашего императора, но в словах посла Малика есть определенная для нас выгода. Пока русские и американцы не выступают против нас единым фронтом, мы имеем возможность заключить с ними соглашение по отдельности, что снизит наши потери.

— По милости Сталина мы должны лишиться своей половины Сахалина, Курильских островов, Кореи, Маньчжурии, Китая и сказать ему спасибо! — гневно воскликнул премьер, однако император вновь не проронил ни слова в осуждение дипломата.

— Русский посол ничего не сказал о Китае, Тайване, Индокитае и Индонезии. По этому поводу нам предстоит разговаривать с американцами а, по словам господина Малика, они нас боятся.

Премьер собирался вновь разразиться злостью и негодованием, но император чуть повел скулой и он замер.

— Что конкретно сказал вам посол Малик? Нам это очень важно знать — спросил Хирохито, и эти слова были серьезным знаком для всех членов кабинета.

— Малик сказал, американцы очень напуганы нашими биологическими бомбами и недавним землетрясением в Калифорнии. Они очень опасаются наших новых атомных бомб, а также возможности появления оружия способного изменять погоду. Поэтому генерал Макартур всеми силами стремиться принудить нас к капитуляции всеми силами, оставшимися в его распоряжении.

— Это очень важная информация, но можем ли мы доверять русским?

— Посол Малик не способен на хитрую игру. Он простой рупор и повторяет все, что ему скажет Сталин, — дал безжалостную характеристику советскому послу министр. — Что касается самого советского вождя, то хитрость ему конечно не чужда, но если он кому-то дает слово, он его держит. В этом я не раз мог убедиться.

— Следовательно, — после небольшой паузы произнес император, — если мы в одностороннем порядке сложим оружие перед русскими, то можем шантажировать американцев продолжением войны не опасаясь получить новый удар в спину. Верно, ли я понял?

— Да, господин. Но нам надо спешить пока Уоллес не договорился о совместных действиях против нас со Сталиным. Если русские ударят по рукам с американцами, капитуляция будет общей с оккупацией нашей страны вражескими войсками — министр почтительно склонил голову перед императором, выражая готовность принять любое решение своего сюзерена.

Появившаяся возможность создавала припертому к стене императору небольшое пространство для маневра, и он решил ей воспользоваться. Властно подняв голову, Хирохито невозмутимым голосом произнес.

— Кто считает, что будет правильным сложить оружие перед русскими на их условии, ради заключения выгодной капитуляции перед американцами?

Первым поднял руку министр иностранных дел, затем его поддержал министр здравоохранения, министр торговли и даже министр внутренних дел. Последним в списке капитулянтов был премьер министр, хотя все считали, что он будет голосовать против.

— Благодарю вас, господа. Ваше единодушие убеждает меня в правильности этого решения, поэтому я соглашусь с ним, — Хирохито повернулся к министру иностранных дел. — Немедленно отправляйтесь к послу Малику и как только, он подтвердит готовность Сталина к принятию нашей капитуляции, дайте мне знать. Через час после этого, я выступлю по радио с обращением к народу.

Советская сторона не заставила себе долго ждать. Оставив японского министра у себя в кабинете, Малик моментально связался с Москвой, для острастки продублировав своё сообщение в Генеральный штаб к Антонову.

Ответ пришел ровно через тридцать две минуты. Сталин изъявлял готовность начать подписание акта капитуляции ровно через сутки с того момента как об этом будет, объявит император Хирохито. Место подписания капитуляции город Ниигата, куда прибудет представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Дальнем Востоке маршал Василевский. Шел последний день ноября 1945 года.

Глава XXII. Эскадра уходит на запад.

"В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном — курган. Лежит под курганом заросший бурьяном, матрос Железняк, партизан" — эти строки известные каждому советскому человеку с самого утра неотвязно витали в голове у Георгия Владимировича Петрова.

За все время войны, ему многократно приходилось хоронить своих павших товарищей, солдат и офицеров и каждый раз прощаясь с ними, он испытывал тяжкое угрызение совести, от того, что сам остался жив, а они погибли.

Нет судьи суровее и требовательнее, чем сам человек. И стоя у свежее выкопанной братской могилы вблизи британского городишка Ротенфильдом, он упрекал себя в том, что не сберег их жизни, взятые им как командиром взаймы у жен и матерей, хотя в смерти тридцати двух человек не было его персональной вины. Шла война, жертвы были неизбежны, но от этого саднящее чувство на сердце у генерала не уменьшалось. Терять боевых товарищей всегда тяжело, а терять их в самый конец войны, тяжелее вдвое.

Ещё сутки назад, Георгий Петров не мог и предполагать, что окажется по ту сторону Ла-Манша и будет воевать на английской земле. Получив приказ маршала Рокоссовского, он активно создавал видимость подготовки к прыжку через Па-де-Кале. Ни у кого из подчиненных, за исключением начальника штаба и начальника оперативного отдела не было и мысли, что все это делается для отвода глаз противника. Все свято верили, что их оперативное соединение со дня на день пересечет Канал и высадиться на острове и вдруг это стало реальностью.

Первым звоночком о том, что на высоких верхах произошли изменения, стала телеграмма за подписью маршала Рокоссовского о приведении подразделения генерал Петрова в полную боевую готовность. Подобный приказ вполне соответствовал легенде, по которой действовал Георгий Владимирович, но его насторожила приписка. Она требовала, чтобы генерал неотлучно находился в штабе и ждал прибытия специального уполномоченного.

Приезд спецуполномоченного, командиру любого ранга всегда сулил одни только неприятности. Это был непреложный закон армейских будней и потому у генерала сразу по прочтения телеграммы, неприятно засосало под ложечкой. Как говорится — плавали, знаем.

Нехорошие предчувствия ещё больше усилились через полчаса, когда в прибывшем к нему специальном представителе, Петров узнал хорошо ему знакомого по Парижу, особиста Андрея Шалашова. Его появление в черной кожаной куртке без наград и знаков различия, моментально убедило генерала, что дело принимает серьезный оборот. Просто так, Шалашов никогда бы к нему не приехал.

— Ты получил приказ о приведении бригады специального назначения в полную боевую готовность? — спросил Шалашов едва успев обменяться рукопожатием с Петровым.

— Так, точно, получил. Вот значит, как мы теперь называемся в высоких штабах — усмехнулся генерал, численность подчиненных которого было равно полторы дивизии.

— Не время скалить зубы товарищ генерал. Скоро будет совсем не до смеха, — буркнул особист. — В самое ближайшее время вам предстоит погрузиться на транспорты и всем гамузом отправиться за малую воду.

Для верности Шалашов кивнул головой в сторону пролива, снимая у генерала всякие сомнения, относительно скорого будущего его солдат.

— Такого приказа за подписью маршала Рокоссовского у меня нет, а без него я и шагу не сделаю — решительно заявил Петров, но особист не обратил внимания на его слова.

— Главное, что я тебе сказал, а бумажку с приказом получишь с минуты на минуту. В этом можешь не сомневаться, Москва так решила — особист ткнул пальцем вверх и от этого жеста, у Петрова похолодела душа.

Хорошо зная Шалашова по парижским делам, Петров ни секунды не усомнился в правдивости его слов. Подполковник зря слов на ветер не бросал и если он говорил о Москве, то приказ о высадке десанта было принято на уровне Генштаба или даже в самой Ставке.

— А кто будет прикрывать нас с моря? Бронекатера с эсминцами? — задал законный вопрос Петров и услышал огорошившее его известие.

— Ни с моря, ни с воздуха прикрытия не будет.

— Как не будет? Что моих ребят просто так отправят на верную смерть?! Ради создания видимости десанта или отвлечения внимания англичан от места главного удара?! Что у командования нет сил, что решили прибегнуть к тактике сорок второго года? — гневно воскликнул Петров и, зная его колючий характер, Шалашов принялся его успокаивать.

— Никто не собирается пускать твоих ребят в "мясорубку", Георгий. Я сам ещё всего толком не знаю, но одно знаю твердо. У нас есть трех часовое окно для преодоления этого чертового пролива. Сохранится ли оно, потом или закроется, не знаю. Твоя задача погрузить свою бригаду и переправиться на другой берег.

— А какова твоя роль в этом деле? Будешь контролировать исполнение приказа Москвы или у тебя на том берегу намечена встреча с важным агентом? — запрос был задан с большой долей сарказма, который каждый истинный армеец испытывал к работе представителей спецслужб на генном уровне.

— А вот это, вам товарищ Петров, знать пока не положено.

— Ясно — насмешливо протянул Георгий Владимирович, не ожидавший от особиста иного ответа.

Правдивость слов Шалашова была подтверждена ровно через пять минут, в телефонном разговоре с маршалом Рокоссовским. Генерал Петров получил приказ немедленно грузиться на имевшиеся в его распоряжении десантные баржи и паромы. Подавляющим числом это были трофейные, немецкие корабли, согнанные к побережью Булони по приказу командования. На них вот уже несколько дней, солдаты отрабатывали погрузку и высадку на берег условного противника.

Успехи в освоении этих элементов были налицо. Петров был доволен своими подчиненными, но был один существенный недостаток, не позволявший генералу полностью выполнить приказ маршала. Для ложного "булонского лагеря", командование предоставило десантных кораблей ровно для половины соединения генерала Петрова. Был ли это досадный просчет или большего количества кораблей у моряков не было, но факт оставался фактом. Одномоментно, генерал мог посадить на десантные транспорты чуть более двух полков, о чем он честно доложил маршалу.

— Как же так? Трофименко доложил мне, что твое соединение обеспечено десантными кораблями на две трети — искренне удивился Рокоссовский.

— Не знаю, когда и что вам докладывал Богдан Адамович, но на данный момент, я могу посадить на корабли стрелковый полк, артиллерию и немного танков. Для переброски всего соединения придется сделать три рейса, товарищ маршал — доложил Петров, и в трубке повисла напряженная пауза.

