Волчий берег

— Что?!

— Его нет. Мы, наверное, далеко убежали.

Сестра остановилась, быстро оглянулась, нахмурив брови. Не поверила, ясное дело, я тоже не понимала, куда делось чудовище. Просто словно за невидимой стеной осталось, ни звука, ни следа.

— Как? Как такое может быть? — Малинка осторожно возвращалась, вглядываясь нам за спины. Но там ничего не было. Между деревьями ничего не двигалось. Даже маленького зверька белым днём легко заметить, а уж такую громадину!

— Может, оно под землёй? — Спросила Малинка.

— Но когда бы оно успело туда залезть?

— Не знаю...

Но правда, чудовища не было нигде. Конечно, возвращаться и проверять, куда оно подевалось, мы не стали, быстро пошли вперед. Лес стал другим, светлым и тихим, совсем как у нас дома. А чудище, видимо, из старого леса не вылазит, иначе все знали бы.

— Это из-за него Тамкарские леса такими опасными считаются, как думаешь? — Озарило меня.

— Ой, даже думать не хочу!

Она не хотела, а я вот хотела и подумала. И вот что выходит — не зря про эти места слухи ходят. Правда, какие-то смутные слухи, я никогда не слыхала про огромное чудище со змеиными языками. Но что опасно там бывать и мало кто живым выбирается, выходит, не врали. Если бы я не обернулась так вовремя...

В общем, улепётывали мы оттуда со скоростью ветра.

А потом мы нашли грибы...

Не знаю, как хватило терпения пожарить несколько белых крепких сморчков на костре. Сырыми их тоже можно есть, но потом плохо будет, особенно нам, с пустым животом.

— Я такой вкуснятины никогда не ела. — Сообщила Малинка, обглодав свою палочку и поднося её к носу, чтобы даже остатков запаха не упустить.

— Точно!

И правда, такого вкусной еды сразу не вспомнить. Неудивительно, после двух-то дней голода.

— Ну пошли?

Грибов было немного, но силы от них привалило как от целого обеда! В животе теплей и словно солнышко нежнее припекает.

— Как думаешь, жильё людское далеко? — Спросила Малинка, размахивая руками и задевая ветки.

— Не знаю... Лес большой, говорят, больше недели через него идти, пока на Тамракские земли выйдешь.

— Сколько? — Она резко оборачивается. — Неделю? А что мы есть будем?!

— Иди, не бойся, выкрутимся. Всё равно обратной дороги нет.

После грибов легко стало, страх исчез, взамен пришла уверенность, что мы обязательно выживем. Вокруг добрый мир, не даст поди сгинуть.

— Не понимаю, — дуется Малинка, но послушно идёт дальше. — Почему ты такая спокойная? Ладно еды нет... а чудище это подземное? Вдруг догонит? Вдруг мы сейчас на него наступим? Вдруг их в округе много?

Она даже руки расставила, пытаясь показать, как много чудищ поместится под каждым кустом да за каждым деревом.

— Нет, я тут прикинула — чудища из тех мест не вылезут.

— Откуда знаешь?

— Просто не вылезут и всё!

Как, интересно, я могу объяснить, откуда взялась моя уверенность, когда я себе самой этого объяснить не могу? О!

— Ототень! Ототень сказал, к счастью своему выйду. А какое может быть счастье, помереть от голода или в зубы чудищу угодить? Сама-то как думаешь?

Объяснение принимается, Малинка недовольно соглашается.

— Ладно уж.

— Иди-иди. И под ноги смотри.

Сестра смотрит под ноги.

Идти, кстати, легче стало. И совсем не из-за сил, которые прибавились. Просто...

— Похоже на тропинку. — Задумчиво говорит Малинка. Тоже заметила.

— Погоди.

— Чего ждать?

Вокруг трава густая, зелёная, но проплешины такие... будто тут кто-то часто бегает по одному месту, а потом в траве всласть валяется.

— Опять нос шевелится. — Ухмыляется Малинка. — Ты нюхаешь?

— Жильём не пахнет.

— А чем пахнет?

Пахнет обычно — травой, землёй, сырым мхом.

— Ладно, пойдём. Эй, чего встала истуканом? Топай дальше!

