Вариант "Новгород - 1470". ч 1

После поражения в этой войне молодежь в Новгороде уже не будет, как прежде, как в далеком, насыщенном всякими электронными и не только игрушками будущем, обмениваться 'смс' -ками — в роли 'смс'-ек в городе выступали записки на бересте, разносимые местными аналогами курьерских служб. Исчезнут в Новгороде и многочисленные раньше, процветающие службы знакомств в виде всяческих свах... Ведь ханжеская мораль московского "домостроя", пышным цветом распустившаяся в России, с большим неодобрением смотрела на подобных свах. А новгородцы еще и не прочь были поволочься за симпатичной 'юбкой' и также, как их 'сотоварищи по несчастью' в далеком будущем получали за это от своих суженных-ряженных тяжелыми бытовыми предметами по загривку, хотя, конечно, случалось и наоборот. Вплоть до больших ветвистых рогов на голове у некоторых новгородских джентльменов. И замуж выходили и женились в городе не только по родительскому велению, как в Московском царстве -России подавляющая часть населения вплоть до 20 века. И юмор у новгородцев 15 века был под стать юмору жителей Русской равнины начала 3-го тысячелетия нашей эры... Ну, может, дрались новгородцы несколько чаще, чем бывшие современники Дана — но без членовредительства. За членовредительство выкуп полагался, в зависимости от тяжести оного. Да, и дрались, потому что в спорах и конфликтах друг с другом на полицию не полагались, поскольку не существовало в Новгороде никакой полиции, было лишь некое подобие ее под названием биричи, приставы и мечники. К тому же новгородцы не являлись затюканными государством обывателями и проблемы привыкли решать самостоятельно, без помощи прокуроров, судей и прочих 'законников'. Сделал пакость — будь готов ответить! И никакой адвокат или взятка судье тебя не отмажет. А если пакостник здоровее тебя, можно позвать постоять за своего соседей по улице, и это уже 'дело святое' — постоять за своего... Правда, кулаками новгородцы часто пользовались, чтобы и оппоненту, при случае, доказать ошибочность его взглядов. Или попытаться доказать... В представлении Дана Новгород был исконно русским городом — не московским, а именно русским, таким, какими бы были, вероятно, города Руси без монголо-татарского нашествия. При этом Новгород являлся не просто городом, а городской торговой республикой, во многом, схожей с городами Ганзы, но без их пунктуальной, расписанной до мелочей, жизни. Новгород скорее напоминал буйные республики солнечной Италии — Геную, Венецию и Флоренцию с их, не в пример, гораздо более свободными, чем на севере Европы, нравами. Быт и обычаи новгородцев совсем не походили на описанную в отечественных хрониках и сообщениях побывавших в восточной Европе 'интуристов' жизнь населения Московского, а затем и Российского государства. Ничего общего с убогим, жестко расписанным бытом поздних русских, с бытом, где в доме на самом почетном месте всегда стояли 'Жития святых'. Менталитет новгородца 15 века был больше схож с менталитетом россиян 20-21 века, чем с менталитетом московитов — россиян 15 -19 столетий. Вхождение Новгорода в состав Московии оказалось жутким регрессом для новгородцев, да и для всей будущей истории России. Оно остановило развитие города на 500 лет, а во многом и отбросило назад. Иначе говоря, уже в 15 веке новгородские обыватели были во многом такими, какими их уцелевшие потомки снова стали лишь в 20... Вместе со всей остальной Россией. Дана, даже жуть взяла, когда он осознал этот факт — 4 сотни выброшенных на помойку истории, бесполезно прожитых, лет, десятки тысяч бессмысленных, бездарных людских жизней. Кто ответит — сколько возможностей потеряла Россия, Русь за это время? Потеряла в лице уничтоженной новгородской республики..?

... — Ну, а о Новгороде-то, что видел? — спросила боярыня. Марфа Борецкая была спокойной и безмятежной, словно слова Дана о 'московитах' ее никак не задели и, словно, ей не в первый раз пророчили плохую судьбу и смерть близких. Кровь прилила к лицу Дана.

— Все-таки боярыню зацепило, — понял он, — и она готова выслушать меня. Значит, выслушают и остальные! — И, стараясь, чтобы никто не заметил, как он волнуется, Дан начал: — Я видел, как московское войско следующим летом...

