Волчий берег

Мы с сестрой дружно жевать перестали, как услышали.

— Козлоногие?

— Прямые потомки их богов. — Гордей морщит нос. — Мы вам всё покажем, если захотите.

Мы, конечно же, хотим.

— Так они настоящие? — Уточняю я. — Мы слышали раньше, думали, сказки это всё дивьи.

— Настоящие они, как мы, из крови и плоти.

Волки замолкают, не желая развивать тему. Мы переглядываемся. Подумать только — настоящие!

Днём дорога стелется ни шатко, ни валко. Видно, волков что-то тревожит, временами они переглядываются, но не разговаривают. И только Гордей... ну, он как обычно улыбается. И чуть что рядом оказывается. Я вначале пугалась — оглянешься резко — он стоит, смотрит пристально, а то и вовсе в него носом утыкаешься. И не отходит же, насмешливо наблюдает, как я отскакиваю. И спрашивает:

— Тебе ничего не надо, Жгучка?

— Нет!

А Малинку почему-то не спрашивает. Та не обижается, хихикает только.

Вообще странная у нас компания вышла. Ярый вечно глаза закатывает и головой трясёт, Всеволод словно добрый дядюшка пытается себя вести — везде успеть. Малинка как козлёнок неделя отроду, так и скачет вокруг, хмельная от счастья. И только я и Гордей непонятно отчего словно притягиваемся друг к другу. Не хочу, а вечно рядом оказывают. Как и он. Странно даже.

Когда с Малинкой в лес ходили уединиться, она мне шёпотом и говорит.

— Жгучка, ты плохо притворяешься!

— А?

— Ну пожалуйста, притворяйся лучше! А ещё лучше — поговори с ним, улыбнись ему. Он же весь светится, когда рядом. Он и правда в тебя по уши влюбился. Как можно не заметить? Разве что вовсе слепой быть!

— Выдумай ещё чего!

Она поправляет одежду и вдруг как захохочет во весь голос!

— Тише ты! — Шикнула я.

— Поняла я, в чём дело. Да ты же боишься! Просто боишься!

— Я? Что ты выдумываешь? Чего я боюсь?

— Того! Одно дело — смазливому глупому Василю улыбаться да с пустым коробом Огнием пойти погулять. Они не трогают по-настоящему. А такой... что сердце вскачь при виде него — вот тут и страшно — вдруг не взглянет? Вдруг сделаешь что не то, скажешь что не так, и отпугнёшь? Вдруг поймёт, что ты совсем не такая чудная, как он считает. По взгляду же видно — считает. Никогда не думала, что моя сестра такая трусиха!

Я уж было рот открыла ей ответить всё, что думаю и о внезапном приступе всезнания, и о великой любви, которая сестрице за каждым кустом мерещиться, да вовремя остановилась. Нечего потеху волкам устраивать, которые поди каждое второе наше слово слышат.

— Не выдумывай, — только и сказала ей.

И вот после ужина снова мы сидит у костра и слушаем, как трещит огонь. Малинка жмётся ко мне, словно боится темноты, а напротив сидит Гордей, перекатывает в зубах травяной стебель и смотрит.

В тот день, вернее, в ту ночь... ну, когда они нас увезли, он ведь был в моей комнате?

Или снился мне?

Я сглатываю, так странно становится от его взгляда. То, что я видела тогда, будем считать, что во сне, это было так приятно! Это было как вкус всего сразу, но не смешанный, а каждый оттенок только ярче сияет.

Что же это было?

Я трясу головой, уже полной того самого золотистого дурмана, вытряхиваю его. К чему я думаю? Что пытаюсь вспомнить? Нас украли из дома, неважно, была тому причина или нет, но они нас украли, как каких-то... Как поросят! Погрузили и увезли.

Нет такой причины, чтобы воровство оправдать. Поговорили бы по-человечески, глядишь, мы по своей воле бы пошли.

Хотя... кого я обманываю? Не пошла бы я с ними никуда! Да ещё с Малинкой. Нет, ни за что!

