В общем, я неуверенно топталась перед тушей пса и гипнотизировала спящую морду: мысленно намекала, убеждала, уговаривала, угрожала. Ноль реакции. Пойти, что ли, за помощью к вахтерше?
Зоркой охранницы поблизости не наблюдалось, а на двери вахтерской висел большой амбарный замок. Наверное, его габариты соответствовали спрятанным за дверью секретам.
Разглядывая храпящую собачью физиономию, я усомнилась в качествах, которые приписал институтскому стражу влюбленный Агнаил. Интересно, как Монтеморт несет службу в сонном состоянии? Может, в то время как животное изволит дрыхнуть, его мозг автоматически просвечивает входящих и выходящих?
Пока я молчаливо боролась со своей робостью, не решаясь приступить к активным действиям по побудке собачьей туши (вдруг, не разбирая, кто прав, кто виноват, вцепится спросонья в горло?), двери распахнулись, и холл вплыли два принца. А как еще назвать парней, шагавших уверенной развязной походкой и убежденных, что весь мир принадлежит им одним?
И он им принадлежал, начиная от модных меховых курток, стильных зимних ботинок на высокой шнуровке и заканчивая заискивающими приветствиями расступавшихся студентов.
Непокрытые головы принцев свидетельствовали о том, что они добирались до института явно не на своих двоих и не успели обморозить носы.
Вдруг один из вошедших, стягивая на ходу перчатки, бросил другу: "Подожди-ка!" и развернулся обратно, подойдя ко мне. Точнее, меня он вообще не заметил, мазнув вскользь взглядом. Объектом его внимания стал всхрапывающий пес. Парень приблизился к нему и пнул по мощной лапе, раскинувшейся на полу.
Монтеморт вздрогнул и открыл один глаз.
— Монька, на посту не спят, а работают, — сказал побудчик. — Так что отрабатывай жрачку.
Его друг стоял в стороне и с ленивым интересом наблюдал за происходящим.
Страж почмокал, поднял голову, открыл пасть и зевнул во все сто тыщ клинков. Запах псины ударил в нос, перебив слабый аромат туалетной воды, тянувшийся шлейфом за неожиданным помощником. Тот ухмыльнулся и, не дожидаясь, когда я начну рассыпаться в благодарностях, направился по прерванной дистанции и присоединился к товарищу. Они влились в гущу толпы, здороваясь и кивая на ходу многочисленным знакомым, и вскоре две головы — одна темноволосая, а другая пестрая из-за разноцветных крашеных перышек — скрылись из виду.
Дрожащие руки положили квитанцию на частокол острейших зубов. Челюсти лязгнули, и я вздрогнула, моргнув. В раскрытой пасти лежала пробитая бумажка, выуженная мной как самая большая драгоценность в мире. На просвет виднелось единственное криво отбитое компостером слово: "Зачислена" .
Вот так вот. Стало быть, последней инстанцией стала мощная бумажкодавилка Монтеморта, а не куча кабинетов, по которым я таскалась второй день.
Не узрев/унюхав с моей стороны попыток экспроприации казенного имущества, страж с размаху завалился мордой на лапы досматривать прерванный сон.
Интернат-общежитие составляло с главным корпусом института строгую букву "Г".
Какое у них всё горизонтально-вертикально-перпендикулярное, — думала я, вышагивая по ровным как стрела дорожкам, заворачивающим под прямыми углами.
Комендантша, крупная тетка с бегающими глазами и в замусоленном халате, всунула мне под мышку свернутый матрас, сама подхватила тощую подушку и повела знакомиться с койко-местом в количестве 1 шт.
— Пляши, звезда моя. В наличии как раз одно койко-место и, к тому же, отдельное. Ты, звезда моя, еще бы в конце года заявилась, пришлось бы тебя в коридоре селить, — общалась развязно комендантша, вышагивая по полутемному коридору.
Первый этаж находился в состоянии перманентного ремонта. Ободранные стены, плафоны завешены газетами, пол устелен рваным полиэтиленом. Дважды пришлось протискиваться мимо пустых козел.
