Снэб согласно угукает, а я, ошеломлённая невиданным зрелищем, молчу, не в силах оторваться от созерцания.
-Эге-ей! — подруга легонько постукивает кулаком по деревянному борту моего укрытия. -Рада, конечно, что тебе нравится, но давай-ка лучше убираться отсюда подобру-поздорову, пока на дороге чисто.
Спустя полторы минуты мы съехали на просёлок и покатили прочь.
В вышине над охваченным пламенем островом, словно чёрные планеры, парили недвижные стервятники...
После поганой работёнки по замене колёс (у "антера" там тоже обнаружились дырки), за обедом, в покое и тиши, Снэб и Гело, уже отмывшиеся от бензина и грязи, рассказали, как всё происходило.
-Труднее всего было продираться через болото по пояс в де.ьме, — она вся передёрнулась.
Снэб подобралась к высотке с неожиданного направления, залегла, понаблюдала. Выждала, пока один из деревенских стрелков по нужде отлучился в кусты, и тихо прирезала его там, как свинью. Возвратившись к остальным, из бесшумки положила троих мужиков, не успевших даже очнуться от разморившей их на жарком нокасе дремоты.
Осмотрела трофейное оружие, оказавшееся пятизарядными нарезными охотничьими карабинами, даже без снайперских прицелов. Обнюхала бутылки с деревенским самогоном, помогшим ей без проблем справиться с бандитами. Оборудовала подходящую позицию — и подала сигнал.
Увидев приближающуюся к мосту сцепку из "антера" и "тинарри", начала торопливо валить любителей лёгкой добычи, на шум сбегающихся к блок-посту.
В то же время Гело поджёг из КТП несколько ближайших домов побогаче и выстрелами из гранатомёта "подвинул" баррикаду у моста.
Дальше Снэб спустилась на шоссе, угнала автоцистерну и развернула её на втором мосту. Вместе со старлеем они поставили мину с радиовзрывателем и открыли сливы.
Остальное я видела.
Так что же всё-таки случилось с людьми?! Сплошь мародёрство, грабёж, убийства. Война поразительно быстро сделала их такими, или просто растворился страх, заодно смыв с человекообразных тонкую плёнку цивилизованности? Страх перед полицейской дубинкой и небом в клеточку. Убери его — и общество вновь становится первобытным стадом зверья...
Бандиты, в которых за несколько часов превращались слишком многие, прежде законопослушные граждане, действовали одинаково — что в Улпади, что в деревенской глуши. Разница заключалась в том, что у большинства селян не было поблизости магазинов и складов, чтобы их с ликованием грабить. Оставалась единственная возможность — разбой на большой дороге. Деморализованные, испуганные беженцы ехали по шоссе — и пачками попадали в засады. Селяне без колебаний разделывались с каждым, кто пытался оказывать хоть какое-нибудь сопротивление. Участь покорных жертв могла быть плохой или очень плохой: в зависимости от настроения их либо убивали тоже, либо "отпускали" на все четыре стороны, предварительно отобрав машину или топливо, еду, все мало-мальски полезные вещи, а нередко — и понравившуюся одежду.
Жажда и голод должны были убить их быстрее радиации...
Пересекая шоссейные дороги, мы каждый раз видели валяющиеся в кюветах машины, множество трупов в облаках роящихся насекомых, всеобщую растерянность и неразбериху. Несчастные всех возрастов потерянно обретались у обочин, рядом с останками своих автомобилей. Иные машины выглядели вполне благополучно, но, по-видимому, лишились бензина. Владельцы обездвиженных авто сидели внутри, или прямо на траве, в какой-нибудь чахлой тени. Существа неопределённого пола, но, несомненно, преклонного возраста в оцепенении прислонялись спинами к стволам деревьев и казались мёртвыми. Возможно, такими они и были. Измождённые, оборванные женщины, часто вообще едва прикрытые разодранными клочьями одежды. Какие-то дети, заторможенно игравшие ещё на жаре... Мужчины с согбенными спинами и опущенными плечами, сжимавшие в руках кривые суковатые дубины и хорошо понимавшие, что подобное оружие может остановить лишь таких же несчастных, как они сами.