Перед сном я тщательно перебираю, перекладываю наши вещи, пересчитываю деньги, будто среди них подсказка. Ни монетки ни пропало. Нас кормят своими продуктами, лошадь дали, даже конфет в дорогу купили к чаю, хотя конфеты не особо нужны для жизни, так, для удовольствия. И денег за помощь не просят.

Когда-нибудь я узнаю, в чём тут дело! И тогда, может, решу ему улыбнуться.

Следующим днём лес словно редеет, мельчает — и вот на пригорке показывается дом. Длинный, каменный, с огромными окнами чуть ли не в человеческий рост. Крыша словно красные ступени с закруглёнными краями, висящие прямо над стенами. Вокруг широкое поле, травой покрытое, на которой ровные дорожки протоптаны.

А вблизи дом оказался просто огромным! Чистота вокруг небывалая, весь двор камнем покрыт, и не простым, а выложенным узором. Дорожки песком засыпаны и все ровные-ровные. И ни одного инструмента, или старого мешка, или курицы — будто гостей встречают. Или тут всегда так прибрано?

Мы с Малинкой слегка оробели, особенно когда волки ссадили нас на эту площадку из камня, а сами забрали коней и на задний двор направились, будто сто раз тут бывали. Нам велели у главного крыльца ждать.

— Как ты думаешь, какие богачи тут живут? — Шёпотом спросила Малинка, останавливаясь у ступеней. Крыльцо было каменным и просторным, редко где такое увидишь. У нас и дома-то из дерева строят, каменные больно дорого, а тут на крыльцо камень тратить! Да ещё ровный какой, белый-белый. Дом нашего деда, конечно, из камня был, да когда стал сыпаться, отчим орал слугам, что пусть выдумывают, как деревом залатать.

Не знаю, чем залатали, мы к тому времени бежали с Малинкой. Я, помнится, ещё решила — дом сыпется, потому что не для кого стенам больше стоять!

— Чей он? — не унималась сестра.

— Не знаю.

Самой интересно. Это же не дом, это почти замок, крыша выше самих высоких деревьях! Мы зажиточные были купцы и в городе богатом жили, но таких домищ там ни у кого не было!

— А они словно к себе домой вернулись, — шепчет Малинка, украдкой поправляя волосы и отряхивая платье.

Я и сама так подумала. Слишком свойски себя тут чувствовали волки, будто не сомневались в тёплом приёме.

— Пойдём или тут подождём?

Я посмотрела на сестру внимательно — губы чуть ли не дрожат. Боится.

Не знаю, кто тут живёт, но не желаю я, чтобы хозяева думали, будто к ним в гости две трусихи заявились, что даже не могут решиться из тени выйти, так и сидят в кустах.

— Пойдём!

Я решительно поднялась на крыльцо, под навес, Малинка за мной. Тут у окна стояла странная лавка, с ногами как у кресла-качалки. Целая лавка-качалка?

Наверное, войти без приглашения нам было бы непросто, но не пришлось. Дверь, обклеенная золотыми пластинками, отворилась, из щели выглянул Гордей.

— Чего стоите? Заходите.

Хотелось ему сказать, что нас не приглашали, вот и стоим, нельзя же без спросу в чужой дом лезть! — но он уже пропал. Пришлось молча входить.

Внутри здание было еще краше, глаза так и разбегались!

— Пойдёмте, в комнату отведу. А дом осмотреть ещё сможете, хоть до вечера тут ходите да разглядывайте. Даже руками можете трогать.

Гордей пошёл вперёд, мы посеменили следом. Не сомневаюсь, что у меня, как у Малинки челюсть отвалилась, настолько вокруг было красиво! Все стены расписаны картинами. Натурально, не картина висит, а сама стена в росписи, от пола до самого потолка, да в такой искусной! А на потолке — лепнина. А на полу — мозаика из дерева, и всё натёрто до блеска, можно как в зеркало смотреться.

В таком доме должно быть много слуг, чтобы за все этой красотой следить, но вокруг пусто, ни звука лишнего.

Где-то в конце коридора Гордей распахнул дверь.

— Здесь ваша комната будет. Переодевайтесь, отдыхайте, потом выходите, мы или в кухне будем или на дворе.

— А если мы заблудимся? — спросила я, ничуть не сомневаясь, что это произойдёт.

