Когда слова вдруг глотают вот так глубоко, на вдохе, можно не сомневаться в причине. Я тоже, когда мне больно, люблю вдохнуть до самого позвоночника. То есть, не люблю, конечно, а наоборот. Но тренироваться приходилось часто.

— Что у тебя со спиной?

— Ошибки молодости.

— Лечить пробовал?

— Пробую, время от времени. Бывает, почти проходит. А повернешься не так и не туда, и все по новой.

Не так и не туда. Вот-вот. Мой случай.

И ведь не случилось бы ничего особого, улети я вниз. Сильно бы не расшибся. Может, вовсе бы отделался всего парой шишек и синяков. Так нет же, надо было корячиться и ловить...

Эх. Ну что тут скажешь?

— Ну-ка, заголи спину.

— Зачем вдруг?

— Взглянуть хочу.

— Ты еще и лекарь?

— Калекарь. Тебе что, трудно?

Борг недоверчиво нахмурился, но повернулся и подтянул рубашку с курткой наверх.

А хорошая у него спина. Натруженная. В смысле, трудился он тщательно и над ней, и над всем остальным. Хотя, в его деле тело — первая необходимость, никуда не денешься.

Так-так-так. Знакомый вид.

Желвак, успешно прикидывающийся бугорком мышц. Сразу не рассосали, вот он и окреп, и заматерел. Орешек эдакий.

Мясистый, небось.

Вкусненький.

Ням-ням.

Пришлось сглотнуть слюну прежде, чем предупредить:

— Сейчас будет... Ну, что-то будет определенно. Прошу только: не дергайся. Ладно?

Пальцы сами сложились хитрой щепотью, еще даже не приблизившись к спине верзилы. Оставалось только вонзить их в кожу по периметру желвака и...

Такие мгновения я ненавижу больше всего на свете, потому что они странные, неправильные, болезненные, но голод, который неожиданно просыпается где-то внутри, нельзя утолить никаким иным способом.

Это что-то вроде зверя, обычно дремлющего и в своем сладком сне лишь время от времени слизывающего верхний слой со всего, чего я касаюсь. Если не рассеивать внимание, не уходить мыслями далеко от реальности, можно легко избегать и таких проколов, как с черепицей, и любых других. Труднее всего, когда сам ложишься спать или по иным причинам отпускаешь сознание, но тут справляться проще: ниже пола все равно не упадешь, даже если кровать решит развалиться. А вот когда прямо под носом оказывается слишком плотный кусочек плоти...

Борг выдохнул резко-резко, но мою просьбу выполнил, и спина не шелохнулась. Правда, и терпеть ему пришлось два-три хлопка ресниц, не больше.

Следы на коже, конечно, остались. Синие-синие. Только совсем уже не аппетитные.

— И что это было? — спросил верзила, возвращая одежду на место.

— Лучше спроси, что есть. Да не у меня, у себя спроси. Я за других чувствовать не умею.

— Жжется.

— Это кровь побежала быстрее. Скоро успокоится.

— И тянет немного. Но совсем иначе.

— Пока тянет — не тянись. Не усердствуй со спиной, в общем. Хотя... В тебе мяса много, не одну такую прореху хватит закрыть.

— Руки-крюки, значит? — пробормотал Борг, осторожно пробуя напрягать мышцы.

— Они самые.

Оторвать что-то, выцарапать, вытянуть — это ко мне. Вот новую спину вырастить не смогу. Правда, говорят, маги тоже или не могут, или далеко не все на такое чудо способны, но тут-то обошлось бы совсем малой кровью. Чуток растянуть, чуток подвинуть, в одном месте пучком связать, в другом распустить, вот и все дела. Потому слегка странным кажется, что верзила...

— Давно бы мог сходить к медикусу, хоть силовому, хоть стихийному. Все бы поправил в два счета. Я, конечно, расценок не знаю, но на крайний случай отслужил бы, когда поправился.

— Намекаешь, что и твоя услуга денег стоит?

