Волчий берег

Гордей апатично пожал плечами.

— Ладно, возвращаемся на постоялый двор. Вожак, соберись! Нет времени тянуть. Когда мы уходим?

Тот, наконец, поднял голову, встряхнулся пару раз и уверено встал на ноги.

— Сегодня.

— Ты уверен? Кажется, все твои старания пошли насмарку, сёстры нам снова не доверяют. Думают, поди, мы и друг друга готовы кулаками молотить почём зря, только бы поразвлечься. — Наконец, усмехнулся Всеволод.

— Не боись, твоя младшенькая от тебя из-за такой ерунды не отступится. — Утешил Ярый. — Так возле тебя увивается, аж смех берёт смотреть. Всеволод-то наш и так и сяк уклоняется, и нет не может сказать, чтобы дать тебе, Гордей, время с рысью поболтать, и сам возле Малинки как возле открытого огня испариной покрывается. Что, не нравится она тебе?

Всеволод отвёл глаза.

— Маленькая она ещё.

— Шестнадцать. — Напомнил Ярый. — Как раз женихов искать.

— Всё равно! Моей сестре столько же!

— Твою, значит, тоже замуж пора.

— А ну думай, кого задеваешь!

— А, чего говорить, — Ярый сдался, прикоснулся к плечу Вожака. — Значит, действуем по старому плану?

Гордей тяжело выпрямился, глянул на кучу-малу, где продолжалась драка. Иногда оттуда со стонами выползал кто-то битый, некоторые оставались лежать обездвиженными, остальные, едва отдышавшись, снова рвались в бой.

— Да. Некогда ждать, поисковую бумагу хоть завтра могут привезти. Тогда просто, без боя, не уйдём.

Ярый молча подставил ему плечо и фыркнул.

— Да уж... Уйдём просто? Ты правда в это веришь? Хочу посмотреть, как мы уйдём просто! С такими дикарками. Это комплимент, — тут же добавил он. — Хоть они и сбежали, но думаю, не от страха.

— О, в этом никто не сомневается. — Качнул головой Всеволод. — Чего-чего, а страха в рыси меньше всего. Злости зато хоть на двое дели.

— Это она пока ершится. Чужие мы ей, чужаков сторонятся.

— Тоже верно. Ну, пошли?

Они развернулись и медленно направились в сторону постоялого двора. С каждым шагом Гордей ступал всё твёрже и твёрже.

— Вожак, на дворе много народу, полночи будут куролесить. Нужно уходить задолго до рассвета и без свидетелей. Но утром хозяева поймут, что произошло.

— Пусть. Когда придут поисковые бумаги, будем надеяться, хозяева решат, что мы узнали раньше и сестёр увезли отдать отцу за награду.

Оказавшись у постоялого двора, Гордей поднял лицо к окну сестёр. В свете луны бешенным бегом заискрились глаза, губы сложились в сосредоточенную, упрямую улыбку.

— Готовьте Сон ведуна.

Глава

О судьбе краденых девиц

Нет ничего хуже ночи после смурного суматошного дня. И так вертишься, и сяк крутишься, а сон, подлюка такая, не идёт. Все бока отлежал, подушка влажная и твёрдая, а в голову дурацкие мысли то и дело лезут. Почему? Зачем? Отчего?

Малинка заснула и тихо сопела носом. А я, наконец, нашла удобное положение на спине и ненадолго задремала. Сон как толстая птица на тонкой ветке, шатался, качался, пока не сорвался вниз.

И был сон вязким и тухлым, как лежалые яблоки.

Я открыла глаза...

И ничуть не испугалась. В полупрозрачной темноте он сидел на моей кровати, склонившись и упираясь руками в подушку у моей головы, его лицо было всего на ширине ладони от моего, глаза прямо напротив моих глаз. Такие осторожные.

Сидел, будто так и должно быть. Как будто самое нормальное место для него — в моей кровати.

Потом он осторожно, не дыша, наклонился чуть ниже... И ничего не стало! Предметы застыли, сам воздух застыл, замер вместе со всеми пылинками, плавающими в лунном свете. Комната словно покрылась тёмным вязким золотом. Чёрное золото медленно переливалось под лунным светом, растекаясь, расползаясь, как краска по воде, заполняя собою каждую щель. Оно было сладко-тёрпким и пахло одуряющее тепло и вкусно. Я могла бы жить в этом золоте до конца своих дней, ни нуждаясь ни в чём большем. Нет ничего главней этого запаха и вкуса.

