Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Первые минут тридцать молчали. Я боролся с непривычным управлением: от родной панели в Жучке ничего не осталось, сейчас она выглядела, как больная фантазия Левши, дорвавшегося до электрического паяльника.
Стемнело. Фары не горели — их попросту не было, так что я на малой тяге включил ночное зрение. Маша, увидев два голубых пятна на дороге, нервно поёжилась.
— Ты же говорил, магии не осталось.
— Да это не магия. Так, остаточные брожения в организме.
Она помолчала, а потом спросила:
— И как оно?
— Что?
— Употреблять Пыльцу, колдовать? Как ты докатился до жизни такой?
Я осторожно пожал плечами: коленки подпирали уши, локти умещались между ними. Макушкой я то и дело стукался о крышу.
— Да как, как? Как у всех... Мне тогда лет двенадцать было, нашел дохляка на помойке. Обшарил и наткнулся на несколько граммов Синьки. Это первичный леофилизат, совершенно неочищенный. Где он его взял — одному богу известно...
Принес его на хазу — добыча, как никак... У нас тогда в предводителях Крутой ходил. Ну знаешь, такой: челюсть — как наковальня, кулаки по пуду, а мозг — как у трехлетнего ребенка. Вот он и велел всем попробовать. Типа, проверить, кто не хлюзда...
Почувствовал, как где-то внизу живота намерзает ледяной ком, и замолчал. Какие мечты могут быть у беспризорников? Оголодавших, больше похожих на диких зверят, чем на человеческих детенышей? Сам Крутой, помниться, во сне всё мамку звал. Она и пришла... Запомнились только громадные, белые, как тесто и такие же мягкие, гнущиеся во всех направлениях, руки...
— И что?
— А ничего. Трое даже не проснулись, так во сне и угасли. Остальные не смогли выйти из Нави — мы тогда и не подозревали, что это такое. Застряли за Завесой, а сил вернуться не было. Синька высосала весь их разум досуха. Крутой спылился одним из первых.
— А ты?
— А я? Я не умер вместе со всеми. Повезло. Оказался я поцелованный синим ветром... это мне потом монахи сказали. Лежал, и галлюцинировал сутками напролет. По ожившим глюкам меня пастафарианцы и нашли. Выходили...
— Что означает поцелованный?
— Что я настоящий маг: могу жрать Пыльцу тоннами, и ничего мне от этого не делается.
— Прям таки тоннами?
— Ну... По правде сказать, "срок годности" есть у всех. Просто у таких, как я и Лумумба, он дольше. Но знаешь ведь, нервные клетки не восстанавливаются... Неизвестно, когда кирпич прилетит.
— Поэтому бвана не разрешает тебе часто закидываться?
Ответить я не успел: машинку нашу тряхнуло и подбросило. Я, как бешеный, завертел баранку, но это не помогло. Нас понесло юзом поперек колеи. По сторонам не смотрел: был слишком занят.
Когда под задний бампер поддало так, что треснул кузов, я крикнул Маше "Прыгай!" — и сиганул в кусты. Угодил во что-то страшно колючее, да еще и затылком ударился. Пока очухался, вылез на дорогу, пока вытащил шипы из задницы...
Жучок наш лежал кверху брюхом, а земля вокруг выглядела так, будто её вспахали. Маши видно не было, зато рядом с машиной, купаясь в лунном свете, стояла зверюга. Огромная, как мамонт, и страшная, как смертный грех. Увидев меня, она опустила голову, сверкнув желтыми очами, и заклокотала горлом.
— Маша... — неуверенно позвал я. — Маш?
— Не верещи. Здесь я. — она подошла сзади, прячась за меня от зверюги.
— Ты это... Я его отвлеку, а ты беги. — глаз от светящихся желтых зрачков твари я оторвать не мог.
— Ага, щас. — почему у нее такой спокойный голос? Я лично не удивился бы, обнаружив на себе абсолютно мокрые портки...
— Не спорь, Машунь. Тебе еще жить да жить... Замуж выйдешь, детки у тебя будут... Беги, я его задержу!
Разведя руки, я попытался открыть Завесу. Меж ладоней проскочила крохотная синяя искорка, и испарилась.
