Борджиа: Дорога к Риму

— Хуан! — прогремел голос уже самого понтифика, смотревшего на неразумного отпрыска так, как будто более всего он хотел его высечь, можно даже прилюдно. — Ты устал, тебе нужно восстановить силы.

— Но отец...

— А завтра мы с тобой поговорим. Иди!

По сути Родриго Борджиа выставил своего проблемного сына с устроенного для специально приглашённых гостей пира как щенка, напрудившего лужу прямо на дорогой ковёр. Унизительно? Бесспорно. Но это было единственно возможной реакцией на прозвучавшие публично нелестные для его же собственной семьи слова, вылетевшие из уст неразумного сына.

Оправдываться за что-либо Александр VI даже не думал. Не по положению было бы. Пьеро де Медичи это хорошо понимал, потому как вырос в семье правителя, я тоже, но по несколько иной причине. Ну а кондотьеры и их приближённые бойцы, те просто были довольны, что возмутитель спокойствия и источник нелестных о них слов был быстро и сурово изгнан из помещения. И им это весьма понравилось! Ведь это действие ещё нагляднее показало, что их тут готовы ценить и уважать, если они будут верно служить... семейству Борджиа. Не Святому Престолу, не Риму, а именно Борджиа, тут наёмники со стажем хорошо чувствовали разницу.

Я думал, что на сём этот печальный эпизод кончился, но оказалось по иному. Точнее сказать, печали и впрямь больше не было. Просто Пьеро де Медичи попросил понтифика и мою не шибко скромную персону отойти в сторону от местами довольно шумных гостей. Лишь тогда, когда мы переместились в одну из многочисленных ниш в стенах зала, он произнёс, улыбнувшись:

— Вам повезло с сыном, Ваше Святейшество

— Я знаю. Но ваши слова радуют.

— К сожалению, порадуют только эти слова, — с извиняющимся выражением лица развёл руками Медичи. — Сегодня примчался гонец из Флоренции. Сторонники изгнанного Савонаролы пытаются продолжать его проповеди. И ждут, что их духовный наставник вновь будет призван. Не мной, так кем-то ещё.

— Изгнание Савонаролы в силе, — рыкнул Родриго Борджиа. — Если он осмелится вернуться в вашу республику, можете схватить его, заковать в цепи и привести в Рим.

— Или по тихому удавить в заточении, — усмехнулся я. — Никто тут и слезинки не проронит по бесноватому монаху, желающему ввергнуть все итальянские земли в посты, аскезу и прочие 'святые инквизиции'.

— Чезаре...

— Что такое, отец? Здесь нет тех, кто мог бы быть возмущён чем-то подобным. разве что слуги, да и те будут молчать. Тут молчать. А улицы Рима... Плебс всегда готов плюнуть в сторону дворца или бросить туда камень. Но стоит дать им хлеба и зрелищ, как говорил великий Цезарь, как они начинают любить правителя. Таков уж наш Рим. К тому же у меня есть те, кто рассказывает о творящемся на улицах. Они не осмелятся обмануть.

Точно не осмелятся! Тот самый Альберто, дружков-грабителей которого наёмники перестреляли из арбалетов, а его самого прихватили в качестве трофея, после вдумчивой беседы согласился на любое сотрудничество. Потом ещё нескольких себе подобных к нам притащил. Страх и золото... эти две опоры начали работать на полных оборотах, а я получил неплохие источники информации.

Меж тем Родриго Борджиа кивнул, соглашаясь с моими словами, а вот Медичи явно о чём-то задумался. Ненадолго, потому как уже через несколько мгновений произнёс:

— Цезарь... Чезаре. Разные люди, но одно имя. Мне будет интересно смотреть за тем, как человек с таким же именем и схожими амбициями будет прокладывать дальнейшую дорогу. Только не говорите мне, Чезаре, что положение простого епископа вас устраивает.

— Я... промолчу. А может что то скажу. Ведь язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли.

Неизвестная здесь фраза авторства великого дипломата по имени Талейран пришлась по душе обоим собеседникам. Но Медичи, одобрительно улыбнувшись, заговорил опять о любимой больной мозоли.