— Тогда, Жгучка, просто позови, — скалится Гордей во все зубы, со свойским видом наклоняясь так близко, что приходится на шаг отступить. Брови сами собой насупились. Опять дразнится!

— Как позвать? — Спросила Малинка.

— Да крикните просто любого из нас погромче, кто-нибудь вас встретит.

Гордей ушёл, а мы теперь молча осматривали хоромы. Да уж, много где мы с Малинкой жили, и в сарае у деда Шиха, и в большой красивой детской, пока мама была жива — но в таком месте никогда! Всё равно что коридор, по которому только что шли, но шире и с огромной кроватью посередине.

Малинка разулась, побоялась ковры испачкать, а я повернулась к стенам.

— Смотри! Это же белоглазые!

На картинах были нарисованы они — дивы. Красивые, как лестные, изящные, богато одетые. У дам зонтики прозрачные и причёски что кружево, все дети словно маленькие принцы и принцессы одеты. А вокруг сад, где каждый цветочек словно специально посажен, каждая травинка на своём месте.

И у всех людей на картинке были белые глаза, словно художник забыл пририсовать зрачки. Но это не так — просто их глаза на самом деле полностью белые, как вареные яйца.

— Жуткие какие, — передёрнула плечами Малинка и тут же забыла о них, побежала в угол за кроватью и оттуда уже сообщила мне, что там за дверцей настоящий туалет!

И раковина есть с полочками, на которых розовое мыло. Большое зеркало в золотой росписи. И кран, из которого вода лилась. Как у Великого князя в замке, отчим рассказывал. И мама упоминала, что дед когда-то тоже такое сделал, да после передумал и убрал прочь из дома все колдовские штуки. Невзлюбил под старость лет колдунов незнамо за что. А водопровод и туалет — это колдуны так богатые дома научились обустраивать, много сил на это уходит, но зато страсть как удобно!

— О! — Кричала Малинка, наблюдая, как в фарфоровую чашу бьёт струя воды. — Как тут должно быть стирать удобно!

— Не думаю, что дивы тут стирали, — фыркнула я. Мелкая плитка с искусным рисунком, которой покрыты все стены, пол и потолок, слишком красивая, тонкой работы, в таких местах не стирают. Да и мыло нежное, пахучее, стоит должно быть немало — и тратить его на чулки и бельё?

— А мы?

— Что мы?

— Ну, постираться надо. Мы где будем?

— Мы в прачечную пойдём, туда, где нормальные корыта и вода есть горячая. И щелочи сколько нужно. В этой раковине разве что носовой платок можно стирать, да и то холодной водой толком не отстираешь.

— И то верно.

Впрочем, в остальном комната была такая, что грех жаловаться!

На чистую кровать мы заваливаться не стали, после леса всё-таки, все пыльные да потные, хотя и пощупали её руками — простынь аж хрустит, а одеяло словно только вчера пухом набили!

— Пошли узнаем, где искупаться можно. — Сказала я. Мы взяли чистую одежду и пошли.

Коридоры были пустыми, шаги грохотали в них, будто мы каблуками по железным воротам били.

— Может, позовём кого-нибудь? — Тихо спросила Малинка, осматривая стены. Кажется, картинки там ни разу не повторялись.

— Вот ещё!

— А вдруг заблудимся?

— Не заблудимся! Все дома одинаково строят, коридор прямой, на концах лестницы, иного не придумали.

Сестра недовольна осталась, но шла следом. Не понимает, что к волкам за помощью следует как можно реже обращаться, они нам всё же не родственники и намерения их нам неизвестны.

Ну, как я и говорила! Совсем скоро мы вышли к лестнице на нижний этаж, а там повернули и сразу на кухне оказались.

Первое, что мы увидали — кислого Ярого, который сидел на лавке и чистил картошку, которой у его ног было полведра. Вид у него был такой потешный, что я не выдержала и засмеялась.

Волк грозно сверкнул на меня глазами, а потом поднял верхнюю губу и на свету сверкнули белые острые зубы.

— А ну, чего задумал! — Раздался женский голос. — Нечего девок пугать. А вы чего встали?

— Добрый день. — Я присела в подобии реверанса, которым нас обучали при матушке, пока она живая была.