— И надолго ты его задержишь?
Что-то она там, у меня за спиной, делала. Чем-то шебуршала, потом взвизгнула молния, потом был какой-то металлический лязг...
— Не знаю. — я переступил с ноги на ногу. — Уж больно он здоровый... Уходи. Только сначала не беги, а спрячься в лесу. А потом уж...
Рядом с ухом грохнуло. Да так, будто прямо в черепе взорвалась граната, оторвав уши. Подскочив метра на два, я наконец развернулся и посмотрел на Машу. Лежа на спине, она сжимала в обеих руках громадный револьвер. Наземь её, походу, отдачей отбросило...
— Отойди! — заорала она. Это я по губам угадал: голова была, как чугунная болванка, ничего не слышал. Только звенело где-то в затылке. Я подскочил еще раз, мимо просвистела еще одна пуля, собака истошно взвизгнула, но продолжала бежать на нас.
Маша отбросила револьвер и выхватила огромный мачете. Вскочив перед носом твари, она махнула ножом.
— Не мельтеши! — бросила мне через плечо и пригнулась, как пантера перед прыжком.
— Да как же... Ты же...
— Не мельтеши, я сказала. — и бросилась на тварь.
Смотреть, как Маша пластает тварь, словно куриную тушку для супа, было страшно. Она скакала вокруг неповоротливой туши, нанося точные удары, а когда тварь упала с перерубленными передними лапами, запрыгнула ей на спину и хладнокровно перерезала горло.
В белесую от лунного света пыль хлынула черная кровь.
Когда она подошла, вся в крови, вытирая тесак листом лопуха, я уже пришел в себя. Теперь мне было стыдно. Герой! Решил подороже продать жизнь, чтобы спасти невинную девушку...
— Ненавижу этот револьвер. — как ни в чем ни бывало сообщила Маша, упрятывая в рюкзачок своё хозяйство. — Вечно все руки по самые гланды отшибает...
Меня разобрал нервный смех. Чтобы это скрыть, я отвернулся и попытался рассмотреть мертвую тварь. Огромная. Голова похожа на медвежью, с мощной грудью, покрытой клочкастой бурой шерстью, и, при этом на довольно тонких высоких лапах. Хвост, как сучковатая палка...
— Никого не напоминает? — спросила Маша, встав рядом.
— У Дуриняна на заводе бегали такие же красавцы.
— То-то и оно. Мне они еще тогда странными показались. Несуразными. Слишком большими.
— Тоже волшебные?
— Ты же у нас маг. Смекай.
— Ну... Если это не особая порода волкодавов, которой славятся именно ваши места...
— Не славятся. Я думаю, это оборотни. Точнее, обращенные люди.
Меня продрало холодом.
— С чего ты взяла?
— У него глаза человеческие.
Я наклонился ближе. Глаза твари, глубоко посаженные, под нависшими лохматыми бровями, были подернуты смертной пленкой. Но, как это ни прискорбно, Маша права: раньше эта тварь была человеком.
.
Глава 18
Иван
Деревня Васюки располагалась на двух холмах, и делилась, соответственно, на Большие и Малые. Меж ними, в глубоком овраге, журчала речка. На то, что эта деревня и есть наша цель, оставалось только надеяться, памятуя подробные указания Обреза. Спросить-то, по ночному времени, было не у кого...
Глядя издалека на уютно светящиеся окошки и поднимающиеся в звездное небо дымки, мы с Машей спорили под оглушительный стрекот кузнечиков: искать дом, в котором ночуют наши, или остаться за околицей? Маша хотела искать, я же настаивал на свежем воздухе. Трудно объяснить, но мне казалось, так будет лучше: встретить Зверя здесь, подальше от жилья.
— А если он придет с другой стороны? — шепотом возражала Маша. — Ты тут будешь ушами хлопать, а он в это время...
— Он учует тебя. Так же, как и в городе. А близняшки даже не проснутся...
— Но я хочу знать, всё ли у них хорошо! Два дня прошло — мало ли что?
— В Багдаде всё спокойно. — вдруг раздалось совсем рядом. Мы подскочили.
