Солнце для всех!

     Глава четырнадцатая. Чеин Ренн

     Когда они вышли из бара, уже похолодало. Завеса наконец разродилась полноценным дождём, успевшим немного очистить воздух от смога. Задерживаться в душном, пропитанном запахами сырой одежды, пота, перегара и сигаретного дыма помещении никому из подруг не хотелось, а снаружи, пусть и зябко, но вместе с тем и свежо.

     Поднявшись по крутым ступеням, компания отошла к краю накрытого навесом сухого островка, подруги достали сигареты и закурили. Джам предложила Чеин сигарету со слабым наркотиком, но Чеин отказалась:

     — Не люблю мешать траву с выпивкой, — сказала она.

     — Как знаешь, — пожала плечами женщина и затянулась сладким дымом.

     Дождик ритмично постукивал по жести навеса тяжёлыми жирными каплями. От ударов капли расползались бесформенными кляксами, соединялись, образуя маслянистые лужицы, и неспешно стекали в закреплённый вдоль нижней кромки навеса желоб, внутри которого, став частью более оживлённого потока, устремлялись к ближайшей вертикальной трубе, ведущей прямиком в ливнёвку.

     — Кажется, разлетелись пернатые... и шакалья́ не видать... — сказала Риб.

     То, что оба выхода из проезда были свободны, Чеин заметила сразу, как только они поднялись по лестнице и её взгляд внимательно обежал окрестности: пара припаркованных грузовиков, кучи мусора (у одной громко пищали крысы — видать не поделили объедки); вдали, под одиноким фонарем на заводской улице, топтались несколько фигур в длинных одеждах (люди, в отличие от крыс, вели себя тихо). Фигуры показались Чеин подозрительными, и она уже решила, что, уходя, обойдёт эту компанию стороной.

     — Похоже на то, — ответила она, застёгивая плащ.

     — Уходишь?

     Голос Джам прозвучал безразлично, но взгляд её говорил о другом. Глаза её говорили: «останься! Я хочу, чтобы ты осталась».

     — Я должна выбираться...

     Джам пожала плечами и затянулась, немного сильнее, чем до того, и, задержав дыхание, нервно выпустила облачко дыма в сторону от Чеин.

     — Ты говорила, что ты курьер... — начала женщина, просто чтобы что-то сказать, чтобы задержать Чеин ещё на немного, но, быстро осознав, насколько глупым и неуместным мог показаться её вопрос новой знакомой, замолчала, пряча глаза от неё и от любовниц.

     От Чеин не укрылись охватившие Джам чувства. Конечно же, она всё поняла; она заметила тот, самый первый взгляд женщины, когда она проходила мимо трио, то, как Джам смотрела на неё в баре, когда подошла познакомиться и после неловкого момента знакомства, когда поняла, что Чеин бесполая. Джам влюбилась в Чеин, и другие две её любовницы явно одобряли выбор подруги, хоть и были тем несколько обеспокоены, — это тоже не укрылось от Чеин.

     Чеин разрывалась между желанием бежать, уйти подальше от этого квартала и нежеланием обидеть Джам — эту немного грубоватую, как и все рабочие, но по-своему очаровательную и милую женщину.

     Да, Джам тоже нравилась Чеин, как, впрочем, и её подруги. Кроме того, эта троица была на её стороне — на стороне революции. Пусть они не читали книг Иссы Иблисс, Даби Малх и Аль'Лессы Кит, пусть имена Белис и Рэлди для них ничего не значили, они — эти грубоватые рабочие — дочери самого многочисленного и при этом угнетённого класса, выросшие на окраине промышленного мегаполиса, с рождения не видевшие солнца и обречённые умереть под проклятой Завесой, были бóльшими иблиссианками, нежели некоторые называвшие себя так представительницы городской интеллигенции, едва ли не наизусть зазубрившие «Базис» и «Мегамашину». Они на личном опыте (на собственной шкуре, как сказала бы Гвел) знали, что такое эксплуатация; их труд, их быт, их человеческий потенциал, сами их жизни обворовывались кучкой паразитов, возомнивших о себе будто они по праву рождения, или по причине своих «выдающихся способностей» к обману, своей изворотливости и умению льстить и угождать богатым, имеют право строить своё благополучие за счёт этих измождённых трудом рабочих. Нет, ещё пара минут, или даже часов, проведённые с ними, не будут для Чеин обременительны. Более того. Она с удовольствием останется сегодня с Джам, Риб и Гвел, если они ей это предложат.

