— Всем проверить арбалеты, — сказал Дан. — Закрыть дуги кожаными чехлами и беречь тетиву от влаги. Надеть под маскировочные накидки броню и шлемы — возможен непосредственный бой с врагом...

Краем глаза Дан увидел, как Клевец провел ладонью по своей булаве.

— Рассредоточиться вдоль дороги от этой ели и до... — Дан мысленно прикинул расстояние до завала, который сейчас сооружают Олуч, Сашко и Нос, подумал, что многовато, расставил, также мысленно, на получившейся линии своих стрелков, усилил собой, подумал, что стрелять надо с одной стороны, с другой противника подожмет озеро — это и хорошо и плохо, и сказал: — ... до того выступающего корневища сосны со стороны ельника.

Дан указал на еле виднеющийся в рассветном полумраке здоровенный сосновый корень. За ним сейчас, как раз, возились трое новгородцев.

— Я и Хотев первые. Мы работаем парой. Гюргей, Янис, Клевец, Ларион и Рудый, вы по одному. К вам присоединятся Нос, Олуч, Сашко и Каупо. Расстояние между стрелками не менее десяти локтей. Стрелять по сигналу. От прямого столкновения стараться уклоняться. Остальное — как обычно. — Дан замолчал. Однако, почти тут же, добавил: — Пока никого нет, можно погрызть мясо или что там осталось от вечери. Только сначало выберите себе место...

— Итак, — наблюдая за прячущимися среди деревьев воинами, сказал себе Дан, — последняя засада. — Этой засадой Дан, как бы, подводил итог всей двухмесячной деятельности отряда. Свою часть задачи по наведению 'шороху' в тылу врага или, 'ослаблению противника', как здесь принято говорить, отряд выполнил. 8 удачных нападений и засад, и ни один из вражин не ушел живым. При этом, сам отряд не потерял ни единого человека. Даже раненных не было. Правда, для этого пришлось выбрать театром военных действия территорию подальше от Новгорода, в смысле подальше от новгородских земель. На порубежье московского и тверского княжеств. Там, где еще не слышали о наводнивших тверское княжество разбойниках, то есть, там, куда эти разбойники еще не добрались, и потому воины московского князя и татары вели себя беспечно, не ожидая врага. Ну, и к слову — вообще-то, разгулявшиеся на дорогах Твери грабители были не разбойниками, а специально приглашенными или нанятыми Новгородом, за малую 'денюжку', отрядами чуди, карелов и прочих "дальних молодцов", желающих "погулять" по чужой земле, но обыватели тверского княжества об этом иезуитском коварстве соседей-новгородцев, пока, не догадывались.

— Непуганые идиоты, — посмеивался каждый раз Дан, внимательно наблюдая из укрытия за горланящими песни на марше в лесу или развалившимися на привале — стоянке ратниками-московитами. Чтобы не подвергать своих людей ненужной опасности и, дабы враги продолжали вести себя так беспечно и дальше, попавшие в засаду московские отряды вырезались полностью, до последнего человека — выживших среди них никогда не было. Исчезал бесследно и московский люд, что попроще. Тот, который, в большом количестве двигался через порубежье, чтобы убивать, грабить и насиловать новгородцев и жен новгородских. Ведь, патриарх московский Филипп, фактически, объявил крестовый поход против Новгорода — окаянные новгородцы уже совсем чужими стали и живут богаче, чем на Москве... Как тут простому "народу" не воспользоваться моментом и не пограбить? Не убить и не изнасиловать? Пускай даже новгородцы и говорят на схожем языке и веры тоже православной... Зато отряд Дана, в отличие от остальных, не занимался грабежом мирных жителей тверских и не убивал безоружных крестьян.

А сейчас пришла пора завершить эту стадию и перейти к следующей — собрать расползшихся по тверскому княжеству и мародерствующих наемников в кулак...

Идея широкой партизанской борьбы, предложенная Даном высшему руководству Новгорода, а точнее новгородскому тысяцкому Василию, посаднику Дмитрию Борецкому и боярыне Марфе Борецкой, матери посадника, сама по себе не была нова ни для новгородцев, ни для московитов, ни для жителей других 'русских' княжеств. Но в изложении Дана она приобрела совсем иной вид и совсем другой смысл и размах. После нескольких бесед с Борецкой-старшей, Дан получил не только согласие новгородской верхушки на 'партизанщину' в том варианте, в каком он ее представлял, но и пробил, хоть и с трудом, материальную поддержку своему плану — хоть и пришлось подключить для этого старост Немецкого и Готского дворов Новгорода. Обитатели этого века в основном видели свою задачу 'ослабления' противника в том, чтобы изъять у него ценностей побольше, ну, и по ходу, уничтожить подвернувшихся, под горячую руку, селян — горожан — и других прочих. Дан же собирался устроить в тылу врага настоящую войну, в лучших партизанских традициях. Как у любого белоруса, в генах Дана сидел партизан, и этот партизан постоянно подзуживал Дана совершить какой-нибудь подвиг — пустить под откос поезд или взорвать что-нибудь. Однако, поскольку в этом веке поезда еще не ходили, а имелись в наличии лишь купеческие и воинские обозы с охраной, плюс вражеские вооруженные отряды, то именно их Дан и собрался 'пускать под откос и взрывать'. Первой жертвой партизанских амбиций Дана стала Тверь, то есть, пограничное с Новгородом и, весьма неудачно, по общему мнению боярыни Борецкой и Дана, вступившее в союз с Москвой княжество. Договориться спокойно, типа... — месье Паниковский, вы же знаете, как мы вас уважаем. Решим вопрос полюбовно — вы не пакостите нам, мы не трогаем вас... — с хитроумным Михаилом Борисовичем, князем Твери, не получилось. Пришлось, тверские земли, в ходе начавшегося противостояния с Москвой, 'пускать под откос'.

Такого повального нашествия разбойников на свои земли тверское княжество, конечно, еще не знало. И такого массового террора на дорогах княжества, здесь еще тоже не было. Разбойники не гнушались ничем, брали в осаду даже мелкие городки, грабили на больших и малых дорогах, нападали на небольшие воинские отряды... Банды грабителей парализовали всю внутреннюю жизнь княжества. Жители городков и сел тверской земли опасались уже не только выходить за околицу деревни или городскую черту, но и, вообще, выходить из дома. И все больше ратных людей тверских отвлекалось на борьбу с разгулявшимися бандитами. Дело шло к тому, что тверское войско, вместо присоединения к московскому, идущему покорять Новгород, будет воевать с расплодившимися в княжестве разбойниками. Что, собственно говоря, и требовалось — без поддержки Твери, отряды московского князя оказывались отрезаны от Москвы, а это влияло на моральный дух армии и создавало определенные проблемы в снабжении ее продовольствием. Кроме того, выпадение Твери из антиновгородской коалиции накануне решающих действий против Новгорода, заставляло задуматься и других, как уже имеющихся, так и потенциальных союзников Москвы. И не в последнюю очередь колеблющийся бывший форпост Новгорода Псков, куда уже давно были засланы "казачки", а недавно отправлено и новгородское посольство. Естественно, это не говоря уже о значительном ослаблении войск антиновгородской коалиции — за счет отсутствия тверских отрядов, и подрыве авторитета московского князя Ивана III в частности, и Москвы, как таковой, в целом. Что могло стать очень существенно в будущем.

По понятиям этого века, Дан не мог не принять участия в осуществлении им же самим разработанного плана, да и не хотел он отсиживаться в Новгороде. Тем более, что на данный момент, в Новгороде, наиболее важное уже произошло — сдвиг во внутренней и внешней политике. Но главное — осуществление второй, известной только Дану и кроме Дана лишь новгородскому посаднику, тысяцкому Василию и Марфе Борецкой части плана партизанских действий, действий позади выдвинувшихся к границе с Новгородом московских войск, без прямого участия Дана было просто невозможно. Ибо тут требовался иной, чем в 15 веке, подход к людям и, вообще, к организации больших людских масс...

Уже давно моросило, но, к счастью, едва-едва и, пока, проблем не создавало. Дан даже не заметил, как окончательно рассвело. Стайка птиц, неожиданно близко выпорхнувшая из-за деревьев, заставила его насторожиться. Он слегка переместился в своем укрытии-засаде, так, чтобы контролировать не только дорогу, но и лес, и снова замер с арбалетом в руках. Также развернулся и его напарник Хотев. Тихонько провыл волк, Дан расслабился — свои. И столь же тихо провыл в ответ. Среди елей показался человек — Каупо. Чудин был весь мокрый и от пота и от бега. Разве что пар не валил от него.

— Скачут, — прошептал чудин. — Еле обогнал.

— Это хорошо, — еле слышно произнес Дан. И чуть громче добавил: — Хорошо, что скачут... — А про себя подумал: — Хуже было бы, если бы летели, — но вслух озвучивать не стал. Шутка могла остаться непонятой. Поэтому просто сказал: — Найди себе место справа от меня. — Каупо кивнул и скрылся между деревьев, справа от Дана.

— Боярин, — раздалось сразу после того, как исчез в ельнике Каупо, — а нам куда? Мы тоже хотим участвовать...

Нос, Олуч и Сашко, закончили сооружать завал как раз вовремя и, пока, Дан перешептывался с чудином, неслышно подобрались к Дану. Дан только ухмыльнулся: — Молодцы! — И тихо приказал: — Направо тоже. Ближе к завалу. Расстояние 10 саженей...

Стук копыт со стороны деревни, бьющих о землю лошадиных копыт, уже можно было расслышать. Вскоре донесся и храп лошадей. На зажатой между озером и ельником дороге показались первые всадники. Потом еще... Однако всадников было мало. Гораздо меньше, чем должно было быть.

— Не понял, — обронил Дан. И сам у себя спросил: — А где еще половина?

Глава 3

Первые дни Дан жил у Домаша, того самого гончара, чьи подмастерья нашли Дана у старой выработки — ямы. Что делать и куда податься, Дан понятия не имел. Все вокруг казалось какой-то ирреальностью. И он постоянно ждал, что вот-вот вернется обратно в 21 век, домой. Дан просто не представлял себя живущим в средневековом городе. А в том, что он попал именно в средневековье, сомневаться не приходилось. Конечно, это мог быть и некий параллельный мир — в свою бытность в 21 веке, Дан тоже не чужд был фантастики, но... Дата — 6 тысяч сколько-то лет, названная ему Домашем, явно была из земного юлианского календаря, бытовавшего только в Европе и только в средневековье. И лишь в конце 16 века, как помнил Дан еще со школьной скамьи, юлианский календарь был сменен на более современный календарь папы Григория XIII. Путем нехитрого подсчета, Дан перевел юлианскую дату в более понятную ему григорианскую и получил год, в который провалился — 1470. Слава богу, Дан по образованию был историк и разницу в летоисчислении между этими двумя календарями знал. И, слава богу, "крыша у Дана не поехала" — возможно, благодаря тому, что он, все же, имел хоть какое-то представление о мире, в который попал. То есть, пытаясь осознать где он находится, Дан не впал в ступор, и не стал буйно или тихопомешаным. Дану, можно сказать, даже повезло — дипломная работа у него была, как раз, по Древней Руси. Правда, по Руси более ранней, 10 — 13 века, и располагавшейся немного юго-западнее, на территории будущей Белоруссии. Что, конечно, далековато от берегов реки Волхов и ее притоков, но... За неимением рыбы и рак рыба. Он мог быть по образованию и физиком. А так, Дан не просто имел понятие, куда попал, но даже кое-чего знал, вернее, помнил по истории Руси вообще, и истории Господина Великого Новгорода, конкретно. И, если вкратце, то Дан попал в самый разгар борьбы этого действительно великого средневекового города со стремлением Москвы "прихватизировать" его. К сожалению, "великого" в прошлом...

Насколько Дан помнил историю России, лет так за 200 с гаком до 1470 года, по землям конгломерата восточно-европейских государств, условно именуемых 'Русь', прошвырнулся некий дядя монголо-татарского происхождения. А конкретно — хан Батый 'со товарищи'. Своим походом, данный степной деятель основательно подорвал благосостояние указанных государств, государств, с которыми у Новгорода были тесные экономические связи. Что, естественно, тут же отразилось и на благосостоянии самого Новгорода. Однако не успели новгородцы отойти от одного удара, как почти сразу же последовал второй — на свою беду и в свое время, они умудрились "не заметить" обосновавшуюся у них под боком "сладкую" парочку весьма агрессивных, основанных выходцами из Германии, военно-монашеских объединений. Тевтонский и Ливонский ордена. Братья-рыцари сих орденов сначала просто попробовали отхватить кусок территории новгородской республики и даже было замахнулись на сам Новгород, но "схлопотав по зубам", постарались по-максимуму осложнить Новгороду торговлю на Балтике. В итоге, в результате всех этих телодвижений окруживших Новгород государств, динамичное развитие города, "завязанного" на торговле — ближней, с соседями— Русью и дальней, со странами Балтики, вплоть до Голландии и Англии, было прервано. К несчастью, и новгородская правящая верхушка, привыкшая к некой географической исключительности города, не сумела правильно отреагировать на вызов времени, на происходящие вокруг изменения, и, соответственно, перестроить политику республики. Новгород еще продолжал оставаться важным перевалочным пунктом на пути с Балтики на Русь и дальше, по Волге, на восток и обратно, однако... В жизни его, как-то незаметно, на главные роли стали выходить люди, связанные, в первую очередь, с землей, с владением землей, а не с торговлей, как прежде. Иначе говоря, бояре — землевладельцы. А сам Новгород медленно и верно перерождался из города-государства моряков, купцов и ремесленников в боярскую республику. Канула в прошлое эпоха активной внешней политики. 300 "золотых поясов", 300 наиболее богатых боярских семей, "оккупировавших" власть в городе, более не нуждались в подобной политике. Их главное богатство составляли огромные земельные угодья, а не эскадры пенящих морскую воду кораблей. Из Новгорода все меньше и меньше выходило отрядов молодцов-ушкуйников, осваивавших неизведанные земли и присоединявшие новые территории; новгородские купцы уже не ходили, почти не ходили, на Балтику, а вся энергия города теперь тратилась в бесконечных внутренних разборках — между улицами и концами города, между простым людом и еще остававшимися купцами, между простым людом и боярами, между купцами и боярами, между самими боярами. Между пятинами-землями Господина Великого Новгорода и непосредственно городом... Новгород постепенно хирел и замыкался сам в себе...

Вокруг развивались, росли и объединялись, тем или иным способом, земли и княжества, создавались громадные национальные государства, а Новгород, словно застыл на одном месте. И терял, постепенно терял свое значение и силу...

К счастью, полученные в университете знания оказались нужны Дану не только для того, чтобы не сойти с ума от резкого перехода из мира компьютеров в мир деревянных — особенно на Руси — городов и патриархального быта или, точнее, из мира андронного колайдера и передовых нанотехнологий в мир лучин и бычьих пузырей. И не для того, чтобы перевести дату из юлианского календаря в григорианский. В Господине Великом Новгороде, как называли его местные жители, несмотря на все невзгоды, жизнь не умерла. Она бурлила, возможно, не так, как раньше, во времена расцвета города, но бурлила. Естественно, для Дана, родившегося в 21 веке, не хватало интернета и телевизора, не хватало метро и уходящих ввысь зданий, ярких витрин, широких улиц и потока машин. Самолетов, летящих за облаками, музыки из кафе и караоке-баров. Прохожих на тротуарах, покупателей в магазинах, и, само собой разумеется, нудной, уличной, но такой чудесной, переливающейся всеми цветами радуги, особенно в вечерних сумерках, рекламы... Однако и новгородский люд, да и не только новгородский, тоже туда-сюда двигался по мостовым и деревянным тротуарам; играли свистульки и сопели сопелки скоморохов на улицах Новгорода; продавали всякую всячину и вполне успешно конкурировали — если привыкнуть — с супермаркетами 21 века торговцы на рынке; уличанские вече и вечерние "посиделки", а в плохую погоду или зимой — церковь, могли поспорить с социальными сетями в интернете, а слухи и сплетни с 'желтой прессой'. Сообщения городского глашатая с новостями по радио и тиви. Пивные заведения с 'бистро', пивбарами и кафе, а корчма у святого Петра на Готском подворье с самым богемным и скандальным рестораном в городе. Нужно было лишь привыкнуть... Только, вот, Москва. По тем, запомнившимся из 21 века, страницам учебника истории России, она, вот-вот, должна была предъявить ультиматум Новгороду — признать свою церковную, а по сути, политическую, зависимость от Москвы и от московского Патриарха всея Руси — Филиппа. Тогда же Иван 3, князь Москвы, соберет в Москве московское боярство, своих князей-братьев, а также зависимых от Москвы 'малых' удельных князей и церковных иерархов, объявит поход против Новгорода и начнет собирать войска. А после поражения Новгорода в этой войне и признания всех московских требований, город станет уже иным. Настолько иным, что сохранит мало общего с бывшим Господином Великим Новгородом и его жителями. Хотя, конечно, до резни, устроенной в городе следующим московским князем, царем Иваном 4, по прозвищу — Грозный, будет еще далеко. Также далеко, как и до полного превращения Новгорода в заштатный город царства московского... Впрочем, Дану, все равно, деваться было некуда, и определяться приходилось сейчас и там, куда его занесло — в Новгород 15 века. И неважно, занесла его сюда сила 'чистая или нечистая...' То, что Дан умел и всю жизнь, пусть, пока, и короткую, делал — охотился за сенсациями — жертвой которых и стал, похоже, в конце концов, здесь было никому не нужно. Конечно, можно было попробовать приспособить свой талант выискивать, следить и анализировать для организации какой-нибудь "хитрой" службы или детективного агентства. Но, опять-таки, кому это нужно в Новгороде 15 века? Кто станет платить за это, то есть, будет его клиентом? Дан внутренне улыбнулся, представив себе, на минутку, написанную древнерусским уставом, распространенным в Новгороде, трудночитаемым и похожим на греческое византийское письмо или арабскую вязь, или нет, лучше на церковнославянском, с ятями и ерями, вывеску-растяжку из бересты: — 'Детективное агенство Дан энд компани. Розыск пропавшей скотины, такмо загулявших мужей и украденных вещей...'. Рядом 3-этажный деревянный терем с резными ставнями и вывеска чуть колышется ветром, натянутая между двух столбов... Что еще умел Дан? Долго бежать, скрытно ходить и более-менее прилично махаться руками-ногами... Данные 'ценные' навыки Дан приобрел в армии, когда служил в одной кадровой бригаде, имеющей цифровое обозначение. Однако, тоже, как-то все это было мутно и Дан не понимал, как можно это приспособить для жизни в Новгороде. Разве что стать средневековым наемным киллером... А еще Дан, по сравнению с новгородцами, знал много такого, до чего в 15 веке пока не додумались. И не скоро еще додумаются. И что интересно — чем больше он здесь находился, тем отчетливее вспоминал все, что когда-то прочитал или увидел. Вероятно, это была обратная сторона возникшего информационного голода, отсутствия — в Новгороде 1470 года — того потока разнообразных, порой совершенно ненужных сведений, которыми человека со всех сторон пичкают в 21 веке. А, может, и изобилие настоящих, не созданных перегонкой нефти, продуктов вкупе с чистым, не отравленным выбросами промышленных предприятий, воздухом так повлияли на него. Ведь, даже зрение, катастрофически начавшее ухудшаться в последний год — сказывалось беспорядочная жизнь и сидение, порой, за компом целыми сутками — и то восстановилось. В общем, физически Дан чувствовал себя даже лучше, чем в 21 веке и, хотя, понятия не имел, что ему делать и как жить дальше — духом не падал. Какой-то ненормальный прилив энергии у него был. Камчатский синдром. Это когда овощи и фрукты, привезенные из центральной России и высаженные на новой, богатой микроэлементами почве далеких островов, в первый год дают неестественных размеров урожай. Потом-то они адаптируются и становятся обычными, но в первые годы их так и прет...

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