Ладно, посмотрим, что дальше будет, а к Мелёшину нужно при случае приглядеться.
Яблочки размокли в кипятке, и выяснилось, что вытаскивать их пальцами из горячей воды крайне неудобно. Вывод: требовалась ложка.
Когда нечем заняться, мысли, циркулируя, съезжают в прежнюю колею. Меня снова развернуло к происшествию в столовой. Чтобы отвлечься, я решила заполнить безделье нужным занятием: все-таки сделать крючочки для вешалок под одежду. Но, похоже, комендантша всучила какие-то неправильные пластилиновые гвозди. Не успевала я ударить молотком по шляпке, как они загибались ровными буквами "Г".
В сердцах зашвырнула молоток на подоконник. Чем бы еще заняться?
В дверь постучали. Это оказалась Аффа, пришибленная и вымотанная. Усевшись на кровать, девушка без предисловий рассказала, что когда началась паника, она выходила из столовой, и ее удачно вынесло с первой волной студентов.
— Ужас, — поделилась она впечатлениями. — Понаехало пожарных машин и скорой помощи — не перечесть. Меня заставили пройти медосмотр, хотя я не пострадала. Все же не лишне будет, правда?
Я согласно кивнула.
— Много народу развезли по больницам. У кого переломы, у кого сотрясение. Оказалось, полно раненых, представляешь? Не успели врачи уехать, как наползли из первого отдела. Говорят, будут устраивать тотальные допросы.
Я хмуро слушала монолог соседки. Дурные вести разлетаются как мухи.
— А знаешь, что самое страшное? Это ведь Сима подпалился.
Сердце подпрыгнуло в груди. Так и знала!
— Он живой? А Капа где?
— Говорят, живой, но сильно обгорел и в тяжелом состоянии. Капу загребли в первый отдел. Наши видели, он был бледный как смерть и не мог сам идти, его под руки вели.
Еще бы! Я бы на месте парня вообще не соображала, кто я и где я. Эх, ребята, что же вы наделали...
— Слушай еще новость! — оживилась девушка, вспомнив нечто важное. — Мне одна знакомая рассказала, а ей соседка по общаге шепнула, а той подружка намекнула...
— Аффа, ну, и длинная же у тебя птичья почта.
— А-а, ладно, — махнула она рукой. — В общем, Эльза, ну, которая подружка Мэла...
— Знаю. Вот где у меня сидит. — Я похлопала по горбушке.
— Так вот, она плакала в женском туалете. Говорят, будто Мэл, сам не свой, орал на нее в холле. Кричал, что ни разу в жизни не прогибался ни перед одной бабой и никогда не прогнется, иначе парни перестанут его уважать. Представляешь?
— Нда... Милые бранятся — только тешатся, — разъяснила я заковыристую сплетню, а сама головой покачала, представив, как толпы девушек гнут Мелёшина в разные стороны, а он мужественно раскидывает их в разные стороны. Потом попыталась представить плачущую навзрыд Эльзу в туалете рядом с кабинкой, на которой красуется надпись про меня и Мэла. Нет, рыдающую брюнетку я так и не смогла вообразить.
— Что собираешься делать вечером? — поинтересовалась Аффа. — Что-то я совсем никакая. Учить неохота, курсовую делать тоже. О! — подмигнула. — Позову кое-кого, сходим в парк иллюзий. Пойдешь с нами?
— Нет, спасибо, — оказалась я. Не скажешь же, что в личном бюджете отсутствует статья расходов на посещение увеселительных мест. Кроме того, острых ощущений мне хватило сполна утром.
— Ну, ладно. Не скучай, — попрощалась Аффа и убежала.
Я же прилегла на кровать. Соседка оказалась права: руки не хотели ничего делать, а мозг — умственно трудиться. Бессмысленно лежа и смотря в потолок, я дождалась, пока за окном не стемнело. Совсем обленилась: даже темнота не подвигла вставать и включить свет. Потом вспомнила, что надо бы завтра найти Петю Рябушкина и поговорить с ним насчет плафона для лампочки.
В однообразии бестолкового лежачего положения, время, ускоряясь, закручивалось спиралью, и когда я подсветила фонариком часы на запястье, оказалось, что уже половина десятого. Рот тут же начал зевать без устали. Рефлекс, что ли?
