Чёрная кошка приносит несчастье

— Не знаю, — сказала она правду. — Но я должна, — слезы все-таки покатились по ее щекам. Всего две слезинки, и она нервно отерла их лапой.

— Этот... человек, бастард Септима... ты думаешь, он способен стать императором?

— Да.

— Он мнителен, обидчив и тщеславен. Он жесток и, в общем, труслив.

— Но он умен, и... и он хочет как лучше, — проговорила хаджитка. — Он не злой человек. Хотя есть в нем слабость, да. Ты ведь не хочешь его смерти?

— Нет. Мы успеем поговорить и об этом. Ты сейчас думаешь, что в душе такого злодея, как я, не может быть такого, — смешок, — великолепия?

Баирра промолчала, что-то в этом роде она и думала.

— Ты просто еще не все видела, — объяснил ей голос Каморана. — Посмотри налево.

Хаджитка повернула голову. Далеко от нее бежала толпа голых людей. За ними гнались... даэдра. Кланфиры и даэдроты. Баирра инстинктивно схватилась за лук.

— Спокойно... они ведь бессмертны... тебе незачем им помогать.

— Кто это? — голос ее вдруг сел, получилось сипло.

— Это они, — с каким-то непередаваемым чувством, в котором смешалось отвращение, насмешка и любовь. — Мифический Рассвет... в широком понимании. Те, кто... как бы ты сказала, поддались моим чарам. Кто желали жить вечно, как даэдра. Они это... получили. После смерти.

Кланфир прыгнул и обрушился на спину одного несчастного. До Баирры донесся крик, а потом подбежавший даэдрот буквально втоптал в нежную траву упавшее тело.

Баирра отвернулась.

— Бессмертны, говоришь? — процедила она.

— Да, — спокойно ответил ей Каморан. — Они воскресают... и воскресают... и воскресают. Они... уже, кажется, сами не рады бессмертию.

— Это... еще хуже. Ты... изувер, — она сгорбилась.

— В какой-то мере. Но на самом деле, мне это в сотни раз больнее, чем каждому из них.

— Ну так и останови это.

— Как у тебя все просто. Приходи. Быть может, ты сумеешь остановить меня.

— Стой! — она подумала, что голос его сейчас исчезнет. — А Джоффри... тоже здесь?

— Они все... в сердце моем, — издевательски-страстно прошептал Каморан. — Иди по этой дороге.

— Манкар? — голос кошки дрогнул на его имени.

Но он ей не ответил.

Баирра шла по Парадизу. От красоты вокруг замирало сердце, но хаджитке она была почти не в радость. Баирра шла убить эту красоту. Убить ее создателя. Лучше бы это были Мертвые Земли.

Лучше бы это было вообще не с ней.

Кошка шла по райскому, цветущему саду, в рассветной неугасимой яркости. Все вокруг навевало пронзительный, кристально-чистый восторг. Воздух — не надышаться, травы — не насмотреться, белый камень — прильнуть щекой, и так и стоять, впитывая благость. Парадиз обещал вечную негу, и даже иногда пробегающие вдалеке безумцы и даэдра не могли испортить очарование. Свежесть бытия, вот что было в этом раю.

"Но жить здесь невозможно, — уговаривала себя Баирра, — слишком, слишком тут прекрасно... сердце не выдержит такого чуда, если быть здесь постоянно".

Как бы ей хотелось, чтобы тут был кто-то еще. Мартин... или Хальвес. Почему она не осталась с ними? И как она сможет убить это чудо? Даже Манкар больше не говорит с ней. Она будет бродить по раю, пока его сладость не заставит ее забыть о цели, а потом, счастливая, сумасшедшая, она будет кататься по изумрудной сочной траве, рвать дивные цветы, вить венки, дарить их остальным безумцам. Это — лихор, это для памяти... Я хотела бы подарить вам амброзии, но все они завяли...

— Эй, смертная, — окликнул ее гортанный голос, и она вздрогнула. На мягкой траве, в расслабленной позе сидел дремора, поигрывая кинжалом.

Баирра застыла на месте. Если он хотел убить ее, она бы уже лежала с даэдрикой в горле. Дура, размечталась!

— Что?

Дремора усмехнулся. Морда у него была на редкость уродливая, даже по меркам дремор.