В отличие от большинства советских военачальников той эпохи, Константин Рокоссовский, в случаи возникновения непредвиденных обстоятельств, вел себя несколько нестандартно. Он не обрушивал на голову подчиненного уничижительные громы и молнии, не грозил немедленным расстрелом и не требовал немедленного исправления любой ценой. Вместо этого, прославленный маршал думал и молчал, и это молчание было для его подчиненных, куда худшим наказанием, чем площадная брань и громкие угрозы.

Пытку молчание, генерал Петров выдержал ровно полминуты, а затем подал голос, не выдержав это испытание.

— Отдать приказ о начале погрузки, товарищ маршал?

— Кого вы намерены поставить во главе передовой части десанта? — глухо, словно через силу спросил Рокоссовский. — Мальцева или Спиридонова?

— Я намерен сам возглавить этот авангард.

— Об этом не может быть и речи. Вы нужны мне здесь товарищ Петров — запротестовал маршал, но Георгий Владимирович продолжил гнуть свою линию.

— Полковник Артамонов прекрасно заменит меня на этом берегу, товарищ маршал. Следуя вашим наставлениям, я воспитал хорошего зама, который в случаи моего выбытия из строя прекрасно заменит меня на поле боя. Я полностью уверен, что он справиться с задачей по переброске войск через пролив не хуже, если не лучше меня. Тем более, со слов спецпредставителя я понял, что нам крайне важно как можно быстрее оказаться на английском берегу.

— Да, нам очень это важно, но я предпочел видеть тебя здесь, а твоего зама там.

— Товарищ маршал, я не из числа тех учителей, что толкают своих учеников в воду в поисках брода, а сами сидят на берегу в ожидании результата. Я полностью уверен, что любой мой командир справиться с переброской войск, но не уверен, что они сделают на том берегу все так же, как сделал бы я сам. Поэтому прошу вас разрешить лично возглавить авангард.

И вновь в телефонной трубке повисла напряженная пауза. В любом другом случае, Рокоссовский бы запретил Петрову подобный риск и был бы абсолютно прав. Не дело командира вести солдат в бой, а его прямая обязанность командовать из штаба. Однако нынешний случай был из разряда неординарных.

Возникала возможность, без боя перебросить часть войск на территорию противника. Ею надо было воспользоваться как можно скорее и при этом, позарез нужен был результат. Можно было послать во главе авангарда Артамонова или Спиридонова, но маршал не был так в них уверен, как он был уверен в генерале Петрове. Кроме таланта и умения, "славный сын якутского народа" ещё и родился под счастливой звездой, что в военном деле было большим делом.

— Хорошо, Георгий Владимирович, пусть будет, по-твоему. Оставляй за себя Артамонова, но очень тебя прошу, будь осторожен — с большой неохотой согласился Рокоссовский.

— Есть быть осторожным, товарищ маршал — бодро заверил собеседника Петров, но оба они прекрасно понимали всю эфемерность сказанных слов. Слишком много было неизвестного в предстоящей операции, слишком много неясностей, чтобы в полной мере, можно было говорить об осторожности и разумности.

Именно эта неясность и неопределенность, подтолкнула генерала Петрова к решению не брать с собой личного переводчика Марию Захарову, ограничившись услугами штатного толмача. Поступок был весьма разумным и оправданным. Находясь в шаге от победы, Георгий Владимирович решительно не хотел подвергать риску жизнь близкого ему человека, но его намерения полностью не совпадали с мнением самой Марии Владиславовны.

— Товарищ генерал, почему вы отказываетесь включить меня в первую десантную группу? Два дня назад вы говорили, что работа переводчика Чемоданова вас совершенно не устраивает, а теперь вы берете его с собой?! — гневно вопросила Захарова. Разговор шел с глазу на глаз, но на людях, Мария Владиславовна всегда называла Петрова на "вы". На "ты" они говорили только вечером.

— Приказы начальства не обсуждаются, товарищ старший лейтенант, — недовольно буркнул Петров, внимательно наблюдая за началом погрузки на понтоны артиллерии. — Вы остаетесь помогать полковнику Артамонову на случай всякого форс-мажора. Там, нам, скорее всего, предстоят серьезные бои, в которых ваше знание вряд ли пригодиться.

— Вы не смотрите вперед — начала Захарова, но генерал властно оборвал её. — Молчать! Кругом шагом марш — рыкнул на переводчицу Петров и бросился к десантной барже, на которую никак не мог въехать гвардейский миномет.

Столь четкий и ясный приказ требовал немедленного исполнения но, ни один Георгий Владимирович имел дар убеждения. Какие весомые аргументы смогла привести Захарова Шалашову, но тот взял её с собой.

Когда генерал Петров обнаружил присутствие старшего лейтенанта в штабном автобусе и гневно поинтересовался, что она здесь делает, то получил лаконичный и исчерпывающий ответ.

— Я нахожусь здесь как личный переводчик спецуполномоченного подполковника Шалашова, товарищ генерал — гордо отрапортовала Захарова, чем привела генерала в состояние плохо скрываемого гнева.

В том, что ни Петров, ни маршал Рокоссовский, ни Ставка не знали, что ожидает советский десант на том берегу пролива, не было ничего удивительного. Судьба милостиво открыла русским узкую лазейку в оборонительных построениях противника, но никто не мог сказать точно, как долго продлиться выпавший фавор.

Не знали это сами англичане. Внезапное появление страшных русских в самом сердце британской империи — Лондоне, захват ими в сакральном для любого британца Вестминстере горячо любимого монарха, повергла всех в шок.

Ужасный кошмар, который только можно было себе представить, стал реальностью. Под угрозой уничтожения оказались символы веры, на которых держалась страна, и военное руководство королевства было вынуждено исполнить требования противника.

Скрипя зубами, ради спасения жизни короля и парламента оно дало согласие на ввод в страну ограниченного контингента советских войск. Британские генералы и адмиралы привели к молчанию охранявшие пролив корабли и все военные аэродромы королевства. Вместе с ними, к молчанию принудили и немногочисленные воинские контингенты, находящиеся в землях центральной и юго-восточной Англии.

Поведение англичан было фантасмагорическим и не могло продолжаться долго. Первыми от шока, как тому и полагалось, очнулись финансовые воротилы. Появление русских войск на территории королевства было для них смерти подобно, и представители Сити бросились спасать положение, даже ценой жизни всеми любимого короля.

Нажимая на всевозможные рычаги и подключая обширные связи, они принялись доказывать, что подписанные королем, премьер министром и спикерами обеих Палат соглашения никак нельзя выполнять. Ни в коем случае нельзя впускать в страну их дикие озверелые орды и если вопрос стоит о жизни монарха и королевства, то следует пожертвовать жизнями заложников ради сохранения Британии.

Чтобы сохранить рамки приличия, банкирские агитаторы говорили, что подписав соглашение о прекращении огня и вводе русских войск на остров, король Георг утратил свою легитимность. В качестве альтернативной фигуры, они указывали на брата короля, герцога Глостерского Генри. До совершеннолетия дочери Георга Елизаветы он имел титул регента и в случаи внезапной смерти монарха, мог управлять страной.

Извещенный о захвате короля Георга русскими диверсантами и подписания им "акта капитуляции", он высказал полное неприятие действий брата. После недолгого, но очень бурного обсуждения с посланниками Сити положения дел в стране, Генрих согласился подписать обращение к нации о временном отстранении короля Георга от власти.

Эти слова упали на благодатную почву. Многие из военачальников были согласны с ними, но воспитанные на незыблемости церемонии передачи власти от одного монарха к другому цивилизованным путем, они стали требовать оформления этого шага должным путем.

Подобная процедура включала в себя много юридических тонкостей и для её исполнения, требовалось время, которого у банкиров не было. В результате в вооруженных силах королевства произошел раскол. Флотское руководство сочло замену короля Георга на регента Генриха, легитимным действием и дало свое согласие немедленно атаковать корабли русского десанта. К ним примкнуло часть воинских соединений юго-восточной Англии, чьи командиры оказались сговорчивыми с посланниками финансового мира.

Сторонниками выполнения подписанных королем соглашений оказалось руководство авиации Объединенного Королевства, а также командование сухопутных войск находящихся на всех землях Англии и гарнизоны портовых городов, расположенных вдоль всего побережья Английского Канала.

Не последнюю роль в действиях флотского командования сыграло прибытие в Фалмут, Дартмут и Портсмут кораблей так и несостоявшейся Средиземноморской эскадры. После неудачных действий в районе Мальты, они получили приказ командования покинуть Гибралтар и перейти в порты южной Англии на защиту Канала.

Полные злости и решимости любой ценой поквитаться с русскими за свои неудачи в Средиземном море, прибывшие моряки оказались той самой гирькой, что сумела перевесить чашу весов в сторону активных действий. Тем самым действенным аргументом, что сломил колебания некоторых адмиралов по признанию власти регента Генриха Глостерского.

Не могли морские львы Британской империи смиренно смотреть, как малые силы противника, спокойно осуществляют то, что не смог сделать Наполеон, кайзер Вильгельм и Гитлер вместе взятые — переправиться через Канал. Едва решение о противодействии русским было принято, как стоявшие в Портленде эсминцы бросились атаковать десантные баржи и понтоны противника.

К огромной радости советского командования, они успели перебросить на английский берег очередной контингент войск, прежде чем пропустившая их лазейка захлопнулась, без всяких надежды на повтор.

Высадка самого авангарда генерала Петрова прошла на редкость спокойно, хотя нервов и переживаний было изрядно. Сам факт того, что свершается несбывшаяся мечта испанцев, французов, немцев и голландцев сильно давило на весь командный состав авангарда. Все ждали какой-то гадости и каверзы со стороны англичан, но этого не случилось.

Согласно оборонительному плану британского генштаба, главными силами обороны острова, являлся флот и авиация. Именно они, совместными действиями должны были если не сорвать высадку вражеского десанта, то серьезно его обескровить и ослабить. А переброшенные к побережью из глубины страны сухопутные соединения королевской армии, сначала блокировали высадившиеся силы неприятеля, а затем уничтожили бы при поддержке авиации и флота.

