Как он говорил? Любое препятствие, нарочно и чужеродно поставленное между телом и сознанием, нарушает их хрупкую связь. Поначалу это проходит почти незаметно, и волоконца нитей ухитряются сплестись друг с другом обратно, но если продолжать усердствовать, рано или поздно обрывы невозможно станет зарастить. А чем тоньше ниточки, тем хуже человек различает добро и зло, особенно те, что он отправляет во внешний мир. Теряются старые смыслы, зато приходят новые, не отягощенные материей, а потому...

— Слушай. А может, тебе попробовать?

— М?

— Дядю полечить. Вдруг получится?

Не-не-не. Ишь чего удумал! Конечно, рвение похвальное и заслуживает самого искреннего одобрения, но лучше бы как-нибудь без меня. Если что лишнее изничтожить, завсегда пожалуйста. Но сдается мне, в дядином черепе и так плоти не достает, чтобы натравливать на него вечно голодного зверя.

— Чего молчишь?

— Глупости предлагаешь потому что.

— Так-таки и глупости?

А смотрит-то как... Одним глазом, искоса, но азарт в карем взгляде вовсю заплескался.

— Слишком сложно.

— Сложнее, чем очертя голову броситься в неизвестность?

— Ага. С неизвестностью проще. Пока не знаешь, что под ногами трясина, как-то легче шагается.

— Совсем-совсем отказываешься?

Упертый он. И могу поклясться, не отбросит эту мысль прочь и насовсем. Нет, положит аккуратно на полочку где-то в своей голове и будет ждать случая, чтобы...

— С магами не говорили на этот счет? Ладно, тебе нельзя чарами светить, пока служишь, а дядя? Уж извини, но в его возрасте вряд ли может понадобиться такая таинственность.

— Это как посмотреть, — протянул Борг.

— Да как ни смотри. Лучше, что ли, от боли на стенку лезть и посуду бить?

— Не станет он мага к себе подпускать. От магов больше бед, чем выгоды.

— И верных людей среди них не сыщешь, так?

— А ты-то откуда знаешь?

Да чего тут знать? Где есть гильдия, там всегда правила, хоть она магическая, хоть рыболовная. Получил гильдейскую марку? Будь добр подчиняться. Не нравится? Гуляй на все четыре стороны, только один, без помощи, без поддержки, без защиты, на свой страх и риск. А уж бывшие твои согильдейцы найдут, как тебя поймать, обвинить и потребовать суда. Причем уже не своего, семейного и тихого, а королевского. Бывает, конечно, что и корона идет наперекор заключенным соглашениям, но вряд ли кто-то по доброй воле откажется от вечной дружбы с теми же магами. Пусть даже эта дружба больше видимость, чем реальность.

— Могли бы тогда по глухим уголкам побродить, знахарей поискать там, куда анклавы не добрались. Глядишь, и свезло бы.

— Бродили, — кивнул верзила. — Да ни на одного не набрели. То ли повывелись они, то ли...

— Сбежали подальше. Есть такое. Разломы их больше любят, чем ученых магов. Они же к стихиям совсем близко стоят, на самой кромке. Их прилив издалека чует, и если где-то трещины пошли, одно спасение — бежать, сломя голову.

— Эх, раньше бы кто сказал! Сколько сил можно было сберечь... — вздохнул Борг и уточнил: — А это, случаем, не тайна?

— Не то чтобы совсем, но... Почти.

— И тебя за такие разговоры...

Пожурить могут. Хотя кому, кроме знахарей, нужны подобные сведения? Они и сами давно сообразили, что к чему.

— Вряд ли.

— Если это точно, значит, можно заранее узнать, где беду ждать, а то и...

Он замолчал, словно удивляясь собственным выводам.

Пришлось подзадорить:

— И?

— Подложить нужной магии в нужное место, чтобы рвануло.

