— Скажи напоследок. Спрашиваю из чистого любопытства: Капа хорош в постели, да?
Я задохнулась. Лицо запылало, слова застряли где-то в районе связок. Потом задрала подбородок и ответила с вызовом:
— А твоё какое дело?
— Да так, — пожал Мэл плечами. — Набираю материал для научного доклада по теме: "Почему убожества притягиваются друг к другу".
Я бы врезала ему и уже поднялась со скамьи, чтобы это сделать. И почти замахнулась, но тут у доски послышалось покашливание. Мы синхронно обернулись. Кроме меня, Мелёшина и преподавателя в аудитории никого не осталось. Он стоял и смотрел на нас, расставив ноги и засунув руки в карманы брюк. Ладно, не лепить же пощечину при преподе. Кстати, надо поучиться на подушке, чтобы выходило звонко и с красным пятном на всю щеку, а то еще никому ни разу не давала оплеух.
Закинув здоровой рукой сумку на плечо, я спустилась вниз по ступенькам, прижимая уработавшуюся конечность к груди. Следом за мной шел Мелёшин. Проходя мимо лектора, хотела сказать "до свидания", но тот опередил меня.
— Учащаяся Папена?
Удивившись, притормозила. Откуда препод узнал, что я — это я?
— Д-да, — призналась растерянно.
— Вы впервые на моем занятии, — утвердил мужчина.
— Она недавно перевелась, — пояснил Мелёшин. Он тоже остановился позади меня.
— Очень интересно, — ответил А.Г. Вулфу. — Перевод в середине учебного года.
Я отвела глаза.
— По семейным обстоятельствам, — опять вставил Мелёшин и легонько двинул меня в спину.
— Да, — кротко кивнула я.
— Хотелось бы обсудить с вами несколько вопросов, — сказал препод и посмотрел поверх моей головы на Мелёшина.
— Разговаривайте, я подожду, — разрешил тот.
Я чуть на пол не села от его наглости. Студент разговаривает с преподавателем в развязной манере?
По губам Вулфу пробежала тень улыбки, а глаза сделались ледяными как айсберг.
— Рассчитываю побеседовать со студенткой в приватной беседе, — отрезал мужчина. От властности его голоса моя кожа покрылась гусиными пупырышками. Ну, чем не король?
Мелёшин, не ответив, медленно направился к выходу. У двери развернулся всем корпусом, окинул меня и препода взглядом, и вышел.
Я осталась наедине с самым невероятным мужчиной на свете.
Преподаватель прохромал к выходу, нарисовал мелом по бокам от двери четыре символа и вернулся обратно. Присев на краешек стола, он принялся меня разглядывать. Очень мне не понравилось его пристальное внимание: будто рентгеном насквозь просвечивал и видел все тайны.
Я растерялась. Тяжесть взгляда брутального красавчика путала мысли, рождая плохое предчувствие.
— Что я сейчас делал у двери? — спросил преподаватель.
— Аналог "покрова тишины", только в символьной форме... наверное, — ответила неуверенно и с запинкой.
— Сколько волн связано на каждой руне? — продолжил допрос Вулфу, впившись в меня взглядом.
Я опустила глаза:
— По две.
— Неправда. Я их вообще не связывал, — сказал преподаватель и усмехнулся.
Моя голова опустилась еще ниже, чтобы полюбоваться текстурой древесины на паркете.
— Чем вы занимались на лекции?
— Конспектировала.
— Неправда. Вы увлеченно писали что-то, не имеющее отношения к теме занятия.
Неужели препод наблюдал за мной, читая лекцию? Но зачем? И как ему удалось с первого взгляда раскрыть мою конспирацию? Может, у меня написано на лбу большими буквами: "лгунья"?
— Признайтесь, зачем вам аттестат, если вы совершенно не имеете желания учиться? — сказал обвиняюще мужчина, осторожно скрестив ноги. — Я мог бы принять с натяжкой обман, если бы у вас были достаточно веские основания для получения висорического образования плюс стремление к учебе. Но поистине хамское отношение к символистике неприемлемо для меня.