По этой причине, у англичан не было на их стороне пролива оборонительные сооружения наподобие "Атлантического вала" Гитлера. И дело заключалось совсем не в том, что британцы находились в полной уверенности мощи своего флота, армии и авиации. Просто отчаянно трещащая по швам экономика королевства не могла себе позволить подобных действий.

Между Дувром и Гастингсом, в самом узком месте пролива, на британском побережье имелась некоторая линия обороны, чьи определенные пункты могли оказать сопротивление вражескому десанту. Но вот на побережье между Гастингсом и Истборном, пункты обороны скорее обозначали свое присутствие. Все они либо являлись временными укреплениями, либо не представляли собой единой системы и не могли поддерживать друг друга огнем.

Хуже всего обстояло дело на отрезке между западной окраиной Гастингса и Бексхиллом. Там оборонительные сооружения значились только на бумаге.

Зная об этом благодаря разведчикам наркома Берии, маршал Рокоссовский и направил главное острие удара десанта генерала Петрова. Застигнутые врасплох англичане, только кусали от бессилия локти, видя как спокойно и деловито, высаживаются советские солдаты именно там, где не было ни минных полей, ни колючих заграждений, ни огневых точек. Только одни патрульно-наблюдательные пункты, которые могли только фиксировать действия противника, не представляя никакой для него опасности.

Медленно, с осторожностью советские солдаты занимали сначала прибрежную полосу, затем углублялись на километр, два, три, пять, не встречая никакого сопротивления. В сложившихся условиях у генерала Петрова возник большой соблазн построиться походной колонной и совершить марш-бросок на Лондон. Благо запас горючего позволял это сделать, но стреляный воробей, не собирался превращать тщательно продуманную военную операцию в безответственную авантюру.

Георгий Владимирович прекрасно понимал, что впереди его ждали отнюдь не горы цветов, восторженные речи и горячий прием местного населения. Поэтому, прежде чем двинуться вперед, он оставил на побережье два батальона из полка подполковника Пешкова. Строго приказав им дожидаться прибытия подкрепления и только потом, двигаться вслед за ушедшим вперед авангардом.

Мера как показало дальнейшее развитие событий, была правильная и своевременная. Не прошло и шести часов после высадки советского десанта, обстановка на острове резко изменилась. Сначала английские корабли блокировали пролив Ла-Манш, полностью отрезав советские соединения под Гастингсом от главных сил Булони, а затем атаковали движущуюся на Лондон походную колонну генерала Петрова.

Конечно, если бы по ним ударили основные силы Юго-Восточной Англии, то полк полковника Мохова погиб, дорого продав врагу свои собственные жизни. Но на его счастье, ударивший по ним бригадный генерал Лайонел Грейсток, не имел численного превосходства. Он действовал, что называется на свой страх и риск, без поддержки соседей и весь его замысел заключался во внезапном ударе.

Узнав о направлении движения войск противника, он занял выгодную позицию в районе Маунтфилд, где намеривался атаковать и разгромить походную колонну русских. Генерал не имел точных сведений о численности противника, однако справедливо полагал, что она примерно равна одной дивизии. В такое число оценили британские наблюдатели силы советского десанта.

Решение атаковать соединение генерала Петрова, было обусловлено не только горячим желанием Грейстока не допустить врага в Лондон. Своими действиями он показывал всем, что русских можно и нужно бит и одновременно с этим подталкивал командиров всех соседних частей и соединений к переходу на сторону регента Генриха и срыву подписанных договоренностей.

Испокон веков соседи островитян считали жителей Альбиона отменными мастерами на всякие пакости и гадости. Засады и коварные удары в спину были для британских солдат привычным делом, но на этот раз им немного не повезло.

Английский изощренный ум натолкнулся на строгое исполнение боевого устава, каждая строчка которого была написана кровью погибших солдат. Двигаясь на Лондон, полковник Мохов ни на минуту не забывал, что вокруг них одни враги и расслабляться от удачной высадки нельзя ни на минуту.

Исполняя требования устава, он приказал выставить не только головную, но и боковую дозорную заставу, одна из которых и наскочила, на стоящих в засаде батальоны англичан. Разведчики капитана Стаднюка отважно вступили в бой с превосходящими силами противника. Большая часть из них погибла, но ценой своей жизни смогли сорвать коварный замысел врага.

Менее получаса проходило встречное сражение между двумя противоборствующими сторонами. Как не пытались англичане разгромить и обратить в бегство советских солдат — это им не удалось. Мотострелки полковника Мохова, при поддержке роты танков и самоходок смогли отбить все атаки врага и нанесли ему большие потери.

Прибывший к месту боя генерал Петров горячо одобрил действия комполка по отражению атак противника, но вслед за этим потребовал немедленно контратаковать неприятеля.

— Самая лучшая защита — нападение. Поэтому необходимо как можно скорее самим начать наступление, пока противник не подтянул резервы и не повторил атаки. Для этого им понадобиться минут сорок-шестьдесят минут, значит, мы должны ударить через двадцать, минимум через тридцать минут. Задача ясна, полковник?

— Англичане известные специалисты по созданию крепкой обороны. Они наверняка успели отрыть окопы и траншеи на подступах к городу. Для их штурма нужно гораздо больше сил, чем мы сейчас имеем. Необходимо подтянуть резервы, товарищ генерал.

— И тем самым упустим время, — не согласился с Моховым генерал. — Судя по их наступательным действиям, англичане изначально не собирались создавать здесь какую-либо оборону. Они собирались нападать, следовательно, максимум сопротивления, которое они могут нам оказать — это активная оборона в домах и прочих жилых постройках этого городишки. В этой ситуации, самым разумным шагом, является фланговый обход противника, но на это у нас нет ни времени, ни сил. Поэтому мы должны атаковать противника в лоб, вот в этом месте.

Генерал решительно ткнул тупым концом цангового карандаша в карту. Для большего понимания, он указал направления штурма рукой, энергично махнув пятерней в нужное место, добавит при этом нужное слово.

— Для прорыва и разгрома сил противника необходим комбинированный удар танков и пехоты при поддержке артиллерии. Я уже приказал майору Панферову перебросить для создания огневого кулака всю нашу артиллерию, включая гвардейские минометы. Товарищи офицера, прошу разойтись по своим соединениям и через двадцать минут доложить о готовности к началу атаке. Прошу сверить часы.

Петров говорил просто, буднично, как говорил не одну сотню раз до этого, но каждый из стоявших с ним офицеров понимал, что грядущий бой очень важен. Как судьбе самого десанта, так в судьбе битвы за Британию, а также в войне, которая в сводках Информбюро скромно именуется вооруженным конфликтом.

В подчинении Георгия Владимировича были профессионалы своего дела, которые за два последних года привыкли победоносно наступать, сокрушая сопротивление противника. А если это по каким-то причинам не удавалось сделать, то они быстро проводили работу над ошибками, исправляли их и, в конце концов, добивались нужного результата.

Англичане, как и предполагал генерал Петров, засели в домах южной части Маунтфилда. Это была сугубо подвижная оборона, которая впрочем, могла доставить большие неприятности солдатам противника, решись они пойти на штурм.

Этому благоприятствовало природное положение городка, расположенного на некоторой возвышенности в отношении прилегающей к югу территории. Огневые точки, находившиеся в окнах и на крышах домов, могли остановить наступающие цепи противника, а укрывшиеся за изгородями и наскоро созданными баррикадами из мешков с песком полевые и противотанковые орудия, являлись серьезной угрозой для танков.

Для её прорыва пехота и танкисты потратили бы много сил и жизней, но огневой кулак, созданный майором Панферовым, существенно облегчил им задачу. Грамотно руководимый офицерами корректировщиками, его разрушающий смерч пронесся по позициям врага, сметая все на своем пути.

Чтобы быть в курсе событий, генералу не обязательно находится вблизи передовой и, уткнувшись в окуляры бинокля оценивать работу своих подчиненных. Для многих из них, более достойным и приемлемым местом является штаб, где обложившись картами и телефонами, они священнодействуют, создавая свою победу на поле боя.

Возможно это правильное решение, но генерал Петров был новым человеком в этой высокой когорте военачальников. Вся его сущность соответствовала сущности комполка, и он желал руководить сражением воочию, а не отдавать приказы к исполнению из кабинета. Слишком много для него значил этот бой.

Находясь вблизи передовой, чья линия была чисто условна, генерал Петров подвергал себя большому риску попасть под огонь противника, что и произошло, после того как заговорили пушки майора Панферова.

Неизвестно, что заставило англичан обстрелять именно то место, где расположился комбриг со своей маленькой свитой. Случайность или что-то иное привлекло их внимание, но несколько снарядов упало вблизи от генеральских легковушек.

Один из снарядов угодил точно в машину с автоматчиками охраны, второй взорвался рядом с правым передним колесом "виллиса" Петрова. Взрыв снаряда не только разнес правое крыло автомобиля в щепки, но и опрокинул его набок, прямо на находящегося рядом с ним генерала.

Первый, кто среагировал на случившуюся беду, был Шалашов. Не обращая внимания на крики и стоны раненых, на свист и завывание летящих снарядом, вместе с адъютантом он стремительно бросился бежать к придавленному автомобилем командиру.

Крепкий, коренастый Андрей Шалашов обладал от природы не дюжиной силой, к тому же стремление спасти своего боевого товарища удвоило, удесятерило его мощь. Подбежав к начавшей гореть машине, он уперся всем телом в её кузов и после нескольких, невыносимо долгих секунд смог немного приподнять над землей её борт.

Этого вполне хватило, чтобы адъютант вытащил из-под автомобиля бесчувственное тело генерала Петрова. Не сговариваясь, они подхватили его и понесли прочь от грозившего в любой момент взорваться "виллиса". Они успели пробежать несколько шагов, как между ним и спасительным укрытием разорвался ещё один вражеский снаряд.

Когда рассеялся дым, вместо одного тела, на земле лежали трое, не подававших признаков жизни людей. И тогда на спасение генерала бросилась Захарова.