— Обрез, твою дивизию! Как ты нас нашел? — Маша повисла у него на шее, я отвернулся.
— Да о вас вся деревня в курсе. Слышите? — и точно: во дворах на разные голоса перебрехивались собаки. — Ну, вы-то городские, в таких тонкостях не шарите... — улыбнулся он, пожимая мне руку.
Я тоже улыбнулся. По крайней мере, половина вопросов снята с повестки.
— Где Ласточка, где Таракан? Как близняшки? У вас всё нормально? Они тебе не надоели? Они хорошо кушали? Сильно хулиганили?
— Тихо, тихо. — Обрез, защищаясь, поднял руки. — Все живы, все здоровы. Таракан на той стороне, в засаде. Оторвы твои спят без задних лапок — я их специально днем умотал; Ласточка... — он замялся.
— А вот и я! — из темноты выскользнула подружка Маши.
Высокая, бледная, с заплетенными в косу волосами. Кожаная черная куртка и такие же штаны, обтягивающие стройные ноги, скупые точные движения, создавали ощущение стремительной силы. Так и виделся в руке её узкий, остро заточенный клинок... Девчонки обнялись, отошли в сторонку и о чем-то зашептались. Между мной и Обрезом повисла неловкая пауза.
— Ну это... как там в городе дела? — наконец спросил он. Я тяжело вздохнул.
— Ты мне не поверишь...
Лумумба не появился. Мало ли, что его задержало — мы-то хоть часть пути на машине проехали... Но он обязательно придет. Я уверен.
Было начало второго, когда мы с Машей опять остались вдвоем: Таракан, появившись на несколько минут, определил для каждого боевую задачу и снова исчез.
Но перед этим нас накормили. Ласточка принесла целую корзину всякой вкусной всячины! Там были и вареные яйца, и картошечка — еще горячая, и огурцы, и деревенское сало, и сметана в кринке. А такой курицы я никогда не пробовал, и, наверное, уже не попробую... Не ели мы с самого утра, так что набросились на угощение — будь здоров. Маша, по-моему, больше меня умяла. И куда в неё лезет?
— Как ты думаешь, он придет? — спросила она.
Сидели мы в сыром распадке, у ручья, неподалеку от кладбища. Увидев замшелые кресты и покосившиеся оградки, я подумал: наверное, это карма. Чем-то я насолил тому, кто присматривает за мной, грешным, вот он и водит меня по погостам. Намекает.
От воды тянуло холодом и пахло ряской.
— Обязательно придет. Лумумба — он... Понимаешь, он — самый лучший. Знает больше всех... Ну, кроме товарища Седого, конечно. Он всегда говорил: не бывает безвыходных ситуаций. И еще: лучше всего браться за задачи, которые решения не имеют.
— Как это?
— А так: их решать интереснее. Кому, мол, нужны задачи, про которые уже известно, как их решать? Бвана говорит: пытаться нужно снова и снова, пока не получится. В общем, он придет. Не может не прийти.
— Мне он сначала показался очень страшным. — призналась Маша. — Сам черный, а глаза... Будто в череп лампочку вставили. Синюю. Я таких еще не видела...
— В смысле?
— У нас тут всё больше Запылённые. Настоящих, как вы с Лумумбой, почитай что нет. Да даже если б и были, мне с ними и сталкиваться не приходится... Я как-то больше по маганомалиям.
— А как ты в Агентство попала?
— Это всё Бабуля устроил. Без него меня б ни за что не взяли. — она коротко глянула на меня, и принялась чертить прутиком на земле. — Я ведь тоже из банды... Наверное, в те времена почти все дети через это прошли. Выхода не было. Или подохни, или прибейся к таким же, как ты. Вместе выжить легче. — она горько усмехнулась. — У меня даже знак остался. Вот... — Маша задрала рукав. На внутренней стороне локтя я разглядел неумелую татуировку летучей мыши. — А вы делали татуировки?
Я приспустил с плеча ворот рубахи.
— Бойцовый кот. Нигде не пропадет.
— Это как в "Парне из преисподней", да?
— Откуда?
— Книжка такая есть.