Бандиты не сочли необходимым прикончить их, не имея к своим жертвам и капли жалости. Теперь им было некуда идти и всё, на что они могли надеяться, была милосердная быстрая смерть. Провожая наши машины ненавидящими взглядами, обречённые потрясали кулаками и разражались проклятиями.
Однажды мы видели множество таких людей, сбившихся в толпу — медленно колышущаяся масса топталась на берегах обмелевшей речушки.
В другой раз пришлось встретить на глухом просёлке нескольких беженцев, впрягшихся в деревянную телегу — квадратный кузов из досок на старых автомобильных колёсах. Внутри, на охапках травы, скорчились трое притихших детей, рядом, ссутулившись и подталкивая неуклюжий экипаж рукой, брела женщина.
Ближе к вечеру мы услышали впереди, в отдалении, одиночные выстрелы. Потом длинную очередь из автомата, ещё, ещё!
Очередная банда на дороге, только с оружием военного образца? Или в засаду угодили сами военные? Но кто и зачем стал бы на них теперь нападать?
Почва под колёсами была сыроватой, торопиться не следовало, но мне отчего-то захотелось поспешить.
Через пару минут донёсся злобный лай собаки. За узкой полосой кустарника проглянуло светлое пятно. Притормозив, я выскочила из кабины "антера".
-Не высовывайся! — крикнул вслед Гело.
Нокас исходил жаром, воздух, насыщенный запахами леса, был ощутимо горяч.
Уже несколько часов я чувствовала знакомую тяжесть в молочных железах, предвещавшую наступление месячных. Ощущение не смертельное, но вдобавок к жаре, мягко говоря, не очень приятное... Путешествуя по кустам, я опять собрала на себя всю паутину и теперь отплёвывалась, снимала с лысины щекочущие волокна.
Глядя в просвет между ветвями, увидела в лежащей рядом низине участок шоссейной дороги, перегороженный рухнувшим (подпиленным?) деревом. Прямо напротив километрового столба три квадратных руанских джипа, один из них явно военной окраски, взяли в кольцо съехавший на обочину автобус-дачу. Залегшие под машинами люди щедро поливали стенки фургона из автоматов.
В траве громко стрекотали насекомые, не обращавшие ни малейшего внимания на отчаянную пальбу.
Беженцы защищались — на моих глазах из недр автобуса грянули несколько одиночных выстрелов — ветровое стекло камуфлированного внедорожника побелело сеткой мелких трещин. Загремела грязная матерщина, огонь из-под джипов усилился.
Донёсся женский крик, полный ярости и отчаяния. Из фургона снова ударил выстрел, опять залаяла собака. Похоже, животное тоже находилось внутри.
"Что хотят, то и творят, ублюдки!"
Рядом шевельнулся воздух. Снэб.
-Что делать будем? — одними губами спросила я, кивая на дорогу.
Напряжённые спины бандитов в военной форме так и напрашивались на наши пули. Вскинув С-47, я опустила предохранитель в положение "одиночный огонь". Подруга метнулась в кусты, крикнув по радио:
-Обожди, зайду с другой стороны!
Взяв на мушку подходящую зелёно-пятнистую куртку, я положила палец на спусковой крючок и принялась выравнивать дыхание.
-Лари, я беру парня в бронежилете!
Поскольку "мой" такового жилета не имел, плавно потянула спуск. Винтовка бахнула, ударив в плечо, а куртка распласталась поперёк дороги, потеряв автомат.
В грохоте перестрелки наши одиночные выстрелы сперва не привлекли внимания обнаглевших от безнаказанности бандитов. Трое в камуфляже уже лежали в пыли с подломившимися конечностями.
Военная форма, военное оружие, джип... Дезертиры?
Нападавших оставалось ещё очень много. Стараясь достать прятавшихся под машинами подонков, мы часто меняли позиции, что было весьма полезно — убравшись из-под развесистого куста, я заметила, как вдруг листья и ветки с него густо посыпались вниз. Похоже, кто-то снизу засёк меня и дал очередь.
На секунду из-за колеса высунулась часть чьего-то туловища, затянутого в чёрное — и тут же фигура неуклюже зарылась лицом вниз, дёрнулась, уронив лязгнувшее об асфальт ружьё. Гело, сначала разорявшийся по радио, что мы напрасно тратим патроны, вскоре сам появился рядом и завалил ещё одного. Спустя пару минут вместо дюжины бандитов боеспособными оставались только четверо, а трое из подстреленных были мои.
-Ур-роды, кто хочет жить — бросай оружие, встать, подняв руки!!
На мой взгляд, Снэб не так уж и нуждалась в звукоусилительной установке...
Стрельба прекратилась полностью, лишь в автобусе, продырявленном, словно сито, всё ещё надрывалась собака.
Из-за крайнего джипа жизнерадостно оранжевого цвета высунулся, приподнимаясь кверху, приклад охотничьего ружья:
-Не стреляйте, сдаюсь, — угрюмо произнёс кряжистый краснорожий мужик.
-Ствол на асфальт!! — напомнила Снэб.
Никто из нас не торопился показываться, для противника мы продолжали оставаться невидимыми.
-Гело, подгоняй броневик! У них дизеля, будет солярка, — по радио объясняла подруга.
В кустах захрустело.
Только теперь я увидела, как с противоположного склона на шоссе спускается Снэб, сжимая в правой руке неизменную винтовку. Когда она успела перебежать через дорогу?!
В отдалении взревел мотором "антер". Сминая кусты и молодые деревца, вездеход высунулся на склон, перевалил его, и медленно, на пониженной передаче, пополз вниз.
Тем временем и я выбралась из укрытия. Держа оружие наготове, приблизилась к месту очередной человеческой трагедии.
Собака в фургоне протяжно и тоскливо завыла.
Как будто по этому сигналу, на ноги вскочил невзрачный тип в грязно-белой шапчонке, замахал руками, срывающимся голосом выкрикивая что-то, понятное лишь ему одному.
Наверное, у меня начал вырабатываться условный рефлекс — только увидев вопящего идиота, даже не поняв, есть ли у него оружие, я дёрнула спуск. Слава Богу, что переводчик так и стоял на "одиночном", иначе магазин винтовки оказался бы пуст: от волнения у меня как будто свело палец, и я давила, давила на спусковой крючок!
Остроносая пуля ударила бандита в живот, всхрапнув, он растянулся под колёсами. Чуть в стороне рухнул на асфальт краснорожий и ещё один — выстрелы Снэб были мастерски точны, там уже никто не пошевелился.
Слева подруливал вездеход. Единственный остававшийся пока в живых ублюдок подавленно разглядывал крупнокалиберный пулемёт на крыше мощной машины.
Подобрав многозарядный гладкоствольный карабин, я повесила на плечо винтовку. Гело прав — следует экономить патроны. Оттянула затвор, блеснуло в патроннике донышко гильзы — и шагнула к своему последнему "крестнику". Мужичонка всё корчился, извиваясь в пыли, будто червяк. Выпученные глаза, слюни из хрипящего рта... Чтобы было наверняка, я протянула ствол, уперев дуло прямо в висок.
Бах-х!
Красный с золотистым пластмассовый цилиндрик выскочил из выбрасывателя, кувыркаясь, отлетел в сторону и цокая, бодро запрыгал по дороге. Серые мозги на сером асфальте смотрелись вовсе не впечатляюще. Только маслянисто блестящая лужа, поплывшая из-под расколовшейся, словно арбуз, головы, несколько оживляла сей скромный натюрморт.
Последний бандит, раздувая некрасиво вывороченные ноздри, затравленно глянул на меня, в зрачках плыл животный ужас...
-На асфальт, мордой вниз, руки-ноги в стороны! — уже командовала ему Снэб, грозно сдвигая брови.
Я неторопливо двигалась дальше. "А этот-то — дедуся вообще! Нашёл на свою задницу приключение..." Серые, узко посаженные глаза таращатся в небеса. Старая, порыжевшая от времени спортивная куртка, испачканные глиной штаны. Разглядывая кровавое пятно в правой части его груди, подумала, что и ему стоит загнать в башку свинцовую таблетку.