Дан рассказал все, что знал по истории о грядущей, следующим летом, войне с московским князем Иваном III. О поражении новгородских войск в этой войне и о причинах этого поражения. Он старательно, даже слишком старательно, по пунктам, вспомнил все минусы новгородской армии в этой войне — несогласованность действий отдельных отрядов; предательство вновь избранного — на выборах, которые еще только должны были состояться осенью этого, 6978 от сотворения мира или 1470 по григорианскому календарю, года — новгородского архиепископа Феофила; устаревшую военную тактику Новгорода и неспособность новгородцев противостоять татарским лучникам. А также то, какие последствия это имело для Новгорода и, что Дан особенно подчеркнул — для бояр новгородских. Как и для того же, предавшего интересы Новгорода и, несмотря на промосковскую позицию, все равно заточенного Иваном III в монастырь новгородского владыки. Кроме того, Дан рассказал, во что Новгород, в конце концов, превратился, не забыв со всеми подробностями расписать ту кровавую баню, которую устроил уже не в Господине Великом Новгороде, а просто в Новгороде следующий московский князь, Иван IV, по прозвищу Грозный. Отдельно Дан упомянул опричников московского князя, подвешивавших новгородцев на деревьях и смазывавших их горючим составом, чтобы затем поджечь. А после привязывавших, на длинной веревке, трупы к саням и волокущих их через весь город к Волхову, чтобы там спустить под лед. А женщин и детей новугородских просто связывавших и сбрасывавших с Волховского моста, заталкивая, потом, под лед палками... Дан специально рассказывал так, чтобы давило на психику новгородцев, вряд ли, привыкших к подобному изложению, рассказывал так, как в 21 веке звучали полицейские отчеты — монотонно и сухо, но не упуская ни единой мелочи. Дана слушали молча, только один раз Дмитрий-посадник дернулся было задать вопрос, но боярыня предостерегающе подняла руку и посадник не стал мешать. Однако, когда Дан закончил, Дмитрий-посадник первым глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких. Через минуту подал голос и тысяцкий.

— Сочинил ты нам... тут, — уронил он...

Несмотря на весь тысяцкого военный вид, Дану было жаль его. Хоть и был Василий, выражаясь языком 21 века, по должности солдафоном, и смерть, скорее всего, повидал в разных ипостасях, но описанные Даном изощренные пытки его шокировали. Тысяцкий явно не понимал — зачем? Зачем мучить просто так невинных людей? Он, все же, был сыном республики и бессмысленная восточная жестокость московского деспота претила ему, не воспринималась им. И этим тысяцкий нравился Дану. В нем чувствовался мужчина, настоящий мужчина, неспособный губить людей ради чьей-то садистской прихоти.

... Василий повернулся к боярыне и посаднику Дмитрию.

— Он не лжет, — сухо произнес тысяцкий. — Такое придумать невозможно!

Дан смотрел на Марфу-Посадницу. Его речь в первую очередь была предназначена ей. Она была главной в этой троице. И она же, насколько Дан знал по истории, была главным врагом Москвы в этом противостоянии Москвы и Новгорода. Именно боярыня Борецкая, как было сказано в старом, допотопном учебнике истории уже несуществующего государства СССР, попавшемся как-то Дану на глаза, мешала Москве и Ивану III 'объединить русские земли', и именно она называлась главным сепаратистом в истории России. Хотя, Дан так и не понял, почему Марфа-посадница из Господина Великого Новгорода являлась сепаратисткой, а князья русских земель, объединившихся в Великое княжество Литовское, такое же государственное образование, как и Новгород, таковыми не являлись?

Боярыня, похоже, тоже не сомневалась, что Дан говорит правду и сидела, ссутулившись, словно все будущие беды Новгорода и новгородской земли, о которых напророчил Дан, навалились на ее плечи. И давили ее тяжким грузом. Наконец, словно опомнившись, она выпрямилась и крикнула: — Онфимий!

В горницу, с небольшой задержкой, снова вошел давешний прихрамывающий белесый бородач.

— Онфимий, — чуть хрипло произнесла Борецкая, — принеси кваса. Березового, — добавила она, — на четверых... — бородач метнул взгляд на Дана... — уточнила боярыня. Бородач развернулся и молча вышел. И только тогда Марфа-Посадница посмотрела на Дана.

— Ты говорил слишком складно и слишком страшно. Ты хороший рассказчик... Судя по Дмитрию и Василию...

Дан непроизвольно взглянул на посадника и тысяцкого. Тысяцкий сидел, сосредоточенно уставившись в какую-то точку и, положив на стол свои длинные руки, то сжимал, то разжимал огромные кулаки, посадник же ссутулился еще больше, чем мать-боярыня.

В дверь горницы стукнули.

— Зайди! — крикнула боярыня, и в дверях возник белоглазый Онфимий. Онфимий держал в руках четыре наполненные большие кружки. Кружки Онфимий поставил на стол.

— Пей! — сказала боярыня и подвинула одну кружку к Дану. Чуть-чуть кисловатый и немножко резкий запах шибанул Дану в нос. Дан давно уже хотел пить, и в два больших глотка он осушил кружку-канопку. Все, кто находился в помещении, тоже приложились к кружкам.

— Выпил? — спросила боярыня. — А теперь иди. Онфимий тебя проводит. А мы тут подумаем над твоей сказкой...