Глаза напротив словно становились больше, расширялись, затеняя собою весь остальной мир, заменяя всё остальное, неважное, и не было в мире силы, способной их остановить.

Под спиной медленно таяла кровать, я погружалась в это тёмное золото, мягкое и сладкое, и знала, что там, в глубине, меня ждёт что-то очень хорошее.

И что я буду там не одна.

Почему он, не двигаясь, становится ближе? Почему его глаза без слов говорят что-то значительное, царственное? В чём секрет?

Я скоро узнаю... Когда глубина сомкнётся над нами, укроет наши головы, я узнаю...

На улице вдруг громко залаяла собака, за ней тут как тут вторая, третья, целую брехливую песню завели.

Волшебство разом прервалось. В лицо будто холодной водой плеснули, с глаз спала пелена дурмана, мысли вернулись в голову.

Будто раньше думала не я, а какая-то другая... похожая на Малинку доверчивая глупая влюблённая девчонка.

Это что значит? Гордей хотел меня околдовать? Значит, теперь он вздумал пробираться ко мне ночью, как к какой-то... не знаю, как помягче сказать, а чтобы молчала и не трепыхалась, собирался дурманом обмануть?

Он пробрался ко мне посреди ночи?! В доме хозяйки?

Не позволю!

И я открыла рот, чтобы завизжать.

Он резко отклонился и щёлкнул пальцами, с которых сорвалось облачко сероватой пыли... и ничего не стало.

Я очнулась, казалось, всего через секунду, всего через миг... и глазам своим не поверила! Даже зажмурилась и моргнула несколько раз. Нет, ничего не изменилось — усыпанное звёздами тёмное небо над вершинами высоких деревьев, сбоку трещит костёр, вокруг колышутся густые луговые травы. И если бы мне это всё снилось, я не чувствовала бы запахов леса, верно? Аромат разнотравья щекотал и радовал нос. Во сне так не бывает.

Я повернула голову. Неподалёку разведён костёр, они все втроём сидят вокруг него, Гордей ко мне ближе всех. Болтают и улыбаются, как ни в чём ни бывало.

Они меня что, из Вишнянок увезли?

Охвативший тело страх прибавляет сил, дыхание сипло вырывается сквозь зубы. Это слишком ненормально! С добрыми намерениями девушек из дому не крадут и в лес не вывозят! Не к добру это, ой, не к добру!

Нужно попытаться как можно тише встать и убраться прочь, в темень леса.

Однако пока я поднималась, заодно выпутываясь из одеяла, они как по команде обернулись. Всё, можно больше не притворяться, я подпрыгиваю и бегу в чащу, под ноги послушно ложится холодная мягкая травка.

Недолго бегу, почти сразу меня сшибает кто-то тяжёлый, аж дух прочь. Хватает так, что двигаться невозможно и тащит обратно к костру, возле которого стоит и нервничает Гордей.

— Стой, стой, погоди немного. — Говорит он, поднимая руки, как будто показывает, что в них ничего нет. — Не нужно убегать.

Ага, как же! Я пинаю Ярого, который меня держит и тот, шикнув сквозь зубы, в ответ сжимает так, что рёбра трещат, а я, хочешь, не хочешь, взвываю.

— Стой! — кричит Гордей, вдруг опускаясь на бревно и обхватывая голову руками. — Отпусти её!

А Всеволод-то каков! Стоит столбом, пальцем не пошевелит. И он с ними заодно?! Как он мог! Такой взрослый, такой кристально честный. Продажная скотина!

Я смотрю в его лицо, вываливая всю свою обиду и разочарование, и он краснеет.

— Да что я. Я случайно. — Ярый отпускает, убирает руки. Не думала, что он такой сильный. — Убежит же — лови потом.

В его голосе обида. Даже не могу поверить, что на белом свете может быть такая наглость!

— Случайно? Да ты её до смерти напугаешь, — говорит Всеволод.

— Я не хотел. — Нахмурившись, Ярый отступает обратно и словно страх за собой уносит. И что дальше? Как это всё понимать?