Верно! Когда здоровенная охотничья пуля размозжила голову старика, тело заметно дёрнулось.
Сзади треснул другой выстрел, завершив краткий допрос дезертира, проведённый Снэб.
Гело деланно ужаснулся, пародируя мою манеру изъясняться:
-Ну вы, это ваще, девчонки, в нату-уре!
В автобусе вновь раздалось рычание, потом громкий, остервенелый лай.
— Полиция! Не стрелять!! Эй, в фургоне, есть кто живой?! — крикнула подруга.
Ответом была тишина, даже собака заткнулась, прислушивалась, что ли? Сержант снова напрягла могучие голосовые связки. Ни звука.
-Может, одна собака и жива? — предположила я.
Обойдя чернеющий пустыми оконными проёмами автобус со стороны распахнутой дверцы водителя, приблизилась к неподвижно лежащему на руле мужчине. Лобовое стекло в кабине отсутствовало, как впрочем, и боковые... Только сверху висел порванный пулей резиновый уплотнитель. Ткнув водителя стволом в бок, я секунду помедлила, потом положила пальцы левой руки на волосатое запястье... Тело грузно склонилось влево, я испуганно отпрыгнула в сторону, от неожиданности едва не выстрелив в него. Под тяжестью собственного веса труп вывалился из кабины, рухнул на асфальт, прямо мне под ноги.
Бородач с остекленевшими глазами и навечно застывшим выражением досады на сильном, уверенном лице. Окровавленная белая майка в клочья изодрана на груди картечью.
Наш лейтенант сварливо бурчит снаружи, грохоча пустыми канистрами:
-Ну какого хера ты туда лезешь, жмуров что ли не насмотрелась? Он же весь как сито...
Собака внутри снова зарычала.
-Собака же уцелела... Не стреляйте, мы можем вам помочь! — погромче воскликнула я, поднимаясь в кабину.
Бурая лужа на сиденье водительского кресла. Спинка продырявлена по крайней мере, в четырёх местах, из обшивки торчат белые завитки синтетики.
Снэб бухает кулаком в стенку автобуса. В ответ — бешеный лай.
На полу блестят россыпи стекла. Из салона тянет порохом, после яркого нокаса там кажется темно, только в левой стенке светят белыми точками частые пробоины.
Осторожно подняв надетую на ствол шапочку на уровень окна из кабины в фургон, покачиваю туда-сюда винтовку.
-Р-рррр!! — надрывается внутри бедное животное.
-Гранату что ль туда кинуть? — нарочито громко заявляет с другой стороны автобуса Снэб.
-Да собаку жалко, — после долгой паузы заканчивает фразу.
Пока я копаюсь в кабине, подруга поднимается в жилой отсек. Спрыгиваю вниз, огибаю изрешеченный борт осевшей на пробитых колёсах громоздкой машины и сцеживающего драгоценную солярку Гело.
Тяну на себя правую заднюю дверцу — почти на самом пороге лицом в пол уткнулась соломенная блондинка в шортах, с короткой стрижкой "ежом". Крепенькая, небольшого роста, она застыла, выставив перед собой карабин.
Вглядываюсь внутрь. Пол сплошь усеян битой посудой, обломками мебели, какими-то банками, продуктами, рассыпавшимися из сорванных со стенок шкафчиков.
И десятками стреляных гильз.
Прыгает, рвётся на привязи в углу здоровенная чепрачная овчарка. Жужжит за тонкой стенкой насос, булькает, пополняя столитровый бак "антера", солярка.
Наступив ногой на ствол карабина и ухватив загорелое плечо, Снэб переворачивает на спину блондинку. Я прикрываю подругу, держа под прицелом полутёмный салон. Животное беснуется и неистовствует — жаль, если оно сорвётся с привязи, придётся стрелять...
Вся левая сторона лица израненной женщины окровавлена, простреленное плечо в потёках крови наскоро замотано набухшей тёмным, насквозь пропитавшейся тряпкой. Два отверстия в смуглой, ничем не прикрытой груди — одно на уровне соска, другое чуть ниже. Оба судорожно выплёскивают красное, заливая металлический пол.