— Каморан сказал, что ты его гостья. И ты вроде бы правда живая. Чего это он задумал, а?

Хаджитка отметила, что никакого почтения по отношению к Каморану в голосе дреморы нет, и вдруг ощутила к нему даже симпатию. Хоть кто-то не вздыхает об этом проклятом поэте!

— Вот я и хочу узнать, что он задумал.

— Мне нравятся смертные, — сказал дремора, поднимаясь. — Они храбрые и стойкие, хотя недолговечны. У них интересные мысли и вообще, они удивительны. Если ты идешь к Каморану, тебе будут нужны вот эти вещицы, — он помахал чем-то похожим на меховые наручи.— В принципе, он сказал передать тебе их.

Баирра ждала.

— Но — услуга за услугу. Для начала ты...

— Нет, — сказала Баирра, и села прямо на траву. Она вдруг поняла, что исполнение чего-то еще, кроме задуманного — дойти до Манкара — просто убьет ее.

— Не хочешь увидеть Манкара? — насмешливо протянул дремора.

По Парадизу вдруг пронесся ветер.

— Отдай ей наручи, Катутет, — послышался голос Каморана.

— Да за ради Лорда Дагона, — недовольно пробурчал дремора. — Если это так срочно...

— Ты не представляешь, насколько. И покинь нас, Катутет. Надень их, Баирра.

— Зачем? — спросила кошка. Сунув ей в лапы наручи, расшитые каким-то безвкусным узором, дремора подчеркнуто гордо удалился.

— Они — ключ от Запретного грота. Можно сказать, от бездн моей души. Я не могу предстать перед тобой, пока ты не узнала всего обо мне... мы должны стать более чем друзьями, более чем любовниками, более чем братом с сестрой. Очень скоро, милая моя, Лорд Дагон возьмет Нирн. У нас очень мало времени.

— Разве ты не этого добивался? Ты ведь служишь Меррунзу.

— Да, я добивался именно этого.

— Что, передумал?

— Нет, — в голосе слышится сдерживаемый то ли смех, то ли слезы. — Я не передумал. Я очень хочу, чтобы Лорд Дагон покорил смертный план. Я верно служу ему, верно, как никто. Кровью и помыслами. Я — идеальный слуга Принца Даэдра. Он ждал такого всю вечность. О-о, милая моя, ты не представляешь, насколько я ему верен...

— Я не понимаю тебя.

— Поймешь. Надень эти... наручи.

— Джоффри говорил, — упрямо сказала Баирра, — вернее, писал... что ты не желаешь зла Тамриэлю. Ты ему лгал?

— Нет. Я желаю Тамриэлю только процветания и готов жизнь положить ради этого.

— И то, и другое одновременно невозможно.

— Хотел бы я, чтобы так и было, — голос Манкара прервался. — Хватит сидеть. Иди ко мне. Иди через мою душу.

Она колебалась.

— Пожалуйста, дорогая моя...

— Ты безумен, — шепнула кошка.

— Ты скоро поймешь, насколько.

Хаджитка неохотно натянула на лапы наручи, покрутила кистями. Поднялась и пошла вперед.

И...

Контраст — слишком бесцветное слово, чтобы характеризовать то, что ощутила Баирра, проникнув в указанный ей Камораном грот. Словно на дне бокала с божественным напитком оказался дохлый таракан, словно прекрасный цветок выпустил ядовитые шипы... словно твой друг ни с того ни с сего при всех ударил тебя по лицу.

Мгновенный ужас узнавания заставил ее вжать голову в плечи — именно сюда она зарекалась лезть, здесь был ад Обливиона, здесь были маленькие Мертвые Земли внутри сладостного Парадиза. Жара, красный воздух и жутковатый шепот лавы.

— Что это?.. — прошептала потрясенная кошка.

— Я, — отозвался призрачный голос Манкара. — То, что в сердце моем, Баирра... иди вперед.

— Нет! — внезапно она почувствовала, что не выдержит, и бросилась вон, обратно в Парадиз... вернее, попыталась броситься. Проход не открывался. Когти бессильно скользнули по камню.

— Обратной дороги нет, — сказал... кто-то другой, не Каморан. Только сейчас хаджитка заметила сидящего в какой-то канаве человека. Нагого, сутулого... и с такими же наручами на запястьях.