— Какая услуга? А, эта... Да ничего подобного. За эту мы в расчете.

— Уверен?

Вот когда он так щурится, даже чуть-чуть Сорена напоминает. Наверное, тем, что прячет между ресницами. Я точно знаю: смеется сейчас. Или посмеивается. В любом случае, мне не легче. Не получается выглядеть героем, хоть тресни. Хоть в лепешку расшибусь, буду чувствовать себя неловко. Если получилось помочь, уберечь, спасти, да еще и сам уцелел, то что в этом особенного? Брат всегда говорил: можешь — делай. Потому что оставлять беду на откуп кому-то другому опасно. Вдруг он, в отличие от тебя, как раз и не справится?

— Сказал же, в расчете.

— Да понял я, понял! А к магам, в самом деле, не ходил, грешен. Нельзя мне к ним было. Служба такая.

— Служба, на которой только и делай, что ноги протягивай по каждому пустяку?

— Такая, что негоже особыми приметами маячить, где ни попадя, — беззаботно пояснил Борг и подмигнул: — А чего это ты вдруг весь подобрался?

Что, правда? Да, действительно. Зябко как-то стало.

В наше-то время, когда козырнуть той или иной заговоренной штучкой норовит каждый встречный поперечный, прятаться и бегать от магических вмешательств? Тем более, будучи бойцом? Они же как раз вовсю пользуются услугами заклинателей именно потому, что...

А вот тут я, пожалуй, дал маху, и очень большого. Потому что среди всех бойцовых пород имеется и пара особенных. Знать бы еще, на какую из них нарвался. Хотя мне особо выбирать и не из чего.

— Что притих? Прикидываешь, как меня лучше с крыши скинуть или самому сигануть?

Ни то, ни другое.

Прыгать точно не стану, потому что не знаю, куда приземлюсь. Да и небезопасно это — кому-нибудь на голову свалиться. Прохожий ведь как подумает? Раз с крыши сверзился, значит, неспроста это все. Кто кроме кошек и голубей по крышам среди бела дня шастает? Только мутные люди с дурными намерениями. И разбираться с такими людьми кто обязан по долгу службы? Правильно, стража местная. А мы сейчас, как-никак, хоть и в бывшей, но столице, и шанс, что на крик, особенно женский, сбегутся все окрестные блюстители закона, ох как велик. Не знаю, как верзиле, а мне объяснять, откуда взялся посреди города без воротной марки или поручителей, как-то не с руки. Неплохо бы прежде на дядю хоть мельком глянуть.

Да, надо было думать раньше. Но уж больно хотелось поскорее убраться из того клятого села.

Поторопился — первая ошибка.

Притащил с собой невесть кого — вторая ошибка.

Ну как же, польстился на то, что проводят да покажут, силы сберечь решил. А теперь выходит, тратиться все равно придется. Да еще больше, чем нужно.

Плохо, что сумка за спиной, сразу не дотянешься. Можно, конечно, и без посоха работать, но с ним как-то спокойнее.

Или все же попробовать? На два счета? Ну, на три, самое большее?

— Долго думаешь.

— Да и ты вроде не спешишь.

— А зачем спешить, если до дома добрался?

О, вот и третья ошибка подоспела.

Куда меня мог вынести живой маяк? Ну конечно же, в место, к которому долгое время был привязан или телом, или душой. Значит, у него еще и это преимущество имеется? Ох, и болван же я.

Только одно утешает: если сгину, то можно считать, вместе с братом. Не день в день, но близко. А уж вычеркнут нас из регистра точно одним числом.

— Ладно, на солнышке погреться и потом можно будет, все лето впереди. Пошли, пока снова ногу не подвернул.

— Куда?

— Куда обещал привести. К дяде твоему. Если повезет, сегодня и представишься.

— А может не повезти?

— Может, — улыбнулся верзила, и как только он это сделал, почему-то сразу стало понятно, что бояться нечего.

То есть, не стал Борг выглядеть ни безобиднее, ни мягче, но повеяло от него словно бы теплом. Домашним.