— И тебе добрый.

Женщина, верно, была поварихой. А может, и нет, в фартуке, но без колпака, волосы одной косынкой прикрыты. Она была ядреной, что говорится, то есть имела весьма крутые формы и круглые румяные щёки. А ещё слишком прямо смотрела для прислуги, верно, всё же не повариха. А кто? Понятия не имею.

— Меня зовут Ожега, а это моя сестра Малинка. — Представилась я. — Мы хотели спросить, нельзя ли нам где-нибудь искупаться и одежду постирать?

Женщина, пока я говорила, смотрела на меня с изумлением.

— Да ну! Ты — Ожега?

Она покосилась на Ярого и хмыкнула.

— Она это, она, — не поднимая головы, подтвердил волк. — Не знаю я, чего она такая добренькая.

Я возмутилась и хотела ответить, мол, а обычно я что, не добренькая? Но не стала.

— А я тётка Фроу. Есть хотите? — Улыбаясь с хитринкой, спросила женщина.

— Хотим, но помыться хотим больше, — призналась я.

— Тоже верно, после еды-то пар не погоняешь, разом сморит! Сейчас мужа кликну, он как раз баню топит. Идите за мной.

Тётка Фроу бросила на огне котелок, мимоходом приказав Ярому следить, чтобы не выкипело и чуть что с огня снимать, чему тот явно не обрадовался, и повела нас через другую дверь на улицу.

— Вещи грязные в предбаннике оставьте, постирают.

— Нет, мы сами можем!

Что мы, белоручки какие-то?

— Оставьте, сказала. — Беззлобно повторила тётка Фроу, но стало понятно — спорить дальше бесполезно, оскорбится. — Чистое есть?

— Да. — Малинка показала ей вещи, которые мы взяли с собой и которые она несла на вытянутых руках, как праздничный каравай.

— Вот и ладно. Чистое к утру у комнат ваших оставлю. Полотенца там, в бане, есть, берите, сколько нужно. Мыла побольше, там тоже есть, а то словно поросята чумазые, в лесу-то поди всю пылищу собрали. Ну, это ничего! Это мы враз смоем!

Тётка Фроу привела нас к бане на заднем дворе, и баня эта была такой же огромной и красивой, как дом. Видимо, дивы в ней мылись.

— Кропик, выходь! — Крикнула тётка Фроу и из предбанника показался краснолицый ладный мужчина с пышными усами.

— Добрый день, — в один голос поздоровались мы с Малинкой.

— И вам добрый, — усмехнулся Кропик, а глаза так и бегают. — Париться хотите?

— Хотят, — ответила за нас тётка Фроу. — Готово?

— Да. Веники в предбаннике. А если банщик надобен, только кликните!

— Но, но! Что при живой жене мелешь? Губу-то закатай! — Заявила тётка Фроу, почему-то беззлобно и почти равнодушно.

— Так я не про себя. — Спокойно ответил Кропик и подмигнул мне ярким глазом.

Что на такое отвечать я не знала, поэтому так и стояла молча, хлопая ресницами. Кропик спустился с крылечка и ушёл, а тётка Фроу указала на дверь, в щель которой струился горячий душистый воздух, от которого свербело в носу.

— Ну всё, идите. А я покараулю тут.

— Караулить? Зачем?

— Да чтоб шалопаи эти подглядывать не полезли.

Мы с Малинкой испуганно переглянулись.

— Кто? Тут у вас живёт кто-то?

— Да нет же! Про Гордея да Всеволода говорю. Ярому-то уже дело нашла, а остальные сбежали, почуяли, засранцы, что иначе будут по хозяйству помогать. Но знаю я этих оболтусов! Как бы не надумали подглядывать!

Возмущению моему не было предела.

— Подглядывать? Всеволод? — изумилась я. Вот Гордея запросто можно представить подглядывающим в крохотное оконце, с этой его улыбочкой, прям в его характере, да и Ярый бы от подобного не отказался. Но Всеволод никогда бы не стал!

— А чего нет? — Добродушно ответила тётка Фроу, усаживаясь на лавку у предбанника. — Кто его знает, что им в голову взбредёт. Да не пылай так!