Неожиданно разбушевавшаяся стихия переступила черту ограничивающей декаграммы. Раздался чудовищный вой, и от ударной волны полопались барабанные перепонки. Сущность ломало и корежило в жутких муках, и на глазах ученых начало формироваться страшное тело без видимых конечностей, туловища и головы. Постепенно, подобно пластилину, из бесформенного месива вылеплялись грубо высеченные непропорциональные отростки.
Уродец, не в силах терпеть невыносимую боль, набросился на виновников своих страданий. Чеботаев был разорван первым, за ним последовали остальные. Заработавшее аварийное освещение спугнуло монстра, и он уполз, исчезнув в темном проеме.
Выжить удалось Альрику и еще одному ассистенту.
После трагедии исследования по материальной висорике были урезаны и поставлены правительством под жесточайший контроль.
— Самое удивительное состоит в том, что Игрек не только вывел заблудившуюся из темного тоннеля, но и наградил неким знаком. Чем он ее пометил? — спросил Стопятнадцатый. — Может, девушка стала носителем вируса?
Альрик поднялся с подоконника и сходил за пачкой свежеотпечатанных фотографий. Вдвоем с деканом они разглядывали увеличенные изображения, передавая снимки из рук в руки.
— Это не кольцо, — констатировал Альрик. — Это уплотненная сетка из кровеносных сосудов и нервных окончаний.
— Но для чего?
— Чтобы ответить подробнее, нужно закончить обследование.
— Могло ли случиться так, что девушка поддерживает ментальную связь с дарителем?
— Вряд ли. Ведь у нее нет соответствующих способностей.
— А неосознанно? Например, во сне?
Альрик пожал плечами.
— Вдруг это одержимость или переселение в тело? — строил гипотезы Стопятнадцатый. — Вдруг ее глазами на нас смотрит частичка Игрека? Студентка не помнит, что с ней произошло после наложения заклинания ovumo*, но если она своими руками... их...?
— Генрих Генрихович, вы же знаете, что одержимость — вирусная инфекция мозга, а дефенсор прекрасно от нее защищает.
— Кто знает, ведь Игрек не совсем живое существо.
— Однако он подчиняется тем же законам, что и мы. Иначе давно бы покинул стены института, — сказал профессор и был прав.
Факт оставался фактом: Игрек оказался привязан к зданию учебного заведения. Заключенная в физическую оболочку сущность носила на бесформенном теле руну принадлежности, самолично вырезанную Альриком, перед тем как он, с содранной на четверть кожей, потерял сознание.
Правительство, давшее добро на проведение эксперимента, оказалось в полнейшей растерянности, не зная, как избавиться от чужеродного создания. Попытки загнать его в ловушку приводили к тому, что Игрек сотрясал ревом стены, угрожая обрушить здание. Вулфу вручили орден за находчивость, а администрации института строго-настрого приказали держать язык за зубами и приглядывать за чуждым гостем, не провоцируя. Входы в подвалы перекрыли и установили подъемник с противоположного краю, в коридоре, освещенном пятью рядами ярких ламп.
— Любые раны имеют свойство затягиваться, — сказал Стопятнадцатый. — Когда-нибудь зарастет и руна. Сколько ей отмеряно силы?
— Когда-нибудь зарубцуется, — согласился Вулфу. — Надеюсь, что знак, сделанный скальпелем из заговоренного серебра, будет заживать не одно десятилетие.
Декан замолчал, неприятно пораженный жестокостью сказанных слов. Но, в конце концов, ему ли судить Альрика? Не у него на глазах разорвали в кровавые ошметки коллег и друзей, и сам он не умирал в жестоких страданиях.
— Вернемся ко вчерашнему событию, — сказал Стопятнадцатый. — Если предположить, что студентка не смогла устроить возмездие собственными руками, стало быть, она призвала на помощь Игрека.
Альрик стукнул ладонью по подоконнику:
— Когда это случилось?