Ну да, все правильно, он же как раз дома очутился.

Дома.

Нет, я не просто болван.

Четвертая ошибка — самая глупая и обидная из всех. Кто ж гадит там, где столуется и ночует?

Брат, мне тебя не хватает. Сильно-сильно. Ни к чему я, оказывается, не готов по-настоящему. И приготовить теперь уже некому.

— Идешь? — Верзила поддел ставень чердачного окна и сдвинул на сторону.

— Иду.

Внутри было сумрачно, запустело, но не пыльно. Наверное, потому что все насквозь продувалось через щели в кладке и крыше. Зато благодаря ним и света сейчас на чердаке было достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь.

— Сюда давай.

Чтобы пройти в дверь, Боргу пришлось согнуться чуть ли не вдвое, но проделал он это легко и свободно, не обращая внимания на спину, а значит, лечение удалось.

— Ступеньки.

Сам вижу. Слишком узкие, хорошо хоть, немного их. А дальше у нас что?

— Сейчас все будет, подожди.

Верзила прошуршал чем-то впотьмах, щелкнул, и лампа, висящая на стене, пролила свой тусклый масляный свет в коридор. Не до самого конца или поворота, зато теперь по левую руку стали видны хотя бы контуры дверей.

Полностью успокаиваться, конечно, не стоит, но вот прямо сейчас Борг мог бы легко раствориться в темноте и застать меня врасплох. Если бы захотел. А он не хочет. Почему?

Остается последнее объяснение его поступкам. Чем-то мой дядя так хорош или так плох, что вызывает интерес. И подобраться к нему, прикрываясь мной, гораздо удобнее, нежели, скажем...

— Пришли.

— М?

— Его комната.

— Э...

Все прежние мои измышления можно рушить и сметать метелкой в угол.

— Дядина?

— Она самая.

Безумие какое-то. Если дядя живет здесь, а Борг уверяет, что это и его дом тоже, выходит мы что, родственники? Если так, почему не сказал сразу? А если нет, то как прикажете думать?

Дверь открылась с надсадным скрипом, пропуская меня в... Склад всякой всячины.

Шкафы, столы, стулья, сундуки, причем не рядом, а чуть ли не одно на другом, а поверх еще бумаги, тряпье, гусиные перья, на которые пошло, наверное, не меньше стада, свечи, подносы, кувшины, бутылки и все, что вообще может найтись в любом доме, где живет...

Наверное, я от волнения затаил дыхание, когда переступал порог, потому что когда понадобилось сделать вдох, голова поплыла от тяжести запахов, намешанных в воздухе комнаты. В этом облаке ароматов можно было различить все, что угодно, даже нечто очень неприятное и пугающее, поэтому невольно захотелось уточнить:

— Здесь что, кто-то умер?

Если Борг и собирался ответить, то не успел.

Примерно посередине всего этого бардака гора вещей вдруг шевельнулась, сползла вбок, над ворохом мусора воздвиглась рука с указующим в потолок перстом, и мне хрипло, с явным усилием и не менее явным злорадством сообщили:

— Не дождетесь!

* * *

Что-то небольшое, но явно тяжелое, просвистело рядом с моим левым виском и ударилось о стену.

— Не повезло, — вздохнул Борг, выдергивая меня из комнаты и захлопывая дверь, поэтому следующий метательный снаряд расшибся уже о дверные доски.

Наверное, стоило поинтересоваться, что и по какой причине сейчас происходит, но через грохот падающих вещей разговаривать было как-то неуютно. Да и, захоти я обратиться к своему спутнику, надо было соображать быстрее, потому что коридор справа от нас стремительно начал желтеть светом еще одной масляной лампы.

— Сказано же было, не беспокоить без нужды!

Голос прозвучал от поворота очень даже женский, а на следующем вдохе его обладательница показалась нам во всей своей красе. Невысокая, чуть угловатая, тонкокостная. Девица, как девица, одним словом, разве что слишком сурово хмурящая брови. И подол платья подоткнут. Оно понятно, зачем: чтобы не путался в ногах, но мне горожанки с голыми икрами еще ни разу не встречались. Щиколотки обнажить, туфельки показать — это да, бывало. Но выставить на обозрение чуть ли не колени... Странновато. Хотя дальнейшее вызвало еще больше вопросов.

С одной стороны это походило на спектакль, в котором у каждого участника есть своя собственная роль, заранее придуманная и твердо заученная. С другой — выглядело то ли танцем, то ли поединком. Из тех, где важно не наносить удары, а раз за разом аккуратно оказываться в точно предписанном месте.

Вот девица, приближаясь к нам, замедляет шаг ровно до той скорости, чтобы, проходя мимо верзилы, успеть повернуть голову и выдохнуть тому прямо в подбородок:

— Через парадную дверь войти духу не хватило?

Вот Борг, ровно за три шага до этого чуть ли не прижавшийся к стене, выпрямляется во весь свой рост, словно перед ним не какая-то пигалица, а чин не меньше генерала. И остается стоять неподвижно, пока девица распахивает дверь и ныряет в гущу мебели и мусора.

А потом да, словно занавес опускается: верзила уже оказывается в пяти шагах от места, где только что изображал статую и сообщает:

— Нам лучше подождать внизу.

Улыбается он, что ли? Точно. Значит, все хорошо или хотя бы обычно. Для него, для этого дома, для девицы, для... Будем считать, дядя тоже встречает день в привычной для себя манере. Не то, чтобы она меня радовала, но у каждого из нас свои заскоки, и даже про брата я мог бы вспомнить не одну дюжину подробностей, со стороны выглядящих донельзя стран...

— Под ноги смотри.

Да смотрю, куда ж деться. Кто, интересно, в городском доме такую лестницу соорудил? Пол-оборота винта — и уже не видно, кто идет перед тобой или тебе навстречу. Только по огрызкам масляного света можно понять, что где-то там первым шагает Борг. Или просто — кто-то, потому что поручиться за личность шагающего я не рискну. Теперь, по крайней мере.

А все дело в чем? В застарелой привычке. Когда рядом с тобой почти каждую минуту, считай — всегда, находится человек, способный... Помощник, защитник, наставник. Друг, в конце концов. Так вот когда он есть, чувство свободы туманит глаза.

Кажется, что можешь все-все-все, а если вдруг ошибешься, то твою промашку прикроют, а огрехи исправят. Пусть поругают или даже накажут, беспечность от этого никуда не исчезает, а только крепнет. И только оставшись наедине с миром, начинаешь прозревать.

Это чужая земля, Йерен, и все, кто мне здесь может повстречаться, тоже чужие. Если не щадить собственные чувства, можно сказать и прямее: враги. Не в том смысле, что вдруг возьмут и кинутся убивать или грабить. Так, кстати, было бы проще и понятнее. Нет, они враждебны просто потому, что живут и жили здесь по своим правилам, а теперь вдруг появился ты. Новый, другой, незнакомый.

Мы с братом проходили это много раз, путешествуя по городам и весям. Но когда пришел быстро сделать дело и убраться восвояси, это одно. Тогда с тобой мирятся и порой прощают мелкие житейские проступки. А вот если пришел жить, все иначе. Кто ж чужака просто так пустит на свое пастбище, прикормленное и пригретое? Тут или прорываться с боем, или...

— Ты где там отстал?

И правда, замешкался. Наверное, потому, что света стало больше, и надобность в маяке лампы отпала сама собой. А вот ставни в трактирном зале могли бы быть открыты и пошире, а то день вроде бы виден, но не угадать, ясный или хмурый.

Хотя, лучше не надо. Если в этот трактир и заглядывают, то сплошь выпивохи, уже не способные удержать в руке кружку, наполненную до краев. Пятен много, пятна везде, пятна темные, замысловатые... Тьфу. И липкие, конечно же. Тут не то, что самому задницу приткнуть, даже сумку кинуть и то некуда.