Это мое-то хамское отношение? Да я изо всех сил боролась с мерзавцем Мелёшиным, подложившим большую свинью со своими дурацкими правилами и наказаниями!
— Уверен, аналогичное пренебрежение наблюдается и к другим предметам. Зачем мучиться, изображая приязнь к тому, что вы ненавидите? Если нет таланта и ума, незачем было лезть в учреждение со специальным уклоном.
Мужчина сознательно унижал и был прав, называя меня той, кто я есть на самом деле. Однако превосходство, источаемое его словами, подняло волну глухого раздражения. Пусть у меня подлая и мерзкая душонка, никто не давал преподавателю право сыпать оскорблениями.
— Отношение к предметам у меня не хамское, — ответила я с вызовом. Голос дрожал. — И не моя проблема, что для вас приемлемо, а что нет.
Вулфу с некоторым удивлением изогнул бровь.
— Думаете, если последуете по стопам выскочки Мелёшина, дерзость сойдет вам с рук? Всегда найдется управа на длинный язык и наглую ложь.
Я вскочила. Меня затрясло от обиды на паршивца Мелёшина, на высокомерного преподавателя, на свою жалкую участь смиренно глотать оскорбления тех, кто знал мою тайну и не упускал случая потыкать носом как щенка.
— Да пожалуйста! Делайте, что хотите!
Всхлипнула разок, другой и заревела. Истерика накатила стремительно как майская гроза. Я размазывала по щекам слезы и, глотая и давясь словами, выплескивала накопившиеся страхи и горечь обид:
— Сто лет не сдалось ваше хваленое висоратство! И вы с вашим мнением тоже сто лет не пригорели! Отстаньте от меня, ради бога! Идите и кричите на всех углах, что распознали слепую, такую-разтакую отпетую мошенницу! За это первый отдел медаль выпишет и личный значок подарит! Знаете такую блестящую циферку? Прикрепите и будете носить с гордостью!
Неожиданно меня встряхнули, возвращая на грешную землю.
— Немедленно прекратите разводить сырость, — процедил Вулфу. Его лицо оказалось совсем рядом, и сквозь пелену слез почудилось, что в глазу, затронутом шрамом, зрачок стал вертикальным, а радужка загорелась насыщенным янтарным цветом. — Распустили нюни. Поздно плакать, залезши в середину гнезда.
— А я... и ...не... плачу... — промямлила, судорожно всхлипывая.
— Прекрасно. Сядьте и успокойтесь.
За моей спиной очутился невесть откуда взявшийся стул, и мужчина помог сесть, придерживая за здоровую руку. Его озадачил поток бурных слез, и он не знал, что делать. Моя незапланированная истерика стала отдаленным последствием измывательств Мёлешина и не предназначалась для глаз и ушей преподавателя.
— У вас есть платок?
Я помотала головой. Все беды решались одним взмахом — рукавом свитера. В мою ладонь всунули большой мужской носовой платок в крупную клетку. От него вкусно пахло, и желудок тут же заурчал.
— Я не могу, — пролепетала, пытаясь вернуть тряпочку, но ее настойчиво впихнули обратно.
Вулфу сел напротив меня и изучал с непонятной досадой. Шумно высморкавшись и утерев слезы, я забегала глазами по сторонам. Смотреть куда угодно, но только не на красивое и сердитое лицо.
— Я несколько погорячился, — сказал вдруг преподаватель. — Не думал, что вы отреагируете столь... эмоционально. Старательно сдерживая хлюпанья носом — последствия затяжного плача, — я мяла платочек в руках. У меня не получится отстирать его до совершенной чистоты, коей он блистал перед тем, как коснулся моего носа.
— Генрих Генрихович попросил осмотреть рисунок на вашей руке. Поддавшись настойчивым расспросам, он рассказал о вашей роли в институте.
Я сжала платок в кулаке. Выходит, передо мной сидел специалист, которого с нетерпением ожидал Стопятнадцатый! Ну, что за болтливый декан? Осталось собрать в холле весь институт и объявить, чего уж тянуть? Вулфу заметил мое напряжение.
— Не волнуйтесь, я дал обет молчания.
Не веря ушам, подняла глаза на мужчину. Обет молчания подразумевал, что давший его тут же подавится собственным языком, едва проговорится, а если попробует изложить на бумаге, то самозадушится своей же рукой. Сие было железно, и даже щит неприкосновенности не являлся помехой для клятвы.
— Но как же... первый отдел и всё такое? — промямлила гундосо и снова высморкалась.
— Опять вы за свое, — раздраженно стукнул по колену преподаватель. — В общем так. После занятий жду вас в лабораторном крыле. Знаете, где это?
Я кивнула.
— Пятый этаж, ограниченный доступ. Чтобы вас пропустили, — Вулфу в задумчивости потер подбородок, — сделаем оттиск любого из ваших пальчиков.
Мне не послышалось? У меня на руках были не сосиски, не грабли, не щупальца, а пальчики! Я начала разглядывать их, словно в первый раз. Преподаватель протянул листок.
— Приложите к бумаге. Она запомнит.
Неловко прислонила большой палец здоровой руки к белому листу и для пущей уверенности надавила посильнее. Лист смялся, и я сконфузилась. Лицо Вулфу осталось непроницаемым.
— Генрих Генрихович настаивал на моей консультации. В ней точно есть необходимость? — спросил он у меня. — Быть может, вы нанесли временную татуировку и забыли?
Я опешила. Теперь ко всем моим прочим достоинствам еще и идиотизм добавился? Уж если многоуважаемый профессор занят, то незачем отвлекаться на малоумную студентку. Пусть лучше в свободное время любуется в зеркале своей неотразимой внешностью и наводит пробор на голове.
— Необходимости нет, — сказала, поднимаясь. Грозовая истеричная туча прошла, зато начала посверкивать сухая зарница. — Я нанесла временную татуировку и забыла.
Вулфу тоже поднялся. Мой ответ его не устроил.
— Что вы повторяете как попугайчик? Скажите, имеет смысл тратить время на осмотр?
— Нет! — ответила я обиженно. Пусть подавится своим бесценнейшим временем! Вот хотя бы займется охмурением красоток, чтобы не тратить профессорское внимание на безмозглую крыску-врушку. — Могу идти?
Видимо, мужчине не понравился подозрительный блеск в моих глазах.
— Идите. Если после занятий не появитесь в течение получаса, консультацию не получите.
— Не появлюсь, будьте уверены, — пробурчала я под нос, отвернувшись.
Опустошенная и обессиленная, я выползла из аудитории. Предстояло топать на занятие к Стопятнадцатому, а ноги отказывались передвигаться. На подоконнике сидел Мелёшин, любуясь на свой телефон. Увидев меня, соскочил и, подойдя, нахмурился. Наверное, заметил краснущие как у кролика глаза, и нос, распухший от соплей. Между прочим, сей мерзопакостный вид я заполучила по вине стоявшего напротив гиппопотама.
— Чего он хотел? — кивнул Мелёшин в сторону покинутой аудитории.
— Чего-то, — мстительно ответила, не договаривая.
— Папена... — он начал с угрозой, но я оборвала:
— Опостылели угрозы, хоть вешайся. И твои, и твоей Эльзушки-свинюшки.
— За Эльзу не беспокойся, всё улажено, — быстро вставил Мэл.
— Нету моченьки соблюдать твои правила и терпеть так называемые методы воспитания, — пожаловалась и провела по шее большим пальцем. — Скажи, что сделать, чтобы ты потерял интерес, а?
Мелёшин поджал губы:
— И правда, зачем ношусь с тобой как со списанной торбой? Вот кстати, сегодня Касторский опять предлагал отдать тебя. Намекал, что ты отбилась от рук и без моего разрешения спишь, с кем попало.
Я открыла рот, да так и захлопнула. В голове зашумело, а Мелёшин продолжил, как ни в чем не бывало:
— Знаешь, что бывает, когда бросают обвинение в небрежной дрессировке? Тогда спор решают в парке, тремя заклинаниями на выбор. А у меня нет особого желания мараться. В следующий раз попросит — отдам. Слышал, Касторский любит "удавку" и заставляет прислуживать на коленях. Если тебе по нраву мой вариант, можешь в любой момент уйти к нему или к кому-нибудь другому. Не держу.