     — Да, — сказала она. — Так и есть, Джам... — (произнеся имя женщины несколько мягче, Чеин удалось привлечь её взгляд и, встретившись глазами, они больше не сомневались: обе они желали друг друга) — ...я — курьер «Солнца для всех».

     — То есть, ты доставляешь разные запрещенные вещи в разные места? — уточнила Риб.

     — Оружие и наркотики? — это уже предположила Гвел.

     — Нет, — рассмеялась Чеин, с короткой заминкой отрывая взгляд от лица Джам и переводя на стоявших рядом подруг. — Конечно, нет. Ничего такого я не передаю. Я работаю с информацией.

     — С информацией?

     — Да. Газета и листовки «Солнца». Мы не распространяем их через Сеть, потому, что каждый байт в Сети проходит через фильтры спецслужб.

     — То есть, ты распространяешь те самые газеты?..

     — Нет, Гвел, не те самые... если ты о бумажных газетах... Не бумажные. Я доставляю макеты и материалы — то, что потом будет напечатано на бумаге.

     — А почему нельзя отправить зашифрованный файл по Сети прямо в типографию? — спросила Риб, и сама ответила: — А... Фильтры...

     — Да, — кивнула Чеин. — Фильтры. Если даже телефонные разговоры фильтруются по ключевым словам и контексту и, как только программы Правительства определяют крамолу, за дело принимаются жандармы... то что говорить о прямо антиправительственных статьях «Солнца»?.. Никакое шифрование тут не поможет. Компьютерные мощности государства на порядки превосходят скромные ресурсы революционеров. Так что, сегодня, в век высоких скоростей, искусственных интеллектов и мгновенной передачи информации, древний способ печати на бумаге оказывается единственно надёжным... хоть при этом и имеются некоторые неудобства.

     — Вроде закупки бумаги и сокрытия энергозатрат на печать... — задумчиво добавила Гвел.

     — Именно! — подтвердила Чеин, отметив про себя сообразительность мужчины. — Приходится печатать в разных местах и небольшими тиражами.

     — Так поэтому облава? Ворóны нашли типографию?

     Чеин молча кивнула.

     Скрипнула железная дверь: из бара вышли двое — обе андрогины — и, тихо переговариваясь, стали взбираться по ступеням; одна поддерживала другую, очевидно принявшую бóльшую дозу алкоголя, под локоть и что-то бормотала подруге на ухо, на что та отвечала пьяным хихиканьем, повторяя что-то неразборчиво-матерное.

     Парочка прошла мимо и вскоре свернула за угол. Гвел проводила их взглядом и, повернувшись к Чеин, сказала:

     — Думаю, будет лучше, если сегодня ты останешься у нас... У тебя ведь нет на сегодня планов?

     — Нет, — ответила Чеин и быстро поправилась: — Нет планов. Я согласна.

     — Вот и замечательно! Ну, что, — Гвел посмотрела на подруг, — идемте уже?..

     Свернув за угол, они направились к тому самому дому, куда Чеин являлась дважды в декаду. Именно в этом доме и была типография «Солнца для всех!».

     У подъезда, к которому они подошли, и у подъезда напротив никого не было; тускло светили лампы у входов, едва доставая до середины проезда. В грязи у ступеней перед небольшой накрытой бетонным козырьком площадкой Чеин увидела множество следов обуви и колёс машин; на грязных ступенях она заметила несколько алых капель. Кровь.

     Войдя внутрь подъезда, они вызвали лифт и поднялись на двадцатый этаж.

     На этаже, сразу за лифтовым холлом, начинался длинный коридор с серыми стенами и белым когда-то потолком, ведущий к ещё одному холлу с не работавшими лифтами и запасной лестницей. Коридор неравномерно освещали несколько висевших под потолком ламп; двери в квартиры располагались ассиметрично. Подруги прошли почти до конца коридора и остановились у предпоследней перед выходом в запасной холл двери с номером «20/13». Лампа у двери соседней квартиры непрерывно моргала, подобно стробоскопу, создавая эффект древнего кино. Дальше в холле освещения не было вовсе, отчего у Чеин возникло неприятное чувство, будто там, сразу за углом, кто-то притаился и выжидает, чтобы напасть на зазевавшуюся в коридоре жертву. Она опустила руку в карман плаща и инстинктивно сжала устройство-гибрид, готовое в любой момент превратиться в надёжный клинок.