Сладкие потягушки прервал тихий стук в дверь. На пороге стоял осунувшийся и взъерошенный Капа, с гуляющим по плинтусу взглядом.
— Можно побыть с тобой? — попросил тихо. — Мне страшно одному.
Это могла быть 17.1 глава
— Братан любит играть в рисковые игрушки, — поделился Капа, усевшись рядом на кровати, — а я никогда не участвовал, потому что не умею. Сегодня же словно фонарь в голове загорелся: хочу попробовать! Меня потом спрашивали, не снимал ли я дефенсор. Ведь в столовой народу немерено, и любой мог заставить или внушить.
— Взаправду снимал?
— Я похож на больного? — обиделся парень.
— Откуда мне знать? — пожала я плечами. — Если вы среди бела дня выделывали пируэты, то наличие у тебя здравомыслия вызывает большие сомнения.
— На меня вдруг накатила бесшабашность. Казалось, что море по колено и что обязательно получится. Симон постоянно смеялся надо мной. Говорил, в секции по мячам луплю, а мелочь не могу отбить. Вот и захотелось доказать, что я ничем не хуже. Эх, не хватило ума остановить полудурков! Пошел на поводу.
— Что сделано, то сделано. Сейчас надо за Симу болеть и верить, что все будет хорошо. Кстати, ты в него запулил?
— Не я, и это радует. Но всё равно здорово обкакался. Симон никогда не простит, что я показал себя слабаком, — вздохнул тяжко парень.
— Зато у него есть стимул к выздоровлению: выйти из больницы и хорошенько потрепать тебе челку.
— Пусть все волосья повыдирает, не жалко! — подхватил с воодушевлением Капа и тут же приуныл: — Отцу, наверное, сообщили. Такой удар для него! Нас же исключат.
Самое время для поддержания тонуса, — подумала я и выудила из тумбочки запрятанную фляжку и складной стаканчик. Содержимое баклажки плескалось на дне. Парень не отреагировал на звук, понурив голову. Видать, совсем плохи дела, коли не сработали врожденные рефлексы.
— Иди, Капа, за закуской. Будем заливать горечь жизненных проблем.
Он неохотно ушел и вскоре вернулся, неся надкусанный батон под мышкой, кусок колбасы и начатую пачку плавленого сыра.
— Все, что осталось. — Выложил на стол. — А сегодня мы не успели купить.
Вытащив из тумбочки складной ножик, я наскоро соорудила бутерброды и налила в стаканы по глотку коньяка.
— Не чокаясь, Капа. Желаю твоему брату выздороветь. Это прежде всего.
Он кивнул, мы выпили и съели по бутерброду.
— Папаня у нас ученый, — похвалился Капа. — Работает в научном городке, на передовых рубежах висорики.
— А тут вы, два раздолбая. И в кого уродились?
— Ага, и не говори. Наливай, что ли, еще.
Я снова плеснула по стаканам.
— С отцом понятно. Он ученый, а вы, стало быть, не в него пошли. Правильно люди говорят, что на детях гениев природа отдыхает. А мама тоже в науке?
— Нету мамани. Разбилась на машине. Так что, кроме отца и Симона, у меня никого нет.
— Сочувствую.
— Да я и не помню её. Нам с братом было два года, когда она в аварию попала. Отец больше не женился и тянул нас в одиночку.
— Гордиться надо родителем, а вы доводите до инфаркта и седых волос.
— Да, — согласился покаянно парень. — Дурни.
— Переросшие, — добавила я.
Мы выпили и закусили.
— Хороший у тебя коньяк, — похвалил Капа.
— Неплохой. Согревает в трудную минуту.
— А в первый отдел лучше не попадать, — разоткровенничался парень. — Все жилы вытянули. Вроде улыбаются, а в глазах — лед, во рту — змеиные жала, и яд с клыков капает.
Меня передернуло:
— Ох, жуть! Иллюзиями запугивали?
— Что ты? — отмахнулся Капа. — Это я образно выразился.
— Дефенсор требовали снять?
— Нет. И обвинение пока не вынесли. Но дело завели, начато следствие. Запугали до чертиков, я чуть не обоср*лся.
— Капа! — сказала с укоризной.
— Извини. На моем месте ты бы похлеще завернула.
Я набулькала коньячку гораздо щедрее, и мы снова выпили и закусили. Мне похорошело, внутри разлилось тепло.
— Прежде всего, Капа, — начала поучать парня, — стыд тебе и позор, что бросил брата в беде и не помог.
— Да, я позорный трус, — согласился он уныло. — Перепугался так, что до сих пор коленки дрожат. Как людям в глаза смотреть? Остается только в петлю или в омут с камнем на шее.
— Дурак! — хрястнула по столу. Я вообще стала вести себя гораздо агрессивнее. — Хочешь отца в гроб уложить?
— Не-не, — заблеял Капа.
— Тогда запасись терпением и дождись, когда Сима выйдет из больницы. Наберись мужества встретиться с братом. За свои поступки надо отвечать. В конце концов, ты уже не ребенок, а великовозрастная дылда!
— Ты права! — поддержал вдохновленный Капа, и я, не жадничая, снова налила в стаканы горячительной жидкости. Мы залпом выпили и закусили.
— И приготовься к тому, что с тобой никто не будет цацкаться, а жить нужно дальше, причем стараться жить достойно.
— Я уже понял, — кивнул парень.
Вечер плавно перетек в ночь: мы пили и закусывали, закусывали и пили. Изливали свои печали, делились горестями и посвящали друг друга в сокровенные тайны. Капа плакал, я его утешала, а потом процедура повторилась с точностью до наоборот.
Неожиданно кончилась закуска. В ход пошли сушеные яблочки с грушками и сдобные сухарики. В этом эпизоде мы с Капой побратались, а потом парень внезапно вырубился. Повалился бочком на кровать и захрапел.
— Капа! — не очень трезво позвала я. — Капитолий!
Ноль эмоций.
— Капитолиссимус! Ку-ку! Утро на дворе, давно пора на занятия!
Что же с ним делать? Стащить с кровати сил не хватит. Упившееся дитя цивилизации, обняв подушку, сопело как цуцик, не реагируя на окружающую реальность, то есть на меня.
Оглядев хмельным взглядом место пиршества, я сделала самое умное, что пришло в голову. Улеглась рядом с Капой, укрылась его рукою и тоже уснула.
Бумс! Бамс! Ты-ды-дыщ! По голове били молотком, взятым с подоконника, а потом перешли на кувалду. Когда же прекратится вакханалия? Когда, наконец, в коридорчике закончат ненавистный ремонт?
Разлепив глаза, я с трудом сообразила, что поскольку в комнате светло, значит, за окном как минимум позднее утро, а как максимум — обед. Обед! Занятия! Институт!
Разогналась было встать, но в голове начали стрелять пушки, причем зараз изо всех пятисот орудий. Виски заломило, в глазах потемнело. Продышавшись, я выяснила, что лежу на краешке кровати, и почему не свалилась на пол — непонятно. Левый бок затек, ноги онемели.
Еще поняла, что за дверью происходил все-таки не ремонт. В коридорчике кто-то громко и нецензурно ругался, успевая наяривать высокодецибельными стуками в мою дверь. Теперь понятно, почему она была такой хлипкой и выщербленной. К ней словно магнитом притягивало всех желающих громко постучать.
С мутными заспанными глазами я кое-как поднялась и, держась за стеночку, доползла до двери. Повернула замок и чудом успела отпрянуть в сторону, в то время как в швабровку ввалилась толпа парней с Аффой на задворках.
Я протерла глаза, чтобы повысить резкость зрения.
— Вот это да! — загалдели парни. — Мы места не находим, переживаем. Думаем, парнишка с горя решил утопиться, а он в постели с девкой зажигает!
С какой девкой и кто зажигает? — озаботилась я и, стараясь беречь голову, взрывающуюся при малейшем движении атомными бомбами, развернулась к окну. На неразобранной кровати, развалившись, сладко похрапывал Капа, заняв две трети подушки. В комнатушке стоял совершеннейший бедлам. Создавалось впечатление, что здесь кутили, не просыхая, целую неделю.