Быстро верзила соображает. Наверное, потому, что сам чем-то похожим время от времени занимается. Я когда первые разы теорию слушал, даже мысли такой не допускал. Дико было, прямо скажем, после того, как месяцами напролет земли чистил и людей спасал, узнать о втором конце уже знакомой тебе палки. Даже верить не хотелось. И слава богам, что...

— Не так это просто. К счастью.

— Но если потребуется?

— Если сдюжишь да грех на душу взять не побоишься, скатертью дорога.

— Что за грех?

Я отлепился от стены, потягивая спину.

— Жертва нужна будет. Живая, полная сил. И Силы. Сам понимаешь, поймать такую и стреножить — дело хитрое.

— Но если получится...

Будет больно. И жертве, и мирозданию.

Об этом не принято громко говорить, тем более, с непосвященными. Даже внутри гильдии и то обходятся скорее слухами, а не установленными фактами. Но кое-кто кое-где, в обход общих правил и с высочайшего соизволения совета цеховых старост...

— Это опасно. Особенно без хорошего лоцмана.

Девушка была совсем юная. Много моложе той, что сгинула в Филезсских холмах. Хрупкая, изголодавшаяся в заключении, но мощи изрядной. Понадобилось перебить ей каждую косточку на ногах, чтобы удержать в колодце. И она все равно пыталась вылезти, на одних руках.

Преступницей несчастная была на самом деле или оговоренной, никто не разбирался. Эдикт с королевской печатью прилагался, и ладно. К тому же маг, пожелавший наблюдать за опытом, мог предоставить хоть сотню бумаг, лишь бы ничего не сорвалось. И лоцманы не подвели своего нанимателя, но поработать им пришлось тяжело.

Мало расставить ловушку и снабдить ее приманкой — нужно еще уметь увернуться от разъяренного хищника и отвернуть его от прочих возможных жертв. А еще, когда мир вокруг тебя сходит с ума, почти невозможно самому сохранить рассудок. И если ухитряешься уцелеть...

— Чего помрачнел?

— Да так. Вспомнилось.

— Про разломы и жертвы?

У них была благая цель, кстати. Понять, изучить, проверить. Научиться латать трещины еще до того мига, как становится по-настоящему поздно.

Получилось ли? Хочется верить, что да. Хочется верить, что пролитая кровь одного позволила сберечь многих других. Но так ведь обычно и бывает, правда? Кто-то всегда должен оказаться впереди, на самом острие, и честнее делать это по собственной воле.

Как мы сейчас. Если не опоздаем.

— До которого часа у нас срок?

* * *

Я больших городов стараниями брата, почитай, не видел, но все равно картина, представшая взгляду, когда мы выбрались из торговых рядов, явно была неправильной.

Там, где заканчивался рынок, не начиналось ничего. От линии домов вперед чуть ли не на целую милю до самого дворца простиралась пустыня вроде тех, что пылят песками намного южнее. И песок тоже был. Только не кварцево-прозрачный, сияющий в лучах солнца любой краской, какая найдется в природе, а безжизненно-серый, очень похожий на прах, собирающийся в полосе Прилива. Я даже нагнулся и зачерпнул его ладонью, чтобы убедиться: нет никакой опасности, просто покинутая жизнью земля.

— Что здесь случилось?

— Твой дядя назвал это Большим исходом.

— Кого и куда?

Борг посмотрел на пустыню. Неодобрительно и печально.

— Когда-то здесь были целые кварталы. Богатые. Знатные. Но если король снимается с места, придворные следуют за ним. Если хотят остаться при своем.

— И они все-все...

— Как видишь.

Разобрать дома, расковырять брусчатку, срыть клумбы, выкопать деревья, снять ограды, погрузить скарб и домочадцев... И впрямь Большой. Больше некуда.

Как-то я иначе себе представлял 'старую столицу'. А кстати:

— Короля-то что дернуло переезжать?

— А что обычно движет королями? Желание жить и править подольше. Лоцманы твои его уверили, что опасность идет с севера на восток, вот он и подался южнее, туда, где о разломах и прочих ужасах никто ничего еще не слышал. Как думаешь, надолго это?