— Принцип постоянного улучшения! — похвалилась комендантша. — Ни секунды простоя! Наконец-то я добилась ремонта на первом этаже. Скоро и здесь будет рай. Заживете как сыр в масле!
Я шла следом, запинаясь о понатыканные по углам ведра, банки из-под краски, доски. Заведя меня в полутемный закоулок, комендантша зашерудила около какой-то двери. В коридорчике пахло ремонтом и неуютом, какой обычно бывает в общежитии с обширным проходным двором.
Наконец моему взору явили крошечный темный чуланчик с маленьким узким окном.
— Вот! — с гордостью распростерла руку комендантша, приглашая вступить в будущую опочивальню.
Одно радовало: выбеленная комнатушка создавала обманчивый эффект чистоты. В углу стояла кровать с панцирной сеткой, у окошка притулился столик, явно выброшенный из столовой за ненужностью, в силу кособокой трехногости. Отсутствие четвертой ножки компенсировалось облезшим подоконником, на который опирался столик. Рядом с кроватью приткнулась небольшая унылая тумбочка в компании шаткого стула без спинки.
И все. Кто-то явно сэкономил на обстановке.
Комендантша, вручив ключ с таким видом, будто он отпирал расписные хоромы, заявила:
— Радуйся, что отдельная комната. Не каждому похожая удача выпадает. Сейчас принесу постельное белье.
Я прошлась по комнате. По моей личной комнате. Отдельной. Моей.
Этот пункт с лихвой перекрывал имеющиеся недостатки чуланчика. В общежитиях других ВУЗов зачастую компаньонки по комнате первыми начинали подозревать соседку в бездарности и наглом обмане.
Меня порадовало, что сетка на кровати оказалась не растянутой. От окошка немилосердно дуло. Через грязное стекло открывался вид на чугунную решетку институтской ограды. Дверь гуляла на шарнирах.
Я покрутила ключом в замочной скважине. Несмотря на убогость, замок, как ни странно, хорошо открывался и закрывался. Хлипкий косяк и сквозные отверстия в дверном полотне говорили о том, что дверь неоднократно выбивали, и без семи пядей во лбу стало ясно, почему. Куски сломанной когда-то облицовки позже сложили паззлом и наспех приколотили.
Выключатель повернулся — ничего не изменилось. С потолка свисал пустой патрон без лампочки.
Появилась комендантша, принесла серого цвета белье, пахнущее сыростью, и тоненькое одеялко.
— Обживайся. Будь как дома, — потрепала меня по голове. — Если что, обращайся.
Порадоваться ли одиночеству крошечной комнатушки как невероятному достижению? Конечно!
Проблемы, создаваемые каждым новым днем, принимались мной как данность. Еще один прожит — и ладно. Плохо ли, хорошо ли, но я барахталась, плывя по течению, и старалась подниматься на четыре лапы. Правда, из меня получилась куцая и облезлая кошка, но живучая.
Всё происходившее со мной с момента осознания личностью напоминало квест. Стоило пройти одно испытание, как тут же всплывало следующее, более сложное. Бывало, в этих испытаниях я тонула, бывало, меня сталкивали в грязь, унижали. Но бывало и так, что я упивалась своим превосходством и хихикала, гордясь, что удалось провести высокомерных снобов, именующих себя висоратами.
Пока неясно, есть ли у квеста завершение, и когда он закончится. Хотелось бы верить, что финиш наступит, когда отец увидит долгожданный аттестат.
Оставив сумку в комнате, я решила освоить прилегающую территорию. В полутемный коридорчик выходили пять дверей, а напротив обнаружились вполне приличный санузел и душевая. Внезапно дверь по соседству приоткрылась, и оттуда выпорхнула ярко накрашенная девушка в коротком кричащем халатике. Коридорчик тут же пропитался тяжелым цветочным ароматом духов.
Девушка демонстративно обошла меня и принялась яростно колотить тапком по двери, соседней с моей, но с другой, левой стороны.
— Открывай, гнида! Буду долбасить, пока не выйдешь!
Мои перепонки задребезжали. Думаю, если сосед слева находился бы на смертном одре, он смог доковылять до двери, лишь бы ему дали спокойно почить, не оглушая невообразимым шумом.
Не прошло и минуты, как в проеме появился высокий худощавый парень с всклокоченными волосами и в спортивных штанах, надетых видимо, наспех.
— Уй! — застонал он, схватился за голову и попытался закрыть дверь.
— Щас тебе будет уй! — закричала девушка, наступая. — Щас тебе такой уй будет! Почему вчера шоблу привел? У нас же договоренность — по очереди!
— Слушай, Афка, я не виноват. Они сами приперлись, не выгонять же.
— Хорошо же они приперлись! — не унималась девушка. — От вашего гогота у нас штукатурка осыпалась. Кто белить будет? Ты?
— Афка, уймись. Башка трещит, сил нет, — простонал парень, отступив.
Девушка вперила руки в боки.
— Так, значит, вы и нажрались как свиньи? А я-то думаю, кто хрюкал ночью под дверью?
— Афка, говори да не заговаривайся, — вскинулся парень.
— А то что? Ну, что? Что ты мне сделаешь? — подзуживала девица.
— Сделаю, мало не покажется, — парировал вяло парень.
Но по всему выходило, что у него не хватит сил воевать и выдерживать агрессивные нападки.
— Вдобавок тупую музыку врубили! — снова завелась девица.
— Почему тупую?
— Потому. Отстой только бараны слушают.
— Сама бараниха!
— Свинья!
— Лохудра заквашенная!
— Гном вонючий!
Ну, здесь девушка дала маху. Парень имел богатырский рост, хотя телосложением похвастать не мог.
— Прищепка разукрашенная!
— А ты!... Да ты!...Ты...
Видимо, богатый словарный запас оскорблений у девушки закончился. Парень заржал, хватаясь за живот.
Неожиданно девица взмахнула руками и, банка с краской, стоявшая спокойно у стенки, полетела прямехонько в парня. Секунда — и вездесущая голубая краска обильно покрыла его волосы, лицо, залепив рот и глаза, стекала по груди, капала на руки, на пол, безвозвратно уляпывая серые штаны. Вот им-то я посочувствовала всем сердцем.
Ошарашенный парень беззвучно хватанул воздух, и краска попала в рот. Он начал плеваться.
Стихийное заклинание отбросило незнакомку назад и ударило о стену. Съехав на корточки, девушка засмеялась, не в силах остановиться.
— Ой, не могу! Посмотрите на него! Ха-ха-ха! Голубой рыцарь! Ой, мамочки! — причитала сквозь смех, утирая выступившие слезы.
— Фу, ффе, Фафка, фы доффыгафаф, — прошипел, вернее, профуфнил парень и с грохотом захлопнул дверь.
— Тикаем, пока голубой рыцарь не вышел на тропу войны! — Девушка схватила меня за руку и потащила в свою комнату. — Представляешь, давно хотела съездить по роже наглому гамадрилу, а как сделать, если он выше меня в два раза? — поделилась она впечатлениями. — Зыковско получилось, правда?
Я пожала плечами.
— Аффа, — представилась девушка. — Эх, руки будут болеть. Я же толком не рассчитала, когда закручивала aireа*
— Да, болеть будут. Это точно, — поддакнула я. — Эва.
— Ты к кому-то в гости пришла? Учти, кроме меня и олигофрена, в блоке никого нет.
— Живу в соседней комнате, — кивнула я на стену. Хорошая, кстати, стена. В обоях с цветочками. Да и комната выглядела по-домашнему обжитой и уютной, со шкафом и крепким письменным столом в интерьере.
— В швабровке, что ли? — удивилась Аффа. — Значит, в институте учишься? Что-то я тебя не встречала.
— Сегодня перевелась.
— Понятно. Ну, ничего, не боись. Если привыкнуть, то и в швабровке неплохо. Жалко, что за стенкой будут жить два козла, но это мелочи. Мы им быстро рога пообломаем! — пообещала она с воодушевлением.
— Да я и не переживаю.
— Отлично. На каком курсе? Я на третьем, элементарка.
— Третий, нематериалка.
— Почему тогда торчишь здесь? Беги на лекцию! Капа тоже на третьем, но ему с голубой рожей лучше не соваться, — хихикнула девушка. — А тебе пропускать совестно, — покачала головой с фальшивой укоризной.
— Может, с завтрашнего дня начать? С утреца, — протянула я неуверенно.
— Наивная, — Аффа закатила глаза к потолку. — Когда-то я была такой же. Монька пробил билет в новую жизнь?
Я кивнула.
— Когда пробил, твою фамилию автоматически внесли в учебные списки и планы, и за отсутствие на лекциях начали тикать первые прогулы.
— Всего-то ... недавно пробил, — растерялась я.
— А уже вторая лекция пошла, — наставительно просветила Аффа. — Ладно, считай, на нее ты безвозвратно опоздала, так что не стоит ломиться зазря. До следующей у тебя в запасе полчаса. Только не знаю, в какой аудитории у них занятия, и какой предмет. — Тут ее осенило: — Погоди, спрошу у Капы. Он, правда, слегка невменяемый, но ничего, разговорится. Главное, знать подход к мужчине!
Вернувшись в комнатушку, я выложила в тумбочку вещи и прочий нехитрый гардероб, оставив в сумке купленные про запас тетрадки и перо. Подумала и всунула в боковой кармашек сумки обрезок черно-белой фотографии с улыбающейся женщиной. Не буду оставлять ее здесь. Потом еще хорошенько подумала и надела на шею шнурок с брошкой в виде решетки и спрятала под свитер.
В соседней комнате послышались крики, визги, шум. Что-то ударилось о стену. Потом голоса стали более спокойными, и наконец стихли. Через секунду в двери показалась Аффа.
— Лети навстречу счастью, соседка — улыбнулась она хитро. — Вернее, в объятия учебе. Общая теория висорики, юго-восточный коридор, читает Лютеций.
— Слушай, Аффа, а что ты пообещала? — кивнула я в сторону комнаты парня.
— Капе? — Девушка облизнулась. — Что вместе смоем краску. Вдвоем. В душе.
И увидев мои расширившиеся глаза, добавила:
— Но ведь пентюху необязательно знать, что обещанного три года ждут.
__________________________________________________
aireа candi *, аиреа канди (перевод с новолат.) — воздушный сгусток
Это могла быть 9 глава
Я попала на лекцию последней, зайдя в аудиторию за полминуты до звонка, и сразу же клятвенно пообещала себе, что на выходных решу проблему с часами, вернее, с их отсутствием. Нужно лишь потерпеть три дня.
Общую теорию висорики читал тщедушный человечек с птичьим хохолком волос, в смешных очках с гигантскими линзами, создававшими эффект стрекозьих глаз. Преподаватель метался у доски, вытирал пот с лица, тыкал указкой по развешенным схемам и рисункам, в общем, надрывался, тщетно пытаясь перекричать дискантом гул аудитории.
Я мельком оглядела состав потока. Ничего нового. Как располагаются массы в любом учебном коллективе? На передних рядах усаживаются стабильные отличники и зубрилы, в середине окапывается основной объем студентов — так-наперекосяк, а на тылах заседает деловая часть общества, считающая себя элитой.
Я ловила взгляды исподтишка, замечала перешептывания. Меня с интересом изучали, обсуждали, делали выводы. Но знакомиться не спешили, сохраняя дистанцию, поэтому на лекции Лютеция-без-отчества мне досталось одинокое место в крайнем ряду у окна.
За стеклом повалил большими хлопьями снег. Вдруг отчаянно захотелось выскочить на улицу, и, беззаботно смеясь, лепить снежки и бросаться ими. Я одернула себя. Что за смешные мысли? Давно пора придушить в корне ростки запоздалого детства и думать рассудительно. А для начала вслушаться в речь лектора.
Но здравая идея проплыла мимо, вытесняемая другими, совершенно посторонними раздумьями.