Как заправский спринтер проскочила она простреливаемое пространство и с разбегу упала рядом с лежавшим на земле Петровым. Без всяких криков и причитаний, она откатила с генерала обезглавленное тело адъютанта, сдвинула чуть в сторону с развороченной осколками спиной Шалашова, и подхватил под мышки генерала, потащила его прочь.

Ещё дважды рвались вражеские снаряды. Что-то больно ударило переводчицу по левой руке, но она тянула и тянула свою неимоверно тяжелую ношу. Яростно сопя, отчаянно упираясь каблучками в землю, Мария Владиславовна вытягивала своего мужчину, не поднимая головы и не отрывая от его окровавленной гимнастерки.

Сколько вот так она прошла шагов, переводчица не помнила. Ей казалось, что всю жизнь, сторонний наблюдатель был бы иного мнения, но факт оставался фактом. Захарова упрямо вытаскивала генерала, и её пример побудил к действиям. Пристыженные видом отважной женщины, лежавшие на земле солдаты и офицеры, позабыв про страх, бросились к ней и помогли вынести генерала из-под обстрела.

Георгий Владимирович был явно везучим человеком. Упавший борт автомобиля сильно ободрал его, возможно даже сломал пару ребер, но никаких серьезных повреждений у него не было. От сунутой ему под нос ватки с нашатырем он быстро пришел в себя и принялся командовать. Едва послушной рукой он поманил к себе Захарову и слабым голосом сказал: — Передайте седьмому, первый приказал забросить огурцы в двенадцатый квадрат.

Что скрывалось за этой абракадаброй, переводчица только догадывалась, но подбежала к радисту и приказала связать её с седьмым, майором Панферовым.

— Седьмой? Первый приказал вам забросить огурцы в двенадцатый квадрат — выпалила она скороговоркой в трубку, но эта торопливость в купе с женским голосом, вызвало удивление и законное подозрение у седьмого. Он стал переспрашивать Марию Владиславовну, уточнять правильно ли он её понял. Захарова повторила раз, другой, затем потеряла терпение и рыкнула в трубку командирским голосом.

— По двенадцатому квадрату, огурцами, выполнять, вашу мать! — зажимая кровоточащую рану на плече, грозно потребовала московская интеллигентка и её слова дошли до сознания седьмого. Не прошло и минуты, как "заговорили" гвардейские минометы и в двенадцатом квадрате, все живое перестало существовать.

Лобовой удар пехотинцев Мохова и танкистов Колобанова рассек боевое положение соединений бригадного генерала Грейстока и обратил их в бегство. На протяжении пяти километров советские танкисты и самоходки вели преследование отступающего противника, давя и уничтожая его живую силу и технику.

Преследование шло до самого Ротенфилда, где Петров был вынужден сделать остановку. Необходимо было подтянуть тылы, дать людям отдых и похоронить павших бойцов.

Будь воля генерала Петрова, он бы не оставил лежать на зеленых английских полях ни одного павшего человека. Всех бы увез с собой, так сильно он не терпел британских островитян, однако и генералы вынуждены подчиняться обстоятельствам. Москва требовала скорейшего занятия Лондона и на это были свои причины.

Всякое действие имеет свое противодействие. Регентство герцога Глостерского породило не только ответную реакцию со стороны короля Георга. Всколыхнулись простые лондонцы, до этого момента пребывавшие в состоянии покорной массы.

Сжатая до предела пружина недовольства своим нынешним положением, в результате недальновидных действий дельцов из Сити, лишилась своих оков и всколыхнулась. Почувствовав слабость власти, жители столицы вышли на улицы Лондона с протестами.

Вначале они носили мирный характер, но очень скоро все изменилось. Годами накапливавшееся недовольство тяготами войны выплеснулось наружу. Запрудившая улицы толпа разом вспомнила все; бомбежки и смерть, голод и нужду, а также вновь начавшиеся боевые действия, после, казалось бы, одержанной над врагом победы.

К этому добавились вполне обоснованные опасения, что именно за счет простых людей "большие люди" попытаются вновь решить возникшие проблемы.

За считанные минуты обозленное настроение толпы стало агрессивным. Напряжение нарастало стремительно и когда, полиция попыталась вмешаться и разогнать людей, она только подлила масло в огонь. Разъяренная толпа смела полицейские кордоны, и вся разбушевавшаяся стихия рванула к резиденции премьера на Даунинг стрит.

Возможно, если бы навстречу людям вышел бы исполняющий обязанности премьер министра, трагедии удалось бы избежать. Воспитанные на уважение к власти, лондонцы бы выплеснули ему в лицо весь свой негатив и, взяв с него честное слово, разобраться, разошлись бы по домам. Однако на этот раз все было иначе.

В это время в резиденции премьер министра находились недавно освобожденные депутаты обеих палат парламента. Привыкшие к интригам и долгим дискуссиям в парламенте, они обладали храбростью выйти к разгневанным людям и просто поговорить с ними. Вместо себя они отправили главу канцелярии премьер министра, что окончательно вывело людей из себя.

Быстро поняв, что перед ними малозначимый чиновник, толпа ринулась внутрь здания желая поговорить со "слугами народа", задать им наболевшие вопросы и получить ответы.

Услышав шум приближающейся толпы, господа депутаты бросились наутек и тут, произошла гибельная трансформация сознания толпы. Подобно таксе, она бросилась преследовать убегающих парламентариев, что привело к трагическим последствиям.

Правды ради, следует сказать, что зачинщиками расправы стали маргиналы столичных улиц. Такая публика всегда тонко чует, где можно поживиться и никогда не упускает своего момента. Именно они пустили в ход ножи, кастеты и обрезки труб и разгневанная толпа их охотно поддержала.

В момент ока, канцелярия премьер министра была разграблена, потом подожжена, а находившиеся в ней люди погибли. Сто двадцать два человека представители древних родов и политических династий, ускользнув из рук майора Орлова, нашли свою смерть либо от рук обезумевшей от своих действий толпы, либо задохнулась в огне и дыму пожара, охватившего весь комплекс правительственной резиденции.

Если зверь чувствует слабость человека — он нападает на него вновь и вновь. Этот непреложный закон жизни в полной красе проявил себя в одном из главных центров европейской цивилизации — Лондоне.

Почувствовав слабость власти, мародеры и люмпены решили взять свою часть пирога. Пожарные ещё боролись с огнем, кареты скорой помощи развозили пострадавших по больницам, а вкусившая крови толпа уже шла к своей новой цели.

Под покровом ночи банды вооруженных грабителей стали грабить богатые лондонские магазины на Риджент-стрит и особняки на Пикадилли. И вновь удача сопутствовала им. Напуганная размахом бесчинств, столичная полиция не стала вмешиваться в происходящие события, замкнувшись на обороне собственной штаб-квартиры и тюрем. Трудно было бы себе представить, что было бы с Лондоном, если бы они разом распахнули свои двери.

Всю ночь столица Объединенного королевства не спала. Опьяненная успехом, толпа бросилась на штурм Сент-Джеймсского дворца. Дав несколько залпов по охране, разогнала до смерти напуганных гвардейцев, она занялась грабежом и мародерством.

Следующим объектом вакханалии стал Букингемский дворец, но для объевшегося за ночь питона — это была неподъемная ноша. Грабители смогли проникнуть только на первый этаж правой половины дворца. Продвинуться дальше им помешала их малочисленность, большая часть "народных мстителей" отправилась домой отягощенная захваченной добычей, а также смелость дворцовой прислуги. Не надеясь на помощь извне, вооружившись, чем попало, слуги дали достойный отпор грабителям, не позволив им проникнуть вглубь дворцовых помещений.

Набив карманы и мешки всем, что попало под руку, грабители покинули дворец, пообещав вернуться следующей ночью и выпустить кишки всем, кто только окажет сопротивление.

Напуганный стихийными беспорядками в столице, находящийся под охраной омсбоновцев Орлова, король Георг потребовал от майора скорейшего ввода в Лондон ограниченного контингента советских войск. В противном случае, его королевское величество угрожал отозвать свою подпись о перемирии.

Угроза была вполне действенная, и генерал Петров получил от высокого командования жесткий приказ, "шевелиться". Вот поэтому, ритуал прощания с павшими героями был скуп и скромен. Сложив тридцать два свежевыструганного гроба в наспех выкопанную могилу без пышных речей, генерал Петров приказал дать прощальный салют над свежим бугорком земли и двинулся исполнять приказ Ставки.

Госпожа Судьба старается дать человеку все в меру. Проведя "славного сына якутского народа" по самому краю жизни и смерти, она милостиво пополнила его коллекцию пленными фельдмаршалами. В Гамбурге Георгию Владимировичу посчастливилось арестовать немецкого фельдмаршала Манштейна. В Париже, "в день длинных ножей" он взял под стражу французского маршала Пэтена, специально доставленного американцами в столицу Франции. Теперь, на подступах к Лондону в городке Лимпсфилд, ему посчастливилось встретиться с британским фельдмаршалом Айронсайдом.

Барон Архангельский отправился навстречу с советским командиром по приказу короля Георга, надеясь на плодотворное сотрудничество с генералом Петровым. Своим приказом он запретил всем воинским частям Юго-Восточной Англии оказывать какое-либо сопротивление идущим на Лондон русским войскам, однако это не обмануло Георгия Владимировича.

Постоянно получая сведения от всевозможных источников, он прекрасно знал, что на данный момент, его соединение является единственной реальной силой на двести километров вокруг Лондона.

За ночь стояния в Ротенфилде, он максимально подтянул свои тылы, включая не только батальоны Пешкова, но и высадившиеся силы полковника Спиридонова. Сознательно покинув побережье Канала и уйдя вглубь английской территории, от огня корабельных орудий, он мог раздавить любого, кто попытался бы заступить ему дорогу к британской столице.

Георгий Владимирович прекрасно знал свои силы и потому, когда Эдмунд Айронсайд попытался заговорить о партнерстве, Петров резко оборвал его.

— Господин фельдмаршал, — заговорил он устами своей любимой переводчицы. — Советское командование ценит вашу преданность своему законному королю и его стремлению выполнить взятые на себя обязательства по перемирию. Это очень важно как для английского народа, так и для советского. Однако хочу вам напомнить, что у советской стороны есть к вам вопросы по поводу вашей деятельности в Архангельске, в 1918 году.

От этих слов лицо престарелого фельдмаршала побелело, затем покраснело, а руки стали лихорадочно перекладывать маршальский жезл. Его, главный вдохновитель нападения на советское Закавказье летом 1940 года взял с собой для придания большего веса в глазах "диких азиатов".

— У меня нет никакого приказа из Москвы в отношении вас, господин фельдмаршал, но в сложившихся обстоятельствах, ни о каком равноправном партнерстве не может быть и речи. Мы с радостью примем вас как почетного гостя, который поможет разрешить нам некоторые щекотливые вопросы, но не более того — безжалостно констатировал Петров, определив барону Архангельскому статус "почетного пленника".

Не опасаясь ударов с воздуха, генерал Петров уверенно приближался к Лондону, а впереди него уже летела устрашающая молва. Сотни погибших британских солдат превращались в тысячи. Роты и батальоны танков и самоходок становились полками, а грозным гвардейским минометам не было числа.

Мериться силами подобно Грейстоку со "страшными русскими" никто из тайных сторонников регента Генриха никто не хотел. Одно дело исподтишка подставить ножку или ударить ножом в спину и совсем другое попробовать на спине силу и мощь "одиннадцатого сталинского удара".

Известие о идущих на Лондон советских войсках, прибавило силу столичным полицейским и уменьшило пыл мародеров и грабителей. Возникла ситуация, когда ни одно из сторон уже не могла одержать вверх над противником и все ждали прихода третейского судьи.

Конечно, когда передовые соединения девятитысячного контингента генерала Петрова вступили в столицу британского королевства, цветов и торжественных речей не было. Для англичан присутствие иностранного солдата в столице вызывало чувство глухого протеста, но при всем при этом честь спасителю Лондона от анархии была оказана.

Король Георг принял у себя во дворце генерала Петрова и сдержанно поблагодарил за помощь, оказанную британскому народу в наведении конституционного порядка. В знак своей королевской признательности за спасение столицы, монарх объявил о награждении Георгия Владимировича крестом кавалера ордена "За выдающиеся заслуги".

Говоря о заслугах Петрова перед английским народом, король не стал упоминать о досадном инциденте, на пути советских солдат к Лондону. Как истинный британец он сделал вид, что его не было и в помине, но госпожа Судьба повернула все по-своему.

Желая проявить галантность, король спросил присутствующую на встрече Марию Владиславовну о том, где она получила ранение. Наличие повязке на плече было хорошо заметно на щуплой фигуре переводчицы.

— Под Маунтфилдом, ваше королевское величество — коротко ответила Захарова, чем поставила монарха в неловкое положение, из которого он впрочем, удачно вышел.

— У любого короля есть свои нерасторопные исполнители. Я прошу у вас прощение за них мадам и в знак моего к вам уважения, позвольте вручить вам боевую медаль — учтиво произнес король и, сняв со своего мундира медаль короля Георга, вручил её Захаровой.

В день, когда состоялся визит генерала Петрова в Букингемский дворец, в Плимуте состоялась другая встреча. Здесь не раздавали награды и не говорили комплименты. Здесь вгоняли осиновый кол в Британскую колониальную империю и Содружество наций.

— Ваше высочество, — обращался к регенту посланец Сити, — нынешнее положение в Британии не в нашу пользу. Армия и авиация по-прежнему находятся на стороне короля Георга и приход русских танков в Лондон, не дает никакой надежды хоть как-то изменить ситуацию. Однако не все потеряно, господин герцог. На нашей стороне флот, а также поддержка вашего родственника, генерал-губернатора Канады Александра Кембриджа и премьер министра страны Кинга. Оба они выражают готовность принять вас в Канаде как полноправного правителя и главу Содружества наций. В случаи вашего согласия, вам будет оказана самая широкая поддержка со стороны деловых и финансовых кругов Соединенных Штатов. В руках наших друзей много рычагов, чтобы надавить на временно исполняющего обязанности президента мистера Уоллеса — многозначительно произнес банкир, намекая на то, что не вправе говорить, открыто о том, что хочет сказать.

Этот прием был прост и давно известен но, тем не менее, прекрасно сработал. После короткого раздумья, герцог Глостерский объявил, что временно переезжает в Канаду. Туда же регент переводит британский флот, для защиты последнего оплота Британской империи от посягательств коварного Сталина и ренегатов.

Слова новоявленного Генриха IX нашли горячие отклики в сердцах его многочисленных сторонников носящих военно-морскую форму. Уже к вечеру, корабли покинули порты южной Англии и взяли курс на Канаду, самый огромный доминион, которому суждено было стать Новой Британией.

Глава XXX. Подарки к декабрю.

Тихо и буднично отпраздновав День Конституции, страна Советов приступила к завершению сорок пятого года, который без всяких сомнений можно было назвать Годом Победы. Наступала пора подведения итогов, и они были поистине огромны.

Советский Союз не только разгромил гитлеровскую Германию, но и сделал существенную заявку на лидерство в послевоенном мире.

В Европе его победоносные войска стояли на берегу Ла-Манша, Адриатики и Средиземного моря. Выполняя подписанные в Лондоне договоренности британцы, выводили свои войска из Германии, Австрии и северной Италии. Так и не дождавшись южного удара советских войск, они понуро грузились в Венеции и Генуи, а их места занимали войска под командованием маршала Баграмяна. За успешные действия в Словении и Италии, Ставка Верховного Главнокомандования присвоила Ивану Христофоровичу это высокое воинское звание и, желая оправдать высокое доверие Сталина, он старался из всех сил.

Через специального посланника в Риме генерал-майора Таратуты, маршал добился полной свободы рук от нового итальянского правительства. Каждый британский пароход, покидавший порта севера страны, совершал это под контролем советских военных представителей.

Нечто подобное проходило и на севере Европы. Твердо держа взятые на себе обязательство советской стороной, маршал Рокоссовский дал свободный проход войскам фельдмаршала Монтгомери к портам Северного моря.

Оставляя свои позиции на Рейне американцам, англичане хмурыми колоннами текли по разбитым дорогам Германии к Антверпену, Генту и Брюгге. По требованию Советского Союза движение британцев через территорию занятую советскими войсками происходило поэтапно, частями. Несколько дивизий, под контролем советских офицеров передвигались от одного пункта до другого, строго придерживаясь определенного им маршрута.

Сопровождавшие англичан военные шутили, говоря, что раньше сдавшегося в плен противника в основном конвоировали солдаты и сержанты, а теперь это поручено исполнять одним офицерам.

Шутка была злая, но недалека от истины. Эти британские подразделения отличались от ранее плененных солдат Красной Армии, лишь наличием легкого стрелкового оружия. Все остальное вооружение они оставили американцам, с обязательством переправить его в Британию.

Не скрывая слез, расставались английские военные со своими пушками, минометами, зенитками, танками и бронемашинами. Единственное исключение было сделано для британской авиации, которой беспрепятственно позволили перелететь через Ла-Манш. Вместе с ними улетел почти весь штаб Монтгомери, за исключением самого фельдмаршала. Строго следуя традициям британской армии, он остался вместе со своими солдатами до самого конца эвакуации.

Он оставил свою ставку в Майнце вместе с последним боевым подразделением, что оставило истерзанную кровопролитными боями Рейнскую провинцию и двинулись на север. На американском самолете полетел в Антверпен, где у него состоялась встреча с Рокоссовским.

Красавец "литвин" старался максимально снизить негативный эффект этой встречи. Он постарался окружить бывшего союзника вниманием и почтением, однако это только ухудшило и без того пагубное настроение Монтгомери. Глядя на белые салфетки, роскошный завтрак и фарфоровую чашку чая с молоком, британец непрерывно ловил себя на мысли, что ощущает себя полководцем, что потерпел разгромное поражение и только что подписал полную и безоговорочную капитуляцию.

Сдержанно поговорив о погоде и о семье, фельдмаршал холодно поблагодарил Рокоссовского за заботу о его солдатах и откланялся, не подав руки на прощание. Сделано это было в чисто английском стиле и несколько привыкший к общению с гордыми островитянами, маршал не сильно обиделся на подобные действия. Горбатого, как правило, исправляет только могила.

Впрочем, чопорность и наглость англичан, в этот же день была компенсирована французской галантностью и учтивостью. Прибывший к маршалу генерал де Голль засыпал его бурными комплементами и пылкими речами во здравие товарища Сталина и боевого советско-французского братства. Генерал намеривался выставить свою кандидатуру на выборах в сентябре следующего года и для спокойствия в стране, ему было очень нужно присутствие советского контингента в стране.

В противоположном углу Европы также все шло так как того хотела Москва. После недолгих, но пылких переговоров, между СССР, Грецией, Болгарией и Турецкой республикой был заключен мирный договор, очень напоминавший по своим итогам Севрский мирный договор. Вернув ранее утраченные города Карс, Ардагар и Баязет, а также военно-морскую базу на Босфоре, Москва милостиво отдала земли Восточной Фракии и Галлиполи свои союзникам.

По результатам переговоров, Болгария получила большую часть фракийских земель с выходом к Мраморному морю. Меньшая часть Восточной Фракии с Эдирне и Галлиполийский полуостров перешла во владение греков вместе с островами Имрос и Тенедос.

В знак благодарности за возвращение исконно греческих земель, правительство Афин разрешило разместить на островах Лемнос и Тенедос советские военно-морские базы сроком на 50 лет с последующей пролонгацией.

Что касается самого Стамбула, то он был объявлен особой зоной и был временно взят под контроль советской администрации. Дальнейшую судьбу это древнего города должна была решить Организация Объединенных Наций, чье первое учредительное собрание должно было пройти в первых числах января, в Стокгольме.

Согласно первоначальным планам, первое заседание ООН намечалось провести в августе месяце в Сан-Франциско. Однако обстоятельства изменились и по согласию между исполняющим обязанности президента США Уоллесом и Председателем правительства СССР Сталиным, пальма первенства была отдана Швеции. При этом специальным постановлением было подтверждено, что штаб квартира этой международной организации будет в Нью-Йорке.

Между лидерами Америки и Советского Союза быстро наладились конструктивные, деловые отношения. Желая как можно скорейшего наступления мира в Европе, оба руководителя договорились провести 24 декабря в пригороде Берлина Потсдаме, провести мирную международную конференцию.

Идя навстречу пожеланиям американской стороны, Сталин был не против присутствия на ней британского премьер-министра Эттли. Признавая заслуги английского народа в войне против Гитлера, советский лидер по-прежнему числил Лондон в странах победителях, но из-за безответственной авантюры бывшего премьера Черчилля, требовал наделения британского представителя лишь совещательным голосом.

Американская сторона пыталась всячески отстоять права своего союзника, но Москва была неумолима и президент Уоллес, был вынужден согласиться несмотря на сильное давление со стороны Больших семейств.

— Поздно запирать двери конюшни, когда лошади разбежались — грустно констатировал новый глава Белого дома и в его словах было много правды. После непродуманных действий регента Генриха подержанного большим бизнесом США положение Соединенного Королевства было хуже, чем губернаторское. Оно отчаянно трещало, но не из-за династических разногласий.

Почувствовав слабость центральной власти, подняли голову колонии и в первую очередь Индия. Постоянно откладывавшееся обещание Черчилля предоставить независимость Индии сразу после окончания войны, обрело второе дыхание.

Уже 14 декабря, Индийский национальный конгресс под руководством Джавахарлалу Неру объявил о независимости Индии от Великобритании, поставив, таким образом, Лондон перед свершившимся фактом.

Стоит ли говорить, что решение ИНК резко обострило положение не только в стране, но и в первую очередь в вооруженных силах Великобритании. Военнослужащие индийской национальности вне зависимости от вероисповедания дружно поддержали решение Неру. В воинских частях находящихся в самой Индии возникли стихийные митинги в поддержку Национального конгресса. Солдаты и офицеры индусы отказывались подчиняться приказам офицерам англичанам, говоря им в лицо: — Ваше время прошло! Лучшее, что вы можете сделать, это собрать свое имущество, семью и уехать в Лондон!

Более страшного и унизительного оскорбления со стороны туземца для белого человека было невозможно придумать. Смыть его можно было только кровью, но ситуация была не в пользу англичан и они были вынуждены терпеть.

Некоторые представители королевской армии все же достойно ответили на оскорбление, но это самым пагубным образом сказалось на них самих, их сослуживцев и их семьях. Одних разъяренные солдаты поднимали на штыки, других избивали до полусмерти, третьи подвергались насилию и унижению.

Генерал-губернатор в отчаянии собирал одно совещание за другим, но без какого-либо результата. Командиры частей и соединений в один голос заявили, что не уверены в надежности своих бригад и дивизий и готовы отдать приказ на подавление выступлений только с одобрения Лондона.

Подобная "твердая мягкость" только ухудшило общее положение дел. В один момент, вся Индия, мусульмане и индусы увидели, что "король голый" и это открытие только придало им смелости и решимости довести дело до конца.

Уже на второй день Неру, потребовал от фельдмаршала Уйэвелла начать вывод британских войск с территории Индии, любезно позволив им остаться в Бирме и на Цейлоне. Когда полиция попыталась занять штаб-квартиру Конгресса и арестовать Неру, то встретила ожесточенное сопротивление со стороны многочисленной толпы.

В одно мгновение, из разных переулков, улочек и подворотен к полицейским машинам ринулись люди, не имевшие в руках никакого оружия. Громко крича "Свобода!" и "Неру!", они принялись раскачивать машины полицейских и те предпочли ретироваться, чем вступить в схватку. Уж слишком многочисленны и возбужденны были сторонники независимости Индии, многие из которых были готовы пролить свою кровь, ради обретения долгожданной независимости.

Ничуть не лучше была обстановка и в тех армейских соединениях, что находились за пределами Индии. Узнав о событиях в Дели, служившие в авиации и пехоте индусы стали требовать отправки их на родину. Все как один, они объявили себя иностранными гражданами в рядах Королевских вооруженных силах и отказывались воевать.

С этого момента, большинство британских частей напоминали собой многослойный пирог, где слой сторонников монархии, чередовался со слоем сторонников индийской независимости. Все это крайне плохо сказалось на их боеготовности и начни Советский Союз или Япония в этом момент боевые действия, они бы не встретили со стороны королевских соединений былой стойкости.

Дурной пример всегда заразителен. Не успели телеграфные ленты отстучать о решении Дели о независимости, как последовала реакция на эти события в Африке. Служившие в британской армии выходцы из протектората Нигерия, Кении и Золотого берега стали требовать обещанного им ранее британского гражданства.

Вслед за ними представители гражданских организаций этих стран заговорили об изменении колониального статуса своих стран на члена Содружества. Попытки были скорее импульсивными, чем продуманными, но и это заставляло Лондон о многом задуматься. Основы колониальной системы, главного фактора благополучия британской империи треснули и её крах, был делом времени.

В сложившейся ситуации, английское королевство напоминало собой не равноправного партнера и даже не попавшего в затруднительное положение джентльмена. В декабре сорок пятого, оно в большей степени являлось чемоданом без ручки, который было жалко бросить и очень тяжко нести.

Статус участника конференции с совещательным голосом, это был разумный максимум для Британии, но Запад не был бы Западом, если бы, не попытался в этом получить для себя выгоду. Преподнеся Советскому Союзу свое согласие по статусу Англии как огромную уступку, США намеривалась добиться преференций в Азии, где положение американского оружия была совершенно безрадостным.

Пойдя ва-банк, американские военные добились того, что император Хирохито объявил о полной капитуляции японских войск, но воспользоваться плодами своей победы они не могли. Общее положение напоминало сказку об охотнике, который вроде поймал медведя, но никак не мог привести его домой.

Лишившись баз снабжения и путей подвоза, американские вооруженные силы находились в весьма уязвленном состоянии. Без вооруженной поддержки со стороны Красной Армии, они не могли действенно противостоять японцам, реши они продолжить военные действия.

Находясь в столь сложном положении, американская дипломатия хотела получить для себя серьезную выгоду, но и здесь удача отвернулась от Соединенных Штатов. Добившись от Токио капитуляции, СССР предоставил Америке самостоятельно решать вопрос о мире с Японией. Пока между двумя противниками шли переговоры, Москва принялась брать себе то, ради чего и вступила в эту войну.

Один за другим капитулировали японские гарнизоны на Курильских островах от севера до юга. Не обходилось без эксцессов. Некоторые особо рьяные командиры отказывались признавать объявленную микадо капитуляцию, и их горячие головы приходилось приводить в чувство силой. Особенно неприятный инцидент произошел на острове Шикотан, но это был единичный случай.

В Кореи и на севере Маньчжурии солдаты императорской армии охотно складывали оружие за исключением отрядов смертников. Больше всего пришлось повозиться с ними при переходе через отроги Хинган. Не зная о приказе императора сложить оружие, на напичканных взрывчаткой машинах они атаковали передовые советские части и в ряде случаев сумели нанести им серьезный урон. Однако действия смертников не были поддержаны регулярными соединениями, и весь их запал ушел в трубу.

После взятия Харбина, с согласия Ставки, для ускорения процесса капитуляции частей Квантунской армии маршал Василевский произвел ряд десантных операций. Первыми были высажены воздушные десанты на аэродромы таких крупных городов стоявших на КВЖД как Чанчунь и Мукден.

Застигнутые врасплох японцы не смогли оказать десантным ротам и батальонам занявших аэродромы этих городов и их военные штабы. Окрыленный успехом, Василевский санкционировал высадку десантов в порт Дальний и Порт-Артур, которые также завершились успехом. Японские гарнизоны обоих портов покорно сложили оружие перед советскими десантниками, вновь поднявших русский флаг на берегах Желтого моря.

Последним, завершающим аккордом воздушных высадок явилась высадка советских войск в Сеуле и Чемульпо. Не имея твердой договоренности с американской стороной о границы зон влияния в этой стране, советское командование на свой страх и риск решило занять эти два стратегически важных пункта.

— Если у вас все хорошо закончится, мы, конечно, вас пожурим, но не будем спрашивать строго. Ведь американских войск в Кореи нет, а японские войска следует разоружить как можно скорее — напутствовал маршала Сталин и тот не оплошал. Высадка советских парашютистов в обоих случаях прошла бескровно. Всюду десантников встречали восторженные толпы жителей Сеула и Чемульпо, пришедших приветствовать своих освободителей от японских угнетателей.

Был ещё один советский воздушный десант в Пекин, но он имел больше демонстративный, чем военный характер. Он состоялся рано утром пятого декабря, всего за несколько часов до вступления в столицу Китая американо-китайских соединений.

Видя, как ловко русский медведь загребает себе каштаны, командующий американскими вооруженными силами на Тихом океане генерал Макартур стал энергично давить на Вашингтон. Честно рисуя истинное положение американских войск, он поставил президента Уоллеса перед нелегким выбором, принимать японские условия капитуляции или продолжить борьбу с врагом в одиночку.

После долгих и всесторонних консультаций, американцы согласились принять капитуляцию, которая не подразумевала оккупацию японской территории.

Желая иметь с Уоллесом хорошие отношения, Сталин легко согласился считать акт капитуляции, подписанный в Ниигата генералом Антоновым предварительным. Позволил американскому президенту сохранить лицо перед собственным народом, Верховный Главнокомандующий приказал Антонову принять участие в повторное подписание акта о капитуляции на борту очередного американского авианосца "Йорктаун".

Отдавая пальму первенства в этой войне Соединенным Штатам, Сталин решил подсластить горьковатый её итог для американской стороны. Представлявший советскую сторону на этом подписании капитуляции Алексей Иннокентьевич получил звание маршала Советского Союза.