— Не навсегда.

Но бегать можно долго. Пока сил и средств хватит. Хотя, при королевской-то казне неужели не нанять умельцев, чтобы те денно и нощно берегли покой престола? Тут либо скупость подвела, либо...

Ну да, было же покушение.

— Переезду этому ведь лет столько же, сколько дядиному шраму?

— Угадал.

Видимо, страшное было дело. И подельники — соответствующие.

— А злоумышлял, конечно же, кто-то из доверенных лиц?

— Как водится.

— И охрана...

— Участвовала.

Значит, страхов набралось достаточно для любого малоумного поступка. И побег — еще не самое худшее из возможного.

— Крови было много потом?

— Ни капельки.

— Как так?

Борг криво улыбнулся.

— Король просто отказал от двора всем, кого подозревали. Всем из уцелевших.

Но тогда возникает другой очень интересный вопрос:

— А дядя?

— Он сам отказался. Сказал, что старому псу нечего делать в новой конуре.

И наверное, король принял такой ответ с облегчением. Люди, обладающие властью, не любят быть кому-нибудь обязаны — видел лично. И хорошо запомнил один такой взгляд, наполненный ненавистью.

— Почести, привилегии, звания оставили при нем. Только проку от всего этого здесь...

Немного. Зато мишуры у нас, выходит, в избытке.

Вот только какой именно?

— Я, пожалуй, спрошу. А ты ответишь, ладно? И чур, не смеяться!

— Смеяться? — непонимающе вскинул бровь верзила.

— Ну, не плакать, не удивляться, не разочаровываться и так далее. Сможешь?

— Спрашивай.

Не то чтобы я ждал каких-то изменений между нами. И менять-то почти нечего, не сватья же, не братья, не друзья, не враги. Так, попутчики, временно сошедшиеся на одной тропе. Но поскольку вот-вот зашагаем рядом на расстоянии меньшем, чем вытянутая рука, стоит упомянуть о своих слабых сторонах. Хотя бы некоторых.

— Чем этот ударенный в голову вообще занимался и занимается?

Борг честно постарался выполнить все то, о чем я просил, но полностью удивление скрыть не смог:

— Ты не... Хочешь сказать, что все это время...

Я отряхнул ладони от пыли:

— Ага.

— Но когда вы друг с другом...

Он должен был купиться, и купился. Вот на счет дяди остаются большие сомнения, ну да это уже совсем другие проблемы. Семейные.

— Видишь ли, я тоже не все о себе рассказываю при первой встрече. Так что будем квиты.

Верзила хотел было возразить, да взвесил прегрешения каждого по отдельности и, похоже, решил, что мы друг друга стоим. Но все-таки признал:

— Ловко врешь.

— Ты не поверишь. Ни слова лжи, никогда.

— А как же тогда все это называется?

— Привычка. Цеховая. И я от нее тоже не восторге.

— Неужели?

Над пустырем подул ветерок, и пыль пришла в движение, хорошо еще, что очень ленивое.

— Лоцман должен внушать уверенность, и это не обсуждается. Поэтому даже если чего-то не знаешь, не умеешь или сомневаешься, всё всегда остается внутри тебя. Неважно, что именно нужно сделать, помочь или отказать: на лице должно быть одно и то же выражение.

— А на самом деле... Зачем же мы тогда сюда пришли?

Он здорово соображает, но всякий раз на свой особый лад. Хотя, так любому существу и положено, об этом Сорен никогда не уставал напоминать.

— Если лоцман не отказался, значит, дело ему по силам.

— И никаких сомнений?

Теперь язвит. Это уже лучше, конечно, но зато и обиднее.

— По месту будет ясно. Если мы до него когда-нибудь дойдем.

Борг хмыкнул и наконец-то попылил в сторону дворца. Я — за ним, по левому борту. И только на второй половине дороги осознал: помимо пустыря в сердце города присутствуют и другие странности. Например, полное отсутствие ограды вокруг дворца. Какой она была, цельно-каменной или ажурно-кованой, оставалось только догадываться, и вот теперь настала моя очередь рассеянно спросить:

— А правда, зачем?

— Чего? — обернулся Борг.

— Пришли. То есть, идем.

— Никак сомнения появились?

— Пожалуй. Но не в собственных силах.

— А в чьих?

— Да подумалось: будет ли стоить эта овчинка выделки?

— А раньше иначе думалось?

— Еще как! Королевские высочества же. Вроде бы. Ладно, что без короля. Бывает. Но чтобы даже без ограды?

Верзила только хохотнул и махнул рукой, приглашая продолжить путь и любование окрестностями.

По мере приближения стало ясно, что и дворец не избежал переезда: часть башенок и куски флигелей исчезли, оставив рваные раны на каменном теле. Наверное, разобрали и увезли самое любимое и самое дорогое королевской душе, что тоже говорило о многом, причем не лучшим образом. Потому ливрейный привратник у высоких дверей выглядел поистине предметом роскоши, а не обыденной принадлежностью этого места. Правда, заметного интереса к нам он не выказал: глянул на свиток, помял пальцами печать и просто чуть посторонился, так что дверную створку Борг открывал сам. За порогом провожатых тоже не нашлось, но верзила уверенно направился по одной из галерей прямо вглубь дворца.

Внутри разрушений оказалось куда меньше, чем снаружи. Снятые двери, голые стены, пустые комнаты — это встречалось, да, но какими-то островками, из чего можно было заключить: на новое место с королем уехали совсем-совсем немногие. Хотя, оставшихся я тоже пока вокруг не видел. Мелькнули слуги пару раз в проемах, и все.

Вообще, анфилады без дверей оказались удобной штукой. Для прогулки, по крайней мере. Потому что когда на нашем пути все-таки возникло двустворчатое препятствие, Борг справился с ним не без натуги. А уж обитателю комнаты, в которую мы вошли, такой подвиг, наверное, и вовсе был не под силу.

Со спины я подумал, что перед нами человек, достигший того возраста, когда каждый день начинаешь все больше и больше походить на щуплого куренка. Но попутала меня не хрупкость фигуры, а как раз предмет из обихода стариков, потерявших или бодро теряющих волосы. Богатых стариков, конечно же. Но во дворце ведь не могло оказаться других, верно?

Парик был громоздкий и длинный, глянцево блестящий жестко скрученными локонами, слишком крупный для человека, глядящего в окно, и вопиюще искусственный. Такой, чтобы из самого далекого далека заявлять о себе всем и каждому. А потом его носитель обернулся на звук шагов, являя нашим взглядам свой фронт, и я почти пожалел о своем решении принять участие в дядиных делах.

— Чем могу быть обязан?

Голос у него вполне соответствовал возрасту и обстоятельствам: звучал звонко, чуть срывался и подрагивал. А вот лицо парень держал спокойным, пусть даже тратил на это больше усилий, чем следовало бы. Лучше бы добавил румянца щекам, чтобы не норовили слиться своим цветом с бледно-серой тканью камзола.

Лет четырнадцать. В лучшем случае пятнадцать. Начал израстаться, но до возмужания еще долго. Да и заматереет ли такая узкая кость вообще? Скорее получится что-то сухое и жилистое.

Глаза светлые, взгляд ясный. Кисти рук в тучах кружев не разглядеть, но судя по колыханию последних, пальцами крутит туда-сюда. Волнуется? Я что-то тоже. Начинаю. Хотя это и поздно, и теперь уже бессмысленно.

— Господа?

Принц сделал шаг в нашу сторону, изгибая шею то ли вопросительно, то ли под тяжестью парика, и Борг тоже шагнул навстречу, протягивая свиток:

— Согласно запросу и поручению, ваше высочество.