     Раздался щелчок — это Гвел отперла дверь ключом. Гвел вошла первой, за ней — Чеин и остальные. Квартира — пеналообразное помещение четыре на восемь метров, с отгороженными пластиковыми перегородками туалетом и душевой кабинкой — выглядела скромно и без излишеств. Из мебели — пара шкафов и низкий, не предполагавший такого дополнения, как стулья, стол; техника: холодильник, домашний терминал и интерактивный экран на голой стене; ложе — квадратный — три на три метра — матрас в дальнем конце помещения, рядом с затянутым плотной тканью окном.

     — Вот так и живём, — улыбнулась Риб, принимая плащ Чеин.

     — Аренда, наверно, немаленькая?

     — Пол зарплаты — каждую декаду, — пожала Риб плечами.

     — С каждой, — добавила Гвел, подавая гостье стакан с фруктовой водой.

     — Нехило...

     — Можно было бы принять ещё одну семью из двух-трёх человек, — сказала Джам со смущённой улыбкой, — но мы решили, что лучше уж так... Хоть дома чувствовать себя людьми и жить без стеснения... Всех денег всё равно не заработать. — Она посмотрела на подруг. — Верно же говорю?

     — Да, Джами, — подтвердила Гвел.

     — Так и есть, милая, — сказала Риб.

     Снова улыбнувшись, Джам прошла к душевой кабинке и лёгким движением скинула с себя грубый комбинезон, обнажив крепкое от ежедневного труда, красивое тело, и скользнула за пластиковую дверцу.

     Следом за Джам душ приняла Риб. Она была моложе Джам, её фигура была более тонкой, а груди более крупными, что, в сочетании с волнистыми цвета стали волосами, достававшими ей до середины лопаток, делало её исключительно привлекательной.

     Потом одежду сняла Гвел... Чеин было приятно смотреть на развитую мускулатуру мужчины. Роскошная грива огненно-рыжих волос, которую Гвел до того держала перетянутой на затылке эластичной лентой, опала на широкие мускулистые плечи. Мускулатура Гвел впечатляла. Но ещё большее впечатление на Чеин произвёл внушительных размеров член мужчины...

     Последней в кабинку зашла сама Чеин. Она не без удовольствия ощутила на себе взгляды троих любовниц, когда сняла узкие тёмно-синие брюки, подчёркивавшие стройность её по-женски красивых ног и свободную голубую блузу, тонкая ткань которой выгодно подчёркивала красоту миниатюрных холмиков, выступавших вперёд заострёнными навершиями. Встав перед подругами обнажённой, Чеин без стеснения обернулась вокруг, тем самым дав себя лучше рассмотреть, и, одарив каждую многозначительной улыбкой, вошла в кабинку.

     Той ночью у Чеин и её новых подруг и любовниц было всё, и им было хорошо вместе. Все они на время смогли забыть о царивших где-то далеко, за пределами небольшой комнаты, в которой они со страстью отдавались друг другу снова и снова, тьме, холоде, грязи и изнуряющей, тяжёлой работе, о полиции и жандармах, о проклятой Завесе и скрывающихся за ней небожителях, о солнце, которое, вроде бы, всё ещё продолжало светить и согревать их мир, не давая ему окончательно замёрзнуть, покрывшись льдом. В ту ночь во всём мире были только они — Джами, Гвел, Риб и Чеин, и холоду в нём не было места.

     Базис: пропаганда правящего класса

     Итак, мы имеем государство как аппарат легального насилия, посредством которого один класс — класс имущих, класс нанимающих, класс эксплуатирующих — навязывает свою волю другому классу — классу наёмных работников. Одним из элементов активного навязывания воли подавляющего класса классу подавляемому является пропаганда.

     Классу буржуазии выгодны матриотические настроения в «низах» общества; выгодно, чтобы те, кому фактически ничего не принадлежит в стране их проживания, были лояльны правящей власти. Государственная пропаганда говорит им: будьте матриотичны! ваше государство священно! гордитесь своей принадлежностью к нему! будьте сознательными гражданами «вашего» государства! будьте законопослушны, подчиняйтесь! И одурманенные обыватели проникаются, и почитают, и гордятся, и блюдут, и поддерживают...

     Но, что же с теми, кто не блюдёт и не поддерживает? Из них пропаганда делает внутренних врагов и диссидентов; их объявляют предателями государства; их преследуют; их арестовывают и осуждают, ибо они опасны. Опасны для власти и для правящего класса.