Слушая по радио прямой репортаж об этом процессе, слушая перечисление имен и званий, тех, кто поставил свои подписи вслед за генералом Макартуром и адмиралом Нимитцем вся Америка ликовала.

Это было сходным со знаменитыми римскими триумфами. Коварный враг пыл разбит и повержен в прах силой именно американского оружия, при скромной помощи русских которые так и не осмелившихся высадиться на Хоккайдо.

Аншлаги газет были один больше другого и под этой бурей восторга, мало кто заметил, что американцы начали очищать, так полностью и непокоренный остров Кюсю. Подобный удар по самолюбию Соединенных Штатов был весьма чувствителен, но Америка была вынуждена пойти на этот шаг. Её экономическое лидерства в мире сильно пошатнулось после калифорнийского землетрясения и его последствий, и воевать в одиночку против Японии, было для Америки непозволительной роскошью.

Слабым утешением за все понесенные утраты был пункт, по которому США и СССР могли разместить свои военные базы на территории Японии. И вот в этом моменте Вашингтон получил свою львиную долю. Сталин был совершенно не против того, что американцам под базы полностью отошел остров Окинава, а также порт Сасебо и город Мацуяма на острове Сикоку. Это позволяло контролировать не только Цусимский пролив, но и южные подходы к главному острову Японского архипелага Хонсю.

Советская база в Хокодате в Цугарском проливе между Хоккайдо и Хонсю против них выглядела очень скромно, но советский вождь не стремился к полной гегемонии. Уступив в малом на Дальнем Востоке, он выигрывал в большем в Европе. Сталин очень тщательно готовился к предстоящей встрече в Берлине и не желал мелочиться, как это неизменно делал Черчилль.

Прекрасно понимая, что в первую очередь ему нужна долгосрочная безопасность западных границ СССР, советский вождь намеривался возвести три пояса безопасности. Первый пояс должны были составить союзные Советскому Союзу страны. В него по плану Москвы должны были войти Польша, Чехословакия, Румыния, Венгрия, Болгария, Греция, Албания и Югославия. В них было сильно влияние коммунистов, и Сталин намеривался привести в них к власти нужных себе лидеров.

Во второй пояс безопасности дружественные СССР государства, такие как Финляндия, Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия и Италия. Их дружественность должна были быть обусловлена взаимовыгодными торговыми отношениями, а также присутствием на их территории советских военных баз, в основном военно-морских.

К третьей группе стран, Сталиным были отнесены Швеция, Германия, Австрия и Швейцария. Их полный нейтралитет в общеевропейской и мировой политике и торговые связи, вполне устраивали советского вождя. Прекрасно понимая, что нельзя объять необъятное, советский лидер был согласен на подобный вариант.

Кроме того, Москва намеривалась с самым пристальным вниманием следить за состоянием своих потенциальных соперников на континенте — Франции и Англии. Ослабленные войной, они могли быстро набрать силу и в скором времени составить Советскому Союзу сильную конкуренцию за влияние в Европе. Желая не допустить этого, Сталин собирался вопреки досужему мнению действовать не через местных коммунистов, а использовать хитрую заготовку покойного президента Рузвельта.

Готовясь обеспечить своей стране мировую гегемонию, американский президент подложил мину замедленного действия под своих европейских союзников Англию и Францию, в виде Атлантической хартии. Воспользовавшись их трудным положением, он заставил англичан и французов подписать этот документ, который разрушал краеугольный камень их государственного благополучия — колониальную систему.

Для не имевшего никаких колоний Советского Союза, эта хартия ровным счетом никак не угрожала. Наоборот, позволяла очень серьезно ослабить своих "заклятых друзей" и Сталин намеривался обговорить с Уоллесом этот момент.

Единственным "белым пятном" среди основных задач грядущей конференции оставалась Испания с генералиссимусом Франко. Этот последний фашистский оплот на теле Европы серьезно беспокоил Сталина.

По большому счету, его следовало снести военным путем и вернуть власть Народному правительству. Жизнь и кровь, пролитая испанскими коммунистами и интернационалистами всех мастей в тридцатых годах в Испании, должна была получить отмщение, но новая война совсем не входила в планы советского лидера.

Ввязываться в войну с Франко ради восстановления справедливости, тогда как половина страны находилась в руинах, совершенно не устраивало Сталина. Он был готов слушать пламенные речи "Пассионарии", соглашаться с ней и даже обещать испанским товарищам всестороннюю помощь, но на первом плане у него было восстановление народного хозяйства Страны Советов.

Полностью согласен с мыслью, что Франко должен быть уничтожен, он собирался это сделать не военным, а экономическим путем, но без согласия штатов это было невозможно осуществить.

Испанская тема была выделена в отдельное производство. Специально выделенные дипломаты разрабатывали варианты, по которым они надеялись заинтересовать Уоллеса и подвинуть на совместные действия. Молотов и Вышинский почти каждый день знакомили Сталина с тем или иным вариантом действия, но в самый последний момент ситуация в корне изменилась.

За два дня до отъезда вождя в Берлин, Берия позвонил Сталину и попросил срочно его принять. Хорошо понимая важность сведений, которые ему собирается доложить Берия, раз не решается говорить по телефону, вождь дал согласие на аудиенцию.

— Что случилось, Лаврентий? Неприятности по атомному проекту? Что-то с японским ядерным центром? — завалил вопросами наркома настороженный Сталин.

— Нет, товарищ Сталин, с нашей атомной программой и японским центром все в порядке. Отправленные Курчатовым специалисты прибыли в Корею и активно знакомятся с трофейным имуществом и японскими специалистами, задержанными нами, — успокоил вождя Лаврентий Павлович. — Я решил побеспокоить вас в связи с поступившей информацией из Испании.

— Из Испании, что там?

— Согласно поступившему сообщению от нашего агента в Мадриде, диктатор Франко умер или находится при смерти. Причина этого якобы грибы, которые он поел за ужином. Степень информированности агента очень высока. Он близок к адъютанту генерала Ягуэ и всегда предоставлял нам достоверную информацию.

— Если действительно умер, плакать не будем. Франко — испанского палач и этим все сказано. Нас больше сейчас интересует, кто стоит за этими замечательными грибочками. Они ведь не наши? — вождь вопросительно посмотрел на наркома.

— Конечно, нет, товарищ Сталин. У нас никогда подобный вопрос не рассматривался и даже не обсуждался, — горячо заверил вождя нарком. — Можно предположить, что за этими сморчками стоит какой-нибудь герой одиночка, но скорее всего это дело рук ближнего окружения диктатора.

— Очень может быть, — согласился с Берия генералиссимус. — Видя, что нашу инициативу по международной изоляции Испании поддержали американцы, они решили устранить такую одиозную личность как Франко и попытаются договориться либо с нами, либо с американцами. Исходя из этого, нам необходимо как можно быстрее получить ответ на два вопроса. Во-первых, удостовериться в смерти Франко и, во-вторых, узнать, кто стал его приемником.

— Я уже отдал приказ перепроверить полученное сообщение, но на это уйдет время. Что касается приемника, то согласно решению парламента по приказу Франко — Испания монархия и есть два претендента на власть, дети умершего в изгнании короля Альфонсо.

— Не думаю, что генералы из окружения Франко согласятся отдать им власть над страной. Скорее всего — король будет чисто номинальной фигурой, как английский король. Что касается реальной власти, то мне видится два варианта. Либо власть получает тот, кто стоит за устранением Франко, либо её получает хунта. Это такой союз генералов, что на словах единомышленники, а на деле скорпионы в банке.

— Скорпионы для нас более выгодный вариант — высказал свое мнение Берия, но Сталин не согласился с ним.

— Не скажи. Иногда лидер гораздо полезнее, чем свора грызущих друг друга пауков. Все зависит от обстоятельств.

Сообщение о смерти Франко получил подтверждение к концу дня. Через шведское посольство в Мадриде оно было передано с пометкой "срочно" в Стокгольм откуда, пошло гулять по всем информационным лентам мира.

В Москву получила эту информацию на два часа раньше, через Прагу. Её в чешское посольство принес адмирал Бланко, вместе со списком членов хунты, взявшей власть в свои руки в Испании. Точно определив, кто в нынешней Европе заказывает музыку, франкист решил первым наладить контакт с Москвой, благо на его руках не было крови испанских патриотов.

Сталин благосклонно отметил демарш адмирала и поручил наладить с ним контакт через чешское посольство, единственное дружественное Москве посольство в Мадриде. Смерть диктатора открывала новые перспективы для Испании, и все дело теперь было за переговорами.

Совсем с иным багажом и настроением ехал в Германию, исполняющий обязанности президента Америки Генри Уоллес. Истинный наследник политики президента Рузвельта, он собирался договариваться со Сталиным, а не бряцать оружием перед его носом.

Наличие атомного оружия давало американской стороне определенное преимущество перед началом переговоров о послевоенном устройстве мира. Президент Рузвельт именно для этого и создал атомное оружие, но заявление Москвы, прозвучавшее за несколько дней до начала берлинской конференции, спутало все расчеты американцам.

В лучших традициях добропорядочного союзничества и открытости, СССР сообщало, что японский центр по производству атомного оружия обнаружен советскими войсками в Кореи и взят под охрану. Кроме этого, сообщалось, что японские специалисты вступили в сотрудничество с советской военной администрацией

Это сообщение ставило крест на атомной монополии США, а также обесценивало работу специальных военных миссий американцев, что после капитуляции Японии наводнили страну в поисках центра создания атомного оружия.

Учитывая нынешнее положение Америки, диктат на предстоящей встрече в верхах полностью исключался. Землетрясение, бактериологические атаки и засоренность части земель к западу от Миссисипи вулканическим пеплом, заставляли американское правительство обратить основное внимание на решение своих внутренних проблем.

Получив столь увесистый удар, Америка некоторое время не могла играть роль экономического лидера мира, способного завалить своими товарами всю Европу и Азию, вместе взятых. По этой же причине временно откладывалось признание американского доллара как единой мировой валюты. Пока он все ещё оставался первым среди равных.