С каждым последующим словом безнадежность опутывала меня тугими витками уплотнявшегося кокона. Оставалось умереть в ловушке, задохнувшись.
— А можно просто уйти? К самой себе, например? — спросила я с надеждой.
— Можно. Если отобьешься в парке. Своё имя придется отстаивать самой.
Опустив голову, я ковыряла носком сапога царапинку на полу. Свою честь мне подавно не защитить, а Мэл дал ясно понять, что ему не нужны проблемы из-за меня. Но хлыст старосты, маячивший на горизонте, пугал безумно.
— Я не спала с Капой!
— Надо же, — усмехнулся Мелёшин. — И как вы оказались в одной постели? Комнаты перепутали?
— Мы напились, а потом Капа отрубился.
— А спихнуть с кровати не судьба?
— Он же тяжелый как мамонт, как его сдвинешь?
Зеленые ободки в глазах Мелёшина блеснули и погасли.
— Ладно. На будущее звони сразу, если случится что-нибудь непредвиденное.
— Но как? — взъерепенилась я.
— Изыщи способ. Предупреждаю, еще раз случится так, что Касторский выставит меня дураком, этот раз будет последним. Поняла?
Я опустила глаза. Куда ни кинь, всюду клин. Получается, Мелёшину надо сказать спасибо за его экзекуции? За то, что изысканными наказаниями он спасает меня от изувера Касторского?
— О чем Альрик беседовал я тобой?
— Какой такой Альрик? — нахмурила я лоб.
— Символистик хренов, — кивнул Мелёшин в сторону аудитории.
— Не твое дело.
— По-хорошему советую, держись от него подальше.
— Мелёшин, ты сыплешь угрозами как из рога изобилия. Я уже устала бояться.
— Бойся не меня, а его фанаток. Если выделит тебя, как Стопятнадцатый, — усмехнулся Мэл, — готовься к тому, что однажды в темном углу отделают, и родная мама не узнает.
Мама меня в любом виде не узнает. Она восемнадцать лет дочь не видела.
— Не волнуйся. Как Стопятнадцатый, он меня точно не выделит.
Неожиданно Мелёшин схватил меня за локоть. Хорошо, что за здоровую руку ухватился, а то я бы взвыла на весь этаж.
— Что он тебе сделал?
— Ничего.
— Ничего он не сделал... — пробормотал Мэл. — Он к тебе прикасался?
— С чего ты взял? — пожала я плечами и, наверное, покраснела.
— Ты бы еще короче юбку одела! — выпалил Мелёшин. — И задницей посильнее виляла!
Это моя-то юбка короткая? Да она ниже коленок на целых пять сантиметров. Я специально замеряла.
— Козел! — отпихнула его и побежала прочь, не оглядываясь.
___________________________________________________
certus exempul *, цертус эксэмпул (перевод с новолат.) — точная копия
Это могла быть 18.1 глава
В приемной деканата оказалось стабильно пусто, а на двери кабинета Стопятнадцатого болталась пришпиленная записка: "Папене — занятия отм, завтра по расп". Прозвенел звонок и, сверившись с часами, я удовлетворенно отметила, что они шли с отличной точностью.
Подумала, подумала и решила наведаться в библиотеку, почитать про заклинание "точной копии" и, если останется время, поискать информацию о разных обетах. Спустившись в холл, я успела купить пару сырников перед закрытием продуктовой лавки.
Несмотря на многолюдность, в библиотеке все же остались свободные места. В дальнем углу я увидела Петю Рябушкина. Библиотекарша, поправив очки на переносице, кивнула на сырники в мешочке:
— С продуктами книги не выдаем.
— Никто не собирается съедать их прямо здесь и сейчас, — заметила я резонно и для пущей правдоподобности сложила в сумку.
Бабетта Самуиловна посмотрела с подозрением, но книгу все-таки выдала. Подхватив ее под мышку здоровой рукой, я направилась к Пете. С грохотом устроила сумку на столе, отчего парень, углубившийся в чтение, вздрогнул от неожиданности и поднял голову.