— Не могу сказать с точностью. По словам девушки, после восьми часов и до закрытия института. Разбег по времени обширный.
— В двадцать восемнадцать произошел подземный толчок. Это мог быть только Игрек. Я решил, что ему скучно, и что при первом же удобном случае мы обойдем зону.
— Стало быть, Игрек почувствовал нависшую над студенткой угрозу. Он почувствовал ее страх и бросился на помощь. Можно ли считать кольцо передатчиком эмоций? — предположил декан.
Альрик еще раз просмотрел фотографии:
— Что характерно, из четверых участников конфликта Игрек выделил нападающих, не тронув свою протеже. Странная забота для безмозглого монстра, не находите?
— Почему безмозглого? — удивился Стопятнадцатый.
— Этот постулат незыблем. Считается, что Игрек не обладает разумом и не делает разницы между общечеловеческими понятиями.
— Ну, а родительский инстинкт? — предположил декан. — Думаю, он свойственен всем существам независимо от принадлежности к тому или иному миру.
Вулфу расхохотался.
— Если бы вы знали, что за сущность заключена в теле Игрека, то не выдвигали гуманные теории, руководствуясь опять же человеческими понятиями. Генрих Генрихович, вы мыслите узко. Почитайте мою диссертацию по этому вопросу, там написано много полезного.
— Нет, это вы, Альрик, мыслите чересчур широко, — возразил Стопятнадцатый, раззадоренный перепалкой. — Я давно ее изучил, и не единожды, несмотря на то, что тема считается закрытой. В своей работе вы упомянули, что наш материальный мир заставил чуждое эфирное создание влезть в физическую оболочку, одновременно запустив процессы генерации внутренних органов и тканей, без которых существо не смогло бы выжить: костей, мышц, кожи, нервов. Гость из другого мира сумел подстроиться к законам природы и уцелеть. Вполне вероятно, что за прошедшие годы его сознание могло развиться до достаточного уровня, чтобы ощутить потребность защищать и лелеять кого-то.
— Во-первых, Игрека после рождения не видел никто, поэтому не возьмусь судить напрямую о том, какого уровня развития он достиг. Я даже не могу сказать, есть ли у него хвост и рога, — сказал Вулфу. — Во-вторых, исходя из многолетних наблюдений, мы знаем, что существо из подземелий до вчерашнего дня боялось яркого света и за двенадцать лет ни разу не пробовало проникнуть выше уровня первого этажа.
— Оно эволюционирует! — поднял указательный палец Стопятнадцатый.
— Десяток лет маловат для эволюции, — усмехнулся Альрик.
— Однако вы упомянули термин "скука" по отношению к созданию, ведущему бессмысленное существование! — парировал азартно декан.
— Под "скукой" я понимаю немотивированные спонтанные всплески агрессии Игрека, не поддающиеся каким-либо закономерностям, — пояснил собеседник сухо. — Когда мы последний раз спускались вниз?
— Дайте подумать... — Стопятнадцатый возвел глаза к потолку. — Почитай, с лета не заглядывали. Давненько не встречались с вашим подопечным, Альрик.
— Мне мало счастья в знакомстве с ним, — ответил тот, не оценив неудачную остроту.
— Итак, ваше предложение?
— Очистить совесть, отрядив проверенных людей на прочесывание коридоров, — сказал Вулфу.
Декан поднялся с подоконника и подошел к телефонной станции. После второго гудка, разносимого по лаборатории громкой связью, трубку сняли.
— Слушаю, — раздался мелодичный женский голос.
— Евстигнева Ромельевна, родилась идея организовать обход подвалов, и как можно скорее.
— Наконец-то, — сказала проректриса с облегчением в голосе. — Получасовая готовность. Состав группы — как обычно. Спустимся через вход в северо-восточном коридоре. — И отключилась.
Стопятнадцатый взволнованно заходил мимо профессора, с невозмутимым видом принявшегося рассматривать снимки.
— Альрик, тебя не пугает то, что мы можем обнаружить внизу? — остановился декан.
