В случае с Номо, приди помощь вовремя, или хотя бы с небольшим опозданием, как многим с корабля, рана не угрожала бы жизни. Теперь началась лихорадка, поднялся жар, отек распространился по самую шею. Илан сделал, что позволяли его возможности вне операционной. При тусклом свете, без ассистентов и в присутствии плохо понимающих его людей, не торопящихся выполнять распоряжения. Залил пациента лекарствами внутри и снаружи, оставил пилюли, микстуру и мазь для последующей обработки, дал капли от боли, рассказал, как правильно разбудить после нитораса, чего опасаться после пробуждения. И честно предупредил, что, если в ближайшие пару-тройку дней улучшения не произойдет, руку придется отнять по плечевой сустав.
Вынутую железку положил в блюдо под жаровней — на память.
— Поздно спохватились, дядя, — сказал Илан большому человеку. — Мне плевать, кто вы, старший вор, мелкий контрабандист, скупщик краденого, беглый преступник или тайный имперский чиновник с секретным заданием. Мне не нужно ваше лицо и ваше или его имя. Но что вам стоило пойти в госпиталь два дня назад, вместе со всеми? Мы у себя не задаем вопросов, почему в мире появилась болезнь. Мы просто лечим. А вы... опоздали.
Большой человек, приведший его в дом, совсем опустил на лицо черную ткань и тяжело вздохнул.
— Ведите меня обратно, — посоветовал ему Илан. — Если хотите пользы и жизни вашему подопечному, я буду ждать вас завтра на углу Поворотной и Крюка в это же время. Проводите меня сюда снова, я посмотрю, как идут дела, скорректирую, если потребуется, лекарства и сменю повязку.
Гвардейский меч к груди Илана в этот раз приставлен не был. Ему просто молча протянули платок.
Обратный путь по числу шагов и поворотов оказался короче. Похоже, шли они не через дворы, а улицами, напрямую. Если это и Старый квартал, подумал Илан, то самое его начало, обращенное к госпиталю. Провожатый молчал, Илан тоже сказал все, что нужно, еще в доме. На подходе к перекрестку с Поворотной, где начинались скользкие ступени, вдруг раздался быстрый топоток маленьких ног, движение ветра, треск, удар, а ведущий Илана под руку человек охнул, упал на четвереньки и на коленях поехал вниз по покрытым подмерзшей снежной кашей ступеням.
Илан сорвал с глаз повязку и первое, что сделал, поймал Мышь за шиворот, перехватив ее оружие. В руке у Мыши был узелок. В узелке продолговатый тесаный камень с мостовой, завязанный в ее головной платок на ножке-скрутке, чтоб бить им с размаха.
— Пустите! Доктор Илан! Я вас освобожу! — верещала Мышь.
— Уймись, дура, что наделала!
— Доктор Илан!.. Он же... он же вооружен!..
Фонарь над событиями располагался удачно. Черная тряпка, в которой можно было опознать ткань, шедшую в префектуре на форменные плащи, сползла с головы провожатого. Мышь попала ему в скулу. Допрыгнула ведь, коза. По лицу текла кровь. Догадаться-то было можно еще в доме. Просто Илан догадки от себя отгонял. Некогда было догадываться, слишком случай неприятный. В последние дни призраки прошлого взялись преследовать Илана толпой. Недружной, но упорной.
— Илан? — голосом, который из-за хрипоты было не узнать, спросил бывший начальник портового отделения Адар. Номо приходился ему племянником.
— Да, господин Адар, — удерживая красную от гнева и машущую руками Мышь, отвечал Илан. — Узнали ворону, как в рот влетела?.. Мышь, уймись!
Ничего не ответил Адар, подхватил свое черное покрывало и быстро похромал прочь. Гвардейского меча в этот раз у него под одеждой не было.
* * *
Мышь рыдала. Илан и тряс ее за плечи, и обнимал, и пытался втолковать, что именно она сделала не так, и все равно не мог успокоить.