— Как?.. Почему?

— Эта дрянь, что на твоих лапках, не пустит тебя обратно.

Баирра тут же попыталась сорвать с себя проклятые наручи, но они словно впились в кожу.

— Снять их невозможно, — в голосе человека проскользнуло злорадство.

— Сволочь! — она адресовала это определение Манкару, но тот, кажется, снова оставил ее. — Подлый мерзавец, урод ненормальный, гад! — еще одна бессильная попытка стащить наручи, и, потом, неизбежные, как роса утром, слезы.

"Я совсем расклеилась, — думала она, плача, — постоянно реву... боги, боги, мать-Азура, дай мне сил..."

— Что там, дальше? — спросила она, чуть успокоившись.

— Дреморы, жара, пытки. Скоро узнаешь.

— А выхода нет?

Человек презрительно хмыкнул.

— Манкар! — крикнула кошка, но ответа не было.

Она села на относительно сухой участок пола.

"Он заманил меня в ловушку, — поняла Баирра, — и скоро меня отловят дреморы и... Хотя, что мне было еще делать? Надо идти дальше..."

Она осторожно, прячась и пригибаясь, двинулась вперед.

И скоро услышала вопли боли. А, когда добралась до небольшой пещеры, увидела, кто кричит... и ее едва не стошнило. В лаве, опущенный туда до пояса, извивался и орал человек в костяной клетке. Орал... и не умирал. Это было так страшно... Хаджитка беспомощно оглянулась, и вдруг вспомнила о том, что она вооружена. У нее лук. Трясущимися лапами она наложила стрелу, натянула тетиву — прекратить мучения бедняги! Один выстрел и он свободен... и выстрелила. Стрела вошла пытуемому в грудь... но, конечно же, он не умер. Будь Баирра не в таком шоке, она сообразила бы, что если несчастного не убивает лава, то куда простой стреле... Она снова расплакалась от жалости и ужаса.

— Рыча-аг, — вдруг в воплях человека прорезалось осмысленное слово, — прошу-у-у! Рыча-аг!..

"Рычаг? Да вот же он!" — Кошка бросилась к торчащему из стены рычагу и дернула его... клетка начала подниматься, и кошка уже облегченно вскрикнула, как вдруг чей-то другой голос завопил:

— Не-е-ет! Не-ет! — и хаджитка увидела, как из-под потолка опускается противовесом другая клетка, и скоро в лаву по пояс был погружен уже другой человек. А первый, бессильно свесив руки между прутьями, кажется, отрубился. Баирра отдернула от рычага лапы, будто он ее обжег. Вот, значит, как... либо один — либо другой... Новые пронзительные вопли боли огласили пещеру.

— Ну что же это! — хаджитка зажала уши ладонями. — Боги!.. За что?..

Она бросилась прочь из страшной пещеры. В груди сжималось и болело. Вот, значит, что в сердце у Манкара Каморана. Изощренные пытки. Зло.

— Ну и как тебе, понравилось? — голос Каморана просто лучился заботой.

— Мерзавец, — всхлипнула Баирра, — изверг...

— Это меньшее, что они заслуживают! — его голос словно натянулся, — ты бы знала, как я их ненавижу! Я готов рвать их на части лично, цедить кровь по капле!.. Я всех ненавижу. Тебя. Твоего трусливого Септима. Из тебя я бы сделал коврик и вытирал бы ноги, а его отдал бы дреморам на забаву, а потом распял бы то, что осталось. Ненавижу... всех! Мехруна! Его особенно, жадная, подлая, бессмертная тварь! За то, что он сделал со мной!..

Казалось, Манкар был в истерике. Слушая его, Баирра парадоксально успокоилась. Наконец, Каморан выдохся.

— Ты все еще хочешь поговорить со мной? — спросила она.

— Мы уже разговариваем, милая. Но ты нужна мне ближе, да.

— Тогда скажи мне, как отсюда выбраться... как снять эти проклятые наручи.

— Ты думаешь, ты достаточно меня узнала?

— Ты безумен. Ты опасен. То, что я вижу в твоей душе — ужасно. То, что я видела раньше... я не понимаю, как это возможно. Тебя словно двое...

— Ха, — горький, очень горький смешок, — двое! Если бы только двое... иди дальше. Я жду тебя.