— Ожега, не нужно убегать, — говорит Гордей, не отнимая рук от висков. — Смотри, вон твоя сестра спит. Ты что, её бросишь?

Воздух в груди словно огнём вспыхивает. Они что, и сестру прихватили?!

— Ах, вы...

Малинка и правда спит в траве, свернувшись, укрытая шерстяным одеялом.

— Подожди. — Гордей отнимает руки от лица. — Обещаю, никто тебя не тронет. Ни тебя, ни её. Клянусь. На вот тебе для уверенности.

Он, не глядя, отстёгивает от пояса кинжал и бросает мне под ноги — тот падает, рукоятка сверкает драгоценными камнями.

— И на что он мне?

Я что, на убийцу похожа? Трогаю носком ножны, а нога-то босая. Да и я в ночной рубашке, хотя чего мне стыдиться, пусть им будет стыдно за всё, что творят!

А кинжал... может, всё же лучше взять? И пусть я кроме колбасы в жизни ничего не резала.

— Просто выслушай меня.

— Зачем? Вы нас украли! Да это же...

Я даже задыхаюсь, столько мыслей в голову лезет, одна другой хуже.

Всеволод вдруг делает шаг ко мне:

— Ожега, пожалуйста, сядь и поговорим. Мы понимаем, что на первый взгляд это всё... — Он обводит стоянку руками. — Ну, сложно объяснить. В общем, нужно поговорить.

— О чём это?

Злюсь, кусаю губы. Они хотят разговаривать после всего, что наделали?

Гордей пристально смотрит мне в глаза, но я больше не попадусь в эту ловушку! А ведь хозяйка говорила... я чуть не захлебнулась ужасом. И конфеты, и в лес утащили ту девушку. Боже, но тут Малинка!..

Гордей хмурится.

— Подожди пугаться! Мне нужно кое-что тебе объяснить. Очень важное. Садись. И помни — вам ничего не угрожает. И пальцем не трону ни тебя, ни её, клянусь.

— Ладно, а они? — я киваю на остальных.

— Хорошо, они тоже слово дадут.

Голос как будто уговаривает, причём не их, а меня.

— Клянусь, от моей руки вы не пострадаете. — Говорит Всеволод.

— Клянусь о том же. — Говорит Ярый и отходит к костру.

— Если вы соврали и сестру хоть пальцем тронете, клянусь, умру, но глотку вашу успею перегрызть! — Неожиданно почти рычу я. Были бы у меня клыки, показала бы им, чтоб готовились, но у меня, жаль, только зубы.

— Мы знаем, что ты точно так и сделаешь. — Спокойно отвечает Гордей.

Ага, прониклись? Думают, я совсем беззащитна? Нет, злость даст мне сил!

Но может, воевать не придётся? Всё-таки раньше мы почти... дружили.

— Ладно, говори, что хотел.

Вряд ли бы они разговоры разговаривали, если б собирались насильничать. Меня коротко передёрнуло, но я взяла себя в руки. Сестра тут, нужно тянуть время и думать, думать.

Гордей вдруг... замолкает с приоткрытым ртом. Его лицо растерянное, глаза вылупились. Он старается что-то сказать, я вижу, очень старается, но то ли слов не находит, то ли они слишком неприятные, произносить неохота. Потом он перестаёт тужиться и с мольбой оборачивается к друзьям, но те только плечами пожимают.

— Ладно.

Гордей решительно упирается ладонями в колени.

— Мы должны были забрать вас из города... потому что твоя сестра оборотень.

На Ярого вдруг нападает приступ кашля, он весь покраснел и никак не может успокоиться. Всеволод отворачивается и бьёт друга по спине, помогает, чем может, хотя у самого горло схватывает. Я слежу за обоими, пока новость не проникает в голову.

— Что?!

— Ну да, так и есть. Ты разве не замечала за ней странностей? Принюхивается к чему-либо или резко двигается? Шипит? Мясо любит больше любой другое еды, и такое, недожаренное. И, к сожалению, отцы у вас разные.

— Это я знаю!