Все, что происходило с участием Мыши, всегда делилось на две четко разграниченные части: хорошую и плохую. Она кидалась за Илана на предполагаемый меч и на взрослого большого человека, который мог прибить ее, малявку, как комара, ладонью. Причем, она победила. Это было... хорошо? Ну, предположим, что да. Подобная преданность с пустого места не берется, но, раз она есть, что теперь с этим сделаешь. Мышь — бесстрашный боец с огромным, судя по ее замашкам, уличным опытом. Зато Адар завтра за Иланом не придет. Это точно. Не тот человек, который дважды получает камнем в лицо по собственному недосмотру, или раз за разом оказывается в ситуации, которую не он контролирует. Номо жаль. Хорошего прогноза исходя из того, что Илан видел сегодня, вывести было нельзя. Даже если в лечении абсолютно соблюдать рекомендации и применять выданные средства, не перепутав схему, прогноз будет пятьдесят на пятьдесят. А дойдет до ампутации — куда они отправятся? Снова к тому первому коновалу, который загубил руку? Или найдут третьего доктора, четвертого, пятого, и так до смерти?.. Очень плохо.
— Что ты натворила, Мышь, — говорил Илан. — Мой пациент теперь умрет. Я должен был ему помочь, а ты все испортила! Как мне объяснить тебе это? Я помогаю в любом случае. Если мне приставили к горлу нож, если мне завязали глаза, если на меня надели кандалы... Это моя работа, которую вместо меня никто не способен выполнить. Если я могу заступить за грань, отделяющую человека от смерти, я пойду туда хоть с завязанными глазами, хоть с отрезанной головой. Теперь Адар не придет за мной завтра, и его племянник умрет. У них есть какие-то причины прятаться, и мне неинтересно, какие... Но я его знаю, хорошо знаю. Он не вернется.
Перешедшие было в сопливые всхлипы рыдания возобновились с новой силой.
Илан жестко взял Мышь под плечо и повел, плачущую, в сторону госпиталя.
— Все, — сказал Илан. — Заткнись. Я понял, что ты ради меня рисковала жизнью. Я все это видел. Я оценил. И я запомню. Но мне жаль, что ты сама не оценила мое стремление исполнить врачебный долг. Впредь знай, что младший медицинский персонал работает не только с закрытым ртом, но и с развернутыми рукавами. Не смей закатывать их для драки. Не смей лезть со своим разумением в мои дела. Научись себя вести!
Мышь дрожала, икала, сморкалась на тротуар и, наконец, сообщила срывающимся от рыданий на холоде голосом:
— Я знаю, где они живут. Я проследиииила...
— Какого беса ты вообще за мной погналась? Я велел тебе прибираться в лаборатории!
— Пришли снимать ставни, сказали мне не путаться под ногами. Я думала, я вас догоню и спрошу разрешения пойти тоже... А он... он... меч вынул! — и Мышь собралась снова распустить сырость.
Илан встряхнул ее слегка. Они уже были почти на ступенях парадного входа.
— Все, — сказал он. — Забыли, что произошло не так, и по чьей вине это случилось. Давай думать, что делать дальше.
— Пошли обратно, если вы так боитесь, что кто-то без вас умрет.
— Да ну тебя ко всем хвостам, — сердито сказал Илан. — Я на сегодня там свою работу закончил, а ты звезданула недоброго человека камнем по лицу. Как, думаешь, нас встретят? Обрадуются? Ну, если только я тебя принесу им в жертву, как праздничную козу у язычников.
Мышь умоляюще воззрилась на Илана опухшими глазками. Быть жертвенной козой ей отчего-то не хотелось.
— Я устал, — объявил Илан. — Я не алхимическая печка, чтобы пыхтеть без перерыва от ночи до ночи и потом еще ночь напролет. Сейчас я иду спать во флигель. А ты должна успокоиться, привести себя в порядок и подумать над своим поведением. Что в нем хорошо и что плохо. Я хочу, чтобы плохого со следующего утра стало меньше, а хорошего больше. И вытри нос. Не кулаком!.. Не хватало еще размазывать сопли и слезы по госпиталю. Там и так сыро и хватает слез.