— Честно говоря, не читал. Может, и из-за книжки. Это еще до меня придумали.
— Там про то, как чувак с другой планеты, где всё время война, попал на Землю, в будущее. Я, когда в первый раз читала, думала, всё наоборот: парень с нашей планеты попал на другую: чистую и красивую... — Маша, не отрываясь, смотрела на воду. — Потому что нет у нас ни самодвижущихся дорог, ни космических кораблей. Бабуля говорит, были корабли, еще совсем недавно были. А теперь нет. И вряд ли когда будут.
— А Лумумба уверен, что обязательно будут. Когда-нибудь мы создадим симбиоз магии и науки. И полетим к звездам.
— Мы с тобой, к тому времени, скорее всего сдохнем. И слава богу.
Так жестко, по-взрослому она это сказала, что у меня мурашки по спине пробежали.
— А ты совсем не мечтаешь, да? — она только плечом дернула.
— Конечно мечтаю. О том, чтобы завтра было чего пожрать. Чтобы близняшки не подхватили какую-нибудь заразу, от которой лекарства нет... Чтобы целой остаться, когда в рейд иду... Чтобы Бабуля вернулся. — добавила она совсем тихо. — А то, что в книжках? Я очень люблю читать, но... Это всего лишь придуманные истории. В жизни всё по-другому.
Маша вздрогнула, и я вдруг понял, что она давным-давно дрожит, как заячий хвост. Подсев поближе, я укутал её полой своей куртки и крепко обнял.
— А я вот мечтаю! — задрав голову, я нашел глазами млечный путь. — Как наведем мы в мире порядок. Как научимся заново всему, что знали до Распыления... Потом другие планеты освоим, на Марс, например, полетим, — а как же?
— И ты в это правда веришь?
— Как говорит мой друг и наставник, доктор магических наук Базиль М'бвеле: — Мы наш, мы новый мир построим. Ну, если не просрем, конечно.
Маша прыснула.
— Как вы с ним познакомились?
— Ну как... — я попытался пристроить задницу поудобнее на узком бревне. — После детдома я в академию при Агентстве попал. Настоятель наш, его макароннейшее преподобие отец Дуршлаг, договорился... Лумумба уже тогда легендой был. Он курс боевой магии читал, и практику тоже вел. А еще семинар по некромантии... Понимаешь, ему, можно сказать, повезло: в том, до Распыления, мире, бвана учился на колдуна. Традиция такая: третий сын должен стать унганом... Потом приехал в Советский, еще тогда, Союз, чтобы дипломатом сделаться. А вскорости грянуло Распыление, и домой, в Африку, он уже вернуться не смог. А потом и сам не захотел.
— Ты хочешь сказать, он умел колдовать еще... До?
— Ну да. Его этому учили: открывать Завесу,заключать сделки с Лоа... Унганы тоже пользовались всякими растормаживающими палеокортекс веществами — пейотлем, мандрагорой... Просто до Пыльцы им было далеко.
— Ладно, а как ты-то с ним связался? — я усмехнулся.
— Да случайно. Стоял я как-то на посту, на шпиле Останкинской... Оттуда всю Москву видно — проще маганомалии отслеживать. Жрать хочется — аж переночевать негде. В столице тогда голодуха была, не то, что сейчас. Стою я, голова кружится — того и гляди, свалюсь... Ну, и наколдовал себе с горя кусок колбасы. Вкуса, конечно, никакого — одна видимость. А тут — он. За какой-то надобностью тоже на башню поднялся. Увидел меня, с колбасой этой, подошел, руку в карман сунул, и протягивает горбушку. Которая пахнет квасом и этим, как его... тмином. Настоящего хлеба. Из своего, между прочим, офицерского пайка. — Жуй, говорит, боец, и не отчаивайся. Мы всех победим. — сделал, что ему надо было, и ушел. Я и спасибо сказать не успел... А потом, через год где-то, я на гауптвахте сидел. Так, неважно, за что... И опять он: нужен, говорит, доброволец — смертник на дело чрезвычайной важности. Я и вызвался...
Откуда-то со стороны кладбища долетел тоскливый вой. Мы вскочили.
— Собака? — спросил я.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |