Прошла тризна, поминающие разошлись, а Тор с Бальдром и Локи закрылись в кабинете, обмениваясь информацией: траур трауром, но бросать все без присмотра было попросту опасно, особенно сейчас.
Тор внимательно выслушал рассказ брата о противостоянии Таносу и его армии, озадаченно почесав затылок: того, что у ныне покойного титана был такой же сбрендивший брат-близнец, никто и в самом страшном сне не предполагал. Рассказ погрузил Тора в мрачные размышления: он был рад, что с Таносом покончено, одновременно раздосадован — он сам и остальные асы боролись даже не с ним, а с Черным Орденом, и то не всем. А еще Тор был подспудно рад — если они понесли такие потери в противостоянии с более слабыми соперниками, то каким был бы финал встречи с титаном? А тут еще и проблемы с поиском пропавших братьев: следопыты сообщили, что они просто-напросто не перешли через Биврест. Вот так вот. А Хеймдалль клялся, что Браги с Хермодом не сделали по мосту и одного шага. Что они пропали между порталом и Хельхеймом, словно растворившись в пространстве. Да. А охрану вообще как корова языком слизала.
Если честно, то Тор вообще не понимал, как это возможно. Пропасть между. Он даже плюнул на возможное недовольство Хеймдалля, проверив его Камнем Истины. Камень показал, что Страж говорит чистую правду, Хеймдалль обиделся и с Тором не разговаривал, ограничиваясь вежливыми кивками и высокомерным игнорированием князя, готовящегося стать царем, если тот обращался не по делу. Раньше Тор бы обиделся и постарался выправить такое положение дел, не важно, каким способом, но мордобой предпочтительней. Сейчас он лишь пожал плечами, погрузившись в решение проблем, чем Хеймдалля нервировал.
Люк только хмыкнул и неопределенно улыбнулся.
Выплеснув наболевшее, Тор достал из шкафа здоровенную бутыль любимой медовухи, разлил по кубкам и гаркнул в пространство, чтоб принесли закусь. Через пару минут расторопный парень приволок здоровенный поднос с ломтями ветчины, лепешками с зеленью и прочей простой, но вкусной пищей, и асы молча подняли в воздух кубки за Одина. Никто не произнес ни слова: все пожелания и славословия уже отзвучали, сейчас сыновья Одина, родные и нет, вспоминали его, почтив минутами молчания.
— Когда коронация? — деловито уточнил Люк, вытирая руки белоснежным влажным полотенцем и тут же испепеляя его в воздухе. На губах Бальдра мелькнула тонкая улыбка: любимый старший брат перестал сдерживаться и начал демонстрировать все богатство своей паранойи. Его это не удивило, Тора — тем более: на его глазах Локи и не такие номера откалывал, чего стоило демонстративно равнодушное отношение к Бальдру. О том, что Локи обучал его некоторым крайне интересным вещам, никто и не догадывался, отвлекаясь на покровительство Тору. Всегда полезно иметь сюрприз за пазухой, и не один.
— Через неделю, — поморщился Тор. — Можно было и раньше, но столько всего подготавливать...
— Хорошо. Ты уверен, что Браги с Хермодом мертвы?
— Я их не чувствую, — серебряные глаза Бальдра на миг подернулись дымкой, и Люк понимающе кивнул.
— Осталось понять, кто и как.
— Найдешь.
— Найду, — согласился Тор. — Всех найду. Всех.
— Удачи? — с подтекстом спросил Люк. Тор слегка наклонил голову:
— Такого понятия, как удача, не существует. Не ты ли этому меня учил, брат?
Люк рассмеялся, и тени, сгустившиеся в углах, растворились в пространстве.
* * *
Тяжелая поступь гулко звучала в древних руинах. Когтистая шестипалая рука бережно касалась остатков толстенных стен: когда-то они подпирали собой небо, соперничая с острыми пиками гор, а теперь поднимались на высоту не более, чем два роста находящегося среди них существа.
Аургельмир осторожно провел кончиками когтей по сине-серому камню, оставляя еле видные царапины. Гримтурс тяжело вздохнул, вскидывая рогатую голову к тяжелому белому небу. Вспоминать было тяжело, так же тяжело, как и смотреть на остатки былой власти и мощи.
Когда-то давно, очень и очень давно, даже по меркам практически бессмертных существ, этот бург был полон жизни. Простая постройка, никаких излишеств, зато прочная, рассчитанная на века и тысячелетия, она служила домом для сыновей Эливагара, волшебных существ, рожденных без отца и матери из пены, брызг и двенадцати потоков воды, бьющих из источника жизни.
Их было четверо: четверо безмозглых существ, обладающих одним на всех крайне примитивным сознанием. Сплошные инстинкты, никаких мозгов, но они росли, счастливо и бездумно играя в наполненных магией водах, постепенно развиваясь... И так же постепенно сливаясь друг с другом: более сильные сознания поглотили более слабые. Так Имир поглотил Бримира, Бурное море, став Кипящим Океаном. Так Аургельмир впитал Блаина, Синее небо, став олицетворением земли, получив имя Ревущий в грязи.
Они были братьями, одним целым и двумя разными частями, и когда Имир, как все Творцы, сотворил первых потомков, Аургельмир лишь улыбнулся. Он не знал, что его брат увидит лишь своего сына, шестиголового Трудгельмира, которому сотворил супругу, а потом и внука, которому тоже создал жену.
А потом пришли Один, Вили и Ве.
Аургельмир отсутствовал, он любил путешествовать, в отличие от брата, и вернувшись, не узнал вотчину. Мир изменился. Бесповоротно. Там, где стоял бург, кипел океан — кровь Имира, и эхо его смерти разносилось по всей вселенной. Магия, из которой состоял Имир, была вырвана из его тела, принесена в жертву, растянута и преобразована в нечто новое, и его потомки выродились, превратившись из Инеистых великанов в Ледяных.
Творцы и созидатели деградировали, превращаясь в тупых злобных созданий, изменчивых, перекрученных, и лишь в некоторых текли капли крови Бергельмира, внука Имира.
Аургельмир не следил за обтекающим его потоком времени: он готовил месть. Асы не просто завоевали этот план реальности, убив первого его обитателя, — они полностью присвоили этот мир, сделали своим. И делая его своим, они уничтожали или приводили к покорности всех, кто не являлся асом.
Древний великан видел это. Гримтурсы стали Йотунами, Огненные демоны — Муспеллями. Свартальвы еще держались, но выживали с трудом. Аургельмир долго думал, размышлял, прикидывал... Как? Как можно отплатить коварным потомкам Бора?
Он ждал, терпеливо и тихо, как ждут горы, пока не появилась возможность посеять семена будущей гибели Асгарда и его надменных владык. В тот день он стоял над умирающей от ран и холода девицей, и перед его взором растекались реки и ручьи вероятностей. Пришлось потрудиться, чтобы все получилось, но прекрасная златоволосая девушка выжила и смогла понести его дитя. Да, пришлось держать ее под присмотром, но это было необходимо: тело красавицы выздоровело, а разум — нет, но тем проще оказалось хоронить ее после родов.
Младенец оказался многообещающим, и Аургельмир, как подсказывал опыт йотунов, подкинул его йотунам, царю. Теперь все зависело от Судьбы: слишком долго жил великан, чтобы игнорировать эту капризную сущность. Он оставил мальца и ушел, как пахарь, бросивший в распаханную землю зерно.
Теперь пришло время собрать урожай.
И первый... И второй.
* * *
Стрендж задумчиво поднял Око, рассматривая подвеску с изумрудным камнем.
Мягкое сияние успокаивало раздраженные глаза, маг развалился в кресле, утомленно растекаясь по мягкой поверхности, прокручивая в голове факты. А они были... Неоднозначные.
Стать спасителями человечества магам было не суждено. Всю работу по уничтожению Таноса и его подручных выполнили асы и Локи, сам Стрендж вообще просидел все время самых важных событий в бункере под замком и, честно говоря, был этим фактом крайне недоволен.
Стивен был даже... раздражен.
Не то чтобы это что-то изменило!
Люцифер действовал как любой тиран: есть два мнения, одно неправильное, другое — мое. Чхать он хотел на желания и чаяния Стивена, на то, что вообще-то он, на минуточку, Верховный маг, и защита Земли входит в его прямые и непосредственные обязанности, на то, что владеет Оком и может просмотреть вероятности будущего, выбрав оптимальное.
Он просто взял мага за шкирку и бросил в убежище, хорошо хоть, Вонга снаружи не оставил, спасибо за малые милости!
А ведь Стивен мог помочь.
Увы, все, что магу позволили, — уборка последствий. Пусть битва прошла в космосе и планеты Земля не коснулась, Стренджу с остальными пришлось потрудиться, чтобы вычистить порталы — произвольные и нет, — найти затаившихся вредителей, убрать кое-какие разрушения... Да мало ли где можно найти применение магическим талантам!
Стрендж исполнял приказы, хотя и корчился от того, что им приходится следовать, подгонял остальных, бурчащих и возмущающихся этим фактом. Если честно, маг своих подданных понимал и одобрял: какого черта они должны заниматься уборкой и прочей чушью? Раньше о таком и в самом страшном сне не думали, маги занимались защитой, зачастую превентивной, а не... этим!
Вот только Люциферу было плевать, а под многообещающим золотым взглядом все возражения как-то сами собой вяли на корню.
Впрочем, трудовые будни закончились, и снова можно было заняться нужным: просматриванием вероятного будущего, опасного для Земли.
Маг крутнул подвеску, не замечая, что сияние камня еле заметно запульсировало, но потом вновь стало ровным и непрерывным.
* * *
Планета была похожа на луковицу.
Аургельмир засел на верхушке старой скалы, равнодушно наблюдая за мельтешением внизу обитателей этого мира.
Люди никакого положительного впечатления не производили, напоминая гримтурсу насекомых: бегают туда-сюда, суетятся... Пока не придет хищник-пожиратель. Впрочем, он сюда не на них пришел любоваться, а по делу, вообще-то. Равнодушно отвернувшись, гигант выпрямился и зашагал вниз, поглядывая по сторонам.
Для людей это была старая гора, не слишком-то и высокая, со срезанной вершиной. Покатые склоны, по которым, как в древности, носились козы и чумазые пастухи. Чахлая растительность и пожухлая от жары трава.
Олимп, гора богов, давно уже не оправдывающая свое громкое имя.
Для людей — еще одно геологическое образование с громкой историей, для гримтурса — нечто совершенно другое.
Мутно-голубые, с белесым оттенком глаза, похожие на куски придонного льда, моргнули, зрачки запульсировали — по два в каждом глазу, — когда гримтурс посмотрел вокруг, выискивая дорогу. Гора словно выросла вверх, похожая на срезанный пень неимоверно огромного дерева: внизу пошире, словно врастающая в планету, затем длинный ровный ствол, вершина которого терялась в облаках.
Гримтурса этот 'пень', на котором еще блестели остатки разрушенных построек, не интересовал, он осторожно скользил вдоль, перескакивая через щели-провалы, переползая по корням, цепляясь когтями, неуклонно продвигаясь к цели.
Наконец Олимп был обойден, и Аургельмир двинулся дальше, вертя головой, выискивая видимые только ему отметки. Сейчас древнее существо было довольно, как никогда: гримтурс как-то посетил эту планету, путешествуя, вступил в конфронтацию с местными наглецами, мнящими себя богами, хотя правили они ну, может, парой тысяч верующих, и то половину составляли козы и овцы. Гримтурс тогда хорошо развлекся, показывая, на кого можно гавкать, а от кого надо прятаться за забором.
Хорошие времена...
Тогда эти самые олимпийцы были совсем молодыми и гонористыми, глупыми, считающими, что они на своей кочке полновластные владыки. На этой кочке, может, и да, но не на других территориях. Верующих было мало, и боги насмерть махались с претендентами, устраивая массовые побоища. Жить им хотелось хорошо, и олимпийцы истребили титанов, кого сожрав, кого загнав в Тартар. Впрочем, титаны Аургельмира не интересовали: это только в сказках, сидя на голодном пайке, можно выжить, чтобы дождаться шанса, вылезти и настучать обидчику по организму.
В реальности титаны и прочие гекатонхейры давно сдохли, отдав жизненную силу победителям, да и если б они сумели выжить, чем смогли бы помочь? Ничем. Поэтому Аургельмир шел мимо, вдоль подножья Олимпа, вдоль Флегетонских полей, все еще покрытых курящимся пеплом сожженных титанов и хтонических чудовищ, мимо входа в Тартар, попутно размышляя о перипетиях судьбы.
Тот, ради кого гримтурс пришел на эту планету, находился не в Тартаре, тюрьме для всех, а в построенном специально для него филиале местечкового Ада. Услышал о нем Аургельмир случайно, став свидетелем песнопений во славу любимого божества какого-то козопаса. Услышал и заинтересовался.
Осмыслил услышанное и разузнал подробности.
То, что в мифах выглядело борьбой за жизнь и избавлением от тирана, в реальности оказалось борьбой за власть и силу. Тогда Аургельмир из любопытства нашел узилище, но помогать пленнику не стал: благотворительность никогда не являлась его приоритетом. Да и смысла в помощи он тогда не видел, что не помешало поставить метки, чтобы не забыть и не потерять.
Второй раз гримтурс посетил данную местность спустя долгое время, когда олимпийцы вышли на пик своего могущества. И в третий раз он обновил метки, когда боги стали медленно, но уверенно деградировать, обожравшись дармовой энергии, даваемой верующими по привычке: на чудеса обитатели Олимпа давно не разменивались.
Аургельмир и сам не знал, зачем ходит и проверяет, но чуял, что это важно. Так и оказалось: настал момент, когда и от законопаченного под землю будет польза.
Для людей это выглядело скалой, торчащей из холма, для него — могучим деревом без листьев и плодов, вгрызающимся корнями в неподатливый камень. Впрочем, и само дерево от него не отличалось.
Когда-то живое и зеленое, оно засохло, окаменев, однако все так же крепко держало вход, и печати, вросшие в кору, казались нетронутыми и крепкими. Гримтурс ковырнул на пробу когтем одну, получил разряд молнии, хмыкнул и отступил.
Пора.
Аургельмир подцепил самую тусклую бронзовую печать, напрягся и принялся медленно отдирать ее от коры, щедро вливая свою магию. Печать звенела и стонала, воздух пошел волнами, грохотали и сверкали молнии, но гримтурс никогда не был богом, являясь существом совершенно другого порядка, и печать, поставленная Зевсом и его братьями, давно канувшими в Лету, не могла его остановить. Лопнула невидимая струна, бронзовый диск разломился на три части, и гримтурс отбросил обломки в сторону.
Дерево мелко затряслось.
— Дальше сам, — пророкотал Аургельмир. — Посмотрим, есть ли в тебе достаточно сил, чтобы выбраться, или ты так и сдох там, Скопец.
Печати все так же сияли в коре каменного дерева. Где-то далеко Око Агамото неуверенно вздрогнуло, словно пытающееся начать биться сердце.
* * *
Люк резко открыл глаза, просыпаясь.
Обвел внимательным, совсем не сонным, взглядом спальню, совершенно не смущаясь царящей в ней темноты: пусть спать он мог в любых условиях, Люк предпочитал комфорт, тишину, темноту и тепло.
Он недовольно нахмурился, пытаясь понять, что именно его разбудило. Сила, заполняющая дворец океаном, начала волноваться, словно штиль сменился волнением. Ситх чувствовал, что огромная масса энергии пришла в движение, как от брошенного в пруд камня идут волны.