Мышь ушла умываться на главную дезинфекцию, заодно стирать замаранные платок и фартук. Илан обошел высокие госпитальные корпуса, миновал превращенные в склады конюшни и направился вглубь двора к бывшему дому для прислуги, который на данный момент назывался "домой".
Дома доктор Наджед превращался в госпожу Гедору. А госпожа Гедора Илана ждала. Не садилась ужинать без него, несмотря на близящуюся полночь.
— Ну что, — спросила она за столом. — Кого вы там сегодня родили?
— Девочку, — отвечал Илан. Про Номо не стал ничего рассказывать.
Ответ госпоже Гедоре не пришелся по душе. Девочкам, рожденным в похожих обстоятельствах, и дальше жилось непросто. Даже в солнечной теплой Арденне, которую эти девочки никогда не увидят со стороны Ходжера. То есть, с совсем другой стороны. Поэтому им будет казаться, что все хорошо и просто. Даже если все сложно и плохо на самом деле. И они проживут жизнь счастливо. Как счастлива была мать девочки, считавшая, что отец ребенка ее не бросил с младенцем на руках, просто у него сейчас сложное время и другие дела.
— Молодцы, — невесело вздохнула госпожа Гедора и внимательно посмотрела на Илана. Сказала утвердительно: — Ты устаёшь.
Илан пожал плечами.
— Ты тоже.
— У меня большой опыт борьбы с нелегкими задачами. Ты отлично справляешься и вышел на хороший уровень, но побереги себя. За других их работу не делай.
— Тот уровень, на который я вышел... Мне на нем и без участия других очень трудно, мама. У меня немного опыта, зато много приходится заниматься не своими делами. Никто, кроме меня, не виноват в том, что я устаю. Не ругай других, это неправильно.
— Почему?
— Потому что я от этого буду чувствовать себя виноватым.
— Ты тронутый, — коротко ответила на это госпожа Гедора. — Весь в меня. Это хорошо. И это плохо.
Я как Мышь, подумал Илан. Это плохо. Но, может быть, в чем-то и хорошо. Беззаветная преданность делу и слабоумие, что еще нужно для того, чтобы прославиться добрым и безотказным доктором для дураков.
— Что за ящиков понавезли нам на склады, — решил переменить тему Илан, — там есть что-то, чем можно поживиться для лаборатории? Я смотрел документы, но ничего не понял. Что там вообще внутри?
— Сама не знаю. Половина из них не наша, — ответила госпожа Гедора. — Их увезут попозже.
— Почему не сложили в карантине? — удивился Илан.
— Может потому, что карантин за аренду склада денег просит, а мы нет? Сходи в адмиралтейство и узнай у них. Попросили разрешения — я разрешила. Все равно часть помещений пустует.
* * *
Во сне к Илану приходил Номо и жаловался на здоровье и на дядю Адара. С жалобами на Адара Илан его встречал и наяву. Давным-давно, в префектуре, в прошлой жизни, мягкотелый и зависимый от воли старших Номо оказался между интересами дяди и интересами закона. Куда он при этом засунул свои собственные интересы, можно рассказывать и показывать только врачу. Илан в то время врачом не был, но подозревал, в какое место. Жаль, не удалось тогда узнать развязку истории. Илан предпочел закрыть глаза, ничего не видеть и не слышать, уйти и пропасть. Прошлая жизнь у него была непростая, но та, которая стала настоящей, в тот момент казалась ему еще хуже.
На Адара он был тогда очень зол. Адар чуть не убил человека, который отнесся к Илану по-отечески, взял под крыло и пытался воспитывать, на что у других близких Илана не хватало ни времени, ни сил. Инспектора Джату.
Джата заставил Илана учиться, взял на работу помощником и пытался привить интерес жить честно, прямо и по совести. Конфликт между Адаром и Джатой произошел по глупой причине. Адар считал себя достойным и хотел быть городским префектом, Джата, хоть и не рвался в префекты, но мог занять должность в силу уважения к нему в городе и на службе. Будь у города выбор, еще неизвестно, назначили бы Адара, или нет. Другое дело, что между местными эту чиновничью должность вообще не делили. Префект был поставлен сверху, из таргской столицы, и конкуренции среди арданских выскочек не боялся. Ни самих выскочек, ни честных людей, вроде Джаты, тогда и не спрашивали. Адару пришлось уйти из префектуры не солоно хлебавши, не оставшись даже на должности дознавателя, которую ему предлагали после разжалования из старших инспекторов. А Джата, добрый человек, простил его за проступок, от которого чуть не умер. Потому что Адар будто бы был не в себе, когда приложил его головой об стену. Сказал: несчастный случай.