Она пошла дальше.

— Знаешь, тебе, по-моему, действительно хватит впечатлений, — через какое-то время сказал Каморан.

Баирра поморщилась. Ей хватило уже давно. И впечатлений, и прочего — шло горлом. Увидеть Каморана и броситься на него, с зубами, когтями, разодрать его на клочки — вот чего ей хотелось. За все и за всех, за Кватч, за ту редгардшу с косичками, за Клинков, Хальвеса, Мартина, за себя...

— Жаждешь крови? — прошептал Манкар. — О, как я чувствую это. Словно твои клыки уже в моем теле... и ты слизывала бы кровь из открытых ран...

— Замолчи, — одними губами прошептала Баирра.

— Я был бы рад доставить тебе это удовольствие, правда, — странный смешок. — Это еще не самое странное из желаний... ты даже не представляешь, какие еще извращенные фантазии я бывал рад воплотить в жизнь. И какие возвышенные мечты. Сочинять стихи за бокалом вина, строку за строкой, состязаясь в остроте слога с прекрасной дамой и проигрывая ей... склониться к ее устам, принимая утешение и счастье. Или валяться в ногах у ничтожного властолюбца, выпрашивая у него, как милости, ударов плетью, упиваясь унижением. Был рад, искренне рад. Выслушивать поучения впавшего в маразм старика, как почтительный сын, гладить по голове глупую девчонку, как заботливый отец... служить и властвовать... дружить и ненавидеть...

Баирра зажала уши лапами, но это не помогло.

— Кстати, хочешь посмотреть в глаза тому, кто руководил осадой Кватча?

— Нет, — простонала она.

— Он мечтал о том, кто был бы выше его, но не мешал бы ему поступать, как он хочет. О таком начальнике, которого не было бы нужды смещать, о советнике, чьим советам можно было бы следовать, не боясь ответственности. Он всю жизнь мечтал о том, кто позволил бы ему поступать как угодно, не отвечая ни за один шаг. Смотри, вон он... и я снова доставлю ему это счастье — действовать мне во вред, не боясь наказания. Подойди к нему... а я ненадолго оставлю вас.

Баирра подняла уставшие глаза на сидевшего у стены пещеры альтмера. У эльфа было тонкое и капризное лицо. Он поднялся навстречу хаджитке.

— Вы ведь пришли убить его, леди? — спросил он каким-то опасливым тоном. Что-то неприятное было в его голубых раскосых глазах, это была жестокость слабака, какая-то нутряная подлость существа мелкого и злого.

— Твое какое дело? — Баирра оскалилась.

— Не сердитесь. Я помогу вам. Я сниму с вас наручи... проведу наружу. Этим ведь я искуплю свою вину?

— Предательством? — спросила кошка.

— Зачем вы так говорите. Да, я сделал много зла, — он сказал это так, словно гордился этим. — Это под моим командованием даэдра разрушили Кватч. Но я раскаиваюсь и помогу вам спасти Тамриэль. А вы убьете Каморана.

— Сначала ты предал свою страну, разрушив город... а теперь собираешься предать Каморана. А он видит тебя насквозь, и позволяет тебе предавать себя. Знаешь об этом?

По лицу эльфа расплылась неприятная улыбка.

— Госпожа... конечно, знаю! Знаю, что он не может иначе. На самом деле не он властен надо мной, а я над ним.

Она посмотрела внимательнее в золотое лицо. В нем было безумие.

— Меня зовут Эльдамил, — поделился с ней альтмер.

— Почему ты предаешь его? Над тобой не властны его чары?

— Это не чары. Это другое. На самом деле, он хочет, чтобы вы пришли к нему и убили его. А я хочу приложить руку к смерти чего-то великого. Прелестно, когда желания совпадают, правда? Я разрушил Кватч... а теперь приложу руку к смерти уникального существа, равного которому нет и не будет.

От отвращения хаджитка не смогла найти слов.

— Войти в историю, — мечтательно сказал эльф, — это лучше, чем сие убогое бессмертие, которое мне навязал мастер Каморан... да, тут он меня подловил, но я с ним поквитаюсь. С его согласия или нет... ха, ему ведь пришлось позволить мне предать себя, поймите это, госпожа. Пойдемте.