— Совершенно, — ответил тот, не отвлекаясь.
— Поражаюсь вашему равнодушию! — пророкотал Стопятнадцатый. — Если найдем... нет, даже страшно представить! Что мы скажем родителям пропавших?
— Генрих Генрихович, ну, ведь покуда не нашли. Зачем переживать заранее?
— А девушка? — продолжал волноваться декан. — С ее честностью и искренностью она не сможет промолчать и обязательно начнет распространяться о вчерашнем конфликте, чем навлечет на себя беду.
— Не начнет, — заверил Альрик. — Я завязал на ее ладонях руны, отвлекающие внимание от инцидента. Недели на две, не дольше, но думаю, вполне достаточно, а там поглядим по обстоятельствам.
— Ловко предусмотрено, — похвалил Стопятнадцатый.
— Значит, вам удалось разглядеть в этой особе честность и искренность? — усмехнулся Вулфу. — С какого дна вы вытащили наивное предположение, не вяжущееся с целью ее пребывания в институте?
— Это не я вытащил. Мне показало зеркало правдивости.
От неожиданности Альрик растерялся.
— Не может быть! — воскликнул он, не сдержавшись, и поднялся с подоконника. Потом взял себя в руки и сел. — И что же еще показало правдивое зеркало?
— Много чего, но об этом умолчу.
Профессор замолчал, пораженный словами декана, и разговор сошел на нет.
— Решительно у меня не хватит терпения дожидаться результатов обхода здесь, — воскликнул Стопятнадцатый, нервничая и постукивая ладонью по ноге. — Лучше своими глазами убедиться, чем читать сухой рапорт. А ты пойдешь?
— Игрек не любит меня, — усмехнулся Альрик. — Встречает обвалами и воем. Вы ведь не хотите попасть в западню? Лучше подожду новости здесь, заодно закончу с анализами, когда студентка проснется.
— Хорошо, — пробасил декан и направился к двери. — Альрик, как выйти из вашего сейфа?
— По отпечатку любого вашего пальца, — ответил тот.
Когда за деканом закрылась дверь лаборатории, Вулфу прохромал к раздвижным дверям и распахнул их. В комнате стало темнее, день за окном клонился к завершению. Мужчина сменил штору на окне, выбрав более светлую, но передумал и вовсе сдвинул в сторону. Подошел к дивану, на котором тихо и безмятежно спала девочка, и у ее лица осторожно опустился на колено, щадя больную ногу.
Прядка волос упала на лицо спящей, закрыв часть щеки и уголок рта. Альрик осторожно сдвинул волосы, чтобы они щекотанием не разбудили раньше времени, и принялся разглядывать ее лицо. Девочку нельзя было назвать красавицей, и все же Вулфу не сомневался, что аккуратная линия носа и чуть вздернутая верхняя губа обязательно найдут своего воздыхателя, способного безотрывно любоваться ими часами напролет.
И, похоже, один воздыхатель уже нашелся. Мелёшин.
Альрик поднялся с колена и подошел к окну.
Сопливый щенок из древнего семейства сильных висоратов неимоверно раздражал профессора. На занятиях Вулфу с молчаливой усмешкой наблюдал за тем, как мальчишка изнывал и томился, разрываясь между желанием и взращенными в нем с младенчества запретами и правилами. И еще ревновал. Смешно, по-детски, точно боялся, что девочка, сидящая перед ним, присоединится к толпе идолопоклонниц профессора. Альрику нравилось дергать за ниточки, провоцируя сопляка, и наблюдать за произведенным эффектом.
Сам Вулфу давно позабыл, что такое ревность и жажда обладания. Когда-то давно, во время учебы в институте, у него наметилась взаимная симпатия с однокурсницей. Он еще помнил ее имя — Элеонора. Но симпатия, не успев перерасти во что-то большее, завяла. Следовало сделать выбор между наукой и личной жизнью, и Альрик сделал, о чем не пожалел ни разу. Кто знает, что сталось бы с ним сейчас, свяжи он судьбу с той девушкой.
Теперь женщины проходили через него, не задерживаясь ни в памяти, ни в жизни, а в сердце господствовала лишь одна королева — наука.
Мысли профессора снова перетекли к спящей, и он улыбнулся им.
Поначалу, узнав от декана подноготную ее появления, Альрик полыхал праведным гневом, не отличаясь от Игрека и, не сдержавшись, высказал много обидных слов Стопятнадцатому, за что позже извинился. Девчонка-обманщица представлялась профессору хладнокровной стервой, знающей цену жизни и умудрившейся через нужную постель получить заветный пропуск в общество висоратов.
Первое впечатление от знакомства повергло Альрика в растерянность. Девица оказалась незаметной тихоней, одетой безвкусно и бедно. К тому же ее застенчивость и скромное поведение озадачили профессора.
Тогда Вулфу сделал предположение, что девчонка выбрала роль несчастной простушки, забитой жизнью, и уверенно ее играла, изображая жертву обстоятельств. Однако слова Стопятнадцатого озадачили профессора. Зеркало правдивости или specellum verity, найденное при раскопках погибшей цивилизации, причислялось к уникальнейшим реликвиям древности, и принцип его действия до сих пор не сумели расшифровать самые именитые ученые-висорики. Небольшая овальная поверхность с достоверностью показывала истинные намерения отражающегося в зеркале человека, под какими бы искусными масками они не скрывались. Впрочем, достоверность открывалась единицам. Именно поэтому зеркало правдивости находилось в настоящее время на ответственном хранении Стопятнадцатого, проводившего эксперименты с артефактом.
Глядя с высоты пятого этажа на парк, Альрик анализировал свои наблюдения после сегодняшнего близкого контакта с обследуемой. Женственности в ней не было совершенно, как и умения кокетничать и преподносить себя на блюде, перевязав атласной ленточкой. Зато непосредственность лилась потоком. Профессор с легкостью определял любую мысль девочки по нахмуренному лбу, по поджатым губам, по недоуменно поднятой правой брови, по пылающим щекам или по растерянному взгляду. Он читал ее как открытую книгу и не мог поверить в то, что видит не наносное, не показушную игру на публику.
И все же Альрик, пресыщенный женским вниманием, несколько разочаровался тем, что девчонка не собиралась поддаваться его природному обаянию. Он вернулся к дивану и, присев на краешек, стянул варежку со свесившейся руки. Краснота сошла, вернув ладоням и пальцам здоровый цвет. Ниточка — подарок от Игрека, истончилась и почти исчезла.
Альрик не смог удержаться от того, чтобы не начать поглаживать сонные пальчики. Почему-то его бесконечно умилила отзывчивость девочки на прикосновения. Пробежался по линиям руки, и под мягкими касаниями ладошка упруго раскрывалась и сжималась точно у блаженствующей кошки, выпускающей и втягивающей коготки.
Неожиданно девочка потянулась, и, не успел он подняться с дивана, открыла глаза, уставившись на него.
___________________________________________________
ovumo *, овумо (перевод с новолат.) — яйцо
Это могла быть 25.2 глава
Поначалу сон был чудесен.
Лицо женщины пряталось в тени, и ее фигура воспринималась размытым пятном, но я знала, что это мама. Только у нее были ласковые любящие руки, которыми она обнимала меня, тискала и тормошила, зацеловывая. Я сидела у нее на коленях и ела мятный пряник, держа его липкими пальцами.
Вокруг было солнечно и зелено, перед моими глазами расстилался океан, а может быть, и не океан. В детстве даже мутная лужа кажется большим озером.
Я чувствовала, что мама улыбается мне, но улыбка ее стала грустной и тревожной, и вокруг все начало пропитываться беспокойным ожиданием. Даже рябь на воде неизвестного океана, заметавшись, сменила направление, словно не знала, какому ветру подчиниться.