Но Малинка стояла и смотрела мне за спину. Будто видела... Кто-то подкрался? Как?!

Там, далеко за деревьями стоял волк. Огромный волк с густой серебристой шерстью. Он был напряжён, уши торчком, глаза внимательно следят за нами.

Рядом Малинка так громко сглотнула, будто камень упал.

— Не бойся. — Прошептала я. Волк выглядел так, будто бежал себе по своим делам и вдруг на нас наткнулся. И пытается понять, кто мы и чего тут делаем. До нас саженей с дюжину, поэтому он не спешит убраться. Да и нападать один на двоих тоже не станет.

Тем временем волк поднял морду и смешно задвигал ушами. И выглядел так забавно, будто это не он для нас, а мы для него представляли опасность. Его хвост дёрнулся, как у собаки.

Я не сдержалась и фыркнула, волк тут же отпрыгнул на всех четырёх лапах и оскалился.

— Тише, — прошептала Малинка. Голос так и прерывается от страха. Я покосилась на сестру — стоит, судорожно вцепившись в свою палку и вздохнуть боится.

А волк вроде и не страшный. Скалиться перестал, глаза круглые, так ими и хлопает.

Вдруг серый снова подпрыгнул. Прямо на месте, опустился на лапы, развернулся и стрелой метнулся в подлесок — только кусты качаются.

— Бежим.

Малинка вдруг как припустила в другую сторону! И успела за руку схватить, так что я со всей дури споткнулась и чуть головой в землю не врезалась. Выдернула руку.

— Чего ты? Он же ушел!

— Кто его знает, что у дикого животного на уме! Бежим отсюда.

— Да не будет ничего. Ушёл он. Дай отдохнуть.

— Шевелись, Жгучка!

— Ну ты и трусиха, Малинка.

— Это ты трусость, а осторожность и здравый смысл! Это ты никогда не думаешь, а просто делаешь, что в голову взбредет!

— Я?!

Слов нет, как удивила. Разве я не старшая сестра, строгая и серьёзная, которая всегда обо всём позаботится и всё решит? На мне ответственность, поэтому я всегда вначале думаю.

— Малинка, ты чего?

Ну вот. Голова опустилась, плечи поникли, и носом уже хлюпает.

— Испугалась что ли?

Она нехотя кивнула.

— Да не тронул бы он нас! Он сам испугался, видела, как припустил?

Она подняла голову и резко вытерла рукавом слёзы с щёк.

— Откуда ты знаешь? И куда идти, и что чудище не догонит? И что волк не вернётся и стаю свою не приведёт? Мы ведь лёгкая добыча.

— Э-э-э... Ототень?!

Малинка буравит меня глазищами, прищурила их в щёлки. Умеет взгляд такой неприятный сделать, что аж трясти начинает.

— Смотри, в пыль сотрёшь! Выешь в единственной сестре большую дырку! Бедный твой муж будущий, ты же ему всю кровь выпьешь, если так же станешь смотреть.

Сестра тут же злится, глаза так и сверкают.

— Не выпью! Своего лучше пожалей.

— Ой, да было бы кого жалеть. — Фыркаю я, складывая руки на груди.

— Ага, покраснела! Как о тебе речь, так сразу отворачиваешься и от разговора уходишь, будто самой не интересно, какой тебе попадётся. Ототень про семьи всегда говорит, пусть и не прямо, значит, скоро к своему и выйдешь! Вот бедолага... Думаешь, твой от тебя не сбежит, когда узнает получше? Ты кого хочешь из себя выведешь!

— Я?!

— Ты! Да я в тебе, каменюке, до скончания веков дыру буду протирать и не протру!

— Да чего ты завелась-то?

— А чего ты всё ещё думаешь, что я маленькая! — Кричит Малинка и вдруг топает ногой.

Громко-то как... А после тишина.

Будь мы дома, уже успокаивала бы с улыбками, шутками да прибаутками. Однако надолго из головы не выбросишь: мы одни в глухом лесу и помочь некому. Некогда беситься.

— Хватит. — В моём тяжёлом голосе приказ. — Некогда нам истерить. Пошли дальше.

Малинка сжимает зубы и гордо вскидывает голову. Косынка её сползла назад и пряди лезут в лицо, приходится трясти головой и хотя обычно мне смешно на неё в такие моменты смотреть, сейчас почему-то не до смеха.