— Флорентийцы отличаются от римлян. К сожалению или к счастью — одному богу ведомо. А ещё они полюбили сравнивать меня с моими отцом и прадедом, не понимая, что мы живём в разные времена. Иногда удерживать завоёванное не менее сложно, чем завоёвывать.

— Вы так обеспокоены этими последователями Савонаролы? Разгоните их силой, это же скажет и мой сын.

— Их уже разогнали, Ваше Святейшество. И разгонят ещё столько раз, сколько потребуется. Только зерно уже брошено в землю, а я буду обрывать ростки, но оставлять корень всех бед. И при любой угрозе он станет особо опасным, пустив вверх не жалкий росток, а мощное дерево со стволом и ветвями.

Иносказательно выражается Пьеро де Медичи, а суть один бес понятна. Изгнания Савонаролы ему мало, он хочет большего. Союза между Римом и Флоренцией. Понимает ли это 'отец'? Судя по лицу — да. И не собирается с ходу отвергать поступившее от дома Медичи предложение, хотя и соглашаться моментально тоже не в его правилах. Сначала станет оценивать, тут к гадалке не ходи. Но что ответит здесь и сейчас?

— Я, как Викарий Христа, никогда не оттолкну верного сына церкви, пришедшего искать помощи.

— А как Борджиа?

— Понтифик даёт вам, Пьеро де Медичи, отпущение грехов, благословение и обещание помолиться за вас, — возвёл глаза к потолку Родриго Борджиа, чем меня точно не обманул. Голос у него был... специфический. — Чезаре, верный сын... Господа нашего поможет вам, поддержав дополнительным словом и молитвой на трудном и тернистом пути.

Сказав это, Александр VI перекрестил правителя Флоренции, пробормотав краткую молитву, после чего и был таков. Вот ведь зараза многохитрая! Сам улизнул, но оставил меня, довольно толсто намекнув Медичи, что если хочешь помощи Борджиа, то вот он, явный представитель семейства, с которым ты уже имел дело. Ясно, чётко... элегантно.

— Понтифик... умеет завершить разговор, — покачал головой Пьеро де Медичи. — Надеюсь, мы сможем его продолжить.

Не вопрос, тут скорее утверждение и продавливание желаемого. Хорошо, что в данном случае желания Медичи полностью совпадают с моими. Иначе не было бы его на этом званом вечере.

— Обязательно продолжим, — подтверждаю я. — Медичи и Борджиа есть о чём поговорить и о чём договориться. У нас ведь довольно схожее положение в нынешнее время.

— Прозвучало таинственно.

— Вовсе нет. Вы правитель Флоренции, который по сути унаследовал власть над республикой от отца, но де-факто вас могут сместить как знать, так и взбунтовавшийся плебс. И вы это хорошо понимаете, оттуда и вполне разумное беспокойство, — видя отсвет гнева на лице Медичи, вскидываю руку в успокаивающем жесте, говоря. — Ни в коем случае не сочтите это за неуважение и тем более оскорбление. Скорее уж это признание заслуг вашей семьи, которая уже не первое поколение держит власть нам влиятельным государством в своих руках, не имея прочной основы как у Сфорца в Милане или Трастамара в Неаполе.

— Основы? Ах да, трон!

— Так и есть. Вы ведь даже без выборов обошлись, какие в той же Венеции постоянно проводятся, меня одного дожа на другого, порой словно перчатки, с такой же частотой.

Гнева уже нет, есть лишь насмешливо-пренебрежительная гримаса, явно адресованная в адрес венецианцев. Понимаю, но... этот конкретный Медичи всё же слишком высокого мнения о себе. Он хоть и неглуп, но не ровня своему прадеду Козимо и тем паче отцу, Лоренцо Великолепному. Как монарх он был бы на своём месте и мог быть более чем успешен. Но вот чтобы крепко восседать на месте правителя, взявшего власть как бы по наследству, и вместе с тем не имея формальных прав на неё... тут надо быть помесью льва и змеи, обладая силой и ядом, умом и коварством. До такого уровня Пьеро заметно не дотягивал.