Парни принялись тормошить Капу. Тот бормотал и отпихивался, но все же пробудился ото сна, хотя с натугой, и теперь заспанно и удивленно вглядывался в лица побудчиков.
— Тоха, ты, что ли?
— Я, — подтвердил версию Капы парень в вязаной шапочке.
— А чего здесь забыл?
— Капа, это у тебя надо спросить, чего ты здесь забыл, — просветил Тоха, и парни заржали. — Вторая лекция закончилась, уже обед. Собирайся, и пошли на занятия.
— Да я ж того... Нарушитель... Вроде как исключен, — промямлил Капа, растирая ладонями помятое со сна лицо и потягиваясь.
— Пока нет, а раз так, то пошли прихорашиваться. Еще успеешь наисключаться. Прогулы тебе сейчас противопоказаны, — сказал другой парень.
Капа попытался встать, но застонал и схватился за голову. Его тоже мучило жестокое похмелье. Тоха ухмыльнулся:
— Нехило вы вчера гульнули. Надеюсь, с положительным результатом? — подмигнул мне.
— Ничего не было, — хмуро пояснила я. Парни понимающе закивали. — Просто снимали напряжение.
— Ага. Снимали, — чересчур вежливо согласился Тоха. — Напряжение.
И орава парней загоготала.
— Так, проваливайте отсель, — я указала перстом на дверь. — А ты, Капа, — ткнула в парня, — надеюсь, разъяснишь внятно товарищам, что здесь вчера произошло.
Капа, кряхтя, поднялся с кровати и, пошатываясь, почесал шевелюру.
— Ничего не помню, — развел руками, вызвав своим откровением взрыв веселья у парней.
— Капа! — повысила я голос.
— Ладно, — согласился парень примирительно и в сопровождении друзей потопал мелкими шажками к двери. — Башка трещит! — жаловался он по дороге. Компания скрылась в соседней комнате. За стеной послышался дружный хохот.
— Ну, ты даешь, соседка, — покачала головой Аффа, прислонившись к косяку. — Вот уж не ожидала от тебя такой прыти. И с кем? С Капой!
— И ты туда же? — вскинулась я и схватилась за голову, пытаясь удержать боль.
— Ничего себе "туда же"! Полдня прошло, ребята забеспокоились, сорвали меня с обеда. Прибегаем, комната близнецов нараспашку, а Капы нет. Кто-то решил, что бедняжка с горя повесился где-нибудь в уголке или сиганул с крыши. Ну, мы и давай бегать, искать по всей общаге. Тут случайно прохожу по коридору, а из твоей комнаты храп разносится по всему этажу. Я-то знаю, что это Капа храпит, когда налакается без меры. Обычно даже у нас в комнате слышно, какие рулады он выводит во сне.
— Ничего не слышала, — призналась я. — Спала как убитая.
Девушка отвела глаза:
— Значит, теперь весь институт узнает, что ты спала с Капой.
— Елки-палки! — взвыла я. Голова затрещала как перезрелый арбуз. Мозги бродили и болели. — Аффа, ничего не было! Мы напились и уснули. Представь, наше потрясение вчера, и вот тебе на — любовь, не сходя с места?
— Да понимаю я всё, — вздохнула соседка. — Сама до сих пор не могу успокоиться. Сегодня на лекциях была полупустая аудитория.
— Вот видишь! А этому полоротику еще труднее. Его вчера мутозили все кому не лень, хотя поделом.
— Но ребятам глотки не заткнешь, — кивнула Аффа на стену.
Я махнула рукой. Гораздо важнее раскалывающаяся голова, в которой отбивали марш барабанные палочки. Улегшись на кровать, я обхватила себя руками и замерла.
— Плохо? — посочувствовала девушка. — Могу ослабить похмелье, но нужно снимать дефенсор.
Нет уж. Предпочитаю скончаться в муках.
— Пойду, поспрашиваю по знакомым. Может, найдется в заначке что-нибудь эффективное.
Я благодарно закивала и от нестерпимой боли уткнулась лицом в подушку. Уйдите все! — закричала про себя. — Хочу тишины и покоя!
Неизвестно, сколько пролежала в полудремоте, как снова появилась Аффа и сунула под нос дурно пахнущую темную жидкость.