— И вот... нельзя вам оставаться в человеческой деревне. Дела такие — будет война, Жгучка. Мы её не хотим, однако миром разойтись не выходит. Люди желают забрать нашу землю, которую придётся защищать. И если... если в людских землях узнают, что она оборотень, вас убьют. И её, и тебя, не посмотрят, виноваты вы в чём или так, мимо проходили. И нас не нужно бояться — клянусь, мы отведём вас на звериные земли, в безопасность. Ну... там можете остаться в любой деревне или городе, где захотите. Мы поможем с устройством, свои должны жить у своих. Будь у нас больше времени, мы бы всё вначале обговорили, спросили бы вашего согласия, но времени нет. Вот и пришлось уезжать так... наскоро. Всё.

Я глубоко вздохнула. Гордей с ожиданием смотрел снизу вверх, ждал ответа.

— Вы что, оборотни?!! — Завопила я. Так громко, что сверху посыпалась листва. Пришлось отпрыгивать в сторону и стряхивать её с одежды.

Теперь приступ кашля напал и на Всеволода, и на Ярого. Пока Гордей растеряно хлопал глазами, они ухахатывались, я всё слышала!

— Как и твоя сестра, — уточнил Гордей.

Всеволод вытер слёзы рукавом и сел на прежнее место, подкинул в костёр пару поленьев.

— Всё так, Жгучка. Оборотни мы.

— Как тот людоед, что в Вишнянках был?

Они стремительно помрачнели.

— Тот людоед был болен, Жгучка. — Сказал Гордей. — Он заразился Яростью крови и потерял свою вторую, человеческую половину. Но разве мы на него похожи? Посмотри — мы говорим, носим одежду и никого не загрызли. Как и твоя сестра, — подумав, сообщил Гордей.

На меня обрушилась догадка.

— Так это вы его убили?! Вы, а не старосты!

Миг — и передо мной вместо Гордея сидит кто-то другой. Существо без возраста и лица, величественное и сильное, как божество, смотрящее сверху.

— О том я тебе позже скажу.

И я не рискую спорить и кричать, не в этот раз. С трудом выходит сдержаться, чтобы не отступить, хотя бы на несколько шагов. Лучше — прямо к сестре. Но нет уж, не дождутся!

Я только голову выше задираю.

Его взгляд постепенно смягчается, и лицо совсем прежнее — светлое, открытое. Может, показалось, другого и не было?

— Вот такие дела. — Говорит Гордей. — Только ты пока сестре не говори, что она оборотень.

— Почему? — Из упрямства спросила я.

— Ну... Испугается ещё. Мы сами расскажем. Позже.

— А что мне ей сказать? Вот проснётся она, спросит — где мы? Почему? А я?

— Скажи, я влюбился в тебя так сильно, что не смог с тобой расстаться и украл тебя, а теперь везу к своей матери, чтобы закатить праздник и при всём честном народе на тебе жениться.

— Что за бред! — Рассердилась я и даже ногой топнула. — Малинка не поверит!

— А ты говори убедительно.

Нашёл время смеяться! И снова зубами белыми и взглядом жгучим меня с пути сбивает, знает же о своей красе, вон как уверено улыбается и плечи широкие расправляет.

И сердце с готовностью ёкает, меня предаёт!

Всё, хватит пока.

Я отворачиваюсь от костра и ноги несут меня к сестре, которая спит, как ни в чём не бывало, словно дома в кровати лежит.

Рядом с ней наши вещи в сумках. Я открываю одну, проверяю — всё на месте. Они не просто нас увезли, они собрали наши вещи! Одежда, расчёска и заколки, даже мешочек с монетами, который я прятала под половицами.

— Как вы узнали, где лежат деньги? — Оглянулась я.

— Учуяли. Нюх у нас хороший.

Я сажусь рядом с сестрой, чтобы убедиться — с ней всё в порядке. Так и есть, её тепло укутали, удобно положили и она дышит ровно и спокойно, как обычно во сне. Значит, каким-то колдовским порошком одурманили! Я пытаюсь удержать голову на весу, а она всё тяжелее становится, так и падает на грудь.

— Ложись спать, Жгучка. — Гордей подходит тихо, почти подкрадывается, приносит мне одеяло, которое я бросила, когда убегала. — Отдохни. Утром мы обо всём договоримся. И что с сестрой твоей делать, чтобы не испугать. И куда вас пристроить, чтобы не хуже, чем в Вишнянках было. Я обещаю, что всё наладится.