— Вы говорили о сходстве, Чезаре.

— Оно явное. Мы, Борджиа, тоже имели власть тут, в Риме. Но Папа Каликст III, он же Альфонсо Борджиа, сделав моего отца кардиналом, а его брата, Педро Луиса. Гонфалоньером Церкви, чем получил власть и над собираемыми войсками... не мог удержать эту самую власть для семьи после своей смерти. И вот тетерь мы снова получили эту власть. Заодно сохранили память о том, как она была потеряна.

Я сказал даже больше, чем хотел, когда начинал эту речь. Почему? Реакция собеседника. Если бы я почувствовал отблеск подозрительности или же затухающий интерес — сразу бы свернул тему, ограничившись необходимым минимумом. Но нет! Слова задели чувствительные струны в душе Пьеро де Медичи. Не в первый раз, к слову сказать. Этим человеком можно было... не манипулировать, скорее играть на тех самых струнах, заставляя его чувствовать определённые эмоции и тем самым повышать вероятность принятия соответствующих решений. Особенно тех, которые, по его мнению, могли поставить его в ряд со славными предками.

— Действительно... общего много, — медленно произнёс глава семьи Медичи, словно пробуя каждое слово на вкус. — Нашим родам стоит... Дружить? Нет, тут иное, более сложное. Союзничать?

— Совпали дороги, по которым Борджиа и Медичи выгоднее всего идти, — подсказал я запутавшемуся в словах Пьеро.

— Сильная Флоренция полезна Риму и наоборот?

— Не-ет, — покачал я головой. — Процветание дома Медичи выгодно роду Борджиа. И наоборот. Мы уже использовали в своих целях вашу силу, отплатив собственной. Борджиа не банкиры, мы не очень хорошо разбираемся в деньгах. То есть разбираемся, конечно, но это не основной наш талант. Да и управлять всеми этими денежными реками... я не слишком хорошо это себе представляю, как и мой отец. Зато паутина политики и клубки интриг, которые приходится то запутывать, то распутывать... И ещё армия, которая должна придать крепость строящемуся зданию власти. Теперь я более понятно говорю?

— Понятнее, Чезаре. И для первого разговора мы сказали уже много. Хороших, полезных слов. Общий путь, который я всё же назову более привычным словом союз... пойдёт на пользу. Приезжайте во Флоренцию снова. Скоро. Может быть уже в новой одежде.

— Красного цвета?

— Она будет вам к лицу. Пока же поднимем кубки за наш сегодняшний разговор. И за другие, которые последуют.

Возражений не было да и быть не могло. Эта беседа, если не случится чего-то совсем из ряда вон выходящего, могла многое изменить. К лучшему для меня и всех Борджиа, само собой разумеется. Медичи и впрямь были очень важны и полезны. Странно, что Родриго Борджиа в привычной мне истории так и не взялся разыгрывать именно эту партию, предпочтя сделать ошибочную ставку... ставки на иных персон. А может и пытался, просто не сложилось. История, она испещрена как белыми пятнами неизвестности, так и чернильными помарками, которыми одни и те же события по-разному объясняют, а то и вовсе искажают согласно веяниям текущего момента. Ну да ладно, сейчас меня одолевали совсем другие проблемы.

* * *

К тому времени, как я вернулся в общий зал, веселье только усилилось. Хорошо ещё, что за Лукрецией в моё отсутствие присматривали Мигель и Бьяджио. Хотя первый уже изнывал без тесного знакомства с прекрасными певичками и танцовщицами, а второй... Бьяджио был не то что навеселе, а откровенно пьян, поскольку проглатывал один кубок вина за другим. Похоже хамское выступление Хуана не только напрочь испортило ему настроение, но и заставило заливать расстройство вином.

— Ну что, сестрёнка, не сильно тебя огорчил этот дурень, по недоразумению оказавшийся нашим родственником?