Джата так полностью и не поправился тогда. Стал странным, пугал людей чрезмерной искренностью и добротой. Многие боятся таких, уж слишком добрых, слишком открытых, с приветом.
Прямые, честные и совестливые люди, вроде Джаты, не мстят. Но забыть Адару ту историю Илан не мог. Не до конца научился у Джаты терпению и снисхождению. Медицинская помощь это одно. В ней отказать нельзя ни другу, ни врагу. А подозрительные похождения с оружием по городу, в которых могут пострадать случайно попавшие под руку люди, совсем другое. Судя по наличию под плащом меча, Адар свою жизнь не переменил, и там, где можно обойтись словами и хорошим отношением, все равно применял силу, принуждение и очередной "несчастный случай". На этот раз несчастный случай ему самому устроила Мышь. А если б наоборот?.. Непросто же с таким дядей было Номо.
Илан стал вспоминать — видел ли он Номо в списке пассажиров. Вроде, нет. Ничто ему при чтении не напомнило о прошлом, пока не явился инспектор Аранзар. Тогда, может быть, в списке команды? Его Илан не прочел. Когда назначенный из столицы префект, господин Мем Имирин, однажды ночью, в отсутствие Адара, умело вынул из Номо нутро и заставил рассказывать, как и чем тот на самом деле живет, Номо упомянул, что сыскная работа не для него, а сам он мечтает об ишулланском штурманском училище. Хорошо бы вернуться в порт и снова посмотреть на эти списки...
Стоп, сказал себе Илан. В какой порт? Зачем? Ты кто, Илан? Ты не в префектуре на службе, ты в госпитале. Забей и забудь. Те двое, которые были приставлены хвостами — их дело разбираться. Или пусть госпожа Мирир интересуется. Тебе своих проблем мало, что ты лезешь в чужие? Иди в перевязочную и смотри раненых. А там, может, получится спросить у кого. Дед болтливый со Второго Стекольного, например. Ему стало лучше, подкинуть ему тему — он с радостью поговорит...
Мышь к утру немного очухалась. На столе в кабинете от нее лежала записка "ИЗВЕНИТИ". Строчных букв она не знала, писала кривыми заглавными.
— Проехали, — сказал ей Илан и покачал головой: — Ну, ты и боец, конечно...
Кажется, Мышь поняла это как похвалу, улыбнулась и вприпрыжку помчалась забирать из пыхтевшего в ночь автоклава чистые биксы с бинтами и инструментом.
Что вчера делали с окнами, осталось загадкой. Ставни повредили, намусорили, разбили в лаборатории один из подоконников, новых рам не поставили. Работать нельзя. Алхимическая печка стоит под автоклавом чуть ли не красная, а вокруг холодно. Ладно, хоть Мышь не врала, что ее вчера отсюда выгнали плотники, а не сама она гульнула в самоволку.
В перевязочной, однако, поджидал сюрприз. Илан дал персоналу распоряжение, кого он хочет видеть в числе первых, но говорливого мастера в палате не оказалось.
— Вчера, пока вы отлучались, приехали из адмиралтейства люди и забрали его с собой, — объяснил фельдшер. — Сказали, распоряжение свыше. Он их человек, у них есть свой доктор, долечивать будут сами.
Илан дернулся бежать к доктору Наджеду. Остановился через три шага. Постоял на месте, развернулся и молча пошел осматривать, расписывать младшим ответственным схемы лечения, исправлять, что пошло не так, выслушивать жалобы и хвалить тех, у кого все, как надо, словно это была только их заслуга. В адмиралтействе нет доктора. Когда им что-то надо, вызывают самого Наджеда.