Что-то тревожит Малинку, наверное, хочет быстрее взрослой стать. А я вот, дай мне волю, лучше бы в детство вернулась, где не нужно ни о чём переживать.

— И куда пойдёте-то? — раздался негромкий голос.

Боже, сильнее я испугалась, пожалуй, только когда чудище из земли полезло. Сердце как забилось, чуть не оглушило!

Ветви ближайшего орешника раздвинулись и показался старик.

Крепкий. Высокий, борода как лопата, улыбка добрая, глаза спокойные словно безоблачное небо.

— Куда идёте-то, а?

Увидеть живого человека вместо чудовищного с сотней языков на редкость приятно.

— К людям, — невольно улыбнулась я. Он пах безопасностью. Опять как с нитью в лесу — знаю, что деда бояться не стоит, не станет он обижать. Отшельники все мирные, потому что в лесу со зверями и деревьями им приятнее быть, чем с людьми. Потому, говорят, в глушь и уходят.

А Малинка зато дёрнулась как ужаленная и насупившись, уставилась на незваного гостя.

— Ну так может ко мне вначале заглянете? До людей-то ещё идти и идти. Я тут недалеко живу, совсем один, но накормить да баню истопить сумею. Пойдете?

Баню?! Вот это да!

— Да, с радостью! — я ответила первая и сама не заметила, как бросилась к старику. Малинка только что-то невнятно зашипела в спину.

— Вот и хорошо, — он огладил бороду рукой. — Отдохнёте, что в мире большом делается, расскажете, может и я чем подсобить смогу. От хорошей-то жизни, поди, в лесу бродить не станешь. Ну, догоняйте.

— Пошли, — я дёрнула Малинку за рукав и она, вздохнув, развернулась и пошла рядом.

* * *

Дед Ших принял нас как родных внучек. Жил он и правда один, хижина была небольшая, но крепкая, добротная. Вроде кто-то из знакомых помог со строительством, упомянул дед. И был у него огромный сарай возле хлева. И огород у него был немалый и как-то вышло, что дед попросил нас задержаться на пару дней да помочь ему с посадками. Конечно, как мы могли отказать старому человеку, который так нас выручил? До сих пор помню кашу, которую он достал из печи, когда мы вышли из лесу к его дому. Да я в жизни ничего слаще не ела!

Так и получилось — днём мы ему помогали по хозяйству, а вечером все вместе пили чай и разговаривали. Вообще-то я подумывала промолчать про нашу судьбу, однако в первый же вечер всё выложила как на духу. Разве что имён и мест не называла.

— Стало бы, сироты вы? — Вздохнул дед, выслушав нашу нехитрую историю. — И идти некуда?

— Да, некуда. Нам бы к людям в деревню какую или город небольшой попасть, там найдём как прожить. Вот и решили сюда. В Тамракские земли любой может прийти.

— Прийти-то любой, — глубокомысленно отвечает дед, — да остаться может не каждый.

— Это как? — Тут же лезет Малинка. Вначале она от деда подальше держалась, а теперь чуть ли не собачонкой вокруг вилась. Ни знали мы ни отца, ни дедов своих, только мама у нас и была. А дед Ших ласковый, и смотрит с добром, и по голове Малинку пару раз гладил, как маленькую. А сестра ничего, молчит и о взрослости своей не упоминает.

— Вам нечего бояться, — машет дед рукой. — Через пару дней отправлю вас в город хороший, пристрою к делу. Провожатого вот дождёмся, и пойдёте.

Дед Ших продолжает хлебать горячий чай из блюдца, Малинка сидит на лавке, болтая ногами, а мне в голову лезет... какой провожатый? В вечер, когда мы появились и дед баню топил, вернее, мы топили под его указку, одежды сменной-то нет, так он отвёл нас в сарай и целых два мешка одежды разной на солому вытряхнул. Выбирайте, сказал, что хотите, пока ваша сохнет. Вся одежда мужская, добротная, хотя и не новая. Чистая, разве что пылью пахла. Крови и разрезов на ней не было, так что вряд ли с мёртвых снята.

— Осталось от детей моих да знакомых, вот и лежит на всякий случай. — Пояснил тогда дед. Ну, я и забыла. А сейчас вспомнила. Не зря должно быть одежду хранит.

— Какой такой провожатый?

— А, знакомый один на охоту в старый лес отправился, как обратно пойдёт, попрошу и вас провести до города. Нельзя же совсем одним ходить.

— На охоту в старый лес? Там же чудище? Он что, на него будет охотиться?

— Да бог с тобой, — смеётся дед, щуря глаза. Нашему рассказу про чудище он, кажется, не поверил. Мы-то с Малинкой рассказывали, аж на словах спотыкались, а он только хмыкал.

— Так всё и было? — Переспросил, а у самого глаза круглые были, что твои монеты!

Удастся ли мне когда-нибудь узнать, что это было за существо? Кто нас с сестрой в лесу чуть не сожрал? Такой огромный и тихий, такой незаметный, что даже местный отшельник о его существовании ни слухом, ни духом? Да и кто в здравом уме пойдём охотиться на эту гусеницу в панцире? Расскажи кому в городе — безумной прослывёшь.

Да, надо бы молчать. Но всё-таки, что за провожатый?

— А когда он придёт?

Слышу, как в голосе моём сталь звенит, а дед Ших и глазом не ведёт.

— Кто его знает. А вам что, плохо у меня? Спешите разве?

— Нет, нам хорошо! — Тут же кричит Малинка, пристыживая меня взглядом — мол, чего доброго человека обижаешь?

Я вздыхаю и молча пью чай. И правда, с чего я взбесилась? Хоть тресни, безопасно тут! В доме отчима целый день как на иголках ходила, а тут полной грудью дышу. Так что и правда, не стоит голову лишними страхами забивать.

* * *

На небе уже давно зажглись все звёзды, когда Всеволод, наконец, добрался до стариковской заимки. Ещё подумал: 'Хорошо бы старый волчара не спал'.

Словно услыхав, дед Ших как раз вышел на крыльцо. Распахнул широко дверь — входи.

Всеволод с трудом разулся на пороге, стянул с плеч остатки куртки. Придётся выбросить, такую рвань уже не починишь.

Его шатало, голова как чугуном налита.

— Садись.

Дед Ших, искоса поглядывая, достал из печи кашу, налил большую кружку травяного отвара. С нетерпением ждал, пока Всеволод сядет за стол, пристроит длинные ноги и поест.

— Как там? — Не сдержался.

— Плохо.

— Правду говорят про лесные войска?

— Да, дед. Они обходят лес с побережья. Пока только один отряд прибыл, но временники строят на целую армию.

Дед Ших глубоко вздохнул, вытер лицо трясущейся рукой.

— Значит, войне быть? Не дадут без боя на нашей земле жить?

— Мы и раньше знали, что не дадут. — Всеволод махом допил настой, наслаждаясь вкусом добавленного мёда.

Некоторое время они молчали. На столе трещала свеча.

— Серый совсем лицом, давно не спал? — Наконец, спросил дед. — Я тебе позже ждал.

— Надо спешить, встреча в Осинах через два дня.

— Молодой княжич едет?

— Да, дед. Так что нужно успеть. С утра рано уйду.

— Тогда дело к тебе есть. Пойдём.

— Куда?

— Вставай.

Всеволод послушался — зря дед Ших не станет гонять, встал, хотя усталость тянула вниз, и пошёл за стариком во двор. Там совсем холодно, свежесть по воздуху как ручей течёт, сверчки стрекочут, целый хоровод развели.

— Смотри, — дед Ших распахнул ворота сарая, придерживая, чтобы они не скрипели и кивнул куда-то левее входа.

Всеволод недовольно зыркнул на него, нет, чтобы сразу сказать! — но даже не подумал перечить. Сделал шаг вперед.

Взгляд обежал углы и упал на лежаки среди соломы. На них лежали две девушки.

Одна спала, повернувшись ко входу. Рука под щекой, по локоть голая, белая. Лицо незнакомое, юное и светлое.

И сердце уже обволакивает предательское тепло. А из памяти рвётся дом, где сёстры и братья, и он так же спит в сарае, а мама приходит с утра будить. А проснувшись, первым делом видишь сестру, которая зевает рядом, прикрывая рот такой же тонкой рукой.