— Не сильно. Я привыкла, — вздохнула Лукреция. И тут же, не желая продолжать эту тему, перескочила на другую. — А о чём ты говорил с отцом и Медичи?

— О делах важных и государственных, — слегка щелкнув по носу любопытное создание, ответил я. — Вот немного подрастёшь, я тебя буду в них посвящать. Хочешь?

— Да!

— Тогда с завтрашнего дня продолжим наши с тобой уроки по самым разным 'предметам'. И вовсе не тем, которыми тебя пичкают обычные наставники. А сейчас... Как тебе это общество в сравнении со вчерашним?

— Нравятся больше. Они... честнее. Грубые, но мало что скрывают. Хотя со мной вежливы и очень. Это забавно.

— Ты им понравилась, юная красавица. И это хорошо. Пусть привыкают видеть тебя почаще. Про себя и отца я даже не говорю. А вот ты — тут другое дело.

— Какое?

— Вот как начнёшь понимать, тогда и поговорим. Не стоит делать второй шаг раньше первого, а то ноги заплетаться станут.

— Я буду стараться идти ровно. Во взрослой жизни, о которой ты мне так часто говоришь.

— Верные слова. Пока же ещё раз обойди зал, но не со мной, а... Раталли, подойди!

Кондотьер, оказавшийся не так и далеко, уже довольно скоро был рядом и слушал мою небольшую просьбу.

— Винченцо, моя сестра нас скоро покидает. Будь любезен, сопроводи синьорину Лукрецию, когда она будет прощаться с гостями.

— Конечно, синьор Чезаре, это честь для меня.

Именно честь, он не шутил. Явный знак доверия, причём сделанный на публику, при всей честной компании кондотьеров, этих псов войны. Сначала само приглашение, затем осаживание хамского выпада Хуана Борджиа, а теперь ещё и это. Благоволение нового понтифика и вообще всего рода Борджиа к этим псам войны было высказано явно и открыто. Теперь им оставалось лишь принять решение, готовы ли они связать путь своих кондотт не со Святым Престолом — в этом случае не присутствовала бы вся семья — а именно с родом, главой которого был Папа Александр VI. И что-то мне подсказывало, что большинство из них примут положительное для нас решение.

Про Раталли уже и говорить не стоило — он был наш со всей своей кондоттой и даже собственными потрохами. Достаточно было посмотреть на то, как он вёл под руку юную представительницу рода Борджиа. чтобы понять — этот решение уже принял и менять без веских причин точно не станет. А за ним и остальные охотно последуют, ведь кондотта Раталли далеко не самая худшая, скорее наоборот. Невелика числом в сравнении с отрядами Орсини и Колонна, но умениями солдаты точно не уступают.

— Они уже у тебя в руках, Чезаре, — прошептал на ухо Мигель, обдавая запахом вина, которого он тоже выпил немало, пусть и держал себя под контролем. — Затея действительно удалась, хотя я не до конца верил.

— Зато теперь убедился.

— Ещё как! Жаль, что ты не можешь возглавить... Прости.

— Пустое. Возглавить можешь и ты

— Какой из меня военачальник...

— Зато ты умеешь слушать дельные советы. От меня хотя бы.

Корелья закивал, соглашаясь с тем. что в этом случае готов. Затем решил выпить за это дело, да так увлёкся выбором сорта вина, что едва не пропустил мимо ушей мой следующий вопрос.

— А? Что ты сказал, Чезаре?

— Бьяджио совсем никакой, вот-вот вместо нашего приятеля будет недвижное тело. Неужто так сильно задели слова этого существа. лишь по ошибке зовущегося Борджиа?

— Вот такой он чувствительный, — только и мог сказать Мигель, разводя руками, а заодно расплескивая вино из кубка. — Он с клинком в руке и без... разные люди. Бывает же такое! Ты вот что, Чезаре, сделай. Бьяджио уже пьян, давай его оттащим в одну из комнат, туда же приведём пару куртизанок из тех, которые особо искусные в исцелении душ, да и пусть устроят ему отдых.

— В таком то состоянии? — невольно усмехнулся я. — Не уверен, что всё как надо работать будет.