Кроме этого, у Уоллеса были и иные проблемы. Триумфально отпраздновав окончание войны на Тихом океане, Америка плавно получила другую войну, грозившую стать не менее кровавой и опасной. Речь шла о Китае, где было завязано много американских интересов.

Едва только японские войска в Китае капитулировали, как начался массовый исход китайских коммунистов в Маньчжурию. Оставив свои основные места дислокации, на север двинулись 8 и 4 армия НОАК.

Вслед за ними из особого района Яньань в Мукден, на советских самолетах было переброшено все партийное и военное руководство КПК. На словах признавая власть председателя Гоминдана генералиссимуса Чан Кайши единственной на территории Китая, советская сторона делала все, для того, чтобы коммунисты на долгие годы получили крепкий и надежный тыл.

Все это требовало переговоров, и президент Уоллес намеривался выделить китайский вопрос в особый формат на конференции. Представители Больших семейств по этому поводу уже высказали свое пожелание.

Также, президент Уоллес намеривался добиться скорейшего вывода ограниченного советского контингента с территории Великобритании. Присутствие даже одного русского солдата на британской земле, создавало огромные трудности для прекращения благородного скандала в королевском семействе.

Прибывший в Канаду регент Генрих неплохо себя чувствовал. Флот, золотой запас Великобритании, находившийся здесь с 1940 года, а также "оккупационный" статус метрополии, придавали его действиям относительную легитимность. Неосмотрительно выпущенный на свободу джинн поверил в свою роль спасителя отечества и категорически не хотел возвращаться обратно в бутылку.

Именно присутствие советских войск в Лондоне не позволяло нынешнему королю Георгу объявить действия своего брата не легитимными и призвать военных отказаться выполнять приказы Генриха.

Особенно портило положение дел наличие в Лондоне русского коменданта, который по злой иронии судьбы являлся по национальности корейцем. Новоявленный "Чингисхан" так крепко и основательно начал наводить порядок на улицах британской столицы, введя комендантский час и усиленные патрули, что лондонцы только и ждали, когда окончиться его власть над ними. Впрочем, многие отмечали, что предпринятые им меры дали весьма действенный результат. Число вооруженных налетов резко сократилось, и жители столицы могли спокойно засыпать по ночам, не боясь, оказаться очередной жертвой ночного нападения.

Наличие советских войск на острове было напрямую связанно с выводом британских войск с континента. Процесс шел, но перебросить такую огромную массу людей было не так просто. Требовалось время, а именно этого так и не хватало королю Георгу. Присутствие регента в Канаде ставило под удар все британское Сообщество наций. Если Южно-Африканский Союз продолжал предано держать руку сидящего в Лондоне монарха, то Австралия и Новая Зеландия не отличались такой верностью.

Правительство этих стран ещё не высказалось по этому поводу, но по поступающей из Сиднея и Веллингтона информации, они отдавали предпочтение больше регенту, чем королю. Все стремительно шло в сторону развала Содружества и появления двух независимых друг от друга британских монархов.

Финансовые круги по обе стороны Атлантики непрерывно наседали на Уоллеса, видя спасение положения, в виде досрочного вывода с территории Англии советских войск. Зная Сталина как трезвого прагматика и рассудительного политика, американский президент считал, что сможет добиться согласие советского лидера на такой шаг. Однако любая уступка требовала ответной уступки со стороны Уоллеса, а у того не было большого числа козырей в кармане.

Единственное, чем намеривался соблазнить американец своего визави — британской частью золотого запаса Рейхсбанка, что был захвачен войсками генерала Эйзенхауэра во время апрельского наступления вблизи Франкфурта-на-Майне, в городе Меркес, а также в австрийском городке Бад-Аусзее.

Из-за нерасторопности командования, о находке узнали журналисты, раструбившие об этом всему свету. Тайну неожиданного трофея не удалось сохранить и согласно ялтинским договоренностям приходилось делиться с союзниками.

Единственным плюсом в этой ситуации было то, что никто не знал точного количества золотого запаса рейха попавшего в руки американцам. Проникшие в хранилище журналисты видели ящики с золотыми слитками, изделиями из платины, украшенными драгоценными камнями, золотые часы, пачки американских долларов и британских фунтов, а также акции крупных иностранных компаний. Некоторые по горячим следам успели сделать сенсационные снимки, но потом над золотом Рейха сгустился туман секретности.

Никто не знал, что не все обнаруженные золотые слитки имели клеймо Рейхсбанка. Среди них было золото, имевшее польское, чешское, венгерское и прочие происхождение. Все бумаги способные пролить свет на это дело были полностью уничтожены американцами, а свидетели, давшие их им в руки, были надежно изолированы.

Создавшееся положение давало американцам свободу широкого маневра, чем президент Уоллес и намеривался воспользоваться.

Кроме золота Рейха, у Вашингтона имелся ещё один рычаг воздействия на своего партнера по переговорам. Благодаря связям с чиновниками из наркомата, американские дипломаты смогли добыть один важный документ из кабинета председателя Госплана Николая Вознесенского. Это был перечень всех видом товаров, материалов и сырья, в которых остро нуждалась советская экономика в послевоенном периоде.

И хотя документ был получен в начале сорок пятого года, он мало в чем претерпел изменения. Изучившие его специалисты в один голос заявили, что за прошедшее время, СССР вряд ли изменил свои потребности в товарах и материалах. Зная это, можно было оказывать давление на русских с целью получения уступок, даже в ущерб своему внутреннему экономическому положению. Некоторые виды товаров, обозначенные в списке Вознесенского, на данный момент были нужны и самой Америке.

Да, рычаги влияния на Сталина были, но их было так мало, а вопросов, по которым требовалось согласие советского лидера, было гораздо больше. Оставалась, не решена судьба Ирана. Согласно прежней договоренности Англия и Советский Союз должны были вывести с территории этого государства свои оккупационные войска. Обе стороны подтвердили свою готовность, но к декабрю месяцу на территории южного Азербайджана возникла независимая республика, которая отказывалась признавать власть шаха и была полностью ориентирована на СССР.

Была ли она плодом творчества Москвы или местные активисты проявили собственную инициативу, Вашингтон не знал. Случившийся инцидент обозначал угрозу целостности всего Ирана. Его нужно было ликвидировать как можно быстрее, пока он не приобрел необратимый характер. Америка очень внимательно следила за событиями в Иране, чьи нефтеносные прииски имели для неё большое значение.

Кроме Ирана, нужно было обсудить судьбу другого нефтеносного государства — Ливии. До начала войны это была итальянская колония и как всякое имущество агрессора напавшего на союзников подлежала разделению между ними после окончания войны.

К огромному изумлению американцев, Сталин потребовал выделения своей доли в этом военном трофеи. Предстояли длительные и непростые переговоры и по будущему Мальты, Кипра и Гибралтара. Господин Вышинский любезно предоставил американской стороне весь перечень вопросов, которые товарищ Сталин считал нужным обсудить со своим американским партнером.

Не забыто было провозглашение независимости в Индокитае. Вьетнамские товарищи очень надеялись на помощь со стороны Большого брата в этом вопросе.

Вслед за Индокитаем, о своих помыслах, о независимости объявила и Индонезия. Она, правда, находилась под управлением голландцев, но по большому счету это не было так важно. Главное стремление народов Индонезии подпадали под действия Атлантической хартии, и значит, их следовало услышать.

Особым пунктом переговоров было создание Международного трибунала по Германии и Японии. О том, что после окончания войны необходимо судить военных преступников и их помощников, было заявлено ещё в Ялте и теперь пришло время исполнять это справедливое решение.

С обеих сторон Атлантики сотни людей готовились к берлинской встрече, которая должна была определить послевоенную судьбу всего мира. За предстоящей конференцией внимательно следили во всех концах света. В Азии, Африке и Южной Америке все ждали её результатов, ибо каждое решение, принятое на ней обязательно в той, или иной мере касалось и их будущего.

Так заканчивался месяц фример, чью холодную изморозь должен был заменить богатый снегом нивоз. Он должен был подвести черту под сорок пятым годом и открыть дверь в новый сорок шестой год. Все прекрасно понимали, что в новом году не будет легче, ибо накопившиеся трудности и проблемы сами собой не решаться. Однако самое главное для многих миллионов людей на планете заключалось в том, что наступил долгожданный мир и больше никто никого не собирался убивать.

С этим был полностью согласен и товарищ Сталин. В своем освободительном походе на Запад, советские войска превзошли своих предков времен царя Александра, а также смыли позор Мукдена и Цусимы. За это им была огромная благодарность Отечества и неувядаемая слава, но всему свое время. И нужно было откладывать меч и заниматься восстановлением страны для мирного созидания.

Перед отъездом в Берлин, Сталин подписал указов о награждении особо отличившихся полководцев. Главный герой умиротворения британский войск в Европе маршал Рокоссовский, был особо отмечен Верховным Главнокомандующим. По решению Ставки он был награжден самой главной полководческой наградой Советского Союза орденом "Победы" и по их числу сравнялся со Сталиным и маршалами Жуковым и Василевским. Кроме этого, военачальник был удостоен орденов Кутузова и Суворова первых степеней, за победу на Эльбе и Рейне.

Не остался без заслуженной награды и маршал Малиновский. За свое успешное командование на южном фланге Европы он удостоился звания Героя Советского Союза с орденом Ленина, а также ордена Суворова первой степени.

Третий полководец, попавший в этот наградной список, был маршал Говоров. Ставка и Советское правительство отметила его заслуги орденом Красного Знамени, орденом Суворова и орденом Кутузова первой степени.

В числе награжденных особым списком был генерал-майор Петров. В знак признания заслуг перед Родиной, Сталин сделал для него исключение в наградной системе. Подчиненное ему подразделение было приравнено к корпусу и генерал, был награжден орденом Суворова первой степени.

Так завершились лето и осень сорок пятого года. Так завершилась операция "Немыслимое", обернувшаяся полным крахом тех, кто её организовал и поддержал. Поджигатели новой войны в полной мере получили по заслугам.

Конец.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх